Статья: Социальные процессы в послевоенном советском обществе (1945-1953 гг.): на примере Краснодарского края

Стругова Марина Рафаэлевна

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Краснодар - 2007

1.Общая характеристика работы

Актуальность темы. В результате Великой Отечественной войны советское общество трансформировалось по многим характеристикам: демографическим, социальным, психологическим, ментальным. Оно представляло собой сложный социальный феномен. Война изменила не только состав и демографический баланс общества, но и внесла коррективы в систему ценностей и жизненные стратегии людей. У многих поменялся социальный статус, что привело к появлению таких групп населения, как эвакуированные, репатриированные. Настроения общества были также непростыми: с одной стороны, невиданная боль утрат. С другой - радость Победы, ожидание воссоединения с семьей, домом, надежды на мирную жизнь. Эти позитивные настроения были естественной реакцией после перенапряжения и мобилизационного порядка жизни в военное лихолетье. Многие с оптимизмом смотрели в будущее и надеялись на либерализацию всех сфер жизни. Колхозники мечтали, что появится больше возможности работать в личном хозяйстве. Однако не все люди смогли благополучно интегрироваться в мирную реальность. В первую послевоенную пятилетку были реанимированы противоречия и конфликты, характерные для предвоенных лет. Жесткая социально-экономическая политика власти в условиях послевоенной разрухи, «холодной войны» приводила к необходимости сопротивляться жизненным обстоятельствам – отсутствию жилья, одежды, полноценного питания. Люди по-разному реагировали на эти коллизии, каждый выстраивал свои жизненные стратегии.

Послевоенное общество, по мнению ряда ученых, можно идентифицировать как «социум, ориентированный на выживание». В этих сложных условиях советское общество продемонстрировало высокую жизнеспособность, что свидетельствовало о его больших мобилизационных возможностях[1] .

Итоги войны, нового раздела Европы и мира привели к серьезным изменениям геополитического, геостратегического и геоэкономического положения страны. СССР завоевал статус мировой державы, стал одним из центров нового биполярного мира. Автор согласен с мнением исследователей, считающих, что послевоенный период представляет собой один из ключевых этапов в развитии советской системы и общества, а взаимосвязь человека, общества и власти - главную проблему советской эпохи. Понять это общество – значит, во многом найти подходы к решению современных проблем. Очевидно, что обозначенные проблемы актуально рассматривать не только в масштабах страны, но и в региональном аспекте.

Объектом исследования является региональное сообщество Кубани в послевоенный период.

Предметом исследования являются социально-демографические, социально-экономические, социально-политические, социально-культурные процессы в региональном сообществе послевоенной Кубани.

Географические рамки исследования ограничены территорией Краснодарского края в границах мая 1945 – марта 1953 гг. В 1941-53 гг. в крае произошли некоторые административные преобразования.

Хронологические рамки: 1945-1953 гг. Нижняя временная граница исследования – май 1945 г. обусловлена окончанием Великой Отечественной войны и переходом страны к мирной жизни. Верхняя граница - март 1953 завершает целую эпоху в жизни общества и связана со смертью И.В. Сталина.

Степень изученности проблемы. Анализ историографии исследуемой проблемы выявил два периода разработанности проблемы – советский (с середины 1940-х гг. до начала 1990-х) и постсоветский (с 1991 г. по настоящее время). Внутри советского периода тенденции менялись и были различны в синхронное время (середине 1940-х - начале 50-х гг.), период «оттепели», в 1970-80-е, в годы перестройки.

В 1940-50-е гг. появились немногочисленные работы, рассматривавшие мирный труд в годы четвертой пятилетки. Однако они не раскрывали сути социально-экономических процессов и общественно-политической жизни. После смерти Сталина и последовавшей волны «культа личности» этот сюжет не подвергся реалистичному анализу, привел к инверсии оценок, вскоре оказался забытым. В 1970-80-е гг. исследование первых послевоенных лет в целом получили отражение лишь в обобщающих трудах по истории КПСС, истории СССР, экономики, да и то в контексте партийного руководства восстановлением.

В советской историографии авторами были заложены ключевые проблемы аграрной истории послевоенного периода, такие как развитие колхозной экономики, социально-экономического положения советского крестьянства. Трудовой героизм колхозников стал достоянием исторической памяти. Исследования о социально-демографических изменениях в послевоенной деревне, материальном положение колхозников, развитии социальной инфраструктуры в 1940-60-е гг. отсутствовали, что было связано с неблагоприятной политической конъюнктурой и ограниченным допуском к источникам. В 1970-е гг. разработка этих вопросов была стимулирована на правительственном уровне, на Всесоюзных научных конференциях историков-аграрников и получила отражение в трудах И.М. Волкова, Ю.В. Арутюняна, П.И. Симуша, И.Е. Зеленина и др.

Важным структурным звеном советского общества являлся рабочий класс. Он рассматривался историографией в качестве главного субъекта и объекта социально-исторического творчества XX века. Традиционная литература рабочей истории советского периода концентрировалась вокруг проблем повышения производительности труда, соцсоревнования, изучения отдельных отраслей, восстановления промышленности.

В русле общесоюзных тенденций развивалась региональная история. Кубанские авторы в конце 1940 – начале 50-х гг. исследовали темы: по истории края в целом[2] , о послевоенном восстановлении и развитии народного хозяйства[3] , об успехах ведущих колхозов и совхозов Кубани (в основном тех, где в 1949 г. снимался кинофильм «Кубанские казаки»)[4] . В работах преувеличивались успехи восстановления экономики, за которыми практически не было видно жизни самих рабочих и крестьян. Однако, несмотря на иллюстративный и пропагандистский характер, ценность этих исследований в том, что написаны они непосредственными свидетелями и участниками процесса восстановления.

В последующее десятилетие сюжет о послевоенной Кубани практически не разрабатывался[5] . Авторы сосредоточили внимание на задачах семилетки, превращении края в «жемчужину России».

В 1970-80-е гг. интерес региональных историков к послевоенному времени активизировался. Вышли обобщающие работы по истории края, где послевоенный период отражен обзорно[6] ; очерки краевой парторганизации[7] ; исследования о восстановлении промышленности (Кияшко В.И., Чернышова В.В., Гатова Л.С., Магатов М.Ч., Буряк И.И.); портов (Юрченко В.М.); курортов края (Микая Г.Н.). В большей части исследовалась четвертая пятилетка, значительно меньше – начало 1950-х гг.

Рабочая тема изучалась в классических направлениях: развитие трудовой активности рабочего класса (Голянова В.Т., Бирюков Г.К.), укрепление союза с крестьянством (Алексеенко И.И., Малышева Е.М.), подготовка кадров в системе трудовых резервов (Бунцева Н.С.).

В аграрной истории послевоенных лет ученые Кубани более других исследовали производственную деятельность колхозников (Криводед В.В.), развитие колхозной демократии (Гребенюк Н.В.), многоаспектную работу партии в деревне: организационно-хозяйственную (Вахутко А.А., Могилевский С.Г.), политико-массовую (Мирзо В.А), кадровую (Малая В.Д.), культурно-просветительную (Ведерников В.П.), идеологическую (Пеницын Ю.А.).

Эти исследования объединяла одна тенденция - результаты социальных процессов в колхозах и промышленных предприятиях, динамика уровня жизни колхозников и рабочих непосредственно привязывалась к решениям партийных организаций различного уровня. Несмотря на идеологические ограничения, многие работы отличаются информационным наполнением. Социальный аспект жизни кубанского крестьянства исследовался в монографиях Ф.П. Зырянова, В.В. Криводеда, А.И. Манаенкова. В них с возможной для того времени научной объективностью раскрывались социально-экономические и социально-культурные процессы в кубанской станице. Но историки по идеологическим причинам не отразили сути антикрестьянского курса государства. Широко использовались данные этнографических исследований[8] .

Всплеск идейного плюрализма в конце 1980-х гг. позволил публицистам, историкам дать новые оценки сталинскому периоду истории. Однако отсутствие доступа к архивным источникам, а также эмоционально-критический настрой относительно эпохи Сталина привели к перехлестам в интерпретации периода.

Итак, период первых послевоенных лет (май 1945 - март 1953) оказался «обделенным» в советской историографии социально-историческими исследованиями. По мнению автора, объясняется эта тенденция превалированием интересов государства и его институтов над интересами человека и общества.

Переход к постсоветскому периоду в историографии послевоенного СССР обозначился в 1990-е гг., когда открылся доступ к архивам высшей партийно-государственной власти. Время переосмысления и накопления новых данных сменилось аналитической фазой. Одномерный классово-политический подход вытеснили иные интерпретации. Появилось значительное количество работ, посвященных деятельности властных структур, лидеров, специфике идеологии «позднего сталинизма» на общероссийском материале[9] .

Важной особенностью постсоветской историографии является активная разработка периода 1945-53 гг. социальными историками. Критически пересмотрев концептуальные основания, они сместили исследовательские стратегии в направлении социокультурного анализа, историко-антропологического и междисциплинарного подходов, изучения общества через повседневные социальные практики его граждан. Е.Ю. Зубкова[10] в работах социально-психологической направленности предлагает анализ комплекса взаимодействий общества и власти, прослеживает динамику общественных настроений населения.

Предпосылкой для изучения социально-экономической и общественно-политической истории послевоенного общества являются представления об его социально-демографическом составе и динамике изменений. Эти характеристики комплексно представлены в ряде работ на общесоюзном материале[11] . Процесс демобилизации традиционно рассматривался в социально-демографическом ракурсе. В последнее десятилетие в литературе сформировалось новое направление - историческая антропология. Е.С. Сенявская исследовала социальную психологию поколения фронтовиков в процессе адаптации к мирной жизни. Впервые была получена информация о динамике репатриации и численности ее фигурантов из работ В.Н. Земскова и П.М. Поляна.

Основным содержанием послевоенной жизни общества было восстановление народного хозяйства. В работах появились оценки командной экономики: жесткая централизация средств управления в руках государства, сочетание энтузиазма советских людей и механизмов принудительного труда.

В 1990-е гг. ученые дополнили крестьяноведение не рассматривавшимися ранее сюжетами. М.А Безнин., Т.М. Димони изучили социальный протест колхозного крестьянства, О.М. Вербицкая - последствия жесткого курса государства в отношении села, И.М. Волков, В.Ф. Зима, В.П. Попов - проблему голода 1946-47 гг.

Среди современных исследований «рабочей» истории, в которых применены новые подходы социальной истории, обратим внимание на работы, посвященные проблемам демилитаризации трудовых отношений после войны[12] и способам мотивации труда (А.К. Соколов, В.С. Тяжельникова).

С 1990-х гг. фокус исследований российских историков направлен на изучение общественно-политических отношений, идеологических кампаний, взаимоотношений власти и интеллигенции, государства и церкви[13] .

В постсоветский период региональная историография вышла на качественно другой уровень, что связано с расширением базы источников и новыми подходами. Появились обобщающие работы по истории Кубани XX века (в основном для высшей школы), где отражен в целом послевоенный период[14] . Ученые разрабатывают историко-психологическое, социально-историческое, историко-антропологическое научные направления, историю повседневности. Новое наполнение получили дискуссионные темы взаимодействия общества и власти[15] , в том числе межэтнических отношений[16] , политических репрессий[17] , аграрной[18] политики государства.

