|  Московский ордена Ленина, ордена Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени Государственный Технический Университет имени Н.Э.Баумана
 Радиотехнический Факультет
Кафедра Культурологии
Реферат по курсу «Культурология» на тему: «Религия и наука в контексте культуры»
Выполнил студент группы КИУ4-31
ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ
Проверил к.с.н. Консузян Л.В
Москва 2000 г.
Категория культуры — одна из самых широких среди понятий гуманитарного знания. Под культурой понимают созданный и освоенный человеком мир «второй природы», в отличие от естественной природы, которая существует сама по себе. Культура включает творческую деятельность по созиданию «второй природы», приемы и продукты (ценности) этой деятельности, способы их сохранения и использования.
Обычно культуру подразделяют на материальную и духовную, а вместе с тем и сами культурные ценности делят на материальные и идеальные (духовные). Культура характеризует меру человеческого в человеке, т. е. уровень развития человека, степень реализации его способностей, опыта, знаний, умений и талантов, диапазон усвоения ценностей культуры.
Под «культурной кровлей» равно пребывают школа и фабрика, телестудия и театр, астрономическая обсерватория и киоск с гороскопами, клуб и архив, дискотека и казино, галерея и музей, кино и библиотека, лаборатория и бар. И конечно, храм. Нельзя согласиться с нигилистической позицией многих воинствующих атеистов, выносивших религию за пределы культуры. Религия «телесно» и духовно входит в мир человеческой культуры. Своими установлениями, предписаниями и запретами она проникает едва ли не во все сферы нашего бытия — в язык и мышление, в питание и интимные отношения, в традиции и обряды, в рутину и творчество, в профанное и священное.
С разной степенью интенсивности религия окрашивает все содержательные элементы духовной жизни общества - обычаи, нормы, ценности, смыслы и знания. Чрезвычайно древний компонент культуры, религия в то же время наиболее удалена от переменчиво-земного и особенно тяготеет к традиционному и вечному. В ней наиболее выражено устойчивое, инерционное начало культуры. Едва ли не каждому очевидно, что религия составляет одно из важнейших звеньев культуры, один из ее конструктивных устоев, фиксируемых историками едва ли не с появления «гомо сапиенс» («человека разумного»).
На этом основании многие современные богословы вслед за выдающимся этнографом Дж. Фрезером утверждают: «Вся культура - из храма, из культа». Но предупреждая от такой категоричности, еще столетие тому назад один из основоположников религиоведения К. Тиле писал: «Едва ли верно рассматривать религию в качестве творческой первопричины всей культуры, как бы материнской почвы, из которой вырастает все прочее достояние человечества. Однако она в состоянии дать всему высшее освящение». И на самом деле понятия «культ» (от лат. cultus — почитание, уход) и «культура» (возделывание, воспитание, образование) уже в этимологии констатируют свое различие: почитание не то же самое, что возделывание.
В первую очередь, культура — порождение светских и рационально-практических потребностей развития общества, реализации природного и сущностного потенциала разума, чувств и ЗДособностей человека. Общечеловеческие ценности культуры. Прежде всего являются достоянием длительной социализации «гомо сапиенс», постепенного преодоления отчуждения между группами и этносами, накопления нашими предками производственного и семейно-бытового опыта, познавательной, нравственной и художественной практики мироосвоения. Культура обеспечивает преемственную связь поколений, как бы из рук в руки, от стариков внукам передавая знания, навыки, способы деятельности, традиции и обычаи. Она аккумулирует достижения прогресса и создает условия для реализации заложенных природой в человеке задатков, способностей и талантов, обогащающих и возвышающих личность.
И все же культура не выводится из одного только производственного, семейно-бытового опыта и иных названных видов практики. Отмеченные в культуре проявления иррациональности, эмоций, интуиции, веры, суеверий и иллюзий — это тоже своеобразное достояние и измерение духовного опыта, непосредственно-чувственное освоение как «первой», так и «второй» природы, как объективных реалий, так и реалий духовности. Иными словами, того духовного опыта, который внутренне, своими иррациональными проявлениями сопряжен с религией.
Менее всего религия отражает логическую рассудочность. Более всего она орудие своеобразного, эмоционально-интуитивного и конкретно-образного мироосвоения. Религия — особый, операциональный способ ориентации в том еще непознанном, странном, таинственном, трудно вербализуемом (воплощаемом в слове, понятии), с чем постоянно сталкивается человек в окружающем мире и в самом себе и что в то же время не может непосредственно осязать, измерить, описать и постигнуть. Религия выражает стремление непосредственно и осязаемо прикоснуться к «зазеркальному», запредельному, тайному, вечному, изначальному. И в этом смысле — верованием и культом, — она составляет своеобразную, непосредственную философию обыденного сознания, неформализованную и нелогизированную.
Культура и религия — не случайные и внешние соседи. Внутренне они слитны с самого начала истории человечества. На раннем этапе культуры формирующееся сознание человека было мифологическим по своему содержанию и форме. Историки культуры свидетельствуют, что у ее истоков для наших предков были почти неотличимы факт и вымысел, наблюдение и иллюзия, реалия и воображение, действительность и легенда, практическое действие и магический ритуал, очевидность и миф. Такова мифология — мироощущение детства человечества. Массу своих архетипов (не столько в знаниях, сколько в верованиях) культура вынесла именно из мифологии. Один из таких архетипов — вера в чудесное.
