Первые документальные свидетельства о проникновении христианства в Галлию. Ириней Лионский. «Против ересей». Христианизация Северной Африки. Латинизация церкви Перевод Библии на латынь. «Итала». Тертуллиан. «Отец иерархии» Киприан Карфагенский. Аврелий Августин. Донатизм. Монофизитство. Пелагианство.
Во втором веке в Галлии в долине реки Роны умножались восточные торговые колонии, принося с собой христианство. Из Галлии христианские проповедники проникли в Британию и, вероятно, из той же Галлии в Испанию. Впоследствии Галлия и через неё ранняя английская церковь (галльское и ироскотское монашество, Мартин Турский и Кассиан, основатели первых монастырей на западе) сохранили наибольшую близость к Востоку.
Во втором веке в Галлии в долине реки Роны умножались восточные торговые колонии, принося с собой христианство. Из Галлии христианские проповедники проникли в Британию и, вероятно, из той же Галлии в Испанию. Впоследствии Галлия и через неё ранняя английская церковь (галльское и ироскотское монашество, Мартин Турский и Кассиан, основатели первых монастырей на западе) сохранили наибольшую близость к Востоку.
Первые документальные свидетельства проникновения христианства в Галлию относятся к 177 году. Это сообщения о гонениях на христиан, происходивших в Лугунде (Лионе) и Виенне, в связи с запрещением вводить новые культы, вызывающие смуты. Гонения коснулись сравнительно небольшой части христиан. Описание этих событий содержится в «Церковной истории» Евсевия (V, 1). Он свидетельствует, что при императоре Марке Аврелие «с большой силой возгорелись в некоторых странах гонения на нас, от восстания черни по городам» (V, предисл.). В юридическом сборнике — Дигесты — сохранилась часть эдикта, приписываемого Марку Аврелию: «Божественный Марк приказал ссылать на острова всякого, кто через суеверные обычаи будет приводить в смятение слабые души людей» (1). Указ этот был вызван появлением при Марке Аврелии множества разных бродяг-проповедников восточных мистерических культов. Не имея в себе ничего специально противохристианского, этот закон мог быть применён и к христианам. В «Истории» Евсевия помещено с некоторыми сокращениями послание галльских христиан малоазийским. Послание также доказывает, что не было специального закона Марка Аврелия против христиан, новая религия ещё не выделялась в сознании властей, как имеющая особо опасное влияние, гонение произошло вследствие «восстания черни». Согласно этому посланию, несомненно, расцвеченному фантазией его авторов, толпа лугундцев, возмущённая нежеланием христиан отвечать на вопросы судей и отречься от своей веры, требовала пыток и публичных казней на арене амфитеатра. Среди казнённых были люди разного социального положения рабыня, её госпожа, врач, адвокат, дьякон из Виенны. Христианская община в Лионе сохранилась и после гонений. Оставшиеся на свободе христиане поддерживали отношения со своими единоверцами, заключёнными в тюрьму, и те даже передали им оттуда своё мнение по поводу распространившегося в то время монтанизма. К сожалению, эту часть послания лионцев Евсевий сократил: «Последователи Монтана… во Фригии только-только заговорили тогда на людях о своих прорицаниях. Возникли по этому поводу разногласия, и братья из Галлии, изложив собственное суждение, осторожное и вполне правоверное, извлекли ещё письма разных мучеников, у них скончавшихся, которые те, беспокоясь о мире церковном, находясь ещё в оковах, писали братьям в Азию и Фригию, а также Елевтерию, тогдашнему Римскому епископу». Отсюда видно, что лионские мученики пытались не допустить открытого осуждения монтанистов и раскола церквей. Кроме того, в послании имеется неоднократное упоминание о Духе, как о «ходатае» и «советнике» галльских мучеников. Видимо, по общему настроению и духу они стояли довольно близко к монтанистским пророкам, хотя и не разделяли всех их крайностей.
В Галлии христианство распространялось, прежде всего, среди городского населения, сначала среди переселенцев, говоривших по-гречески (как это в своё время происходило и на востоке), а затем к нему стало примыкать и галло-римское население, говорившее по-латыни. Принадлежал Востоку по происхождению, воспитанию и языку и Ириней Лионский, сначала пресвитер, а затем, после гибели Пофина, и епископ местной церкви. Родом из Малой Азии, Ириней знал ученика апостолов Поликарпа, епископа Смирны. Около 160 года Поликарп отправил Иринея в Галлию для проповеди христианства. Согласно преданию, Ириней мученически погиб во время массовых гонений на христиан при императоре Септимии Севере.
Ириней занял видное место среди ортодоксальных ересиологов. Главное его сочинение — «Обличение и опровержение лжеименного знания, или Пять книг против ересей» (195 год) посвящено полемике с гностиками и монтанистами. Вместе с тем Ириней не раз вступался за еретиков перед папами Элевтерием и Виктором 1. Именно его и отправили лионские исповедники со своим посланием к Элевтерию. По возвращении он был избран в знак признания главой общины. В полемике с монтанистами Ириней Лионский защищал законность императорской власти, как установленной Богом, чтобы «посредством законодательства подавлять разнообразную неправду народов».
