Курсовая работа: Социальная структура и стратификация

З.Голенкова, Е.Игитханян

1. Вводные замечания

Исследования социальной структуры и стратификации в российской дореволюционной, советской и постсоветской социологии примечательны в нескольких отношениях.

В дореволюционной России (т.е. до 1917 г.) уже с конца 60-х гг. прошлого столетия проблематика классов и сословий, можно сказать, составляла ядро социально-философского и социологического мышления. Если немецкую социологию тех лет отличает рационализм в анализе социальных изменений, общественного развития (Вебер, Теннис), французскую - особое внимание к стабилизирующим и скрепляющим общественный организм функциям культуры (Дюркгейм и его школа), английскую - интерес к социально-историческому анализу (Тойнби), то в русской социологической традиции акцент переносится на проблематику социального расслоения. Возможно, это как-то связано с социокультурной доминантой общинной <справедливости>, извечными проблемами <кто виноват?> и <что делать?>, каковые приводили к поискам причин противоборства социальных интересов. Несомненно, что сильнейшее влияние оказывали социал-демократы, марксисты, поскольку в теории Маркса именно классовая борьба есть движущая сила истории. В полемике с марксистами формировались и другие направления, опять же центрирующие внимание на <рабочей проблеме> или проблемах распада сельской общины в годы столыпинских реформ. Не случайно Питирим Сорокин вошел в классику мировой социологии в том числе и благодаря своему фундаментальному труду о социальной стратификации и социальной мобильности.

В первые годы советской власти проблематика социальной структуры становится полем острой идеологической полемики и позже влечет репрессии под лозунгом <обострения классовой борьбы в ходе строительства социализма>. Понятно, что объективные исследования социального расслоения становятся практически невозможными, да и вообще социология объявляется <буржуазной наукой>.

В период <хрущевской оттепели> 50-60-х гг. возрождение социологических исследований именно в рассматриваемой области остается под наиболее жестким идеологическим контролем, так как формула социальной структуры - два класса (рабочие и крестьяне) плюс прослойка интеллигенции - абсолютна и сменялась лишь очередными партийными установками о <сближении классов>, <становлении социальной однородности> социалистического общества.

Чтобы продвигаться в познании действительной структуры общества, состава социальных слоев и групп, советским социологам требовались не только знания (доступ к западной литературе был весьма ограничен), но и мужество, возможно в большей мере, чем, например, исследователям семьи или бюджетов времени. Между тем (и мы намерены это доказать), несмотря на идеологические шоры и прямое давление партийных установок, начиная с 60-х гг. исследователи социальной структуры мало-помалу расшатывали официальные каноны просто потому, что данные эмпирических обследований противоречили им. В свойственной тому времени манере маскировки реальности, изобретая идеологически приемлемые словосочетания, исследователи социальной структуры приближались к научным стандартам мировой социологии и в понятийном аппарате. Например, социальная мобильность обозначалась как социальные перемещения, межклассовые образования именовались самым разным образом и, прежде всего, в терминах вроде <различия по характеру и содержанию труда>, <рабочие-интеллигенты>, <рабочие-крестьяне> и т.д., хотя проблемы номенклатуры, бюрократии, элит оставались темами-табу.

Гласность периода перестройки открыла широкую дорогу для объективного, неидеологизированного изучения социальной стратификации, и начавшиеся позже рыночные реформы выдвинули столько проблем и в таком специфическом российском контексте, что ни одна из классических теорий не дает удовлетворительного их объяснения.

2. Несколько слов о социально-структурной проблематике в российской социологии конца прошлого- начала нашего века

Уже с конца 60-х гг. XIX в. в России появляются работы о роли <производительных классов> в экономической жизни России, источниках их пополнения, внутриклассовых различиях, бытовых особенностях жизни (В. Берви-Флеровский, А. Исаев, О. Шашков, Е. Дементьев и др.).

Одним из первых было исследование В. Берви-Флеровского <Положение рабочего класса в России> [9], которое, по словам К. Маркса, <хотя совершенно не удовлетворяло с точки зрения чисто теоретической>, было все же самым значительным среди всех других, появившихся после работы Ф. Энгельса <Положение рабочего класса в Англии> [150]. Автор этой книги подробно описывал факты бедственного положения русских рабочих, и источник зла видел в капиталистической организации производства.

К концу XIX в. появляются исследования, построенные на более широкой сравнительной основе: например, исследование Е. Дементьева <Фабрика>, в котором автор анализирует деятельность 109 фабрик Московской губернии [27].

С 1882 г. до конца века главным поставщиком информации становятся отчеты фабричной инспекции, введенной в России по образцу европейских стран. И хотя они составлялись нерегулярно, имели описательный характер и быстро устаревали, не поспевая за динамическими процессами развития, ряд отчетов (Я. Михайловского, И. Пескова, В. Святловского и др.) были с научной точки зрения содержательны и представляли фактический материал для аналитического осмысления [97], т.е., другими словами, то, что раньше делалось земской статистикой, теперь перекочевало в города. Многие редакции журналов, научные общества, частные лица начинают проводить эмпирические исследования, среди которых были достаточно глубокие, отличавшиеся стройностью изложения и вполне представительными данными, сохранившими научную ценность не только для историка, но и для социолога наших дней [23].

В изучении социальной структуры общества акцент делался на определении общих понятий - социальное взаимодействие, социальные связи. В начале XX в. поиск концентрируется вокруг таких проблем, как <рабочий вне производства>, <рабочий на производстве>, <особенности рабочего класса в России>, что обусловлено ростом численности российского рабочего класса, а также тем, что <рабочая проблематика> в этот период была в центре внимания социологии практически во всех странах мира, но в первую очередь - в странах Юго-Восточной и Восточной Европы: в этом регионе капитализм развивается значительно позже, чем в Западной Европе. Исследовательская ситуация изменяется, возрастают масштаб и уровень разработок. Разные социальные круги российского общества по-своему были заинтересованы в знании фактов из жизни рабочих [53, 65, 67, 68, 130, 132, 139, 143, 145]. Новым в литературе XX в. было и появление работ, методологически обобщающих способы сбора данных, уточняющих их эффективность, границы взаимозависимости. На международных социологических конгрессах (Париж - 1903 г., Лондон - 1906 г.) с докладами об историческом развитии классов и сословий выступили русские социологи М. Ковалевский, Е. де Роберти, И. Лучицкий.

Однако на качестве исследований сказывалось отсутствие организующего и координирующего исследовательские усилия специального учреждения, обобщающего результаты, унифицирующего методики и техники исследований. Была предпринята безуспешная попытка возложить эти обязанности на <Научное общество имени А.А. Чупрова по изучению общественных наук> (1912 г.), ибо многие материалы по рабочему классу в России были просто собраны в <социальном музее> при Московском университете. Последующая попытка имела место уже после революции и была связана с деятельностью <Социологического Института> (1919-1920 гг.) во главе с П. Сорокиным, который собирал эмпирический материал по социальной перегруппировке населения Петрограда и изменениям в уровне жизни разных слоев за годы войны и революции. Главное внимание уделялось не общей картине социальной структуры, а ее составляющим. Сказывалось и нарастающее влияние марксизма. Книга Ф. Энгельса <Положение рабочего класса в Англии> стала образцом для многих исследователей начала XX в. Исключением в этом плане был В.М. Хвостов: он попытался дать общее толкование социальной структуры как совокупности разных форм человеческой деятельности. Сочетание общественных течений, союзов и организаций, по Хвостову, создает конкретную социальную структуру общества, каждый элемент которого обладает своими особенностями. <Группы> чаще склонны к солидарности и кооперации, тогда как <классы> - к конкуренции и борьбе. Чем более подвижна общественная жизнь, чем свободнее люди могут комбинировать <общественные круги>, тем демократичнее общественная структура и напряженнее духовное общение, а последнее составляет суть социальной реальности, выступающей в двух видах: стихийно-подсознательном (паника, массовые психозы, мода, войны, национальный характер) и рациональном (реформы, идеалы, научные и политические программы) [141].

Определенный интерес представляет модель социально-экономической структуры общества, предложенная А.И. Строниным. Это пирамида, состоящая из трех слоев: верхнего, нижнего и среднего; каждый слой он анализирует в двух разрезах - социально-профессиональном и интеллектуальном. Кроме того, автор вычленяет и горизонтальный срез социальной структуры, под которым понимает территориальные общности. Это была одна из первых в русской социологии попыток анализа многомерной стратификационной модели общества, хотя ее обоснование и в теоретическом, и в эмпирическом плане было недостаточным [128].

В отечественной дореволюционной социологии сосуществовали различные подходы к трактовке теории классов; наиболее заметную роль играли марксистский, <распределительный>, <организационный> и <производственный> подходы. Марксисты, как известно, исходили из принципа разделения общества на эксплуататорские (капиталисты, помещики) и эксплуатируемые классы (рабочие и крестьяне), выделяя в качестве главного фактора социальной дифференциации собственность на средства производства. Социальная структура общества представлялась ими как отношение между экономическими классами.

Для марксистов анализ классовой структуры пореформенной России был необходим, прежде всего, для определения перспектив развития оформляющихся классов, главным образом рабочего. Теоретический анализ этих проблем был предпринят в книге В.И. Ленина <Развитие капитализма в России>, написанной им в конце XIX в. На основе огромного фактического материала (данных земско-статистических подворных переписей) Ленин показал, что в социально-классовых отношениях России происходят существенные изменения: прежнее крестьянство не просто разрушается - возникают совершенно новые социальные группы в сельском населении, которые характеризуются различной системой хозяйствования, образом жизни, культурным и образовательным уровнем и т.д. Аналогичные процессы происходят и в промышленности: формируется новая социально-профессиональная структура населения России, четко прослеживаются регионально-территориальные особенности этих процессов [52]. Эта работа Ленина сохраняет свою научную ценность в качестве серьезного, кропотливого исследования социальных процессов, рассматриваемых в рамках ясно изложенной теоретико-социологической концепции.

Позже В.И. Лениным было дано наиболее полное в марксистской социологии определение классов: <Большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы - это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства> [51]. Классовая дифференциация возникает в сфере производства на основе общественного разделения труда и частной собственности на средства производства. Кроме того, ленинское определение класса содержит в себе, наряду с общественно-экономическими характеристиками, и ряд признаков, относящихся к общественно-политическим аспектам, а именно: классы формируют сознание о своей исторической роли и свою идеологию (от <класса - в себе> до <класса - для себя>); политически организованы; занимают различное положение в общественной системе распределения социальной и политической власти, что неизбежно ведет к классовой борьбе.