«Религия, — пишет один из основателей современной (математической) логики А. Уайтхед, — является видением того, что находится по ту сторону, вне и внутри мимолетного потока непосредственно данных вещей; того, что обладает реальностью и все же ожидает реализации; того, что придает значение всему преходящему, само же ускользает от понимания; того, что представляется окончательным благом и в то же время находится вне пределов достигаемости; того, что служит высшим идеалом и является предметом безнадежных исканий».
Общество меняется несравненно быстрее, нежели религия. Благодаря своей проницаемости едва ли не во все сферы жизни, особой традиционности и инерционности, она выступает консервативным, сохраняющим началом общественной жизни и культуры. В ней немало реликтов, и все же в сфере культуры религию символизирует не архив - хранилище древностей, но именно действующий, питаемый реалиями прошлого и современности храм.
В религии органически сплетено сакральное (сверхъестественное) и священное (особенно чтимое). На ранних этапах развития человечества власть религии особенно выходила за ее непосредственные границы. Вплоть до позднего Средневековья Церковь охватывала едва ли не все культурные сферы. Она была одновременно школой и университетом, клубом и библиотекой, лекторием и филармонией. Эти учреждения культуры вызваны к жизни практическими нуждами общества, но их истоки находятся в лоне Церкви и во многом именно ею вскормлены.
Пожалуй, сильнее всего религия влияла на становление и развитие национального самосознания, на культуру этноса. Повсеместно быт и традиции формирующегося этноса, его язык и предания, даже сам строй национального мышления, окрашены верованиями предков. Их очаги, жилища, могилы составляли единое целое с жертвенниками. Первоисточник этнического самосознания — не только кровное родство, совместный труд и общежитие, но и общие ритуалы на святилищах.
В язычестве особенно глубоки корни сознания и подсознания этноса. Их питало единство представлений и обрядов тотемизма, культа предков, героев и вождей племени. Глубинные языческие корни этносов во многом определили облик позднее складывавшихся локальных религий и цивилизаций, неповторимое и консервативное своеобразие национальных культур.
Понятие цивилизация часто (и не вполне точно) используется как синоним культуры, а иногда — для обозначения послеварварского периода истории. В последнее время чаще всего под цивилизацией подразумевают уровень культурного развития и своеобразие определенных исторических типов локальных культур (античная цивилизация и др.) или же глобальных культур (западная цивилизация, восточная цивилизация)
Религиозное (в том числе языческое) наследие этносов стало одним из компонентов глобальных цивилизаций Запада и Востока. Правда, развитая цивилизация Запада, прошедшая школу Реформации и рационализма, в значительно меньшей мере окрашена религиозным (не только христианским, но и языческим) началом. В культуре же Востока религиозное и светское и поныне настолько тесно взаимосвязано, что почти неотличимо. Что же до России (Евразии по своим истокам и географическому положению), то ее культура, пожалуй, богаче большинства западных государств проявлениями язычества.
Более или менее, но аромат язычества пронизывал и пронизывает фольклор, обычаи, историческую память каждой нации. А для многих из них он даже определял восприятие последующего культа мировых религий. Как правило, этот культ поначалу воспринимался как «чужая вера», и проходили столетия (как то было с крещением Руси), прежде чем он заменял этносу язычество. Заменял не вполне: следы язычества в той или иной мере присущи каждому национальному варианту буддизма, христианства и ислама.
Цивилизующее воздействие мировых религий было огромным. Они снижали барьер отчуждения этносов, нарушали скорлупу замкнутости, способствовали более быстрому формированию наций. Но главное — стремительно, своеобразной «расширяющейся Вселенной» втягивали этносы в русло общечеловеческой, наднациональной и надконфессиональной культуры. В мировых религиях особенно явственно запечатлено нечто общезначимое для разных этносов. Они становились дополнительным пространством общения между ними, пространством обмена опытом и ценностями.
Уже у истоков становления этноса религия сакрализовала (наделяла святостью) его судьбу и «избранность», окрашивала еще не вполне осознаваемую «национальную идею». Обычно Церковь являлась действенным фактором становления и укрепления национальной государственности. Аура религии — одна из составляющих национальной психологии. По мнению М. Вебера, пуритане, поселившиеся в Америке из Англии в начале XVII в., определили формирование американского национального характера. Уйгуры, по данным этнографов, стали осознавать себя единым этносом лишь к XVIII в., с переходом от языческого многобожия к исламу. Подобные примеры нетрудно продолжить.
По всей видимости, религиозное начало — наиболее стойкое ядро национальной культуры в трагические периоды истории этноса (такие, например, как османское иго в Болгарии, разделы Польши). «Вера отцов» в особенности консолидирует нацию в испытаниях диаспоры (рассеяния, вынужденного проживания этноса вне родины).