Когда Ириней стал епископом Лиона, то «… ослабленная на время Церковь, — по собственному выражению Иринея, — тотчас увеличивается в своих членах и восполняется» (Против ересей, IV, 33, 9). Об увеличении числа верующих, а также об их социальном составе говорит и сообщение его о некоем азийце Марке, который обольщал «многих христиан в ронских странах» (Против ересей, 1, 13). Этот ересиарх, сообщал Ириней, «более всего имеет дело с женщинами, и притом, щеголеватыми, одетыми в пурпур и самыми богатыми», каких немало было в таком торговом городе, как Лион. Марк призывал свою слушательницу: «Открой уста и говори, что бы то ни было, и ты будешь пророчествовать». Пророческие изречения, видимо, представляли собой явление экстатического говорения, так называемые глоссолалии. Женщина «… при усиленном, против обычного, сердцебиении отваживается говорить и говорит всякий вздор и всё, что попадается, пусто и дерзко, как разгорячённая пустым ветром». Евсевий Памфил читал послания Иринея по вопросу о праздновании пасхи. Они написаны были «от галльских общин, над которыми епископствовал Ириней» (Евсевий, Церковная история, V. 24. 11). Возможно, это выражение означает, что Ириней в 90-х годах второго века был епископом уже нескольких епархий, либо архиепископом.
Система взглядов Иринея Лионского сложилась в споре с гностиками и монтанистами и сыграла большую роль в становлении монархического епископата. Прежде всего, Ириней стремился утвердить канон новозаветных книг и «выяснить» предание, поскольку гностики ссылались на особое «тайное предание». Он отстаивал идею равенства всех четырёх евангелий, как основы истинного познания, начертал основные положения христианской догматики и изложил так называемое «правило веры», как краткое изложение всего христианского вероучения (Против ересей. 1, 10. 3, 4).
Ириней являлся одним из первых пропагандистов тезиса об «апостольском наследовании». Он составил самый ранний список первых римских епископов. Этот список призван был служить доказательством преемственности традиции, начиная с апостола Петра, до правившего в его время епископа Рима Виктора (189-199?). «Мы можем», говорит Ириней, «перечислить тех, которые поставлены апостолами во епископы в церквах и преемников их до нас, которые ничего не учили и не знали такого, что эти (еретики) бредят» (Против ересей. III, 3). С точки зрения Иринея, в каждой местной церкви предание сохраняется благодаря последовательной смене епископов, получивших от апостолов «харизму истины». Живое предание — жизнь Святого Духа в сакраментальном теле Христа, удостоверяемая «даром истины» епископов (причём некоторыми из них в церквях, основанных апостолами, на Западе это только Рим), считается преимущественным свидетельством. Ириней подчеркивает роль Римской церкви, как преимущественной свидетельницы апостольского предания. «Всякая церковь — то есть верующие отовсюду — по необходимости должна согласовываться с этой (Римской) церковью, по причине её превосходнейшего происхождения. Ибо в ней неизменно и на благо всем сохраняется предание, идущее от апостолов (Против ересей, 3, 3, 2). Видимо, это воззрение господствовало уже в то время в церкви. Различные еретики с целью добиться признания своего учения, обращаются к Римскому епископу. Когда восточные церкви не хотели отказаться от своего обычая празднования Пасхи, папа Виктор угрожал им отлучением и даже прервал сношения с ними (Евсевий. Церковная история. V, 22), а Ириней писал папе Виктору своё особое увещевательное послание от Галльской церкви.
Следствием учения о преемстве епископской власти от апостолов явилось то, что христианские общины должны были отказаться от права собственной властью отрешать от должности недостойного епископа; как преемник апостола, он должен стоять над общиной, быть господином своей общины.
Ириней упоминает церкви, существовавшие в Испании. Но испанские христианские общины не играли важной роли в развитии церковного вероучения и церковной организации. В становлении христианства гораздо большее место принадлежало Северной Африке. Если сиро-палестинский регион был его колыбелью, Александрия помогла ему выработать идейно-философскую оснастку, служила центром изучения катехизиса, то мировой религией оно стало во многом благодаря Африке.
Племена, населявшие Северную Африку — нумидийцы (ливийцы), мавры, берберы — ещё в глубокой древности, когда происходила миграция по берегам Средиземного моря, подпали под влияние финикийцев, которые, опередив греков, помешали широкому проникновению греческой цивилизации в эту страну. Сопротивление, которое римляне встретили на Африканском континенте, было слабым. Только Карфаген вёл упорную борьбу. После разрушения этого города в 146 году до н. э. римляне заняли Карфагенскую область и распространили свою власть на смежные с ней территории.
С середины I века до н. э. римское правительство начало осуществлять политику активной латинизации Северной Африки. Тогда там доминировал язык, принесённый финикийцами, хотя, например, у берберов доминировал свой национальный язык и своя национальная письменность. Однако финикийский не имел того влияния среди североафриканского населения, который имел греческий среди провинций, охваченных эллинской цивилизацией. Там греческий язык широко применялся в официальных сношениях с римским правительством, его чиновниками, император на монетах именовался по-гречески. Здесь же правительство в своих официальных сношениях употребляло латынь, финикийский допускался как язык культуры, частной жизни.
