Реферат: КОРОЛЕВСКИЕ СЛУГИ И ЯКОВИТСКИЙ ДВОР В АНГЛИИ 1603-1625

Санкт-Петербургский государственный университет

На правах рукописи

КОВИН Виталий Сергеевич

КОРОЛЕВСКИЕ СЛУГИ И ЯКОВИТСКИЙ ДВОР В АНГЛИИ 1603-1625.

Специальность 07.00.03 - всеобщая история

(история средних веков)

Диссертация на соискание
ученой степени
кандидата исторических наук

Научный руководитель –
кандидат исторических наук,

доцент С.Е. ФЕДОРОВ

Санкт-Петербург 1999
ОГЛАВЛЕНИЕ

Стр.

Введение 3

Глава 1. Департамент Королевской Палаты 25

1.1. Структура Департамента Королевской Палаты в н. XVII в. 25

1.2. Королевская Спальня в системе придворной политики

Якова I Стюарта 97

Административные и финансовые реформы в Королевской Палате 138

Глава 2. Департамент Дворцового Хозяйства. 158

2.1. Структура Королевского Хаусхолда в н. XVII в. 158

2.2. Административно-финансовые реформы Королевского

Хаусхолда 216

2.3. Право королевских реквизиций 228

2.4. Департамент Королевской Конюшни и хаусхолды членов

королевской семьи в н. XVII в 244

Глава 3. Положение Королевских слуг в н. XVII в. 252

3.1. Формы доходов королевских слуг 252

3.2. Некоторые особенности механизма получения придворных должностей, служебного продвижения и статуса королевских слуг 276

Заключение 289 Список использованных источников и литературы 300

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования . Данное диссертационное исследование посвящено королевскому двору и деятельности придворных слуг в период правления Якова I Стюарта.

Стремясь определить среду наибольшей политической активности, историки, как правило, обращались к изучению Тайного совета и парламента. Королевский двор оставался при этом неприоритетной сферой. Такой подход долгое время определял, с одной стороны, ведущую роль парламентской истории, ограниченной прежде всего рамками правления Карла I, пытавшегося установить абсолютистский режим. С другой стороны, определенное значение отводилось фигуре Елизаветы Тюдор, на годы правления которой пришелся расцвет английской государственности раннего нового времени.

В этой связи фигура и правление Якова Стюарта, находящегося между двумя ключевыми персонажами английской истории начала нового времени, обычно рассматриваются в негативном ключе как лишенные собственного значения и своеобразия.

Общеисторическая значимость такого явления как английская революция отчасти разрушает целостность восприятия событий предшествующей эпохи, заставляя искать в них прежде всего причины последующих социально-политических катаклизмов. В силу этого правление Якова I Стюарта является одним из малоизученных периодов английской истории. На самом деле, правление первого Стюарта стало определенным рубежом в истории английского государства, определившим устойчивый процесс перераспределения политического влияния между властными институтами в пользу королевского двора.

В начале XVII в. противостояние государственных властных структур (парламента, центральных и местных органов управления) и короля достигло особой остроты. В такой ситуации королевский двор стал единственным звеном в системе центральных государственных учреждений, на которое мог опереться новый монарх, стремясь укрепить свою власть.

Комплексное исследование структуры английского двора н. XVII в., изменений, произошедших в его организации и функционировании после прихода к власти Якова I Стюарта и административно-политической деятельности королевских слуг (т.е. лиц, входящих в штат королевского хаусхолда) составляет предмет данного исследования. В диссертации будет исследован состав раннестюартовской политической элиты, включавшей, главным образом, высших королевских слуг.

Предмет диссертационной работы определяет основную цель исследования — изучить роль двора в административно-политической системе Англии начала XVII века с привлечением комплексных методов анализа, а следовательно, идентифицировать поле деятельности и персональный состав политической элиты этого времени.

Хронологические рамки работы : 1603-1625 гг. т.е. период, на который приходится правление Якова I Стюарта. Именно в это время королевский двор приобретает главенствующее положение среди властных структур, становится ведущим институтом в системе политико-административных учреждений, при помощи которого новый монарх мог рассчитывать на утверждение своего авторитета.

Цель диссертационного исследования реализуется через решение следующих задач:

· определить основные этапы и особенности эволюции английского королевского двора и его отдельных элементов до момента вступления на престол Якова I Стюарта;

· показать значение структурных изменений в системе придворных институтов, произошедших при Якове I;

· проанализировать ход, направление и последствия административно-финансовых реформ королевского двора в период правления Якова I;

· выявить персональный состав основных служб раннестюартовского двора;

· исследовать материально-финансовое положение, карьеры и статус королевских слуг.

· вскрыть общий смысл и направленность "стратегии" придворной политики Якова I.

Реализация исследовательских задач данной диссертации требует применения комплексной методики анализа. Диссертация опирается на метод структурно-генетического и функционального исследования административных институтов, который активно используется в современной исторической науке и в смежных с ней областях знания. Изучение персонального состава королевских слуг осуществляется в работе с привлечением просопографического и историко-биографического подходов.

Степень изученности данной темы в отечественной и зарубежной историографии представляется недостаточной.

За последние десятилетия в изучении политико-административных институтов стюартовского общества наметился ряд конструктивных сдвигов, приведших к развитию нового направления в изучении властных структур в Англии раннего нового времени. Этому во многом способствовала дискуссия о так называемой "тюдоровской революции в управлении", развернувшаяся между Д. Элтоном и Д. Старки.

Не имея возможности в рамках данного обзора предпринять подробный анализ обширной историографии вопроса, остановимся лишь на основных концепциях, рассмотрев при этом наиболее конструктивные направления идущих между специалистами дискуссий, и характер предлагаемых их участниками решений.

Научный интерес к изучению истории английского королевского двора, обозначился в конце XIX в., когда приоритетным направлением исторических исследований являлись вопросы государственно-политического развития Англии, становления парламентского управления и либеральной политической культуры. Анализ правления первых Стюартов сводился к исследованию английского парламента, его борьбы с королевским абсолютизмом[1] . Рамки данной научной тематики определяли характер изучения королевского двора и придворной культуры. Как правило, исследователи лишь кратко останавливались на организации двора и переходили к живописанию упадка придворных нравов, чрезмерной роскоши стюартовского двора в сравнении с елизаветинским.[2]

Начало серьезных попыток рассмотрения внутренних структур двора, исследования его как одного из важных государственных институтов связано с появлением работ Т. Таута и А. Ньютона, работавших в 20-е годы нашего столетия в рамках административной истории.

Т. Таут ставил своей целью исследовать королевский двор XII-XIV вв. с административной стороны, т. е. проследить как эволюционировали структура двора и функции отдельных придворных служб и должностей[3] . Таут по существу установил рамки будущих исследований, наметил ряд исследовательских приоритетов: придворные институты и административные механизмы. Он значительно расширил источниковую базу для изучения истории двора, выделив в качестве основополагающего принципа исследования анализ придворных регламентов, ордонансов, актового материала дворовых служб.

Таут выдвинул идею "household government", согласно которой все политические инициативы средневековой Англии исходили или проходили через королевских хаусхолд, задавая, тем самым, вектор административной эволюции государства. Постепенно на протяжении нескольких веков от королевского хаусхолда отделялись (по выражению Т. Таута, "go out") различные институты, которые приобретали независимый от королевского двора характер, открывая путь для становления бюрократической системы в конце средневековья. Объем использованных источников, многие из которых в настоящее время утрачены или не доступны, глубина проработки материала сделали работу английского историка чрезвычайно ценным исследованием для ретроспективного анализа эволюции служб и должностей раннестюартовского двора, предпринятого в данной диссертации.

Основные положения Т. Таута на примере тюдоровского хаусхолда были развиты А. Ньютоном. Ему принадлежит заслуга в определении хронологических рамок эволюции двора. В частности, он указал на то, что именно в первой половине XVI в. происходит отделение королевского "хаусхолда" от государственного "управления".[4] Впоследствии тезис Ньютона послужил основой для разработанной Дж. Элтоном концепции "тюдоровской революции". Ньютон открыл источники и обозначил основные проблемы для исследования тюдоровского двора.

В 30-е годы существенный вклад в административную историю Англии раннего нового времени с акцентом на развитии финансовой системы государства сделал Ф. Дитц.[5] Он впервые предложил рассматривать расходы на содержание двора в качестве составного элемента национальной финансовой проблемы, обострившейся с приходом Якова I. Дитц справедливо опроверг расхожее мнение, что финансовые проблемы короны были вызваны чрезмерной щедростью первого Стюарта к своим слугам. В действительности гораздо более существенную роль в финансовом кризисе сыграл рост расходов королевского хаусхолда.

Несколько иной подход к английской административной истории был представлен в работе С. Краймса "Введение в административную историю средневековой Англии". В целом соглашаясь с периодизацией и оценками, предлагаемыми Таутом, Краймс отвергал концепцию "хаусхолд-управления"[6] . Он не усматривал принципиального различия между двором и другими государственными институтами. По его мнению, следовало говорить не об управлении через хаусхолд, а о "королевском управлении", в котором решающими оказывались факторы личной близости к монарху, а не вхождение в штат королевского хаусхолда. Сам король, считал Краймс, принципиально не различал хаусхолд и другие административные департаменты.

Краймс утверждал, что Тюдоры и Стюарты сохранили средневековую административную систему. Хотя кромвелевские реформы замкнули королевский хаусхолд на внепубличной сфере, однако его внушительный штат и департаменты сохраняли активность и вне двора, поддерживая, таким образом, связь с другими государственными органами. Тем не менее, Краймс все-таки признавал относительное разграничение между частной и публичной сферами королевской жизнедеятельности. Его идеи заложили основу для критики концепции "тюдоровской революции."

Из последующих исследований особенно следует выделить труд У. Ричардсона, посвященный детальному анализу становления раннетюдоровской администрации и ее практике. Автор подчеркивал, что управление при Генрихе VII осуществлялось посредством придворных структур и прежде всего через Королевскую Палату.[7]

Как уже отмечалось, ключевым моментом в развитии западной историографии вопроса стала дискуссия между Дж. Элтоном и Д. Старки о сущности и характере административно-политических преобразований первой трети XVI в. и месте двора в государственной системе Англии конца средневековья и начала нового времени. Именно эта дискуссия во многом определили основную направленность современных исследований, по истории государственных институтов Англии этого времени, в том числе и настоящей диссертации.

Суть концепции Элтона сводилась к утверждению, что в 30-е годы XVI в. в Англии произошла так называемая "тюдоровская революция в управлении", которая означала переход от методов "хаусхолд-управления" страной к методам бюрократического администрирования. На смену королевскому хаусхолду как центру административной деятельности, тесно зависевшему от личности монарха, пришла система, состоящая из относительно независимых от прямого королевского вмешательства и контроля со стороны двора административных и судебных органов. Элтон, таким образом, разделял сферы "политики" и реального "управления".

Ключевыми элементами новой "революционной" организации управления стали независимые финансовые структуры во главе с Казначейством, а также Тайный совет. Королевский хаусхолд сохранил за собой исключительно "лакейские" функции по обслуживанию личных потребностей монарха и превратился в один из, хотя и весьма специфический, секторов государственного механизма. Архитектором этих преобразований был Томас Кромвель. По мнению Элтона, он сознательно стремился ввести так называемое "национальное управление" свободное от воли монарха и его окружения. Элтон считал, что административные преобразования, имели значительные социальные последствия. Реальным носителем власти стала бюрократия, занявшая командные должности в Совете и Казначействе . Двор остался средоточием старой потерявшей силу знати, местом интриг.[8]

Концепция Дж. Элтона была принята большинством историков и стала определяющей на протяжении последующих двадцати лет. Ее преимущество состояло в том, что она позволяла придать истории XVI-XVII вв. целостный вид и осмысленность.

В конце 70-х и особенно во второй половине 80-х годов с критикой концепции Элтона активно выступила группа ученых во главе с его учеником Д. Старки, докторская диссертация которого была посвящена изучению роли некоторых придворных структур в политике и управлении. В серии статей и коллективных монографий Старки и его сторонники попытались оспорить основные положения концепции "кромвелевской революции".[9] Критика вызвала ответную реакцию со стороны Элтона и его коллег, причем дискуссия велась достаточно жестко, а ее участники выступали в плоть до взаимных обвинений в непрофессионализме.[10]

Старки и его единомышленники на основе изучения архивных материалов пришли к выводу об отсутствии каких-либо серьезных "революционных" изменений в управлении связанными с деятельностью Т. Кромвеля. Во-первых, многое из того, что по мнению Элтона, составляло содержание кромвелевских реформ, в действительности было задумано и начало претворяться за долго до него, в частности, организация Тайного совета[11] . А многое из того, что реально было осуществлено правительством Кромвеля, было нивелировано или скорректировано ходом дальнейшей истории. Таким образом, по мнению Старки и его сторонников, можно говорить, только об определенной и длительной эволюции в управлении. Во-вторых, по мнению молодых ученых, королевский хаусхолд сохранил за собой влияние на принятие политических решений.

Старки и его сторонники считают, что Тайный совет возник как часть королевского хаусхолда и оставался таковым на протяжении XVI и первой половины XVII вв. Падение Королевской Палаты в кромвелевский период, передавшей контроль над финансовой системой Казначейству, не означало перехода к административным методам управления. Ее место как ближайшего придворного окружения монарха со всем комплексом административных и финансовых полномочий заняла Ближняя палата. Новый субдепартамент двора стал основной административно-хозяйственной доминантой в управлении и финансах.

Реальными носителями власти стала не бюрократия, а лидеры придворных фракций и высшие королевские слуги. Степень их влияния зависела от степени близости к монарху, которая, в свою очередь, определялась "стилем" королевского управления. Старки отнес Генриха VIII и Якова I к типу правителей, которые действовали на основе принципа "intimacy" в отношении со своим ближайшим окружением, а Генриха VII и Карла I к тем, кто осуществлял управление по принципу "distance". Весь промежуток между 1450 и 1640 гг. являлся периодом "court government", поскольку даже "советники" были в действительности королевскими "придворными".

Главным итогом дискуссии был перевод придворных штудий в конкретно-исторический направления. Обсуждаемыми проблемами стали: 1) Являлся ли Совет частью королевского двора? 2) Сохранили ли свое административно-финансовое влияние Ближняя палата и хаусхолд в целом? 3) Какова была степень зависимости государственного управления от личности монарха и стиля его взаимоотношений с подданными?

Кроме того в ходе дискуссии были затронуты проблемы источниковедческого характера. Старки оспаривал приоритет официальных, государственных документов над свидетельствами современников, который защищал Элтон. Речь идет о так называемой элтоновской "record based history".

Необходимо признать, что дискуссия в значительной мере активизировала исследования посвященные, двору в целом и отдельным этапам его развития. Она показала неудовлетворительное состояние используемого специалистами понятийного аппарата.

Прежде всего встал вопрос об определении содержания понятия "Двор". Элтон определял двор как чисто административный институт, а в социальном плане – как совокупность лиц, кто в данный момент находились при дворе, или тех, кто использовал потенциальное право там находиться, а также тех, для кого проблемы функционирования двора составляли главное занятие. В этом же смысле, как правило, содержание понятия "двор" определяли историки-медиевисты. При этом они предпочитали использовать термин "хаусхолд", акцентируя направленность хозяйственной деятельности этого института.

Разработка придворной тематики также была связана с деятельностью группы историков так называемого ревизионистского направления. Особенности ревизионистских исследований заключались в том, что политические группировки и выдвигаемые ими теории рассматривались в рамках эволюционных дихотомий: "Правительство" и "Оппозиция", "Двор" и "Страна", "Корона" и "Парламент". При этом в противовес вигской концепции, которая акцентирует внимание на исследовании деятельности парламента, ревизионисты подчеркивали значение последовательного анализа персональных качеств монарха и его придворного окружения. В центре внимания их исследований находились политические интриги и фракционная борьба, циркулировавшие вокруг монарха. Парламентская политика рассматривалась как часть придворной политики. В этой связи, возникла необходимость в более четкой конкретизации таких понятий как "Двор" и "Страна".

В западной историографии впервые проблема взаимоотношения "Двора" и "Страны" (Court and Country) была поставлена несколько десятилетий назад в работах П. Загорина и Х. Тревор-Роупера, предвосхитивших ревизию политической истории. В большинстве исследований именно в жестком противостоянии данных систем виделись основные причины политических и социальных конфликтов раннего нового времени. Тревор-Роупер в интересах отстаиваемой им теории об "упадке джентри" пытался предельно широко определить "двор" как общность тех, кто занимал должности в бюрократическом аппарате в центре и на местах. В том же духе "Двор" трактовал и П. Загорин.[12]

В последующем среди ревизионистов определилось понимание "двора" как политического центра государства, своего рода арены для борьбы за патронаж и должности (К. Рассел). В ревизионистских исследованиях приоритетное значение фракционной борьбы при дворе противопоставлялось политической роли парламента. На практике представители этого направления редко исследовали двор как таковой.

Стремясь преодолеть односторонность ревизионистского подхода, последующие исследования предложили широкое многообразие интерпретаций и методов изучения двора.[13]

В русле традиционного подхода "административной истории" к двору как к государственному институту продолжились исследования различных лакун в эволюции королевского хаусхолда. Больше внимания стало уделяться персональному составу двора. Примером подобного исследования может служить работа Ч. Гивен-Уилсона, проследившего эволюцию придворных институтов и социальный состав королевского хаусхолда на протяжении XIV - XV вв.[14]

Применительно к истории раннего нового времени следует отметить работу Д. Лоудза "Тюдоровский двор".[15] Функционалист по своей методологической позиции, Лоудз пытается представить двор в качестве инструмента утверждения королевского авторитета, центра правительства, патронажа и культуры. Предлагая целостный взгляд на тюдоровский двор как исторический феномен, Лоудз тем не менее старается обойти те спорные вопросы, которые были подняты в дискуссии Элтона и Старки. В целом придерживаясь точки зрения последнего, Лоудз ключевым моментом эволюции тюдоровского двора считает долгое правление Елизаветы. В тоже время, автор обращает недостаточное внимание на персональный состав тюдоровского двора.

Этот традиционный для административной истории недостаток были призваны компенсировать биографический и просопографический подходы к изучению данной проблематики. Изучение персонального состава и карьер королевских слуг и придворных открывает возможность рассматривать двор в качестве коллективного портрета лиц, так или иначе принадлежащих к нему. Применительно к раннестюартовскому периоду в этом направлении работают М. Прествич, Л.Л. Пек, Р. Шрайбер.[16]

В этих работах одним из результатов исследований деятельности отдельных придворных стала переоценка той изолированности "двора" от "страны", на которой настаивали ревизионистские историки. Отдельная карьера рассматривалась в качестве своеобразного микрокосма не только двора, но и всего королевства.

Определенную сложность для просопографического подхода представляет определение "принадлежности" ко двору, степень которой может быть предельно широка и индивидуализирована. Данное диссертационное исследование рассматривает только лиц, входивших в штат королевского хаусхолда, т.е. составлявших основу для формирования придворного сообщества.

Другая сложность заключается в недопустимости прилагать к оценке представителей придворной и государственной бюрократии XVII в. стандарты "гражданской службы" нового времени. В этой связи известную ценность для современных исторических исследований любых административных структур, а также статуса придворных слуг, представляют работы Дж. Эйлмера, который значительно расширил рамки просопографичекого подхода.

Эйлмер предпринял комплексный анализ английской бюрократии первой половины XVII в., к которому его подтолкнули утверждения Х. Тревор-Роупера относительно должностей как главных источников доходов английского джентри.[17] Активно привлекая социологические и статистические методы исследования, Эйлмер пришел к выводу, что для большинства королевских слуг, под которыми он понимает всех занятых на должностях в центральном аппарате управления, по прежнему приоритетными остаются доходы с земли.

Следуя идеям Таута, Эйлмер считает, что королевский хаусхолд потерял какое-либо административное значение вне пределов двора. Более того, он стремится рассматривать королевский хаусхолд как один из типичных органов центрального управления. Эйлмер сознательно делает акцент в исследовании на так называемых "администраторах", т.е. среднем и частично низшем звене королевских слуг, которые выполняли чисто административные функции и не оказывали какого-либо серьезного влияния на выработку политических решений. К "королевским слугам" он относит всех государственных служащих раннего нового времени.

В рамках социальной или "функциональной истории", сторонником которой Дж. Эйлмер себя считает, наиболее существенными оказываются его выводы относительно характера так называемого "office-holding".[18] По мнению ученого, лица занимавшие какие-либо, должности рассматривали их в качестве части личной, а иногда и реальной, собственности. Это обстоятельство стало одной из причин провала всех административных реформ конца XVI и первой половины XVII вв.

Наряду с административно-социологической и политической трактовкой двора в современной зарубежной историографии все большее внимание привлекает к себе культурно-исторический подход, берущий начало с работ Н. Элиаса. В его концепции двор предстает в качестве компактного общества советников, пэров, высших государственных и придворных чинов, их жен и фрейлин королевы.

В этом контексте двор выступал не столько как институт, а как "событие" или "серия событий".[19] Двор имел место только там, где правитель "держал" его, т. е. открывал свой "дом" для тех, кто не обладал придворными должностями. Таким образом на первый план исследований выходил репрезентативный, церемониальный аспект двора. Посредством различных празднеств, фестивалей, церемоний, распределением королевской милости и щедрости, королевская резиденция превращалась в "двор". Для Англии "двор" в этом смысле возник только тогда, когда резиденции провинциальных магнатов утратили способность конкурировать с королевским "домом". При использовании данного подхода существует опасность подмены исторического анализа королевского двора либо описанием придворных празднеств, либо скандальной хроникой.

Таким образом, исследования последних десятилетий выявили ограниченность одностороннего подхода к изучению королевского двора как исторического феномена. Реальная "многослойность" двора предопределила многообразие трактовок, подходов и определений.В настоящее время возникла настойчивая необходимость объединить различные подходы к изучению королевского двора.

