Нефедов С.А.
В современной историографии распространено мнение, что модернизация России - создание нового государства европейского образца - началась при Петре I. Правда, иногда делаются оговорки о том, что программа преобразований была готова и до Петра, что делались первые нерешительные шаги к ее исполнению[1]. В этой статье мы постараемся показать, что историки недооценили государственных деятелей допетровской эпохи, что в действительности модернизация началась намного раньше и реформы середины XVII века не уступали по своему значению реформам Петра I.
Истоки реформ Алексея и Петра лежали в техническом и культурном превосходстве Запада, поэтому необходимо вкратце остановится на том, в чем проявлялось это превосходство и как оно воспринималось на Руси. Если говорить о технике, то крупнейшими западными достижениями того времени были изобретение доменных печей и литье чугуна, применение водяных колес на мануфактурах и создание океанских кораблей - галионов и флейтов. Эти три фундаментальных открытия определили тот триединый облик, в котором предстал перед Россией Запад: чугун и железо - это были пушки и мушкеты, это были полки нового строя, перед которыми была бессильна средневековая русская конница. Мануфактуры - это были дешевые и добротные ткани для обмундирования новой армии, стеклянная посуда, бумага и другие полезные предметы. Корабль выступал как символ торговли, это была возможность продавать свои товары и покупать мушкеты, ткани и всякие заморские «диковины».
Новые океанские парусные корабли - знаменитые флейты - были созданием голландских корабелов из Саардама. С появлением флейта стали возможны массовые перевозки невиданных прежде масштабов, и голландцы превратились в народ мореходов и купцов; им принадлежали 15 тысяч кораблей, втрое больше, чем остальным европейским народам. Началась эпоха мировой торговли, которая неузнаваемо преобразила многие государства и страны. Посредническая торговля - это был совершенно особый вид торговли, схожий с торговой интервенцией: голландцы обладали огромными капиталами и средствами давления на правительства - ведь они имели европейское оружие и господствовали на море. Таким образом, голландские купцы могли добиться торговых привилегий и в некоторых случаях получали возможность организовать крупномасштабную скупку местных товаров непосредственно у производителей. Торговая интервенция насильно приобщала народы к Мировому рынку, и Мировой рынок начинал диктовать свою волю. Влияние мировой торговли было многообразным, она позволила обеспечить хлебом население растущих промышленных городов, и она же породила развитие плантационного хозяйства и рабства в Америке - а также распространение фольварков и крепостного права в Прибалтике. Полторы тысячи голландских кораблей ежегодно вывозили из Данцига около 100 тысяч ластов хлеба; голландские купцы предлагали за этот хлеб всю роскошь Запада и Востока - и польские паны расширяли свои фольварки, гнали крестьян на барщину, вводили порядки, близко напоминавшие плантационное рабство.
Мировой рынок означал для одних рабство, а для других - процветание. Колоссальные прибыли от монопольной посреднической торговли подарили Голландии богатства, сделавшие ее символом буржуазного преуспевания. Голландия стала примером, вызвавшим подражание всей Европы, - по Европе стала распространяться волна модернизации по голландскому образцу. Каждое государство стремилось завести свой флот и вступить в торговлю с дальними странами – и конечно, без голландских посредников. В 1651 году Англия запретила ввоз в страну товаров на голландских судах, затем этому примеру последовала Франция. Министр Людовика XIV Жан-Батист Кольбер осуществил масштабную модернизацию французской промышленности по голландскому образцу, построил сотни мануфактур и создал французский флот. Распространяясь по Европе, волна модернизации по голландскому образцу достигла Пруссии и Австрии – здесь тоже строили мануфактуры и пытались создать свой флот. Далее наступала очередь России, С. М. Соловьев писал, что основное движение российской преобразовательной эпохи - это начатое Кольбером движение подражания Голландии[2].
В то время как одни страны пытались изгнать голландцев, другие старались осуществить модернизацию, используя их опыт и капиталы. Дело в том, что голландские купцы эксплуатировали не только торговые, но и промышленные возможности других стран. Они не просто покупали товары, они создавали плантации, на которых производили табак или сахарный тростник, разрабатывали рудные месторождения и строили горные заводы. В наше время эту политику назвали бы политикой привлечения иностранных инвестиций; пример такой политики показывала Швеция.
Швеция в те времена была бедной сельской страной с населением менее 1 млн. жителей; в этой стране снегов и лесов был лишь один значительный город, Стокгольм, в котором жили по большей части немецкие купцы. Швеция сохраняла патриархальные обычаи раннего средневековья: шведские крестьяне были свободными людьми, они владели землей и имели право носить оружие. Каждый зажиточный бонд мог записаться в дворянское сословие и стать рыцарем («фрельсе»); а основную часть войска составляло крестьянское ополчение - надо сказать, что Швеция была единственной страной Европы, где сохранилась всеобщая воинская повинность; по традиции, в феодальных странах война была делом рыцарей и наемников.
Швеция была богата железными и медными рудами, но до начала XVII века производство металла было невелико, а металлургическая техника была архаической. Ситуация изменилась с приходом к власти короля Густава Адольфа (1611-1632), который положил начало реформам, изменившим облик страны. Густава Адольфа (наряду с Кольбером) называют одним из основателем доктрины «просвещенного абсолютизма», он был одним из первых монархов, проводивших целенаправленную политику модернизации своей страны по голландскому образцу. Густав Адольф настойчиво приглашал в Швецию голландских капиталистов, им сдавались в аренду рудные месторождения, шахты, горные заводы и зачастую давались монопольные права на производство и вывоз железа и меди. В 1618 году крупнейший голландский финансист Луи де Геер при посредничестве горного инженера Вильяма Беше взял в аренду железные рудники Финспанга; с этого времени началась быстрая техническая модернизация шведской металлургии. Из крупнейшего металлургического центра Европы, Льежа, были выписаны сотни мастеров, которые строили большие «французские» домны и вводили «валлонскую» ковку. Одновременно другой голландский промышленник, Гуверт Силентц, модернизировал медные рудники и заводы Фалуна, обеспечив резкое улучшение качества медного литья. Необходимо подчеркнуть, что вводимая в металлургии новая технология требовала очень больших капиталовложений и ее внедрение было невозможно без привлечения иностранных капиталов и иностранных специалистов[3].
Голландские промышленники строили горные заводы в расчете на собственную прибыль, они получали эту прибыль за счет вывоза шведского металла и выкованного из него оружия. Король получал свою долю прибылей в виде пошлин с экспорта - однако вскоре выяснилось, что выгода государства заключается не только в пошлинах. Улучшение качества литья послужило толчком к быстрым и решительным переменам в военном деле, к тому впечатляющему процессу, который получил название «военной революции»[4]. Эта революция была связана, прежде всего, с появлением легкой артиллерии. В прежние времена качество литья было плохим, и это вынуждало делать стенки ствола настолько толстыми, что даже малокалиберные орудия было трудно перевозить по полю боя. Французская «3-фунтовая» (стрелявшая ядрами в 3 фунта) пушка весила 30 пудов и требовала запряжки из 4 лошадей - притом, что скорострельность и боевая эффективность этого орудия были очень низкими. Густав Адольф сразу же осознал, какие перспективы открывает перед Швецией улучшение качества литья - и преступил к целенаправленным работам по созданию нового оружия. Эти работы продолжались десятки лет; были выписаны лучшие оружейники Европы; король сам давал им технические задания и проводил испытания новых орудий на полигоне близ Стокгольма. В 1626 году Мельхиор Вумбрант создал так называемую «кожаную пушку»: тонкий медный ствол обматывался канатами и закрывался кожаным чехлом; эти 3-фунтовые пушки весили 7 пудов - они были в четыре раза легче прежних орудий. Но «кожаные пушки» быстро перегревались и выходили из строя; шведские оружейники продолжали свои эксперименты, и в 1629 году было создано всепобеждающее новое оружие - «полковая пушка», «regementsstycke»[5].
В отличие от «кожаной пушки», regementsstycke представляла собой цельнолитое медное орудие - при том же 3-фунтовом калибре эта пушка имела вес в 7-8 пудов. «Полковую пушку» могла везти одна лошадь; два-три солдата могли катить ее по полю боя рядом с шеренгами пехоты - и таким образом, пехота получала постоянную огневую поддержку. Стенки ствола «полковой пушки» были настолько тонкими, что она не могла стрелять ядрами - секрет regementsstycke состоял в том, что это была первая пушка, предназначенная для стрельбы картечью. Картечь изредка использовалась и ранее, но ее применение затруднялось трудностями при заряжании. Шведские оружейники создали зарядный патрон, плотный матерчатый мешок, куда помещались картечь и порох. Благодаря применению патронов «полковая пушка» обладала невиданной скорострельностью: она делала до шести выстрелов в минуту и буквально засыпала противника картечью[6].
«Полковая пушка» стала основным оружием шведской армии в Тридцатилетней войне; каждому полку было придано несколько таких пушки. Но шведские литейщики продолжали совершенствовать свое искусство, и к середине XVII века на заводах де Геера научились отливать легкие чугунные пушки. Эти 4-фунтовые орудия имели более толстые стенки ствола и весили 16-19 пудов; чугунные пушки могли стрелять ядрами, однако для их перевозки требовалась запряжка из двух лошадей и они были менее мобильными. Но чугунные пушки были в десять раз дешевле медных, и де Геер мог отливать в год тысячи таких пушек. Швеция стала великой артиллерийской державой[7].
