Реферат: Владимир Семеныч из мягкой секции

Владимир Семеныч из мягкой секции

Автор: Шукшин В.М.

Владимир Семеныч Волобцов здорово пил, так пил, что от него ушла жена. В один горький похмельный день он вдруг обнаружил, что его предали. Ужасное чувство: были слова, слезы, опять слова, и вот -- один. Нет, конечно, род в городке, знакомые есть, но мы знаем, что все эти род и знакомые -- это тоже слова, звуки: "Петр Николаич", "Анна Андреевна", "Софья Ивановна..." За этими звука -- пустота. Так, по крайней мере, было у Владимира Семеныча: никогда эти люди для него ничего не значили.

Владимир Семеныч не на шутку встревожился, очутив в одиночестве. Что делать? Как жить? Но когда пер ошеломляющий вал прокатил над головой, муть, под в душе Владимира Семеныча, осела, осталось одно едкое мстительное чувство.

"Так? -- думал Владимир Семеныч. -- Вы так? Хорошо! Посмотрим, как ты дальше будешь. Как говорится, посмот, чей козырь старше. Не прибежишь ли ты, голубушка, снова сюда да не попросишь ли Вовку-глота принять тебя".

И Владимир Семеныч бросил пить. Так бывает: вошел клин в сознание -- стоп! Вся жизнь отныне сама собой подчинилась одной мысли: так поставить дело, чтобы пре Люсенька (жена) пришла бы и бухнулась в ноги -- молить о прощении или, чтобы она там, где она обитает, с отчаяния полезла бы в петлю.

"Ты смотри! -- с возмущением думал Владимир Семе. -- Хвост дудкой -- и поминай как звали! Нет, милая, так не бывает. Не тебе, крохоборке, торжествовать надо мной победу!"

Владимир Семеныч работал в мебельном магазине, в сек мягкой мебели. Когда он давал кому-нибудь рабочий телефон, он так и говорил:

-- Спрашивайте Владимира Семеныча из мягкой секции.

Работать Владимир Семеныч умел: каждый месяц имел в кармане, кроме зарплаты. Люди бросились красиво жить, понадобились гарнитуры, гарнитуров не хватало -- башка есть на плечах, будешь иметь в кармане. Владимир Семенович имел башку на плечах, поэтому имел в кармане. Но раньше он много денег пускал побоку, теперь же стал впол бессовестный и жадный: стал немилосердно обирать по, стал сам покупать ценности, стал богато одевать. Он знал, что Люсенька никуда из городка не уехала, живет у одной подруги. То обстоятельство, что она не пода на развод и не делила квартиру, вселяло поначалу уверенность, что она вернется. Но проходили недели, месяцы... Два с половиной месяца прошло, а от нее ни слуху ни духу. А ведь слышала же, конечно, что Владимир Семеныч бро пить, ходит нарядный, покупает дорогие вещи. Зна?..

"Значит, нашла любовника, -- горько и зло думал Влади Семеныч. -- Зараза. Ну ладно!"

И Владимир Семеныч решил тоже показать, что он не лыком шит, решил показать, что его козырь старше. Он был человек расторопный.

Сперва появилась Валя с сырзавода, белозубая, с голубы глазами. Она была из деревни, почтительная, это по Владимиру Семенычу. Раза два они с Валей хо в кино, потом Владимир Семеныч пригласил ее к себе домой. В воскресенье. Прибрался дома, расставил на столе шампанское (для Вали), конфеты, грецкие орехи, яблоки... И поехал за Валей.

В общежитие к ней он доехал на трамвае, а обратно по пешком: чтобы все видели и передали Люське.

Шли с Валей под ручку, нарядные, положительные.

-- Меня тут некоторые знают, -- предупредил Владимир Семеныч, -- могут окликнуть... позвать куда-нибудь...

-- Куда позвать? -- не поняла Валя.

-- В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внима. Я их больше не знаю, оглоедов. Чужбинников. Злятся, что я бросил пить... А чего злиться? Нет, злятся. Могут провокацию устроить -- не надо обращать внимания.

-- А самого-то не тянет больше к ним? -- спросила Валя.

-- К ним?! Я их презираю всех до одного!

-- Хорошо. Молодец! -- от всего сердца похвалила Ва. -- Это очень хорошо! Теперь -- жить да радоваться.

-- Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь завсекцией был.

-- Еще пока опасаются?

-- Чего опасаются? -- не понял Владимир Семеныч.

-- Завсекцией-то ставить. Пока опасаются?

