Реферат: Защита прав человека в период вооруженных конфликтов

Министерство общего и профессионального образования

Российской Федерации

Казанский Государственный Университет

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

юридический факультет

кафедра государственного и международного права

Выпускная квалификационная работа

(дипломная работа)

по теме:

ЗАЩИТА ПРАВ ЧЕЛОВЕКА В УСЛОВИЯХ ВООРУЖЕННЫХ КОНФЛИКТОВ

Дипломник: студент 5-го курса

Шаймарданов Камиль Дамирович

Научный руководитель: доцент

Мингазов Ленарис Харисович

Рецензент: аспирант

Давлетгильдеев Рустем Шамильевич

г. Казань

1997 г.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Используемые сокращения

Женевские конвенции 1949 г. - 4 Конвенции о защите жертв войны, Женева, 12 августа 1949 г., вступили в силу 21 октября 1950 г.

I Конвенция - Конвенция об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях, Женева, 12 августа 1949 г.

II Конвенция - Конвенция об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море, Женева, 12 августа 1949 г.

III Конвенция - Конвенция об обращении с военнопленными, Женева, 12 августа 1949 г.

IV Конвенция - Конвенция о защите гражданского населения во время войны, Женева, 12 августа 1949 г.

Дополнительный протокол I (Протокол I) 1977 г. - Дополнительный протокол к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов, принятый в Женеве 10 июня 1977 г., открыт для подписания с 11 декабря 1977 г., вступил в силу 7 декабря 1978 г.

Дополнительный протокол II (Протокол II) 1977 г. - Дополнительный протокол к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера, принятый в Женеве 10 июня 1977 г., открыт для подписания с 11 декабря 1977 г.[1] , вступил в силу 7 декабря 1978 г.

Введение.

Человеческая история представляет собой длинную череду войн и конфликтов. Странность судьбы человечества состоит в том, что преступление действительно “окупается” и в определенном смысле движет историю, или, как гласит китайская поговорка, “тот, кто украл корову, - вор; тот, кто грабит нацию, - принц”. Из более чем 3400 лет писаной истории человечества только 250 были мирными. Следовательно, война является обычным состоянием отношений между людьми. Человечеству понадобилось две мировые войны, разразившиеся в первой половине XX века, которые унесли жизни миллионов людей, для того, чтобы возобладало стремление к миру, торжественно провозглашенное в 1945 году в Уставе Организации Объединенных Наций. Однако положение вещей до сих пор остается печальным. После эйфории и радужных надежд, вызванных подписанием Устава ООН, пришло отрезвление. Цифры говорят сами за себя: со времени окончания второй мировой войны имели место около 150 войн и конфликтов, унесших около 20 млн. человеческих жизней. Только в 80-ые годы на Земле полыхало пламя 22 войн, 85% их жертв - гражданское население. По подсчетам институтов, занимающихся вопросами военной истории, в частности, американского института “Worldwatch”, со времени окончания второй мировой войны было только 26 дней абсолютного мира. Безусловно, толкование такого рода данных зависит от того, что понимать под днем войны. Но даже по другим расчетам, с менее строгими критериями, в среднем за год, начиная с 1945 года, насчитывается три дня без войны, что едва ли является более обнадеживающим фактором. Иными словами, в настоящее время в течение 362 дней из 365 в какой-либо части мира происходит вооруженный конфликт1 . Несмотря на то, что пока удалось избежать третьей мировой войны, планету постоянно заливают кровью гражданские войны, местные и региональные конфликты. Кроме того, угроза еще более опустошительных побоищ, хотя и запрещенных международным правом, остается реальностью, которую человеческий род еще не смог или не захотел преодолеть. Запрещена война или нет и независимо от того, каково состояние jus ad bellum, т.е. права вести или не вести войну, эта форма коллективного насилия всегда оказывала значительное воздействие на жизнь стран и народов. Но в последние годы конфликты стали более частыми и продолжительными, создав своего рода тупиковые ситуации. Война между Ираком и Ираном длилась дольше, чем вторая мировая война. Военнопленные в таких конфликтах, как конфликты вокруг Огадена или Западной Сахары, находились в плену в течение десяти лет. Судьба беженцев в лагерях на таиландо-кампучийской границе все в большей степени напоминает положение населения в палестинских лагерях - проблема, затянувшаяся на много лет без видимых признаков урегулирования. Приведенные примеры со всей очевидностью свидетельствуют о необходимости защиты прав человека в период войн и вооруженных конфликтов. Но возникает встречный вопрос: а правомерно ли вообще говорить о каких бы то ни было правах человека в ходе военных действий? Ведь еще Гуго Гроций подчеркивал, что “войны совершенно не совместимы с правом”1 , имея в виду, что война допускает, даже “санкционирует” право на преступление, в том числе лишение человеческой жизни. Война, даже в тех случаях, когда вызванное ею насилие каким-то образом ограничивается и регулируется, причиняет огромные страдания, поэтому люди должны прилагать все усилия к тому, чтобы не допускать ее превращения в кровавый хаос, в бойню без правил, где уничтожают всех без разбора. И именно для того, чтобы предотвратить или по крайней мере уменьшить вакханалию, творимую на полях сражений, минимизировать человеческие страдания, необходимо сделать все возможное для защиты неотъемлемых прав человека в период вооруженных конфликтов.

В 70-80 г.г. нашего века в качестве особого института современного международного права сложилось международное гуманитарное право2 (которое иногда уточняется: “применяемое в период вооруженных конфликтов”), относящееся ко всей совокупности норм международного права, целью которых является защита жертв вооруженных конфликтов. В общем употреблении слово “защита” означает предоставление приюта, убежища, укрытия; сохранение от неблагоприятных воздействий. В международном гуманитарном праве объектом защиты обязательно является человек, а предоставляется она в условиях вооруженного конфликта. Поэтому защита в том значении, в котором это слово употребляется в международном гуманитарном праве, означает любое действие, цель которого - защитить жертвы вооруженных конфликтов от возможной опасности, страданий и злоупотреблений властью. “Защита” и “помощь”, по сути, являются двумя сторонами одного и того же явления. Эти два термина указывают скорее на различные проявления заботы, нежели на совершенно независимые виды деятельности. Внутреннюю связь между ними можно показать на следующем примере: обработка и лечение ран, нанесенных военнопленному при пытках есть медицинская помощь, а усилия, предпринятые с тем, чтобы заставить соответствующие власти подчиниться требованиям права и, следовательно, прекратить пытки, представляют собой защиту1 . Международное гуманитарное право содержит совокупность норм, призванных обеспечить лицу, оказавшемуся во власти противной стороны, определенное качество жизни и уважение личного достоинства, правда, в рамках реального, т.е. с учетом военной необходимости. По последней причине ни одна из этих норм не предусматривает, чтобы захваченный одной из сторон комбатант был, например, немедленно освобожден, в то время как боевые действия еще продолжаются. Однако эти нормы предусматривают то, что указанное лицо должно пользоваться гуманным обращением и гарантиями элементарной безопасности, поскольку ему может грозить произвол со стороны властей, в руках которых он находится. Именно поэтому защита может быть предоставлена только при условии согласия со стороны соответствующих властей, которых международное гуманитарное право к этому обязывает. В идеале, защита требует присутствия среди жертв. Такое присутствие позволяет оказывать материальную помощь (продовольствие, медикаменты и пр.) и моральную поддержку (связь между лицом, находящимся во власти противной стороны, и его семьей). Присутствие также позволяет осуществлять наблюдение и оценивать обстановку, тем самым делая возможным своевременное обращение к властям в интересах жертв. Иными словами, присутствие делает возможным проверку и контроль тех гарантий, на которые жертвы конфликта могут претендовать в соответствии с международным гуманитарным правом, а также позволяет пресекать злоупотребления2 .

Поскольку войны всегда велись между государствами, защита жертв этих войн относилась к области именно международного права. Поначалу речь шла о нормах обычного права. 1864 год был ознаменован началом кодификации, конкретизации и развития этих норм по инициативе Анри Дюнана и затем Международного Комитета Красного Креста, одним из основателей которого он являлся. В настоящее время основными источниками международного гуманитарного права являются четыре Женевские конвенции о защите жертв войны от 12 августа 1949 года:

- Конвенция об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях (I Женевская конвенция);

- Конвенция об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море (II Женевская конвенция);

- Конвенция об обращении с военнопленными (III Женевская конвенция);

- Конвенция о защите гражданского населения во время войны (IV Женевская конвенция);

два Дополнительных протокола к ним от 8 июня 1977 года:

- Протокол I, касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов;

- Протокол II, касающийся защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера;

а также IV Гаагская конвенция 1907 года и являющееся приложением к ней Положение о законах и обычаях сухопутной войны.

Наряду с универсальными международными договорами источниками международного гуманитарного права являются региональные договоры, среди которых наибольшее значение для нас имеет заключенное в рамках СНГ Соглашение о первоочередных мерах по защите жертв вооруженных конфликтов от 24 сентября 1993 года. Большую кодификационную работу в этой области проводят межправительственные и неправительственные международные организации. Так, Международный Комитет Красного Креста подготовил текст IV Женевской Конвенции и обоих Дополнительных протоколов, а в 1965 году принял резолюцию XXVIII под названием “Защита жертв гражданского населения от бедствий войны”. 19 декабря 1968 года Генеральная Ассамблея ООН приняла известную резолюцию 2444 (XXIII) “О правах человека в период вооруженных конфликтов”, послужившую толчком для принятия ряда уточняющих и развивающих международно-правовых актов, направленных на защиту жертв войны.

Наконец, следует обратить внимание на употребление терминов “война” и “вооруженный конфликт”. Для целей настоящей работы эти понятия будут использоваться в дальнейшем произвольно, в качестве синонимов, для того чтобы избежать ненужных повторов. Некоторые юристы даже считают, что “понятия “война” и “вооруженный конфликт” идентичны в международно-правовом смысле, равнозначны по юридической силе и не имеют один перед другим главенствующего значения по объему применения норм гуманитарного права”1 . Оговорюсь, что грань между “войной” и “вооруженным конфликтом” все-таки есть, хотя она достаточно условна. Выражение “вооруженный конфликт” охватывает любую ситуацию, независимо от ее правовой квалификации, в которой две или более сторон противостоят друг другу с оружием в руках2 . Следовательно, термин “вооруженный конфликт” шире по объему, нежели термин “война”: любая война - это прежде всего вооруженный конфликт, но не всякий вооруженный конфликт можно назвать войной. И дело здесь не только в масштабах военного противоборства. Война обладает рядом специфических признаков, которые не присущи вооруженным конфликтам. С юридической точки зрения для войны характерен такой признак, как формальный акт ее объявления, согласно III Гаагской конвенции 1907 г. Последствием такого объявления является, как правило, разрыв дипломатических отношений между воюющими государствами и прекращение действия большинства международных договоров. Однако в большинстве своем государства развязывали войны, формально не объявляя их, при сохранении дипломатических и договорных отношений. Все это и привело к широкому использованию термина “вооруженный конфликт”. Далее, термин “война”, как вытекает из международно-правовых актов, употребляется при вооруженном столкновении между суверенными государствами; в случае борьбы нации или народа за свою независимость употребляется термин “вооруженный конфликт”. Признак “вооруженный” не определен в международно-правовых актах. Некоторые юристы предлагают понимать под ним любые действия с применением военного насилия, в котором участвует значительное число военнослужащих, собранных для общей цели (коллективный характер), с определенной степенью организации. По их мнению, конфликт является вооруженным, если при этом совершается хотя бы оно из следующих действий:

а) вторжение вооруженных сил одного государства на территорию другого государства;

б) захват в плен или ранение хотя бы одного комбатанта из состава вооруженных сил другой стороны;

в) интернирование или принудительный захват хотя бы одного гражданского лица другой воюющей стороны1 .

В общем, отграничение понятия “война” от понятия “вооруженный конфликт” имеет определенное значение, однако, на практике различие между ними носит скорее формальный характер, и в настоящей работе, повторюсь, указанные термины будут употребляться как равнозначные.

1.Международно-правовая защита жертв войны.

1.1. Комбатанты и покровительствуемые лица.

Прежде чем перейти к подробному рассмотрению вопросов, связанных с защитой жертв войны, следует разъяснить два понятия, лежащих в ее основе: “комбатант” и “покровительствуемые лица”. Все положения Женевских конвенций и Дополнительных протоколов к ним строятся вокруг этих двух ключевых определений. Несмотря на то, что право войны существует много веков, термин “комбатант” был определен лишь в 1977 году. Пункт 2 ст. 43 Протокола 1 гласит:

“Лица, входящие в состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте (кроме медицинского и духовного персонала), являются комбатантами, т.е. они имеют право принимать непосредственное участие в военных действиях”. Это право, равно как и статус комбатантов, напрямую связаны с их правом считаться военнопленными в случае, если они попадут во власть противной стороны (п. 1 ст. 44). Статус комбатанта отнюдь не означает, что ему дается карт-бланш. Разумеется, он “обязан соблюдать нормы международного права, применяемого в период вооруженных конфликтов” и несет индивидуальную ответственность за любые совершенные им нарушения этих норм. Но даже такие нарушения “не лишают комбатанта его права считаться комбатантом или, если он попадет во власть противной стороны, его права считаться военнопленным”. Однако, правило, зафиксированное в п. 2 ст. 44, не лишено исключения, суть которого сводится к обязанности комбатанта “отличать себя от гражданского населения форменной одеждой или другими отличительными знаками в то время, когда они участвуют в нападении или военной операции, являющейся подготовкой к нападению”. Далее п. 3 ст. 44 Протокола 1 предусматривает, что “во время вооруженных конфликтов бывают такие ситуации, когда вследствие военных действий вооруженный комбатант не может отличать себя от гражданского населения”. В таком случае он сохраняет свой статус комбатанта, если открыто носит оружие во время каждого военного столкновения и в то время, когда находится на виду у противника в ходе развертывания в боевые порядки, предшествующего началу нападения, в котором он должен принять участие. Напротив, если комбатант попадает в плен в то время, когда он не выполняет данные требования, то он лишается права считаться военнопленным. Справедливости ради, указанное суровое правило смягчается содержащимся в п. 4 ст. 44 Протокола 1 утверждением: “тем не менее ему предоставляется защита, равноценная во всех отношениях той, которая предоставляется военнопленным в соответствии с III Конвенцией и настоящим Протоколом”. И здесь же уточняется, что эта равноценная защита предоставляется даже “в случае, если такое лицо предается суду и несет наказания за любые правонарушения, которые оно совершило”. Как уже отмечалось выше, статус комбатантов тесно связывается со статусом военнопленных.

На основе ст. 4 III Конвенции можно выделить следующие категории комбатантов:

- личный состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте, причем даже в том случае, если он считает себя находящимся в подчинении правительства или власти, не признанных противником;

- личный состав других ополчений или добровольческих отрядов, включая личный состав организованных движений сопротивления, принадлежащих стороне в конфликте и действующих на их собственной территории или вне ее, даже если эта территория оккупирована, если все эти группы отвечают четырем условиям:

а) имеют во главе лицо, ответственное за своих подчиненных;

b) имеют определенный и явственно видимый издали отличительный знак;

c) открыто носят оружие;

d) соблюдают в своих действиях законы и обычаи войны.

На статус военнопленных имеют право различные категории лиц, которые не подпадают под определение комбатантов, приведенное выше, или не являются комбатантами1 . К ним относятся:

- лица, принимающие участие в спонтанных массовых вооруженных выступлениях, когда население неоккупированной территории при приближении противника добровольно берется за оружие для борьбы с вторгающимися войсками, не успев сформироваться в регулярные войска, если они открыто носят оружие и соблюдают законы и обычаи войны;

- лица, следующие за вооруженными силами, но не входящие в их состав непосредственно (например, аккредитованные военные корреспонденты);

- члены экипажей судов торгового флота и экипажей гражданской авиации сторон, находящихся в конфликте;

- лица, входящие в состав вооруженных сил и служащие в организациях гражданской обороны (ст. 67 Протокола I).

Партизаны. Рассматривая вопрос о комбатантах, следует специально выделить лиц, действующих в составе так называемых нерегулярных вооруженных сил, и прежде всего участников партизанской войны. Под партизанами понимаются лица, организованные в отряды, не входящие в состав регулярных армий, сражающиеся преимущественно в тылу неприятеля в процессе справедливой войны против иноземных захватчиков и опирающиеся на сочувствие и поддержку народа. Международное право связывает закрепление за каждым партизаном в отдельностистатуса законного комбатанта с выполнением им ряда конкретных условий, выше упомянутых мною при рассмотрении вопроса о категориях комбатантов. Прежде чем перейти к подробному изложению условий, соблюдение которых необходимо для признания партизана законным комбатантом, следует коснуться исторического аспекта данной проблемы. Дело в том, что в 19 веке западная доктрина международного права либо вообще умалчивала о партизанской борьбе, либо по примеру американского профессора Ф.Либера (автора известной “Инструкции 1863 г. для действующей армии США” и единственной в 19 веке специальной работы “Партизаны и партизанские группы”) выдвигала требование о всяческом ограничении этой формы борьбы и выражала надежду, что с улучшением современных обычаев войны партизаны будут рассматриваться как разбойники”1 .

Однако на рубеже 19-20 веков по инициативе России и лично благодаря стараниям профессора Ф.Мартенса законность партизанской борьбы нашла полное и безоговорочное подтверждение. Правила ведения партизанской борьбы, впервые сформулированные в Гаагской конвенции 1899 г., нашли свое отражение в преамбуле Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны (IV Гаагская конвенция) и ст. 1 и 2 Положения о законах и обычаях сухопутной войны, являющегося приложением к названной конвенции. С принятием Гаагских конвенций каждый отдельный партизан объявлялся законным комбатантом, поставленным под защиту норм международного права, но при соблюдении им 4 упомянутых условий.

1. Для того, чтобы обладать статусом комбатанта, партизан должен принадлежать к какому-либо военным образом организованному отряду, действующему от имени государства, во главе которого стоит ответственное лицо. Данное требование является бесспорным, поскольку наличие ответственного командира является свидетельством организованности партизанского движения и служит гарантией соблюдения его участниками правил ведения войны. Однако условие об ответственном командире не должно абсолютизироваться и тем более толковаться расширительно2 . Международному праву безразлично, кем будет возглавляющий партизан командир: офицером, правительственным чиновником или лицом, выбранным на этот пост самими партизанами. Важно лишь, чтобы он был ответственным за выполнение его подчиненными правил ведения войны.

