А. Иванов
Деятельность отечественных спецслужб в дореволюционный период в последнее время привлекает все большее внимание исследователей. Особый интерес в данном отношении представляет служба военно-морской контрразведки (военно-морского контроля), поскольку процесс становления, развития и функционирования органов по борьбе со шпионажем на флоте пока еще не нашел детального отражения в научной литературе. Рассмотрим, как он происходил на территории Европейского Севера России.
В начале XX века контрразведкой у нас занимались в основном Департамент полиции, Отдельный корпус жандармов (ОКЖ) и Отдельный корпус пограничной стражи, однако единого органа не существовало. Разбалансированность системы государственных учреждений в области контршпионажа, отсутствие четкого разграничения «сфер влияния» между ведомствами и, как следствие, хаотичность контрразведывательных мероприятий в значительной степени снижали их эффективность. Все это наглядно проявилось в ходе русско-японской войны 1904-1905 годов. Поражение России доказало не только слабость ее военно-морских сил, но и нехватку у сотрудников Департамента полиции и ОКЖ должных навыков борьбы со шпионажем на флоте. Необходимость обеспечения надежной защиты ВМФ России от проникновения иностранной агентуры явилась одной из главных предпосылок создания профессиональных органов военно-морской контрразведки. Одним из региональных центров их формирования стал Европейский Север России.
Длительное время Архангельская губерния и Кольский полуостров представляли собой малонаселенный и удаленный от веяний цивилизации район страны. Положение резко изменилось во время первой мировой войны. В условиях блокирования немцами черноморских и балтийских портов северные маршруты превращались в главную артерию, связывавшую Россию с западными союзниками. Заграничные военные поставки поначалу осуществлялись преимущественно через единственный здесь крупный порт - Архангельск, соединенный узкоколейной железной дорогой с Вологдой. Однако все увеличивающаяся потребность нашей армии и военной промышленности в заграничном снабжении при низкой пропускной способности Архангельска привела к появлению нового морского порта - Романова-на-Мурмане. Через него по подведенной от Петрозаводска железной дороге на фронт стали поступать оружие, боеприпасы и снаряжение из Великобритании и Франции.
В то же время с началом войны активизировались неприятельские разведывательные службы в данном регионе. Уже в конце августа 1914 года сотрудники Департамента полиции в непосредственной близости от Архангельска задержали немецкий пароход, имевший на борту радиотелеграфную станцию1. Для обеспечения безопасности союзных поставок было развернуто строительство военно-морских баз в Кольском заливе и губе Иоканьга, а в 1915 году в северных водах появились и английские боевые корабли, осуществлявшие в числе прочего охрану морских перевозок. Тогда же британское посольство в России предложило организовать агентурную службу на трактах, ведущих к Романову-на-Мурмане и Архангельску2.
Между тем австрийская разведка задалась целью расстроить движение на участке железной дороги Архангельск-Вологда путем проведения диверсионных актов. Их организацию поручили австрийскому военному атташе в Швеции полковнику Е. Штраубу. Однако неоднократные попытки взорвать полотно дороги успехом не увенчались3.
В конце сентября 1915 года морской министр И. К. Григорович направил руководителю военного ведомства А. А. Поливанову проект «Положения о морских контрразведывательных отделениях (КРО)», разработанный Морским Генеральным Штабом (МГШ). Согласно Положению, на территории России учреждались 5 КРО, одно из которых - Беломорское - имело центр в Архангельске. Его возглавил бывший работник Отдельного корпуса жандармов подполковник П. В. Юдичев4. Поскольку на Севере не существовало других специализированных органов военной контрразведки, вся деятельность по борьбе со шпионажем в регионе полностью сосредоточилась в морском КРО. Задачи нового ведомства определялись так: «Борьба с военно-морским шпионством и вообще воспрепятствование тем мерам иностранных государств, которые могут вредить интересам морской обороны Империи». Имелось в виду не только пресечение сбора секретной информации вражеской агентурой, но и противодействие диверсионным и пропагандистским акциям иностранных шпионов5, что выгодно отличало военно-морской контроль от его армейских аналогов. Кроме того, одним из немаловажных достоинств морской контрразведки на Севере была, в отличие от других театров военных действий, ее отделенность от разведки6.
Еще до появления «Положения о морских КРО», 6 июня 1915 года, Верховный Главнокомандующий утвердил «Инструкцию наблюдательному агенту контрразведки», излагавшую общие требования к качеству подготовки агентуры военного контроля, основные методы контрразведывательной деятельности, категории населения, подлежавшие проверке. Особое внимание обращалось на контрабандистов, коммивояжеров, содержателей публичных заведений, лиц, прибывших из занятых противником местностей или следовавших туда7.
