Реферат: Особенности процесса доказывания в суде присяжных

Введение.

Глава I. Принцип состязательности и судебное следствие в суде присяжных

§1. Объективная истина и суд присяжных.

§2. Суд присяжных как субъект процесса доказывания

§3. Обвинение и защита в суде присяжных как стороны уголовного процесса

Глава 2. Особенности оценки доказательств в суде присяжных

§1. Здравый смысл как основа формирования внутреннего убеждения присяжных.

§2. Формирование вопросного листа.

§3. Напутственное слово председательствующего.

Заключение.

Введение.

Традиционно основную роль суда присяжных в уголовном судопроизводстве видят в обеспечении права человека быть признанным виновным в преступлении не иначе как по решению равных обвиняемому людей, народных представителей. Для граждан это важная гарантия от необоснованной репрессии со стороны государства.

На настоящий момент суд присяжных в Российской Федерации действует уже более трёх лет. Судами присяжных и Кассационной палатой Верховного суда РФ наработан значительный массив практики, в котором отразилась спорность и неоднозначность трактовок судами некоторых норм действующего уголовно-процессуального законодательства, регулирующего деятельность суда присяжных. Кроме того, результаты рассмотрения уголовных дел судами присяжных вызывают как среди практиков, так и среди теоретиков уголовного процесса неоднозначную оценку. Высказываются критические замечания и в отношении законодательства, регламентирующего работу суда присяжных.[1]

Такое положение в значительной мере обусловлено тем, что институт суда присяжных является достаточно новым для Российского уголовного процесса (если, конечно, не учитывать дореволюционный опыт) и соответственно основывается на новых принципах, таких как, например, принцип состязательности, до последнего времени неизвестный нашему уголовно-процессуальному законодательству. Часть практических работников, действуя по образу и подобию правил применяемых при следственной форме уголовного судопроизводства , не учитывают новелл уголовно-процессуального законодательства, посвященных судопроизводству с участием коллегии присяжных заседателей, нарушая тем самым ряд норм закона. Институт суда присяжных основывается на принципах и постулатах, которые до последнего времени либо считались чуждыми нашему уголовному процессу, как, например, определение функции суда как арбитра, а не активного участника процесса доказывания, обязанного осуществлять собирание доказательств по своей инициативе, либо трактовались в несколько ином свете, как, например, тот же принцип состязательности. Новизна по сравнению с тем периодом и законодательством, когда суд относили к правоохранительным органам и ему ставилась в обязанность борьба с преступностью, проявляется и в трактовке такого вопроса, как разграничение функции вынесения решения, функций обвинения и защиты. В рамках производства в суде присяжных появились и совершенно новые, связанные с особенностями оценки доказательств коллегией присяжных заседателей, подинституты, такие как - напутственное слово председательствующего и институт формирования вопросного листа. Каких же либо более-менее фундаментальных теоретических разработок, охватывающих в совокупности основную часть этих и других спорных и неоднозначных вопросов, на настоящий момент сделано не было.

Всё вышерассмотренное предопределяет теоретическую и чисто практическую актуальность вопросов, затронутых в настоящей работе.

На настоящий момент в теоретическом плане, ряд вопросов, связанных с процессом доказывания в суде присяжных применительно к действующему уголовно-процессуальному законодательству, практически не разработан. В юридической литературе превалируют практические и учебные пособия для прокурорских работников и судей, среди которых можно выделить несколько, которые дают не только практические рекомендации, но и разрабатывают ряд теоретических аспектов. Это пособие для судей “Суд присяжных”, составленное коллективом авторов Л.Б. Алексеевой, С.Е. Вициным, Э.Ф. Куцовой, И.Б. Михайловской; пособие для прокурорских работников “Прокурор в суде присяжных” под редакцией М. Воскресенского, а так же научно практический сборник “Суд присяжных”. В основном же научная полемика по наиболее спорным вопросам связанным с процессом доказывания в суде присяжных, ведётся на страницах периодической печати, такими авторами как С. Пашин, В. Воскресенский, П. Лупинская, В. Ершов, В. Мельник, Н. Радутная.

Указанные выше причины, а так же тот факт, что суд присяжных просуществовал в дореволюционной России достаточно длительный срок, побуждают при анализе многих вопросов обращаться к теоретическим разработкам ученых-процессуалистов того периода. Наиболее фундаментальными трудами в данной области являются: монография Л.Е. Владимирова “ Суд присяжных”; монография А.М. Бобрищева-Пушкина “Эмпирические законы деятельности русского суда присяжных”, работа Н.А. Буцковского “Очерки судебных порядков”; монография И.Я. Фойницкого “Курс уголовного судопроизводства”, а так же такие работы А.Ф. Кони, как “Присяжные заседатели” и “Судебная реформа и суд присяжных”.

Суд присяжный существует во многих государствах уже столетиями. И поэтому при анализе данной темы значительный интерес представляет опыт других государств в данной области. Здесь можно назвать как монографии написанные учеными этих государств: У. Бернэм “Суд присяжных заседателей”, так и работы, написанные российскими авторами: Н.Н. Полянский “Уголовное право и уголовный суд Англии”, С.В. Боботов “буржуазная юстиция, состояние и перспективы развития”, М. Михеенко “Уголовно-процессуальное право Англии, США, Франции”.

При изучении и разработке вопросов, освещённых в данной работе, основной целью было - выявить: наиболее спорные теоретические вопросы в данной области, возможное несовершенство действующего законодательства, регулирующего производство в суде присяжных и обусловленные этим наиболее часто встречающиеся на практике ошибки, а так же показать возможные пути к разрешению этих проблем.

При проведении исследований по данной теме была изучена судебная практика суда присяжных Ивановского областного суда за 1996-97 годы, а также опубликованная кассационная практика Кассационной палаты Верховного суда РФ за весь период её существования.

Глава I. Принцип состязательности и судебное следствие в суде присяжных

В соответствии со ст. 429 УПК РСФСР, всё производство в суде присяжных строиться на основе принципа состязательности. И, соответственно, данный принцип накладывает свой отпечаток на все элементы процесса доказывания: собирание, проверку и оценку доказательств.

Если говорить о принципе состязательности в общетеоретическом плане, то можно отметить следующее. Принцип состязательности характеризует такое построение судебного процесса, в котором функции обвинения и защиты размежёвываются между собой, отделены от судебной деятельности и выполняются сторонами, пользующимися равными процессуальными правами для отстаивания своих интересов, а суд занимает руководящее положение в процессе, сохраняя объективность и беспристрастность, создаёт необходимые условия для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела и разрешает само дело. Логическим обоснованием системы состязательности является тот факт, что полная информированность суда и непредвзятое мнение при рассмотрении дела могут быть достигнуты наилучшим образом тогда, когда: во-первых, происходит противопоставление доказательств; во-вторых, доказательства приводятся противоположными сторонами; в-третьих, доказательства приводятся перед лицом пассивного и нейтрального органа, принимающего решения, единственная задача которого и состоит в том, чтобы выполнить работу по разрешению этого дела[2] . В ходе состязательного процесса этот постулат означает, что сами стороны самостоятельно собирают и предоставляют доказательства и доводы, а орган, принимающий, решение присутствует пассивно и лишь выслушивает то, что представляют стороны. Стороны сами занимаются расследованием, сбором, систематизацией и представлением в суде свидетельских показаний и иных доказательств в своих собственных интересах. Поэтому стороны имеют возможность активно контролировать ход состязательного судопроизводства. Суд пассивен: судья вмешивается в ход дела только в тех случаях, когда он считает необходимым предотвратить неравноправие при предоставлении доказательств по данному делу. Таким образом, состязательность в уголовном судопроизводстве означает: а) разграничение функций обвинения, защиты и разрешения дела между разными субъектами процесса и недопустимость выполнения этих функций одним лицом; б) признание представителей функций сторонами; в) обеспечение сторонам равных процессуальных прав; г) построение судопроизводства при активном участии сторон, защищающих противоположные процессуальные интересы; д) ослабление роли председательствующего в исследовании доказательств за счёт расширения процессуальных средств усиления активности сторон; е) создание судьёй условий для всестороннего и полного исследования доказательств сторонами обвинения и защиты[3] . Состязательный процесс в суде присяжных в идеальной форме (к ней приближается Федеральное судопроизводство США) означает полную отстранённость профессионального судьи от вопросов факта и предельную концентрацию на правопонимании. Действующий УПК, в частности, раздел 10, имеет великое множество изъятий из данного принципа. II Всероссийский съезд судей в постановлении “О ходе судебной реформы в Российской Федерации” отметил, что в законе (имелся ввиду проект) “.... идеи состязательного процесса проводятся неполно и непоследовательно, сохраняются рудименты следственного процесса ....”[4] . Состязательный процесс директивно не вводится, а формируется в результате сознательной наработки массива судебной практики.

§ 1. Объективная истина и суд присяжных.

Анализируя особенности процесса доказывания, не представляется возможным избежать вопроса об возможности установления истины в суде присяжных.

Гносеологической основой любого типа судопроизводства является принятая в нём система принципов доказательственного права. Её связь с процессом установления фактов в суде предопределяет тонкое идеологическое влияние на доказательственное право, а через него и на всё правосудие в целом философских идей, господствующего в данном обществе мировоззрения.

По вопросу об установлении истины в теории уголовного процесса существуют две основные точки зрения. Во-первых, истина в её философском понимании не только достижима, но и должна быть достигнута в ходе судебного исследования. Во-вторых, истина не может быть достигнута, а возможно лишь достижение знания о происшедших событиях с высокой степенью вероятности. Те или иные ученые-процессуалисты придерживаются одной из этих точек зрения в зависимости от того, какая философская концепция заложена в основу их мировоззрения.

Такая же ситуация и в законодательстве: какова официальная точка зрения на те или иные философские концепции и каково господствующее в обществе мировоззрение, таково и отражение вопроса об истине в уголовно-процессуальном законе.

Ещё в дореволюционной России видные правоведы Л.Е. Владимиров, А.Ф. Кони, В.А. Случевский, И.Я. Фойницкий и др. в период судебной реформы 1864 г. в весьма острой форме полемизировали по поводу установления истины и путей её установления. Устав Уголовного Судопроизводства 1864 года предусматривал в качестве цели уголовно-процессуального доказывания истину. Так, ст. 406 УУС обязывала следователя “изыскивать законные средства к открытию истины”[5] . Но истина понималась процессуалистами того времени как высшая субъективная уверенность в справедливости принятого ими по уголовному делу решения[6] . Известный русский процессуалист П.С. Пороховщиков писал: “Судоговорение не устанавливает истины, но решает дело”[7] . Такой же точки зрения придерживался и В.Д. Случевский, который в Учебнике русского уголовного процесса, части второй его “Судопроизводство”, изданной в 1892 г. писал, что “безусловной достоверности нет и не может быть в области правосудия”, что “в делах судебных судья вынужден, по несовершенству средств человеческого правосудия, по необходимости удовлетворяться лишь более или менее высокой степенью вероятности”, и что в силу этого судебное решение является лишь некоторым приближением к истине, так как “решение, до конца исчерпывающее процессуальные отношения - идеал правосудия - практически недостижимо”[8] . И.Я. Фойницкий, обосновывая подобную точку зрения, писал, что поскольку источник “нравственной истины” предполагает принятие его по доверию или на вид (например, свидетельские показания) и знать её возможно лишь до степени вероятности, но в тех случаях, когда явление “нравственного порядка” долежит нашему непосредственному наблюдению и допускает объективную проверку (например, экспертиза), они могут быть установлены до степени полной достоверности[9] .

В советский период достаточно широкое распространение получила теория “максимальной вероятности” в уголовном судопроизводстве. Наиболее яркими представителями этой теории были А.Я. Вышинский и В.С. Тадевосян. А.Я. Вышинский писал: “ Судебный приговор является выражением максимальной вероятности”[10] .

И в настоящий момент как среди теоретиков, так и среди практиков данная позиция относительно возможности достижения истины занимает существенное место. Представляется, что наиболее точно и аргументировано подобную позицию отразил судья Тручебского районного суда Брянской области С. Мельников в своей статье “Перечитайте “Братьев Карамазовых”: “Что представляет собой судебный акт независимо от того, кто его вынес: судья профессионал единолично, такой же судья с участием народных заседателей либо суд присяжных? По сути своей это всего лишь довольно бледное отражение фактической житейской ситуации, которая посредством исследуемых доказательств предстает в виде отрывочных, неполных, часто просто искаженных сведений перед членами суда. Суд любого уровня, любого состава и квалификации, как бы ни старался, не в состоянии воссоздать доподлинно фактические обстоятельства дела. Любое судебное решение - всего лишь приближение к истине и не более того”[11] . Подобной же точки зрения придерживается и часть членов судейского корпуса Ивановской области. Так, например, в деле по обвинению Коровкина С.Г. в совершении преступлений предусмотренных п.п. “а”, “е”, “н” ст. 102 и ч.3 ст. 147 УК РСФСР, рассмотренном судом присяжных областного суда Ивановской области, председательствующий Каленов Е.В. в напутственном слове, обращаясь к присяжным заседателям сказал: “ К сожаления, я должен констатировать, что правосудию не всегда удаётся постигнуть минувшее. ..... не думайте, что Вы обязаны установить истину. Вовсе нет. Ваша задача будет выполнена, если Ваш вердикт оценит доказанность обвинения. Однако стремиться к истине вы должны.”[12] .

Сторонники данной теории исходят из практической невозможности суда установить полную достоверность исследуемых фактов, виновность или невиновность лица, привлечённого к уголовной ответственности. Представляется, что для суда непосильна задача установления абсолютной истины, т.е. истины, в точности соответствующей действительности. Максимум доступного суду, это некоторое отдалённое приближение к абсолютной истине, это установление лишь вероятности, но не вероятности вообще, а “высокой степени вероятности” или “субъективной достоверности”, “субъективной уверенности”[13] . Такая позиция основывается на том, что в судебном заседании устанавливаются не факты реальной действительности, а факты, существовавшие ранее и в настоящий момент недоступные для восприятия. Установление же этих фактов осуществляется только на основе субъективных данных - показаний свидетелей (при чём далеко не всегда очевидцев), и на основе объективных данных - следов на объектах физического мира. Но как те, так и другие доказательства могут быть истолкованы неоднозначно, как по отдельности, так и в совокупности.