Разрабатываются отдельные аспекты послевоенной жизни края. Проблемы демографических потерь в результате войны и репрессий изучает С.А. Кропачев, социодемографические процессы - М.Ю. Макаренко, этнодемографические изменения (последствия принудительных депортаций) – Н.Ф. Бугай, А.М. Гонов, А.С. Хунагов, послевоенные миграции – Е.Ф. Кринко, В.Н. Ракачев.

Основным историческим контекстом послевоенной жизни общества было восстановление народного хозяйства. Автор разделяет выводы Е.Ф. Кринко[19] о том, что новые исследования по истории региона рассматривают восстановление хозяйства края как единый процесс в рамках военного и послевоенного времени. Целесообразность такого подхода позволяет проследить влияние законов военной экономики на послевоенное развитие народного хозяйства. Отмечено то обстоятельство, что быстрое восстановление экономики и всех довоенных структур – одна из причин консервации системы на долгие годы вперед. Основу экономической политики государства определял довоенный курс на индустриализацию. Социальные программы были сведены до минимума[20] . О.В. Натолочная исследовала государственную политику по превращению Сочи во всесоюзную здравницу в послевоенный период[21] .

В современных исследованиях региональных историков сделан акцент на социальных проблемах колхозного крестьянства Кубани. В.В. Криводед пришел к выводу, что аграрный сектор экономики в послевоенный период оставался основным источником поступления средств в казну[22] . Е.А. Чайка исследовал социальную политику государства в кубанской станице[23] , А.К. Киселев - кадровую. Автор считает, что политические репрессии в 1944-46 гг. явились фактором, тормозившим восстановление региона[24] . Ряд историков изучают практики взаимодействия колхозников с властью в налоговой сфере в 1945-53 гг., продовольственный кризис 1946-47 гг. Ученые Адыгеи[25] в новых работах рассмотрели социально-экономическое положение сельского населения Адыгейской автономной области в послевоенные годы.

Интенсивно в регионе развиваются темы интеллигентоведения, истории высшего образования. А.Н. Еремеева[26] реконструирует диалог кубанских ученых и власти, исследует воздействие послевоенной общественно-политической ситуации на поведенческие стратегии научной интеллигенции и студенчества. В.Н. Пивень анализирует политику государства в области культуры на материалах Юга России[27] . Плодотворно исследуются государственно-церковные отношения. С.В. Фефилин проанализировал взаимодействие между РПЦ и властью в послевоенный период, деятельность исламских, протестантских и неортодоксальных православных религиозных объединений[28] . Разрабатываются вопросы государственных отношений с РПЦ, общинами старообрядцев, иудеев, мусульман и др.

Традиции советологии послевоенного времени в 1970-80-е гг. наиболее успешно развивали зарубежные историки[29] . Однако их работы в целом сохраняли политико-экономическую направленность. Положительными тенденциями постсоветского периода являются, во-первых, издание в 1990-е гг. переводных исторических работ западных исследователей по советской истории[30] , в которых событиям послевоенных лет принадлежит значительное место; во-вторых, доступность трудов, не знакомых ранее научной общественности. Зарубежные ученые разрабатывают отдельные проблемы советской истории: положение промышленных рабочих в послевоенный период (Д. Фильтцер), идеологические кампании, взаимоотношения власти и интеллигенции (Л.Р. Грэхэм, В.Н. Сойфер), проблемы иностранных военнопленных (С. Карнер), послевоенной преступности (Д. Бурдс), юстиции (П. Соломон), государственно-церковные отношения (Д.В. Поспеловский); методологические проблемы истории повседневности (Людтке А.), мотивации труда в российской промышленности (Я. Лукассен).

Таким образом, несмотря на определенные достижения отечественной и зарубежной историографии в изучении послевоенных социальных процессов в 1945-53 гг. в СССР и, в частности, в Краснодарском крае, историки нашего региона делают только первые шаги в этом направлении. Требуют уточнения не только статистика и динамика послевоенных миграций (в том числе в результате организованных государством сельскохозяйственных переселений и оргнаборов), но нуждается в изучении процесс социальной адаптации их участников. В русле «новой» социальной истории рабочих в регионе остаются не исследованными проблемы демилитаризации трудовых отношений, изменения социальной структуры, влияния крестьянства на формирование страты, территориальные и национальные различия, образ, уровень и качество жизни, способы мотивации труда, жизненные стратегии и др. Нет работ об эволюции бюджетов кубанских колхозников в послевоенный период. Мало изучена общественно-политическая жизнь Кубани в 1940-50-х (влияние пропаганды в условиях «холодной войны», электоральные практики, политические настроения кубанцев), тема взаимодействия религии и общества, отношения церкви и простых граждан (верующих и атеистов).

Недостаточная изученность или полная не разработанность вышеперечисленных проблем обусловили выбор темы диссертационного исследования. В данной работе автор стремится некоторым образом восполнить пробелы послевоенной социальной истории Краснодарского края.

Цель исследования – изучить социальные процессы на Кубани в послевоенное время. В соответствии с целью определены основные задачи:

- выявить тенденции изменения социально-демографической структуры населения Краснодарского края после войны;

- охарактеризовать социально-экономическую ситуацию в регионе;

- изучить и интерпретировать стратегии поведения селян и горожан в кризисных условиях (голод, денежная реформа, снижение и повышение цен и т.д.);

- проанализировать стратегии выживания колхозного крестьянства и рабочих, их поведенческие практики, общественные, политические настроения; религиозную ситуацию в регионе;

- исследовать влияние послевоенных идеологических кампаний на общественно-политическую жизнь жителей Краснодарского края.

Методологическую основу исследования составила совокупность аналитических подходов, принципы историзма и системности научного анализа и синтеза. В методологическом плане работа базируется на совокупном опыте социально-исторических исследований. Одним из подходов исследования является концепция «новой» социальной истории, фокус которой ориентирован на «человеческое» измерение. Ее существенным признаком является постановка в центр исследований отношений между человеком, обществом и средой применительно к прошлому.

Целевая установка диссертационного исследования предполагает применение междисциплинарного подхода. Он дает возможность комплексно исследовать взаимодействие двух структур – общества и власти в социально-исторических процессах. Проблема затрагивает научные поля других наук: социологии (изменение структуры общества, отношения общества и власти); экономики (восстановление хозяйства, финансовая политика); статистики; демографии (потери, миграции, «эхо войны»); психологии (адаптация социума к мирной жизни, общественные настроения); политологии (электоральные практики); религиоведения (конфессиональные традиции народов края).

Центральными категориями диссертационного исследования являются концепты «социальный процесс», «общество» (и тесно связанные с ним понятия социальная/территориальная общность, «региональное сообщество»), «власть», «жизненные стратегии», «стратегии выживания», «общественные настроения».

Понятие «социальный процесс» служит для описания хода, наступающих последовательно друг за другом и взаимообусловленных изменений социальной системы[31] .

Концепт «общество» диссертант интерпретирует двояко: 1) как структуру, состоящую из ряда общностей, объединенных интересами и жизненным уровнем; 2) как социальный организм, состояние которого можно идентифицировать набором ценностных ориентаций, настроений и практик[32] . «Региональное сообщество» автор трактует как социально-территориальную общность людей, связанную единством экономической, политической и духовной жизни в специфических культурно-бытовых условиях[33] . Данное понятие применяется нами в рамках нескольких подходов. Системный подход позволяет рассматривать региональное сообщество как неразрывную часть целостного советского социума, его подсистему. Оно существовало не изолированно, а подчинялось общей стратегии развития советского общества и было связано со всеми отраслями государственного курса. Вместе с тем подход, предложенный С.А. Гомаюновым, дает возможность изучать местное сообщество как территориальную самобытность («вместность»[34] ), исторически сложившуюся в социальном пространстве. Это территориально-природное качество сообщества оказывало влияние на все сферы жизни. Социокультурный подход фокусирует внимание на общности истории, культуры, традиций, хозяйственной деятельности, демографических качествах регионального сообщества.

Термин «власть» толкуется автором расширительно. В рассматриваемый период партийные органы (наряду с советскими) осуществляли руководство и управление всеми сферами общества. В диссертации под категорией «власть» имеется в виду комплекс властных структур, действовавший как единый механизм власти на двух уровнях – власть центральная (верховная) и локальная (местная). В концепции Т. Парсонса этим уровням соответствуют понятия «власть-могущество» и «власть-авторитет»[35] .

Термин «жизненные стратегии» трактуется автором как определенные индивидуумами совокупность и последовательность целей на жизненном пути, и способы их реализации; «стратегии выживания» как реакцию различных слоев общества на проблемы, доставшиеся в наследство от войны, способы их разрешения[36] .

Одним из главных индикаторов состояния общества являются общественные настроения. Для их изучения на региональном материале диссертант применил методологический инструментарий Е.Ю. Зубковой. Вслед за ученым диссертант интерпретирует общественные настроения как сложный комплекс коллективных чувств, эмоций, суждений, отражающих текущие и перспективные ожидания, требования и претензии людей, а также представления о возможности их реализации в конкретной исторической ситуации[37] . В данной работе исследуются как совокупные общественные настроения, так и настроения отдельных социальных групп.

Методические подходы реализованы диссертантом в методах исследования. В работе применены три группы методов: общенаучные (исторический, логический); специально-исторические (ретроспективный, сравнительный); сопредельных наук (статистический, биографический).

Характеристика источников. Изучаемая тема обеспечена разнообразными источниками. Весь комплекс состоит из письменных (печатных и рукописных) текстов, представляющих совокупность неопубликованных и опубликованных источников, а также устных источников.

К неопубликованной группе письменных источников относятся документы, обнаруженные диссертантом в архивах. Значительная их часть недавно рассекречена. По своей значимости и удельному весу ведущее место в работе занимают материалы фондов крайкома ВКП (б) - КПСС 1774-А (Центра документации новейшей истории Краснодарского края), райкомов, горкомов, уполномоченного Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП (б) (Ф.4384), фонды первых секретарей крайкома (Ф.4032). В них сосредоточены документы, позволяющие выявить основные тенденции развития и изменения общества края в послевоенный период, его настроений, особенности коммуникаций с властью, уяснить специфику жизненных стратегий селян и горожан в регионе, проблемы восстановления народного хозяйства. Партийные фонды содержат в совокупности информационные, директивные, контрольные, статистические и аналитические документы. Предпочтение отдано материалам, содержащим информацию о социальном положении и настроениях населения[38] .

Документы Краснодарского крайкома ВКП (б) существенным образом дополняют материалы, хранящиеся в фондах Государственного архива Краснодарского края: Краснодарского краевого совета депутатов трудящихся и его исполнительного комитета (крайисполкома) Р-687[39] , отделов крайисполкома (финансового Р-1488, здравоохранения Р-1393, переселенческого Р-1539, приемно-распределительного пункта ст. Кавказская Р-585); статуправления Краснодарского края (Р-1246); уполномоченных Советов по делам русской православной церкви и религиозных культов (Р-1519) и др. Материалы этих фондов дают представление о проблемах восстановления экономики, уровне жизни населения, стоимости потребительской корзины, бытовых условиях различных социальных групп, состоянии здоровья, политических и религиозных настроениях общества. Вместе с тем, по мнению автора, статистические данные следует рассматривать не как количественную оценку явлений, а как тенденцию и ориентир для уяснения процессов.