В <распределительной> теории (М. Туган-Барановский, В. Чернов, П. Струве и др.) класс понимался как социальная группа, члены которой находятся в одинаковом социальном положении (статус) по отношению к процессу общественного присвоения прибавочного продукта, произведенного ею или другими группами, в результате чего имеют общие экономические и политические интересы. Классообразующим признаком выступает доход, его виды и размер.

<Организационная> теория (А. Богданов, В. Шулятиков и др.) на первое место среди классообразующих признаков выдвигала возможности класса участвовать в организации общественной жизни как системы. Руководители, организаторы жизни - это <командующие классы>, а потребители, исполнители их воли - другие классы.

<Производственная> теория (С. Солнцев и др.) трактовала классы как категории хозяйственного строя, как группы лиц, объединяемых одинаковым положением в системе общественного производства, общими источниками дохода, общностью интересов.

В полемике с ними складывалась <стратификационная> теория П.Сорокина, который предложил наиболее подробную классификацию социальных групп на основе некоторых теоретико-методологических принципов. Он определял класс как <кумулятивную> группу, сочетающую три элементарных группировки: профессиональную, имущественную, правовую. Класс не монолитен, а стратифицирован. Изучению проблем <социального пространства>, т.е. пространства внутригрупповых и межгрупповых отношений, Сорокин посвятил второй том <Системы социологии>. Общество расслаивается <подобно куску слюды. Частицы слюды не одинаково прочно связаны: по линии расслоения они легко разделяются, в пределах слоя они крепче сцеплены взаимно> [101]. Попытки установить основные линии дифференциации по одному из признаков социального слоя являются, по Сорокину, упрощенными. Будучи в Америке и приступая к созданию своей теории <социальной стратификации и мобильности>, П. Сорокин опирался на российский и европейский опыт эмпирических исследований этих проблем.

В основе эмпирической базы данных о рабочем классе России лежали статистические методы (сплошные и выборочные обследования). Такие статистики с мировым именем, как А. Чупров и А. Кауфман, полагали, что <трудовая статистика> характеризуется разрозненностью и многообразием исследовательских программ, идущих вразрез с общими методологическими требованиями: сравнимостью полученных данных и их преемственностью. Многие статистики считали свою науку <самой точной и основной наукой об обществе>, упрекая социологию в неразработанности ее теоретико-методологических положений [139]

Однако социологи (П. Сорокин, К Тахтарев, С. Первушин и др.) подчеркивали, что социология должна выделяться в самостоятельную дисциплину. Ее не следует смешивать с социальной статистикой. Последняя, наряду с математикой, выполняет для нее служебную роль.

Другим методом в исследованиях социальной дифференциации был монографический: изучались типологические совокупности явлений путем первичных наблюдений, описания и анализа, например, отрасли, предприятия. Значительно реже использовалось интервьюирование и чаще - анкетирование, хотя и здесь возникали многочисленные проблемы (низкий уровень грамотности рабочих, двусмысленность формулируемых вопросов, отсутствие гипотез и т.д.).

3. Исследования 20-30-х годов

После Октябрьской революции марксистская концепция в исследовании социальной структуры общества постепенно вытеснила все остальные. Акцент смещается в сторону признания ведущей роли рабочего класса. Теоретические дискуссии между Лениным, Бухариным, Троцким приобретали сугубо политическую направленность и, по существу, подчиняли теорию практике большевистской политики уничтожения эксплуататорских классов, лишения политических прав дворянства, буржуазии, части интеллигенции, раскулачивания. В дискуссиях 20-х гг. о социальной структуре общества значительное место занимали вопросы определения классов, их различий, границ социальных слоев и профессиональных групп [84]. Но главным в эти годы было изучение социальных изменений в рабочем классе.

Так, исследуется (преимущественно рабочими корреспондентами) рабочий быт, описывается <социальная среда>. Методы проведения этих исследований были достаточно просты: анкеты в большинстве содержали открытые вопросы, программы исследований предварительно не разрабатывались. Накопление богатого эмпирического материала входило в противоречие с его теоретическим осмыслением [56, 84].

В начале 30-х гг. группа историков под руководством А.М. Панкратовой начала комплексную разработку истории рабочего класса. Программной статьей по этому вопросу стала публикация А.М. Панкратовой <Проблемы изучения истории пролетариата> [63]. Рабочий класс предполагалось исследовать в динамике: его историю и современное положение. Объектом должны были стать группы рабочих, состоявшие из фабрично-заводского и земледельческого пролетариата, низших категорий обслуживающего персонала промышленных предприятий и пр.; были определены также пространственные границы исследования. Помимо истории пролетариата России, предполагалось описать историю пролетариата национальных республик, районов, областей, входивших в состав СССР. Практическое осуществление этой программы было возложено в 1929 г. на секцию по истории пролетариата Института истории Коммунистической Академии, которая организовала бригаду <Новое в рабочем классе>; под таким же названием планировалась монография.

Для изучения состава рабочих на предприятиях была разработана специальная анкета (и инструкция к ее заполнению), включавшая вопросы, отражавшие социальное происхождение, производственный стаж опрошенных, их связи с землей, участие в производственной и общественно-политической жизни. Анкета впоследствии использовалась Госпланом при проведении переписи на ряде промышленных предприятий.

В те годы состоялись обследования на заводе <Серп и молот>, фабрике <Трехгорная мануфактура>. Они осуществлялись силами фабрично-заводского актива под руководством работников комиссии и предприятия, трех инструкторов Госплана. Отчеты в ходе обследования обсуждались на заседаниях бюро, на пленумах парткомов, завкомов, на цеховых и общих собраниях. Всего было опрошено до 90% работающих. Для изучения текучести рабочей силы по специальной выборке были учтены ушедшие и уволенные за несколько месяцев рабочие.

В 30-е гг. появились интересные статьи, например, Б. Маркуса <К вопросу о методах изучения социального состава пролетариата в СССР>, где была предпринята попытка выявить основные социальные слои рабочего класса в переходный от капитализма к социализму период. В том же ряду статьи М. Авдеенко <Сдвиги в структуре пролетариата в первой пятилетке> и М. Гильберта <К вопросу о составе промышленных рабочих СССР в годы гражданской войны> [42].

Между тем дискуссии в общественных науках приобретают острую политическую окраску. Постановлением ЦК ВКП(б) от 25 января 1931 г. <О журнале "Под знаменем марксизма"> ученым-обществоведам инкриминировались две наиболее важные ошибки: во-первых, недостаточное внимание к проблемам разработки ленинского этапа развития марксистской философии и, во-вторых, недостаточно критичное отношение к антимарксистским и антиленинским установкам в философии, в общественных и естественных науках. Социология была объявлена <буржуазной наукой>.

Оппозиция уже в 20-е гг. указывала на бюрократизацию партийного и государственного аппаратов, на превращение <бюрократического извращения> в систему управления. Привычки и наклонности, присущие буржуазии, начинают все более проникать в <верхи>: карьеризм, протекционизм, интриганство и даже уголовные преступления. Один из лидеров этой оппозиции Л.Д. Троцкий подчеркивал, что выдвинулся новый правящий класс, и прежняя революционная борьба за социальное равенство против старых привилегированных классов сменилась утверждением новой системы социального неравенства, борьбой новой аристократии против масс, поднявших ее к власти, и террором, необходимым для защиты этой системы. <Советская бюрократия есть каста выскочек, которая дрожит за свою власть, за свои доходы, боится масс и готова карать огнем и мечом не только за каждое покушение на свои права, но и за малейшее сомнение в своей непогрешимости> [133. с. 252]

Вопреки утверждениям официальной пропаганды в 30-е гг. о построении в СССР социализма, Троцкий в своей книге <Преданная революция> доказывал, что классы продолжали существовать, социальное и материальное неравенство между бюрократией и трудящимися нарастало. Введены чины, ордена, титулы, в армии восстановлена <офицерская каста> во главе с маршалами, рабочий класс стремительно расслаивается. Троцкий проанализировал социальный состав групп менеджеров, партийной и государственной администрации, офицерского корпуса, которые в совокупности составляли 12-15% населения. Однако следует заметить, что и состав бюрократии был в высшей степени нестабилен. Единственные узы, которые могли бы связать ее, узы привилегий, были чрезвычайно непрочными: в те времена не только отдельные лица, но и целые группы бюрократии могли лишиться - и часто в один день лишались - всех привилегий, исключались из партии и бросались в концентрационные лагеря. Троцкий подчеркивал объективные причины возрождения неравенства в обстановке <нужды и нищеты> в Советском Союзе. Правительство должно сохранять неравенство и в то же время бороться против него. Оно должно стимулировать техников, квалифицированных рабочих и администраторов, чтобы обеспечить должное функционирование и быстрое расширение экономики. Однако оно должно одновременно стремиться к сокращению и конечному упразднению привилегий. Это противоречие может быть разрешено лишь при условии общественного богатства, превосходящего все, о чем мечтало человечество, и достижения такого высокого уровня образования, что противоречия между физическим и умственным трудом исчезнут. А до тех пор, пока это не будет достигнуто, революционное государство получает <с самого начала двойственный характер: социалистический, поскольку оно охраняет общественную собственность на средства производства, буржуазный - поскольку распределение жизненных благ производится при помощи капиталистического мерила ценности со всеми вытекающими отсюда последствиями> [133, с. 77-80].

Лишь начиная со второй половины 50-х гг., после более чем двадцатилетнего перерыва возобновляются исследования состава и источников пополнения рабочего класса, взаимоотношений классов и социальных групп [115, 146].

4. Исследования социальной структуры в советской социологии в 60-х - начале 80-х годов

В годы <хрущевской оттепели> открылись возможности возрождения эмпирических социологических исследований по немалому кругу проблем. Благодаря либерализации в общественных науках (правда, умеренной) появилась и возможность обратиться к реалиям социальной структуры общества.

До того времени в литературе безраздельно господствовала установка о трехчленной структуре: рабочий класс, колхозное крестьянство и как социальная прослойка - интеллигенция, т.е. формула из сталинского <Краткого курса истории ВКП(б)>. Канонизировалось представление о недифференцированности элементов социальной структуры советского общества, игнорировалось внутреннее расслоение рабочих, крестьян, интеллигенции [37, 66].

От социальных классов к внутриклассовым и межклассовым слоям. Эмпирические исследования социальной структуры сразу же поставили вопрос о более дифференцированных различиях между социальными слоями и группами в рамках классовой теории. Первые такие широкомасштабные обследования были осуществлены в начале 60-х гг. под руководством Г.В. Осипова в Московской, Ленинградской, Свердловской, Горьковской областях и в других регионах страны, исходя из концепции сближения классов при социализме. Если формы собственности (государственная и колхозная) не обнаруживали существенных различий ни в имущественном положении, ни во властных отношениях, ни в отношении к труду, то на первый план выдвигаются различия по характеру и содержанию труда - сфера занятости, квалификация - и связанные с типом поселения (город, деревня) различия в образе жизни. Последняя категория становится особенно важной существенно позже - в начале 80-х гг. Ее аналог в 60-е гг. - быт и досуг различных групп населения, город - село, семья, возраст, доходы и т.п. В качестве основного фактора социальной дифференциации рассматриваются научно-технический прогресс и квалификация труда [78, 120, 142].

