Максим Горький (Алексей Максимович Пешков) (1868-1936) « В русской литературе явился какой-то самовольный писатель, самоучка, не интеллигент, не земец, и даже не разночинец. …За его рассказами стояла легенда о его жизни. Открытки с его изображением покупались нарасхват – этот человек с простым лицом рабочего и в простой блузе не напоминал никого из русских писателей. Публика не давала ему прохода, «глазея» на него. …Репортёры гонялись за Горьким по пятам», - писал в 1927 году известный литература вед Борис Михайлович Эйхенбаум. Славу Горькому поначалу принесли не столько его произведения, сколько биография, судьба.
«…Любимейший из «моих» университетов»
Будущий писатель родился в Нижнем Новгороде 28 (16) марта 1868 в семье столяра. В три года потерял отца, а в десять – мать. Детство его прошло в доме деда, в мещанской среде с грубыми и жестокими нравами. Улица по воскресеньям нередко оглашалась радостными криками мальчишек: «У Каширских опять дерутся!». Жизнь мальчика скрашивала бабушка, прекрасный портрет которой Горький оставил в автобиографической повести «Детство» (1914г.). учился он всего два года. Получив похвальную грамоту, вынужден был по бедности (дед к тому времени разорился) оставить учёбу и пойти «в люди»: на заработки в качестве ученика, подмастерья, прислуги.
Подростком Горький полюбил книги и пользовался каждой свободной минутой, чтобы читать запоём все, что попадалось под руку. Это беспорядочное чтение, при необыкновенной природной памяти, определило многое в его взгляде на человека и общество.
В Казани, куда он отправился летом 1884 года, надеясь поступить в университет, тоже пришлось перебиваться случайными заработками, а самообразование продолжилось в народнических и марксистских кружках. «Физически я родился в Нижнем Новгороде. Но духовно – в Казани. Казань – любимейший из моих «университетов», говорил писатель впоследствии.
Юношей с сильным и строптивым характером всё больше завладевала тяга к коренному переустройству мира, несовершенство которого он с детства познал в прямом смысле слова на собственной шкуре. Познакомиться с иными, не разрушительными путями преодоления этого не совершенства мешали и отсутствие систематического образования, и сама атмосфера времени: общество всё больше охватывали революционные настроения.
В конце 80-х – начале 90-х годов. Горький странствует по просторам России: Моздокской степи, Поволжью, Донским степям, Украине, Крыму, Кавказу. Он уже сам занимается агитацией среди рабочих, попадает под негласное наблюдение полиции, становится «неблагонадежным». В эти же годы он начинает печататься под псевдонимом Максим Горький.
В 1900 году Горький познакомится с Л. Толстым, и тот запишет в дневнике: «… он мне понравился. Настоящий человек из народа». И писателям, и читателям понравилось, что в литературу вошёл новый человек - не из «верхних», образованных, слоёв, а «снизу», из народа. К народу – в первую очередь крестьянству – давно было привлечено внимание русского общества. А тут народ как бы в лице Горького вошёл в гостиные богатых домов, да ещё держа в руке собственные необычные произведения. Разумеется, его встретили с восторженным интересом.
Явление босяка
Непосредственной предшественницей Горьковской прозы была проза Чехова. Чеховских героев «беспощадно засасывает житейская тина», они не редко жалуются, что «надорвались». «Взамен этих… минорных мелодий, Горький дал нам мажор, - писал известный публицист Б. Назаревский. - … Он нарисовал фигуры людей «дна», которые назло горю-злосчастью забавляются удалою на-певочкой: «когда у меня нет ничего, то и терять нечего», а головы не вешают; напротив, у них своеобразная босяцкая философия с привкусом модного ницшеанства…»
Мимо влияния Ницше трудно было пройти в России конца XIX – начала XX веков. И у Горького уже в 90-х гг. отмечали новые для русской литературы мотивы. Пэт и критик Н. Минский писал в 1898 г.: «… любить силу, в чём бы она ни проявлялась, и презирать слабость, под какими бы словами она ни пряталась, вот идеал героев Горького и, может быть, его самого. В… рассказе «На плотах» идеал этот изображён в лице могучего старика Силана Петрова, а в виде контраста предоставлен его хилый, богобоязненный сын Митрий». У сына нет сил и желания быть мужем своей молодой жены ( «Я и говорю ей: не могу, мол, я мужевать с тобой, Марья. Ты девка здоровая, а я человек больной хилый…»), и она становится возлюбленной его полного сил и желаний отца. «Нужно сознаться, что в нашей литературе, насквозь пропитанной учением о любви и добре, такая яркая проповедь права сильного является довольно новой и рискованной».
