Статья: Александр Ильич Дутов

Ганин А.В.

Войсковой атаман Оренбургского казачьего войска Александр Ильич Дутов одним из первых в России уже в октябре 1917 г. выступил против большевиков. К сожалению, представления большинства наших соотечественников о Дутове сформированы пропагандистскими штампами еще советской эпохи. Каким же на самом деле был этот человек?!

Фамилию «Дутов» специалисты связывают со словом «дутый» — «человек полный в лице или вообще плотный коротыш, толстячок» (отсюда прозвище дутыш, дутик) или надутый, сердитый (Дутик, Дутка, Дутый).[1] Если посмотреть на фотографии Александра Ильича Дутова, он действительно кажется именно таким, полным и одутловатым. Говорили, что казачий атаман не допускал употребления своей фамилии в родительном падеже, ему слышалось, что говорят не про атамана Дутова, а про атамана дутого. Однако это только легенда.

Первым известным предком атамана следует считать самарского казака Якова Дутова, жившего во второй половине XVIII века. Отец будущего казачьего вождя, Илья Петрович, боевой офицер эпохи туркестанских походов, в сентябре 1907 г. при увольнении от службы был произведен в генерал-майоры. Супругой его была Елизавета Николаевна Ускова — дочь урядника, уроженка Оренбургской губернии. По некоторым данным, среди ее предков был комендант Новопетровского укрепления подполковник И.А. Усков, помогавший Т.Г. Шевченко, когда его содержали под арестом в укреплении. Это родство впоследствии предопределило интерес А.И. Дутова к оренбургскому периоду жизни Шевченко. Начиная с отца и дяди будущего оренбургского атамана, Дутовы принадлежали к элите оренбургского казачества, и не удивительно, что Александр Ильич впоследствии смог претендовать на пост войскового атамана.

5 августа 1879 г. во время ферганского похода в городе Казалинске Сырдарьинской области у есаула Дутова и его супруги родился первенец Александр. Брат Александра Николай, впоследствии секретарь Орской уездной земской управы,[2] родился в 1883 году. А.И. Дутов был приписан к станице Оренбургской. В семь лет он начал ходить в школу Летниковой, а затем для подготовки к кадетскому корпусу в школу Назаровой. Во время обучения отца в Офицерской кавалерийской школе в 1888—1889 гг. Александр жил в Петербурге и учился там в одной из школ, позднее поступил в училище Жоравович в Оренбурге.

В 1889 г. его приняли на войсковую стипендию в Оренбургский Неплюевский кадетский корпус. В 1890-е годы программа кадетского корпуса включала такие предметы, как Закон Божий, русский язык и словесность, французский и немецкий языки, математика, начальные сведения из естественной истории, физика, космография, география, история русская и всеобщая, законоведение, чистописание и рисование. По выпуске из корпуса в возрасте семнадцати лет, Дутов в 1897 г. был зачислен юнкером в казачью сотню Николаевского кавалерийского училища и отправился в столицу. В училище принимали выпускников кадетских корпусов и гражданских учебных заведений (на училищном жаргоне — «прибывших с вокзала») не моложе 16 лет. Казачья сотня Николаевского кавалерийского училища, неофициально именовавшаяся «царской сотней», была мечтой любого казака, стремившегося к офицерским погонам и блестящей карьере. Само училище, или «Славная школа», как его называли выпускники (девиз училища — «И были дружною семьею солдат, корнет и генерал!»[3] ), было открыто в 1823 г. и в 1898 г. торжественно отмечало свое 75-летие. Сотня при училище появилась лишь в 1890 г. и была рассчитана на 120 юнкеров.

По воспоминаниям современников, юнкера сотни «были известны в Петербурге как исключительная строевая часть по своей лихости и удали». В юнкерской среде поддерживались различные неформальные традиции, имевшие целью развитие лихости и, как тогда говорили, «отчетливости», а также любви юнкеров к прошлому. Отличительной чертой учебного процесса в «славной школе» был и знаменитый «цук» — неуставные взаимоотношения между юнкерами старшего и младшего курсов, которые, однако, по свидетельствам мемуаристов, нравились младшим, поскольку приучали их к будущей офицерской службе и нисколько не унижали.[4] Старшие юнкера не имели права с неуважением даже дотронуться до младших, не говоря уже о немыслимых в училище побоях. В случае драки все ее участники незамедлительно отчислялись от училища.

Младшекурсники считались «сугубыми зверями», юнкера старшего курса казачьей сотни — «хорунжими», эскадрона — «корнетами». «Господа хорунжие» пытались привить своим младшим товарищам любовь к прошлому казачества и лихость. Чтобы стать портупей-юнкером, Дутову, прибывшему, как говорили на училищном жаргоне, из оренбургского «болота» (то есть из кадетского корпуса), пришлось очень постараться и быть, используя тот же жаргон, «отчетливым сугубцем». 11 февраля 1899 г. на старшем курсе он был произведен в унтер-офицеры и в портупей-юнкера. Училище Дутов окончил по первому разряду (это давало старшинство в чине), в своем выпуске был в первом десятке, и 9 августа 1899 г. произведен в хорунжие и направлен в 1-й Оренбургский казачий полк, стоявший в Харькове. По существовавшим правилам, закончивший училище молодой офицер должен был прослужить три года на действительной службе.

Прослужив на новом месте менее года, Дутов в июне 1900 г. был откомандирован в Киев, в 3-ю саперную бригаду, изучать телефонное дело, а по возвращении в полк назначен заведующим конно-саперной командой. Во время службы в Харькове Дутов в Технологическом институте слушал лекции по электротехнике, которой он увлекался, а своей специальностью избрал телеграфное и телефонное дело, причем практические навыки в этой области сохранил на всю жизнь и уже в годы Гражданской войны часто сам читал телеграфную ленту и работал на аппарате. В 1901 г. он вновь был направлен в Киев для изучения саперного дела, причем вернулся в полк после курса обучения с характеристикой «выдающийся».[5]

Чтобы не идти на льготу (3-4-летний обязательный перерыв в службе казачьего офицера, вызванный необходимостью развертывания казачьих полков 2-й и 3-й очереди в случае войны), полагавшуюся в Оренбургском казачьем войске после трех лет строевой офицерской службы, Дутов решил перевестись в инженерные войска, где в строевой службе офицера не было таких перерывов, как в казачьих войсках. Вероятно, он хотел быстрее выслужить следующий чин. Итак, в 1902 г. молодой способный офицер был командирован сначала в Киев для предварительного испытания при штабе 3-й саперной бригады для перевода в инженерные войска, а выдержав испытания, отправился в Петербург сдавать экзамен при Николаевском инженерном училище на право прикомандирования к инженерным войскам. Подготовка заняла четыре месяца, а затем, успешно сдав экзамен за весь курс училища (по свидетельству официальной биографии, — первым[6] ), Дутов поступил в распоряжение Главного инженерного управления и снова оказался в Киеве, в 5-м саперном батальоне, для испытания по службе и последующего перевода.

В батальоне Дутов спустя три месяца был назначен преподавателем саперной, а с 1903 г. — телеграфной школы. Помимо этой работы, он заведовал батальонной солдатской лавкой; 1 октября 1903 г. получил чин поручика. В это время состоялась его женитьба на Ольге Викторовне Петровской, происходившей из потомственных дворян Санкт-Петербургской губернии. По всей видимости, Петровская была двоюродной сестрой К.В. Сахарова (1881—1941) — будущего генерал-лейтенанта, главнокомандующего армиями Восточного фронта в 1919 г. Он принял и другое важное решение — поступить в Николаевскую Академию Генерального штаба. Чтобы попасть в Академию, в начале ХХ в. офицеру необходимо было прослужить не менее трех лет в строю и принять участие, как минимум, в двух лагерных сборах.

Процент отсева, даже на этапе предварительных испытаний, при штабе округа, был довольно велик. Успешно сдав летом 1904 г. предварительные письменные экзамены при штабе Киевского военного округа (тактика, политическая история, география, русский язык, верховая езда), 25-летний Дутов вновь отправился в столицу. На подготовку и сдачу вступительных экзаменов в Академию у офицеров, как правило, уходил год напряженного труда, предстояло показать знания по строевым уставам, артиллерии, фортификации, математике, военной администрации, политической истории, географии, топографическому черчению, русскому и иностранному языкам).[7] По итогам экзамена Дутов был зачислен на младший курс Академии.

Едва начались занятия, он отправился добровольцем на войну с Японией. Его саперный батальон в составе 2-й Маньчжурской армии принял участие в войне на ее заключительном этапе. Поручик Дутов находился в Маньчжурии с 11 марта по 1 октября 1905 г., причем за «отлично-усердную службу и особые труды» во время боевых действий в январе 1906 г. был награжден орденом Св. Станислава 3-й степени. После войны Дутов возобновил учебу в Академии. Примерно в одно время с ним в Академии учились и, весьма вероятно, уже в академические годы были знакомы его будущие соратники по борьбе в годы Гражданской войны М.Г. Серов, И.М. Зайцев, Н.Т. Сукин и С.А. Щепихин.

31 мая 1907 г. у Дутова родилась дочь Ольга. Будущий атаман окончил два класса Академии по первому разряду и дополнительный курс «успешно», но «без права на производство в следующий чин за окончание академии и на причисление к Генеральному Штабу», как он полагал, из-за наличия семьи. Неудача породила в нем чувство собственной неполноценности, которое он пытался преодолеть всю свою жизнь. Неудовлетворенность своими достижениями, возникшая у Дутова после Академии, до 1917 г. никак себя не проявляла. Но, получив весной 1917 г. шанс реабилитироваться в собственных глазах и в глазах окружающих, Дутов ухватился за него и в полной мере этим шансом воспользовался.

По окончании дополнительного курса выпускники Академии распределялись по военным округам для прохождения штабного ценза, причем первые десять офицеров в выпуске имели право назначения на вакансии в Петербургском военном округе. За каждый год обучения полагалось прослужить полтора года в военном ведомстве. Для ознакомления со службой Генерального штаба штабс-капитан Дутов был направлен в Киевский военный округ, в штаб X армейского корпуса, расположенный в Харькове. После трехмесячной практики он осенью 1908 г. вернулся в свой 5-й саперный батальон, где не был с 1905 года.

В начале 1909 г. Дутов выехал во «временную командировку» в свое родное Оренбургское казачье войско и занял должность преподавателя Оренбургского казачьего юнкерского училища. Почему он так поступил, чем руководствовался при стремлении попасть на такую, вроде бы незначительную для выпускника Академии должность?! Документальных свидетельств об этом нет. Но возможных причин несколько: во-первых, Оренбург являлся родным городом Дутова, где жили его родители и многочисленная родня, во-вторых, Дутов мог перевестись в училище, чтобы получить спокойное, тихое место и комфортно жить, посвятив себя семье, наконец, еще одна возможная причина — стремление Дутова реализовать свои навыки, полученные в Академии и в инженерных войсках. Такой шаг характеризует его в этот период жизни отнюдь не как карьериста.

Продлевая свою «временную командировку», Дутов в сентябре 1909 г. добился сначала перевода в училище помощником инспектора классов с переименованием в подъесаулы, а в марте 1910 г. и зачисления в войско. К этому времени Дутов уже был есаулом. С 1909 по 1912 гг. он прослужил в училище на разных должностях, временно исполнял должность инспектора классов. Среди подопечных Дутова оказался и юнкер Г.М. Семенов (окончил училище в 1911 г.), впоследствии атаман Забайкальского казачьего войска. В этот, наверное, самый спокойный в жизни Дутова период у него родились еще две дочери Надежда в 1909 г. и Мария в 1912 г. Младшая дочь Елизавета также родилась в Оренбурге, но уже во время Первой мировой войны — 31 августа 1914 г. У Дутова был и сын Олег, однако документы о его рождении не обнаружены, можно лишь утверждать, что родился он в 1917-1918 гг.[8] Дутову, очевидно, нравилась именно такая спокойная, размеренная и предсказуемая жизнь провинциального офицера.

Своей деятельностью в училище Дутов заслужил любовь и уважение со стороны юнкеров, для которых сделал очень много. Помимо образцового выполнения своих должностных обязанностей, он организовывал в училище спектакли, концерты и вечера. В декабре 1910 г. Дутов был награжден орденом Св. Анны 3-й степени, а 6 декабря 1912 г. в возрасте 33 лет произведен в войсковые старшины (соответствовавший армейский чин — подполковник); для сравнения его отец получил тот же чин только в 47 лет.[9]

В октябре 1912 г. Дутова для приобретения годового ценза командования сотней командировали в 5-ю сотню 1-го Оренбургского казачьего полка в Харьков. «В службе сего штаб-офицера не было обстоятельств, лишающих его права на получение знака отличия беспорочной службы или отдаляющих срок выслуги к оному», — гласила стандартная формулировка из послужного списка будущего атамана, составленного 24 января 1913 г. Во время цензового командования Дутов заслужил несколько благодарностей начальника 10-й кавалерийской дивизии.[10] В то время благодарность генерал-майора графа Ф.А. Келлера значила в кавалерии немало. 1-й Оренбургский казачий полк был любимым полком Келлера,[11] а Дутов, за время пребывания в дивизии этого талантливого генерала, самым серьезным образом готовившего свои части к будущей войне, наверное, многому научился как кавалерийский офицер. По истечении срока командования Дутов в октябре 1913 г. сдал сотню и вернулся в училище, где прослужил до 1916 г. В 1914—1915 гг., помимо военной службы, он состоял действительным членом Оренбургской ученой архивной комиссии, уже выпустившей к 1914 г. 30 томов своих научных трудов. Дутов, будучи членом комиссии, собирал материалы о пребывании в Оренбурге А.С. Пушкина. Вообще история для Дутова была одной из любимых наук.

Несмотря на попытки училищного начальства оставить Дутова при училище, он 20 марта 1916 г. ушел на фронт. Как говорили, Дутов собрался в три дня и уехал в уже знакомый ему 1-й Оренбургский казачий Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полк 10-й кавалерийской дивизии). Обстоятельства отъезда и причину, по которой он в 1914—1915 гг. оставался в Оренбурге, известны из воспоминаний наказного атамана Оренбургского казачьего войска генерала М.С. Тюлина: начальство, не имевшее академического образования, не хотело отпускать Дутова на фронт из зависти.[12] Все же не вполне ясно, почему он так и не смог пойти на фронт до того. Не исключено, что ожидал подходящей вакансии, но очевидно, что на фронт явно не рвался.