2. Партизан должен иметь отличительный знак, позволяющий провести внешнее различие между комбатантом и гражданским лицом. Необходимость ношения отличительного знака, с одной стороны, указывает на намерение данного лица принимать активное участие в боевых действиях, а с другой - позволяет воюющим соблюдать законы и обычаи войны (в данном случае - не вести военные действия против гражданского населения). Предусмотренное Гаагскими конвенциями, а затем дословно воспроизведенное Женевскими конвенциями 1949 года требование “иметь определенный и явственно видимый издали отличительный знак” вызвало массу споров и разночтений среди ученых, занимающихся данной проблематикой1 . Суть их, однако, сводится к тому, что, во-первых, партизан нельзя ставить в худшее положение, чем солдат регулярной армии, следовательно - не может быть и речи о расширительном толковании “явственно видимого” отличительного знака; во-вторых, определенный отличительный знак не должен препятствовать маскировке партизан, поскольку в современных условиях тщательная маскировка войск является одним из важнейших принципов ведения войны.

3. Партизан должен открыто носить оружие. Данное условие тесно связано с предыдущим, поскольку при его выполнении также нельзя пренебрегать задачами маскировки партизан. Необходимо отметить, что требование “открыто носить оружие” всегда подвергалось критике в международно-правовой литературе. Эта критика сводилась к тому, что если партизаны уже имеют отличительный знак, то этого достаточно для того, чтобы рассматривать их как комбатантов. Вместе с тем, лицо, открыто носящее оружие, но не имеющее отличительного знака партизанского движения, не обязательно относится к партизанскому отряду. При этом следует иметь в виду, что партизаны используют такие же методы ведения боевых действий, какими пользуются регулярные войска.

4. В своих действиях партизан обязан соблюдать законы и обычаи войны. Данное условие является бесспорным и наиболее важным из всех перечисленных. Направленное на гуманизацию вооруженных конфликтов требование соблюдения партизанами законов и обычаев войны имеет целью пресечение попыток превращения войны в вакханалию. В то же время требование это нисколько не связано со спецификой партизанской борьбы. Оно обязательно и для других комбатантов, в том числе и лиц, входящих в состав регулярных вооруженных сил. Отсюда вытекает, что нарушение законов и обычаев войны, совершаемые отдельными партизанами, влекут за собой соответствующие правовые последствия лишь в отношении нарушителя. Но эти нарушения нисколько не отражаются на правовом статусе партизанского отряда в целом.

Подводя итог вышеисследованному, нетрудно заметить, что в отличие от требований соблюдать в своих действиях законы и обычаи войны, а также иметь ответственного командира - являющихся незыблемыми - два других условия, при которых партизаны признаются законными комбатантами, носят дискуссионный характер. При всей слабости норм об открытом ношении оружия и отличительном знаке полностью отрицать их нельзя. Дело в том, что отказ от этих условий может ликвидировать основу, на которой базируется основной принцип,- проводить различие между комбатантами и гражданским населением. Более того, он может поставить в невыгодные условия гражданское население, которое в любое время может оказаться объектом нападения. Наконец, такой отказ разрушил бы равновесие прав и обязанностей комбатантов и гражданского населения, что затруднило бы регулирование их правового статуса и нанесло ущерб защите мирного населения. В противовес данному утверждению сторонники отказа от условий об отличительном знаке и открытом ношении оружия приводят следующие доводы. Во-первых, принимая во внимание характер средств ведения войны, используемых партизанами в современных вооруженных конфликтах (от автоматов до танков, артиллерии и ракет), указанные условия являются, по их мнению, бессмысленными. Во-вторых, они считают, что попытки доказать, что отсутствие у партизан отличительного знака или носимого на виду оружия ведет к ослаблению иммунитета мирных жителей, сводят на нет индивидуальный характер ответственности, и, следовательно, окольным путем восстанавливают запрещенные международным правом репрессалии1 . Итогом такой острой дискуссии явилось включение в Дополнительный протокол I 1977 года пункта 3 ст. 44 следующего содержания:

“Для того, чтобы содействовать усилению защиты гражданского населения от последствий военных действий, комбатанты обязаны отличать себя от гражданского населения в то время, когда они участвуют в нападении или в военной операции, являющейся подготовкой к нападению. Однако в связи с тем, что во время вооруженных конфликтов бывают такие ситуации, когда вследствие характера военных действий вооруженный комбатант не может отличать себя от гражданского населения, он сохраняет свой статус комбатанта, при условии, что в таких ситуациях он открыто носит свое оружие:

а) во время каждого военного столкновения;

и

б) в то время, когда он находится на виду у противника в ходе развертывания в боевые порядки2 , предшествующего началу нападения, в котором он должен принять участие”.

Данное положение является большим вкладом в международное гуманитарное право, поскольку содержит практическое указание по применению в боевой обстановке условия об открытом ношении оружия. Из смысла п. 3 ст. 44 вытекает, что такие ситуации могут иметь место как на оккупированной территории, когда население выступает против оккупанта, так и в любом вооруженном конфликте1 .

Шпионы и наемники. В соответствии со ст. 46 и ст. 47 Протокола I шпионы и наемники не имеют права на статус военнопленного. Но ограничиться только декларацией данного принципа было бы неверным, поскольку этот аспект проблемы имеет практическое значение. Так, во время вооруженных конфликтов нередко возникает вопрос о разграничении понятия шпиона и военного разведчика. Впервые он был детально рассмотрен в Положении о законах и обычаях сухопутной войны (приложение к IV Гаагской конвенции 1907 г.), посвятившем ему целую главу под названием “О лазутчиках”. Ст. 29 так определяет понятие военного шпиона или лазутчика: “Лазутчиком может быть признаваемо только такое лицо, которое, действуя тайным образом или под ложными предлогами, собирает или старается собрать сведения в районе действий одного из воюющих с намерением сообщить таковые противной стороне.”2 . Следовательно, военного шпиона характеризует то, что он действует “тайным образом” или “под ложными предлогами”. Не считаются лазутчиками (шпионами) военные разведчики, которые проникают в расположение противника для разведывательных целей, но действуют в своей военной форме. Не менее важным для международного гуманитарного права является правило, согласно которому лазутчик (военный шпион), пойманный на месте, не может быть наказан без предварительного суда; а возвратившийся в свою армию и впоследствии взятый в плен неприятелем, он признается военнопленным и не подлежит ответственности за свои прежние действия как лазутчик (шпион) - ст. 30, 31 Положения о законах и обычаях сухопутной войны. К этому можно добавить, что ст. 5 IV Женевской конвенции 1949 года предусматривает: если гражданское лицо на оккупированной территории будет задержано в качестве шпиона или диверсанта, оно будет “пользоваться гуманным обращением и в случае судебного преследования не будет лишаться своих прав на справедливый и нормальный суд, предусмотренный настоящей конвенцией”.

Что касается правового статуса наемника, то его понятие впервые было раскрыто в ст. 47 Дополнительного протокола I. Пункт 2 определяет наемника как лицо, которое:

а) специально завербовано для того, чтобы сражаться в вооруженном конфликте;

b) фактически принимает участие в военных действиях;

c) руководствуется, главным образом, желанием получить личную выгоду;

d) не является ни гражданином стороны, находящейся в конфликте, ни лицом, постоянно проживающим на территории, контролируемой стороной, находящейся в конфликте;

e) не входит в личный состав вооруженных сил стороны, находящейся в конфликте;

f) не послано государством, которое не является воюющей стороной, для выполнения официальных обязанностей в качестве лица, входящего в состав его вооруженных сил.

Данная норма позволяет четко установить следующие критерии наемника. Во-первых, основным критерием определения наемника является побудительный мотив - материальное вознаграждение. Хотя ст. 47 не говорит о форме такого вознаграждения (регулярные выплаты или разовые - за каждого убитого, пленного, за уничтожение военной техники противника и т.д.), главным в ней является то, что оно гораздо выше, чем у комбатантов того же ранга и функций, входящих в личный состав вооруженных сил данной стороны. Во-вторых, наемник специально вербуется для участия в конкретном вооруженном конфликте. При этом не важно, где наемник завербован (за границей или на территории государства, в котором происходит вооруженный конфликт), а также кто его завербовал: специальная организация, частное лицо или представитель одной из воюющих сторон. В-третьих, наемник не является ни гражданином, ни лицом, постоянно проживающим на территории, контролируемой стороной, находящейся в конфликте, и не послан третьими государствами для выполнения официальных обязанностей в качестве лица, входящего в состав их вооруженных сил. Данный критерий проводит четкое различие между наемниками и военными советниками, не принимающими непосредственного участия в боевых действиях и направленными на службу в иностранную армию по соглашению между государствами. В-четвертых, важным критерием, характеризующим наемника, является его принадлежность к вооруженным силам одной из воюющих сторон. Согласно ст. 3 IV Гаагской конвенции 1907 года воюющая сторона “ответственна за все действия, совершенные лицами, входящими в состав ее военных сил”. Следовательно, при разграничении статуса наемника и добровольца определяющим является именно факт включения данного лица в личный состав вооруженных сил, что делает данное лицо законным комбатантом, и воюющая сторона, включившая его в личный состав своих вооруженных сил, тем самым берет на себя международно-правовую ответственность за его действия.

Изложенное позволяет сделать вывод о том, что исследование проблемы комбатантов в современных вооруженных конфликтах остается актуальным, поскольку четкое определение и международно-правовое закрепление этого понятия имеют важное значение как для обеспечения прав самих комбатантов, так и для защиты гражданского населения.

Принцип покровительства. В международном праве издавна имеется специальная категория лиц, находящихся под особой защитой и покровительством. К ним относятся те, кто либо вообще не принимал непосредственного участия в вооруженной борьбе, либо с определенного момента прекратил такое участие. Международное гуманитарное право признает их жертвами войны и, устанавливая для этой категории лиц специальный режим, формулирует целую систему гуманитарных норм и принципов. К вышеупомянутым лицам относятся:

- раненые и больные в действующих армиях;

- раненые, больные и лица, потерпевшие кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море;

- военнопленные;

- гражданское население.

Каждая из этих категорий покровительствуемых лиц находится под защитой одной из четырех соответствующих Женевских Конвенций и Дополнительных Протоколов к ним 1977 года. Согласно этим международно-правовым актам покровительствуемые лица должны при любых обстоятельствах пользоваться уважением и защитой; с ними следует обращаться гуманно, без какой-либо дискриминации по таким причинам, как пол, раса, национальность, вероисповедание, политические убеждения или другие аналогичные критерии (ст. 12 Конвенций I и II, ст. 16 III Конвенции и ст. 27 IV Конвенции). “Уважение” и “защита” представляют собой взаимодополняющие элементы принципа покровительства. “Уважение” как пассивный элемент предполагает обязательство не причинять покровительствуемым лицам вреда, не подвергать их страданиям, тем более не убивать; “защита” как активный элемент означает обязанность отводить от них опасность и предотвращать причинение им вреда. Третий элемент данного принципа - “гуманное” обращение - касается нравственного аспекта отношения к покровительствуемым лицам, призванного определять все стороны обращения с ними. Это отношение должно быть нацелено на то, чтобы вопреки тем суровым обстоятельствам, в которых они находятся, обеспечить покровительствуемым лицам существование, достойное человека. Наконец, запрещение какой-либо дискриминации составляет последний существенный элемент принципа покровительства, который необходимо учитывать при рассмотрении трех вышеперечисленных основных принципов1 . Авторы Конвенций, содержащих около четырехсот подчас весьма детализированных статей, создали тщательно разработанную систему правил защиты различных категорий покровительствуемых лиц. В своей работе я остановлюсь на наиболее важных моментах этого обширнейшего материала, причем термин “защита жертв войны” следует рассматривать в широком смысле, включая в него три других элемента принципа покровительства.

1.2. Защита раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение.

В то время как в Женевских Конвенциях 1949 года положения по данному вопросу можно найти в разных документах (так, раненые, больные и лица, потерпевшие кораблекрушение, из состава вооруженных сил находятся под защитой Конвенций I и II, а раненые и больные гражданские лица - IV Kонвенции), часть II Протокола I объединяет их всех вместе под общим заголовком “Раненые, больные и лица, потерпевшие кораблекрушение”. Термины “раненые” и “больные” означают лиц (как военнослужащих, так и гражданских), которые нуждаются в медицинской помощи или уходе и воздерживаются от любых враждебных действий. В отношении всех раненых и больных, независимо от того, к какой стороне они принадлежат, запрещаются следующие действия:

- всякие виды убийств, физические увечья, жестокое обращение, пытки и истязания;

- медицинские или научные эксперименты;

- удаление тканей или органов для пересадки;

- взятие заложников;

- посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное или унижающее обращение;

- осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом, при наличии судебных гарантий2 .

Под “лицами, потерпевшими кораблекрушение” понимаются военнослужащие и гражданские лица, которые подвергаются опасности на море или в других водах (таких, как реки или озера) в результате несчастья, случившегося с ними, и которые воздерживаются от любых враждебных действий. Из данного определения явствует, что “потерпевшее кораблекрушение” - это временное состояние лица. Оно завершается как только данное лицо оказывается высаженным на берег и тем самым приобретает иной статус, например, военнопленного, “раненого” или гражданского лица. Женевские Конвенции устанавливают, что во всякое время, и в особенности после боя, стороны, находящиеся в конфликте, должны принять все возможные меры к тому, чтобы разыскать и подобрать раненых, больных и потерпевших кораблекрушение, оградить их от ограбления и дурного обращения и обеспечить им необходимый уход, а также к тому, чтобы разыскать мертвых и воспрепятствовать их ограблению. Более того, военные власти могут обращаться к гражданскому населению и обществам помощи с просьбой подбирать раненых, больных и потерпевших кораблекрушение, разыскивать погибших и сообщать об их местонахождении. При ведении боевых действий на мер то же самое относится к нейтральным торговым судам, яхтам и другим мелким судам, к капитанам которых стороны, находящиеся в конфликте, могут обратиться с просьбой принять на борт раненых, больных и потерпевших кораблекрушение и обеспечить им уход, а также подбирать погибших (ст. 21 II Конвенции). Кроме того, п. 1 ст. 33 Протокола I предусматривает, что каждая сторона, находящаяся в конфликте, как только позволят обстоятельства, и самое позднее, сразу после окончания активных военных действий, “разыскивает лиц, о которых противная сторона сообщает как о пропавших без вести”. Согласно ст. 19 II Конвенции стороны, находящиеся в конфликте, должны зарегистрировать все имеющиеся в их распоряжении данные, способствующие установлению личности раненых, больных, потерпевших кораблекрушение и умерших неприятельской стороны, попавших в их руки. Эта информация должна быть доведена до сведения Справочного бюро (организация которого предусмотрена ст. 122 III Конвенции) для передачи стороне противника, в частности, через посредничество Центрального Агентства по розыску Международного Комитета Красного Креста. Если информация не направляется через МККК и его Центральное Агентство, каждая сторона должна предоставить эти сведения Центральному справочному агентству, утвержденному в соответствии с III Конвенцией. Наконец, необходимо подчеркнуть, что раненые, больные и лица, потерпевшие кораблекрушение, оказавшиеся на территории нейтрального государства, подлежат интернированию1 , а попавшие во власть неприятеля считаются военнопленными, и к ним применяются соответствующие нормы международного права.

1.3. Гуманное обращение с военнопленными.

Выше мною было рассмотрено, какие категории лиц, попавших во власть противника, имеют право на статус военнопленного. Под военным пленом понимается ограничение свободы лиц, принимавших участие в военных действиях, в целях пресечения их дальнейшего участия в вооруженной борьбе. Режим военного плена призван обеспечить не только сохранение жизни военнопленного, но и защиту его неотъемлемых человеческих прав. В этой связи необходимо всегда помнить о том, что военнопленные находятся во власти Державы противника, а не отдельных лиц или воинских частей, взявших их в плен (ст. 12 III Конвенции). Следовательно, за все, что происходит с военнопленными, несет ответственность государство неприятеля, но это не умаляет, однако, индивидуальной ответственности лиц в случае нарушения ими правил обращения с военнопленными. III Конвенция подробно регламентирует порядок содержания военнопленных:

- их размещение, обеспечение питанием и одеждой;

- требование гигиены и оказание медицинской помощи;

- религиозную, интеллектуальную и физическую деятельность и т.д.

В соответствии со ст. 122 воюющие страны обязаны организовать справочные бюро по делам военнопленных, которые должны давать ответы на все вопросы, связанные с военнопленными. Не пытаясь охватить все стороны, касающиеся защиты прав военнопленных, выделю лишь те из них, которые, на мой взгляд, являются наиболее важными.

Первое. III Конвенцией устанавливается институт доверенных лиц. Ст. 79 предусматривает, что во всех местах содержания военнопленных, за исключением тех, где находятся офицеры, военнопленные имеют право свободно путем тайного голосования избирать доверенных лиц, которые должны представлять их перед военными властями, Державами-Покровительницами1 , Международным Комитетом Красного Креста и перед всякой другой организацией, оказывающей им помощь. В лагерях для офицеров и приравненных к ним лиц и в смешанных лагерях старший по званию военнопленный офицер признается доверенным лицом. Пользуясь прерогативами и льготами, перечисленными в ст. 81, доверенные лица военнопленных содействуют их моральному и физическому благополучию. Эти лица не только осуществляют контроль над распределением помощи, но и делают все зависящее от них для того, чтобы помочь военнопленным при возникновении трудностей в отношениях с властями. Следует также подчеркнуть, что военнопленные имеют неограниченное право обращаться к представителям Державы-Покровительницы либо через свое доверенное лицо, либо непосредственно, если они считают это необходимым для того, чтобы обратить их внимание к тем моментам режима плена, в отношении которых у них имеются жалобы (ст. 78).

