В. А. Никольский
На площади Тверских ворот, или Страстной, при Екатерине были воздвигнуты пышные триумфальные ворота, впоследствии уничтоженные. На самой площади, занимая половину начинающегося здесь Страстного бульвара, стоит Страстной монастырь
[121], возникший в 1641 году в густом лесу, но ничего не сохранивший из древних своих зданий. Налево от него, еще на площади, здание Коммунистического университета трудящихся Востока - некогда дом одной из блестящих представительниц грибоедовской Москвы - М. И. Римской-Корсаковой
[122].
Дом устоял во время пожара 1812 года, хотя и пострадал от французского постоя, стал, по выражению хозяйки, «хуже всякой блинной», «войти нельзя». Дом быстро привели в порядок, и в нем потекла обычная «дворянская» жизнь. В 1826 году в нем бывал Пушкин, и в честь его хозяйка устроила даже особую вечеринку. Князь Вяземский предполагал, что Пушкин был неравнодушен к одной из дочерей хозяйка - Александре Александровне и даже анонимно воспел ее в седьмой главе «Онегина». Из двух неизвестных Александр, значащихся в «дон-жуанском списке» Пушкина, одною, быть может, и была А. А. Римская-Корсакова.
У этой Корсаковой были необыкновенно красивые глаза, и уезжавшему на войну влюбленному в нее князю А. Н. Вяземскому она подарила талисман- медальон с замысловатою миниатюрой: два глаза, смотрящие из-за облаков.
- Помните, что эти глаза повсюду будут следовать за вами.
Вернувшись из похода, Вяземский женился на Корсаковой, несмотря на отчаянное сопротивление отца.
Балы и маскарады Корсаковых нередко бывали московскими злобами дня. В 1820 году у Корсаковых был устроен маскарад с «собачьей комедией» - кавалеры прыгали сквозь обруч, как дрессированные пудели, а в честь дочерей хозяйки пелись особые куплеты, отпечатанные отдельною брошюрой. Умевшая веселить гостей, хозяйка и сама умела веселиться: случалось ей, рано утром, вернувшись с бала, отправляться с «Дуняшкой» в Страстной монастырь. «Вся разряженная, в перьях и бриллиантах, отстоит утреню и тогда возвращается домой отдыхать». Вздумалось ей съездить за границу, а денег не было. Не долго думая, Корсакова продала примыкавший к главному ее дому флигель и отправилась проживать вырученные деньги за границу, а вернувшись, хвасталась:
- Вот какую аферу я сделала, съездила даром в чужие края, только флигелек продала.
Хороша была барыня, но не уступала ей и горничная Дуняшка, по предположению М. О. Гершензона, прототип фамусовской Лизы. Эта Дуняшка обыкновенно пила с барыней утренний чай, говорила по-французски, ездила вместе с красавицей Сашей Корсаковой кататься в кабриолете и верхом, словом - была русскою субреткой.
После Корсаковой в ее доме жил сын, продолжавший традиции матери по части устройства праздников и увеселений, описывавшихся даже в «Северной пчеле» (маскарад 1846 г.). У Корсакова танцевали каждое воскресенье «запросто», и гостей съезжалось не менее сотни человек. Сын этого Корсакова, блестящий лейб-гусар (быть может, прототип Николеньки Корсунского в «Войне и мире»), 18 лет женился на богачке В. Д. Мергасовой, знаменитой красавице, блиставшей при дворе Наполеона III и известной там под именем «татарской Венеры». По словам Д. Д. Оболенского, Корсаков дрался из-за будущей жены на дуэли с другим московским лейб-гусаром, Козловым, о котором говорилось выше. Корсаков впоследствии разошелся с женой, и она навсегда переселилась во Францию, где у нее была своя вилла около Ниццы. Портрет Винтергальтера сохранил для нас лицо этой красавицы былой Москвы.
В пятидесятых годах, во время коронации Александра II, в доме Корсаковых квартировал французский посол, незаконный сын королевы Гортензии и брат Наполеона III, граф де Морни, нанявший и соседний дом, специально для этого соединенный с корсаковским посредством пробивки стен. По праву посла Морни привез беспошлинно столько вина, что продажа его остатков, как говорили, покрыла чуть ли не все коронационные расходы предприимчивого графа, удивлявшего москвичей своим необыкновенным экипажем и упряжью. Пребывание Морни в доме Корсаковой кончилось свадьбой: граф ухаживал сначала за «татарскою Венерой», но потом изменил ей и женился на княжне Трубецкой, дочери декабриста.
Соседний с корсаковским дом - теперь разрушенная руина - принадлежал прежде знаменитому в Москве гастроному М. Ф. Рахманову, посылавшему своего повара в Париж - учиться на кухне Луи-Филиппа
[123]. Рахманов был так толст, что не мог сесть в обыкновенное кресло. Среди московских гастрономов славились рахмановские поросята и рахмановские блины, которые гости ели прямо на кухне, чтобы они не успели остыть. Следующий дом на углу Малой Дмитровки, еще сохранивший черты барства в своем фасаде, в двадцатых годах прошлого века принадлежал графине А. В. Бобринской. В этом доме была красивая галерея «в помпейском вкусе» и нередко устраивались балы, спектакли и маскарады. На святках 1824 года во время маскарада посередине зала была устроена мельница с вертящимися крыльями и старым мельником, сидевшим у дверей. В эту мельницу вошли четыре старухи и через несколько минут вышли, превратившись в молодых девушек. Кроме мельницы был устроен зверинец, передвижная книжная лавочка, восемь жандармов «на конях» кружились в карусели, появлялся гигант тамбур-мажор с четырьмя музыкантами, четырьмя солдатами в костюмах французской национальной гвардии и четырьмя дамами в костюмах из Шампани, которые пели песенки Генриха IV
[124] и танцевали французские танцы. В том же году на масленице Бобринская получила анонимную записку, что в субботу к ней приедут ряженые. В 10 часов открылось целое шествие, начинавшееся с подвижной кондитерской. Особенным успехом пользовались картонные сани с извозчиком, в которых каталась по комнатам хозяйка. Пожелала прокатиться в этих санях и тайная устроительница маскарада соседка Бобринской, Римская-Kopcaкова, но сани не выдержали тяжести и сломались.
Дом Бобринской выходит на Малую Дмитровку, на углу которой, стиснутая с обоих сторон новыми домами, стоит нарядная церковь Рождества в Путинках 1649- 1652 годов - яркий образчик шатровой архитектуры XVII века, порожденной древними формами деревянного зодчества. Этот пятишатровый храм, стены которого пышно декорированы кирпичными узорами, составляющими характеризующую особенность московских архитектурных вкусов, совершенно необыкновенен даже для такого богатейшего музея церковного зодчества, каким является Москва. Это один из примеров того строительства, не знающего фасадных частей, основы которого создали безвестные плотники Древней Руси. Как у Василия Блаженного, у путинковского храма нет, в сущности, фасада: постройка трактована как статуя, с расчетом на обзор ее со всех сторон, с расчетом на красивую группировку ее шатров с любой точки зрения
|