Полк считался одним из лучших в Оренбургском казачьем войске. К декабрю 1915 г. в нем было пять кавалеров ордена Св. Георгия 4-й степени, шесть кавалеров Георгиевского оружия, 609 казаков полка были награждены Георгиевскими крестами, 131 удостоен Георгиевских медалей. За это время полк взял 1200 пленных, 4 орудия, 15 патронных двуколок, около 200 ружей, 42 походных вьючных кухни, много обозов. На момент прибытия Дутова полк сражался с австрийцами в составе 9-й армии генерала П.А. Лечицкого. 29 марта казаков лично приветствовал Николай II, затем они получили отдых и с 6 апреля несли охрану государственной границы по реке Прут.[13]

Армия Лечицкого располагалась на левом фланге Юго-Западного фронта, ее левый фланг прикрывал III кавалерийский корпус Келлера, а левый фланг корпуса — 10-я кавалерийская дивизия. Таким образом, Дутов воевал на крайнем левом фланге всего Восточного фронта, возле самой румынской границы. 9-й армии при подготовке главнокомандующим Юго-Западного фронта генералом А.А. Брусиловым наступления отводилась вспомогательная роль. Лечицкий принял решение сначала разгромить противника в Буковине, затем наступать в сторону Карпат, а после этого перенести удар в Заднестровье.

На фронте Дутов сформировал стрелковый дивизион, который с 3 апреля участвовал в боях на реке Прут. Дивизион был организован Дутовым с нуля и постепенно обзавелся своими обозами и мастерскими. На рассвете 22 мая 1916 г. войска 9-й армии перешли в наступление. Согласно журналу военных действий полка, переправа через Прут 28 мая проходила под сильным артиллерийским огнем. Казаки переправлялись через реку вброд (мосты были взорваны), при сильном течении, причем вода, по свидетельству участников переправы, в результате весеннего половодья была выше пояса (вероятно, переправлялись верхом).[14] В ночном бою при переправе через Прут стрелковый дивизион Дутова взял линию окопов и удерживал ее в течение двух суток до смены, потеряв 50% нижних чинов и 60% офицерского состава. Несмотря на контузию, Дутов остался в строю и в цепи до конца боя и ушел после смены последним.[15]

Операция развивалась успешно. Потери противника составили до 95 000 человек убитыми, ранеными и пленными. 9-я армия потеряла 26 500 человек. На первом ее этапе коннице Келлера была отведена лишь пассивная роль обеспечения левого фланга. После занятия 5 июня Черновиц ударная группа армии была остановлена на линии реки Прут для перемены операционного направления, а преследовать отступавшего противника были выделены III кавалерийский и Сводный корпуса. Отрезать австрийцев от Карпат не удалось, отступив, они организовали упорную оборону.

Дивизион Дутова в составе III кавалерийского корпуса принял участие в преследовании австрийцев от Черновиц через Буковину до карпатских горных проходов у Кирлибаба — Дорна-Ватра. Как отмечалось 24 июля в журнале военных действий полка, «условия на позиции очень трудные — на высотах снег, холод, сильный пронизывающий ветер». Дивизион практически не отставал от своего конного полка, пройдя с боями пешком 450 верст в течение 10 дней. Донесения Дутова отличались лаконичностью: «Приказ Ваш исполнен деревня (Ней-Ицкани в Карпатах. — А.Г.), благодаря доблести стрелков, взята; иду дальше, на высоту 1227». Другое донесение при атаке укрепленной позиции близ Рункуля не менее кратко и красноречиво: «Преодолев семь рядов проволоки и взяв четыре линии окопов, стрелки и казаки вверенного мне участка преследуют противника на Кирлибабу. 250 пленных и трофеи представляю. Потери незначительны. Сейчас с цепью нахожусь у высоты Обчина».[16]

В дальнейшем 130-тысячная 7-я австро-венгерская армия в междуречье Днестра и Прута была разгромлена. 9-я русская армия угрожала Венгрии и нефтяным скважинам Галиции. В июле армия Лечицкого действовала в двух направлениях: на Галич и в Трансильванию. Боевые действия на фронте армии отличались маневренностью, происходили конные столкновения, однако использовать должным образом конницу командование не смогло. Разумеется, конница не была предназначена для горной войны, тем не менее, другого применения для корпуса Келлера в тот период почему-то не нашлось. 28 июля войска Лечицкого заняли Станиславов. Армия готовилась к походу через Карпаты в Трансильванию. 14 августа в войну против Австро-Венгрии на стороне Антанты, во многом благодаря блестящим действиям войск Лечицкого, вступила Румыния, что, однако, не привело к усилению русского фронта, а скорее, наоборот, ослабило его.[17]

Наступление 9-й армии для содействия румынам было намечено Брусиловым на 18 августа. Армия Лечицкого должна была наступать в направлении на Кирлибаба—Сигот, причем закрепление за русскими войсками района Сигота, по мнению начальника штаба Верховного главнокомандующего, фактически главнокомандующего генерала М.В. Алексеева, должно было обеспечить румынские операции в Трансильвании. Корпус Келлера находился в составе южной группы 9-й армии, действовавшей на участке от Кирлибабы до румынской границы.

Август и сентябрь на фронте армии прошли в ожесточенных и крайне тяжелых боях, причем уже в сентябре войска в Карпатах сражались в глубоком снегу. Лечицкому по-прежнему противостояла 7-я австро-венгерская армия. Немцам из дивизии, переброшенной туда, в подкрепление, с Западного фронта, бои у Дорна-Ватры, Кирлибабы и Якобен показались тяжелее верденских. Однако русское наступление развивалось крайне медленно. Вплоть до 13 сентября, когда Лечицкий из-за значительных потерь (145 офицеров и 10 тыс. солдат) был вынужден приостановить операцию, бои шли беспрерывно. Войска заняли высоты, командовавшие над шоссе Кирлибаба—Дорна-Ватра.[18]

1 октября под деревней Паничи в Румынии Дутов был вторично контужен и вдобавок ранен осколком снаряда, в результате чего на некоторое время лишился зрения и слуха и получил трещину черепа. Казалось, что молодой офицер будет вынужден навсегда покинуть строй, однако уже после двух месяцев лечения в Оренбурге он вернулся в полк. 16 октября Дутов был назначен командующим 1-м Оренбургским Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича казачьим полком. К полку новоиспеченный командир прибыл 18 ноября, а 15 декабря в связи с неясностью своего статуса писал начальнику штаба 10-й кавалерийской дивизии: «Я прибыл к полку 18 ноября, о чем и донес. Прошу не отказать [сообщить], был ли приказ по дивизии о моем положении или нет. Затем, как считать стрелковый дивизион сданным или еще мне его надо сдавать. Войск[овой] Старш[ина] Дутов».[19]

Между тем продолжались ожесточенные бои у Кирлибабы. Потери были значительны. Как писал А.А. Керсновский, «склоны гор у Кирлибабы превратились в обширные русские кладбища... Весь ноябрь шли тут героические бои в облаках и за облаками... История их когда-нибудь будет написана. Трофеи наши в этой горной войне были значительны, потери — огромны, героизм — беспределен». 15 ноября 9-й армия начала наступление на город Дорна-Ватра, бои также приняли затяжной характер, и выбить австрийцев из карпатских горных проходов не удалось. Как вспоминал впоследствии А.Г. Шкуро, «горы были страшно крутые, продвижение обозов невозможно, подвоз продуктов приходилось производить на вьюках по горным тропинкам, вывоз раненых был затруднен. Вообще работа была страшно трудная».[20]

15 ноября Брусилов приказал III конному корпусу выступить в район Рымника. В связи с разгромом румынской армии русским войскам приходилось спасать как своего нового союзника, так и положение на левом фланге собственного Восточного фронта. От Прута войска следовали по территории Валахии походным порядком, лошади были крайне истощены. Преодолев 500 верст от Буковины до Бухареста, корпус в декабре вошел в состав 6-й армии, занимавшей участок фронта от Фирул-Маре до черноморского побережья.

Интересны аттестации Дутова, данные в феврале 1917 г. начальником 10-й кавалерийской дивизии генералом В.Е. Марковым и командиром корпуса графом Келлером. 11 февраля Марков писал: «Последние бои в Румынии, в которых принимал участие полк под командой войск[ового] ст[аршины] ДУТОВА, дают право видеть в нем отлично разбирающегося в обстановке командира и принимающего соответствующие решения энергично, в силу чего считаю его выдающимся, но по краткости времени командования полком, только вполне соответствующим своему назначению».

В его же аттестации от 24 февраля отмечалось: Дутов «здоровья крепкого. На тяжесть походной жизни не жалуется — всегда весел. Нравственности хорошей. Умственно развит хорошо. Живо интересуется службой и любит ее. Начитан и хорошо образован. Боевого опыта еще не имеет, но стремится к самостоятельному решению боевых задач. В бою несколько впечатлителен и склонен дать обстановку боя по впечатлению младших и несколько преувеличенную. Работать любит напоказ, хотя вообще в работе неутомим. Хозяйство знает. О подчиненных заботлив. Хороший [командир]. Соответствует занимаемой должности командира казачьего полка». Келлер ознакомился с обеими аттестациями и высказал свое мнение: «С первой аттестацией начальника дивизии я не согласен и вполне присоединяюсь ко второй, так как всегда считал войскового старшину ДУТОВА отличным боевым командиром полка. «Отличный»[,] вполне соответствует занимаемой должности. Подписал: Генерал Граф КЕЛЛЕР».[21] К февралю 1917 г. за боевые отличия Дутов был награжден мечами и бантом к ордену Св. Анны 3-й ст. и орденом Св. Анны 2-й ст. Авторы официальной биографии Дутова утверждали, что его заслуги «на войне прежним правительством оценивались очень мало, орденов у него немного — причиной тому была независимость атамана, нежелание льстить высшему начальству, отстаивание казачьих интересов и полное презрение к умышленно ложным донесениям с целью украсить свои дела и описать подвиги».[22] Судя по приведенным выше данным, здесь немало преувеличений.

В должности командира полка Дутов находился лишь четыре месяца, Февральская революция изменила его, довольно заурядный до тех пор, жизненный путь безвестного казачьего штаб-офицера. В марте 1917 г. премьер-министр Г.Е. Львов дал разрешение провести в Петрограде первый общеказачий съезд «для выяснения нужд казачества», и 16 марта войсковой старшина Дутов в качестве делегата от своего полка прибыл в столицу. Началась его политическая карьера.

Как отметил А.В. Шмелев, «роль казачества в событиях 1917 года во многом еще не выяснена».[23] Серьезное исследование этой роли невозможно без рассмотрения деятельности Дутова — одного из крупнейших политических деятелей, выдвинутых казачьей средой в 1917 г. К февралю 1917 г. как политическая фигура он еще не состоялся, был лишь одним из сотен полковых командиров, не был трусом на войне (на фронте пробыл около года), но не будь революции, едва ли смог бы проявить все свои способности.

Весной 1917 г. судьба этого человека круто изменилась. К сожалению, вполне достоверных сведений о том, что же выбросило его на гребень революционной волны нет. Официальная биография оренбургского атамана сообщает, что Дутов был избран, поскольку являлся «командиром полка, любимым и офицерами и казаками». Единственное свидетельство, проясняющее хоть что-то, принадлежит оренбургскому казачьему генералу И.М. Зайцеву. Зайцев писал о Дутове: «Поначалу казалось странным, почему от полка командирован командир, в то время как представителями дивизий были, в большинстве случаев, обер-офицеры. Впоследствии выяснилось, что полк был недоволен своим командиром и, с целью избавиться от него под благовидным предлогом, его делегировал в Петроград. Дело в следующем: в первые дни революции лихой граф Келлер — командир III конного корпуса, находившегося в то время в Бессарабии, экстренно пригласил командиров полков и спросил их: “Могут ли они со своими полками двинуться в поход на Царское Село, освободить царскую семью”. А.И. Дутов как командир шефского полка от имени полка заявил, что его полк охотно пойдет освобождать своего шефа. Вот это-то будто бы и возбудило недовольство всего полка. Такие разговоры были тогда. Впоследствии в результате всех событий выяснилось, что главным агитатором против Дутова, осуждавшим его заявление от имени полка о готовности казаков идти спасать царскую семью, был старый офицер полка Лосев, оставшийся впоследствии у большевиков».[24]

Так или иначе, весной 1917 г. казачество вместе со всей страной оказалось в новых, во многом непонятных для него условиях. Первый общеказачий съезд (позднее его называли предварительным) проходил в Петрограде 23—30 марта, однако телеграммы запоздали и ряд казачьих войск не успел прислать своих делегатов с мест. Часть казачьих войск была представлена исключительно делегатами-фронтовиками. Открыл съезд член Государственной думы от Донского казачьего войска А.П. Савватеев. На съезде присутствовал командующий Петроградским военным округом генерал Л.Г. Корнилов. Сразу возникла идея создания массовой казачьей организации — Союза казачьих войск со своим постоянно действующим Советом. Совет Союза казачьих войск должен был в перспективе освободить казачьи части от разлагающего влияния различных комитетов и советов солдатских депутатов.[25] Ожидалось, что это сохранит боеспособность казачьих частей и в условиях разложения регулярной армии сделает их внушительной силой на общероссийской политической арене.

