Статья: Легенды Нойшванштайна

Вадим Карелин

Эту статью лучше читать дома, вечером, при мягком, приглушенном свете. Потому что днем, в суете и сутолоке, когда голова занята массой мелких проблем, все равно не поверить в то, о чем пойдет речь. Признаться честно, мы сами не очень верили, пока однажды не провели ночь в замке. В настоящем замке.

Нам и раньше приходилось слышать, что замки могут говорить. Но воспринималось это скорее как поэтический образ и как побуждение к тебе самому, находящемуся в роли созерцателя, сделать шаг навстречу и попытаться проникнуть в его загадочную душу. Теперь, после Нойшванштайна, не отрицая вышесказанное, хочется только добавить: замки могут очень многое рассказать, но рассказать своим, особым языком.

Мы (съемочная группа телерадиокомпании «Альтаир-TV», видеостудии «Нового Акрополя» и корреспонденты нашего журнала) приехали в Нойшванштайн для сбора материалов к фильму и статье об этом замке. Нам повезло: было получено разрешение на съемку в вечернее время, когда все посетители уже покинули замок. Незаметно шло время, мы делали свою работу, перемещаясь из зала в зал и стараясь запечатлеть в памяти видеокамеры и в своей собственной все самое важное, что видели, и одновременно все больше и больше подпадая под действие магии Нойшванштайна. Видя это, Крепф, хранитель замка, не спешил выгонять нас, несмотря на то, что уже были нарушены все сроки, а вместо этого открывал все новые и новые подробности истории Нойшванштайна. А вокруг оживали легенды. Их персонажи смотрели на нас с полотен на стенах и потолке; мы неожиданно сталкивались с ними, рассматривая предметы интерьера, и подчас даже самый маленький и незначительный предмет обихода служил ключом к пониманию смысла. На какое-то время, не измеримое обычными часами, мы как будто оставили XXI век и перенеслись в таинственный, возвышенный и благородный мир рыцарских легенд. Руки привычно носили и устанавливали штативы с освещением, перенастраивали аппаратуру, а душа старалась уловить что-то очень родное и близкое.

Singers’ Hall

У каждого человека есть сердце, физический и духовный центр, и у Нойшванштайна тоже есть свое сердце, свой центр, где сосредоточено самое важное, — это так называемый Зал певцов, Singers’ Hall. Это не просто самый большой, высокий и богато убранный зал. Здесь непроизвольно хочется смотреть одновременно вверх и вглубь. Вверх, чтобы рассмотреть бесчисленные детали росписей, посвященных главному герою этого зала — Парсифалю. Вглубь себя самого, потому что чем больше видишь и понимаешь, тем больше находишь параллелей с легендой в себе самом.

Парсифаль — сын знатного рыцаря Гамурета, прославившего себя доблестью и благородством, но погибшего в бою. Его супруга Герцелойда дала себе слово, что их сын никогда не станет рыцарем, дабы не повторить трагическую судьбу отца... Вместе с несколькими верными служанками она поселилась в глухом лесу и попыталась оградить сына от всех трудностей и опасностей мира реального. Маленький сын Гамурета вел легкую и беззаботную жизнь и должен был поверить, что именно с этим спокойным и безобидным миром, созданным Герцелойдой, связана его судьба. Но неужели возможно заглушить голос собственного предназначения?

На одной из сцен изображен момент неожиданной встречи Парсифаля с двумя рыцарями, случайно проезжавшими через лес. До чего же странными показались они ему! Одетые в смешные блестящие доспехи, они вели разговор на непонятную тему... Но вместе с тем в них было что-то удивительно знакомое, что-то необъяснимое и влекущее. Парсифаль еще не знал, кто такие рыцари, но уже знал, что должен стать рыцарем сам.

Эта встреча — лишь небольшой эпизод легенды; главному герою еще предстоит пройти через победы и разочарования, и значительные. Почему же именно этот момент его жизни запечатлен в главном зале Нойшванштайна? Может быть, потому, что автор придавал особое значение этой встрече, ставшей, фактически, встречей юного рыцаря со своим предназначением? Ведь его мать сделала все, чтобы отвратить Парсифаля от рыцарского пути! Его охраняли даже от малейшего упоминания о рыцарстве. Но встреча все-таки произошла. И в то время, когда его разум отказывался признать саму возможность существования увиденных им рыцарей, сердце подсказало, что он наконец-то нашел то, что так долго искал. И Парсифаль доверился знанию сердца, гораздо более сильному, чем просто предчувствие.