Именно в этом направлении развивается современная историография королевского двора последних нескольких лет. В этой связи следует прежде всего выделить работы американского историка Р. Сматса и немецкого исследователя Р. Аша.[20]

Р. Сматс считает, что в настоящее время необходимо создать новый широкий культурно-исторический, географический, идеологический контекст для конкретных исследований по истории Англии, разрушенный, по его мнению, ревизионистской критикой. Прежде всего это касается раннестюартовского периода английской истории, который требует более широкого интегративного подхода. Сматс предлагает обратить более пристальное внимание на те институты, которыми пренебрегала парламентски ориентированная историография. Главным таким институтом является королевский двор, который воплощает в с себе тесную связь культуры и политики, Британии и Европы.[21]

Сматс прежде всего предлагает рассматривать двор как культурный и идеологический центр королевства, который в силу своей специфики обладает космополитическими ориентациями и поэтому является общенациональным и интернациональным центром всего общества. Двор, таким образом, по мнению Сматса, создает широкий горизонт для исторических построений.

Р. Аш попытался развить интегративный подход на примере двора Карла I. Двор, по его мнению, был призван играть роль центра интеграции ведущих социальных и политических слоев, которым он задавал определенные правила и стереотипы поведения. Аш признавая многослойность и многофункциональность двора как специфического социального, культурного и политического явления эпохи, тем не менее делает акцент на последнем, в отличие от Сматса, который прежде всего апеллирует к культуроинтегрирующему фактору. Для Аша, двор прежде всего является форумом для принятия политических решений, патронажным рынком, местом встречи правителя и политической и социальной элиты.

Анализ историографии показывает, что двор периода правления Якова I по-прежнему остается наименее изученным. Исключение составляют отдельные статьи Дж. Эйлмера, П. Седдона и Н. Кадди, затрагивающие частные вопросы истории яковитского двора.[22] Отдельные положения этих статей рассматриваются в соответствующих разделах диссертации.

Таким образом, данная диссертация, призвана не только восполнить существующий пробел в изучении административной истории раннестюартовского двора, но и представить целостный взгляд на особенности придворной политики Якова I, вписать королевский хаусхолд в широкий контекст социально-политических процессов Англии начала XVII в.

Выбор исследовательской тематики был отчасти связан с новыми тенденциями, получившими развитие в отечественной историографии последних лет, прежде всего с резко возросшим интересом к истории социальных и политических элит средневековья и раннего нового времени.[23]

Таким образом, данное диссертация находится в русле современных как зарубежных, так и отечественных исследований.

Изучение эволюции института королевской власти, ее природы, является, одним из приоритетных направлений в современной западной и отечественной исторической науке. В этой связи неизбежно возникает проблема королевского двора как публично-правового института и как сообщества, составлявшего ближайшее окружение монарха.

Особый интерес в этой связи вызывают: 1) изменения механизмов функционирования королевского двора в связи с наметившимися в XVI-XVII вв. тенденциями к абсолютизации королевской власти; 2) рост влияния придворных структур на процесс принятия политических решений; 3) превращение придворной практики в один из необходимых атрибутов и инструментов для осуществления сильной королевской власти, контролирующей политическую и социальную элиту.

Применительно к теме диссертационного исследования ведущими концептуальными проблемами разрабатываемыми современной историографией являются следующие: Что есть королевский "Двор" как таковой?; В какой мере королевский двор в XVI–XVII вв. принимал участие в государственном управлении и принимал ли вообще?— иначе: Была ли "тюдоровская революция" в управлении?; Имели ли какое-либо социально-политическое и административное значение изменения, предпринятые в структуре английского королевского двора с приходом Якова I Стюарта?

Различные подходы к определению статуса двора и его реальных функций требуют в интересах данной работы сделать ряд уточнений принципиального характера. Мне представляется, что содержание понятия "Двор" включает в себя три аспекта: пространственный, институциональный и социальный. Королевский "Двор", в широком смысле, распадается как бы на три уровня: резиденция, или "дом"; хаусхолд (household), т.е. совокупность придворных служб; придворное сообщество как королевское окружение в целом.

Королевская резиденция создает архитектурно-пространственную основу "Двора", составляет и организует пространство, на котором разворачивается частная и публичная жизнь монарха и его окружения, определяет границы(12 миль вокруг дворца), формирует внутреннюю структуру королевского хаусхолда. Королевская резиденция(дворец) представляет собой комплекс апартаментов (chambers), наделенных статусами отдельных субдепартаментов (offices), каждый из которых имеет собственный церемониал и штат, со специфическим набором функций и полномочий.

Королевский хаусхолд выражает институциональный аспект "Двора", а именно - совокупность почетных, церемониальных, хозяйственных, охранных, увеселительных, религиозных и др. служб и должностей, т.е. двор представляет с точки зрения его внутренней организации. Именно в этом смысле "двор" можно рассматривать в качестве государственного органа наделенного определенными функциями, обязанностями, полномочиями, действующего на основе установленных правил и традиций, наделенного особой юрисдикцией. Службы, или департаменты хаусхолда, а также субдепартаменты, обеспечивают реализацию определенных специфических потребностей монарха и двора в целом, имеют собственный штат, который формировал контингент королевских слуг. Хаусхолд организовывал деятельность придворного сообщества. В этом смысле, церемониал — не "событие", привлекающее придворных, а совокупность правил, ритуалов и норм, регулирующих их поведение при дворе.

Само придворное сообщество, (т.е. лица высшего и среднего достоинства имевшие доступ ко двору, а также высокопоставленные иностранные гости и представители) не являлось аморфным образованием уже только потому, что помимо прочих включало в себя часть королевских слуг. Кроме того, оно состояло из различных социальных и политических групп и группировок, а также лиц, которым официальный статус позволял присутствовать при дворе.

Соотношение элементов этой триады требует тщательного и всестороннего анализа, тем не менее, смею предположить, что ведущая роль на протяжении всего средневековья и раннего нового времени сохранялась за королевским хаусхолдом, который и есть "двор" в узком смысле слова. Король мог часто менять резиденции или на продолжительное время покидать главную из них – Уайтхолл, что собственно регулярно делал Яков I, но он не оставался без двора. Нередко знать и другие присутствующие по каким-либо причинам оставляли монарха (как например Яков I остался один на новогодние торжества 1606-1607 г, что вызвало его крайнее недовольство), но и в этом случае нельзя говорить о том, что двор на какое-то время прекращал свое существование. И только тогда, когда Яков I с небольшим количеством самых ближних слуг из Королевской Спальни отправлялся на охоту в один из загородных дворцов, современники сообщали о том, что король оставил "двор", т. е. хаусхолд. Именно королевскому хаусхолду как государственному институту, составлявшему организационную основу двора, и его слугам посвящена данная диссертация.

Под влиянием растущего интереса к механизмам формирования и функционирования тюдоровской и стюартовской элиты исследователи стремились объяснить ее изменившуюся природу и одновременно отыскать адекватное поле ее деятельности. С одной стороны, существенным оказывалось то, что в начале XVII в. претерпевшая значительное изменение элитная среда лишилась прежней социальной однородности. Классическая тюдоровская элита, выступавшая как непоколебимый монолит социального и политического, с приходом новой стюартовской династии постепенно сошла со сцены, уступив место новообразованной. Последняя, не отличавшаяся однородностью происхождения и экономической силой, представляла институт, наделенный исключительно политическими функциями. Именно она стала в сущности ответственной за отработку политических решений.

Стремясь определить среду наибольшей активности политической элиты, историки традиционно обращались к изучению Тайного совета и парламента. Королевский двор оставался при этом неприоритетной сферой. Вместе с тем, и парламентский институт, и тот же Тайный совет, имевшие значительное влияние в елизаветинской Англии, с приходом Стюартов потеряли прежнее значение, открыв путь для возвышения статуса придворных институтов. В условиях новой общественно-политической ситуации начала XVII в., Стюарты могли закрепить свой авторитет только при дворе. Изучение стюартовского двора, таким образом, открывает перед исследователями возможность решить две важнейшие проблемы в развитии английского общества первой половины XVII в.: идентифицировать политическое пространство и состав придворной элиты.

Вступление на английский престол Якова I Стюарта придало новый импульс развитию абсолютистских тенденций. В системе утверждающегося персонального правления, в условиях исторически сложившегося и достаточно сложного английского государственно-бюрократического механизма, важную роль приобрело ближайшее придворное окружение нового монарха – королевские слуги. Благодаря соединению новых административно-политических тенденций и персонального фактора, королевский двор занял одно из ключевых мест в структуре властных институтов стюартовской монархии.

Источниковая база исследования. Круг источников по данной теме достаточно широк и разнообразен, автору видится целесообразным привлечение следующих видов исторических документов.

Для реконструкции структуры и эволюции королевского хаусхолда, его отдельных департаментов, системы должностей важную роль играют королевские придворные ордонансы, которые начали издаваться еще с середины XII в. Они позволяют детализировать представления о структуре двора в конкретно-исторический период, обязанностях, функциях и полномочия придворных служб и должностей, а также раскрывают механизмы властных отношений как внутри королевского хаусхолда, так и за его пределами. Особенность придворных ордонансов заключается в том, что механизмы их практического осуществления остаются неясным. Они указывали, как правило, на то, что придворные слуги должны были делать, а не на то, что они действительно делали. В любом случае ордонансы дают самое полное и наиболее законченное описание действовавшего в определенное время королевского хаусхолда.

Большую ценность для реконструкции придворных реалий имеют королевские прокламации, активно издававшиеся первыми Стюартами. Прокламации в основном регулировать вопросы материального обеспечения двора и поддержания должного порядка на его территории. Нередко прокламации являлись ответом на критику двора, раздававшуюся со стороны парламента.

Повседневную деятельность придворных служб и отдельных должностных лиц отражают различного рода отчеты, приказы, распоряжения включенные в Календари государственных бумаг (Calendars of the State Papers) составленные в хронологическом ключе на основе рукописных источников, хранящихся правительственных департаментах. Они также содержат сведения об изменениях персонального состава королевского двора, грантах и пожалованиях, выданных королевским слугам.

Реальная практика управления двором также отражена в публикациях бумаг из различных частных архивов видных придворных и высших государственных деятелей (например, архив Солсбери).

Отдельные аспекты функционирования двора освещает документация других государственных институтов. В начале XVII в. он стал серьезной политической и административной проблемой, поэтому весьма ценны критика, которая раздавалась в парламенте в адрес двора, а также предложения по его реорганизации, обсуждавшиеся на заседаниях Тайного совета

Следующая группа источников – это мемуарная литература, которая содержит большое количество разрозненных свидетельств современников о королевском дворе. Мемуары отражают отношение современников к двору в целом и к яковитскому двору в частности.

Близкими по своему характеру к мемуарам являются историко-полемические сочинения, посвященные правлению Якова I, написанные его современниками ("Двор короля Якова" Э. Уэлдона, "Двор короля Якова I" епископа Гудмэна, "Традиционные записки" Д. Осборна.).

Многочисленной и не менее ценной группой являются эпистолярные источники. Корреспонденция содержит многочисленные сведения относительно расклада политических сил при дворе, о борьбе за придворные должности. Особо следует выделить переписку, которую вел Джон Чемберлен – один из придворных осведомителей. Мемуары и переписка наполняют сухие и краткие официальные документы живыми голосами участников событий.

Научная новизна диссертации заключается в том, что это первое в современной историографии исследование, в котором предпринимается комплексное изучение хаусхолда Якова I. Впервые в отечественной исторической науке подробно рассматриваются структура и функции английского двора, исследуется придворный церемониал, а также освещаются административная деятельность и политическая активность высших королевских слуг.

Поскольку институты стюартовского двора впервые описываются на русском языке, то возникает потребность относительно подробно осветить эволюцию отдельных служб и должностей, а также разработать необходимый понятийный аппарата. В частности, речь идет о соответствующих названиях отдельных департаментов и должностей. Используемая в работе терминология учитывает не только английские и общеевропейские традиции, отражавшие функциональные назначения придворных должностей и департаментов, но и устанавливает определенные понятийно-категориальные соответствия с практикой царского и императорского дворов России.

Практическая значимость работы заключается в том, что она дает представление о роли двора и королевских слуг в политическом развитии предреволюционной Англии, что позволяет скорректировать представление о раннестюартовском "абсолютизме" и дополнить содержание общего комплекса причин английской революции. Материалы диссертации могут быть использованы при подготовке учебных пособий, лекций, специальных курсов, для написания работ по английской административной истории периода средневековья и раннего нового времени и обобщающих трудов по проблемам развития института двора в целом.

Структура диссертации . Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав и заключения.

Содержание глав и параграфов работы отражает структуру королевского двора Англии накануне восшествия Якова I на престол и учитывает те административные и финансовые преобразования, которые были проведены или пытались проводиться в королевском хаусхолде во время правления первого Стюарта.

В первой главе анализируется структура и функции Королевской Палаты – высшего департамента королевского двора и те изменения в его организации, которые, на наш взгляд, имели важные социальные и политические последствия для всей государственной системы.

Вторая глава посвящена Королевскому Хаусхолду – хозяйственному департаменту королевского двора и попыткам административно-финансовых реформ, которые были вызваны необходимостью сократить расходы королевского двора. В третьем параграфе этой главы рассматриваются Департамент Королевской Конюшни, окончательное выделение которого из под контроля Королевского Хаусхолда приходится на период правления Якова I, а также хаусхолды членов королевской семьи.

В третьей главе анализируются структура и размеры доходов королевских слуг, изменения, произошедшие в этой сфере в период яковитского правления, а также способы продвижения королевских слуг по служебной лестнице, исследуются общие особенности статуса королевских слуг.

Глава 1. Департамент Королевской Палаты

(Domus Regie Magnificencie)

1.1. Структура Департамента Королевской Палаты

в начале XVII в.

Как уже отмечалось, в большинстве исследований, так или иначе затрагивавших проблемы функционирования двора Якова I, акцент делался в основном на исследовании перипетий фракционной борьбы и степени влияния королевских фаворитов на проведение внутренней и внешней политики короны. Неудачи административных и политических реформ практически не связывались с особенностями развития королевской администрации и механизмов, обеспечивавших обладание государственными и придворными должностями. Внутренняя и внешняя политика представлялась подверженной политической конъюнктуре, и поэтому нелогичной и непоследовательной. В последнее время происходит активная переоценка этой категоричности. Она невозможна без комплексного анализа особенностей функционирования королевского двора как ведущего элемента выдвигаемой историками антитезы "Двор" и "Страна".

Поскольку королевский двор являлся тем пространством, где сталкивались различные социально-политические интересы и вырабатывались общегосударственные решения, то анализ собственно придворной политики Якова I и особенностей организации королевского хаусхолда позволит выявить определенную направленность раннестюартовской политики в целом.

Уже при первых Тюдорах королевский двор постепенно стал местом сосредоточения социальной и политической элиты королевства, в состав которой, помимо земельных магнатов и высших государственных чинов, вошли королевские слуги и фавориты. При Стюартах притягательность двора значительно возросла. После долгих лет елизаветинской экономии и сдержанности в расходах, связанными с войной, экономическими трудностями и особенностями стиля правления самой Елизаветы, новый король, судя по его правлению в Шотландии, обещал быть более щедрым к своим новым подданным. Королевский двор наполнился знатью, преуспевающими джентри и амбициозной молодежью, ищущими королевской милости, щедрости и доходных мест. Каждый из претендентов приводил ко двору собственных слуг и клиентов. По выражению М. Сматса, королевский двор стал своего рода микрокосмом королевства, организмом с ярко выраженным центром – в лице монарха, но с неопределенной и постоянно меняющейся периферией[24] .

Чем ближе к королю находился придворный, сам или через своих клиентов и покровителей, тем больше он имел шансов завоевать королевское расположение, принимавшее формы делегированных монархом властных полномочий, субсидий, подарков, доходных должностей и привилегий. Исследования Л. Стоуна и Дж. Эйлмера показывают, что королевские пожалования были одним из основных источников доходов английской аристократии[25] .

Но в начале XVII в. финансовые и административные возможности короны были весьма ограничены. Количество как действительных, так и почетных должностей было в несколько раз меньше числа желавших их получить. К тому же уже в первые месяцы своего правления Яков I проявил чрезвычайную разборчивость в распределении королевской щедрости, отдавая явное предпочтение шотландцам, пришедшим с ним, и избранным представителям английской знати.

Стюарт неоднократно высказывал недовольство чрезмерным количеством лиц, находящихся при дворе, о чем свидетельствуют, выпускавшиеся по этому поводу королевские прокламации[26] . Но эти усилия были тщетны. Развивая двор как социально-политический и культурный центр королевства, первые Стюарты своей практикой постоянно создавали условия для роста численности придворных и для увеличения расходов на содержание хаусхолда.

Королевская Палата (King`s Chamber) как высший придворный департамент (Household upper stairs – буквально: Хаусхолд высших ступеней) была призвана регулировать заведенный при дворе порядок и церемониал. Именно она обеспечивала выполнение представительских функций монарха как символа государства и общества.

Значительная часть слуг Палаты составляла почетное окружение государя. В штат Палаты входили ближайшие и самые преданные слуги короля, которые поддерживали частную жизнь суверена. В силу особой близости к монарху члены Королевской Палаты оказывали влияние на политическую жизнь, активно вмешивались в государственное управление. В периоды своего расцвета высший департамент двора был одним из важнейших органов центрального административно-финансового управления государства. К моменту вступления Якова I Стюарта на трон Департамент Королевской Палаты прошел долгую многовековую эволюцию и имел достаточно сложную внутреннюю структуру.

Значение Королевской Палаты в административно-политической истории Англии чрезвычайно велико. Она была первым центральным органом управления, из которого, по меткому выражению Т. Таута, "gone out"(вышли) почти все административно-финансовые государственные институты[27] .

Высший придворный департамент постепенно сформировался вокруг архитектурно-пространственного центра двора — собственно королевской палаты (саmera regis) — как центрального и самого безопасного помещения в резиденции государя. Первоначально в англосаксонский период это была королевская спальня с прилегающим гардеробом. Спальня быта основным местом пребывания короля, куда пускался ограниченный круг лиц, в том числе

самые надежные слуги. В силу этого она вполне естественно стала местом хранения казны, королевских драгоценностей, оружия, документов, книг и церковной утвари.

Слуги, которые содержали, хранили и переносили эти ценности, поддерживали соответствующий порядок в спальне, готовили королевскую постель, пользовались большим доверием суверена и свободным доступом в его апартаменты (bedthegns, burthegns; лат. форма: camerarii, cubicularii). Достаточно рано они стали не просто хранителями, но и, с ведома короля, распорядителями этого имущества. С возрастанием и усложнением финансовых операций, увеличением секретарской работы, ростом самого хаусхолда некоторые из камерариев начали специализироваться на определенном виде деятельности. В качестве ближайших слуг короля они стали важнейшим средством реализации его воли за пределами королевской спальни. Это делало их положение достаточно заметным. Не случайно, некоторые из них выступают в роли свидетелей королевских хартий.

Тем не менее вряд ли можно считать спальню англосаксонских королей сформировавшимся придворным институтом. Англосаксонский двор был единым, нерасчленимым на структурные элементы, целым. Королевских слуг, скорее всего, следует рассматривать не как лиц, входящих в штат отдельных служб двора, а в качестве членов большой королевской семьи, выполнявших свои обязанности на определенном пространстве и по конкретным обстоятельствам.

Процесс внутренней дифференциации двора начался незадолго до нормандского нашествия и был им заметно активизирован. С ростом королевских доходов стало затруднительно хранить государственную казну в спальне государя и постоянно перевозить ее с места на место. При Вильгельме Завоевателе казна (treasury) получила постоянное местоположение в Винчестере и фактически превратилась в центр финансовой системы государства.

Constitutio Domus Regis - один из первых придворных ордонансов, созданный при Стефане Блуа в 1135 г., зафиксировал раздельное существование палаты и казны. Однако они по-прежнему рассматривались как тесно связанные части королевского дома, при этом часто дублировавшие деятельность друг друга[28] .

Ордонанс Стефана Блуа, представляющий собой список слуг двора с указанием жалования и дневного содержания, рассматривал палату двора (camera curie) как отделенную службу (ministerium) королевского хаусхолда.

Уже при Генрихе I Королевская Палата состояла из трех подразделений с отдельным штатом: 1) спальня (camera), как внутренние, личные королевские апартаменты, где король ел, спал и т. д., под неусыпным взором Первого камергера (master chamberlain) и 2-3-х камерариев; 2) camera curie - т.е. Палата как финансовая служба, ведающая доходами и расходами всего двора со штатом из 1-2 камерариев, вероятно заместителями первого камергера; 3) казна (treasury), управляемая первоначально двумя камерариями казны (chamberlains of the treasury), а впоследствии независимым казначеем (treasury), равным по своему рангу Первому камергеру палаты[29] .

Если первые два подразделения остались в составе двора, то казна выделилась как хранилище драгоценностей, в XII в. она перешла под подчинение Казначейства (Exchequer). С этого момента Казначейство становится первым государственным ведомством, отделившимся от королевского двора. Оно имело собственный штат и напрямую отчитывалось перед королем.[30]

Развитие Казначейства как "публичного", общегосударственного финансового ведомства неизбежно увеличило значение Палаты как "личной" финансовой службы короля, "второго казначейства", постоянно функционировавшего при государе.[31] Являясь частью управленческого аппарата, Палата всегда обладала значительной потенциальной силой. Близость к королю, собственные финансовые ресурсы, наличие компетентного штата делали ее действенным инструментом реализации королевской воли и желаний. Светские слуги, а вскоре и клирики, появившиеся при дворе из-за увеличения объема финансовой отчетности и секретарской работы, являлись доверенными лицами короля. Они часто выполняли различные поручения монарха за приделами хаусхолда.

В повседневной деятельности Королевской Палаты на протяжении XII—XIII вв. постепенно возросла роль священников (clergy). Им были переданы финансовые и секретарские посты. Именно в это время появились первые отчеты департамента (rolls). Сама Палата стала своеобразным "питомником для клерикальных управляющих", как выразился Ч. Краймс, своего рода camera clericorum.[32] Впоследствии за многими должностями двора закрепилось название "клерк" или "секретарь" (Clerk of...). Как правило, они возглавляли соответствующий хозяйственный субдепартамент двора или вели его финансовую отчетность.

В целом, можно говорить о том, что уже при Генрихе II Королевская Палата была “строго организованным институтом, компетентно укомплектованным и всегда готовым расширить свои функции".[33] В конце XII века за ней закрепляется название camera regis.