После изобретения regementsstycke в руках Густава Адольфа оказалось новое оружие - но нужно было создать армию, которая смогла бы использовать это оружие. Швеция была маленькой и бедной страной, в 1623 году доход королевства составлял 1,6 млн. рейхсталеров, на эти деньги можно было содержать не более 15 тысяч наемников. Естественный выход из финансовых затруднений состоял в использовании уникального шведского института - всеобщей воинской повинности. Густав Адольф упорядочил несение этой повинности, в армию стали призывать одного из десяти военнообязанных мужчин и срок службы был установлен в 20 лет. Однако, в отличие от наемников, рекруты-новобранцы представляли собой «сырой материал», поэтому приходилось уделять много времени их обучению - тем более, что их обучали новой тактике, предусматривавшей использование полковых пушек и плотного ружейного огня. Еще одной проблемой было массовое дезертирство новобранцев - естественно, что подневольные рекруты не желали проливать кровь ради завоевания заморских земель. Густаву Адольфу пришлось ввести суровый дисциплинарный устав и наказания шпицрутенами - однако дезертирство так и не удалось искоренить да конца[8].
В 1626-1630 годах Густав Адольф призвал в войска 50 тысяч рекрутов; таким образом, была создана первая в Европе регулярная армия. Однако финансовая проблема была решена лишь отчасти. Содержание постоянной армии требовало огромных затрат, и Густав Адольф испробовал различные способы решения этой проблемы. Он создавал монопольные государственные компании, строил корабли и старался наладить морскую торговлю в обход голландцев. В 1624 году король провел первую в Швеции земельную перепись и ввел поземельный налог. В Западной Европе еще не проводилось подобных переписей, и само собой напрашивается предположение, что Густав Адольф заимствовал эту идею из России. По-видимому, из России была заимствована и идея монополизации хлебной торговли: в 1629 году король скупил весь лифляндский хлеб - около 14 тысяч ластов - по назначенной им цене, а затем перепродал его в Амстердаме вдвое дороже[9].
В конце концов, Густав Адольф разрешил финансовую проблему путем чеканки медных денег с высокой номинальной стоимостью; он первый стал эксплуатировать монетную регалию, заявляя, кто деньги, каковы бы они ни были, имеют ценность только благодаря власти короля, выраженной в наложенном на монету штемпеле. Медные деньги позволили Густаву Адольфу дополнить призывные контингенты наемниками и создать невиданную по тем временам 80-тысячную армию, вооруженную полковыми пушками и облегченными мушкетами[10].
Создание легких пушек и регулярной армии породило волну шведских завоеваний. В 1630 году шведские войска высадилась в Германии, а год спустя в битве при Брейтенфельде шведские пушки расстреляли армию императора Фердинанда II. Шведы стали хозяевами Центральной Европы, за двадцать лет войны было сожжено 20 тысяч городов и деревень и погибло 2/3 населения Германии. Пожары Германии засвидетельствовали факт свершившейся «военной революции» - факт рождения регулярной армии. Как полагает Майкл Робертс, военная революция изменила весь ход истории Европы. Появление регулярных армий означало необходимость перестройки финансовой системы европейских государств, необходимость увеличения налогов, что вело к росту бюрократии и усилению королевской власти. Рождение новой армии должно было привести к утрате дворянством положения военного сословия и значительным изменениям в социальной структуре общества[11].
Естественно, что происходившие на Западе революционные перемены не могли обойти стороной Россию. Регулярная армия и Мировой рынок - это были два лика Запада, обращенные к России, это были два Вызова - и России предстояло найти Ответ.
Когда в ноябре 1631 года в Москву пришло известие о победе при Брейтенфельде, царь Михаил Федорович распорядился произвести салют и устроить народные гуляния. Швеция была союзником России в давней борьбе с Польшей, и успехи Густава Адольфа позволяли надеяться, что после быстрого окончания германской компании шведы и русские вместе обратятся против поляков. В надежде на этот союз Москва оказывала прямую поддержку Густаву Адольфу: с 1628 года русская казна беспошлинно продавала Швеции от 3 до 5 тысяч ластов хлеба в год. Разница в ценах на хлеб в России и в Европе была такова, что эта «продажа» в действительности была подарком: шведы покупали хлеб по 5-6 рейхсталеров за ласт и продавали его в Амстердаме по 75 рейхсталеров. Густав Адольф высоко ценил русскую помощь - до такой степени высоко, что предлагал царю поделиться своими военными секретами. В январе 1630 года в Москву прибыла шведская военная миссия во главе с полковником Александром Лесли (по происхождению шотландцем). В состав миссии входило 2 капитана, 3 лейтенанта и артиллерист Юлиус Коет, владевший секретом отливки полковых пушек. Михаил Федорович тепло приветствовал Лесли и одарил его дорогими подарками - и в ответ полковник предложил не более не менее, как преобразовать и перевооружить русскую армию по шведскому образцу! Побывавший в плену в Польше отец царя, патриарх Филарет, был горячим сторонником внедрения западных военных новшеств, поэтому предложение было принято без долгих раздумий. В Москве в то время было всего два пушечных мастера, поэтому не удивительно, что уже вскоре Юлиус Коет возглавил «новое пушечное дело» и отливал в Москве пушки по «немецкому чертежу». Шведы все-таки не хотели полностью раскрывать свои секреты и, хотя пушки Коета были лучше русских, он не умел отливать «regementsstycke». Густав Адольф предложил царю прислать эти пушки из Швеции, и Лесли подробно объяснил царю их преимущества. После длительного согласования планов в январе 1931 года Лесли в сопровождении двух русских послов отправился в Стокгольм. Царь просил Густава Адольфа разрешить Лесли завербовать 5 тысяч солдат и офицеров шведской службы и закупить в шведских арсеналах 10 тысяч мушкетов. Густав Адольф, конечно, не мог во время войны отпустить к царю своих офицеров, но он помог послам навербовать немецких наемников. Эти опытные солдаты и офицеры должны были обучить 10 тысяч русских солдат и вместе с ними образовать шесть пехотных полков «нового строя». Чтобы привлечь в Россию иностранных офицеров, им положили самые высокие в Европе оклады, немецким солдатам платили 4,5 рейхсталера в месяц, в то время как русским - 5 рублей (10 рейхсталеров) в год. В конце концов, стала ощущаться нехватка денег и два полка (в дополнение к первым шести), были пополнены русскими солдатами на основе всеобщей воинской повинности. В России с давних пор население было обязано по разверстке поставлять «даточных», но раньше эти даточные служили в обозе; теперь же, по шведскому образцу, из мобилизованных крестьян сформировали солдатские полки. Для финансирования новой армии правительство использовало тот же прием, что и Густав Адольф: пользуясь монополией хлебной торговли, оно продало в 1631 году свыше 5 тысяч ластов зерна по цене 55 рейхсталеров за ласт. Нужно отметить, что хотя в России и раньше существовала государственная монополия на торговлю некоторыми товарами, продавать заграницу хлеб было не принято и столь объемная продажа была осуществлена впервые[12].
Таким образом, благодаря энергии патриарха Филарета и помощи Густава Адольфа в России была создана регулярная армия, обученная новейшей военной тактике и вооруженная новым оружием: в этой армии было 66 полковых пушек. Новую армию дополнили дворянской поместной конницей, и осенью 1632 года возглавляемое воеводой Шеиным 32-тысячное войско двинулось к Смоленску; Лесли командовал передовым полком. Поначалу осада шла успешно, но летом 1633 года, узнав о татарском набеге, дворянская конница самовольно покинула лагерь под Смоленском - такого еще не бывало на Руси. Маленькая регулярная армия осталась один на один с поляками и была окружена численно превосходящим противником. В осажденном лагере не хватало продовольствия, иностранные наемники стали переходить на сторону врага. Осенью 1633 года умер создатель новой армии и глава правительства патриарх Филарет. Царь Михаил Федорович попытался снарядить новое войско на выручку Шеина, но собравшиеся дворяне отказались выступать в поход: стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы (весь цвет дворянства) били челом царю, жалуясь на «оскудение». Правительство заплатило дворянам по 25 рублей, но время было потеряно, Шеин не получил помощи и подписал соглашение о капитуляции[13].
По существу, своим дезертирством из-под Смоленска и отказом выступить на помощь дворяне выдали новое войско на истребление врагам. Дворяне имели причины ненавидеть новую армию: их, несомненно, раздражала очень высокая, сравнительно с их скудными доходами, оплата иностранных наемников и они не могли не понимать, что военная реформа лишала значение поместное ополчение, что она грозила помещикам переводом в рейтары. Не случайно после возвращения Шеина дворянство потребовало казни неповинного ни в чем полководца. Остатки новой армии были распущены, почти все иностранные офицеры (в том числе и Лесли) были высланы из страны; более того, в угоду дворянам правительство стало запрещать въезд ратных иноземцев в Россию. Было оставлено и «новое пушечное дело» - в 1640-х годах в Москве уже не отливали полковые пушки[14].
Таким образом, первая попытка военной модернизации России по западному образцу закончилась неудачей. Однако воздействие Запада продолжалось - теперь оно приняло форму мощного торгово-финансового давления. Голландская торговое проникновение в Россию началась сразу после Смуты, когда открылись для торговли пути в глубь страны. В 1618 году в Архангельск пришло 30 голландских кораблей, а в 1630 году - около 100 голландских и несколько английских судов. Иностранных купцов больше всего интересовало зерно: цены на хлеб в России были в 10-15 раз меньше, чем в Европе, и торговля давала до 1000% прибыли. По русским законам зерно можно было покупать только у государства, но голландцы давали взятки местным властям и скупали хлеб у населения. В 1629 году Вологде при досмотре было обнаружено 11 тайных складов, устроенных для голландских купцов. В 1630 году в Москву прибыло голландское посольство, которое привезло с собой комплексный план включения России в Мировой рынок. Послы Бурх и Фелтдриль предлагали Москве стать поставщиком хлеба, льна, пеньки, поташа, смолы, леса; речь шла не просто о торговле, а об организации экспортного производства: с участием голландских фермеров-предпринимателей предполагалось свести обширные леса в Среднем Поволжье и создать огромные хлебные плантации; побочным продуктом при сжигании древесины были зола и поташ, которые так же предполагалось вывозить. Для начала послы от имени правительства обещали закупать по 10 тыс. ластов ржи по цене 30 рейхсталеров за ласт[15].
