Некрасов и Тургенев, Гончаров и Островский, Толстой и Достоевский писали свои произведения на языке Пушкина, в созданной этим языком системе национальных ценностей. Гений Пушкина, как незримый дух, обнимает собой и осеняет нашу классику не только XIX, но и XX века. «Пушкин - наше все, - сказал Аполлон Григорьев. - В Пушкине надолго, если не навсегда, завершился, обрисовавшись широким очерком, весь наш душевный процесс… Пушкин, везде соблюдавший меру, сам - живая мера и гармония».
Красота, Добро и Правда в представлении Пушкина вечны, нити этого триединства в руках Творца. На земле они не представлены во всей полноте, их можно лишь почувствовать как сокровенную тайну в минуты поэтических вдохновений. В стихотворении "Поэт". Пушкин отрекается от авторской гордыни, он говорит о том, что в повседневной жизни поэт не отличается от всех смертных и грешных людей: он малодушно предается «заботам суетного света», душа его порою «вкушает хладный сон», и «меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Всех удивляло в Пушкине отсутствие тщеславия и самомнения, его умение быть равным с любым человеком, его русское простодушие. Пушкин не кичился своим талантом, ибо он видел в нем Божий дар, данный ему свыше. По отношению к этому дару Пушкин, как смертный человек, испытывал высокое, почти религиозное благоговение, и свой гений он не считал сугубо личным достоинством и заслугой:
Но лишь Божественный глагол
До слуха четкого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел.
Круг юношеских знакомств Пушкина охватывает буквально все слои общества: он вращается в свете, посещает петербургские ресторации, блещет на великосветских балах «огнем нежданных эпиграмм», становится завзятым театралом, «почетным гражданином кулис». В глазах лицейских друзей, уже членов тайного общества «Союз благоденствия», он предстает как человек легкомысленный и несерьезный. Лучший приятель И. И. Пущин отказывается понимать, как Пушкин «может возиться с этим народом». Но такая «неразборчивость» и широта охвата жизни была необходима национальному поэту. Шло накопление жизненных впечатлений, которое даст цвет и плод потом, в реалистическом романе «Евгений Онегин».
В юности определяются и политические симпатии Пушкина, обретающие в его творчестве полнозвучный и живой поэтический голос. Авторитетом юного Пушкина был Петр Яковлевич Чаадаев, с которым он познакомился еще в лицейские годы: гусарский лолк, где служил Чаадаев, стоял в Царском Села, а встретились они впервые в доме Карамзина. Дружба Пушкина с Чаадаевым еще более окрепла в петербургский период. Петр Яковлевич был на пять лет старше Пушкина и к моменту встречи с ним прошел суровую жизненную школу. Вместе с тем этот человек был подвержен приступам глубокого сомнения в перспективах назревавших в России общественных перемен. Пушкинское послание «К Чаадаеву» проникнуто стремлением юного поэта воодушевить старшего друга, вывести его из состояния душевной депрессии:
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрякет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Гражданские стихи Пушкина - живые, полнокровные, дышащие высоким поэтическим напряжением молодости, свежести рвущихся из груди поэта чувств. Эта невиданная до Пушкина полнота и гармоничность жизненных ассоциаций, внутренних соотнесений и связей различных стихий бытия - частной и исторической, интимной и гражданской - и делает его лирику живой, полнокровной, свободной от холодной, отвлеченной риторики. В Пушкине впервые произошло органическое слияние поэта с гражданином, положившее начало мощной традиции отечественной гражданской лирики, которая получит продолжение и развитие в творчестве Некрасова и поэтов его школы.
Что же касается политической направленности этих стихов, то ее не следует преувеличивать, как это было в работах о Пушкине на протяжении многих десятилетий, Эти стихи направлены не против самодержавия, а против самовластия. Пушкин никогда не подвергал сомнению монархические основы русской государственности, но резко выступал против любого отклонения от этих основ, как это и произошло в послании «К Чаадаеву», в оде «Вольность», в стихотворении «Деревня».
Оду «Вольность» Пушкин написал в конце 1817 года на квартире братьев Тургеневых, окна которой выходили на Михайловский замок, где был убит Павел I,
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру…
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок.
