Юргис Казимирович Балтрушайтис (1873-1944)
Может показаться, что жизнь, судьба и сама личность Юргиса Казимировича Балтрушайтиса состояли из одних противоречий. Литовец по происхождению, он писал на родном языке только в начале и конце пути, и в литературе остался как русский поэт-символист.
В годы учебы в Московском университете о нем уже шла слава как о полиглоте и гениальном лингвисте - Юргис был тогда студентом... естественного отделения физико-математического факультета. Жил всегда скудно и бедно, добывая на хлеб в поте лица (главным образом переводами Ибсена, Гамсуна, Стриндберга, Уайлда), а был женат на дочке одного из самых богатых российских купцов. (Миллионер И. Оловянишников не дал согласия на брак дочери с безвестным инородцем и лишил ее наследства). Марии, преданной своей спутнице, посвятил поэт стихи и книги.
Он работал напряженно и сосредоточенно, поэзия была единственным смыслом существования, но при жизни вышли лишь два сборника: "Земные ступени" (М., 1911) и "Горная тропа" (М., 1912). Объявления о них появлялись в "Весах" с начала 1900-х, но только через десять лет поэт смог сказать жене: "Моя книга готова. Нужно только ее написать". Балтрушайтис, "коренной скорпионовец", вместе с С. Поляковым, Брюсовым, Бальмонтом создавший первое символистское издательство, напечатал свои книги тогда, когда уже стихали разговоры о "кризисе" и "конце" символизма.
Он был замкнут, молчалив, искал уединения: "сознанием своим я как-то совсем один", "я должен быть одиноким во что бы то ни стало". И постоянно находился в центре самых шумных кружков, суетной и суетливой литературной, издательской, театральной жизни. В комнате у него висела икона "благого молчания", к образу тишины он постоянно возвращался в стихах и письмах: "Молчание не есть пустая трата времени. Молчание - внутренний труд, время формирования мысли". Оно было услышано среди крика, шума, "сумятицы эпохи".
Всю жизнь его преследовали недовольство собой и неуверенность в собственных силах, а окружающих он притягивал спокойствием, ощущением надежности, его облик вызывал постоянные сравнения со скалой. ("Вы считаете меня спокойным, а я весь и всегда мучительно горю".) Скромный, незаметный, старающийся держаться в тени человек, чью дружбу ценили и встреч с которым искали Вяч. Иванов, Станиславский, Комиссаржевская, Скрябин, А. Коонен.
Во времена богоискательства и богостроительства, "дионисийского" буйства и мистического сектантства ("нет, нет, я им, мистикам, не верю") он вносил в русскую поэзию незнакомый ей до той поры мотив католической религиозности. Был "символистом по всему душевному складу" (Вяч. Иванов) и создал произведения, которые стоят в наследии русского символизма особняком. "Это - замкнутая лирика",- говорил автор.
Балтрушайтис всегда избегал политики, государственной службы, официальных отношений - и впоследствии долгие годы занимал тяготивший его высокий пост министра и посланника Литвы в Советской России.
Он был несчастлив, мучительно ощущал трагическую природу бытия - и благодарил жизнь за неизбывное счастье, за то, что в ней "всегда было, есть и будет слишком много радости".
Но, наверное, самый большой парадокс заключается в том, что при всех этих противоречиях Юргис Балтрушайтис остается одной из самых цельных фигур в русской литературе начала XX в. - как поэт и человек: "Я так не люблю дробления души и воли".
На его могиле на кладбище Монруж близ Парижа указана дата смерти: 3.1.1944. Недавно в иностранных газетах промелькнуло сообщение о том, что русский поэт-символист Юргис Балтрушайтис, чья смерть в 1944 г. была мистификацией, принял другое имя и скончался глубоким старцем в одном из католических монастырей Франции. Даже если это и легенда, возникла она не случайно вокруг имени Балтрушайтиса.
* * *
Вся мысль моя - тоска по тайне звездной...
Вся жизнь моя - стояние над бездной...
Одна загадка - гром и тишина,
И сонная беспечность и тревога,
И малый злак, и в синих высях Бога
Ночных светил живые письмена...
Не дивно ли, что, чередуясь, дремлет
В цветке зерно, в зерне - опять расцвет,
Что некий круг связующий объемлет
Простор вещей, которым меры нет!
Вся наша мысль - как некий сон бесцельный...
Вся наша жизнь - лишь трепет беспредельный...
За мигом миг в таинственную нить
Власть Вечности, бесстрастная, свивает,
И горько слеп, кто сумрачно дерзает,
Кто хочет смерть от жизни отличить...
Какая боль, что грозный храм вселенной
Сокрыт от нас великой пеленой,
Что скорбно мы, в своей тоске бессменной,
Стоим века у двери роковой!
1904
|