Голландский проект был отклонен русским правительством, но тем не менее голландцы получили право скупать во внутренних районах государства все упомянутые послами товары, за исключением хлеба. Этого было достаточно, чтобы голландская торговая интервенция охватила всю Россию: почти в любом городе можно было встретить голландцев или их агентов, закупающих русские товары по самым дешевым ценам. Обороты торговли быстро росли; к середине XVII века стоимость товаров, ежегодно вывозимых из Архангельска достигла 1,2 млн. рублей или 6,2 млн. ливров. Это была весьма значительная сумма; для сравнения можно отметить, что стоимость французского экспорта, до реформ Кольбера осуществлявшегося (так же как в России) на голландских судах, составляла около 16 млн. ливров. Учитывая, что население Франции было в три раза больше, чем население России, и что Франция расположена намного ближе к Голландии, нужно признать, что голландские торговцы в России достигли больших успехов. Еще одним свидетельством о масштабах голландской торговой интервенции является перестройка российской денежной системы: в 1620-х годах русская копейка была девальвирована так, чтобы соответствовать по ценности голландскому штиверу[16].
Около 1630 года на Русь приехал очень богатый голландский купец Андрей Виниус, который поначалу был посредником в хлебных закупках шведского правительства. В 1632 году Виниус обратился к царю с неожиданным предложением: он просил разрешения построить в Туле доменный завод для отливки пушек «по иностранному способу из чугуна». Виниус желал стать российским де Геером: он собирался выручить хорошие деньги на казенных заказах, а остальные пушки вывозить заграницу. Шведские чугунные пушки стоили в России примерно 1,5 рубля за пуд, Виниус предлагал поставлять по 60 копеек за пуд, а действительная цена была около 10 копеек. Как бы то ни было, для русского правительства это было чрезвычайно выгодное предложение: голландцы сами, с минимальной помощью, обещали построить домны, привезти мастеров, раскрыть все секреты, научить русских литейному делу и снабдить русское войско пушками. К 1637 году Виниус построил в районе Тулы четыре завода, а к 1660 году в России было уже 7 заводов, которые могли выпускать сотни пушек в год. Это был очевидный успех политики привлечения иностранных инвестиций; в 1646 году было вывезено в Голландию 600, а в 1647 году - 340 пушек. Хуже было с мушкетами, их делали мало и приходилось закупать большие партии мушкетов в Голландии и Швеции[17].
Иностранные купцы строили в России не только пушечные заводы. Голландец Демулин построил канатную фабрику в Холмогорах, Фимбрант завел производство по выделке кож, известный нам литейщик «астрадамлянин» Ю. Коет создал стекольное и поташное производство. В лесной России выжиг золы и поташа было чрезвычайно выгодным делом, привлекавшим многих предпринимателей. В 1644 году полковник Краферт получил разрешение организовать производство поташа в муромских лесах - и, видимо, по примеру Краферта московские бояре тоже стали выжигать поташ и продавать его голландцам. Бояре Б. И. Морозов и Я. К. Черкасский с начала 40-х годов скупали лесные земли Арзамасского уезда и заводили будные станы для производства поташа. Б. И. Морозов занимался и другими прибыльными делами; одно время он был компаньоном Виниуса, и, очевидно, по его примеру выписал из-за границы мастеров и основал небольшой доменный завод. В торговые операции с голландцами были втянуты и некоторые русские купцы, ярославцы Назарий Чистой и Антон Лаптев ездили со своими товарами в Голландию[18].
Таким образом, часть русской знати и купечества увлеклась примером голландцев, эти люди составляли «партию реформ» - но их было сравнительно немного. Большинство русских купцов было недовольно «голландским вторжением». В 1628 году была представлена царю первая челобитная с протестами против торговли иноземцев. Купцы писали, что после Смуты иноземцы проникли внутрь московского государства, они покупают дворы в городах, держат на них свои товары, не заявляя о них в таможню, продают свои товары в розницу, чем у русских «торги отняли». Такие массовые челобитья повторялись много раз, 1635, 1637, дважды в 1639, в 1642, 1646 годах; купцы и посадские люди жаловались на свое «конечное разорение» и все настойчивее просили закрыть внутренние районы для иноземной торговли[19].
Конечно, проблемы российской действительности тех времен не сводились к взаимоотношениям с иностранцами - на Руси было много внутренних проблем. После Смуты население резко уменьшилось, города наполовину опустели, повсюду лежали заброшенные поля. Рабочей силы не хватало, поэтому бояре и монастыри переманивали крестьян из дворянских поместий, обещали им льготы, снижали нормы оброка и барщины. Переходы крестьян были формально запрещены и существовал срок сыска беглых, «урочные годы» - однако никаких сыскных приказов не было и крестьяне свободно уходили от дворян туда, где им было лучше. На соборе 1637 года дворяне обратились к царю с петицией, жалуясь на оскудение, на то, что в то время как они пребывают на службе, крестьяне из их поместий и вотчин бегут за монастыри, за московских сильных людей, а если дело дойдет до суда, то в приказах волочат по 5, по 10 лет и больше. В конце концов беглые крестьяне из урочных лет выходят, и поместья остаются пустыми[20]. Дворяне требовали отмены «урочных лет», введения постоянного сыска и реформы судопроизводства.
В городах были похожие проблемы: посадские люди уходили в боярские и монастырские «беломестные» слободы; они продолжали заниматься ремеслом и торговлей, отнимали доход у посадских - а тем приходилось платить подати за ушедших. Свои проблемы были и у государства: идя навстречу дворянам, оно резко уменьшило подати с поместных и вотчинных крестьян (которые составляли основную часть населения) - и в результате осталось без средств. Пытаясь выйти из кризиса, власти увеличивали налоги на черных крестьян и на города - но это не могло решить финансовую проблему.
Таким образом, российская действительность середины XVII века представляла собой клубок проблем, как внутренних, так и внешних. Однако главной проблемой оставалась военная проблема, военная слабость, которая привела к страшному разорению во времена Смуты. Первая попытка создания регулярной армии закончилась неудачей, но военная модернизация оставалась вопросом жизни и смерти; это был тот вопрос, который побуждал к реформам. Поэтому главной заслугой реформаторов было понимание той угрозы, перед которой стоит страна, и понимание того, что ответить на силу Запада можно только с помощью Запада. В сущности, это было понимание необходимости модернизации по западному образцу - и это было чрезвычайно важно: в большинстве стран Востока не понимали этой необходимости, и, конечном счете, эти страны стали колониями европейских держав.
Российской «партии реформ» повезло: ее главой был воспитатель царевича Алексея, боярин Борис Иванович Морозов. Морозов был высокообразованным человеком; он имел большую библиотеку, в которой имелись и книги, написанные на латыни - Тацит, Цицерон, Гален; по-видимому, боярин знал латинский язык. Известный ученый Адам Олеарий был знаком с Морозовым и тепло отзывался о «гофместере Борисе Ивановиче». Мы говорили о увлечении Морозова предпринимательством и о его связях с Виниусом; он слыл великим покровителем «немцев». Морозов старался привить Алексею уважение к достижениям Европы; он показывал царевичу немецкие гравюры и иногда одевал Алексея и его друзей в немецкую одежду; в библиотеке царевича было 29 латинских и немецких книг по арифметике, астрономии, географии, строительному делу, фортификации и т. д. Однако при этом боярин не приучал царевича к государственным делам: Морозов собирался править сам, и он направлял увлечения Алексея в сторону соколиной охоты и других забав[21].
Когда в 1645 году умер царь Михаил Федорович, Алексею было 16 лет, он всецело подчинялся влиянию своего воспитателя - и, таким образом, власть оказалась в руках «партии реформ». Следующие месяцы стали свидетелями настоящей «бархатной революции»: родовитые бояре, возглавлявшие приказы и ведомства один за другим отстранялись от своих постов и отсылались воеводами в дальние города. На смену им приходили незнатные, но преданные Морозову чиновники. Сам Морозов стал главой правительства и непосредственным руководителем пяти приказов. Вторым по значению человеком в правительстве был купец Назарий Чистой (тот самый, который ездил в Голландию); он заведовал Посольским приказом, а его брат, тоже купец, возглавил Монетный двор. Эти двое купцов вместе с Морозовым и управляющим Сибирским приказом князем Трубецким пользовались постоянными советами Виниуса, и по словам шведского агента Фарбера, «располагали всем правлением». При этом в Думе возникали забавные коллизии, когда, выслушав купеческое «правительство» (братьев Чистых и Виниуса), перед принятием решения его просили выйти за двери[22]. Помимо этих купцов в роли советника Морозова выступал еще один крупный торговец, друг Чистого, Василий Шорин. Другие должности были заняты по большей части родственниками главы правительства: шурин Морозова Петр Траханиотов стал во главе Пушкарского приказа, другой родственник Морозова, Леонтий Плещеев получил Земской приказ. Все это были незнатные и к тому же неопытные в делах молодые люди, «молодые реформаторы». «В царском совете заседают все молодые и неопытные люди», - доносил из Москвы летом 1647 года шведский резидент Поммеренинг[23].