-- Я думаю, уже не опасаются. Но дело в том, что у нас завсекцией -- старичок, он уже на пенсии, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что -- неудобно его трогать. Но, ду, что внутреннее решение они уже приняли: как только тот уйдет, я занимаю его место.

Пошли через городской парк.

Там на одной из площадок соревновались городошники. И стояло немного зрителей -- смотрели.

Владимир Семеныч и Валя тоже минут пять постояли.

-- Делать нечего, -- сказал Владимир Семеныч, трогаясь дальше в путь.

-- А у вас, Владимир Семеныч, я как-то все не спрошу: родные-то здесь же живут? -- поинтересовалась Валя.

-- Здесь! -- воскликнул не без иронии Владимир Семе. -- Есть дяди, два, три тетки... Мать с отцом померли. Но эти... они все из себя строят, воображают, особенно ко я злоупотреблял. У нас наметилось отчуждение, -- Вла Семеныч говорил без сожаления, а как бы даже по над родными и сердился на них. -- Обыватели. Они думают, окончили там... свои... Мещане! Я же не маль им, понимаешь, которого сперва можно не допускать к себе, потом, видите ли, допустить. У меня ведь так: я мол-молчу, потом как покажу зубы!.. Эта моя дура тоже дума, что я за ней бегать стану. Шутить изволите! Если у меня в жизни вышел такой кикс, то я из него найду выход, -- Вла Семеныч очень гордился, что бросил пить, его пря­м распирало. -- Посмотрим через пару лет, как будут жить они, а как я. Крохоборы. Я через месяц себе "Роджерс" (гар такой, югославский) приволоку: обещали завезти штук семь. Мы уже распределили, кому первые три пойдут... Две тысячи сто семьдесят рэ. Через месяц они у меня будут. Видела когда-нибудь "Роджерс"?

-- Нет. Мебель такая?

-- Гостиная такая, особенно стенка шикарная. А "Россарио" видела?

-- Нет.

-- У меня стоит "Россарио", счас посмотришь. Всего де штук в городе.

-- Гляди-ка! -- удивилась Валя.

-- Им во сне не снились такие гарнитуры. От "Роджерса" они вообще офигеют. Жить надо уметь, господа присяжные заседатели! -- воскликнул Владимир Семеныч, ощутив при гордого чувства. -- Меня почему и пить-то повело: чего ни возьмусь сделать, -- все могу! Меня даже из других горо­до просят: "Достань холодильник "ЗИЛ", или "Достань дубленку". Ну, естественно, каждый старается угостить... У меня душа добрая: я уважительный тон хорошо чувствую. И вот это сознание -- это я все могу -- привело меня к зло. Я и работал, как конь, и пил, разумеется.

Валя засмеялась.

-- А? -- сказал довольный Владимир Семеныч. -- Что смеешься?

-- Да вы прямо уж... всю правду про себя.

-- А чего?! -- опять воскликнул Владимир Семеныч. Ему было легко с Валей. -- Я всегда так. Если я хочу Люське фитиля вставить, я не скрываю: вставлю. Она надеется, что комнату у меня оттяпает? Пусть. Я все равно себе коопера буду строить, но пусть она попробует разменять двухкомнатную на две однокомнатные. Я же в коопера-то не подам, пока нас не разделят, а как разделят, сразу подаю в кооператив. Вот тогда она узнает: подселят ей ка-нибудь пенсионеров, они ей покажут тинь-тили-ли. Будь спок, милая: я все сделаю по уму.

Дома у себя Владимир Семеныч чего-то вдруг засуетил, даже как будто заволновался.

-- Ну-с... вот здесь мы и обитаем! -- шумно говорил он. -- Не хоромы, конечно, но, как говорит один мой кол, я под этой работой подписываюсь. Как находишь?

-- Хорошо, -- похвалила Валя. -- Очень даже хорошо!

Владимир Семеныч снял с нее плащ-болонью, при этом почему-то не смотрел ей в глаза (может, грех затевал), уса в креслице, к креслицу пододвинул журнальный сто... На столике было много разных журналов с картин.

-- Прошу... полистай пока. Как тебе "Россарио"?

-- Какой "Россарио"?

-- На чем сидишь-то! -- воскликнул Владимир Семеныч со смехом. -- Кресло-то из "Россарио". А вот -- стенка. Гарнитур "Россарио". Финский. Тысяча двести.

-- Так, а зачем же еще какой-то?