Значительно большую эффективность в качестве административно-финансового центра Палата приобрела с появлением при Иоанне Безземельном так называемой "малой печати"(small seal). Росту влияния Палаты на систему государственного управления также способствовало прекращение королевских вояжей на континент. В этот период Палата являлась самым расходным институтом короны, поскольку финансировала личные потребности монарха и его военные нужды.

Политико-административной роль департамента Королевской Палаты самым тесным образом зависела от устойчивости королевской власти и личности самого монарха. Поэтому быстрому взлету ее влияния во II пол. XII века соответствовало столь же быстрое падение в н. XIII в. Баронская олигархия и малолетство Генриха III поставили Палату под контроль знати и Казначейства.

Внутренняя структура феодального хаусхолда во многом была определена архитектурной композицией аристократического дома. Королевский хаусхолд отличался от резиденций знати только своими размерами. Палата (Chamber) и холл (Hall) были обязательными архитектурными элементами этого пространства. Господская палата, как правило, находилась на втором этаже (отсюда ее второе название "upstairs", закрепившееся в титулатуре департамента). Хозяин хаусхолда проводил в ней большую часть своего времени в кругу родственников, друзей и ближайших слуг. Палата была меньше по размеру и вход в нее был менее доступен. Часто к Палате примыкала небольшая комната для хранения вещей — уборная (garderobe).

Холл, располагавшийся на первом этаже здания (соответственно –"downstairs"), объединял хозяйственные службы и заполнялся низшими слугами. Иногда холл и палата располагались на одном этаже, тогда в дальнем от палаты служебном конце холла располагались кладовые для вина и провизии.

С ростом потребностей господина, с улучшением домашнего комфорта, увеличением количества слуг развивалась внутренняя архитектурно-пространственная планировка палаты и холла, получая свое институциональное закрепление. Палата достраивается определенным количеством вспомогательных комнат и личных покоев для господина и его семьи. Вокруг холла формируются различные хозяйственные комнаты, кладовые со своим штатом. Палата и Холл являлись своего рода архитектурным фоном для высшего общества от лорда до короля. Каждая часть дома имела ответственного (offiсer).

Ежедневная жизнь аристократа была связана с большой группой присутствующих подле него лиц, которые составляли своего рода корпоративное единство (familia). Глава хаусхолда контролировал их деятельность и использовал как советников. Внутренняя дифференциация королевского хаусхолда проходила также и на социальном уровне. Палата преимущественно заполнялась знатью и рыцарями, а Холл — представителями средних и низших сословий. Тем не менее, и те, и другие по-прежнему составляли единый организм королевского хаусхолда.

В XIII в. из Королевской Палаты в качестве независимого придворного департамента выделился Гардероб (Wardrobe), ответственный за хранение и транспортировку одежды, оружия и других вещей, необходимых для короля и его свиты. К середине XIV в. Гардероб стал ведущим институтом двора, а с укреплением королевской власти и всего государственного управления.

Первоначально Гардероб был просто местом хранения королевской одежды, архива, ценностей, оружия. В период гражданской войны сер. XIII в. и в ходе захватнических войн в Уэльсе, Шотландии и Ирландии он фактически превратился в военное придворное ведомство. Поскольку военным целям была подчинена финансовая система и управление королевства, то Гардероб постепенно стал административно-финансовым центром всего государства. Он получал прямые выплаты из Казначейства, заведовал снабжением и финансовым обеспечением двора и армии короля во время военных компаний. Штату Гардероба, который состоял в основном из священников, было доверено хранение малой печати и ведение всей секретарской работы для нужд короля.

Сложившуюся административно-финансовую систему зафиксировал ордонанс Эдуарда I 1279 г. Согласно ордонансу, самое высокое положение среди королевских слуг занимал хранитель Гардероба (Keeper of the Wardrobe), иногда называемый казначеем всего двора (Treasurer of the Household)[34] . Его ближайшими помощниками были разного рода клерки-секретари Гардероба, которые впоследствии составили основу Гофмаршальской конторы двора (см. глава 2.).

Военные действия требовали постоянного и высокого финансирования, которое стало теперь зависеть от ассигнований парламента. Это обстоятельство усилило контроль над хаусхолдом со стороны Казначейства.

В начале XIV в. серией ордонансов был фактически установлен баронский контроль над королевской администрацией, в частности над Казначейством и Гардеробом. Назначения на высшие должности должны были осуществляться с баронского согласия, устанавливался контроль за использованием малой государственной печати, а все расчеты должны были производиться через Казначейство. С этого момента начинается выделение Государственной Канцелярии, в ведение которой переходит малая печать. Штат Канцелярии, независимый от глав придворных служб, вел переписку от имени короля, составлял разного рода документы, хранил королевский архив . Через него проходили все прошения и петиции, направляемые к королю.

Таким образом, в XIV веке королевский Гардероб теряет значение ближайшего канала передачи королевской воли среди как государственных, так и придворных институтов. Поскольку он не мог “покинуть двор”, обеспечивая сохранность королевского платья и других жизненно необходимых вещей, то со временем он превратился в рядовой придворный субдепартамент, выполнявший чисто хозяйственные функции. В период активизации военных действий значение Гардероба временно возрастало (например, при Эдуарде III и Генрихе V), но он уже не мог обеспечить возросшие военные потребности монарха. В 1406 г. под давлением палаты общин пост хранителя Гардероба был передан светскому лицу.[35]

К началу XVII в. Гардероб разделился на несколько независимых друг от друга служб. Большой Гардероб (Great Wardrobe) практически отделился от двора, т.к. он обеспечивал ливреями, парадными одеждами большую часть государственных служащих. В структуру Департамента Королевской Палаты был включен Личный Гардероб короля (Privy Wardrobe of the Robes). Его возглавлял хранитель мантий (Gentleman of the Robes). Кроме секретаря, йомена и нескольких камер-юнкеров в штат входили портные (tailors) и чистильщики (brashers). В состав “верхнего департамента двора” также входил Спальный гардероб (Removing Wardrobe of the Beds), который обеспечивал изготовление, хранение, чистку и стирку белья для королевской постели. Его возглавлял хранитель в звании клерка (Clerk of the Wardrobe). Ему подчинялись заместитель, в ранге йомена, камер-юнкеры, камер-пажи и секретари.

Одновременно с падением Гардероба начинается возрождение Королевской Палаты. Среди всех придворных департаментов она обладала тем преимуществом, что имела наибольшую близость к королю. Кроме того Палата была единственной придворной службой, находившейся вне финансового контроля Казначейства и административного контроля баронов. Поэтому естественно, что она стала одним из средств укрепления королевской власти.

На короткий период Палата стала мощнейшим финансовым ведомством страны. Она была обеспечена доходами от конфискации земель и имуществ. Ей были переданы так называемые “chamber manors” (палатные маноры). В ее распоряжения поступали крупные суммы от иностранных банкиров. Именно в этот период фактически сформировалась личная королевская казна, так называемый “личный кошелек короля”(privy purse). Она впоследствии обеспечивала известную финансовую независимость монархов, в том числе и Якова I. В то же время Палата постепенно восстановила свои административные функции. Определенную роль в этом сыграло появление тайной печати (secret seal) и второй печати для имущественных дел (griffin). Во время активизации военных действий Палата иногда действовала как военный секретариат (например, при Эдуарде III и Ричарде II).[36]

Финансовое главенство департамента было недолгим. Рост военных расходов и сокращение земельных доходов привели к увеличению субсидий из Казначейства. В 1356 г. все коронные земли были переданы в распоряжение этого ведомства. Позднее тайная печать перешла в распоряжение Департамента малой государственной печати или Канцелярии (Signet office), а пользование второй печатью было прекращено.[37]

Очередное восстановление Королевской Палаты как общегосударственного административно-финансового органа приходится на время правления первых Тюдоров. В этот период в структуре самой Палаты происходят важные изменения, призванные обеспечить выполнение этой задачи.

С годами правления Генриха VII связан последний всплеск финансовой активности департамента, которая выходит далеко за придворные рамки.[38] Казначей департамента (Treasurer of the Chamber) стал главным распорядителем почти всех королевских доходов за исключением парламентских субсидий, тем самым, взяв на себя функции Казначейства. Средства поступали, минуя последнее ведомство, прямо в Королевскую Палату. Наконец, была введена система отчетов всех государственных и придворных департаментов перед самим королем и его аудиторами. Ведущую роль в создании новой финансово-фискальной системы играл сам Генрих VII. Он был достаточно деятельным государем, чтобы управлять и контролировать ее работу самостоятельно.[39]

Первоначально главной целью финансовых реформ первого Тюдора было установление прямого, эффективного контроль над доходами от коронных земель. Позднее, в связи с успехом предпринятых мер, система была распространена на другие источники доходов.[40] Казна Палаты стала фундаментом тюдоровской финансовой системы. Поскольку государственные финансы стали зависимы от деятельности и организации хаусхолда, то возникла потребность в его реформе, ввести систему административного и финансового отчета и контроля за придворными департаментами. Но они были проведены только в 1526 г. У. Ричардсон считает, что административно-финансовая деятельность государства в этот период строилась на принципах "хаусхолд-управления", к которым он относит централизацию и личный королевский контроль.[41]

В первые годы правления Генриха VIII эта система получила дальнейшее развитие. Новый король не проявлял особого интереса к управлению финансами государства. Система управления и финансового контроля стала более формализованной и бюрократизированной, особенно при Уолсли. На короткий срок (1520-1530 гг.) казначею Палаты было передано право выплачивать жалование слугам всего двора, которое затем перешло к казначею-кассиру Гофмаршальской конторы (Cofferer). Казначейство теперь лишь хранило отчеты и предоставляло сведения о должниках. Дж. Элтон отмечает, что ни один монарх до Генриха VIII не располагал таким эффективным органом, контролировавшим сбор налогов (около 100.000 ф. в год)[42] .

После смерти Уолси ассигнования на содержание Хаусхолда были возвращены в Казначейство. В период кромвелевских реформ и позднее при Марии Тюдор Королевская Палата окончательно уступила роль финансового центра государства Казначейству. Однако многие методы управления, ранее использованные в деятельности Палаты, были сохранены[43] .

Не менее, а в перспективе и более важные изменения произошли при первых Тюдорах в структуре самого Департамента Королевской Палаты.

Начиная с XIV в., Королевская Палата наряду с Королевским Холлом являлась важнейшим подразделением в придворной машине, обслуживающей монарха.

На фоне постепенного падения роли Холла на протяжении XV - XVI вв. Палата приобретает все большее значение как центр двора. Ее структура постепенно усложняется, а штат постоянно растет. Влияние ее высших должностных лиц распространяется на прикрепленные к Палате подразделения. Несмотря на то, что уже в то время в архитектурно-пространственном смысле Королевская Палата представляла собой комплекс отделенных друг от друга комнат, это не отразилось на внутренней организации департамента. Все слуги Палаты имели доступ во все ее части[44] .

Развитие внутренней структуры Палаты началось с выделения королевской столовой со своим собственным штатом (Dyneing chamber). Ей стала противопоставляться внутренняя комната (inner chamber). При Генрихе VII, внутреннее строение департамента еще более усложнилось. Палату составляли “Great Chamber” (большой приемный зал), “Second Chamber”(столовая комната) и “Secret Chamber”(спальня и личные апартаменты монарха). Две последние правления Генриха VIII стали именоваться “Present Chamber” и “Privy Chamber”[45] . Каждой из палат отводился собственный штат, действующий на строго отведенной ему территории. Особо ограничивался доступ в королевскую спальню.

Процесс внутреннего разделения Палаты, начатый Генрихом VII (измена Лорда-камергера двора Уильяма Стенли заставила ограничить доступ в личные апартаменты), был продолжен созданием Ближней комнаты при Генрихе VIII (1522) и завершен в начале XVII в. выделением из последней Королевской Спальни (Bedchamber). При Якове I Стюарте Спальня получила статус полуавтономного департамента двора. С выделением личных королевских апартаментов фактически была проведена граница между публичной и частной жизнью монарха. По выражению Д. Старки, эта часть пространства двора была как бы “вырезана из остальной Палаты”[46] .

При Тюдорах двор стал полноценным и единственным социально-политическим центром страны. Вековое противостояние королевского Хаусхолда и дворов провинциальных магнатов было снято. В XVI в. двор стал местом притяжения для социальной элиты и ареной политической борьбы. Эта борьба постепенно эволюционирует от традиционного противостояния королевской власти и провинциальной аристократии к борьбе между группировками знати за влияние и преобладание при дворе. Противоборствующим фракциям стало чрезвычайно важным контролировать придворные структуры. Знать стремилась занять ключевые придворные посты. Вследствие этого статус королевских слуг возрос и приобрел значительный политический вес. Главным образом это касалось назначений Департамента Королевской Палаты, который привлекал лиц более высокого положения, чем Департамент Дворцового хозяйства.

Главой высшего департамента двора являлся Лорд-камергер (Lord Chamberlain). В отечественной литературе к. XIX - н. XX вв. он именовался по аналогии с Российским императорским двором Министром двора.[47] Это была вторая по своему положению придворная должность, а также чрезвычайно важный и влиятельный пост в масштабах всего королевства. Он входил в состав Тайного совета и правительства. Являясь одним из высших слуг короля, глава Королевской Палаты назначался лично монархом, с XVI в. – только из пэров. К XVII в. должность Лорда-камергера прошла долгую и значительную эволюцию.

Одна из особенностей англосаксонской модели двора, в отличие от континентальной, заключалась в том, что не существовало должности главного управляющего королевского дома. Не было при дворах англосаксонских королей и слуги, которого можно бы было рассматривать в качестве старшего в Королевской Палате. Можно говорить лишь о некоторой специализации слуг палаты и прилегающего гардероба (например, среди камерариев - camerarii - выделялись слуги, отвечавшие за хранение королевского гардероба и казны). Среди слуг палаты не было того, кто бы руководил всем ее штатом и чье бы влияние выходило за пределы королевской резиденции. Номинальным управляющим двора и палаты был сам король. В то же время очевидно, что существовала группа слуг, находившихся в подчиненном положении по отношению к упомянутым камерариям[48] .

Выделение первого управляющего среди камерариев палаты началось после нормандского завоевания. Нормандский двор строился по модели каролингского двора, где камергер, или камерарий (camerarius), главенствовал над штатом спальников (cubicularii). Должность камергера, скорее всего, была заимствована из церковной практики, где в каждом монастыре и соборе существовали свои управляющие. Они ведали финансовыми и хозяйственными делами, обеспечивали запасы для церковных нужд и передавали распоряжения от имени главы церковного учреждения. Позднее при франкском дворе должность приобрела статус Grand chambrier de France, который держал королевскую палату как фьев.

Трудно сказать, в какой мере модель нормандского двора распространилась в Англии. Большинство исследователей считает, что завоевание не повлекло за собой резких изменений в этом направлении, а “феодальные черты в англо-нормандской курии скорее дополнили, чем заменили административную систему древнеанглийских королей”.[49] Изменения развивались на старой основе. Ядром управления по прежнему оставался королевский хаусхолд, центром которого, была Королевская Палата.

Должности слуг нормандского двора почти не отличались от должностей, которые существовали при дворе Эдуарда Исповедника. Так, в Книге Страшного суда упоминались те же камерарии, которые существовали в предыдущий период. Но в то же время в нормандский период начался процесс служебной дифференциации и разделения полномочий. Постепенно выделилась должность Первого камергера двора (magister camerarius).[50] Вскоре она стала почетной и наследственной. Это отразило общую тенденцию развития высших придворных должностей в этот период.

Появление почетных эквивалентов придворных должностей было вызвано необходимостью создать должное окружение монарху. Должность magister camerarius totius Angliae была передана графам Оксфордам в середине XII в. и сохранялась за ними на протяжении многих веков. То же самое произошло с должностями Первого Стюарда, Маршала и Констебля двора. Они были закреплены за определенными графскими титулами и носили почти исключительно почетный и церемониальный характер. Их обязанности исполнялись только во время важных государственных церемоний, таких как коронация, и не были сопряжены с какой-либо специфической сферой административной деятельности. Например, Лорд Великий Камергер (Lord Great Chamberlain) прислуживал монарху во время его облачения в день коронации, а также епископам и пэрам во время церемонии возведения в достоинство.

Реальную работу в королевской палате, как и в предыдущий период, продолжали выполнять несколько камергеров, которым подчинялись другие слуги Палаты. Камергеры были, как правило, людьми рыцарского достоинства. За свою службу при дворе они наделялись землей (serganties of land) и получали различные привилегии.

В XIII в. в связи с тем, что придворное и государственное управление сосредоточилось в Гардеробе, Палата отошла на второй план. Ее штат и обязанности слуг почти не рассматривались в придворных ордонансах. Например, о Палате молчит ордонанс 1279 г., подробно описывающий состав и функции Гардероба. В месте с тем в книге Флета (Fleta) говорилось о camera regis как о наиболее достойном из всех департаментов двора, подчеркивалась его тесная связь с королем[51] . Исключительно близкое положение слуг Палаты к королю всегда оставалось их потенциальной силой, которая раскрывалась, как только происходило укрепление королевской власти.

Возвышение Палаты в XIV в. привело к росту ее штата и более строгому разграничению полномочий, обязанностей слуг, к развитию внутренней иерархии департамента. Если при Эдуарде I звание camerarius относилось к любому члену данного департамента, то начиная с Эдуарда II оно применялось только к старшему камергеру Королевской Палаты[52] . Он стал руководителем всех служб Королевской Палаты и главным распорядителем на данной территории дворца. Он мог запретить находиться здесь баронам во время отсутствия короля.

Йоркский ордонанс 1318 г. рассматривает камергера Палаты как третье лицо в придворной иерархии, вслед за стюардом, или гофмаршалом двора, и хранителем Королевского Гардероба. Камергер имел такое же жалование и сопровождение (рыцарь и три оруженосца), как и гофмаршал. С этого же времени он становится одним из постоянных членов королевского совета. Отличие положения старшего камергера Палаты заключалось в том, что на его назначение не требовалось согласие баронов. Он, как и весь штат Палаты, зависел только от короля. Рост его административного и политического влияния, как и восстановление значимости всего департамента, стал ответом королевской власти на подчинение знатью других государственных и придворных институтов (Гардероб, Казначейство, Канцелярия и др.). Позднее с окончательным падением Гардероба и превращением его в рядовой субдепартамент двора административная власть первого королевского камергера (King’s Сhamberlain) распространяется на весь Департамент “высших ступеней”. Службы “высшего” департамента стали ответвлениями Королевской Палаты, ее субдепартаментами (Offices of the King’s Chamber или просто Chamber).

В конце XIV - XV вв. пост первого камергера приобретает все большее политическое значение. Именно через него осуществлялся доступ к королю и поступали петиции на имя монарха. Он часто выступал связующим звеном между королем и парламентом, мог быть членом регентского совета, как например, при малолетстве Ричарда II[53] . Возросшее значение поста отражает тот факт, что с XV в. он все чаще занимается лордами[54] , первоначально, как правило, это были личные друзья короля[55] . Высокое положение должности зависело от способности занимавшего ее лица контролировать королевскую казну, доступ в Палату различных персон и прохождение корреспонденции к монарху. С 1429 г., когда был составлен первый официальный порядок следования степеней достоинств и должностей (Order of all States of Warship and Gentry of England), пост королевского камергера давал преимущество занимавшим его лицам среди представителей того же достоинства.

В XVI в. высокий статус управляющего Королевской Палатой закрепляется в титулатуре должности (Лорд-камергер—Lord Chamberlain of the King’s Household). На протяжении XVI в. Лорд-камергер все больше отходит от непосредственного вмешательства в деятельность субдепартаментов Палаты. Происходит определенное ограничение его юрисдикции. При первых Тюдорах из сферы его влияния была выделена “Ближняя комната” (Privy Chamber) или “внутренняя палата”(inner chamber), где были сосредоточены ближайшие слуги короля, подчиненные только монарху. За Лордом-камергером остался контроль над “внешней палатой”, т.е. комплексом остальных служб высшего департамента двора. Это разделение несколько потеряло свое политико-административное значение во время правления Марии и Елизаветы Тюдор, поскольку штат “внутренней палаты” состоял в основном из фрейлин, которые не имели политического влияния.

Попыткой ограничить власть Лорда-камергера стали кромвелевские реформы двора конца 30-х годов XVI в. Т. Кромвель стремился превратить двор в типичный административно-государственный институт, основанный на бюрократических принципах управления, свободных от вмешательства короля и придворных. По мнению Д. Элтона, его целью было ликвидировать зависимость всей административной системы и, как следствие, всегда существующую угрозу ее падения, от личности монарха и характера его окружения[56] . Поэтому Кромвель старался уменьшить влияние Королевской Палаты и ее высших слуг на управление двором в целом. Были существенно сокращены доходы Палаты, из-под ее контроля были выведены доходные суды и коронные земли. В составе департамента большую независимость и вес приобрели секретарские службы во главе с Канцлером, которые постепенно отделяются от двора. Пост Лорда-камергера двора был ликвидирован, а Департамент Королевской Палаты был подчинен Лорду-стюарду, главе хозяйственного департамента двора. Над Палатой был установлен контроль со стороны Гофмаршальской конторы.

Эти преобразования оказались недолговечны. После смерти Кромвеля в 1540 г. прежняя система была восстановлена под давлением высших придворных слуг. Тем не менее, Кромвелю частично удалось ослабить вмешательство придворной элиты в государственное управление.

Действительное значение поста Лорда-камергера возрождается с 1546 г., когда его занял граф Эрандел. В дальнейшем, как правило, на должность назначался один из фаворитов монарха[57] . В основном это были представители влиятельнейших английских фамилий и придворных фракций, например, при Елизавете: Говарды и Хандзоны.

То, какое значение придавалось этому посту, видно из того факта, что Яков I Стюарт на следующий день по прибытию в Теобальдс 3 мая 1603 г., где он принял английский двор и государственное управление в целом, назначил на эту должность Томаса Говарда, впоследствии графа Суффолка. Это было одним из ключевых назначений нового двора, поскольку Лорд-камергер контролировал почти всех слуг, кто нес службу непосредственно в присутствии короля; исключение составляли только слуги Королевской Спальни.

