Кузьмин А. Г.
Свойственные кровнородственным общинам культ генеалогий и иерархичность по своему трансформируются в Империях, возникших на развалинах Римской — Франкской и Византийской. Иерархия в Империях как бы отрывается от кровнородственного начала, роды "знатные" и "незнатные" вместе с их генеалогиями выстраиваются в иерархию независимо от действительной этнической природы, а в "Священной Римской империи" латинский язык ("кухонная латынь") долго успешно конкурировал с германскими языками и мог победить, как он победил в самой Италии, Галлии и на других европейских территориях.
Естественно, что в границах Империй славяне в массе оставались внизу социальной лестницы. Но и на Дунае, и на Эльбе, и на Балтике они несколько столетий вели борьбу за самосохранение в этнокультурном, религиозном и хозяйственном планах. Балтийские славяне почти четыре века выдерживали натиск франков и саксов, а язык свой сохранят до конца XVIII столетия. Естественно и то, что вооруженная борьба побуждала усваивать что-то и из структурных организаций (скажем, постоянные боевые дружины) противника. Но у тех же балтийских славян неславянское начало всегда было значительно, поскольку в VI–IX веках славяне на Балтике поглотили достаточно многочисленные остатки иллиро-венетских и отчасти кельтских племен.
На территориях, остававшихся за пределами Империй, внешнее влияние сказывалось в гораздо меньшей степени и исконные традиции удерживались веками в почти неизменном виде. Наиболее наглядно это проявилось именно на территории Восточно-Европейской равнины. Здесь, конечно тоже происходили вооруженные столкновения с иноязычными племенами — прежде всего кочевыми, накатывавшимися периодически с востока. Но продвижение самих славян на восток шло путем ассимиляции соседей. Это касалось, прежде всего, балтских и угрофинских племен, но касалось и отдельных групп иранцев, рассеянных на обширных территориях от лесостепи до Причерноморья и Каспия. Так, Причерноморская Русь (Восточный Крым и Таманский полуостров) практически не имеют славянского населения как с точки зрения антропологии, так и археологии. А к середине Х века византийцы уже не отделяют этих русов от поднепровских, и они говорят теперь на одном — именно славянском — языке.
К IX веку в Восточной Европе складывается ряд крупных племенных образований славян, отличавшихся значительной внутренней устойчивостью и более или менее единообразной структурой управления, выстраивавшейся снизу вверх. Движение с запада на восток шло в основном по двум традиционным путям: с Балтики Волго-Балтийским путем, с Дуная — Дунайско-Днепровским. Два эти пути долго не пересекались, а денежные системы так и не слились вплоть до татаро-монгольского нашествия. Культура северного ареала была близкой одновременной с южного берега Балтики (это проявлялось, в частности, в характере жилищ и планировки поселений), на юге также долго удерживался особый тип жилищ, свойственный территориям бедными лесом.
Социальная дифференциация проникает, естественно, и в Восточную Европу и наиболее заметно она проявлялась в тех районах, где ассимилировались племена так или иначе сохранявшие кровнородственную общину. Как было сказано, к их числу относится и область племени полян, и многие пограничные территории. Тем не менее в большинстве княжеств-земель, и в городах, и в селах сохраняются похожие системы традиционного самоуправления. Можно отметить совершенно не свойственную в это время Западной Европе черту: мирный в целом характер сосуществования и внутри племен, и между племенами. Обычно удивляют и размеры этих земель-княжений: чем поддерживалось политическое и культурное единство? Явно не общими экономическими интересами (хотя какую-то роль и они играли). А культурные особенности часто нарочито подчеркивались (скажем, в типе височных подвесок).
На достаточно мирный характер общежития указывает и принципиально значимый факт: сельские поселения не укреплялись, и даже в городах в центре укреплялся "детинец", а посады, занимавшие куда большую территорию, оставались неукрепленными. Каменных же замков, которыми на Западе феодалы защищали себя от подданных, на Руси не будет и позднее. И даже внешняя угроза не всегда подталкивала к принятию мер предосторожности.
