Доктор исторических наук Н. Павленко.
Десять лет правления племянницы Петра I Анны Иоанновны - с 1730 по 1740 год - остались в истории России мрачным безвременьем. Малообразованная, ленивая, жестокая и капризная, она не способна была управлять огромной империей. Публикуемая статья известного нашего историка, изучающего XVIII век России, рассказывая о годах, предшествующих вступлению герцогини Курляндской на русский престол, пытается выявить в ее воспитании и окружении, характере и обстоятельствах жизни те зерна, которые взрастили именно такого человека.
Время, когда со всех концов страны в Москву свозили красавиц на выданье, а царь выбирал из их числа суженую, отошло в прошлое. Уже мать Петра I сама присмотрела для сына невесту - Евдокию Лопухину. Правда, брак оказался недолговечным. По свидетельству современника, Евдокия, воспитанная по правилам архаичного Домостроя, хотя и была "лицом изрядная, токмо ума посреднего и нравом несходную своему супругу".
Вторую супругу Петр выбрал себе сам - не боярышню и не дочь чем-то отличившегося дворянина, а безродную пленницу Марту, служанку пастора Глюка. Вместе с ним она оказалась трофеем русских войск, овладевших небольшой крепостью Мариенбург, где пастор имел приход.
Резко изменилась при Петре и судьба царских дочерей. Прежде выдавать их замуж было не принято (свои бояре и князья вроде бы им не ровня), и они проводили однообразную жизнь в тереме, занимаясь рукоделием, развлекаясь играми и хороводами, сказками и пением. Только при Петре царские дочери обрели возможность выходить замуж за иностранных принцев. И сына своего Алексея Петр женил не на русской красавице, а на зарубежной принцессе Софии Шарлотте - сестре супруги австрийского императора.
Брачные контракты приобрели политическое значение: породниться с европейскими дворами значило получить еще один способ влиять на европейские дела. Правда, русское государство конца XVII - начала XVIII века в представлении европейских держав еще сохраняло репутацию варварской Московии, и среди кандидатов в мужья царским дочерям не видно было представителей английского, испанского, датского и французского дворов. Попытка выдать замуж общепризнанную в Европе красавицу Елизавету Петровну за французского принца не удалась, и брачный контракт так и не был заключен.
Между тем Петру надобно было определить судьбу пяти невест, достигших брачного возраста: трех племянниц, дочерей сводного брата Ивана, и двух своих дочерей от второй супруги, Екатерины Алексеевны (так стала именоваться пленница Марта, принявшая православие). Старшую из племянниц, Екатерину, родившуюся в 1691 году, Петр выдал замуж за герцога Мекленбургского, среднюю, Анну (1693-1740), - за герцога Курляндского. Для младшей, Прасковьи Иоанновны, девицы внешне непривлекательной, так и не удалось найти жениха.
Детство сестер протекало во дворце их матери, Прасковьи Федоровны (урожденной Салтыковой), отличавшейся некоторыми странностями. Она, например, была весьма и весьма неравнодушна к почестям, которые бы подчеркивали ее положение царицы. К концу жизни ее супруга, царя Ивана, у нее одних только стольников было 263 человека. После смерти мужа-царя обширный штат придворных заменила многочисленная челядь, которую Петр I характеризовал со всей откровенностью: "Двор моей невестки - госпиталь уродов, ханжей и пустословов...", имея в виду нищих богомольцев и богомолок, калек, уродов и юродивых.
Набожность царицы легко уживалась с беспредельной жестокостью. Автор исследования ее жизни М. И. Семевский рассказал об одном таком случае, в котором нрав царицы проявился со всей беспредельностью и заставил содрогнуться современников. (Все связанное с этим событием отражено в документах.)
Фаворит Прасковьи Федоровны Василий Алексеевич Юшков неосторожно обронил адресованное ему письмо царицы интимного содержания (было это в 1722 году). Его поднял подьячий Василий Деревнин и решил использовать нечаянный случай против Юшкова, своего злейшего врага. О судьбе письма узнали Юшков и царица. Деревнин был схвачен, брошен в тюрьму царицы, закован в пятипудовую цепь и допрошен с пристрастием, но так и не признался в находке. Тогда Деревнину, несколько лет управлявшему казной царицы, предъявили официальное обвинение в хищении денег. Теперь он оказался в застенках Тайной канцелярии. Царицу волновал не столько нанесенный ей материальный ущерб, сколько очень личное ее письмо к Юшкову. И вот однажды, разъяренная упорством Деревнина, вооружившись тростью, она отправилась в Тайную канцелярию и самолично стала добиваться у обвиняемого признания. Она била его палкой по лицу, затем, велев снять с него рубашку, с побагровевшим от гнева лицом стала наносить страшные удары по спине. Но тщетно. Тогда она прибегла к пыткам, заставившим ужаснуться даже видавших виды тюремщиков: велела жечь бороду Деревнина, а затем, вылив на раны водки, сама ее и подожгла свечой. На жертву страшно было смотреть, однако царица так и не узнала, где спрятано злополучное послание.