Итак, к концу 1915 года морская контрразведка Российской Империи и, в частности, военно-морской контроль на ее Европейском Севере получили законодательно-нормативное оформление, что позволило их сотрудникам приступить к выполнению своих обязанностей. Однако в «Положении...» и «Инструкции...» содержался ряд недоработок, продолжавших существенно связывать руки отечественной контрразведки. Примером сказанному может послужить такой пункт: «Наблюдательный агент должен прибегать к личному задержанию подозреваемых (...) лишь в крайних случаях, поручая таковые при малейшей к тому возможности жандармским чинам или общей полиции, имея в виду, что задержание упоминаемых лиц самим агентом может обнаружить принадлежность последнего к контрразведке»8. Тем самым основной функцией военного контроля становилось только выявление вражеских агентов и координация действий по их обезвреживанию. Кроме того, ведение контрразведки на местах возлагалось на жандармские команды, оказавшиеся в подчинении одновременно двух силовых ведомств - ОКЖ и МГШ. В то же время отсутствие в вышеназванных документах четко обозначенных форм взаимодействия военно-морского контроля с Департаментом полиции и Отдельным корпусом жандармов в дальнейшем привело к совершению контрразведчиками ряда ошибок, самой известной из которых стало печально известное «дело «аскольдовцев». Толчком к нему послужило донесение начальника Архангельского губернского жандармского управления о намерении моряков крейсера «Аскольд», ремонтировавшегося в Тулоне, поднять бунт после выхода в море. Дело передали в Морской Генеральный Штаб. В ночь на 21 августа 1916 года на крейсере в кормовом погребе 75-миллиметровых снарядов произошел взрыв, сочтенный, несмотря на незначительность повреждений, попыткой диверсии. Комиссия в составе военного следователя подполковника И. Найденова и офицеров корабля сделала заключение: взрыв по заданию германской разведки подготовил унтер-офицер И. М. Андреев. Исполнителями были признаны четверо матросов, казненных 15 сентября 1916 года9. Впоследствии выяснилась непричастность к взрыву Андреева и необоснованность - ввиду недоказанности обвинений - расстрела матросов.
Хотя морская разведка в России являлась отнюдь не основным направлением деятельности германского шпионажа, из-за общей пассивности русского флота наш военно-морской контроль столкнулся на Севере с серьезной активностью кайзеровских агентов, использовавших такие методы, как минирование и диверсии. Немцы располагали подробными сведениями о количестве судов, направляемых в Архангельск и Романов-на-Мурмане, о работах по строительству портов и железных дорог. И то сказать: вся эта информация публиковалась в открытой печати, несмотря на цензурные ограничения, что значительно облегчало подготовку диверсионных акций10.
6 июля 1916 года в Архангельске по «невыясненным причинам» случился пожар, уничтоживший большое количество товарных запасов11.
В сентябре того же года сгорела кабельная станция в Александровске, обеспечивавшая телеграфное сообщение России с Англией. Причину пожара опять-таки установить не удалось, но, скорее всего, он явился следствием диверсии12.
Германское командование всячески стремилось помешать бесперебойному поступлению на Восточный фронт иностранных военных грузов. Широкое распространение в данной связи получили диверсионные акты, направленные на уничтожение транспортных судов, направлявшихся в северные русские порты. Немецкий шпион Ф. Ринтелен вспоминал, что американские пароходы минировались его «коллегами» еще до выхода в рейс с расчетом на взрыв в гаванях Белого и Баренцева морей13.
В октябре 1916 года в Архангельске у причала N 20 произошел мощнейший взрыв на пароходе «Барон Дризен», прибывшем из Нью-Йорка. Были повреждены пароходы «Рекорд» и «Earle of Farfor», уничтожены электростанция, десятки жилых домов и складских помещений, погибло и пропало без вести около тысячи человек, а 1166 получили ранения14. Газета «Новое время» от 30 октября 1916 года писала по этому поводу: «Начато [расследование] причины взрыва на пароходе «Барон Дризен», причем власти уже в настоящее время имеют серьезные основания предполагать наличие злоумышления, организованного германскими эмиссарами». Следственная комиссия пришла к выводу: взрыв по заданию германской разведки осуществил боцман П. Полько. На суде он признался, что был завербован немцами в Нью-Йорке и во время разгрузки судна в Архангельском порту подложил в носовой трюм бомбу с часовым механизмом. Приговор Полько - смертная казнь через повешение15.
24 февраля 1917 года вспыхнул пожар на английском пароходе «Нигерия». Погибло 59 человек. Расследование не принесло результатов, однако показания свидетелей указывали на большую вероятность диверсии, ибо огнеопасных веществ в загоревшемся помещении не имелось, пламя же в считанные минуты охватило почти все судно16.
Судя по перечисленным фактам, Беломорское КРО, сформированное слишком поздно, к 1917 году еще не приобрело достаточного опыта для эффективного противодействия диверсиям. Гораздо успешнее боролось оно с вражеским шпионажем. Так, в мае 1916 года в собирании сведений военного характера были уличены русский подданный норвежского происхождения О. Нильсен и торговец Сканке17, а в начале 1917-го - флотский прапорщик Н. И. Кнопфер18.