У раннего Горького господствуют мотивы жадности к жизни, жажды и культа силы, страстного стремления выломиться за привычные, «мещанские» рамки жизни, поэтому он отказывается от привычных прозаических жанра и пишет сказки («Старуха Изергиль», 1895), песни («Песня о Соколе», 1895) поэмы в прозы («Человек», 1904).
Скитание горьковских героев по бескрайней стране, их неожиданные, удивляющие окружающих поступки, даже преступления – что угодно, только не обыденная, скучная жизнь среди скучных, ходящих ежедневно на службу людей. Всё это прочитывается российским обществом как пафос «восстания личности против всякого рода давящих её тисков», по выражению одного из критиков.
Горький ввёл в литература новую фигуру – босяка. Наиболее знпаменитый из рассказов с таким героем «Челкаш» 1894. дпругой персонаж рассказа, крестьянин Гаврила, мучается от мысли, сколько полезного в крестьянском хозяйстве можно сделать на деньги, которые Челкаш бесполезно прокутит. Гаврила молил отдать ему деньги и «визжит» от восторга получив их. «Челкаш слушал радостные вопли, смотрел на сиявшее, искаженное восторгом жадности лицо и чувствовал, что он – вор, гуляка, оторванный от всего родного, - никогда не будет таким жадным, низким, не помнящим себя». Будто в подтверждение оттого чувства Гаврила, потерял голову от широкого жеста Челкаша, признается, что почти был готов за эти деньги убить босяка – «ненужного» на земле человека. И, в конце концов, действительно пытается его убить.
«… «Босяк» до Горького в жизни и сознание общества был один, а после Горького стал совсем другой, - писал ведущий критик журнала «Русский вестник» Н.Стечкин. – До Горького «босяк» считался общественной язвой, отравляющий общественный организм.… …Принималось за истину, что общество живёт в главных принципах правильной жизнью и что уклонения общества от правильного пути и его законов способны порождать дикообразные явления, каково босячество. Теперь, после «откровения» Горького, выходит, что общество со всеми устоями есть ложь… Оно всё сгнило и испортилось до корня и в нём только и осталось здорового, что «босяк».
Революция и литература
Начиная с 1889 Горький за революционную деятельность среди рабочих несколько раз подвергался арестам. Чем более известным он становится, тем большее возмущение вызывает каждое его заключение под стражу. За писателя хлопочут самые известные люди России, среди которых и Лев Толстой. Во время одного из арестов 1901 Горький в Нижегородской тюрьме пишет «Песню о Буревестнике», текст которой быстро распространился по всей стране. Клич «Пусть сильнее грянет буря!» не оставляла вариантов выбора пути развития России, особенно для молодёжи.
В том же году его высылают в Арзамас, но, учитывая плохое состояние здоровья, разрешают полгода провести в Крыму. Там Горький часто встречается с Толстым и Чеховым. Популярность писателя во всех слоях общества в те годы огромна. В феврале 1902 его избирают почётным академиком по разряду изящной словесности. Николай II, узнав об этом, написал министру просвещения: «… такого человека, в теперешнее смутное время, Академия наук позволяет себе избрать в свою среду. Я глубоко возмущён…». После этого письма императорская Академия наук признала выборы недействительными. В знак протеста В. Короленко и Чехов отказались от звания почётных академиков.
В 1900-х Горький, благодаря своему огромному литературному успеху ( с 1900-1904 опубликовано более 90 книг о нем), уже состоятельный человек может помогать революционному движению материально. И он нанимает столичных адвокатов для арестованных сормовских и нижегородских участников рабочих демонстраций, даёт крупные суммы на издание выходившей в Женеве ленинской газеты «Вперёд».
