Н.В. Забабурова
Книга «О любви» в известной мере завершает определенный этап интеллектуальной жизни Стендаля, отмеченный решающим влиянием философской рационалистической традиции XVII-XVIII веков (v.: Del Litto V. La vie intellectuelle de Stendhal. Gen?se et ?volution de ses id?es (1802-1821). Paris, 1997; Levowitz-Treu M. L'amour et la mort chez Stendhal. Paris, 1978). В то же время ее можно рассматривать как своеобразный пролог к его романному творчеству. В ней представлено философско-эстетическое обоснование целого ряда магистральных мотивов стендалевской художественной прозы, и она позволяет представить, в какой мере был значим культурный контекст XVII века для творческого самоопределения писателя.
С традицией рационалистической философии XVII века связано прежде всего сознательное стремление Стендаля к упорядочиванию и классификации изучаемых им психологических феноменов. Выделенные им четыре основных типа любви - любовь-страсть, любовь-влечение (l'amour-go?t), любовь физическая и любовь-тщеславие - могут быть соотнесены с соответствующими классификациями Декарта и Гоббса. Но сходство классификационных приемов скорее внешнее. Для Декарта традиционное, идущее еще от Платона, противопоставление любви-вожделения (amour de concupiscence) и любви-благожелательности (amour de bienveillance) не имело принципиального значения (v.: Descartes R. Oeuvres. Paris, 1824. T. 4. P. 103). Он полагал, что любое любовное влечение подразумевает благожелательность. Процесс рационализации любовного чувства, в зависимости от достоинств его объекта, определял, по Декарту, три разновидности любовной «страсти»: простая привязанность (simple affection), дружба (amitie), благоговение (devotion). В сущности, они отличаются друг от друга лишь оценкой объекта любовного влечения по отношению к субъекту. Соответственно, указанные три разновидности рационалистически мотивированы. Для Стендаля, наоборот, «физическая любовь» (любовь-вожделение) может быть привнесена в любую форму любовного чувства в качестве дополнительного (но не обязательного) компонента. Но важно отметить, что у него рационалистическая мотивация любовного влечения значительно ослаблена и значима разве что для любви-тщеславия. А любовь-страсть вообще трактуется им прежде всего как иррациональное начало, «folie» (безумие), некая «нравственная болезнь»: «Любовь подобна лихорадке, она родится и гаснет без малейшего участия воли» (Stendhal. De l'Amour. Paris, 1855. P. 12).
Магистральной для автора книги «О любви» становится проблема исторической психологии, движения форм любви во времени. И в этом смысле французская культура предлагает ему ряд ключевых идей и понятий.
Вопреки своему обычному стремлению противопоставить французскую искусственность итальянской естественности, Стендаль вынужден был признать, что лучшие книги о любви были написаны во Франции - «стране, где растение, именуемое любовью, всегда страшится смешного, угнетается избытком национальной страсти, то есть тщеславия, и почти никогда не достигает полного своего роста» (Ibid. P. XI).
По Стендалю, в европейской традиции любовь как система эмоций, взращенных культурой, впервые выразила себя в средневековой литературе Прованса. Куртуазная модель любви, в которой «все рассчитано заранее и подчинено разуму», пленяла Стендаля «галантностью, милой, остроумной и основанной на полной справедливости в отношениях между двумя полами» (Ibid. P. 164). Говоря о галантности куртуазной любви, Стендаль скорее всего соотносит ее, следуя собственной классификации, с любовью-влечением. Модель куртуазной любви, с ее культом внешнего ритуала, праздничностью, выверенным изяществом, Стендаль переносит на нравы французского XVIII века, отраженные в романах Кребийона и Дюкло. Такая аналогия (куртуазия - рококо) весьма неожиданна, но она достаточно четко мотивирована у Стендаля; и в том, и в другом случае речь идет о своеобразной игре, о культурной нормированности эмоций, которые не должны выходить за рамки обозначенных границ. Философия любви XVII века в этом смысле противопоставлена Стендалем подобной идее любви как галантного празднества.
Трудно судить, в какой мере Стендаль был знаком с французским прециозным романом XVII века, но его концепция любви-страсти явно продолжает некоторые мотивы этого романа. Можно уловить в его книге и отзвуки прециозных дискуссий, заполнявших романы д'Юрфе и Мадлены де Скюдери. В книгу Стендаля также включены своего рода вставные истории, фрагменты фиктивных исповедей, которые призваны иллюстрировать нюансы любовных чувств. И само направление этих дискуссий - апология благородной страсти - в общем, совпадает, с той разницей, что Стендаля всегда настораживала рассудочность, и он был склонен поэтизировать чувства невольные.
С опытом французского романа XVII века Стендаль связывал и особый психологический феномен, стоящий у истоков любви, который он обозначил как «coup de foudre» (внезапная вспышка). В романах XVII века именно «coup de foudre», замечает Стендаль, зачастую решал судьбу героя и возлюбленной (Ibid. P. 7). Подобные внезапные порывы свойственны, по его мнению, лишь любви-страсти, хотя и бывают кратковременными.
Образцом психологического изображения любви-страсти (и, соответственно, психологического анализа) неизменно оставался для Стендаля роман мадам де Лафайет «Принцесса Клевская» (подробнее об этом см.: Забабурова Н.В. Стендаль и «Принцесса Клевская» // Вопросы эволюции метода. Л., 1984. С. 17-26). Именно этот роман дал Стендалю повод определить характерную для культуры XVII века трагическую перспективу любви-страсти: она требует внутренней борьбы, и победа над собой неизменно противостоит счастью.
Психологию страстей XVII века в значительной мере корректировала для Стендаля французская афористика, прежде всего - Ларошфуко, которого он неоднократно цитировал в своей книге. «Максимы» Ларошфуко были особенно ценны для Стендаля как опыт интеллектуальной рефлексии над нравами века, чуждый какой-либо дидактике. Поэтому важным дополнением к книге «О любви» стали «Фрагменты» - своеобразное собрание стендалевских максим в стиле Ларошфуко. Один из этих афоризмов может рассматриваться как итоговая стендалевская оценка психологической традиции французского XVII века: «В очень развитом обществе любовь-страсть столь же естественна, как любовь физическая у дикарей» (Stendhal. Op. cit. P. 265).
Падение этой формы культуры начинается для Стендаля с эпохи Людовика XV, создавшей новый психологический климат и новую систему нравов, адекватным выражением которой стала любовь-влечение. Любовь-тщеславие Стендаль считал приметой современной буржуазной цивилизации.
Книга Стендаля, своеобразный экскурс в историческую психологию, по существу обозначила новое для своего времени направление исследований. И глубоко знаменательно, на наш взгляд, что проблематика и жанровое оформление этого непонятого в эпоху Стендаля произведения столь глубоко связаны с французской культурой XVII века.
|