Жестокость - родовая черта Салтыковых, ею же отличался и брат царицы Василий Федорович Салтыков. Он так истязал свою супругу, что та сначала сбежала от него к родителям, а потом предпочла монастырскую келью издевательствам свирепого мужа. Об этом можно было бы и не вспоминать, если бы не тот факт, что в жилах Анны Иоанновны, десять лет царствовавшей в России, текла и кровь Салтыковых, людей жестокого и деспотичного нрава.
С детства ее характер формировала та нездоровая атмосфера, что царила при дворе матери. Обучая и воспитывая дочерей, Прасковья Федоровна руководствовалась домостроевскими наставлениями, хотя - то ли по собственной инициативе, то ли по внушению царя - держала учителей-иностранцев: немца Иоганна Дитриха Остермана и француза Рамбурха. Оба иноземца, видимо, готовили царевен к замужеству за принцев европейских дворов и заботились о знании языков и умении танцевать.
В дневнике датского посла Юста Юля есть такая запись, относящаяся к 1710 году: "В общем они (дочери Прасковьи Федоровны. - Н. П.) очень вежливы и благовоспитанны, собою ни хороши, ни дурны, говорят немного по-французски, по-немецки и по-итальянски". Секретарь английского посла Л. Вейсброд все же выделил внешность Анны Иоанновны, которую считал среди трех сестер самой привлекательной. Быть может, в девятнадцать лет Анна Иоанновна и действительно была миловидной и привлекательной, но в 30-х годах XVIII века ее образ, запечатленный художником, не вызывает симпатий. Известный историк В. О. Ключевский такими словами рисует портрет императрицы того времени: "Рослая и тучная, с лицом более мужским, чем женским, черствая по природе..."
Весной 1710 года Петр I вызвал племянниц из Москвы в Петербург - не только ради морских прогулок, столь любимых царем, но для того, чтобы устроить помолвку Анны Иоанновны с герцогом Курляндским. Их помолвка состоялась в июне.
Согласно старомосковским обычаям, будущий супруг мог увидеть свою невесту только за свадебным столом. До этого их судьбу решали либо родственники жениха и невесты, либо сваха. Личное знакомство принцесс с принцами западноевропейских дворов тоже чаще всего происходило во время свадебных торжеств (до этого они лишь обменивались портретами). Церемония же помолвки герцога Курляндского Фридриха Вильгельма и Анны Иоанновны вообще состоялась в отсутствие герцога (и так бывало). Его персону представлял гофмаршал, просивший руки царевны от имени своего господина.
Через несколько месяцев, в ноябре 1710 года, во дворце Меншикова прошли свадебные торжества, отличавшиеся необычайной для прижимистого царя пышностью. На свадьбу было приглашено множество гостей, включая флотских лейтенантов с их женами. Обязанности маршала исполнял сам царь. Гости разместились на 40 шлюпках, отправляясь во дворец Меншикова, который встречал жениха и невесту на пристани. Обряд бракосочетания состоялся в часовне при доме князя. Над невестой венец держал Александр Данилович, а над женихом - царь. После обручения сели за стол, при каждом тосте раздавалось 13 выстрелов. Затем начались танцы, в 11 вечера новобрачных отправили в покои.
После брачной ночи торжества продолжились, за обедом было выпито 17 заздравных чаш, после чего в зал внесли два огромных пирога, разместив их на двух столах. В каждом из пирогов, когда их разрезали, находилось по карлице - во французском одеянии и с высокой прической. Таковы были нравы, и не только в России! Одна из карлиц произнесла приветственную речь в стихах, затем обе, как писал датский посол Юст Юль, "под музыку весьма изящно протанцевали менуэт". После трапезы зажгли фейерверк, устроителем которого был сам царь. Над фейерверком горели слова, обращенные к молодым супругам: "Любовь соединяет". Бал продолжался до ночи.