Второе. Конвенцией предусматривается, что военнопленные должны подчиняться законам, уставам и приказам, действующим в вооруженных силах держащей в плену Державы (ст. 82). Власти этой Державы могут применить судебные и дисциплинарные меры наказания в отношении военнопленного. Но при решении данного вопроса они должны проявлять максимальную снисходительность и по возможности прибегать к дисциплинарным мерам, а не к судебному преследованию. Так, например, в III Конвенции содержится несколько положений, касающихся побега и попыток к бегству. Общепризнанно, что данный поступок не противоречит мужества, чести и любви к отечеству военнослужащего, поэтому в случае неудавшегося побега к нему применяются только дисциплинарные меры (даже в случае рецидива). Дисциплинарные взыскания могут быть наложены только начальником лагеря или офицером, назначенным им, и ни в коем случае не военнопленным. В статье 89 перечисляются виды дисциплинарных взысканий, но далее указывается, что они не должны быть бесчеловечными, жестокими или опасными для здоровья военнопленных, и продолжительность одного наказания никогда не должна превышать 30 дней. Что касается мер наказания, назначенных судом, то военнопленного, в силу ст. 84, за исключением строго оговоренных случаев могут судить только военные суды. Важно заметить, что военнопленные пользуются покровительством данной Конвенции даже в случае осуждения. Запрещаются коллективные наказания за индивидуальные проступки, телесные наказания, заключение в помещения, лишенные дневного света, и вообще какие бы то ни было виды пыток или проявления жестокости. По смыслу ст. 100 III Конвенции за совершение преступлений, карающихся смертной казнью в вооруженных силах держащей в плену Державы, военнопленному в принципе может быть вынесен смертный приговор. Однако в соответствии со ст. 76 и ст. 77 Дополнительного протокола I смертный приговор не должен выноситься беременным женщинам и матерям малолетних детей, зависящих от них, а также пленным, совершившим преступление в возрасте до 18 лет. Если такой приговор вынесен, он не приводится в исполнение. Кроме того, в ст. 107 III Конвенции предусмотрено, что Держава-Покровительница может вмешиваться в случае вынесения смертного приговора. Согласно ст. 101 смертный приговор может быть приведен в исполнение не ранее, чем через шесть месяцев со дня его вынесения. При судебном рассмотрении принципы обычного судопроизводства должны быть соблюдены, то есть военнопленному должны быть обеспечены основные гарантии, предусмотренные ст. 99 III Конвенции и ст. 75 Протокола I. Коротко говоря, суд должен выносить приговор, исходя из презумпции невиновности обвиняемого военнопленного. На всякий вынесенный ему приговор военнопленный имеет право подать апелляционную или кассационную жалобу и просить о пересмотре дела. Любое решение суда и приговор должны быть незамедлительно доведены до сведения Державы-Покровительницы.

Третье. Даже во время военных действий Конвенцией (в ст. 109) предусматривается непосредственная репатриация раненых и больных, чьи умственные и физические способности, по всей видимости, сильно снизились (неизлечимые, тяжелораненые и тяжелобольные, излечившиеся), и госпитализация в нейтральных странах определенных категорий больных и лиц с менее тяжелыми ранениями. В типовом соглашении по вопросу о непосредственной репатриации и госпитализации в нейтральной стране раненых и больных военнопленных (Приложение I к III Конвенции) перечисляются многочисленные случаи, в которых можно применить этот принцип. Вопрос о том, какие военнопленные подлежат репатриации, призваны решать смешанные медицинские комиссии, назначенные с начала вооруженного конфликта (ст. 112). Однако, стороны конфликта должны отправлять тяжелораненых и больных военнопленных на родину, независимо от их числа и звания, только тогда, когда они будут в состоянии вынести транспортировку. Ни один из них не может быть репатриирован против своего желания во время военных действий. Все остальные военнопленные должны быть освобождены и репатриированы “тотчас же по прекращении военных действий” (ст. 118 III Конвенции). Следует также отметить, что стороны в конфликте по гуманным соображениям должны стараться репатриировать военнопленных, не дожидаясь окончания войны, и по возможности на взаимной основе, то есть путем обмена пленными. Завершая рассмотрение данного вопроса, необходимо подчеркнуть, что пленные, не имеющие признанного статуса военнопленных, тем не менее всегда имеют право на основные гарантии, предусмотренные ст. 75 Дополнительного протокола I.

1.4. Защита гражданского населения.

Если взглянуть на историю войн, то можно увидеть, что больше всего от последствий военных действий страдает гражданское население, а в XX веке это положение приобрело ужасающую тенденцию. Так, в ходе первой мировой войны 95% потерь составляли военнослужащие и лишь 5% - гражданские лица. Во время второй мировой войны картина оказалась совершенно иной: 75% потерь составили гражданские лица и 25% - военнослужащие. В некоторых современных вооруженных конфликтах свыше 90% потерь составляют гражданские лица. Можно с уверенностью сказать, что в ходе третьей мировой войны, которая закончится ядерной катастрофой, 100% потерь составит гражданское население. Приведенные цифры со всей очевидностью свидетельствуют о необходимости защиты отдельных гражданских лиц и гражданского населения в целом от последствий войны. Излишне говорить о том, что принципы защиты всех покровительствуемых лиц, изложенные мною выше, характерны и для гражданского населения. Впервые попытка дать определения “гражданское лицо” и “гражданское население” была предпринята авторами IV Женевской конвенции о защите гражданского населения во время войны. Согласно ст. 4 под покровительство данной Конвенции подпадают лица, которые в какой-либо момент и каким-либо образом находятся в случае конфликта или оккупации во власти стороны, находящейся в конфликте, или оккупирующей Державы, гражданами которой они не являются. Исключение составляют:

а) граждане какого-либо государства, не связанного положениями указанной конвенции;

б) граждане какого-либо нейтрального государства, находящиеся на территории одного из воюющих государств, пока государство, гражданами которого они являются, имеет нормальное дипломатическое представительство при государстве, во власти которого они находятся;

в) граждане какого-либо совоюющего государства (при том же условии);

г) лица, состоящие под защитой трех других Женевских конвенций: раненые, больные и лица, потерпевшие кораблекрушение, а также военнопленные.

Дополнительный протокол I выработал более удачную формулировку понятий гражданского лица и гражданского населения, отразившую суть их правового положения в период вооруженных конфликтов. П. 1 ст. 50 гласит:

“Гражданским лицом является любое лицо, не принадлежащее ни к одной из категорий лиц, указанных в ст. 4 III Конвенции и ст. 43 настоящего Протокола”. Иными словами, гражданское лицо - это любое лицо, не принадлежащее к категории комбатантов. Важно добавить, что в случае сомнения относительно того, является ли лицо гражданским, оно считается таковым. Согласно Протоколу I гражданское население состоит из всех лиц, являющихся гражданскими лицами. При этом устанавливается, что гражданское население и отдельные гражданские лица пользуются общей защитой от опасностей, возникающих в связи с военными операциями. В соответствии с п. 3 ст. 50 вышеупомянутого Протокола присутствие среди гражданского населения отдельных лиц, не подпадающих под определение гражданских лиц, не лишает это население его гражданского характера. Отсюда вытекает, что гражданское население лишается своего статуса и права на защиту, если среди него находятся военные подразделения и формирования. Что касается гражданских лиц, то они пользуются защитой, предусмотренной нормами международного права, “за исключением случаев и на такой период, пока они принимают непосредственное участие в военных действиях” (п. 3 ст. 51). Современное международное право, применяемое в период вооруженных конфликтов, предусматривает предоставление гражданскому населению и отдельным гражданским лицам как общей, так и специальной защиты от последствий военных действий. Различие заключается в том, что общая защита предоставляется всему гражданскому населению и отдельным гражданским лицам независимо от из пола, возраста, расовой и национальной принадлежности, политических или религиозных убеждений. Специальная защита предоставляется отдельным категориям гражданского населения и обусловлена либо их повышенной уязвимостью в условиях боевых действий (раненые, больные, женщины, дети и т.д.), либо особенностями профессиональных функций, выполняемых ими в период вооруженного конфликта (персонал медицинских формирований и организаций гражданской обороны, журналисты и т.д.). Специальная защита гражданского населения не входит в сферу моего исследования. В настоящей работе будут рассмотрены вопросы общей защиты мирного населения от опасностей, возникающих в связи с военными операциями. В целях ее осуществления устанавливается, что гражданское население как таковое, а также отдельные гражданские лица не должны являться объектом нападения1 . Кроме этого, при всех обстоятельствах запрещаются:

- акты насилия или угрозы насилием, имеющие основной целью терроризировать гражданское население;

- нападения неизбирательного характера, подробно регламентируемые п. 4 и п. 5 ст. 51 Протокола I;

- нападения на гражданское население или отдельных гражданских лиц в порядке репрессалий[2] ;

- использование присутствия или передвижения гражданского населения или отдельных гражданских лиц для защиты отдельных пунктов или районов от военных действий, в частности, в попытках защитить военные объекты от нападения или прикрыть военные действия, содействовать или препятствовать им.

Безусловно, запрещается использовать голод среди гражданского населения в качестве метода ведения войны (ст. 54). Любое нарушение этих запрещений, говорится в заключительном положении ст. 51, не освобождает стороны, находящиеся в конфликте, от их правовых обязательств по отношению к гражданскому населению и гражданским лицам, в том числе от обязательства принимать меры предосторожности, предусмотренные в ст. 57 Протокола I. В ней указываются следующие меры предосторожности, которые должны приниматься воюющими сторонами при планировании или осуществлении нападения:

а) делать все практически возможное, чтобы удостовериться в том, что объекты нападения не являются ни гражданским лицами, ни гражданскими объектами и не подлежат особой защите;

б) принимать все практически возможные меры предосторожности при выборе средств и методов нападения с тем, чтобы избежать случайных потерь среди гражданского населения, ранения гражданских лиц, во всяком случае свести их к минимуму;

в) отменять или приостанавливать нападение, если становится очевидным, что оно, как можно ожидать, вызовет случайные потери среди гражданского населения, ранения гражданских лиц и нанесет случайный ущерб гражданским объектам;

г) делать эффективное заблаговременное предупреждение о нападениях, которые могут затронуть гражданское население, за исключением тех случаев, когда обстоятельства этого не позволяют.

Режим военной оккупации. Режим военной оккупации определяется нормами Положения о законах и обычаях сухопутной войны, являющегося приложением к IV Гаагской конвенции 1907 года, IV Женевской конвенции 1949 года, а также нормами Дополнительного протокола I 1977 года. Под военной оккупацией понимается временное занятие вооруженными силами одного государства территории другого государства (или ее части) и установление власти военной администрации на оккупированной территории. Согласно ст. 42 Положения о законах и обычаях сухопутной войны, территория признается оккупированной, если она действительно находится во власти неприятельской армии. Однако власть оккупанта над населением не является неограниченной. Так, в соответствии со ст. 23 и 44 Положения власти оккупирующей державы не должны принуждать гражданское население принимать участие в военных действиях, направленных против их страны, или давать сведения об ее армии или других средствах обороны (кроме того, население оккупированной территории нельзя принудить служить в вооруженных силах оккупанта; воспрещается пропаганда добровольного вступления в его армию - ст. 51 IV Женевской конвенции). Согласно ст. 46 Положения, “честь и права семейные, жизнь отдельных лиц и частная собственность, равно как и религиозные убеждения должны быть уважаемы”1 . IV Женевская конвенция 1949 года существенно расширила круг обязанностей властей оккупирующей державы в отношении гражданского населения в целях предотвращения массовых и грубых нарушений прав человека в условиях вооруженного конфликта. В части, посвященной оккупированным территориям, сформулирован важный принцип: покровительствуемые лица, находящиеся на оккупированной территории, не могут “ни в коем случае и никаким образом” быть лишены преимуществ, предоставляемых Конвенцией, ни в силу изменений в установлениях, действующих на данной территории, ни в силу соглашения, заключенного между местными властями и оккупирующей державой, ни в силу аннексии (принудительного присоединения) всей или части оккупированной территории (ст. 47). К числу мер, запрещенных особо, относятся насильственные перемещения как отдельных покровительствуемых лиц, так и групп населения, а также депортация (принудительная высылка) населения с оккупированных территорий в любую другую страну. В то же время разрешается эвакуация данного оккупированного района, “если этого требует безопасность населения или особо веские соображения военного характера” (ст. 49). Защита основных прав гражданского населения и отдельных гражданских лиц от произвола властей оккупирующей державы обеспечивается в IV Женевской конвенции 1949 года путем нормативного закрепления соответствующих обязательств государств как субъектов международного права1 . Наконец, хочется отметить, что военная оккупация по своей сути является формой иностранного господства. Но и в этом случае международное гуманитарное право, касающееся покровительствуемых лиц на оккупированной территории, обладает одним несравненным достоинством: оно ограничивает беспредельную власть оккупирующей державы, действия которой оказываются под международным контролем. IV Женевская конвенция является как бы конституцией или “билем о правах”, хотя и ограниченным, который вступает в действие в момент, когда иностранная армия захватывает и оккупирует территорию,- и притом без каких-либо усилий со стороны оккупанта или оккупируемой стороны. Эта “конституция” защищает население от неправомерных действий оккупирующей державы. Тем самым международное гуманитарное право вносит существенный вклад в дело защиты достоинства человека в чрезвычайных обстоятельствах2 .

Подводя итог рассмотрению очерченного мной круга вопросов, связанных с защитой жертв вооруженных конфликтов, следует кратко остановиться на одном важном моменте. Даже самый совершенный свод правил не мог бы предвидеть всех возможных ситуаций. Чем детальнее перечень, тем больше опасность что-либо в нем упустить. В совершенно непредсказуемых обстоятельствах, когда нельзя привести ни одного, пусть даже самого общего правила Конвенции, все же существует положение, на которое можно сослаться. Появившееся еще в 1899 году в Гаагской Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны оно широко известно как “Оговорка Мартенса” (по имени ее основного автора). Текст этой оговорки является своего рода заключением обзора правил, посвященных защите жертв вооруженных конфликтов:

“В случаях, не предусмотренных настоящим Протоколом или другими международными соглашениями, гражданские лица и комбатанты остаются под защитой и действием принципов международного права, проистекающих из установившихся обычаев, из принципов гуманности и из требований общественного сознания” (п. 2 ст. 1 Дополнительного протокола I).

2. Защита прав человека в условиях вооруженных конфликтов немеждународного характера.

Международное гуманитарное право признает две категории вооруженных конфликтов. В самом общем виде различительным признаком служит здесь государственная граница: война между двумя и большим числом государств считается международным вооруженным конфликтом, а вооруженные столкновения, происходящие в пределах территории одного государства, - немеждународными (внутренними) вооруженными конфликтами (обычно их называют гражданскими войнами). Исключением является ситуация, когда народ восстает против колониального господства, осуществляя свое право на самоопределение - с принятием Дополнительного протокола I национально-освободительные войны стали считаться международными вооруженными конфликтами. Изучая нормы гуманитарного права, относящиеся к конфликтам этих двух типов, невольно обращаешь внимание на несопоставимость числа статей: Женевские конвенции 1949 года вместе с Дополнительными протоколами к ним 1977 года содержат только 30 положений по вооруженным конфликтам немеждународного характера и почти 500 статей по международным войнам. Однако не подлежит сомнению, что с гуманитарной точки зрения проблемы одни и те же, стреляют ли через границы или в пределах государственных границ. А объяснение громадной разницы в количестве положений кроется в понятии “государственный суверенитет”. Опыт показывает, что государства, как правило, всегда готовы составлять подробнейшие нормы, регулирующие отношения между ними даже во время войн. Фактически в их интересах иметь точные правила, если они хотят улучшить защиту своих граждан от произвола других государств. Но как только речь заходит о гражданских войнах, сразу же говорят: “Нет, это наши внутренние дела!” Международное сообщество не должно вмешиваться, а международное право должно молчать. Именно поэтому принятие общей статьи 3 Женевских конвенций было поистине революционным событием, означавшим первый прорыв позиций государственного суверенитета1 . Примерно в это же время международное право в области прав человека стало приобретать все большее значение, так как защита прав человека есть не что иное, как систематическое вмешательство во внутренние дела государств посредством соглашений международного права. Концепция защиты прав человека, применяемой во время вооруженных конфликтов немеждународного характера, получила благодаря этому дальнейшую поддержку. Но даже после принятия в 1977 году Протокола II сдерживающие факторы гуманного порядка во время гражданских войн играют весьма скромную роль по сравнению с ролью права, применяемого в период войн между государствами. Эти значительные расхождения заставляют подробнее остановиться на проблемах защиты прав человека в условиях вооруженных конфликтов немеждународного характера.

Понятие вооруженного конфликта немеждународного характера, а также характеризующие его критерии закреплены в Дополнительном протоколе II (ст. 1)1 , согласно которому под таким конфликтом понимаются все вооруженные конфликты, не подпадающие под действие статьи 1 Протокола I, происходящие на территории одного государства “между его вооруженными силами или другими организованными вооруженными группами, которые, находясь под ответственным командованием, осуществляют такой контроль над частью его территории, который позволяет им осуществлять непрерывные и согласованные военные действия и применять настоящий Протокол”2 . Следовательно, вооруженному конфликту немеждународного характера присущи:

- наличие организованных военных действий между противоборствующими силами (этот критерий вытекает из общей для всех Женевских конвенций 1949 года статьи 3);

- участие во враждебных действиях “вооруженных сил” (в это понятие включаются и полицейские части); повстанческие силы должны отвечать требованиям понятия “вооруженные силы”;

- достаточно массовый и устойчивый характер вооруженных выступлений; отдельные случаи нарушения внутреннего порядка, возникновение обстановки внутренней напряженности (например, беспорядки, отдельные акты насилия) не относятся к категории вооруженного конфликта немеждународного характера;

- определенный уровень организованности повстанцев, которые должны иметь органы, ответственные за их поведение;

- повстанцы должны контролировать часть территории государства, что позволяло бы им организовывать и вести военные действия3 . Наряду с вышеуказанными, в международно-правовой литературе называются и другие критерии (временной, пространственный и т.д.), характеризующие внутренний вооруженный конфликт, главным из которых является наличие “политической цели борьбы”4 .