-- Надо дожимать. Но "Роджерс" здесь не появится, по нас с Люськой не разделят: нема дурных. Посиди, я пока кофе себе сготовлю, -- и Владимир Семеныч поспешил на кухню готовить кофе. Но и оттуда все говорил. Громко. -- У тебя родных много в деревне?

-- Много, -- отвечала Валя.

-- Вот эти родственнички!.. -- кричал из кухни Владимир Семеныч. -- Да?! Как грибов!.. А коснись чего-нито -- нико! Да?

Валя ничего на это не сказала, листала журнал.

-- Как находишь журналы?! -- опять закричал Владимир Семеныч.

-- Хорошие.

-- По тематике подбирал! Обрати внимание: все жмут на уют.

-- А?

-- Уют подчеркивают!

-- Да... -- сказала Валя.

-- Не находишь, что в квартире, -- кричал Владимир Се, -- не хватает заботливой женской руки?!

Валя не знала, что на это говорить.

-- Да бог ее знает...

-- А?!

-- Не знаю!

-- Явно не хватает! -- Владимир Семеныч появился в комнате с подносом в руках. На подносе -- медный сосудец с кофе, малые чашечки. -- Жить тем не менее надо краси, -- сказал он. -- Прошу: сядем рядком, потолкуем лад.

Сели к столу, где стояла бутылка шампанского, стояли вазы с конфетами, с орехами, с печеньем. Владимир Семе нагнулся вбок куда-то и что-то такое включил -- щелк. Музыку, оказывается: в комнату полились грустные человечнейшие звуки.

-- "Мост Ватерлоо", -- сказал Владимир Семеныч тихо. И смело посмотрел в глаза девушке: -- Как находишь?

-- Хорошая, -- сказала Валя. И чуть покраснела от взгля Владимира Семеныча.

Зато Владимир Семеныч осмелел вполне. Он говорил и откупоривал шампанское, наливал шампанское в фужер и говорил...

-- Я так считаю: умеешь жить -- живи, не умеешь -- пе на себя. Но, кроме всего прочего, должен быть вкус, по что... если держать, например, две коровы и семна свиней -- это тоже считается хорошо. Должен быть современный уровень -- во всем. Держи, но пока не пей: мы на брудершафт выпьем. Я себе кофе налью.

-- Как это? -- спросила Валя.

-- На брудершафт-то? А вот так вот берутся... Дай руку. Вот так берут, просовывают... -- Владимир Семеныч пока. -- Так? И -- выпивают. Одновременно. Мм? -- Влади Семеныч близко заглянул опять в глаза Вале. -- Мм? -- губы его чуть дрожали от волнения.

-- Господи!.. -- сказала Валя. -- Для чего так-то?

-- Ну, происходит... тесное знакомство. Уже тут... со друг другу. Некоторый союз. Мм?

-- Да что-то мне... как-то... Давайте уж прямо выпьем.

-- Да нет, зачем же прямо-то? -- Владимир Семеныч хо улыбнуться, но губы его свело от волнения, он только покривился. И глотнул. -- Мм? Зачем прямо-то? Дело же в том, что тут образуется некоторый союз... И скрепляется поцелуем. Я же не в Карачарове это узнал, -- Владимир Се опять глотнул. -- Мм?

-- Да ведь неспособно так пить-то!

-- Да почему же неспособно?! -- Владимир Семеныч придвинулся ближе, но у него это вышло неловко, он рас кофе из чашечки. -- Вовсе даже способно. Почему неспособно-то? Поехали. Музыка такая играет... даже жал. Неужели у тебя не волнуется сердце? Не волнуется?

-- Да бог ее знает... -- Вале было ужасно стыдно, но она хотела преодолеть этот стыд -- чтобы наладился этот со уровень, она хотела, чтобы уж он наладился, черт с ним совсем, ничего не поделаешь -- везде его требу. -- Волнуется, вообще-то. А зачем говорить-то про это?

-- Да об этом целые тома пишут! -- воскликнул ободрен Владимир Семеныч. -- Поэмы целые пишут! В чем де? Ну? Ну?.. А то шампанское выдыхается.

-- Да давай прямо выпьем! -- сказала Валя сердито. Ни она не могла развязаться. -- Какого дьявола будем косо?

-- Но образуется же два кольца... -- Владимир Семеныч растерялся от ее сердитого голоса. -- Зачем же ломать традицию? Музыка такая играет... Мы ее потом еще разок за. Мм?