Некоторое представление о характере общежития внутри славянских племен, пожалуй, может дать зарубинецкая культура, существовавшая за тысячу лет до сложения здесь государства (II в. до н.э. — II в. н.э.). Культура возникала в условиях, когда степь заполнили сарматы, и славяне оттеснялись на север. И вот по южным границам культуры (довольно точно ее обрамляя) создаются протянувшиеся на сотни километров защитные цепи валов ("Змиевы" или "Трояновы" валы), которые позднее будут защищать и от половецкой конницы. На территории же самой зарубинецкой культуры укрепленных поселений практически нет. И конечно, требовалась структура, которая смогла бы объединить равных по своему положению людей для свершения столь многотрудного дела. (Пала же культура под ударами с противоположной стороны — с северо-запада, где никаких укреплений не было).
Трудно сказать, как бы шло далее развитие славянских племен, если бы в IX веке по Волго-Балтийскому пути сначала на восток, а затем и на юг не устремились варяги и русы. Варяги — это в узком смысле племя варинов, а в широком — балтийские славяне, и позднее также скандинавы. "От рода варяжска" вели себя новгородцы и, судя по материальной культуре Новгорода, а также по характеру городского самоуправления — это были именно балтийские славяне. К IX веку были славянизированы и варины, но они еще сохраняли какие-то свои традиции в верованиях и обычаях, записанных в специальном правовом документе, видимо, в конце VIII столетия. Русы в одних случаях отождествляются с варягами в других это явно иное племя. Сложность в данном случае заключается в том, что в одной Прибалтике было несколько "Русий", а в Европе в целом более десятка и восходили они к разным истокам. Для Восточной Европы наиболее значимы были русы-руги, шедшие на восток и балтийским путем, и с Дуная (Ругиланд). Определенное влияние на балтийских русов оказали, видимо, и кельтские "рутены", жившие на побережье Ла-Манша и на реке Роне. А помимо этих двух ветвей существовала еще Русь аланская, ветвь который тоже была на Балтике, и которая участвовала в движении на юг по пути "из варяг в греки".
Все эти неславянские выходцы с Балтики в конце IX века, когда Олег занял Киев и объявил его "матерью городов русских", говорили по-славянски. На славянском языке были записаны противни греческого оригинала договоров Руси с греками. Но имена послов и купцов дают смесь имен из разных языков: (в основном восходящих еще к эпохе Великого переселения) иллиро-венетские, кельтские, фризские, иранские. Последних много в договоре Игоря, и они там переплетаются с именами эстонскими, причем "чудские" имена в основном увязаны с княжеским родом (в котором теперь являются Святослав, Володислав, Предслава — имена-титулы, права на которые рядовые дружинники не имели).
Договоры проясняют, откуда именно пришли Олег и Игорь: это западные области нынешней Эстонии — провинции Роталия и Вик и лежащий против них остров Сааремаа. Русь (причем Аланскую) знал Адам Бременский, о ней много писал Саксон Грамматик, упоминается она и в шведских источниках. Но она остается пока совершенно неисследованной. Можно предполагать, что и балтийские славяне были здесь представлены значительными группами. Во всяком случае, остров Сааремаа поддерживал тесные связи и выступал обычно в союзе с Псковом и отчасти с Новгородом на протяжении почти пяти веков. Но переход на славянскую речь автоматически славянами не делал: "русь" и в самом Киеве держится особняком от местного славянского населения. Лишь при Владимире в гриднице князя будут пировать "старцы градские", сотские и десятские — исконное городское самоуправление.
Оценка самого факта объединения славянских и неславянских племен в рамках единого государства, совершенное силой так или иначе внешней, сложна и неоднозначна. Все-таки освободились от хазарской дани, заняли прочные позиции по отношению практически ко всем крупным соседним государствам и смогли противостоять непредсказуемой Степи. Но Земля и Власть на Руси никогда не составляли гармонии. Это проявлялось и в неуважении к ретивым , сообщинникам, которые стремились служением Власти "выбиться в люди", и ко всяким княжеским слугам (позднее к чиновникам), и вообще к писанным законам, идущим от Власти. В то же время обычное право, идущее от Земли, регламентировало жизнь крестьянина-общинника или посадского человека до мелочей.