Пробуждение национального самосознания обычно связано с оживлением интереса к отечественной религии. Именно это в последние годы происходит в России. На наш взгляд, не столько проповеди и шоу заезжих миссионеров, сколько обращение к истокам и реалиям отечественной культуры (в том числе к ценностям исконной религии) могут стать одной из опор духовного возрождения страны.
Говоря о позитивности церковного влияния на развитие этноса, нельзя не отметить и те консервативные моменты, которые присущи его воздействию на культуру, как таковую. Учтем также, что религиозный фактор национальной культуры нередко становится «картой» политических игр и межнациональных столкновений. Религия равным образом может быть использована и для разжигания фанатичного национализма, и для умиротворения всех противоречий. Это зависит не непосредственно от самой религии, а от тех, кто использует ее «карту» в политике.
Сплетённость религиозного и национального в культуре этноса — явление общечеловеческое. Его надо воспринимать как объективную данность. Но вместе с тем неправомерно сводить национальные особенности культуры лишь к религиозному началу, отождествлять духовное возрождение нации со всеобщим воцерковле-нием. Культура каждого этноса обязательно включает и светские начала. Чем выше его религиозность — тем сильнее начала религиозные, чем влиятельней секуляризационные процессы — тем сильнее начала светскости и свободомыслия в культуре народа.
Церковь оставляет вехи в материальной культуре народа монастырским производством, храмовым строительством, изготовлением культового убранства и облачения, печатанием книг, наследием иконописи, фресок. Но в еще большей мере она оставляет след в духовности народа, т. е. в его самосознании, идеалах, моральных и художественных достояниях. О Церкви как о вместилище ранних учреждений культуры уже сказано выше. Здесь же отметим непосредственное и глубокое воздействие Церкви на сознание народа вероучением и ритуалом, музыкой богослужений и проповедью, исповедью и другими средствами психологического и нравственного влияния на паству.
Пожалуй, никто из исследователей не отрицал сильнейшего воздействия религии на культуру. Делая акцент на негативные аспекты такого влияния, Ф. Энгельс, тем не менее, назвал христианство «революционнейшим элементом в духовной истории человечества». Особое воздействие христианство оказало на западную цивилизацию. Ее часто так и именуют «христианской цивилизацией», хотя не все в ней, разумеется, определено этой религией. Именно здесь родилась наука и философия как теория, а рационализм стал характернейшей для Запада культурной традицией. Именно тут (особенно благодаря христианству!) человек впервые осознает себя как личность. Здесь осуществлялись грандиозные социальные революции, складывались новые формы общежития, стремительно развивалась техника, формировались институты демократии и распространялись по планете.
Правда, отсюда же устремились к странам Востока волны крестоносцев, колонизаторов и миссионеров, а в наше время — потоки «массовой культуры». Не следует возносить христианскую цивилизацию и культуру и принижать цивилизации и культуры буддизма и ислама. Наш читатель по последующему содержанию этого раздела книги сможет сопоставить их и убедиться, что каждая их них вносит свой неповторимый вклад в мировую культуру.
Прогресс культуры невозможен без смены привычной для многих парадигмы: противостояния и потрясения — двигатели прогресса. Согласие, сотрудничество, терпимость к различным позициям мировоззрения (толерантность) — вот, без чего нельзя спасти культуру человечества, обеспечить ее будущее. То, что объединяет верующих и неверующих, неизмеримо важнее того, что разделяет их мировоззрение. Общность истории, национальной судьбы, заботы о выходе из кризиса нашего государства и преодолении глобальных опасностей — что может быть более значимо для всех людей, независимо от их отношения к религии и свободомыслию?! Эта общность проясняется в терпеливом диалоге. Только диалог ведет к взаимопониманию, смене устаревших парадигм, побуждает к сотрудничеству во имя спасения культуры и будущего человечества.
История взаимоотношений религии и науки непроста и насыщена столкновениями. Это стало основанием для пропагандистской формулы «Религия — враг науки». Хотя и в меньшей мере, но столкновения с наукой имеют место также в политике, искусстве, нравственности, да и в других сферах культуры. В антирелигиозной литературе науку сравнивали со светом, а религию — с тьмой и невежеством. Каждому советскому школьнику и студенту был известен тезис об их антагонистичности, который вошел в обыденное сознание как один из наиболее распространенных стереотипов господствовавшей идеологии.
Переосмысливая духовное наследие недавнего прошлого, обратимся к этому стереотипу. Вспомним, что главным признаком религии является вера в сверхъестественное, в чудо и поклонение ему. Последователи религии недаром именуются верующими. Религия провозглашает непознаваемость Бога и ряда догм, таких, например, как «Святая Троица». Впрочем, непознаваемыми провозглашаются и глубинные тайны бытия.
Наука же исходит из признания познаваемости мира и всех его явлений. Ее отождествляют со знанием, основанным на достоверных, истинных сведениях о природе, обществе, человеке и его мышлении. Наука низводит все непознанное, сверхъестественное, чудесное к научно осмысленному. С этой позиции чудо —- порождение слепой веры. Ученые нередко повторяют высказывание Д. Дидро: «Чем больше верят, тем больше чудес».