Представители противоположной точки зрения основывают её на философских теориях и концепциях подобных марксистко-ленинской теории познания, которая в течении длительного времени господствовала в нашем государстве, и которая в противоположность идеалистическим теориям (таким как агностицизм, релятивизм, учения Юма, Канта, которые отрицают возможность познания “вещей в себе”, и исходят из принципа относительности и непознаваемости внешнего мира) утверждает, что в мире нет непознаваемого. И, следовательно, в ходе судебного следствия не только возможно, но и необходимо достижение истины.

В настоящий момент некоторые представители данной точки зрения, особенно в отношении суда присяжных, высказывают мнение о том, что для органа дознания, следователя, надзирающего за ними прокурора и суда психическое отношение, т.е. виновность или невиновность в совершении инкриминируемого деяния выступает как реально существующий, объективный факт и потому он может быть познан, доказан, зафиксирован в приговоре [14] . Представляется, что виновность как психическое отношение к содеянному, не является фактом реальной действительности, существующим в момент проведения судебного следствия. К моменту судебного следствия психическое отношение лица к совершенному деянию может измениться, а согласно ст. 68 и ст. 449 УПК РСФСР установлению подлежит отношение лица к содеянному до и в момент его совершения. Следовательно, и факт виновности может быть установлен только с той или иной степенью вероятности.

В настоящий момент выявить какие философские концепции лежат в основе господствующего в нашем обществе мировоззрения не представляется возможным, т.к. отсутствует какая либо официальная идеология . Поэтому разрешить вопрос о том, необходимо ли устанавливать истину по делу и требует ли этого законодатель при производстве в суде присяжных, возможно, лишь исходя из толкования уголовно-процессуального закона, т.е. раздела 10 УПК РСФСР. Для того, чтобы выявить волю законодателя, представляется необходимым ответить, по крайней мере, на два вопроса: - указывает ли законодатель где либо в статьях раздела 10 УПК РСФСР прямо на “истину” как на цель уголовно-процессуального доказывания? ; - и возможно ли достижение истины в её философском смысле при помощи тех средств, которые законодатель обязывает использовать в ходе процессуального доказывания в суде присяжных?

Отвечая на первый вопрос, можно с уверенностью утверждать, что законодатель ни в одной из статей раздела 10 УПК РСФСР не упоминает термина “истина” в отличии от иных разделов, где данный термин встречается неоднократно. Наоборот, в ч.1 ст. 449 УПК установлено правило, согласно которому присяжные заседатели не устанавливают, что происходило в действительности, а отвечают на вопрос доказано или не доказано обвинение. А именно присяжные решают вопросы факта.

Значительное влияние на процесс доказывания оказывает принцип состязательности, на котором основывается, согласно ст. 429 УПК РСФСР, производство в суде присяжных. То есть состязательность оказывает влияние на те средства, при помощи которых осуществляется собирание и проверка доказательств. Так, при производстве с участием коллегии присяжных заседателей произошло значительное снижение роли председательствующего судьи, на которого ранее возлагалась обязанность принимать все предусмотренные уголовно-процессуальным кодексом меры к установлению истины. При рассмотрении уголовных дел в суде присяжных заседателей на председательствующего, равно как и на присяжных возлагается лишь функция арбитра в споре между сторонами. То есть, в силу ст. 420 и 429 УПК РСФСР с суда при производстве в соответствии с нормами раздела 10 УПК, снимается обязанность по достижению истины. Суд лишь обязан создавать необходимые условия для исследования обстоятельств дела сторонами.

Существует точка зрения, что состязательность как принцип является гарантией установления истины “в условиях столкновения двух противоположных функций, спора, борьбы мнений, аргументов каждое обстоятельство исследуется, когда каждое доказательство проверяется по углом зрения и обвинения, и защиты”[15] . Но представляется, что состязательность не гарантирует достижения истины, а лишь максимально способствует приближению к ней. В доказательство этого можно привести мнение Федерального судьи Франкела (США), который заявил:” Редко встречается такое дело, в котором любая из сторон стремилась бы к тому что бы свидетель или кто либо другой раскрыл всю правду”[16] . Но состязательная система заинтересована в выявлении истины (в той мере в какой это было изложено выше), трудно представить такое дело, в котором стороны совместно не стремились бы к выявлению и представлению всей информации, действительно относящейся к решаемому вопросу.

Одним из проявлений принципа состязательности является институт сокращенного судопроизводства, предусмотренный ч.2 ст. 446 УПК РСФСР. Согласно данной норме, если все подсудимые признали полностью себя виновными, и сделанные признания не оспариваются какой либо из сторон и не вызывают у председательствующего сомнений, он вправе ограничиться исследованием тех доказательств, на которые укажут стороны, либо объявить судебное следствие оконченным и перейти к выслушиванию прений сторон. Таким образом, в случае применения ч. 2 ст. 446 УПК РСФСР возможна такая ситуация, когда присяжные вынесут вердикт, не исследуя никаких доказательств, кроме показаний обвиняемых. В подобной ситуации, при отсутствии полной информированности, вообще трудно говорить о возможности достижения истины. Критикуя подобный институт, существующий в Англии, Н.Н. Полянский в книге “Уголовное право и уголовный суд Англии” обоснованно отмечал, что “... в этой практике с особой наглядностью проявляется её несовместимость с задачей установления истины ...”[17] .

Как правильно пишет профессор юридического факультета Государственного университета им. Уейна У. Бернэм об американской системе правосудия: “наша “состязательная теория правосудия” никогда не задаётся вопросом “в чём заключается истина?”, её интересует только один вопрос: “строго ли соблюдаются правила игры?”[18] . Представляется, что такое релятивистское отношение к истине куда более соответствует реальности, чем любой поиск “истины в последней инстанции”. Само событие как таковое не может быть воспроизведено в суде перед присяжными. Из-за недостаточности восприятия, ограниченности возможностей памяти и невозможности полной передачи сути события часто количество “объективных мнений” о событии равно числу свидетелей события. Идея заключается не в том, чтобы установить истину о событии, а в том, чтобы выяснить, какая трактовка отражает наиболее правдоподобное восприятие[19] .

В настоящее время вопрос об установлении истины переходит из разряда чисто теоретических в разряд практических, прикладных. Так, в кассационном протесте на приговор Московского областного суда присяжных от 14 июля 1995 г. прокурор в качестве основания для принесения протеста, использовал тот факт, что председательствующий в напутственном слове, по мнению прокурора, в нарушение закона , не разъяснил присяжным, что они должны установить “объективную истину”. Комментируя определение Кассационной палаты Верховного суда РФ от 7 сентября 1995 г., профессор П. Радутная справедливо отметила: “... безусловно прав судья, в “напутствии” разъяснивший присяжным, что их задача состоит не в том, чтобы установить, происходило в действительности то или иное событие, а в том, чтобы вердикт присяжных выражал их оценку - доказано или не доказано обвинение”[20] .

Таким образом, можно сделать вывод, что законодатель не требует достижения истины при производстве в суде присяжных. Представляется, что в свете вышеизложенного ответить на вопрос, неоднократно поднимаемый в юридической литературе: “Должен ли суд стремиться к истине? ”, необходимо ответить следующим образом. Суд должен стремиться не к истине (в её философском понимании - как абсолютной), а к высокой степени вероятности, либо высшей степени субъективной достоверности. Вопрос о том, как определить эту степень, что считать высшей субъективной достоверностью, видимо в теоретическом споре разрешено быть не может. Такие понятия вырабатываются в процессе длительной практической деятельности наработки прецедентов, как это сделано в США и Великобритании.

§ 2. Суд присяжных как субъект процесса доказывания

В зависимости от того к какой правовой системе принадлежит та или иная страна, роль суда при состязательной форме уголовного судопроизводства может значительно разниться. Так, в странах англосаксонской правовой системы, суд, особенно при производстве с участием коллегии присяжных заседателей, в соответствии с принципом состязательности утрачивает активную роль и становится беспристрастным арбитром. В странах же, принадлежащих к континентальной правовой системе, возможно возложение на суд ряда обязанностей по собиранию и проверке доказательств. Но, в любом случае, при производстве в соответствии с принципом состязательности, происходит отграничение процессуальных функций обвинения и защиты от функции разрешения дела.

В теории уголовного процесса под судом присяжных понимается соединение для судебного разбирательства двух разделённых, не сливающихся между собой коллегий - судей-профессионалов и представителей общества, действующих совместно, но строго в пределах возложенных на них полномочий [21] . Такое определение обусловлено тем, что в ряде государств совместно с присяжными действует не один профессиональный судья, а их коллегия. Институт суда присяжных, действующий на территории Российской федерации можно определить как соединение для судебного разбирательства коллегии представителей общества и судьи профессионала, действующих совместно, но строго в пределах возложенных на них полномочий. При этом на коллегию присяжных заседателей возлагается основная обязанность по оценке доказательств в их совокупности с точки зрения их достаточности для вынесения соответствующего окончательного решения по делу. На профессионального же судью возложены обязанности как по ведению процесса в соответствии с требованиями норм раздела 10 УПК РСФСР, так и по оценке доказательств с точки зрения их относимости и допустимости, по оценке доказательств для целей назначения наказания, а в ряде случаев и с точки зрения достаточности, как это предусмотрено ч. 3 и 4 ст. 459 УПК РСФСР.

В отличии от ст. 245 УПК РСФСР, устанавливающей равенство прав участников судебного разбирательства и ничего не говорящей относительно роли суда, ст. 429 УПК РСФСР перенесла центр тяжести правового регулирования исследования доказательств в суде на то, что суд должен только создавать необходимые условия для исследования доказательств дела сторонами, обеспечивая им при этом полное равенство. Эта норма существенно изменила роль суда в установлении фактических обстоятельств дела, выдвинув на первый план стороны. Пленум Верховного суда РФв постановлении №9 от 20 декабря 1994 г. “О некоторых вопросах применения судами уголовно-процессуальных норм, регламентирующих производство в суде присяжных”, говоря о роли суда указал, что судам следует иметь в виду - в отличии от общих правил уголовного судопроизводства суд присяжных не обязан по собственной инициативе собирать новые доказательства как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также смягчающие либо отягчающие его ответственность обстоятельства[22] . Вместе с тем суд не связан мнением сторон о пределах исследования доказательств в случаях, когда сделанное подсудимым признание о полной виновности вызывает у судьи сомнение, а так же когда по просьбе старшины присяжных заседателей, возвратившихся из совещательной комнаты в зал судебного заседания, председательствующий возобновляет судебное следствие для дополнительного исследования каких-либо обстоятельств, имеющих существенное значение для ответа коллегии присяжных заседателей на поставленные вопросы. Таким образом, Пленум Верховного суда РФ солидарен с мнением некоторых учёных, которые считают, что новая роль суда в собирании доказательств состоит не в обязанности, а в праве собирать доказательства [23] .

Видимо, такая позиция законодателя основывается на одном из постулатов теории состязательного процесса - “ суд выносит решение только на основе того материала, который представили стороны, даже если, по мнению суда, он не отражает всех обстоятельств дела”[24] .

Эта же мысль прослеживается и в таком кассационном основании для отмены приговора, как односторонность и неполнота судебного следствия, которая признаётся имеющей место только если суд необоснованно отказал стороне в исследовании доказательств, которые могли иметь существенное значение для разрешения дела. Судья отвечает только за юридическую сторону дела, что нашло своё отражение в других кассационных основаниях для отмены приговора, таких как: существенное нарушение уголовно-процессуального закона; неправильное применение закона к обстоятельствам дела, как они были установлены судом присяжных; назначение несправедливого наказания. Норму же, содержащуюся в ст. 20 УПК РСФСР, согласно которой на судью возлагается обязанность принять все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств, в том числе по своей инициативе, следует толковать в контексте ст. 420 УПК РСФСР, которая говорит о том, что общие правила уголовно-процессуального кодекса в суде присяжных действуют постольку, поскольку они не противоречат положениям раздела десятого кодекса.

Таким образом, с суда снимается обязанность по собиранию новых доказательств по своей инициативе. Стороны сами собирают и предоставляют доказательства, судья лишь решает вопрос об удовлетворении ходатайств той или иной стороны, а самостоятельно лишь отводит недопустимые доказательства. Такое снижение роли суда и снятие с него ответственности за собирание доказательств, в теории состязательного уголовного процесса обосновывается тем, что это является единственным способом избежать негативной тенденции преждевременного принятия решения . Как только с принимающего решение лица снимается ответственность за ход расследования, так сразу отпадает необходимость в том, чтобы это лицо занималось обычным в таких случаях построением гипотетических теорий о сущности доказательств. В результате этого данное лицо сможет спокойно и объективно выслушать аргументацию обеих сторон. Ему не нужно будет решать когда следует прекратить собирание и представление доказательств, поскольку это входит в задачу сторон[25] .