Владыки! вам венец и трон
Дает Закон - а не природа;
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас Закон.
Революционное вероломство Пушкиным приравнено к тиранствующему самовластию. Он проводит скрытую параллель между казнью Людовика во время Великой французской революции и гибелью Павла I от рук наемных убийц во дворце, который виден поэту «грозно спящим средь тумана». Не оправдывая тирании Павла, Пушкин не приветствует способы избавления от нее:
О стыд! О ужас наших дней!
Как звери, вторглись янычары!..
Падут бесславные удары…
Погиб увенчанный злодей.
Пушкин вступает в литературное общество «Зеленая лампа», возникшее как продолжение старого «Арзамаса». Сохранив некоторые «арзамасские» традиции - атмосферу легкой шутки, свободу от всякой официальности, - оно было более политизированным: посвященные в дело декабристы считали «Зеленую лампу» негласным филиалом «Союза благоденствия».
Летом 1819 года Пушкин навестил родовую усадьбу Михайловское.
Итогом этого события явилось стихотворение «Деревня». Оно очень динамично: движутся чувства поэта, изменяясь у нас на глазах, движутся, как в панораме, картины деревенской жизни. Стихотворение открывается резким противопоставлением суетного и порочного мира столичной жизни с роскошными пирами, забавами и заблуждениями миру русской деревни с шумом дубрав, с тишиной полей, с «вольной праздностью - подругой размышлений».
Юношеская вольность и свобода нашли полнокровное художественное воплощение в последнем произведении петербургского периода - в поэме «Руслан и Людмила». С удивительной легкостью и свободой Пушкин преодолевает барьеры между своим и чужим, прошлым и настоящим, высоким и низким. Теплый, все принимающий юмор Пушкина сглаживает в повествовании острые углы, узаконивает неожиданные и дерзкие переходы от серьезного к смешному, от исторического к частному, от западноевропейского к русскому. Поэма Пушкина артистична и театральна.
Но чем звучнее становился юношеский голос Пушкина, тем мрачнее были тучи, сгущавшиеся над его головой. Как водится, нашлись завистники и недоброжелатели, которые нашептывали в уши государя о шалостях Пушкина, о его обидных эпиграммах, в одной из которых император величался «кочующим деспотом». Обидчивый и мнительный Александр не выдержал и заявил, что с Пушкиным надо кончать, что он «наводнил» всю Россию «возмутительными стихами». Только усиленные хлопоты влиятельных друзей спасли Пушкина от намерения государя сослать дерзкого поэта в Сибирь или упечь его в Соловецкую тюрьму. 6 мая 1820 года он выехал из Петербурга на юг с назначением на службу в канцелярию генерал-лейтенанта И. И. Инзова. Это была фактически первая политическая ссылка эпохи царствования Александра I.
Пушкин оставил Петербург в сложный период своей жизни, связанный не только с невыносимыми обидами, которые ему пришлось пережить: вместе с этими обидами наступал естественный возрастной перелом - кризис перехода от юности к молодости, сопровождающийся мучительными поисками самоопределения, становлением личности. Юность с ее восторженным и доверчивым принятием самых разнообразных впечатлений уходила в прошлое. И тут на помощь Пушкину пришел романтизм, устремления которого органически совпадали с внутренними потребностями поэта. Наступает этап увлечения поэзией Байрона. Пушкин изучает английский язык, чтобы читать его произведения в подлиннике.
Пушкин написал элегию «Погасло дневное светило…», открывающую романтический период его творчества в годы южной ссылки. Главный мотив элегии - прощание с Петербургом, с отрочеством и юностью; элегия исполнена тоски и печали. Поэт устремляется к отдаленным берегам полуденной земли, упоенный воспоминаниями об оставленном, о былом:
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило, Желаний и надежд томительный обман… Хотя петербургская жизнь и напоила его горькой отравой обид и «низких истин», она не смогла убить в душе поэта ни «возвышающий обман» первой любви, ни радость творческих вдохновений, ни сердечное тепло дружеских уз. Разрыв с прошлым у Пушкина не лишен сожалений, а в будущем он хотел бы воскресить все доброе, что оставил за собой. Обетованная земля, отдаленный берег, который грезится поэту сквозь дымку вечернего тумана, обещают вернуть утраченную надежду, веру и любовь. Потому и торопит он бег корабля, и вверяется доверчиво прихоти волнующегося под ним океана.