Свадебные торжества длились две недели, распадаясь как бы на две части: свадьбу герцога с Анной Иоанновной и свадьбу карликов, устроенную в честь новобрачных. Последняя обставлялась со всей тщательностью. Сначала провели смотр карлов, свезенных со всей России (их царь распределил среди вельмож и велел роскошно экипировать), а 25 ноября состоялось венчание. За царем шествовали внешне приличные пары карлов и карлиц, а заключали процессию самые безобразные пары с уродливыми физиономиями, огромными животами, кривыми ногами.
В первой половине января 1711 года герцог наконец решил отправиться на родину, но из-за приступа лихорадки на несколько дней отложил поездку. Но по пути в Митаву он снова занемог и скоропостижно скончался. Закончился двухмесячный свадебный угар, и радость герцогини сменилась трагедией, коренным образом изменившей ее жизнь почти на два десятилетия. Вдова продолжила путь на родину мужа - навстречу унижениям и материальным невзгодам. Брачный контракт оказался пустой бумагой. Оставаясь герцогиней Курляндии, Анна Иоанновна не имела никаких юридических прав ни на собственность, ни на распоряжение казной (ее держал в своих нетвердых руках весьма престарелый дядя покойного, герцог Фердинанд).
Как жилось вдове на чужбине? Несладко. Чуждые ей нравы и обычаи, высокомерие местного дворянства - потомков тевтонских рыцарей, языковой барьер между герцогиней и придворными, постоянно испытываемые денежные затруднения, лишавшие ее возможности поддерживать престиж герцогини. Обстановка принуждала Анну Иоанновну рассчитывать на финансовую помощь дяди, но Петр, не поощрявший расточительности, рассматривал племянниц лишь как объект торга с соседями. Герцогиня без его разрешения не смела совершить ни одного самостоятельного поступка.
Представление об условиях жизни герцогини в Митаве, о чертах ее характера можно почерпнуть из писем, сохранившихся в архивах. Их содержание показывает Анну Иоанновну женщиной практичной, готовой терпеть унижение во имя достижения цели, достаточно разумной, чтобы ориентироваться в хитросплетениях придворной жизни Петербурга и использовать ситуацию в своих интересах. Неожиданно вспыхнувшая страсть к роскоши сделала ее жизнь трудной и обремененной долгами. Но она всегда хорошо знала, к кому можно обратиться с просьбой, кому достаточно письмеца с новогодним поздравлением, а кто находился в опале и поддержание связей с оным грозит бедой. В ее письмах поражает способность подлаживаться, униженно клянчить, использовать все рычаги воздействия на лицо, от которого она ждет помощи.
Таковы, в частности, ее письма к Меншикову и его семье. Светлейший принадлежал к корреспондентам, которым герцогиня чаще, чем другим, отправляла послания в первое десятилетие своего пребывания в Митаве. Анна Иоанновна считала небесполезным писать и супруге князя, и даже ее сестре Варваре Михайловне, имевшей большое влияние на Меншикова.
Так продолжалось до тех пор, пока князь, пользуясь доверием Петра, пребывал в силе. Однако в 1720 году возникло Почепское дело, обнаружившее беспредельную алчность Александра Даниловича и поставившее его в полуопальное положение. И тогда Анна Иоанновна посчитала, что общение со светлейшим не только не принесет выгоды, но еще и накликает беду. Опасаясь вызвать гнев раздражительного царя, она прекратила переписку с Меншиковым и членами его семьи (за 1720-1725 годы нет ни одного послания к нему Анны Иоанновны). За время, когда Меншиков, по образному выражению прусского посланника Мардефельда, пребывал "с петлей на шее", Анна Иоанновна обрела нового покровителя. Им оказался Андрей Иванович Остерман - восходящая звезда на политическом небосклоне (особенно после смерти Петра).
Поздравительные записочки она отправляла и членам царствовавшей фамилии: Петру I и Екатерине Алексеевне, их сыну Петру Петровичу и дочерям Анне и Елизавете. Правда, своего "дядюшку" просьбами обременять не осмеливалась. К нему герцогиня решилась отправить лишь единственное письмо-"слезницу", в котором жаловалась на свою бедность. Ее доходы столь незначительны, что на них она может содержать только поварню, конюшню, слуг да драгунскую роту, а обеспечить себя платьем, бельем, кружевами, алмазами и серебром лишена возможности. Бедность, жаловалась герцогиня императору, роняет ее престиж и влияние, ибо "партикулярные шляхетские жены ювели (ювелирные изделия. - Н. П.) и прочие уборы имеют неубогие, из чего мне в здешних краях не бесподозрительно есть". Неизвестно, откликнулся ли Петр на мольбу племянницы, но в том, что помощь была оказана, сомнений нет, ибо в 1725 году герцогиня напоминала императрице, чтобы та представительствовала перед супругом "о моих годовых определенных деньгах".
