Г. Лелевич
Бальмонт Константин Дмитриевич (1867–) — современный русский поэт. Р. в деревне Гумнищи, Владимирской губ., в дворянской семье. По окончании гимназии поступил (1886) на юридический факультет Московского университета, но был исключен за участие в студенческом движении. В детстве и юности Б. проявил сильную неуравновешенность характера и пытался кончить жизнь самоубийством. Общественные интересы и революционные настроения очень скоро выветрились и уступили место эстетизму и индивидуализму. Б. стал одним из вождей русского символизма . Короткий рецидив революционных настроений в 1905 и издание в Париже сборника революционных стихотворений «Песни мстителя» превратили Б. на несколько лет в вынужденного полит. эмигранта. В Россию вернулся в 1913, после царского манифеста. На империалистическую войну Б. откликнулся шовинистически. В 1920 опубликовал в журнале Наркомпроса «Художественное слово» стихотворение «Предвозвещение», восторженно приветствующее Октябрьскую революцию. Вскоре после этого, выехав по командировке советского правительства за границу, Б. перешел в лагерь белогвардейской эмиграции.
Сам Б. в одном из предисловий так охарактеризовал этапы своего творчества: «Оно началось с печали, угнетения и сумерек. Оно началось под Северным небом, но силою внутренней неизбежности, через жажду безграничного, Безбрежного, через долгие скитания по пустынным равнинам и провалам Тишины подошло к Радостному Свету, к Огню, к победительному Солнцу». В автобиографической заметке Б. очертил грани своей среды: «Я родился в деревне, люблю деревню и Море, вижу в деревне малый Рай, город же ненавижу как рабское сцепление людей, как многоглазое чудовище. Однако в великих городах есть великая свобода и отравы пьянящие, которые уже вошли в душу и которые, ненавидя, люблю».
Первые поэты, которых читал ребенком и подростком Б., были — Никитин, Кольцов, Некрасов и Пушкин. Первые сборники стихов Б. — «Сборник стихотворений» (Ярославль, 1890) и «Под северным небом» (1894) — продолжали традицию эпигонов Некрасова и хранили отпечаток несомненного влияния Надсона. Гуманизм, гражданская скорбь, самоотречение — характерные мотивы этих книг. Б. отрицает «красоту богов Эллады» и противопоставляет ей единственную подлинную красоту «любви, печали, отреченья и добровольного мученья за нас распятого Христа».
Но уже в следующих сборниках — «В безбрежности» (1895) и «Тишина» (1898) Б. решительно разорвал с традициями народнической поэзии и примкнул к пионерам символизма . Мотив упоения «загадочными снами» «на алмазном покрове снегов, под холодным сияньем луны», встретившийся уже в «Под северным небом» («Без улыбки, без слов»), стал господствующим в двух последующих книгах. Б. утверждает бесстрастие как первую ступень выделения и самоутверждения самоценной личности. Его душа «холодна», мечты — «безмолвны», он — «дух бесстрастный», его сердце «только в себя невозвратно влюблено».
Он зовет «за пределы предельного», «от грани тесной в мир чудесный, к неизвестной красоте». Таков был первый этап индивидуализма Б.
Сборник «Горящие здания» (1900) открывает новый и важнейший этап. В этой книге Б. «вполне удается найти самого себя». Мотивы этой книги разрабатываются и в следующих — «Будем, как Солнце» (1903), «Только любовь» (1900), «Литургия Красоты» (1905). Преклонение перед гармоническим пантеистом Шелли сменяется преклонением перед извращенно-демоническим Бодлером . Эстетический аморализм становится евангелием Б. «Поэт нежности и кротости... пожелал стать певцом страстей и преступлений» (В. Брюсов). В страстности, солнечности, аморализме Б. много напускного, искусственного. Как герой его поэмы «Безумный часовщик», Б. «бросил чувства в область раздвоенья»: сверхчеловечество, культ страсти, демонизм боролись с рецидивами кроткой грусти, но Б. в очень значительной степени удалось победить эти рецидивы.
«Поверхностность чувства, торопливость образов, изменчивость, хаотичность, безумие настроений, иллюзионизм, ослепительность внешности, подделка красоты красивостью» — основные черты поэзии зрелого Б. по словам К. Чуковского, очень удачно вскрывшего чисто городское происхождение всех этих типично-импрессионистических особенностей, но не понявшего специфически буржуазно-интеллигентского характера урбанизма Б. Б. нарочито заостренно, претенциозно, порой карикатурно декларировал свое сверхчеловечество. «Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде», — гордо провозглашал он в одном стихотворении. «Кто равен мне в моей певучей силе?» — спрашивал он в другом и отвечал: «Никто, никто». «Хочу быть дерзким, хочу быть смелым» — гремел он в третьем. Знаменитая солнечность Б. — лишь выражение его ницшеанских устремлений. В то же время Б. призывает «мгновения сжигать», провозглашая: «Только мимолетности я влагаю в стих». Б. требует всегда разнообразных «...новых снов хотя бы безобразных, мучительных миров». В сонете «Уроды» Б. славит «бедных уродов — кривые кактусы, побеги белены и змей и ящериц отверженные роды», славит «чуму, проказу, тьму, убийство и беду, Гоморру и Содом». Б. восторженно приветствует, как «брата», Нерона. Эти черты побудили друга Б., А. И. Урусова, назвать «Горящие здания» — «психиатрическим документом». Вместе с тем Б. утверждает мистический порыв от земли в потусторонний мир. Он объявляет «пять чувств» «дорогою лжи» и противопоставляет им «восторг экстаза, когда нам истина сверчхувственно дана».