В январе 1966 г. в Минске состоялась первая научная конференция по теме <Изменения социальной структуры советского общества>, собравшая свыше 300 участников - философов, социологов, экономистов, историков, правоведов - почти из всех регионов страны. Конференция обнажила целый комплекс проблем, фактически утвердив правомочность новых направлений анализа, но самое главное - <легитимировала> отход от <трехчленки>. Ведущую роль в этой дискуссии и последующих исследованиях сыграли Н. Аитов, Л. Коган, С. Кугель, М. Руткевич, В. Семенов, Ф. Филиппов, О. Шкаратан и др. [69, 74].

Далее мы вернемся к работам этих авторов. Здесь же отметим, что дискуссия в Минске стимулировала самоидентификацию социологов, исследователей социальной структуры.

В рабочем классе начали выделять малоквалифицированных и занятых тяжелым физическим трудом, с одной стороны, и рабочих-интеллигентов, с другой. В сельском хозяйстве акцент делается не столько на различении работников государственных совхозов и колхозных крестьян, но на выделении групп малоквалифицированного труда (полеводов, животноводов) и высококвалифицированного слоя механизаторов. В слое интеллигенции выделяются служащие средней квалификации, высоквалифицированные специалисты и т.д. После бурных дискуссий участники конференции вынуждены были согласиться с тем, что понятие <социальная стратификация> не вписывается в марксистскую схему и должно быть отторгнуто.

К 50-летнему юбилею Октябрьской революции 1917 г. многие журналы (<Вопросы философии>, <Коммунист>, <Вопросы истории> и др.) публикуют статьи, посвященные анализу воспроизводства и изменений в социальной структуре советского общества вполне в русле партийных установок: превращение рабочего класса в господствующий, осуществление им руководящей роли в обществе; ликвидация эксплуататорских классов, социальной противоположности между городом и деревней, между работниками умственного и физического труда, превращение всех трудящихся в единый тип - социалистических работников; устранение классовой борьбы.

На этом фоне социологическое сообщество, к концу 60-х гг. уже объединившееся в Советскую социологическую ассоциацию, в центральных научно-исследовательских секциях продолжает исследовательскую работу. В рамках секции социальной структуры ССА (ее председателем был В.С. Семенов) инициировалась дискуссия относительно определения самого понятия <социальная структура> и ее элементов Социальная структура представлялась как совокупность взаимосвязанных и взаимодействующих элементов, то есть классов (групп), а социальная группа - как относительно стабильная совокупность, объединенная общностью функций, интересов и целей деятельности. Разрабатываются и уточняются критерии социально-классовой и внутриклассовой дифференциации, взаимосвязи профессионального разделения труда и социальной структуры. Иными словами, в научный оборот вводятся новые категории социологического видения социально-классовых отношений. Исследователи начинают широко использовать государственную статистику: материалы статистики народного хозяйства СССР и союзных республик, профессионального учета. Анализ этих данных приобретает собственно социолого-теоретическую парадигматику [36, 62, 69, 148].

Широко развертываются исследования стратификации (под названием социально-слоевой структуры общества) и социальной мобильности (то есть социальных перемещений, как это утвердилось в социологической терминологии того времени).

Большой эмпирический материал дали опросы, проведенные на различных предприятиях страны. Под руководством О. Шкаратана в 1965 году было предпринято исследование машиностроителей г. Ленинграда. В книге <Проблемы социальной структуры рабочего класса> О. Шкаратан рассматривает вопросы, связанные с общими изменениями в социальной структуре советского общества и особенностями внутриклассовой структуры рабочего класса в зависимости от определенного этапа развития социальных отношений, подчеркивая, что основные факторы, обусловливающие образование слоев внутри рабочего класса, менялись в связи с переменами в целостной социальной структуре. Уточняются также границы рабочего класса как <исторически подвижные>. Здесь достаточно отчетливо прослеживается социально-стратификационный подход: <...в социалистическом обществе идет интенсивный процесс стирания классовых граней, возникают смешанные в классовом отношении группы населения> [146, с.112]. Следуя этой логике, автор включает в состав рабочих обширные слои работников нефизического труда, в том числе технической интеллигенции. В той же публикации рассматриваются и другие дискуссионные вопросы, впервые поставленные на минской конференции, в частности, о месте интеллигенции в системе общественных классов при социализме. Возражая М.Н. Руткевичу (одному из сторонников выделения интеллигенции в особый социальный слой и противнику расширительного толкования границ рабочего класса), О.И. Шкаратан отмечает, что различия между рабочим классом и интеллигенцией вследствие изменений функций последней все более выступают как сторона внутриклассовых, хотя и существенных различий. Поэтому, утверждает он, значительную часть советской интеллигенции и других работников нефизического труда можно включить в состав рабочего класса, а интеллигенцию, связанную с колхозным производством, - в колхозное крестьянство.

С сегодняшней точки зрения эти споры не представляются столь уж существенными. Но они были существенны тогда, ибо открывали пути изучения не классов, но социальных страт. Указанные направления исследований в те годы не получили дальнейшего развития, хотя сам тезис о сложной внутриклассовой или внутригрупповой дифференциации утвердился в социологической литературе. Так, с этой точки зрения, в зависимости от содержания и квалификации труда в колхозном производстве выделяли инженерно-технический и административно-управленческий персонал, механизаторов, колхозников, не имеющих профессиональной подготовки и специализации, занятых преимущественно ручным трудом. Далее, хотя колхозники составляли большинство сельского населения, его значительную часть представляли рабочие и служащие государственных предприятий. Отнесение этой категории к рабочим, наряду с другими рабочими, или к служащим вызывало сомнения. Данные, полученные в 1963 г. в результате опроса сельского и городского населения уральскими социологами (руководитель исследования Л.Н. Коган), свидетельствовали о существенных различиях культурных потребностей в первую очередь сельских и городских жителей. В результате утверждается методологический принцип многокритериального выделения социальных слоев. В это же время Ю.В. Арутюняном были начаты более масштабные обследования села [5]. Основное содержание этих и других обследований сводилось к выделению социально образующих признаков, выявлению количественных пропорций отдельных слоев сельского населения.

Анализу структуры и границ интеллигенции, работников умственного труда, а также проблеме преодоления различий между физическим и умственным трудом были посвящены в эти годы работы теоретико-методологического и эмпирического характера. Наиболее распространенным становится следующее определение: под интеллигенцией (в узком, непосредственном смысле) в социалистическом обществе понимается социальная группа, слой, <состоящий из лиц, профессионально занимающихся высококвалифицированным умственным трудом, требующим специального, среднего или высшего образования> [89, с. 136-137; 90]. Авторы ввели в научный оборот и понятие <практики>, имея в виду специалистов без соответствующего их должности дипломированного образования.

Интеллигенция приобретает черты особой социальной группы; занятая в производстве, труд которой базируется на <общенародной> (государственной) собственности, она близка к рабочему классу (это относится и к колхозным специалистам), но ее место в общественном разделении труда и распределении материальных благ не рассматривается как классообразующий признак.

Обсуждались также различия между работниками, занятыми интеллектуальным трудом высокой квалификации, и канцелярскими служащими. Поскольку последние не заняты <духовной деятельностью>, этот вид труда назван В.С. Семеновым <трудом по обслуживанию> [120, с. 4-20]. Рассматривалась и проблема <профессиональных отрядов> интеллигенции, и, прежде всего, инженеров. С. Кугель в исследовании молодых инженеров Ленинграда (1965) проследил профессиональные пути молодых специалистов, особенности труда инженеров различных категорий, профессиональные ориентации выпускников технических вузов [48].

60-е гг. знаменуются бурным развитием профессий умственного труда, увеличением доли интеллектуальных видов деятельности, возрастанием численности и удельного веса высококвалифицированных специалистов. Научно-техническая революция вызывает <лавинообразный> рост численности научных работников, повышает социальный престиж высшего образования и научной деятельности, что становится специальным предметом изучения. Изменения в социальном составе студентов исследовали многие социологические центры страны, и хотя наиболее представительные работы появились позже, уже в 1963 г. социологической лабораторией Уральского университета проводятся опросы выпускников 11-х классов школ, изучается процесс пополнения специалистов из различных социальных групп, т.е. социальная мобильность [45, с. 138-159]. В эти же годы проводятся масштабные исследования трудоустройства и выбора профессии молодежью. Обследования 1963-1969 гг. в Новосибирской, Ленинградской областях, Бурятской АССР (руководитель В.Н. Шубкин) позволили на достаточно представительном материале выявить тенденции социального поведения выпускников средних школ при выборе первой профессии, определить меру соответствия личных планов и профессиональных ориентации с реальными возможностями их осуществления в зависимости от социального статуса семьи, места проживания (деревня, город) и т.д. [147].

Анализ тенденций и механизмов социальной мобильности обнаруживает изменения в количественных пропорциях социальных групп. Фактически до 60-х гг. исследований социальной мобильности в СССР не было. Сама постановка вопроса требовала определенной научной смелости. Используются такие понятия, как <социальная подвижность> и, наконец, <социальное движение>, <социальные перемещения>. Последнее утверждается как <советский вариант> понятия социальной мобильности после публикации в 1970 г. книги М.Н. Руткевича и Ф.Р. Филиппова под таким названием [92]. В книге приводились материалы исследований, освещающих различные стороны социальной мобильности населения в отдельных регионах страны (Урал и Свердловская область, в частности). Но несмотря на региональный характер исследований, а, может, и благодаря ему, удалось выявить специфику мобильности в индустриальных и урбанизированных районах страны, межпоколенческие и внутрипоколенческие социальные перемещения.

В 1974 г. (<для служебного пользования>, как это практиковалось в те годы) издается сборник переводов и обзорных статей по проблемам социальной мобильности: П. Сорокин, Р. Эллис, В. Лэйн, С. Липсет, Р. Бендикс, К. Болте, К. Сваластога и др. В предисловии к сборнику отмечалось, что в методике исследований процессов социальной мобильности и математическом аппарате, применяемом <буржуазными социологами>, есть немало интересного и для социологов-марксистов [72, с. 6]. Фактически происходит становление отрасли социологического знания, социологии социальной структуры.

