Л. Якобсон
Овсянико-Куликовский Дмитрий Николаевич (1853—1920) — видный русский литературовед и санскритолог. Р. в семье крупного таврического помещика. Высшее образование получил в Петербургском, а потом в Новоросс. университетах. По окончании Новороссийского университета работал в Петербурге у известного санскритолога, проф. И. П. Минаева, при помощи которого близко познакомился с лингвистическими теориями В. Гумбольдта, Штейнталя, Лацаруса, Макса Мюллера, Лазаря Гейера и др. В 1877 О.-К. «был оставлен при Новороссийском университете и командирован за границу для приготовления к кафедре сравнительного языкознания и санскрита. Молодому О.-К. было свойственно увлечение социалистическими идеями — в 1877 в Женеве конспиративно, без указания автора, была издана его брошюра «Записки южно-русского социалиста». Вращаясь в среде лиц, боровшихся за возрождение Украины («Громада»), затем в среде эмигрантов (Драгоманова, Лопатина, Чайковского и др.), а в предреволюционный период — в левокадетских, а иногда и легальномарксистских кругах, Овсянико-Куликовский никогда не был активным участником той или другой партии.
Защитив в 1887 докторскую диссертацию «К истории культа огня у индусов в эпоху Вед», О.-К. получил место профессора в Казанском университете, откуда через год перевелся профессором в Харьков. Здесь и развернулась научно-литературная деятельность О.-К. периода 1885—1905. К началу 90-х гг. О.-К. начал применять так называемый психологический метод, разработанный на основе принципов Потебни, преимущественно к художественной литературе и проблемам теории и психологии художественного творчества.
Ко второй половине 80-х гг. в О.-К. не осталось и следа от той оппозиционной настроенности, которая делала его врагом метафизики и так называемого «искусства для искусства». Подобного рода «нигилизм» стал ему казаться не более как «догматическим», а то и просто «обывательским» мышлением... Увлечение же народническими и социалистическими идеями и даже столь пленявшим его культом «науки» и в частности социологии в духе строгого позитивизма представлялось ему увлечением «шаблонными идеями», «истинами», принятыми на веру. «Очарованный» метафизическими идеями «Бесконечного» и «Вечного», культом личности и «внутренней свободы» в эклектическом соединении с дарвиновской теорией эволюции, О.-К. стал наиболее выдающимся у нас представителем того течения, которое известно как «психологизм» или «панпсихологизм» и которое было призвано служить «научно-эмпирическим» фактором в борьбе прежде всего с остатками «нигилизма» и «утилитаризма» революционного народничества, но в то же время и с вульгарно-идеалистической реакционной схоластикой университетской науки. Под влиянием механически-психологического течения в связи с особой классификацией науки О.-К. начал рассматривать все идеологические надстройки (науку, искусство, право и т. д.) как комплексы явлений, которые существуют только в переживаниях отдельных людей, как субъективные проявления вечно развивающегося так наз. «объективного духа» (отнюдь не в гегелевском смысле), наконец как продукты чисто индивидуальной «душевной деятельности», приходя к таким построениям в общих вопросах познания, которые вполне аналогичны концепции философа Э. Маха и его последователей.
Наука определяется О.-К. как «познание и разработка идеи бесконечного в его космических формах», а искусство — как дающее нам то же самое в формах «человеческого выражения». Но в таком понимании эта вездесущая идея вечности и бесконечности приобретает значение какой-то новой позитивной «сущности вещей». Для ее познания оказывается необходимым и достаточным «превращать факты — в явления» нашего субъективного сознания (наука) и в частности факты жизни — в так наз. «законообразную» действительность (искусство). Иначе говоря, в искусстве и науке мы познаем не внешний мир, существующий вне нас и независимо от нашего субъективного сознания, а лишь продукты нашей индивидуальной «душевной деятельности» (Кант, Гумбольдт, Потебня, Мах, Бергсон).