Борьба Земли и Власти в XI–XII веках шла с переменным успехом, но в целом с перевесом Земли, большим или меньшим ограничением княжеской власти городским самоуправлением. Сама раздробленность в эти годы на Руси шла несколько иным путем, нежели в Европе. Там земли растаскивали феодалы, здесь шло перераспределение власти в пользу самоуправления. И в экономическом плане эта тенденция давала положительный эффект. Положительным в экономическом плане было и то, что прекратились дальние походы "за зипунами" — чем увлекалась пришлая власть, а дружины князей сократились во много раз. В отношениях с Западом это было, в общем, безопасно. А с Востока нагрянула орда, противостоять которой в то время в одиночку не могла ни одна держава ни на Востоке, ни на Западе.
Когда читаешь разную "евразийскую" дребедень о благотворности для Руси монгольского завоевания и ордынского ига, обычно не понимаешь, где элементарное невежество, а где русофобский цинизм. Нашествие на всем пути с востока на запад вело к уничтожению целых народов. Почти полностью были истреблены половцы, во много раз сократилось население Волжской Болгарии. В несколько раз сократилось и население Руси. (Домонгольная численность его будет достигнута лишь к концу XVII века). Практически полностью был разрушен Киев — один из крупнейших городов тогдашней Европы), а останки убитых некому было убирать даже и шесть лет спустя после нашествия. Практически все Среднее Поднепровье запустело. И дань, возложенная на оставшихся в живых, была такой, что, скажем, крестьянин начала нашего века выплатить бы ее не смог. И, конечно, основательно была деформирована психология и Земли, и Власти. Лишь во второй половине XIV века начинается возрождение, основой которого станет снова община: крестьянская община, возрождающаяся в традиционном виде, и общежитийные монастыри, также возрождавшие померкшее было чувство коллективизма и взаимоподдержки.
Перераспределение властных полномочий от Земли к Власти стало практически неизбежным: других путей освободиться от ига не было. Власть же, если ее ничто не сдерживает, неизбежно ставит собственные корыстные интересы выше блага своих подданных. В XIV–XV веках было вроде бы убедительное обоснование: освобождение придет лишь с объединением земель вокруг сильной великокняжеской власти. В XVI–XVII столетиях на первом месте по-прежнему стояли задачи внешнеполитические: в основном воссоединение вокруг Москвы прежних русских земель. А Землю, во имя теперь уже имперских задач, закрепощают. И когда бездарные правители буквально разорили центр России и спровоцировали внешнюю (на сей раз польско-шведскую) интервенцию, спасать страну снова пришлось Земле.
Сама тенденция гармонического взаимодействия Земли и Власти существовала с конца XV века, когда было в основном завершено объединение русских земель вокруг Москвы и пало татарское иго. Были и отдельные государственные деятели, сознававшие и так или иначе пытавшиеся ограничить аппетиты чиновников, разраставшегося аппарата Власти. Наиболее примечательным проявлением этой тенденции были реформы середины XVI столетия, проводимые фактически управлявшими в то время страной Адашевым и Сильвестром. Но реформаторам удалось продержаться всего десяток лет, после чего торжествует — в самой свирепой форме — тенденция подавления. В годы же Смуты идеологи Земли закономерно возвращаются к идеям реформатов середины ушедшего века и идут в ряде случаев дальше. "Приговор" 30 июня 1611 года, принятый по инициативе Прокопия Ляпунова Первым ополчением, провозглашал своеобразную "Советскую" власть. Бояре должны были избираться "Советом всей земли" и могли быть отозваны, если не справлялись со своими обязанностями. "Ссылки" между городами стали формой взаимодействия разных земель в рамках этого "Совета". Но с распадом ополчения (из-за серьезных противоречий между дворянами и казачеством) тенденция к взаимодействию ослабевает и Второе ополчение собирается уже под несколько иными лозунгами (оно, в частности, вообще отказывается от какого-либо сотрудничества с казачьими отрядами).
В реформах середины XVI века немалое значение придавалось практике созыва Земских соборов. Правда, созывали их сверху и, как правило, приглашали представителей тех сословий и городов, от которых Центр хотел получить поддержку. Подъем самосознания Земли в годы Смуты и Земским соборам предназначает значительно большую роль. "Валаамская беседа" предполагает постоянное участие избранных членов Собора (поочередно) в непосредственном управлении страны вместе с царем, власть которого соответственно ограничивалась. Примерно эти рекомендации и попытались реально воплотить в жизнь ополченцы — освободители Москвы, и близко к этому идеалу проходил в 1613 году Собор, на котором избирался новый царь. На Соборе были представлены практически все сословия, кроме крепостных и холопов, а новому царю Михаилу Федоровичу были предписаны какие-то ограничительные условия, о которых говорят разные источники, но которые, к сожалению, до нас не дошли. Монархи всегда стремились к абсолютизму и, естественно, подобные документы уничтожали. А своеобразный переворот 1622 года по существу свел на нет роль Соборов, немало сделавших перед этим для освобождения страны от польских и шведских интервентов.