70-80-е годы: что обнаруживали исследования <социальной однородности советского общества>. Исследования в 70-х гг. проходили преимущественно под знаком широко пропагандируемого лозунга о развитии социальной структуры социалистического общества в направлении социальной однородности. Содержание философско-социологических дискуссий того времени (с участием представителей новой социальной дисциплины, названной <научным коммунизмом>) показательно стремлением как-то совместить непререкаемые марксистские категории анализа социальной структуры с потребностью изучения социальных реалий. Что является предметом этих дискуссий? Уточняется понятийный аппарат таких, например, категорий, как <социальное равенство> и его соотношение с понятием <социальная однородность> (последняя рассматривается в качестве <ведущей> в системе категорий социальной структуры). На страницах журналов <Вопросы философии>, <Социологические исследования>, <Вопросы истории>, <Коммунист>, <Научный коммунизм> и др. обсуждаются критерии социальной дифференциации, понятийный смысл терминов: социальное различие и социальное единство, интеграция, дифференциация, класс, группа, слой. Как видим, понятия <социальное неравенство>, <иерархия> социологи предпочитают не анализировать. В эти годы были проведены две всесоюзные конференции по социальной структуре (Свердловск, 1971 г.; Звенигород, 1976) [117].

Особо подробно изучаются <основные социальные образования> (рабочие, крестьянство и интеллигенция). Этот термин позволил совместить смысл категории класса и социального слоя. В Институте социологических исследований АН СССР (<головная> организация в социологии, как это было принято, т.е. координатор исследований по разным направлениям) были созданы секторы рабочего класса, крестьянства, интеллигенции, объединенные в отдел социальной структуры (руководитель Ф.Р. Филиппов).

Акцент переносится на анализ внутриклассовых различий. Характер труда рассматривается в качестве основного слоеобразующего признака. Различия по характеру труда становятся главными критериями дифференциации не только между рабочим классом, служащими, но и внутри них. Так, в рабочем классе выделяли три основных слоя (по уровню квалификации) и пограничный слой рабочих-интеллигентов - высококвалифицированных рабочих, занятых наиболее сложными, насыщенными интеллектуализированными элементами видами физического труда [11, 41, 107, 111]. Похожее социальное деление отмечалось внутри интеллигенции и колхозного крестьянства. Кроме того, предлагалось деление интеллигенции на специалистов и служащих-неспециалистов. Среди специалистов начинают выделять ту часть, которая занята организаторским трудом, причем категорически отвергается идея о формировании особой социальной группы, нового класса, партийно-хозяйственной бюрократии, хотя в западной литературе того времени широко обсуждается вопрос о классе номенклатуры в советском обществе. Начало этой дискуссии было положено М. Джиласом в книге <Новый класс>, которая была переведена на русский язык и издана под грифом <секретно> [28].

Полемика в среде социологов о новых формах социальной дифференциации и уже упоминавшихся <пограничных слоях> (рабочих-интеллигентах, рабочих-крестьянах, работниках межведомственных организаций и т.д.) вызвала возражения <научных коммунистов>. Сам вопрос был назван <надуманным>. В соответствии с тезисом о <ведущей роли рабочего класса>, по утверждению оппонентов, следовало акцентировать внимание не на процессах дифференциации, но, напротив, -на преодолении различий внутри самого рабочего класса [3, с. 54; 126].

Исследование, начатое в 1975 г. в г. Горьком по международному проекту <Автоматизация и промышленные рабочие> (руководитель В.И. Усенин), установило, что переход от механизации к автоматизации ведет к несомненным изменениям в характере, содержании и условиях труда. В 1979 г. были обследованы все квалификационные группы рабочих, что подтверждало существенную неоднородность состава рабочего класса [137].

В связи с анализом структуры отдельных классов и групп возникает интерес к проблематике их социального воспроизводства: изменению социально-демографического состава, социальным источникам пополнения, профессиональной и образовательной мобильности и т. д. Фиксировалось снижение доли выходцев из крестьян и повышение удельного веса выходцев из рабочих, интеллигенции, служащих; возрастание роли отраслевых и региональных факторов; качественные сдвиги в образовательно-квалификационном уровне; различия в адаптации молодых рабочих на производстве и др.

В том же направлении ведутся исследования высшей школы. Опрос студентов высшей школы в середине 70-х гг. в шести регионах страны обнаружил существенные различия между учащимися вузов различного профиля по <выходу> из разных социальных групп, мотивам поступления в высшую школу, жизненным планам, ценностным ориентациям и т.д. И здесь опять-таки фиксировалась усиливающаяся социальная неоднородность [17, 29, 116, 136].

Другой вывод заключался в том, что одним из основных источников пополнения интеллигенции стал рабочий класс.

Таким образом, если идеологические установки утверждали формирование социально однородного общества, социологические исследования, по существу, их опровергали. Как правило, доказывая нарастание социальных различий, социологи не шли на открытую критику тезиса однородности, но цитировали тот или иной официальный документ (обычно это были ссылки на решения ЦК КПСС и доклады на партийных съездах), а далее рассматривали проблему как таковую. Издательские редакторы, в свою очередь, видели эту несообразность, но требовали лишь одного: упоминания партийных установок - и тем самым вместе с авторами участвовали в этой <игре> с идеологическим цензором.

Достаточно интенсивно развивались также исследования, связанные с изменениями в социальной структуре сельского населения Они имели свою проблематику: о двойственной природе колхозной части интеллигенции и служащих, о характере и критериях внутриклассовых различий, их соотношении с различиями между классами; о природе и содержании существенных различий между городом и деревней, аграрным и индустриальным трудом и т.д. [71]. Заметный вклад в развитие этого направления внесли Ю.В. Арутюнян [5], В.И. Староверов [125], П.И. Симуш [100]. Новая <программная> установка была дана XXV съездом КПСС (1976 г.) в тезисе о <создании однотипной социальной структуры во всех регионах страны, у всех социалистических наций, входящих в новую историческую общность - советский народ>. В соответствии с нею разворачиваются исследования развития регионов и городов: социальная структура городского населения, различия между крупными и малыми городами, миграционная подвижность населения, городская семья и т.д. [40, 57, 64, 76, 93, 104, 129]. Здесь надо отметить, что <отклик> социологического сообщества на партийные указания не был однозначным. Следуя за очередным съездом КПСС, Академия наук разрабатывала целевые или координационные планы социальных исследований, каковые подвергались достаточно жесткому контролю. В социологии <головной институт>, т.е. Институт конкретных социологических исследований, отвечал за разработку координационного плана, а далее план <спускался> на места и составлял основу годичных научных отчетов и в системе Академии наук СССР, и в системе исследовательских планов Министерства высшего образования. Далее начиналась та же самая <игра>. Дело в том, что исследования социально-классовой структуры и национальных отношений ранее осуществлялись порознь; теперь их совмещение позволяло прояснить динамику социального состава <наций> и <народностей>, обнаружить реальные, а не надуманные различия между ними в процессах изменений социальной структуры, в направленности социальной мобильности, в особенностях демографии, в социально-культурном облике. Среди инициаторов изучения этой проблематики - Ю.В Арутюнян, В.В. Бойко, Л.М. Дробижева, М.С. Джунусов, Ю.Ю. Кахк и др. Исследования проводились в Татарии, Эстонии, Латвии, в Сибири и др. регионах СССР [13, 43, 110]. На первый план выступили вопросы, связанные с характером социально-региональных (территориальных) различий, обсуждалась типология регионов и перспективы их развития. Исследования в 80-е гг. проходили в соответствии с очередной партийной установкой о возможности формирования бесклассовой структуры <в главном и основном> в исторических рамках <развитого социализма> (XXVI съезд КПСС, 1980 г.). Социологи переформулировали этот тезис. В проблематику <органической ее целостности> (IV Всесоюзная научная конференция, 1981 г., г. Таллинн; V- в г. Харькове, 1985 г.) [82]. <Целостность> описывается в понятиях системно-структурного целого составляющих, ее социальных групп и слоев, групп по характеру труда, образованию, образу жизни, динамики и направленности социальной мобильности.

Однако по-прежнему доминирует преимущественно одномерное рассмотрение социальной структуры. Такие критерии, как участие во властных отношениях и престиж, использовались скорее с декоративной целью (участие в общественной работе, профессиональные предпочтения и т.д.). Между тем в странах Центральной и Юго-Восточной Европы коллеги советских исследователей изучали социальную структуру, используя различные критерии и показатели социального расслоения, в том числе критерий власти или осуществление управленческих функций. Подчеркивалось, что источники власти опираются на монополию на средства производства и на определенное положение в уже сформировавшейся социальной структуре, но роль последнего становится более существенной вследствие усложнения общественной организации и по мере фактического обобществления производства. Разрастается бюрократический аппарат, управляющий <общественной собственностью> и использующий свое положение как источник власти. Иными словами, происходит институционализация бюрократии и власти, приобретающая самостоятельный характер в социальной структуре общества советского типа. Нарастает бюрократизация всех социальных отношений, а партийно-хозяйственная номенклатура становится доминантной социальной группой. Участие работников в управлении производством и в других отношениях базируется на профессиональном разделении труда и тесно переплетается с бюрократическими структурами. В совокупности это приводит к технократизации общественных отношений или к системе, являющейся гибридом технократических и бюрократических отношений [14, 16, 20, 70, 153].

В советской литературе тема <социалистическая бюрократия> подвергалась одиозной критике. Советские социологи изучали механизмы взаимодействия равенства и неравенства, единства и многообразия интересов классов, социальных групп и слоев, социально-территориальных общностей, их противоречий. Характер этих противоречий оценивался как исключительно неантагонистический [46, с. 1]. И все же размежевание с философами, историками, экономистами, этнографами явилось продвижением в изучении социального неравенства [87, 91, 98].

Наиболее деидеологизированной сферой была разработка инструментария исследований социально-классового расслоения, в рамках которого система критериев межклассовых и внутриклассовых различий переводилась в соответствующие показатели и индикаторы [1]. Например, тщательно верифицировались показатели характера и содержания труда, профессионально-квалификационные характеристики, условия труда и быта, структура рабочего и внерабочего времени и др. По сути дела, многие из этих индикаторов и сегодня остаются адекватными социальным реалиям, так что создают возможность вторичного анализа под углом зрения различных теоретических подходов.

Исследования, проведенные в начале 80-х гг. в Горьковской области, Башкирии и других регионах, выявили заметные различия между основными слоями рабочего класса [2], а крупномасштабные обследования интеллигенции позволили уточнить границы неоднородного слоя <специалистов> [6, 88, 112].