Однако, как говорит легенда и вторят ей картины на стенах Зала певцов, мало просто узнать свой путь. Недостаточно даже решиться идти к цели, вместо того чтобы плыть по течению жизни. Эту решимость еще надо подтвердить. На соседней картине будущий рыцарь изображен сидящим на старой и жалкой кляче, которую Герцелойда выдает за боевого коня. Парсифаль одет в нелепый шутовской костюм, но мать называет его «доспехами». Ее хитрость проста: долго ли выдержит насмешки и издевки окружающих любимый сын? Конечно же, он сполна вкусит такого «рыцарского пути» и, разочарованный, быстро вернется домой, к прежней жизни. Кстати, именно так чаще всего и происходит: вдохновленные иногда даже очень высокими целями, мы отказываемся от борьбы, испугавшись самых первых трудностей, с которыми нас сталкивает реальность.

Однако, как говорит легенда и вторят ей картины на стенах Зала певцов, мало просто узнать свой путь. Недостаточно даже решиться идти к цели, вместо того чтобы плыть по течению жизни. Эту решимость еще надо подтвердить. На соседней картине будущий рыцарь изображен сидящим на старой и жалкой кляче, которую Герцелойда выдает за боевого коня. Парсифаль одет в нелепый шутовской костюм, но мать называет его «доспехами». Ее хитрость проста: долго ли выдержит насмешки и издевки окружающих любимый сын? Конечно же, он сполна вкусит такого «рыцарского пути» и, разочарованный, быстро вернется домой, к прежней жизни. Кстати, именно так чаще всего и происходит: вдохновленные иногда даже очень высокими целями, мы отказываемся от борьбы, испугавшись самых первых трудностей, с которыми нас сталкивает реальность.

Рыцарская наука никогда не была простой, ведь помимо искусного владения оружием и знания приемов ведения боя от рыцаря требовалось умение владеть собой и знание многих наук. А самое главное, он должен был собственным примером доказать, что существуют добро, справедливость, честь, благородство — добродетели, на защите которых стояло рыцарство во все времена. Высшей целью такого обучения был поиск Грааля — главной рыцарской святыни. Рыцари отправлялись на поиск Грааля, не зная, как он выглядит и где находится, но зная, что его необходимо найти и что в этом поиске заключается последний, наивысший, этап их обучения и смысл всей жизни.

Кульминацией легенды о Парсифале является момент, когда герой попадает в Замок Грааля. И именно он сознательно выделен в росписи Зала певцов: на самой большой центральной картине изображен эпизод, когда Парсифаль впервые видит Грааль. После долгих поисков он неожиданно попадает в прекрасный замок, где становится свидетелем необычной церемонии.

В центре великолепно убранного зала на ложе он видит человека с благородными чертами лица. Но лицо его омрачено страданием, причина которого Парсифалю неизвестна. Он порывается спросить, но боится нарушить законы рыцарской вежливости. В этот момент открывается дверь, и мимо Парсифаля проходит таинственная процессия, возглавляемая прекрасной дамой, несущей Грааль. Парсифаль поражен и ошеломлен, он не может найти объяснения происходящему, его переполняют чувства. Когда все заканчивается, слуги провожают его в опочивальню, и наутро он обнаруживает, что все исчезло, а он остался в замке вдвоем со стариком-хранителем.

Что же произошло? Парсифаль, находившийся всего в двух шагах от вожделенной цели, внезапно лишился всего, к чему стремился. Причину произошедшего ему объяснил хранитель. Перед тем как обрести Грааль, каждый рыцарь проходит последнее испытание — на сострадание. Способность чувствовать чужую боль как свою должна стать выше всех остальных стремлений, иначе рыцарь не сможет выполнять основную миссию: защищать. Человек, которого Парсифаль видел на ложе, — Амфортас, Король Грааля. Амфортас смертельно болен, но он не может умереть, не передав Грааль своему преемнику, которым и должен был стать Парсифаль. От Парсифаля требовалось только одно: задать вопрос. От этого единственного вопроса сострадания зависело его будущее, будущее Амфортаса, будущее братства Грааля, но герой оказался внутренне не готов преодолеть законы формальной вежливости:

Парсифаль совершил еще много подвигов. Он стал Королем Грааля, сменившим Амфортаса. Но напоминаний об этом нет в Зале певцов Нойшванштайна. Момент испытания на сострадание, а не окончательной победы был выбран ключевым в росписи; очевидно особое значение, которое придавалось ему. Казалось бы, совсем иные качества должны в первую очередь ассоциироваться с рыцарством: мужество, доблесть, сила, справедливость, доброта. Но они ничего не стоят без сострадания, без умения чувствовать чужую боль как собственную, определявшего мотивы всех действий рыцаря. ...А в наше время тысячи туристов ежедневно проходят через Зал певцов, но на экскурсии ничего не говорится о том, что за богатой и прекрасно выполненной росписью главного зала замка скрывается величайшая тайна рыцарства.