Проще говоря, вооруженным конфликтом немеждународного характера является вооруженное противостояние, имеющее место в пределах территории государства, между правительством, с одной стороны, и вооруженными повстанческими группами - с другой1 . Лица, входящие в состав таких групп - назовем ли мы их повстанцами, мятежниками, революционерами, сепаратистами, террористами или как-нибудь другим именем, - сражаются с целью захвата власти, или за достижение большей автономии в пределах государства, или за отделение и создание собственного государства. Причины возникновения подобных конфликтов разнообразны, однако часто нарушение мира в стране является следствием несоблюдения прав меньшинств или других прав человека со стороны диктаторских режимов. Другим случаем может быть полный распад правительственной власти в стране, в результате которого различные группировки начинают между собой борьбу за власть. В таком контексте обычно говорят о силовой конфронтации внутри государства, которая тем не менее может быть отражением международных конфликтов и напряженности. Здесь же необходимо подчеркнуть следующую важную особенность. Международное гуманитарное право, действующее в период внутренних вооруженных конфликтов, устанавливает, что для его соблюдения оно должно быть принято обеими сторонами, т.е. правительством и повстанцами. Однако международное право имеет обязательную силу только для его субъектов, которыми являются главным образом государства. Поэтому повстанцы, хотя и могут иметь правовой статус с правами и обязанностями согласно международному праву, но только в том случае, если они признаны таковыми (что не имело места уже в течение многих лет). Вместе с тем не подлежит сомнению как с теоретической, так и с практической точки зрения, что международное гуманитарное право налагает обязательства на повстанцев2 . Вот почему в ст. 3 Женевских конвенций четко сказано, что применение ее положений не затрагивает юридического статуса находящихся в конфликте сторон, обязывая их применять как минимум предусмотренные в этой статье положения. В самом деле, если во внутреннем вооруженном конфликте противоборствующая правительству сторона претендует на признание того, что именно она представляет интересы народа; если в ходе борьбы она сумела установить свою власть на определенной территории страны и осуществляет ее в отношении определенной части населения, ничто не может помешать ей официально присоединиться к международным гуманитарным конвенциям или заявить о своей готовности придерживаться их требований. Например, Фронт национального освобождения Алжира присоединился к Женевским конвенциям от имени борющегося алжирского народа еще до провозглашения алжирского государства1 .

Защита прав человека в условиях вооруженных конфликтов немеждународного характера обусловлена рядом факторов. Во-первых, государства безусловно поняли, что необузданное насилие и смертоносное оружие причиняют во время внутренних конфликтов такие же страдания, как и во время войн между государствами. Более того, в вооруженных конфликтах, не носящих международного характера, особенно велико число человеческих жертв и страданий, поскольку как ни в каких других военных катаклизмах в них наиболее широко втягивается гражданское население. Шекспир давным-давно удачно сравнил гражданские войны с самоубийством. Трудно лучше охарактеризовать сознание, управляющее внутренними вооруженными конфликтами, чем это сделал император Вителлий. Во время битвы при Бедриаке, когда кто-то из его приближенных заметил, что непогребенные тела его политических противников издают мерзкий запах, Вителлий сказал: “Труп врага всегда хорошо пахнет, - особенно, если это труп соотечественника”2 . Следует также учесть, что такой конфликт не может быть безразличен международному сообществу еще и потому, что нередко он перерастает в международный вооруженный конфликт. Страшный пример гражданской войны в Испании вызвал появление в международном гуманитарном праве первого положения, специально предназначенного для вооруженных конфликтов немеждународного характера - статьи 3, общей для всех Женевских конвенций. Во-вторых, после второй мировой войны колоссальное развитие получила идея прав человека. Международное право в области защиты прав человека вполне сознательно и обдуманно “вмешивается” во внутренние дела государств. При всех различиях между гуманитарным правом, применяемым в период вооруженных конфликтов немеждународного характера, и правом прав человека3 не следует забывать, что и то и другое имеют общую цель - обеспечить защиту и уважение человеческого достоинства при всех обстоятельствах. Поэтому с исторической точки зрения вполне логично, что всего лишь через год после провозглашения в 1948 году Организацией Объединенных Наций Всеобщей декларации прав человека были приняты нормы гуманитарного права, относящиеся к конфликтам, происходящим внутри государств. Предоставляемая им защита была расширена через 30 лет в Дополнительном Протоколе II в значительной степени благодаря Международному пакту о гражданских и политических правах 1966 года. За государством, конечно, остается право применять силу для восстановления на своей территории закона и порядка. В международном праве нет ограничений суверенитета по отношению к внутренним конфликтам, аналогично содержащемуся в Уставе ООН запрещению прибегать к силе для решения споров между государствами. Оно лишь ограничивает методы, которыми можно восстанавливать закон и порядок.

Защите прав человека в условиях вооруженных конфликтов немеждународного характера посвящены следующие нормы международного гуманитарного права.

- Общая статья 3 четырех Женевских конвенций от 12 августа 1949 года. Эта важнейшая статья представляет собой свод правил, которые, как было заявлено Международным Судом в его решении от 27 июня 1986 года по делу Никарагуа против Соединенных Штатов Америки, являются выражением основных принципов гуманности1 . Поэтому статья 3 имеет обязательный характер не только в качестве нормы международного договорного права, но и как выражение общих (неписаных) принципов права. В то же время нормативное содержание ее ограничено: в ней содержится лишь несколько правил, относящихся к защите людей от непосредственных военных действий.

- Дополнительный протокол II к Женевским конвенциям, принятый 8 июня 1977 года. Этот короткий, состоящий из 28 статей документ, развивающий сжатые положения статьи 3, расширяет гуманитарную защиту во время гражданских войн. Однако статья 3 остается применимой во всей полноте для участников Женевских конвенций и носит обязательный характер, в особенности для государств, не ратифицировавших Протокол II. Впервые в истории права, относящегося к внутренним конфликтам, Протокол II кодифицирует запрет нападать на гражданское население и применять силу против отдельных гражданских лиц. Небольшой объем документа объясняется тем, во время Дипломатической конференции 1974-1977 годов разработанный Международным Комитетом Красного Креста проект Протокола был отвергнут как неприемлемый. В течение следующих нескольких дней он был существенно изменен и представлял собой более слабый по содержанию текст, который и был принят на основе консенсуса. Но даже, потеряв в нормативном содержании, Протокол II выиграл в том, что касается его приемлемости для стран “третьего мира”, где особенно велика вероятность кризисов.

- Обычное право. Наряду с довольно скромным по объему международным договорным (писаным) правом существуют неписаные правила обычного права, приобретающие особое значение для ограничения насилия во внутренних конфликтах. Как было указано выше, все содержание статьи 3 сегодня необходимо рассматривать как часть обычного права. Кроме того, можно выделить ряд норм гуманитарного права для областей, не охватываемых статьей 3 и лишь частично охватываемых конкретными положениями Дополнительного протокола II. В первую очередь, сюда относятся принципы, которые ограничивают выбор средств и методов военных действий. Однако, как чаще всего бывает с нормами обычного права, нелегко документально обосновать применение этих принципов, так как здесь нужно учитывать и тщательно изучать действия участвующих в конфликте сторон.

- Специальные соглашения между находящимися в конфликте сторонами. Статья 3 Женевских конвенций призывает участвующие в гражданской войне стороны заключать специальные соглашения о том, чтобы полностью или частично применять в гражданской войне положения, применимые для международных вооруженных конфликтов. Примером такого соглашения может быть четко выраженное или подразумеваемое согласие с тем, что с лицами, участвующими в военных действиях, будут обращаться гуманно согласно положениям III Конвенции (о военнопленных).

Важным аспектом всего свода норм, касающихся внутренних вооруженных конфликтов, является то, что подавляющая часть этих норм имеет исключительно гуманитарный характер и направленность. Они призваны обеспечить защиту и уважение всех гражданских лиц, которые не принимают участия в военных действиях и могут прямо или косвенно пострадать в результате вооруженного насилия, а также - гуманное обращение с военнопленными (в том числе с ранеными и больными), которые, хотя и принимали участие в вооруженном насилии, более не в состоянии продолжать борьбу. С этой целью в отношении вышеуказанных лиц запрещаются:

“а) посягательства на жизнь и физическую неприкосновенность, в частности, всякие виды убийства, увечья, жестокое обращение, пытки и истязания;

b) взятие заложников;

с) посягательство на человеческое достоинство, в частности, оскорбительное и унижающее обращение;

d) осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом, при наличии судебных гарантий, признанных необходимыми цивилизационными нациями” (общая для всех Женевских конвенций статья 3).

Так, впервые в истории международного права оказался зафиксированным определенный минимум правовых гарантий для участников вооруженных конфликтов, не носящих международного характера. Оценивая ст. 3 Женевских конвенций, следует заметить, что она страдает существенными недостатками; некоторые весьма важные вопросы решены в ней без достаточной ясности и потому существует широкий простор для их толкования. Отмечу, что термины “уважение” и “защита” в тексте статьи не присутствуют (хотя и подразумеваются), единственное требование - соблюдение гуманного обращения. В п. 2 ст. 3 Конвенций предусмотрено, что “беспристрастная гуманитарная организация, такая, как Международный Комитет Красного Креста, может предложить свои услуги сторонам, находящимся в конфликте”, - весьма умеренная формулировка, которая тем не менее в ряде случаев позволила МККК получить доступ к жертвам внутреннего вооруженного конфликта. Наконец, в предпоследнем абзаце находящиеся в конфликте стороны призываются к тому, чтобы “стараться путем специальных соглашений ввести в действие все или часть остальных положений” Женевских конвенций. Очевидно, что заключение подобных соглашений будет тем более вероятно, чем более конфликт станет приобретать черты международного вооруженного конфликта. Но самым существенным вопросом, который можно толковать с диаметрально противоположных позиций, является, пожалуй, вопрос о правовом статусе захватываемых в плен участников внутренних вооруженных конфликтов. Высказываются самые различные точки зрения по поводу того, являются ли законными комбатантами в полном смысле этого слова участники внутренних вооруженных конфликтов, выступающие против правительства. Сторонники того взгляда, что участники вооруженных конфликтов немеждународного характера не являются законными комбатантами, утверждают, что в статье 3 нет ничего того, что не позволило бы применить самое тяжкое наказание к захваченному в плен участнику внутреннего вооруженного конфликта, и единственное условие для законности такого наказания - чтобы оно было основано на судебном приговоре. В докладе Генерального секретаря ООН “Уважение прав человека в вооруженных конфликтах” от 18 сентября 1970 г. указывается, что статья 3 Женевских конвенций допускает положение, когда партизан, “захваченный в плен в период внутреннего конфликта, может быть приговорен к смерти за то, что он отстаивал дело одной из сторон, находящихся в конфликте”1 . Учеными-международниками западных государств высказываются и другие точки зрения против признания участников внутренних вооруженных конфликтов законно воюющими. Так, например, одни из них полагают, что общая статья 3 гарантирует гуманное обращение с участниками вооруженных конфликтов немеждународного характера, но по окончании конфликта правительство может считать их мятежниками со всеми вытекающими отсюда последствиями. Другие считают участников внутренних вооруженных конфликтов законными комбатантами, но лишь в том случае, если такой конфликт перерастает в международный1 . Я придерживаюсь мнения, что статус участников внутренних вооруженных конфликтов в принципе должен приравниваться к статусу участников международных вооруженных конфликтов, несмотря на то, что современное международное договорное право прямо не устанавливает этого. Поскольку это касается вооруженных конфликтов немеждународного характера, единственно применимой к ним нормой служит ст. 3 Женевских конвенций (Дополнительный протокол II обошел стороной вопрос о правовом статусе участников внутренних вооруженных конфликтов), даже если участники конфликта контролируют часть территории, выполняют все условия III Женевской конвенции и признаны в качестве воюющей стороны иностранными государствами. Все вышеизложенное лишний раз свидетельствует о несовершенности статьи 3, общей для всех Женевских конвенций.

При рассмотрении вопроса, касающегося текста статьи 3, следует остановиться еще на одном важном моменте. Дело в том, что объем правовых гарантий, предоставляемых ею участникам внутренних вооруженных конфликтов, уже объема прав и гарантий, предоставляемых участникам международных вооруженных конфликтов. Не случайно в этой статье говорится, что “находящиеся в конфликте стороны будут стараться путем специальных соглашений ввести в действие все или часть остальных положений” Женевских конвенций. Необходимость расширения правовых гарантий для участников внутренних вооруженных конфликтов и населения стран, где они возникают, совершенно очевидна. Она диктуется, в частности, тем, что по объему прав и гарантий, закрепленных в ст. 3 всех Женевских конвенций, статья отстает от норм, зафиксированных в Международном пакте о гражданских и политических правах от 19 декабря 1966 года. Так, ст. 4 Пакта предусматривает:

“Во время чрезвычайного положения в государстве, при котором жизнь нации находится под угрозой и о наличии которого официально объявляется, участвующие в настоящем Пакте государства могут принимать меры в отступлении своих обязательств по настоящему Пакту только в такой степени, в какой это требуется остротой положения, при условии, что такие меры не являются несовместимыми с их другими обязательствами по международному праву и не влекут за собой дискриминации исключительно на основе расы, цвета кожи, пола, языка, религии или социального происхождения”2 . Таким образом, в случае “чрезвычайного положения в государстве, при котором жизнь нации находится под угрозой”, т.е. и в ситуации возникающего внутри страны вооруженного конфликта, не носящего международного характера, положения указанной выше статьи при всех условиях будут действовать, и правительства не могут отступить от них под предлогом такого конфликта. Напротив, она прямо рассчитана на применение в случае возникновения ситуации внутреннего вооруженного конфликта1 .

Заимствуя идеи Международного пакта о гражданских и политических правах, являющегося основным документом Организации Объединенных Наций, кодифицирующем права человека, Дополнительный протокол II развивает и дополняет положения ст. 3 Женевских конвенций. Ст. 1 Протокола четко указывает на это, а преамбула также ссылается на статью 3, гуманитарные принципы которой “лежат в основе уважения человеческой личности в случае вооруженного конфликта, не носящего международный характер”. В качестве такой же основы в преамбуле называются “международные документы, касающиеся прав человека”, которые “предоставляют основную защиту человеческой личности”.Основную цель Протокола II можно определить как “необходимость обеспечить лучшую защиту жертв” внутренних вооруженных конфликтов. Очевидно, что достижение полного или совершенного регулирования подобных конфликтов невозможно, поэтому преамбула завершается упрощенным вариантом оговорки Мартенса, в котором утверждается, что “в случаях, не предусмотренных действующими правовыми нормами, человеческая личность остается под защитой принципов гуманности и требований общественного сознания”.

Дополнительный протокол II применяется ко всем лицам, затрагиваемым вооруженным конфликтом немеждународного характера “без какого бы то ни было неблагоприятного различия, основанного на признаках расы, цвета кожи, пола, языка, религии и вероисповедания, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, имущественного положения, рождения или иного статуса, или на каких-либо других подобных критериях”. К сожалению, абсолютно ясно, что такое запрещение дискриминации полностью противоположно той практике, которой придерживаются стороны во многих внутренних конфликтах. В то же время ни одно лицо, принимающее непосредственное участие в военных действиях, не может считаться лицом, “затрагиваемым” внутренним вооруженным конфликтом. По сравнению с Протоколом I, признающим некоторые категории лиц комбатантами и предусматривающим меры по их защите от применения к ним некоторых методов и средств ведения войны, сфера применения Протокола II значительно ограничена, понятие “комбатант”, впрочем как и понятие “военнопленный”, в нем не фигурирует. Единственная норма, которая, в отличие от вышесказанного, предоставляет защиту именно тем, кто принимает участие в боевых операциях, содержится в заключительной фразе п. 1 ст. 4: “Запрещается отдавать приказ не оставлять никого в живых”. В остальном все без исключения положения Протокола II предназначены для защиты тех лиц, которые не принимают непосредственного участия или прекратили принимать участие в военных действиях. Это положение подтверждено в ст. 13, озаглавленной “Защита гражданского населения”, согласно которому гражданские лица как таковые пользуются защитой, “если и до тех пор, пока они не принимают непосредственного участия в военных действиях”.

Статья 5 Протокола, представляющая собой настоящий кодекс правил обращения с людьми, содержащимися в заключении, вместе с тем является ярким свидетельством того, сколь широк водораздел, образовавшийся между договорными нормами гуманитарного права, применяемыми соответственно в международных и во внутренних вооруженных конфликтах. Ни статья 3 Женевских конвенций, ни Протокол II не устанавливают особого статуса для комбатантов или военнопленных, а ограничиваются лишь гарантиями гуманного обращения с любым человеком, сложившим оружие или прекратившим принимать участие в военных действиях по любой другой причине. Безусловно, с попавшими в плен повстанцами следует обращаться должным образом при любых обстоятельствах, но они не являются военнопленными, и ничто не препятствует властям привлекать захваченных в плен мятежников к ответственности по национальному уголовному законодательству. Дополнительный протокол II устанавливает ряд правил относительно уголовных наказаний. В статье 6 сформулированы критерии “надлежащего судебного разбирательства”, заимствованные, в свою очередь, из соответствующих соглашений по правам человека. Так, вынесение любого приговора и приведение в исполнение любого наказания возможно только “на основе приговора, обеспечивающего основные гарантии независимости и беспристрастности”; обвиняемому должны быть предоставлены “все необходимые права и средства защиты”; а совершенное им действие или упущение должно заведомо являться “уголовным правонарушением по закону во время его совершения”. П. 4 ст. 6 Протокола запрещает выносить смертный приговор беременным женщинам, матерям, имеющим малолетних детей, и лицам, не достигшим 18-летнего возраста в момент совершения правонарушения. В то же время в рамках указанных судебных гарантий государство, преследующее в судебном порядке повстанцев, вправе обращаться с ними по всей строгости закона. Это отличие от правового режима, применяемого во время международных конфликтов, с его привилегированным статусом комбатантов и военнопленных, объясняется отказом государств рассматривать мятежников или повстанцев иначе как “обычных” нарушителей закона1 . Наконец, пункт 5 обращается к весьма деликатной проблеме, которая может возникнуть вследствие внутреннего вооруженного конфликта, и на которой хочется особо заострить внимание. Завершение военных действий обычно означает, что вчерашние противники должны вернуться к нормальной совместной жизни, как более или менее миролюбивые граждане государства, которое до недавнего времени являлось ареной их насильственных действий. В этом случае важно создать условия, способствующие, насколько это возможно, такому мирному сосуществованию. В качестве одной из мер для достижения этой цели п. 5 ст. 6 Протокола II содержит призыв к властям, “предоставить как можно более широкую амнистию лицам, участвовавшим в вооруженном конфликте, и лицам, лишенным свободы по причинам, связанным с вооруженным конфликтом, независимо от того, были ли они интернированы или задержаны”. Примером в этой связи могут служить принятые российскими властями амнистии лицам, совершившим противоправные деяния в 1991-94 г.г. на Северном Кавказе1 и в 1994-96 г.г. в Чеченской Республике2 .

