А, и ты иногда страдаешь, что мысль не пошла в слова. Это благородное страдание, мой друг, и дается лишь избранным.
Ф. М. Достоевский. «Подросток»
Любовь Горького к слову хорошо известна. Горький призывал молодых литераторов «слышать и видеть язык», глубоко продумывать свои произведения, с тем чтобы избегать «хлама торопливых и непродуманных слов». Конечно, говоря о слове, Горький имел в виду не только сами слова, но также словосочетания, предложения и вообще язык.
Как можно понять Горького «слышать и видеть язык»? Попробуем ответить на этот вопрос, анализируя ранние рассказы писателя.
Я думаю, что прежде всего Горький хотел этим сказать, что литературное произведение должно опираться на речь народа. Сам Горький в своих произведениях очень широко пользуется оборотами и выражениями народного языка. Создавая образ того или иного героя, Горький большое внимание уделяет тому, как этот герой должен говорить, и потому в его произведениях речь старого цыгана Макара Чудры отличается от речи молодого татарина в рассказе «Хан и его сын» или от речи заключенных в рассказе «Зазубрина».
Так, например, Макар Чудра по цыганской традиции перебивает свой рассказ обращением к собеседнику, называя его соколом: « - Эге! Было, сокол...», « - Вон он какой был, сокол!..», « - Вот она какова была Радда, сокол!..», «Так-то, сокол!..»
В обращении «сокол» мы видим образ, близкий цыганскому духу, образ свободной и смелой птицы. Чудра свободно переделывает некоторые географические названия тех мест, по которым кочевали цыгане: «Галичина» — вместо Галиция, «Славония» — вместо Словакия. В его рассказе часто повторяется слово «степь», так как степь была основным местом жизни цыган: «Плачет девушка, провожая добра молодца! Добрый молодец кличет девушку в степь...», «Ночь светлая, месяц серебром всю степь залила...», «На всю степь гаркнул Лойко...» и др.
В рассказе «Хан и его сын» молодой татарин, ханский сын Амалла, по восточной традиции, показывая уважение к отцу, обращается: «Повелитель отец...»
Мусульманская вера хана и его сына выражается в том, что они все время обращаются к Аллаху. «И мне такое же твердое сердце дай, о Аллах!» Но у высказываний Горького о необходимости «слышать и видеть язык» есть и другая сторона. Литератор должен так писать, чтобы, читая или слушая его, можно было как бы слышать звуки реального мира, видеть реальные образы окружающей действительности. Именно в этом и заключается для Горького мастерство писателя. Такая объемистость речи достигается ее образностью и точностью определений.
Рассказ «Макар Чудра» полон образных сравнений, точно передающих картины мира, чувства и настроения людей: «Улыбка — это целое солнце», «Лойко стоит в огне костра, как в крови», «Сказала, точно в нас кинула», «Зашатался, как сломанное дерево...»
Точные определения Горького действительно позволяют увидеть живой образ. Описывая Нонку, Горький говорит, что на ее лице замерла «надменность царицы», и мы сразу видим неприступную цыганскую красавицу. Когда мы читаем, что очи Лойко «темнее... смотрят», мы сразу понимаем, что происходит в душе героя. Особый интерес представляет использование Горьким глаголов со значением действия по отношению к неодушевленным предметам. Горький как бы одушевляет их и тем самым изображает природу живой, находящейся в движении.
Особенно отчетливо это проявляется в его романтических рассказах. Рассказ «Макар Чудра» начинается с описания природы.
Мы видим и слышим, как «осенняя мгла ночи вздрагивает и, пугливо отодвигаясь, открывает безграничную степь», «темнота степи мертво молчит», «море шепчется с берегом, и ветер носит его шепот по степи».
В «Старухе Изергиль» как живой описан темный и страшный лес, через который должны были идти люди: «там стояли великаны-деревья, плотно обняв друг друга могучими ветвями, опустив узловатые корни глубоко в ил болота...», «когда ветер бил по вершинам деревьев, лес глухо гудел, точно грозил и пел похоронную песню, а когда грянула гроза, деревья глухо и грозно зашептали...»
В рассказе «Челкаш»: «Жаркое солнце смотрит в зеленое море», «суда глубоко вздыхают», «волны бьются и ропщут».