Однако сами участники съезда не сочли его полномочным для решения таких вопросов, поэтому было решено в мае созвать более представительный второй общеказачий съезд (его еще называли Первым Всероссийским казачьим съездом, или кругом). Была сформирована комиссия для работ по созданию Союза казачьих войск, получившая название «Временный совет Союза казачьих войск» под председательством Савватеева. Одним из товарищей (помощников) председателя стал Дутов. Как вспоминал позднее И.М. Зайцев, в Петрограде Дутов обратился к нему «с просьбой о содействии. Он спрашивал, что ему делать и нельзя ли найти ему какое-либо применение. Я посоветовал ему продолжать работу во Временном казачьем совете, вместе с Савватеевым, и вести работу в духе и направлении директив, данных в свое время А.И. Гучковым и что при этом условии можно надеяться на прикомандирование его к Главному штабу. Действительно, прикомандирование к Главному штабу удалось устроить, и А.И. Дутову была поручена работа по казачьему вопросу совместно с Савватеевым».[26]

В состав Временного совета из делегатов съезда вошли 34 представителя 13 казачьих войск. Дутов состоял в хозяйственной, финансово-экономической, организационной и по военным делам комиссиях Временного Совета.[27] В апреле он совершил объезд фронтовых казачьих частей, агитируя за продолжение войны. В мае он и член Совета А.Н. Греков добились аудиенции у военного и морского министра А.Ф. Керенского, беседа продолжалась около часа. Дутов доложил о целях созыва и работе съезда и Временного совета, было получено официальное разрешение провести 2-й общеказачий съезд, причем Керенский просил приезжать к нему и держать в курсе работы. Возник и противовес Временному совету — казачья секция петроградского Совета рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов, стремившаяся подчинить Временный совет себе. Как писал позднее сам Дутов, «работа этого Совета была крайне напряженная, нервная и тяжелая. На казаков в Петрограде смотрели с предвзятой точки зрения, и потому идею казачества проводить было трудно. Но труд и энергия победили и голос казаков стал слышен в Петрограде».[28] Первоначально Временный совет совершенно не имел средств, однако со временем работа стала налаживаться. Казакам передали помещение бывшего Главного управления казачьих войск. 2-й съезд открыл свою работу 1 июня. Помимо представителей с мест, избиравшихся войсковыми кругами, на съезде должно было присутствовать по два выборных делегата от каждой казачьей части. (В советской историографии бездоказательно говорилось о фальсификации выборов на съезд и о том, что в его работе участвовала лишь казачья верхушка.[29] )

Съезд открылся в большом зале в здании Собрания армии и флота в присутствии около 600 делегатов. Председателем съезда единогласно был избран Дутов, что принесло ему всероссийскую известность. Дутов на этом посту был, однако, во многом случайным человеком – практически никакого опыта политической и общественной деятельности он не имел. По утрам проводились общие заседания, вечерами шли заседания по казачьим войскам. Такой способ работы оказался весьма выигрышным, так как у присутствовавших на съезде политических деятелей складывалось впечатление полного единства всего российского казачества. За время работы съезда заседания посетили А.Ф. Керенский, М.В. Родзянко, А.И. Гучков, П.Н. Милюков, Н.В. Некрасов и В.Д. Набоков, иностранные послы и военные атташе; присутствовало множество публики. Основной лозунг съезда — «Война до победного конца», делегаты также активно выступали за созыв Учредительного собрания. С первых дней работы выявились противоречия между фронтовой казачьей молодежью и представителями казачьих областей, в основном «стариками». Итоговая общая резолюция включала такие положения, как: единая и неделимая Россия, широкое местное самоуправление, война до победы, почетный мир, вся власть Временному правительству до созыва Учредительного собрания и решения вопроса об образе правления. 13 июня делегаты избрали состав Совета Союза казачьих войск — постоянного, представительного и вполне легитимного казачьего органа, который должен был работать в перерыве между съездами. В Совет сроком на три года было избрано 36 (по другим данным, 38) человек пропорционально численности их казачьих войск, причем многие из избранников ранее состояли во Временном совете.

В этот период Дутов, судя по всему, успешно налаживал контакты, приобщаясь к военной и политической элите послефевральского Петрограда. Он сотрудничал с «Республиканским центром», причем внутри этой организации якобы существовал «законспирированный военный отдел», объединявший различные военные союзы, в том числе и Совет Союза казачьих войск.[30] Очевидно, что советские авторы, а несколько ранее и Керенский таким способом пытались доказать наличие летом 1917 г. тщательно подготовленного военного заговора правых.[31] Указание на сотрудничество Дутова с некой подпольной организацией требует доказательств, а они (в виде ссылок на источники) отсутствуют; весомых свидетельств о самом наличии широкомасштабного заговора, а тем более об участии в нем Совета Союза казачьих войск до сих пор не выявлено.[32]

Роль Дутова в дни работы съезда представляется чисто технической — вести заседания, ставить на голосование вопросы и т.д. В то же время ему довелось сделать первые политические заявления. 7 июля он утверждал: «Мы (казаки. — А.Г.) никогда не разойдемся со всей русской демократией».[33] Дутов присутствовал на некоторых заседаниях Временного правительства в качестве постоянного представителя всероссийского казачества, вплоть до октября 1917 г. состоял в комиссиях при Временном правительстве по созыву Учредительного собрания, по казачьим делам, по междуведомственным работам.[34] 6 августа Совет выступил с резолюцией в поддержку Корнилова. Это заявление казачьих представителей было своеобразным ультиматумом Керенскому. Резолюция быстро появилась в печати и получила полную поддержку Союза офицеров и Союза Георгиевских кавалеров.[35]

К середине августа центр политической жизни ненадолго переместился в Москву. На московском Государственном совещании казачьему Совету было предоставлено 10 мест, а поскольку многие его члены участвовали в работе совещания как представители своих войск, получилось, что в работе совещания принял участие практически весь состав Совета. Товарищами председателя казачьей фракции были Дутов и М.А. Караулов. На первом заседании было образовано две комиссии: по общим вопросам (председатель — Караулов) и по военным вопросам (председатель — Дутов). В ходе работы Государственного совещания выявилось единство взглядов казачьих представителей, и к 13 августа они выработали общую резолюцию; ее окончательную редакцию подготовили Дутов и Ф.А. Щербина. На следующий день она была от имени всего казачества зачитана донским атаманом А.М. Калединым. По мнению В.И. Ленина, это было «самое существенное политическое заявление, сделанное на Московском совещании».[36] Что может быть убедительнее такого признания, сделанного прямым врагом!

По слухам, которые просочились и в печать, 28—29 августа в Петрограде ожидалось новое выступление большевиков в связи с шестимесячным «юбилеем» февральских событий.[37] Для пресечения возможного мятежа Временное правительство вызвало с фронта войска, причем члены Совета Союза казачьих войск с 24 августа были осведомлены, что III конный корпус генерала А.М. Крымова по распоряжению Корнилова движется к столице. Однако Керенский 26 августа объявил Корнилова изменником и начал вооружать петроградских рабочих.

Нет определенных сведений о роли Дутова в те дни, поэтому сложно говорить о достоверности сообщений, согласно которым он якобы должен был поднять восстание в Петрограде. В дальнейшем Дутов тесно сотрудничал с Временным правительством, был произведен в следующий чин и получил ответственное назначение в Оренбургской губернии, что было бы невозможно, будь выяснена его причастность к какому бы то ни было заговору. Совет Союза казачьих войск организационно не участвовал в движении Корнилова. Более того, вся деятельность Дутова и Совета Союза казачьих войск в период выступления Корнилова говорит об их нейтралитете, правда, в большей степени благожелательном по отношению к Корнилову. Как позднее свидетельствовал Керенский, руководители Совета «принадлежали к той группе лиц, как и Милюков, которые были убеждены, что победа будет на стороне Корнилова, а не на стороне революции».[38] Позиция же, занятая Дутовым, не устраивала ни правых, ни левых.

31 августа в Зимний дворец был вызван Дутов. Он сказался больным и не поехал, оставшись в гостинице. По поручению Дутова к Керенскому отправился войсковой старшина А.Н. Греков. Керенский принял его в бывшем императорском кабинете и требовал решительных действий против Корнилова и Каледина: Совет должен был объявить Корнилова изменником, а Каледина — мятежником. Греков отказался выполнить его просьбу, сообщив, что не имеет необходимых полномочий. Тогда Керенский потребовал к себе весь президиум Совета Союза казачьих войск, с которым вел разговор на повышенных тонах, добиваясь от Совета решительного осуждения Корнилова и Каледина. Ответил Дутов, обративший внимание Керенского на то, что казаки уже предлагали мирное решение, но получили отказ в поездке в Ставку, и теперь уже Керенский натолкнулся на отказ. Тогда он заявил делегатам, что это решение казачьего офицерства, а не трудовых казаков и потребовал резолюцию всего Совета. После этого разговора у членов президиума сложилось впечатление, что Керенский их арестует. Чтобы прояснить ситуацию, Дутов перед уходом спросил его, могут ли присутствующие члены Совета считать себя в безопасности и не вызовет ли их отказ репрессий. Керенский на это ответил: «Вы мне не опасны, повторяю вам, трудовое казачество на моей стороне. Можете быть свободны; я жду от вас сегодня же нужной для меня резолюции».[39] На 18 часов Дутов назначил экстренное заседание Совета. На заседании Дутов изложил свою точку зрения, после прений он совместно с присутствовавшим Карауловым составил письмо Керенскому. В письме были перечислены все обиды, нанесенные правительством казакам. Отмечалось, что Каледин и Корнилов — казаки и Совет не может их осудить, не выяснив всех обстоятельств. Кроме того, было указано, что Совет не может работать, когда ему угрожают. Ответ Совета было решено отправить не с офицерами, а исключительно с простыми казаками, чтобы тем самым наглядно продемонстрировать Керенскому, что это решение трудового казачества. Когда делегаты были приняты министром-председателем, Керенский попросил их забрать бумагу обратно, но казаки отказались. «Тем хуже для вас, за последствия я не ручаюсь»,[40] — была последняя фраза Керенского. В тот же день Корнилов и Каледин были объявлены изменниками и мятежниками. Совет Союза казачьих войск в ответ вынес резолюцию о том, что Керенский не вправе отстранять выборного донского атамана, каким являлся Каледин (Керенский же считал, что, поскольку он утвердил Каледина в должности, то и мог его отозвать).

Отношение Керенского к Совету после подавления выступления Корнилова ухудшилось. Есть, однако, сведения и о том, что применительно к делу Каледина Керенский сожалел «о создавшемся недоразумении между ним и казачеством». Возможно, чтобы примириться с казачеством как со своей последней опорой, он решил задобрить его представителей, причем не только словами извинений и сожалений, но также новыми назначениями и чинами. Популистские шаги Керенского по отношению к казакам увенчались успехом — Ленин вплоть до 20-х чисел октября всерьез опасался их выступления в защиту Временного правительства.[41]

16 сентября в печати появилась программная статья Дутова «Позиция казачества».[42] По этой статье можно судить о его политических взглядах, по крайней мере, к моменту большевистского переворота. Даже если отбросить, вероятно, вынужденное расшаркивание перед Временным правительством после августовского конфликта, Дутов стоял на республиканских и демократических позициях. Тогда же он был вызван в Оренбург на Чрезвычайный войсковой круг, ставший сплошным триумфом Дутова, который сумел в полной мере пожать плоды своей работы в Петрограде.

Первое заседание 20 сентября было открыто приветственной речью первого выборного войскового атамана генерала Н.П. Мальцева, судя по всему, не пользовавшегося авторитетом у казаков. Председателем Круга был избран А.И. Кривощеков. В первый же день была заслушана приветственная речь Дутова, а самого докладчика избрали почетным председателем Круга. 22 сентября Дутов получил право решающего голоса на Круге. На следующий день он выступил перед депутатами Круга с докладом о политической позиции казачества. По имеющимся сведениям, Дутов крайне негативно охарактеризовал обстановку в стране, казавшуюся ему хаотической. Речь вызвала большой резонанс среди слушателей. 27 сентября высокой оценки депутатов была удостоена работа Совета Союза казачьих войск во главе с Дутовым. 30 сентября он был избран кандидатом в депутаты Учредительного собрания от Оренбургского казачьего войска, а 1 октября, тайным голосованием — войсковым атаманом Оренбургского казачьего войска и председателем войскового правительства. Полномочия Дутова были определены сроком на три года.

Дутов мог торжествовать, однако осень 1917 г. была далеко не самым благоприятным временем для вождей казачества. 7 октября Дутов выехал в Петроград для передачи своей должности председателя Совета Союза казачьих войск и доклада Временному правительству о положении дел в войске. Вскоре он был утвержден в атаманской должности и произведен в полковники.[43]

Октябрь 1917 г. — очередная веха стремительного взлета Дутова. К октябрю 38-летний Дутов из заурядного штаб-офицера превратился в крупную фигуру, известную по всей России и популярную в казачестве, хотя и воспринимавшуюся противоречиво. Конечно, в течение 1917 г. он изменился, выработал в себе волю к борьбе, стал и более требователен к себе, и более амбициозен. Возможно, не последнюю роль в его взлете сыграло зародившееся в нем после Академии чувство неудовлетворенности собой, желание перебороть допущенную в его отношении при старом режиме несправедливость. И если он к октябрю был уже весьма значительной фигурой для Петрограда, то в провинциальном Оренбурге масштаб личности Дутова представлялся много крупнее. К тому же он был единственным известным в стране оренбургским политиком. Итак, Дутов в 1917 г. — фигура, созданная революцией. Однако позднее, благодаря тому размаху, который приобрела его деятельность во время Гражданской войны, Дутов в общественном сознании превратился в фигуру, созданную контрреволюцией.

В Петрограде Дутов 15 октября сдал должности члена комиссий при Временном правительстве и получил назначение главноуполномоченным по продовольствию для Оренбургского казачьего войска, Оренбургской губернии и Тургайской области с полномочиями министра. В этой должности он состоял по 1 января 1918 г. Именно Дутову, по свидетельству генерала И.Г. Акулинина, принадлежала идея проведения в Петрограде 22 октября 1917 г., в день Казанской Божьей Матери, общей демонстрации всех казачьих частей петроградского гарнизона. Ленин опасался, что эта демонстрация сорвет его планы захвата власти, однако Временное правительство само не позволило провести шествие.[44] Вождь большевиков по этому поводу писал 22—23 октября Я.М. Свердлову: «Отмена демонстрации казаков есть гигантская победа. Ура! Наступать изо всех сил и мы победим в несколько дней! Лучшие приветы! Ваш».[45] С захватом власти большевиками Совет Союза казачьих войск перестал играть сколько-нибудь значимую роль, а в начале декабря подвергся разгрому.

26 октября (8 ноября) Дутов вернулся в Оренбург и приступил к работе по своим должностям. В тот же день он подписал приказ по войску № 816 о непризнании насильственного захвата власти большевиками в Петрограде. Действия Дутова были одобрены комиссаром Временного правительства подпоручиком Н.В. Архангельским, представителями местных организаций и даже оренбургским Советом рабочих и солдатских депутатов, осудившим действия большевиков и пообещавшим не выступать в Оренбурге до получения указаний партийного руководства из Петрограда на этот счет (большевики в Совете не составляли большинства). По приказу Дутова казаки и юнкера заняли вокзал, почту, телеграф, были запрещены митинги, собрания и демонстрации.[46] Оренбург был объявлен на военном положении. Тем не менее митинги в городе проводились. В связи с нежеланием местных большевиков подчиниться по распоряжению Дутова был закрыт оренбургский клуб большевиков, конфискована хранившаяся там литература, 5 ноября рассыпан набор 3-го номера и запрещено дальнейшее издание газеты «Пролетарий», редактор газеты А.А. Коростелев задержан, однако через десять часов под давлением «общественности» освобожден.

