Сергей Лабанов, Москва
К 175-летию со дня рождения К.Н. Леонтьева.
"Захват Константинополя должен был явиться ключевым моментом для осуществления проекта Леонтьева. Его суть состояла не столько в изгнании турок из Европы, или эмансипации славян и формировании из них конфедерации, сколько в «развитии своей собственной оригинальной славяно-азиатской цивилизации»
Критика разрушительного либерализма К.Н. Леонтьева
25 января 2006 года исполняется 175 лет со дня рождения великого и оригинального русского философа, писателя, литературного критика, дипломата, медика, цензора, общественного деятеля и монаха Константина Николаевича Леонтьева (1831-1891). Парадоксальные мысли, легшие в основание политической философии Леонтьева, оказались непонятыми ни в веке XIX, ни, к сожалению, сегодня. Интерес к данному мыслителю в патриотической печати, а также выпуск полного собрания сочинений в 12-томах (вышло 8 книг), предпринятый Петербургским Пушкинским домом, даёт некоторую надежду на то, что его идеи окажутся востребованными и правильно понятыми в самые трудные времена торжества в России разрушительного либерализма, во многом им предвиденного.
В то же самое время для ещё совсем недавней эпохи характерно либеральное общественное настроение, ориентация на западнические и антинациональные ценности, главным противником которых был К.Н. Леонтьев. И только сегодня, кажется, пришло время до конца осмыслить его великое наследие.
К.Н. Леонтьев родился 13\25 января 1831 года в селе Кудинове Мещевского уезда Калужской губернии. Родословная его по отцу известна только с XVIII века. Отец не занимался воспитанием Константина, и между ними никогда не было близости, скорее отчуждённость и антипатия. Совсем иные чувства питал философ к своей матери Феодосии Петровне, обаяние, ум, культура которой светили ему до последних дней его жизни. Чувственное отношение к жизни, литературный вкус, привязанность к изящным предметам, эстетизм оценок, первые религиозные впечатления – всё это связано с влиянием матери. Когда-то его мать воспитывалась в Петербурге, в Екатерининском институте благородных девиц и была любимицей императрицы. Об этом сам Леонтьев не раз писал с благоговением и потрудился, чтобы издать сочинения матери об императрице Марии Фёдоровне. Родословной по линии матери Леонтьев гордился: то был старинный род Карабановых, известный ещё с XV столетия: оттенок гордости сохранился даже в ощущаемом им сходстве с дедом, Петром Матвеевичем Карабановым. Дед имел вид барина и красавца, любил стихи и всё прекрасное, но вместе с тем был развратен до преступности, жесток до бессмысленности и зверства, за обиду бросился как-то обнажённой шпагой на губернатора.
После окончания Калужской гимназии (1849) и кратковременного пребывания в ярославском Демидовском лицее стал студентом медицинского факультета Московского университета (1850-54). С 1854г. по 1856 г. был военным лекарем, участвуя в Крымской войне. Не только патриотические чувства, связанные с Крымской компанией, но и желание поправить южным климатом своё здоровье привели его в Крым младшим ординарцем Керчь–Еникальского военного госпиталя.
В Феодосии Леонтьев познакомился со своей будущей женой – дочерью мелкого торговца Политова. Постепенно он тяготился неустроенностью полевой службы, невозможность продолжать литературные занятия, на которые его благословлял И.С. Тургенев. Наброски, этюды, замыслы переполняли его сундучок, но ему никак не удавалась написать ничего законченного, цельного. Кроме этого, его всё чаще тянуло домой, в Кудиново, о чём постоянно писал он матери.
Однако не так просто оказалась освободиться от воинских обязанностей, и лишь осенью 1856 года он получил отпуск на полгода, а ещё через год и вовсе распрощался со службой. Он отправился в Москву подыскивать себе подходящее место, позволяющее заниматься литературой. По увольнении в 1856 году он стал домашним врачом в нижегородском имении барона Д.Г. Розена. В декабре 1860 г. переехал в Петербург, решившись оставить медицину ради литературы.