С половины 90-х гг. О.-К. работает преимущественно в области русской литературы. В 1896 появляются «Этюды о творчестве И. С. Тургенева», где впервые нашла применение методология литературоведа-психолога. После этой книги вскоре выходит ряд таких же монографий и статей о других классиках русской литературы: «Гоголь», «Пушкин», «Лев Толстой как художник» (1899), «Лермонтов» (1914), «Грибоедов», «Этюды о творчестве Чехова» и т. д. Анализируя психологию немногих из созданных данным писателем образов-характеров, в которых О.-К. усматривает постановку наиболее значительных «общечеловеческих» проблем и так наз. «вечных вопросов», он стремится раскрыть особенность натуры, характера, склада ума и даже темперамента поэта-художника. Если в некоторых случаях он и касается идеологических вопросов, то исключительно в целях уяснения миросозерцания и общей литературной направленности самого писателя, притом опять-таки исключительно для лучшей обрисовки склада его ума и самой натуры. Из огромного и многообразного художественного наследия Тургенева, Гоголя, Пушкина, Толстого и т. д. О.-К. произвольно выделяет лишь те моменты, которые могут быть использованы как конкретный литературный материал для построения психологии и теории художественного творчества. Напр. самые понятия о стиле и жанрах этих писателей у О.-К. начисто отсутствуют. В психологически-углубленных анализах «общественно-психологических типов» поместно-дворянской и разночинной интеллигенции (Чацкий, Базаров, Каратаев и др.) нетрудно вскрыть субъективизм научных построений Овсянико-Куликовского. Все эти очерки представляют собой общественно-психологические характеристики действующих персонажей, анализ художественного процесса творчества на конкретном материале и главным образом попытки реконструировать «творческую личность» поэта.
Его анализ произведений художественной литературы представляет собой, с одной стороны, раскрытие того строя чувств и мыслей, для апперцепции которого может служить данный образ, а с другой — восполнение той творческой работы, которую производил сам автор и посильным соучастником которой выступает и критик своими «пояснительными примечаниями» к живописи художника и психологическим комментарием. Так напр., анализируя «Дворянское гнездо», О.-К. стремится раскрыть те сокровенные пружины души Лизы, «игру ее тайных и таинственных движений», в которых он ищет объяснения этого образа, попутно вскрывая те художественные приемы (напр. взаимоотношения Лемма, Лаврецкого и Лизы), при помощи которых Тургенев достигает своей цели. Ключ к пониманию образа Лизы О.-К. ищет не в условиях социальной действительности 40—50-х гг., изображенной Тургеневым с позиций дворянского либерализма, а в личных особенностях натуры Лизы, в каком-то особом ее религиозном призвании, которое уподобляется призванию в искусстве, науке и т. д. Анализируя образ Базарова, О.-К. не в состоянии объяснить его как классовое явление, как попытку Тургенева изобразить классово чуждый ему образ революционера-разночинца. Наоборот, «наперекор этой бренности явлений» О.-К. рассматривает Базарова как обобщающий образ, в котором «ищет воплотиться... нечто общее, человеческое, важное для познания и понимания той или другой стороны духа». В образе Базарова, как оказывается, обнаруживается характерная черта всей этой эпохи, лучшим выразителем которой является Тургенев, — крайнее развитие личности «в направлении эгоистическом и отсутствие гармонии между личностью и обществом», — эпохи, когда на почве индивидуализма «возвеличение личности, ее апофеоз шли рядом с ее крушением, ее ничтожеством». С надклассовой, общечеловеческой точки зрения ведется анализ и в других монографиях — о Гоголе, Пушкине, Лермонтове, Гейне. Ближе к социологизму Овсянико-Куликовский в своей монографии о Толстом и некоторых статьях последнего периода его деятельности. Наряду с классификацией образов Толстого по национальному признаку применяется уже и классовый принцип и социально-психологический анализ субъективных и объективных элементов в его творчестве, основные особенности которого О.-К. выводит из его барской психологии. Однако и здесь социологизм О.-К. остается абстрактным, изучающим не класс, а среду (в этом отношении бесспорное влияние оказало на него учение Тэна).
Основной порок научно-литературных работ О.-К. как литературоведа, психолога и литературного критика лежит в субъективно-идеалистических основах его методологии.