Таким образом, наследницей финикийского языка стала латынь. И хотя греческий в середине I века до н. э. в Северной Африке был известен больше чем латынь, которой пользовались лишь только чиновники, солдаты, италийские купцы, и, казалось, давал больше оснований для эллинизации африканской провинции, по воле римских правителей Африка оказалась включённой в ареал господства латинского языка и попала в сферу влияния латинского Запада, который со временем составил противоположность греческому Востоку.
После основания заново Карфаген превратился в крупный римский город по числу жителей и богатству почти сравнялся с Александрией. Он стал вторым после Рима городом латинского Запада. В нём шла бурная деятельность, в широком ассортименте предлагались развлечения, процветали пороки. При всём этом Карфаген вырос в самый большой центр латинской науки и литературы, отсюда африканское влияние распространилось даже на римскую литературу эпохи империи.
Африка способствовала появлению немалого числа талантливых деятелей Римской империи в области религии, культуры, политики. Отсюда вышли и здесь учились писатель и философ Апулей, христианские богословы Тертуллиан, Киприан, Арнобий, Лактанаций, Минуций Феликс, Августин Блаженный, ритор Марк Корнелий Фронтон, филолог Гай Сульпиций Аполлинарис, император и писатель Север и другие. И когда наступила эпоха христианства, именно благодаря Северной Африке оно смогло стать мировой религией.
На эллинизированном Востоке быстрое распространение христианства стало возможным благодаря александрийскому переводу Священного писания с еврейского языка на греческий, который был там в общем употреблении. Но для того, чтобы новая религия смогла совершить мировой прорыв, перейти с Востока на Запад, требовался перевод священных книг на язык, доступный его народам. Такой перевод был сделан на распространённую тогда среди западных народов вульгарную латынь, из которой формировалась романская речь. То обстоятельство, что христианские вероисповедные тексты зазвучали на общепринятом языке Римской империи, стало одним из решающих шагов превращения христианства в мировую религию.
Если в Риме ещё могли обходиться греческими переводами библейских текстов, то в Африке низкий уровень знания греческого языка делал латинский перевод Библии крайне актуальным. Кроме того, римская церковь, в то время принадлежавшая к сфере греческого влияния, была меньше заинтересована в появлении латинского перевода: христианская община Рима в первые три века нашей эры пользовалась греческим языком. Перевод предприняла латински ориентированная культурная и религиозная среда, не умевшая читать религиозную литературу на греческом языке. Именно такой средой была Африка, а также верхние области Италии.
Есть большая вероятность того, что древнелатинские тексты Библии (так называемой Италы) переводились либо редактировались при деятельном участии африканского элемента. В пользу африканского происхождения говорит сходство языка, выполненного в IV веке Иеронимом Стридонским латинского перевода Библии (Вульгаты) с вульгарной латынью, употреблявшейся в североафриканской провинции империи. По мнению А. Донини, «именно в Северной Африке началась латинизация церкви, а не в Риме…» (2). Африканцы своим лингвистическим опытом невольно содействовали росту духовного обособления латинского мира, усилению разделения латинской и греческой культуры, подготовке распада христианской церкви на восточную и западные ветви.
В Африке латынь впервые получила распространение среди простонародья. «Итала», первый перевод Библии на латынь, по стилю и лексике сильно отличался от «Вульгаты» Иеронима, далёк он и от классической латыни, но ближе к простонародной среде. Роль африканского христианства не ограничивалась участием в переводе Библии. По сути дела вся латиноязычная христианская полемическая литература, пока римская церковь оставалась греческой, появлялась в Африке. Африканская церковь дала богослужению первые гимны, культ мучеников, погребальные поминки, по образцу тризн языческого культа, обычаи особых форм пищевых запретов. Апокрифическая литература мало соответствовала новым обычаям. Поэтому был разработан так называемый «канон Муратори», составленный на латинском языке африканцев. Апокрифы были переведены тогда, когда их функция была уже исчерпана. Таким образом, гностические ереси эллинизированного Востока почти не затронули латинский Запад.
В истории африканского христианства того времени доминирует фигура Тертуллиана (3). Он родился в Карфагене между 155-165 годом в языческой семье. Получил хорошее юридическое и философское образование в Риме, выступал там как судебный оратор. Приняв христианство, около 195 года вернулся в Карфаген, стал автором примерно сорока проповеднических и полемических текстов. Между 202 и 207 годами Тертуллиан порвал с ортодоксальным христианством и перешёл к монтанизму, выступив с резкой критикой церковной практики, недостаточно последовательного соблюдения принципов аскетизма в христианских общинах, а также против нарождавшейся церковной иерархии. Умер Квинт Септимий Тертуллиан около 220 года.