Программа правительства русских «западников» была изначально очевидной: их целью была модернизация России по голландскому образцу - та цель, которую ставил перед собой Кольбер и другие реформаторы того времени. Сразу же после «бархатной революции» в Голландию был отправлен с особой миссией стольник Илья Милославский. Целью миссии было упрочить дружеские отношения с правительством Штатов и заручиться его содействием в проведении реформ. В первую очередь, речь шла о создании армии иноземного строя; Милославский должен был вербовать офицеров, закупать оружие для новой армии и искать мастеров для организации производства мушкетов. Милославский справился со своей задачей, он привез с собой оружейного мастера Индрика Фан Акина, под руководством которого была построена мушкетная мануфактура на Яузе под Москвой. Мушкетные стволы делали в основном из шведского железа, но качество изделий было неважным - шведский резидент Родес писал, что при пробах почти половина мушкетов разрывается. Всем мушкетным производством в России и закупками за границей заведовал новосозданный Ствольный приказ, начальником которого был назначен только что вернувшийся из Швеции окольничий Григорий Пушкин. В 1647-1653 годах по заказам Ствольного приказа было изготовлено более 40 тысяч мушкетов - но все-таки этого было недостаточно для многочисленного русского войска[24].
Милославский вернулся из поездки большим поклонником всего голландского, он был в восторге от голландских офицеров и старался подражать голландским купцам. Как и Морозов, он увлекся предпринимательством, стал занимался выжигом поташа и построил доменный завод. По свидетельству Олеария, Милославский «неоднократно являлся к Морозову... и прилежно ухаживал за ним», и Морозов «ради его угодливости очень его полюбил»[25]. У Милославского было две дочери-красавицы, и Морозов предложил сосватать одну из них царю, а на другой должен был жениться он сам. Этот хитроумный план увенчался блестящим успехом: друзья, Морозов и Милославский, одновременно стали родственниками Алексея Михайловича, а новая царица Мария стала безотказным орудием политики реформаторов. Пристрастие Морозова к иностранцам было хорошо известно, и шведский резидент Фарбер писал, что многие опасались, что по случаю царской свадьбы будут приняты иностранные обычаи и произойдут перемены при дворе[26].
Перемен не произошло: Морозов был достаточно благоразумен, чтобы не вводить при дворе парики и немецкую одежду. Он понимал, что власть реформаторов слаба, ведь царь Михаил, от которого они ее унаследовали, не был самодержцем, ему приходилось собирать Земские соборы и советоваться с сословиями. На коронации Алексея дворяне и посадские люди вновь выступили с массовыми петициями, требуя окончательного закрепощения крестьян и закрытия страны для торговых иноземцев. Морозову не оставалось ничего иного, как пообещать сословиям удовлетворить их челобитья. Дворянам было дано обещание, что «как крестьян и бобылей и дворы их перепишут, и по тем переписным книгам крестьяне и бобыли и их дети и братья и племянники будут крепки без урочных лет»[27]. Однако пожелания посадских людей были удовлетворены лишь частично: было установлено, что отныне иноземцы должны платить ввозные пошлины - впрочем, очень небольшие, в 3-4% от стоимости товара. Закрывать страну для иностранцев не входило в намерения правительства: реформы планировалось проводить совсем в другом направлении[28].
Первая реформа, как отмечалось, была военной: это был вопрос жизни и смерти, это было главное, с чего следовала начать. С приходом к власти Морозова в Россию вернулся полковник Лесли, который был незамедлительно принят на царскую службу - это было знаковое событие, ведь Лесли еще перед Смоленской войной пытался реформировать русскую армию по шведской модели. В 1647 году по заказу правительства в Голландии был отпечатан переведенный с немецкого строевой устав «Учение и хитрость ратного строя пехотных людей». Было завербовано большое количество иностранных офицеров; осенью 1646 года началось формирование драгунских полков в Комарицкой волости на южной границе; весной 1648 года в Москве был сформирован первый рейтарский полк. Однако реформа сталкивалась с финансовой проблемой: налоги были незначительны и у государства не было средств для формирования новой армии. Вначале Морозов попытался собрать недоимки от прежних лет; эта попытка ярко высветила реформаторский характер правительства: оно возложило недоимки за сбор налогов на тех, кто их собирал - на воевод. Это было нечто неслыханное: захватившие Кремль чиновники и купцы угрожали «правежом» родовитым боярам! Однако вскоре правительство испугалось своей смелости и отменило указ; было решено перейти к осуществлению финансовой реформы[29].
Морозов и его советники предполагали решить все проблемы путем реформирования российской налоговой системы по голландскому образцу. Они предлагали заменить прямые налоги косвенными путем введения соляной пошлины: в этом случае пошлину будут вынуждены платить все, в том числе и мало платившие до тех пор помещичьи крестьяне, и «беломестные» слободчики, и даже дворяне. «Та соляная пошлина всем будет ровна, говорилось в царском указе, - в избылых никто не будет, и лишнего платить не станет, а платить всякой станет без правежа собою, а стрелецкие и ямские деньги собираются неровно, иным тяжело, а иным легко...»[30]. Кроме того, было разрешено курить «богомерзкую траву» табак, и при продаже табака тоже взималась большая пошлина. Трудно установить, кому конкретно принадлежала мысль о введении соляной и табачной пошлин, некоторые говорили, что автором был Шорин. По свидетельству Поммеренинга, позднее, в 1648 году, Милославского обвиняли в том, что это он «ввел новые пошлины и другие установления из Голландии»[31]. Таким образом, на Руси прекрасно знали, что, заменяя прямые налоги косвенными, новое правительство подражает голландцам - действительно, центральная налоговая система Соединенных Провинций не знала прямых налогов, но зато косвенные налоги были огромными, и пошлина на соль была больше цены соли. О подражании Голландии говорит также введение на рынках казенных весов - эта мера была аналогична голландскому сбору за взвешивание. Еще одна мера правительства, перевод местных чиновников (городовых приказчиков, приставов и т. д.) на оплату за счет местных доходов, также соответствовала голландской практике[32].
Идея введения соляной пошлины была чрезвычайно смелой - интересно отметить, что Петр I позднее использовал эту идею, но петровская пошлина была много меньше, чем пошлина Морозова, и, вводя ее, Петр I не обещал отменить другие налоги. После введения пошлины 1646 года цена на соль увеличилась в два-три раза и составила 60-80 денег за пуд, это была стоимость 3-4 пудов хлеба. Однако реформаторы просчитались: соли стало продаваться гораздо меньше, чем прежде. Оказалось, что население не в состоянии покупать дорогую соль, и казна, временно отказавшаяся от сбора прямых налогов, осталась без средств. Через два года после введения, в декабре 1647 года, соляная пошлина была отменена, и правительство стало собирать старые налоги за эти два года - как будто оно ничего не обещало. Пытаясь пополнить пустую казну, власти принимали меры строгой экономии, было урезано жалование стрельцов и сокращены придворные штаты; снова усиленно взыскивались недоимки за прошлые годы[33].
Помимо соляной пошлины, необходимо упомянуть и о других экономических новациях правительства - хотя часть из них относится к более позднему времени, к началу 50-х годов. После долгого периода запретов вновь начался вывоз хлеба, предпринимались первые попытки освоить виноделие, производство шелка и красителей. В 1651 году французский офицер Жан де Грон выступил с проектом, воскрешающим предложения Бурха и Фельтдриля: он предлагал создать «громадные хлебородные страны» путем выжига леса с попутным производством поташа и дегтя. По словам К. В. Базилевича, этот проект породил настоящую «предпринимательскую горячку», вслед за Морозовым и Черкасским в производство поташа включилась вся правительственная верхушка: Ф. М. Ртищев, И. Д. Милославский, Ю. П. Трубецкой, Н. И. Одоевский - и более мелкие предприниматели, в том числе и А. Л. Ордин-Нащокин. На будных станах Морозова в это время трудились 6 тысяч крестьян, и их продукция составляла существенную долю российского вывоза[34].
«Во второй половине 40-х годов XVII века на русской почве был проведен экономический эксперимент с использованием западных экономических рецептов, - так оценивается деятельность правительства в недавно защищенной диссертации В. П. Жаркова. - Однако уровня развития страны явно не хватало для того, чтобы передовой опыт раннебуржуазной Европы мог прижиться на просторах Московии... Сконструированная европейским умом и собранная в Москве колесница морозовских реформ быстро увязла в топком бездорожье российской действительности»[35].
Можно было бы согласиться с этой оценкой, но В. П. Жарков считает сутью реформ Морозова отнюдь не заимствование голландской налоговой системы (о чем он умалчивает), а политику меркантилизма, которую он усматривает в повышении таможенных пошлин. Однако повышение пошлин до 3-4% или даже до 10% - это не меркантилизм, при настоящем протекционизме пошлины доходят до 38% - так было во Франции еще до Кольбера[36]. А. В. Демкин в своем капитальном исследовании утверждает, что элементы меркантилизма прослеживаются в политике русского правительства лишь с 1650-х годов[37].
В общем, политика правительства реформаторов оказалась неудачной; налоговая реформа провалилась, а судебные решения не стали более справедливыми. Характерной чертой новой власти были беспредельные взяточничество и вымогательства. Почти все иностранцы, оставившие записки о России тех дней, в один голос свидетельствуют об алчности Морозова, Милославского и их подчиненных[38]. Этот «голландский» менталитет был характерной чертой «западников», связанной с их предпринимательской деятельностью. Чистого и Шорина обвиняли в финансовых махинациях еще при царе Михаиле, но более других на поприще вымогательства выделялся начальник и главный судья Земского приказа Леонтий Плещеев. Политика реформаторов вызывала недовольство как отстраненных от власти бояр, так и посадских людей. Дворяне тоже были недовольны: прошло уже три года, а Морозов как будто не собирался выполнять данное им обещание отменить «урочные годы». Самое главное, однако, заключалось в том, что после отмены соляной пошлины правительство стало требовать налоги за прошедшие годы; в 1648 году население должно было выплатить налоги за три года: за текущий год и за два предыдущих. При таких обстоятельствах восстание было неизбежным[39].