Под влиянием политических событий начала 1860-х годов (студенческие волнения, национально-освободительное движение в Царстве Польском и др.). Леонтьев избавился от либеральных симпатий и перешёл на консервативные позиции. «Мне стали дороги: монархии, чины, привилегии, знатность, война и самый вид войск; пестрота различных политических вероучений и т.д.», — писал он впоследствии.
В 1863 году Леонтьев – к этому времени он уже автор нескольких повестей и романов («Подлипки» и «В своём краю») — назначается секретарём консульства на о. Крит. На протяжении почти десятилетия находился на дипломатической службе. В этот период времени оформляются его социально-философские взгляды и политические симпатии, склонность к консерватизму и эстетическому восприятию мира.
Десять лет Леонтьев занимал место консула в разных городах Турции, хорошо изучил Ближний Восток, и именно в Малой Азии окончательно сформировалась его философско-политическая концепция. Сдав в феврале 1863 года консульский экзамен, поступил в Азиатский департамент Министерства иностранных дел. В 1864 году нанёс «оскорбление действием» французскому консулу Дерше, позволившему некорректный отзыв о России. В дальнейшем служил в Андрианополе, Белграде, Тульче, Янине, Салониках.
В 1871 году, пережив глубокий нравственный кризис и тяжёлую физическую болезнь (которая едва не привела его к смерти), Леонтьев оставляет дипломатическую карьеру и принимает решение постричься в монахи: с этой целью подолгу бывал на Афоне, в Оптиной пустыни, в Николо–Угрежском монастыре. Однако афонские монахи не позволяют ему отречься от мира, ибо он «не может ещё оставить без сожаления литературу и публицистику». В 1880-87 гг. он работал цензором Московского цензурного комитета.
Выйдя в отставку, поселился в Оптиной пустыни, где жил «полумонашескою, полупомещищьей жизнью» в снятом у ограды монастыря отдельном доме с женой Елизаветой Павловной и слугами. При этом Леонтьев постоянно общался со старцем Амвросием как своим духовным руководителем и занимался литературной работой, благословление на которую получил от старца.
В январе-апреле 1880 года Леонтьев был помощником редактора «Варшавского дневника», там напечатал ряд статей. В одной из них у него прозвучала знаменитая фраза, неверно используемая позднее его другом и всесильным чиновником и руководителем Синода К.П. Победоносцевым : «нужно подморозить Россию, чтобы она не «гнила»…».
Окружение Леонтьева в последние годы жизни составили консервативно настроенные литераторы – выпускники так называемого Катковского лицея (А.А. Александров, И. Фудель и др.), Ю.Н. Говорухо-Отрок, В.А. Грингмут, Л.А. Тихомиров. Последние месяцы жизни К.Н. Леонтьева отмечены были перепиской с В.В. Розановым. В нём он увидел наследника своих идей.
Монахом он стал только незадолго до своей смерти, в 1891 году, под именем Климент, исполнив обет, данный им после исцеления в Салониках. По указанию о. Амвросия, ему надлежало сразу же после пострижения перейти в Троице-Сергиеву Лавру для прохождения там монашеского пути. В Сергиев посад Леонтьев переехал в конце августа, он узнал о кончине монаха и успел на неё откликнуться памятной статьёй. Здесь, в лаврской гостинице, на пути к монастырю, он и скончался, так и не вступив в число братии, умерев от воспаления лёгких. Монах Климент был похоронен в Гефсиманском скиту Троице–Сергиевой лавры, где его могила находится и поныне.
Один из тех, кто правильно понял идеи К.Н. Леонтьева, был В.В. Розанов. Главным в философии Леонтьева Розанов определяет «поиск красоты действительности»: не в литературе, не в живописи, или в скульптуре, не на выставках или в музеях, а в самой жизни, в событиях, в характерах.
Полемизируя с В.С. Соловьёвым, видевшим существенный недостаток философии Леонтьева в якобы отсутствии внутренней связи между тремя мотивами его мировоззрения (мистицизм византийского типа, монархизм, стремления к красоте в национальных самобытных формах) Розанов считал, что эстетика как утверждение красоты может быть признана центром, удачно связывающим всё учение Леонтьева в одно стройное целое.
