«Тихий Дон» М. Шолохова — роман о судьбах народа в переломную эпоху. От природы данный Шолохову гений, обостренный жестокой действительностью, в которой он развивался, сумел схватить самую суть мировой тревоги витающей в воздухе, поставить ее на землю, как только и возможно в искусстве, осмыслить художественным разумом и облечь в художественную плоть — в такую бесконечно зеленую историю простого донского казака Григория Мелехова.
Этому мужественному и открытому душой человеку (вот уж подлинно личность!) выпало на долю, можно сказать, все, что определило век, — война мировая и война гражданская, революция и контрреволюция, геноцид над казачеством, над крестьянством… Кажется, нет таких испытаний для человеческого достоинства и свободы, через которые, как сквозь строй, время не прогнало бы его. А он казак, в самих генах своих несущий память о былой казачьей вольности, о том, что сделали с ней, превратив некогда самых свободных в государственных холопов и опричников.
Не удивительно, что в человеческой натуре Григория Мелехова переплелись особенность рода и судьба народа, история давняя и на глазах творящаяся. Ведь то, что мы узнали о молодом парне Гришке из первых глав, — уже бунт, вызов насилию и несвободе. Если хуторская мораль запрещает ему любить любимую, если строгий «домострой» семьи хочет решить его судьбу по-своему, то и он им отвечает по-своему — посылает всех куда подальше, хлопает дверью родного куреня и уходит с Аксиньей в Ягодное, вольный и молодой, решивший жить как душа велит.
Еще более жестокая надличностная власть бросит его в кровавую кашу войны, будет пытаться превратить в серошинельную убойную скотину, но он и здесь, в совершенно безысходной ситуации, выкажет все то же неистребимое самолюбие, станет дерзко играть со смертью, уж собственной жизнью он волен распоряжаться как захочет!
Революция казалась спасением для таких, как Мелехов, ведь слова свободы были начертаны на ее знаменах!.. И, похоже, не было в жизни Мелехова большего разочарования, чем реальность красного лагеря, где царило все то же бесправие, а насилие над человеческой личностью оказалось главным оружием в борьбе за грядущее счастье. Перечеркивая все представления о мужской, рыцарской чести на войне, по приказу Подтелкова защитники свободы, как капусту, секут саблями взятых в плен, безоружных. А впереди будет еще и комиссар Малкин, изощренно издевающийся над казаками в захваченной станице, и бесчинства бойцов Тираспольского отряда 2-й Социалистической армии, грабящих хутора и насилующих казачек. Да и самого Григория Мелехова, едва он вернется в родной Татарский, чтобы залечить рану и как-то разобраться в сумятице мыслей, вчерашние товарищи станут травить, как дикого зверя, поднятого с лежки, будут преследовать, загорят в вонючий кизячный схорон.
Потому, когда займется казачий мятеж, покажется Мелехову, что вот наконец и определилось все — и для него самого, и для родного края: «Надо биться с теми, кто хочет отнять жизнь, право на нее»…— он мчится в сражение с «краснопузьши», запалив коня, даже повизгивая от нетерпения; и будущее представляется ему как прямой, ясно высвеченный ночным месяцем шлях…
Между тем впереди — только новые крушения и все туже завинчивающиеся тиски этой самой «исторической необходимости», о которой так любят гутарить ученые люди, — что бы Григорий ни предпринимал и на какие бы отчаянные поступки ни отваживался, пытаясь вырваться из кольца! Ждет его горькое прозрение в мятеже, когда придется признать: «Неправильный у жизни ход, и может, и я в этом виноватый», — и уже совсем обреченное, настигшее в новороссийском порту: «Нехай стервенят, нам зараз все равно…». Ожившая было надежда, что можно как-то заново «переиграть жизнь», в коннице Буденного обернется еще одной развеявшейся иллюзией, и снова, в который уже раз, скажет он с такой усталой покорностью и сердечной искренностью перед своим дружком с детских лет, Мишкой Кошевым: «Все мне надоело: и революция, и контрреволюция. Нехай бы вся эта… нехай оно все идет пропадом! Хочу пожить возле своих детишек…».
Как бы не так! То, что покажется Григорию окончательным завершением всего его мученического пути и поиска, на самом деле только данная ему короткая передышка, потому что именно Кошевой с товарищами и прогонят его дальше и дальше — через фоминскую банду, через новые смерти, гибель самого дорогого на земле существа, милой Аксиньи, с которой намеревался предпринять последнюю попытку вырваться из очередного круга. Над ее могилой поймет Григорий последнее: что «расстаются они ненадолго».
Вот уже насмешка над его правдоискательством! Неужели на Руси только разбойничий стан единственно и есть воплощение вольной воли? И все-таки волей человека, рожденного свободным, не считавшегося ни перед белыми генералами, ни перед красным террором, свершит он свой последний дерзкий поступок, пусть и совершенно безрассудный: хоть на час вернется к родному куреню, на знакомую донскую кручу, которая в этом случае и впрямь рождает мысль о крае пропасти. Так и не переросший в «казака-большевика», не развенчанный, стоял Григорий Мелехов над своим обрывом, держана руках тепло прижимавшегося мальчишку… «Вот и все…».
|