В диссертации нашли применение нормативные документы – постановления центральных государственных и партийных органов, директивные указания, планы, определявшие жизнь общества. Научный интерес представляют протоколы пленумов, конференций советско-партийных органов, колхозных и заводских собраний, регулировавшие многие сферы жизни населения края.

Важным источником явились речи, заметки партийных и советских руководителей государства и края. Их анализ позволяет представить основные взгляды руководства страны и регионом на проблемы советского общества послевоенного времени.

В работе использованы материалы эпистолярного жанра и иные формы апелляций населения к власти, которые являются документами личного происхождения и отражают ментальные параметры регионального сообщества в достаточной множественности. Они формируют наши представления о социокультурном облике общества и являются свидетельством его отношений к социально-экономической политике государства.

Из опубликованных источников использованы документы центральных и местных архивов, статистические источники, законодательные акты, мемуарная литература. Изучать проблемы взаимоотношений общества и власти помогли публикации центральных архивов: рассекреченные документы советской истории 1945-53 гг. по периоду в целом[40] , тематические сборники[41] , а также документы из архивов Краснодарского края[42] .

Ценным источником (иногда - единственным по ряду сюжетов исследования) явилась периодическая печать 1945-53 гг.: газеты «Правда», «Известия», «Советская Кубань», «Колхозная Кубань».

Специфическую группу источников составили документы личного характера – мемуары, воспоминания и устные источники - записи бесед с современниками исследуемого периода. Работа с этими источниками позволяет лучше понять психологию людей, дух эпохи послевоенного времени.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней проведено комплексное междисциплинарное исследование послевоенного регионального сообщества с применением методики социально-исторических исследований. Диссертантом исследуются повседневные практики взаимодействия общества (в различных социальных группах колхозников, рабочих, интеллигенции, демобилизованных, репатриантов) и власти.

1. Проанализированы изменения социально-демографической структуры населения края в результате войны. Учтены не только прямые военные потери, но и последствия долговременных миграций, растянувшихся на весь послевоенный период.

2. Впервые в региональной историографии предпринята попытка изучения процесса репатриации советских людей в Краснодарский край не только как явления социально-демографического характера, но и в контексте проблемы адаптации соотечественников к мирной жизни.

3. Диссертанту принадлежит приоритет в комплексном изучении проблемы продовольственного кризиса в городах и голода в сельской местности на Кубани в 1946-47 гг. (причин, масштаба, последствий и опыта преодоления).

4. Авторским первенством является анализ практик применения Указов Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. об ужесточении уголовного наказания за кражи и от 2 июня 1948 г. о выселении колхозников за невыполнение минимума трудодней по отношению к кубанскому крестьянству.

5. Выявлена динамика текучести кадров на производстве в процессе демилитаризации трудовых отношений, изучена практика применения Указов Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 и от 26 декабря 1941 гг. по отношению к нарушителям трудовой дисциплины.

6. Впервые на региональном уровне проанализированы электоральные практики, выявлены мотивы отказов от участия в выборах и «протестного» голосования граждан Краснодарского края в 1946-53 гг.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. Для большинства советских людей (в том числе для жителей Кубани) послевоенный период в смысле выживания оказался не менее сложным, чем время войны. Он характеризовался жесткой социально-экономической политикой государства, укреплением вертикали власти. Несмотря на потери, общество продемонстрировало большие мобилизационные возможности и жизнеспособность.

2. В условиях «холодной войны» усилились подозрения по отношению к бывшим военнопленным и репатриантам. Власть априори считала их политически неблагонадежными элементами общества, что также сказывалось на самочувствии социума. Несмотря на возрастание подозрительного отношения к репатриантам, руководство страны все же воздержалось от крупномасштабных репрессий. Поэтому основная масса не пострадала даже в этой неблагоприятной для них политической атмосфере.

3. Труд в колхозах носил характер внеэкономического принуждения. Рост социального напряжения среди кубанского крестьянства вызвал достаточно масштабную и интенсивную ответную реакцию на тяжелое материальное положение (уход из колхозов, миграции в города, уклонение от налогов и отработочных повинностей, жалобы во власть).

4. Демилитаризация трудовых отношений в промышленности в указанный период не завершилась в полном объеме. Сохранялась практика осуждения нарушителей труддисциплины, введенная накануне войны. Текучесть кадров, дезертирство с промышленных предприятий в результате асимметрии оплаты труда и условий жизни являлись стратегией выживания рабочих в мирное время. А в совокупности с жесткой практикой против «ведущей силы» советского общества - составляли острую коллизию послевоенного периода.

5. В условиях «холодной войны» и борьбы с космополитизмом, также с учетом приграничного положения края, власти в послевоенный период испытывали на благонадежность все население Кубани. Особенно тех, кто находился в оккупации или был угнан за границу. По сути, это была репрессивная практика государства, так как население не по доброй воле оказалось в неволе. Идеологические кампании носили превентивный характер. Поиск врагов как внутренних, так и внешних в условиях «холодной войны» и военной угрозы отвлекал население от острых социально-экономических проблем.

6. У населения Краснодарского края существовали различные политические настроения, оценки восприятия власти. Нередко имелись мнения, не совпадающие с официальным дискурсом. Об этом свидетельствуют электоральные практики «протестного» голосования и факты абсентеизма. Они подвергают сомнению устойчивое представление об обществе «позднего сталинизма» как монолитном в доверии к власти.

7. Особенностью населения региона была поликонфессиональность. «Потепление» отношений с церковью, связанное с экстремальными условиями войны и стихийным всплеском духовной жизни общества, продолжалось и в восстановительный период. Государство использовало церковь как дополнительную мобилизационную силу. В условиях борьбы с инакомыслием появились тенденции на свертывание этих отношений. Однако религиозные традиции народов Кубани репродуцировались на бытовом уровне.

8. Деформация общества в результате тяжелых демографических потерь военного времени усугубилась послевоенными репрессиями против крестьян, рабочих, репатриантов, идеологическими кампаниями против интеллигенции и других групп населения. В результате этого энтузиазм Победы и удовлетворение результатами восстановления смешивались у жителей Кубани с негативными реакциями, что сдерживало потенциал общества.

Теоретическая и практическая значимость исследования состоит в возможности использования материала и основных выводов диссертации при изучении советского периода истории Кубани, подготовке учебных и методических пособий для школьников и студентов, в историко-краеведческой деятельности.

Апробация результатов исследования. Результаты диссертационного исследования были обсуждены на заседании кафедры истории и музееведения Краснодарского государственного университета культуры и искусств и рекомендованы к защите. Основные положения и выводы изложены автором в 27 научных публикациях общим объемом 13,5 п.л. (в том числе в рецензируемом научном журнале «Культурная жизнь Юга России», внесенном в список ВАК), а также в выступлениях на международной, всероссийских и межрегиональных конференциях. Отдельные сюжеты исследования реализованы в материалах музейных выставок и лекциях, прочитанных в Краснодарском государственном историко-археологическом музее-заповеднике им. Е.Д. Фелицына.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы, перечня сокращений.

2.Основное содержание работы

Во введении обоснованы актуальность, географические и хронологические рамки исследования, дан обзор степени изученности проблемы и источниковой базы, сформулированы объект и предмет, цель, задачи и методологические принципы диссертации, определена ее научная новизна, показана практическая значимость и апробация ее результатов.

Первая глава «Социально-демографические и социально-экономические процессы в Краснодарском крае после окончания Великой Отечественной войны» носит не только самодостаточный, но и вспомогательный характер для воссоздания социально-исторического контекста исследуемой проблемы, акцентируя внимание на исходном состоянии региона после войны.

В первом параграфе «Демографические последствия войны и проблемы адаптации к мирной жизни» рассматривается социально-демографическая характеристика края: масштабы потерь, изменение демографической картины населения в процессе послевоенных миграций.

Полученные в распоряжение историков секретные материалы о демографическом составе населения после войны не прояснили ситуацию в полной мере. В результате военных потерь население края сократилась как минимум на 500 тыс. человек (18%). Проблема выходит за рамки войны и охватывает весь послевоенный период. Демографическое «эхо войны» сказывалось в течение полувека после Победы. Это выразилось в деформации половозрастного состава жителей, повышенной смертности инвалидов, безбрачии и бездетности женщин. В начале 1950-х гг. численность населения края приблизилась к довоенному уровню (в 1939 г. - 3 млн. 179 тыс. человек, 1951 - 2 млн. 925,5 тыс.). На рубеже 1954-55 гг. СССР восстановил довоенную численность населения.

Композицию послевоенного общества пополнили социальные группы, рожденные войной. Крупный миграционный поток составили реэвакуированные. В основном реэвакуация была завершена в 1943-45 гг., но частично продолжалась после войны. Существенно изменила демографическую картину края демобилизация советских воинов в 1945-48 гг. К 30 декабря 1945 г. на Кубань прибыли 116,7 тыс. человек, 1 августа 1946 г. – 195,1. Процессы реэвакуации и демобилизации в Краснодарский край (численность, состав, динамика) нуждаются в специальном изучении.

Другую социальную категорию послевоенного общества составили репатрианты и советские перемещенные лица. До сих пор дискуссионным остается вопрос об общем числе советского гражданского населения (в том числе кубанцев), угнанного в Германию и другие страны. На 15 августа 1947 г. в распоряжении переселенческого отдела крайисполкома были следующие данные: за период оккупации с территории края насильственно угнано 130 521 человек (большинство - в Крым). К августу 1947 г. возвратились в край 87 тыс. человек, не вернулись - 43 тыс. В 1945 г. приемно-распределительным пунктом ст. Кавказской было принято, по подсчетам автора, 6,7 тыс. кубанцев, репатриированных из Европы. Возвращались сограждане и морским путем в порты Новороссийска и Темрюка, однако эти данные не выявлены. Период массовой репатриации завершился в первой половине 1946 г.

После войны в Краснодарский край осуществлялась репатриация людей, которые эмигрировали в разное время из царской России (старообрядцы–липоване из Румынии), переселенцы из Польши, принявшие советское гражданство. Происшедшие в результате войны территориальные изменения в СССР и РСФСР повлекли за собой сложную проблему «переселенцев» жителей Кубани (в Крым, Сахалин, область Кенингсберга и др.). Кроме того, в результате этнических депортаций в военное и послевоенное время сократилась численность некоторых, традиционно проживавших в крае этносов (немцев, греков и др.). Влияние этих процессов на демографические изменения в крае нуждается в изучении.

Трудно проходила адаптация демобилизованных, особенно инвалидов. Не все успешно справлялись с реабилитацией в условиях мирного периода. Для многих поиск идентичности осложнялся потерей здоровья, близких, психологическими травмами, жесткой социально-экономической реальностью. Краснодарский край занимал 41-е место в СССР по трудоустройству инвалидов. Поиск работы для них превращался в проблему, многим приходилось приобретать другие профессии. Сложно было трудоустроиться в сельской местности (в колхозах предполагался в основном физический труд).

В условиях «холодной войны» усилились подозрения по отношению к бывшим военнопленным и репатриантам. Они в послевоенном обществе имели низкий социальный статус и подвергались дискриминации при устройстве на работу, учебу, вступлении в партию. Если трагедия советских военнопленных, которых все годы войны считали едва ли не изменниками родины, дошла ныне до общественного сознания, то история «остарбайтеров» остается мало изученной.