-- Да не мычи ты, ну тя к черту! -- вконец чего-то обозли Валя. -- Со своей музыкой... Не буду я так пить. Ото. Трясется сидит, как... -- Валя сама отодвинулась. И поставила фужер на стол.

-- Выйди отсюда, -- негромко, зло сказал Владимир Се. -- Корова. Дура.

Валя не удивилась такой чудовищной перемене. Встала и пошла надевать плащ. Когда одевалась, посмотрела на Владимира Семеныча.

-- Корова, -- еще сказал Владимир Семеныч.

-- Ну-ка!.. -- строго сказала Валя. -- А то я те пообзываюсь тут! Сам-то... слюнтяй.

Владимир Семеныч резко встал... Валя поспешно вышаг из квартиры. Да так крепко саданула дверью, что от стены над косяком отвалился кусок штукатурки и неслыш упал на красный коврик.

-- Корова, -- еще раз сказал Владимир Семеныч. И стал убирать со стола.

После этого Владимир Семеныч долго ни с кем не знако. Потом познакомился с одной... С Изольдой Вик. Изольда Викторовна покупала дешевенький гар, и Владимир Семеныч познакомился с ней. Она тоже разошлась с мужем, и тоже из-за водки -- пил мужик. Вла Семеныч проявил к ней большое сочувствие, помог отвезти гарнитур на квартиру. И там они долго беседовали о том, что это ужасно, как теперь много пьют. Как взбеси! Семьи рушатся, судьбы ломаются... И ведь что удиви: не с горя пьют, какое горе! Так -- разболтались.

Изольда Викторовна, приятная женщина лет тридцати трех -- тридцати пяти, слушала умные слова Владимира Се, кивала опрятной головкой... У нее чуть шевелился кончик аккуратного носика. Она понимала Владимира Се, но самой ей редко удавалось вставить слово -- го Владимир Семеныч. А когда ей удавалось немного по, кончик носа ее заметно шевелился, на щеках образовывались и исчезали, образовывались и исчезали ямочки, и зубки поблескивали белые, ровные. Владимир Семеныч под конец очень растрогался и сказал:

-- У меня один родственничек диссертацию защитил -- собирает банкет: пойдемте со мной? А то я тоже... один, как столб, извините за такое сравнение.

И Владимир Семеныч поведал свою горькую историю: как он злоупотреблял тоже, как от него ушла жена... И так у него это хорошо -- грустно -- вышло, так он откровенно все рассказал, что Изольда Викторовна посмеялась и согласи пойти с ним на банкет. Владимир Семеныч шел домой чуть не вприпрыжку -- очень ему понравилась женщина. Он все видел, как у нее шевелится носик, губки шевелятся, щечки шевелятся -- все шевелится, и зубки белые поблески.

"Да такая умненькая! -- радостно думал Владимир Семе. -- Вот к ней-то "Роджерс" подойдет. Мы бы с ней организовали славное жилье".

Было воскресенье. Владимир Семеныч шел с Изольдой Викторовной в ресторан. Хотел было взять ее под ручку, но она освободилась и просто сказала:

-- Не нужно.

Владимир Семеныч хотел обидеться, но раздумал.

-- Я вот этого знаю, -- сказал он. -- Только не огля. Потом

оглянетесь.

Прошли несколько.

-- Теперь оглянитесь.

Изольда Викторовна оглянулась.

-- В шляпе, -- сказал Владимир Семеныч. -- С портфе.

-- Так... И что?

-- Он раньше в заготконторе работал. Мы как-то были с ним в доме отдыха вместе, ну, наклюкались... Ну, надо же что-то делать! Он говорит: "Хочешь, сейчас со второго эта в трусах прыгну?" Струков его фамилия... вспомнил.

-- Ну?

-- Прыгнул. Разделся до трусов и прыгнул. На клумбу цветочную. Ну, конечно, сообщили на работу. Приходил потом ко мне: "Напиши как свидетель, что я случайно со".

-- И что вы?

-- Что я, дурак, что ли? Он случайно разделся, случайно залез на подоконник, случайно закричал: "Полундра!" Я говорю: "Зачем "полундру"-то было кричать? Кто же нам после этого поверит, что "случайно"?" По-моему, перевели куда-то. Но ничего, с портфелем ходит... Мы, когда встре, делаем вид, что не знаем друг друга. А в одной ком жили.

-- Дурак какой, -- сказала Изольда Викторовна. -- Со второго этажа... Мог же голову свернуть.

-- Не дурак, какой он дурак. Это, так называемые, духари: геройство свое показать. Я, если напивался, сразу под стол лез...