Т. Говард был католиком, сыном герцога Норфолка[58] . Во второй половине елизаветинского правления он сделал карьеру на флоте, став Лордом-адмиралом в 1599 г. В 1601 г. он руководил арестом королевского фаворита, а впоследствии мятежного графа Эссекса. Уже с конца 1602 г. Говард реально руководил Королевской Палатой при лорде Хандзоне, который формально занимал пост Лорда-камергера.

Говард встретил Якова I в Теобальдсе, где Госсекретарю Сесилу стоило определенных усилий добиться разрешения нового короля передать ему столь важный пост. Т. Говард занимал его с 4 мая 1603 по 10 июня 1614 гг. В первые годы яковитского правления уже в качестве графа Суффолка он был одним из лидеров происпанской и прокатолической фракции Говардов при дворе. Он принял активное участие в переговорах по заключению мира с Испанией в 1604 г. Хотя Суффолк впоследствии и отказался от испанской пенсии, в отличие от многих придворных, но известно, что ее получала его жена[59] .

Являясь руководителем Королевской Палаты, Суффолк был членом большого количества правительственных комиссий и комитетов, в том числе по расследованию "Порохового заговора". С 1612 г. он входил в комиссию по осуществлению полномочий поста Лорда-казначея, который он впоследствии занимал с 1614 по 1619 гг. до отставки в связи с обвинениями в коррупции.

В интересах семьи Говардов Суффолк поддержал развод своей дочери с графом Эссексом ради ее брака с шотландским фаворитом Якова I Робертом Карром. Суффолк стал своего рода разменной монетой в отношениях между Яковом I и тюдоровской аристократией в интересах шотландских слуг нового короля. Возглавив Королевскую Палату, он, тем не менее, был лишен возможности вмешиваться в деятельность шотландских слуг Королевской Спальни, а со временем должен был сыграть роль их покровителя при дворе, чтобы затем уступить свое место первому среди придворных шотландцев, тому же Р. Карру.

Р. Карр, граф Сомерсет занимал пост Лорда-камергера Палаты с июля 1614 по 1615 г. Карр в качестве пажа сопровождал Якова Стюарта в Англию, где в связи принятием Яковом I английского придворного стиля потерял место при дворе. Некоторое время Карр находился во Франции, а вернувшись, был принят в свиту ведущего королевского фаворита и советника Джорджа Хоума. В 1607 г. во время турнира Карр обратил на себя внимание короля, упав с лошади и сломав ногу на его глазах, и был включен в Спальню, после чего, собственно, и начался его резкий взлет. Король включил его в состав Королевской Спальни. В 1609 г. Яков I обеспечил Карра землей, конфисковав имение у У. Рэли. В 1611 г. Карр получил титул виконта Рочестера и кавалера Ордена Подвязки, позже был включен в совет. В 1612-1613 гг. Карр являлся действительным Госсекретарем королевства, 1613 г. он стал графом Сомерсетом, и наконец 1614-1615гг. был Лордом-камергером двора (подробнее о его политической роли см. в п.1.2.).

Третьим Лордом-камергером Палаты с 1615 по 1625 гг. был Уилиям Герберт, граф Пемброк, лидер "протестантской" фракции при раннестюартовском дворе. В первую половину правления Якова I Пемброк активно поддерживал политику Госсекретаря Р. Сесила. Он пользовался доверием королевы Анны. Его союз с министром стал возможен благодаря протестантской ориентации последнего в конце его жизни. В 1611 г. Герберт был включен в Совет. Таким образом, ему удалось закрепиться при яковитском дворе, где он встретил сопротивление со стороны клана Говардов.

Один из Говардов Лорд-адмирал, граф Нортгемптон после смерти Сесила злорадствовал, что кроме Пемброка почти "никто не проронил слезы о смерти Сесила"[60] . Пемброк был одним из немногих, кто выдержал до конца траур по министру. Говарды еще при Сесиле видели своих главных оппонентов не в профранцузских шотландцах, а в политическом пуританизме, который олицетворял Пемброк. Пемброк нашел новых союзников в лице архиепископа Эббота, Лорда-канцлера Элесмера и своего старого соперника графа Саутгемптона. Наметившийся было союз Пемброка с королевским фаворитом Р. Карром распался из-за их соперничества за пост Шталмейстера и брака фаворита с леди Эссекс из семьи Говардов. Пемброк рассматривал пост Шталмейстера как возвращение части семейной собственности – ранее пост принадлежал его родственникам Лестеру и Эссексу. Пемброк был весьма прагматичным политиком. Он осознал, что в данный момент(1612-1613 гг.) открытая конфронтация бессмысленна, и отошел на второй план. Это несколько успокоило Якова I и создало видимость согласия при дворе. Король стал подумывать о том, чтобы передать пост Лорда-камергера Пемброку, но его опять обошел Карр. Только после его падения и краха семьи Говардов Пемброк получил долгожданный пост. Это была своеобразная уступка со стороны короля. Яков I никогда особо не покровительствовал ему, но считался с ним и уважал.

Возглавив Королевскую Палату, Пемброк не изменил политические взгляды. Граф попытался восстановить авторитет поста Лорда-камергера, несколько пошатнувшийся в связи совмещением Карром этой должности с членством в Спальне. В частности, он старался ограничить внешнеполитическую активность слуг Спальни посредством восстановления административного контроля над контактами с иностранными послами[61] . Кстати, по свидетельству герцога Ньюкастла, Пемброк сам всю жизнь стремился войти в Спальню[62] . У него возникли трения с герцогом Бэкингемом из-за прав Лорда-камергера на патронаж по отношению к младшим и средним слугам двора, куда стал активно вмешиваться новый фаворит. В последующие годы граф Пемброк вел активную парламентскую деятельность, критикуя Бэкингема и идею испанского брака. В 1621 г. он придерживался умеренной позиции в деле Бэкона и был против лишения его пэрства. Его противостояние с Бэкингемом стало причиной того, что граф отказался открыто поддерживать объявление войны Испании. В последующие годы Пемброк был вынужден примириться с Бэкингемом, а во внешней политике поддержал мир с католической Францией, в интересах своего наследника племянника Филиппа Герберта, который был женат на дочери фаворита.

В качестве главы департамента Лорд-камергер выполнял важные административные и церемониальные обязанности. Он осуществлял общее руководство деятельностью субдепартаментов Палаты и контролировал назначение на многие придворные должности, прежде всего руководителей разного рода служб “высшего” Хаусхолда. Своим авторитетом Лорд-камергер гарантировал права и привилегии королевских слуг. Именно к его авторитету обращался в 1610 г. Лорд-казначей, когда утверждал, что никогда не отрицал право короля откладывать и прощать долги королевских слуг.[63]

В 1604 г. парламентарии сомневались в том, имеют ли они право самостоятельно наказать провинившегося во время церемонии открытия первого стюартовского парламента королевского стражника или это относится к исключительным полномочиям Лорда-камергера. Видимо, было признано последнее, поскольку нижняя палата ограничилась лишь устным внушением незадачливому стражнику[64] .

Все приглашения ко двору также проходили через Лорда-камергера. Он заведовал содержанием королевских дворцов. Кроме собственно королевского двора, под его опекой находились дворы королевы и принца. Символами власти Лорда-камергера являлся белый жезл и золотой с драгоценными камнями ключ. Во время церемонии похорон умершего монарха Лорд-камергер ломал жезл над своей головой, это означало прекращение его полномочий. Управляющий Департаментом Королевской Палаты отвечал за устройство особо важных государственных церемоний, таких как коронация, крестины, свадьбы, похороны королевских особ. Он руководил обедами свиты в присутствии монарха, контролировал соблюдение порядка следования среди приглашенных и разбирал возникавшие в связи с этим споры.[65] Во время представления приглашенных королю Лорд-камергер должен был стоять позади монарха и объявлять персону подходящую к трону.

Кроме того, глава Королевской Палаты выполнял ряд представительских и церемониальных функций. Он руководил организацией приема иностранных представителей и гостей и даже мог потребовать от лондонских горожан предоставить им жилье.[66] Лорд-камергер выдавал церемониальным службам двора предписания (orders) на осуществление соответствующих мероприятий по организации приемов иностранных послов и представителей и контролировал порядок следования участников церемоний.

Центральным пространством владений Лорда-камергера при раннестюартовском дворе, получившим церемониальное закрепление, стала Приемная палата. Именно там Лорд-камергер как руководитель Департамента Королевской Палаты встречал иностранных послов или членов королевской семьи во время различных церемоний, когда все слуги хаусхолда располагались в различных местах дворца согласно "их места службы" (office)[67] .

Отдельной обязанностью Лорда-камергера был контроль над деятельностью лондонских театров, их лицензирование и цензура спектаклей, для чего под его подчинением находился небольшой штат цензоров.

Естественно, что один человек не мог выполнять такое большое количество обязанностей одновременно, при этом принимая активное участие в политической и придворной жизни. Он перекладывал значительную часть своих обязанностей на подчиненных, оставляя за собой общее руководство департаментом и церемониальные функции.

Ближайшим помощником Лорда-камергера и его заместителем был Вице-камергер (Vice-chamberlain). Он выполнял функции главы департамента в его отсутствие. Вице-камергер считался одним из высших постов при дворе. Наделенный властными полномочиями над другими слугами, он входил в так называемый “белый штат” двора (whitestaves) (по цвету белых жезлов - символов этой власти). Согласно Элтемским ордонансам, Вице-камергер Палаты осуществлял проверки штата Королевской Палаты, чтобы выявлять среди ее слуг тех, кто по болезни, некомпетентности или ввиду отсутствия определенных качеств не должен был служить в высшем департаменте двора[68] . Он также нередко входил в состав Тайного совета. Кроме того, Вице-камергер был хранителем ключей королевского дворца.

Первоначально при Генрихе VII Вице-камергер был также капитаном королевской стражи (Captain of the King’s Guard). Должности были разделены при Елизавете, после чего статус Вице-камергера несколько упал. Когда при дворе находился Лорд-камергер, то формально не было необходимости в присутствии Вице-камергера. Но в случае возможного длительного отсутствия главы Палаты в королевской резиденции, его заместитель должен быть вызван ко двору. Так произошло в 1619 г., когда Лорд-камергер граф Пемброк вместе с другими высшими королевскими слугами был послан Яковом I в Шотландию, а Вице-камергер Джон Дигби прибыл, чтобы "заменить [его] и представлять эту должность"[69] .

С 1601 по 1616 гг. пост Вице-камергера двора занимал Джон Стенхоп, близкий друг и сосед по имению Р. Сесила. Госсекретарю стоило больших усилий отстоять за Стенхопом эту должность при формировании нового двора. Яков I считал, что в соответствии с идеей равного представительства англичан и шотландцев во властных структурах пост Вице-камергера должен быть передан шотландцу. В связи с этим на Стенхопа оказывалось очень сильное давление, и он был вынужден реже бывать при дворе. В конце концов, в феврале – марте 1616 г. Стенхоп был вынужден под давлением писем от короля передать пост, но не в пользу шотландца, а Джону Дигби, который был активным сторонником испанского брака принца Карла.[70] К тому времени проблема унии отошла на второй план, а внешняя политика во многом зависела от расклада внутриполитических сил.

Д. Дигби занял пост Вице-камергера по возвращении из Испании в марте 1616 г. До этого он был камергером Ближней Палаты (с 1605 г.) и королевским стольником. В 1606 г. Дигби был посвящен в рыцари. В 1610-е гг. он неоднократно являлся послом в Испании, активно подготавливая "испанский брак", за что в 1618 г. получил баронский титул, а в 1622 г. – титул графа Бристоля. Несмотря на частые отлучки на континент, Дигби успевал активно вмешиваться во внутреннюю политику и в управление двором, в частности, участвовал в распределении придворных постов и организовывал встречи испанских послов с королем[71] .

В конце правления Елизаветы и при Якове Стюарте должность Вице-камергера часто совмещалась с постом казначея Королевской Палаты (Treasurer of the Chamber) . Он отвечал за расходы департамента, его казну, рассчитывал годовой бюджет Палаты и выплачивал жалование ее слугам. Казначей Королевской Палаты вместе с казначеем-кассиром низшего департамента были главными финансово-ответственным лицами двора. На их имя Казначейство выделяло средства предназначенные для содержания хаусхолда[72] .

В 1618 г. казначеем Палаты был назначен Уилиям Ювидейл (Uvedale). Пост был отделен от должности Вице-камергера в силу частого отсутствия Д. Дигби в зарубежных посольствах и У. Ювидейл стал действительным финансовым управляющим Палаты.

Должность казначея Палаты была введена в первые годы правления Генриха VIII. С момента ее учреждения завершилось создание административно-финансовой системы раннетюдоровского периода. В это время Палата стала центральным финансовым ведомством государства. Ей были переданы доходы от коронных земель и от доходных судов. Но, как уже отмечалось, эта система просуществовало не долго – до реформ государственного управления Т. Кромвеля, когда казначей Палаты был поставлен в зависимость от государственного Казначейства. Он должен был предоставлять туда регулярные отчеты, после чего получал ассигнования на нужды департамента.

Занятие финансово-ответственного поста всегда было сопряжено с риском сокращения собственных доходов и даже разорения[73] . Подобно другим финансовым должностям, казначей Королевской Палаты нес личную ответственность за доходы и расходы своего ведомства, вплоть до покрытия дефицита и долгов бюджета из собственного кармана.

На протяжении всей второй половины XVI в. Королевская Палата постоянно испытывала нехватку средств. Суммы, поступавшие из Казначейства, с трудом покрывали растущие расходы департамента. Большая их часть шла на устройство придворных церемоний и развлечений (маскарады, спектакли, игры, рыцарские турниры), прием иностранных постов и выплату жалования слугам. Последнее иногда даже задерживалась, и часть оплаты некоторых групп слуг департамента была переведена в Счетную Палату низшего департамента.

Расходы еще более возросли с вступлением на престол Якова I Стюарта. Пытаясь преодолеть собственную стесненность в средствах, он выделил часть поступавших в Палату ассигнований в распоряжение своего личного казначея (Keeper of the Privy Purse, буквально — хранитель "личного кошелька"). Личный казначей короля хранил наличные деньги, из которых должен был оплачивать повседневные расходы монарха.

Должность личного королевского казначея была создана Генрихом VII, но до начала XVII в. она объединялась с постом королевского постельничего. При Якове это уже самостоятельная фигура в составе Королевской Спальни. Как правило, пост занимал один из королевских фаворитов. Личный королевский казначей, единственный из всех финансово-ответственных постов двора, не отчитывался ни перед кем, кроме короля. Отчеты о его расходах прекратили поступать в Казначейство именно при первом Стюарте (с 1605 г.), когда пост занимал один из шотландцев— Джордж Хоум[74] .

Показательно, что расходы "личного кошелька" короля за первые пять лет правления Якова I возросли в 5 раз по сравнению расходами за тот же срок в последние годы правления Елизаветы. Это один из самых высоких приростов королевских расходов в процентном отношении, сравнимый только с процентом роста содержания всего королевского хаусхолда в целом[75] .

В конце правления Елизаветы отмечалась тенденция к сокращению ассигнований на ее личную казну и к переводу ее личных расходов на попечение Казначейства. Их основу составляли обыкновенные бытовые расходы королевы на одежду, седла и т.д. С приходом Якова I эта тенденция была остановлена, и роль "личного королевского кошелька" резко изменилась.

В 1606 г. Хоум оставил пост канцлера государственного Казначейства, после чего поступления из государственного финансового ведомства в распоряжение личного королевского казначея сократились. По подсчетам Н. Кадди, в 1603-1605 гг. в "личный кошелек" короля поступило около 23.000 ф., а в 1605-1611 гг. всего 11.600 ф.[76] . Ф. Дитц оценивает расходы личного казначея за первые полные три года правления Якова Стюарта 1604-1606 гг. в 25.500 ф., а за следующие три года (1607-1611) в 10.750 ф.[77] Казалось бы на лицо явное снижение личных королевских расходов, но эти подсчеты не учитывают экстраординарных поступлений, которые резко возросли. В действительности произошло изменение источников для ассигнований "личного кошелька" короля, потому что Казначейство не могло в должной мере обеспечить непостоянные по своей природе и чрезвычайные по своему объему потребности короля. Произошло своеобразное перераспределение финансовой ответственности между Казначейством и личным казначеем Якова I.

Главное место в расходах личного казначея заняло не обеспечение материальных потребностей короля, что перешло в руки Казначейства и казначея Королевской Палаты, а распределение денежных наград, подарков, пожалований в пользу ближайших королевских слуг Якова I. "Личный кошелек" превратился в своего рода финансовую службу двора для обеспечения важных услуг и неотложных дел в интересах короля.[78] Значительное количество средств поступало в обход Казначейства. Например, в июле 1614 г. 5.400 ф. поступило от новых барристеров (serjeants-at-law) в качестве должностных вступительных взносов, а в 1619 г. — 6.000 ф. от лондонского Сити за подтверждение хартий. При этом большинство поступлений в "личный кошелек" не предназначалось для общественного ознакомления. Дополнительно часть сумм для личных королевских расходов выделялась из Большого Королевского Гардероба, которым одно время также руководил шотландский фаворит Якова I и камергер Спальни Джеймс Хей (Hay)[79] , а в 1620-е гг. значительные средства поступали через Бэкингема от продажи титулов и должностей.

Хранитель личного кошелька Д. Хоум проявлял высокую политическую и административную активность на других постах, через него Яков I фактически осуществлял управление Шотландией, что вызывало необходимость в частых отъездах фаворита из Англии. Поэтому практическое ведение расходов и поступлений "личного кошелька" с 1606 г. находилось в руках заместителя и слуги Хоума Роберта Джосси.[80] Джосси вел бухгалтерию и выдавал средства из личной королевской казны до 1611 г. Джосси как камер-юнкер, или грум, входил в состав Королевской Спальни, помимо того, он являлся грумом Малого или Личного Королевского Гардероба, т.е. принимал участие в церемонии облачения монарха.

С 1611 г. "личный кошелек" Якова I был снова передан непосредственно в руки одного из ведущих шотландских королевских слуг Джона Марри (Murray)[81] . Он сохранил его до конца яковитского правления. Марри, позднее шотландский граф Аннандейл, занимал одно из ключевых мест в системе патрон-клиентных и политических отношений раннестюартовского двора. Его влиятельное положение было подтверждено повышением в 1622 г. с должности камер-юнкера до поста камергера Королевской Спальни. В последние годы жизни Якова I к Марри перешел контроль за печатью в виде королевской подписи (подробнее см. п. 2).

Значение должности личного королевского казначея подчеркивалось тем фактом, что он входил в состав Королевской Спальни, которая при Якове стала независимой от остальной Палаты. В нее входили только самые приближенные к монарху слуги.

Именно Королевская Спальня (Bedchamber) стала социально-политическим и пространственным центром раннестюартовскогo двора, ведущей придворной службой с момента восшествия на престол Якова I.

Процесс выделения Спальни как отдельного субдепартамента Королевской Палаты начался при Генрихе VIII с введением ограничения на доступ в опочивальню короля и выделением Ближней палаты. При Марии Тюдор, а затем при Елизавете этот процесс был приостановлен, поскольку весь штат личных апартаментов был заполнен фрейлинами и служанками. “Ближняя”, или Рабочая комната, потеряла на время былое политическое и административное значение. Политическое влияние елизаветинских фаворитов зависело скорее от личного расположения королевы, чем от занимаемого места в придворной структуре.

Яков I восстановил эту связь. Новый король, что немаловажно – шотландец, стремился окружить себя преданными людьми, поставить их на ключевые посты. Не сумев поставить под контроль центральный государственный аппарат (ключевые посты остались за елизаветинскими кланами), Яков I добился определенных успехов в реорганизации двора. Во-первых, он сохранил свое шотландское окружение. Во-вторых, им были предприняты определенные меры по изменению структуры двора, которое имели важные политические последствия.

К числу подобных преобразований относится выделение Королевской Спальни. Слуги Спальни взяли на себя всю заботу о повседневной деятельности монарха. Они составили его постоянное окружение. Спальня была предметом личной юрисдикции короля. Яков I сам определял численность и персональный состав ее штата, который лишь формально оставался подчинен Лорду-камергеру.

Новая Спальня стала смесью английской и шотландской практики. При Тюдорах доступ к монарху был строго ограничен даже для членов Ближней комнаты. Среди них безусловной привилегией обладал Обер-камергер Спальни (Groom of the Stole, в “женский” период правления - Lady of the Bedchamber). Только он имел свободный доступ в королевскую спальню. При Елизавете штат Ближней комнаты делился на тех, кто имел право входить в королевские покои и тех, кому это было запрещено. В Шотландии, в отличие от английского двора, доступ к королю был более открытым. Все слуги Королевской Палаты (Chamber), которая одновременно была спальней монарха, имели такую возможность. Еще более открытым был доступ в рабочий Кабинет (Cabinet), где работал Яков и в Приемный зал (Presence Chamber), где проходили придворные обеды и приемы.[82]

Шотландский двор был построен по французской модели: совпадал порядок расположения комнат, их название, номенклатура должностей. Дворец не был разделен на “внутренние” и “внешние” комнаты, внутренний и внешний придворный круг. Отсутствовала должность Обер-камергера Королевской Спальни, которая в английской системе обладала определенной автономией от юрисдикции Лорда-камергера Палаты.

Прибыв в Англию, Яков I принял английскую модель, но наполнил ее новым (франко-шотландским) содержанием. Внутреннее разделение Королевской Палаты было сохранено, более того развито с выделением Спальни. Первые годы правления ее штат бал ограничен. В нее входили только шотландцы политически и лично преданные королю. Этим Яков I пытался ограничить влияние английской аристократии и старого двора. В то же время его придворная политика была более открытой, по сравнению с елизаветинской. Ограничив доступ в Спальню, Яков сам достаточно часто покидал ее пределы, чтобы принять участие в очередном придворном празднестве или ином действии. Более того, отношение короля к своему окружению было гораздо более близким, чем у его предшественников. Постепенно штат спальни значительно вырос (с 18 слуг в начале правления до 30 — в конце), и, в основном, за счет англичан. Таким образом, выделение Спальни как обособленного внутри Королевской Палаты субдепартамента, своего рода дистрикта (“district”), сочеталось с большей открытостью нового монарха перед своими подданными, которая, наряду с его ни с чем не сравнимой щедростью, была призвана помочь завоевать симпатии английской аристократии.