Главное значение обширного научного наследия О.-К. обнаруживается не в области истории литературы, подлинные задачи которой были ему глубоко чужды, не в области литературной критики, т. к. научно изучать напр. произведения последних десятилетий и особенно современные он считал и методологически и фактически невозможным, наконец даже не в области исследования специальных вопросов теории поэзии и прозы, для которой он так много поработал, но которая фактически превращалась у него в психологию поэзии и прозы. Подлинное и действительно крупное значение О.-К., критические очерки которого получили всеобщее распространение, заключается в том, что, базируясь на учении Потебни, он ввел проблемы теории литературы, в которой еще полностью царили схоластически-идеалистические теории (до О.-К. не только идеи Веселовского, но и Потебни оставались за семью замками), в широкий научный и школьный обиход. О.-К. много сделал и в плане постановки проблем психологии творчества (см. «Вопросы теории и психологии творчества»). Работы О.-К. ввели в оборот целый ряд новых литературных теорий и рабочих гипотез. Такова проблема «понимания» как творческого акта, теория «наблюдательного» и «экспериментального» искусства, проблема реализма в искусстве, теория лирики как творчества ритмов в отличие от драмы и эпоса как образной поэзии и т. д. Разумеется следует при этом помнить, что, поставив эти проблемы, О.-К. оказался не в состоянии их верно решить, и работы его могут быть марксизмом использованы только частично и с сугубой осторожностью.
Существенные методические дефекты в работах О.-К. непосредственно вытекают из того положения, что анализ процесса творчества Овсянико-Куликовский из объекта самостоятельной отрасли знания превращает в особый метод истории и теории литературы и литературной критики. Такое смешение объектов, задач и методов смежных дисциплин делает работы О.-К. недиференцированными, эклектичными и пред лицом нашей современности неполноценными, несмотря на то, что они заключают в себе много интересных и любопытных высказываний по основным вопросам, связанным как с творчеством наших классиков, так и с теорией поэзии и прозы. Психология художественного творчества как особая дисциплина сможет успешно разрешить чрезвычайно сложные и трудные задачи, стоящие перед нами, только при том непременном условии, если она всецело будет базироваться на марксистско-ленинской методологии и классовом анализе художественных явлений (см. «Творчество»).
Список литературы
I. Сочинения, 9 тт., СПБ, 1907—1911
То же, издание 2-е, И. Овсянико-Куликовский, СПБ, 1912—1914 (отд. томы выдержали по 5 изд.)
Собр. сочин., Гиз, М., 1923—1924 (Т. I — Н. В. Гоголь
т. II — И. С. Тургенев
т. III — Л. Н. Толстой
т. IV — А. С. Пушкин
том V — Герцен, Белинский, Добролюбов, Михайловский, Короленко, Чехов, Горький, Андреев
т. VI — Статьи по теории поэзии, по психологии творчества, о религии индусов в эпоху Вед и др.
тт. VII—IX — История русской интеллигенции (три части)
Воспоминания, изд. «Время», П., 1923.
II. Горнфельд А., Экспериментальное искусство, «Русское богатство», 1904, I
Райнов Т., «Психология творчества» Д. Н. Овсянико-Куликовского, «Вопросы теории и психологии творчества», т. V, Харьков, 1914
Плотников И., Психологическая школа в языкознании и методика русского языка, Курск, 1919 (см. гл. X — О.-К., его труды по языкознанию и теории поэзии
гл. XI — О.-К. как критик
гл. XII — Методологические статьи О.-К.
гл. XIII — Значение трудов О.-К. для методики русского языка)
Кутателадзе Н., Схемы и критические статьи акад. Овсянико-Куликовского (разбор трудов по истории русской литературы), «Филологические записки», 1917, I
Горнфельд А., Д. Н. Овсянико-Куликовский и современная литературная критика (Речь), «Начала», 1922, № 2 (и в книге его: Боевые отклики на мирные темы, Ленинград, 1924)
Казанович Е., Д. Н. Овсянико-Куликовский на Бестужевских курсах (Воспоминания и впечатления курсистки) (Речь), там же, 1922, № 2.
III. Словарь членов Общества любителей российской словесности при Московском университете, М., 1911
Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, М. — Л., 1924.
|