2 июня 1648 года, во время крестного хода в Москве, посадские люди пытались подать царю петицию с обвинениями в адрес правительства. Царь отказался принять петицию - тогда началось восстание. Были разгромлены дворы всех высших чиновников, был убит Назарий Чистой, настигнутый толпой в своем доме. Недовольные убавкой жалования стрельцы перешли на сторону восставших; толпа требовала выдачи Морозова, Плещеева и Траханиотова. Испуганный царь выдал Плещеева и Траханиотова, но восстание не прекращалось. 7 июня правительство показало, на кого оно опирается: наемные «немцы» - офицеры и солдаты - были призваны в Кремль и заняли оборону на стенах. 10 июня дворяне и посадские люди собрались на большую сходку; когда царь узнал об этом, он, чтобы спасти Морозова, организовал его бегство в Кирилло-Белозерский монастырь. Посовещавшись, дворяне и посадские потребовали у царя созыва Земского Собора, на котором они «учнут бить челом государю о всяких своих делах» - то есть предъявят свои требования. В сентябре собрался Земской Собор и царь был вынужден удовлетворить все требования дворянства и посадских людей - требования, которые высказывались уже давно, но не находили ответа. Был положен конец произволу воевод и приказных судов; уголовные дела были переданы выборным из дворян губным старостам, которые судили по новому Судебнику - Уложению 1649 года. «Беломестные» слободы были ликвидированы, и их жители стали нести тягло наравне с посадскими. Собор принял решение об отмене «урочных лет» и окончательном прикреплении крестьян. Торговые люди, наконец, добились выполнения своего главного требования: иностранным купцам был запрещен доступ в Россию дальше Архангельска. Раздавались требования и об удалении иностранных офицеров, но правительству удалось уклониться от обсуждения этого вопроса[40].
Приняв основные требования восставших, царь сумел добиться «прощения» для Морозова, он вернулся из Кириллова монастыря и снова стал принимать участие в делах правительства. Однако, пережив смертельную опасность, Морозов стал осторожнее, он уже не занимал видных постов, передав их своему другу Милославскому. Шведский резидент Родес писал, что Морозов имеет влияние не меньше, чем раньше, но предоставляет имя правителя носить Милославскому[41].
Милославский показал себя энергичным правителем; он прежде всего взялся за создание военной силы, которую можно было бы противопоставить все еще волнующемуся народу. Сначала он предлагал царю создать из голландцев лейб-гвардию и поставить во главе ее полковника Букгофена, но затем (поскольку голландцев было мало) стал формировать двухтысячный гвардейский корпус с русскими солдатами и голландскими офицерами. Однако набранные в этот корпус московские дворяне отказались подчиняться голландским офицерам, и корпус был распущен. В конечном счете, роль избранной гвардии стали выполнять несколько стрелецких «приказов» (полков), которым назначили повышенное жалованье и командиров которых царь постоянно потчевал за своим столом[42].
Восстание в Москве было направлено против голландского менталитета реформаторов и реформ, проводимых по голландскому образцу. Никто из «немцев» не пострадал - хотя голландские купцы были очень напуганы и одно время укрывались под охраной шведских мушкетеров на подворье резидента Поммеренинга. Но народ понимал суть событий, по России шла молва, что царь окружен недобрыми людьми, что Морозов дружит с «немцами» ко вреду русских. Весной 1650 года в Пскове узнали, что из Москвы едет «шведский немец» с казной и будет закупать хлеб для Швеции. Сразу же пошел слух, что это заговор, что на этот хлеб и на эти деньги шведы соберут войско и пойдут на Русь. В Пскове и Новгороде началось восстание, были избиты и ограблены иноземные купцы, досталось и торговавшим с ними русским. Новгородские купцы Стояновы были известны своими связями с Назарием Чистым и с Морозовым, новгородцы обвиняли их в измене и в сговоре с «немцами». «Идет де твое жалование иноземцам, а вы де природные, живите с травы и воды», - говорили мятежные стрельцы в Пскове. Царю пришлось оправдываться и объяснять, что он не благоволит немцам; лишь с трудом удалось потушить эту смуту[43].
Недовольство, выплеснувшееся во время восстаний и на Земском соборе, в конце концов, переросло в движение против иноземцев, которое развернулись под знаменем защиты православия. В начале 1652 года собрался церковный собор, который постановил принять меры против нарушения иностранцами православных обычаев. На соборе прозвучали обвинения в адрес полковника Лесли: говорили, что Лесли вместе с другими офицерами развлекался тем, что стрелял по кресту на куполе церкви, а его жена бросила в печь икону и заставляла русских слуг есть в пост собачье мясо. «Первым плодом этого было то, что открыто было провозглашено, что ни один русский впредь не должен служить у некрещеных язычников, под чем они разумеют всех чужестранцев, под страхом битья батогами... - доносил Родес. - Сходятся 10-20 стрельцов, вторгаются совершенно неожиданно в дома иностранных офицеров и купцов, обыскивают их, и, если находят русского, то отводят под замок... Так же хотят объявить, что у всех тех, кто имеет здесь поместья, будет их имущество обратно отнято... Это направлено против поступка Лесли, который теперь, на старости лет, сидит в заточении...»[44]
В июле 1652 года церковный собор избрал патриархом Никона, страстного проповедника и ревнителя церковной чистоты. С этого момента реформаторы на время утратили часть своего влияния на царя: возле Алексея появился новый человек, обладавший необычайным ораторским даром и способностью убеждать. Алексей и раньше был ревнив к вере, и патриарх задел его чувства, возбудив их против «еретиков». По словам шведского резидента Эберса, началась «московская реформация»[45]. Новый патриарх начал с того, что запретил немцам ходить в русском платье; ослушников тащили в приказ и наказывали кнутом. Ни один иностранец не должен был держать у себя русских икон; шведский посольский двор подвергся самому тщательному осмотру с целью убедиться, что там не было православных образов и крестов. Русским было категорически запрещено поддерживать дружеские отношения с немцами, ходить в их дома, есть и пить с ними. Наконец, был издан строгий приказ: «Кто из немцев желает перекреститься по русскому обряду, тот пусть остается жить в городе, но кто отказывается поступить так, тот обязан в течение короткого времени вместе с жилищем своим выбраться из города за Покровские ворота, в Кокуй...»[46]
У многих «немцев» были в Москве добротные каменные дома и переселение грозило им разорением. Еще большее впечатление произвела угроза отнятия поместий у тех, кто откажется креститься по православному обряду. Немецкие офицеры собрались и подали царю коллективное прошение, требуя отставки и отпуска на родину. Очевидно, этого и добивались определенные круги дворянства: как и в 1634 году, речь шла об изгнании «ратных иноземцев» из России. Прошение осталось без ответа, и многие «немцы», действительно, уехали из России. Но Милославский и царь попытались спасти положение: тем, кто решит креститься, были обещаны большие подарки. В сентябре 1652 года крестилась большая группа офицеров во главе с Лесли, который был не только помилован, но и получил огромное богатство, подарки на сумму 23 тысячи рублей. После крещения в доме Милославского состоялось православное венчание полковника с его женой. Крестившиеся вместе с Лесли офицеры получали поместья и 100-200 рублей деньгами, и даже простые солдаты записывались дворянами по «московскому списку»[47].
«Дело Лесли» показало, что и оппозиция, и реформаторы хорошо понимали роль этого «специалиста по реформам». Решение перейти в православие далось Лесли не легко, ему пришлось столкнуться с бурными протестами шотландской родни. Несмотря на подарки и уговоры, многие иноземцы не приняли православия; часть из них уехала, остальные стали постепенно перебираться в Немецкую слободу. Однако и в слободе «немцы» не знали покоя: когда они отстроили здесь две протестантские церкви, в слободу ворвалась толпа негодующих русских, сорвала крыши церквей, разломала и выбросила на улицу алтари. Лишь через некоторое время немцам было позволено восстановить церкви - но без алтарей и кафедр проповедников[48].
В 1653 году политика властей неожиданно смягчилась: русским было строго запрещено оскорблять немцев и несколько ослушников были наказаны плетьми. Назревала война с Польшей, и обстановка заставляла спешить с продолжением начатой перед восстанием военной реформы. В 1653 году были сформированы четыре полка иноземного строя, но на большее не было денег. Мануфактура на Яузе работала на полную мощность, но мушкетов все равно не хватало, и в октябре в Голландию направился подьячий Головин с небывалым по масштабом заказом на 20 тысяч мушкетов; одновременно с ним Виниус должен был закупить большое количество пороха. Зависимость от Европы была объективным фактором, Россию связывала с Голландией связь, которую нельзя было разорвать - по крайней мере, в то время. Поэтому правительство не исполнило решения Собора об ограничении иноземной торговли; в 1653 году был издан торговый устав, допускавший голландцев в Москву при уплате небольшой пошлины[49].