Наши уголовно-процессуальные нормы при обычном ходе судопроизводства (без участия присяжных заседателей) и частично при производстве с участием коллегии присяжных заседателей, не смотря на провозглашенные принципы, формируют у председательствующего судьи так называемую “презумпцию виновности” (обвинительный уклон). Так, ст. 222 УПК РСФСР обязывает судью при назначении судебного заседания выяснять в отношении каждого обвиняемого такие вопросы: не имеются ли обстоятельства, влекущие прекращение дела либо приостановление производства: собраны ли доказательства, достаточные для рассмотрения дела в судебном заседании; подлежит ли изменению или отмене избранная мера пресечения; приняты ли меры, обеспечивающие возмещение материального ущерба, причинённого преступлением, и возможную конфискацию имущества. Поскольку при разрешении этих вопросов судья опирается на материалы и выводы предварительного следствия, в которых содержится однобокий взгляд на обвиняемого, то и судья чаще всего отвечает на эти вопросы тоже с позиции обвинения. “Чтение актов предварительного следствия” - писал Л.Е. Владимиров в книге “Суд присяжных” - “предубеждает судью . Такой судья невольно будет рассматривать судебное следствие не как самостоятельное исследование истины, а только как повторение, проверку следствия предварительного”[26] .

Представляется, что формированию у судьи профессионала обвинительного уклона способствует не только несовершенное уголовно-процессуальное законодательство, но и такой социально-психологический фактор, как личный опыт судьи, его коллег и знакомых А их опыт свидетельствует лишь о том, что в подавляющем большинстве случаев люди, которых следствие обвинило в преступлении, оказывались преступниками в самом деле[27] .

Обвинительный уклон (“презумпция виновности”) есть проявление позиции: данный подсудимый вероятней всего совершил вменяемое ему преступление. По данным А.Ю. Панасюка, в ходе специально проведённых тестов среди судей различных уровней был выявлен ряд закономерностей. В ходе теста исследовались оценочные установки испытуемых к различным явлениям жизни. Результаты теста были выстроены в определённом порядке применительно к шкале, которая имеет градацию от положительной установки до отрицательной через нейтральную. Среди исследуемых объектов было и явление “подсудимый” , которое при нейтральном отношении судей находилось в центре шкалы. Но входе теста было выявлено, что положение сместилось значительно в отрицательную сторону. Тест был повторен через три года и результаты повторились с небольшими отклонениями [28] . Таким образом, делает вывод из всего выше изложенного А.Ю. Панасюк, так как при тестировании судьи проективно выявляли свое отношение не к какому-либо конкретному подсудимому, а к любому подсудимому, то негативное отношение судей к нему может быть детерминировано только одним фактором - процессуальным положением лица, которого следствие обвиняет в совершении преступления. Это даёт основание утверждать, что выявленные негативные установки судей на подсудимых по своему содержанию должны рассматриваться как побуждение к обвинительному уклону [29] .

Таким образом, представляется, что даже в условиях рассмотрения дела на основании норм регламентирующих деятельность суда присяжных, у председательствующего судьи может возникнуть обвинительный уклон. И в этой связи значительно возрастает роль коллегии присяжных заседателей. Представляется, что отделение коллегии присяжных от профессионального судьи, одной из целей имеет необходимость в максимально возможной степени оградить присяжных от мнения профессионала, которое возможно сформировано под влиянием “презумпции виновности”. Как по действующему Российскому законодательству, так в соответствии с Уставом уголовного судопроизводства 1864 г. присяжные не имеют права знакомиться с материалами уголовного дела. Такая позиция обосновывается указанными выше мотивами, т.е. хотя знакомство со следственными материалами и способствует лучшему пониманию происходящего, это тем не менее может привести к формированию у присяжных предубеждения в виновности подсудимого[30] .

Отличная от обычного роль суда присяжных проявилась и в порядке исследования доказательств. Так, если при обычной форме уголовного судопроизводства первым допрашивает обвиняемого, потерпевшего, свидетелей (кроме вызванных в судебное заседание по ходатайству одного из участников судебного разбирательства), экспертов - суд, то в суде присяжных (согласно ч. 4 ст. 446 УПК РСФСР) судья и присяжные задают вопросы указанным лицам после того, как они будут допрошены сторонами. При чем присяжные ограничены в праве задавать вопросы: они могут это сделать только в письменном виде через председательствующего, который может отвести их вопросы, посчитав их не имеющими отношения к делу, оскорбительными или наводящими. Подобного же рода ограничения существуют и при производстве в суде присяжных в США и Великобритании. То обстоятельство, что защитник также “усердно”, как и обвинитель собирает доказательства и активно представляет их суду, по-видимому, снижает необходимость в активном участии присяжных в допросах, поскольку обстоятельства дела исследуются с разных сторон. Юристы США возражают против исследования фактических обстоятельств дела самими присяжными, поскольку такое участие присяжных, может, по их мнению, ослабить контроль за ходом разбирательства представителями сторон[31] .

В связи со снижением роли суда и усилением процессуальных прав сторон закон обязывает председательствующего по делу судью разрешать все процессуальные вопросы, выслушав мнение сторон. Так, председательствующий принимает решение об удовлетворении ходатайств об исследовании новых доказательств, доказательств, которые были исключены судьёй из разбирательства, также иных ходатайств, в том числе заявленных сторонами на предварительном слушании, только выслушав мнение сторон.

Суд не рассматривается более как субъект доказывания, управомоченный оценивать достоверность и достаточность доказательств для целей вынесения решений завершающих производство по делу.

Часть 4 ст. 433 УПК РСФСР устанавливает три основания, когда судья вправе по итогам предварительного слушанья вынести постановление о возвращении дела для производства дополнительного расследования. По собственной инициативе председательствующий вправе направить дело лишь в случае: а) составления обвинительного заключения с нарушением требований уголовно-процессуального закона; б) наличия существенных нарушений уголовно-процессуального закона при производстве по делу. Во всех других случаях судья не вправе направить дело для производства дополнительного расследования по своей инициативе. Поэтому если при изучении дела или на предварительном слушании судья придёт к выводу о недостаточности собранных доказательств для рассмотрения дела в судебном заседании, он не вправе вернуть его прокурору для сбора дополнительных доказательств виновности обвиняемого (как это возможно при следственной форме судопроизводства). В такой ситуации необходимо ходатайство государственного обвинителя или защитника и/или обвиняемого о возвращении дела на дополнительное расследование. Но данное ходатайство не обязательно для судьи. Если судья сочтёт, что стороны имеют возможность восполнить пробелы предварительного расследования в судебном заседании или что такие пробелы восполнить невозможно, он отказывает в ходатайстве о направлении дела для производства дополнительного расследования. Но а в ходе судебного следствия судья может направить дело для производства дополнительного расследования лишь по ходатайству сторон (ч.3 ст. 429 УПК) - иные основания закон не предусматривает.

Также одной из особенностей процесса доказывания, связанной с уменьшением роли суда, является тот факт, что отказ государственного обвинителя от обвинения (в стадии судебного разбирательства - при отсутствии возражений потерпевшего), полностью или частично, обязателен для суда (ч. 1,2 ст. 430 УПК РСФСР).

§ 3. Обвинение и защита в суде присяжных как стороны уголовного процесса

Одним из важнейших элементов принципа состязательности является признание функций обвинения и защиты сторонами и, соответственно, обеспечение сторонам равных процессуальных прав.

В качестве представителей функции обвинения в суде присяжных выступают - государственный обвинитель и потерпевший, который в отличии от следственной формы судопроизводства уравнен с государственным обвинителем и защитником в праве выступать с речами и репликами в прениях. А в качестве представителей функции защиты в суде присяжных выступают защитник и обвиняемый. Соответственно, указанные лица выступают в суде присяжных в качестве сторон уголовного процесса, имеющих различные процессуальные интересы.

В связи с данным элементом принципа состязательности встаёт вопрос об обязательности участия в деле государственного обвинителя и защитника. В отношении государственного обвинителя закон прямо указывает, что его участие в деле обязательно, хотя возможна и такая ситуация, когда в соответствии с ч.2 ст. 430 УПК РСФСР прокурор отказывается от обвинения в стадии судебного разбирательства, а потерпевший возражает против этого, и тогда поддержание обвинения возлагается на последнего. В отношении же защитника закон гласит, что его участие обязательно в суде присяжных, наряду со случаями, указанными в ст. 49 УПК РСФСР. По вопросу возможности отказа от защитника российские суды исходят из того, что обвиняемый не может отказаться от услуг защитника. Данную практику обосновывают тем, что отказ обвиняемого от защитника нарушает принцип состязательности, т.к. ведёт к неравноправию сторон - если есть государственный обвинитель, значит должен быть и защитник. Представляется, что отказ обвиняемого от защитника не нарушает ни его права на защиту, ни принципа состязательности и находится в полном соответствии с законом. Действие статей 49 и 50 УПК РСФСР не противоречит положениям раздела 10 УПК. А в соответствии с ч.2 ст. 50 УПК, для суда отказ от защитника не обязателен лишь в случаях, предусмотренных п.п. 2,3,4,5 ст. 49 УПК, среди которых нет указаний на случай, связанный с обязательностью участия защитника в суде присяжных. Кроме того, если внимательно посмотреть закон, то можно увидеть, что ст. 447 УПК, регламентирующая порядок выступления в прениях сторон гласит: “Прения сторон в суде присяжных состоят из речей государственного обвинителя ... и подсудимого, если он отказался от защитника”. И в общем то, использование услуг профессионального защитника это право, а не обязанность обвиняемого. Если обвиняемый решил защищать себя сам и считает, что может сделать это достаточно эффективно (например наличие у него опыта или юридического образования), то это ни в коем случае не нарушает права на защиту. Осуществление защиты самостоятельно без участия защитника не нарушает и принципа состязательности, т.к. с исчезновением профессионального юриста (защитника) сторона защиты не исчезает, а её представление осуществляется обвиняемым, который имеет равные права и возможности с государственным обвинителем. И если мы обяжем участвовать защитника в деле против воли обвиняемого, то это действительно может нарушить его право на защиту, которое он желает осуществлять самостоятельно. В Российском уголовном процессе процессуальный статус подсудимого как стороны в ходе всего процесса неизменяем. В противоположность этому, в уголовном процессе стран англосаксонской правовой системы, подсудимый, если он согласился давать показания, перестает быть стороной состязательного процесса - на него распространяются правила, относящиеся к свидетелям. То есть подсудимый предупреждается об ответственности за дачу ложных показаний и может быть привлечён к такой ответственности. В подобной ситуации отсутствие профессионального защитника действительно ущемило бы права подсудимого на защиту.

Процессуальное равноправие сторон означает, что всё, что вправе делать обвинитель для доказывания обвинения, вправе делать защита для его опровержения. Как, представители обвинения (в полной мере, в том числе и потерпевший не зависимо от признания его гражданским истцом), так и представители защиты имеют равные права при выступлениях в прениях, при формировании вопросного листа, при проведении допросов и иных судебных действий. А равно, ни одно процессуальное действие, совершаемое по ходатайству одной из сторон, не может быть произведено без учета мнения другого стороны.

Сторона обвинения имеет право отказаться от поддержания обвинения. В суде присяжных отказ прокурора от обвинения в стадии судебного следствия при отсутствии возражений со стороны потерпевшего влечёт прекращение дела полностью или в соответствующей части за недоказанностью участия обвиняемого в совершении преступления, либо если его действие (бездействие) не содержат состава преступления, за отсутствием состава указанного преступления (ч.2 ст. 430 УПК РСФСР). Государственный обвинитель может на любом этапе разбирательства дела вплоть до удаления присяжных заседателей в совещательную комнату изменить обвинение в сторону смягчения. Эта норма необычна для нашего законодательства и вытекает из нового понимания принципа состязательности. Применение данных норм на практике вызывает определённые сложности. Так, если прокурор отказывается от обвинения полностью или предлагает исключить из обвинения какое-либо преступление или его эпизод, то видимо, что для этого достаточно его устного заявления, занесённого в протокол судебного заседания. Если же прокурор изменяет обвинение в сторону смягчения, то это, как правило, требует составления новой формулировки обвинения[32] .

Отказы от обвинения нередко имели место в ходе первых процессов с участием присяжных заседателей[33] . В том числе и в практике Ивановского областного суда. Так, например, по делу Ефремова В.И., обвиняемого в совершении преступлений предусмотренных п.п. “а”, “е” ст.102 и п.п. “б”, “в”, “г” ч.2 ст. 146 УК РСФСР, рассмотренному судом присяжных Ивановского областного суда, государственный обвинитель заявил о смягчении обвинения - исключил из него п. “е” ст. 102 УК РСФСР[34] .

Частичный отказ прокурора от обвинения или изменение им обвинения нередко связаны с тем, что на предварительном следствии деяние обвиняемого квалифицируется с запасом. Своевременное изменение обвинения в данных условиях прямо обусловлено процессуальным статусом прокурора. Практика показывает, что когда прокурор пытается доказать обвинение в объёме, не подтверждённом в определённой части совокупностью доказательств, присяжные могут утратить доверие к его доводам и усомниться в доказанности обвинения в целом[35] .

При возражении потерпевшего разбирательство дела должно быть продолжено в объёме лишь тех эпизодов предъявленного подсудимому обвинения, по которому гражданин, пострадавший от преступления, признан потерпевшим. Законом не регламентировано, какова должна быть процедура разбирательства дела в названных случаях после отказа прокурора от обвинения. Между тем на практике подобные случаи уже были . Суды поступали по-разному, например, изыскивали основания для возвращение дела на доследование[36] . Представляется, что потерпевшему должна быть предоставлена возможность поддерживать обвинение самому либо с помощью представителя. Такое решение вытекает из конституционной нормы, обеспечивающей потерпевшему от преступления доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба (ст. 52 Конституции РФ).

Сторона защиты может признать обвинение. Данное правило проявляется в новом для нашего уголовно-процессуального законодательстве институте сокращенного судопроизводства.

В соответствии с ч.2 ст. 446 УПК РСФСР, если все подсудимые полностью признали себя виновными, то председательствующий предлагает обвиняемым дать показания по поводу предъявленного обвинения и если признания не вызывают у судьи сомнений, председательствующий вправе, если с этим согласны все участники судебного разбирательства, ограничиться исследованием лишь тех доказательств, на которые они укажут либо объявить судебное следствие оконченным и перейти к выслушиванию прений сторон.