Во втором параграфе «Проблемы восстановления народного хозяйства» рассматривается социально-экономическая характеристика края: причиненный войной материальный ущерб и проблемы восстановления народного хозяйства. Государственная программа восстановления экономики Кубани была утверждена партийно-правительственными постановлениями в 1943 г. Приоритетными направлениями являлись сельское хозяйство (восстановление МТС, колхозов, совхозов, возвращение эвакуированного скота), а также транспортная, топливно-энергетическая, пищевая, строительная промышленность. Работы велись с участием воинских частей, мобилизации населения проходили по законам военного времени. В 1943-45 гг. многие индустриальные и сельскохозяйственные объекты края были возрождены, выпуск валовой продукции промышленности составил около трети довоенного уровня.

Пятилетний план развития народного хозяйства СССР на 1946-50 гг. намечал полное восстановление разрушенных промышленных и сельскохозяйственных объектов Кубани, железнодорожного транспорта, строительство 22 новых предприятий. Восстановление экономики края в целом завершилось в начале 1950-х гг. Широко использовался метод «народной стройки». Каждый житель Краснодара должен был отработать за год в нерабочее время на субботниках 80 часов. Власть активно использовала мобилизационный потенциал общества в своих целях, при этом дистанцировалась от социальных программ (строительства гражданского жилья, улучшения материально-бытовых условий населения). Постановлением СНК СССР от 1 ноября 1945 г. Краснодар и Новороссийск были включены в список 15 городов РСФСР, подлежащих первейшему восстановлению. Города края не были на лидирующих позициях по темпам восстановления. Причиной отставания был дефицит квалифицированных кадров. Строители неохотно вербовались на стройки из-за плохих условий общежитий и качества питания. Ряд объектов восстанавливался трудом репатриантов, заключенных и военнопленных. В Краснодарском крае в 1945 г. находились два лагеря НКВД военнопленных общей численностью 22,9 тыс. человек и 3 лагеря заключенных (19,5 тыс.). В то же время привлечение труда спецконтингента не снимало проблему дефицита рабочих рук.

Темпы восстановления отличались неравномерностью. Среди промышленных объектов наметились передовики и аутсайдеры. К числу первых принадлежала отрасль энергетики, которую развивали особенно интенсивно, а также нефтяная, машиностроительная промышленность, отставали - пищевая, строительная. Технической модернизации промышленности страны способствовало возвращение в СССР имущества, вывезенного во время войны, а также репарации. Краснодарский край получил из Германии 5986 вагонов трофейного оборудования на сумму 106 млн. руб.

Проблемы региона встраивались в общероссийский политический контекст. От кубанцев вновь потребовалось напряжение духовных и физических сил, мобилизация эмоциональных ресурсов для решения поставленных задач.

Во второй главе «Кризисная ситуация в 1946-1947 гг. и общественные настроения» воспроизведены проблемы жизни селян и горожан края в контексте социально-экономического кризиса в 1946-47 гг., проанализированы общественные настроения. Один из самых сложных периодов послевоенного времени исследуется не только из-за влияния на общество острых социальных катаклизмов (голода), экономических пертурбаций (отмены карточной системы, денежной реформы) и политических изменений (начала «холодной войны»), но и потому, что кубанцы продемонстрировали приспособляемость, сопротивляемость и опыт выживания, приобретенные в годы войны.

В первом параграфе «Продовольственный кризис: причины и опыт преодоления» анализируется комплекс причин продовольственного кризиса 1946-47 гг., масштаб и опыт его преодоления. В послевоенный период в сельском хозяйстве края на треть уменьшились трудовые ресурсы, техника, посевные площади. Однако обязательные госпоставки исчислялись почти со всей колхозной земли и личных хозяйств крестьян. Правительство наметило Кубани в 1946 г. завышенный план в 74,9 млн. пудов хлеба. Руководство края предлагало реальный максимум (67,8 млн. пудов). Но поставки не сократили, а дополнительно увеличили на 8 млн. пудов. Опустошив колхозные амбары, Краснодарский край сдал государству хлеба больше всех областей на Северном Кавказе - 64,9 млн. пудов, в том числе из личных запасов колхозников. В 1946 г. в стране из-за засухи хлеба собрали всего 78,8 % к плану. В то же время эшелоны с зерном шли к геополитическим союзникам. Курс на закрепление международных успехов был предпочтительнее, чем сохранение приемлемого уровня жизни своего народа. Внеэкономическое изъятие продовольственных ресурсов из колхозов и личных запасов крестьян стало главной причиной продовольственного кризиса 1946-47 гг. и голода в деревне.

С осени 1946 г. началось сокращение норм потребления хлеба населением Кубани, растянувшееся практически на целый год (повышение цен на хлеб, понижение пайковых норм). В результате секретного партийно-правительственного постановления от 27 сентября 1946 г. в Краснодарском крае сняли со снабжения пайковым хлебом 543,6 тыс. человек (в стране - 27 млн.). В сельской местности провели 85% сокращение категорий жителей, снабжавшихся хлебом (колхозники не учитываются, они никогда не снабжались пайковым хлебом), в городах – 25%. В октябре отпуск хлеба населению края по сравнению с сентябрьским фондом уменьшился на 42,5%.

Продовольственный кризис выпукло проявился в сельской местности, т.к. ресурсы обеспечения колхозников были ограничены (денежные выплаты на трудодни исчислялись копейками, продукты - граммами). Усугубилась ситуация в районах, разоренных войной, а также не связанных с зерновым хозяйством. Здесь селяне голодали или существовали на грани голода. В тяжелом положении оказались вдовы с детьми, инвалиды, многосемейные, которые не могли полноценно трудиться. На Кубани было зарегистрировано 23 тыс. больных дистрофией. 20 тыс. детей перестали посещать школу. Речь шла не о выполнении программы всеобуча, а об элементарном выживании.

Колхозные кассы взаимопомощи пустовали. Райсобесы оказывали помощь страдающим от голода - создавали временные столовые, выдавали единовременные пособия семьям погибших воинов, инвалидам. Рабочие и служащие отчисляли 1-2-х-дневный заработок в денежный фонд государственного обеспечения. Правительственная помощь предоставлялась в минимальном объеме и не могла радикально изменить ситуацию. В целом селянам было выделено 809 т зерна за счет госсуд. При этом Кубань хранила стратегические запасы зерна на своей территории (до 40 тыс. т), из глубинных пунктов исправно поставляла его не только в другие регионы страны (в ноябре 1946 г. - январе 1947 г. 164 тыс. т зерна, в апреле – 25,1 тыс. т), но и за границу.

Жители городов Кубани менее напряженно перенесли продовольственный кризис. Рабочие, служащие и члены их семей гарантированно снабжались хлебом через предприятия. Хлеб экономили за счет нетрудоспособных иждивенцев. В тяжелом положении оказались низкооплачиваемые рабочие и служащие, учащиеся РУ, ФЗО, студенты. Кризис продовольствия стимулировал расширение кооперативной торговли, общепита. Но в экономике товарного дефицита потребительский рынок насыщался медленно. Кооперативные и рыночные товары были не по карману большей части горожан.

Во втором параграфе «Социальные последствия голода» анализируются последствия продовольственного кризиса 1946-47 гг. на Кубани. Призрак голода летом 1946 г. вызвал бегство людей из неурожайных районов страны на Кубань. Из Краснодара в 1947 г. было удалено 15 тыс. приезжих. Увеличилась беспризорность: в 1946 г. детские приемники края приняли 6 тыс. детей, в 1947 - более 12 (в основном из сельской местности). Подростки бежали из детских домов, ФЗО и РУ. К зиме количество беспризорников в ДПР края превышало норму в 3-4 раза. Создалось тяжелое положение с их размещением, питанием и вещевым снабжением. Трудоустроить подростков из пенитенциарных учреждений было проблемой из-за отсутствия жилья и питания. Дело дошло до прокурорской проверки и вмешательства крайкома, в результате чего часть детей была устроена на предприятия, под патронат и опеку, в ФЗО, в детские дома (они были переполнены - 10 тыс. детей, сверх - 1,3 тыс. из семей «впавших в нужду» колхозников).

Последствием голода было увеличение смертности населения. В 1947 г. в СССР был зарегистрирован самый высокий за десятилетие 1946-56 показатель летальности - 20,3 промилле. Число жертв голода определить сложно. Демографы не могут рассчитать «нормальную» смертность из-за неординарности периода и событий, дестабилизирующих ситуацию. По примерным подсчетам только в РСФСР потери от голода в 1946-47 гг. достигли 1 млн. человек. В 1947 г. количество умерших в крае было на 50-90% больше, чем в 1946 г. В Армавире коэффициент смертности составил 24,0 (выше, чем в военные годы). В три раза в 1947 г. по отношению к 1946 г. увеличилась младенческая смертность из-за инфекционных и желудочно-кишечных болезней, вызванных условиями существования и дистрофией. Потоки голодных людей в поисках пропитания, миграции демобилизованных и реэвакуированных стали средой для распространения эпидемий. На Кубани отмечались очаги дизентерии, тифа и др.

Голод провоцировал обострение криминальной обстановки. Лишения порождали проблему выживания - голодные отнимали у голодных. Увеличение уголовной преступности в 1946-47 гг. на Кубани отмечалось в документах ЦК. В 1947 г. прошли открытые показательные процессы по делам о бандитизме (52) и вооруженных разбоях (123), осуждены 1352 человека, лишены свободы – 803. На почве дефицитной экономики выросла и «экономическая» преступность. Увеличились хищения колхозного зерна. 4 июня 1947 г. вышли Указы, предполагавшие заключение (до 25 лет) в исправительно-трудовых лагерях за хищения госимущества. Закон носил репрессивный характер, так как минимальный размер кражи не оговаривался. Это вызвало массовые осуждения на огромный срок за ничтожное количество хищений. На Кубани летом 1947 г. было проведено 130 показательных процессов, за хищение зерна привлечены к ответственности 1,1 тыс. колхозников (осуждены 575, лишены свободы - 473), в 1948 г. осуждены 5858 человек. Около 2 тыс. полусирот пополнили детские дома края, чьи родители оказались в заключении.

В третьем параграфе «Денежная реформа и отмена карточек в общественном восприятии и практиках» анализируются общественные мнения в связи с кризисной ситуацией, денежная реформа и отмена карточной системы. Сделан вывод о том, что в хлебозаготовки 1947 г. власть в очередной раз продемонстрировала способность подчинить ресурсы - экономические, человеческие - решению задач мобилизационным порядком. В связи с продовольственным кризисом появились общественные мнения, которые не совпадали с официальной версией «временных трудностей». Нарекания в обществе вызывало оказание помощи хлебом советским правительством другим странам, «черный» рынок, спекуляция, тревогу вызывала международная ситуация. В то же время они не переросли в радикальный протест.

Сделан вывод о том, что денежная реформа чувствительно ударила по крестьянству. Ее конфискационный характер выразился в том, что доходы колхозников по трудодням, не оплаченные колхозами в 1945-47 гг., выплачивали в перерасчете 1:10. Отмена карточной системы, как символ военного состояния, ожидалась в обществе и была воспринята адекватно. Однако жизнь в одночасье не изменилась. Дефицит товаров как атрибут централизованной плановой экономики продолжал сказываться все послевоенное время.

В третьей главе «Общество и власть в социально-экономических и социально-политических процессах» рассмотрены практики коммуникаций колхозников, рабочих, интеллигенции с властью, жизненные стратегии, идеологические кампании, религиозная жизнь региона, электоральные практики.