К сожалению, не сохранилось ордонансов, регулировавших организацию церемониала и порядок в Королевской Спальне при Якове I, но современные исследователи считают, что основные принципы и особенности ее функционирования с достаточной степенью достоверности возможно восстановить на основе позднестюартовских ордонансов Карла II 1661 г.[83] Созданные с целью реставрировать структуру королевского двора и придворный церемониал, позднестюартовские ордонансы основаны на яковитской практике. Естественно, что применение их положений к описанию Спальни первого Стюарта возможно только при подтверждении конкретно-историческим материалом из источников первой половины XVII в.

Слуги Спальни взяли на себя всю заботу о повседневной деятельности монарха. Яков I сам определял ее штат, который первоначально был весьма ограничен: 4 камергера-спальника (Gentlemen of the Bedchamber), 6 камер-юнкеров (Groom of the Bedchamber), 6 камер-пажей (Page of the Bedchamber).

Подчинение слуг Спальни Лорду-камергеру двора стало формальным. Слуги Спальни составляли ближайшее окружение монарха. Они участвовали в облачении короля, готовили королевскую постель, сопровождали суверена во время торжественных церемоний и загородных прогулок. Члены Спальни всегда были деятельными участниками королевских охот и иного рода забав и развлечений.

Формально Королевскую Спальню возглавил герцог Леннокс (Людовик Стюарт), двоюродный брат Якова I, получив звание Первого Нобльмена Спальни ( First Nobleman of the Bedchamber ). Он пользовался большим доверием короля. В Шотландии Леннокс одновременно возглавлял Совет, Королевскую Палату и Спальню. После вступления Якова Стюарта на английский престол Леннокс стал Президентом английского Совета и контролировал политику в Шотландии. Он участвовал в нескольких посольствах на континент, придерживаясь традиционной для шотландцев профранцузской ориентации. Яков I рассматривал его в качестве лидера социальной иерархии всего королевства и вершины административной лестницы двора. В 1615 г. Леннокс получил высшую придворную должность Лорда-стюарда, а в 1623 г. – титул герцога Ричмонда, сохранив тем самым первенство над Бэкингемом, отношения с которым к тому времени резко обострились.

Действительным руководителем Спальни являлся Обер-камергер двора ( First Gentleman of the Bedchamber ), или Постельничий (Groom of the Stole). Формально это следующая по своему статусу должность после Вице-камергера, но в действительности она имела гораздо более высокое значение. По одной из версий, название должности произошло от королевской мантии (stole), которую монарх надевал по особо торжественным случаям и за которую Обер-камергер нес ответственность. По другой и более реальной – от называния королевской ночной вазы (stoole—стул, стульчак), за обслуживание которой также отвечал Постельничий. Последняя обязанность делала его самым интимным слугой короля, что создавало основу для его влияния.

Постельничий был ближайшим слугой короля и, одновременно, старшим среди всех камергеров двора. Поэтому он руководил штатом камергеров-спальников субдепартамента, но в то же время выполнял ряд чисто лакейских обязанностей. Он должен был прислуживать монарху, куда бы тот ни направлялся, и где бы он ни находился. Каждое утро Постельничий совершал ритуальное облачение короля, помогал одевать нижнюю одежду и руководил гардеробщиками, которые одевали верхнее платье, а также наблюдал за качеством королевского белья. Только Обер-камергер сопровождал государя в его карете во время поездок. Как первый слуга короля он имел право проживать в ближайшей к королевской спальне комнате, а по указанию своего господина – спать на тюфяке в ногах королевской постели. Кроме того, он прислуживал королю во время обеда, стоя за его спиной. Именно Постельничий представлял тех монарху тех, кто получил право на личную аудиенцию в Спальне, и, естественно, почти всегда сам мог устроить подобную встречу. Через Обер-камергера проходила значительная доля документов и прошений на подпись к королю. В силу такой особой близости к монарху Обер-камергер обладал значительной автономией от Лорда-камергера.

Выделение Постельничего как руководителя личной прислуги происходит в конце правления Генриха VII, когда только ему вместе с одним из камер-пажей было разрешено прислуживать королю в “Secret Chamber”[84] . С этого же момента вплоть до Якова I Постельничий хранил “личный кошелек” короля. Превращение “Ближней комнаты" в отдельный субдепартамент при Генрихе VIII повысило статус Постельничего до уровня Обер-камергера двора (Chief Gentleman of the Privy Chamber). Однако, несмотря на особую близость к монарху, он никогда не был равен по статусу Лорду-камергеру или Лорду-стюарду. Хотя Постельничий часто выполнял конфиденциальные миссии вне двора, его административные полномочия никогда не выходили за границы “внутренней палаты” при Тюдорах, и Спальни — при первых Стюартах. Местом столкновения полномочий Обер-камергера и Лорда-камергера всегда были покои короля.

Среди слуг Спальни существовало определенное распределение обязанностей.

Камергеры-спальники выполняли в основном представительские и церемониальные функции, составляя постоянную свиту короля. Они были помощниками Обер-камергера, замещали его. Камергеры попеременно дежурили в Спальне короля, обязательно сопровождали его во время поездок, участвовали в церемониальном облачении государя. Когда король обедал в Спальне камергеры выполняли функции стольников. Обычно они назначались из знатной молодежи рыцарского достоинства. Они занимали более привилегированное положение по сравнению с другими слугами Спальни как друзья и компаньоны Якова I, получившие посты за прежние заслуги и (или) ввиду высокого социального положения среди шотландской знати.

Камер-юнкеры ( Grooms of the Bedchamber ) во время дежурства готовили королевскую постель, следили за сохранностью и качеством постельного белья. Они помогали одеть нижнее белье как подготовительный этап для более торжественного облачения проводимого Обер-камергером и спальниками. Ночью двое из них должны были спать на тюфяке в соседней с королевской спальней комнате (withdrawing chamber), иногда даже в одной постели. Как и камергеры они имели право представлять королю явившихся на аудиенцию лиц и подавать ему на подпись петиции и прошения. Камер-юнкеры сопровождали при дворе знатных персон во время проведения здесь торжественных церемоний, театральных представлений, балов и маскарадов в знак королевского расположения к гостю и подтверждения его высокого достоинства.

Этимология слова грум ("groom"), которым обозначали лиц второго ранга в большинстве придворных структур, сложна. Первоначально, скорее всего, оно обозначало молодого человека, юношу (сравнимо с фр. garcon, с которым они рассматривались как синонимы), находящегося в услужении. Видимо, одной из основных обязанностей этих молодых людей являлось ухаживание за лошадьми, отсюда современное значение: "грум"—"конюший", которое вытеснило первоначальное.

Поскольку в средние века королевский двор был странствующим, то имущество большинства придворных служб требовало транспортировки вслед за королем. Поэтому фактически каждый субдепартамент двора имел собственных лошадей, о которых заботились один или несколько грумов. Штат Королевской Конюшни также на половину состоял из грумов. В системе должностей и рангов королевского и любого другого аристократического двора XVI-XVII веков, грумы постепенно заняли вторую ступень вслед за джентльменами. Интересно, что "грум" отличается от других придворных званий (джентльменов, эсквайров, йоменов) тем, что он не имел социального эквивалента. Возможно это указывает на промежуточный, своего рода "юношеский" характер занимаемой должности.

Первоначально в процессе становления социальной иерархии Англии раннего нового времени, должности грумов занимали сыновья знати и джентри. Повзрослев, они получали более высокие посты при дворе или в государственных структурах, наследовали своих отцов. Со временем, когда при Тюдорах придворная иерархия постепенно стабилизировалась, должность грума приобрела самостоятельный статус, а возраст для ее занятия, как и для должности пажа перестал, иметь какое-либо значение. Решающими факторами стали степень близости к монарху и принадлежность к определенной придворной структуре.

Грумы и пажи Палаты, особенно Спальни, занимали исключительное положение среди лиц тех же званий других департаментов и субдепартаментов двора. Грумы конца XVI - начала XVII веков стояли гораздо ближе к почетным званиям камергеров и камер-юнкеров императорских и царских дворов Нового времени, чем к средневековым гарсонам и конюшим. Они лишь обозначали вторую ступень в иерархии большинства придворных департаментов. Это подтверждает перевод шотландских валетов (varlets), которые также занимали вторую ступень в иерархии структур шотландского и французских дворов, в английских грумов при формировании раннестюартовского двора (о персональном составе камергеров и камер-юнкеров и их политической роли см. ниже п.1.2).

Камер-пажи выполняли в основном хозяйственные обязанности, прибирая и обслуживая королевскую опочивальню, поддерживая в ней порядок. Они разводили и поддерживали огонь в спальне. Один из них был ответственен за стирку постельного белья. Кроме того, они готовили постель для Обер-камергера и камергеров, спавших в спальне короля или по близости с ней. Камер-пажи в качестве королевской свиты также участвовали в церемониях и празднествах, сопровождая членов королевской семьи и знатных дам.

При этом камер-пажи – это не обязательно юноши, некоторые из них служили королю по 10-15 лет и больше. Например, Джон Карс (Carse или Kerse) служил камер-пажом в 1603-1616 гг., при том, что еще в 1591 г. он упоминается как один из слуг Королевской Палаты Якова в Шотландии.[85] Статус камер-пажа был менее престижен, чем других членов Спальни, поэтому на должности назначались обычно выходцы из незнатных шотландских и английских семей.

Обычно насчитывалось 5-6 пажей. Помимо Джона Карса, которого в декабре 1617 г. заменил Александр Стивенсон (Stephenson), ими были шотландцы Дэвид Рамзи (1603-1625 гг., он одновременно являлся камергером принца Карла и королевским часовым мастером), Уолтер Тоддерик (Todderick), Роберт Карр и Уилиям Рамзи, а также англичане Ричард Грин, Бевис Телуалл (Telwell,- ранее торговавший шелком и бархатом[86] ).

В 1604 г. на короткий срок к ним присоединился Патрик Молл, поднявшийся позже до камер-юнкера. Еще позже пажом присягнул Александр Фостер.

Статус пажей Спальни был несколько двусмысленным. С одной стороны они выполняли обязанности обыкновенной прислуги. Ими могли быть обыкновенные личные слуги высших придворных (Адам Хилл, один из пажей ок. 1617 г. был ранее парикмахером графа Монтгомери[87] ). С другой стороны, в силу своей близости к монарху, они рассматривались как важные персоны. Когда 1617 г. Александр Фостер получил юрисдикцию бейлифа в Гламорганшире, король и Совет обратились к местному шерифу с письменным предписанием обеспечить выполнение этого пожалования, поскольку "этот джентльмен, являлся настолько близким слугой его величества, одним из пажей Спальни, что (он) достоин пользоваться преимуществом (behefit) от королевского расположения...как и любой другой"[88] .

По своим функциям пажи все таки были ближе к придворной прислуге, чем к собственно придворным. За исключением Патрика Молла никому из пажей в последующие годы не удалось продвинуться на пост камер-юнкера. Характерен разрыв в жаловании между слугами Спальни: в 1605-1606 гг. камергеры получали 200 ф. в год, камер-юнкеры 100 ф., а пажи только 13 ф. 6 шл. 8 п., т. е. почти меньше всех из слуг Королевской Палаты и меньше руководителей хозяйственных служб.[89] Только близость к монарху и право свободного доступа в Спальню не давали пажам опуститься до положения рядовых слуг. Многие из пажей получали продвижение на должности клерков, грумов в Большой и Малые Королевские Гардеробы, что подтверждает их функциональную связь с этими службами и оценку как своеобразных экспертов в вопросах королевского облачения.

Таким образом, штат Королевской Спальни нес основную тяжесть забот по повседневному обслуживанию короля и составлял его ближайшее окружение и постоянную свиту. Королевские спальники одновременно являлись и слугами, и друзьями, и охранниками, и фаворитами государя. В н. XVII в. им удалось отодвинуть на второй план членов других субдепартаментов Королевской Палаты, стать новой основой государственного режима.

Особенно упало значение субдепартамента Рабочей или “Ближней” комнаты (Privy Chamber) , который в тюдоровский период был ведущей структурой двора. В 1632 г. камергеры Рабочей комнаты короля подали Карлу I петицию, в которой жаловались на то, что после 1603 г. их положение сильно изменилось, в то время как до этого момента они имели самый близкий доступ к королеве (Елизавете Тюдор).[90] При Якове I Стюарте слуги Рабочей комнаты были фактически лишены того исключительного положения при дворе и той близости к монарху, которыми они обладали с момента выделения “Ближней” комнаты как отдельного субдепартамента при Генрихе VII. Они вновь перешли под контроль и юрисдикцию Лорда-камергера Палаты, а их обязанности по обслуживанию повседневной жизни монарха были переданы слугам Королевской Спальни. С 1603 г. они не имели доступа в личные королевские апартаменты, пределом их возможностей стала ближняя галерея (Privy Gallery), ведущая в Спальню. Естественно, что вместе с этим они потеряли былое политико-административное влияние. За слугами Рабочей комнаты остались почти исключительно церемониальные и полуофициальные функции[91] . Нередко их использовали в качестве дипломатических курьеров на континент[92] .

В Ближней комнате проходили аудиенции с министрами, послами и другими официальными лицами, а также полуофициальные обеды, которые любил устраивать Яков I. Ее пространство стало промежуточным звеном между закрытой Королевской Спальней и остальным двором, между Спальней и “внешними” палатами, где монарх представал перед его подданными, теми, кто получил доступ ко двору. Слуги Ближней комнаты стали своего рода связующим элементом между Двором и Страной, но чем дальше, тем больше они теряли это положение. Особенно это стало заметно при Карле I, когда джентри отказывались занимать должности в Ближней палате, мотивируя это тем, что они не предоставляли достаточного доступа к монарху[93] .

В результате частых трансформаций в структуре Королевской Палаты на протяжении XVI - н. XVII вв. в составе Рабочей комнаты остались камергеры-привратники (Gentlemen Ushers of the Privy Chamber), камер-юнкеры субдепартамента (Grooms of the Privy Chamber), и действительные камергеры или камердинеры (Gentlemen in Ordinary), всего в разное время от 18 до 40 человек и около 200 внештатных, или экстраординарных, камергеров (Extraordinary Gentlemen). Кроме них в штат “Ближней” комнаты входили королевский цирюльник (King’s Barber) и исповедники (confessors). Все из выше перечисленных слуг выполняли свои обязанности поквартально, т.е. в течении трех месяцев в году или находясь на сменном дежурстве (on duty). Их обязанности не были четко определены и не являлись особо обременительными. Во время своей смены они должны были присутствовать в Рабочей комнате короля и прислуживать находящимся в ней персонам.

Видимо, квартальным руководителем штата субдепартамента являлся один из четырех камергеров-привратников, или джентльмен-ашеров, “Ближней” комнаты. В середине XV в. джентльмен-ашеры, вместе с йомен-ашерами (Yeomen Ushers), которые впоследствии вошли в состав Большой Палаты, являлись хранителями различных дверей в Королевской Палате (to kept), без какого-либо близкого личного контакта с монархом[94] . Также как камер-юнкеры и камер-пажи они “хранили” различные комнаты в верхней части дворца. Но в отличие от них с выделением Рабочей комнаты камергеры-привратники и камердинеры не стали ближайшими слугами короля. Только на короткий промежуток времени в к. XV в. они вошли в число персональных слуг монарха, “охраняя дверь” пока другие совершали церемониальное облачение государя, но вскоре эта обязанность была передана камер-юнкерам Рабочей комнаты.[95] В течении XVI в. их положение было неопределенным, а количество постоянно изменялось (от 2 до 9). Камергеры-привратники то входили в штат “Ближней” комнаты, то исключались или переводились в разряд экстраординарных слуг. В период правления женщин из династии Тюдоров камергеры-привратники, как и большая часть мужского штата Рабочей комнаты, были заменены фрейлинами и служанками. Только с приходом Стюартов их положение в Королевской Палате стабилизировалось, поскольку в штате Спальни не было собственных привратников. Они получили доступ в личные апартаменты, но не доступ к королю.

Камергеры-привратники обладали определенными полицейскими полномочиями на территории дворца, поскольку они распределяли комнаты среди придворных слуг и присутствующих. Они следили за тем, чтобы имущество, находящееся в этих комнатах, не разворовывалось и не портилось. Судя по ордонансу 1526 г. это была серьезная проблема для двора.[96] Для прекращения подобных инцидентов привратникам разрешалось предоставлять комнаты только постоянным слугам двора, которые теоретически не могли самовольно покинуть двор, прихватив, что-либо с собой, а также тем, кто получал придворное содержание, из которого можно было бы удержать за принесение "материального ущерба" помещениям королевского дворца.

Привратники отвечали за размещение двора не только на территории постоянных резиденций, но и в пригодных для этого зданиях во время королевских путешествий. Они советовали местным властям о том, как правильно организовать встречу короля (например, камергер-привратник Хиборн инструктировал власти Дарема в 1617 г.). Камергеры-привратники производили своеобразную рекогносцировку местности, по которой должен был проследовать королевский двор. Им предписывалось исследовать все дома и дворцы, в которых предполагалось остановиться. Известить об этом их хозяев и убедиться, что эти помещения пригодны для приема короля и его свиты. Они должны были узнать не было ли в окрестностях чумы и каким является расстояние между предполагаемыми остановками королевского двора. Если намеченные места остановок не соответствовали предложенным требованиям, камергеры-привратники должны были исследовать соседние, пригодные для расположения двора здания и даже могли изменить маршрут следования королевского кортежа. О результатах исследования они докладывали Лорду-камергеру.[97] Поскольку схемы и маршруты королевских путешествий тщательно прорабатывались и были традиционными, то накладок с их организацией практически не происходило.

Столь важные обязанности камергеров-привратников обусловили назначение на эти должности в добавление к двум англичанам еще и двух шотландцев для организации переезда Якова I в Англию весной 1603 г. Одним из назначенных был Джон Драммонд, возможно родственник лорда Драммонда, члена Королевской Спальни в Шотландии. Он получил рыцарство в числе 300 человек в июне 1603.[98] . Тем не менее камергерам-привратникам явно не хватало статуса, чтобы осуществлять властные полномочия за пределами двора. Джон Драммонд летом 1609 г. во время очередного королевского путешествия был послан в Саутгемптон с предписанием набрать 24 человека для охраны короля в течении нескольких дней, пока он расположился в резиденции неподалеку от города. Но горожане засомневались в подлинности этого распоряжения, так как его принес всего лишь "обычный камергер-привратник двора". Только после того, как выданное ему предписание подтвердили высшие слуги двора, охрана для короля была выделена.[99]

Также среди камергеров-привратников Ближней палаты при Якове I следует выделить: Томаса Конисби (Conisby), который вынес меч Тауэра во время прибытия в крепость нового короля в 1603 г.[100] ; Джона Норта (North) (ок. 1616 г.— рыцарь Ордена Бани), сына лорда Норта; Теобальда Горджеса (Gorges), рыцаря с 1616 г., чей отец Томас также был камергером-привратником до 1610 г.

Остальные должности субдепартамента Ближней палаты носили скорее всего почетный и формальный характер, без каких-либо определенных обязанностей. Единственная привилегия с ними связанная – это право присутствовать на данной территории дворца и участвовать во встречах иностранных послов. Это также относится к 8-12 камер-юнкерам и 48 действительным камергерам Рабочей комнаты. Первые должны были присутствовать в течении трех месяцев в году в этой части Королевской Палаты, а вторые – несли посменное дежурство (по 12 человек в смену). Те и другие должны были встречать и провожать входящих в Рабочую комнату, присутствовать при аудиенциях, сопровождать членов королевской семьи, выполнять распоряжения короля и руководителя Королевской Палаты.

Слуги Ближней палаты встретили Якова I с надеждами сохранить то высокое положение, которым они обладали при елизаветинском дворе. Многие из них последовали в сторону Шотландии, чтобы присягнуть Стюарту еще на его пути в Лондон и закрепится в его свите. Джордж Бак, камергер Ближней палаты написал в 1603 г. и издал приветственный эклог "Дафнис Полисефанос", содержащий поучения королю и генеалогию английских правителей, подтверждая право Якова Стюарта на английский престол с надеждой, что он будет достойным приемником его предшественников.

Первое время Яков I стремился поддержать эти надежды, благосклонно принимая их клятвы верности и щедро возводя в рыцарское достоинство (например, камергер Джон Феррерз посвящен в рыцари в мае 1603 по прибытию короля в Теобольдс, а другой камергер Юстиниан Луэр (Lewer) – в апреле 1604 г. накануне торжественного въезда Якова I в Лондон[101] ). Но достаточно быстро Яков I обнаружил свои истинные намерения в отношении слуг елизаветинской Ближней палаты, когда по прибытию в Тауэр 11-13 мая 1603 г., ввел в нее всех исключенных из Спальни англичан (в том числе Роберт Кэри, о котором см. ниже) и 20 маловлиятельных шотландцев.

Первоначально Ближняя палата была организована на паритетной основе как символ будущей унии. В ее состав в качестве камергеров входили 24 шотландца и 24 англичанина. Они дежурили в течении 3 месяцев по 12 человек — по 6 с каждой стороны. Помимо них в штат входили 4 камергера-привратника и 12 камер-юнкера. В июне 1610 г. в целях демонстрации придворной экономии перед парламентом штат камергеров Ближней палаты был сокращен до 32, но вскоре снова увеличен. В 1625 г. на похоронах Якова I присутствовало 70 камергеров.

Камергеры не имели строгих обязанностей и не получали регулярного жалования. Только не многие из камергеров Ближней палаты в дальнейшем смогли получить какие-либо существенные знаки расположения со стороны короля, и то не без помощи более влиятельных придворных (Ричард Престон, бывший участником придворных маскарадов[102] , получил титул лорда Дигуолл (Digwall), Томас Джерард (Gerard) удостоился титула баронета). В качестве почетной свиты камергеры сопровождали короля во время его путешествий по графствам (напр., Эдуард Зуш (Zouch) и тот же Томас Джерард; Генри Гудьер (Goodier) из Уорикшира был посвящен в рыцари во время одного из таких путешествий летом 1608 г.).