Финансовая проблема не была решена, и пустая казна оставалась камнем преткновения, лежащим на пути создания новой армии. В этой сложной ситуации ярко раскрылись таланты и познания реформаторов: они нашли выход в проведении новой финансовой реформы, в чеканке медных денег. Если придерживаться версии К. В. Базилевича, то идея выпуска медных денег принадлежала псковскому дворянину А. Л. Ордин-Нащокину, который в 1654 году прислал в правительство некие «статьи в тетрадех»; в этих статьях говорилось о том «как для пополнения ратей в полки с поместей и с вотчин и с скольких дворов даточных и рейтар взять, и почем им в год кормовых денег давать, и как о медных деньгах для тех же ратных людей промысл чинить». Сами «тетради» не сохранились, но из названия и из более поздних писем Нащокина видно, что он предлагал финансировать создание новой армии за счет выпуска медных денег и комплектовать ее с помощью набора даточных-рекрутов. Предложения Ордин-Нащокина полностью копировали реформу, проведенную в 1625-1630 годах шведским королем Густавом Адольфом: именно так, с помощью введения медных денег и рекрутских наборов Густав Адольф создал первую в Европе регулярную армию. Ордин-Нащокин был дипломатом; он несколько раз участвовал в переговорах со шведами; он знал немецкий, польский и латинский языки и очевидно, был курсе обстоятельств шведских реформ. Однако, возможны и другие версии происхождения денежной реформы: имеются свидетельства об участии в ней Морозова и Ртищева, и не следует забывать, что ближайшим советником Милославского был Лесли. Так или иначе, московское правительство было хорошо информировано о европейских событиях: Посольский приказ выписывал около полусотни европейских газет[50].
Необходимо отметить, что реформаторы использовали еще два финансовых приема, заимствованных у шведов: во-первых, используя государственную монополию, они в огромном количестве продавали на внешнем рынке русский хлеб. В 1650-1653 годах продавалось ежегодно по 10 тысяч ластов - Россия еще не знала таких масштабов хлебной торговли. Другой применявшийся реформаторами метод получения денег вызывает ассоциации с германской практикой Густава Адольфа: все церкви были обложены данью, а в монастырях проводились насильственные конфискации ценностей. «Ведомо нам учинилось, что у вас в монастыре есть деньги многие, - писал царь тихвинским монахам в 1655 году, - и мы указали взять у вас на жалование ратным людям 10 тысяч рублей...»[51].
Чеканка медных денег, продажа хлеба и конфискации в монастырях позволили незамедлительно начать войну с Польшей и оказать помощь восставшей Украине. Однако создавать новую армию не было времени, и Россия вступила в войну с тем войском, которое было - с несколькими полками «иноземного строя» и со 100-тысячным средневековым воинством, с поместной конницей и стрельцами. Весной 1654 года армия, возглавляемая царем Алексеем Михайловичем, выступила в поход; Лесли, ставший к этому времени генералом, находился при царе в качестве главного военного советника и руководил осадой Смоленска[52].
В отсутствие царя фактическим правителем в Москве почти на три года остался патриарх Никон; его официально именовали «великим государем», и он претендовал на власть, равную царской. Никон продолжал политику фундаменталистской реакции: он начал преследования русских «западников»; им запрещалось носить немецкую одежду, в боярских и в купеческих домах устраивали обыски и изымали «фряжские» иконы. Позже, когда царь на время приехал в Москву из армии, патриарх устроил судилище над «арестованными» иконами: он поднимал икону над головой, показывая ее толпе, и громогласно объявлял в чьем доме она найдена - а затем бросал на железные плиты пола, так что она разбивалась в щепки. Вельможи из числа реформаторов, владельцы французских и польских икон, были смертельно напуганы, они ждали, что их обвинят в ереси - но буря прошла стороной[53].
Между тем, военное положение резко изменилось: с запада в Польшу вторгся шведский король Карл X. Часть польской шляхты решила выйти из затруднительного положения, избрав Карла на польский престол; таким образом, для России война с Польшей грозила превратиться в войну со Швецией. Голландское правительство настойчиво выражало свою заинтересованность в открытии русскими «окна в Европу»: это позволило бы увеличить масштабы торговли. Окрыленный успехами в Польше, царь Алексей сменил фронт и двинулся на Ригу. Лесли предупреждал царя, что русскому войску предстоит сражаться с первой в Европе регулярной армией - но царь приказал престарелому генералу руководить осадными работами. В октябре 1656 года под Ригой русская армия потерпела тяжелое поражение от многократно уступавшего в численности шведского войска. В следующем году последовало новое поражение под Валком, шведы взяли приступом и разграбили знаменитый Псково-Печерский монастырь. Эти поражения заставили реформаторов приступить к скорейшему созданию новой армии[54].
После разгрома под Ригой все руководство русской армии - во главе с царем - принялось за изучение европейской военной техники и организации. В 1658 году Алексей Михайлович заказал в Голландии несколько военных руководств, в том числе «Книгу огнестрельную в четырех частях» и «Книгу пушечным двором». По-видимому, именно в это время в библиотеке Тайного приказа появились «Книга судебная и о ратном ополчении», «Книга о наряде и огнестрельной хитрости» и «Роспись образцовым артолерейским пушкам»[55].
Началась создание регулярной армии. Было решено комплектовать новую армию так же, как в Швеции, набирая рекрутов с определенного числа дворов, причем (как и в Швеции) норма набора с помещичьих крестьян была меньше, чем с государственных. Прежде в России бывали наборы «даточных людей», их набирали на одну военную кампанию, то есть на лето, осенью «даточного» отпускали домой, и он снова становился крестьянином. Если в следующий год снова брали «даточных», то воевать шли другие люди. Теперь «даточные» превратились в рекрутов, они должны был служить всю жизнь; лишь во время мира их могли отпустить в родную деревню. Новые солдаты находились полностью на содержании государства; они получали жалование и обеспечивались обмундированием и оружием. Это были неслыханные для России порядки - ведь крестьянина на долгие годы отрывали от земли и от дома. Правда (как и в Швеции) солдаты получали неплохое жалованье - по 6 копеек в день, это было оплата квалифицированного ремесленника[56].
Создание новой армии было немыслимо без приглашения тысяч иностранных офицеров, а ее финансирование требовало новых конфискаций церковных ценностей. В этой обстановке вспыхнул резкий конфликт между Никоном и царем - позднее Никон выставлял причиной конфликта то, что царь «обнищал и ограбил святую церковь»[57]. Летом 1658 года Никон был низложен, а осенью этого года был проведен первый массовый набор «даточных»; затем последовали еще два набора, которые дали в общей сложности 51 тысячу солдат. Царь дал задание русскому резиденту в Голландии, Ивану Гебдону, подыскать в Европе командира и офицеров для новой армии, и Гебдон подписал контракт с английским генералом Эргардом, и кроме того, нанял три тысячи офицеров. По словам имперского посла Мейерберга, в русской армии было больше ста иностранных полковников и «почти бесчисленное множество капитанов и прапорщиков». Формирование новой армии было ускорено страшным разгромом поместного ополчения у Конотопа в июне 1659 года - стало ясно, что средневековая дворянская конница не может сражаться не только со шведами, но и с татарами. К началу 60-х годов было сформировано 55 полков «иноземного строя» с русскими солдатами и иностранными офицерами. Дело не ограничивалась формированием солдатских пехотных полков; старую дворянскую конницу учили сражаться в строю и создавали полки рейтар - дворяне, конечно, были недовольны, но после Конотопа им прошлось смириться с новой реальностью. Однако Милославский на всякий случай застраховался от возможных осложнений: в 1657 году были созданы два гвардейских («выборных») солдатских полка, которые разместили в слободах под Москвой[58].
Однако оставалась проблема вооружения новой армии. К 1662 году было организовано производство мушкетов на Чернцовском заводе под Тулой - тем не менее, оружия не хватало, и в свыше 60 тысяч мушкетов было закуплено в Голландии. Но самое главное: нужно было вооружить новую армию новым оружием, легкими полковыми пушками. На этот раз пришлось создавать «новое пушечное дело» без шведской помощи - и это оказалось намного труднее. Царь просил прислать из Голландии книгу о том, «какие пушки надобно... и в обозе и в полкех... и какими лехкими снастями их возить». Гебдону было предложено срочно «призвать из немецких земель... огнестрельных мастеров, которые б умели стрелять из верхова и ис полковова наряду... и гранатных мастеров, которые составляют составы, как стрелять из верховых и ис полковых пушек»[59]. В 1660 году в Голландии было закуплено 300 пушек - по-видимому, это были шведские пушки, поскольку голландцы и прежде продавали России шведские чугунные орудия. По сообщению А. Роде созданием новых моделей русских пушек руководил датский полковник Николай Бауман, причем царь Алексей (подражая Густаву Адольфу?) не только присутствовал на испытаниях, но и сам рисовал чертежи артиллерийских орудий. Одновременно в Новгороде пытались делать «кожаные пушки», а на московском Пушечном дворе мастер Иванов отлил шесть 3-фунтовых медных пушек, имевших вес 20 пудов. Однако не всякий литейщик обладал мастерством Иванова, и эти пушки не пошли «в серию»; на вооружение были приняты 2-фунтовые орудия, имевшие тот же вес, но больший запас прочности. В 1664 году в Москве было отлито 60 медных 2-фунтовых пушек; позднее на тульских заводах стали отливать чугунные 2-фунтовые орудия; таким образом, русская армия получила полковые пушки - но менее мощные, чем пушки де Геера[60].