Георгий

Нойшванштайн не спешит раскрывать свои тайны. Каждому, кто пытается понять скрытый смысл вещей, с первых шагов по его залам становится ясно, что не для увеселений и повседневной жизни он строился. Нет здесь традиционных семейных портретов, сцен охоты и зачастую безвкусных, но зато привычных натюрмортов. Их заменяют мифологические герои, сцены из легенд и, изредка, исторические персонажи. Очевидно, что все подчинено единому замыслу, но сам он остается загадкой. Что же делать, где искать ключи к сокровищам Нойшванштайна? Ведь не довольствоваться же, в самом деле, словами экскурсовода: «Создатель замка, король Людвиг II Баварский, будучи сумасшедшим, воплотил в своем творении собственные безумные фантазии и романтические мечты...»?! Один из ключей — легенды. В росписи на стенах замка встречаются персонажи западноевропейских преданий о Короле Артуре и рыцарях Круглого Стола, герои скандинавского эпоса (в том варианте, который мы встречаем в операх Вагнера). Однако Людвиг не старался донести содержание самих легенд, но использовал их самые яркие моменты для передачи собственного замысла.

Этот замысел становится понятнее, складываясь из отдельных частей, подобно гигантской мозаике, когда ближе знакомишься с замком. Один из наиболее часто встречающихся мотивов — победа над драконом или змеем. Найти его можно везде: в декоративном орнаменте, на капителях колонн, деревянных резных ручках кресел, фрагментах росписей, бронзовой скульптуре и, наконец, на огромном изображении Георгия Победоносца в Тронном зале. Чем вызвано такое внимание к этому сюжету? Почему так много драконов и змеев, но не торжествующих, а обязательно побежденных?

В европейской традиции змей, дракон, чудовище, дикое животное символизировали низшую, животную, природу человека, низменные инстинкты и желания, которые необходимо было победить в себе. Победа рыцаря над драконом символизировала его внутреннюю победу над своим низшим «я». И значит, постоянно встречающиеся в Нойшванштайне изображения битвы с драконом — своего рода напоминание о ведущейся рыцарем непрерывной внутренней битве и призыв к бдительности. Людвиг хотел не просто передать романтику и благородство рыцарства, но и подтолкнуть к размышлениям и действиям. Для создателя Нойшванштайна рыцарство — не просто предание старины, это универсальный путь, на который никогда не поздно вступить. И в подтверждение тому еще один интересный факт.

Тайна молота

В Нойшванштайне каждое помещение играет свою роль. Холл перед Тронным залом посвящен легенде о Зигмунде и его сыне Зигфриде. Зигмунд владеет Нотунгом — волшебным мечом, дарующим непобедимость. Но он нарушает божественный закон, запрещающий использовать волшебство меча в своих личных интересах, и Нотунг ломается на две половины.

Сын Зигмунда Зигфрид готовится к поединку со страшным змеем Фафнаром. В победе над чудовищем он видит свое предназначение, но ему нужно оружие. Герой обращается к гномам, владеющим тайнами созидания, с просьбой выковать ему достойный меч. Гном Миме трудится не покладая рук, но каждый сделанный им меч Зигфрид одним ударом разбивает о наковальню — нужный меч не получается. Неожиданно Зигфрид находит две половинки сломанного Нотунга и просит Миме сделать меч из них. Гном берется за работу, но очень нерасторопно. Когда он в очередной раз отвлекается, Зигфрид берет молот и выковывает себе меч сам. Этим мечом он одним ударом разрубает надвое наковальню, им же он впоследствии побеждает Фафнара.