В группе большевиков Горький участвует в шествиях рабочих 9 января 1905. После расстрела мирной демонстрации он пишет воззвание властям, в котором призывает «всех граждан России к немедленной, упорной и дружной борьбе с самодержавием». Вскоре после этого писатель в очередной раз был арестован, обвинён в государственном преступлении и заключён в Петропавловскую крепость. Горький был возмущен тем, что в крепости в течение девяти суток «не давали никаких вестей о положении Марии Фёдоровне Андреевой, что было несколько похоже на пытку.… Невольно возникает простая и тяжелая мысль: если ко мне, возможно, такое отношение, как же относится начальство к рабочему или работнику, попавшему в его руки? И – становится страшно за людей», - говорил в письме к писателю А.В. Амфитеатрову.
Через месяц его освободили под залог, а условия содержания в крепости позволили написать там пьесу «Дети солнца». В этой пьесе, как и в других («Дачники» 1904, и «Варвары» 1905), автор сетует на безволие и вялость интеллигенции. Подобно большинству людей, живших в России начала века, Горький просто не мог себе представить, что в результате революции, возглавляемой большевиками, множество литераторов, философов, ученых окажется в тюрьмах, но только там им уже не разрешат писать. Они годами не будут иметь известий о судьбе своих малолетних детей, их, безвинных, будут пытать и убивать…
Писатель деятельно участвует в социал-демократическую партию, во время уличных боёв в Москве снабжает оружием рабочих дружины. На авторском чтении «Детей солнца» с каждого присутствующего берут определённую сумму денег – на оружие для восставших.
Темперамент борца, бойца, глашатая уводит Горького все дальше от собственно художественных задач. В 1900 он постоянно рисует идеальный образ рабочего и непременно отталкивающий – хозяина, всячески подчеркивая непримиримость их классовых интересов и подсказывая читателю вывод, что они не могут ужиться на одной земле, и кто-то должен быть истреблён.
В январе 1906 апреля большевики отправляют Горького в Америку – для сбора денег на подпольную работу. Сбор этот в задуманном масштабе не удался; зато в Америке был написан роман «Мать» - о пробуждении в пролетарской среде «классового сознания».
Созданная в тот же период пьеса «Враги» 1906 была запрещена к постановке, поскольку оказалась, по справедливому, пожалуй, мнению цензора, «сплошной проповедью против имущих классов».
Критика отмечает, что Горький не выдержал «мажорного тона», с которым входил в литературу. «Томительно скучно смотреть на длинный серый ряд сборников «Знания», в которых бедный писатель помешает роман за романом, пьесу за пьесой… Талант Горького не увеличился, но он распух, налился мутною водою, отяжелел и обрюзг. … А тут ещё от анархической проповеди он вдруг подался вправо и стал ярым агитатором социал-демократической партии. Взамен романтического босяка у него выросла явно придуманная, серая фигура «сознательного рабочего». Но и на этом он не удержался …» - писал Назаревский. Приговор Горькому был суров, но недальновиден: «…это предсмертная тоска таланта».
Вне России – с мыслью о буре над ней
Покинув Америку, Горький остался за границей: на родине его ждал арест. Осенью 1906 он поселился в Италии, на острове Кипр. Писатель вернуться в Россию только в 1913, когда в связи с трехсотлетием Дома Романовых была объявлена амнистия политическим иммигрантам.
Произведения, написанные на Кипре пронизанные культом человека. «Превосходная должность быть на земле человеком!..» - восклицает Горький в рассказе «Рождение человека» написанном в 1912 . автор повествует о том, как в молодости ему неожиданно довелось одному принимать роды у незнакомой женщины. «Новый житель земли русской человек неизвестной судьбы, лежала на руках у меня солидно сопел».
Талант Горького вопреки приговорам критики ещё долго не исчерпал своих возможностей. Писатель без конца изучает и описывает национальный русский характер. Теперь его интересуют не столько «босяки» сколько чудаки неудачники. «…Русь изобилует неудавшимися людьми… они всегда с таинственной силой магнита притягивают моё внимание. Они казались интереснее лучше густой массы обычных уездных людей, которые живут ради работы и еды…» он рисует «безысходную, бестолковую тоску русской жизни». В рассказе из цикла «Жалобы» 1912 офицер сетует: «… я служу одиннадцать лет, я-с видел этот ваш самый народ в тысячах и в отборном виде. …Так вот-с. …У него нет ощущения собственности, понимаете? …У русского мужика нет ощущения России. …Он, например, скверно работает… он, и сам знает, что работает хуже чем, мог бы. Почему? А зачем работать хорошо человеку, который не знает кто он, что с ним и что с ним завтра будет – зачем? Ему – лишь бы покормиться. Он и не живёт а – кормится… Больше ничего! …Я знаю - вы хотите сказать - образование культура и так далее. А зачем уме образование культура, если … нет у него… пункта, куда он мог бы приложить эту вашу культуру? …Не нужно ему это… не нужно! …Он ни во что не верит. …Самый противогосударственный материал и никакого чёрта из него не сделаешь, хоть лопни».
