А.А.Скокан, член-корреспондент РААСН
Историческая среда и культурный контекст – ключевые слова архитектурного процесса последних двух десятилетий. Они пришли в нашу практику вместе с пониманием: проектная деятельность направлена на изменение и развитие предметного окружения, а результаты ее оцениваются с точки зрения того, насколько они успешно взаимодействуют с этим окружением. Мы больше не строим красивые или некрасивые здания, а встраиваем их в существующую городскую среду, в контекст городской культуры. Принципиальное отличие от ситуации, в которой привыкли действовать архитекторы, заключается в том, что в круг профессиональных проблем теперь включены дополнительные средовые критерии. Им должен соответствовать проект; формируются они либо самим автором (в меру его способности и подготовленности к решению подобных проблем, сформулированных в специальной регламентирующей документации), либо специалистами, отвечающими за сохранение исторической среды.
Подход к проектированию, в рамках которого большое или приоритетное значение уделяется факторам пространственного окружения, особенно когда это окружение имеет достаточный исторический подтекст, принято называть средовым. Этот термин появился сначала в сфере архитектурной теории как требование о необходимости учитывать визуальное и эмоциональное взаимовлияние вновь возводимых в исторической части города объектов с окружающей их застройкой. По мере накопления негативного опыта строительства современных зданий, безразличных к окружению или грубо его подавляющих своими размерами, масштабом архитектурных членений и чужеродностью отделочных материалов, росло убеждение, что продолжение подобной практики может окончательно уничтожить историческую городскую среду.
К середине 1980-х годов на протестных эмоциях, захлестнувших наше общество, тема охраны исторического наследия стала одним из поводов противостояния официальной политике. Бесспорное достижение этого времени – внедрение в московскую практику процедуры согласования проектов экспертно-консультативным общественным советом (ЭКОС), куда вошли историки, социологи, художники – люди, истинно заинтересованные в сохранении исторической городской среды. Стали обязательными исторические исследования реконструируемых территорий и сооружений, ландшафтно-визуальные экспертизы. Уточнялись границы охранных и заповедных зон, совершенствовалась методика разработки исходно-разрешительной документации, процедур согласований, рассмотрений и утверждений проектов.
Таким образом, бюрократическая составляющая средового подхода к настоящему времени накопила массу достижений. Однако архитектурные успехи в этой сфере (а именно они являлись целью вышеперечисленных усилий) оказались более чем скромными, так как официальное укоренение средового подхода не защитило историческую среду от таких явлений, как торговый центр на Манежной площади или памятник Петру I, а также от массы наспех и халтурно "воссозданных" исторических объектов, многочисленных зданий сомнительной архитектуры, решенных в тех или иных "исторических" стилях. И, наконец, никогда прежде с такой активностью и в таких количествах не сносилась историческая застройка, как сейчас. Да, та самая подлинная историческая среда, ради сохранения которой и организовывалась вся эта деятельность.
Тем не менее средовой подход сыграл свою положительную роль хотя бы потому, что теперь в число факторов, влияющих на архитектурное решение объекта, введены средовые характеристики, которые учитываются при проектировании и влияют на отношение согласующих инстанций к рассматриваемому проекту. Это уже достигнуто и, скорее всего, не будет отброшено в дальнейшем. В то же время, пора демистифицировать некоторые вопросы, связанные со средовым подходом, выведя их из сферы субъективных, цеховых или групповых предпочтений в сферу максимально объективных, вербальных и графических регламентаций, имеющих однозначный юридический смысл и понятных как проектировщикам, так и согласующим инстанциям.
Речь идет, в первую очередь, о характеристиках, определяющих градостроительный и коммерческий потенциал территорий, предназначенных для реконструкции и нового строительства. Из них складываются технико-экономические показатели объекта, где наиболее важен его коммерческий потенциал, то есть выход площади, которая в итоге будет продаваться или сдаваться в аренду. Естественно, что суммарный метраж задан плановыми характеристиками – пятном застройки и высотностью объекта, что также имеет определяющее значение и для сложившейся городской застройки, в которую встраивается этот объект, особенно если речь идет о сохранении и преемственном развитии исторически ценной среды. Не менее важны функциональные параметры (жилье, торговля или деловое назначение), так как существующая среда – ее визуальные, пространственные характеристики – обусловлена определенным типом использования.
В сегодняшних условиях, к сожалению, еще недостаточно отработаны механизмы градорегулирования, позволяющие, с одной стороны, привлекать инвестиции в развитие городской среды, а с другой – регулировать и ограничивать естественные с коммерческой точки зрения желания застройщиков получать максимально возможные площади и, соответственно, прибыли. Взаимное непонимание охранителей исторических ценностей и инвесторов трагично для той среды, вокруг которой сталкиваются их интересы, потому что регулировать или сдерживать напор коммерческой активности мы еще не научились. Разрешить этот конфликт могли бы городские власти, определив дифференцированную стоимость аренды или выкупа городской земли или сооружений (в зависимости от исторической, архитектурной или ландшафтной ценности фрагментов городской среды, предназначенной для реконструкции или застройки), долю города в инвестиционных контрактах и так далее. Не делая этого, они фактически находятся на стороне инвестора. А поскольку у каждого серьезного "проекта" есть значительный "согласовательный" бюджет, можно не сомневаться, кто выиграет в споре.
