А.А. Скакун
В отличие от произведений некоторых других французских писателей Нового времени, современников Лафонтена (Ж.-Б. Мольера, Н. Буало, Б. де Фонтенеля, Т. Корнеля, П. Тальмана), известных в России уже в первой трети XVIII в., лафонтеновские сочинения стали достоянием широких кругов русских читателей сравнительно поздно, только в 1740-х гг. (об этом свидетельствуют первые отечественные литературно-критические отклики и попытки переводов басен Лафонтена, относящиеся главным образом ко второй половине 40-х гг. XVIII в.). Отчасти это было обусловлено тем, что лишь к этому времени была практически завершена реформа русского стихосложения, создавшая необходимые условия для адекватного восприятия в России поэтической системы лафонтеновских басен и «сказок». Однако, судя по всему, отдельные, наиболее просвещенные представители российского дворянства и деятели отечественной культуры были и ранее знакомы с произведениями Лафонтена - весьма популярного в европейских придворно-аристократических кругах писателя, сочинения которого регулярно переиздавались (иногда - несколько раз в течение одного года) и считались «модными» в среде дворян и богатых буржуа.
Как и во Франции, апогея своей популярности в России творчество Лафонтена достигает в последней трети XVIII - начале XIX вв., когда появляются многочисленные восторженные поклонники, подражатели и переводчики этого поэта. Именно в это время отечественной культурой заимствуется апокрифический образ Лафонтена-«добряка», как известно, чрезвычайно распространенный во французской периодической печати и литературной критике эпохи сентиментализма и романтизма. Легенда о Лафонтене была усвоена в России скорее механически, нежели осознанно, что явилось следствием безграничной галломании при Екатерине II, а также результатом общей активизации переводческой деятельности и стремительного развития русской журналистики.
По всей видимости, впервые апокрифический образ Лафонтена появился на страницах отечественной печати в сентябрьском выпуске «Новых ежемесячных сочинений» за 1793 год. В этом номере журнала была опубликована статья «Нечто о славном г. Лафонтене», являвшаяся переводом из «Englisches Magazin», выполненным А. Лубкиным (возможно, переводчиком был Александр Степанович Лубкин - будущий профессор, специалист по классической немецкой философии). Вся статья, по сути дела, представляла собой непрерывную цепь анекдотов «из жизни» Лафонтена, связанных друг с другом лишь образом их главного действующего лица. Характерная совокупность текстов определенных анекдотических историй и особая манера повествования позволяют предположить, что статья в «Englisches Magazin» являлась, в свою очередь, сокращенным переводом французской статьи Монтено «Жизнь Лафонтена» но если в тексте французского первоисточника, помимо наличия обширного анекдотического материала, присутствовали некоторые элементы его критического осмысления и авторские комментарии Монтено, то в английском и русском вариантах были сохранены только одни анекдоты.
Во второй части журнала «Иппокрена, или Утехи любословия» за 1799 год был напечатан небольшой художественный диалог «Столетие Ла-Фонтена», автором которого являлся князь П.И. Шаликов. Сюжет этого миниатюрного сочинения чрезвычайно прост и непритязателен. Находящийся перед могилой Лафонтена старец сожалеет, что умер столь великий поэт и «нежный друг», а прохожий его утешает, говоря, что литературные произведения Лафонтена и его слава вечны. Их диалог завершается небольшим торжественным надгробным словом в честь французского поэта, произносимым прохожим и изобилующим публицистическими штампами той эпохи («несравненный Ла-Фонтен», «добрый человек» и т.п.).