Религиозная вера основана, прежде всего, на чувстве. Многое в ней от непосредственности, удивления перед мирозданием. Удивления, вызванного не плодами познания, но мистическим откровением. Научная деятельность основана на рассудочности, на правилах логики: установление достоверных фактов, поиск информации, выяснение действительных, естественных условий и причин очередной загадки природы. Религиозный опыт приобретается молениями и иными культовыми переживаниями. Научный опыт постепенно накапливается в ситуациях, которые не допускают даже невольное влияние эмоций и пристрастий ученого на ход его исследований.
Религия обращена к субъективной сфере человеческого бытия, осваивает мир и себя через культовые действия, сокровенные религиозные переживания. Верующий обозревает мир природы сквозь призму культа, и в этом видении мир окрашивается мистическим чувством. Более того, этот способ мировосприятия вынуждает верующего искать Бога в себе, в своем духовном мире. Наука обращена преимущественно к объективной сфере действительности и самого человека. Она обозревает действительность и человека как бы со стороны, намеренно очищая поиск знаний и его результаты от субъективной и тем более мистической окраски.
Религия объясняет мир, опираясь на сказания «священных книг», каноны, догмы, свидетельства пророков, писания «святых отцов» и иных церковных авторитетов. Верующему не положено критиковать их, подвергать сомнению. Научное же объяснение мира — критично. Сомнение — долг ученого, а критичность — веление его профессиональной совести, его почерк, стиль мышления и деятельности на всех этапах исследования.
Уже на первом этапе (сбор эмпирических фактов) максимально строгие правила придирчивой критики и контроля ориентируют наблюдения и сам эксперимент, обеспечивают возможность их проверки и перепроверки. Не менее жесткие предписания логики сопровождают и формирование теории. Тщательно обработанные рационально-рассудочные методы предназначены именно для того, чтобы устранить случайное попадание в научную теорию необоснованных, сомнительных, недостоверных, ошибочных положений и выводов.
Эти методы (анализ и синтез, индукция и дедукция, восхождение к конкретному, формализация, моделирование, математизация и др.) позволяют проконтролировать весь ход построения теории и убедиться в том, что в нее не включены произвольные, предвзятые, принятые на веру отдельные сообщения, ведущие к заблуждениям. В отличие от неприкасаемых канонов и догм религии научные теории подвергаются пристрастному суду практики. И только тогда начинают руководствоваться ими.
Отмеченные различия и противоречия между религией и наукой еще более резки в истории их взаимоотношений. Разумеется, они не конкурировали на поле познания; религия не изучает мир, она объясняет его и ориентирует в нем, опираясь на верования. Столкновения между Церковью и наукой были обусловлены тем, что открытия последней нарушали ту картину мира, которая сложилась еще с донаучных времен на основе верований и «священных книг».
Религия, как известно, возвышает веру над разумом. В парадоксальном виде эта позиция выражена в приписываемой Тер-туллиану (одному из основателей христианского богословия, II— III в. н. э.) формуле «Верую, потому что абсурдно». И действительно, с позиций критического разума нельзя принять идею о триединстве Бога, богочеловечности Христа, непорочном зачатии и т. д. Сторонники такой позиции в этом вызове разуму видят божественную природу догм, стоящих выше разума. Вождь реформации М. Лютер называл разум «блудницей дьявола», мешающей вере в Бога. Он говорил, что истина открывает человеку свое лицо в божественном откровении.
Правда, «линия Тертуллиана» в христианском богословии сочетается с другой, тоже сложившейся у истоков богословия, с «линией Климента Александрийского». Климент, современник Тертуллиана, стремился примирить веру и разум, дополнить ее знанием, сделать сознательной, подкрепить догматы христианства достижениями светской философии, опирающейся на научные данные. «Линия Климента» получила поддержку и основательное развитие в трудах Фомы Аквинского, учение которого ныне считается официальной философией католической Церкви. Он выдвинул идею гармонии веры и разума. Согласно Фоме, разум человека божествен по своей природе, а потому должен обосновывать и подкреплять истины веры. Следуя этой формуле, средневековая Церковь стремилась превратить философию как науку в служанку богословия (о соотношении религии и философии — глава «Религия и философия»).
Отсюда драматические перипетии истории взаимоотношений Церкви и науки. Обладая в те далекие времена огромной духовной (а часто и светской) властью, Церковь контролировала деятельность ученых и запрещала им заниматься теми исследованиями, которые заведомо могли поколебать религиозную картину мира. В 1163 г. римский папа Александр III издал буллу о запрете «изучения физики или законов природы». Спустя столетие папа Бонифаций VIII запретил анатомирование трупов и химические опыты. Тех, кто игнорировал запреты, наказывали, преследовали, казнили. В XIII в. католическая Церковь создала инквизицию — трибунал для расправы над еретиками, к которым приравнивались ученые, преступившие эти запреты.