Заметную роль в рассматриваемой области сыграло всесоюзное исследование, осуществленное ИСИ АН СССР совместно с другими социологическими центрами страны (руководитель Г.В. Осипов), под названием <Показатели социального развития советского общества>. Оно охватывало рабочих и инженерно-производственную интеллигенцию в основных отраслях народного хозяйства девяти регионов и зафиксировало ряд важных тенденций. До начала 80-х гг. имела место довольно высокая динамика социально-структурных изменений, но позже общество утрачивает динамизм, стагнирует, преобладают воспроизводственные процессы. При этом и само воспроизводство деформируется - растет численность бюрократии и <нетрудовых элементов>, деятели теневой экономики превращаются в фактор латентной структуры, высококвалифицированные рабочие и специалисты зачастую выполняют работу ниже уровня своего образования и квалификации. Эти <ножницы> в среднем по стране составляли от 10 до 50% по различным социальным слоям [77, с. 153].

В условиях централизованного хозяйства с административно-директивными методами управления сложилась так называемая статусная система оплаты труда при абсолютном доминировании производства. Система начала формироваться уже в период форсированной индустриализации с акцентом на развитие тяжелой и оборонной промышленности. Максимальная мобилизация ресурсов для этих целей обусловила и принципы оплаты труда, преимущественно предполагающие поддержание элементарного прожиточного минимума. Этим же определялись и принципы дифференциации заработков и оплата труда по отраслям хозяйства, где имели большее значение различия по отраслям, нежели различия в эффективности труда работников.

Уже в 50-60-х гг. руководство страны осознает необходимость пересмотра сложившейся системы оплаты труда, инициирует разные формы оплаты <по результатам>, что растягивается почти на тридцать лет, причем проводится в жизнь непоследовательно и половинчато. Разрыв в оплате труда между рабочими и колхозниками, рабочими и служащими уменьшается, но принцип статусной дифференциации заработков сохраняется, как и различия в заработной плате по отраслям. <Уравниловка> по-прежнему доминирует, материальное стимулирование, несмотря на реформы (например, Косыгина), неэффективно.

В советском обществе в 70-80-е гг. все отчетливее оформлялся слой бюрократии, получившей у разных авторов различное название: номенклатура, партократия, новый класс, контркласс. Этот слой обладал исключительными и натуральными правами, льготами, привилегиями, доступными на отдельных ступенях иерархии, носителям определенных статусов, зарезервированных для них номенклатурным механизмом распределения функций и соответствующих им благ. При этом номенклатурные ступени социальных иерархий обладали собственной качественной спецификой, являвшейся следствием фетишизма отношений власти, господства административно-политических принципов оценки человека [26]. Позже Т.И. Заславская выделила в социальной структуре три группы: высший класс, низший класс и разделяющую их прослойку. Основу высшего слоя составила номенклатура, включающая высшие слои партийной, военной, государственной и хозяйственной бюрократии. Она является собственником национального богатства, которое использует по своему усмотрению. Низший класс образуют наемные работники государства: рабочие, крестьяне, интеллигенция. У них нет собственности и прав участвовать в распределении общественной собственности. Социальную прослойку между высшим и низшим классами образуют социальные группы, обслуживающие номенклатуру, не имеющие частной собственности и права распоряжаться общественной, во всем зависимые [34]. Сходную схему анализа социальной структуры советского общества предлагают и зарубежные авторы (М. Восленский, А. Инкельс, В. Текенберг и др.) [16, 152, 154].

В середине 80-х гг. Л.А. Гордон и А.К. Назимова [24, 25], используя материалы официальной статистики, показали, что изменения, происходящие внутри рабочего класса, совершаются главным образом вследствие технико-технологического прогресса, изменений в социально-стратификационной структуре советского общества в целом. Такой подход как бы интегрирует профессионально-технологические особенности труда и существенные черты социального облика работника: условия труда, его социальные функции, своеобразие быта, культуры, общественной психологии и образа жизни.

В исследованиях социально-классовой структуры сельского населения, особенно в конце 70-х-начале 80-х гг. (по материалам обследований в Брянской, Калининской, Владимирской областях, Удмуртии, Чувашии, Ставропольском крае, Молдавии), серьезно анализируется содержание категории <деревня> [58, 71, 108, 114, 124J. Обсуждаются сдвиги в составе сельского населения: изменение меж- и внутриклассовых отношений, формирование пограничных социально-классовых элементов (рабочие-интеллигенты, крестьяне-интеллигенты, рабочие-крестьяне) [119].

Изучение социально-территориальных общностей выходит за пределы сельских поселений (деревни), оно охватывает широкий круг проблем, связанных с социально-региональными и национальными различиями. Была начата разработка показателей, характеризующих социо-экономическую типологию регионов [82, с. 115-155]. В наши дни выявилась крайняя важность этой задачи вследствие тенденции к регионализации, к развитию с опорой на собственные ресурсы.

Социальная мобильность, в отличие от 60-70-х гг., становится предметом изучения не только социологов, но и экономистов, статистиков, демографов [54, 144].

Крупномасштабное исследование социальной мобильности ИСИ АН СССР (1984-1988 гг., руководитель Ф.Р. Филиппов) осуществлялось в 12 республиках и областях совместно с отделом социальной статистики ЦСУ СССР и многими региональными центрами страны. Сопоставление данных о профессиональной карьере людей, вступивших в трудовую жизнь от начала 40-х до начала 80-х гг., позволило по-новому увидеть эволюцию тенденций и направлений социальной мобильности [83, 136].

Особое место во второй половине 70-х-80-е гг. занимали сравнительные исследования, проводимые совместно с социологами стран Юго-Восточной и Центральной Европы. В 1974 г. была создана Проблемная комиссия по социологии <Эволюция социальной структуры. Социальное планирование и прогнозирование> (позже переименована в <Социальные процессы в социалистическом обществе>), в работе которой принимали участие социологи Болгарии, Венгрии, Польши, ГДР, Румынии, СССР, Чехословакии [21, с. 196-202; 70].

Для советских социологов работа в комиссии была крайне полезной и особенно в том, что она расширяла диапазон теоретико-методологической рефлексии в рамках марксизма. Польские и венгерские коллеги (например, В. Весоловский, П. Тамаш) подчас ставили вопросы, казавшиеся другим участникам (из ГДР, Румынии), включая советских, <слишком смелыми>, но мало-помалу формировалась концепция, стимулирующая участников к профессиональной работе над проблемой.

В рамках Комиссии действовали исследовательские группы по изучению рабочего класса, интеллигенции, крестьянства, по проблемам социальной мобильности и образования.

В 1976-1982 гг. проводилось международное эмпирическое сравнительное исследование динамики социальных изменений рабочего класса и инженерно-технической интеллигенции в условиях общего замедления темпов развития социалистических стран Европы, стагнации социальной сферы и господства иллюзорных концепций <социальной однородности>. Навязывались представления об исчезновении, отмирании социального многообразия: в экономике -только одна, государственная собственность, в социальной сфере - стирание всех различий, в политической - неизменность политических структур, одна схема управления. Международное исследование выявило области, где внутриклассовые различия становятся более существенными, чем межклассовые, т.е. обнаружило новый тип социальной дифференциации в континууме умственно-физического труда. Кроме того, было убедительно показано, что механизмы интеграции и механизмы дифференциации с разной степенью интенсивности действуют в различных странах [77].

Международное сравнительное исследование по проблемам высшей школы и молодежи показало, что высшая школа в странах СЭВ играла роль важнейшего канала социальной мобильности, а социальные источники формирования студенчества в значительной мере воспроизводили существующую структуру [59, 60]. Проводились и другие подобные исследования [134].

На V Всесоюзной конференции по проблемам социально-классовой структуры (Таллинн, 1981 г.) было заявлено о необходимости создания современной концепции социальной структуры, дающей реалистические оценки тенденций возникновения новых форм социальной интеграции и дифференциации, ибо исследования выявляли многообразные критерии социальной дифференциации общества.

5. Поиски методологических подходов и работы конца 80-х-начала 90-х годов

Разрабатывавшаяся с начала 80-х гг. новосибирскими социологами под руководством Т.И. Заславской экономическая социология диктовала изучение всего комплекса социальных регуляторов экономики, ее социального механизма. Речь шла о дифференциации <взаимодействия субъектов власти, взаимодействия в иерархии управления>, о позиции разных социальных групп в перестройке (об их отношении к новым формам хозяйствования, готовности работать в новых условиях) [149].

Теперь уже публично подвергается критике доктрина социальной структуры по формуле <два класса - один слой> [94, с. 29-35]. Р.В. Рывкина ставит ряд вопросов: из каких классов, групп и слоев реально состоит современное общество и какова их субординация; каковы критерии социальной дифференциации, динамика социальной структуры, механизмы ее воспроизводства и др. [95]. Ею же впервые показана связь социальной структуры и экономики [95, с. 5-6].

Экономическая реформа, плюрализация форм собственности с необходимостью повлекли изменения социальной структуры. Изменяется общественная форма всех социальных институтов: экономических, политических, культурных, собственности и власти. Происходит глубокий общественный переворот и преобразование тех основ и регуляторов, которые формируют социальную структуру. Изменяется сама природа ее компонентов, групп и общи остей, появляются новые экономические классы, слои или страты со своей системой социальных конфликтов и противоречий [118].

Процесс формирования новой социальной структуры, ее состава происходит под воздействием трех основных факторов.

Первый - возникновение новых социальных общностей на основе плюрализации форм собственности. Это специфические слои рабочих и инженерно-технических работников, занятые в кооперативах по трудовым соглашениям или постоянно занятые в них по найму, работники смешанных предприятий и организаций с участием иностранного капитала и т.д.

Второй - трансформация государственной формы собственности и изменение положения традиционных классово-групповых общностей: их границ, количественно-качественных характеристик, возникновение пограничных и маргинальных слоев.

Третий - появление новых классов, новой элиты.

Переход от советского к более демократическому обществу рассматривается как процесс станов/гения гражданского общества - демократического, рыночного, правового. Оно, с одной стороны, является полем, на котором развертывается борьба разнонаправленных частных и групповых интересов, субъектами которых выступают различные слои и общности, а с другой - активным фактором этого процесса. В связи с этим главным становится вычленение гражданского общества из государства, определение его принципиальных границ, общей структуры и функций, анализ историко-теоретического наследия по проблеме, а далее - переход к изучению состава и структуры самого гражданского общества, его функций, взаимодействий составляющих его компонентов - так формулируются программные задачи исследований в рамкам социоструктурной проблематики [73; 105; 113, с. 25; 121; 123]. В конце 80-х гг. впервые был раскрыт социальный смысл отказа КПСС от стратификационного подхода к обществу. С начала 90-х гг. этот подход входит в практику исследований.