Особенно сильной была критика по отношению к Ф.М. Достоевскому со стороны К.Н. Леонтьева. Брошюру «Наши новые христиане» (1882) он пишет сразу же после пушкинской речи русского писателя. Она была вызвана несогласием с трактовкой христианского идеала Достоевским. «Розовое», «сентиментальное» христианство Леонтьев усматривал в идее «христианской любви» как выражения сути русского народного идеала, о чём говорил в пушкинской речи Достоевский. Леонтьев как сторонник «византизма», суровой и аскетической версии Православия считал, что постижением христианской истины в «Братьях Карамазовых» должен был бы не старец Зосима, а «отшельник и строгий постник» Ферапонт, изложенный писателем без всякого сочувствия. Хотя сам Достоевский, так же как и К.Н. Леонтьев, был категорически против космополитического объединения наций и народностей в один всеобщий «муравейник», что было блистательно доказано во многих произведениях, и в частности в «Дневнике писателя».
Константин Николаевич поклонялся силе и красоте жизни. Ради этого он отвернулся от всего иного, «измял» свою литературную деятельность. Леонтьев разошёлся со всеми и вся и ушёл в монастырь, сначала на Афон, затем в Оптину Пустынь. Он был «не по зубам» нашему обществу, которое «охает» и «ноет» то около морали Толстого, то около героев Горького и Андреева, — отмечает в одном месте Розанов, — Леонтьев гордо отвернулся и завернулся в свой плащ».
В глазах Розанова Леонтьев предстаёт как защитник юности, молодости, «напряжённых сил и трепещущих жизнью сил организма», как провозвестник «космического утра язычества». Особенно привлекает Василия Васильевича плюрализм мышления философа-монаха, столь близкий и понятный ему самому. В одном месте он отмечает: «Права старость. Права юность. Правы мы. Прав он. Тут никуда не деться. Право христианство со страховским «смирением», и Леонтьев, с его языческим – «всего хочу», «хочу музыки», «нарядов».
Им был высказан особый взгляд на развитие России, Европы и славянства, при этом став предтечей евразийского учения. Его идеи во многом пересекались с идеями Н.Я. Данилевского, Ф.И. Тютчева, В.И. Ламанского, Н.Н. Страхова и А.А. Григорьева, но при этом отличались большей широтой и оригинальностью.
Само по себе мировоззрение Леонтьева представляет собой весьма своеобразное сочетание эстетизма, натурализма и религиозной метафизики. Очень близко примыкая к славянофилам и будучи открытым и прямым последователем Н.Я. Данилевского, он вместе с тем, в некоторых вопросах, значительно отклоняется от них (особенно это сказывалось на политических вопросах). Философ не только был славянофилом, но даже много писал о бессодержательной племенной связи самой по себе. В России он вовсе не видел славянской страны.
В отличие от Ф.И. Тютчева, чьи историософские построения основаны на теории мировых монархий, К.Н. Леонтьев использовал терминологию Н.Я. Данилевского, писавшего о «культурно-исторических типах», но упрекал его в забвении византийского. Эстетическое и религиозное отталкивание Леонтьева от современной Европы с её уравнительными тенденциями, с её всё возрастающей силой мещанства, с её отречением от своего великого прошлого, — всё это сочеталось в целое и последовательное мировоззрение. Его влекла лишь красота и сила, и он убегал от современной Европы, где он страстно верил, что ещё возможно подлинное развитие и движение. У него нет и тени того культа племенного своеобразия, которое мы видели у Н.Я. Данилевского. Наооборот, племенная близость сама по себе ещё ни к чему не обязывает. «Любить племя за племя, — пишет он в одном месте, — натяжка и ложь».
В тоже самое время Константин Николаевич призывает сохранить целость и силу русского духа, чтобы «обратить эту силу, когда ударит понятный всем, страшный и великий, час на службу лучшим и благороднейшим началам европейской жизни, на службу этой самой великой старой Европе, которой мы столько обязаны и которой хорошо бы заплатить бы добром». В соответствии со своим пониманием законов исторического развития, Леонтьев сознательно боролся с идеями эгалитаризма и либерализма.