К супруге царя герцогиня несколько раз обращалась с жалобами на своих недругов, которые нанесли урон ее репутации добропорядочной вдовы, отчего строгая и безжалостная мать Анны Иоанновны пришла в такой гнев, что едва не прокляла свою дочь. Гнев царицы, отличавшейся неукротимым нравом и свирепостью, вызвали два обстоятельства. Ей стали известны интимные отношения дочери с Петром Михайловичем Бестужевым-Рюминым (его Петр I отправил в Курляндию - не только для управления имениями герцогини, но и для присмотра за ее поведением и защиты от нападок местного дворянства). Однако основной причиной продолжительного гнева матери, видимо, стало вмешательство дочери в семейные дела Василия Федоровича Салтыкова, до полусмерти избившего супругу. Герцогиня сделала попытку укротить жестокий нрав дяди. Но злобный дядюшка пожаловался сестрице на племянницу, вызвал сочувствие царицы и поссорил ее с дочерью. Лишь через четыре года Прасковья Федоровна смягчилась и соизволила простить "заблудшую" дочь.
После смерти Петра I герцогиня завела еще одного влиятельного покровителя. До Митавы докатились слухи, что Екатерина I, будучи тяжело больной, все же обзавелась фаворитом, ее выбор пал на молодого, но недалекого красавца, графа Левенвольда. Первое письмо к нему связано с пустяковым делом - герцогиня просит напомнить императрице, что та обещала ей прислать свой портрет. В другом письме Анна Иоанновна благодарит фаворита "за показанную вашу ко мне любовь в Петербурге".
Однако и положение Александра Даниловича Меншикова при преемниках Петра I настолько упрочилось, а власти настолько прибавилось, что Пушкин вполне справедливо назвал его "полудержавным властелином". Им он оставался и при Екатерине I, и при Петре II - вплоть до своего падения в 1727 году. И будучи по сути марионеткой (за его спиной стоял Остерман), он фактически считался главой государства. Естественно, что в эти годы князь вновь "обрел право" оказывать влияние на судьбу Курляндской герцогини, причем право обширное, которым он ранее не располагал .
Вдовья жизнь опостылела герцогине. И хотя место супруга в какой-то мере заменяли фавориты (после Бестужева-Рюмина появился Бирон), она, похоже, горячо желала обзавестись семьей. И вот в 1726 году у нее появляется возможность выйти замуж. Анна Иоанновна отдавала отчет, что шанс этот последний: она находилась в том критическом возрасте (ей перевалило за 30), когда женихами не разбрасываются. Вероятно, такими же мотивами руководствовался и не первой молодости жених, Мориц Саксонский, предложивший ей руку и сердце.
Этот известный всей Европе повеса был внебрачным сыном Августа II и графини Авроры Кенигсмарк. 8 октября 1696 года у них родился сын, которого в честь первой встречи родителей в замке Морицбург нарекли Морицем. В 1711 году Август II признал Морица сыном, пожаловал титулом графа и женил на самой богатой невесте Саксонии. В несколько лет новоиспеченный граф промотал состояние супруги, развелся с нею, подобно родителю волочился за многими дамами, без труда завоевывая их сердца. Вдоволь натешившись громкими амурными похождениями, игрой в войну, кутила и дуэлянт решил наконец обрести семейное пристанище. Выбор пал на Анну Иоанновну. Чем могла заинтересовать красавца-мужчину особа, лишенная женского обаяния? Приданым. Вместе с герцогством Курляндским Мориц при помощи отца рассчитывал получить титул герцога.
Жених (с ним герцогиня ранее не была знакома) приглянулся ей с первого взгляда, и она поспешила обратиться к Меншикову и Остерману с просьбой содействовать осуществлению своей мечты. Но шанс стать супругой Морица Саксонского так же быстро исчез, как и появился. Брак расстроился по очень простой причине: герцогиня вновь стала разменной монетой в политической игре. За Анной Иоанновной в качестве приданого значилось герцогство, но на него одновременно претендовали три соседних государства - Речь Посполитая (именно за ней формально числилась Курляндия), Пруссия и Россия, тоже мечтавшие обладать герцогством. Брак же Анны Иоанновны с Морицем Саксонским, если бы он состоялся, разом пресек все поползновения алчных соседей, справедливо полагавших, что брачный контракт с Морицем сделает Курляндию провинцией Саксонского курфюршества. Соседи, противодействуя планам Августа II и его сына, сплотились, причем наиболее непримиримую позицию заняла Россия - ее интересы отстаивал Меншиков.