Утверждается преимущественно стратификационная парадигма изучения социального расслоения, согласно которой общество предстает в категориях многомерного иерархически организованного социального пространства, где социальные группы и слои различаются по степени обладания собственностью, властью, доходами, социальным статусом [75; 79; 80; 102; 106; 118, с. 71; 131; 138].

Выполненные в рамках такого подхода первые исследования (91-94 гг.) свидетельствуют о крайней неустойчивости социальной структуры кризисного общества на уровне процессов, происходящих внутри как ранее сложившихся социальных групп, так и новых слоев.

На первый план в качестве дифференцирующего признака выступает, естественно, многоукладность отношений собственности, но еще более - имущественное неравенство. Социальная поляризация приобретает <запредельные> размеры.

Развитие новых общественных отношений резко активизирует проявление двух тенденций. С одной стороны, радикальные изменения в формах собственности определяют некоторую свободу в действиях, способствуют реализации потенций личности, с другой - стимулируют социальное отчуждение. Прежние, советские формы несвободы, зависимости от государства дополняются новыми: люди начинают ощущать <кожей>, что их личность превращается в рыночный товар. Зыбкость социального статуса, исчезновение традиционных механизмов регуляции экономического и социального поведения, разрушение прежних и неустойчивость новых форм социальной организации препятствуют осознанию особых интересов общностей - будь то наемные работники, предприниматели (<новые русские>) или иные. Возникает множество промежуточных, маргинальных, трудно идентифицируемых групп. Маргинальное положение, как показывают данные последних исследований, ведет к тому, что представители той или иной группы наемных работников - рабочие, служащие, специалисты - на вопрос о принадлежности к определенному слою, т.е. на уровне самоидентификации, часто не соотносят себя ни с одним из них [22].

По сведениям ГУВД Москвы, на конец 1995 г. в столице было до 300 тысяч бездомных. Изучению их образа жизни и социальной организации было посвящено исследование <Москва, 1993-1995 гг.>, проведенное ВЦИОМом. Авторы использовали углубленные биографические интервью, анализ дел в московском спецприемнике для лиц без определенного места жительства [127]. Изучение бездомных, бродяг, нищих выросло в целое направление работ санкт-петербургских социологов (Я. Гилинский), которые публикуют данные наблюдений, опросов, статистики и жизненные биографии этого <андеркласса>. Они изучают понятие <бездомность>, причины ее возникновения, ее динамику в СПб, анализируют состав бездомных и другие проблемы [18].

В <продвинутых> странах с рыночной экономикой модель социальной структуры общества выглядит как <лимон>, с развитой центральной частью (средние слои), относительно невысокими полюсами высшего класса (элита) и беднейших слоев. В латиноамериканских странах она напоминает Эйфелеву башню, где имеют место широкое основание (бедные слои), вытянутая средняя часть (средние слои) и верхушка (элита).

Третья модель характерна для многих стран Центральной и Восточной Европы, как и для постсоветской России, - это своеобразная, придавленная к земле пирамида, где большинство населения прижато книзу - 80%, тогда как около 3-5% богатых составляют ее вершину, а среднего класса как бы и вовсе нет.

Проблема средних слоев в последние годы становится предметом активной дискуссии [8, 35, 103, 135]. Повышенный интерес к ней объясняется, прежде всего, тем, что западные концепции <среднего класса> - либо в понятиях <самодеятельного населения> (мелкие, средние собственники, лица свободных профессий), либо в категориях носителей доминирующего стиля жизни - не применимы к российскому обществу 90-х годов. В таком понимании <средний класс>, являющийся основой социальной стабильности, определенно отсутствует. Т. Заславская, выделяя основную, срединную часть российского общества (куда она включает все слои, кроме элиты и <социального дна>), разделяет его, в свою очередь, на четыре слоя - верхний средний, средний, базовый и нижний [35].

Активно дискутируются вопросы о содержании понятия <предпринимательство>, о слое предпринимателей, его границах, социальных характеристиках [15, 19, 81, 86, 122]. Так, Т. Заславская предлагает различать предпринимательство в узком и широком смыслах; к собственно предпринимателям (в узком смысле) следует относить ядро группы, отвечающее всем базовым признакам предпринимательства. Для определения более широкого круга лиц, причастных к предпринимательской деятельности, Заславская вводит новый термин <бизнес-слой> как родовое понятие, объединяющее всех, в той или иной степени занятых бизнесом, начиная с собственников предприятий, банков и фирм, кончая наемными работниками. По данным исследования, проведенного ВЦИОМом и Интерцентром с марта по декабрь 1993 г. и охватившего 2354 работника, бизнес-слой крайне не однороден, но достаточно многочисленен - 11,5% всего работающего населения [32, с. 8-14].

О сложной структуре слоя предпринимателей говорят и другие исследования. В него включаются 1) предприниматели - собственники, владельцы - директора малых предприятий и председатели кооперативов; 2) менеджеры негосударственных предприятий, не являющиеся собственниками этих предприятий; 3) руководители общественных организаций, представляющих интересы предпринимателей или их отдельных групп [113, кн. 2, с. 125-126]. Значительный акцент в исследованиях делается на особенностях российского малого бизнеса: его состав, динамика развития, основные направления государственной политики по отношению к нему [7, 49, 55, 86].

Реформирование экономики и политических институтов российского общества выдвинули властные отношения на авансцену анализа социального неравенства [14, 153]. На необходимости использования этого критерия при изучении любого общества настаивали польские, венгерские, югославские социологи еще в 70-е, 80-е гг. Именно тогда они начали глубокие исследования социальной структуры в своих странах с использованием, наряду с другими критериями социального расслоения, веберовского критерия власти, властного престижа. Подчеркивалось, что источники власти базируются на монополии на средства производства и определенном положении в уже сформировавшейся социальной структуре, но роль властных отношений возрастает по мере развития и усложнения общественной организации и по мере фактического обобществления производства. Разрастается бюрократический аппарат, укрепляется его положение в социальной иерархии. Он становится основным источником всех видов власти, которая приобретает самостоятельный характер, проникает во все сферы социальной действительности. Происходит бюрократизация всех социальных отношений, а бюрократия становится доминантной социальной группой.

Власть также базируется на профессиональном разделении труда и тесно переплетается с бюрократией. Реализация этой основы власти приводит к технократизации общественных отношений или к системе, являющейся гибридом технократических и бюрократических отношений.

Как один из слоеобразующих факторов критерий властных отношений в советской социологии использовался в своеобразном виде: участие в общественной работе, управление на производстве и т.п. Реальная пирамида властных отношений, главным стержнем которых выступала партийно-хозяйственная и административная номенклатура, исследованию не подлежала.

Снятие идеологических запретов стимулировало поиски, прежде всего, теоретико-методологического характера. В рамках стратификационного подхода исследователи прибегают к выяснению эмпирических индикаторов владения собственностью и распоряжения ею, статуса в сфере занятости, доходов и имущественного положения, позиции во властной и управленческой структуре [26, 38, 79]. Появились публикации, опирающиеся на теорию П. Бурдье, акцентирующие функции символического капитала в системе отношений социального неравенства, усиливается интерес к проблеме <социальная структура и социальное неравенство> [41, 44]. Естественно, остается одним из ведущих марксистский подход, согласно которому следует ожидать становления новых солидарностей работников наемного труда и, с другой стороны - работодателей, собственников средств производства.

Властные отношения становятся не только методологически критериальными. Они кристаллизируются в массовом сознании, обретают функцию социальной идентификации личности по принципу <от противного>. Было показано, что люди более отчетливо осознают, к какому социальному слою они не принадлежат, но еще не способны идентифицировать особый интерес собственного социального слоя вследствие его неустойчивости. Некоторые авторы, исходя из многогранности, сложности властных отношений, предлагают создать науку о власти - кратологию, которая систематизировала бы разнообразные доктрины, концепции и теории о власти [140].

В 90-е гг. в особое направление выделяются исследования правящей элиты. Объектом исследования становятся различные группы элит: правящие элиты, бизнес-элиты, региональные элиты, контрэлиты (лидеры политических партий и движений), изучаются биографии представителей различных групп [10, 31, 50, 69, 96, 99]. О. Крыштановская выделяет три этапа формирования элиты. 1987 г. - создание комсомольских коммерческих структур (Центры научно-технического творчества молодежи), 1989 г. - возникновение бизнес-элиты политической и экономической. Обе они в значительной степени состоят из представителей старой номенклатуры. Начиная с 1991 г. формируется новая (по составу) правящая элита, хотя механизмы ее воспроизводства остаются невыясненными [113, кн. 1, с. 162-182]. Финансово-промышленные корпорации, власть и теневые (нередко криминальные) структуры переплетаются. К концу 90-х гг. наблюдается процесс сращивания экономической и политической элиты не только в центре, но и в регионах, нарастают противоречия и противоборства между ними.

6. Взгляд в будущее

Проблематика изучения социальной структуры определяется реальными социальными процессами и состоянием теоретико-методологической рефлексии научного сообщества.

Последняя, как уже говорилось, заметно активизирована. Наряду с марксистским подходом российские социологи используют и структурно-функционалистские концепции, и феноменологические, и, если угодно, эклектику разных теоретических парадигм. Следует ожидать (к тому немало оснований) публикаций, в которых будет сделана попытка интегрировать эти подходы в некоторую концепцию, адекватную динамичности сложных процессов в обществе, глубокими корнями связанного с недавним советским и далеким дореволюционным прошлым. Несформированность теоретико-концептуальных предпосылок диктует многообразие методов эмпирических исследований, в ряду которых и совершенствование официальной статистики, и расширение качественной методологии, например, изучение жизненных путей представителей различных социальных групп. То, что сегодня обнаруживают исследования динамики социального расслоения, позволяет высказать некоторые предположения, которые лишь в самых общих чертах описывают эти процессы.

Переход от экстенсивной к интенсивной модели развития и реструктурирования экономики сказывается на коренных социальных отношениях, прежде всего из-за отказа от политики полной занятости и уравниловки в распределении. В результате неодинаковых условий хозяйствования, отраслевых и региональных различий в обстановке стагнации вначале, а сейчас - экономического спада появляются противоположные эффекты: рост безработицы, социальная поляризация общества, существенное возрастание региональных различий. Динамичные изменения в социальной структуре по скорости протекания и глубине могут быть сравнимы лишь с периодом начальной индустриализации.

Так, если показатель безработицы в странах Западной Европы составляет в среднем 10%, то в странах Восточной Европы он заметно выше: в 1993 г. в Польше -15%, в Венгрии - 12%, в Словакии - 14% [151]. В России этот показатель в 1996 г. составлял 9% активного населения (причем, только 2% зарегистрировались в службе занятости). Это объясняется рядом причин. Многие предприятия предпочитают гибкие уровни зарплат и рабочего времени, как-то: неоплаченные отпуска, низкие зарплаты, неполный рабочий день (против чего резко выступают профсоюзы в странах Запада, да и в ряде стран Восточной Европы) при условии сохранения рабочего места.