Подобные путешествия в целях королевской пропаганды сопровождались массовыми посвящениями в рыцари местного джентри, в том числе и королевских слуг. Щедрой раздаче титулов Яков I стремился компенсировать недостаток придворных и государственных постов для провинциальной элиты и ослабить общее недовольство стюартовской политикой. Некоторых из внештатных камергеров, проживавших в провинции, власть использовала в качестве посредников в переговорах с графствами (как например, хорошо образованного Хамфри Стайла (Style) из Кента, который позже воевал за гугенотов во Франции[103] ).

Лидеры придворных группировок, королевские фавориты, хоть и в меньшей степени, чем в Королевскую Спальню, но все же стремились продвинуть в Ближнюю палату своих клиентов(напр., камергеры Энтони Таррингхем (Turringham) Эдуард Тиррелл (Tyrrell) из Бэкингемшира были клиентами Бэкингема[104] ). Около 1608 г. Камергером Ближней палаты был назначен Уилиям Мейнард, сын секретаря лорда Берли, отца Р.Сесила. В 1609 г. он получил рыцарство, а в 1620 г. ирландское баронство. Мейнард неоднократно избирался в парламент.

Грумы Ближней палаты оказались в несколько более привлекательном положении, чем ее джентльмены. Их присутствие при дворе было более регулярным (жалование –20 ф. в г.), а контакты с высшими придворными более частыми. Некоторые из них не раз получали различные пожалования и королевские подарки. Так новогодние подарки по 10 унций золота каждому на 1606 г. в числе других королевских слуг получили камер-юнкеры Ближней палаты Джон Лептон (Lepton), Роберт Легриз (Legris), Намфри Уэй (Whay), Фердинандо Хейборн (Heyborn), к тому же констебль Честерского замка, Лоуренс Мардери (Mardery), активно занимавшийся розыском рекузантов. Интересно, что грумы были единственными слугами Ближней палаты, удостоенными этой почести. Остальные, видимо, не присутствовали в тот момент при дворе[105] .

Камер-юнкеры принимали участие в придворных развлечениях. О шотландце Аберкромми (Abercrommie), который в 1617 г. сопровождал Якова I в Шотландию, Чемберлен отзывался как о "dancing courtier".[106]

Если в первой половине правления Стюарта среди камер-юнкеров Ближней палаты еще можно найти выходцев из известных английских семей (например, Джеймс Хадсон), то постепенно, после нескольких сокращений ее штата в пользу шотландцев и потери доступа к королю, места в субдепартаменте замещаются в основном выходцами из низших сословий. Пожалуй только Хамфри Мэю (May), удалось в 1610-е годы достичь достаточно высокого положения в придворных кругах и даже, возможно, получить доступ в Королевскую Спальню.(см. ниже)

Таким образом, при первых Стюартах субдепартамент Рабочей комнаты утратил какие-либо существенные социальные и политические функции, не только как политико-административный, но и как чисто придворный институт. Одним из показателей этого процесса стал рост числа штатных и внештатных слуг субдепартамента. Деятельность его слуг строго ограничивалась границами Ближней палаты. Своим присутствием они лишь подчеркивали величие монарха и великолепие английского двора.

По сравнению со слугами Рабочей комнаты в раннестюартовскую эпоху штат королевской столовой (Dyning Chamber или просто Chamber) получил более предпочтительное положение.

Служилый состав королевской столовой был достаточно большим и разнообразным. В него входили 4 виночерпия (cupbearers), разливавшие вино и разносившие кубки. Гостям за столом прислуживали разного рода стольники (sewers of the Chamber, всего 7 человек). Они накрывали на столы, рассаживали присутствующих, ставили и убирали блюда во время трапезы. Обычно каждый стольник заведовал подачей определенных блюд. Среди стольников выделялись 4 форшнейдера (carvers), которые должны были разделывать мясо (to carve - резать) и подавать его присутствующим (получали по 15 ф. в г.). Во время обеда стольниками руководили кравчие или тафельдеккеры (Sewers) (старший из елизаветинских кравчих Ричард Редхед (Redhead) присягнул новому королю в Йорке 17 июля 1603). Они следили за приготовлением блюд и сервировкой стола, чтобы предотвратить расхищение продовольствия[107] .

Если в начале XVI в. эти должности часто давались как почетные синекуры, то после реформ 1525-26 гг., когда количество стольников было сокращено, они вновь стали реальными. Как правило посты стольников занимали выходцы из джентри.

Преимущество стольников Приемной палаты заключалось в том, что Яков I часто использовал их для проведения полуофициальных обедов в Рабочей комнате, “в шотландско-французском стиле, от которых он получал большое удовольствие”.[108] . Более того Яков I активно привлекал их к застольным беседам, давая возможность высказать “свое” мнение. Неудивительно, что некоторые из стольников и виночерпиев обратили на себя внимание короля, а впоследствии завоевали его расположение. Из числа слуг Приемной палаты вышли очень влиятельные придворные и государственные лица. Например, Джордж Виллерс, будущий герцог Бэкингем, был королевским виночерпием. Королевским форшнейдером начинал свою карьеру Джон Дигби, позднее Вице-камергер двора и граф Бристол. Пост кравчего занимал друг Р. Карра Томас Оувербэри. В качестве королевских кравчих в 1617 г. Шотландии были посвящены в рыцари известные придворные Генри Майлдмей (Mildmay) и Джордж Спенсер (Spencer). Около 1624 г., когда получил рыцарское звание, королевским виночерпием был Уилиям Флитвуд, один из сыновей Исполнителя Суда Опеки.

У дверей королевской столовой дежурили действительные камергеры-привратники (Gentlemen Usher daily waiters), находившиеся на постоянной службе. Они выполняли свои обязанности посменно в течении всего года. Их дополняли камергеры-привратники исполнявшие свои обязанности только три месяца, т.е. один квартал (quarter) в году (Gentlemen Usher quarter waiters). Многие из них сохранили свои места при новом дворе (напр., Ричард Комвич (Comvich) и Джордж Поллард (Pollard) как действительные камергеры-привратники, а Томас Роллз (Rolles) и некто Харрифф (Harriffe) в качестве квартальных камергеров-привратников присягнули Якову I уже 17 апреля 1603 г. в Йорке[109] ). В обязанности некоторых джентльмен-ашеров входило составление ежедневных отчетов о количестве потребленного во время обедов в Палате хлеба, вина, эля. Эти отчеты предоставлялись в Счетную палату королевского хаусхолда.

В целом королевская столовая, или иначе Приемная палата (Present Chamber), использовалась для проведения официальных придворных обедов и была местом выхода монарха к своим подданным. Доступ в нее был разрешен практически всем приглашенным ко двору. Толпа придворных заполняла Приемный зал в ожидании выхода монарха. Поэтому Приемная палата являлась одним из ключевых мест в королевской резиденции. Она всегда планировалась при строительстве тюдоровских, а впоследствии стюартовских дворцов. В случае расположения двора вне одной из королевских резиденций во время традиционного путешествия монарха по стране нечто похожее на Приемную палату обязательно предусматривалось[110] . В стюартовское время, в следствии выделения Спальни, Ближняя и Приемная палаты объединялись в единое пространство, когда двор находился в старых провинциальных дворцах. Такое помещение приобретало различный функциональный характер и обслуживалось соответствующим штатом в зависимости от проводимой на данном пространстве церемонии.

Но не все слуги субдепартамента Приемной палаты получили выгоду от привычек нового монарха. Еще более по сравнению с предыдущим периодом упало значение королевских телохранителей – оруженосцев (Esquires of Body ). Их количество возросло до шести, что говорит о превращении должности в почетную.

В XIV-XV вв. оруженосцы-эсквайры представляли при дворе средний класс провинциальных землевладельцев. Они набирались из различных графств, чтобы их "лояльность....могла быть известна".[111] Они должны были всегда носить королевские ливреи "как для личной славы, так и для должного почитания этого благородного хаусхолда".[112] Эсквайры прислуживали за королевским обедом, развлекали разговорами публику. В это же время выделилась группа эсквайров Палаты, действовавших как личная охрана короля. До н. XVI в. королевские оруженосцы вместе с королевскими рыцарями (Knights of Body) были одними из ближайших слуг суверена, “которые должны были одевать и раздевать короля, и никто более не возложит руку на короля” – гласил один из придворных ордонансов.[113] Но вскоре их функции были переданы слугам выделившейся “ближней” комнаты. В своеобразном штатном каталоге двора 1546 г. (Ordinary) королевские оруженосцы упоминаются наряду с королевскими стольниками как “Chamber servants”, т. е. как слуги “внешней” палаты.[114] При Елизавете, когда весь штат “внешней“ палаты был сокращен, существовал только один королевский оруженосец. В раннестюартовское время королевские оруженосцы не несли каких-либо конкретных обязанностей в Приемной палате.

Роль, которую играла в придворной системе Приемная палата, зависела от того стиля управления и общения с подданными, которого придерживался монарх. Для Якова I безусловными центрами его личной жизни являлись Королевская Спальня и загородные охотничьи дворцы. В 1605 г. Роберт Нонтон (Nauton) заметил, что Приемная палата является "просто проходом", который используют в государственных делах немногим более, чем дорогу между двором и Ройстоном.[115] При Елизавете Приемная палата не была "проходом". Она была местом "выхода" королевы к своим поданным. При Якове I Ближняя и Приемная палаты двора стали своеобразной границей для английской знати. В 1621 г. Яков заявил лордам, что "для них существует [только] Приемная и Ближняя палата".[116]

Размеры Приемной палаты были как правило не велики, поэтому официальные торжественные церемонии проводились в Большой палате (Great Chamber) . Она также использовалась для проведения театральных представлений, маскарадов и других придворных увеселений.

В штат этого субдепартамента двора входил королевский придворный распорядитель (Groom Porter). Он руководил организацией игр и других развлечений при дворе. Для этого он носил при себе карты и игральные кости. Придворный распорядитель был авторитетом в разрешении спорных вопросов возникавших во время игр. Кроме того, он следил за приготовлением Большой палаты к подобным мероприятиям и к церемониям. В 1605 г. Томас Корнуоллис и его сын также Томас получили патент на пост Придворного распорядителя с условием отказа от прежних патентов и должностей, что говорит о его высоком статусе.[117]

В состав субдепартамента входили камер-юнкеры и камер-пажи Большой палаты (Grooms and Pages of the Great Chamber). Они не имели каких-либо определенных обязанностей, лишь присутствовали в палате и принимали участие в играх и развлечениях.

В дверях Большой палаты находились привратники в ранге йоменов (Yeomen Ushers, всего 4), чей статус не позволял прислуживать в более близких к королю апартаментах дворца. Положение тюдоровских и раннестюартовских йоменов соответствовало той роли, которую в средние века играли валеты (Valet of the Chamber). В начале XV в. звание валетов было синонимом ливрейных лакеев (footmen), которые готовили постель, освещали комнаты и выполняли другие распоряжения Первого камергера Палаты, т.е. являлись действительной прислугой королевских апартаментов до их разделения на отдельные палаты. В то же время регламенты предусматривали использование валетов вне двора по королевским поручениям, за что предусматривалась дополнительная оплата. [118]

На протяжении XVI в. валеты, теперь именуемые в придворной иерархии йоменами, были постепенно вытеснены из королевского окружения более почетными рангами джентльменов, грумов и эсквайров. Слуги в рангах йоменов остались в периферийных по отношению к Спальне субдепартаментах Палаты, а также в хозяйственных службах двора. Возможно, что значительную роль в этом процессе перестройки социальной терминологии двора сыграла сохранявшаяся в XVI-XVII вв. связь придворной и социальной иерархии. На примере йоменов эта связь наиболее очевидна. Как в социальной иерархии йоменом считался человек самостоятельно ведущий свое хозяйство, так и на придворной лестнице йомен какого-либо субдепартамента занимал пограничное положение среди слуг, поскольку ему не разрешалось иметь собственную прислугу и заместителей в отличие от эсквайров и других вышестоящих придворных рангов. Например, при церемонии погребения принца Генри йоменам было разрешено получить материал на траурные одежды только для себя, а эсквайрам выдавался дополнительный материал на одного слугу [119] .

Социальная номенклатура и иерархия хаусхолда действовали как живая плоть, натягиваемая на скелет созданный функциональным разделением постов и служб. В XIV-XV вв., номенклатура слуг хаусхолда еще соответствовала действительным социальным рангам носителей должностей. Подразумевалось, что йомен или рыцарь Палаты принадлежали к лицам данного достоинства, точнее они получили должность в соответствии со своим достоинством. "Черная книга" Эдуарда IV требовала, чтобы штат Палаты состоял только из лиц благородных рангов (джентльменов, грумов, йоменов), а штат Хаусхолда – из лиц ниже йомена.

В конце XVI - начале XVII вв. такая жесткая зависимость почти исчезла. Социальная номенклатура хаусхолда лишь устанавливала административную иерархию, ранжирование внутри департаментов. При помощи социальных рангов достраивалась внутренняя иерархия всего двора: департаментов, субдепартаментов, должностей. В XVII в. на первое место выходит не социальное, а реальное положение должности в придворной системе. Выходцы из знати, дворянства, джентри занимают "неблагородные" должности йоменов, грумов, и наоборот джентльменами двора оказываются совсем не титулованные дворяне, а представители средних слоев, которые получив титул, не всегда стремились освободиться от "лакейской" должности.

Одной из важнейших функций двора являлось обеспечение должной безопасности монарха. Эта задача особенно усложнялась во время частых конфликтов между королевской властью и английской знатью, приводивших иногда к военным столкновениям, а также во время внешнеполитических акций английской короны, связанных с присоединением Шотландии, Уэльса, Ирландии и французских земель. В эти моменты двор превращался в полувоенную организацию, почти каждый член которой был обязан носить оружие и быть готовым в любой момент отразить нападение неприятеля и защитить короля. Во время военных компаний, двор становился ядром королевского войска.[120]

Военные службы двора прошли определенное развитие на протяжении средневековья и раннего нового времени. Военно-дружинный элемент всегда составлял естественное и необходимое окружение племенных вождей, конунгов и другого рода раннефеодальных правителей. Собственно, дружина и стала одним из основных источников формирования королевского двора, его ядром. При нормандском, а впоследствии и английском, дворе всегда существовало определенное количество рыцарского элемента (обычно 40-45 рыцарей хаусхолда, в сер. XIII - до 100).[121] Несмотря на то, что рыцари, как правило, занимали разного рода придворные и административные должности, они могли применить свои военные способности в любой момент, когда это требовалось. Кроме того, находясь при дворе, каждый из них был обязан иметь военную экипировку и соответствующую средневековому рыцарю вооруженную свиту (оруженосцы, пажи, слуги), а в случае необходимости выставлять обговоренное количество конных и пеших воинов. Даже клерки, которые были за редким исключением, священниками, во время военных компаний должны были выставлять определенное количество воинов.[122] Таким образом, военный элемент двора подразделялся как бы на два уровня: военно-служилая королевская знать (впоследствии — рыцари двора Knights of the Court, затем — Knights of the King) со своей свитой; и собственно постоянная королевская охрана, состоявшая из профессиональных воинов (knights and esquires of the household, с XIV в. - knights of the Chamber).[123] Это разделение, внешне изменяясь, просуществовало вплоть до начала Нового времени.

В XVI - XVII вв. военная функция двора несколько трансформировалась. Основной задачей его военных служб стало не активное участие в военных действиях и защита короля на поле боя, а охрана от возможных посягательств на его жизнь со стороны заговорщиков, одиночек-террористов и ограничение доступа к монарху. Тем не менее, военный контингент двора оставался достаточно внушительным, по крайней мере, внешне. В его задачи входили охрана границ двора и поддержание мира и порядка внутри него.

Окончательно военная структура двора сформировалась в начале XVI в., когда Генрих VIII в 1509 г. создал королевскую гвардию из отпрысков знатных английских семейств.

Королевская гвардия (The Band оf Gentlemen Pensioners) была создана по образцу гвардейцев Франциска I Французского. Их великолепие восхитило в свое время английского короля, который решил иметь собственную охрану из знати. Впервые chambellans pensionnares из высшей знати, которым платили только за присутствие, появились при бургундском дворе.[124]

В состав королевской гвардии входило 50 человек. Ее возглавляли капитан и лейтенант. Особое место занимали знаменосец (Standardbearer), секретарь (clerk of the Chequer), который хранил список всех допущенных ко двору (сhequer) и квартирмейстер гвардейцев (gentleman Harbinger). Многие знатные фамилии стремились получить места гвардейцев для своей молодежи, так что даже пришлось создать своего рода дополнительную группу из Gentlemen-at-Arms.[125] В большинстве гвардейские посты предоставлялись пожизненными патентами, а некоторые, по королевскому соизволению, в наследство. Королевская гвардия как охранная структура двора вряд ли реально могла обеспечить безопасность монарха. Это подтвердил эпизод 1554 г., когда среди гвардейцев воцарилась паника во время приближения к Уайтхоллу отрядов восставших во главе с Томасом Уайаттом.[126]

Популярность гвардейской службы среди английской знати объясняется несколькими моментами. Во-первых, королевские гвардейцы входили в постоянный штат (Ordinary) Королевской Палаты и получали, таким образом, свободный доступ ко двору и лично к монарху. Во-вторых, их служба была необременительна. Они не были обязаны постоянно находиться при дворе, только по специальным случаям или во время квартального дежурства по 10 -12 человек в смену, выполняя при этом чисто церемониальные функции. В основном их использовали в качестве почетного эскорта и торжественной столовой прислуги.[127]

В-третьих, гвардейцы получали стабильное жалование, содержание и размещение при дворе. Средства на содержание королевской гвардии всегда выделялись особой строкой в королевских расходах.

Наконец, это было чрезвычайно почетное и престижное место, которое давало возможность аристократической молодежи успешно начать или продолжить придворную и государственную карьеру. Последнее обстоятельство особенно подчеркивал лорд Ханздон, капитан королевской гвардии, в своем письме к новому королю. Ханздон просил сохранить за ним руководство гвардейцами и информировал Якова I об этом придворном институте.[128]

Ханздон подчеркивает, что все гвардейцы выбирались из самых лучших и древнейших английских фамилий, некоторые из них являлись сыновьями знати. Главными основаниями для включения в королевскую гвардию ее капитан называет достоинство, достаток, честь и чистоту крови. Ханздон обращает внимание нового короля, что его предшественники рассматривали гвардейцев не только как охрану, но и как "питомник" для воспитания "наместников Ирландии, послов,...военачальников...", поэтому они часто использовались "как в гражданских, так и в военных" делах.[129] Таким образом, в глазах тюдоровской аристократии королевская гвардия являлась гарантом сохранения и преемственности аристократических традиций и ценностей при королевском дворе, одним из гарантов включенности благородного сословия в государственное управление.

Пользуясь своими привилегиями, гвардейцы стремились играть достаточно активную роль в политической и придворной борьбе. Гвардия стала тем местом, куда лидеры придворных группировок стремились протолкнуть своих сторонников, родственников и клиентов. В силу этого состав Гвардии всегда был неоднороден. Она никогда не выступала как нечто единое. Например, в 1553 г. королевская гвардия разделилась почти поровну на сторонников Марии Тюдор (29) и Джейн Грей (21). После воцарения Марии вторая половина гвардейцев была арестована.[130] Постепенно сложилась практика, когда из членов королевской гвардии ко двору призывались только те, кто считался надежным. Остальные рассматривались как резерв и продолжали получать жалование.

Придворное положение гвардейцев заметно изменилось с приходом Якова I Стюарта. Возможно, Яков I быстро осознал значение королевской гвардии. Отношение короля к данной придворной структуре было тесно связано с его общей позицией по отношению к английской аристократии. Яков Стюарт стремился ослабить влияние тюдоровской аристократии на государственное управление за счет лишения ее властных привилегий, размывая социальный состав английского дворянства.

Подобным же образом Яков I старался сократить влияние королевской гвардии. Гвардия окончательно потеряла контроль за доступом ко двору, когда из ее штата был выведен секретарь, ведущий список всех, кому разрешено присутствовать. Его место занял секретарь с функциями обыкновенного бухгалтера (paymaster). С 1603 по 1608 гг. этот пост занимал Эдуард Фрайсиз (Fracys), а с апреля 1608 г. – Генри Минн (Mynn),[131] ставший в 1609 г. рыцарем, а в 1613 г. – шерифом Ратландшира. В состав Гвардии были включены представители английских семей, стремившихся к анаблированию, но вряд ли соответствовавших требованиям, которые предъявлял Ханздон[132] .

Джон Хоулз, бывший гвардеец и неудачный претендент на многие придворные посты, сокрушался, что во время правления Якова I королевские гвардейцы потеряли "многое из прежнего достоинства". Прежде всего, по мнению Хоулза, это связано с их имущественным измельчанием, ибо когда он был гвардейцем Елизаветы, то "считался самым бедным из них, хотя все знали, что он унаследовал 4.000 ф.".[133] Если при Тюдорах благосостояние большинства гвардейцев вряд ли зависело от придворного жалования, то при Якове I многие из них уже мало чем отличались от рядовых слуг, находящихся на придворном содержании и зависящих от финансового благополучия двора. Поэтому в 1610 г. жалование и придворное содержание гвардейцев было увеличено на 6.000 ф.[134] С 1603 по 1624 гг. казначейские расходы на содержание королевской гвардии по данным Дитца возросли в 2 раза (с 4.430 до 9.012 ф.).[135]

Кроме того, половину штата королевской гвардии постепенно по мере возникновения вакансий стали составлять шотландцы, хотя капитаном Гвардии продолжал оставаться англичанин.[136] Скорее всего это была просто уступка нового короля в соответствии с принципом равного представительства наций, поскольку во главе королевской стражи был поставлен шотландец.

Несмотря на просьбу Ханздона, Яков Стюарт не сохранил за ним поста капитана королевской гвардии. Им был назначен Генри Перси, лорд Нортумберленд (1603-1605), который уже 18 мая 1603 г. получил приказ взять у гвардейцев клятву о супрематии.[137]

Необходимо заметить, что Нортумберленд был католиком и надеялся на смягчение антикатолических законов с приходом Якова I. Первоначально, новый король своими действиями подпитывал эти надежды, включив опального при Елизавете Нортумберленда в Совет и назначив его на почетный пост капитана Гвардии. Некоторые другие знатные католики также получили придворные и государственные посты. Но скорее всего это диктовалось не религиозными предпочтениями нового короля, а политической стратегией, направленной на ослабление влияния елизаветинцев. Антикатолические законы вскоре вновь были усилены, что вызвало "Пороховой заговор", активным участником которого стал граф Нортумберленд.

