, XIX—XX вв.
В. О. Бобровников
В данной работе изучается региональная организация власти у северокавказских мусульман после включения их в российское политико-правовое пространство, анализируется влияние на нее имперской «цивилизаторской» идеологии. Как известно, приняв российское подданство, горцы сохранили судебно-административную автономию. Система власти и судопроизводства, созданная в регионе в ходе реформ 1860-х гг., стала называться военно-народным управлением. Она просуществовала до 1917 г. и неожиданно вновь обрела популярность в постсоветское время. Наиболее полно и последовательно идеи военно-народного управления были реализованы в Нагорном Дагестане. На примере этого субрегиона российского Кавказа я попытался определить, как в историческом пространстве поздней Российской империи были связаны российский центр и мусульманская периферия, а также проанализировать идеологию, на которой строилось военно-народное управление, сравнить российский опыт имперского строительства на Кавказе с колониальным опытом европейских держав.
Согласно методике, предложенной Мишелем Фуко, власть рассматривается как своего рода язык, связывающий членов общества. Изучение механизмов осуществления власти ведется на уровне сельской общины. Применяя хорошо известное определение Фуко, объект данного исследования можно назвать микрофизикой власти. Этот уровень исследования пока еще не обоснованно игнорируется в большинстве работ, посвященных вопросам управления «восточными окраинами» дореволюционной и советской России.
* * *
В XIX столетии под властью Российской империи оказались огромные населенные мусульманами территории на Кавказе и в Средней Азии. Начиная с этого времени центральное правительство пытается привязать к России ее новых мусульманских подданных. Не случайно в разгар Кавказской войны император Николай I приказывал главнокомандующему Кавказским корпусом генерал-адьютанту Е.А. Головину: «все истреблять, что ...будет противиться, но щадить,., оказывая уважение к муллам, мечетям и к вере, чтобы разрушить и уничтожить и тень мысли, что мы точно ведем духовную войну»1.
После разгрома имамата Шамиля горцы окончательно превратились в российских подданных. И прежде отдельные сельские общины, их союзы (араб, и общедаг. джамаат, рус. доревол. «вольные общества») и ханства вступали в российское подданство. Обещая не производить набегов на земли Российской империи и союзной ей Грузии, не поддерживать врагов России, они получали право прогона и выпаса скота в российских владениях и разрешение торговать в русских городах и крепостях. До конца 50-х годов русское подданство означало для горцев лишь уплату ежегодной дани (ясак) русским военным властям2. Российская сторона не вмешивалась во внутренние дела горцев. Договоры признавали экстерриториальность права обеих сторон. На российской территории горцы должны были подчиняться российским законам. В Нагорном Дагестане российские подданные обязаны были руководствоваться местным адатом и шариатом.
Положение радикальным образом изменилось, когда период вооруженного противостояния с Россией сменился длинной полосой реформ. Для управления кавказскими горцами были созданы особые судебноадминистративные институты. Они опирались на свою идеологию, выработанную в ходе знакомства российского общества с горцами.
Завоевание Кавказа Россией шло параллельно со складыванием российского кавказоведения. Причем и ведущие научные учреждения, и кавказское начальство разместились в Тифлисе. В 1851 г. А.В. Головнин учредил здесь Кавказский отдел Императорского русского географического общества (КОИРГО). Это был первый из отделов общества, образованных во второй половине столетия. Правительство ежегодно выделяло КОИРГО субсидию в 2000 руб.3. Среди российских военных, в чьих руках оказалось управление Дагестаном, было немало членов КОИРГО, занявшихся кавказоведением. В области этнографии и истории права края немалый вклад внес генерал А.В.Комаров, в 1865 г. ставший генерал-губернатором Дагестанской области, а чуть позднее, в конце 1870-х —1883 гг. возглавивший центр кавказского военно-народного управления в Тифлисе4. Во время длительной службы на Северном Кавказе он собрал обширные материалы по краеведению Дагестана. Наиболее известны его работы — «Адаты дагестанских горцев и судопроизводство по ним» (1868) и «Народонаселение Дагестанской области» (1876). Генерал Комаров, как и большинство российских военных, занимавшихся этнографией Дагестана, испытал немалое влияние романтической школы русской этнографии конца XVIII — начала XIX в. Ключевыми понятиями этой школы были «земельная (или родовая) община», «вольные общества» и «народное право».
Верно подметив целый ряд особенностей горского общества, дореволюционные ученые чрезмерно преувеличили замкнутость малых социальных групп — кяапов-тухумов и селений-джамаатов. Анархия и нестабильность времен Кавказской войны казалась им извечным состоянием горского общества. Не находя аналогов дагестанскому джамаату в современности, они обратились в поисках сравнений к глубокой древности, причем не к историческим материалам, а к гипотетическим реконструкциям первобытной родовой или «поземельной общины». Такое априорное сопоставление привело их к выводу, что Нагорный Дагестан представляет собой осколок изначальной общественной и правовой организации всего человечества, давно пройденный народами России и Западной Европы.
Первым для Дагестана и Северного Кавказа этот тезис выдвинул К.Ф. Сталь5. Во второй половине века его блестяще развил известный социолог и историк права М.М. Ковалевский, пришедший к выводу о «повсеместном господстве в среде горцев родовой организации»6. Вкратце его концепция сводится к следующему. Дагестанский клан (тухум) — это первобытный род или «поземельная община». Джамаат и «вольные общества» суть механические соединения тухумов, повторяющие их организацию в более широких размерах селения и их союзов. «Подобно тому как тухум имеет своего старшину и свои родовые строения, так точно община имеет своего старшину и свой общинный сбор, к участию в котором призываются все совершеннолетние мужского пола». Господство родового строя закрепляет обычное или народное право (араб. адат)7. Построив модель «родовой теории», Ковалевский не смог найти ей подтверждения на собранных им многочисленных кавказских материалах. Исследователями его творчества давно подмечено, что тема общины выпадает из созданного им капитального труда «Закон и обычай на Кавказе»8.