Работники вынужденно соглашаются на эти условия, ибо предприятия и учреждения предоставляют не только зарплату, но и различные льготы (по социальному обеспечению, жилью), позволяют использовать свои производственные ресурсы для создания частных фирм и <временных трудовых соглашений>, обеспечивая вторичную занятость; для многих принадлежность к предприятию является сегодня важным фактором социальной идентификации; кроме того, пособия по безработице крайне малы. Руководители также не заинтересованы в массовых увольнениях, так как приходится платить выходное пособие. Многие руководители по традиции испытывают чувство коллективной ответственности, а кроме того, трудовые коллективы часто являются основными держателями акций предприятий.

В последние годы резко растет занятость в сферах торговли, здравоохранения, образования, финансовых услуг и государственного управления. Падает доля занятых в промышленности, сельском хозяйстве, строительстве, на транспорте и в науке.

Важная характеристика современного российского общества - его социальная поляризация, расслоение на бедных и богатых. Фиксируемая тенденция вряд ли ослабнет и в ближайшем будущем. За время реформ произошли значительные изменения в относительных уровнях оплаты труда по секторам экономики. Идет активный процесс перераспределения труда и капитала.

Значительно ухудшилось положение работников бюджетной сферы. Угрожающие размеры приобретают экономический рэкет и преступность, криминализация экономических и социальных отношений.

Следует ожидать немало и других <неожиданностей>, связанных, с социокультурными особенностями России и постсоветской, в частности. Например, мало заметны сдвиги в интенсификации труда на частных предприятиях в сравнении с государственными, но увеличивается трудовая нагрузка (совмещение нескольких работ).

В реальном российском социуме <варится> некая неустойчивая структура, сотканная из множества социальных <материалов> - экономических, социокультурных, политико-властных, из сетей межличностных взаимосвязей, корпоративных интересов, сельских коллективистских полуобщинных зависимостей, рациональных эгоистических интересов.

Сегодняшние исследования позволяют схватить достаточно определенно лишь то, что выступает на поверхности - глубинные основания только нащупываются. Изучение всей сложности происходящего потребует немало усилий, в том числе и методологических новаций.

Список литературы

1. Аитов Н.А., Филиппов Ф.Р. Управление развитием социальной структуры советского общества / Под ред. В.А. Мансурова. М.: Наука, 1988.

2. Аитов Н.А. Советский рабочий. М.: Политиздат, 1981.

3. Амвросов А.А. От классовой дифференциации к социальной однородности общества. М.: Мысль, 1972.

4. Арутюнян Ю.В. Социальная структура сельского населения // Вопросы философии. 1966, № 5.

5. Арутюнян Ю.В. Социальная структура сельского населения СССР. М.: Мысль, 1971.

6. Астахова В. И. Советская интеллигенция и ее роль в общественном прогрессе. Харьков: ХГУ, 1976.

7. Бабаева Л. В., Лапина Г.П. Малый бизнес в России в эпоху экономических реформ. М.: РАН, Институт социологии, 1997.

8. Беляева Л.Н. Формирование среднего слоя России и его специфика // Кризисный социум нашего общества в трех измерениях. М., 1994.

9. Берви-Флеровский В. Положение рабочего класса в России. СПб., 1896.

10. Бунин И.М. и др. Бизнесмены России. 40 историй успеха. М.: ОА ОКО, 1994.

11. БляхманЛ.С., Здравомыслов А.Г., Шкаратан О. И. Движение рабочей силы на промышленных предприятиях. М.: Экономика, 1965.

12. БляхманЛ.С., Шкаратан О.И. НТР, рабочий класс, интеллигенция. М.: Политиздат, 1973.

13. Бойко В. В. Опыт социологического исследования проблем развития народов Нижнего Амура / Отв. ред. А.П.Окладников. Новосибирск: Наука, Сиб. отд., 1973.

14. Весоловский В. Классы, слои и власть / Под ред. А.Г.Здравомыслова. Пер. с польск. М.: Прогресс, 1981.

15. Виленский А.В., Чепуренко А.Ю. Малое предпринимательство в России: состояние и перспективы // Мир России. 1994, № 2.

16. Вселенский М.С. Номенклатура. М.: МП Октябрь, 1991.

17. Высшая школа как фактор изменения социальной структуры развитого социалистического общества / Отв. ред. М.Н. Руткевич и Ф.Р. Филиппов. М.: Наука, 1978.

18. Гилинский Я., Соколов В. Бездомность в России: вчера, сегодня, завтра // Петербургские чтения. 1993, № 1.

19. Гимпельсон В. Новое российское предпринимательство: источники формирования и стратегии социального действия. Мировая экономика и международные отношения. 1993, № 6.

20. Голенкова З. Т. Актуальные проблемы социально-классовой структуры югославского общества / Отв. ред. Ф.Р.Филиппов. М.: ИСИ АН СССР, 1976.

21. Голенкова З.Т. Социальные процессы при социализме // Общественные на-

уки. 1986, № 4.

22. Голенкова З.Т., Игитханян Е.Д., Казаринова И. В. Маргинальный слой: феномен социальной самоидентификации // Социологические исследования. 1996, № 8.

23. Голоса крестьян: сельская Россия XX века в крестьянских мемуарах / Состав. Е.М. Ковалев. М.: Аспект-Пресс, 1996.

24. Гордон Л.А. Социальная политика в сфере оплаты труда // Социологические исследования. 1987, № 4.

25. Гордон Л.А., Назимова А.К. Рабочий класс СССР: Тенденции и перспективы социально-экономического развития / Отв. ред. Э. В. Клопов. М.: Наука, 1985.

26. Гудков Л., Левада Ю. и др. Бюрократизм и бюрократия: Необходимость уточнений // Коммунист. 1989, № 2.

27. Дементьев Е. Фабрика, что она дает населению, и что она у него берет. М.: Тип. Сытина, 1893.

28. Джилас М. Новый класс - лицо тоталитаризма. М.: Новости, 1992.

29. Динамика ценностей населения реформируемой России / Отв. ред. Н.И Лапин, Л.А. Беляева. М.: Эдиториал УРСС, 1996.

30. Жизненные пути одного поколения / Под ред. Л.А. Коклягиной, В.В. Семеновой, М.Х. Титмы М : Наука, 1992.

31. Ершова Н.С. Трансформация правящей элиты России в условиях социального перелома // Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития. Под ред. Т.И. Заславской: В 3 т. М.: Интерцентр, 1994-1996.

32. Заславская Т.Н. Бизнес-слой российского общества: понятие, структура, идентификация // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. М., 1994, № 5.

33. Заславская Т.Н. Доходы работающего населения России // Экономические и социальные перемены. 1994, № 2.

34. Заславская Т И. Социализм, перестройка и общественное мнение // Социологические исследования. 1991, № 8.

35. Заславская Т.Н. Стратификация современного российского общества // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. М., 1996, № 1.

36. Из истории рабочего класса СССР. Л.: ЛГУ, 1962.

37. Изменение классовой структуры общества в процессе строительства социализма и коммунизма / Гл. ред. Г.Е. Глезерман. М.: ВПШ и АОН, 1961.

38. Ильин В.И. Основные контуры системы социальной стратификации общества государственно-монополистического социализма // Рубеж. 1991, № 1.

39. Ильясов Ф.Н., Плотникова О.А. Нищие в Москве летом 1993 г. // Социологический журнал. 1994, № 1.

40. Использование системного подхода в проектировании и управлении развитием городов / Ред. Г.Н.Фомина. М.: Стройиздат, 1977.

41. Ионин Л.Г. Культура и социальная структура // Социологические исследования. 1996, № 2.

42. История пролетариата в СССР. 1932, № 2.

43. Кахк Ю.Ю. Черты сходства: Социологические очерки. Таллин: Ээсти Раамат, 1974

44. Качанов Ю.Л., Шматко Н.А. Как возможна социальная группа?: (О проблеме реальности в социологии) // Социологические исследования. 1996, № 2.

45. Классы, социальные слои и группы в СССР / Отв. ред. Ц.А. Степанян и В.С Семенов. М.: Наука, 1968.

46. Коммунист. 1984, № И.

47. Костин Л.А. Производительность труда и технический прогресс. М.: Экономика, 1974.

48. Кугель С.А. Новое в изучении социальной структуры. М.: Об-во Знание - РСФСР, 1968.

49. Куприянова З.В. Малые частные предприятия на рынке труда // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. М., 1995, 4.

50. Левада Ю.А. Элита и масса в общественном мнении: проблема социальной элиты // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. М. 1994, № 6.

51. Ленин В.И. Великий почин // Полн. собр. соч. Т. 39.

52. Ленин В.И. Развитие капитализма в России // Полн. собр. соч. Т. 3.

53. Леонтьев В. Об изучении положения рабочих: Приемы исследования и материалы. СПб., 1912.

54. Лукина В.И., Нехорошков С.Б. Динамика социальной структуры населения СССР. М: Финансы и статистика, 1982.

55. Малые предприятия : новый этап развития // Экономика и жизнь. 1996, № 2.

56. Мануильский Д. Классы, государство, партия в период пролетарской диктатуры. М.: Красный пролетарий, 1928.

57. Межевич М.Н. Социальное развитие и город: Философские и социологические аспекты / Под ред. М.В. Борщевского. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1979.

58. Методологические проблемы системного изучения деревни / Под ред. Т.И. Заславской, Р.В. Рывкиной. Новосибирск: Наука, Сиб. отд., 1977.

59. Молодежь и высшее образование в социалистических странах / Отв. ред. Ф.Р.Филиппов и П.Э.Митев. М.: Наука, 1984.

60. Молодежь и высшее образование. София, 1982, на рус. и англ. яз.

61. Обзор экономики России. 1995, № 2.

62. От социализма к коммунизму / Ред. П.Н.Федосеев и др. М.: АН СССР, 1962.

63. Панкратова A.M. Проблемы изучения истории пролетариата // Очерки истории пролетариата в СССР/ Ред. Б.Б.Граве. М., 1932.

64. Пивоваров Ю.Л. Современная урбанизация: основные тенденции расселения. М.: Статистика, 1976.

65. Погожее А.В. Учет численности и состава рабочих в России. СПб.: Имп. Академия наук, 1906.

66. Подъем культурно-технического уровня рабочего класса в СССР / Ред. М.Т. Иовчук. М.: Соцэкгиз, 1961.

67. Пожитков К.А. Положение рабочего класса в России. СПб., 1906.