В 1327 г. за пропаганду противоречившего Ветхому Завету учения о шарообразности Земли инквизицией был сожжен на костре выдающийся астроном Чекко д' Асколи. Столетие спустя испанская инквизиция казнила математика Вальмеса, дерзнувшего решить уравнения такой сложности, которая, по мнению 1 церковных властей, «недоступна человеческому разуму». Столетием позже той же испанской инквизицией был приговорен к смерти великий ученый и врач М. Сервет, открывший «малый круг» кровообращения. Он успел бежать в Швейцарию, где в 1558 г. все же был отправлен на костер, но на этот раз Кальвинистской Церковью, также объявившей его еретиком.
Разумеется, эти запреты и преследования серьезно тормозили развитие науки. Но выдающихся и мужественных ее подвижников они не останавливали: жажда истины оказывалась сильнее страха перед Церковью и личной веры. Нет сомнений в глубокой и искренней религиозности великого польского астронома Николая Коперника (1473—1543). Как и его современники, он поначалу придерживался традиционной, освященной Церковью геоцентрической системы Птолемея. Однако наблюдения неба и расчеты неопровержимо убедили Коперника в несостоятельности этой системы. Но публично заявить об этом ученый решился только перед смертью. Его книга «О вращении небесных сфер» (1543 г.) потрясла религиозную картину мира, согласно которой Земля принималась за центр мироздания. В 1616 г. Церковь запретила учение Коперника, труды его были изъяты из библиотек, о них не разрешалось упоминать на лекциях.
Однако теория Коперника и сама идея гелиоцентризма были уже подхвачены передовыми мыслителями того времени. Особое место среди них занимает итальянский философ Джордано Бруно (1548—1600). Он пошел дальше Коперника, утверждая, что и Солнце нельзя принимать за центр мироздания: Вселенная безгранична. Д. Бруно высказывает гениальную (но кощунственную с позиции Церкви) идею о множестве обитаемых планет. Инквизиторы заточили философа в темницу, в течение восьми лет подвергали его пыткам, принуждая к отказу от ереси, но, не добившись своего, сожгли на костре на Площади Цветов в Риме. Великий итальянский ученый Галилео Галилей (1564—1642) своими открытиями подтвердил учение Коперника. После выхода в свет книги «Диалог о двух главнейших системах мира — птолемеевой и коперниковой» (1632 г.) ученого привлекли к суду инквизиции и под страхом смерти принудили составить письменное отречение от своих убеждений и покаяться перед судом: «Я, Галилео Галилей, сын покойного Винченцо Галилея из Флоренции, преклонив колена перед Вашими высокопреосвященствами и генеральными инквизиторами, имея перед очами святое Евангелие, которого касаюсь собственными руками, клянусь, что всегда верил и ныне верю и, при помощи Божьей, впредь буду верить во все, что считает истинным, проповедует и чему учит святая католическая и апостольская римская Церковь..». Галилео не был казнен, но до самой смерти оставался под строгим надзором Церкви. Книги его, как и сочинения Коперника и Бруно, были включены в число запрещенных. Лишь несколько десятилетий тому назад Ватикан признал ошибкой процесс над Галилеем.
Служители ислама были едины с христианской Церковью в своем отношении к светской культуре и науке. В связи с этим примечательна судьба крупнейшего книгохранилища древности — Александрийской библиотеки, сосредоточившей сотни тысяч ценнейших рукописей. Ее разгромили фанатики раннего христианства, а спустя столетие, в 642 г., окончательно уничтожили мусульманские изуверы. Халиф Омар повелел: «Если в этих книгах есть то, что имеется в Коране, тогда они бесполезны. Если в них есть то, чего нет в Коране, тогда они вредны. И в том и в другом случае их надо сжечь». По наущению мусульманского духовенства фанатики убили знаменитого среднеазиатского математика и астронома Улугбека (1394—1449) и разрушили его обсерваторию. Враждебная по отношению к науке позиция мусульманского духовенства и на Востоке тормозила прогресс.
Борьба Церкви против свободомыслия — явление, свойственное всем конфессиям. Так, в 1656 г. амстердамские раввины подвергли «великому отлучению» («херем») философа Б. Спинозу за научную критику Библии. Анафема гласила: «Да будет он проклят и днем и ночью, да будет проклят, когда ложится и встает; да будет проклят и при выходе и при входе! Предупреждаем вас, что никто не должен говорить с ним ни устно, ни письменно, не оказывать ему какие-либо услуги, не проживать с ним под одной крышей, не стоять от него ближе, чем на четыре локтя, не читать ничего, им составленного или написанного!»
Русское православие не знало инквизиции, но отнюдь не покровительствовало свободомыслящим ученым. Раздраженный нападками церковнослужителей на свои исследования, великий М.В. Ломоносов потребовал, чтобы духовенство «не привязывалось» к ученым и «не ругало науки». Но исследованиям, подрывавшим религиозные догмы, все же препятствовали. Учение Ч. Дарвина, вызвавшее ожесточенные нападки католиков и протестантов, было встречено в штыки и православием. Сторонников дарвинизма подвергали травле. Церковь запретила книгу И.М. Сеченова «Рефлексы головного мозга» (1863 г.), сочтя ересью учение о естественной природе психики человека. Из-за гонений духовенства был вынужден покинуть Россию сторонник дарвинизма, выдающийся биолог, лауреат Нобелевской премии И.И. Мечников. Один из влиятельнейших иерархов православия обвинил ученого в том, что тот «и знать не хочет о существовании христианского мировоззрения, а отстаивает возможность для человека полного и счастливого цикла жизни, преодолевающего страх смерти без содействия религии».