Исходя из сформулированных выше положений, историки, правоведы и этнографы советовали правительству сохранить сельскую общину и поддержать народное право, чтобы предотвратить распространение шариата и основанного на нем «движения мюридизма» (т.е. мусульманского повстанчества, возглавленного суфийскими шейхами братства Накшбандия — В. Б.), представлявшего, по их мнению, наиболее серьезную опасность для российского владычества на Кавказе9. Эти идеи нашли понимание и поддержку у целого ряда влиятельных российских военных первой половины XIX в. Они и убедили правительство создать в Дагестане и других местах расселения кавказских горцев военно-народное управление.
Сущность этой судебно-административной системы точно и кратко охарактеризовал предпоследний наместник Кавказского края (1905—1915) генерал-адъютант граф И.И. Воронцов-Дашков. «Система военно-народного управления, созданная на Кавказе в период борьбы русских войск с местными горцами, — писал он, — основана на сосредоточении административной власти в руках отдельных офицеров, под высшим руководством главнокомандующего Кавказской армией и на предоставлении населению во внутренних делах ведаться по своим адатам»10.
Российские власти не сразу пришли к мысли об использовании сельской общины и обычного права в государственном строительстве на Кавказе. Как правило, начало военно-народного управления связывают с деятельностью первого наместника Кавказского края (1844—1854) князя М.С. Воронцова". Эта ошибка недавно была исправлена Ю.И. Семеновым, показавшим, что в действительности система военно-народного управления была впервые опробована в Закавказье в самом начале XIX в.12
Первый эксперимент по введению подобного устройства был проведен в Кубинском ханстве в Северном Азербайджане. В 1806 г. оно попало под протекторат России. Во главе ханства был поставлен представитель местной мусульманской знати — Хаджи-бек со званием наиба. Ему было поручено по-прежнему управлять по адату, но под русским контролем. После отпадения и вторичного покорения Кубы в 1809 г. по приказу главнокомандующего генерал-фельдмаршала И.В. Гудовича управление было передано совету из четырех важнейших беков, деятельностью которого руководил начальник размещенного в провинции русского отряда, в свою очередь подчинявшийся Бакинскому коменданту13. В последующем эта практика не раз применялась в Грузии, Азербайджане и Южном Дагестане.
До конца 1850-х гг. попытки российских властей управлять Кавказом руками местной элиты на основе обычного права не выходили за пределы отдельных ханств и «вольных обществ». Судебно-административная реформа в масштабах всего региона была проведена в 1860—1868 гг. После окончания Кавказской войны Дагестан был разделен на две неравные части. Город Дербент и окружающая его небольшая полоска прикаспийской земли в устье р. Самур были отнесены к гражданскому управлению. Здесь учреждались общероссийские губернские судебные и административные учреждения. Все прочие районы созданной в 1860 г. Дагестанской области, а также Закатальский округ (бывшее Джаро-Белоканское «вольное общество») Елисаветпольской губернии были отнесены к военно-народному управлению^.
Основные принципы преобразования горского общества были определены в «Особой инструкции для управления горцами», составленной наместником Кавказского края князем А.И. Барятинским в конце 50-х годов. Первым законодательным актом, закрепившим проведение реформы, явилось принятое 1 апреля 1858 г. «Положение о Кавказской армии», которое включало в себя отдельную часть: «По управлению горскими народами, не вошедшими в состав гражданского управления». 5 апреля 1860 г. Барятинский утвердил «Положение об управлении Дагестанской областью и Закатальским округом»15. Создание военно-народного управления в крае в основном завершилось после принятия 26 апреля 1868 г. «Положения о сельском управлении в Дагестане». С небольшими изменениями, внесенными в него после подавления восстания 1877 г., военно-народное управление просуществовало тут до 1917 г.
Согласно «Положению» 1868 г., джамаат должен был превратиться в бессословную общину (сельское общество). В общину допускались только свободные общинники (уздени), принадлежащие к одному селению и окрестным хуторам, составляющим джамаат, и уравненные с ними в правах бывшие рабы, освобожденные в 1867—1868 гг. Чтобы войти в сельское общество, беки и домашние слуги подавали прошение местному окружному начальству. Новые органы самоуправления сельского общества включали сельский сход и сельский суд в составе старосты или старшины (бегавул), шариатского судьи (кади) и знатоков местного адата16.
Обязанности сельских обществ по отношению к российскому государству сводились к уплате налогов, поддержанию правопорядка, поимке и выдаче абреков, ремонту дорог и выделению подвод для нужд войск, проходящих по их территории. Мусульмане Дагестана были освобождены от рекрутских наборов и всеобщей воинской повинности. В российскую армию и иррегулярную жандармерию области (горскую милицию) принимали только горцев-добровольцев. Подразделения горцев-добровольцев в русской армии возникли уже на закате империи. В годы русско-японской и первой мировой войн на стороне России сражался Дагестанский конный полк.
По мысли российской администрации, реформа обычного права и общины в Дагестане преследовала следующие основные цели.