Отказ от дачи подсудимым показаний не позволяет сократить судебное следствие и ограничится оглашением протоколов допросов обвиняемого. Сокращение судебного следствия невозможно и если под судом находится несколько лиц с противоречивыми интересами, даже если они признали себя виновными и дали показания, так как показания подсудимых в этом случае будут противоречить друг другу, и установить, какие из них более соответствуют действительности, будет практически невозможно. Подобная же ситуация складывается и в том случае, если только один из подсудимых признает себя виновным и даёт показания. Иллюстрацией чему может служить дело рассмотренное судом присяжных Ивановского областного суда. Краснов В.В. был осуждён судом присяжных по п. “и” ст. 102 УК РСФСР, а Михайлов С.В. по ч.1 ст. 189 УК РСФСР. На вопрос председательствующего: “признают ли подсудимые свою вину?”, Краснов В.В. ответил отрицательно, а подсудимый Михайлов С.В. вину признал полностью и дал исчерпывающие показания[37] . В такой ситуации применение ч.2 ст. 446 УПК РСФСР, нарушило бы и требование закона и право подсудимого Краснова В.В. на защиту.

Некоторые полагают, что когда все подсудимые признали себя виновными, нельзя, тем не менее, ограничиться только показаниями подсудимых и если характер дела таков, что требует обязательного проведения экспертизы согласно ст. 79 УПК, то заключение эксперта в любом случае должно исследоваться в суде[38] . Такое мнение не безосновательно. Оно вытекает из п.1 ч.3 ст. 465 УПК РСФСР, где говориться, что приговор может быть отменен за односторонностью или неполнотой, если не исследованы существенные для исхода дела доказательства, подлежащие обязательному исследованию в силу ст. 79 УПК РСФСР.

Для ответа на это вопрос следует провести различие между понятиями “неустановленные обстоятельства” и “неисследованные в суде доказательства”, хотя они и имеются в материалах дела. Когда закон разрешает проводить сокращенное судебное следствие, то он отходит от общего правила о том, что неисследованные в суде обстоятельства не могут быть положены в основу приговора[39] . В случае, предусмотренном ч.2 ст. 446 УПК, предполагается, что все подлежащие доказыванию по уголовному делу обстоятельства устанавливались на предварительном следствии, что предполагает наличие в деле заключения эксперта. Поэтому если подлежащие доказыванию по уголовному делу обстоятельства устанавливались на предварительном следствии, доказательства, с помощью которых они устанавливались, получены с соблюдением надлежащей процедуры и не вызывают сомнений у судьи и сторон, то закон разрешает не исследовать в суде все доказательства, не делая при этом исключения и для заключения эксперта.

Большинство практиков и часть теоретиков уголовного процесса отрицательно относятся к этому институту, считая, что мы возводим признание в качество “царицы доказательств”, а так же, что данный институт противоречит ч. 2 ст. 77 УПК РСФСР, которая гласит, что признание обвиняемым своей вины может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении признания совокупностью имеющихся доказательств по делу.

Сокращение судебного следствия ввиду признания обвиняемым своей вины не означает автоматического постановления обвинительного приговора. После прений стороны формулируют вопросы присяжным, которые оценивают достоверность признания обвиняемого и степень его виновности. Сохраняется и возможность для оправдания подсудимого за отсутствием в деянии состава преступления. Представляется, что с позиции состязательного процесса вынесение решения как итога полного исследования доказательств ничуть не законнее, чем если оно постановлено в результате признания обвиняемого, И то, и другое - равноценные пути вынесения обоснованного приговора[40] .

Если толковать данный институт не только в рамках ч. 2 ст. 446 УПК РСФСР, то можно заметить, что законодатель предполагает ряд гарантий от вынесения неправосудного и несправедливого приговора, в следствие чего он делает ряд исключений из принципа состязательности. Так, законодатель ставит решение этого вопроса в зависимость от воли судьи, который в отличии от присяжных имеет доступ ко всем материалам дела и в случае возникновения у него сомнений может продолжить исследование доказательств в судебном заседании, не применяя данного института. Для этого он должен внимательно изучить материалы предварительного следствия, чтобы уяснить, когда и при каких обстоятельствах было сделано признание, насколько оно было последовательным и насколько подтверждено имеющимися в деле доказательствами[41] . А кроме того, законодатель исходит из того, что присяжные выносят вердикт на основе совести и внутреннего убеждения, которое формируется у присяжных на основе здравого смысла. И присяжные, в соответствии с ч.2 ст.455 УПК РСФСР, если возникла необходимость в дополнительном исследовании каких-либо обстоятельств, могут вернуться в зал судебных заседаний и через старшину обратиться к председательствующему с просьбой о возобновлении судебного следствия.

Данный институт существовал и в дореволюционном суде присяжных. Статья 861 УУС гласит, что “если признания подсудимого не возбуждают ни какого сомнения, то суд, не производя дальнейшего исследования, может перейти к заключительным прениям[42] . Но, согласно ст. 862 УУС, кроме председательствующего, потерпевшего и обвинителя право потребовать судебного исследования имели и сами присяжные заседатели, защитник же и подсудимый такого права не имели[43] . Обосновывая справедливость и законность вердиктов вынесенных по результатам сокращенного судопроизводства в суде присяжных, сенатор Буцковский писал: “ ... признание подсудимым своей вины представляет само по себе некоторое ручательство в его истинности, потому что оно так противно материальным интересам признающегося, что может быть лишь следствием внутренней борьбы, в которой добрые качества - уважение к правде и раскаянье - одержали верх над его дурными наклонностями”[44] . Такой аргумент представляется достаточно спорным, но при достаточных гарантиях от внешнего влияния на подсудимого, он может иметь существенное значение.

В ходе первых процессов эта процедура применялась крайне редко и в основном сводилась к тому, что с согласия сторон не исследовались некоторые доказательства, не имеющие существенного значения для дела[45] . В дореволюционной практике суда присяжных нередко бывало, что в подобных случаях при применении сокращенной процедуры присяжные выносили вердикт “невиновен”, не смотря на полное признание подсудимого, опасаясь самооговоров[46] .

В тех государствах, где состязательный процесс действует в более идеальной форме, например США или Англии, в подобной ситуации судья при отсутствии сомнений обязывает присяжных вынести формальный обвинительный вердикт. Правда, английское common low делает ряд оговорок относительно условий, при наличии которых сознание обвиняемого принимает такой категорический характер (добровольность, отсутствие внушения, соблазна, угроз, обещаний, принуждения).

В силу позиции суда как арбитра, с которого снята обязанность по собиранию доказательств, и принципа состязательности предоставление доказательств должно осуществляться сторонами. Но общий строй Российского уголовно-процессуального законодательства таков, что адвокат не имеет права самостоятельно собирать доказательства.

Закон в развитие принципа состязательности предусматривает, что судебное следствие в суде присяжных начинается с оглашения государственным обвинителем резолютивной части обвинительного заключения, в то время как при производстве в обычном порядке судебное следствие начинается с оглашения председательствующим всего обвинительного заключения. Здесь законодатель также непоследователен. Равноправие сторон нарушается. По идее, после оглашения обвинительного заключения (в которой прокурор фактически показывает присяжным, что собирается доказать в ходе судебного следствия), должна следовать вступительная речь защитника (в которой он соответственно так же высказывает свою точку зрения, и показывает, что собирается доказать), как это происходит в федеральных судах США, т.н. “вступительные заявления”. Это даёт возможность чётко изложить присяжным “историю” данного дела во всей её полноте. Конечно же, у каждой из сторон “история” будет своя. Аналогичное право защитника предусматривает и “Концепция судебной реформы”. Она выделяет в качестве одного из этапов рассмотрения дела по существу в суде присяжных вступительные речи сторон, которые следуют за оглашением обвинительного акта прокурором и выяснением позиции обвиняемого.

Одним из проявлений разграничения процессуальных функций является то, что суд присяжных, согласно ч.2 ст. 429 УПК РСФСР, не может возбудить дело по новому обвинению или в отношении нового лица. Таким образом, законодатель пытается снять обвинительный уклон в нашем уголовном судопроизводстве. Право возбуждения уголовного дела, и соответствующая обязанность является проявлением функции обвинения, а не функции разрешения дела.

Глава 2. Особенности оценки доказательств в суде присяжных

Регулирование оценки доказательств в Российском уголовно-процессуальном законодательстве осуществляется как рядом общих норм, устанавливающих общие принципы и порядок оценки доказательств, так и в ряде статей непосредственно регулирующих деятельность суда присяжных. И поскольку оценка доказательств является лишь мыслительной деятельностью, она урегулирована не так, подробно как собирание и проверка доказательств.

Статья 71 УПК РСФСР устанавливает, что оценка осуществляется субъектами доказывания по своему внутреннему убеждению, основанному на всестороннем, полном, и объективном рассмотрении всех обстоятельств дела в их совокупности, руководствуясь законом и правосознанием. Это общее правило подвергается значительной трансформации при оценке доказательств коллегией присяжных заседателей в соответствии с установленными главой 10 УПК РСФСР правилами.

При вынесении решений по делу оценку доказательств производят отдельно и профессиональный судья и коллегия присяжных заседателей. Но оценку доказательств они производят с различных точек зрения. Присяжные заседатели оценивают доказательства только с точки зрения их достаточности для вынесения окончательного решения по делу. А коронный судья производит оценку доказательств с точки зрения их допустимости в орбиту уголовного судопроизводства вообще, с точки зрения допустимости их в орбиту уголовного судопроизводства с участием присяжных заседателей, а так же с точки зрения их относимости. Кроме того, председательствующий по делу судья оценивает доказательства для целей назначения наказания. В меньшей мере, председательствующий по делу судья оценивает доказательства с точки зрения их достаточности для вынесения окончательного решения по делу - в случаях предусмотренных ч. 3 и 4. ст. 459 УПК РСФСР. По сравнению с следственной формой уголовного судопроизводства оценка доказательств председательствующим по делу судьёй имеет ещё и ту особенность, что при вынесении приговора он обязан руководствоваться вердиктом присяжных, то есть приговор должен быть постановлен, а деяние квалифицировано, на основе фактов, признанных доказанными вердиктом, за исключением случаев, когда председательствующий судья признал отсутствие в деянии состава преступления, либо когда он признал, что по делу не установлено событие преступления или не доказано участие подсудимого в совершении преступления.

Указанные особенности оценки доказательств председательствующим судьёй на настоящий момент в теоретическом и практическом плане достаточно разработаны и во многом не являются спорными, поэтому в дальнейшем основное внимание в данной работе будет уделено освещению и разбору особенностей оценки доказательств, производимой присяжными.

Представляется, что основная специфика оценки доказательств коллегией присяжных заседателей заключается в следующем.

Оценка доказательств производится:

- не единолично судьёй, а коллегией, состоящей из 12 человек;

- лицами, не имеющими не только высшего юридического образования, но и возможно вообще не имевшими никогда отношений с правоохранительной системой, судебными органами; чьё знание о принципах оценки доказательств и уголовно-процессуальных нормах основывается большей частью на информации полученной из напутственного слова председательствующего;

- на основе данных, полученных только в судебном заседании по этому конкретному делу, при ограниченном доступе к материалам собранным на предварительном следствии;

- при значительном ограничении доступа присяжных к доказательствам, так как закон запрещает использовать часть доказательств при производстве с коллегией присяжных.

Статья 443 УПК РСФСР, определяющая порядок принятия присяги присяжными заседателями, и её содержание гласит, что присяжный заседатель должен разрешать дело по своему внутреннему убеждению и совести, как подобает свободному гражданину и справедливому человеку.

Наряду с внутренним убеждением закон определяет и такую основу для вынесения решения присяжными, как совесть. Совесть определяют, как внутреннею оценку человеком нравственного достоинства своих поступков и намерений с учётом существующих в обществе норм морали и нравственных идеалов данной личности и обусловленные этой оценкой чувство нравственной ответственности за своё поведение перед окружающими людьми и обществом[47] .

Как видно из норм, установленных ст. 443 УПК РСФСР, закон не требует от присяжных вынесения решения, основанного только на законе, так как присяжные могут и не знать уголовного закона во всех его тонкостях. Представляется, что основным мерилом правильности и справедливости решения выносимого присяжными является их совесть. Совесть призвана оградить “от осуждения невиновного и от безнаказанности виновного”[48] .

Недаром, присяжных называют “судьями совести”. Ещё в дореволюционной России в теории уголовного процесса считалось, что всякий приговор суда присяжных должен прежде всего удовлетворять нравственному чувству людей, в том числе и подсудимого. В некоторых случаях вердикт коллегии присяжных заседателей может и не соответствовать закону с формальной точки зрения, но присяжные, руководствуясь своими понятиями о справедливости и нравственности, являются представителями общества, ради которых и для защиты интересов которых был принят данный уголовный закон. И в такой ситуации главным определяющим фактором является их совесть.

Как видно из приведённого выше определения, одной из составляющих совести является и моральная ответственность за свое поведение, т.е. решение по делу, перед обществом и окружающими людьми. Присяжные, осознавая какое наказание может быть назначено подсудимому в зависимости от их решения, в соответствии с их совестью решают вопросы о снисхождении к подсудимому и даже об освобождении его от ответственности. Так, например, по свидетельству А.Ф. Кони, слишком длительное предварительное следствие с неизбежным заключением под стражу большинства обвиняемых, отсидевших до суда многие месяцы предварительного ареста в качестве меры пресечения, приводит присяжных к мнению, что подсудимый уже понёс достаточное наказание, а дальнейшее его пребывание в общих камерах общественных тюрем представляется им лишённым всякой цели в нравственном и исправительном отношении[49] . С другой стороны, на присяжных лежит и моральная ответственность за то, чтобы лицо, виновное в совершении преступления и опасное для других членов общества и всего общества в целом, не избежало положенного наказания.