В то же время пресекались и попытки союзников вести разведывательную деятельность в этом регионе. К примеру, в январе 1917 года в поле зрения сотрудников военно-морского контроля попал консульский представитель США в Архангельске, датский подданный Карл Леве, стремившийся заполучить секретные карты фарватеров Северной Двины, Белого моря и Кольского залива19. Леве был отстранен от должности, а его место занял другой дипломат - Феликс Коул.
Едва ли не наиболее распространенной формой прикрытия немецкой агентуры являлись торговые предприятия и страховые общества20. Военные власти Архангельска неоднократно пытались выдворить из города многочисленные иностранные экспедиторские конторы, сотрудники которых имели доступ во все портовые районы21. В итоге Беломорское КРО завело уголовные дела против фирм «Ферстер и Геппенер», «Гергард и Гей», «Книп и Вернер», «Гейдеман», «Шмидт»22.
Кроме того, к разведывательно-диверсионным мероприятиям на территории Мурмана и Скандинавии привлекались и солдаты финского егерского батальона, сражавшегося в составе германской армии. По воспоминаниям генерала П. Талвела, во время войны на Кольском полуострове и в самой Финляндии агентурной деятельностью и подрывными работами занимались 38 егерей23. Один из них был направлен для организации серии диверсий в Мурманск, где ему удалось взорвать несколько складов с военным снаряжением.
В январе 1917 года открылся Мурманский особый морской контрразведывательный пункт при штабе начальника Кольского оборонительного района. Согласно «Положению о морских КРО», подобные пункты могли создаваться только в стратегически важных населенных пунктах региона,24 что говорит о росте статуса Мурманска в глазах как МГШ, так и иностранных агентов. Здешний пункт, начальником которого назначили штабс-капитана А. Петрова, не был филиалом Архангельского КРО - в дальнейшем его предполагалось преобразовать в самостоятельное отделение и, вероятно, сделать Мурманск средоточием контрразведывательной службы на Севере.25
Все сказанное свидетельствует о начале исправления недостатков организационной структуры военно-морского контроля в районе Русского Севера. Революция 1917 года не дала осуществиться этим планам.
Список литературы
1. Анин Б., Петрович А. Радиошпионаж. М., 1996. С. 250-251.
2. Столяренко М. А. Моряки в огне революции. Участие военных моряков в борьбе за победу Советской власти и в разгоне интервентов на Севере в 1917-1920 гг. М., 1960. С. 14.
3. Ронге М. Разведка и контрразведка. М., 2004. С. 136.
4. Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 58.
5. Зданович А. А. Отечественная контрразведка (1914-1920). Организационное строительство. М., 2004. С. 53.
6. Бажанов Д. А. Структура русской морской контрразведки в 1917 году // Новый часовой. 2002. N 13-14. С. 29.
7. Алексеев М. Военная разведка России. Первая мировая война. Кн. III.Ч. II. М., 2001. С. 170.
8. Российский Государственный Военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 1468, оп. 2, д. 687, л. 52.
9. Крестьянинов В. Я., Молодцов С. В. Крейсер «Аскольд». СПб., 1993. С. 186-187.
10. Смирнов А. Б. Морские порты Архангельской губернии в политике Российского государства в годы первой мировой войны. Архангельск, 2003. С. 120.
11. Флот в первой мировой войне. М., 1964. С. 608-609.
12. Звонарев К. К. Агентурная разведка. Русская агентурная разведка всех видов до и во время войны 1914-1918 гг. Германская агентурная разведка всех видов до и во время войны 1914-1918 гг. Киев, 2005. С. 515-516.
13. Ринтелен Ф. Секретная война. Записки немецкого шпиона. М., 1943. С. 45.
14. Катастрофы на море. СПб., 1998. С. 57-58.
15. Там же. С. 68.
16. Ушаков И. Ф. Сразу большой огонь // Советский Мурман. 1993. 3 марта.
17. РГВИА. Ф. 40311, оп. 1, д. 10, л. 404.
18. Там же. Д. 9, л. 118.
19. Там же. Л. 119.
20. Сейдаметов Д., Шляпников Н. Германо-австрийская разведка в царской России. М., 1939. С. 30.
21. Трошина Т. И. О деятельности шведского вице-консула в Архангельске в годы первой мировой войны» // Шведы и Русский Север: историко-культурные связи. Материалы международного научного симпозиума. Киров, 1997. С. 239.
22. РГВИА. Ф. 40311, оп.1, д. 10, л. 406.
23. Новикова И. Н. Причины возникновения егерского движения в Финляндии в годы первой мировой войны» // Военно-исторический журнал. 2004. N 9. С. 39.
24. Зданович А. А. Указ. соч. С. 53.
25. Бажанов Д. А. Указ. соч. С. 38.
|