Во-первых, она должна была преодолеть судебно-административную раздробленность и создать единую централизованную организацию края, наладив постоянные связи кавказской мусульманской периферии с центром империи. В ходе реформы были упразднены последние небольшие государственные образования, обладавшие собственной юрисдикцией, — ханства Казикумухское (в 1858 г.), Аварское (в 1863 г.), Кюринское (в 1865 г.), владения Кайтага и Табасарана (в 1866 г.), Мехтулинское ханство и шамхальство Тарковское (в 1867 г.). Вместо них и примерно в тех же границах было создано 9 округов — Самурский и Даргинский (в 1854 г.); Андийский (в 1859 г.); Гунибский, Казикумухский и Кайтаго-Табасаранский (в 1860 г.); Аварский (в 1862 г.); Кюринский (в 1865 г.) и Темир-ХанШуринский (в 1867 г.). Владения Засулакской Кумыкии вошли в состав Хасавюртовского округа Терской области, Джаро-Белоканское «вольное общество» и Кубинское ханство — соответственно в Закатальский округ Елисаветпольской и в Бакинскую губернии17.
Округа делились на наибства и участки. Причем в Нагорном Дагестане административное деление, как правило, совпадало с границами наибств, созданных в имамате Шамиля в рамках прежде существовавших здесь «вольных обществ». Их пределами продолжали служить неизменные природные барьеры: реки, горные хребты, перевалы18. Гарантом соблюдения постановлений адатных судов вместо сельских обществ горцев, местных беков или ханов стало российское государство.
Низовыми звеньями судебной и законодательной власти для местного мусульманского населения стали сельские словесные суды. Они могли разбирать по адату мелкие преступления против личности (семейные ссоры, сельские драки, публичные оскорбления женщин) и собственности (обман, утайку денег, воровство), если сумма иска не превышала 50 руб. Кроме того, они должны были разбирать по шариату наследные и отчасти поземельные тяжбы, сумма иска которых не превышала 100 руб.19 Принцип судебной апелляции, впервые примененный в Нагорном Дагестане в имамате Шамиля, получил дальнейшее развитие. Решения сельских судов могли быть обжалованы в девяти окружных народных судах, созданных при окружных начальниках. Последним были переданы адатные иски, изъятые из ведения сельских словесных судов20. Апелляционной инстанцией для окружных судов стал Дагестанский народный суд, сформированный при генералгубернаторе в центре Дагестанской области г. Темяр-Хан-Шуре. В месячный срок он разбирал жалобы на решения окружных народных судов.
Случаи убийств, грабежей, хищений казенного имущества, нападений на сельское и окружное начальство, бунтов, скрытого или явного неповиновения властям, приравненные в пореформенном Дагестане к тяжким уголовным правонарушениям, передавались в ведение российских военных властей. Их разбирали в Комиссиях военного суда, созданных при расквартированных по области войсках. Уголовные и поземельные тяжбы между дагестанскими мусульманами и русскими переселенцами решались по российскому законодательству в Дагестанском областном суде, а с 1875 г. в заменивших его трех мировых отделах, заседавших в городах Темир-ХанШуре, Дербенте и Петровске21.
Другой целью реформы было ослабление власти мусульманских руководителей сельских общин (шариатских судей кади, суфийских шейхов) и создание светской администрации, пользующейся авторитетом у мусульман региона и послушно исполняющей решения центральных российских властей области. Интересно отметить, что правительство нередко привлекало в низовую администрацию округов наибов имамата Шамиля, перешедших на сторону России в конце Кавказской войны, таких как Кебед-Мухаммед Телетинский, Мухаммед Гоцобский, Исмаил Чохский, Даниял-султан Елисуйский. Н.И. Воронов, посетивший северо-западный Дагестан в 1867 г., отмечал, что повсюду здесь «во главе [военно-]народного управления сидят все еще шамилевские наибы»22.
По своему составу словесный суд мало отличался от местных дореформенных судов. В него входили имам соборной мечети (дибир), секретарь (амил), обязанности которого обычно выполнял муэдзин соборной мечети (будун/мудун), и несколько членов совета старейшин (араб, py'aca'/кубара', авар. чIухIби, гIамипзаби; кум. картлар; лак. кунисса, марцарантал; лезг. аксакаллар, тамазалар; табасар. кевха). Численность судей в сельских судах колебалась от 1—6 человек в небольших селениях вроде Башлы, Тлондода, Утамыш, Хварши, Шиназ до 7—12 человек в Кубачи, Уркарах, Харбук23. После реформы в состав сельского суда был введен старшина или старостабегавул. Эта должность появилась в Нагорном Дагестане в ходе Кавказской войны. Согласно «Условиям, предписываемым покоряющимся горцам» от 1836 г., присягнув на верность российскому императору, горцы должны были «избрать в каждом ауле старшину, который утверждается русским начальством, наблюдает за общественным спокойствием и приводит в исполнение все приказы начальства». Каждый новый главнокомандующий Кавказским корпусом без изменения подтверждал эти условия, вводя старшин все в новых и в новых селениях Нагорного Дагестана24.
Окружной народный суд включал в себя от трех до семи всенародно избранных депутатов из числа знатоков адата и шариата (по одному от каждого наибства), кади и секретаря-письмоводителя. Офицер, выполнявший обязанности начальника округа, наблюдал за деятельностью суда, как правило, не участвуя в разборе дел. Только в случае равенства мнений депутатов по какому-либо делу его голос решал тяжбу. Дагестанский народный суд состоял из председателя, депутатов, трех кади и секретаря, назначаемых генерал-губернатором из почетных мусульманских жителей области25.