Философия истории К. Леонтьева оформилась в работе «Византизм и славянство» (в значительной мере под впечатлением книги Н.Я. Данилевского «Россия и Европа»). Актуальным же импульсом философско-исторических построений Леонтьева стала его реакция на современное состояние европейской цивилизации, свидетельствующая о «разрушительном ходе современной истории». Свою позицию он определяет как «философскую ненависть к формам и духу новейшей европейской жизни».
Согласно изложенной Леонтьевым теории органического развития, один и тот же закон определяет ступени в развитии растительного, животного и органического мира, а также мира истории. Повинуясь этому закону, любое государство в своём развитии неизбежно проходит три стадии своего развития: 1) «первичная простота», своеобразная младенческое состояние, начальный этап формирования; 2) «цветущая сложность», при которой наблюдается единство в разнообразии составных частей, которые, однако, пребывают в «деспотических объятиях» объединяющие вокруг идеи; 3) «вторичное сместительное упрощение» – постепенное смещение и уравнивание самобытных свойств, ослабление связи между ними, дряхление государственного организма.
В биологическом чередовании рождения, расцвета, старения и смерти выразился фатализм органического подхода к истории. После «вторичного сместительного упрощения» следует гибель государственного организма, которой также невозможно избежать, как невозможно избежать гибели живого организма. Леонтьев считал, что детство, юность, расцвет и смерть – вполне объективные наименования. Цикл прохождения всех трёх стадий составляет, по Константину Николаевичу, 1000-1200 лет. Переход от первого этапа ко второму совершается провиденциалистски, в соответствии с непознаваемыми логическими законами. Развитие государства сопровождается постоянным выяснением и обоснованием свойственной только ему политической формы.
В России такой формой является монархия. С расстройством этой формой начинается процесс ослабления государства, которому способствует распространение в массах либерально–демократической идеологии. Период «цветущей сложности» (в отличие от идей славянофилов и Н.Я. Данилевского) продолжался в России с начала царствования Петра I до конца правления императора Николая I. В современное время страна, по его мнению, находилась в «состоянии смесительного упрощения» всего государственного организма. Этот процесс нельзя полностью остановить, можно только «подморозить» его, затормозив на какое-то время (отсюда полное приветствие правления Александра III). А сама Европа пережила эту стадию гораздо раньше — в 15-17 веках. Сегодня она переживает «закат» и пытается, перейдя в цивилизационную стадию через русских либералов, биржу и инородцев, разрушить Россию.
При этом Леонтьев прекрасно относился к эпохе рыцарства в Европе, эпохам Людовика XIV и XV, любя их балы и маскарады (перенесённые в эпохи Елизаветы Петровны и Екатерины II), но не выносил революции 1789 года и переход к буржуазному «сюртуку» и мещанству.
По мнению Леонтьева, индустриализация наносила удар по основам традиционного общества, подрывая религию, ослабляя дворянство и ухудшая положение рабочего класса.
Необходимым условием существования прочного и долговечного строя Леонтьев считал наличие юридически оформленных социальных страт: «Для того, … чтобы Царская власть была долго сильна, не только не нужно, чтобы она опиралась прямо и непосредственно на простонародные толпы, своекорыстные, страстные, глупые, подвижные, легко развратимые; но, напротив, необходимо, чтобы между этими толпами и Престолом Царским возвышались прочные сословные ступени; необходимы опоры для здания долговечного Монархизма».
Подобно большинству русских консерваторов, Леонтьев считал, что крестьянская община в силу традиций коллективизма напрямую «связана с самодержавной формой правления». Положительный момент он видел в том, что, освободившись от личной власти помещиков, крестьянский мир остался зависим от общины, разложение которой было бы трагедией, поскольку неизбежно привело бы к расслоению крестьянства и в итоге повлияло бы на прочность самодержавной системы.
Большое значение уделял мыслитель дворянству (во многом потому, что сам был дворянином и аристократом). Он справедливо считал, что аристократия является носительницей исторических преданий, хранительницей «идей благородства, чести». В качестве беспрекословного авторитета, состоящего над сословиями (в том числе и над дворянством), выступал монарх, и сам Леонтьев, в этой связи, неоднократно подчёркивал, что народ чтил дворянство только «как сословие царских слуг».