Дутов взял под свой контроль стратегически важный регион, перекрывавший сообщение с Туркестаном и Сибирью, причем это влияло и на снабжение продовольствием центральной России. Выступление Дутова в одночасье сделало его имя известным по всей стране. Перед атаманом стояла задача провести выборы в Учредительное собрание и поддерживать стабильность в губернии и войске вплоть до его созыва. С этой задачей Дутов в целом справился. Лично же принять участие в работе Учредительного собрания он, хотя и был избран депутатом, не смог.

Военных действий на территории войска до конца декабря не велось, поскольку противоборствующие стороны не имели для этого достаточных сил. В своем распоряжении Дутов имел казаков оренбургских казачьих запасных полков и юнкеров Оренбургского казачьего училища. Применительно к первому периоду борьбы можно говорить об оборонительной стратегии Дутова, предполагавшей недопущение в губернию и войско большевистских отрядов.

4 ноября в Оренбург из Петрограда прибыл 27-летний С.М. Цвилинг[47] — делегат 2-го Всероссийского съезда советов, назначенный Петроградским военно-революционным комитетом чрезвычайным комиссаром Оренбургской губернии. Это был решительный человек, который отличился еще в годы первой русской революции участием в грабежах в Омске и Томске, причем от его действий даже социал-демократы предпочли тогда отмежеваться.[48] В ноябре 1917 г. Цвилинг предполагал сменить прежнего губернского комиссара Архангельского, однако тот передал власть Дутову, сменить которого Цвилингу было не так просто. В течение недели по приезде Цвилинг ежедневно выступал на митингах перед войсками оренбургского гарнизона с призывами свергнуть Дутова.

В ночь на 7 ноября руководители большевиков были арестованы и высланы в станицы Верхне-Озерную и Нежинскую. Среди причин ареста были не только призывы к восстанию против Временного правительства, распространение воззваний и устная агитация среди солдат оренбургского гарнизона и рабочих, но также заявление Цвилинга об открытии военных действий большевиками, сведения о движении большевистских войск из Ташкента на Оренбург и обнаружение на станции Оренбург вагона с ручными гранатами из Казани. Однако интенсивная агитация сделала свое дело, и 7 ноября оренбургский Совет солдатских депутатов был переизбран, главенствующую роль (90% мест) в нем приобрели большевики. Они готовились к захвату власти, рассчитывая на 104-й, 105-й и 238-й пехотные запасные полки, входившие в состав местного гарнизона (кроме этих частей, в состав оренбургского гарнизона входили запасные батальоны 48-й пехотной дивизии).[49] Устранение угрозы местного большевистского переворота в самом Оренбурге стало главной задачей для Дутова, и с ней он справился.

Тем временем в Оренбург стали прибывать довольно значительные группы офицеров, в том числе уже принимавших участие в боях с большевиками в Москве, что усиливало позиции сторонников активного вооруженного сопротивления красным. В частности, 7 ноября из Москвы в Оренбург при содействии сестры милосердия М.А. Нестерович сумели пробраться 120 офицеров и юнкеров (за ноябрь — не менее 188). Для «самозащиты и борьбы с насилием и погромами, с какой бы стороны они не были» 8 ноября оренбургская городская дума учредила Комитет спасения родины и революции под председательством городского головы В.Ф. Барановского; в Комитет вошли 34 представителя казачества, городского и земского самоуправления, политических партий (кроме большевиков и кадетов), общественных и национальных организаций. Ведущую роль в нем играли социалисты.

В ответ на арест большевистских лидеров 9 ноября началась забастовка рабочих главных железнодорожных мастерских и депо, железнодорожное движение остановилось. 11 или 12 ноября в Оренбург тайно для выяснения обстановки прибыл чрезвычайный комиссар Оренбургской губернии и Тургайской области П.А. Кобозев, именно он должен был возглавить борьбу против Дутова. Оренбургские большевики составили ультиматум Дутову, который предполагалось предъявить атаману после получения от Кобозева телеграммы с указанием на то, что он собрал войска для наступления. Кобозев уехал в Бузулук, а в его отсутствие оренбургские большевики, возможно из-за амбиций Цвилинга, решили форсировать события.

14 ноября был переизбран исполнительный комитет оренбургского Совета. В ночь на 15 ноября по инициативе Цвилинга в здании Караван-сарая Совет провел заседание, на котором присутствовало 125 человек. Около двух часов ночи было принято решение о создании военно-революционного комитета и немедленно издан приказ о переходе к ВРК всей полноты власти в Оренбурге. Противники большевиков отреагировали незамедлительно. По настоянию Дутова Комитет принял решение арестовать заговорщиков. Караван-сарай был оцеплен казаками, юнкерами и милицией, после чего все собравшиеся были задержаны. До 36 членов Оренбургского Совета рабочих и солдатских депутатов от партии большевиков было арестовано, часть выслана в станицы, а позднее возвращена в тюрьму, где содержалась в щадящем режиме (уже в ночь на 13 декабря арестованным удалось бежать). Военно-революционный комитет, а вместе с ним и угроза захвата власти большевиками в городе были ликвидированы.

В конце ноября Дутова избрали депутатом Учредительного собрания от Оренбургского казачьего войска. Дутову подчинялись центры двух военных округов (территория войска в военно-административном отношении была разеделена на 3 военных округа – 1-й (Оренбургский), 2-й (Верхнеуральский), 3-й (Троицкий), осенью 1918 г. был образован и 4-й (Челябинский) военный округ) — Верхнеуральск и Троицк, а также города Орск и (весьма условно, лишь со 2 по 20 ноября) Челябинск.[50] Таким образом, Дутов в ноябре формально поставил под свой контроль огромную территорию Южного Урала. Была объявлена демобилизация оренбургского гарнизона, о чем солдаты давно мечтали. Силами 1-го Оренбургского казачьего запасного полка разлагавшийся гарнизон (около 20 000 человек[51] ) был разоружен, что позволило обеспечить оружием формировавшиеся в Оренбурге отряды[52] (штабы запасных полков продолжали существовать и в декабре[53] ). Дутов также провел мобилизацию казаков старших возрастов.

Для ликвидации забастовки железнодорожников продовольственный комитет с 11 ноября прекратил выдачу бастующим хлеба, с 15 ноября Комитет спасения родины и революции принял аналогичное решение и в отношении заработной платы бастующих. Между тем большевики приступили к блокаде Оренбурга, не пропуская в город продовольствие по железной дороге. Также не пропускали в Оренбург возвращавшихся с фронта солдат, отчего на участке между станциями Кинель и Новосергиевка вскоре скопилось около 10 000 солдат. 22 ноября оренбургские рабочие и железнодорожники обратились к Ленину за помощью. 24 ноября Л.Д. Троцкий в разговоре с большевистским главковерхом Н.В. Крыленко заявил: «Мы предлагаем вам, товарищ верховный главнокомандующий, немедленно двинуть по направлению к Москве, Ростову-на-Дону и Оренбургу такие силы, которые, не колебля линии нашего фронта, были бы достаточно могущественны, чтобы в кратчайший срок стереть с лица земли контрреволюционный мятеж казачьих генералов и кадетской буржуазии».[54]

Руководители большевиков быстро осознали, какую опасность для них представляло выступление оренбургского казачества. 25 ноября появилось обращение Совнаркома к населению о борьбе с Калединым и Дутовым. Южный Урал объявлялся на осадном положении, запрещались переговоры с противником, вожди белых объявлялись вне закона, гарантировалась поддержка всем казакам, переходящим на сторону Советской власти. Об объявлении Оренбургской губернии на осадном положении комиссар Кобозев сообщил СНК 2 декабря.

На войсковом круге в декабре 1917 г. сторонники большевиков Т.И. Седельников и подъесаул И.Д. Каширин потребовали отставки Дутова и признания Советской власти, однако их предложение не встретило поддержки. Дутов вновь был избран атаманом, а 11 декабря постановлением войскового круга, Комитета спасения родины и революции, башкирского и киргизского[55] съездов в границах Оренбургской губернии и Тургайской области был образован Оренбургский военный округ (командующий — Дутов, начальник штаба — полковник И.Г. Акулинин).[56] Атаман знал, какие процессы происходили на окраинах России и рассчитывал, что автономизировавшиеся казачьи и национальные окраины смогут стать зародышами будущего объединения страны на антибольшевистской платформе. А пока, временно допустил некоторое обособление Оренбургского казачьего войска и Оренбургской губернии.

16 декабря атаман разослал командирам казачьих частей призыв направить казаков с оружием в войско.[57] Одно из писем Дутова было перехвачено ташкентскими большевиками, не дошло до адресата и было тогда же опубликовано в целях дискредитации Дутова. Для борьбы с большевиками нужны были люди и оружие; на оружие он еще мог рассчитывать, но основная масса казаков, возвращавшихся с фронта, воевать не хотела. Поэтому на первом этапе борьбы оренбургский атаман, как и другие лидеры антибольшевистского сопротивления, не сумел поднять на борьбу и повести за собой сколько-нибудь значительное число сторонников. Те добровольческие отряды, которые организовывались в 1917 г. на Южном Урале Дутовым, в основном, состояли из офицеров и учащейся молодежи; формировались станичные дружины. Дутов сумел побудить купечество и горожан собрать денежные средства для организации борьбы.

В ноябре—декабре 1917 г. противники Дутова не имели представления о его слабости и были дезинформированы сведениями, поступавшими из Оренбурга, в частности, информацией о наличии у Дутова до 7000 казаков. На деле в связи с провалом казачьей мобилизации Дутов мог рассчитывать лишь на добровольцев и учащихся военных училищ, всего не более двух тысяч человек, включая стариков и молодежь. Большинство боеспособных казаков еще не вернулось с фронта Первой мировой войны, а возвращавшиеся, как уже говорилось, не хотели снова браться за оружие, так как новая власть еще не успела проявить себя, и воевать вроде бы было не за что. Небезынтересно, что в советской историографии фигурировала цифра в «15 000 хорошо вооруженных и обученных бойцов».[58]

Между тем, большевики наращивали свои силы. Уже в декабре против Дутова красные собрали не менее 5000 человек из Самары, Екатеринбурга, Казани, Перми, Иващенкова, Уфы, Бузулука, Челябинска, Москвы, Петрограда и других городов, а также из Архангельского, Аша-Балашовского, Белорецкого, Богоявленского, Катав-Ивановского, Миньярского, Симского, Тирлянского и Юрюзанского заводов, однако отряды, выступившие на борьбу с Дутовым, были разношерстными. Вместе с тем, это был далеко не случайный сброд. К примеру, матросы Балтийского флота, входившие в состав сводного Северного летучего отряда мичмана С.Д. Павлова, были набраны из команд линейных кораблей «Андрей Первозванный» и «Петропавловск». Команды именно этих кораблей растерзали собственных офицеров в Гельсингфорсе в марте 1917 г.[59] Помимо матросов, в борьбе с Дутовым на ее начальном этапе участвовали ветераны революционного подполья, состоявшие в отрядах боевиков еще в годы первой русской революции. К началу 1918 г. на борьбу с Дутовым красными было стянуто свыше 10 000 человек.

Чрезвычайный комиссар Кобозев, руководивший борьбой с Дутовым, 20 декабря направил ему ультиматум. Ответа не последовало. 23 декабря красные перешли в наступление. Их эшелоны достигли станции Платовка, однако продвинуться дальше можно было только с боями. Первый бой с применением артиллерии произошел у станции Сырт. При подъезде к станции Каргала возле Оренбурга красные обнаружили выставленный Дутовым офицерский отряд и в панике бежали в Платовку, преследуемые белыми. На перегоне между Каргалой и Переволоцком были подпилены телеграфные столбы, чего оказалось достаточно для бегства красных, решивших, что войско поднялось против них.

Наступление началось практически одновременно с северо-запада и северо-востока — от Бузулука и от Челябинска. Одновременно красные пытались действовать наступая из Туркестана со стороны Ташкента. Общее руководство и координация действий находились на очень низком уровне, что признавали сами красные. Первое серьезное наступление формирований Кобозева на Оренбург полностью провалилось. В то же время наступление большевиков в районе Челябинска увенчалось успехом. 24 декабря красные заняли станицы Еманжелинскую и Нижне-Увельскую, а в ночь на 25 декабря и Троицк — центр 3-го военного округа Оренбургского казачьего войска (казаки в Троицке увлеклись празднованием Рождества, чем и воспользовались большевики.).

С одобрения Комитета спасения родины и революции и малого войскового круга Дутов 31 декабря приказал прекратить преследование противника по занятии станции Новосергиевки, поскольку подвластная ему территория, таким образом, была бы очищена от большевиков. При этом предполагалось на Новосергиевке выставить заслон из офицеров, юнкеров и добровольцев-казаков численностью 100-150 человек с пулеметом и вести ближнюю конную и агентурную разведку, резерв (200 казаков с пулеметом) должен был находиться на станции Платовка. Эти части должны были периодически сменяться. Остальные силы планировалось отвести в Оренбург.[60]

При втором наступлении Кобозева на Оренбург 7 января 1918 г. восточнее Новосергиевки произошел сильный бой, однако наибольшим ожесточением отличались бои за станцию Сырт, занятую красными 13 января. Красные оценивали силы сторонников Дутова, отступивших после этого в Оренбург, всего лишь в 300 человек.

Наконец, 16 января в решающем бою под станцией Каргала красных отбить не удалось. 18 января в результате отступления казаков и восстания рабочих в самом городе Оренбург был сдан, добровольческие отряды объявлены распущенными. Те, кто не пожелал сложить оружие, отступили по двум направлениям: на Уральск и Верхнеуральск, или временно укрылись по станицам. Самому атаману пришлось спешно покинуть войсковую столицу в сопровождении шести офицеров, вместе с которыми он вывез из города войсковые регалии. 19 января в город вступили красные. По занятии Оренбурга Ленин 22 января отправил радиограмму «Всем, всем»: «Оренбург взят советскими властями, и вождь казаков Дутов разбит и бежал».[61] Несмотря на требования большевиков задержать Дутова, обещание вознаграждения за его поимку и почти полное отсутствие у него охраны, ни одна из станиц не выдала войскового атамана. Дутов решил не покидать территорию войска и отправился в центр 2-го военного округа — Верхнеуральск, находившийся вдали от крупных дорог, рассчитывая там продолжить борьбу и сформировать новые силы против большевиков, не теряя управления войском.