Россия не могла сражаться сразу с тремя противниками, Швецией, Польшей и Крымом, поэтому правительство поручило Нащокину заключить мир со Швецией. Нащокин попытался протестовать: он предлагал продолжить войну и, завоевав один из балтийских портов, прорубить для России «окно в Европу». Однако правительство лучше понимало опасность ситуации; оно отвергло настояния Нащокина и заключило мир. Реформаторы использовали некоторые идеи Нащокина, но долгое время не допускали его в свою среду. Нащокин был далеко от Москвы: в 1656-1661 годах он исполнял обязанности воеводы в Ливонии и общался с царем с помощью писем. Правительством по-прежнему руководили Милославский и Морозов; они недолюбливали Нащокина за то, что в прежние времена он принадлежал к партии их противников-бояр; это они, а не Нащокин, проводили финансовую и военную реформу и проводили ее в соответствии со своими взглядами - по-видимому, они знали что делать и без назойливого ливонского воеводы[61].
После перемирия со шведами противниками России оставались поляки (которые к тому времени изгнали Карла X) и крымские татары. Летом 1660 года 35-тысячная русская армия под командованием князя Шереметева выступила в поход на Львов; ядро этой армии составляли полки нового строя. Шереметев должен был действовать вместе с новым украинским гетманом Юрием Хмельницким, сыном Богдана Хмельницкого, но украинцы перешли на сторону Польши; в результате русское войско было окружено на Западной Украине превосходящими силами поляков и татар. Окруженные русские построили движущийся «табор» из телег и полтора месяца отступали, отбиваясь от нападавших со всех сторон врагов. Однако в конце концов в русском «таборе» закончилось продовольствие, и в безвыходном положении Шереметев подписал соглашение о капитуляции[62].
Имперский посол Мейерберг дал следующую оценку действиям новой русской армии: «Пехотинцы дерутся превосходно, перестраиваясь на месте, пока находятся за укреплениями или плотно огорожены переносным забором из поперечных брусьев, из которых во все стороны выставлены пики... А конники никогда не показывают опытов такой же военной храбрости, потому что дворян, недостойных этого названия, никак нельзя заставить, чтобы они напали на неприятельский строй... Они бегут, бесстыдно покидая пехоту и подвергая ее плену или смерти»[63].
Поперечные брусья с пиками, о которых говорит Мейерберг, назывались «испанскими рогатками», такого рода противокавалерийские «ежи» использовались и в шведской армии. Это был существенный элемент новой тактики регулярных армий: находясь под защитой этих переносных укреплений, солдаты могли отражать атаку кавалерии огнем из мушкетов и пушек. Овладение новой тактикой говорит о том, что несмотря на все неудачи, реформаторы добились своей цели: они создали регулярную армию европейского типа. Они смогли это сделать, не взимая с населения чрезвычайных налогов, с помощью приема, который в наше время называют инфляционной политикой. Как отмечалось выше, этот прием в свое время использовал Густав Адольф, и русские политики, конечно, знали, к чему привела политика шведского короля: медные деньги со временем обесценились и начался быстрый рост цен. Однако Густав Адольф успел создать армию и одержать победу; разграбление побежденной Германии решило все финансовые проблемы. Морозов и Милославский надеялись на победу и шли ва-банк. В первые два года войны на содержание войск было истрачено 1300 тысяч рублей, но курс медных денег был еще достаточно устойчив. Затем - в связи с созданием новой армии - расходы резко возросли, и правительство увеличило чекан медной монеты; за пять лет ее было выпущено на 20 млн. рублей. Естественно, началась инфляция. Обычная цена четверти ржи в Вологде составляла около 90 денег; в конце 1658 года цена выросла до 160 денег, а к осени 1661 года - до 2,5 рублей (500 денег). «Купцы просили за свои товары, а крестьяне за свой хлеб и другие съестные припасы вдесятеро против обыкновенного», - свидетельствует Мейерберг. 25 июля 1662 года в Москве вспыхнул «медный бунт»: толпа посадских людей требовала выдать ей на расправу «изменников», чеканивших медные деньги - в том числе Милославского и Шорина[64].
Это было уже второе восстание против правительства реформаторов. На этот раз Милославский учел прошлый опыт и знал, что делать. Были вызваны полки стрельцов, а в подкрепление к ним - все офицеры из Немецкой слободы на Кукуе. Бунт был подавлен, однако положение продолжало ухудшаться; в январе 1663 года четверть ржи в Вологде стоила 24 рубля. Между тем, солдатам и офицерам новой армии платили медными деньгами, а крестьяне не продавали хлеб на медь[65]. «В Быхове хлебных запасов нет, ратные люди едят траву и лошадей», - докладывал смоленский воевода в 1662 году[66]. В самом Смоленске на рынке не было хлеба, потому что крестьяне, собрав урожай, прятали его в ямы - боялись, что солдаты отнимут зерно. Дезертирство приняло массовый характер; в Москве сам царь два раза упрашивал войско не покидать службы[67].
Таким образом, новая армия была создана на медные деньги и начала распадаться, когда эти деньги обесценились. Правительству, в конце концов, пришлось отказаться от чеканки медяков и возвращаться к серебряной монете. Чтобы получить эту монету, реформаторы еще раз использовали прием монополизации внешней торговли. В 1662 году была взята в монополию торговля основными экспортными товарами: пенькой, юфтью, поташем, смолой, соболями, салом, лесом. Все перечисленные товары забирались у купцов с выплатой компенсации медными деньгами и продавались иностранцам за серебро. Тем не менее, доходы не могли обеспечить содержание армии, и уже в январе 1664 года царь начал переговоры о мире с Польшей. В 1667 году был заключен договор о перемирии в Андрусове[68].
Морозову было не суждено увидеть завершение войны и реформы, он умер осенью 1661 года, еще до «медного бунта». Царь до последнего дня навещал своего первого советника и сидел у постели умирающего, отдавая ему дань уважения и любви. Заслуги Морозова как фактического руководителя правительства были очевидны не только царю: «Муж, достойный вечной славы», - писал о Морозове Юрий Крижанич. Последний жест Морозова имел символический характер: он распорядился раздать большую часть своего огромного наследства немецким офицерам новой армии[69].
После смерти Морозова оставшийся в одиночестве Милославский руководил правительством еще несколько лет. Незадолго до окончания войны Милославского разбил паралич, и он передал дела Ордин-Нащокину, который и заключил мир[70].
В целом - несмотря ни на что - это была победа. По договору в Андрусове Россия вернула Смоленск, присоединила восточную Украину и расширила свою территорию за счет богатых и густонаселенных областей. Это сразу увеличило доходы казны и силу государства; теперь Европе приходилось уважать «московитов».
Одновременно с победой над внешним врагом была одержана другая, не менее значимая победа: была создана новая армия. Своевременное заключение мира спасло начавшую распадаться армию; полки иноземного строя были на время распущены по домам, чтобы вскоре собраться для новой войны. Противники быстро почувствовали возросшую силу России: 1678 году в битве под Чигирином новая армия нанесла поражение дотоле страшным для Москвы османам. В ходе этого сражения Московский полк продемонстрировал, как будут одерживаться победы Миниха и Румянцева: окруженный турками, полк построился в каре и отбивал атаки противника огнем полевых пушек и ружейными залпами. Турецкие военачальники признавали, что были удивлены доблестью русской пехоты[71].
Таким образом, русская регулярная армия была создана задолго до петровских реформ - и это признавал сам Петр I. В начале своего манифеста о Воинском уставе Петр писал: «Понеже всем есть известно, коим образом отец наш... в 1647 году начал регулярное войско употреблять и устав воинский издан был...» Необходимую для новой армии военную промышленность тоже создал не Петр - она была создана Виниусом и Марселисом. Петр Великий продолжал начатые до него реформы - при этом он во многом подражал своим предшественникам: снова вводил соляную пошлину и медные деньги, снова монополизировал внешнюю торговлю и отнимал богатства у церкви.
Как бы то ни было, военная реформа стала свершившимся фактом уже в середине XVII века - и это имело колоссальное значение для будущего России. Военная организация во все времена является основой государственной организации. В старом Московском царстве основой государства была поместная система, воины-дворяне получали средства на содержание за счет доходов с крестьян. После польской войны поместное ополчение перестало существовать; в новой армии солдаты набирались из крестьян и обеспечивались за счет государства. Это означало, что поместная система становится ненужной, что содержание армии должно производиться за счет сбора налогов, что на смену помещикам должны прийти чиновники-фискалы и чиновники-офицеры. Это подразумевало увеличение налогов и финансовую реформу - мы помним, что эта реформа не удалась Морозову и Милославскому, что им пришлось создавать армию на временной основе инфляционной политики. Таким образом, для последующих поколений реформаторов, для Ордин-Нащокина, Голицына и Петра I, еще оставалось много работы. Но главное было сделано - был сделан решающий шаг к модернизации страны по европейскому образцу; России больше не грозила участь Индии или Польши.
Список литературы
[1]. Историографию вопроса см.: БАГГЕР Х. Реформы Петра Великого. Обзор исследований. М. 1985.
[2]. СОЛОВЬЕВ С. М. Публичные чтения о Петре Великом. М. 1984, с. 33.
[4]]. ROBERTS M. Essays in Swedish History. London, 1967, p. 195.
[6]. НИЛУС А. Указ. соч., с. 146; ROBERTS M. Op.zit., p.233.
[7]]НИЛУС А. Указ. соч., с. 142; ROBERTS M. Op.zit., p. 231.
[8]. ROBERTS M. Op.zit., p. 64, 210, 238-241; РАЗИН Е. А. История военного искусства. Т. III. СПб, 1994, с. 388, 396
[9]. ROBERTS M. Op.zit., p. 84, 87; ПОРШНЕВ Б. Ф. Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства. М. 1976, с. 206; КОРДТ В. А. Очерк сношений Московского государства с республикой Соединенных Нидерландов по 1631 год. — Сборник Императорского Российского исторического общества. 1902. Т. 116, с. ССХХ.