Запальчивый ригорист, однажды в знак протеста против общества он вышел на улицу в эксцентричной одежде странствующего философа — «паллии», и затем посвятил этому трактат; в другой раз призвал следовать героическому примеру одного христианина-легионера из Ламбезы, который отказался увенчать голову лавровым венком во время парада и за это был умерщвлён; наконец, он предупредил, что одной ночи и нескольких скромных факелов достаточно христианам, если они того захотят, чтобы рассчитаться с окружающими их врагами (4). Во многих его сочинениях обнаруживаются отголоски оппозиционного отношения к властям. Этот характерный для Тертуллиана этический экстремизм и побудил его примкнуть к монтанизму, но с некоторыми особенностями, которые отразились в созданной им секте «тертуллианцев», просуществовавшей до 5 века, как о том свидетельствует Августин (5). Тертуллиан верил, прежде всего, тем прорицаниям монтанистов, которые носили морально-нравственный характер.
Тертуллиан — представитель антигностического направления внутри ортодоксального христианства, посвятивший большой часть своих трудов опровержению гностицизма и самого пафоса рационального знания. Основателем этого направления западной христианской мысли можно считать Иринея Лионского. Но Тертуллиан был не просто апологетом-агностиком. Крупнейший знаток патристики Адольф Гарнак полагал, что Тертуллиан делит с Иринеем славу пионеров христианского богословия (6). Особенно велики его заслуги в создании латинской богословской терминологии. В этом смысле значение Тертуллиана универсально. В этом смысле значение Тертуллиана универсально. В лице Тертуллиана латинский Запад получил своего теоретика раньше, чем Восток, где такое же положение занял позже Ориген. В теологической сфере Тертуллиан был первым, кто применил термин «троица» вместо «триада» (как говорил Феофил Антиохийский). Тертуллиану казалось, что последнее означает «трое разных», а троица — это «совокупность трёх». Используя язык римской юриспруденции, этот богослов способствовал приданию христианскому богословию такой формы, в которой оно смогло приспособиться к греко-римской жизни и утвердиться в Никейском символе веры. Своё понимание тринитарного монотеизма он разъяснил так. Троичность Бога раскрывается лишь в процессе самообнаружения, когда трансцендентное вовлекается в историю. Только в движении от божественного к человеческому, то есть в процессе откровения, выстраивается вся реальность троицы. Однако она имеет единую сущность или субстанцию, поэтому во всех трёх лицах присутствует одна и та же божественная сила бытия. Три лица, по замыслу Тертуллиана, должны означать не то, что в Боге наличны три персоны и три воли, а то, что у единого Бога есть три личины, три маски, к которым он прибегает в ходе своего самопроявления (Против Праксеаса или о святой троице, 18).
Формулу о наличии в Христе двух природ, ставшую для западного христианства основополагающей, также выдвинул Тертуллиан. Он сказал, что Христос соединил в одном лице вечного Бога и смертного человека Иисуса, представляющих две независимые друг от друга природы, не смешанные и не раздельные. Эта формулировка, со всей её немыслимостью, легла в основу того парадоксализма, который церковь и считает свидетельством реальности воплощения Христа. Сам же богослов выразил несоизмеримость откровения с возможностями человеческого понимания следующим образом: «Сын божий распят, мы не стыдимся, хотя это постыдно. Умер сын Божий: это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения воскрес: это несомненно, ибо невозможно» (О плоти Христа, 5).
Юридическое мышление Тертуллиана, выражавшееся в особом почитании закона наиболее прочно прижилось среди католиков. Его суждения о том, что здоровая дисциплина должна составить содержание христианской жизни, что руководство законом ведёт человека к вечности, стало возвращением к характеру религиозного отношения в иудаизме, который видел в законе форму связи с божеством. Утвердилось мнение, что следование культовым предписаниям есть исполнение божественной воли, за которое непременно полагается вознаграждение. Это было уклонением от учения апостола Павла об оправдании через веру.
Сначала Тертуллиан выступал как защитник ортодоксального течения в христианстве, утверждая непогрешимость церковного авторитета. В «Апологетике» (домонтанистском сочинении) он рьяно доказывал, что только представители клира обладают экзорцистскими способностями (7). Его сочинения домонтанистского периода являются источниками сведений о состоянии ортодоксальной иерархии. Так становится ясным, что на рубеже II-III веков в ортодоксальной церкви сложился институт катехумената или оглашения, чего не было ни в первоапостольской церкви, ни у еретиков. «Неизвестно, кто у них (еретиков) оглашённый, кто верный». «Оглашённые считаются у них совершенными, ещё до того, как восприняли учение». «Они и мирян прямо возводят в священнические степени». По этим полным негодования заявлениям можно предположить, что в Карфагенской церкви уже сложились очень чёткие разграничения между мирянами и клиром.