-- Под стол?

-- Не специально, конечно, но... так получалось. Я очень спокойный по натуре, -- Владимир Семеныч, сам того не замечая, потихоньку хвалил себя, а про "Роджерс" и "Россарио" молчал -- чуял, что не надо. Изольда Викторовна ра библиотекарем, Владимир Семеныч работу ее ува, хоть понимал, что там платят гроши.

В ресторане для банкета был отведен длинный стол у сте.

Приглашенные, некоторые, уже сидели. Сидели чинно, прямо. Строго и неодобрительно поглядывали на малые столики в зале, за которыми выпивали, кушали, беседова... Играла музыка, маленький толстый человек пел на воз песню не по-русски.

-- Вон та, в голубом платье... -- успел сообщить Влади Семеныч, пока шли к столу через зал, -- с ней опасай насчет детского воспитания спорить: загрызет.

-- Что такое? -- испугалась Изольда Викторовна.

-- Не бойтесь, но лучше не связывайтесь: она в детском садике работает, начальница там какая-то... Дура вооб-то.

Владимир Семеныч широко заулыбался, с достоинством поклонился всем и пошел здороваться и знакомить Изоль Викторовну.

На Изольду Викторовну смотрели вопросительно и стро. Некоторые даже подозрительно. Она смутилась, расте... Но когда сели, Владимир Семеныч горячо зашептал ей:

-- Умоляю: выше голову! Это мещане, каких свет не ви. Тут одна показуха, один вид, внутри -- полное убоже. Нули круглые сидят.

-- Может, нам уйти лучше?

-- Зачем? Посидим... Любопытно.

Получилось вообще-то, что они сидят напротив на из детсадика,

а по бокам от них -- пожилые и то очень строгие, больше того -- презирающие всех, кто в тот вечер оказался в ресторане. Они смотрели в зал, перего. Делали замечания. Не одобряли они все это, весь этот шум, гам, бестолковые выкрики...

-- А накурено-то! Неужели не проветривается?

-- Дело не в этом. Здесь же специально сидят, одурмани себя -- зачем же проветривать?

-- А вон, во-он -- молоденькая!.. Во-он, хохочет-то. Заливается!

-- С офицером-то?

-- Да. Как хохочет, как хохочет!.. Будущая мать.

-- Почему будущая? У них теперь это рано...

-- Это вы меня спросите! -- воскликнула полная жен в голубом. -- Я как раз наблюдаю... результаты этого смеха.

-- А где же наш диссертант-то? -- спросил Владимир Семеныч.

-- За руководителем поехал.

-- За генералом, так сказать?

Не поняли:

-- За каким генералом?

-- Ну, за руководителем-то... Я имею в виду Чехова, -- Владимир Семеныч повернулся к Изольде Викторовне: -- У него руководитель -- известный профессор в городе, я ему "Россарио" доставал. Я его называю -- генерал, в перенос смысле, разумеется. Вам не хочется поговорить с кем-нибудь? Может, пошутили бы... А то как-то неудобно мол.

-- Я не знаю, о чем тут говорить, -- сказала Изольда Вик. -- Мне все же хочется уйти.

-- Да ничего! Надо побыть... Можно алкоголиков покри -- они

это любят. Медом не корми, дай...

-- Нет, не сумею. Надо уйти.

-- Да почему?! -- с сердцем воскликнул Владимир Семе. -- Ну, что уж так тоже: уйти, уйти! Уйти мы всегда успеем, -- Владимир Семеныч спохватился, что отчитывает милую женщину, помолчал и добавил мягко, с усмешкой: -- Не торопитесь, я же с вами. В случае чего я им тут фитиля вставлю.

Изольда Викторовна молчала.

А вокруг говорили. Подходили еще родственники и зна нового кандидата, здоровались, усаживались и вклю в разговор.

-- Кузьма Егорыч! -- потянулся через стол Владимир Се к пожилому, крепкому еще человеку. -- А, Кузьма Егорыч!.. Не находите, что он слишком близко к микрофо поет?

-- Кто? -- откликнулся Кузьма Егорыч. -- А, этот... На. По-моему, он его сейчас скушает.

-- Кого? -- не поняли со стороны.

-- Микрофон.

Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.

-- Сейчас вообще мода пошла: в самый микрофон петь. Черт знает что за мода!

-- Ходят с микрофоном! Ходит и поет. Так-то можно петь.

-- Шаляпин без микрофона пел!