Офицер рассказывает, как ехал с новобранцами через Сибирь: «Обо всём, что касается деревни, судят резонно, ясно, с глубоким знанием дела. Но сейчас же является и эта окаянная петля… фатализм восточный.… Жалуется мужик – овраги одолели, рвут и рвут пашню! Укрепи! Да как его укрепишь? Научись! Молчат. Вздыхают. …В вагоне грязно, накурено, насорено – если не указать на это, они не видят, расковыривают зачем-то скамьи, соскребают со стен краску, плюют, куда попало. …И вообще имеют вид чужих людей в чужой земле».
В книгу «По Руси» вошли очерки увиденного в былых скитаниях по бескрайней стране. Горький будто задался целью создать реестр российских характеров – бесконечно разнообразных, но в чём-то похожих друг на друга. И чисто российских житейских ситуаций – страшных и смешных. Он любит и умеет изображать огромные физически усилия людей, их борьбу со стихией – и неумение построить сколько-нибудь разумно свою жизнь. В рассказе «Ледоход» плотники решаются с риском для жизни перейти реку по тронувшемуся льду, чтобы успеть в город на праздник Пасхи. И переходят! «…Семь тёмных фигур качались в глазах, подпрыгивая на льду; они размахивали досками, точно гребли в воздухе, а впереди их вьюном вертится старичок похожий на Николая Чудотворца, и немолчно звенит его властный голос: «Не зева-ай!». …Он играл с рекой, она его ловила, а он, маленький, увёртывался, умея легко обмануть её движения, обойти неожиданные западни. Казалось даже, это он управляет ходом льда, подгоняя нам под ноги большие, прочные льдины». Перейдя, наконец, на другой берег, иззябшие мастеровые попадают под яростную ругань представителя властей. «Полицейский ругался; все слушали его молча и внимательно, точно человек не матерей оскорблял грязно и цинично, а говорил важные слова, которые всем необходимо знать и помнить».
«…Очень устал, и всё жду каких-то событий, кои должны сотрясти весь мир, - очень напряжённое чувство, от которого того и гляди, лопнет сердце», - пишет Горький весной 1912, предчувствуя скорую бурю, которую торопит и на очистительную силу которой ещё надеется.
Талант воспоминания
В 1913 в печати появились первые главы из повести «Детство». «Хотя в «Детстве» изображается столько убийств и мерзостей, это, в сущности, веселая книга, - писал Чуковский. – Меньше всего Горький хнычет и жалуется.… И написано «Детство» весело, веселыми красками. Всё в этой книге ладно, складно, удачливо, ловко, звонко. Каждая буква – нарядная, каждая страница – с изюминкой.… Никогда ещё Горький не писал так легко и свободно.… В первых своих книгах он певец и оратор, а в своих последних – живописец. Глаз его стал ненасытнее, зорче и увидел в мире столько изумительных красок, какие и не снились тому, кто декламировал «Песню о Соколе». Но откуда эта радостная живопись? Можно ли радоваться, рассказывая, как обижают и калечат людей? Сам Горький объясняет свою радость надеждами на лучшее будущее».
При советской власти, когда будет не возможно любовно писать о «хорошем» дореволюционном детстве, книга Горького станет образцом для подражания, наглядной иллюстрацией того, как нужно уметь увидеть в минувшем до революционном времени главным образом «свинцовые мерзости».