В Б. «бессознательная жизнь... преобладает над сознательной» (В. Брюсов), и стихию (огонь, ветер и т. д.) Б. особенно охотно славит потому, что в ней нет сознания. Он обращается не к «мудрым», а к «мечтателям». Эта эволюция Б. от расплывчатого народничества к импрессионизму, эстетизму, индивидуализму, аморализму была выражением обуржуазивания определенных кругов разночинной интеллигенции (см. «Символизм»). Из всей плеяды поэтов-символистов Б. особенно полно воплотил тип эстетического импрессионизма, художественного идеолога капитализировавшейся интеллигенции 90-х гг.
Осенью 1905 Б. напечатал в большевистской газете «Новая жизнь» несколько стихотворений, воспевающих рабочего как «надежду всей России» и очень резко обличающих тех, «кто не верит в победу сознательных, смелых рабочих». Впоследствии Б. вспоминал, что в этот период он «был со многими, был многими». Этот порыв от эстетического индивидуализма к общественности оказался и неудачным и недолговечным. Революционные стихи Б. тяжелы, топорны, крикливы, искусственны. Брюсов справедливо указывает, что Б. на поприще гражданского поэта оказался неловким, растерянным и жалким. Б. очень скоро вернулся к привычному антиобщественному эстетизму.
Лучшие стихотворения Б. относятся к 1900–1903. В. Брюсов отметил, что с книги «Только любовь» начался «спуск вниз», а в 1911 справедливо признал, что Б. «конечно, уже сказал свое последнее слово», что «вряд ли он что-нибудь прибавит к тому вкладу, который сделал в сокровищницу русской поэзии».
Дальнейшие книги Б. полны однообразных перепевов старых мотивов, скатываются к поверхностному и утомительному стилизаторству.
Сам Бальмонт чрезвычайно высоко ценил свой поэтический талант. «Имею спокойную убежденность, — писал он, — что до меня в целом не умели в России писать звучных стихов». «Предо мною другие поэты — предтечи», — восклицает он в программном стихотворении. Большое мастерство Б. не подлежит сомнению.
Еще в 1892 А. И. Урусов указал Б. на «преклонение перед звуковой музыкальностью» как на основное свойство его дарования. Б. — «мастер внутренней рифмы» (В. Жирмунский). Б. более чем кто бы то ни было был верен завету Верлена: «Музыки, музыки прежде всего». Музыкальности, певучести подчинены все остальные элементы стиха Б. Звуковая виртуозность Б. не всегда сочетается с чувством меры. Его звукоподражания и аллитерации порою своей нарочитостью напоминают пародии («Челн томления»).
Эта гегемония музыкальности вытекает из импрессионизма, из культа «мимолетностей», из любви к туманным и изменчивым настроениям. Асоциальность и нелюбовь к земному породили склонность к отвлеченным словам. Неологизмы Б. — тоже обычно абстрактные слова. Даже пытаясь воссоздать народные былины, Б. не может не злоупотреблять отвлеченными понятиями.
Б. насквозь лиричен, эпос никогда не удавался этому типичному импрессионисту.
Владея многими языками, Б. перевел собрание сочинений Шелли, Уитмена, много произведений Эдгара По, Кальдерона, Уайльда, Гауптмана. Большая часть этих переводов испорчена крайним субъективизмом Б. и чрезмерно вольным обращением с оригиналом.
Список литературы
I. Критические статьи Б. собраны в книге: Горные вершины, М., 1904. Б. принадлежит теоретический этюд: Поэзия как волшебство, М., 1922, подражающий работам Ренэ Гиля , «Трактат о слове», «Теория инструментовки», но испорченный мистицизмом и обилием произвольных домыслов. Полное собр. стихов в 10 тт., М., 1907–1913. Несколько томов собрания стихов вышли в изд. Пашуканиса (М., 1917–1918) и в изд. «Творчество» (М., 1920–1921). Автобиография Б. в «Книге о русских поэтах», под ред. М. Гофмана, СПБ., 1909, и «Русская литература XX в.», под ред. С. Венгерова, т. I, М., 1914–1917.
II. Коган П. С., Очерки по истории новейшей русской литературы, т. III, вып. II, М., 1910
Чуковский К. И., От Чехова до наших дней, СПБ., 1908
Айхенвальд Ю. И., Силуэты русских писателей, вып. III, М., 1910
Брюсов В., Далекие и близкие, М., 1912
Гумилев Н., Письма о русской поэзии, П., 1922
«Записки Неофилологического о-ва при Петербургском ун-те», № 7, СПБ., 1914 (напечатаны статьи о Б.: Батюшкова Ф., Тиандера К., Петрова Д., Аничкова Е., Иванова В. и др.)
Аничков Е., Новая русская поэзия, Берлин, 1923
Львов-Рогачевский В., Новейшая русская литература, изд. 5-е, М., 1926.
III. Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, М. — Л., 1924, и в указ. выше т. I. «Русск. литературы XX в.».
|