Как монтанист, он откровенно заявлял, что различия «между званием и простым народом» установила сама церковь. «Разве и мы, миряне, не священники? Ты носишь в себе право священничества. На случай необходимости тебе следует подчиняться и дисциплине священничества» (О целомудрии, 33). Тертуллиан предписывал суровые посты, строгую нравственность, осуждал вторичное вступление в брак, отвергал всякое участие в зрелищах, не допускал прощения серьёзных проступков, верил в видения и разделял пророческие ожидания тысячелетнего царства. Чувству Тертуллиана претило заключение чрезвычайных божественных даров и полномочий в круг должностных прав ординарной церковной должности: апостолы и пророки, рассуждал он, имели эти чрезвычайные дары и полномочия, но епископы — могут ли они совершать те знамения, по которым их можно было бы признать за апостолов. И когда карфагенский епископ Агриппин объявил о своем намерении отпустить грехи виновным в телесных грехах и вновь принять их в лоно церкви, Тертуллиан ответил ему трактатом «О целомудрии», где впервые использовал терминологию, которая позднее войдёт в употребление в церкви: с горьким сарказмом он говорит, что карфагенский прелат принимает позу «епископа из епископов», « верховного понтифика», подобного высочайшим религиозным правителям язычников, заслуживая иронического прозвания «блаженнейшего отца», или папы. Этот титул утвердиться надолго за карфагенским епископом, а затем будет присвоен римским. Тертуллиан упоминает семь смертных грехов: убийство, идолопоклонство, обман, богохульство, вероотступничество, прелюбодеяние и разврат. Грехи, совершённые человеком до крещения, могут быть отпущены ему церковью, после крещения же прощаются лишь лёгкие грехи. Смертных грехов не могут отпустить даже святые мученики.
Идеалом Тертуллиана-монтаниста была раннехристианская харизматическая община, и он выражал взгляды рядовых христиан, выступавших против усиления власти епископа в церкви (8).
Процесс становления епископальной церковной организации в христианстве происходил не одновременно в разных местах. Источники не позволяют утверждать, что к началу III века в христианстве повсеместно утвердилась церковная организация, основанная на монархической власти епископата. Именно III век был здесь решающим, именно в это время в христианстве происходил процесс централизации власти в церкви.
Наиболее чётко данный процесс прослеживается в сочинениях карфагенского епископа Киприана (около 201-258 гг.). Не случайно эта фигура пользуется большим авторитетом у православных, католических и англиканских богословов. Православный теолог Н. И. Барсов отмечал, что именно от Киприана ведёт «ведёт свой век та организация церковной жизни, которая считается нормальной в церкви православной» (9). Киприан получил у богословов титул «отца иерархии», «выдающегося администратора».
В понимании Киприана церковь предстаёт как католическая (Посл., 64, 3). Она едина, нераздельна, включает в себя все церкви на местах. По его словам, церковь состоит из епископа, клира и всех верующих (Посл., 33. 1). Он выделяет епископа даже среди других клириков. Единство церкви заключается, по утверждению Киприана, в единстве её епископов (Посл., 66,8). Понятия «церковь» и «епископ» для него нераздельны: «Епископ — в церкви, и церковь в епископе» (Посл., 66, 8). Он требует полного повиновения членов церкви епископу: «И кто не с епископом, тот не в церкви». Функции епископа в церкви широки — он управляет всеми её делами (Посл., 33. 1). В компетенции епископа находится возведение в должности других представителей клира (Посл., 38, 1), он — высшая инстанция в прощении «падших» (Посл., 17, 25; 33, 1), он — главная фигура при отправлении культовых действий (De lapsis, 25). Епископ распоряжается материальными средствами церкви (Посл., 7, 13). Для Киприана само собой разумеющимся является авторитет епископа в вопросах вероучения. Он утверждает, что расколы и ереси происходят от неповиновения епископу (Посл., 64. 5).
Киприан разрабатывал теологическое обоснование роли епископа в церкви (10). Епископ для него — «наместник Христа», подчиняется непосредственно Богу, его значение не ниже апостольского. В ряде своих посланий Киприан заявляет, что епископ поставлен самим Богом (Посл., 25, 8). Обоснование особого положения епископата в христианской церкви разрабатывалось параллельно с другим теологическим учением — о монопольном праве клира распоряжаться «благодатью». Тот же Киприан провозглашал: «Вне церкви нет спасения» (Посл., 83, 10).
Из переписки Киприана вытекает, что должность епископа тогда была выборной. Епископ избирался клиром (епископами соседних городов и провинций и местным духовенством), к тому же требовалось одобрение этого выбора присутствовавшими при церемонии мирянами (Посл., 44, 3). Описывая данную процедуру, Киприан чаще всего на первое место ставит результаты выборов епископами и другим клиром, а затем говорит о «голосе народа». Очевидно, миряне не обладали решающим голосом при выборах. Но даже подобного рода процедура избрания епископов довольно скоро отмерла. На Западе в V веке она уже не существовала. В Византии же, по замечанию Г. Л. Курбатова, долгое время сохранялся взгляд на церковь как на своего рода полисный институт, что нашло своё выражение в большей степени влияния паствы на выборы священников и епископов (11)_.
Из других должностей клира Киприан часто упоминает пресвитеров и дьяконов. А. Б. Ранович, проанализировав 43 послания Киприана, подсчитал, что в Карфагене было тогда восемь пресвитеров (12). Помимо этого, Киприан упоминает и низшие должности: иподьяконов, чтецов, экзорцистов, аколитов (Посл., 8, 1; 23, 25, 1). Кроме своих чисто подсобных функций в отправлении культовых действий иподьяконы, чтецы, исповедники, аколиты выполняли обязанности почтальонов, через них происходила пересылка денежных средств. Особое положение занимали «исповедники« (христиане, оставшиеся в живых после испытанных репрессий). Они имели право ходатайствовать перед епископом о прощении «падших» (Посл., 26; 27). Упоминает Киприан также вдов и дев (Посл., 7, 1), причём к числу дев он относит лишь тех, кто дал обет целомудрия. Никаких сведений об их статусе в церковной организации Киприан не даёт.