-- Ну, взялись, -- негромко, с ехидной радостью сказал Владимир Семеныч своей новой подруге. -- Сейчас этого... с микрофоном вместе съедят.

-- То -- Шаляпин! Шаляпин свечи гасил своим басом, -- сказал пожилой. Так сказал, как если бы он лично знавал Шаляпина и видел, как тот "гасил свечи".

-- А вот и диссертант наш! -- заволновались, задвигались за столом.

По залу сквозь танцующих пробирались мужчина лет со, гладко бритый, в черном костюме и в пышном галсту, и с ним -- старый, несколько усталый, наверно, профес.

Встали навстречу им, захлопали в ладоши. Женщина в голубом окинула презрительным взглядом танцующих без.

-- Прошу садиться! -- сказал кандидат.

-- А фасонит-то! -- тихо воскликнул Владимир Семе. -- Фасонит-то!.. А сам небось на трояки с грехом попо вытянул. Фраер.

-- Боже мой! -- изумилась Изольда Викторовна. -- Отку такие слова!.. Зачем это?

-- Тю! -- в свою очередь, искренне изумился Владимир Семеныч. -- Да выпивать-то с кем попало приходилось -- набрался. Нахватался, так сказать.

-- Но зачем же их тут произносить?

Владимир Семеныч промолчал. Но, как видно, затаил досаду.

Тут захлопали бутылки шампанского.

-- Салют! -- весело закричал один курносый, в очках. -- За новоиспеченного кандидата!

-- Товарищ профессор, ну, как он там вообще-то? Здо плавал?

Профессор неопределенно, но, в общем, вежливо пожал плечами.

-- За профессора! За профессора! -- зашумели.

-- За обоих! И -- за науку!

Кандидат стоял и нахально улыбался.

-- За здоровье всех наших дам! -- сказал он.

Это всем понравилось.

Выпили. Придвинулись к закуске. Разговор не прекра.

-- Грибки соленые или в маринаде?

-- Саша, подай, пожалуйста, грибочки! Они соленые или в маринаде?

-- В маринаде.

-- А-а, тогда не надо, у меня сразу изжога будет.

-- А селедку?.. Селедку дать?

-- Селедочку? Селедочку можно, пожалуй.

-- Вам подать в маринаде? -- спросил Владимир Семе Изольду Викторовну

-- Можно.

-- Сань, подай, пожалуйста, в маринаде! Вон -- в мари!

-- А танцуют ничего. А?

-- Слышите! Сергей уже оценил: "Танцуют ничего"!

Засмеялись.

-- Подожди, он сам скоро пойдет. Да, Сергей?

-- А что? И пойду!

-- Неисправимый человек, этот Сергей!

-- Дурак неисправимый, -- уточнил Владимир Семеныч Изольде Викторовне. -- Дочка в девятый класс ходит, а он все на танцах шустрит. Вон он, в клетчатом пиджаке.

Изольда Викторовна интеллигентно потыкала вилочкой маринованные грибочки, которые она перед тем мелко порезала ножиком... Но Владимир Семеныч не давал ей как следует поесть -- все склонялся и говорил ей что-нибудь. Она слушала и кивала головой.

Поднялся во весь рост курносый Сергей.

-- Позвольте!

-- Тише, товарищи!..

-- Дайте тост сказать! Товарищи!..

-- Товарищи! За дам мы уже выпили... Это правильно. Но все же, товарищи, мы собрались здесь сегодня не из-за дам, при всем моем уважении к ним.

-- Да, не из-за их прекрасных глаз!

-- Да. Мы собрались... поздравить нового кандидата, нашего Вячеслава Александровича. Просто -- нашего Сла. И позвольте мне тут сегодня скаламбурить: слава наше Славе!

Засмеялись и захлопали.

Курносый сел было, но тут же вскочил опять:

-- И позвольте, товарищи!.. Товарищи! И позвольте так приветствовать и поздравить руководителя, который на, так сказать, и всячески помогал... и является орга и вдохновителем руководящей идеи, которая заложена в основе. За вас, товарищ профессор!

Дружно опять захлопали.

-- Трепачи, -- сказал Владимир Семеныч Изольде Вик.

Изольда Викторовна тоскливо опять покивала головой.

Со всех сторон налегали на закуски и продолжали актив разговаривать.

Пожилой человек и человек с золотыми зубами налади через стол дружеские пререкания. А так как было шумно и гремела музыка, то и они тоже говорили очень громко.

-- Что не звонишь?! -- кричал пожилой.

-- А?

-- Не звонишь, мол, почему?!