Все тот же А.Ф. Кони, в книге “Присяжные заседатели” писал: “ Вдумываясь в соображения присяжных ........, приходиться признать, что часто в их, во-видимому не правильных решениях кроется действительная справедливость, внушаемая не холодным рассуждением ума, а голосом сердца”[50] . А.Ф. Кони видел в суде присяжных одну из важнейших его особенностей - возможность примирить строгие требования закона с голосом сострадания к подсудимому.

§ 1. Здравый смысл как основа формирования внутреннего убеждения присяжных.

Вопрос о том, что является основой для формирования внутреннего убеждения присяжных, или как, говорит В. Мельник, что служит основой интеллектуального потенциала суда присяжных, - это один из наиболее сложных и неразработанных в теории доказательств[51] .

Эта проблема становится особенно актуальной в связи с тем, что уголовно-процессуальный закон относит к компетенции суда присяжных решение по делам об умышленных убийствах и других опасных преступлениях вопроса о виновности.

Статья 71 УПК РСФСР предписывает судьям при формировании внутреннего убеждения руководствоваться “законом и социалистическим правосознанием”. Правосознание как результат восприятия судьёй данной системы юридических норм при рассмотрении конкретного дела позволяет приспособить общие нормы к сложившейся в процессе единичной ситуации, а также является средством восполнения по аналогии пробелов закона[52] . Сфера применения правосознания ограничена собственно юридическими вопросами (такими как квалификация деяния, оценка допустимости доказательств и т.п.) и правовым вопросом о виновности лиц. Достоверность доказательств, их относимость и достаточность для вывода о прошлом событии определяется вне непосредственной связи с содержанием закона, на основе качеств, присущих судье как человеку. При решении неюридических вопросов судья, чей опыт после назначения на должность пополняется в первую очередь не наблюдениями из “живой жизни”, а функционированием в рамках юридической действительности, руководствуясь по большей части не здравым смыслом, а навязанными ему обыкновениями судебной практики (как это было показано выше)[53] .

В свою очередь, в голове присяжного заседателя, привлеченного к решению правовых вопросов, дефицит профессионального правосознания восполняется интуитивным ощущением правды.

Все это позволяет сделать вывод о том, что основой для формирования внутреннего убеждения присяжных заседателей, которые имеют ограниченный запас правовых знаний и опыта, является так называемый “здравый смысл”.

Один из горячих защитников суда присяжных - А.М. Унковский, будучи предводителем дворянства Тверской губернии, в своей записке об освобождении крестьян в 1859 году приводил следующие доводы в пользу введения в России суда присяжных: “... разве суд присяжных в Англии в XV и XVI столетиях был более образован, нежели наш ? Англия вводит суд присяжных всюду, куда достигает её владычество, и везде это учреждение оказывает благодетельные последствия. Суд присяжных существует даже в Новой Зеландии. Неужели дикари с этого острова более развиты, чем наш народ..? Для суждения о виновности преступника нужны только здравый смысл и совесть - ничего более.”.[54]

В этом был убеждён и известный судебный деятель А.М. Бобрищев-Пушкин, который в своём труде “Эмпирические законы деятельности русского суда присяжных” писал: “... чтобы быть присяжным средней силы, обыкновенный житейский опыт и здравый смысл вполне достаточны”[55] .

По наиболее сложным делам, при неясной и непонятной картине расследуемого события, дефиците или противоречивости доказательств не каждый судья, следователь, прокурор, адвокат способен сообразить, догадаться и найти фактические основания для объективной проверки и оценки доказательств. Это происходит даже в тех случаях, когда некоторые или многие фактические основания уже отражены в материалах дела. Потому что в подобных случаях решающее значение для обнаружения необходимых фактических оснований имеют не юридические знания, а здравый смысл, основанный на естественной человеческой логике и выстраданных человеческим опытом разнообразных житейских знаниях об окружающей действительности[56] .

Именно житейские знания и опыт в процессе проверки и оценки доказательств помогают понять, сообразить, догадаться, обратить внимание на то, какие из собранных доказательств могут служить фактическим основанием для объективной проверки и оценки доказательсвенности, достоверности и относимости исследуемого доказательства. При дефиците исходных данных здравый смысл позволяет правильно сформулировать вопросы и рабочие версии, определяющие основные направления для дальнейшего поиска доказательств, на которые можно опереться при проверке и оценке исследуемого события[57] .

Способность человека правильно судить, понимать и размышлять в практических делах, в том числе и судебных, определяется прежде всего уровнем его здравого смысла.

Под здравым смыслом в юридической науке понимается совокупность знаний, взглядов об окружающей действительности, навыков, форм мышления обыкновенного нормального человека, используемых в его практической повседневной деятельности. Поэтому здравый смысл называют ещё здравым рассудком, практическим рассудком, житейской мудростью[58] .

Основную функцию здравого смысла лучше всего определяет социально-психологическое понятие здравого смысла: здравый смысл - это “житейская психология”, которая лежит в основе формирующейся у каждого человека непротиворечивой и связной картины мира, с помощью которой он может быстро ориентироваться в окружающей его реальности[59] .

Для юридического анализа понятие “здравый смысл” особенно перспективен более широкий поход, согласно которому здравый смысл не сводиться только к реалистическим представлениям и понятиям эмпирического уровня, в нём фактически “сосредоточено все то, что составляет основу (почву) культуры общества”[60] . Конечно же, основу культуры общества составляет здравый смысл не одного человека, а совокупный потенциал здравого смысла людей различных социально-психологических типов.

Основой интеллектуального потенциала суда присяжных является здравый смысл двенадцати человек, представляющих различные социальные слои общества, их культуру, знающих местные условия жизни, нравы и обычаи людей различных социально-психологических типов.

Отрицательное отношение к суду присяжных, и, соответственно, к используемому присяжными здравому смыслу сформировалось не без влияния высказывания Ф. Энгельса о том, что “здравый человеческий рассудок - весьма почтенный спутник в четырёх стенах своего домашнего обихода, переживает самые удивительные приключения, лишь только отважится выйти на широкий простор исследования”[61] .

Но в этом высказывании речь идёт о беспомощности здравого смысла в решении лишь теоретических проблем. Но в практических делах, в том числе судебных, практический здравый смысл превосходит научные формы мысли. Аристотель особо подчёркивал, что для целей непосредственной практики (не только чисто житейской, но такой, как, например, государственные дела) знание частных вопросов даже важнее, чем знание общего.

Преимущество здравого смысла, основанного на богатом жизненном опыте, разнообразных знаниях об окружающей действительности, местных условиях жизни, культуры, нравах и обычаях людей, его способность отличить правду от заблуждения в практических делах особенно хорошо проявляется при расследовании в условиях неочевидности происшедшего в прошлом сложного события, содержащего признаки преступления.

Дело в том, что в условиях информационной неопределённости, т.е. при дефиците или противоречивости исходных данных о сущности расследуемого события, причастных к нему лицах, именно превосходство в потенциале здравого смысла определяет успех в приближении к истине[62] .

Представляется, что юридическое значение совокупного потенциала здравого смысла двенадцати присяжных заседателей заключается не только и не столько в том, что их общие и частные знания фиксируют определённый опыт, отражают определённый фрагмент или сегмент реальности, но и прежде всего в том, что они служат как бы “оценочным фильтром” последующего познания. Благодаря этому каждый из двенадцати присяжных воспринимает и оценивает происходящее в суде под определённым углом зрения, что расширяет поле и чувствительность восприятия существующей информации, обеспечивает “стереоскопичность” восприятия попавших в орбиту следствия фактов, предметов, обстоятельств и таким образом повышает возможность понимания, т.е. постижения сущности расследуемого события и других обстоятельств, подлежащих доказыванию[63] .

Основным объектом познания в уголовном процессе являются люди как активные субъекты деятельности, общения и познания, которые в конфликтных ситуациях, когда их цели противоположны целям правосудия, способны намеренно искажать информацию, прибегать к различным инсценировкам, фальсификациям доказательств и другим формам установления истины. В этих условиях правильная психологическая расшифровка смысловых связей собранных доказательств, определение их взаимного контекстного значения зависят от уровня здравого смысла судьи.

Двенадцать пар глаз коллегии присяжных заседателей, своими “оценочными фильтрами” исследующие доказательства, обстоятельства дела с точки зрения многих лиц, не только обладают повышенной чувствительностью к восприятию внутренней, психологической подоплёки рассматриваемых в суде человеческих трагедий, но и являются самым совершенным познавательным инструментом для выявления и разоблачения лжи во всех её проявлениях[64] .

На огромное значение житейских знаний и опыта для проверки и оценки доказательств обращали ещё учёные прошлого века:”Уголовные доказательства берутся из жизни. Это не абстрактные доводы, а факты, клочки действительности. Правильная их оценка предполагает знание общества, его жизни, его характера. Оценка, например, свидетелей обусловлена знанием известного класса, из которого они вышли, его нравов, обычаев, словом быта народного”[65] .

Вооруженные специальными познаниями из области теории доказательств, криминалистики, в том числе следственно-прокурорских “хитростях”, юристы плохо замечают, проявляют своеобразный дальтонизм на хитрости житейские, особенно на изощрённые формы лжи, замешанной на искусном сочетании вымысла и житейской реальности, когда допрашиваемые, говоря словами С. Гогеля, “путаются не логически, а, так сказать, жизненно”[66] .

Именно благодаря огромному запасу житейских знаний об окружающей среде коллегия из двенадцати присяжных заседателей способна не только поставить допрашивающим правильные дополняющие, уточняющие и контролирующие вопросы, ответы на которые помогают отличить правду от лжи, но и разоблачить различные фальсификации доказательств, к которым нередко прибегают заинтересованные лица.

В отличии от пассивных народных заседателей, чья инициатива подавляется авторитетом судьи-профессионала, присяжные заседатели, сознавая, что только от них зависит судьба человеческая, при проверке и оценке доказательств проявляют больше ответственности, заинтересованности и внимательности. На это обращал внимание Л.Е. Владимиров: “Для того, чтобы оценка известного доказательства достигла известной степени объективности, нужно чтобы она была произведена значительным числом оценщиков, рассматривающих его с различных точек зрения, сообразно своим индивидуальным особенностям. Это единственное существующее средство сделать определение силы доказательства, по возможности, объективным. Различные воззрения при этой методике сталкиваются, борются: в это состязании все исключительно субъективное начало должно отпасть, - останется только то, что вынести процесс всестороннего обсуждения”[67] .

Присяжные заседатели, не зная специальных терминов из области теории доказательств, руководствуясь своим здравым смыслом, многократно усиленным житейским опытом двенадцати присяжных, их солидным запасом знаний об окружающей действительности, на основании оценки достаточного количества проверенных доказательств способны в суде произвести мысленную реконструкцию картины расследуемого прошлого события, в том числе способа совершения, образа личности преступника, и сформулировать правильные умозаключения, содержащие выводы по вопросам о виновности.

И, наоборот, прекрасное знание теории доказательств и другие специальные знания юристов еще не гарантируют познание ими истины в процессе расследования и рассмотрения дела в суде, если они не обладают достаточным запасом здравого смысла[68] .

А.Ф. Кони в одном из своих напутствий присяжным высказался следующим образом: “Вы разрешите этот вопрос только по внутреннему убеждению вашему, не вступая на путь юридических тонкостей, чуждых вашему призванию судей по совести”[69] .

Подобной же позиции придерживаются в настоящее время часть судейского корпуса и прокурорских работников. Так, например, по делу Сунгурова А.А. , рассмотренному Ивановским областным судом присяжных в 1996 г., председательствующий в напутственном слове, определяя правила оценки доказательств, отметил:”Вердикт должен быть вынесен на основе вашей опытности и знания действительной жизни. Ваше слово завершит это дело”[70] . А по делу Голубева В.А. , также рассмотренному Ивановским областным судом, государственный обвинитель, заканчивая свою речь в прениях сказал: “Уважаемые присяжные заседатели. С учётом жизненного опыта прошу Вас решить вопрос о снисхождении для подсудимого”[71] .

Таким образом, инструментом оценки доказательств, при помощи и на основе которого формируется внутреннее убеждение, как при исследовании отдельных доказательств (фактических данных), так и при исследовании на их основе всех обстоятельств дела, в том числе и вопросов о виновности является здравый смысл, основанный на естественной человеческой логике, понимании людей разных социально-психологических типов.

В процессе исследования в суде присяжных вопросов о виновности на основании всех собранных и проверенных доказательств важнейшая роль здравого смысла двенадцати присяжных заседателей заключается в том, что их естественная логическая способность, разнообразный житейский опыт и разносторонние знания об окружающей действительности, по которым они взаимно дополняют друг друга, помогает правильно оценить (осмыслить) достаточность собранных и проверенных доказательств для выводов о виновности и их контекстное функциональное значение для установления этих обстоятельств, что повышает степень зрелости, точности и надёжности их суждений о достаточности доказательств и умозаключений о виновности.

Основываясь на вышеизложенном, представляется, что не следует противопоставлять такие понятия как “здравый смысл” и “внутреннее убеждение”, как это делает В. Мельник в своей статье “Здравый смысл при вынесении вердикта”[72] . Внутреннее убеждение - это отношение к достоверности и достаточности представленных доказательств, представляющее собой позицию субъекта доказывания (в частности, судьи либо присяжного заседателя) как результат мыслительной деятельности. В тоже время “здравый смысл” представляет собой только основу и инструмент (метод) для формирования внутреннего убеждения.

В оценке присяжными заседателями доказательств при вынесении вердикта проявляется в большей мере нежели чем при производстве в обычном порядке принцип свободной оценки доказательств, принцип “свободы судейского убеждения”. Присяжные заседатели решают дела по внутреннему убеждению, которое складывается свободно и независимо, в соответствии с тем, что они видят и слышат в суде. А.Ф. Кони определил данное свойство суда присяжных как “коренное”. От присяжных не ожидается и не может быть требуема мотивировка решений. Такое отсутствие требований от присяжных мотивировки их решения есть самое яркое признание свободы судейского убеждения, принципа свободной оценки доказательств. Оно слагается под влиянием внутренней переработки тех разнородных впечатлений, которые производит на них разбирательство дела[73] .