Он также выступал за сохранение сословной иерархии, в основном, из-за приверженности определённым социально-политическим идеалам, в которых не было место всеобщему уравниванию. Его апология иерархии включала в себя целый комплекс идей: православное мировоззрение, монархические убеждения, аристократизм, неприятия либерализма и социализма, предпочтение сложности и разнообразности общественного организма его упрощению, оправдание насилия в истории, защиту обоснованных привилегий, восприятие власти как «служения» и постоянного желания подчинения своих желаний высшим интересам.
Один их путей спасения России Леонтьев в работе «Византизм и славянство» связывал с разрешением Восточного вопроса и занятием Константинополя. Именно с этим городом были сопряжены заветные, «безумные» мечты той части русского общества, которая видела себя наследницей Византии. Он так же, как и Тютчев, разделяет «римский» и «византийский» тип, подобно тому, как поэт разделял Римскую и Византийские империи. Такие мессианские настроения великолепно отразил Ф.И. Тютчев в стихотворении с символическим названием «Русская география».
Захват Константинополя должен был явиться ключевым моментом для осуществления проекта Леонтьева. Его суть состояла не столько в изгнании турок из Европы, не столько в эмансипации славян или формирования из них конфедерации, сколько в «развитии своей собственной оригинальной славяно-азиатской цивилизации». Фундаментом нашего культурно-государственного здания должно было стать формирование восточно-православной политической, религиозной, культурной, но не в коем случае не административной конфедерации славянских стран. Именно эта конфедерация под гегемонией самой неславянской и в то же время славянской Россия должна была обеспечить «новое разнообразие в единстве, всё славянское цветение» и в тоже самое время стать оплотом против западного европеизма.
В ходе разработки конкретных планов будущей войны за Царьград Леонтьевым ставятся и анализируются многочисленные проблемы, так или иначе связанные с устранением угрозы со стороны «космополитического радикализма» (революционаризма) и с условиями осуществления идеального славизма.
Его рассуждения и мысли о Константинополе нельзя воспринимать только с узкоутилитарных позиций. Здесь, как и ранее, важна сама идея, позволяющая оценить характер его эстетических, исторических и философских взглядов.
Россия же, как считает Леонтьев, ещё не достигла периода культурного расцвета. Поэтому влияние западных уравнительных идей может оказаться для России смертельным ядом, который погубит её прежде, чем она сумеет найти самое себя. Следует также подчеркнуть и то, что в противоположность Данилевскому, довольно равнодушному к религии, Леонтьев был глубоко верующим человеком, фанатически преданным православию. В этом отношении он шёл дальше славянофилов. Если те рекомендовали России вернуться к традициям московского быта, то Леонтьев возвращался к первоисточнику Православия, к древней Византии, культуру которой он высоко ценил и считал её образцом для России. И в этом отношении он стал продолжателем идей Тютчева.
В развитии мировоззрения Леонтьева отталкивание от Европы сыграло огромную роль, но это было не только отталкивание от европейской культуры, здесь действовало ясное сознание и политической противоположности Европы – Востоку. В его произведениях впервые была высказана мысль «о гниении Запада» и получает у него некоторое «обоснование» – во всяком случае, отчётливую и продуманную формулировку. Эстетическое отвращение от того, что принесло с собой в Европу торжествующее мещанства, объединяет такие противоположные умы, как Герцен и Леонтьев.
В кругах современной Европы он выделяет два основных тезиса, с одной стороны – демократизация, а с другой – проявление «вторичного упрощения», то есть явные признаки увядания и разложения в Европе.