В первом параграфе «Колхозники и рабочие: жизненные стратегии» в фокусе внимания - коллизии взаимоотношений колхозников, рабочих и власти в социально-экономических процессах. У колхозников они ярко проявились в налоговой сфере и отработочных повинностях. Сельхозналог, денежные займы и госпоставки для крестьян в послевоенный период были максимальными и отражали курс на экстенсивное развитие сельского хозяйства. Правительство ежегодно увеличивало сельхозналог и сокращало льготные категории населения. В 1952 г. к оплате привлекли доходы колхозников по трудодням, чего не делалось даже в годы войны. Расчет с государством стал не по силам большинству селян. Росли недоимки. В 1952 г. кубанский колхозник в среднем выплачивал заем в 304 руб. (на 83 руб. больше, чем в 1951 г. и на 169 руб. больше 1950 г.). Лишь 42% колхозников имели возможность их выплачивать. Кубанский двор ежегодно поставлял натуральный налог всеми продуктами, производимыми в личном хозяйстве: 40 кг мяса, 240-280 л молока (единоличник – 420 л), 150 штук яиц, 110 кг картофеля; зерна с 1 га пашни: колхозник - 13 кг, единоличник - 133 кг и др. Государство изымало продукты по символической цене. Однако в 1946 г. поставлять молоко и яйца обязали всех колхозников, даже не имевших скот и птицу, кроме инвалидов 1,2 групп. Вместе с тем не имели коров в начале 1950-х гг. 57,9% кубанских хозяйств. Крестьянскими стратегиями выживания были уклонение от налогов, займов, поставок, жалобы во власть.

Колхозники противодействовали внеэкономическому принуждению - уклонялись от обязательных отработочных повинностей. В Краснодарском крае не вырабатывали минимум трудодней: в 1945-53 гг. 6,8-9,5 % колхозников. За это членов артелей привлекали к суду (в некоторых районах до 50% колхозников), штрафовали, исключали из колхозов, высылали в Сибирь (по Указу от 2 июня 1948 г. было выслано 661 кубанцев и 210 членов семей). Репрессивными мерами власти хотели не только укрепить колхозную дисциплину, но и приструнить единоличников, вынудить их вступить в колхоз.

Стратегией выживания был уход крестьян из сел в города. В результате миграций численность трудоспособных колхозников только в 1952 г. сократилась в сравнении с 1951 г. на 31,9 тыс. человек. Кроме экономических, существовали и социально-психологические предпосылки миграций (дискриминационные отсутствия паспортов, оплачиваемого отпуска и др.).

Между тем ключевой фигурой общества был человек в рабочей спецовке. Большая часть промышленных рабочих Кубани трудилась в перерабатывающей сельхозпродукцию и нефтяной промышленности, машиностроении, на железнодорожном и водном транспорте. Переход от войны к миру знаменовался важными мероприятиями в трудовых отношениях: отменой сверхурочные работ, ограничений переходов работников с одних предприятий на другие, восстановлением 8-ми часовой рабочего дня и отпуска. В 1945-47 гг. ведомственные документы заполнили сообщения об угрозах срыва планов из-за массовой текучести кадров (70-90%), их низкой квалификации, слабой производительности труда. Большинство уходило самовольно из-за плохих материально-бытовых условий и низких зарплат (средняя зарплата рабочего на Кубани в 1945 г. была 333 руб.). В то же время, несмотря на негативные последствия текучести кадров, этот процесс свидетельствовал о наличии рынка труда в связи с демилитаризацией трудовых отношений. Наименее социально защищенными группами рабочих были молодежь и женщины малоквалифицированных профессий.

В послевоенное время продолжали действовать Указы от 26 июня 1940 г. и от 26 декабря 1941 г. об уголовной ответственности за самовольные уходы и прогулы. Только за 1946-47 гг. по Указам в крае привлекались в суд 19065 человек, были осуждены - 13454. В 1949-52 гг., когда кадровая проблема в целом была решена, в среднем за год увольнялся каждый четвертый работник. Все же полной демилитаризации трудовых отношений в послевоенный период не произошло. В условиях бытовой и материальной неустроенности рабочие выстраивали свои стратегии выживания: дезертировали, переходили на другие заводы и стройки, форсировали учебу для повышения социального статуса и др.

Во втором параграфе «Идеологические кампании 1946-1953 гг. и общество» отмечается, что, усиление идеологического контроля над обществом стало одним из ведущих направлений политики партийного руководства СССР после окончания Великой Отечественной войны. Советские воины, освободившие от фашизма Отечество и страны Европы, вернулись домой с надеждами на послабление сталинских порядков в благодарность за Победу. Чтобы нейтрализовать устремления фронтовиков к либеральным переменам и укротить ростки «брожения умов», верховная власть развернула идеологических кампании. С началом «холодной войны» (ужесточением идеологического противостояния двух политических систем) власть объявила борьбу против «раболепия и низкопоклонства» перед «иностранщиной». Средством против инакомыслия стали пропаганда советских ценностей, расширение политпросвещения. Во второй половине 1940-х гг. вышла серия идеологических постановлений ЦК в области культуры, искусства, литературы, науки. С 1948 г. борьба с «низкопоклонниками» была дополнена кампанией против «космополитов». Санкционированные центральной властью гонения против генетиков сказались в повышенном внимании к деятельности ученых-селекционеров Кубани. «Неблагонадежных» выдворяли из научных учреждений и высшей школы. Стратегией выживания у существенной когорты интеллигенции в условиях идеологического нажима было внутренне несогласие с политикой власти, двоемыслие. Идеологические кампании носили превентивный характер.

Важным критерием благонадежности жителей Кубани стало их местопребывание и деятельность во время оккупации. На основании решения VI пленума Краснодарского горкома ВКП (б) 1947 г. «О замене лиц, не внушающих делового и политического доверия» прошла чистка кадров в учреждениях города. Скомпрометированные во время оккупации были заменены «благонадежными» работниками. Это была репрессивная практика государства, так как население не по доброй воле оказалось в неволе, что нередко признавалось и самими чиновниками.

Среди политически неблагонадежных оказались иностранные граждане и граждане СССР, имевшие «внешнее» отечество. В 1949-51 гг. из Краснодарского края проводилась депортация турков, дашнаков, греков.

В третьем параграфе «Духовная и общественно-политическая жизнь» отмечается, что поликонфессиональная религиозная традиция народов Кубани обусловлена геополитическими особенностями региона. «Потепление» государственно-церковных отношений было вызвано экстремальными условиями войны, затем задачами восстановления народного хозяйства. В период оккупации количество действующих православных церквей и молитвенных домов на Кубани стихийно возросло до 239. После войны власти края поддерживали правительственный курс на либерализацию отношений с религиозными общинами. Продолжалась регистрация, освящались православные храмы. Одновременно наблюдалась мобилизация других конфессий (лютеран, иудеев, григорианской церкви). Открылись исламские общины в местах традиционного проживания адыгов. В 38 районах Кубани увеличился приток людей в сектантские общины протестантского типа. Представляя собой меньшинство, сектантские общины не были серьезной оппозиционной силой для власти. Православное большинство Кубани и верующие мусульмане в результате либеральной политики властей проявляли себя по отношению к государству почти исключительно лояльно.

В период «холодной» войны наступление на церковь было проявлением крупномасштабной кампании борьбы с инакомыслием в советском обществе. Начиная с 1948 г. все ходатайства об открытии молитвенных домов отклонялись. Общины всех конфессий закрывались под различными предлогами. Участились репрессии против верующих. Росло количество исключений из партии и комсомола за отправление религиозных обрядов. Усиливалась антирелигиозная пропаганда. Закончилась сталинская «оттепель» в отношениях с церковью.

Выборы власти являлись важным элементом общественно-политической жизни, легальным средством выражения каждым гражданином отношения к политическому курсу и лидерам. Они преподносились государством как политический праздник и адекватно воспринимались в обществе. В избирательные списки первых послевоенных выборов Верховного Совета СССР 1946 г. было внесено 1 млн. 706 тыс. кубанских избирателей (67% населения). По закону избирательным правом не пользовались люди недееспособные, судимые с лишением избирательных прав и иностранные подданные. На предвыборных собраниях жители интересовались международным положением, процедурными вопросами. На бюллетенях многие писали здравицы в честь Сталина, советских руководителей, просьбы социально-экономического характера. Высказывания «всенародного одобрения» не отражали весь спектр общественных настроений. Критические мнения и факты абсентеизма (отказа голосовать) не разглашались, т.к. противоречили концепции «морально-политического единства советского народа». Но они существовали. На каждом избирательном участке протестное голосование составляло 0,1-0,9%.

В заключении подводятся итоги исследования, главные из которых состоят в следующем.

1. Основным социально-экономическим и общественно-политическим содержанием послевоенной жизни Краснодарского края стало восстановление разрушенного хозяйства. Мобилизационные возможности государства и эмоциональный подъем народа позволили довольно быстро решить основные задачи восстановления.

2. Социально-демографический аспект демобилизации необходимо рассматривать вкупе с социально-психологическим фактором. Фронтовики постепенно вливались в гражданскую жизнь. Повзрослевшие духом, они принесли в общество надежды на послабление порядков в благодарность за Победу. Процесс реабилитации, привыкания к мирной жизни протекал трудно. В сознании многих наблюдалось рассогласование между всколыхнувшимися гражданскими чувствами необходимости родине во время войны и реальностью мирного периода. Все же большинство воспринимало послевоенные трудности, как данность, в которой предстояло жить.

3. Историки задавались вопросом, возможна ли была прогрессивная трансформация общества после Победы? Могли ли фронтовики реализовать потенциал свободы, который они несли в себе? Автор присоединяется к выводу, что едва ли. Большинство народа убедилось в прочности советской системы. После Победы она окрепла, распространила влияние за пределы страны.

4. К началу восстановительного этапа кубанские колхозы остро нуждались в государственной помощи. Но государство изымало из кубанской станицы не только весь прибавочный продукт, но и часть необходимого. Первопричина социально-экономического кризиса 1946-47 гг. коренится в политической сфере. Обслуживание потребностей военно-промышленного комплекса, фундамент которого закладывался в 1945-53 гг., превратился в главную цель функционирования СССР. Ограниченность производства товаров народного потребления, разоренное сельское хозяйство, низкий уровень жизни людей – все это следствие необходимости высвободить финансовые средства для противостояния в «холодной войне» с западными странами.

5. Крестьянский мир всегда ощущал грань, за которой разрушалась его самостоятельность. Попытки государства управлять деревенской жизнью административными методами наталкивались на противодействие колхозников. С середины 1940-х гг. среди них нарастают общественная апатия, нелояльные настроения. Вслед за другими историками, автор считает, что в то же время этот феномен являлся лишь частью многообразных общественных отношений. При всех объективных сложностях колхозники производили продукцию для общегосударственных и личных нужд. Значение их социального протеста состояло в том, что он выступал регулятором социально-экономической и общественно-политической жизни общества. И именно он побудил политическое руководство страны стимулировать аграрные реформы в последующем.

6. В процессе демилитаризации общества осуществлялась либерализация труда рабочих на производстве. В отношениях власти и рабочих в 1945-53 гг. обнаружено сочетание форм принуждения, морального и материального поощрения, направленных на достижение максимальных производственных результатов и дисциплины. Государство смягчило практику жестких мер за опоздания и прогулы, введя товарищеские суды на предприятиях. Но не решилось на полную демилитаризацию трудовых отношений, создание экономических рычагов воздействия. Трудности в кадровом вопросе свидетельствовали о необходимости изменения хозяйственной модели в СССР.