Основу нового формирования составили партизанские отряды войсковых старшин Г.В. Енборисова и Ю.И. Мамаева, подъесаулов В.А. Бородина и К.Н. Михайлова. На территории округа отряды Дутова продержались до середины апреля. В марте казаки сдали и Верхнеуральск. После этого правительство Дутова обосновалось в станице Краснинской, где к середине апреля попало в окружение. На военном совете было принято решение пробиваться на юг и, если не удастся удержаться на войсковой земле, уходить вдоль реки Урал в киргизские степи. Там они думали оставаться до тех пор, пока не откроется возможность возобновить борьбу с большевиками (очевидны параллели со Степным походом донских казаков). Сам Дутов впоследствии утверждал, что в поход казаки выступили с целью получить патроны со складов в Тургае, а также отдохнуть после напряженной борьбы, то есть отрицал вынужденный характер отхода,[62] что не соответствовало действительности.

17 апреля, прорвав окружение силами четырех партизанских отрядов, а также офицерского взвода, Дутов вырвался из Краснинской. Эта дата может считаться началом 600-верстного Тургайского похода. «Весенняя распутица не позволила преследовать их (казаков. — А.Г.), и они (казаки — А.Г.), разбившись в Тургайской области на маленькие группки, разошлись в разных направлениях», — писал В.К. Блюхер.[63] Неясно только ли, распутица явилась решающей причиной их спасения. Вероятно, определенную роль сыграло и усиление повстанческих выступлений на территории войска. Не соответствует действительности и указание Блюхера о разделении казаков на «группки». По пути к Тургаю казаки, наоборот, объединились в один отряд.[64] В Тургае партизанам достались значительные склады продовольствия и боеприпасов, оставшиеся после ухода отряда генерала А.Д. Лаврентьева, усмирявшего киргизские волнения 1916 г. Кроме того, казакам достались 2,5 миллиона романовских рублей.[65] За время пребывания в городе (до 12 июня) казаки отдохнули, пополнили конский состав, обновили материальную часть.

Конфликт стариков и фронтовиков, имевший место в Оренбургском казачьем войске, как и в других войсках, помешал Дутову на начальном этапе борьбы объединить вокруг себя значительные массы казаков. Однако новая власть, не считаясь с казачьими традициями и образом жизни, разговаривала с казаками в основном с позиции силы, что вызывало в их среде острое недовольство, быстро переросшее в вооруженное противостояние. Для большинства казаков борьба с большевиками приняла характер борьбы за свои права и саму возможность свободного существования.

Таким образом, весной 1918 г., вне связи с Дутовым, на территории 1-го военного округа началось мощное повстанческое движение, руководимое съездом делегатов 25 станиц и штабом во главе с войсковым старшиной Д.М. Красноярцевым. 28 марта в станице Ветлянской казаки уничтожили отряд председателя совета Илецкой Защиты П.А. Персиянова, 2 апреля в станице Изобильной — карательный отряд председателя Оренбургского ВРК С.М. Цвилинга, а в ночь на 4 апреля отряд войскового старшины Н.В. Лукина совершил дерзкий налет на Оренбург, заняв город на некоторое время и нанеся красным ощутимые потери. Красные ответили жестокими мерами: расстреливали, сжигали сопротивлявшиеся станицы (весной 1918 г. сожжено 11 станиц), налагали контрибуции. В результате к июню только на территории 1-го военного округа в повстанческой борьбе участвовало свыше шести тысяч казаков. В конце мая к движению присоединились казаки 3-го военного округа, поддержанные восставшими чехословаками.

В 20-х числах мая в Тургай прибыла делегация Съезда объединенных станиц — член войскового правительства Г.Г. Богданов и подъесаул И.Н. Пивоваров, которая передала Дутову просьбу председателя Съезда Красноярцева прибыть в войско и возглавить там борьбу с большевиками. Красноярцев, обращаясь к Дутову, писал: «Батько Атаман. Я и съезд 25 объединенных станиц... услышав близость Вашу, просим прибыть в станицу Ветлянскую вместе с правительством. Вы необходимы, Ваше имя на устах у всех, Вы своим присутствием еще более вдохнете единения, бодрости и подъема. Борьба идет пять месяцев, отбито и на руках 11 пулеметов, четыре годных пушки... Дух бодрый, надежда есть, большевики из России гонятся: Самара, Сызрань, Пенза, Кузнецк, Саратов, Царицын, Камышин свергнуты[66] , жизнь в них большевиков кончается. Уральцы с нами в союзе. Идите же помогайте, работы много». Вероятно, с аналогичным предложением немного позднее к Дутову прибыли двое казаков из Челябинска, освобожденного от большевиков 26 мая 1918 г.)[67] , они сообщили о выступлении Чехословацкого корпуса и восстании казаков 3-го округа.

Как популярный казачий лидер, Дутов мог объединить вокруг себя значительные массы казаков. Он был законно избранным еще при Временном правительстве, войсковым атаманом, одним из наиболее авторитетных казачьих вождей. Среди командиров повстанческих отрядов и даже фронтов преобладали младшие офицеры, неизвестные основной массе казачества, тогда как вместе с Дутовым в поход ушло несколько штаб-офицеров (в том числе с академическим образованием) и членов войскового правительства.

Ввиду известий о крупных антибольшевистских восстаниях отряд возвратился в Оренбург, освобожденный от большевиков 3 июля отрядами под командованием войсковых старшин Красноярцева и Н.П. Карнаухова. Торжественно встретила Дутова и войсковое правительство казачья столица. 7 июля 1918 г., день вступления партизанского отряда Оренбургского казачьего войска в Оренбург, следует считать датой окончания Тургайского похода. Для антибольшевистского движения в Оренбургском казачьем войске значение Тургайского похода трудно переоценить. Уйдя в Тургайские степи, казаки сумели сохранить как свое управление (атаман, войсковое правительство), так и то ядро идейных сторонников антибольшевистского движения, вокруг которого оренбургские казаки смогли позднее объединиться для дальнейшей борьбы с большевиками.

Освобождение территории войска от большевиков предпринималось с двух сторон: на юге — силами повстанческих отрядов оренбургских казаков, на севере — соединенными силами казаков и частей восставшего против большевиков Отдельного Чехословацкого стрелкового корпуса, причем оренбургские казачьи части на севере войска действовали в составе Сибирской армии и в подчинении Временного сибирского правительства. Щекотливость положения Дутова заключалась в том, что в итоге территория Оренбургского казачьего войска оказалась разделенной между самарским Комитетом членов Учредительного собрания (Комучем) и Временным сибирским правительством. Между тем Дутов сразу по возвращении в войско признал Комуч и как депутат Учредительного собрания вошел в его состав. 13 июля он выехал в Самару, откуда вернулся 19 июля в новой должности главноуполномоченного Комуча на территории Оренбургского казачьего войска, Оренбургской губернии и Тургайской области.[68]

Вскоре по возвращении из Самары он отправился в Омск — устанавливать контакты с сибирскими политическими деятелями. Эту поездку не следует считать проявлением двойной игры. Оренбургский атаман придерживался своей собственной политической линии, присматривался к тем политическим силам, которые его окружали, а порой и заигрывал и с теми и с другими, стремясь добиться максимальных выгод для своего войска. Учитывая же, что территория Оренбургского казачьего войска оказалась разделена между самарским и омским правительствами, Дутов, как атаман всего войска, должен был поддерживать отношения с обоими. По своей политической ориентации коалиционное (от эсеров до монархистов, с преобладанием представителей правого крыла) Временное сибирское правительство, существовавшее в Омске, было значительно правее эсеровского Комуча, что являлось одной из причин острых разногласий между ними. В этой обстановке визит Дутова в Сибирь рассматривался эсерами едва ли не как предательство интересов Комуча. Между тем, по некоторым данным, 24—25 июля 1918 г. в Челябинске на Дутова было совершено покушение, однако атаман не пострадал.[69]

25 июля Дутов был произведен Комучем в генерал-майоры, но, похоже, что уже через несколько дней руководители Комитета об этом пожалели. Дутов прибыл в Омск 26 июля и вечером того же дня был принят в Совете министров; состоялась его первая встреча с председателем Совета министров Временного сибирского правительства П.В. Вологодским. Омский визит вызвал крайне негативную реакцию в Самаре.

Вслед за Дутовым в Омск прибыл товарищ председателя Комуча и управляющий ведомством финансов И.М. Брушвит. По возвращении в Самару Брушвит на заседании Комитета 9 августа выступил со следующим докладом: «Приехав в Сибирь, я предполагал переговорить с министром-председателем Вологодским, но разговаривать мне с ним не удалось. Мне было отказано в приеме. В это время происходило заседание Сибирского правительства совместно с Дутовым. Дутов первое время вел себя довольно скромно. Но впоследствии он заявил: в Самаре нет ничего серьезного. Войско возглавлено совдепами. По этим соображениям им выделена активная часть казачества для ликвидации Самарского комитета. Он просит включения казачества в Сибирскую Республику. Доклад Дутова был встречен неблагоприятно. Тем не менее, он имел несколько конфиденциальных бесед с Гришиным-Алмазовым».[70]

4 августа Дутов возвратился из Омска и занялся операциями на фронте, а кроме того, был вынужден объясняться с Самарой. Боевые действия в августе—сентябре характеризовались попытками оренбуржцев взять Орск — последний неподконтрольный белым центр на территории Оренбургского казачьего войска. С переменным успехом шли бои и на Ташкентском направлении. По взятии Орска Дутов планировал развить наступление на Актюбинск и ликвидировать весь южный фронт. Однако это могло быть достигнуто лишь в случае полного освобождения от красных всего Туркестана, на что, учитывая его колоссальную территорию, были необходимы весьма значительные силы. Такая задача была для оренбуржцев непосильной, на какую-либо стороннюю помощь, за исключением снабжения, рассчитывать не приходилось. Попытки взять Орск затянулись до конца сентября, а уже в начале октября в связи с крушением Поволжского фронта на севере образовался Бузулукский фронт, ставший для оренбуржцев главным.

По своим политическим симпатиям летом 1918 г. Дутов принадлежал к либеральному лагерю, скорее всего, к сторонникам кадетской партии. Весьма доброжелательно оренбургский атаман отзывался и о Комуче, что позволяет возложить вину за дальнейший конфликт на представителей Самары. Мнимая враждебность до определенного момента была исключительно плодом фантазии деятелей Комуча. 12 августа Дутов на фоне развивавшегося конфликта с Комучем пошел на беспрецедентный шаг — автономизацию территории войска, значительно укреплявшую его позиции как атамана.[71] Автономизация войска формально была проявлением сепаратизма, однако сам Дутов был государственником, а не сепаратистом, просто в тот момент в России не существовало достаточно авторитетной для казаков верховной государственной власти, а указом 12 августа лидеры казачества стремились оградить войско от внешних опасностей и непродуманных решений того или иного правительства (самарского или омского). Автономизация делала Дутова более независимым в конфликте и переговорах с Комучем. Тем не менее, зависимость от Самары в снабжении боеприпасами и продовольствием не позволяла Дутову полностью порвать с Комучем.

Вследствие доклада Брушвита, видимо, уже 13 августа в Оренбург была отправлена телеграмма Самары о лишении Дутова всех полномочий Комуча. В Оренбург был также послан член Комуча В.В. Подвицкий, считавшийся правым эсером,[72] с целью подчинить непокорный регион самарскому правительству. «Эти действия Комитета, — писал Дутов, — носят явно оскорбительный, вызывающий характер, и тем не менее не приходится ставить остро вопроса, ибо как раз в это время большевики перешли в наступление, и опять потребовались патроны и снаряды. Вот в каких условиях приходится работать».[73] Режим, установленный Дутовым на Южном Урале, был относительно мягким и терпимым к различным политическим течениям, вплоть до меньшевистского. Очевидно, Дутов для укрепления своего положения стремился заручиться поддержкой как можно более широкого спектра политических сил.

Между тем положение Дутова не только на политической сцене Белого востока России, но даже и в самом Оренбургском казачьем войске по возвращении из Тургая стало непрочным: в казачьем руководстве у него появились политические противники, стала формироваться оппозиция, наиболее ярко проявившая себя во второй половине 1918 г.

С целью как можно скорее ликвидировать партизанщину в вооруженных формированиях оренбургского казачества, а заодно и ослабить оппозицию бывших повстанцев Дутов предпринял удачную попытку унифицировать казачьи части с целью создания в перспективе собственной казачьей армии, на которую можно было бы всецело положиться (указ войскового правительства № 115 от 31 августа 1918 г.).[74] Спустя полтора месяца после этой реорганизации была создана Юго-Западная армия, основу которой составили оренбургские казачьи части.

Сохранилось расписание ежедневной работы Дутова. Его рабочий день начинался в 8 утра и продолжался не менее 12 часов практически без перерыва. Дутов был совершенно доступен для простых людей — любой человек мог прийти к атаману со своими вопросами или проблемами.

На сентябрьском Государственном совещании в Уфе, целью которого было создание единой государственной власти на неподконтрольной большевикам территории, Дутова избрали членом совета старейшин Совещания и председателем казачьей фракции. Дутов выступил на Совещании лишь один раз, 12 сентября, с секретным сообщением о тяжелом положении на фронте, и в этом докладе подчеркнул необходимость создания единого командования и центральной власти.[75] Основным итогом работы Государственного совещания стало создание Временного всероссийского правительства (Директории). По своей ориентации правительство белого востока России получилось кадетско-эсеровским и не получило признания ни левых, ни правых.[76] Именно поэтому падение Директории и приход к власти адмирала А.В. Колчака прошли сравнительно безболезненно.

28 сентября казаки взяли Орск — последний из городов на территории войска, занятых большевиками. Таким образом, территория войска была на некоторое время полностью очищена от красных. Этот успех во многом обеспечил сам атаман Дутов, который, несмотря на сильную оппозицию своей власти со стороны эсеров из войсковой интеллигенции и части повстанческих вожаков, сумел удержать единоличную власть и подчинить себе прежде независимые повстанческие партизанские отряды, приведя их к традиционному виду казачьих частей. За взятие Орска Дутов по решению Войскового Круга 1 октября был произведен в генерал-лейтенанты, официально производство было осуществлено «за заслуги перед Родиной и Войском» и утверждено Верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России генералом В.Г. Болдыревым.[77]

По освобождении территории войска большинство казаков, считая свою задачу выполненной, стремилось разойтись по станицам и заняться хозяйством. Это, конечно, было на руку большевикам. Отход белых из Поволжья превращал территорию Оренбургского казачьего войска в прифронтовую полосу.