Поворотный момент легенды — когда Зигфрид еще не может понять, что его судьба зависит только от него, что он должен сам, только сам заново выковать меч, — изображен на стене в холле перед Тронным залом дворца. Мы бы и не обратили на него особого внимания, если бы не случай. Поздним вечером мы остались в замке одни вместе с Крепфом. Было невозможно удержаться от вопроса о тайнах и загадках Нойшванштайна, известных только его хранителю, — а вдруг?! К нашему изумлению, Крепф спокойно выслушал вопрос и утвердительно кивнул головой: да, есть такое. Потом подвел нас к той самой картине, на которой Миме кует меч, а Зигфрид никак не решается взять молот и тем самым принять свое предназначение. Крепф обратил наше внимание на огромный молот, изображенный на переднем плане картины, в том месте кузни, где он совершенно не нужен. И попросил посмотреть на молот с разных сторон. Мы стали передвигаться и тут заметили, что ручка молота — о чудо! — постоянно «поворачивается» к смотрящему. Художественный прием помог передать смысл картины: каждый из нас может оказаться (и периодически оказывается) в роли Зигфрида — перед тем или иным жизненным выбором. И создатель картины, «направляя» ручку молота на тебя, как будто говорит: «Ну что же ты? Не сомневайся, действуй. Возьми молот и выкуй свой собственный меч!»

С тех пор мы стали гораздо внимательнее к деталям, но сами ничего «особенного» не заметили, а Крепф больше о «тайнах» не распространялся. Тем не менее, мы убедились, что Нойшванштайну действительно есть что рассказать. Но чтобы услышать его рассказ, необходимо хорошее знание сюжетов легенд, стремление понять и... немного удачи.

Лебединый мотив

Но самой большой загадкой Нойшванштайна по-прежнему остается «лебединый мотив» — именно так с легкой руки журналистов называют сейчас не понятую современниками любовь Людвига II к этому образу. Даже само название замка «Нойшванштайн» — дословно «Новая лебединая скала» — говорит о том же. А в самом замке поражает не столько количество всевозможных изображений лебедей, сколько удивительные любовь и внимание, с которыми каждое из них сделано. Нет сомнений, что для Людвига лебедь имел особенное значение. Известна даже причина этого — Людвиг не скрывал своего восхищения образом Лоэнгрина, легендарного рыцаря-лебедя.

...Нарушена справедливость, и прекрасная Эльза может пострадать от несправедливого обвинения. Ее обидчик торжествует, ведь по правилам он может быть наказан, только если найдется рыцарь, готовый вступиться за честь дамы и победить его в бою. А это вряд ли произойдет: все в округе знают силу обидчика и его умение владеть мечом. Тем не менее, турнир назначен, но никто не осмеливается защитить Эльзу: это сулит верную смерть. И в тот момент, когда надежда уже почти потеряна, собравшиеся на турнир зрители вдруг слышат таинственный мелодичный звон. Обернувшись к реке, они видят прекрасного лебедя, который везет по реке лодку. В лодке спит красивый юноша.

Он просыпается, выходит на берег и на все вопросы отвечает лишь, что здесь нарушена справедливость и он должен ее восстановить, сразившись с обидчиком Эльзы. Несмотря на отговоры юноша вызывает обидчика на бой и побеждает его.

Возникшая между ним и Эльзой любовь приводит к вызвавшей всеобщее ликование свадьбе и решению остаться. Единственное условие, которое таинственный спаситель ставит Эльзе, заключается в том, что она никогда не должна спрашивать о его имени и происхождении. Вначале это не является препятствием, но злые языки подогревают любопытство, и вскоре Эльза не выдерживает и просит своего мужа все объяснить.

И тогда он рассказывает, что его зовут Лоэнгрин, что он сын Парсифаля и состоит в братстве Короля Артура, которое не исчезло, а просто удалилось в не доступные для других места. Из года в год благородные рыцари наблюдают за тем, что происходит на земле. И если где-то нарушены основные законы добра и справедливости, посылают своего гонца, который должен во что бы то ни стало восстановить порядок. Одним из таких гонцов был и Лоэнгрин. Но, согласно правилам, он мог оставаться в миру только до тех пор, пока его имя и происхождение были неизвестны. И поэтому сейчас Лоэнгрин должен вернуться назад. Со стороны реки слышится звон колокольчиков, появляется лебедь, который забирает Лоэнгрина и увозит вверх по течению.

На этом заканчивается легенда, но только начинается история замка. Романтик по натуре, Людвиг мечтал о возвращении Лоэнгрина и верил в то, что это может произойти. И не просто верил, а старался быть достойным встречи и создать замок, достойный этого. А если легенда все-таки останется легендой, то Нойшванштайн сможет рассказать о ней другим, ведь кто знает, о чем думают сейчас вот эти туристы перед картиной? Кто-то, наверное, о ее стоимости. А кто-то, быть может, точно так же мечтает о возвращении Лоэнгрина. А если так, то отнюдь не сумасшедшим был король Баварии!