[10]]. I. СПб, 1890, с. 176, 196, 200.
[11]. ROBERTS M. Essays in Swedish History, p. 195-216.
[13]]. История отечественной артиллерии. Т. I. Кн. I. М. 1959, с. 331; СОЛОВЬЕВ С. М. Сочинения. Кн. V, с. 156, 265.
[17]]. ГАМЕЛЬ И. Описание Тульского оружейного завода в историческом и техническом отношении. М. 1828, с. 6-12, 27; БАКЛАНОВ Н. Б. , МАВРОДИН В. В., СМИРНОВ И. И. Тульские и каширские заводы в XVII веке. М.-Л., 1934, с. 13, 56; СОЛОВЬЕВ С. М. Сочинения. Кн. V, с. 291.
[19]]. Там же, с. 14 -18; СОЛОВЬЕВ С. М. Сочинения. Кн. V, с. 288-289; ПЛАТОНОВ С. Ф. Указ. соч., с. 99-100; СМИРНОВ П. П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века. Т. 2. М.- Л., 1948, с. 14.
[20]. Цит. по: СМИРНОВ П. П. Указ. соч. Т.1, с. 425-426.
[21]. СОЛОВЬЕВ С. М. Сочинения. Кн. VII. М. 1990, с. 131; ОЛЕАРИЙ А. Путешествие в Московию, с. 378, 388, 415; ИЛОВАЙСКИЙ Д. И. Отец Петра Великого. М. 1996, с. 421; Акты, относящиеся до рода дворян Голохвастовых. — Чтения в Обществе истории и древностей российских (ЧОИДР). 1847. № 5, с. 103; ЖАРКОВ В. П. Боярин Борис Иванович Морозов - государственный деятель России XVII века. Дисс. на соиск. уч. степ. канд. ист. наук. М. 2001, с. 58-59, 64; МЕЙЕРБЕРГ А. Путешествие в Московию. — Утверждение династии. М. 1997, с. 152.
[22]. Письмо одного шведа из Москвы в 1647 году писанное. — Северный архив. 1822. Ч. 1, с. 151.
[25]]. ОЛЕАРИЙ А. Путешествие в Московию, с. 373.
[26]. Письмо одного шведа, с. 157; СОЛОВЬЕВ С. М. Сочинения. Кн. V, с. 462.
[27]. Цит. по: СМИРНОВ П. П. Указ. соч. T.2, с. 10.
[28]. СМИРНОВ П. П. Указ. соч. T.2, с. 12-15, 35.
[30]]. ААЭ. Т. IV, с. 5.
[31]. Городские восстания в Московском государстве XVII века. Сборник документов. М.-Л., 1936, с. 46
[33]. ОЛЕАРИЙ А. Путешествие в Московию, с. 380; Очерки истории СССР, с. 231, 426; СМИРНОВ П. П. Указ. соч. T.2, c. 32-37.
[34]]. БАЗИЛЕВИЧ К. В. Денежная реформа Алексея Михайловича и восстание в Москве в 1662 году. М. 1936, с. 6; ЛОБАНОВА Е. В. Предпринимательское поведение крупного землевладельца XVII века(на материалах вотчинного архива боярина Б. И. Морозова). - Экономическая история. Ежегодник. 2002, с. 15; Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. IV. СПб, 1842, с. 130, 138, 141.
[35]. ЖАРКОВ В. П. Указ. соч., с. 101.
[37]]. ДЕМКИН А. В. Западноевропейское купечество в России в XVII в. Вып. 1 . М. 1994, с. 40.
[38]. МЕЙЕРБЕРГ А. Указ. соч., с. 120, 152; КОЛЛИНС С. Нынешнее состояние России. — Утверждение династии. М. 1997, с. 225; ОЛЕАРИЙ А. Путешествие в Московию, с. 379.
[39]. СОЛОВЬЕВ С. М. Сочинения. Кн. V, с. 189.
[40]. Городские восстания, с. 37, 39, 46-51; СМИРНОВ П. П. Указ. соч. T.2, c. 168-233, 243; Очерки истории СССР, с. 232-233, 245-249; ОЛЕАРИЙ А. Путешествие в Московию, с. 384.
[41]. КУРЦ Б. Указ. соч., с. 93; БАЗИЛЕВИЧ К. В. Указ. соч., с. 108.
[42]. Там же, с. 105; ПЛАТОНОВ С. Ф. Указ. соч., с. 109; БАЗИЛЕВИЧ К. В. Указ. соч., с. 105.
[44]]. КУРЦ Б. Указ. соч., с. 97-98.
[45]. ФОРСТЕН Г. В. Сношения Швеции с Россией в второй половине XVII века. — Журнал Министерства Народного Просвещения. 1898, февраль, с. 221.
[47]. СТОРОЖЕВ В. Н. Подарки царя Алексея Михайловича полковнику Лесли «для крещения и за подначальство». М. 1895, с. 2, 6; КУРЦ Б. Г. указ. соч., с. 102-104; ЦВЕТАЕВ Д. Указ. соч., с. 342; ОЛЕАРИЙ А. Подробное описание, с. 318.
[48]]XVII века - Молодые обществоведы Москвы - ленинскому юбилею. М. 1982, с. 110.
[50]. БАЗИЛЕВИЧ К. В. Указ. соч., с. 12; СОЛОВЬЕВ С.М. Сочинения. Кн. VI. М. 1990, с. 47; ГАЛАКТИОНОВ И. В., ЧИСТЯКОВА Е. В. Ордин-Нащокин - русский дипломат XVII века. М. 1961, с. 17; РАЗИН Е. А. Указ. соч., с. 223; САПУНОВ Б. В. Немецкие книги и газеты в Москве XVII в.(из истории русских культурных связей) - Книга: исследования и материалы. 1994. Вып. 68, с. 300; КУРСКОВ Ю. В. Ведущее направление общественной мысли и проекты государственных преобразований России 40-60-х годов XVII века. Чита, 1973, с. 17; МЕЙЕРБЕРГ А. Указ. соч., с. 153.
[51]]I. М. 1991, с. 122; КУРЦ Б. Указ. соч., с. 159.
[52]. КОЛЛИНС С. Указ. соч., с. 206.
[53]. КАПТЕРЕВ Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т. 1. Сергиев посад, 1909, с. 153-155.
[54]]. ИЛОВАЙСКИЙ Д. И. Указ. соч., с. 174, 176; БЕЛОВ М. И. Россия и Голландия в последней четверти XVII в. - Международные связи России в XVII-XVIII вв. М. 1966, с. 61.
[56]. ЧЕРНОВ А. В. Указ. соч., с. 138, 153; КАЛИНЫЧЕВ Ф. И. Правовые вопросы военной организации русского государства второй половины XVII века. М. 1954, с. 70-71; БЕРЕНДС Э. С. Указ. соч., с. 196; МЕЙЕРБЕРГ А. Указ. соч., с.163; Каменщик и портной получали 5-6 копеек в день. См.: ДОВНАР-ЗАПОЛЬСКИЙ М. В. Торговля и промышленность Москвы. XVI-XVII вв. М. 1910, с. 75.
[57]]. Цит. по: КАПТЕРЕВ Н. Ф. Указ. соч., Т. 2, с. 190.
[58]. ГУРЛЯНД И. Я. Указ. соч., с. 8, 10, 26; МЕЙЕРБЕРГ А. Указ. соч., с.158; ЧЕРНОВ А. В. Указ. соч., с. 145, 162; БАКЛАНОВ Н. Б. , МАВРОДИН В. В., СМИРНОВ И. И. Указ. соч., с. 76; МАЛОВ А. Рождение регулярной армии. - Независимое военное обозрение. 20.07.2001.
[60]. ГАМЕЛЬ И. Указ. соч., с. 6; РОДЕ А. Посольство Ордерланда. — Утверждение династии. М. 1997, с. 25; КОЛОСОВ Е. Е. Развитие артиллерийского вооружения в России во второй половине XVII века. — Исторические записки. 1962. Т. 71, с. 260-261; ЕПИФАНОВ П. П. Указ. соч., с. 265.
[61]]. СОЛОВЬЕВ С. М. Сочинения. Кн. VI, с. 73-74; ЖАРКОВ В. П. Указ. соч., с. 156.
[63]. МЕЙЕРБЕРГ А. Указ. соч., с. 161.
[64]. РАЗИН Е. А. Указ. соч., с. 396; УЛАНОВ В. Я. Финансовые реформы царя Алексея Михайловича и «гиль» 1662 года. — Три века. Т. 1. М. 1912, с. 208; МЕЙЕРБЕРГ А. Указ. соч., с. 160; БАЗИЛЕВИЧ К. В. Указ. соч., с. 26, 39-40, 42, 108.
[65]]. БАЗИЛЕВИЧ К. В. Указ. соч., с. 40.
[67]]. БАЗИЛЕВИЧ К. В. Указ. соч., с. 36; СОЛОВЬЕВ С.М. Сочинения. Кн. VI, с. 117.
[68]. КУРСКОВ Ю. В. Указ. соч., с. 61.
[69]. КРИЖАНИЧ Ю. Политика. М. 1997, с. 134; ГОРДОН П. Дневник генерала Патрика Гордона. Ч. 2. М. 1892, с. 20; МЕЙЕРБЕРГ А. Указ. соч., с. 152
[70]. КОЛЛИНС С. Указ. соч., с. 220.
[71]. ИЛОВАЙСКИЙ Д. И. Указ. соч., с. 461; РАЗИН Е. А. Указ. соч., с. 252.
[72]. ЧЕРНОВ А. В. Указ. соч., с. 162.
|