Завершая анализ такого явления как “здравый смысл” в преломлении к деятельности коллегии присяжных заседателей представляется необходимым привести мнение А.Ф. Кони высказанное им в книге “Присяжные заседатели”: “Были между ними решения, не удовлетворяющие строгой юридической логике и формальным определением закона, были и решения, с которыми коронному судье трудно согласиться, но не было таких, которых нельзя было бы понять и объяснить с точки зрения житейской.”[74] .

§ 2. Формирование вопросного листа.

В основу вердикта, выносимого присяжными заседателями, кладутся вопросы, которые были сформулированы председательствующим по делу судьёй с учётом мнения сторон. Вопросы, содержащиеся в вопросном листе, определяют рамки, в пределах которых присяжные выносят своё решение. Присяжные же, согласно ст. 454 УПК РСФСР, должны отвечать на поставленные вопросы односложно “да” или “нет” с обязательным пояснительным словом или словосочетанием, раскрывающим сущность ответа. В условиях, когда основную часть коллегии присяжных заседателей составляют лица, далёкие от правоведения и не имеющие юридического опыта, очень многое зависит от того, в каком порядке и какие вопросы были предложены им на рассмотрение. Некорректно сформулированные вопросы могут значительно повлиять на формирование внутреннего убеждения присяжных заседателей, нарушив принцип свободы внутреннего убеждения, повлиять тем самым на справедливость и законность вынесенного вердикта.

Статья 449 УПК РСФСР определяет, что в суде присяжных по каждому деянию, в совершении которого обвиняется подсудимый, ставятся три основных вопроса: доказано ли, что соответствующее деяние имело место; доказано ли, что данное деяние совершил подсудимый; виновен ли подсудимый в совершении данного деяния. Данная статья, определяя характер вопросов, которые подлежат рассмотрению коллегией присяжных заседателей, содержит два принципиальных альтернативных положения. Согласно ч.1 этой статьи, по каждому деянию, в совершении которого подсудимый обвиняется государственным обвинителем, ставятся с учётом требований ст. 254 УПК РСФСР три указанных выше основных вопроса. Вторая часть данной статьи предоставляет возможность постановки одного вопроса о виновности подсудимого, но при выполнении обязательного условия, при котором такой вопрос является соединением трёх основных вопросов. Как показывают результаты обобщения судебной практики, достаточно большое количество приговоров судов присяжных отменялось в связи с тем, что председательствующие судьи, избрав за основу формирование вопросов часть 2 ст. 449 УПК РСФСР, не могли сформулировать вопрос так, чтобы он являлся соединением трёх основных вопросов, как это требуется по закону[75] . И по существу, при таких обстоятельствах без ответа коллегии присяжных заседателей, т.е. без их оценки, вопросы: доказано ли, что деяние имело место вообще; доказано ли, что оно совершено подсудимым; в отдельных случаях без разрешения присяжными заседателями вопроса о виновности подсудимого выносились обвинительные приговоры.

Подобные приговоры выносились Саратовским областным судом по делу Ермакова, Ростовским областным судом - по делу Ханмырадова и др. Так, например, приговором суда присяжных Ростовского областного суда Панчишкин А.В. и Филиппов С.В. были признаны виновными в умышленном убийстве Гончарова и Филимонова с особой жестокостью. Кассационная палата Верховного суда РФ, проверив материалы дела, нашла, что при рассмотрении данного дела произошло существенное нарушение уголовно-процессуального закона, и отменила приговор с направлением дела на новое судебное рассмотрение. В определении Кассационной палаты по данному делу указывалось, что председательствующим судьёй, вопреки требованиям ст. 449 УПК РСФСР, перед коллегией присяжных заседателей не был поставлен вопрос о виновности Панчишкина и Филиппова в инкриминируемых им деяниях и при отсутствии решения коллегии присяжных заседателей по данному основному вопросу был поставлен обвинительный приговор. Кроме того, в нарушение требований закона вопросы о доказанности деяний, совершенных подсудимыми (вопросы №2 и №13), были поставлены не в отношении каждого подсудимого в отдельности, а в отношении “совместных действий подсудимых”[76] .

По данным, приведённым в юридической литературе, по большинству дел судьи ставили все три основных вопроса (из 80 вопросных листов по делам об убийствах в 59 случаях имеет место все три основных вопроса)[77] .

Вопрос о том, что лучше - ставить ли один вопрос о виновности, являющийся соединением трех основных вопросов либо ставить все три эти вопроса на разрешение коллегии присяжных заседателей, был спорным ещё в дореволюционной России. В своё время И.Я. Фойницкий критиковал разложение вопроса о виновности на три части потому, что “это позволяет присяжным выносить оправдательный вердикт, несмотря на то, что преступление во всех его законных признаках было доказано”[78] . С этой позицией согласился и Кассационный Сенат. В настоящее же время Пленум Верховного суда в постановлении №9 от 20 декабря 1994 г. рекомендует судьям ставить все три основные вопроса[79] . Кроме того, учитывая итоги изучения судебной практики рассмотрения уголовных дел с участием присяжных заседателей и необходимость строгого процессуального подхода к разрешению вопросов, возникающих в судах, Пленум Верховного суда РФ предложил внести изменения исключив часть 2 из статьи 449 УПК РСФСР (Постановление Пленума Верховного суда РФ от 25 апреля 1995 г.)[80] .

Представляется, что в отношении возможности и необходимости постановки одного вопроса о виновности вместо трёх основных вопросов, точка зрения Пленума Верховного суда РФ оправдана. Кроме чисто технической сложности в постановке и разрешении такого единого вопроса, в случае вынесения присяжными вердикта “не виновен”, так же выраженного в одном ответе, возникают неясности в определении оснований для оправдания подсудимого.

Следующим требованием, предъявляемым законом к содержанию выносимых на рассмотрение присяжных заседателей вопросов, является требование о недопустимости постановки вопросов, требующих от присяжных заседателей собственно юридической, т.е. уголовно-правовой оценки (п.17, ч. 5 ст. 449 УПК РСФСР). Пленум Верховного суда в п. 18 постановления №9 от 20 декабря 1994 г. указал, что недопустима постановка вопросов с использованием таких терминов, как умышленное или неосторожное убийство, умышленное убийство с особой жестокостью, умышленное убийство из хулиганских или корыстных побуждений, умышленное убийство, совершенное в состоянии сильного душевного волнения, убийство при превышении пределов необходимой обороны, изнасилование, разбой и т.п[81] .

Такая позиция, в теории уголовного процесса, относительно возможности разрешения присяжными юридических вопросов основывается на традиции, существующей в суде присяжных, согласно которой присяжные являются судьями “факта”. Впервые разделение на судей “факта” и судей “права” было установлено еще в 1787 году, когда Палата Лордов Великобритании выработала судебный прецедент, зафиксировавший разграничение компетенции коронного судьи и присяжных заседателей: жюри решает вопросы “факта”, судья - “права”. При таком подходе действительное решение выносят присяжные, а профессиональный судья лишь придаёт ему правовую форму[82] . Верховный суд РФ последовательно придерживается данной точки зрения и неоднократно отменял приговоры судов присяжных по тому основанию, что на разрешение коллегии присяжных заседателей ставились вопросы, требующие юридической оценки.

Так, Кассационная палата Верховного суда РФ отменила оправдательный приговор вынесенный судом присяжных Саратовского областного суда по делу Ефремова. Кассационная палата отменила приговор, установив, что было ошибочно ставить вопрос о необходимой обороне относительно поведения потерпевшего и что вопросы о необходимой обороне и превышении её пределов являются вопросами права и решаются профессиональным судьёй.

В практике Ивановского областного суда так же имеют место подобные случаи. Так, Кассационная палата Верховного суда РФ отменила приговор суда присяжных Ивановского областного суда по делу Краснова В.В. и Михайлова С.В. Кассационная палата отменила приговор по тому основанию, что вместо вопроса №3 был вопрос: “Виновен ли Краснов в сознательном причинении смерти Окуневу? Доказано ли, что признанное установленным деяние Краснов совершил, желая смерти Окуневу, либо сознательно допуская наступление смерти?”, чем присяжные были вынуждены давать юридическую оценку субъективной стороны преступления и что является существенным нарушением уголовно-процессуального закона[83] .

В то же время Кассационная палата Верховного суда РФ оставила без удовлетворения кассационный протест прокурора по делу Грачёва Е.Г. рассмотренному судом присяжных Ивановского областного суда. Прокурор принёс протест по тому основанию, что в вопросном листе фигурировала фраза “угроза убийством” и соответственно присяжные были вынуждены решать вопросы права. Кассационная палата указала, что понятие “угроза убийством” было применено в общеупотребительном значении этого слова и соответственно приговор отмене не подлежит[84] .

Представляется, что применение в вопросном листе юридических терминов не даст присяжным возможности в достаточной мере осознать суть поставленных вопросов и соответственно вынести справедливое и законное решение.

В свете вышеизложенного вопрос о том, являются ли присяжные судьями только “факта” или все же они могут решать и правовые вопросы, имеет особое значение. Несмотря на то, что прецедент о разделении труда присяжных и профессионального судьи был выработан в Великобритании, даже многие английские и американские юристы неточно называют присяжных “судьями факта”, а председательствующего “судьёй права”. Известно, что англо-американское жюри - “судья виновности”, исполняя свои функции, неизбежно накладывает правовые принципы, сообщенные им председательствующим в напутственном слове, на установленные ими факты[85] . Пленум Верховного суда придерживается теории полного разделения полномочий между коллегией присяжных и профессиональным судьёй. Подобной же практики придерживался и дореволюционный Кассационный сенат[86] .

Некоторые ученые процессуалисты высказывают мнение, что присяжные заседатели разрешают вопрос о виновности в полном его объеме - как со стороны фактической, так и со стороны правовой, а коронный судья применяет к доказанной виновности установленное наказание и вместе с тем решает те процессуальные вопросы, которые возбуждаются по делу[87] . Более предпочтительной представляется иная точка зрения, согласно которой присяжные заседатели решают вопрос о виновности только со стороны факта, потому, что как правильно пишет С.А. Пашин в статье “Суд присяжных и судебная власть”: “суд присяжных .... решает и вопрос о виновности (не вины в смысле УК)”[88] . Ведь присяжные, согласно ч.1 ст. 449 УПК РСФСР, решают вопрос: виновен ли подсудимый в совершении установленного деяния, именно деяния , а не преступления как этого требует от профессионального судьи ч.1 ст. 303 УПК РСФСР при следственной форме судопроизводства. Присяжные не могут разрешить вопрос о виновности лица в совершении преступления, по той причине, что совершенное им деяние еще не является преступлением и может не содержать в себе каких либо признаков соответствующего состава преступления. Для того, чтобы деяние было признано преступлением необходимо, чтобы к фактам установленным присяжными заседателями доказанными был применён уголовный закон, то есть деяние должно быть квалифицированно как преступление по соответствующей статье УК РФ. Видимо вина в смысле ч. 1 ст. 449 УПК РСФСР понимается в общеупотребительном значении этого слова, а не в юридическом и не может быть определена как умысел и неосторожность. Подтверждением данного факта может служить и то, что ч.4 ст. 459 УПК предусматривает возможность для коронного судьи постановить оправдательный приговор, если он признает отсутствие в деянии состава преступления, несмотря на то, что присяжные признали лицо виновным в совершении установленного деяния. Одним из таких признаков, который может отсутствовать - вина в собственно юридическом смысле этого слова. Кроме того разрешение юридических вопросов, в том числе вопроса о виновности лица в совершении того или иного преступления во многих случаях вызывает трудности даже у опытных юристов, что же говорить о присяжных все знание которых о уголовном законе, по большей части, основывается на напутственном слове председательствующего.

Существует ещё один спорный вопрос в данной области. Существуют различные точки зрения по поводу того, какие подробности следует включать в вопросы, выносимые, на рассмотрение присяжных, и вообще - насколько подробны они должны быть.

Многие практики считают, что обязательно следует включать все особенности, которые подлежит изложить в описательной части приговора[89] . В результате чего очень сложные вопросы, обычно изложенные в точном соответствии с текстом обвинительного заключения, включающие особенности не относящиеся к сути трёх основных вопросов. Так, ставились вопросы о количестве, качестве и тяжести “причинённых ран” в делах об убийствах, точном количестве украденных предметов по делам о хищениях и т.п. Чему способствует практика, формируемая Кассационной палатой Верховного суда РФ, который, например отменил обвинительный приговор, указав на отсутствие вопроса о состоянии опьянения обвиняемого как на одну из ошибок[90] . Дореволюционный Кассационный Сенат так же требовал, чтобы вопросный лист включал в себя все подробности, которые влияют на степень виновности или размер наказания.

Представляется, что подробности вопросов, прямо не связанных с доказыванием существенных признаков преступления, затрудняет принятие присяжным решения по делу, так как вопросы перегруженные подробностями, в значительной мере, рассеивают внимание присяжных и не дают возможности сконцентрироваться на решении основных задач - решения вопросов о доказанности обвинения и виновности подсудимого. Так, например по делу Грачёва Е.Г., рассмотренному судом присяжных Ивановской области, вопрос №5 содержал практически точное перечисление медицинских симптомов и иных признаков (трупные пятна, перелом костей гортани и т.д.), взятых из акта судебно-медицинской экспертизы[91] . Представляется ,что это не было вызвано необходимостью.