У дагестанских мусульман осталось право выбирать большинство членов адатных судов всех уровней. Дибир и будун избирались на три, бегавул — на два года, остальные члены суда — на год. Сохранился высокий образовательный и возрастной ценз для судей: они должны были быть старше 40 лет, хорошо знать арабское делопроизводство, шариат и местный адат. Кроме того, сельские общества сохранили прежний полицейский аппарат. Он включал в себя глашатая (мангуш), который объявлял постановления суда, а также судебных исполнителей (авар, эл (г!ел), дарг. баруман, кум. тургак), которые должны были приводить в исполнение решения суда. В зависимости от количества населения глашатаев в селении было от 1 до 4 человек, а судебных исполнителей — от 1 до 1226. Глашатай и исполнители, как и прежде, назначались по очередности или по жребию из членов общины сроком от одного месяца до года.
В то же время реформа ограничила судебную самостоятельность джамаата. Прежде важнейшие постановления сельского суда выносились на обсуждение сельского схода (араб, и общедаг. джомаат, авар, руккел), на котором присутствовало все взрослое мужское население в возрасте от 15 лет. После 1868 г. сход стал играть чисто совещательную роль. На него допускались по одному представителю от каждого домохозяйства (дыма). Была ограничена власть дибира. Вместо него председателем словесного суда стал сельский староста-бегавул. Если при голосовании общество разделялось на две равные части, то вопрос решался так, как говорил бегавул. Сход без него не имел права собираться, а если и собрался, принятое решение не имело юридической силы. После восстания 1877 г. начальник округа стал назначать бегавула, а также утверждать кандидатуру избранного сходом дибира и членов суда27.
Третьим важнейшим направлением реформы было ослабление шариата и модернизация адатного права и процесса с целью подготовить постепенный переход дагестанцев к российскому судопроизводству и законодательству28. На первом этапе такого перехода, рассчитанного на несколько десятилетий, были сохранены основные нормы адатного судопроизводства и права, общие для всех мусульманских народов Дагестана. По форме суд остался прост. Процесс по-прежнему носил обвинительный характер, одинаковый при разборе уголовных и поземельных дел. Прокуроров и адвокатов не было. Сельский суд собирался у мечети по пятницам, если заявление не требовало немедленного разбирательства. За исключением случаев изнасилований, увоза девиц и оскорбления женщин, дела в судах всех уровней всегда рассматривались гласно. Из принятых в адате наказаний в несколько измененном виде юридическую силу сохранили изгнание кровника (канлы) из сельского общества, штраф за пролитие крови (дият1олъш) и иные платежи за любое уголовное преступление, взимавшиеся как в пользу пострадавшего, так и в пользу джамаата. Шире, чем до реформы, стало применяться тюремное наказание. Предпринимались попытки ограничить распространение ответственности за уголовные преступления на ближайших родственников подсудимого29.
Вместе с тем российская администрация попыталась запретить ряд архаичных уголовных норм адата, прямо противоречащих российским законам. Начальникам округов было вменено в обязанность не допускать применение в народных судах «решений по шариату и адату, которые противоречат общему духу наших законов»30. Кровомщение приравнивалось к убийству, совершенному при отягчающих обстоятельствах. Высылка кровника была заменена ссылкой на поселение в Сибирь и другие отдаленные районы России. Был запрещен адат, разрешавший трехдневный грабеж имущества убийцы, а также ишкилъ или баранта — захват имущества родных и односельчан неисправного должника в обеспечение долга31. Вместо этого устанавливались денежные композиции по адату при посредничестве (маслихат) сельских имамов и российских офицеров, возглавлявших наибства и округа Дагестанской области.
Князь Барятинский попытался распространить дагестанский эксперимент на все недавно присоединенные к империи районы Северного Кавказа и Закавказья. В 1860 г. Кавказская линия была упразднена, а на территории Северо-Западного Кавказа созданы Кубанская и Терская области. Области делились на округа и участки. В военно-народное управление кроме Дагестанской области вошло коренное мусульманское население 5 округов Кубанской, 8 округов Терской областей, а также Сухумский и Артвинский отделы Кутаисской губернии (современная Абхазия) в Западном Закавказье.
План распространения военно-народного управления на СевероЗападный Кавказе был сорван сгоном подавляющего большинства горцев Западного Кавказа с их земель. Уже в первой половине 60-х годов основная масса коренного мусульманского населения края эмигрировала в Османскую империю. Это явление получило название мухаджирства (от араб. мухаджир — переселенец). Их земли были заняты казаками и переселенцами из Южной и Центральной России. К началу XX в. на Северо-Западном Кавказе горцы составляли меньшинство. Они жили в укрупненных селениях бок-о-бок с переселенцами из России. Поэтому уже в 1871 г. горское население Кубанской и Терской областей было подчинено общероссийской гражданской администрации. Здесь удалось провести в жизнь только некоторые элементы военно-народного управления, касающиеся судебной и общинной организации местных мусульман3 .
Вариант военно-народного управления в середине XIX в. был учрежден у мусульман и отчасти исламизированных христиан Западного Закавказья (Карсская и Батумская области). Здесь оно называлось военноадатнъш33. В 80-е годы прошлого столетия, когда власть Российской империи была распространена на Среднюю Азию, идеи военно-народного управления оказались вновь востребованы при организации власти и суда в областях, населенных новыми мусульманскими подданными России34. В завоевании и организации российской администрации Средней Азии участвовали военные, прежде работавшие в системе военно-народного управления на Кавказе. Среди них прежде всего следует отметить уже упоминавшегося выше генерала Комарова, в 1883 г. назначенного начальником Закаспийской области.