68. Полляк Г. С. Профессия как объект статистического учета. СПб.: Политех. ин-т им. Петра Великого, 1913.

69. Проблемы изменения социальной структуры советского общества / Под ред. Ц.А. Степаняна и В.С. Семенова. М.: Наука, 1968.

70. Проблемы развития социальной структуры общества в Советском Союзе и Польше / Под ред. В. Весоловского и М.Н. Руткевича. М.: Наука, 1976.

71. Проблемы системного изучения деревни / Под ред. Т.Н. Заславской и Р.В.Рывкиной. Новосибирск: ИЭИОПП СО АН, 1975.

72. Проблемы социальной мобильности, кн. 1, 2. Сер. Переводы и рефераты: За рубежом / Под ред. М.Н.Руткевича и Ф.Р.Филиппова. М.: ИНИОН, ИСИ АН СССР, 1974.

73. Проблемы формирования гражданского общества // Отв. ред. З.Т.Голенкова. М.: ИС РАН, 1993.

74. Процессы изменения социальной структуры в советском обществе / Под ред. М.Н. Руткевича. Свердловск: УГУ, 1967.

75. Процессы социального расслоения в современном обществе / Под ред. З.Т. Голенковой. М.: ИС РАН, 1993.

76. Пути развития малых и средних городов / Под ред. Д.Т. Ходжаева. М.: Наука, 1974.

77. Рабочий класс и инженерно-техническая интеллигенция в социалистических странах / Под ред. Г. Денисовского. М.: Наука, 1989.

78. Рабочий класс и технический прогресс. М.: Наука, 1965.

79. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Власть и собственность // Социологические исследования. 1991, № И.

80. Радаев В.В., Шкаратан О.И. Социальная стратификация. М.: Наука, 1995.

81. Радаев В. В. Новое российское предпринимательство в оценках экспертов // Мир России. 1993, № 3.

82 Развитие социальной структуры общества в СССР / Отв. ред. В.Н. Иванов. М.: Наука, 1985.

83. Региональные проблемы социальной мобильности / Отв. ред. Ф.Р. Филиппов. М.: Наука, 1991.

84. Розенталь К.Я. Экономический строй и классы в СССР. М.-Л.: Гос. изд-во, 1929.

85 Российская элита: опыт социологического анализа / Под ред. К.И. Микульского. М.: Наука, 1995-1996. Части 1 и 2.

86. Российское предпринимательство: опыт социологического анализа / Под ред. Н.И Лапина. М.: ИНИОН РАН, 1993.

87. Руткевич М.Н. Диалектика и социология. М.: Мысль, 1980.

88 Руткевич М.Н. Интеллигенция в развитом социалистическом обществе. М.: Политиздат, 1977.

89. Руткевич М.Н. Интеллигенция как социальная группа и ее сближение с рабочим классом // Классы, социальные слои и группы в СССР / Под ред. Ц.А. Степаняна и В.С. Семенова. М.: Наука, 1968.

90. Руткевич М.Н. Сближение классов и социальных групп на этапе развитого социализма в СССР. М.: Знание, 1976.

91 Руткевич М.Н. Тенденции развития социальной структуры советского общества. Лекция. М.: Мысль, 1975.

92. Руткевич М.Н., Филиппов Ф.Р. Социальные перемещения. М.: Мысль, 1970.

93 Рывкина Р.В. Традиционные и урбанистические ценности сельских поселений и их зависимость от местожительства // Сибирская деревня в условиях урбанизации. Новосибирск: СО АН СССР, Ин-т экономики и организации промышл. производства, 1979.

94. Рывкина Р.В. Советская социология и теория социальной стратификации // Постижение. М.: Прогресс, 1989.

95. Рывкина Р.В. Социальная структура общества как регулятор развития экономики. АН СО Институт экономики и организации промышленного производства. Новосибирск, 1988.

96. Рывкина Р.В. Влияние новой правящей элиты на ход и результаты экономических реформ // Социологические исследования. 1995, № 11.

97. Святловский В.В. Фабричный рабочий. Варшава, 1889.

98. Семенов B.C. Диалектика развития социальной структуры советского общества. М.: Мысль, 1977.

99. Силласте Г. Г. Женские элиты в России и их особенности // Общественные науки и современность. 1994, № 1.

100. Симуш П.И. Социальный портрет советского крестьянства. М.: Политиздат, 1976.

101. Сорокин П.А. Система социологии. Пг.: Колос, 1920. Т. 1, 2.

102. Социальная стратификация / Под ред. С.А. Белановского. М.: ИНХП РАН, 1992. Вып. 1-3.

103. Социальная стратификация современного российского общества / Отв. ред. Л.А. Беляева. М.: ЦКСИиМ, 1995.

104. Социальная структура городского населения СССР / Под ред. Н.А. Аитова. Уфа: ГЖТО, 1979.

105. Социальная структура и социальная стратификация // РЖ Социология. 1993, №4.

106. Социальная структура и стратификация в условиях формирования гражданского общества / Отв. ред. З.Т. Голенкова. М.: ИС РАН, 1995. Кн. 1, 2.

107. Социальная структура развитого социалистического общества в СССР / Под

ред. М.Н. Руткевича и Ф.Р. Филиппова. М.: Наука, 1976. 108 Социально-демографические проблемы деревни. М., 1975.

109. Социально-демографическое развитие села: региональный анализ / Под ред Т.Я. Заславской, И.Б. Мучника. М.: Статистика, 1980.

110. Социальное и национальное. Опыт этносоциологического исследования на материалах Татарской АССР / Отв. ред. Ю.В. Арутюнян. М.: Наука, 1973.

111. Социальное развитие рабочего класса СССР / Под ред. Э.В. Клопова. М Наука, 1977.

112. Социальное развитие советской интеллигенции / Отв. ред. Р.Г. Яновский. М.: Наука, 1986.

113. Социально-стратификационные процессы в современном обществе / Под ред. З.Т. Голенковой. М.: ИС РАН, 1993. Кн. 1, 2.

114. Социально-экономическое развитие села / Отв. ред. Т.И. Заславская, З.В. Куприянова. Новосибирск: Наука, Сиб. отд., 1987.

115. Социальные изменения рабочего класса в СССР в процессе социалистического и коммунистического строительства. Библиографический указатель / Под ред. Ф.Р. Филиппова. М.: ИСИ АН СССР, 1977.

116. Социальные перемещения в студенчество / Под ред. М.Х. Титмы. Вильнюс:Минтис, 1982.

117. Социальные различия и их преодоление / Отв. ред. М.Н. Руткевич. Свердловск, 1972.

118. Социальные структуры и социальные субъекты / Под ред. В.А. Ядова. М.. ИС РАН, 1992.

119. Социальный облик среднерусской деревни / Отв. ред. В.И. Староверов. М.: ИС РАН, 1992.

120. Социология в СССР / Под ред. Г.В. Осипова. М.: Мысль, 1965. Т. I, II.

121. Становление гражданского общества и социальная стратификация // Социологические исследования. 1995, № 6.

122. Становление нового российского предпринимательства / Под ред. В.В. Радаева. М.: ИЭ РАН, 1993.

123. Стариков Е.Н. Социальная структура переходного общества (Опыт инвентаризации) // Полис. 1994, № 4.

124. Староверов В.И. Советская деревня на этапе развитого социализма. М.: Политиздат, 1976.

125. Староверов В.И. Социальная структура сельского населения СССР на этапе развитого социализма. М.: Наука, 1978.

126. Степанян Ц.А. Дальнейшее усиление ведущей роли рабочего класса в условиях развитого социализма. Усиление социальной однородности советского общества. М.: Наука, 1977.

127. Стивенсон С.А. О феномене бездомности // Социологические исследования. 1996, № 8.

128. Стронин А.И. История и метод. СПб., 1869.

129. Структура городского населения СССР. Уфа, 1979.

130. Судьбы людей: Россия XX век. Биографии семей как объект социологического исследования / Отв. ред. В. Семенова, Е. . М.: Институт социологии РАН, Проект <Социодинамика поколений>, 1996.

131. Трансформация социальной структуры и стратификация российского общества (отв. ред. Голенкова З.Т.). М.: Институт социологии РАН, 1996.

132. Тимофеев П. Чем живет заводской рабочий. СПб.: Русское богатство, 1906.

133. Троцкий Л.Д. Что такое СССР и куда он идет. Париж, 1988.

134. Трудящаяся молодежь: образование, профессия, мобильность / Под. ред. В.Н. Шубкина. М.: Наука, 1984.

135. Умов В.И. Российский средний класс: Социальная реальность и политический фантом // Полис. 1993, № 4.

136. Филиппов Ф.Р. От поколения к поколению: Социальная подвижность. М.: Мысль, 1989.

137. Формирование социальной однородности социалистического общества / Ред-колл Ф.Р. Филиппов, Г.А. Слесарев. М.: Наука, 1981.

138 Формирование социально-структурных общностей городского населения / Отв. ред З.Т. Голенкова. М.: ИС РАН. 1994.

139 Фортунатов А. Социология и статистика // Вестник воспитания. 1905, № 5.

140 Халипов В.Ф. Власть. (Основы кратологии). М.: Луч, 1995.

141. Хвостов В.М. Социология. Часть 1. М., 1917.

142. Человек и его работа / Под ред. А.Г. Здравомыслова, В.П. Рожина, В.А. Ядова. М.: Мысль, 1967.

143. Чернов В. Крестьянин и рабочий как категории хозяйственного строя. Житомир: Коварский И.Н., 1905.

144. Черныш М.Ф. Социальная мобильность в 1986-1993 гг. // Социологический журнал.1994,№ 2.

145. Численность и состав рабочих в России на основании данных I всеобщей переписи населения Российской империи 1897 г. / Ред. В. Степанов. СПб.: Мин-во внутренних дел. Статистический совет, 1906.

146. Шкаратан О.И. Проблемы социальной структуры рабочего класса. М.: Мысль, 1970.

147. Шубкин В.Н. Властвующие элиты Сибири // Социологический журнал. 1995, № 1

148. Шубкин В.Н Социологические опыты. М.: Мысль, 1970. 149 Экономическая социология и перестройка / Общ. ред. Т.И. Заславской, Р.В. Рывкиной. М.: Прогресс, 1989.

150. Энгельс Ф. Положение рабочего класса в Англии // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 16.

151. Financial Times. 1994, July 29.

152. Inkels A. Social structure and mobility in the Soviet Union 1940-1950 // Social stratification/ J. Lopreato, ed. N.-Y.

153. Popovic M. Problemi drustvene strukture. Beograd, 1971.

154 Teckenberg W. Die Soziale Struktur der sowjetischen Arbeiterklasse im mternationalen Vergleich. Munchen, Wien, 1977.