Одним из пунктов обвинения стал тот факт, что Нортумберленд сознательно принял в штат Гвардии своего родственника католика Томаса Перси без принесения им присяги о супрематии. Именно его Нортумберленд посылал весной 1603 г. на встречу с Яковом I, чтобы заручиться его толерантностью к католикам. По мнению следствия, Томас Перси еще до включения в королевскую гвардию начал составлять заговор, впоследствии сделав из нее своего рода прикрытие или базу для заговорщиков, что не могло не сказаться на общем авторитете королевской гвардии.

Должность капитана была передана Томасу Говарду, графу Суффолку, Лорду-камергеру Палаты(занимал пост с декабря 1605 по июль 1614 гг.). Поскольку Суффолк возглавлял Королевскую Палату и вел активную общественно-политическую деятельность, то действительным руководителем королевских гвардейцев являлся их лейтенант.

В 1614 г. Суффолк передал пост капитана Гвардии своему старшему сыну Теофилу Говарду, который с 1606 г. был лейтенантом гвардейцев. Он проявлял при помощи отца определенную политическую активность (с 1605г. по 1610г. был членом парламента, а в феврале 1610 г. получил место в палате лордов,[138] с 1609 г. был членом совета по управлению Верджинией). Теофил Говард участвовал в военных кампаниях на континенте, неоднократно получал королевские пожалования (с 1606 г. он управлял несколькими королевскими манорами в Уэльсе, а 1614 г. был один из наместников Камберленда, Вестморленда и Нортумберленда). В декабре 1619 г. он был вынужден временно оставить свой пост из-за падения своего отца и всего клана Говардов, но уже в январе 1620 г. был восстановлен и сохранил должность до 1635 г.

Теофила Говарда на посту лейтенанта Гвардии сменил Джордж Горинг (1614-1642) представитель младшей линии известной английской фамилии из Суссекса, с 1610 г. — камергер принца Генри. О нем отзывались как об одном из "придворных шутов". Яков I ценил его за чувство юмора.

Среди рядовых гвардейцев можно выделить Фулка Гревилла (рыцарь с 1615 г.), племянника другого Фулка Гревилла, камергера Спальни, а также рыцаря Бани и будущего лорда Брука; Уилияма Лейтона, который написал приветствие на вступление на престол и коронацию Якова I "Virtue Triumphant; or a Lively Description of the Foure Vertues Cardinall".

К концу правления Якова I численность гвардейцев увеличилась до 55 человек и вряд ли можно говорить о том, что королевская гвардия сохранила свое значение "питомника" для выращивания государственных деятелей и для воспитания молодых аристократов при королевском дворе.

Действительную безопасность двора должна была обеспечивать Королевская стража (The King’s Guard или полное название The Guard of the Body of our Lord the King’s).

Обычно каждый новый монарх назначал новую охрану из своих сторонников, которые выполняли функции королевских телохранителей. Только с Генриха VII Королевская стража была создана как постоянная военная служба двора. В нее были включены представители низшего дворянства и городских сословий, которые доказали свою преданность Генриху VII Тюдору в ходе борьбы за престол. И в последующем Королевская стража набиралась из представителей средних сословий, о чем свидетельствует звание йомена, закрепившееся за королевским стражником (Yeoman of the King’s Guard).

Впервые на официальной церемонии королевские стражники как особая придворная группа слуг появились во время коронации Генриха VII в количестве 50 человек. При коронации Генриха VIII насчитывалось уже 126 стражников, а Елизаветы Тюдор - 200. При Стюартах сохранилась численность в 200 стражников.

Это были пешие воины, вооруженные длинными английскими луками, арбалетами, пиками, а позднее еще и огнестрельными аркебузами. Стража действовала как придворная пехота в отличие от других военизированных служб двора, которые были конными.

Возглавляли Королевскую стражу капитан и несколько лейтенантов. Пост капитана Королевской стражи (Capitain of the ...) считался одним из ключевых при дворе. Долгое время он объединялся с постом Вице-камергера Королевской Палаты, а при Стюартах был совмещен с должностью Обер-камергера Королевской Спальни. Как правило, капитаном Стражи назначался один из королевских фаворитов, например, У. Рэли при Елизавете или Томас Эрскин при Якове I. Современники сообщали, что одной из причин ссоры между Р. Сесилом и лордом Кобхемом при формировании нового двора стал спор за пост капитана Стражи. Кобхем попытался апеллировать к Якову I, но выставленный Сесилом как противник шотландцев, проиграл и оказался в заключении. Яков I назначил на пост шотландца Эрскина вместо снятого с поста У. Рэли.

В 1617 г. пост капитана Стражи стал причиной борьбы между Генри Ричем и графом Солсбери, сыном Р. Сесила. К тому времени внутреннее напряжение при дворе спало и должность капитана Королевской стражи потеряла свою актуальность. Т. Эрскин, к тому времени уже виконт Фентон, стремился перевести ее в денежный капитал. По разным слухам, Г. Рич предлагал Фентону за данный пост 2.500 или 5.000 ф., а граф Солсбери – 6.000 ф.[139] Спор был передан на решение короля. Чемберлен считал, что пост достанется Солсбери, поскольку на его стороне был Бэкингем, но на стороне Рича была традиция согласно которой пост капитана Стражи принадлежал лицу с достоинством не выше рыцаря. Именно поэтому, как уверял Фентон, он отказывается от должности, так как она "не соответствует его достоинству".[140] Друзья Солсбери пытались отговорить его от претензий на этот пост, но желание графа закрепиться при дворе было весьма велико. Яков I все же решил спор в пользу Г. Рича.

Генри Рич был младшим сыном Роберта Рича, 1-го графа Варвик. Генри Рич был посвящен в рыцари в 1610 г., в том же году и в 1614 г. избирался в парламент. Прекрасные манеры и приятный внешний вид привлекли к нему внимание Якова I. Расположение короля было выражено как в деньгах, так и в организации успешной служебной карьеры Рича. Он был назначен камергером Спальни принца Карла, в ноябре 1617 г. стал капитаном Стражи. В 1623 г. Рич получил титул барона Кенсингтона. В 1624 г. он участвовал в переговорах во Франции о браке Карла и Генриетты Марии, а в сентябре 1624 г. при помощи Бэкингема получил титул графа Холленда. В это время функции капитана Стражи были вновь переданы Т. Эрскину, поскольку обстановка при дворе вновь обострилась.

Кроме офицеров и стражников, в состав Королевской стражи входили знаменосец (эмблемой стражи была тюдоровская корона с ланкастерской розой) и хранитель списка всех придворных слуг и допущенных ко двору (clerk of the cheque or chequer roll). Последний пост занимал Роберт Сил (Seal). Первоначально через него проходило финансирование изготовления ливрей только для стражников (ежегодно ок. 1.150 - 1.200 ф., по 50-55 ф. на стражника), а позднее — для всех грумов и пажей Палаты, а также слуг хаусхолдов членов королевской семьи (ок. 300 человек).[141] Его приемниками были Томас Элстон (сентябрь 1609 по март 1618 гг.) и Роберт Кук ( с марта 1618 г.).

Стража имела широкий круг обязанностей. Она постоянно сопровождала короля и должна была обеспечить его безопасность всюду, в том числе и на поле боя. Согласно традиции стражники должны были сопровождать тело короля в плоть до его погребения. В тюдоровский период под наблюдением офицеров Королевской стражи готовилась королевская постель. Тогда же охранники привлекались к дегустации блюд для королевского стола. После “Порохового заговора” 1605 г. в их обязанности вошел осмотр подвалов парламента во время его заседаний.

Главная обязанность Королевской стражи - это охрана территории двора. Стражники дежурили в воротах при въезде на территорию королевского дворца, в его комнатах, дверях и переходах, на определенном пространстве вокруг него. Они должны были задерживать всех подозрительных и выпроваживать всех непрошеных гостей.

Стражники определяли внешние границы двора, охраняя его ворота и 12-мильную зону, а также открывая и замыкая церемониальные шествия, отделяя, таким образом, придворное пространство от окружающего мира. Во дворце королевская стража имела свою дежурную комнату (Guard Chamber). Большая Палата формально и церемониально считалась вотчиной Королевской стражи. Стражники носили строго предписанную одежду: красная королевская туника с пурпурной окантовкой и золотой тесьмой.

Численность Королевской стражи (с января 1604 г.— 200 человек) вряд ли позволяла отразить нападение отряда восставших (например, отряд Т. Уайатта насчитывал около 10 тыс. человек). Ее задача состояла в другом – предотвратить возможные индивидуальные акты или действия небольших групп заговорщиков, направленные против личности государя, и, прежде всего, не допускать во дворец посторонних.

Судя по тому, что многократно в тюдоровских и стюартовских придворных ордонансах и регламентах высказывалось недовольство большим количеством попрошаек, нищих и просто посторонних лиц при дворе, с последней задачей Королевская стража справлялась недостаточно хорошо. Ее недостаток состоял в отсутствии должного социального и придворного статуса стражников, когда практически любой придворный, королевский слуга, государственный чин или просто посетитель двора благородного происхождения мог отказаться выполнить требование рядовых охранников.

В 1606 г. стражники были окончательно оттеснены от Спальни, когда им запретили переносить дорожные сундуки департамента.[142] При Якове неоднократно происходили задержки с выплатами жалования королевским стражникам, что приводило их к волнениям и вызывало общее беспокойство при дворе.

Еще одной военной структурой двора являлась небольшая группа королевских жандармов (Sergeant-at-arms). Их было около 20 человек рыцарского звания. Они составляли старейшую военизированную службу двора. королевские жандармы в данном количестве упоминаются еще в ордонансе 1279 г., а в ордонансе 1318 г. их насчитывается 30 человек.[143] Причем в этих ордонансах они упомянуты поименно, чего удостаивались только лица, занимавшие высокое положение и важные должности при дворе.

В последующем значение жандармов постепенно падает, функции изменяются (количество сократилось до 7 человек, по 3-4 на дежурстве[144] ). В конце средневековья они выступают как собственно жандармы, которые должны присутствовать при короле во время приемов, балов, спектаклей и т.д. для того, чтобы в любой момент быть готовыми арестовать возможных изменников и других благородных преступников, что не позволял сделать статус королевских стражников. Символом их власти была булава. Они участвовали в арестах и сопровождении обвиняемых ко двору и на Суд Звездной Палаты, при этом они получали плату с арестантов за их конвоирование.

Кроме штатных, существовала большая группа экстраординарных жандармов, которые по вызову выполняли различные полицейские и фискальные распоряжения короля, не присутствуя постоянно при дворе. Подобная практика позволяла делать причастными к жизни двора большее число провинциалов.

Кроме самих военных ведомств в состав хаусхолда входили специальные службы и мастера, обеспечивавшие их деятельность. Это мастера по изготовлению, ремонту и хранению различного вооружения. Например, королевский оружничий (gunmaker) хранил королевские мушкеты. Был также хранитель луков (bowbearer).

Наряду с выделением Королевской Спальни в отдельный субдепартамент, важным новшеством, введенным Яковом I, стало создание Экспедиции церемониальных дел ( подробнее см. ниже).

В подчинении Лорда-камергера существовал целый ряд субдепартаментов, формально входивших в состав Королевской Палаты, но на деле пользовавшихся некоторой автономией.

Крупнейшим из них было придворное ведомство Строительных работ (Works). Оно отвечало за строительство и содержание королевских дворцов и разного рода придворных построек.

Субдепартамент обладал определенной финансовой самостоятельностью, имея собственную строку в бюджете двора. Средства на содержание и строительство требовались немалые. Яков I увеличил расходы ведомства с 4 до 20 тыс. ф. в год, это не включая отдельные расходы на строительство новых зданий, таких как Банкетхаус в Уайтхолле, начатое в 1617 г. и потребовавшее еще 15 тыс. ф.[145] Большая часть этих средств уходила на текущий ремонт. Дополнительно субдепартамент получал деньги на реставрацию фресок, скульптур, картин и декора королевских дворцов.

Возглавлял ведомство Руководитель строительных работ (Surveyor). Он управлял штатом и делами субдепартамента (Дэвид Канингхем —1604-1606 гг.; Симон Базил —1606-1615 гг.). В 1615 г. этот пост занял талантливый архитектор и театральный постановщик Иниго Джонс (до 1643 г.), который стремился развивать в Англии классический стиль (примером может служить построенный под его руководством Банкетхаус). Ему удалось провести относительную модернизацию королевских дворцов. Высшие слуги субдепартамента стали, своего рода, личными представителями И. Джонса, распространяя его инновации (особенно отличались его помощник Джон Уебб и архитектор Николас Стоун).

Джонс фактически взял в свои руки постановку театральных представлений и маскарадов при стюартовском дворе. Вверенный ему субдепартамент выделял на эти мероприятия значительную часть средств и материалов, например на обустройство театральной сцены. Его покровителями при дворе были графы Пемброк и Эрандел.

В целом штат субдепартамента Строительных работ был достаточно велик, чтобы обеспечить выполнение возложенных на него обязанностей. Главным помощником руководителя ведомства был инспектор строительных работ (сomptroller of the Works), который надзирал за выполнением работ, их качеством и расходами придворного ведомства (Симон Базил - 1597-1606 гг.; Томас Болдуин - 1606-1641гг.). Кассир (paymaster) оплачивал расходы по строительству и выплачивал жалование слугам субдепартамента. Секретарь (Clerk) также надзирал за проведением работ и отвечал за качество поставляемых для них материалов. Проектированием построек и непосредственным руководством строительства занимались придворный архитектор (master mason), старший плотник (master carpenter) и старший водопроводчик (sergeant plumber). Они руководили соответствующим штатом ремесленников (craftsmen) и рабочих (laboriers). Кроме того имелись свои отделения субдепартамента в Виндзоре, Честере и других дворцах.[146]

Повседневная жизнь яковитского двора была довольно разнообразна и расточительна. Частые праздники, театральные представления, игры, маскарады, балы, рыцарские турниры, королевские пиры и т.п. требовали должной организации и значительных расходов.

Организацией придворных празднеств и их материально-техническим обеспечением заведовала служба королевских развлечений (Office of the Revels; revel - пирушка). С 1603 по 1639 гг. ее возглавлял распорядитель развлечений (Master of the Revels) Джон Астли (Astley), сын распорядителя субдепартамента королевских драгоценностей при Елизавете.

Штат придворной службы был невелик и состоял из главного секретаря, клерка-контролера, йомена-заместителя руководителя субдепартамента и камер-юнкера. Субдепартамент королевских развлечений как отдельная структура выделился из Большого Гардероба при Тюдорах. Он был организован для подготовки и проведения, только зарождавшихся при дворе, маскарадов и театральных представлений. Его слуги обеспечивали костюмы, реквизит, декорации, нанимали для постановок лондонские труппы.

Джон Астли не обладал творческими способностями поэта или художника, поэтому его функции были ограничены лишь техническим обеспечением маскарадов, в то время как Иниго Джонс с группой поэтов, музыкантов и артистов работал над постановками. Стоимость маскарадов обычно превышала 1400 ф. Они оплачивались из нескольких источников: большая часть средств приходила из Казначейства, костюмы обеспечивал Гардероб, субдепартамент Строительных работ оформлял сцену, иногда средства выделяли Королевская Палата (напр., жалование артистам – 10 ф. за выступление) и Хаусхолд, а также хаусхолд королевы. Через некоторое время, иногда достаточно долгое, расходы придворных служб компенсировались Казначейством.[147]

Для маскарадов требовались значительные пространства, для чего строились временные деревянные строения (banqueting houses). Елизаветинский Банкетхаус простоял до 1607 г. Яков I приказал построить новый из кирпича и камня, который сгорел в 1619 г. вместе с архивом Королевского Совета и другими документами. Архитектором нового Банкетхауса был Иниго Джонс.

Определенную роль в организации королевских развлечений играл Субдепартамент по установке летних палаток (Tents) . При Якове I в него входили: распорядитель (Master of the Tents) Генри Секфорд, несколько секретарей, контролер, 4 йомена и камер-юнкер. Эта группа королевских слуг имела попечение за палатками, павильонами и другим реквизитом. который употреблялся во время королевских путешествий, загородных прогулок, охоты, фестивалей. Бюджет субдепартамента был небольшим около 90 ф. в год. Субдепартамент являлся одним из старейших при дворе, поскольку походы, путешествия являлись неотъемлемой частью функционирования средневекового хаусхолда.[148]

В XVI-XVII вв. слуги субдепартамента также стали заботиться о палатках расположенных близ Уайтхолла или других королевских резиденций, когда в них находился двор. В этих палатках проживали низшие слуги хаусхолда, а также приезжие ко двору. Особое значение организация должного количества палаток приобретала во время вспышек чумы, чтобы не допустить распространение болезни на территорию двора.

Тюдоры и Стюарты были известными любителями музыки и неплохими музыкантами. Для королевских развлечений при дворе существовал большой штат разного рода музыкантов: 14-16 трубачей во главе с сержантом, волынщики, менестрели и пр., общей численностью более 50 человек.[149] Часть из них имела статус “chamber musicians”(26 в 1605-1606 гг.), которые развлекали лично королевскую семью (старшие музыканты получали по 2 шл. 2 п. в день, младшие – 20 пенсов, и те, и другие получали по 16 ф. в год на ливреи, всего на содержание музыкантов расходовалось более 1060 ф. в год).[150]

Существовали целые семьи придворных музыкантов: Лупо, Бассано, Ленеры. Кроме того, при дворе находились специальные мастера для производства и хранения музыкальных инструментов (instrument makers, organ keeper).

Английские монархи также были ценителями театральных представлений. Почти все члены королевской семьи содержали собственные театральные труппы (King’s players). 19 марта 1603 г. была подписана королевская лицензия для труппы артистов, в числе которых находился У. Шекспир. Им предоставлялось право показывать пьесы для королевской семьи, а также давать представления в театре Глобус. Ранее эта труппа именовалась как "слуги Лорда-камергера". После получения королевского покровительства они приняли звание "королевских слуг", под которым они выступали до 1613 г., до тех пор, пока пожар не уничтожил театр.[151] Эта труппа участвовала в большом количестве придворных театральных представлений, фестивалей, маскарадов, особенно организованных королевой.

Другим любимым развлечением монархов всегда была охота. Охота сопровождалась соответствующим образом организованными и тщательно разработанными ритуалами и обычаями. Охота с гончими, как правило, проводилась летом, а соколиная – зимой. Организация охоты выпадала на специальных распорядителей (Master of the Games или Game's Keeper). Часто эти почетные должности раздавались знатным придворным, которые заведовали охотой в определенных королевских парках, лесах и имениях.

Естественно, что в структуре английского двора существовали охотничьи службы. Королевской псарней (Kennels), которая формально входила в состав Департамента Королевской Конюшни (King’s Stabls), заведовал королевский ловчий (Master of hounds; hound - гончая). Сокольничий (Master of falconer) руководил соколиной охотой и службой двора, которая ее организовывала (Toils - сети, ловушки). В королевских охотах принимали участие королевские егеря (Hantsmen, ок. 35 человек), гончие (harriers, ок 15 человек) и сокольничие (falconers, ок. 31).

Одним из известных королевских ловчих был Роберт Дормер (Dormer), в 1615 г. ставший баронетом, а через 10 дней – лордом.

Яков I очень любил охоту. Значительную часть времени он проводил в охотничьей резиденции в Ройстоне в окружении своих ближайших слуг. Ему очень не нравилось, когда его отвлекали от любимого развлечения. В январе 1609 г. была создана новая должность Marshall of the Field, которую занял Ричард Уигмор.[152] Он должен был следить, чтобы короля во время его путешествий и охоты сопровождали только его ближайшие друзья (followers), а посторонние не мешали и не препятствовали его развлечениям. Во время охоты Яков I как бы изолировался от окружающего его мира. Естественно, что руководители различных охотничьих служб и их помощники получали большое количество подарков и пожалований. Расходы отдельных охотничьих служб были сопоставимы с расходами некоторых субдепартаментов.[153]

Для придворных увеселений часто использовались различные животные. которые содержались при дворе специально назначенными слугами (Officers of Bears, Bulls, Mastiffs; Cormorant Keeper). Лица, занимавшие эти должности, пользовались определенным почетом и уважением. Кроме того, в Тауэре содержались звери из королевского зверинца.

В XVI в. двор постепенно становится культурным центром страны, законодателем мод и стилей в искусстве. Учреждаются должности королевского художника (Painter), королевского миниатюриста (Limner), хранителя королевской галереи картин (Picture Keeper), хранителя королевской библиотеки (Library Keeper).

Но более, чем произведения искусства и книги, при дворе ценились драгоценности. Королевская ювелирная мастерская (Jewel House) всегда имела много заказов. Она считалась частью Департамента Королевской Палаты, но пользовалась значительной автономией от власти Лорда-камергера. Ее возглавлял распорядитель королевской ювелирной мастерской (Master of the Jewels). Ему помогали секретарь и заместитель в ранге йомена. В мастерской работали ювелиры (jewellers) и золотых дел мастера (Goldsmiths).

С приходом Якова I расходы на драгоценности заметно возросли. За первые четыре года на них было потрачено 92 тыс. ф., в то время как весь бюджет елизаветинского двора составлял около 220 тыс. ф., а сама мастерская в 1600 г. получила только 2 тыс. ф.[154]

В число обязанностей королевских ювелиров, кроме выполнения заказов членов королевской семьи, входило изготовление “прощального дара” для иностранных послов от имени английского короля, например, серебряной пластины весом от 1200 до 2000 унций в соответствии с рангом отъезжающего.

Иногда Ювелирная служба двора использовалась в качестве резервной казны, неподконтрольной казначейству. В июне 1614 г., после роспуска парламента, который отказался субсидировать короля, на хранение в Jewel-house были переданы добровольные пожертвования лордов в виде денег и драгоценностей[155] . Большая часть этих средств шла на оплату королевских драгоценностей.