Повесть «Детство» написана на документальном материале – как и всё лучшее, что создал Горький. Например, его мемуарный очерк о Толстом, написанный уже после Октябрьской революции 1919: «Выйдет он маленький. И всё сразу станет меньше го. Мужицкая борода, грубые, но не обыкновенные руки, простенькая одежда и весь этот внешний, удобный демократизм обманывал многих, и часто приходилось видеть, как россияне, привыкшие встречать человека «по платью», - деревня, холопья привычка! – начинали струить то пахуче «прямодушие», которое точнее именуется амикошонством. «Ах, родной ты наш! Вот какой ты!» … И вдруг из-под мужицкой бороды, из-под демократической, мятой блузы поднимается старый русский барин, великолепный аристократ, - тогда у людей прямодушных, образованных и прочих сразу синеют носы от нестерпимого холода. Приятно было видеть это существо чистых кровей, приятно наблюдать благородство и грацию жеста, гордую сдержанность речи, слушать изящную меткость убийственного слова. Барин в нём было как раз столько, сколько нужно для холопов. И когда они вызывали в Толстом барина, он являлся легко, что они ёжились да попискивали». Автор очерка считает необходимым сказать о том, что Толстой, «писатель национальный в самом истинном значении этого понятия… воплотил в огромной душе своей всё недостатки нации … его туманная проповедь «неделания», «непротивления злу»… всё это нездоровое брожение старой русской крови, отравленной монгольским фанатизмом и, так сказать, химически враждебной западу с его неустанной творческой работой».
Лучшие рассказы 1922-1926 («Отшельник, Рассказ о безответной любви, Рассказ о герое, Рассказ о необыкновенном, Убийцы»), посвящённые его низменной теме _ российским характером, тоже в значительной мере документальны. А выше всего наиболее квалифицированная критика середины 20 оценит короткие «Заметки из дневника. Воспоминания» 1923-1924: в них горький пишет преимущественно о реальных людях под их настоящими именами, например очерк «А.А.Блок».
Сам писатель вряд ли сознавал, что составляет главную силу его таланта. Публикации Горького столь же беспорядочны, сколь беспорядочно было его отроческое чтение: он печатает почти всё, что вышло из-под пера. Публикует и «серый ряд» повестей в сборниках «Знания», заслонившие в результате для тогдашнего и будущего читателя лучшие Горьковские книги.
В Италии он без конца описывал российских людей, но в рассказы о необычных поворотах той или иной судьбы то и дело вторгается философствование «о жизни». Главные вопросы, над которыми в те годы билась мысль просвещенной России, - отношения образованного, мыслящего слоя к народу, власти, государственному устройству, религии – под пером Горького становятся достоянием самоучек, упрощаются до предела. И тем самым перестают быть плодотворным. Своим примером он демонстрирует и предсказывает, какой доморощенный философией оборачивается отсутствие систематического образования. Но в России это мало кем было понято.
Потребность во что бы то ни стало во что-то верить – верить истово, горячо, так, чтобы иметь возможность неустанно обращать в свою веру других, была в Горьком необычайно сильна. Такая потребность веры коренится в особенностях народного мироощущения. Подогреваемое большевиками стремление писателя послужить рабочему движению, революции уже до Октября стало разрушать его творчество.
Утопия в действии
Октябрьские и послеоктябрьские события 1917 Горький, много лет, числивший себя в социалистах, воспринял трагически. В связи с этим он не стал проходить перерегистрацию в РСДРП и формально остался в не партии. «Нет, - в этом взрыве зоологических инстинктов я не вижу ярко выраженных элементов социальной революции». «Буревестник революции» понимает, что она оказывается гибельной для тех «сознательных рабочих», на которых он возлагал свои надежды. «…Начинается злая борьба чернорабочих с рабочими квалифицированными; чернорабочие начинают утверждать, что слесари, токари, литейщики и т.д. суть «буржуи». …Пролетариат не победил, по всей стране идёт междоусобная бойня, убивают друг друга сотни и тысячи людей. …Но больше всего меня и порождает, и пугает то, что революция не несёт в себе признаков духовного возрождения человека, не делает людей честнее, прямодушнее, не повышает их самооценки и моральной оценки их труда», - писал Горький вскоре после революции в газете «Новая жизнь», где печатались его резкие публицистические статьи под общим названием «Несвоевременные мысли». На какой-то период они развели писателя с большевиками.
Полгода спустя он, как ему кажется, находит выход: пролетариату нужно объединиться «со свежими силами рабоче-крестьянской интеллигенции». «Покрыв всю страну сетью культурно-просветительных обществ, собрав в них все духовные силы страны, мы зажжем повсюду костры огня, который даст стране и свет, и тепло, поможет ей оздоровить и встать на ноги бодрой, сильной и способной к строительству и творчеству.… Только так и только этим путём мы выйдем к действительной культуре и свободе».