Многочисленны примеры церковных противостояний науке во всех странах мира. Не следует замалчивать эти трагические реалии прошлого. Вместе с тем не следует абсолютизировать это противостояние: здесь имел место конфликт не столько религии с наукой, сколько Церкви со свободомыслящими учеными. И жертвы церковных гонений отнюдь не всегда были последовательными атеистами. Как уже говорилось, сомнений в религиозности Н. Коперника и Г. Галилея нет. Что же до М. Сервета, то он, считая себя убежденным христианином, увлеченно пропагандировал астрологию. Ученый был казнен, разумеется, не за открытия в медицине, а за свободное толкование канонов религии, пропаганду веротерпимости и обличение религиозного фанатизма. Джордано Бруно в основном, следуя материализму, отдавал дань и пантеизму, разделял заимствованные из каббалы особые приемы колдовства и гадания. Пантеизм поддерживал и материалист Б. Спиноза. А великий М.В. Ломоносов сочинял пронизанные глубокой верой в Бога поэтические оды.
В сознании едва ли не всех ученых прошлого научное мышление мирно уживалось с религиозной верой. Даже тогда, когда они признавали превосходство веры над разумом. Некоторые выдающиеся естествоиспытатели с глубоким интересом предавались богословским занятиям. Так, на склоне лет гениальный И. Ньютон занялся толкованиями Апокалипсиса. Немало естествоиспытателей (в том числе и один из основателей генетики Г. Мендель) были монахами. Но, обращаясь к научным занятиям, они игнорировали постулат о непознаваемости тайн бытия и упомянутые здесь церковные запреты и предписания духовенства. В своей профессиональной деятельности эти ученые руководствовались не догматами и канонами вероучений, а принципами и правилами научного поиска.
Излишне говорить о невероятно возросшей роли науки в современном мире. Во-первых, это объясняется стремительным ростом научных достижений. За темпами прироста знаний не поспевают даже специалисты в узких рамках своей профессии. Во-вторых, резко ускорилось использование и применение научных достижений в различных сферах жизни общества, особенно в промышленности и сельском хозяйстве. Наука превратилась в непосредственную производительную силу. В-третьих, возросшая роль науки обусловлена колоссальными изменениями культурного кругозора человечества. Благодаря науке микромир и Космос естественно вошли в картину мироздания, резко сузилась область чудесного и непознанного.
Понимая это, церкви отказались от прямой конфронтации с учеными. Для многих конфессий XX в. прошел в поисках компромиссов с наукой. Особенно это характерно для католической и протестантской церквей. Еще в начале века Ватикан создал папскую Академию наук, привлекая к ней тех ученых, которые ориентировались на авторитет Церкви и интерпретировали научные открытия в религиозном духе. Богословы разных конфессий все чаще обновляют толкования «священных книг» и ортодоксальных догм, стараясь хотя бы внешне привести их в соответствие с современной научной картиной мира.
Правда, в христианстве и исламе имеется немало богословов и церковнослужителей, которые стоят на позициях «фундаментализма» и даже теперь не отступают от буквального толкования Ветхого Завета и Корана, отвергая достижения наук. Их влияние в разных конфессиях колеблется, но обычно оно невелико.
Об этом можно судить, например, по содержанию огромного числа брошюр и книг по теме «Религия и наука», которые выпускают зарубежные религиозные центры, обильно снабжая ими Россию. Немало таких публикаций сегодня и у отечественных конфессий. Эта тема часто звучит в проповедях. Как правило, в них осуждаются факты гонений на ученых, говорится об уважении к науке, необходимости ознакомления с ее достижениями. Это, конечно, положительный момент. Надо согласиться и с часто употребляемым в сочинениях и проповедях тезисом о религиозности большинства ученых всех времен. Верно и то, что многих ученых недавнего времени и наших дней в силу полученного ими религиозного образования и воспитания можно отнести к верующим. Правда, их религиозность обычно далека от церковной ортодоксальности. Нередко такие ученые саму идею Бога принимают в форме пантеизма, а то и отождествляют с неким нравственным абсолютом.
В числе относимых к верующим великих имен богословы часто называют и тех, кто сам определенно не считал себя таковым. Например, Ч. Дарвина — на том основании, что в его ранних сочинениях заметны следы религиозности. Но под влиянием научных изысканий великий естествоиспытатель изменил свои убеждения и перешел на позиции материализма. Именно на эти принципы он опирался, разрабатывая эволюционную теорию и учение о естественном происхождении человека. Об этом он заявлял определенно и четко в письмах и в своей биографии «Воспоминания о развитии моего ума и характера» (она издана на русском языке в 1957 г.).