После Пушкин принимается за работу над поэмой «Кавказский пленник», которую Д. Д. Благой не без основания считает элегией, развернутой в лироэпическую повесть. Личный, лирический мотив звучит уже в «Посвящении Н. Н. Раевскому», которое открывает поэму:
Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненъем;
Я жертва клеветы и мстительных невежд…
Но и в главном герое поэмы, кавказском пленнике, есть многое, идущее от пушкинской судьбы и пушкинского сердца:
Людей и свет изведал он
И знал неверной жизни цену.
В сердцах людей нашел измену,
В мечтах любви безумный сон…
В следующей поэме «Бахчисарайский фонтан» Пушкин использовал крымские впечатления - местную легенду о безответной любви хана Гирея к плененной им польской княжне Марии. Особенно удачной в поэме оказалась ключевая сцена диалога ханской возлюбленной Заремы с Марией. Здесь Пушкин проницательно столкнул нравы мусульманского Востока с нравами христианского Запада. Для Заремы любовь - это чувственная страсть со всеми земными ее атрибутами: физической красотой, внешней привлекательностью, знойной чувственностью. Всеми этими качествами наделена Зарема и совершенно обделена Мария, поэтому возлюбленная хана понять не может, чем Мария смогла прельстить Гирея:
Но ты любить, как я, не можешь;
Зачем же хладной красотой
Ты сердце слабое тревожишь?
Но оказывается, что чувственные чары далеко не исчернывают смысла любви. В Марии есть то, чего совершенно лишена Зарема, - высокая и одухотворенная культура человеческих чувств. Пушкин прямо указывает на ее христианский источник:
Там день и ночь горит лампада
Пред ликом Девы Пресвятой…
И между тем как все вокруг
В безумной неге утопает,
Святыню строгую скрывает
Спасенный чудом уголок.
Там сердце, жертва заблуждений,
Среди порочных упоений
Бранит один святой залог,
Одно божественное чувство…
«Всемирная отзывчивость» Пушкина проявилась в умении достоверно передавать быт и нравы, образ мысли человека мусульманской культуры.
Ранняя лирика Пушкина многозвучна и красочна, разнообразна по тематике и жанрам. Юное перо стремительным росчерком рисовало прелестные картины жизни, создавало необычайно яркие образы. Современники были в восторге от сладкозвучной лиры юного гения.
В статьях о творчестве Пушкина В. Г. Белинский писал: «Можно сказать без преувеличения, что Россия больше прожила и дальше шагнула от 1812 года до настоящей минуты, нежели от царствования Петра до 1812 года. В двадцатых годах текущего столетия русская литература от подражательности устремилась к самобытности: явился Пушкин".
"Он при самом начале своем уже был национален, -говорил Гоголь. - Все уравновешено, сжато, сосредоточено, как в русском человеке, который не многоглаголив на передачу ощущения, но хранит и совокупляет его долго в себе, так что от этого долговременного ношения оно имеет уже силу взрыва, если выступит наружу".
Искусство Пушкина - это искусство поэтических формул, сжатых и емких художественных обобщений общенационального масштаба и значимости. Поэтом мобилизуются все возможности русского языка, вся заключенная в нем образная энергия. По замечанию Ю. Н. Тынянова, «слово стало заменять у Пушкина своею ассоциативною силою развитое и длинное описание». И такое стало возможным у Пушкина потому, что он обладал необыкновенной чувствительностью к самому духу национального языка, открывая его глубокие исторические корни, прочищая дорогу к скрытым в его недрах драгоценным рудам. Уже в ранней лирике Пушкина мы наблюдаем его бережное отношение к слову, к поэтическому строю речи, к изображению действительности во всем ее многообразии. С юных лет рукой гения водило провидение, мастерство его в легкости и изяществе слога - это не только труд, но и дар небес.
|