Три верхние ступени клира (епископ, пресвитер, дьякон) были строго отделены от низших должностей и мирян обрядом рукоположения, что символизировало их особую роль в церкви. Эволюционировали они лишь в сторону появления более высоких должностей, что было связано с оформлением территориальной епархиальной системы в церкви, с ростом значения отдельных епископов. Так, в надписях IV века встречаются уже слова «архидьякон», « архипресвитер» (13).
Титул «папа» в применении к епископу Карфагена (вовсе не Рима) упоминается в переписке Киприана. Причём так называли Киприана римские клирики. В Риме же титул «папа» стал применяться к местному епископу не ранее второй половины IV века (14).
Миряне также не были однородной массой. В сочинениях Киприана имеются упоминания о катехуменах или оглашённых (Посл., 8, 3). Катехуменат был подготовительным этапом к обряду крещения, через него обязательно должны были проходить еретик.(15). Расцвет этого института приходится на IV-V века, когда происходила усиленная христианизация населения в опоре на императорскую власть. Затем, в условиях, когда христианство стало государственной религией и в практику вошло крещение младенцев, потребность в катехуменате отпала.
Представление Киприана о католическом характере церкви отражало и рост связей между христианами различных частей империи. Адресаты посланий Киприана находились в Риме, североафриканских провинциях, Испании, Галлии, Кесарии. Кроме того, складывалось новое территориальное устройство церкви. Прежнее устройство с его автономией отдельных общин и спорадическими контактами между ними уходило в прошлое. Хотя в III веке ещё не было титула митрополита, данные источников позволяют утверждать о начале формирования в Северной Африке митропольной системы. Так, Киприан в одном из своих посланий (48, 3) пишет о том, что «наша провинция» простирается широко и включает в себя Нумидию и Мавританию, то есть церковная юрисдикция карфагенского епископа распространялась помимо проконсульской Африки, ещё на две североафриканские провинции. Он — церковный глава в этой митрополии, о чём свидетельствуют его действия. Так, узнав об избрании епископом Рима Корнелия, Киприан обращается ко всем епископам проконсульской Африки, Нумидии и Мавритании с целью совместной поддержки Корнелия (Посл., 48, 4). Он употребляет особый термин для обозначения североафриканских епископов — «соепископы». Судя по переписке Киприана с его римским коллегой Стефаном (Посл., 93, 2), епископу Рима подчинялись епископы Галлии.
Таким образом, уже в III веке складывались межпровинциальные территориальные церковные единицы, во главе которых стояли епископы наиболее значительных городов Римской империи.
В начале IV века на вселенском Никейском соборе (6-й канон) и поместном Анкирском (18-й канон) соборах о епархиально-митропольной системе говорится как о чём-то давно существующем. Посленикейский Антиохийский собор уже детально разрабатывает нормы, регулирующие отношения между главами епархий и митрополий.
Центральным идеологическим конфликтом IV века стали споры о концепции троицы — определяющем догмате христианского вероучения, которые наложили отпечаток на последующее развитие средневековой теологии и философии. Пресвитер александрийской церкви Арий (256-336 гг.), обнародовал доктрину, возбуждавшую сомнения относительно рациональности догмата троичности Бога. Он утверждал, что не все лица троицы равны, ибо Бог-Отец предшествовал Сыну, которого таким образом, следует считать не единосущным первому лицу троицы, а рождённым, и, следовательно, только подобосущным. Арий не был первым из тех, кто усомнился в догмате троичности и как-то хотел его рационализировать. Во втором веке это пытался сделать Праксей, считавший, что Бог-Отец разделяет страдания Сына, несёт вместе с ним крёстную муку.
В теологически споры вмешался император Константин, созвавший в 325 году собор в Никее, который достаточно решительно, хотя и неокончательно, осудил арианство. Из более чем трёхсот участников собора только семь представляли западные епископаты. Это объясняется тем, что борьба с арианством в то время ещё не была актуальна для Запада. Этот вопрос встанет перед западной церковью во время варварских вторжений конца V века и образования на территории империи варварских королевств. В IV веке она более озабочена нарастанием донатизма в Северной Африке, который сливался с движениями циркумцеллионов и агоностов, давшими в религиозной форме выход социальному протесту масс. Донатисты, выступавшие против союза церкви с государством и ратовавшие за евангельскую чистоту духовенства, представляли большую опасность для централизаторских устремлений церкви. Движение возникло в христианских общинах Северной Африки в начале IV века в период гонений Диоклитиана, когда руководство церкви начало переориентацию на союз с государством, терпимо относилось к отступникам от веры во время гонений. В противовес этому донатисты возражали раннехристианский культ мучеников, требовали чистоты церкви, святости всех её членов, перекрещивания отступников. Донатисты сформировали свою иерархию, вторым епископом у них был Донат, отсюда и название движения. Около 345 года донатисты объединились с циркумцеллионами и агоностиками, и движение приобрело яркую социальную окраску — его сторонники грабили и убивали богатых, духовенство, освобождали рабов. Императорская власть долгое время вела борьбу с донатистами, которые, однако, не шли на компромиссы. Главным идейным оппонентом донатистов стал Аврелий Августин, доказывавший спасающую силу церкви вне зависимости от святости и даже личной веры и нравственных качеств её членов, в том числе духовенства (16). Отголоски донатизма, однако, сохранились до VII века. О них упоминал Исидор Севильский (История готов. 8, 5:51).