Леонтьев оказался одним из первых критиков современной ему интеллигенции. Он очень любил цитировать знаменитое тютчевское стихотворение: «Напрасный труд, нет, их не вразумишь. Чем либеральнее, тем они пошлее…». Русские интеллигенты, по его меткому определению, самые наивные и доверчивые ко всему, что они считают новым и что имеет западное происхождение. Они являются своего рода «обезьянами прогресса». Между тем, считал он, на самом Западе в полной мере возобладал самый худший для русского мыслителя сорт людей – буржуа. Российская интеллигенция, согласно Леонтьеву, только и делает, что суетится, стараясь подсунуть русскому мужику «западное просвещение», в котором он ничуть не нуждается, и оно для него является даже смертельно вредным (что полностью подтверждает и сегодняшняя ситуация в стране). Отсюда вполне естественен разлад между мужиком, защищающим свой естественный, сложившийся веками уклад жизни, и интеллигенцией, не знающей толком, чего она хочет. И поэтому русский народ «интеллигенцию не любит». А раз так, то не народ должен подниматься до интеллигентского миропонимания, а сама интеллигенция до народного понимания мира, делает вполне закономерный вывод русский философ.
Ещё резче и настойчивее проявляется в работах Леонтьева эстетическая красота современной культуры. В ней Леонтьев углубляет и заостряет то, что было сказано о «неустранимой пошлости мещан» А.И. Герценом (которого русский мыслитель чтил именно за эту критику). Он в одном месте говорит: «Будет разнообразие, будет и мораль: всеобщее равноправие и равномерное благоденствие убило бы мораль».
Пристальное внимание привлекают как историософские идеи Леонтьева, так и его религиозно-нравственная философия. Сам стиль его мышления воздействовал не только на философское, но и на художественное сознание деятелей серебряного века (во многом так же, как и в случае с Тютчевым). В 20-е годы ХХ века историософия Леонтьева, в особенности его «морфологическое» обоснование национально-культурной самобытности, воздействовало на концепции русского символизма.
В последние годы жизни Леонтьев высказывал сомнения в прочности самодержавной системы в России и неожиданно сделал ставку на социализм, пытаясь наделить социалистическую доктрину теми качествами, которые ценил в самодержавии. Леонтьеву стало казаться, что историческая роль социализма на российской почве состоит в том, чтобы возродить под новой оболочкой имперские и антизападнические тенденции.
В 1889 году он высказал пророческое мнение о том, что в 20 или в 21 веке социализм в мире будет играть почти ту же самую роль, которую некогда играло христианство (здесь он как бы предвидит приход к власти И.В. Сталина): «То, что теперь – крайняя революция, станет тогда охранением, орудием строгого принуждения, дисциплиной, отчасти даже и рабством… Социализм есть феодализм будущего … в сущности либерализм есть, несомненно, разрушение, а социализм может быть и созиданием».
Незадолго до своей смерти Леонтьев высказал мысль о союзе социализма с «русским самодержавием» и «пламенной мистикой», считая, что в противном случае «всё будет либо кисель, либо анархия» (что полностью подтверждают события в стране последних 15-20 лет).
В целом предсказания К.Н. Леонтьева оказались в большей степени правильными, нежели ошибочными. Ненастье ХIX века вылилось в бурю ХХ столетия: западная цивилизация в страшных корчах убивала на протяжении двух мировых войн всё лучшее, что в ней было. Константин Николаевич если в чём и ошибся, то не в масштабе катаклизма. Уже после его смерти, вся планета оказалась под политическим и духовным влиянием агонизирующей цивилизации, а не только России. Вся планета (а сегодня и США) пострадала от «вторичного упрощения».
Список литературы
1) Русская философия. Словарь. – М:1995.
2) Репников А.В. Леонтьев К.Н. // Общественная мысль России XVIII – начала ХХ века. Энциклопедия. – М., 2005.
3) Русский патриотизм. Словарь.- М:2003.
4) Русские писатели. 1800-1917. Т.1-6(?). Вышло 4 тома. – М:1989-2005.
5) История русской философии. Учебник. – М: 2001.
6) Леонтьев К.Н. Восток, Россия и славянство. – М:1996.
7) Леонтьев К.Н. Поздняя осень России. – (Серия «Новая история».) – Аграф, 2000.
8) Корольков А.А. Пророчества Константина Леонтьева. – С — б,1991.
9) Леонтьев К.Н. Pro et contra.Т.1-2. – С- б, 1995.
10) Розанов В.В. О писательстве и писателях. – М:1995.
11) Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях. – М:1996.
12) Володихин Д.М. «Высокомерный странник». Философия и жизнь Константина Леонтьева. – М., 2000.
|