Необоснованно вносят в этот список имя А. Эйнштейна, буквально перевернувшего традиционную картину мироздания, придавшего ей современный научный облик. Эйнштейн нередко в своих сочинениях использовал понятие «религия» не в строгом, а в образном смысле. Так, он именовал религией веру в рациональную природу мироздания, чувство восхищения перед закономерностью развития мира. Но в то же время он решительно отрицал идею Бога, веру в чудеса, бессмертие души, загробное воздаяние и т. д. И при этом не скрывал своих атеистических убеждений. При заполнении официальных анкет он именовал себя неверующим или порвавшим с религией.
В перечень верующих ученых богословы включают имя лауреата Нобелевской премии физика М. Планка, который говорил о себе, что он «не верит в какого-то личного Бога, не говоря уже о христианском Боге». Стихийный материалист М. Планк временами тоже склонялся к пантеизму.
Нельзя относить к верующим и другого Нобелевского лауреата, великого отечественного физиолога И.П. Павлова. Сын священника, выросший в атмосфере религиозной семьи и обучавшийся в духовной семинарии, он убежденно перешел на позиции неверия еще в студенческие годы. В письме к невесте от 11 сентября 1880 г. он признается: «Сам в Бога не верую, никогда не молюсь». Вместе с тем Павлов резко осуждал сталинские гонения на религию и духовенство в 20-30-е гг., считая, что религия дает духовную силу и опору страдающему человеку и недопустимо отнимать ее у несчастных. Уважительно относясь к убеждениям и вере религиозных сограждан, великий ученый до глубокой старости не колебался в своей мировоззренческой позиции. В 1928 г., в возрасте 79 лет, он говорит о себе в письме к священнику Е.М. Кондратьеву: «Я сам неверующий».
Пересматривая свое отношение к науке и обновляя толкование «священных книг», богословы по-прежнему требуют веры в сверхъестественное, в чудеса и поклонения им. Гармонии религиозной веры и знания не было никогда в прошлом, не будет ее и впредь. И всегда останется место для верований, неизменно дополняющих наши знания. Хотя и неистинные, но внешне правдоподобные, верования для многих неотличимы от знаний. Известный социолог П. Сорокин замечает: «Хотя знания и растут, но так как область явлений, куда могут перекочевать верования, бесконечна, то нужно бесконечное время, чтобы уничтожить их абсолютно».
В настоящее время, быть может, сильнее, чем когда-либо, служители Церкви требуют от паствы особого молитвенного рвения: ведь достижения науки резко сузили сферу веры в Бога, чудеса и порождают особенно глубокие сомнения в канонах и догмах. Значительная часть верующих и сегодня далека от научных достижений и не испытывает особых колебаний. Другие же, имеющие какое-то представление о научных данных, действительно следуют призывам пастырей, одолевая сомнения в молитвах. Но многие склоняются к научной картине мира. Вот почему богословы напряженно стремятся откорректировать ее, т. е. найти в ней пространство для религиозной веры, вписать в нее Бога и чудеса.
Вообще, пространство для веры, как таковой, в научной картине мира и на самом деле имеется. Дело в том, что, несмотря на строжайшие правила научного поиска, элементы веры в нем все же неустранимы. Ученые принимают на веру немалую часть
научной информации от своих коллег, полагаясь на их авторитет и добросовестность. Момент веры включен в некоторые исходные аксиомы и во многие промежуточные звенья исследований. Вера и интуиция особенно пронизывают заключительную стадию деятельности ученого, где как раз и происходит само «таинство» научного творчества, где рождаются новые идеи, теории, объяснения и прогнозы.
Тут много еще неизученного, потаенного, необъяснимого. Наряду с рационально-логической деятельностью разума, у ученого вступают в действие неосознаваемо-эмоциональные механизмы операций с невербализованной информацией, которые, по-видимому, играют здесь решающую роль. Не следует только мистифицировать это обстоятельство — потаенные механизмы естественны по своей природе и со временем будут объяснены. Главное же заключается в том, что момент веры в научном исследовании отличен от мистической веры, не допускающей сомнения и проверки. Экспериментом и практикой ученые перепроверяют принятое ими на веру, отбрасывая то, что не выдерживает критики.
Основной путь привнесения Бога и чудес в современную картину мира — религиозная интерпретация научных теорий, гипотез, и в особенности сомнительных фактов. Так, за научные факты в проповедях выдаются сообщения отдельных лиц, выведенных из состояния клинической смерти, о путешествии их душ на «тот свет», невнятные уверения «свидетелей» об их встречах с «барабашками» и т. п. Много мистических спекуляций вокруг журналистских сенсаций об НЛО, телепатии, привидениях, спиритических сеансах, «пришельцах» и т. п. Как знамения близящегося апокалипсиса истолковываются факты появления комет, стихийные бедствия (наводнения, землетрясения), неурожаи и вспышки голода, военные столкновения, опасность экологического кризиса.
Использование сомнительных сообщений и сенсаций в проповедях рассчитано преимущественно на тех, кто мало знаком с наукой. Но не только на них. Некоторые проповеди обращены именно к людям, получившим высшее образование. Так, богословы стараются убедить тех, кто знает физику, в том, что наглядная непредставимость многих процессов микромира, двойственная (корпускулярно-волновая) природа элементарных частиц — свидетельство наличия в окружающем нас мире «полуматериальных сущностей». Однако волновые состояния не менее материальны (т. е. объективно существуют), нежели корпускулярные (вещественные) объекты.