Протокол II подтверждает и развивает положение ст. 3 Женевских конвенций о защите раненых и больных (ограничившейся оговоркой условия, что раненых и больных будут подбирать, и им будет оказана помощь): в ст. 7 в отношении “защиты и ухода” и в ст. 8 относительно “розыска”, в том числе и мертвых. Согласно п. 1 ст. 7 Протокола II право на защиту и уход имеют “все раненые, больные и лица, потерпевшие кораблекрушение, независимо от того, принимали они участие в вооруженном конфликте”. В пункте 2 сформулирован принцип предоставления медицинской помощи без какой-либо дискриминации:

“При всех обстоятельствах с ними обращаются гуманно и предоставляют им в максимально возможной мере и в кратчайшие сроки медицинскую помощь и уход, которых требует их состояние. Между ними не проводится никакого различия по каким бы то ни было соображениям, кроме медицинских”. Равно как и соответствующие нормы Протокола I ст. 8 Дополнительного протокола II закрепляет, что во всех случаях, и в особенности после боя необходимо разыскивать и подбирать раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, безотлагательно принять все возможные меры для того, чтобы оградить их от ограбления и дурного обращения, обеспечить им необходимый уход, а также принять меры к тому, чтобы “разыскать мертвых и воспрепятствовать их ограблению и должным образом захоронить”.

Поскольку Протокол II не признает существования комбатантов он не дает определения гражданскому населению и гражданским лицам. В результате отсутствия этих ключевых определений положения, касающиеся защиты гражданского населения, которые составляют содержание части IV Протокола, “повисают в воздухе”. Кроме того, они значительно короче, нежели аналогичные положения Протокола I. Пункт 1 ст. 13 Протокола II зафиксировал принцип, согласно которому гражданское население и отдельные гражданские лица “пользуются общей защитой от опасностей, возникающих в связи с военными операциями”. Соответственно запрещается делать их объектом нападения, а также запрещаются “акты насилия или угрозы насилием, имеющие основной целью терроризировать гражданское население” (пункт 2). Как было отмечено выше, гражданские лица пользуются этой защитой, “если и до тех пор, пока они не принимают непосредственное участие в военных действиях” (п. 3 ст. 13 Протокола II). Согласно ст. 17 не допускается отдавать распоряжения о перемещении гражданского населения по причинам, связанным с вооруженным конфликтом немеждународного характера, “если необходимость в этом не вызывается требованиями обеспечения безопасности упомянутых гражданских лиц или настоятельными причинами военного характера”. Пункт 2 той же статьи запрещает при любых обстоятельствах принуждать гражданских лиц “покидать свою собственную территорию” по причинам, связанным с конфликтом. П. 2 ст. 18 предусматривает проведение операций по оказанию гуманитарной помощи гражданскому населению, если оно “испытывает чрезмерные лишения”. Подобные операции должны носит исключительно “гуманитарный и беспристрастный характер” и осуществляться “без какого-либо неблагоприятного различия”. Кроме того, они требуют согласия официально признанного правительства данного государства на то, чтобы гуманитарная помощь была доставлена гражданскому населению, проживающему как на территории, находящейся под контролем правительства, так и на территории, которая фактически находится под контролем (формально не существующей) противной стороны. Наконец, ст. 18 устанавливает, что общества помощи, “находящиеся на территории” государства, страдающего от вооруженного конфликта немеждународного характера, такие, как организации Красного Креста или Красного Полумесяца, “могут предлагать услуги с целью выполнения своих традиционных функций в отношении жертв вооруженного конфликта”. В то же время негативным моментом является то, что в отличие от ст. 81 Протокола I, п. 1 ст. 18 Дополнительного протокола II не содержит конкретной ссылки на МККК или на Лигу обществ Красного Креста или Красного Полумесяца.

К сожалению, в Протоколе II не нашли отражения такие вопросы, как коллективная или индивидуальная ответственность за нарушения прав человека в условиях вооруженного конфликта немеждународного характера.

Самым существенным отличием защиты прав человека в условиях вооруженных конфликтов немеждународного характера от аналогичных действий, совершаемых в период международных вооруженных конфликтов, является то, что на международном уровне, по существу, полностью отсутствуют организации и процедуры для обеспечения выполнения этого права сторонами, участвующими в конфликте. Это является верным показателем того, что гражданские войны рассматриваются как внутренние события, угрожающие национальному суверенитету. Но даже несмотря на категорическое запрещение вмешательства, содержащееся в статье 3 Протокола II, у международного сообщества, начиная с Организации Объединенных Наций и заканчивая средствами массовой информации и общественным мнением, остается возможность призвать все стороны, участвующие в том или ином внутреннем вооруженном конфликте, соблюдать свои обязательства, предусмотренные Протоколом II. Наконец, второй абзац статьи 3 Женевских конвенций содержит простое положение: “Беспристрастная гуманитарная организация, такая, как Международный Комитет Красного Креста может предложить свои услуги сторонам, находящимся в конфликте”. В Протоколе II ничего к этому не добавлено и не изменено. Повсеместно понимается это так, что правительства и повстанцы должны по меньшей мере рассмотреть предложение услуг со стороны МККК, а принимать их или нет - это их дело. Практика показывает, что в большинстве случаев такие предложения принимаются, поскольку очевидно, что гуманитарная помощь (в широком смысле) жертвам вооруженного конфликта - в интересах участвующих в конфликте сторон.

Национальное законодательство.

В Советском Союзе особо важные международные договоры подлежали ратификации Президиумом Верховного Совета СССР. Так, Женевские конвенции 1949 года были ратифицированы Президиумом Верховного Совета СССР 17 апреля 1954 г., и их положения стали обязательными для всех органов власти. В настоящее время в России в соответствии с принципами правового государства, закрепленными Конституцией, органы власти в своей деятельности связаны как внутренним, так и международным правом. Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры являются согласно части 4 статьи 15 Конституции Российской Федерации составной частью ее правовой системы и должны добросовестно соблюдаться, в том числе путем их учета внутренним законодательством. 4 августа 1989 года Верховный Совет СССР ратифицировал оба Дополнительных протокола к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 года. Ратифицировав Протокол II, касающийся защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера, Верховный Совет поручил Совету Министров СССР подготовить и представить предложение о внесении соответствующих изменений в законодательство. Однако это поручение не было исполнено. Вместе с тем, Конституционный Суд РФ установил, что “положения данного Дополнительного протокола о гуманном обращении со всеми лицами, не принимавшими непосредственного участия или прекратившими принимать участие в военных действиях, о раненых, больных, о защите гражданского населения ... подлежат применению обеими сторонами вооруженного конфликта”1 . В то же время Конституционный Суд указал, что ненадлежащий учет данных положений во внутреннем законодательстве послужил одной из причин нддесоблюения правил названного Дополнительного протокола, согласно которым применение силы должно быть соизмеримо с целями, и должны прилагаться все усилия к тому, чтобы избежать ущерба гражданским лицам.

Важным шагом на пути устранения вышеуказанного недостатка явилось принятие Государственной Думой России двух постановлений (см. выше), законодательно закрепляющих понятие внутреннего вооруженного конфликта. Например, постановление Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации от 12 марта 1997 года № 1200-ГД (усовершенствованная редакция) под вооруженным конфликтом понимает “противоборство между:

а) вооруженными объединениями, отрядами, дружинами, другими вооруженными формированиями, созданными и действовавшими в нарушение законодательства Российской Федерации (далее - незаконные вооруженные формирования), и органами внутренних дел, подразделениями внутренних войск Министерства внутренних дел Российской Федерации, Вооруженных Сил Российской Федерации, других войск и воинских формирований Российской Федерации;

б) незаконными вооруженными формированиями, созданными для достижения определенных политических целей;

в) лицами, не входившими в незаконные вооруженные формирования, но участвовавшими в противоборстве”.

Наконец, ряд положений, касающихся защиты прав человека в условиях вооруженных конфликтов (в том числе немеждународного характера), содержится в новом Уголовном Кодексе Российской Федерации (см. главу 3).

Внутренние беспорядки и напряженность. В современном международном праве недостаточно полно рассматриваются вопросы, связанные с внутренними беспорядками и напряженностью. Ни одно из созданных международных учреждений не в состоянии надлежащим образом решить проблемы, возникающие в связи с такого рода явлениями. Пока в этой области есть лишь незначительные сдвиги: с одной стороны, намечается усиление роли Международного Комитета Красного Креста, стремящегося распространить свою гуманитарную деятельность на ситуации, связанные с внутренними беспорядками и напряженностью; с другой стороны, органы Организации Объединенных Наций, занимающиеся вопросами прав человека, все больше внимания уделяют случаям грубых и непрекращающихся нарушений прав человека. Очень часто такие нарушения проистекают из внутренних беспорядков и напряженности, и в силу этого попадают в поле зрения органов ООН по правам человека. В своем докладе “Защита жертв немеждународных вооруженных конфликтов” (Женева, 1971 год) Международный Комитет Красного Креста констатировал, что под внутренними беспорядками подразумеваются:

“... ситуации, не имеющие признаков немеждународного вооруженного конфликта как такового, но характеризующиеся наличием в стране конфронтации, которой присущи определенная напряженность или продолжительность и в которой отмечаются акты насилия. Последние могут приобретать самые различные формы, начиная от стихийно вспыхивающих актов мятежа до борьбы между более или менее организованными группами и правительственными властями. В таких ситуациях, которые не обязательно перерастают в открытую борьбу, для восстановления внутреннего порядка правительственные власти мобилизуют усиленные контингенты полиции или даже вооруженные силы”1 . Таким образом, в определении МККК речь идет о конфликтных ситуациях, которые зашли уже довольно далеко, но еще не переросли в вооруженный конфликт. При этом замечу, что ситуации внутренних беспорядков и напряженности исключены из сферы применения Дополнительного Протокола II, однако в Комментарии к нему определены следующим образом: “беспорядки, такие, как, например, демонстрации, не имеющие заранее согласованного плана, отдельные и спорадические акты насилия в отличие от военных действий, ведущихся вооруженными силами или вооруженными группами, иные акты аналогичного характера, включая, в частности, массовые аресты лиц в связи с их действиями или убеждениями”2 . В этой связи следует напомнить, что Протокол II применяется лишь тогда, когда противостоящие правительству силы осуществляют военные действия и когда такие силы состоят из организованных вооруженных подразделений и контролируют значительную часть территории. Для целей настоящей работы все то, что оказывается ниже этого “порога”, отнесем к категории внутренних беспорядков и напряженности, даже если и правительство, и противоборствующая сторона еще не контролирует значительную часть территории, как это предусмотрено в ст. 1 Протокола II. В одном из последующих документов МККК ссылается на понятие “внутренняя напряженность”. Обстановку напряженности можно квалифицировать как напряженную ситуацию, возникшую под воздействием политических, религиозных, расовых, социальных или экономических факторов. Следовательно, под “внутренними беспорядками и напряженностью” необходимо понимать все конфликтные ситуации внутри той или иной страны, достаточно серьезные в плане порождения острых гуманитарных проблем, особенно в силу того, что они ведут к физическому насилию и отрицанию свободы, независимо от того, используются вооруженные силы или нет.

В современном международном праве имеется существенный пробел: отсутствуют положения, непосредственно касающиеся конкретных ситуаций, возникающих во время внутренних беспорядков и напряженности. Поскольку к таким ситуациям не применяются положения статей Дополнительного протокола II, единственной нормой, касающейся защиты прав человека в условиях внутренних беспорядков и напряженности, является статья 3, общая для всех Женевских конвенций. Конечно, во всех таких ситуациях применимо право, касающееся прав человека, однако его положения как таковые не связаны с установлением какого-либо рода ограничений в отношении столкновений между органами власти и оппозиционными группами внутри государства. Как только мятежники оказываются во власти правительственных органов, в силу вступают положения, касающиеся прав человека. Однако в ходе самого столкновения - до появления таких возможностей - в действие вступает лишь несколько правовых норм, и самое большее, что можно сделать в таких ситуациях, - это руководствоваться духом положений о правах человека. Вместе с тем, в международном праве каких-либо норм, регулирующих данный вопрос, практически не существует. Еще больший пробел в современном праве, посвященном защите прав человека, существует в отношении обязательств отдельных лиц или групп лиц, находящихся в оппозиции к правительству, в любой период столкновения. Несмотря на вышеперечисленные пробелы в международном гуманитарном праве, бесспорным является то, что в период внутренних беспорядков и напряженности людям приходиться испытывать серьезные страдания, и поэтому необходимо сделать все возможное для облегчения их участи.

3. Ответственность за нарушение прав человека в условиях вооруженных конфликтов.

Ответственность за нарушение прав человека в условиях вооруженных конфликтов можно рассматривать как коллективную ответственность, т.е. ответственность воюющей стороны (чаще всего - государства) за все действия, совершаемые лицами, входящими в состав ее вооруженных сил, или как индивидуальную ответственность конкретных правонарушителей.

3.1. Коллективная ответственность.

Прежде чем перейти к характеристике важнейших вопросов, касающихся уголовной ответственности за преступления против жертв войны, полезно рассмотреть вопрос о характере таких преступлений. Опыт вооруженных конфликтов свидетельствует о том, что во время войны несоизмеримо велико число нарушений, носящих государственно организованный характер. Так, в период второй мировой войны, как никогда ранее, государственно организованный характер нарушений прав человека выразился в целой системе предписаний воюющих государств, диктующих войскам и властям преступные методы ведения войны. Это касалось и обращения с военнопленными, ранеными и больными, отношения к гражданскому населению на оккупированных территориях, создания концлагерей для массового уничтожения людей и т.д. Таким образом, многие, и во всяком случае наиболее тяжкие военные преступления носят государственно организованный характер, следовательно, воюющая сторона (государство) должна нести ответственность за их совершение. Коллективная ответственность воюющей стороны может иметь разные проявления. В первую очередь, необходимо отметить принцип взаимности, который складывается из двух составляющих:

а) принципа отрицательной взаимности (“Я не обязан уважать закон, потому, что ты его не уважаешь”);

б) принципа положительной взаимности (“Я соблюдаю закон, потому, что ты тоже его соблюдаешь”).

Женевские конвенции и Дополнительный протокол I наложили запрет на действие принципа отрицательной взаимности, установив в общей для всех Женевских конвенций статье 1 обязательство государств-участников “при любых обстоятельствах соблюдать и заставлять соблюдать” положения Конвенций. Это положение идентично формулировке п. 1 ст. 1 Протокола I. Однако стопроцентная действенность запрета принципа отрицательной взаимности вызывает сомнения, особенно в тех случаях, когда нарушения определенных норм Конвенций могут обеспечить виновной стороне явное военное преимущество. Речь идет прежде всего о нормах, запрещающих или ограничивающих применение оружия большой военной значимости. Так, существует широко распространенное мнение о том, что запрет на использование оружия массового поражения действует на основе принципа взаимности. Такое положение соответствует его военному значению, поскольку, действительно, трудно согласиться с тем, что воюющая сторона должна будет просто смириться с пагубными последствиями, которыми чревато для нее применение противником оружия массового поражения, в то время как она обладает потенциалом адекватного ответного удара, и может, таким образом, восстановить военное равновесие1 .

Женевские конвенции придают большое значение принципу положительной взаимности. Он выражается в том, что если одна из сторон, находящихся в конфликте, не является участницей Конвенций, но принимает и применяет положения Конвенции, то другая сторона - участница Конвенции - будет обязана применять их в отношении противной стороны. Положительный аспект принципа взаимности, как и его отрицательный аспект, можно проиллюстрировать на примере того же оружия массового поражения: в ходе недавней войны в Персидском заливе оно имелось практически у каждого из воюющих государств, но ни одно из них фактически не прибегло к его использованию.

Репрессалии, или ответные меры воюющих сторон, - второе проявление коллективной ответственности. Репрессалии определяются как намеренное нарушение определенной правовой нормы, совершаемое одной из сторон, находящихся в конфликте, с целью принудить власти противной стороны прекратить политику нарушения той же самой или иной нормы из того же свода законов. Из этого следует, что репрессалии должны быть прекращены сразу же, как только противная сторона откажется от проведения политики, вменяемой ей в вину. Несмотря на то, что среди юристов-международников нет единства по вопросу правомерности применения репрессалий2 , необходимо заметить, что в принципе репрессалии запрещены международным правом. Например, в докладе Генерального секретаря ООН от 20 ноября 1969 года отмечается, что гарантией исполнения норм международного гуманитарного права является “боязнь репрессалий и возможных санкций”; что репрессалии запрещены международным правом3 . В резолюции Генеральной Ассамблеи ООН 2675 (XXV) от 9 декабря 1970 года говорится, что “гражданское население или отдельные гражданские лица не должны быть объектами репрессалий” (п. 7)4 . Данное положение позднее нашло свое отражение в п. 6 ст. 51 Дополнительного протокола I. Ст. 20 Протокола I устанавливает правило, согласно которому запрещаются репрессалии против лиц, которым предоставляется защита, т.е. против раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение. В целом, Дополнительный протокол I запрещает любые формы насилия, физические и психические пытки, а также другие репрессалии как в отношении гражданского населения, так и в отношении военнопленных, раненых и больных. Однако, общей запретительной нормы такого рода в Протоколе I нет, что снижает эффективность положений о репрессалиях. Из анализа действующих норм, посвященных защите прав человека в условиях вооруженных конфликтов, следует, что нельзя согласиться с теми юристами, которые считают, что любые репрессалии во время вооруженного конфликта являются допустимыми. Бесспорным является тот факт, что репрессалии против жертв войны, должны быть безусловно запрещены.