Одним из оснований, по которому наиболее часто отменяются приговоры судов присяжных, является противоречивость вердикта. Так, например, судом присяжных Рязанского областного суда 17 апреля 1995 г. Куприянов осужден по п.п. “а”, “и”, “н” ст. 102 УК РСФСР, Демидов по ст. 15 и п.п. “а”, “и”, “н” ст. 102 УК РСФСР, Володина по ст. 15 и ст. 103, ст. 15 и п.п. “а”, “и”, “н” ст. 102 УК РСФСР. Кассационная палата Верховного суда РФ приговор отменила, указав на противоречивость вердикта присяжных заседателей. В частности, на вопрос - “доказано ли, что Куприянов с целью лишения жизни Володина, разорвал на нём майку, завязал её узлом на шее потерпевшего, что повлекло за собой наступление его смерти от удушения”, коллегия присяжных заседателей дала отрицательный ответ. Однако на вопрос -“виновен ли Куприянов в причинении телесного повреждения Володину и его смерти”, та же коллегия дала ответ “Да”. Эти ответы противоречат друг другу[92] . Соответственно, Кассационная палата отменила приговор, поскольку он был основан на противоречивом ответе присяжных.

Представляется, что в подобных случаях проблемы возникают из-за упущений председательствующего по делу судьи, который должен указывать присяжным на противоречивость вынесенного вердикта и вносить соответствующие изменения в вопросный лист. Председательствующий же по указанному выше делу судья в нарушение ст. 456 УПК РСФСР на противоречивость не указал, не предложил коллегии присяжных заседателей в совещательной комнате внести в него изменения , а так же не выслушал мнение сторон и не внес в вопросный лист необходимые изменения.

Завершая рассмотрение данного вопроса, необходимо обратить внимание на порядок постановки вопросов и формирование вопросного листа. Представляется, что порядок постановки вопросов может оказать значительное влияние на содержание самих вопросов и соответственно на оценку доказательств присяжными.

В соответствии с ч.1 ст. 450 УПК РСФСР инициатива постановки вопросов принадлежит председательствующему по делу судье, а стороны лишь могут ходатайствовать о изменении формулировок некоторых вопросов и дополнении вопросного листа новыми вопросами. Представляется, что состязательному характеру более соответствовал бы в большей степени такой порядок, при котором инициатива постановки вопросов принадлежала бы не судье, а сторонам[93] . Сначала вопросы должны предлагать сторона обвинения, затем следуют возражения и собственные предложения стороны защиты, и только после этого судья должен окончательно формулировать вопросный лист.

§ 3. Напутственное слово председательствующего.

Значительное влияние на формирование внутреннего убеждения присяжных заседателей оказывает напутственное слово председательствующего. В сложном мыслительном и психологическом процессе по оценке результатов судебного следствия существенное значение имеет “правовое мировоззрение” присяжных заседателей, особенно познания в области уголовного и уголовно-процессуального права.

В соответствии со ст. 451 УПК РСФСР председательствующий обращается к присяжным заседателям с напутственным словом перед удалением последних в совещательную комнату для вынесения вердикта. Таким образом, председательствующий судья последним из участников уголовного процесса может напомнить присяжным исследованные в судебном заседании доказательства, оказать влияние на правовое мировоззрение присяжных заседателей и, соответственно, на формирование внутреннего убеждения.

Содержанием напутственного слова председательствующего являются его пояснения по тем вопросам, которые ставятся перед коллегией присяжных заседателей и могут иметь значение для вынесения вердикта. Пояснения могут касаться органически связанных между собой проблем: во-первых, предъявленного подсудимому обвинения и соответствия его уголовному закону; во-вторых, позиции государственного обвинителя и защиты и, в-третьих, основ доказательственного права[94] .

Представляется, что пояснения относительно предъявленного подсудимому обвинения и уголовного закона, а также позиции государственного обвинителя и защиты должны иметь место всегда. Разъяснения же касающиеся доказательственного права можно разделить на обязательные и альтернативные. К обязательным можно отнести пояснения по поводу исследованных в суде доказательств, критериев их оценки, положение о том, что вердикт присяжных может быть основан лишь на тех доказательствах, которые были непосредственно исследованы в судебном заседании, и в его основу нельзя класть доказательства, исключённые из судебного разбирательства ( ч.5 ст. 451 УПК РСФСР).

Остальные разъяснения можно признать альтернативными, т.е. такими, которые могут иметь место при наличии к тому фактических предпосылок, возникающих в ходе судебного разбирательства. Так, например, в ч.4. ст. 451 УПК РСФСР сказано, что в случае отказа подсудимого от дачи показаний председательствующий должен обратить внимание присяжных на то, что данный факт юридического значения не имеет и не может быть истолкован как свидетельство виновности подсудимого. Разъяснения председательствующего по этому поводу возможны лишь в случае отрицательного ответа подсудимого на предложение дать показания.

Напутственное слово председательствующего представляет собой достаточно тонкий и одновременно мощный инструмент. Неумело произнесённое, оно способно реально повлиять на объективность присяжных, и может сформировать у них не собственную позицию, а самого председательствующего судьи. Именно поэтому ч.2 ст. 451 УПК РСФСР запрещает председательствующему в какой-либо форме выражать свое мнение по вопросам, поставленным перед коллегией присяжных заседателей. Пленум Верховного суда РФ в п. 21 Постановления №9 от 20 декабря 1994 г. определил, что подобное выражение председательствующим своего мнения либо напоминание присяжным только уличающих либо только оправдывающих подсудимого доказательств, исследованных в суде представляет собой нарушение председательствующим принципа объективности при произнесении напутственного слова[95] .

Согласно ч.9 ст. 451 УПК РСФСР государственный обвинитель, потерпевший, гражданский истец, гражданский ответчик и их представители, подсудимый и его защитник вправе заявить в судебном заседании возражения в связи с содержанием напутственного слова по мотивам нарушения им принципа объективности. В противном случае, они лишаются возможности ссылаться в дальнейшем на содержание напутственного слова председательствующего как на основание пересмотра данного дела вышестоящим судом. Содержание напутственного слова председательствующего имеет существенное значение не только для присяжных заседателей, но и для государственного обвинителя, потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика и их представителей. Оно не должно наносить ущерба их интересам. В связи с этим, содержание напутственного слова должно быть подробно изложено в протоколе судебного заседания. В случае, если напутственное слово имеется в письменном виде, оно подшивается к делу.

Несмотря на прямое указание в законе и в постановлении Пленума Верховного суда на недопустимость выражения председательствующим своего мнения по вопросам, поставленным на разрешение коллегии присяжных заседателей, на практике подобные явления встречаются достаточно часто. В обзоре судебной практики Верховного суда РФ по рассмотрению уголовных дел в кассационном и надзорном порядке указывается, что наряду с другими причинами для отмены приговоров, вынесенных судом присяжных заседателей, является и нарушение председательствующим по делу требований предъявляемых к напутственному слову[96] .

Так, например, судом присяжных Московского областного суда 19 сентября 1994 г. Н. осуждён по п.п. “б”, “г” ст. 102 УК РСФСР, а Б. осуждён по ч.2 ст. 206 УК РСФСР. Н. был признан виновным в том, что в состоянии алкогольного опьянения с целью умышленного убийства гр-ки Ш. нанёс последней во дворе дома удары ножом, затем вместе с Б. отнёс её в сарай, где ударом ножа добил её. Кассационная палата Верховного суда РФ отменила данный приговор суда присяжных ввиду существенного нарушения уголовно-процессуального закона, допущенного при судебном разбирательстве дела. В качестве существенного нарушения уголовно-процессуального закона фигурировал тот факт, что председательствующий, в нарушении ст. 451 УПК РСФСР, выразил своё мнение по вопросам, поставленным перед присяжными заседателями[97] .

Подобная же ситуация сложилась и при рассмотрении судом присяжных Ивановского областного суда уголовного дела по обвинению Кузьмичёва А.В. и Якимова С.А. в совершении преступлений предусмотренных ч.4 ст. 146 , п.п. “а”, “е”, “н” ст. 102, УК РСФСР. Председательствующий судья Корокин А.Г. , в напутственном слове произнёс следующую фразу: “Подсудимый Якимов рассчитывает на вашу справедливость, он невиновен”. Сравнение с последним словом подсудимого и выступлением в прениях его защитника показывает, что председательствующий не пересказывал их слов, а выразил свою точку зрения на предъявленное обвинение[98] . Но стороны не обратили на это внимания не заявив возражений, а равно и Кассационная палата Верховного суда РФ оставившая приговор без изменения.

Статья 451 УПК РСФСР предписывает начинать напутственное слово с приведения содержания обвинения и сообщения о содержании уголовного закона, предусматривающего ответственность за совершение деяния, в котором обвиняется подсудимый . Если подсудимых несколько, то сказанное должно касаться каждого из них. При необходимости председательствующий обязан разъяснить и содержание соответствующих норм Общей части УК. Это непосредственно связано с требованиями ч. 3 ст. 449 УПК РСФСР, согласно которой в исключительных случаях перед коллегией присяжных заседателей отдельно могут ставиться вопросы о степени осуществления подсудимым преступного намерения, причинах, в силу которых деяние не доведено до конца, степени и характере соучастия каждого из подсудимых в совершении преступлений. Представляется, что при разъяснении присяжным заседателям норм действующего уголовного и уголовно-процессуального права, следует придерживаться как можно более лаконичных объяснений и формулировок, применяя общедоступные для понимания термины, не превращая напутственное слово в академическую лекцию по вопросам уголовного права, не загромождая его лишними объяснениями.

Но на практике встречаются как положительные так и отрицательные примеры. Так, например, судом присяжных Ивановского областного суда были осуждены Кулаков А.В. по п. “а” ст. 102, п.п. “а”, “б”, “в”, “г”, “д” ч. 2 ст. 146, ч.1 ст. 149 УК РСФСР, Рыбаков О.Г. по п.п. “а”, “б”, “г”, “д” ч. 2 ст. 146, ч.1 ст. 149 УК РСФСР, Ермилов А.Ю. п.п. “а”, “б”, “д” ч. 2 ст. 146, ст. 207 УК РСФСР. В напутственном слове председательствующий судья Каленов Е.В., разъясняя содержание уголовного закона, дал достаточно сложное для понимания присяжных как непрофессионалов определение умышленного убийства - “виновное деяние, посягающее на жизнь другого человека, причиняющее ему насильственную смерть”. Представляется, что в таком определении подлежат в свою очередь разъяснению такие понятия как “виновное деяние” и “насильственная смерть”, чего сделано не было. Далее в напутственном слове судья дал достаточно подробно понятия других случаев при которых возможно причинение насильственной смерти - при производстве аборта, при необходимой обороне, крайней необходимости, самоубийстве, случайном причинении смерти, смертной казни, хотя вопрос об этом не ставились в вопросном листе, и не обсуждались сторонами в ходе судебного разбирательства. Далее председательствующий дал столь же подробное и запутанное разъяснение по составу разбоя и других инкриминируемых деяний. Кроме того председательствующий дал понятие и объяснил присяжным разницу между внезапно возникшим и заранее обдуманным умыслом. Не удивительно, что присяжные заседатели четырежды были вынуждены возвращаться в совещательную комнату для устранения противоречий в ответах на поставленные вопросы[99] .

Для сравнения можно привести то, как разъяснила присяжным заседателям понятие умышленного убийства председательствовавшая при рассмотрении дела по обвинению Ефремова В.И. в совершении деяния, предусмотренного п.п. “а”, “е” ст. 102 и п.п. “б”, “в”, “д” ч. 2 ст. 146УК РСФСР, судья Ивановского областного суда Чумина И.С. . Убийство “- это, деяние посягающее на жизнь человека и причиняющее ему смерть”[100] . Представляется, что такое объяснение более доступно пониманию присяжных заседателей.

Видимо, такой встречающийся в практике разнобой возникает как вследствие отсутствия достаточного опыта судей, так и в следствие неурегулированности данного вопроса постановлениями Пленума Верховного суда РФ, посредством которых возможно формирование более или менее единообразной практики. Исследования американских правоведов показывают, что когда у присяжных возникают трудности при рассмотрении дела, очень редко это происходит по вопросам факта, но иногда они не правильно понимают положения закона[101] . Это не вызывает удивления, поскольку толкование законов затруднительно даже для специалистов. В связи с этим крайне необходимы простые и чёткие наставления для присяжных. В США, по большинству правовых вопросов, разрешаемых присяжными, существует стандарт или методика инструктирования присяжных, которая утверждается Верховным судом США[102] .

Одна из важнейших частей напутственного слова председательствующего - напоминание присяжным заседателям об исследованных в суде доказательствах, как уличающих, так и оправдывающих подсудимого.

В юридической литературе высказывается мнение, что следовало бы признать необходимым и разъяснение особенностей, характеризующих первоначальные и производные, прямые и косвенные доказательства, если они были предметом судебного исследования[103] . Такое предложение представляется правильным ввиду того, что подобное разъяснение дало бы дополнительные правовую базу для оценки доказательств присяжными заседателями. Все разъяснения председательствующего, касающиеся доказательств, имеют существенное значение для формирования присяжными заседателями ответов на поставленные вопросы.

В ходе судебного разбирательства присяжные заседатели непосредственно воспринимают позиции государственного обвинителя и защиты. Поэтому председательствующий вправе ограничиться лишь кратким резюме их выступлений, при необходимости восстанавливая объективные обстоятельства, которые явно неправильно (тенденциозно) изложены или неверно истолкованы сторонами[104] . При это он не вправе выражать своё отношение к позициям сторон, высказывая какие-либо симпатии или антипатии.

Согласно п.4 ч. 3 ст. 451 УПК РСФСР председательствующий обязан разъяснить присяжным основные правила оценки доказательств в их совокупности. Здесь особое значение имеет разъяснение особенностей, характеризующих самостоятельные виды доказательств, исследованных в суде и могущих иметь особое значение.