Обращаясь к людям, изучавшим биологию, богословы могут поддержать теорию Дарвина. Не так давно Ватикан оповестил о том, что католику не возбраняется принять идею о естественном происхождении человека. Но только в качестве «правдоподобной гипотезы». И лишь в отношении нашей телесной оболочки. Что же до души, то она — безусловное и непосредственное создание Бога, о чем прямо повествует сказание о сотворении мира в библейской книге «Бытие».
Ветхозаветная картина мироздания в свете современных научных представлений о мире выглядит уж очень архаично. Поэтому в наши дни богословы обычно призывают воспринимать эту картину не буквально, а иносказательно, аллегорически, вкладывая в библейские термины современный смысл, ссылаясь на то, что Библия писалась образным языком, доступным для людей древних времен, которые еще не могли постигнуть ее глубинную мудрость. Теперь же язык образов надо переводить на научный язык. К примеру, сказание о шести днях сотворения мира надо понимать как сообщение о шести геологических эпохах, каждая из которых длилась многие сотни миллионов лет.
При этом богословы умалчивают о том, что длительное время само летоисчисление во многих странах строилось именно на основе буквального понимания библейского предания. Россия, например, до 1700 г. жила по календарю, согласно которому мир был создан 1 сентября 5508 г. до н. э. Вынужденно отступая от исчисленных по Библии сроков и даты сотворения мира, священнослужители и богословы никогда принципиально не откажутся от самой идеи сотворения мира, иначе вместе с ней надо будет отказаться и от идеи Бога.
Защите идеи творения уделяет главное внимание папская Академия наук и другие религиозно-научные центры. В 1972 г. в г. Сан-Диего (Калифорния, США) был основан специальный Институт креационистских (от лат. creatio — сотворение) исследований. Здесь, как правило, с помощью видных ученых, разделяющих религиозную веру, «препарируют» в соответствующем направлении данные геологии, биологии, физики, астрономии, космологии и других наук.
В религиозном плане истолковывается и наблюдаемый астрономическими приборами эффект «расширения Вселенной» (т. е. разлета галактик). Креационисты уверяют, что сингулярность (сверхплотное и сверхгорячее состояние, в котором Вселенная находилась многие миллиарды лет назад) — это и есть состояние мира к первому дню библейского творения. Известный космолог У. Б. Боннер возражает им: «Некоторые ученые отождествляют сингулярность с Богом и думают, что в этот момент родилась Вселенная. Мне кажется, что в высшей степени неуместно заставлять Бога решать наши научные проблемы. В науке нет места подобному сверхъестественному вмешательству. А тот, кто верит в Бога и связывает с ним сингулярность в дифференциальных уравнениях, рискует потерять нужду в нем, когда улучшится математика».
Приблизительно так же реагируют профессиональные ученые, наиболее известные специалисты в соответствующих отраслях знания, не разделяющие религиозных позиций, и на другие аргументы креационистов. По данным социологов, интенсивность религиозной веры ученых тем ниже, чем выше ранг их научного авторитета. Так, известный американский социолог и психолог Дж. Леуба считает, что, как правило, особенно критично относятся к религиозным учениям и концепциям выдающиеся деятели науки. Менее известные и авторитетные ученые склонны поддерживать религиозные концепции. Но среди и тех, и других уровень религиозности заметно ниже, чем среди иных слоев населения: приобщенность к науке снижает приверженность к религиозной вере, однако, по-видимому, не устраняет ее. Как в нашей стране, так и за рубежом и поныне немало верующих деятелей науки. В 1916 г. Дж. Леуба выяснил, что 40% американских ученых исповедовали то или иное вероучение. Он высказал предположение, что со временем их сравнительно низкая религиозность будет падать еще стремительней. Но социолог ошибся. Спустя 80 лет, в 1996 г., его исследование было повторено по той же методике. Выяснилось, что уровень религиозности ученых остался точно таким же; четверо из десяти по-прежнему относят себя к приверженцам религии. Очевидно, научные сведения сами по себе все же не вытесняют религиозную веру, если они не пронизаны материалистическими взглядами на мироздание.
Споры сторонников религии и приверженцев материализма по вопросам миропонимания, скорее всего, будут продолжаться и в будущем: слишком уж отличаются основания мистической веры и рационального знания, да и само видение мира чересчур различно. К тому же расширяющееся поле знания порождает все новые и новые проблемы, которые по-разному толкуют верующие и материалисты.
В заключении скажем, что наука и религия как явления культуры на протяжении веков несли и внедряли прямо противоположные ценности, что приводило к мощному противостоянию между светским обществом и духовенством. Но невозможно полностью разделить эти факторы. Можно говорить лишь о преобладании одного над другим в определенных временных рамках, ибо только в их совокупности возможна гармония в социуме и культуре.
Список используемой литературы.
1. Ерасов Б.С. Социальная культурология. - М.: Аспект –пресс, 1998.
2. Малерб Мишель. Религии человечества. – М.: Рудолино, 1999.
3. Чечерин Б.Н. Наука и религия. – М.: Республика, 1999.
|