Системы, подобные военно-народному управлению, существовали в прошлом столетии в европейских колониальных империях в Индии, на Ближнем Востоке и в Северной Африке. Архивные источники свидетельствуют, что при подготовке судебно-административной реформы 60-х годов российские чиновники тщательно изучали колониальный опыт Англии и Франции. Еще в 1843 г. генерал-адъютант А.И. Чернышев в рапорте Николаю I с Кавказа не допускал мысли, «что мероприятия, которые удаются англичанам в Индии, французам в Алжире (косвенное управление на основе местного обычного права — В.Б.), всегда останутся тщетными в поисках наших»35.
Военно-народное управление в Российской империи отнюдь не списывалось с английских и французских образцов. Как мы видели, первые опыты по его использованию относятся к самому началу XIX в., когда подобные системы еще не были разработаны ни англичанами, ни французами. К тому же в более позднее время англичане и французы порой копировали методы изучения и применения адата из российской кавказской практики36. Очевидно, правильнее будет говорить о своего рода «обмене опытом» колониального управления между этими тремя основными колониальными державами прошлого столетия37.
Истоки анализируемой системы управления для нового времени конечно же нужно искать в Османской империи и зависимых от нее мусульманских государствах XVI—XVIII вв. На государственную службу принимались целые племена. Они образовывали освобожденную от податей «туземную» армию и полицию (например, мохзен в позднеосманском Магрибе)38. В первой половине XIX в. подобная система управления использовалась англичанами в некоторых индийских княжествах, а также французами в Алжире. Можно предположить, что и русские военные, впервые применившие военно-народное управление на Кавказе, переняли ее у турок, как англичане и французы. По мере колонизации европейцы все больше реформировали османскую систему косвенного управления. Внешне ее институты как будто бы оставались прежними. Но постепенно организация суда и власти мусульманской деревни менялась под влиянием «цивилизаторской» колониальной идеологии.
Больше всего аналогий с Северным Кавказом представляет французский Алжир 30—50-х годов XIX в. Некоторые элементы арабской политики французов в Алжире позволяют пролить свет на общеисторическое значение дагестанского эксперимента по колониальной трансформации обычного права и сельской общины. Как и на Северном Кавказе тут шла борьба между сторонниками противоположных способов решения мусульманского вопроса. Европейские колонисты, обосновавшиеся на плодородных равнинах на побережье, предлагали согнать алжирских мусульман с их земель, т.е. осуществить план, подобный тому, что был проведен в 60-е гг. XIX в. на Северо-Западном Кавказе генералом Н.И. Евдокимовым. Военные предлагали разделить территорию Алжира на гражданские и военные территории и сохранить за алжирцами их земли и обычаи на военных землях, куда доступ колонистам был запрещен. Наконец, гражданские власти предлагали уничтожить право и суд «туземцев», которые должны были быть ассимилированы с французами39.
В 1845 г. приморская часть Алжира, как позже Дербент в Дагестане, была объявлена гражданской территорией, управляющейся по общим законам метрополии. Основной частью страны, населенной алжирскими мусульманами, в 30—60-е гг. управляли военные. С 1833 г. во главе колонии был поставлен генерал-губернатор, подчинявшийся прямо военному министру в Париже. Алжир был разделен на три провинции — Алжир, Оран и Константина. Каждой управлял французский дивизионный генерал. Провинции состояли из военных подразделений (subdivisions militaires), а последние — из «кругов [палаток кочевников]» (cercleldyap). Интересно отметить, что военные подразделения создавались французами в границах халифатов, административных районов военно-теократического государства Абд ал-Кадира40, в 30—40-е возглавившего вооруженное сопротивление французскому завоеванию и сыгравшего в истории современного Алжира роль, подобную Шамилю на Северном Кавказе.
Организация местного колониального управления не раз менялась. Власть и суд в алжирских селениях принадлежали сперва ага из алжирской военной знати (джуад), затем старшему жандармскому офицеру французской армии. Наконец, в 1832 г. в были созданы арабские бюро (bureaux arabes)41 — институт, сыгравший в истории колониального Алжира значение, подобное военно-народному управлению в Дагестане XIX в. Арабское бюро имело смешанную франко-алжирскую администрацию. Во главе его стоял французский офицер. Кроме того, в его состав входили врач, переводчик, кади (ходжа), два секретаря, судебный исполнитель (чауш) и отряд «туземных» полицейских (спаги/мохазни). Арабские бюро выполняли обязанности сельской администрации, суда, полиции и врачебной клиники. Они собирали налоги; оказывали коренному мусульманскому населению деревни юридическую и врачебную помощь42.
В 1854 г. по инициативе офицеров арабских бюро для мусульман Алжира была проведена судебная реформа. Решено было оставить у них суд по обычному и мусульманскому праву. Создавалась иерархия судебных учреждений (мохакем) для разбора исков среди «туземцев». Ее низшим звеном был сельский кади. При решении простых уголовных дел он имел право обращаться к местному адату. Решения его можно было обжаловать в апелляционных судах (маджалла), созданных в провинциальных центрах43. Новая система бесплатных мусульманских судов, свободных от волокиты и бюрократии, имела большой успех в алжирской деревне. Колонисты же восприняли ее в штыки. Газеты Алжира писали о «палачах из арабских бюро» (по-французски игра слов: «bourreaux d'Arabes» звучит похоже на название арабских бюро — «bureaux arabes» — В.Б.), занесших топор над головой колонистов.