7. Диссертант согласен с авторами, считающими, что исторический этап 1945-53 гг. следует квалифицировать как исключительно важный для формирования идеологической составляющей композиции советской системы в целом. Главной идеей эпохи и общественно-политической жизни являлся вопрос о строительстве коммунизма. Решение его Сталин напрямую связывал с задачами укрепления государственной власти и армии. Патриотом назывался тот, кто разделял цель и деятельность партии по созданию будущего.

8. В целом общество поддерживало власть и принимало активное участие в общественно-политической жизни. И диктовалось это не страхом, а верой во власть и партию. Многие были воспитаны в советском обществе, что предопределило общее согласие со сталинским руководством и политический конформизм. Часть общества воспринимала идеологические требования системы как неизбежность, компромиссно исполняла ее требования. Реальной политической оппозиции у власти не было. Репрессии 1948-52 гг. против всех социальных слоев и групп общества объясняются желанием Сталина подавить тенденцию демократических настроений, усилить государственную и личную власть.

9. В 1945-48 гг. пришла более взвешенная религиозная политика. Конфессии использовались государством в прагматических целях – для восстановления хозяйства. Наступление на церковь в 1948-53 гг. было проявлением кампании борьбы с инакомыслием в обществе. Вопреки негласным запретам власти не удалось установить контроль над духовной жизнью населения Кубани.

10. Электоральные практики показали, что не все население Кубани было лояльно власти, о чем свидетельствует протестное голосование и абсентеизм. По мнению автора, эти факты можно объяснить теорией относительной депривации – состоянием неудовольствия части общества, вызванного расхождением между реальным и ожидаемым состоянием качества жизни, к которому оно стремилось. В условиях политического контроля способом выживания становилась аполитичность, или показная ритуальная активность.

Итак, для большинства населения Кубани период послевоенного мира в смысле выживания оказался не менее сложным, чем время войны. Специфика развития советского общества в тот период была в том, что оно испытывало жесткое экономическое и политическое давление со стороны власти. В результате этого удовлетворение результатами восстановления смешивались у жителей Кубани с негативными реакциями. Рассогласование социально-экономических и культурно-нравственных процессов сдерживало эффективное развитие общества. Но его духовный потенциал аккумулировался в ожидании перемен.

Основные положения диссертации изложены в работах:

1. Стругова, М.Р. Идеологические кампании 1946-1953 гг. в Краснодарском крае / М.Р. Стругова // Культурная жизнь Юга России: Региональный научный журнал. Краснодар, 2006. .№4. С.48-53. (0,8 п. л)

2. Стругова, М.Р. Из истории послевоенной станицы (к 50-летию со дня принятия Указа 2 июня 1948 г.) / М.Р. Стругова // Древности Кубани. Вып. 9. Краснодар: КГИАМЗ, 1998. С.49-55. (0,6 п.л.)

3. Стругова, М.Р. Деятельность приемно-распределительного пункта станции Кавказская по приему репатриантов в Краснодарский край в 1945-1946 гг. / М.Р. Стругова // Победа в Великой Отечественной войне и патриотические традиции России: тезисы научно-практической конференции. Краснодар. 2000. С.81-85. (0,2 п.л.)

4. Стругова, М.Р. Репатриация советских граждан в Краснодарский край в 1945-1946 гг. / М.Р. Стругова // Голос минувшего. Кубанский исторический журнал. Краснодар, 2000. №3-4. С. 47-52. (0,8 п.л.)

5. Стругова, М.Р. Краснодарский драмтеатр в эпоху борьбы с космополитизмом / М.Р. Стругова // Вторые кубанские литературно-исторические чтения. / Науч. ред. В.К. Чумаченко. Краснодар: НИЦ КГУКИ, 2000. С.162-165. (0,2 п.л.)

6. Стругова, М.Р. 1946-1947 гг. на Кубани: голод или «временные перебои с хлебом?» / М.Р. Стругова // Третьи литературно-исторические чтения. Материалы научно-теоретической конференции / Науч. ред. В.К. Чумаченко. Краснодар: НИЦ КГУКИ, 2001. С.226-246. (1,3 п.л.)

7. Стругова, М.Р. К вопросу о сельскохозяйственном налоге на личные приусадебные хозяйства крестьян в Краснодарском крае в 1946-1953 гг. / М.Р. Стругова // Музейный вестник. Краснодар: КГИАМЗ, 2001. С.132-144. (0,5 п.л.)

8. Стругова, М.Р. К вопросу о социально-экономических последствиях войны на Кубани (был ли голод в 1946-1947 гг.?) / М.Р. Стругова // Россия в войнах XX века: материалы научно-практической конференции. Краснодар, 2001. С.169-174. (0,2 п.л.)

9. Стругова, М.Р. К вопросу использования труда военнопленных Второй мировой войны в восстановлении края / М.Р. Стругова // Россия в войнах XX века: материалы научно-практической конференции. Краснодар, 2001. С. 165-168. (0,2 п.л.)

10. Стругова, М.Р. Кубань послевоенная: 1949-1952. (К 100-летию со дня рождения Н.Г. Игнатова) М.Р. Стругова // Люди – гордость твоя, Кубань. Краснодар: Администрация Краснодарского края, 2001. С.7-18. (0,8 п.л.)

11. Стругова, М.Р. Обязательные поставки сельхозпродукции в Краснодарском крае (1946-1953) / М.Р. Стругова // Историко-археологический альманах. Армавир, М., 2002. Вып.8. С.184-188. (0,4 п.л.)

12. Стругова, М.Р. Штрихи крестьянской психологии «выживания»: социальный протест кубанского крестьянства в послевоенное время / М.Р. Стругова М.Р. // Особенности историко-психологического исследования: материалы 1 межрегионального рабочего семинара по истории психологии. Краснодар: МНЦИПИ, 2002. С.159-164. (0,4 п.л.)

13. Стругова, М.Р. Социально-экономическое положение колхозников Кубани в послевоенный период (голод 1946-1947 гг.) / М.Р. Стругова // Крестьяноведение – V. Социокультурные аспекты по материалам Всероссийской научно-практической конференции. Декабрь 2001 г. М., Краснодар, 2002. С.107-120. (0,5 п.л.)

14. Стругова, М.Р. Продовольственная ситуация на Кубани в 1947 г. / М.Р. Стругова // Четвертые кубанские литературные чтения / Науч. ред. В.К. Чумаченко. Краснодар: НИЦ КГУКИ, 2003. С.136-156. (1,3 п.л.)

15. Стругова, М.Р. Практика применения указов от 15 апреля 1942 года и от 4 июня 1947 года на Кубани в 1946-47 годах / М.Р. Стругова // Древности Кубани. Вып. 20. Краснодар: КГИАМЗ, 2003. С.23-34. (0,7 п.л.)

16. Стругова, М.Р. Краснодар послевоенный: проблемы продовольствия / М.Р. Стругова // Екатеринодар-Краснодар. 1793-2003. Вчера. Сегодня. Завтра: тезисы научно-практической конференции. Краснодар: Фирма НСС, 2003. С.99-102. (0,3 п.л.)

17. Стругова, М.Р. Настроения селян и горожан в связи с острой социальной ситуацией с хлебом на Кубани в 1946-1947 гг. / М.Р. Стругова // Historia Caucasica: региональный исторический сборник научных статей. Вып.1. Краснодар: КГИАМЗ, 2004. С. 46-56. (1 п.л.)

18. Стругова, М.Р. Демобилизация воинов в Краснодарский край 1945-1948 гг.: адаптация к мирной жизни / М.Р. Стругова // Российское общество и войны XX века: материалы Всероссийской научно-практической конференции. Краснодар: Кубанькино, 2004. С.226-231. (0,5 п.л.)

19. Стругова, М.Р. Социальная катастрофа – голод на Кубани в 1946-1947 гг. / М.Р. Стругова // Historia Caucasica: региональный исторический сборник научных статей. Вып.2. Краснодар: КГИАМЗ, 2004. С. 48-56. (0,5 п.л.)

20. Стругова, М.Р. Кубанская станица после окончания Великой Отечественной войны: социально-экономическая ситуация и общественные настроения / М.Р. Стругова // Российское село в XXI веке: проблемы и перспективы: первая Всероссийская конференция по социологии села. Т.3. М., Краснодар: КубГау, 2004. С.339-356. (0,4 п.л.)

21. Стругова, М.Р. Денежная реформа 1947 г. в Краснодарском крае / М.Р. Стругова // Социально-психологические и экономические аспекты развития социальной сферы Краснодарского края в современных условиях: межвузовская научно-практическая конференция. Краснодар, 2004. С.325-331. (0,4 п.л.)

22. Стругова, М.Р. Детские дома Краснодарского края 1942-1949 гг. / М.Р. Стругова // Великая Отечественная война в контексте истории XX века: материалы международной научно-практической конференции. Краснодар: Кубанькино, 2005. С.282-286. (0,2 п.л.)

23. Стругова, М.Р. Сельские учителя Краснодарского края: стратегии выживания в послевоенный период / М.Р. Стругова // Historia Caucasica: региональный исторический сборник научных статей. Вып.5. Краснодар: КГИАМЗ, 2005. С.77-83. (0,6 п.л.)

24. Стругова, М.Р. Советская демократия в восприятии избирателей Кубани в послевоенный период / М.Р. Стругова // Власть и общество в России: опыт истории и современность. 1906-2006: материалы Всероссийской научно-практической конференции. Краснодар, 2006. С.303-306. (0,2 п.л.)

25. Стругова, М.Р. Ожидания и реальность: восприятие кубанцами отмены карточной системы в 1947 г. / М.Р. Стругова // Человек на исторических поворотах XX века / Под ред. А.Н. Еремеевой, А.Ю. Рожкова. Краснодар: Кубанькино, 2006. С.226-232. (0,3 п.л.)

26. Стругова, М.Р. К вопросу о мусульманских общинах в Краснодарском крае в 1945-1953 гг. / М.Р. Стругова // Власть и общество: национальная политика и межэтнические отношения (исторический опыт и современность) 1906-2006: материалы краевой научно-практической конференции. Краснодар, 2006. С.241-246. (0,2 п.л.)

27. Стругова, М.Р. Жизненные стратегии рабочих Краснодарского края в послевоенный период (1945-1953 гг.) / М.Р. Стругова // Вестник архивиста Кубани. Краснодар, 2006. №1. С.71-77. (0,4 п.л.)

[1] Советская жизнь. 1945-1953. М., 2003. С.5,6.

[2] Íàâîçîâà Ô.Â. Êðàñíîäàðñêèé êðàé. Êðàñíîäàð, 1951.

[3] Ñàâèöêèé À.À. Ïàðòèéíàÿ îðãàíèçàöèÿ Êðàñíîäàðñêîãî êðàÿ â áîðüáå çà âîññòàíîâëåíèå è äàëüíåéøåå ðàçâèòèå íàðîäíîãî õîçÿéñòâà â ïîñëåâîåííûé ïåðèîä (1946-1950 ãã.): äèñ. ...êàíä. èñò. íàóê. Ì., 1951.