Крепостное право побуждало крестьян бежать на окраины, в Сибирь, куда-нибудь подальше от Власти. И практически всюду беглые восстанавливают общинное управление. Частным случаем такого самоуправления может рассматриваться казачий круг и казачье войско. Но именно потому, что это было войско, и потому, что оно было самой боевой силой в народных восстаниях XVII–XVIII веков. Власть старалась подкупить войсковых старшин (в чем позднее в какой-то мере и преуспело).
В XVIII веке была одна серьезная попытка поднять роль Земли и сословий: это выступление "верховников" в 1730 году. Тогда появилось сразу несколько проектов расширения прав сословий и ограничения царской власти. Татищев под разными предлогами и в разных маскировочных формах направлял властям подобные проекты вплоть до своей кончины в 1750 году. Но власти лишь раздражались такой настойчивостью и держали борца за благо отечества подальше от столиц, фактически в ссылках. И не случайно, что главный политико-философский труд Татищева "Разговор о пользе наук и училищ" увидел свет лишь в 1887 году (и то лишь благодаря юбилею — двухсотлетию со дня рождения).
XIX век знаменовал с одной стороны усиление бюрократизации Власти, с другой — ослабление Земли, в связи с развитием буржуазных отношений с их неизбежным индивидуализмом и эгоизмом. Вокруг крестьянской общины, все еще объединявшей большую часть населения страны, начинается борьба сначала славянофилов и западников, а затем народников и марксистов западного типа. Речь шла и о плюсах и минусах двух разных систем: российской и западной, а также о попытках прогнозирования: что может дать России переход от соборно-коллективистского отношения к действительности, к индивидуалистическому. Споры эти так или иначе затрагивали и правящие верхи, которые должны были считаться хотя бы с тем, что выгоднее им самим (обычно это маскируется демагогией о государственном интересе или общественном спокойствии). В начале нашего века за сохранение общины как основы порядка стоял Плеве, за разрушение ее — Витте. Идеи последнего затем и попытался воплотить Столыпин.
Столыпиным у нас ныне восхищаются и правые, и левые, и демократы, и патриоты. И те, кому нужны "великие потрясения", и те, для кого нужна "Великая Россия". Столыпин надеялся разрушением общины ослабить крестьянство, которое в силу недостатка земли уже в революцию 1905–1907 гг. показало себя готовым привнести "великие потрясения". В итоге же он как раз эти потрясения и спровоцировал. 1917 год это показал. За осень-зиму 1917–1918 гг. крестьяне разрушили чуть ли не все помещичьи усадьбы, загоняя назад в общину и хуторян. И ни Временное правительство, ни большевики не в состоянии были это предотвратить.
А в 20-е годы крестьянская община достигает, может быть, высшей точки своего развития. И поскольку гнет на нее сверху заметно ослабел, она в ряде мест была и сильнее и созидательней Советов. По-настоящему ее подорвет лишь коллективизация. Подорвет тем, что проводили ее сверху в значительной мере как раз ради подавления общины, а никак не укрепления коллективистской психологии.
В последнее время у нас много пишут и о кооперации. Поражает стремительный взлет ее за какие-то два десятилетия до Октября. А взлет этот тоже реакция на разложение или разрушение общины. И опять-таки в 20-е годы складывались условия для ее нового подъема (после смутного времени военного коммунизма и гражданской войны). Те же причины и кооперацию отодвинули на обочину экономической и общественной жизни.
Нынешние разрушители и квислинги понимают (или им подсказали), что разрушить Россию нельзя, пока не искоренено коллективистское сознание большей части ее народа. Поэтому в 1989-м "демократами" и был брошен клич-призыв поставить во главу угла "суверенитет личности". К чему это привело теперь в состоянии увидеть каждый. Но ведь это все легко было предвидеть. А наши партийные и патриотические издания материалы-прогнозы не принимали по не вполне ясным причинам. Некомпетентность? Безволие? Или нечто худшее?
|