После осуждения на Никейском соборе арианские епископы и священники были высланы в дунайские провинции, где в это время происходило активное передвижение варварских племён. Христианским наставником готов стал арианский епископ Ульфила, составивший, опираясь на греческую письменность, алфавит готского языка. Ульфила перевёл на язык готов Библию, опустив, однако, Книги Царств: он опасался дурного воздействия описания ратных подвигов библейских персонажей на воинственных готов. До нас дошли лишь фрагменты перевода Ульфилы. Результатом миссионерской деятельности ссыльных ариан стало то, что многие варварские племена приняли христианство в еретическом варианте.
Религиозные конфликты IV века были связаны и с организационными вопросами. В связи с укреплением иерархической структуры церкви и выработкой канонического права неоднократно вставала проблема соотношения римской и константинопольской кафедр. Хотя на нескольких соборах формально подтверждалось первенство Рима, по существу восточная и западная церковь всё больше тяготели к самостоятельности. Впервые западный епископат отделился от восточного, признав главенство Рима, на соборе в Сердике в 353 году. Константинопольский собор (381 год) предоставил константинопольскому патриарху вслед за римским преимущества перед другими епископами.
Религиозная борьба V века велась вокруг споров о природе Христа. Основатель монофизитства Константинопольский архимандрит Евтихий учил, что Христу присуща одна природа — божественная, а не две — божественная и человеческая, как утверждали представители ортодоксальной ортодоксии. Западная церковь держалась несколько в стороне от христологических споров, пыталась как-то примирить борющиеся стороны и вместе с тем использовать разбушевавшиеся страсти для укрепления авторитета Рима в вопросах веры. В 448 году римский епископ Лев 1 опубликовал трактат, в котором выразил ортодоксальный взгляд на природу Христа, подчеркнув, что в нём свойства каждого естества и субстанций сохранялись полностью и объединились, чтобы создать одно лицо.
Папа Лев I получил 12 мая приглашение на собор в Эфесе. В это время гунны под предводительством Аттилы стояли у стен Рима, грозя уничтожить город, и папа остался в Риме, отправив на собор легатов с письмами. Собор в Эфесе, который из-за скандального характера его заседаний получил название «разбойничьего», не только не пожелал посчитаться с мнением римского епископа, но даже не потрудился ознакомиться с его посланием. Евтихий был оправдан собором. Однако его торжество было недолгим. Через два года в Халкидоне положения Льва I были подтверждены. Христос был признан единственно рождённым, единым в двухестествах «без смешения, без изменения, без разделения, без разобщения». Однако наряду с богословской победой Лев 1 потерпел крупнейшее организационное поражение. Собор в Халкидоне по существу подтвердил обособление церквей: константинопольская кафедра не только признавалась верховной по отношению ко всем восточным, но и равной кафедре в Риме. Стало очевидным, что раскол между восточной и западной церквями углубляется всё больше. От Халкидона путь практически однозначно вёл к схизме и великому разделению церквей.
Значение христологических споров IV-V столетий не сводится исключительно к богословскому содержанию. Это с большой очевидностью проявилось в оппозиции Пелагия, британского монаха, появившегося в конце IV века в Риме, где он основал свою школу. Пелагианство возникло в значительной мере под влиянием античного мировоззрения. Пелагий быстро стал популярным среди образованных аристократов, у которых христианство уживалось с уважением к классическим традициям. Пафос проповедей Пелагия заключался в том, что «всё хорошее и всё злое, за что мы достойны или порицания, совершается нами, а не рождается с нами. Мы рождаемся не в полном нашем развитии, но со способностью к добру или злу; при рождении в нас нет ни добродетели, ни греха, и до начала деятельности нашей личной воли в человеке нет ничего, кроме того, что вложил в него Бог…» Пелагий отстаивал свободу воли и значимость человеческого выбора: над людьми не тяготеет бремя первородного греха, первородный грех не до конца извратил положительные качества человека, следовательно, человек сам может избрать свой жизненный путь. Пелагианство, таким образом, преуменьшает значение благодати и личной веры для спасения.
Борьба с пелагианством продолжалась более тридцати лет. Особую роль сыграл в этой борьбе Августин Аврелий, который понял, что доктрина британца ослабляла узы человека с церковью. История борьбы Августина против пелагианской ереси показательна ещё в одном аспекте. Августин, как и другие деятели в церкви этой эпохи, никогда не был только теологом, теоретиком. Он был ещё и активно действующим политиком, умевшим использовать влияние теологии на политику и общество в целом. Своей бурной критикой учения Пелагия он подготовил удар, который нанесло государство этой ереси. В 416 году собор африканских епископов в Карфагене осудил Пелагия и заставил западного императора Гонория отлучить его от своего двора в Равенне. В 431 году Эфесский собор санкционировал анафему Пелагию. Спор о свободе воли и благодати был решён в пользу последней, ибо в последнем случае спасающая роль церкви утратила бы своё значение.