Борьба колонистов и гражданской администрации против мусульманских судов оказалась успешнее. В конце 50-х годов они добились роспуска всех судов махакем и маджалла на территории Алжира. Вместо них для алжирских мусульман открывались дополнительные французские общегражданские суды. Однако очень скоро это решение правительства вызвало бурю возмущения в алжирской деревне. Местные мусульмане отказывались ходить во французские суды. Более того, в разных частях страны вспыхнули восстания против новой судебной системы. Против восставших были брошены войска. С трудом подавив волнения к 1870 г., власти колонии вынуждены были восстановить местные мусульманские суды для алжирцев44.
В дальнейшем история Алжира пошла по иному пути. В последние годы Второй империи и при Третьей республике во Франции возобладали проекты ассимиляции алжирцев французами. Уже в 1863 г. в Алжире был проведен закон (senatus-consulte), по которому племена, на которые делилось население Алжира до колониального завоевания, были разбиты на сельские общины, управлявшиеся сельскими сходами (джемаа, то же, что дагестанский джамаат)45. Однако борьба арабских бюро с колонистами не прошла бесследно. Алжирские события получили известность по всему миру. Из переписки русских военных на Кавказе известно, что они в значительной мере подвигли их к решению использовать местный адат и общину для управления горцами46.
Российское военно-народное управление надолго пережило алжирские арабские бюро и прочие аналогичные региональные системы французской и британской империй. Но и ему в первой трети XX в. пришел конец. Между двумя русскими революциями в силу общего кризиса власти в Российской империи сбои стало давать и военно-народное управление. На Кавказе вообще, и в Дагестанской области в частности, ухудшилась криминогенная обстановка. На 1905 — 1913 гг. падает деятельность известных абреков. На Северном Кавказе действовали банды Зелимхана Гушмазукаева, Бубы Икринского, Саламбека Гаравождева, в Закатальском округе Северного Азербайджана — шайки Ших-Заде и Дали. В районах действия абреков правительству приходилось держать значительные отряды регулярных войск и горской милиции. Накануне первой мировой войны власти решили отменить военно-народное управление47. Однако указ о введении в 1913 г. русского делопроизводства в Дагестанской области вызвал волну сельских бунтов и от этого решения пришлось отказаться.
Только после февральской революции 1917 г. режим военнонародного управления был повсеместно упразднен. После революции 1917 г. отношения между бывшим имперским центром и мусульманскими регионами России, а также сам дискурс власти резко изменились. Если в дореволюционной России ключевыми понятиями тут были «дикость» и «цивилизация», то в советское время право стали увязывать с понятиями «господства» и подчинения». Если идеологи дореволюционных реформ вдохновлялись стремлением цивилизовать «диких» сынов Кавказа, то ранние советские реформаторы были воодушевлены не менее благородным желанием освободить горцев от классового и колониального порабощения.
Уничтожив военно-народное управление, революция 1917 г. в то же самое время позволила ненадолго укрепить правовую автономию северокавказского региона от российского центра. В 1917—1918 гг. тут была создана система шариатских судов (шарсуды), унаследовавших административный аппарат, процессуальные формы, и функции упраздненных после революции горских и народных судов. В Дагестанской АССР в 1920—1927 гг. существовала трехступенчатая иерархия шарсудов, копировавшая дореволюционную систему словесных и народных судов Дагестанской области48. Главной ячейкой исполнительной власти на местах по-прежнему оставалось сельское общество, значительно усилившееся после революции. Общинные институты послужили основой для новой сельской администрации сельских Советов и советских коллективных хозяйств49.
Наступление окрепшей Советской власти на правовую автономию советских мусульман на Кавказе, как и в других регионах СССР, началось накануне проведения всесоюзных программ по коллективизации и индустриализации. К середине 1920-х гг. шарсуды были уничтожены на СевероЗападном Кавказе, а к зиме 1927 г. — в Дагестане50. Сплошная коллективизация, завершенная в горных районах северокавказского региона с большим запозданием (в Дагестанской СССР только в 1939—1940 гг.), заменила самоуправляющиеся джамааты колхозами и совхозами. Региональной политико-правовой автономии пришел конец. Почти семидесятилетнее господство в России советской системы, казалось бы, полностью стерло из памяти кавказских мусульман и прочих российских граждан все воспоминания об этой системе управления.
Совершенно неожиданно для большинства отечественных политиков и ученых идеи военно-народного управления оказались востребованы на рубеже XXI в. После распада СССР власть федеральных и республиканских властей на местах ослабла. Чтобы укрепить пошатнувшуюся пирамиду власти на местах, российские и дагестанские политики попытались реанимировать дореволюционные институты сельской общины, суды по адату и шариату и некоторые другие элементы военно-народного управления. Ключевыми понятиями правовых преобразований в регионе вместо отвергнутых классовых марксистских принципов стали «горские традиции», «исламское возрождение» и «шариат».
В 1990-е гг. в Дагестане были приняты нормативные документы, определяющие новый курс республики на возрождение «местных правовых традиций», которые по мысли дагестанских законодателей должны помочь республике выйти из кризиса, вызванного распадом Советского Союза51. Этой цели должны служить законы «О местном самоуправлении», «О сельской общине» и «О третейских судах», принятые Народным Собранием — новым дагестанским парламентом, — в 1995—1996 гг. В нескольких сотнях дагестанских селений и в ряде городов появились самопровозглашенные шариатские суды. Их узаконили в соседней Чеченской республике, где в 1996 г. рецепирован основанный на нормах шариата уголовный кодекс Судана, и в Ингушетии, где в декабре 1997 г. принят закон о мировых судьях, обязывающий их «руководствоваться нормами адата и шариата» (Ст. З)52.