Приведенные примеры показывают, как можно «слышать язык». Рассказы Горького наполнены звуками. И если в рассказе «Макар Чудра» мы слышим «мертво молчавшую темноту степи», то в рассказе «Челкаш», напротив, с самого начала на нас обрушивается лавина самых разнообразных звуков. Все вступление к рассказу посвящено звукам, шуму. Звуки, издаваемые предметами, звуки человеческой речи как бы начинают властвовать над людьми. «Созданное ими, — пишет Горький, — поработило и обезличило их».
Звуки природы, получившие своеобразное воплощение в языке писателя, напоминают об еще одной черте ранних произведений Горького — их музыкальности. Музыка как бы является фоном для развития повествования. Музыка сопровождает весь рассказ «Макар Чудра» о судьбе Лойко и Радды.
Перед тем как старуха Изергиль начинает рассказывать свои легенды, мы слышим мелодичные песни. «Кто-то играл на скрипке... девушка пела мягким контральто...» Как только старуха закончила свой рассказ о Ларре, вновь зазвучала музыка. Интересно, как Горький описывает эту музыку, он заставляет не только услышать, но и увидеть ее, достигая с помощью слов эффекта звучания.
«Каждый голос женщин звучал совершенно отдельно, все они казались разноцветными ручьями и, точно скатываясь откуда-то сверху по уступам, прыгая и звеня, вливаясь в густую волну мужских голосов, плавно лившуюся кверху, тонули в ней, вырывались из нее, заглушали ее и снова один за другим взвивались, чистые и сильные, высоко вверх». Горький считает, что музыка обладает даже большей выразительностью, чем слово, и иногда, рисуя образ героя, как бы отдает предпочтение музыке.
«О ней, этой Радде, словами и не скажешь ничего. Может быть, ее красоту можно бы на скрипке сыграть, да и то тому, кто эту скрипку как свою душу знает».
Красота Радды — это прекрасная музыка, но совсем другую песню мы слышим в рассказе «Двадцать шесть и одна», это протяжное пение, «жалобно-ласковый мотив которого всегда облегчает тяжесть на душе поющего», «и в любой момент может погаснуть и заглохнуть под тяжелым потолком подвала», «но когда ее подхватывает несколько голосов, она способна раздвинуть серые стены тюрьмы», «она бьется о камни, стонет, плачет и оживляет сердце, тихо щекочущей болью, бередит в нем старые раны и будит тоску».
Необычным является построение некоторых рассказов. Это относится в первую очередь к началу рассказа «Макар Чудра». Начало рассказа построено в форме диалога, но в этом диалоге слышится голос одного человека, и только из реплик этого одного говорящего мы догадываемся о реакции и возможно ответных репликах его собеседника.
« - Учиться и учить, говоришь ты?» — спрашивает Макар Чудра автора в ответ на какую-то его реплику, о которой мы можем только догадываться. Такую форму диалога я не встречала у других писателей. И эти своеобразные формы фраз привлекают внимание.
Но не все обороты речи, выбранные Горьким, кажутся мне такими же интересными и удачными. В том же рассказе «Макар Чудра» меня поразило обилие метафор и сравнений, но далеко не все они являются находкой автора. Некоторые из них банальны и затерты, например: «сабля сверкает, как молния», «скакал так, что земля дрожала», «пыль взвилась тучей», «мудр, как старик», «качается, как ковыль под ветром».
Такие сравнения встречаются часто, и не только в художественных произведениях, но и в обычной разговорной речи.
Не совсем удачно словосочетание «аквамариновая» вода моря, в рассказе «На соли», так как аквамарин и есть цвет морской воды (аква - вода, марина - морская).
Кажется навязчивым выражение «вырвать из груди сердце», которое мы встречаем и в «Макаре Чудре», и в «Старухе Изергиль», и в «Матери».
Удивляют некоторые повторы как формы, так и содержания, то есть почти одинаковые фрагменты в текстах разных произведений.
Так, начало рассказа «На соли», очень напоминает начало рассказа «Емельян Пиляй»:
«Рыбак... сплюнул в сторону, посмотрел в голубую даль моря и меланхолически замурлыкал в бороду себе какую-то песню» («На соли»).
«Емельян Пиляй... вздохнул, сплюнул и, повернувшись на спину, посвистывая, стал смотреть на безоблачное, дышавшее зноем небо» («Емильян Пиляй»).
Правда, можно предположить, что это — особый художественный прием, которым Горький связывает в единое целое два рассказа, близких по содержанию (оба рассказа написаны в одном году).
|