Ещё в IV веке церковь на Западе латинизируется литургия, принимая формы, отличные от восточных; появляется латинская богослужебная литература, происходит консолидация клира, укрепляется власть римского епископа, определявшаяся и престижем великого города и традицией, считавшей римскую кафедру апостольским престолом.
Римская церковь развивалась в обстановке экономического упадка, крайней политической нестабильности, социальной разобщённости общества, под угрозой варварских нашествий, которые с конца IV века превратились в устрашающую реальность. При калейдоскопической смене императоров, бесконечной борьбе в среде правящей аристократии, церковь, выраставшая в централизованную, жёстко структуированную иерархическую организацию, становилась по существу единственно реальной не только идеологической, но и политической силой, пытавшейся сдерживать центробежные тенденции, разрушавшие римское общество. Не случайно вопросы практической экономии, организации монастырских и епископальных хозяйств, устройства городской жизни и муниципального управления, решения проблем войны и мира волновали западных епископов и священников ничуть не меньше, чем борьба с ересями и моральные наставления пастве. Западное христианство в целом меньше, чем восточное, тяготело к теологическому теоретизированию.
***
Зародившись в сиро-палестинском регионе, христианство раньше и более всего распространилось в восточных провинциях Римской империи. Уже оттуда оно проникло в Рим и западные провинции, однако до начала IV века в Северной Италии, Испании, Британии, Германии и Дунайских областях значимой роли не играло.
Языковые препятствия были одними из главных для продвижения христианства на Запад. Христианство распространялось прежде всего на эллинизированном Востоке. Первые приверженцы христианства на Западе появлялись либо в иудейской диаспоре, либо среди восточных переселенцев, говорящих по-гречески. Так, в Риме появились «иудеи, волнуемые Хрестом» (17), в Галлии первые общины возникли в греческих торговых колониях, в Северной Африке древнейший христианский памятник найден на еврейском кладбище, первые карфагенские мученики носили греческие имена и говорили по-гречески. Только перевод библейских текстов на вульгарную латынь дал мощный толчок для распространения христианства в романизированной среде западных провинций.
Многочисленные апокрифы, имевшие широкое хождение на Востоке, появились на Западе, когда уже утратили своё значение. Поэтому западной церкви удалось быстро достигнуть сравнительного духовного единства в своих рядах. Её почти не затронули гностические ереси, арианство, монофизитство, нашедшие благоприятную почву в эллинизированной среде. Запад вообще не знал такого обилия течений в христианстве, которое было характерно для Востока ещё и потому, что латинская культура не питала в такой степени как греческая склонности к метафизическому теоретизированию и утончённым философским спекуляциям. Западная, латинская половина церкви лишь поневоле вовлекалась Востоком в эти спекуляции. Ереси на Западе возникали вокруг вопросов морально-практических. Кроме того, с четвёртого века экономический упадок, варварские нашествия, политическая нестабильность сделали церковь на Западе единственной политической силой способной хоть как-то сдерживать распад римского общества. А на Востоке, в связи с близостью императора, его могуществом, богословские споры связывались с борьбой за епископские кафедры, превратившиеся теперь в государственные посты. Эти споры велись на Вселенских соборах, организованных императорской властью. В западной части империи, благодаря централизующему авторитету римской кафедры, нужды во вселенских соборах не чувствовалось, и они неохотно посещались западными представителями. Так укреплялись расхождения между Западом и Востоком. Почти до конца IV века Римская империя оставалась номинально единым политическим образованием. Лишь в 395 году после смерти императора Феодосия I, её восточная и западная части окончательно разделились. IV век был последним веком относительной духовной, культурной и политической общности Запада и Востока.
Список литературы
1. Поснов М. Э. История христианской церкви. Ч.1. - С.96.
2. Донини А. - С.166
3. Тертуллиан К. С. Избранные сочинения. М., 1994. - С.40.
4. Донини А. - С.166.
5. ПосновМ. Э. - С.179.
6. Harnack A. Lehrbuch der Dogmengeschichte. Freiburg, 1988. - S.12.
7. ТертуллианК. С. - С.117.
8. Долгова И. Ю. / / Из истории античной культуры. - С. III, 115. 118-119.
9. Барсов Н. И. Лекции по патристике. СПб., 1887. - С.260.
10. Долгова И. Ю. / / Из истории античной культуры. - С.117.
11. Курбатов Г. Л. История Византии. М., 1984. - С.44.
12. Ранович А. Б. Античные критики христианства. М., 1935. - С.15.
13. Федосик В. А. Государство и церковь. - С.23.
14. Там же.
15. Тертуллиан К. С. О крещении., 5.
16. Белоликов В. Литературная деятельность блаженного Августина против раскола донатистов. - С. 161.
17. Светоний Г. Т. Клавдий. 25, 11.
|