Председательствующий в максимально доходчивой форме должен разъяснить присяжным положения уголовно-процессуального закона о том, что доказательства, полученные с нарушением закона, признаются не имеющими юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использованы для подтверждения обстоятельств, перечисленных в ст. 68 УПК РСФСР. Представляется, что необходимость такого разъяснения возникает лишь в том случае, когда стороны, игнорируя требования закона, довели до сведения присяжных такие доказательства, либо когда подобные доказательства стали доступны восприятию присяжных в следствии каких-либо иных причин, в том числе и упущений председательствующего по делу судьи.

Закон обязывает в напутственном слове разъяснить присяжным заседателям “сущность принципа презумпции невиновности, положение о толковании неустранимых сомнений в пользу обвиняемого” (п. 4 ч. 3 ст. 451 УПК РСФСР).

В своём напутственном слове председательствующий обязан напомнить присяжным заседателям о том, что в основу своего решения они не должны класть исключённые ранее из судебного разбирательства доказательства.

Юридически грамотное напутственное слово председательствующего призвано максимально помочь присяжным заседателям разобраться в обстоятельствах рассматриваемого дела, должным образом оценить исследованные в суде доказательства и вынести справедливое решение. Если же после напутственного слова у присяжных заседателей остались какие-либо сомнения, неясности, они вправе, в соответствии с ч.7 ст. 451 УПК РСФСР, обратиться к председательствующему с просьбой дать им дополнительные разъяснения

Заключение.

Заканчивая рассмотрение данной темы, представляется необходимым сделать следующие выводы:

1. При производстве в суде присяжных законодатель не требует от суда достижения истины как цели уголовно-процессуального доказывания. Но суд, используя предоставленные ему права, должен стремиться максимально приблизиться к истине. Степень же этого приближения (т.е. степень вероятности знания) должна определяться не законодателем, а в процессе функционирования судов, наработки практики.

2. При производстве в суде присяжных с суда снимается обязанность по собиранию доказательств по своей инициативе. Но суд обладает таким правом.

3. Институт сокращенного судопроизводства, предусмотренный ч.2 ст. 446 УПК РСФСР, несмотря на всю критику и спорность некоторых его положений является прогрессивным и в достаточной мере обеспечивает соблюдение права подсудимого на защиту, интересы правосудия и государства.

4. При рассмотрении дела в соответствии с нормами раздела 10 УПК РСФСР подсудимый имеет право отказаться от услуг защитника. Это не противоречит нормам Уголовно-процессуального кодекса РСФСР и не нарушает права подсудимого на защиту.

5. При формировании вопросного листа необходима постановка не одного вопроса “о виновности”, а всех трёх вопросов, предусмотренных ч.1 ст. 449 УПК РСФСР. В связи с чем представляется необходимым поддержать предложение Пленума Верховного Суда РФ о внесении изменений в УПК РСФСР посредством исключения ч.2 ст. 449 УПК РСФСР.

6. По действующему Российскому уголовно-процессуальному законодательству коллегия присяжных заседателей является “судьёй факта”. И, соответственно, недопустима постановка перед присяжными вопросов, требующих разрешения собственно юридических вопросов. Недопустимо употребление в вопросном листе юридической терминологии.

Присяжные заседатели разрешают вопрос о виновности подсудимого не с юридической стороны, а только со стороны факта.

7. Вопросы, предложенные присяжным заседателям для разрешения, должны содержать только подробности, прямо связанные с доказыванием существенных признаков преступления.

8. Необходима разработка на уровне Верховного Суда РФ простых и четких наставлений присяжным по уголовно-процессуальным вопросам, которые бы использовались судьями в напутственном слове.

9. Инструментом оценки доказательств присяжными заседателями является здравый смысл, основанный на естественной человеческой логике, понимании людей разных социально-психологических типов.

При помощи и на основе здравого смысла формируется внутреннее убеждение, как при исследовании отдельных доказательств, так и при установлении на их основе всех обстоятельств дела, в том числе решении вопросов о виновности.

Юридическое значение совокупного потенциала здравого смысла двенадцати присяжных заседателей заключается в том, что их общие и частные знания фиксируют определённый опыт, отражающий определённый сегмент реальности, и служат как бы “оценочным фильтром” последующего познания.

Основным же мерилом правильности и справедливости решения, выносимого присяжными является, их совесть. Совесть, которая призвана оградить от осуждения невиновного и от безнаказанности виновного.

10. В действующем уголовно-процессуальном законодательстве регулирующем деятельность суда присяжных, отсутствует детальная регламентация ряда положений, которые реально необходимы на практике: стадии и этапы допроса в суде (прямой и перекрёстный); обязанность суда по обеспечению равных прав сторонам при исследовании доказательств; порядок производства при отказе государственного обвинителя от поддержания обвинения в стадии судебного разбирательства при наличии возражений потерпевшего.

Список использованной литературы:

[1] См.: Прокурор в суде присяжных. Методическое пособие. / Отв. ред. Воскресенский М. М., 1995. С.6.

[2] См.: Бернэм У. Суд присяжных заседателей. М., 1995. С. 93.

[3] См.: Уголовно-процессуальный кодекс. Комментарий. М.,1995. С.547.

[4] Российская юстиция. 1993. №7. С.3.

[5] Российское законодательство Х - ХХ веков. В 9-и т. / Общ. ред. Чистяков О.И. М., 1987 г. С. 160

[6] См.: Басков В.И. Истина в уголовном судопроизводстве // Вестник МГУ, серия Право . 1995 . №3. С. 21.

[7] Цит. по: Пашин С. От социалистического правосознания к здравому смыслу // Российская юстиция. 1995 № 6. С.3.

[8] Вышинский А.Я. Теория судебных доказательств в советском праве. М., 1950. С.147.

[9] Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. СПб., 1896. С.20.

[10] Цит. по: Басков В.И. Указ. соч. С. 23.

[11] Мельников С. Перечитайте “Братьев Карамазовых” // Советская юстиция. 1993. № 14. С.3.

[12] Архив Ивановского областного суда. 1996. Д. № 2-31/96.

[13] Вышинский А.Я. Указ. соч. С. 197.

[14] См.: Тенчёв Э.С. , Кузьмина О.В. объективная истина и суд присяжных // Государство и право. 1994. №11.С. 133.

[15] Воскресенский В., Корневский Ю. Состязательность в уголовном процессе // Законность. 1995. №7. С.75.

[16] Цит. по: Бернэм У. Указ.соч. С.115.

[17] Полянский Н.Н. Уголовное право и уголовный суд Англии. М., 1969. С.133.

[18] Бернэм У. Указ. соч. С.116.

[19] Там же. С. 188.

[20] См.: Летопись суда присяжных // Российская юстиция. 1996. №2. С.12.

[21] См.: Радутная Н. Суд присяжных в континентальной системе права // Российская юстиция. 1995. № 1.С.2.

[22] См.: Сборник постановлений Пленумов Верховного суда СССР и РСФСР. М.,1995. С.571.

[23] См.: Ершов В.В. , Халдеев Л.С. Проблемы рассмотрения уголовных дел судом присяжных // Государство и право. 1994. №2. С.78.

[24] См.: Григорьева Н. Принципы уголовного судопроизводства и доказательства // Российская юстиция. 1995. № 8. С.39.

[25] См.: Бернэм У. Указ. соч. С.98.

[26] Цит. по: Мельник В. Здравый смысл при вынесении вердикта // Российская юстиция. 1995. № 10. С.6.

[27] Там же. С.7.

[28] См.: Панасюк А.Ю. “Презумпция виновности” в системе профессиональных установок судьи // Государство и право. 1994. №3. С.75.

[29] Там же. С. 75.

[30] См.: Тенчёв Э., Кузьмина О. Указ. соч. С. 135.

[31] См.: Радутная Н. Суд присяжных в континентальной системе права // Российская юстиция. 1995. № 1. С.3.

[32] См.: Прокурор в суде присяжных. Методическое пособие. / Отв. ред. Воскресенский. М., 1995. С. 10.

[33] Там же. С.10.

[34] Архив Ивановского областного суда. 1996. Д. №2-43/96.

[35] См.: Прокурор в суде присяжных. Методическое пособие. / Отв. ред. Воскресенский. М., 1995. С. 10.

[36] Там же. С .12.

[37] Архив Ивановского областного суда. 1996. Д. № 2-23/96.

[38] См.: Алексеева Л.Б. , Вицин С.Е. , Куцова Э.Ф. , Михайловская И.Б. Суд присяжных: Пособие для судий. М., 1994. С.85.

[39] Там же. С. 85.

[40] См.: Пашин С. Закон о суде присяжных как средство судебной реформы // Советская юстиция. 1993. № 23. С. 2.

[41] См.: Алексеева Л.Б. , Вицин С.Е. , Куцова Э.Ф. , Михайловская И.Б. Указ. соч. С.87

[42] Российское законодательство Х - ХХ веков. В 9-и т. / Общ. ред. Чистяков О.И. М., 1987 г. Т.8 С. 134.

[43] Там же. С. 134.

[44] Буцковский Н.А. Очерки судебных порядков. СПб., 1874. С. 302.

[45] Прокурор в суде присяжных. Методическое пособие. / Отв. ред. Воскресенский. С. 66.

[46] Там же. С. 68.

[47] См.: Воскресенский В. Количество склонно переходить в качество. // Российская юстиция. 1996. № 12. С. 12.

[48] Иванов Ю. Я люблю суд присяжных и дорожу им. // Российская юстиция. 1994. №1. С. 31.

[49] См.:Кони А.Ф. Собрание сочинений: в 8-и т. М., 1966-1969. Т4. С. 352.

[50] Суд присяжных в России: громкие уголовные процессы 1864-1917. / Сост. Казанцев Л.М. Л.,1991. С.34.

[51] См.: Мельник В. Здравый смысл - основа интеллектуального потенциала суда присяжных // Российская юстиция. 1995. №6. С.8.

[52] См.: Пашин С. От социалистического правосознания к здравому смыслу . С.8.

[53] См.: Мельник В. Здравый смысл - основа интеллектуального потенциала суда присяжных. С.8.

[54] Там же. С.9.

[55] Там же. С.9.

[56] См.: Мельник В. Здравый смысл в процессе поиска доказательств // Российская юстиция. 1995. № 7. С.8.

[57] Там же. С.8.

[58] См.: Мельник В. Здравый смысл - основа интеллектуального потенциала суда присяжных. С.9.

[59] См.: Пушкарский Б.Я. Обыденное сознание. Л., 1987. С. 18-19.

[60] Мельник В. Здравый смысл - основа интеллектуального потенциала суда присяжных. С.9.

[61] Маркс К., Энгельс Ф., Соч. Т.20. С.21

[62] См.: Мельник В. Здравый смысл - основа интеллектуального потенциала суда присяжных. С.10.

[63] Там же.

[64] Там же.

[65] Владимиров Л.Е. Суд присяжных. Харьков. 1873. С.57

[66] Цит. по: Мельник В. Здравый смысл в процессе доказывания. С. 8.

[67] Владимиров Л.Е. Указ. соч. С. 112.

[68] См.: Мельник В. Здравый смысл при вынесении вердикта. С. 7.

[69] Цит. по: Иванов Ю. Я Люблю суд присяжных и дорожу им. С. 31.

[70] Архив Ивановского областного суда . Д. №2-50/96

[71] Там же. Д. № 2-21/96.

[72] Российская юстиция. 1995. № 10. С. 7.

[73] См.: Кони А.Ф. Собрание сочинений: в 8-и т. М., 1966-1969. Т4. С. 212.

[74] Там же. С. 144.

[75] См.: Правоприменительная практика рассмотрения дел с участием коллегии присяжных заседателей // Бюллетень Верховного суда РФ. 1997. №1,2. С. 19.

[76] См. : Российская юстиция. 1995. № 6. С. 6.

[77] См.: Теймэн С. Постановка вопросов перед коллегией присяжных // Российская юстиция. 1995. № 10. С. 8.

[78] Цит. по: Теймэн С. Указ. соч.. С.9.

[79] См.: Сборник постановлений Пленумов Верховного суда СССР и РСФСР. М.,1995. С 574.

[80] См.: Бюллетень Верховного суда РФ. 1996. №7.

[81] Сборник постановлений Пленумов Верховного суда СССР и РСФСР. М.,1995. С .569.

[82] См.: Ершов В.В. , Халдеев Л.С. Проблемы рассмотрения уголовных дел судом присяжных // Государство и право. 1994. №2. С. 77.

[83] Архив Ивановского областного суда. Д. №2-23/96.

[84] Там же. Д. №2-54/96.

[85] См.: Теймэн С. Указ. соч. С. 11.

[86] Там же. С. 11.

[87] Там же. С. 11.

[88] Пашин С. А. Суд присяжных и судебная власть // Бюллетень Верховного суда РФ. 1993. №7. С. 11

[89] См.: Теймэн С., Указ. соч. С. 9.

[90] Там же. С. 9.

[91] Архив Ивановского областного суда. 1996-97. Д. №2-54/96, №2-4/97.

[92] См.: Обзор судебной практики Верховного суда РФ за третий и четвёртый квартал 1996 г. // Бюллетень Верховного суда. 1997. №4. С. 15.

[93] См.: Немытина М.В. Российский суд присяжных. Учебно-методическое пособие. М., 1995 г. С.75.

[94] См.: Зажицкий В. Напутственное слово председательствующего // Российская юстиция. 1994. № 3. С.6.

[95] См.: Сборник постановлений Пленумов Верховного суда СССР и РСФСР. М., 1995. С. 569.

[96] См.: Обзор судебной практики Верховного суда Р.Ф. по рассмотрению уголовных дел в кассационном и надзорном порядке в 1995 г. // Бюллетень Верховного суда РФ. 1996. №7. С. 15.

[97] Там же. С. 16.

[98] Архив Ивановского областного суда. 1996. Д. 2-38/96.

[99] Там же. Д. 2-16/96.

[100] Там же. Д. 2-43/96.

[101] Бернэм У. Указ. соч. С. 16.

[102] Там же. С. 16.

[103] См.: Зажицкий В. Указ. соч. С. 6.

[104] Там же. С.7.