Следующим проявлением коллективной ответственности воюющей стороны является ответственность в узком смысле, т.е. финансовая ответственность государства за ущерб, причиненный неправомерными действиями. Уже Гаагская Конвенция 1907 года о законах и обычаях сухопутной войны предусмотрела в статье 3, что воюющая сторона, ответственная за нарушения правил, установленных Конвенцией, “должна будет возместить убытки, если к тому есть основания”. Аналогичная формулировка содержится и в ст. 91 Дополнительного протокола I. На практике финансовая ответственность сводится чаще всего к возложению мирным договором на потерпевшую поражение сторону обязательства выплатить победителю крупную сумму репараций1 за финансовые потери, понесенные им в результате войны. Однако, очевидно, что объем репараций окажется намного меньше совокупных финансовых потерь, понесенных победителем. Более того, важно, что объем репараций никогда не определяется величиной ущерба, нанесенного неправомерными действиями, т.е. вызванными нарушениями прав человека в условиях вооруженного конфликта, и не ставится в прямую зависимость от него; не говоря уже о том, что не учитывается взаимный ущерб, причиненный неправомерными действиями обеих сторон. В довершение всего потерпевшая поражение сторона может быть принуждена не только отказаться от любых претензий по возмещению ущерба, который она могла бы иметь к победителю, но будет вынуждена принять любые претензии, которые ее граждане могли бы иметь к победителю, на свой счет. Подобный пункт в тексте мирного договора между Японией и США привел к замечательному в своем роде прецеденту, ставшему предметом разбирательства в японском суде. Было заявлено, что применение Соединенными Штатами атомных бомб против Хиросимы и Нагасаки представляло собой неправомерный акт, и что, следовательно, правительство Японии обязано компенсировать причиненный ущерб. Суд, хотя и признал, что использование атомных бомб было, конечно же, незаконным, не пошел на то, чтобы удовлетворить претензии, предъявлявшиеся на этом основании к японскому правительству1 .

Основное значение разных проявлений коллективной ответственности государств заключается в их сдерживающем воздействии. Осознание того, что всякое нарушение прав человека в условиях вооруженного конфликта влечет за собой ответственность государства (и, безусловно, может вызвать незамедлительную реакцию противника по принципу отрицательной взаимности или же, в более длительной перспективе может обернуться для государства необходимостью платить по окончании войны контрибуцию2 за причиненный ущерб), должно стать для властей дополнительным стимулом к тому, чтобы соблюдать данный свод законов. Такое воздействие на воюющее государство может значительно усилиться путем давления извне, оказываемого общественным мнением, которое нередко создается сообщениями и комментариями в средствах массовой информации. Давление извне может также принять форму конфиденциальных или публичных представлений, сделанных третьими сторонами: правительствами, региональными или всемирными межправительственными организациями. Наконец, как члены международного сообщества и нередко как участники международных договоров (например, одной из Женевских Конвенций 1949 г.), которые в данном случае подвергаются нарушениям, все воюющие государства в равной степени заинтересованы в том, чтобы было обеспечено уважение и защита прав человека в условиях вооруженного конфликта. Общая для всех Женевских Конвенций статья 1 выражает эту мысль, утверждая, что все договаривающиеся государства “обязуются ... соблюдать и заставлять соблюдать” Конвенции “при любых обстоятельствах” (принцип положительной взаимности - см. выше). Международный Суд высказался об этом так:

“подобное обязательство вытекает не только из самих Конвенций, но также из общих принципов гуманитарного права, которые в Конвенциях лишь особым образом выражены”. (Решение Международного Суда от 27 июня 1986 г. по делу: Никарагуа против Соединенных Штатов Америки, с.220)3 .

При рассмотрении вопроса о коллективной ответственности государств за нарушения прав человека в течение вооруженных конфликтов, нельзя оставить незамеченной роль Организации Обьединенных Наций. Ст. 89 Дополнительного протокола I ограничивается утверждением, что “в случае серьезных нарушений Конвенций или настоящего Протокола” государства-участники “обязуются принимать меры как совместно, так и индивидуально, в сотрудничестве с Организацией Обьединенных Наций и в соответствии с Уставом Организации Обьединенных Наций”. Необходимо подчеркнуть, что и Генеральная Ассамблея, и Совет Безопасности неоднократно принимали резолюции, призывая стороны, участвующие в том или ином вооруженном конфликте соблюдать свои обязательства, предусмотренные нормами, касающимися защиты прав человека в условиях вооруженных конфликтов. Ответственность стороны в конфликте за нарушения Конвенций или Протокола предполагает, что такие серьезные нарушения действительно имели место, т.е. что факты таковых были должным образом установлены. К сожалению, в отношении многих норм Протокола I установить такие нарушения очень трудно. Ст. 90 предусматривает в такого рода затрудненных положениях возможность учреждения “международной комиссии по установлению фактов”. Комиссия должна быть учреждена после того, как не менее 20 договаривающихся государств посредством одностороннего заявления “согласятся принять компетенцию Комиссии”. После учреждения Комиссия компетентна расследовать факты, касающиеся предполагаемых серьезных нарушений Конвенций или Протокола I, и “содействовать путем оказания своих добрых услуг восстановлению уважительного отношения к Конвенциям и настоящему Протоколу”. Комиссия была учреждена 25 июня 1991 года (на 31.12.92 г. о своем признании компетенции Комиссии заявили 33 государства)1 . В настоящее время деятельность Комиссии в существенной мере способствует быстрому и своевременному разрешению споров, возникающих в результате предъявления обвинений в серьезных нарушениях Женевских Конвенций и Дополнительного протокола I к ним, а также снижению напряженности, сопутствующей таким обвинениям. В задачу Комиссии не входит давать правовую оценку ситуации, т.е. говорить о законности или незаконности рассматриваемых действий. Несмотря на это ограничение Международная комиссия по установлению фактов безусловно внесет ценный вклад в дело защиты прав человека во время вооруженных конфликтов.

3.2. Индивидуальная ответственность.

Статья 3 IV Гаагской Конвенции 1907 года возложила на сторону, находящуюся в конфликте, ответственность “за все действия, совершенные лицами, входящими в состав ее военных сил” (аналогичная формулировка содержится в ст. 91 Дополнительного протокола I). Кроме того, ст. 12 III Женевской конвенции 1949 г. и ст. 29 IV Конвенции упоминают ответственность государства за предусмотренное этими Конвенциями обращение с покровительствуемыми лицами, “независимо от ответственности, которая может пасть на отдельных лиц”. Однако, нарушения прав человека в условиях вооруженных конфликтов совершаются людьми, а не абстрактными категориями, и только путем наказания отдельных индивидов, совершающих такие преступления, можно говорить о защите нарушенных прав. В основе ответственности физических лиц за нарушения прав человека в период вооруженных конфликтов лежат общие принципы уголовной ответственности, а также принципы нераспространения на такие преступления сроков давности и непредоставления уголовным преступникам права убежища, сформулированные как в международно-правовых актах, так и в национальном законодательстве. Согласно Женевским конвенциям 1949 года государства обязаны ввести в действие национальные законы, необходимые для обеспечения эффективных уголовных наказаний лиц, совершивших или приказавших совершить те или иные нарушения Конвенций. Это обязательство возложено на все государства, в том числе и на невоюющие; оно обязательно независимо от места и времени совершения преступления и от его характера.

В международно-правовых актах, содержащих нормы об уголовной ответственности отдельных лиц, было сформулировано понятие “военный преступник” - то есть лицо, совершившее преступление против мира, законов и обычаев ведения войны и против человечности. Виды и состав таких преступлений также раскрывается в этих актах (см. ниже). В современном международном праве различают две группы индивидов как субъектов международной уголовной ответственности:

а) главные военные преступники, отвечающие как за свои преступные деяния, так и за действия исполнителей приказов;

б) непосредственные участники международных преступлений.

К первой группе относятся государственные деятели, военные, дипломаты, финансисты, юристы, публицисты и др. Судить этих лиц могут как специально создаваемые международные военные трибуналы, так и национальные суды потерпевших государств. В основе подсудности таких лиц лежит принцип территориального применения уголовных законов, согласно которому государство вправе преследовать лиц, совершивших преступления на его территории. Ко второй группе относятся лица, которые исполняли преступные приказы или совершали преступления по собственной инициативе1 .

Содержание нормы об уголовной ответственности индивидов за нарушения прав человека в период вооруженных конфликтов раскрывается в источниках международного права. Речь идет прежде всего об уставах международных военных трибуналов для суда над главными немецкими и японскими военными преступниками (соответственно Устав Нюрнбергского международного военного трибунала 1945 года и Устав Токийского международного военного трибунала 1946 года), а также о двух современных уставах Международных трибуналов (по Югославии 1993 года и по Руанде 1994 года)1 . Значение всех вышеназванных уставов заключается в том, что они, во-первых, со всей категоричностью подтвердили принцип индивидуальной ответственности за нарушение норм и принципов защиты прав человека в условиях вооруженных конфликтов, и, во-вторых, сформулировали составы преступлений, за которые лица, их совершившие, должны нести уголовную ответственность. Статья 6 Устава Нюрнбергского международного военного трибунала устанавливает следующие виды преступлений:

а) преступления против мира, а именно: планирование, подготовка, развязывание, ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных договоров, соглашений или заверений, а также участие в общем плане или заговоре, направленными на осуществление любого из вышеперечисленных действий;

b) военные преступления, а именно: нарушение законов или обычаев войны, к которым относятся убийства, истязания, увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированной территории; убийства, истязания военнопленных или лиц, находящихся в море;

убийства заложников; ограбление общественной или частной собственности; бессмысленное разрушение городов или деревень; разорение, не оправданное военной необходимостью, и другие преступления;

с) преступления против человечности, а именно: убийства, истребление, порабощение, ссылка и другие жестокости, совершенные в отношении гражданского населения до или во время войны, или преследования по политическим, расовым или религиозным мотивам с целью осуществления или в связи с любым преступлением, подлежащим юрисдикции Трибунала, независимо от того, являлись ли эти действия нарушением внутреннего права страны, где они были совершены, или нет2 . Устав Международного трибунала по Югославии также классифицировал преступления против человечества на три группы, однако вместо преступлений против мира в качестве отдельной группы он выделил геноцид (интересно, что Устав Международного трибунала по Руанде предусматривает только две группы преступлений, за совершение которых отдельные физические лица несут уголовную ответственность - геноцид и преступления против человечности), поскольку принятая еще в 1948 году Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказания за него в ст. I подчеркнула, что “геноцид, независимо от того, совершается ли он в мирное или в военное время, является преступлением, которое нарушает нормы международного права”. Под геноцидом Конвенция понимает “следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую:

а) убийство членов такой группы;

b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы;

с) умышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее;

d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы;

е) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую” (ст. II)1 .

Уголовная ответственность военных преступников может осуществляться в двух формах. Во-первых, государства в соответствии со своим национальным законодательством вправе сами судить военных преступников или выдавать их для суда над ними государствам, на территории которых они совершили преступления. Во-вторых, в отдельных случаях государства могут создавать международные суды (трибуналы). В основе подсудности военных преступников лежит принцип территориального действия уголовных законов, согласно которому государство вправе преследовать лиц, совершивших преступления на его территории. По мнению И.Н.Арцибасова и С.А.Егорова, правовым основанием для суда над военными преступниками должны являться нормы материального права (как международные, так и национальные)2 . Нормы международного материального права, составляющие правовое основание для преследования и наказания военных преступников, сформулированы в Женевских конвенциях 1949 года и в Дополнительном протоколе I. В них речь идет о преступлениях, являющихся серьезными нарушениями Конвенций и Протокола I. Понятие “серьезные нарушения” раскрыто в международно-правовых актах методом перечисления. Так, в Женевских конвенциях (ст. 50 I Конвенции, ст. 51 II Конвенции, ст. 130 III Конвенции, ст. 147 IV Конвенции) к таким нарушениям отнесены: преднамеренное убийство; пытки и бесчеловечное обращение, включая биологические эксперименты; преднамеренное причинение тяжелых страданий или серьезного увечья; нанесение ущерба здоровью; незаконное депортирование, перемещение и арест покровительствуемого лица; принуждение его служить в вооруженных силах неприятельской Державы; взятие заложников, а также лишение права покровительствуемого лица на беспристрастное и нормальное судопроизводство. Дополнительный протокол I этот перечень расширил. Статьей 85 к серьезным нарушениям протокола отнесены (в дополнение к Женевским конвенциям) совершаемые умышленно и являющиеся причиной смерти или серьезного телесного повреждения или ущерба здоровью:

- превращение гражданского населения и отдельных гражданских лиц в объект нападения;

- совершение нападения неизбирательного характера;

- совершение нападения на установки или сооружения, содержащие опасные силы, когда известно, что такое нападение явится причиной чрезмерных потерь жизни, ранений среди гражданских лиц;

- превращение необороняемых местностей и демилитаризованных зон (т.е. территорий, не содержащих военных установок и сооружений) в объект нападения;

- совершение нападения на лицо, когда известно, что оно прекратило принимать участие в военных действиях;

- вероломное использование отличительной эмблемы Красного Креста или других защитных знаков.

Рассматривая вопрос о серьезных нарушениях Женевских конвенций 1949 года, нельзя не отметить положения Устава Международного трибунала по Югославии, который в соответствующей статье 2 почти полностью воспроизвел положения ст. 147 IV Женевской конвенции. Наконец, следует указать на п. 5 ст. 85 Дополнительного протокола I, в котором серьезные нарушения “рассматриваются как военные преступления”. Этим положением устанавливается неразрывная связь ст. 85 Протокола I со ст. 6 Устава Нюрнбергского международного военного трибунала, что бесспорно должно способствовать не только эффективному наказанию за военные преступления, но и в значительной мере их предупреждению. Конечно, перечни серьезных нарушений, перечисленных в Женевских конвенциях и Дополнительном протоколе I, не являются исчерпывающими. Есть и другие нарушения, за которые лица, их совершившие, в равной мере подлежат строгому осуждению и наказанию. Однако, за те серьезные нарушения, которые указаны в международно-правовых актах, уголовная ответственность должна наступать всегда. В связи с этим ст. 146 IV Женевской конвенции предусматривает обязательство ее участников ввести в действие законодательство, необходимое для обеспечения эффективного уголовного наказания для лиц, совершивших или приказавших совершить серьезные нарушения Конвенции. Государства - участники Конвенции обязуются розыскать лиц, обвиняемых в том, что они совершили или приказали совершить серьезные нарушения Конвенции, и, каково бы ни было их гражданство, передавать их своему суду. Оно может также передавать таких лиц в соответствии с положениями своего законодательства для суда другой заинтересованной стороне - участнице Конвенции, если последняя имеет доказательства, дающие основания для обвинения.

Что же касается создания специальных международных судов (трибуналов) для суда над военными преступниками, то Международные трибуналы по Югославии и Руанде установили параллельную юрисдикцию (Международного трибунала и национальных судов) в отношении судебного преследования лиц за серьезные нарушения международного гуманитарного права. Однако юрисдикция Международного трибунала имеет приоритет по отношению к юрисдикции национальных судов. На любом этапе судебного разбирательства Международный трибунал может официально просить национальные суды передать производство по делу Международному трибуналу в соответствии с его Уставом и Правилами процедуры и доказывания Международного трибунала. Необходимо также подчеркнуть, что ни одно лицо не может быть судимо национальным судом за деяния, представляющие собой серьезные нарушения международного гуманитарного права, за которые оно уже было судимо Международным трибуналом. В то же время лицо, осужденное национальным судом за деяния, представляющие собой серьезные нарушения международного гуманитарного права, может быть впоследствии судимо и Международным трибуналом при наличии следующих условий:

а) деяние, за которое оно было осуждено, было квалифицировано как обычное преступление; или

b) судебное разбирательство в национальном суде не было беспристрастным и независимым, предназначалось для того, чтобы оградить обвиняемого от международной уголовной ответственности, или же дело не было рассмотрено обстоятельным образом (ст. 9, 10 Устава Международного трибунала по Югославии; ст. 8, 9 Устава Международного трибунала по Руанде1 ).

В связи с уголовной ответственностью отдельных физических лиц за нарушения прав человека в условиях вооруженных конфликтов встает вопрос о выдаче военных преступников тому государству, на территории которого они совершили свои преступные деяния2 . Одним из первых международных актов, в котором вопрос о выдаче преступников был достаточно четко закреплен, явилась Московская декларация от 30 октября 1943 года. Декларация гласила, что германские офицеры и солдаты и члены нацистской партии, ответственные за военные преступления, “будут отосланы в страны, в которых были совершены их отвратительные действия, для того, чтобы они могли быть судимы и наказаны в соответствии с законами этих освобожденных стран и освобожденных правительств, которые будут там созданы3 . Международно-правовая норма, касающаяся выдачи военных преступников, обязывает государства выдавать таких преступников независимо от наличия двусторонних соглашений о выдаче, а также от того, являются ли они гражданами данной страны или иностранцами. В качестве примера можно привести резолюцию Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций “О выдаче и наказании военных преступников” от 13 февраля 1946 года, которая рекомендует всем членам Организации Объединенных Наций и призывает правительства государств - не членов ООН принять все необходимые меры для ареста и высылки военных преступников, находящихся на их территории, в те страны, где они совершили преступления, для суда и наказания в соответствии с законами этих стран1 . Данная норма закрепляет принцип территориальной подсудности преступлений, следовательно, лица, их совершившие, должны выдаваться тому государству, на территории которого совершено преступление. 3 декабря 1973 г. Генеральная Ассамблея ООН утвердила Принципы международного сотрудничества в отношении обнаружения, ареста, выдачи и наказания лиц, виновных в военных преступлениях и преступлениях против человечности, согласно которым эти преступления, когда бы и где бы они ни совершались, “подлежат расследованию, а лица, в отношении которых имеются доказательства в совершении таких преступлений, - розыску, аресту, привлечению к судебной ответственности и в случае признания их виновными, наказанию”. Актуальность институту выдачи преступников в современном международном праве придает и Модельный Договор о выдаче преступников, принятый 8-м Конгрессом ООН по борьбе с преступлениями в Гаване в 1990 году2 . Согласно вышеупомянутым документам каждое государство обладает правом судить своих собственных граждан за подобные преступления; государства осуществляют международное сотрудничество на двусторонней и многосторонней основе и в соответствии с этим положительно решают вопрос о выдаче лиц; государства принимают национальные законы, карающие за такие преступления.