Князь Шаликов, как известно, являвшийся одним из наиболее ярких приверженцев сентиментализма в России тех лет, в данном случае создает диалог, внешне соответствующий всем основным требованиям и канонам сентименталистской поэтики, но вместе с тем принципиально иной по своему духу и звучанию, нежели все известные нам образцы лафонтенов-ской критики той эпохи. С одной стороны, «Столетие Ла-Фонтена» продолжает традицию типичного для сентиментализма «meditatio mortis» (т.е. размышления о бренности бытия, происходящего, как правило, на кладбище) и обладает всеми характерными стилистическими атрибутами данной художественно-эстетической системы («ах!», «печальные предметы», «хладный мрамор», «трогательные элегии», «нежный друг» и т.п.). Но с другой стороны, это сочинение является в своем роде уникальным, поскольку оно качественно отличается по своему эмоциональному тону от восторженных панегириков в честь Лафонтена, созданных французскими литературными критиками эпохи сентиментализма, подобно тому, как надгробное слово отличается от заздравной речи. Именно в этом своеобразии «Столетия Ла-Фонтена» князя Шаликова и заключается, на наш взгляд, его главное художественное достоинство.
Вновь апокрифический образ Лафонтена появился на страницах русской периодической печати в июньском и июльском номерах «Московского зрителя» за 1806 год. В двух выпусках этого журнала была опубликована статья «Ла-Фонтен», представляющая собой перевод соответствующего фрагмента из популярного в Европе «Лицея, или Курса древней и новой литературы» (1799), принадлежащего перу Ж.-Ф. де Лагарпа. Статья не была подписана переводчиком, однако, учитывая, что «Московский зритель» издавался П.И. Шаликовым, и принимая во внимание некоторые орфографические (характерное написание «Ла-Фонтен») и стилистические особенности текста статьи, можно предположить, что автором перевода являлся сам Шаликов (об этом же свидетельствует и характер замечаний переводчика, ссылающегося на близкое знакомство с И.И. Дмитриевым). Как и в тексте французского оригинала, в этой статье Лафонтен периодически называется «добрым человеком», который «кажется всегда чистосердечным» здесь же приводится распространенный анекдот о Лафонтене, офицере и оде Малерба и цитируются слова мадам де Ла Саблиер из другой апокрифической истории.
Вскоре после публикации в «Московском зрителе» перевода указанного фрагмента из «Лицея» В.А.Жуковский пишет фундаментальную статью «Басни Ивана Крылова» (с 1818 г. - «О басне и баснях Крылова»), посвященную выходу в свет их первого отдельного издания и опубликованную в девятом номере «Вестника Европы» за 1809 год. Статья Жуковского явилась своеобразной попыткой обобщения и систематизации тех знаний о жанре басни, которыми мог руководствоваться русский читатель в начале XIX в., причем уровень ее научной значимости остается актуальным вплоть до настоящего времени.
Критическому разбору текстов крыловских басен Жуковский предпослал обстоятельное теоретическое вступление о происхождении, специфике и основных этапах эволюции этого жанра. Согласно концепции Жуковского, существуют две разновидности басенного жанра: прозаическая и стихотворная басни. Целью первой является мораль, целью второй - поэтически оформленный рассказ, в котором донесение нравственного урока не составляет главной ценности повествования. Лучшим баснописцем-моралистом, по мнению критика, следует признать Г.Э. Лессинга, а лучшим баснописцем-поэтом - Ж. де Лафонтена. Судя по всему, Жуковский вполне разделяет апокрифические представления о Лафонтене: его высказывания о «неподражаемом образце», «неискусственной чувствительности невинного сердца», «полноте души», «расположении к добру», «беззаботности» и «простодушии» Лафонтена напрямую соотносятся с воззрениями представителей сентименталистской и раннеромантической литературной критики.
