Критические схолии к "мирной теореме"
Бирюков Н.И.
1.
В политической философии и политической публицистике последних лет все чаще фигурирует так называемая "мирная теорема", гласящая, что демократические государства между собой не воюют, поскольку демократия предполагает создание механизмов, позволяющих любые конфликты (как внутри, так и вне страны) разрешать исключительно мирными средствами. "Мирная теорема" не утверждает, что демократические страны вообще не ведут войн, она утверждает лишь, что они не ведут войн друг против друга. Во избежание неверного понимания и искажЈнного толкования нижеследующего, хочу заявить, что предложенный комментарий не преследует цели а) поставить под сомнение ценность и ценности демократии; б) поставить под сомнение искренность деклараций и намерений лидеров демократических государств относительно мирного разрешения любых конфликтов между ними; в) поставить под сомнение осуществимость этих намерений, т.е. принципиальную возможность мирного разрешения конфликтов; г) поставить под сомнение предпочтительность такого способа их разрешения. Речь пойдЈт исключительно о статусе "мирной теоремы": я полагаю и намерен доказать, что утверждаемый в качестве этой "теоремы" тезис надо понимать не в дескриптивном, а в перформативном смысле, т.е. не как характеристику внешней политики демократических стран (их поведения на международной арене), а как международное обязательство, которое эти страны готовы взять или, может быть, уже взяли на себя. (Не думаю, впрочем, что перформативное высказывание правомерно именовать "теоремой"). Перформативное толкование "мирной теоремы" не позволяет использовать еЈ в пропагандистских целях, о которых речь пойдЈт ниже.
2.
"Мирная теорема", рассматриваемая в качестве дескриптивного высказывания, не имеет валидного эмпирического подтверждения. Войны между демократическими государствами имели место в истории: античные Афины воевали не только против аристократической Спарты, но и против демократических Сиракуз и Фив (не говоря уже о подавлении антиафинских восстаний в государствах-сателлитах), в новейшее время в Первой мировой войне столкнулись две коалиции, в каждой из которых участвовали демократические государства. Когда защитникам "мирной теоремы" предъявляют соответствующие факты (when faced with the appropriate historic data), они обычно отводят их как нерелевантные: ни Афины, ни Сиракузы не были, дескать, "подлинными" демократиями, поскольку допускали рабовладение (должны ли мы на этом основании отказать в "звании" демократических политиков "Отцам-основателям" США?), а в Первой мировой войне коалиция западных демократий (Англия и Франция с союзниками; "союзники" могли и не быть демократическими государствами) воевала против коалиции авторитарных империй (Германия, Австро-Венгрия, Турция). Оставляя в стороне античные полисы и Турцию, необходимо отметить, что отказать Германии и Австро-Венгрии 1914 года в статусе демократических государств можно только ценой существенного "ужесточения" стандартов демократичности. Не стану отрицать ни исторической (демократические режимы "развиваются" в направлении большей демократичности), ни - тем более - нормативной правомерности такого "ужесточения". Должен заметить, однако, что применение "жЈстких" стандартов и "строгих" критериев демократичности уничтожает эмпирическую базу "мирной теоремы": "современным стандартам" демократичности удовлетворяют (и то не полностью!) столь немногие страны и на столь коротком отрезке истории, что значимые обобщения попросту преждевременны. Демократические государства Западной Европы и Северной Америки во второй половине XX в. действительно не воевали между собой, но ведь на протяжении всего этого периода они были союзниками, имели общего врага. Союзники, по определению, не воюют друг с другом, пока они - союзники. Может быть, все "подлинные" демократии - естественные союзники? Возможно, но пока у нас есть только один пример такого рода. Для обобщения маловато.
3.
"Мирная теорема" не имеет априорного доказательства. Демократия может рассматриваться как институционализированный переговорный процесс, и в этом смысле она действительно создаЈт предпосылки предотвращения и мирного разрешения социальных конфликтов. Но, во-первых, предпосылки, это ещЈ - не гарантии: истории известны примеры неудавшихся демократий. Поэтому даже в отношении внутриполитической жизни демократических государств мы имеем дело с обязательством или обетованием, а не с констатацией факта. Во-вторых, распространение внутриполитического опыта на внешнеполитическое поведение корректно лишь при условии, что внешнеполитический переговорный процесс будет институционализирован тем же способом и в тех же формах, какие мы наблюдаем внутри демократических стран. Попытки такого рода пока имели место лишь в рамках Европейского Союза, т. е. в рамках движения, направленного к созданию единого государства конфедеративного типа. Отношения между членами Евросоюза пока носят международный характер, но специфический тип этих отношений задаЈтся вектором развития, а этот вектор направлен в сторону "размывания" международной субъектности этих государств. Если усилия евроинтеграторов увенчаются успехом, мы вернЈмся к исходной ситуации демократического режима внутри страны, если нет, мы потеряем возможность ссылаться на пример Евросоюза как на пример успешного распространения внутриполитических практик на сферу международных отношений. В этом случае можно будет, правда, проводить аналогию с абортивными демократизациями, объясняя неудачу недостаточной демократичностью субъектов политического процесса. Но если способность и готовность к мирному разрешению конфликтов принять в качестве критерия демократичности, "мирная теорема" превратится в аналитическое высказывание: "демократическими" можно будет по праву называть лишь те страны, которые разрешают конфликты внутри себя и между собой без войны и насилия. При таком определении демократии надобность доказывать "мирную теорему", очевидно, отпадЈт, но вопрос о том, есть ли на Земле хотя бы две страны (для международных отношений одной будет, разумеется, недостаточно), соответствующие этому определению, превратится в вопрос эмпирический.
4.
Из "мирной теоремы" можно вывести "королларий", имеющий немаловажное пропагандистское значение. Демократические страны друг с другом не воюют, недемократические страны могут воевать, а могут и не воевать друг с другом. НазовЈм страны, не воюющие друг с другом, миролюбивыми. Тогда все демократические страны миролюбивы, некоторые недемократические страны, возможно, миролюбивы. В случае военного конфликта между миролюбивой и немиролюбивой странами стороной, ответственной за развязывание войны, будет, очевидно, немиролюбивая страна. Поскольку, согласно "мирной теореме", все демократические страны миролюбивы, ответственность за любой вооруженный конфликт между демократической и недемократической страной заведомо лежит на недемократической стране. При толковании "мирной теоремы" как констатации, а не как обязательства, этот "королларий миролюбия" фактически даЈт демократическим странам карт-бланш на любые, сколь угодно провокативные и агрессивные, действия против недемократических стран - виноватой в любом случае окажется недемократическая страна. Сомнительно, чтобы подобный карт-бланш способствовал распространению миролюбия на планете. Если же "мирная теорема" понимается как обязательство демократических стран не воевать друг с другом, то отсюда не следует, что демократические страны берут на себя аналогичные обязательства в отношении недемократических стран, и вопрос об ответственности за начало возможного военного конфликта должен в каждом случае рассматриваться сообразно обстоятельствам, а внешняя политика любых государств оцениваться, как подсказывает здравый смысл, не столько по обещаниям, сколько по тому, как они выполняются. Можно лишь пожелать, чтобы когда-нибудь в будущем мирный способ урегулирования споров и разрешения конфликтов, декларированный в "мирной теореме", стал универсальным принципом международных отношений и международного права, и приветствовать сам "мирный обет" как важный шаг в этом направлении.
|