-- А ты?

-- Я звонил! Тебя же на месте никогда нету!

-- А-а, тут я не виноват! "Не виновата я!"

-- Так взял бы да позвонил! Я-то всегда на месте!

-- А я звонил вам, Кузьма Егорыч! -- хотел влезть в этот разговор Владимир Семеныч, обращаясь к пожилому, к Кузьме Егорычу. -- Вас тоже не было на месте.

-- А? -- не расслышал Кузьма Егорыч.

-- Я говорю, я вам звонил!

-- Ну и что? А чего звонил-то?

-- Хотел... это... Нам "Роджерсы" хотят забросить...

-- Кузьма! А, Кузьма!.. -- кричал золотозубый. Кузьма Егорыч повернулся к нему. -- Ты Протопопова встречаешь?

-- Кого?

-- Протопопова!

-- Каждый день!

-- Ну как? -- спросил Владимир Семеныч Изольду Вик. -- Скучно?

-- Ничего, -- сказала она.

-- Видите, какой разгул мещанства! Взял бы всех и облил шампанским. Здесь живут более или менее только вот эти два, которые кричат друг другу... Остальные больше пока разводят.

-- А я уж думал, тебя перевели куда-нибудь! -- кри Кузьма Егорыч золотозубому. -- Куда он, думаю, про-то?!

-- Куда перевели?

-- Может, думаю, повысили его там!

-- Дожидайся -- повысят! Скорей -- повесят!

-- Ха-ха-ха!.. -- густо, гулко засмеялся Кузьма Егорыч.

-- Ну что, Софья Ивановна? -- обратился Владимир Се к женщине в голубом. Его злило, что ни его, ни его подругу как-то не замечают, не хотят замечать. -- Все воюе там, с малышами-то.

Софья Ивановна мельком глянула на него и постучала вилкой по графину.

-- Товарищи!.. Товарищи, давайте предложим им нор вальс! Ну что они... честное слово, неприятно же смотреть!

-- В чужой монастырь, Софья Ивановна, со своим уста...

-- Да почему?! Мы же в своей стране, верно же! Давайте попросим сыграть вальс. Молодежь!..

-- Не надо, -- остановил Кузьма Егорыч. -- Не наше де: пусть с ума сходят.

-- А вот это в корне неправильное решение! -- восстала Софья Ивановна.

-- Да хорошо танцуют, чего вы! -- сказал человек с золо зубами. -- Был бы помоложе, сам пошел бы... подрыгался.

-- Именно -- подрыгался! Разве в этом смысл танца?

-- Ну, еще тут смысла искать! А в чем же?

-- В кра-соте! -- объяснила Софья Ивановна.

-- А смысл красоты в чем? -- все хотел тоже поговорить Владимир Семеныч. -- А, Софья Ивановна? Если вы, допус, находите, что вот этот виноград...

-- Одну минуточку, Алексей Павлыч, вы что, не соглас со мной? -- требовательно спрашивала Софья Ивановна золотозубого.

-- Согласен, согласен, Софья Ивановна, -- сказал Алек Павлыч недовольно. -- Конечно, в красоте. В чем же еще!

-- Да, но в чем смысл красоты?! -- вылетел опять Влади Семеныч.

-- Так в чем же дело? -- Софья Ивановна упорно не хоте замечать Владимира Семеныча. -- Алексей Павлыч!

-- Ау?

-- В чем же дело?!

Владимир Семеныч помрачнел.

-- Пойдемте домой, -- предложила Изольда Викторовна.

-- Подождите. А то поймут, как позу... Ну, кретины! Кро.

-- Саша, Саш! -- громко говорили за столом. -- У тебя Хламов бывает?

-- Вчера был.

-- Как он?

-- В порядке.

-- Да? Устроился?

-- Да.

-- Довольный?

-- Ничего, говорит. А чего ты о нем?

-- Пойдемте домой, -- опять сказала Изольда Викторов. Владимир Семеныч вместо ответа постучал вилкой по графину.

-- Друзья! -- обратился он ко всем. -- Минуточку, дру!.. Давайте организуем летку-енку! В пику этим...

-- Да что они вам?! -- рассердился Алексей Павлыч, золотозубый. -- Танцуют люди, нет, надо помешать.

Владимир Семеныч сел.

Помолчал и сказал негромко:

-- Ох, какие мы нервные! Ах ты, батюшки!.. -- взял фу с вином и выпил один.

-- Что это вы? -- удивленно спросила Изольда Викто.