Проект возрождения традиционных институтов самоуправления на Северном Кавказе нашел благодарных помощников среди российской и северокавказской интеллигенции, журналистов и этнологов. Переменилось отношение к имперскому прошлому России и главное — видение регионального мусульманского наследия. В российской научной публицистике и СМИ появились публикации в поддержку имперских традиций в разных мусульманских регионах бывшего СССР53. Ностальгия по имперскому прошлому сочетается с «воспеванием» традиционной культуры народов, в которых особое место отводится обычному праву54. Сегодня как журналисты, так многие российские этнологи и политологи уверены в том, что при Советской власти кавказским горцам удалось втайне сохранить свои правовые и социальные традиции. Отсюда появляются вполне серьезные политические рекомендации о легализации адата, шариата, чеченских кланов-тайпов и главное сельской общины (джамаата)55'.
Что можно сказать обо всех этих проектах, исходя из рассмотренных в данной статье материалов? Конечно, это скорее постимперская мифология, чем действительность. На Северном Кавказе начала XXI в. возродить режим военно-народного управления практически не возможно. Массовые депортации целых народов, переселения горцев на равнину, индустриализация и культурная революция, проведенные при Советской власти, неузнаваемо изменили облик не только Дагестана, но и всего северокавказского региона. Политико-культурная обособленность северокавказских мусульман от российского центра отошла в прошлое. Сегодня регион связан с Россией множеством экономических, культурных и миграционных связей. Дореволюционной мусульманской идентичности кавказских горцев более не существует. В городах и селениях региона не хватает ни образованных мулл и кади, ни светских юристов, способных создать законодательство о применении адата и шариата в постсоветских условиях, увязав его с существующими российскими законами. Сами горцы в большинстве своем уже не «горцы», а потомки людей, когда-то живших в горах.
В то же время нельзя сбрасывать со счетов дореволюционных реформ в Дагестанской области. Военно-народное управление оставило в институтах и идентичности этого региона неизгладимый след. Оно послужило базисом, на котором вырос современный Дагестан как неотъемлемая часть российского исторического пространства. Режим военно-народного управления позволил преодолеть политико-правовую раздробленность Дагестана. Во второй половине XIX — первой XX в. между ним и российским центром завязались прочные, хотя и несколько асимметричные отношения, укрепившиеся в ходе советских преобразований. Существование военно-народного управления оказало влияние и на российский центр, способствовало интеграции его с мусульманской периферией на Кавказе. Политика военнонародного управления заложила основы современной плюралистичной политической и правовой идентичности северокавказских мусульман.
Список литературы
1. Российский государственный военно-исторический архив. Москва (далее: РГВИА), ф. Военно-учетного архива Главного штаба (далее: ВУА), д. 6482, л. 46.
2. См., например: Центральный государственный исторический Архив Республики Грузия. Тбилиси (далее: ЦГИА РГ), ф. 2, он. 1, д. 848, л. 2, 4, 7; оп. 2, д. 1331, л. 1.
3. Энциклопедический словарь. Изд. Ф.А. Брокгауз и И.А. Ефрон. СПб., 1897, т. XXII, с. 402-403.
4. Там же, СПб., 1895, т. XV, с. 815—816.
5. Косвен М.О. Материалы по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке // Кавказский этнографический сборник. М., 1962, вып. 3, с. 192.
6. Ковалевский М.М. Родовое устройство Дагестана // Юридический вестник, М., 1888, т. 29, ч. 3, с. 541.
7. Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе. М., 1890, т. 2, с. 159—160.
8. Полянский Ф.Я. Проблема общины в работах М.М. Ковалевского // Вестник МГУ, 1952, № 7; Агларов М.А. Сельская община в Нагорном Дагестане в XVII — начале XIX в. М., 1988, с. 16—21.
9. См., например: Копия с записки барона Торнау и Казембека «Об устройстве судебного быта мусульман» // Рукописный фонд Института истории, археологии, этнографии Дагестанского научного центра РАН. Махачкала (далее: РФ ИИАЭ), ф. 5, оп. 1, д. 14, л. 28. См. также: Рейнекс С.М. Горские и народные суды Кавказского края. СПб., 1912, с. 6.
10. Воронцов-Дашков И.И. Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем. СПб., 1907, с. 4.
11. См., например: Кондрашева А.С. К проблеме соотношения обычноправовых норм и официального законодательства на примере правового развития Кавказа // Обычное право и правовой плюрализм. М: 1999, с. 207.
12. Национальная политика в Императорской России. Цивилизованные окраины. Сост. Ю.И. Семенов. М., 1997, с. 92.
13. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией (далее: АКАК), Тифлис, 1869, т. III, с. 348—-349.
14. Статистические сведения о кавказских горцах, состоящих в военно-народном управлении // Сборник сведений о кавказских горцах (далее: ССКГ). Тифлис, 1868, вып. I, с. 5, 9—14, карта.
15. Опубликовано в: АКАК. Тифлис, 1904, т. XII.
16. Адаты Дагестанской области и Закатальского округа.., с. 36.
17. Центральный государственный архив Республики Дагестан. Махачкала (далее: ЦГА РД), ф. 2, оп. 1, д. 12; Кавказский календарь за 1913 г. Тифлис, 1912, с. 234— 235.