[4] Ñèìîíîâ Ï. Îðäåíà Ëåíèíà ñîâõîç «Êóáàíü». Êðàñíîäàð, 1948; Ïðóäíèêîâ È.À. Ñîâõîç «Êóáàíü». Ì., 1950; Òðîôèìåíêîâ Í.È, Êóðàêèí Ô.Í. Ñîâõîç «Êóáàíü». Ì., 1954; Ðåäüêèí Í.Å., Áà÷óðèí Â.Ê. Êîëõîç «Ïóòü ê êîììóíèçìó». Êðàñíîäàð, 1954; Êëèìåíòîâ Á.Â. Ìíîãîîòðàñëåâîé êóáàíñêèé êîëõîç (ñåëüõîçàðòåëü èì. Áóäåííîãî, Áðþõîâåöêèé ðàéîí). Ì., 1953.

[5] Ïèðîæêîâà À.Ñ. Áîðüáà àäûãåéñêîé ïàðòèéíîé îðãàíèçàöèè çà âîññòàíîâëåíèå è ðàçâèòèå ïðîìûøëåííîñòè â ãîäû 4-é ïÿòèëåòêè (1946-1950 ãã.) // Ó÷åíûå çàïèñêè ÀÃÏÈ. Âûï.1 Ìàéêîï, 1962. Ñ.147-170; Èâàíîâ Ã.Ï. Èç èñòîðèè âîññòàíîâëåíèÿ ïðîìûøëåííîñòè è òðàíñïîðòà Êðàñíîäàðñêîãî êðàÿ ïîñëå èçãíàíèÿ íåìåöêî-ôàøèñòñêèõ îêêóïàíòîâ (1943-1945 ãã.) // Òðóäû ÊÏÈ. Âûï. XXXIII. Êðàñíîäàð, 1963. Ñ.71-90.

[6] Êóáàíü çà 50 ñîâåòñêèõ ëåò. Êðàñíîäàð, 1967; Î÷åðêè èñòîðèè Àäûãåè. Ò.2. Ñîâåòñêèé ïåðèîä / Ðåä. Ã.Ï. Èâàíîâ è äð. Ìàéêîï, 1981.

[7] Î÷åðêè èñòîðèè Êðàñíîäàðñêîé îðãàíèçàöèè ÊÏÑÑ. Êðàñíîäàð, 1966. Ñ.386-414.

[8] Среди работ выделяется коллективная монография «Кубанские станицы. Этнические и культурно-бытовые процессы на Кубани» (М., 1967).

[9] Ñîâåòñêîå îáùåñòâî: Âîçíèêíîâåíèå, ðàçâèòèå, èñòîðè÷åñêèé ôèíàë / Ïîä ðåä. Þ.À. Àôàíàñüåâà è Â.Ñ. Ëåëü÷óêà:  2-õ ò. Ò.2. Àïîãåé è êðàõ ñòàëèíèçìà. Ì., 1997; Ïèõîéÿ Ð.Ã. Ñîâåòñêèé Ñîþç: èñòîðèÿ âëàñòè. 1945-1991 ãã. Ì., 1998; Äàíèëîâ À.À., Ïûæèêîâ À.Â. Ðîæäåíèå ñâåðõäåðæàâû. ÑÑÑÐ â ïåðâûå ïîñëåâîåííûå ãîäû. Ì., 2001.

[10] Зубкова Е.Ю. Общественные настроения в послевоенной России, 1945-1953 гг.: дис... д-ра ист. наук. М., 2000; Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. М., 2000; Общество и реформы. М., 1992; Мир мнений советского человека. 1945-1953 гг. // Отеч. история. 1998. №3. С.25-38; №4. С.99-108.

[11] Àíäðååâ Å.Ì., Äàðñêèé Ë.Å, Õàðüêîâà Ò.Ë. Íàñåëåíèå Ñîâåòñêîãî Ñîþçà. 1922-1991. Ì., 1993. Ñ. 73-80; Ñ.618; Èñóïîâ Â.À. Äåìîãðàôè÷åñêèå êàòàñòðîôû è êðèçèñû â Ðîññèè â ïåðâîé ïîëîâèíå XX âåêà. Íîâîñèáèðñê, 2000; Íàñåëåíèå Ðîññèè â XX âåêå. Ò.2. 1940-1959. Ì., 2001. è äð.

[12] Êóçíåöîâà Í.Â. Äåìèëèòàðèçàöèÿ òðóäîâûõ îòíîøåíèé â ïðîìûøëåííîñòè â 1945-1953 ãã. (íà ìàòåðèàëàõ îáëàñòåé Íèæíåé Âîëãè) // Ðîññèéñêîå îáùåñòâî è âîéíû XX âåêà. Êðàñíîäàð, 2004. Ñ.183-186; Ìàðêåâè÷ À.Ì., Ñîêîëîâ À.Ê. «Ìàãíèòêà áëèç Ñàäîâîãî êîëüöà»: Ñòèìóëû ê ðàáîòå íà Ìîñêîâñêîì çàâîäå «Ñåðï è ìîëîò», 1883-2001. Ì., 2005.

[13] Øêàðîâñêèé Ì.Â. Ðóññêàÿ ïðàâîñëàâíàÿ öåðêîâü ïðè Ñòàëèíå è Õðóùåâå (ãîñóäàðñòâåííî-öåðêîâíûå îòíîøåíèÿ â ÑÑÑÐ Â 1939-1964 ãîäàõ). Ì., 1999; Âàñèëüåâà Î.Þ. Ðóññêàÿ ïðàâîñëàâíàÿ öåðêîâü â ïîëèòèêå ñîâåòñêîãî ãîñóäàðñòâà â 1943-1948 ãã. Ì., 1999; ×óìà÷åíêî Ò.À. Ãîñóäàðñòâî, ïðàâîñëàâíàÿ öåðêîâü, âåðóþùèå. 1941-1961 ãã. Ì., 1999.

[14] Èñòîðèÿ ñîâåòñêîãî îáùåñòâà: Ïðîáëåìû. Ëþäè: Ìàòåðèàëû ê èçó÷åíèþ. Êðàñíîäàð, 1991. ×.2. 1929-1953. Âûï.1,2; Èñòîðèÿ Êóáàíè. XX âåê: Î÷åðêè. / À.Ì Àâðàìåíêî, À.Â. Áàðàíîâ, Þ.À. Áîëäûðåâ. Êðàñíîäàð, 1998; Èñòîðèÿ Êóáàíè: Êðàñíîäàðñêèé êðàé. Ðåñïóáëèêà Àäûãåÿ / Ïîä ðåä. Â.Ï. Êâàøà. Êðàñíîäàð, 2000; Ðàòóøíÿê Â.Í. Êóáàíü: 2000 ëåò èñòîðè÷åñêîãî ïóòè: õðîíèêà, ñîáûòèÿ, ôàêòû. Êðàñíîäàð, 2000; Êóáàíü â XXâåêå: îñìûñëåíèå èñòîðè÷åñêîãî ïóòè: ìàòåð. íàó÷. ñåìèíàðà. Êðàñíîäàð, 2000.

[15] Âëàñòü è îáùåñòâî â Ðîññèè: îïûò èñòîðèè è ñîâðåìåííîñòü. 1906-2006. Êðàñíîäàð, 2006; Ãîñóäàðñòâåííî-ïðàâîâàÿ ñèñòåìà Ðîññèè: èñòîðèÿ è ñîâðåìåííîñòü. Ìàéêîï, 2006.

[16] Âëàñòü è îáùåñòâî: íàöèîíàëüíàÿ ïîëèòèêà è ìåæýòíè÷åñêèå îòíîøåíèÿ (èñòîðè÷åñêèé îïûò è ñîâðåìåííîñòü). 1906-2006. Êðàñíîäàð, 2006; Ñêâîðöîâà È.Â. Íàðîäû Ñåâåðî-Êàâêàçñêîãî ðåãèîíà â Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíå: Àíàëèç ñîöèàëüíî-ýêîíîìè÷åñêèõ ïðîáëåì è ìåæíàöèîíàëüíûõ îòíîøåíèé: äèñ ... êàíä. èñò. íàóê. Êðàñíîäàð, 2004; Ìàð÷åíêî Ã.Â. Ãîñóäàðñòâåííî-íàöèîíàëüíàÿ ïîëèòèêà íà Ñåâåðíîì Êàâêàçå (1917-1945): âîåííî-èñòîðè÷åñêèé àñïåêò: äèñ ... ä-ðà èñò. íàóê. Ì., 2004.

[17] Ïðîáëåìû èñòîðèè ìàññîâûõ ïîëèòè÷åñêèõ ðåïðåññèé â ÑÑÑÐ: ìàòåðèàëû 1, 2, 3, 4 ðåãèîí. íàó÷. êîíô. Êðàñíîäàð, 2003, 2004, 2005, 2006; Ìàðòèàíîâ Â.Å. Îðãàíû ÍÊÂÄ Êðàñíîäàðñêîãî êðàÿ íàêàíóíå è â ãîäû Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíû: äèñ ... êàíä. èñò. íàóê. Êðàñíîäàð, 1999; Õà÷åìèçîâà Å.Õ. Îáùåñòâî è âëàñòü â 30-40-å ãã. XX â.: ïîëèòèêà ðåïðåññèé: íà ìàòåðèàëàõ Êðàñíîäàðñêîãî êðàÿ: äèñ ... êàíä. èñò. íàóê. Ìàéêîï, 2004.

[18] Ðîññèéñêîå ñåëî â XXI âåêå: ïðîáëåìû è ïåðñïåêòèâû. Ì., Êðàñíîäàð, 2004. Ò.1-3.

[19] Å.Ô. Êðèíêî ïðîàíàëèçèðîâàë òåíäåíöèè è ýâîëþöèþ ïðîáëåìû â èñòîðèîãðàôèè ðàáîò ó÷åíûõ Ñåâåðî-Çàïàäíîãî Êàâêàçà (Ñåâåðî-Çàïàäíûé Êàâêàç â ãîäû Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíû: ïðîáëåìû èñòîðèîãðàôèè è èñòî÷íèêîâåäåíèÿ. Ì., 2004. Ñ.190-210.)

[20] Øèøêèí Â.Ï. Òðóäîâîé ïîäâèã íàðîäîâ Ñåâåðíîãî Êàâêàçà â ïåðèîä âîññòàíîâëåíèÿ è ðàçâèòèÿ íàðîäíîãî õîçÿéñòâà (1943-1953 ãã.) (íà ìàòåðèàëàõ Ñòàâðîïîëüñêîãî, Êðàñíîäàðñêîãî êðàåâ, Êàáàðäèíî-Áàëêàðñêîé ÀÑÑÐ): äèñ ... êàíä. èñò. íàóê. Êàðà÷àåâñê, 1999;. Ñåëþíèí Â.À. Ïðîìûøëåííîñòü è òðóäÿùèåñÿ Þãà Ðîññèè â âîéíå 1941-1945 ãã. Ðîñòîâ-í/Ä., 1997; Ñåëþíèíà Í.Â. Âîäíûé òðàíñïîðò Þãà Ðîññèè, 1941-1945 (íà ìàòåðèàëàõ Ðîñòîâñêîé îáëàñòè è Êðàñíîäàðñêîãî êðàÿ): àâòîðåô. äèñ ... êàíä. èñò. íàóê. Ìàéêîï, 2002.

[21] Натолочная О.В. Сочи и сочинцы после Великой Отечественной войны: проблемы социально-экономического и культурного развития курорта (1945-1953 гг.): дис … канд. ист. наук. Краснодар, 2005.