В Ставке было решено преобразовать имевшиеся в этом районе казачьи и армейские формирования в отдельную армию, получившую название Юго-Западной. Название армии объяснялось тем, что это объединение включало в свой состав все антибольшевистские силы юго-западного по отношению к Ставке в Уфе направления. Юго-Западная армия была образована 17 октября главным образом из частей Оренбургского казачьего войска; впрочем, в ее состав вошли также уральские и астраханские казачьи части, однако наряду с Юго-Западной существовала и Уральская армия (известны приказы по армии за 1918 г.), обладавшая, по всей видимости, тактической самостоятельностью. Командующим армией был назначен, естественно, Дутов. Штабу Юго-Западной армии принадлежало лишь общее руководство операциями уральцев, что отражено в приказах по армии.[78] Подчинение их Дутову было чисто формальным (впрочем, таким же, как и их подчинение Колчаку и Деникину), так как долгое время уральцы сражались отдельно от своих союзников по антибольшевистской борьбе. По данным на 28 декабря 1918 г., армия Дутова насчитывала 23 батальона и 230 сотен или 10 892 штыка и 22 449 сабель, причем из этого числа 2158 штыков и 631 сабля находились в резерве Верховного главнокомандующего.[79] Количество сотен в армии в 10 раз превышало количество батальонов!

Во второй половине 1918 — первой половине 1919 г. в ожесточенной борьбе на Урале решалась дальнейшая судьба России. Обстановка на фронте Юго-Западной армии складывалась следующим образом. В состав армии была включена Бузулукская группа полковника Ф.Е. Махина. Сам Махин был назначен командующим войсками Ташкентской группы и командующим Оренбургской казачьей пластунской дивизией и 20 октября выехал в Ак-Булак, а в командование войсками Бузулукской группы вступил начальник 2-й Сызранской стрелковой дивизии полковник А.С. Бакич. Помимо Бузулукской и Ташкентской групп в состав Юго-Западной армии входила и Уральская группа под командованием генерала В.И. Акутина. Задачей армии было сдерживать наступление красных, причем на бузулукском направлении предполагалась держать оборону на якобы укрепленных позициях — до окончания формирования Оренбургской казачьей сводной дивизии, после чего, вероятно, предполагалось наступление. Уральская группа должна была обороняться на саратовском направлении и прикрывать Уральскую область, а также войти в связь с Астраханским казачьим войском и войсками полковника Л.Ф. Бичерахова, действовавшими на западном берегу Каспийского моря. Лишь Ташкентская группа Махина после перегруппировки должна была перейти в решительное наступление и взять Актюбинск, приготовившись «к безостановочному продвижению на Ташкент».[80] Однако боевое счастье изменило Дутову. 29 октября пал Бузулук, а со второй половины ноября красные повели наступление на Оренбург.

18 ноября в результате переворота в Омске к власти пришел Колчак, ставший Верховным правителем и Верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России. Реакция политических и военных деятелей востока России на омские события была далеко не однозначной. Одним из первых среди них 20 ноября 1918 г. признал верховную власть Колчака и вошел в его оперативное подчинение атаман Дутов, что во многом повлияло на выбор остальных лидеров. Были и недовольные переворотом. В частности, после падения Директории ЦК партии эсеров объявил Колчака «врагом народа» и заочно вынес ему смертный приговор.

23 ноября войсковой атаман Забайкальского казачьего войска полковник Г.М. Семенов направил премьер-министру П.В. Вологодскому, верховному уполномоченному Директории на Дальнем Востоке генералу Д.Л. Хорвату и атаману Дутову телеграмму, в которой указал, что протестует против кандидатуры Колчака, а на посту Верховного правителя приемлет только Деникина, Хорвата или Дутова. Выдвижение кандидатуры Дутова было инициативой самого Семенова, Дутов об этом не знал, однако такая инициатива его в какой-то степени компрометировала перед верховной властью, хотя он и не претендовал на нее, вероятно, не желая брать на себя ответственность и не считая себя для этого достаточно способным. 1 декабря Дутов направил Семенову — одному из своих бывших воспитанников — письмо, в котором призвал его признать Колчака.[81]

С приходом Колчака к власти социалисты предприняли ряд безуспешных попыток реванша. Одной из наиболее опасных для Белого движения можно назвать попытку захвата власти в результате заговора против атамана Дутова в Оренбурге. Опасность оренбургского заговора для белых заключалась в том, что в числе его организаторов были представители нескольких разноплановых и влиятельных политических сил: член ЦК партии эсеров В.А. Чайкин, башкирский лидер А.-З. Валидов, казахский лидер М. Чокаев, эсер, командующий Актюбинской группой Оренбургского казачьего войска Махин и атаман 1-го военного округа полковник К.Л. Каргин. Захватив власть, заговорщики могли расколоть антибольшевистский лагерь на востоке России и тем самым привести к падению всего Восточного фронта, поражению Колчака.

Валидов, судя по его воспоминаниям, ненавидел Колчака больше, чем многие эсеры, и вел постоянные переговоры по прямому проводу с членами Учредительного собрания в Уфе. Для координации подпольной работы в Оренбург прибыл член ЦК, лидер туркестанских эсеров и политик крайне левого толка В.А. Чайкин — давний друг Валидова; они легко нашли общий язык.[82]

Вместе с еще одним будущим заговорщиком, депутатом от Ферганской области Чокаевым, Чайкин 22 ноября 1918 г. бежал из Челябинска. Именно тогда, согласно воспоминаниям Чокаева, у них созрел план освобождения Туркестана от красных, для чего необходимо было сместить Дутова.[83] Валидов 6 и 25 ноября проинспектировал верные ему части на фронте, где и встретился с будущими заговорщиками: Махиным и Каргиным (Каргин происходил из той же станицы Буранной, что и отец Махина), договорившись с ними о мерах против Дутова. Махин и Каргин отличались левыми взглядами, причем первый был членом партии эсеров чуть ли не с 1906 г., а второй до революции некоторое время находился под негласным надзором полиции.[84]

В ночь на 2 декабря заговорщики провели свое единственное совещание в Оренбурге, в здании Караван-Сарая — резиденции башкирского правительства. На совещании, по воспоминаниям Чокаева, присутствовали Валидов, Чокаев, Махин, Каргин и Чайкин. Заговорщики утвердили состав будущего объединенного правительства трех стран (Казахстан, Башкурдистан, Казачье государство). Махин должен был стать главнокомандующим, Каргин — войсковым атаманом Оренбургского казачьего войска (вместо Дутова),[85] правителем Башкурдистана был намечен Валидов, Казахстана — С. Кадирбаев (представитель Алаш-Орды в Оренбурге), Чокаев должен был стать министром внешних связей; Чайкин также получил должность в будущем правительстве. Во то время в Оренбурге были расквартированы четыре башкирских стрелковых полка, Атаманский дивизион Оренбургского казачьего войска, 1-й Оренбургский казачий запасный полк, конвойная сотня и караульная рота, а также артиллерийские и технические части.[86] У заговорщиков, при опоре на башкирские части, были все основания рассчитывать на успех.

Однако поручик А.-А. Велиев (Ахметгали), татарский купец из Челябинска, донес о тайном совещании коменданту Оренбурга капитану А. Заваруеву. Тот, в свою очередь, предупредил об этом главного начальника Оренбургского военного округа генерала Акулинина. Сразу же были приведены в боевую готовность Атаманский дивизион и запасный полк, установлено наблюдение за Караван-Сараем и казармами башкирских частей, в распоряжение коменданта города вызваны русские офицеры, служившие в башкирских полках. В течение ночи заговорщики пытались собрать верные им части на станции Оренбург, находившейся в их руках. Однако, поняв, что инициатива перешла к сторонникам Дутова, Валидов в полдень 2 декабря выехал из города, захватив все имевшиеся в наличии вагоны. Заговор против Дутова и Колчака провалился. Дутов сумел удержать войска под своим контролем, разрушив планы социалистов.

Дутов жестко боролся не только с реальной оппозицией, но и вообще с любыми угрозами своей власти. Наиболее ярко это проявилось в деле члена войскового правительства полковника В.Г. Рудакова, которого Дутов попросту предал, чтобы доказать свою преданность Верховному правителю Колчаку. Не менее жестко, пользуясь интригами Дутов боролся и со своим потенциальным конкурентом на пост войскового атамана генералом Н.Т. Сукиным. Столь предосудительные методы одного из крупнейших казачьих лидеров периода Гражданской войны не могли не повлиять на общий исход Белой борьбы на Востоке России.

Приказом Верховного правителя и Верховного главнокомандующего № 92 от 28 декабря 1918 г. Юго-Западная армия была разделена на отдельные Оренбургскую и Уральскую армии под командованием генералов Дутова и Н.А. Савельева.[87] 21 января 1919 г. белые оставили Оренбург, что крайне неблагоприятно сказалось на настроениях казаков. Уже на следующий день в Оренбург вступили части 24-й Симбирской Железной стрелковой дивизии и прорвавшаяся с юга конница Туркестанской армии красных. Вскоре после оставления Оренбурга войсковое правительство и атаман перебрались сначала в Орск, а затем в Троицк.

Считая основной задачей не позволить красным наладить регулярную железнодорожную связь с Туркестаном, Дутов вел борьбу за каждый клочок железнодорожного полотна на все еще остававшемся под контролем казаков участке между Илецкой Защитой и Актюбинском. Недопущение соединения Туркестана с Советской Россией было одной из главнейших стратегических задач, и, к чести Юго-Западной, Отдельной Оренбургской и Южной армий, которые считаются иногда чуть ли не никчемными объединениями, эта задача успешно решалась вплоть до окончания боевых действий на Южном Урале осенью 1919 г. Сам Дутов, вспоминая этот тяжелый период, говорил: «Против нас действовала одна из лучших частей большевистской армии... так называемая «железная дивизия» под командой Гая... У них было отличное вооружение, была вначале прекрасная дисциплина. Положение наше иногда бывало очень тяжелое. Но... я ведь никогда не отчаивался!».[88]

В январе 1919 г. части Отдельной Оренбургской армии, потеряв связь с Отдельной Уральской армией, отходили на восток, вглубь территории войска. Красные развивали свой успех, наступая вдоль линии Орской железной дороги. Отдельная Оренбургская армия отступала с тяжелыми боями. 13 февраля Совет министров в Омске постановил учредить должность главного начальника Оренбургского края с подчинением ему Оренбургской губернии (без Троицкого и Челябинского уездов), а также Кустанайского и Актюбинского уездов Тургайской области. Решение вопроса о включении в край Троицкого и Челябинского уездов было предоставлено на усмотрение командования. Начальником края с правами генерал-губернатора был назначен Дутов. В результате отступления войск Дутова, подчиненная ему территория Оренбургской губернии была минимальной (фактически только часть Орского и Верхнеуральский уезды). На Дутова было возложено и без того слишком много обязанностей, в связи с чем он в течение месяца не мог приступить к работе на своем новом посту.[89]

Деятельность Дутова в новом качестве сосредоточилась прежде всего на осложнениях, связанных с национальным вопросом: созрела измена части башкир во главе с начальником башкирского войскового управления Валидовым. После почти трех месяцев секретных переговоров 18 февраля башкиры перешли на сторону большевиков и открыли им фронт.[90] Уже в декабре—феврале, до фактического перехода на сторону красных, башкиры проявляли неподчинение командованию Юго-Западной и Отдельной Оренбургской армий, действовали самостоятельно, а башкирское руководство передавало красным секретные сведения о войсках белых.[91] Основной причиной измены были, очевидно, политические пристрастия и амбиции башкирского руководства, в особенности, самого Валидова, сторонника эсеров, считавшего Колчака и Дутова своими злейшими врагами. Нельзя не отметить и отсутствие у белого командования должной гибкости в решении крайне болезненного национального вопроса. Большевики же, несмотря на первоначальные колебания, поспешили удовлетворить все требования башкир (широкая автономия), лишь бы последние перешли на их сторону.[92]

В результате измены башкир на стыке Западной и Отдельной Оренбургской армий образовался разрыв, которым не замедлили воспользоваться красные, и возникла неотложная необходимость восстановления связи между двумя белыми армиями. Для этого левый фланг Западной армии предполагалось протянуть до станицы Кизильской,[93] был сформирован II Оренбургский казачий корпус, а правый фланг Отдельной Оренбургской армии и связь с Западной армией должен был обеспечивать IV Оренбургский армейский корпус. Впоследствии для прикрытия разрыва Западная армия на своем левом фланге образовала Южную группу под командованием генерала П.А. Белова (Г.А. Виттекопфа).

Неудачи привели к тому, что моральный дух войск резко понизился, казаки начали самовольно расходиться по домам и перебегать к красным. Сказывались также значительное переутомление войск и недостатки милиционного комплектования частей. Для повышения боевого духа войск Дутову пришлось расформировать ненадежные части, принять меры для укрепления дисциплины, реформировать командный состав армии.

В начале марта Западная армия генерала М.В. Ханжина перешла в наступление, конечной целью которого должно было стать занятие Москвы. 13 марта частями была взята Уфа. Успехи на фронте армии Ханжина со второй половины марта укрепили положение всего левого фланга белого Восточного фронта. 18 марта началось одновременное наступление частей Южной группы Западной армии и Отдельной Оренбургской армии.

С первых чисел апреля Дутов уже фактически не командовал Отдельной Оренбургской армией, а уехал в Омск и занимался там политической деятельностью. С 7 апреля до самого расформирования армии Дутова замещал (с перерывом с 18 по 25 апреля) его начальник штаба генерал А.Н. Вагин.[94] Таким образом, атамана Дутова вряд ли уместно обвинять в каких-то боевых неудачах этого периода — он к ним уже не имел никакого отношения.

9 апреля Дутов приехал в Омск. В официальном интервью он назвал некоторые цели приезда: 1) военные вопросы; 2) вопрос о новых границах Оренбургского края; 3) национальный вопрос — взаимоотношения с башкирами и киргизами; 4) вопрос об обсеменении полей в связи с неурожаем в 1918 г.