Анна Иоанновна была далека от европейских политических интриг и сначала не подозревала, сколь бессмысленно и бесполезно было обращаться за помощью в брачных делах к Александру Даниловичу. Ведь именно он претендовал на герцогскую корону. (Не стану здесь излагать подробности неудачной попытки Меншикова получить корону герцога Курляндского, интересующихся отсылаю к моей монографии "Меншиков".)
Герцогиня несомненно поняла, кто главный виновник ее несостоявшегося счастья, но, подавив чувство обиды, отправила Меншикову поздравление с помолвкой его дочери Марии с Петром II. Была и просьба вернуть Бестужева в Митаву, чтобы он вновь "ведал мой двор и деревни". Герцогиня обращается к Дарье Михайловне Меншиковой, к ее сестре Варваре Михайловне и к нареченной невесте Петра II Марии Александровне с одной и той же просьбой - ходатайствовать перед светлейшим отпустить Бестужева, "понеже мой двор и деревни без него смотреть некому".
В сентябре 1727 года Меншиков пал. Новым патроном герцогини становится А. И. Остерман. И к нему она обращается с просьбой отпустить Бестужева, не жалея в адрес своего обергофмейстера комплиментов: она остается им "весьма довольной", "я к нему привыкла, а другому никому не могу поверить". Не преминула она и обругать своего бывшего покровителя: "В прошлом и в нынешнем году князь Меншиков сделал мне многие обиды".
Убедившись в бесплодности просьб, герцогиня поручила управлять хозяйством своему камер-юнкеру Корфу. Тот, ознакомившись с делами, доложил герцогине о их состоянии. Анна Иоанновна пришла в отчаяние, настолько безысходное, что с призывом о помощи обратилась сразу ко всем, от кого могла ее ждать... "По необходимой моей нужде послала моего камер-юнкера Корфа в Москву, велела донести его императорскому величеству, каким образом меня разорил и расхитил Бестужев", - пишет она в августе 1728 года.
В ответ на жалобы Анны Иоанновны наконец была создана комиссия для расследования обвинений Бестужева. На поверку оказалось, что дело не такое однозначное, каким его изобразила герцогиня. Бестужев выдвинул встречные претензии к Анне Иоанновне, и следствие затянулось. В январе 1729 года герцогиня просит вице-канцлера Остермана ускорить работу комиссии, "понеже вашему превосходительству известно, что я разорена, а ныне мой камер-юнкер в Москве, и ежели еще долго пробудет, и не без убытку ево содержать так долго".
Похоже, Анна Иоанновна сгущала краски, жалуясь на свое бедственное положение. Дело в том, что в феврале 1728 года герцогиня - при посредничестве Остермана - получила из казны вместо 5875 рублей 12 тысяч. Правда, то была единовременная помощь, а Анна Иоанновна пожелала превращения ее в постоянную. Поэтому вполне возможно предположить, что ссылкой на свое разорение Анна Иоанновна, привыкшая попрошайничать, стремилась разжалобить корреспондентов.
***
Сохранившиеся документы далеко не в полной мере раскрывают натуру Анны Иоанновны в годы ее пребывания в Курляндии. Историки мало осведомлены о ее личной жизни, еще меньше - о жизни двора и о ее отношениях с местным дворянством. Но то, что известно, дает основание для однозначного вывода: Анна Иоанновна и в малой степени не была готова для управления сложным правительственным механизмом огромной империи. Вдовья жизнь, скудость материальных возможностей при склонности к расточительству, надобность безропотно подчиняться чужой воле в ущерб личным интересам - все это не поощряло формирование доброжелательного отношения к окружающим, сердечности, сострадания и прочих добродетелей. Напротив, долгая жизнь в Митаве способствовала появлению комплекса ущербности и развитию зачатков, унаследованных от матери, - жестокости, ханжества, склонности к деспотизму...
В январе 1730 года от скоротечной оспы скончался император Петр II. Верховный тайный совет решил пригласить на царствование Анну Иоанновну. За царской короной в Москву она ехала уже с угрюмым, зачерствелым характером.
|