[22] Êðèâîäåä Â.Â. Êóëüòóðíîå è ñîöèàëüíîå ðàçâèòèå êóáàíñêîãî êðåñòüÿíñòâà (1945-1959). Êðàñíîäàð,1998.Ñ.99.

[23] ×àéêà Å.À. Ñîöèàëüíàÿ ïîëèòèêà ñîâåòñêîãî ãîñóäàðñòâà íà ñåëå 1945-1965 ãã. (íà ìàòåðèàëàõ Êðàñíîäàðñêîãî, Ñòàâðîïîëüñêîãî êðàåâ è Ðîñòîâñêîé îáëàñòè): äèñ ... êàíä. èñò. íàóê. Àðìàâèð, 2004. Ñ.66.

[24] Êèñåëåâ À.Ê. Âëèÿíèå àäìèíèñòðàòèâíî-êîìàíäíîé ñèñòåìû íà ïðîöåññû ïîäãîòîâêè è ðàññòàíîâêè ðóêîâîäÿùèõ ïàðòèéíî-ñîâåòñêèõ êàäðîâ ñåëà â ïîñëåâîåííûé ïåðèîä 1945-1956 ãã. (íà ìàòåðèàëàõ Ñòàâðîïîëüñêîãî, Êðàñíîäàðñêîãî êðàåâ, Êàáàðäèíî-Áàëêàðñêîé ÀÑÑÐ): äèñ ... êàíä. èñò. íàóê. Ñòàâðîïîëü, 1991.Ñ.111, 113-118.

[25] Èñòîðèÿ ñåëüñêîãî õîçÿéñòâà è êðåñòüÿíñòâà Àäûãåè (1870-1993). Ìàéêîï, 1994; Äåðáå Á.Ñ. Êàäðîâàÿ ïîëèòèêà ãîñóäàðñòâà â ïåðèîä âîññòàíîâëåíèÿ è ðàçâèòèÿ ñåëüñêîãî õîçÿéñòâà (1945-65 ãã.): îïûò è óðîêè (íà ìàòåðèàëàõ Àäûãåè): àâòîðåô. äèñ ... êàíä. èñò. íàóê. Ìàéêîï, 2002. Ñ.24,17; Êèðè÷åíêî Î.È. Èñòîðè÷åñêèå óñëîâèÿ ïðîâåäåíèÿ è ñîöèàëüíûå ïðîáëåìû àãðàðíûõ ðåôîðì 50-õ-60-õ ãã. â ÑÑÑÐ (íà ïðèìåðå ÀÀÎ): àâòîðåô. äèñ ... êàíä. èñò. íàóê. Ìàéêîï, 2004.

[26] Еремеева А.Н., Любомирская Е.О. Научный мир Кубани в контексте государственной политики послевоенных лет // Региональные исследования по отечественной истории и культуре. Краснодар, 2001. Вып.2. С.82-91; Ее же. Научная жизнь и научное сообщество Кубани в XX веке. Очерки истории. Краснодар, 2006.

[27] Ïèâåíü Â.Í. Ïàðòèéíî-ãîñóäàðñòâåííàÿ ïîëèòèêà â îáëàñòè êóëüòóðû 1941-1953 ãã.: îïûò è óðîêè (íà ìàòåðèàëàõ Þãà Ðîññèè): äèñ ... ä-ðà èñò. íàóê. Ì., 2004.

[28] Ôåôèëèí Ñ.Â. Âçàèìîîòíîøåíèÿ ãîñóäàðñòâà è ðåëèãèîçíûõ îðãàíèçàöèé â 40-õ - ñåðåäèíå 50-õ ãã. XX â. (íà ìàòåðèàëàõ Êðàñíîäàðñêîãî êðàÿ): äèñ ... êàíä. èñò. íàóê, Ìàéêîï, 2002.

[29] Dunmore Timothy. Soviet politica. 1945-1953. London, 1984; Hahn Werner O. Postwar soviet polities: The fall of Zhdanov a. the defeat of modernation. 1946-1953. London, 1982; Werth A. Russia: the postwar years. N.-Y., 1971; The impact of world war II on the Soviet Union. Rowman & Allanheld, 1985 è äð.

[30] Áîôôà Äæ. Èñòîðèÿ Ñîâåòñêîãî Ñîþçà. Â 2-õ òò. Ì., 1990; Âåðò Í. Èñòîðèÿ ñîâåòñêîãî ãîñóäàðñòâà. 1900-1991. Ì., 1992.

[31] Øòîìêà Ï. Ñîöèîëîãèÿ: Àíàëèç ñîâðåìåííîãî îáùåñòâà / Ïåð. ñ ïîëüñê. Ì., 2005. Ñ.456.

[32] Ñîöèîëîãèÿ / Ïîä ðåä. À.Í. Åëñóêîâà. Ìèíñê, 2000. Ñ.79-90; Àëåêñååâ Ï.Â. Ñîöèàëüíàÿ ôèëîñîôèÿ. Ì., 2004. Ñ.24.

[33] Баранов А.В., Вартумян А.А. Политическая регионалистика. М., 2003. Вып.1. С.13-17.

[34] Ãîìàþíîâ Ñ.À. Ìåñòíàÿ èñòîðèÿ: ïðîáëåìû ìåòîäîëîãèè // Âîïð. èñòîðèè. 1996. ¹6. Ñ.158-163; Ìåñòíàÿ èñòîðèÿ â êîíòåêñòå ðîññèåâåäåíèÿ // Îáùåñòâ. íàóêè è ñîâðåìåííîñòü. 1996. ¹1. Ñ.61, 57; Áàðàíîâ À.Â., Âàðòóìÿí À.À. Óêàç. ñî÷. Ñ.24-25.

[35] Êîíôèñàõîð À.Ã. Ïñèõîëîãèÿ âëàñòè. 2 èçä. ÑÏá., 2004. Ñ.13.

[36] Çóáêîâà Å.Þ. Îáùåñòâåííûå íàñòðîåíèÿ â ïîñëåâîåííîé Ðîññèè... Ñ.5.

[37] Òàì æå. Ñ.7,9.

[38] Ê íèì îòíîñÿòñÿ èíôîðìàöèîííûå ñâîäêè îòäåëîâ êðàéêîìà â ÖÊ ÂÊÏ (á), äîêëàäíûå çàïèñêè èíñòðóêòîðîâ êðàéêîìà î ïîëîæåíèè â ðàéîíàõ è ãîðîäàõ, èíôîðìàöèîííûå ìàòåðèàëû è îò÷åòû ìåñòíûõ ïàðòèéíûõ îðãàíîâ, ïåðå÷íè âîïðîñîâ, çàäàâàåìûõ ñëóøàòåëÿìè âî âðåìÿ ëåêöèé è ñîáðàíèé, ìàòåðèàëû îáñóæäåíèé ïàðòèéíûõ è ïðàâèòåëüñòâåííûõ ðåøåíèé ñðåäè íàñåëåíèÿ (ñòåíîãðàììû ñîáðàíèé, èíôîðìàöèîííûå ñâîäêè, ïèñüìà), èíôîðìàöèîííûå çàïèñêè î íàñòðîåíèÿõ íàñåëåíèÿ èç îðãàíèçàöèé.

[39] Ê íèì îòíîñÿòñÿ ïðîòîêîëû çàñåäàíèé èñïîëêîìà; ïåðåïèñêà ñ Ñîâåòîì Ìèíèñòðîâ ÑÑÑÐ; äîêóìåíòû î ïðîâåðêå âûïîëíåíèÿ ïðàâèòåëüñòâåííûõ ïîñòàíîâëåíèé è ðåøåíèé ÊÈÊ; ñïðàâêè, îò÷åòû î âîññòàíîâëåíèè íàðîä­íîãî õîçÿéñòâà êðàÿ; èíôîðìàöèè ïî àäìèíèñòðàòèâíûì, ôèíàíñîâûì âîïðîñàì; îò÷åòû îðãàíîâ ïëà­íèðîâàíèÿ è ñòàòèñòèêè î ñåëüñêîì õîçÿéñòâå, ïðîìûøëåííûõ ïðåäïðèÿòèÿõ, ñòðîèòåëüñòâå, òîðãîâëå, íàðîäíîì îáðàçîâàíèè, çäðàâîîõðàíåíèè; æàëîáû è çàÿâëåíèÿ òðóäÿùèõñÿ è äð.

[40] Ñîâåòñêàÿ æèçíü….; Ñîâåòñêàÿ ïîâñåäíåâíîñòü è ìàññîâîå ñîçíàíèå 1939-1945. Ì., 2003; ÖÊ ÂÊÏ (á) è ðåãèîíàëüíûå ïàðòèéíûå êîìèòåòû. 1945-1953. Ì., 2004; Ïîëèòáþðî ÖÊ ÂÊÏ (á) è Ñîâåò Ìèíèñòðîâ ÑÑÑÐ. 1945-1953. Ì., 2002.

[41] Ïîïîâ Â.Ï. Ðîññèéñêàÿ äåðåâíÿ ïîñëå âîéíû (èþíü 1945 - ìàðò 1953). Ñá. äîê. Ì. 1993; Ãîëîñà êðåñòüÿí: ñåëüñêàÿ Ðîññèÿ â XX âåêå â êðåñòüÿíñêèõ ìåìóàðàõ. Ì., 1996; Âëàñòü è õóäîæåñòâåííàÿ èíòåëëèãåíöèÿ: Äîêóìåíòû ÖÊ ÐÊÏ (á) - ÂÊÏ (á), Â×Ê-ÎÃÏÓ-ÍÊÂÄ î êóëüòóðíîé ïîëèòèêå. 1917-1953 ãã. Ì., 1999; Öåíçóðà â Ñîâåòñêîì Ñîþçå. 1917-1991. Äîê. Ì., 2004; Êðåìëåâñêèé êèíîòåàòð.1928-1953: Äîê. Ì., 2005; Àêàäåìèÿ íàóê â ðåøåíèÿõ Ïîëèòáþðî ÖÊ ÐÊÏ (á) - ÂÊÏ (á) - ÊÏÑÑ.1922-1991 / 1922-1952. Ì., 2000. è äð.

[42] Åêàòåðèíîäàð-Êðàñíîäàð. 1793-1993. Ìàòåðèàëû ê ëåòîïèñè. Êðàñíîäàð, 1993; Ñòðàíèöû èñòîðèè â äîêóìåíòàõ Àðõèâíîãî ôîíäà Êðàñíîäàðñêîãî êðàÿ. Èñòîðèêî-äîêóìåíòàëüíûé àëüáîì. Êðàñíîäàð, 2002; Êóáàíü â ãîäû Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíû 1941-1945. Ðàññåêðå÷åííûå äîêóìåíòû. Õðîíèêà ñîáûòèé: â 3-õ êí. Êí.1: Õðîíèêà ñîáûòèé 1941-1942 ãã. Êðàñíîäàð, 2000; Êí.2. ×.1. Õðîíèêà ñîáûòèé. 1943. Êðàñíîäàð, 2003; Êóáàíü â ãîäû Âåëèêîé Îòå÷åñòâåííîé âîéíû 1941-1945. Êðàñíîäàð, 2005; Êíèãà Ïàìÿòè. Ðîññèÿ. Êðàñíîäàðñêèé êðàé. 1941-1945. Êðàñíîäàð, 1999. Ò.21. è äð.