Омский период жизни Дутова был далеко не безоблачным. Активное участие его в омской политической жизни дало повод генералу барону А.П. Будбергу (помощник начальника штаба Верховного главнокомандующего) высказаться о нем как о человеке, «везде сующем свой нос».[95] По мнению корреспондента газеты «Сибирская речь», беседовавшего с Дутовым первый раз еще летом 1918 г., за прошедшие месяцы «генерал заметно изменился. Усталость, утомление разлиты в его чертах. Морщины вокруг губ наметились глубже и резче. Только глаза — черные и блестящие по-прежнему горят железной волей и удалью».[96]

23 мая Отдельная Оренбургская армия была переформирована в Южную. Ставка, видимо, осознала невозможность самостоятельной борьбы казачьей конницы без поддержки армейской пехоты (конница не могла штурмовать укрепленные районы в полосе железной дороги, а военные действия были привязаны именно к ней) и создала смешанную армию со значительной долей оренбургских казаков (свыше 45%). Дутова Колчак назначил походным атаманом всех казачьих войск и генерал-инспектором кавалерии, сохраняя за ним также и должность войскового атамана Оренбургского казачьего войска.[97]

27 мая Дутов приступил к исполнению своих новых обязанностей.[98] Первоначально его штаб был расположен в Екатеринбурге, позднее переместился в Омск. Должность походного атамана и инспектора кавалерии считалась чуть ли не почетной отставкой (на это указывает и первоначальное расположение штаба походного атамана в Екатеринбурге), однако, скорее всего, Колчак стремился укрепить непонятный после расформирования Отдельной Оренбургской армии статус Дутова, уже давно находившегося в Омске.

Не только Дутов пользовался поддержкой Колчака, но и самому Верховному правителю была полезна поддержка такого авторитетного и энергичного деятеля, каким был Дутов. Есть сведения о том, что Дутов 29 мая выехал в Екатеринбург и далее в Пермь, чтобы выяснить обстановку накануне визита в город Колчака для урегулирования конфликта с командующим Сибирской армией генералом Р. Гайдой. Накануне прибытия в Пермь Колчак рассматривал самые разные варианты решения этого конфликта, вплоть до силового, для чего взял с собой в поездку свой конвой и приказал привести в состояние повышенной боеготовности находившийся в Екатеринбурге батальон охраны Ставки. Судя по всему, для мирного решения вопроса и сохранения престижа верховной власти Колчаку и потребовалось содействие Дутова в переговорах с Гайдой. Колчак побывал в Перми в ночь на 1 июня, видимо, сразу после приезда Дутова. Оренбургский атаман принял участие в переговорах с Гайдой, даже просил Колчака за мятежного генерала, чем способствовал компромиссному разрешению ситуации. И в дальнейшем Дутов по неясным пока причинам поддерживал Гайду в различных вопросах.[99]

2 июня Колчак, Дутов, Гайда и В.Н. Пепеляев выехали из Перми в Екатеринбург, где к ним присоединился генерал М.К. Дитерихс; 4 июня Колчак, Гайда, Дитерихс и Дутов вернулись в Омск. Затем Дутов отправился в инспекторскую поездку по казачьим войскам Дальнего Востока, где руководил борьбой с партизанским движением, а также налаживал взаимоотношения между верховной государственной властью и местными атаманами Г.М. Семеновым, И.П. Калмыковым и И.М. Гамовым, ориентировавшимися в своей политике на Японию. Основным итогом поездки Дутова стала переориентация Омска на сотрудничество с местными атаманами в борьбе с партизанским движением. Избранный курс усиливал значение казачества в политике Колчака.[100] Сами атаманы постарались продемонстрировать свою полную лояльность Верховному правителю, однако так и не дали ни одной части на Восточный фронт. В Омск Дутов вернулся лишь 12 августа.

18 сентября 1919 г. Южная армия была переименована в Оренбургскую, 21 сентября в командование ею вступил Дутов (фактически он был вынужден задержаться в Омске для участия в работе казачьей конференции). Дутов и его начальник штаба генерал Зайцев прибыли к войскам, когда те находились в районе городов Атбасар и Кокчетав. Дутов принял нелегкое хозяйство — армия рушилась и безостановочно отступала по голой, безлюдной степи, испытывая недостаток продовольствия. Свирепствовал тиф, который к середине октября выкосил до половины личного состава. 14 октября 5-я советская армия переправилась через Тобол и перешла в наступление. Белые отходили к следующему рубежу — реке Ишим. С вечера 23 октября красные (Кокчетавская группа 5-й армии) стали развивать наступление и 29 октября, заняв Петропавловск, начали практически безостановочное преследование белых вдоль Транссибирской магистрали. На левом фланге белого Восточного фронта войска Дутова отступали к Ишиму, чтобы занять оборону по этой реке, прикрывая сосредоточение главных сил армии. Из района Атбасар—Кокчетав удобно было нанести фланговый удар по 5-й армии, наступавшей вдоль Транссиба.[101] Однако в связи со значительным усилением эпидемии тифа и натиском красных закрепиться на Ишиме не удалось. Дутов приказал продолжать движение к Атбасару форсированным маршем. Отступая, войска потеряли соприкосновение с противником. 6 ноября было получено известие о переименовании Оренбургской армии в Отдельную Оренбургскую. В этот же день сосредоточение армии было приостановлено. Части заняли оборону в районе Атбасар—Кокчетав. Вплоть до получения 19 ноября известия о сдаче Омска, оставленного белыми 14 ноября, армия стояла на месте, на фронте все еще наиболее боеспособного IV Оренбургского армейского корпуса генерала Бакича было спокойно. Лишь после получения вести о падении столицы белой Сибири отступление было продолжено, одновременно вновь активизировались красные.

В этот период Дутов разработал план партизанских действий. Этот план был изложен им подробно в телеграмме Колчаку и Сахарову, однако едва ли нашел применение. 22 ноября стало известно об обходе Атбасара красными с севера и северо-запада и их выходе в тыл армии Дутова. 25—26 ноября противник вел наступление на фронте, а кроме того, искусно маневрируя, в ночь на 26 ноября обошел Акмолинск с севера и овладел им. Позднее красные продолжали действовать в тылу Отдельной Оренбургской армии и наступали в направлении на Каркаралинск, где находился штаб армии.

Тяготы, выпавшие на долю отступавших частей Дутова, могут сравниться, пожалуй, только с теми, что испытали войска Отдельной Уральской армии, почти полностью погибшей в Туркестане в начале 1920 г. В полном смысле слова для оренбуржцев это был «Голодный поход» — именно такое название уже в эмиграции получил поход частей армии по практически безжизненной северной Голодной степи в Семиречье в конце ноября—декабре 1919 года. По-настоящему этот был крестный путь Отдельной Оренбургской армии, войска которой отступали по малонаселенной, голодной местности, ночуя под открытым небом. Резали и ели лошадей и верблюдов. У местного населения отбирали все — продукты, фураж, одежду, сани, но и этого было не хватало для многотысячной людской массы. За все реквизируемое, как правило, выплачивались деньги, хотя и не всегда в должном размере.[102] Смертность от холода и истощения возрастала, соперничая со смертностью от тифа. Тяжелобольных оставляли умирать в населенных пунктах, умерших не успевали хоронить и обременяли этим печальным обрядом местных жителей. Войска двигались большими переходами, оторвавшись от противника. На отставших одиночных солдат и казаков часто нападали киргизы, и невозможно было даже узнать, куда исчез человек.

1 декабря красные овладели Семипалатинском, а 10 декабря взяли Барнаул, не оставив войскам Дутова шансов соединиться с основными силами белого Восточного фронта. Возможен был единственный путь дальнейшего отхода — в Семиречье, где действовали части генерала Б.В. Анненкова. 13 декабря Каркаралинск был занят красными. До конца декабря войска Дутова отходили к Сергиополю. Этот отрезок пути (550 верст) был одним из наиболее тяжелых. Данные о численности и потерях армии Дутова в ходе Голодного похода сильно различаются. Наиболее близким к действительности следует считать тот вариант, согласно которому из 20-тысячной в районе Кокчетава армии до Сергиополя дошло около половины состава.[103]

Приход в Семиречье истощенных, измотанных дутовцев, 90% которых были больны различными формами тифа,[104] анненковцы, сравнительно благоденствовавшие здесь, встретили враждебно, были даже случаи вооруженных столкновений.[105] Один из участников Белого движения на Восточном фронте, характеризовавший себя как «простого русского интеллигента... волею судеб надевшего мундир армии адмирала Колчака», отмечал, что «прислушавшись ко всем рассказам местных жителей, очевидцев, и судя по отношению Анненкова к оренбуржцам, для нас стало ясно, что мы попали в самое — после большевиков — бесправное место, и если что атаману (Анненкову. — А.Г.) взбредет в голову, то он с нами и сделает».[106]

Приказом Дутова по Отдельной Оренбургской армии № 3 от 6 января 1920 г. все части, учреждения и заведения армии сводились в отдельный «Отряд атамана Дутова» под командованием генерала Бакича.[107] Сам Дутов стал гражданским губернатором Семиреченского края и расположился в Лепсинске. Возможно, Анненков опасался конкуренции со стороны своего более известного соперника и стремился убрать Дутова из армии.[108] Отряд Дутова был включен в состав Отдельной Семиреченской армии Анненкова и подчинен последнему во всех отношениях. В последнем приказе Дутова по армии говорилось: «Тяжелый крест выпал на долю Отдельной Оренбургской армии. Велением судьбы войскам пришлось сделать весьма продолжительные, почти непрерывные в течение полугода, передвижения — сначала из района Оренбургской губернии к Аральскому морю, далее через Иргиз, Тургай и Атбасар в район Кокчетав—Петропавловск. Отсюда через Акмолинск и Каркаралинск в район Сергиополя. Все те трудности, лишения и разные невзгоды, которые претерпели войска Оренбургской армии во время этого продолжительного марша по пустынно-степным областям, не поддаются описаниям. Лишь беспристрастная история и благодарное потомство по достоинству оценят боевую службу, труд и лишения истинно русских людей, преданных сынов своей Родины, которые ради спасения своей Отчизны самоотверженно встречают всякие мучения и терзания».[109]

В марте 1920 г. Дутову и его сторонникам пришлось покинуть родину и отступить в Китай через ледниковый перевал Кара Сарык (на высоте 5800 м). Обессилевшие люди и кони шли без запаса еды и фуража, следуя по горным карнизам, случалось, срывались в пропасть. Сам атаман перед китайской границей был спущен на канате с отвесной скалы почти без сознания. В Китае отряд Дутова был интернирован в городе Суйдине, расположившись в казармах русского консульства. Дутов не терял надежды возобновить борьбу с большевиками. Именно с его деятельностью в советской историографии связывалась подготовка восстания в Нарынском уезде в ноябре 1920 г.[110] Он поддерживал связь с лидерами басмачей, предпринимал попытки организовать антибольшевистское подполье в рядах РККА.

Объединить все антибольшевистские силы Западного Китая для похода на советскую Россию Дутову оказалось не по плечу. Тем не менее 12 августа (30 июля) 1920 г. Дутов издал приказ № 141 об объединении антибольшевистских сил в Западном Китае в Оренбургскую Отдельную армию.[111] По сути, приказ Дутова был необходим, но оренбургский атаман превысил свои возможности и не учел изменившихся обстоятельств, при которых командиры белых отрядов, перешедших в Китай, фактически оказались независимыми друг от друга начальниками.

Обеспокоенность советского руководства наличием значительных организованных и закаленных годами борьбы антибольшевистских сил вблизи границ Советской России понятна, тем более, что сами белые не теряли надежды свергнуть большевистский режим. Антибольшевистская деятельность Дутова и его непререкаемый авторитет в казачестве побудили Москву к решительным мерам. Была подготовлена спецоперация первоначально по похищению, а позднее уже по ликвидации Дутова. Под видом единомышленника из России к атаману проник советский агент К.Г. Чанышев. 6 февраля 1921 г. Дутов был убит в своей квартире одним из подчиненных Чанышева — М. Ходжамиаровым, были смертельно ранены два человека из охраны, пытавшиеся оказать сопротивление. Убийцам удалось скрыться. Это убийство было, видимо, первым в череде подобных зарубежных ликвидаций, осуществленных советскими спецслужбами.

Так трагически оборвалась жизнь атамана — генерала А.И. Дутова, положившего начало Белому движению на Востоке России. Атамана Дутова и погибших вместе с ним казаков похоронили на небольшом кладбище неподалеку от Суйдина. По некоторым данным, через несколько суток могила Дутова была ночью разрыта, а тело обезглавлено: убийцы должны были представить доказательство исполнения приказа. По всей видимости, это кладбище, как и многие другие русские кладбища на территории Китая, было уничтожено во времена «культурной революции».

Устранение такого крупного политического и военного деятеля, каким являлся Дутов, нанесло оренбургскому казачеству сильнейший удар. Конечно, Дутов не был идеальным человеком, не выделялся способностями, обладал многочисленными слабостями, свойственными обычным людям, но при этом все же проявил качества, позволившие ему в смутное время встать во главе одного из крупнейших казачьих войск России, создать практически из ничего собственную вполне боеспособную армию и повести беспощадную борьбу с большевиками; он стал выразителем надежд, а порой даже кумиром сотен тысяч поверивших ему людей.

Список литературы

[1] ФЕДОСЮК Ю.А. Русские фамилии. М. 1996, с. 80; ГАНЖИНА И.М. Словарь современных русских фамилий. М. 2001, с. 177.

[2] Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 1343, оп. 35, д. 8097, л. 11 (содействие в поиске данных о родословии Дутовых оказал сотрудник РГИА С.В. Богданов); Адрес-календарь и справочная книжка Оренбургской губернии на 1914-й год. Оренбург. 1914, с. 118.

[3] ВОРОБЬЕВА А.Ю. Российские юнкера, 1864—1917. М. 2002, с. 12.

[4] МАРКОВ А. Кадеты и юнкера. — Кадеты и юнкера. М. 2001, с. 80: ВЕРТЕПОВ Д. Царская Сотня. — Военная быль (Париж), 1956, № 18, с. 19; Из нашего прошлого. Воспоминания членов союза б[ывших] юнкеров Николаевского кавалерийского училища в Гельсингфорсе. Тетрадь первая. Гельсингфорс. 1943, с. 9; МАРКОВ А. Ук. соч., с. 60; ОТФИНОВСКИЙ К.К. Мое пребывание в кадетском корпусе и военном училище. — Военная быль, 1968, № 89, январь, с. 28; КОРОВУШКИН В.П. Словарь русского военного жаргона. Екатеринбург. 2000, с. 316.

[5] Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 409, оп. 1, д. 46271. Послужной список 1813 (1913 г.), л. 2.