Рождаемость новая утопия – всеобщая грамотность как путь к свободе. Отныне и до конца его жизни она будет руководить действиями писателя. Он верит в объединение сил интеллигенции и разумных рабочих. Крестьянство же считает тёмной, «антиреволюционной» стихией. Трагедию русского крестьянства на рубеж 20-30 он так и не разглядел.
В первые послереволюционные годы Горький постоянно хлопочет за несчастных, которым грозит расстрел, весьма похожий на самосуд. «Владимир Ильич! – пишет он Ленину осенью 1919 - …Арестовано несколько десятков виднейших русских учёных… Очевидно – у нас нет надежды победить и нет мужества с честью погибнуть, если мы прибегаем к такому варварскому и позонному приёму, каким я считаю истребление научных сил страны. …Знаю, что вы скажете обычные слова: «политическая борьба», «нейтральные люди – опасны» и прочее.… Для меня стало ясно, что «красные» такие же враги народа, как и «белые». Лично я, разумеется, предпочитаю быть уничтоженным «белыми», но «красные» тоже не товарищи мне».
Стараясь спасти от голодной смерти остатки интелигенции, Горький организует частные издательства, Комиссию по улучшению быта учёных, везде встречая яростное сопротивление советских чиновников. В сентябре 1920 писатель вынужден уйти из всех созданных им учреждений, о чём и объявляет Ленине: «Иначе я поступить не могу. Я устал от бестолковщины».
В 1921 А.М.Горький пытается отправить на лечение за границу умирающего Блока, но советская власть отказывает в этом. Не удаётся спасти от расстрела аррестованных по так называемому делу Гумилёва. Созданный по инициативе Горького Комитет помощи голодающим через несколько недель был разогнан.
В 1921 писатель покинул Россию. Он лечился в германии и Чехословакии, а с 1924 снова поселился в Италии, в Сорренто. Но на этот раз не в качестве эмигранта. Прошли годы, и постепенно отношение Горького к советской власти изменилось: она стала казаться ему народной, рабочей властью. В СССР в те годы, опираясь на ленинскую оценку, «Мать» сделали школьным учебником, убеждая всех, что это и есть самая образцовая литература. Именем Горького называют улицы, театры, самолёты. Власть делает всё, чтобы привлечь писателя на свою сторону. Он нужен ей - как ширма, чтобы прикрыть своим мировым авторитетом чернее дела.
Возвращение
В 1928 Горький возвращается в Москву. Его встречают толпы новых его читателей. Писатель погружается в литературную и общественную работу: основывает и возглавляет новые журналы и книжные серии, принимает участие в писательских судьбах, кому-то помогает преодолевать цензурные запреты Булгакову, кому-то уехать за границу Замятину, а кому-то, напротив, мешает печататься Платонову.
Сам Горький продолжает начатое ещё в Италии сочинение «Жизнь Клима Самгина» - хронику русской жизни предреволюционных десятилетий. Огромное число персонажей, немалое количество верных деталей эпохи, и за всем этим одна задача – показать двоящееся, трусливое, предательское лицо прежней русской интеллигенции.
Он сближается со Сталиным и наркомом внутренних дел Г.Г. Ягодой, и это всё больше заслоняет от него кровавый смысл происходящего в стране. Как и многие деятели культуры, Горький не видит, что установившийся в СССР политический режим в свих целях манипулирует культурой, искажает самый смысл просвещения, подчинения его бесчеловечным целям. В статьях Горький клеймит жертв судебных процессов 28-30. при всём своём знание жизни он не хочет понять, что показания, которые дают «враги народа», могут быть получены только под пытками. С 1933 Горького лишают возможности выезжать на зиму за границу, встречаться с теми, кого он хотел бы видеть. Сталин уже не может допустить даже эпизодичного, не предусмотренного им самим участия писателя в каких бы то ни было делах. Горький фактически оказывается под домашним арестом и в этом положении при неясных обстоятельствах умирает в 18 июня 1936, накануне новой волны массовых репрессий. Похоронен в Москве на красной площади.
По многочисленным свидетельствам, пытая людей на Лубянке, в Бутырках, Суханове, Владимирке и других тюрьмах, следователи любили цитировать Горького: «Если враг не сдаётся, - его уничтожают».
Список литературы
1. Энциклопедия для детей. Русская литература XX век.
|