-- Какие ведь мы все... культурные, но слегка нервные! -- не мог успокоиться Владимир Семеныч. -- Да? Зубы даже из-за этого потеряли.

Никто не слышал Владимира Семеныча, только Изольда Викторовна слышала. Она со страхом смотрела на него. Владимир Семеныч еще набухал в фужер и выпил.

-- Какие мы все нервные! Да, Софья Ивановна?! -- повы голос Владимир Семеныч, обращаясь к Софье Иванов. -- Культурные, но слегка нервные. Да?

Софья Ивановна внимательно посмотрела на Владими Семеныча.

-- Нервные, говорю, все! -- зло сказал Владимир Семе, глядя в глаза строгой женщины. -- Все прямо изнерв на общественной работе! -- Владимир Семеныч искусственно -- недобро -- посмеялся.

-- Что, опять? -- спросила Софья Ивановна значительно и строго.

-- Да вы только это... не смотрите на меня, не смотрите таким... крокодилом-то, -- сказал Владимир Семеныч. -- Не смотрите -- мы же не в детсадике. Верно? Имел я вас всех в виду!

К Владимиру Семенычу повернулись, кто был ближе и слышали, как он заговорил. Повернулись и смотрели.

-- Имел, говорю, я вас всех в виду! -- повторил для всех Владимир Семеныч. -- Очень уж вы умные все, как я погля! Крохоборы...

-- Володька! -- предостерегающе сказал курносый Сер.

-- Что -- "Володька"? Я тридцать четыре года Володька. Я вас всех имел в виду, -- Владимир Семеныч еще налил в фужер и выпил. -- Вот так, -- он оглянулся -- Изольды Викторовны рядом не было. Сбежала. Владимира Семеныча пуще того злость взяла. -- Я вам популярно объясняю: вы все крохоборы. Во главе с Софьей Ивановной. А она просто дура набитая. Мне жалко ребятишек, которыми она там командует... Вы все дураки!

Теперь все за столом молчали.

-- Ду-ра-ки! -- повторил Владимир Семеныч. И встал. -- Мещане! Если вас всех... все ваши данные заложить в кибер машину и прокрутить, то выйдет огромный нуль! Нет, вы сидите и изображаете из себя поток информа. Боже мой!.. -- Владимир Семеныч скорбно всех огля. -- Нет, -- сказал он, -- я под такой работой не подпи. Адью! Мне грустно.

Он вышел на улицу и стал звать:

-- Изольда Викторовна! Изольдушка!.. -- он думал, она где-нибудь близко -- ждет его. Но никто не отзывался. -- Изольдушка!.. -- еще покричал Владимир Семеныч. И за. Выпитое вино как-то очень ослабило его. В голове было ясно, но так вдруг стало грустно, так одиноко! Он хо даже двинуть к подруге жены, чтобы поговорить с же... Но одумался.

-- Нет, -- говорил он сам с собой, -- нет, только не это. Этого вы от меня не дождетесь, крохоборы. Нули. Этой ра я вам не сделаю.

Он шел по неосвещенной улице, как по темной реке плыл, -- вольно загребал руками, и его куда-то несло. От го и одиночества хотелось орать, но он знал и помнил, что это нельзя, это, как выражаются кандидаты, чревато послед.

Принесло его как раз к дому. Он вошел в опостылевшую квартиру и, не раздеваясь, стал ломать "Россарио". Откры дверцы и заламывал их ногой в обратную сторону: двер с хрустом и треском безжизненно повисали или отвали вовсе. И этот хруст успокаивал растревоженную душу, это как раз было то, что усладило вдруг его злое, мсти чувство.

-- Вот так вот... крохоборы несчастные, -- приговаривал Владимир Семеныч. -- Пр-рошу!..-- хр-р-ресть -- еще одна дверца отвалилась и со стуком упала на пол. -- Пр-рошу!.. Мещане! -- и еще одна гладкая, умело сработанная доска валяется на полу. -- Нулики! Пр-рошу!..

Но что удивительно: Владимир Семеныч ломал "Россарио" и видел, как это можно восстановить. В мебельном ма, где работал Владимир Семеныч, работал же золотой краснодеревщик, дядя Гриша, он делал чудеса с изуродованной мебелью. И опытный глаз Владимира Семеныча отмечал, где надо будет поставить латку и пустить под мо, где, видно, придется привернуть металлические по, чтобы было куда крепить шарнирные устройства. Но все же дверцы Владимир Семеныч выломил все. И после этого лег спать.