Помимо сочинений Монтено и Лагарпа, посвященных Лафонтену, в России были известны также литературно-критические труды С.-Р.-Н. де Шамфора. Подтверждением этого является перевод его «Похвального слова Лафонтену», удостоенного в 1774 г. премии Марсельской Академии, выполненный А.Ф. Рихтером и опубликованный в 1825 г. в Санкт-Петербурге отдельным оттиском. Данная работа Шамфора с полным основанием может быть названа классическим образцом лафонтеновской литературной критики эпохи сентиментализма, поскольку она обладает всеми ее основными признаками: повышенная эмоциональность и экспрессивность сочетаются в ней с обилием анекдотического материала и ярко выраженной публицистической направленностью. Сентименталистский культ нежности и чувствительности, которым буквально пронизано «Похвальное слово» Шамфора и который постоянно заявляет о себе в языке и стиле этого сочинения, был вполне адекватно передан русским переводчиком. Однако в некоторых случаях А.Ф. Рихтер все же допускает отдельные погрешности стилистического характера; следуя укоренившейся традиции «склонения на русские нравы», он русифицирует имена персонажей лафонтеновских басен, упоминаемые в работе Шамфора («Жан Кролик, Пьер и Симон»), что приводит к возникновению определенного стилистического диссонанса, когда рядом с изысканной, подчеркнуто книжной лексикой писателей-сентименталистов соседствуют русские варианты имен французских литературных героев («Иван Кролик, Петр и Семен»).
Таким образом, апокрифический образ Лафонтена был достаточно хорошо представлен на страницах русской периодики конца XVIII - начала XIX вв. Однако многие деятели отечественной культуры того времени, владевшие французским языком, имели возможность ознакомиться с текстами литературно-критических статей и анекдотических историй, посвященных Лафонтену, либо непосредственно во Франции, либо из парижских журналов.
В этом отношении особого внимания заслуживает редкий анекдот о коллективной попытке самоубийства, предпринятой Лафонтеном, Мольером, Расином, Буало и Шапелем, упоминаемый в «Письмах русского путешественника» (1789-1790) Н.М. Карамзина (во фрагменте, датированном июнем 1790 года). Как известно, «Письма русского путешественника» первоначально предполагалось опубликовать в издаваемом этим писателем «Московском журнале» (1791-1792), однако, ввиду прекращения этого издания, данный замысел не был осуществлен в полной мере (в последней, восьмой части «Московского журнала» публикация «Писем русского путешественника» завершилась фрагментом от 27 марта 1790 г.). Указанный фрагмент, содержащий анекдот о Лафонтене, впервые увидел свет только в 1801 году, в составе пятой части отдельного издания «Писем русского путешественника».
Проведенный нами сопоставительный анализ особенностей восприятия личности Ж. де Лафонтена во Франции и России позволяет говорить как об общих, так и об отличительных чертах рецепции образа этого поэта. И в одной, и в другой стране в последней трети XVIII - первой трети XIX вв. существовал своеобразный культ Лафонтена-баснописца, основой которого стал апокрифический образ «доброго Лафонтена», присутствовавший в многочисленных анекдотах, воспоминаниях современников, биографических материалах и литературно-критических статьях той эпохи. Но если во французской литературе образ Лафонтена был представлен в основном в писательской литературной критике и художественной прозе, то в русской литературе - в поэзии и журнальной критике. Кроме того, история отечественной словесности никогда не знала «антилафонтеновской» критики, представленной во Франции трудами Ж.-Ж. Руссо, А. де Ламартина, Ф.-Ж. Бюше, Э. Барро; однако в России существовал своеобразный национальный аналог этого явления - «антикрыловская» критика, заявившая о себе в работах Ф.Ф. Вигеля и раннего П.А. Вяземского.
Европейские читатели XVIII - первой трети XIX вв. совершенно не были знакомы с достоверными фактами биографии Лафонтена, прекрасно зная при этом всевозможные анекдотические истории и подробности из его жизни, рассказанные профессиональными компиляторами и литературными критиками. Апокрифический образ «доброго Лафонтена» стал в это время не просто составной и неотъемлемой частью его творческого наследия, но и неким залогом колоссального литературного успеха этого баснописца, поскольку знакомству читателей с текстами лафонтеновских сочинений, как правило, предшествовало знакомство с личностью их автора - чрезвычайно милого, добродушного и дружелюбного человека. Именно поэтому изучение истории и особенностей восприятия личности Лафонтена представляется нам целесообразным и актуальным.
|