В последние годы Организация Объединенных Наций приняла ряд важных документов, закрепивших принцип неотвратимости наказания за военные преступления. Значение рассмотренных международно-правовых актов состоит не только в том, что они закрепляют уголовную ответственность индивидов за нарушение норм и принципов международного гуманитарного права, сколько в том, что в них содержится обязательство государств выработать систему уголовной ответственности за совершение военных преступлений и претворить эту систему в жизнь1 . Особое значение при этом имеют нормы, согласно которым на военных преступников не распространяются сроки давности и им не может быть предоставлено право убежища. Так, ст. I Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности от 26 ноября 1968 г. устанавливает, что сроки давности не применяются к этим преступлениям (как они определены в ст. 6 Устава Нюрнбергского международного военного трибунала) независимо от времени совершения, а к преступлениям против человечности - также и от того, были ли они совершены во время войны или в мирное время. Важное значение Конвенции состоит в том, что ею установлен круг лиц, на которых не распространяется срок давности за совершенные преступления. К ним относятся представители государственных властей и частные лица, выступающие в качестве исполнителей или соучастников, а также лица, которые непосредственно подстрекают других лиц к совершению преступлений или участвуют в заговоре для их совершения, независимо от степени их завершенности, равно как и к представителям государственных властей, допускающим их совершение (ст. II). Указанная Конвенция предусматривает, что государства, которые присоединятся к ней или ее подпишут, внесут соответствующие изменения во внутреннее законодательство. В нашей стране Президиум Верховного Совета СССР еще 4 марта 1965 года принял Указ “О наказании лиц, виновных в преступлениях против мира и человечности и военных преступлениях, независимо от времени совершения преступлений”2 , которым установлено, что военные “преступники, виновные в тягчайших злодеяниях против мира и человечности и военных преступлениях, подлежат суду и наказанию, независимо от времени, истекшего после совершения преступления”. К вышеизложенному следует добавить, что на военных преступников не распространяются нормы, регулирующие право убежища. Так, Декларация о территориальном убежище от 14 декабря 1967 г. в п. 2 ст. 1 закрепила положение, согласно которому “на право искать убежище и пользоваться им не может ссылаться никакое лицо, в отношении которого существуют серьезные основания полагать, что оно совершило преступление против человечности”.

В связи с уголовной ответственностью индивидов и обеспечением уважения и защиты прав человека в условиях вооруженных конфликтов важное значение приобретает исследование с точки зрения современного международного права вопроса о выполнении преступного приказа. Важность его носит прежде всего практический характер, поскольку хорошо известны случаи нарушения норм международного гуманитарного права, со ссылкой при этом на “приказ сверху”. Вопрос об ответственности за исполнение преступного приказа ранее не имел однозначного толкования в доктрине международного права и национальном законодательстве. Только в ходе второй мировой войны в источниках международного права было четко сформулировано: лицо, выполнившее преступный приказ, не может рассчитывать на полную безнаказанность. 13 января 1942 года страны, воевавшие против фашизма, подписали декларацию “О наказании за преступления, совершенные против войны”, в которой установили наказание тем, “кто виновен и ответственен за преступления, независимо от того, совершены ли последние по их приказу, или лично, или при их соучастии в любой форме”1 . Данная норма сейчас закреплена во многих международно-правовых актах. Так, в статье 8 Устава Нюрнбергского Международного военного трибунала предусматривается, что “тот факт, подсудимый действовал по распоряжению правительства или приказу начальника, не освобождает его от ответственности, но может рассматриваться как довод для смягчения наказания, если Трибунал признает, что этого требуют интересы правосудия” (аналогичные нормы содержатся в уставах Международного трибунала по Югославии и Руанде). Этим положением, по существу, исключается возможность ссылки на исполнение приказа в качестве оправдания. Подчиненный, совершивший преступление, в соответствие с международным правом признается виновным и должен нести наказание за это с учетом имеющихся смягчающих обстоятельств. Однако на практике этот принцип применялся только к главным военным преступникам. Некоторые авторы утверждают, что наказание военных преступников имело, главным образом, политическое значение. Совершенно очевидно, что данная статья противоречит уголовному законодательству ряда стран, и ее невозможно было применять на процессах против “второстепенных” военных преступников2 . В силу этого при подготовке Дополнительных протоколов 1977 года в проект Протокола I, разработанного Международным Комитетом Красного Креста, была внесена статья 77 следующего содержания:

“а) никто не должен подвергаться наказанию за отказ выполнить такой приказ начальника, который в случае его выполнения привел бы к серьезным нарушениям Женевских конвенций;

б) действие в соответствии с приказом вышестоящего начальника не освобождает обвиняемого от уголовной ответственности, если будет установлено, что у него были основания полагать, что он совершает серьезное нарушение Конвенций, и что у него имелась возможность отказаться выполнить этот приказ”3 .

Несмотря на то, что проект вышеупомянутой статьи вызвал оживленную дискуссию, в итоге он был отклонен. Отклонение положений, которые, логически рассуждая, должны были быть включены в международное гуманитарное право, затруднило признание принципов Нюрнберга в качестве неотъемлемой части международного права. Однако невключение данных положений в Дополнительный протокол не препятствует их существованию в качестве нормы обычного права. Более того, в настоящее время законами многих стран признается, что ссылка на приказы старших начальников не освобождает подчиненных от уголовной ответственности. Содержатся ли эти положения в военном или гражданском уголовном кодексе, или применяются в силу прецедентного права, зависит от юридических традиций той или иной страны. Несомненно лишь, что начало этому положили процессы в Нюрнберге и Токио. Национальные законодательства разных стран своеобразно устанавливают связь между уголовной ответственность человека и степенью предоставляемой ему свободы в выполнении приказа. Когда суд рассматривает степень ответственности подчиненного, он принимает во внимание ограничения, которым тот должен подчиняться, даже если законодательство той или иной страны и не признает получение приказа старшего начальника в качестве оправдания. Поэтому на практике законодательства многих стран в общем соответствуют принципам Нюрнберга.

Другой стороной вопроса об ответственности индивида за выполнение преступного приказа является обязанность руководителей контролировать деятельность своих подчиненных. Если высокое должностное лицо отдает приказ, нарушающий права человека в условиях вооруженного конфликта, он выполняется не цепочкой исполнителей, а распределяется с вершины пирамиды через все возрастающее число промежуточных инстанций и в конце концов достигает массы исполнителей, которые, зная, что совершают противозаконное деяние, тем не менее пытаются свести к минимуму свою ответственность на том основании, что ее разделяет большое количество людей. На себя они смотрят как “на винтики” в большом механизме, приводимом в движение сверху. Кроме того, во время войны, в атмосфере страха и жестокости, нужно обладать мужеством для того, чтобы не подчиниться приказу. Дополнительный протокол I подходит к этой проблеме иначе, с точки зрения ответственности командира. Последний, получивший приказ совершить серьезное нарушение Женевских конвенций, не должен выполнять или передавать его дальше не потому, что он отказывается выполнять приказы старшего начальника, а потому, что он понимает, что возложенные на него полномочия отдавать приказы связаны с его персональной ответственностью за действия подчиненных. В соответствии с Протоколом I командир, получивший приказ от своего начальника, не является просто промежуточным звеном; в каком бы звании он ни находился - он командир и отвечает за приказы, отданные подчиненным. Уважение и защита прав человека в условиях вооруженного конфликта основаны в таком случае не на страхе, что ссылка на приказ сверху не будет принята в качестве оправдания, а на психологически более сильной мотивации ответственности начальника за исполнение приказа. Совершенно очевидно, что вышеисследованные серьезные нарушения Женевских конвенций являются действиями, за которые должны нести ответственность командиры, а не отдельные комбатанты. Дополнительный протокол I в ст. 86 оговаривает необходимость пресечения серьезных нарушений, являющихся результатом непринятия мер, которые должны были быть приняты. Тот факт, что нарушение Конвенций или Протокола было совершено подчиненным, не освобождает его начальников от уголовной ответственности, если они знали, что нарушение будет совершено, и не предприняли мер для его предупреждения. Властные полномочия и обязанности в армии устанавливаются национальным законодательством, однако вытекающие их него обязанности должны интерпретироваться в свете международного гуманитарного права. Поэтому начальники несут особую ответственность в том случае, “если они не приняли всех практически возможных мер в пределах своих полномочий для предотвращения или пресечения” нарушения своим подчиненным (п. 2 ст. 86 Протокола I). “Начальник” означает любое лицо, несущее личную ответственность за исполнителя действия, о котором идет речь, поскольку последний, будучи в подчинении у начальника, находился под его контролем. Прежде чем начальник может быть привлечен к ответственности, должны быть выполнены следующие три условия:

а) начальник должен быть начальником именно данного подчиненного;

б) начальник знал или имел информацию, позволяющую ему придти к заключению, что имеет или будет иметь место нарушение Женевских конвенций;

в) начальник не принял мер в пределах своих полномочий для предупреждения или пресечения нарушения1 .

Согласно Протоколу I, если командир дает указания своему подчиненному, которые согласуются с такими его обязанностями, а подчиненный при выполнении приказа соответствующим его рангу образом совершает противозаконное действие, он не может ссылаться на приказ как на оправдание. Более того, каждый командир, знающий, что подчиненные собираются совершить нарушение Конвенций, обязан предпринять все необходимые действия для предотвращения этого. Если же нарушение Конвенций произошло, он обязан принять санкции против лиц, совершивших указанное нарушение (п. 3 ст. 87 Протокола I). Термин “командир” относится ко всем лицам, наделенным правом отдавать приказы, начиная от высших военных руководителей и о командиров, в чьем подчинении находится лишь несколько человек. Другими словами, военнослужащие всех званий в военной иерархии, от генералов до сержантов, обязаны обеспечивать выполнение норм, связанных с защитой прав человека в период вооруженных конфликтов. Когда командир отдает приказ, а его подчиненный, в свою очередь, приказывает лицам, находящимся в его подчинении, выполнить этот приказ, то действия подчиненного, выполняющего роль командира, подпадают под действие части V Дополнительного протокола I, касающейся пресечения нарушений. Если последний знал или должен был знать, что его подчиненные собираются нарушить положения Конвенций, и ничего не предпринял для предупреждения этого, то он несет ответственность либо за непринятие мер, либо за то, что не выполнил своих обязанностей. Поэтому следует исходить из того, что если командир, выполняя приказ вышестоящего начальника, отдал своим подчиненным приказ, нарушающий международное гуманитарное право, то виновным признается он сам.

Подводя итого рассмотрению очерченного мною круга вопросов, посвященных индивидуальной ответственности за нарушения прав человека в условиях вооруженных конфликтов, следует отметить еще один важный момент. Среди массы приказов, отдаваемых во время войны начальниками своим подчиненным, необходимо проводить различие (впервые это было сделано на Нюрнбергском процессе) на “уполномочивающие” и “точные” приказы. К уполномочивающим относятся приказы, оставляющие за подчиненными свободу выбора окончательных распоряжений, за которые они берут на себя ответственность. Например, приказ танковому полку наступать в таком-то направлении. В этом случае командование полка, отдавая приказы, может и должно соблюдать международное гуманитарное право. “Точные” приказы не оставляют исполнителям никакой свободы действий (например, приказ расстреливать на месте всех бежавших и вновь пойманных пленных). Здесь, даже если законодательство страны, под чьей юрисдикцией находится комендант лагеря военнопленных, и не признает принципы Нюрнберга, он тем не менее, не должен выполнять приказ. Он не может выполнить такой приказ, так как, передавая этот приказ своим подчиненным, он принимает ответственность на себя. Противозаконный приказ не должен выполняться, и поэтому долг командира отказаться подчиняться ему. Иначе ему придется оправдываться самому, доказывая, что его заставили выполнить этот приказ1 . Единственными военнослужащими, не несущими ответственности, лежащей на их начальниках и командирах, являются рядовые, отвечающие все же за нарушение основополагающих норм защиты прав человека в период вооруженного конфликта (см. статьи 86 и 87 Протокола I). Так, они обязаны отказаться выполнить приказ командира расстрелять раненого или военнопленного. В противном случае они могут быть освобождены от уголовного наказания только в том случае, если докажут, что были вынуждены выполнить такой приказ, например, под угрозой смерти. К сожалению, серьезные нарушения международного гуманитарного права обычно являются результатом приказов, полученных из высших эшелонов военной иерархии, и поэтому войскам крайне тяжело, практически невозможно им противостоять. Для наказания настоящих преступников необходимо учредить наднациональный трибунал с реальными полномочиями судить и наказывать глав государств и правительств, серьезно нарушающих принципы защиты и уважения прав человека в условиях вооруженных конфликтов. Закрепленная еще в 1945 году в статье 7 Устава Нюрнбергского военного трибунала норма о том, что “должностное положение подсудимых, их положение в качестве глав государства или ответственных чиновников различных правительственных ведомств не должно рассматриваться как основание к освобождению от ответственности или к смягчению наказания” (в немного подредактированном виде аналогичная формулировка содержится в уставах Международных трибуналов по Югославии и Руанде) на практике, увы, остается декларативной. Что касается военных преступников меньшего калибра, то в этом вопросе особенно важно отстаивать принцип ответственности командиров и начальников в тех странах, где не признают принцип ответственности подчиненных за исполнение противозаконных приказов. Два этих принципа частично перекрывают друг друга, и их назначение заключается в том, чтобы предотвратить серьезные нарушения Женевских конвенций 1949 года и Дополнительных протоколов к ним 1977 года, а при необходимости и наказать за такие нарушения, заставив военнослужащих полностью осознать свою ответственность. Все государства обязаны понять, что во время войн и вооруженных конфликтов, они должны обеспечивать соблюдение норм международного гуманитарного права, признаваемого всеми членами сообщества государств.

Национальное законодательство. Анализируя положения нового, вступившего в силу с 1 января 1996 года Уголовного Кодекса Российской Федерации, посвященные защите жертв вооруженных конфликтов, не носящих международного характера, можно выделить следующие основные моменты. Во-первых, в общей части УК в разделе “Преступление” закреплена уголовная ответственность лица, отдавшего незаконные приказ или распоряжение, за причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам (ст. 42), которая распространяется и на ситуации внутреннего вооруженного конфликта. Под приказом или распоряжением понимается обязательное для исполнения требование, предъявляемое начальником к подчиненному. Требование это может быть устным или письменным, может быть передано как непосредственно начальником, так и через других лиц. Приказ или распоряжение - это проявление воли начальника. Благодаря обязательности приказа или распоряжения, убежденности подчиненного в их законности, они рассматриваются как основания к для совершения тех или иных действий (бездействий) исполнителем или даже как акты, заменяющие действия исполнителя. Их юридическая сила является большей, чем само исполнительское действие. Поэтому ответственность за последствия незаконных приказа или распоряжения возлагается на отдавшего их начальника. Комментируя статью 42 УК РФ, Э.Ф.Побегайло отмечает, что если исполнитель приказа (распоряжения) заведомо знал о его преступном характере, он подлежит уголовной ответственности на общих основаниях. “Здесь имеет место соучастие в преступлении с распределением ролей. Начальник выступает в качестве организатора умышленного преступления (ч. 3 ст. 33), подчиненный - в качестве его исполнителя (ч. 2 ст. 33). То обстоятельство, что подчиненный является зависимым от начальника лицом и избирательность его поведения в той или иной степени подавлялась приказом начальника, может быть признано смягчающим наказание обстоятельством (п. “е” и “ж” ч. 1 ст. 61). Если подчиненный действовал при этом под влиянием физического или психического принуждения, то применению подлежат положения ст. 40 УК”1 . При исполнении заведомо незаконных приказа или распоряжения подчиненным может быть совершено не только умышленное, но и неосторожное преступление. Например, он по неосторожности причиняет смерть лицу, повергнутому по приказу начальника физическому воздействию. В таких случаях наступает уголовная ответственность за самостоятельное неосторожное преступление. Неисполнение заведомо незаконных приказа или распоряжения исключает уголовную ответственность.

Статья 356 Уголовного Кодекса предусматривает наказание за жестокое обращение с военнопленными или гражданским населением, депортацию гражданского населения, применение в вооруженном конфликте средств и методов, запрещенных международным договором Российской Федерации. Под жестоким обращением с военнопленными В.П.Малков, автор комментария к данной статье, понимает “любой незаконный акт или бездействие со стороны компетентных лиц удерживающей в плену Державы, которые приводят к смерти военнопленного или ставят его здоровье по серьезную угрозу (в частности, физическое калечение, научные или медицинские опыты, акты насилия или запугивания, а также оскорбления)”2 . Жестокое обращение с гражданским населением характеризуется теми же признаками, как такое же обращение с военнопленными. Под депортацией гражданского населения понимается его принудительное изгнание или высылка из района военных действий или с оккупированной территории.

Уголовный Кодекс Российской Федерации устанавливает ответственность за геноцид (ст. 357) и экоцид (ст. 358), понимая под геноцидом “действия, направленные на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой или религиозной группы путем убийства членов этой группы, причинения тяжкого вреда их здоровью, насильственного воспрепятствования их деторождению, принудительной передачи детей, насильственного переселения либо иного создания жизненных условий, рассчитанных на физическое уничтожение членов этой группы”.

Важной новеллой Кодекса является статья 359, устанавливающая ответственность за наемничество. При этом предусмотрена ответственность за вербовку, обучение, финансирование или иное материальное обеспечение наемника, а равно его использование в вооруженном конфликте или в военных действиях, а также за участие наемника в вооруженном конфликте или военных действиях. Впервые законодательное определение наемника дано в примечании к ст. 359 УК РФ: “наемником признается лицо, действующее в целях получения материального вознаграждения и не являющееся гражданином государства, участвующего в вооруженном конфликте или военных действиях, не проживающее постоянно на его территории, а также не являющееся лицом, направленным для исполнения официальных обязанностей”. В то же время в новом Уголовном Кодексе Российской Федерации отсутствуют нормы УК РСФСР 1961 года, закрепляющие ответственность физических лиц за мародерство, насилие над населением в районе военных действий, а также за незаконное ношение знаков Красного Креста и Красного Полумесяца и злоупотребление ими.