Перемены в окружающей нас исторической среде неизбежны и необходимы. Тем не менее мы должны помнить, что речь идет о невосполняемом ресурсе – подлинная историческая застройка не может быть компенсирована никакими "новоделами" и псевдореставрациями, напоминающими в большей или меньшей степени (в зависимости от искушенности наблюдателя) утраченную подлинность. Поэтому мы должны всячески поощрять сохранение подлинных фрагментов исторической застройки в тех случаях, когда по техническим или иным причинам невозможно сохранить весь объект. Однако эта идея также находится в противоречии с коммерческой целесообразностью, ибо заказчику и строителям проще и дешевле снести исторические стены и "воссоздать" их заново, попутно надстроив еще несколько этажей в манере, напоминающей то, что на этом месте было или стоит рядом. Естественно, что и в этом случае только четкость и недвусмысленность регламентов и предписаний, предусматривающих баланс интересов инвесторов и городских властей, реально заботящихся о сохранении исторического наследия, может гарантировать общество от утраты подлинной среды и злоупотреблений вокруг ее охраны. Без этого работа архитекторов над реконструкцией существующей городской застройки, которая может и должна стать прекрасной профессиональной школой проектирования в условиях сложного, многозначного и многослойного социального, исторического, технического, образного контекста, превратится в конъюнктурное ремесленничество, заводящее архитектуру в глубокий провинциализм.
Средовой подход – это питательная среда для нашей архитектуры, место, где все мы вспоминаем свои истоки, учимся чуткости и тонкости в обращении с хрупким окружением, но одновременно и трамплин, выводящий нас к новым достижениям. Тем обиднее, что он стал рассадником дурного вкуса и низкопробных штампов, удовлетворяющих лишь формальным требованиям ложно понятого историзма.
В принципе же, понятие средового подхода – гораздо более емкое, чем обычно подразумевается, и распространяется не только на исторически ценные объекты и территории. Принимая средовой подход, мы должны научиться быть более толерантными практически к любым явлениям окружения – вне зависимости от того, к какому историческому периоду они относятся, а применительно к архитектуре – и к какому стилю. В рамках этого подхода мы оставляем себе право быть критичными и избирательными лишь по отношению к явлениям современности, к тому, что делается сейчас, на что мы, по крайней мере теоретически, имеем возможность влиять, выражая свое понимание гармонии, красоты, добра и зла.
Наш позитивный вклад в развитие окружающей пространственной среды и культурного контекста состоит в том, что мы должны делать совершенные объекты, изделия, а степень их логичности, структурного, функционального, композиционного, технического совершенства и есть, по большому счету, гарантия их вхождения, включения в существующую среду. Таким образом, с успехами средового подхода тесно связаны вопросы качества наших проектных решений и того, какое, в конце концов, место занимает наша архитектура в общемировом контексте, где последний раз мы были замечены в 1970–1980-е годы прошлого века. Тогда молодые талантливые архитекторы, не обремененные необходимостью оглядываться на действовавшие официальные и цеховые установки, участвуя в международных "бумажных" конкурсах, показали потенциальные возможности отечественной архитектурной школы. Интересно, что большинство их проектов было рефлексией на историческую среду, своеобразным проявлением средового подхода. К сожалению, не многие из "бумажников" оказались востребованными архитектурной практикой последнего десятилетия. Отчасти и потому, что все они – личности. Кто-то из них мог бы стать и творческим лидером, если бы наше архитектурное сообщество было более восприимчиво и терпимо к появлению в этой роли кого-либо помимо официальных руководителей.
Средовой подход, казалось бы, по сути своей отрицает наличие ярких событий, ему противопоказаны слишком индивидуальные высказывания. Доведенный до своего логического завершения, он ведет к энтропии, срезает возможные пики и всплески. Однако есть пример теперь уже общепризнанного расцвета нижегородской архитектурной школы, выросшей на почве любви и внимания именно к специфике регионального исторического контекста. Он стал возможен только благодаря участию в этом процессе такой незаурядной творческой фигуры, как А.Е.Харитонов – безусловный лидер, удачно соединявший в себе талант архитектора и руководителя, что позволяло ему успешно отстаивать профессиональные архитектурные позиции на всех уровнях. Этот прецедент в нашей практике последних десятилетий – уникален, так как лидерами или, скорее, мэтрами становились руководители проектных институтов или мастерских, умудренные солидным профессионально-политическим опытом. Однако их авторитет и влияние, как правило, не выходили за рамки возглавляемых ими коллективов. Пожалуй, только А.Э.Гутнов был идеальной фигурой неформального лидера в профессии. Причем его должность и место работы не имели практического значения – он был знаковой фигурой не только для московских коллег, но и для всего архитектурного цеха в масштабе страны. До сих пор еще многие гордятся сотрудничеством с ним или причисляют себя к его ученикам. Его недолгая яркая жизнь отчасти свидетельствует о той цене, которую платит лидер в нашей профессиональной деятельности за признание и творческий успех.
Можно только пожелать нашему архитектурному сообществу, если оно реально заинтересовано в том, чтобы вывести архитектуру из провинциального тупика, куда она сейчас загнана многими обстоятельствами недавней истории (в том числе и ложно или превратно истолкованным средовым подходом), быть более терпимым к появлению индивидуальных и личностных высказываний, выходящих за рамки общепризнанного и устоявшегося. Нужно также быть готовым и поощрять выдвижение новых талантливых архитекторов, вполне допуская при этом, что кто-то из них может оказаться тем самым профессиональным лидером, способным дать новый импульс нашей архитектуре.
|