[6] Александр Ильич Дутов: Войсковой Атаман Оренбургского Казачьего Войска, Генерал-Лейтенант. Краткая биография, выборки из печати, статьи и проч., относящееся к деятельности Войскового Атамана. Составлено согласно пожеланий, выраженных депутатами 3-го Чрезвычайного Войскового Круга войска Оренбургского партизанами отряда Атамана Дутова. Б.м., б.г. [Троицк, 1919]. с. 3.

[7] АЛЕКСЕЕВА-БОРЕЛЬ В. Сорок лет в рядах русской императорской армии. СПб. 2000, с. 16—17.

[8] РГВИА, ф. 409, оп. 1, д. 46271. Послужной список № 1813 (1913 г.); оп. 3, д. 2624, л. 1; РГИА, ф. 1343, оп. 35, д. 8097, л. 13, 14, 15; Александр Ильич Дутов, с. 21.

[9] РГИА, ф. 1343, оп. 35, д. 8097, л. 6.

[10] РГВИА, ф. 409, оп. 1, д. 46271. Послужной список № 1813 (1913 г.), л. 5; Александр Ильич Дутов, с. 24—27.

[11] КРУЧИНИН А. Христианский рыцарь. — Военная быль (Москва), 1993, № 3 (132), с. 18.

[12] Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ), ф. 307, карт. 2, д. 3, л. 54—54об.

[13] РГВИА, ф. 5214, оп. 1, д. 84, л. 11—12.

[14] РГВИА, ф. 5214, оп. 1, д. 87, л. 25об., 55; см. также: ВАСИЛЕВСКИЙ А.М. Дело всей жизни. Кн. 1. М. 1988, с. 26. с. 83.

[15] Александр Ильич Дутов, с. 5.

[16] РГВИА, ф. 5214, оп. 1, д. 83, л. 2; Александр Ильич Дутов, с. 5, 21—22.

[17] КАЗАКОВ А. Румыния в Мировой войне. В кн.: Румынский фронт. М. 1922, с. 41—42.

[18] ВАСИЛЬЕВ Ф.И. Румынский фронт. В кн.: Румынский фронт. М. 1922, с. 81.

[19] РГВИА, ф. 5214, оп. 1, д. 89, л. 4.

[20] КЕРСНОВСКИЙ А.А. История русской армии. Т. 4. 1915-1917 гг. М., 1994, с. 95; ШКУРО А.Г. Записки белого партизана. М. 1996, с. 88.

[21] РГВИА, ф. 409, оп. 3, д. 2624, л. 1об.—2.

[22] Александр Ильич Дутов, с. 21.

[23] ШМЕЛЕВ А.В. Казачество в 1917 году. — Наши вести. Издание Союза чинов Русского корпуса (Санта-Роза, Калифорния), 1998, сентябрь, № 452/2753, с. 7.

[24] Александр Ильич Дутов, с. 6; ЗАЙЦЕВ И.М. Почему казачество безмолвствовало в 1917 году? —Армия и флот (Шанхай), 1932, сентябрь, т. 35, № 8-1169, с. 31.

[25] НОВОСИЛЬЦЕВ Д. Совет Союза казачьих войск в Петрограде. — Наша станица (Белград), 1937, № 25-26, март—апрель, с. 12; ШМЕЛЕВ А.В. Ук. соч. — Наши вести, 1999, июнь, № 455/2756, с. 9.

[26] ЗАЙЦЕВ И.М. Ук. соч., с. 31.

[27] Вестник Союза казачьих войск, 30.IV.1917, № 1, с. 1.

[28] ДУТОВ А. Всероссийский казачий круг. — Оренбургский казачий вестник, 21.VII.1917, № 10, с. 1.

[29] ЕРМОЛИН А.П. Революция и казачество (1917—1920 гг.). М. 1982, с. 35.

[30] ИОФФЕ Г.З. «Белое дело». Генерал Корнилов. М., 1989, с. 53—54.

[31] Подробнее о позднейших мифах на этот счет см.: КАТКОВ Г.М. Дело Корнилова. М. 2002, с. 162—171.

[32] Автор одной из работ на эту тему (АБИНЯКИН Р.М. Военно-патриотические организации 1917 года. — Белая армия. Белое дело (Екатеринбург), 1999, № 6, с. 5—12), стремясь доказать наличие такого заговора, основывается в основном на воспоминаниях Керенского и исследовании Иоффе, о котором сказано выше. Этого мало, чтобы дать объективную картину событий.

[33] Вестник Союза казачьих войск, 7.VII.1917, № 11, с. 4.

[34] Александр Ильич Дутов, с. 23.

[35] Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 1780, оп. 1, д. 77, л. 36—36об., 3.

[36] ЛЕНИН В.И. Полн. собр. соч. Т. 34, с. 127.

[37] ГРЕКОВ А.Н. Союз Казачьих Войск в Петрограде в 1917 году //Донская летопись. Б.м. 1923. № 2, с. 261; МИЛЮКОВ П.Н. История второй русской революции. М., 2001, с. 331.

[38] Дело генерала Л.Г. Корнилова. Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 г. – июнь 1918 г. В 2-х т. Т. 2. Показания и протоколы допросов свидетелей и обвиняемых. 27 августа – 6 ноября 1917 г. М., 2003, с. 161.

[39] ГРЕКОВ А.Н. Ук. соч., с. 268.

[40] ГАРФ, ф. 1780, оп. 1, д. 10, л. 65—66; ГРЕКОВ А.Н. Ук. соч., с. 269.

[41] Цит. по: МИЛЮКОВ П.Н. Ук. соч., с. 423; ЛЕНИН В.И. Полн. собр. соч. Т. 34, с. 434.

[42] Вестник Союза казачьих войск, 16.IX.1917, № 18, с. 2.

[43] Оренбургский казачий вестник, 18.Х.1917, № 55, с. 4.

[44] Александр Ильич Дутов, с. 23; АКУЛИНИН И.Г. Атаман А.И. Дутов (Hoover Institution Archives. Mariia Dmitrievna Vrangel’ Collection. Box 14. Folder 8).

[45] ЛЕНИН В.И. Полн. собр. соч. Т. 34, с. 434.

[46] Оренбургский казачий вестник, 27.Х.1917, № 63, с. 1; ВОЙНОВ В.М. Оренбургское казачье войско в годы революции и Гражданской войны (октябрь 1917—1919 гг.). В кн.: Оренбургское казачье войско: исторические очерки. Челябинск, 1994, с. 74.

[47] Так его фамилия писалась в документах того времени, в исторической литературе обычно упоминается как Цвиллинг.

[48] САФОНОВ Д.А. Легенда о «казачьем мятеже». В кн.: 1743. Историко-литературный альманах (Оренбург), 2000, № 1, с. 59.

[49] ПОПОВ Ф. Дутовщина. М.-Самара. 1934, с. 31; ЕЛЕНЕВСКИЙ А. Перечисление войсковых частей Поволжья и Сибири в 1918—1919 годах. — Военная быль (Париж), 1968, № 89, январь, с. 38.

[50] ЛИСОВСКИЙ Н.К. Октябрь на Южном Урале. Челябинск. 1957, с. 96—97.

[51] Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 40307, оп. 1, д. 35, л. 25.

[52] АКУЛИНИН И.Г. Оренбургское казачье войско в борьбе с большевиками (1917—1920). Шанхай. 1937, с. 35.

[53] РГВА, ф. 39477, оп. 1, д. 1, л. 8.

[54] Правда, 9.XII.1917, с. 1.

[55] Киргизами или киргиз-кайсаками в Российской империи называли казахов.

[56] РГВА, ф. 39477, оп. 1, д. 1, л. 1.

[57] ПОПОВ Ф.Г. Дутовщина. М.—Самара. 1934, с. 58—59.

[58] АЛЕКСАНДРОВ Ф.А. Разгром дутовщины. В кн.: На фронте и в тылу. Пермь. 1959, с. 8.

[59] ГРАФ Г.К. На «Новике». СПб. 1997, с. 268—279.

[60] РГВА, ф. 39868, оп. 1, д. 8, л. 207.

[61] ЛЕНИН В.И. Полн. собр. соч. Т. 35, с. 322.

с. 84.

[62] АКУЛИНИН И.Г. Ук. соч., с. 56; ГАРФ, ф. 952, оп. 3, д. 28, л. 10.

[63] ФИЛИМОНОВ Б.Б. Белая армия адмирала Колчака. М. 1997, с. 23; БЛЮХЕР В.К. Статьи и речи. М., 1963, с. 46.

[64] Подсчитано по: РГВА, ф. 39503, оп. 1, д. 1, л. 42.

[65] ГАРФ, ф. 952, оп. 3, д. 28, л. 10.

[66] Сведения о свержении советской власти в Саратове, Царицыне и Камышине неверны. — А.Г.

[67] РГВА, ф. 39503, оп. 1, д. 1, л. 46; ф. 39613, оп. 1, д. 1, л. 1.

[68] УГЛИЦКИЙ К. К истории Дутовщины. — Вестник просвещенца (Оренбург), 1928, № 7-8, с. 53.

[69] МАМОНОВ В.Ф. Гибель русской Вандеи. Челябинск—Екатеринбург. 1994, с. 138.

[70] ГАРФ, ф. 667, оп. 1, д. 32, л. 3.

[71] РГВА, ф. 40327, оп. 1, д. 16, л. 51—51об.

[72] Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь-август 1922 г.) Сб. документов. М. 2002, с. 710.

[73] РГВА, ф. 39617, оп. 1, д. 45, л. 4.

[74] РГВА, ф. 39477, оп. 1, д. 1, л. 304—304об.; 433.

[75] ГИНС Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Т. 1. Ч. 1. Пекин, 1921, с. 207, 60; МЕЛЬГУНОВ С.П. Трагедия адмирала Колчака. Кн. 1. Ч. 1. Белград, 1930, с. 295.

[76] ТРУКАН Г.А. Антибольшевистские правительства России. М. 2000, с. 52.

[77] РГВА, ф. 39768, оп. 1, д. 4, л. 1.

[78] РГВА, ф. 40027, оп. 1, д. 2, л. 14; ф. 39514, оп. 1, д. 1, л. 43об., 50об.

[79] РГВА, ф. 39514, оп. 1, д. 6, л. 10.

[80] РГВА, ф. 40307, оп. 1, д. 35, л. 14об.

[81] ГАРФ, ф. 193, оп. 1, д. 3, л. 8; Русская армия (Омск). 14.XII.1918. № 21, с. 3.

[82] АКУЛИНИН И. Колчак и атаман Дутов. — Возрождение (Париж), 7.II.1930. № 1711, с. 2; Окончательная гибель Всероссийского Учредительного собрания. — Исторический архив, 1999, № 4, с. 150; ТОГАН ЗАКИ ВАЛИДИ. Воспоминания. М., 1997, с. 106, 117—118.

[83] СВЯТИЦКИЙ Н. К истории Всероссийского Учредительного Собрания. Ч. 3. М. 1921, с. 114; Центр хранения историко-документальных коллекций (ЦХИДК), ф. 461, оп. 2, д. 142, л. 18.

[84] Судебный процесс над социалистами-революционерами, с. 895; Государственный архив Оренбургской области (ГАОО), ф. 10, оп. 4, д. 420, л. 278—278об.

[85] ЦХИДК, ф. 461, оп. 2, д. 142, л. 18.

[86] РГВА, ф. 40213, оп. 1, д. 2347, л. 50.

[87] РГВА, ф. 39514, оп. 1, д. 10, л. 17.

[88] ГАРФ, ф. 952, оп. 3, д. 28, л. 2.

[89] ГА РФ, ф. 148, оп. 1, д. 13, л. 30; оп. 4, д. 131, л. 2—2об.

[90] ТОГАН З.В. Ук. соч., с. 191; МУРТАЗИН М.Л. Башкирия и башкирские войска в Гражданскую войну. М. 1927, с. 68—72.

[91] МУРТАЗИН М.Л. Ук. соч., с. 73, 76.

[92] ТОГАН З. В. Ук. соч., с. 175, 186, 190.

[93] РГВА, ф. 39514, оп. 1, д. 1, л. 92.

[94] РГВА, ф. 40215, оп. 1, д. 93, л. 19.

[95] БУДБЕРГ А. Дневник. —Архив русской революции. Т. 14. Берлин. 1924, с. 277.

[96] ГАРФ, ф. 952, оп. 3, д. 28, л. 2.

[97] ГАОО, ф. Р-1912, оп. 2, д. 28, л. 39.

[98] РГВА, ф. 40213, оп. 1, д. 1134, л. 1.

[99] Там же, л. 4; Современная Пермь, 1.VI.1919; Освобождение России (Пермь), 3.VI.1919 (сведения из пермских газет предоставлены М.Г. Ситниковым); БУДБЕРГ А. Ук. соч., с. 267, 277, 320.

[100] САВЧЕНКО С.Н. Дальневосточный казачий сепаратизм в годы гражданской войны (1918-1919 гг.) и поездка атамана А.И. Дутова на Дальний Восток (июнь-август 1919 г.) //Из истории гражданской войны на Дальнем Востоке (1918-1922 гг.). Сб. науч. статей. Хабаровск, 1999. С. 67.

[101] РГВА, ф. 39499, оп. 1, д. 19, л. 98; ГАРФ, ф. Р-5945, оп. 1, д. 70, л. 25.

[102] ЕЛОВСКИЙ И. Голодный поход Оренбургской армии. Пекин, 1921; ГАРФ, ф. Р-5945, оп. 1, д. 70, л. 29; СИНЗЯНСКИЙ. Крестный путь Отдельной Оренбургской армии. — Луч Азии (Харбин), 1937, № 32/4, с. 7; Библиотека-фонд «Русское Зарубежье» (БФРЗ), ф. 1, оп. 3, АВ-14, л. 36.

[103] ГАРФ, ф. Р-5945, оп. 1, д. 70, л. 32.

[104] ГА РФ, ф. 5881, оп. 2, д. 986, л. 62.

[105] БФРЗ, ф. 1, оп. 3, АВ-14, л. 41.

[106] ГАРФ, ф. 5881, оп. 2, д. 349, л. 1, 21об.

[107] ГАРФ, ф. 5873, оп. 1, д. 6, л. 99об.—100.

[108] КАМСКИЙ. Русские белогвардейцы в Китае. М., 1923, с. 9.

[109] ГАРФ, ф. Р-5945, оп. 1, д. 70, л. 34—35.

[110] ИНОЯТОВ Х.Ш. Народы Средней Азии в борьбе против интервентов и внутренней контрреволюции. М. 1984, с. 196.

[111] ГАРФ, ф. 5873, оп. 1, д. 6, л. 93об.—94об.