Заключение.

Квинтэссенцией положений международного гуманитарного права, применяемого в период вооруженных конфликтов, являются следующие основные правила:

1. Лица, вышедшие из строя (hors de combat) , и те кто не принимает непосредственного участия в боевых действиях, имеют право на уважение к их жизни, на моральную и физическую неприкосновенность. При всех обстоятельствах они имеют право на защиту и гуманное обращение без какой-либо дискриминации.

2. Запрещается убивать или наносить увечье противнику, который сдается в плен или является вышедшим из строя (hors de combat).

3. Раненые и больные должны подбираться и обеспечиваться уходом той стороной конфликта, во власти которой они находятся. Защите также подлежат медицинский персонал, учреждения, транспортные средства и оборудование. Эмблема красного креста или красного полумесяца обозначает право на такую защиту и должна уважаться.

4. Захваченные в плен участники боевых действий (далее именуемые комбатантами) и гражданские лица, находящиеся на территории, контролируемой противником, имеют право на уважение к их жизни, достоинству, личным правам и убеждениям. Им должна быть обеспечена защита от насилия и репрессалий, они имеют право на переписку со своей семьей и на получение помощи.

5. Каждый имеет право на основные юридические гарантии. Никто не должен подвергаться физическим и моральным пыткам, телесным наказаниям, а также жестокому или унизительному обращению.

6. Стороны в конфликте и их вооруженные силы не могут пользоваться неограниченным выбором методов и средств ведения войны. Запрещается использовать такое оружие и такие методы ведения боевых действий, которые по своему характеру могут вызвать не обусловленные необходимостью потери или повлечь за собой чрезмерные страдания.

7. Стороны в конфликте обязаны постоянно делать различие между гражданским населением и комбатантами и по возможности щадить гражданское население и имущество. Ни гражданское население в целом, ни отдельные гражданские лица не должны быть объектом нападения.

Список используемой литературы.

Законодательство и иной нормативный материал:

1. Конституция Российской Федерации 1993 года.

2. Уголовный Кодекс Российской Федерации 1995 года.

3. Постановление Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации от 8 февраля 1995 г. № 515-I ГД “О порядке применения постановления Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации “Об объявлении амнистии в отношении лиц, участвовавших в противоправных деяниях, связанных с вооруженными конфликтами на Северном Кавказе” // СЗ РФ 1995 г. № 8 ст. 640.

4. Постановление Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации от 12 марта 1997 г. № 1200-II ГД “О порядке применения постановления Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации “Об объявлении амнистии в отношении лиц, совершивших общественно опасные деяния в связи с вооруженным конфликтам Чеченской Республике” // СЗ РФ 1997 г. № 11 ст. 1291.

5. Указ Президиума Верховного Совета СССР “О наказании лиц, виновных в преступлениях против мира и человечности и военных преступлениях, независимо от времени совершения преступлений” от 4 марта 1965 г.

6. Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 31 июля 1995 г. № 10-П.

7. Соглашение стран СНГ “О первоочередных мерах по защите жертв вооруженных конфликтов” от 24 сентября 1993 г.

1. IV Гаагская Конвенция 1907 г.

2. Декларация “О наказании за преступления, совершенные против войны” от 13 января 1942 г.

3. Московская Декларация от 30 октября 1943 г.

4. Конвенция о предупреждении геноцида 1948 г.

5. Конвенция об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях от 12 августа 1949 г.

6. Конвенция об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море от 12 августа 1949 г.

7. Конвенция об обращении с военнопленными от 12 августа 1949 г.

8. Конвенция о защите гражданского населения во время войны от 12 августа 1949 г.

9. Международный Пакт о гражданских и политических правах от 19 декабря 1966 г.

10. Декларация о территориальном убежище от 14 декабря 1967 г.

11. Конвенция о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности от 26 ноября 1968 г.

12. Дополнительный протокол к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов, 1977 г.

13. Дополнительный протокол к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв вооруженных конфликтов немеждународного характера, 1977 г.

14. Модельный Договор о выдаче преступников 1990 г.

15. Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН “О выдаче и наказании военных преступников” от 13 февраля 1946 г.

16. Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН 2444 (XXIII) “О правах человека в период вооруженных конфликтов” от 19 декабря 1968 г.

17. Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН 2675 (XXV) от 9 декабря 1970 г.

18. Доклад Генерального Секретаря ООН “Уважение прав человека в вооруженных конфликтах” от 20 ноября 1969 г.

19. Доклад Генерального Секретаря ООН “Уважение прав человека в вооруженных конфликтах” от 18 сентября 1970 г.

20. Резолюция МККК XXVIII “Защита жертв гражданского населения от бедствий войны” (1965 г.)

21. Доклад МККК “Защита жертв немеждународных вооруженных конфликтов” (1971 г.)

22. Решение Международного Суда по делу Никарагуа против Соединенных Штатов Америки от 27 июня 1986 г.

23. Устав Нюрнбергского международного военного трибунала 1945 г.

24. Устав Токийского международного военного трибунала 1945 г.

25. Устав Международного трибунала по Югославии 1993 г.

26. Устав Международного трибунала по Руанде 1994 г.

Специальная литература:

1. Арцибасов И.Н. Егоров С.А. Вооруженный конфликт: право, политика, дипломатия. М., 1989 г.

2. Бирюков П.Н. Юридический механизм реализации в СССР норм международного гуманитарного права. Дисс... Свердловск, 1991 г.

3. Блищенко И.П. Вооруженный конфликт и современное международное право // “Советское государство и право”. 1971 г. № 9.

4. Валеев Р.М. Выдача преступников в современном международном праве. Казань, 1976 г.

5. Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Т. I. М., 1946 г.

6. Григорьев А.Г. Международное право в период вооруженных конфликтов. М., 1992 г.

7. Гуго Гроций. О праве войны и мира. Кн. 1. М., 1956 г.

8. Дитрих Шиндлер. Международный Комитет Красного Креста и права человека. МККК, М., 1994 г.

9. Жан Пикте. Развитие и принципы международного гуманитарного права. МККК, М., 1994 г.

10. Женевские конвенции от 12 августа 1949 года и Дополнительные протоколы к ним. МККК, М., 1994 г.

11. Исакович С.В. Международно-правовые проблемы защиты прав человека в вооруженном конфликте // Вестник Киевского университета. 1976 г. № 3.

12. Курс международного права. Т.5 (под ред. Ф.И.Кожевникова). М., 1969 г.

13. Курс международного права. Т.6 (под ред. Н.А.Ушакова). М.,1992 г.

14. Марион Харрофф-Тавель. Деятельность Международного Комитета Красного Креста в обстановке насилия внутри страны. МККК, М., 1995 г.

15. Марко Сассоли. Выполнение норм международного гуманитарного права и международного права прав человека: сравнительный анализ // Доклад на международной конференции на тему “Распространение знаний о международном гуманитарном праве”. Казань, 1997 г.

16. Международное право в документах (сост. Н.Т.Блатова). М., 1982 г.

17. Международное право. Ведение боевых действий. Сборник Гаагских конвенций и иных соглашений. МККК, М., 1995 г.

18. Международное право в избранных документах. Т. III. М., 1959 г.

19. Морис Обер. Вопрос о приказах старших войсковых начальников и ответственности командиров. МККК, М., 1994 г.

20. Московский журнал международного права. 1996 г. № 1.

21. Островский Я.А. Продолжают ли трибуналы по бывшей Югославии и Руанде традиции Нюрнберга и Токио? // Московский журнал международного права. 1996 г. № 1.

22. Полторак А.И. Савинский Л.И. Вооруженные конфликты и международное право. М., 1976 г.

23. Право в период вооруженных конфликтов (под ред. И.П.Блищенко). М., 1978 г.

24. Рене Козирник. Международное гуманитарное право. МККК, Женева, 1988 г.

25. Симпозиум по вопросам гуманитарной деятельности и осуществления операций по поддержанию мира (Женева, 22-24 июня 1994 г.). МККК, М., 1995 г.

26. Словарь международного права (под ред. Б.М.Клименко). М., 1986 г.

27. Современные войны: гуманитарные проблемы. М., 1990 г.

28. Станислав Е. Нахлик. Краткий очерк международного гуманитарного права. МККК, М., 1994 г.

29. Фриц Кальсховен. Ограничение методов и средств ведения войны. МККК, М., 1994 г.

30. Ханс-Петер Гассер. Международное гуманитарное право. МККК, М., 1995 г.

1. Marco Sassoli. Mise en oeuvre de droit international humanitaire et du dorit international des droits de l’homme: Une comparaison. 1988.

2. The Unated Nations and Crime Prevention, Unated Nations, New York, 1996.

[1] Тексты вышеуказанных документов - Женевские конвенции от 12 августа 1949 года и Дополнительные протоколы к ним. МККК, М., 1994 г.

1 Современные войны: гуманитарные проблемы. М., 1990 г., с. 45.

1 Гуго Гроций. О праве войны и мира. Кн. 1. М., 1956 г., с. 44.

2 см., подробнее, Блищенко И.П. Вооруженный конфликт и современное международное право // “Советское государство и право”. 1971 г. № 9, с. 62; Исакович С.В. Международно-правовые проблемы защиты прав человека в вооруженном конфликте // Вестник Киевского университета. 1976 г. № 3, с. 27-33; Бирюков П.Н. Юридический механизм реализации в СССР норм международного гуманитарного права. Дисс... Свердловск, 1991 г., с. 97-107.

1 Симпозиум по вопросам гуманитарной деятельности и осуществления операций по поддержанию мира (Женева, 22-24 июня 1994 г.). МККК, М., 1995 г., с. 103.

2 Там же, с. 104.

1 Курс международного права. Т.6 (под ред. Н.А.Ушакова). М.,1992г., с. 243.

2 Станислав Е. Нахлик. Краткий очерк международного гуманитарного права. МККК, М., 1994 г., с. 7.

1 Курс международного права. Т.6 (под ред. Н.А.Ушакова). М.,1992г., с. 245.

1 О разграничении комбатантов и некомбатантов см. Полторак А.И. Савинский Л.И. Вооруженные конфликты и международное право. М., 1976 г., с. 237-241; Курс международного права. Т.6. (под ред. Н.А.Ушакова). М.,1992 г., с. 296; Рене Козирник. Международное гуманитарное право. МККК, Женева, 1988 г. и др.

1 Цит.по: Курс международного права. Т.5 (под ред. Ф.И.Кожевникова). М., 1969 г., с. 295.

2 См., подробнее, Полторак А.И. Савинский Л.И. Указ. соч., с. 255.

1 См. Полторак А.И. Савинский Л.И. Указ. соч., с. 257.

1 См. Полторак А.И. Савинский Л.И. Указ. соч., с. 260.

2 Под этим, на мой взгляд, следует понимать непосредственно предшествующее началу нападения перемещение военного подразделения (развертывание), происходящее в пределах видимости противника, в том числе и с помощью оптических приборов.

1 Арцибасов И.Н. Егоров С.А. Вооруженный конфликт: право, политика, дипломатия. М., 1989 г., с. 115.

2 Международное право. Ведение боевых действий. Сборник Гаагских конвенций и иных соглашений. МККК, М., 1995 г., с. 24.

1 Фриц Кальсховен. Ограничение методов и средств ведения войны. МККК, М., 1994 г., с. 54.

2 Григорьев А.Г. Международное право в период вооруженных конфликтов. М., 1992 г., с. 20.

1 Интернирование - принудительное выдворение иностранных граждан в особые места (поселения) в связи с вооруженным конфликтом [Словарь международного права (под ред. Б.М.Клименко). М., 1986 г., c. 105].

1 Державами-Покровительницами являются нейтральные государства, назначенные для представления интересов сторон конфликта в стране противника.

1 ”Нападения” означают акты насилия в отношении противника, независимо от того, совершаются ли они при наступлении или при обороне (п.1 ст.49 Протокола I).

[2] Репрессалии - правомерные принудительные действия государства, направленные на восстановление своих прав, нарушенных другим государством, иных чем угроза силой и применение силы [Словарь международного права, c.154] (подробнее, см. главу 3).

1 Международное право. Ведение боевых действий. Сборник Гаагских конвенций и иных соглашений. МККК, М., 1995 г., с. 27.

1 См., подробнее, Арцибасов И.Н. Егоров С.А. Указ. соч., с. 139-140, Фриц Кальсховен. Указ. соч., с. 73-76.

2 Ханс-Петер Гассер. Международное гуманитарное право. МККК, М., 1995 г., с. 63.

1 Ханс-Петер Гассер. Указ. соч., с. 31.

1 О понятии внутреннего вооруженного конфликта в российском законодательстве - см. ниже.

2 Может случиться, что внутренний вооруженный конфликт становится предметом рассмотрения Совета Безопасности или Генеральной Ассамблеи ООН, как представляющий собой угрозу международному миру. Такой внутренний вооруженный конфликт уже приобретает международный характер.

3 Курс международного права. Т.6. (под ред. Н.А.Ушакова). М.,1992 г., с. 249.

4 См., подробнее, Полторак А.И. Савинский Л.И. Указ. соч., с. 189-190.

1 О понятии и признаках вооруженного конфликта немеждународного характера, см., например, Право в период вооруженных конфликтов (под ред. И.П.Блищенко). М., 1978 г., с. 55- 59.

2 Ханс-Петер Гассер. Указ. соч., с. 96.

1 Полторак А.И. Савинский Л.И. Указ. соч., с. 191.

2 Цит. по: Жан Пикте. Развитие и принципы международного гуманитарного права. МККК, М., 1994 г., с. 58-59.

3 См., подробнее, Марко Сассоли. Выполнение норм международного гуманитарного права и международного права прав человека: сравнительный анализ // Доклад на международной конференции на тему “Распространение знаний о международном гуманитарном праве”. Казань, 1997 г.; Marco Sassoli. Mise en oeuvre de droit international humanitaire et du dorit international des droits de l’homme: Une comparaison. 1988.; Дитрих Шиндлер. Международный Комитет Красного Креста и права человека. МККК, М., 1994 г., с. 1-15.

1 Ханс-Петер Гассер. Указ. соч., с. 94.

1 Док. ООН А/8052, с. 71.

1 Полторак А.И. Савинский Л.И. Указ. соч., с. 186.

2 Международное право в документах (сост. Н.Т.Блатова). М., 1982 г., с. 319.

1 Полторак А.И. Савинский Л.И. Указ. соч., с. 197.

1 Ханс-Петер Гассер. Указ. соч., с. 101.

1 Постановление Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации от 8 февраля 1995 г. № 515-I ГД “О порядке применения постановления Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации “Об объявлении амнистии в отношении лиц, участвовавших в противоправных деяниях, связанных с вооруженными конфликтами на Северном Кавказе” // СЗ РФ 1995 г. № 8 ст. 640.

2 Постановление Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации от 12 марта 1997 г. № 1200-II ГД “О порядке применения постановления Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации “Об объявлении амнистии в отношении лиц, совершивших общественно опасные деяния в связи с вооруженным конфликтам Чеченской Республике” // СЗ РФ 1997 г. № 11 ст. 1291.

1 Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 31 июля 1995 г. № 10-П.

1 Современные войны: гуманитарные проблемы. Указ. соч., с. 146.

2 Марион Харрофф-Тавель. Деятельность Международного Комитета Красного Креста в обстановке насилия внутри страны. МККК, М., 1995 г., с. 16.

1 Фриц Кальсховен. Указ. соч., с. 85.

2 Арцибасов И.Н. Егоров С.А. Указ. соч., с. 193-194.

3 Док. ООН. А/7720.- С.81.

4 Современные войны: гуманитарные проблемы. Указ. соч., с. 248.

1 Репарации - форма материальной ответственности, выражающаяся в возмещении натурой или деньгами материального ущерба пострадавшему государству [Словарь международного права, c. 353].

1 Фриц Кальсховен. Указ. соч., с. 88.

2 Контрибуция - денежные суммы, выплачиваемые побежденным государством победителю после окончания войны [Словарь международного права, c. 140].

3 Цит. по: Фриц Кальсховен. Указ. соч., с. 89.

1 Ханс-Петер Гассер. Указ. соч., с. 119.

1 Арцибасов И.Н. Егоров С.А. Указ. соч., с. 185.

1 О различии их между собой и между ними и предыдущими уставами - см. Островский Я.А. Продолжают ли трибуналы по бывшей Югославии и Руанде традиции Нюрнберга и Токио? // Московский журнал международного права. 1996 г. № 1., с. 211-215.

2 Международное право в документах (сост. Н.Т.Блатова). М., 1982 г., с. 828.

1 Международное право в документах. Указ. соч., с. 336.

2 Арцибасов И.Н. Егоров С.А. Указ. соч., с. 188.

1 Московский журнал международного права. 1996 г. № 1., с. 218-219, с. 230.

2 Теоретические аспекты понятия выдачи преступников см.:Валеев Р.М. Выдача преступников в современном международном праве. Казань, 1976 г., с. 19-29.

3 Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Т. I. М., 1946 г., с. 418.

1 Международное право в избранных документах. Т. III. М., 1959 г., с. 404.

2 Текст Договора - The Unated Nations and Crime Prevention, Unated Nations, New York, 1996.

1 Арцибасов И.Н. Егоров С.А. Указ. соч., с. 191.

2 Ведомости Верховного Совета СССР. 1965 г. № 10 ст. 123.

1 Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Т. I. М., 1946 г., с. 319-320.

2 Морис Обер. Вопрос о приказах старших войсковых начальников и ответственности командиров. МККК, М., 1994 г., с. 3.

3 Морис Обер. Указ. соч., с. 6.

1 Морис Обер. Указ. соч., с. 11.

1 Морис Обер. Указ. соч., с. 13.

1 Комментарий к Уголовному Кодексу Российской Федерации. Общая часть (под ред. Ю.И.Скуратова, В.М.Лебедева) М., 1996 г., с. 120-121.

2 Комментарий к Уголовному Кодексу Российской Федерации. Особенная часть (под ред. Ю.И.Скуратова, В.М.Лебедева) М., 1996 г., с. 556.