18. Подробнее об этом см. в моей статье: Бобровников В. О. Суд по адату в дореволюционном Дагестане (1860—1917) // Этнографическое обозрение, 1999, № 2, с. 31— 45.
19. Адаты Дагестанской области и Закатальского округа.., с. 47—48.
20. Там же, с. 34; см. также: АКАК. Тифлис, 1904, т. XII.
21. Там же, с. 35; см. также: АКАК. Тифлис, 1904, т. XII.
22. Воронов Н.И. Из путешествия по Дагестану // ССКГ, Тифлис, 1868, вып. I, с. 20.
23. Хашаев Х.-М.О. К вопросу о тухумах, сельских общинах и вольных обществах в Дагестане // Ученые записки Института истории, языка и литературы им. Г. Цадасы. Махачкала, 1956, вып. 1, с. 53—55; Полевой материал В.О.Бобровникова по Цумадинскому и Рутульскому районам Республики Дагестан за 1996—1997 гг.
24. ЦГА РД, ф. 133, оп. 4, д. 7, л. 21; см. также: РГВИА, ф. ВУА, д. 6388, л. 176—177, д. 6438, л. 6.
25. Комаров А.В. ук. соч., с. 12.
26. Подробнее об этом см.: Хашаев Х.-М.О. ук. соч., с. 53—55.
27. «Положение о сельском управлении в Дагестане», § 109: «...по назначению начальства занимают должности сельского старосты и его помощников» // ЦГА РД, ф. 4, оп. 2, д. 5, л. 18.
28. РФ ИИАЭ, ф. 5, оп. 1, д. 22, л. 7.
29. Омаров А. С. Судебно-правовая политика царизма в Дагестане // РФ ИИАЭ, ф. 3, оп. 1, д. 49, л. 13.
30. Комаров А.В. ук. соч., с. 13.
31. Там же, с. 18; Памятники обычного права Дагестана.., с. 181.
32. Там же, с. 103; Кондрашева А.С. ук. соч., с. 209.
33. Статистические сведения о кавказских горцах, состоящих в военно-народном управлении.., с. 5—14; Национальная политика в Императорской России.., с. 88—89.
34. Среднеазиатский (туркестанский) вариант военно-народного управления подробно разобран в статье С.Н. Абашина в данном сборнике статей.
35. РГВИА, ф. ВУА, д. 6482, л. 8об., 9, 37—37об.
36. См., например: Hanoteau G., Letourneaux A. La Kabylie et les coutumes kabyles. P., 1893, vol. 1—2.
37. История XIX века. Под ред. Лависса и Рамбо. М., 1938, т. 4, с. 290; подробнее об этом см.: Бобровников В.О. Современный мир глазами феллаха (Северная Африка XIX-XX вв.). М., 1998, с. 58—72.
38. Ланда Р.Г. Борьба алжирского народа против европейской колонизации (18301918). М,, 1976, с. 43—44; Иванов Н.И. Османское завоевание арабских стран, 1516— 1574. М. 1984, с. 205.
39. Бобровников В.О. Современный мир глазами феллаха.., с. 58—61.
40. Там же, с. 21.
41. История XIX века.., т. 4, с. 315.
42. Ageron Ch.-R. Histoire de 1'Algerie contemporaine (1830-1964). P., p. 21, 29.
43. Там же, с.29.
44. Там же, с. 31.
45 Подробнее об этом см. в моей книге: Бобровников В.О. Современный мир глазами феллаха.., с. 61—63.
46. Эсадзе С. Историческая записка об управлении Кавказом. Тифлис, 1907, т. I, с. 166.
47. Там же; см. также: Рамазанов А.Х. Борьба дагестанских горцев против колониализма в послеимаматский период // Наука и молодежь. Отв. ред. Р.И. Сефербеков, Махачкала, 1997, с. 64.
48. Подробнее об этом см.: Бобровников В.О. Махкама шар'ийа // Ислам на территории бывшей Российской империи. М., 1999, вып. 2, с. 61—63.
49. ЦГА РД, ф. р-37, оп. 20, д. 73, л. 117; оп. 24, д. 31, л. 12—13. Подробнее об этом см.: Бобровников В.О. Колхоз как хранитель исламского уклада // Ваш выбор, 1996, №3, с. 18—23.
50. ЦГА РД, ф. р-37, оп. 24, д. 31, л. 5.
51. Ст. 5 Конституции Республики Дагестан. Махачкала, 1995, с. 1.
52. Подробнее об этом см.: Бобровников В.О. Махкама шар'ийа // Ислам на территории бывшей Российской империи. М., 1999, вып. 2, с. 63: Bobrovnikov V. Mythologizing Sharia Courts in the post-Soviet North Caucasus // ISIM Newsletter. June 2000, No. 5, p. 25.
53. См., например, статью: Аптекарь П. Старый враг — новый друг // Время новостей, 14.06.2000. См. также: «Кавказский нерв» или пожелания добра // Родина, 2000, № 1—2, с. 12—19; Гаджиев А., Султанзаде В. Все дороги ведут к Москве. Попытки поссорить Азербайджан с Россией несостоятельны // ЯГ. 23.02.2000.
54. Никишенков А.А. Обычное право и проблемы его библиографии // Обычное право народов России. Библиографический указатель. Сост. А.А. Никишенков. Под ред. ЮМ. Семенова. М., 1998, с. 3.
55. Арутюнов С.А. «Партия и правительство останутся недовольны» // Итоги. 7.3.2000, № 10. Ср.: Задворнов И., Халмухамедов А. После победы. О переходном периоде в политической истории Чеченской Республики // Особая папка НГ. Чечня
|