В первой половине правления Якова I должность распорядителя субдепартамента находилась в руках Эдуарда и Генри Кэри (Carey). В январе 1618 г. Генри Кэри занял пост Инспектора двора, а свой прежний пост передал или, как утверждал Чемберлен, продал Генри Майлдмею (Mildmаy) за 2.000 или 3.000 ф.[156] , хотя Натаниэл Бретт говорил о последнем как о "слишком бедном" человеке, чтобы ему доверили этот пост.[157] Оба обозревателя сошлись во мнении, что Майлдмэй слишком молод и неопытен. Тем не менее, он получил этот пост не без помощи своего друга Бэкингема. Майлдмей неоднократно избирался в парламент, где в 1624-1625 гг. поддерживал военную позицию Бэкингема.

Королевская домовая церковь (Chapel royal) со своим штатом также считалась частью Королевской Палаты. Вместе с тем она имела некоторую независимость от Лорда-камергера и финансировалась прямо из Казначейства. Королевская капелла была центром религиозной жизни двора. Она рассматривалась как личная собственность монарха и была извлечена, вместе с церковью в Виндзоре, из-под епископальной юрисдикции и находилась под прямым королевским контролем. Во время путешествий короля штат королевской капеллы, по крайней мере его часть, должен был сопровождать двор. Только в Виндзоре был свой штат королевских священников в церкви св. Георга, где проходили церемонии посвящения в рыцари Ордена Подвязки.

Возглавляли королевскую капеллу Декан (Джеймс Монтагю, позднее епископ Виндзора) и Субдекан (Леонард Дейвис). Штат священнослужителей (vestry staff) состоял из капелланов, священников, проповедников (gospeller). Особое место среди них занимал личный духовник короля (Clerk of Closet). Согласно прокламации 1616 г., он отвечал за организацию ритуала излечения золотушных[158] . Некоторое время королевским духовником был Ричард Нил. На этот пост его продвинул архиепископ Бэнкрофт, чтобы Нил, "находясь постоянно подле (короля), был готов оказывать услуги церкви и священникам". Нил оправдал оказанное доверие, хотя и потерял любовь некоторых придворных, тех, кто явно склонялся к пуританизму.[159]

Хором из 30 взрослых хористов (Gentlemen of Chapel Royal) и 10 -12 мальчиков руководил Капельмейстер (Master of Choristers) Натаниэл Джайлз (Gyles), который к тому же должен был ездить по стране, выискивая талантливых мальчиков[160] . В полном составе хор собирался только по воскресеньям и в праздничные дни, а в будни служила половина хористов со сменой через месяц. Содержание их было невелико (ок. 30 ф. в год), но они имели возможность подрабатывать в качестве певцов и музыкантов во время светских придворных праздников.[161] Общее количество служителей королевской капеллы в смену составляло около 50 человек.

Штат королевской капеллы был своего рода гарантом сохранения реформистской ориентации монархии. Ее слуги активно выступали против испанского брака. В частности, новый Декан Капеллы Ланселот Андруз (Andrewes) в своей неопубликованной поэме резко возражал против этого.[162] Несмотря на то, что при посредничестве Говардов и испанских послов определенное количество католиков заняли придворные посты, при дворе всегда существовала опасность проведения антикатолических чисток, когда папистов могли обвинить во всех бедах государства. В 1620 г. муссировались слухи об испано-папистском заговоре при дворе и возможных преследованиях католиков.

При дворе Якова I сложился своеобразный религиозный календарь. Помимо традиционных религиозных праздников церковный штат двора принимал активное участие в целом ряде дополнительных праздненствах: день восшествия на престол, годовщина заговора графа Гаури, годовщина Порохового заговора. В эти дни были обязательны проповеди королевских капелланов. Многие из королевских священников пользовались большим доверием Якова I и впоследствии занимали епископские кафедры. В целом как часть структуры двора к н. XVII в. королевская капелла почти ничем не отличалась от других, светских, служб.

Кроме вышеперечисленных субдепартаментов, в состав Королевской Палаты входило большое количество придворных слуг, представителей разного рода профессий, которые не были включены ни в один из них и подчинялись непосредственно Лорду-камергеру: придворный крысолов (ratcatcher), сапожник (shoemaker), придворный шпорник (spurrier), сундучник (coffermaker), часовщик (clock keeper), водопроводчик (plumber), парфюмер (perfumer) и т.д.

Среди подобных специалистов особое положение при дворе занимали представители медицинских профессий (в 1605 г. - 12 человек): аптекари, хирурги, врачи, дантисты. Кроме заботы о здоровье короля, они должна были принимать страждущих получить исцеление от золотухи из рук короля, чтобы удостовериться, что они больны именно этим недугом.[163]

Г. Тревор-Роупер считал, что большая открытость двора Якова I отразилась на развитии медицины в целом.[164] На короткий период двор стал центром распространения новой, нетрадиционной химической медицины (Paracelsianism) в противовес консервативной (Galenist). Общественным эффектом их деятельности стал рост значения химических лекарств и как следствие, выделение аптекарей в 1618 г. в отдельную от бакалейщиков компанию. Представителями нового направления были Генри Аткинс, Джон Крейг, Чамберс, но были среди них и откровенные шарлатаны, как доктор Поу. При дворе было много иностранных врачей. Среди них особо выделялся Теодор де Мейерн, гугенот. Он стал своеобразным эмиссаром гугенотов и швейцарских протестантов в Лондоне.

Медицинский, как и остальной штат двора, очень сильно разбух к концу правления Якова I (ок. 20 человек), что, вместе с недоброй репутацией королевских врачей, вызывало критику общественности, особенно среди медиков-профессионалов из королевского медицинского колледжа.

К низшим слугам Департамента Королевской Палаты относились ливрейные лакеи (footmen, ок. 10 человек), прачки (laundresses), посыльные (messengers), швеи (sempstresses), вышивальщицы (embroiderers).

Посыльные, как правило, возглавляли церемониальные процессии, т.е. формально считались низшими представительными слугами двора. Их статуса хватало только для передачи посланий иностранным представителям рангом ниже посла.[165] Поэтому для передачи королевской корреспонденции часто использовались слуги Королевской Палаты. Посыльные выполняли мелкие поручения всех высших должностных лиц двора, особенно часто – Лорда-стюарда. Они обладали определенными полицейскими полномочиями, когда требовалось доставить кого-либо по королевскому распоряжению ко двору или в Тауэр.

Формально в штат Палаты входили королевские лодочники (watermen), управлявшие королевской баржей, курсировавшей по Темзе во главе со своим капитаном (Master of Barges), а также квартирмейстер (Knight Harbinger), чьи обязанности не были на прямую связаны с Королевской Палатой. Квартирмейстер двора руководил группой квартирьеров, которые официально входили в состав Департамента Дворцового Хозяйства. Во время путешествий королевского двора имущество Большой палаты перевозилось на специальных "длинных каретах" (long carts), за которыми следили особая группа слуг.

Таким образом, в общей сложности штат Департамента Королевской Палаты с его ответвлениями достигал порядка 750 - 800 человек.[166] В силу своей близости к монарху Палата привлекала лиц более высокого социального статуса, чем Хаусхолд “низших ступеней”. Из-за наплыва ко двору провинциальной знати в конце XVI - начале XVII вв. и ограниченности числа достойных ее положения постов, в том числе и в Королевской Палате, наметилась тенденция, когда выходцы из благородных семейств, стремясь закрепиться при дворе, стали занимать должности, ранее предназначенные для средних сословий.

Как уже отмечалось, Департамент Королевской Палаты в основном обслуживал повседневную жизнь монарха, а также выполнял церемониальные и увеселительные функции. С одной стороны, он был призван обеспечить личные потребности государя и уход за ним, а с другой — выполнение им функций как главы государства. Высшие слуги Палаты составляли ближайшее окружение короля и являлись естественным каналом реализации его воли. В основе деятельности Королевской Палаты лежала департаментная организация. Королевская Палата представляла собой серию апартаментов, каждая со своим собственным штатом, церемониалом, специфическим набором функций, полномочий. Внутренняя структура департамента прошла длительную эволюцию, в ходе которой прослеживается ее тесная зависимость от характера королевской власти, личности самого монарха и степени его политико-административной активности. Укрепление королевской власти, как правило, приводило к усилению роли Королевской Палаты в качестве политико-административного механизма. В связи с возросшими функциями и обязанностями усложнялась ее внутренняя организация. На эти периоды Хаусхолд ”высших ступеней” становился тем орудием, при помощи которого королевская власть стремилась закрепить свой авторитет и противостоять баронскому, парламентскому и бюрократическому контролю.

Королевская Палата оказалась довольно гибким механизмом, способным каждый раз перестраиваться и находить внутренние резервы для распространения своего влияния на государственное управление в целом. В силу этой тесной зависимости внутренняя организация департамента была менее стабильна, чем Департамента Дворцового хозяйства, который выполнял хозяйственные функции двора. Королевская Палата часто подвергалась перестройкам и реорганизациям, нередко в угоду тем или иным политическим и придворным группировкам, их лидерам и королевским фаворитам. В XVI - начале XVII вв. именно пространство Королевской Палаты стало ареной для политической борьбы между группировками, которые стремились взять ее под свой контроль или, по крайней мере, ключевые посты, чтобы иметь возможность оказывать влияние на нового монарха.
1.2. Королевская Спальня в системе

раннестюартовской политики (1603-1625).

В результате расстановки политических сил, сложившейся после смерти Елизаветы, Яков I не смог сразу подчинить своему контролю ни Тайный совет, ни другие правительственные структуры. Они оставались долгое время неподконтрольны новому королю несмотря на то, что пятеро шотландцев вошли в состав Совета, а некоторые другие заняли вторые-третьи места в ряде государственных департаментов. Основная масса государственных постов по-прежнему оставалась в руках елизаветинской по своему составу администрации. На это, собственно, и рассчитывал Госсекретарь Р. Сесил, один из активных сторонников приглашения Якова I на английский трон, стремясь сохранить сложившийся расклад сил и не допустить вмешательства новых элементов.

Летом 1603 г. наблюдатели считали, что советники "были в большей власти, чем прежде", им удалось победить шотландцев, которые были "главным образом, в охоте за деньгами". Говорили о том, что "король в настоящее время совершенно в руках Совета,...(он) оставил советникам такую абсолютную власть, что они были сильнее, чем прежде"[167] . В действительности власть Совета оказалось временной и далеко не абсолютной. Прежде всего, она не распространялась на ближайшее королевское окружение.

Первые полгода определили основной стиль нового правления. Король достаточно часто покидал Лондон вместе с ближайшими слугами, оставляя Совет наедине с государственными проблемами, и прежде всего, с истощавшейся из-за королевской щедрости казной. Английская государственная система оказалась не готова к подобному стилю управления. Совет очень быстро потерял контроль над ситуацией, демонстрируя уже осенью 1603 г. свою неспособность ограничить королевскую щедрость даже путем создания специальных комиссий. Тем не менее, королевская расточительность очень быстро превратилась из чисто финансовой проблемы в политическую. Инициатива вновь перешла к королю.

Свою неудачную попытку установить контроль над правительственными структурами Яков I компенсировал убедительной победой при дворе.

Во-первых, ему удалось сохранить большую часть шотландских слуг[168] . Тюдоровская аристократия была почти полностью вытеснена из ближайшего королевского окружения и смещена с постов, дающих прямой доступ к монарху.

Р. Сесилу стоило больших усилий уговорить Якова I сохранить за графом Суффолком пост Лорда-камергера двора,[169] хотя еще 6 апреля в своем письме к Совету из Бервика Яков I рекомендовал передать пост Лорда-камергера от старого и больного лорда Ханздона именно к лорду Говарду из Уелдена (будущему графу Суффолку) в связи с тем, что предстоящие похороны Елизаветы и его встреча требуют больших усилий и тщательной организации[170] .

Елизаветинцы, которые сохранили места в придворной администрации, испытывали постоянное давление[171] . Выше уже упоминалось о судьбе Вице-камергера Палаты лорда Джона Стенхопа, от которого Яков I требовал передать пост шотландцу. Обманулись в своих ожиданиях также и те из представителей английской аристократии, кто находился в опале при Елизавете Тюдор и надеялись, поддерживая кандидатуру Якова, вернуть былое влияние. Например, граф Саутгемптон, бывший сторонник мятежного графа Эссекса, хотя и был выпущен на свободу и получил часть конфискованного имущества, но так и не добился желаемого назначения в Тайный совет.

Во-вторых, Яков предпринял определенные структурные изменения королевского хаусхолда, которые привели к важным политическим последствиям.

Как было отмечено в предыдущем параграфе, общая структура английского хаусхолда в основе своей сложилась при Тюдорах. Некоторые исследователи отвергают какую-либо значимость нововведений Якова I, считая их формальными и незначительными[172] .

В действительности изменение отдельных элементов придворной машины привело к смещению акцентов в расстановке политических сил. Значительная часть полномочий Тайного совета, доминировавшего при Елизавете, перешла к придворному окружению Якова I, основу которого составил штат Королевской Спальни. Выделение новых департаментов двора и восстановление в правах старых, учреждение новых должностей и более четкое определение обязанностей уже существующих, усовершенствование и усложнение церемониала имело своей целью вывести короля и хаусхолд из-под политико-административного и финансового контроля Тайного совета, государственных департаментов и отчасти парламента.

Как уже отмечалось, английский хаусхолд XVI-XVII вв. имел традиционную для европейских дворов трехчастную структуру. Королевский двор являлся одним из государственных органов с функционально определенной внутренней структурой и совокупностью должностей.

Высшие посты Королевской Палаты и некоторые ее подразделения имели определенное политическое влияние. Степень этого влияния во многом зависела от особенностей личности монарха, его характера, пола, направленности его политики.

При первых Тюдорах происходит внутреннее разделение Королевской Палаты. Выделяется закрытый для посторонних мир личных королевских апартаментов /Privy Lodgings/ с центром в Ближней палате /Privy Chamber/. "Внешние комнаты" /outer chambers/ служили для официальных церемоний, выходов короля к своим подданным. Таким образом, политическое влияние распределялось между штатом Ближней палаты (камергеры, камер-юнкеры, пажи составляли ближайшее королевское окружение и действовали как агенты королевской воли) и Тайным советом.[173]

B правление Елизаветы штат королевских апартаментов был заполнен фрейлинами и служанками, которые не имели какого-либо значительного политико-административного веса. Властные инициативы, насколько позволяла сама Елизавета, сосредоточивались в руках Тайного совета и высших государственных чинов, что создало условия для более бюрократических методов управления.[174]

С приходом Якова I Стюарта развитие последних пятидесяти лет было пересмотрено. Ближайшие королевские слуги получили чрезвычайные привилегии на доступ к монарху и в реализации его воли. Английский двор, сохранив традиционную структуру, начинает наполняться новым содержанием.

Современники отмечали, что стиль английского двора резко изменился. Яков I фактически запретил вспоминать Елизавету и ее правление, ограничил траур по ней. Примечателен эпизод, когда французскому послу настойчиво советовали не появляться при дворе в траурных одеждах, под угрозой возможного недовольства короля и его ближайших слуг, на которых он вряд ли сможет потом рассчитывать. Ничто не должно было напоминать Якову I о его предшественнице[175] .

Первый Стюарт привнес отдельные элементы французской придворной практики, которые были приняты в шотландском дворе. Если в публичной сфере Яков I был вынужден придерживаться достаточно строгого, но открытого для знати, английского церемониала, то в личном общении Яков Стюарт был более связан с относительной фамильярностью шотландского придворного стиля, который позволял ему собственным произволом выделять из общей массы придворных круг лиц, наделенных особым доверием и привилегиями, в ущерб аристократии. Английский посол в Шотландии в 1601 г. отмечал, что Яков Стюарт вел чрезвычайно скромный образ жизни, так как "многие сидели с ним за столом. Ему прислуживала толпа слуг, которые даже не снимали свои шляпы,... общались с ним с французской фамильярностью, оставляя все почести для службы королеве"[176] .

В шотландской политической системе чрезвычайно важную роль играли клановые связи. Опора на клановый корпоративизм являлась неотъемлемой частью королевской власти, необходимостью для нее. Абсолютистские методы управления Якова I сформировались в ходе его борьбы против шотландских магнатов, одним из методов которой являлось включение их соперников из числа преданных короне группировок в ближайшее королевское окружение[177] .

Встретив сопротивление со стороны елизаветинской аристократии в продвижении шотландцев в Совет и на ведущие государственные посты, Стюарт несколько изменил структуру английского двора в соответствии с шотландской практикой. При этом он сохранил и даже значительно усилил ограничения, накладываемые тюдоровским церемониалом на доступ к монарху.

На первое место в придворных и политических кругах выдвигается служба Королевской Спальни, которую Яков I выделяет из Ближней палаты. Как самостоятельный субдепартамент она получает значительную автономию. Обязанности ее штата постепенно выходят далеко за рамки личного обслуживания короля. Спальня становится центром личной и политической жизни монарха, церемониальным центром двора. Она вытесняет на второй план Тайный совет и субдепартамент Ближней комнаты.

Организация стюартовской Спальни соответствовала шотландской практике Якова I, но отличие состояло в том, что в Шотландии доступ в Спальню был открыт для всех пэров, а в Англии в королевские покои могли войти только присягнувшие члены департамента. Таким образом, если в Шотландии Спальня служила для включения знати в ближайшее королевское окружение, то в Англии – для отделения короля от остального двора.

Как уже отмечалось, среди слуг Спальни ведущую роль играл Обер-камергер, или Постельничий, который прислуживал монарху, куда бы он ни направлялся и где бы он ни находился.

Постельничий руководил штатом Спальни и контролировал доступ к королю. Его функции часто пересекались и сталкивались с полномочиями Лорда-камергера. При Стюартах Старший камергер имел большую автономию. Лорд-камергер, хотя и сохранил доступ в королевские покои, но получал распорядительные полномочия только во время проведения в Спальне официальных церемоний. В остальных случаях контроль за Спальней оставался у Обер-камергера.

Почти с самого начала и до конца правления пост находился в руках Томаса Эрскина, позднее виконта Фентона (1606 г.) и графа Келли (1618 г.). Он воспитывался вместе с Яковом в Шотландии. Еще в 1585 г. Эрскин стал камергером Королевской Спальни. Он пользовался огромным доверием короля после того, как в 1600 г. был ранен при подавлении заговора графа Гаури против короля, за что получил 1/3 земель заговорщика. С 1601 г. Эрскин был членом тайного совета в Шотландии. В 1604 г. он был удостоен титула барона Дирлитона (Dirleton). За время службы Якову I Эрскин получил от него большое количество земельных пожалований. Как и многие из шотландцев он имел ярко выраженную профранцузскую ориентацию. Должность Обер-камергера позволила ему сохранить свое влияние как на короля, так и на политику на протяжении всего правления Якова I, несмотря на частую смену фаворитов, которые претендовали на неформальное лидерство в Спальне. Особо резким было его противостояние с Бэкингемом в последние годы правления первого Стюарта.

Его положение при дворе было неоднозначно. Эрскина вряд ли можно назвать королевским фаворитом в том смысле, какими ими были Карр и Бэкингем. Его отношения С Яковом I были ровными и доверительными, но не более того. Сам по себе он не обладал особыми выдающимися способностями и не проявлял самостоятельной политической активности, не был инициатором каких-либо политических группировок и союзов. Но именно должность, которую занимал виконт Фентон, придавала ему общественно-политический вес. Именно поэтому с ним приходилось считаться всем придворным "партиям". Его долголетие на ключевом посту Королевской Спальни и неослабевающее доверие со стороны Якова I можно объяснить тем, что Эрскин был действительно преданным слугой короля, в полном смысле этого слова. Он всегда был верным исполнителем королевской воли, несмотря на то, что мог иметь отличное от своего господина мнение по какому-то вопросу. И в этом он был безусловно удобен Якову I. Не случайно, что Яков I, который после бурных и опасных лет в Шотландии очень беспокоился о своей безопасности, назначил Фентона капитаном стражи. В этом качестве Эрскину и его жене было поручено сопроводить ко двору леди Арабеллу Стюарт, родственницу Якова I и возможную претендентку на престол, которая, по слухам, собиралась бежать на континент, чтобы выйти замуж за шотландца сера Дж. Дугласа.

Неоднократно именно через своего Обер-камергера Яков I реализовывал те или иные изменения внешней и внутренней политики. В первые годы Эрскин установил связь с Сесилом, сообщал ему о намерениях короля и передавал королевские распоряжения, пытался добиться через министра улучшения своего материального положения[178] . Позднее он сблизился с Нортгемптоном и был посредником в переписке Лорда-казначея с влиятельным графом Мар из Шотландии. В 1618 г. в Эрскин получил титул графа, предложив схему увеличения королевских доходов. В 1625 г. за верную службу обоим Стюартам Фентон был удостоен пожалования в 10.000 ф.

Другая причина политического долголетия Эрскина, возможно, кроется в том, что он напоминал Якову I его шотландские корни. Фентон всегда представлял и отстаивал интересы шотландцев при дворе. Он не испытывал желания полностью ассимилироваться и превратиться в англичанина, в отличие от Дж. Хея. Символом его антианглийской позиции стало возведение Фентона в Орден Подвязки в 1615 г. Яков I стремился представить парное возведение шотландца Эрскина и англичанина Ноуллза как проявление паритетной придворной политики. Церемония вылилась в персонифицированное соперничество между нациями, между старой тюдоровской аристократией и новой яковитской, между Спальней и остальным двором. В свиту Фентона вошли только шотландцы и только слуги Спальни.

Отношения Обер-камергера Эрскина с Лордом-камергером графом Суффолком всегда были напряженными. Они обострились, когда Суффолк сблизился с Карром, а Фентон поддержал продвижение в Спальню, Виллерса, будущего Бэкингема.

С другой стороны, Фентон, как бы символизировал стабильность яковитской придворной модели, всегда противостоя часто сменяющим друг друга королевским фаворитам внутри самой Спальни. Он явно испытывал чувства ревности и зависти по отношению к ним, поскольку и Монтгомери, и Хей, и Хоум, и Карр, и Бэкингем претендовали на его верховенство в Спальне и получали от Якова I несравнимо большие пожалования. С утверждением в качестве фаворита Роберта Карра Фентон на некоторое время потерял контроль над Спальней. Этому способствовала болезнь, в результате чего ему пришлось на некоторое время покинуть двор. Его возвращение в конце 1614 г. изменило ситуацию и ускорило падение неудачливого фаворита.

Как уже отмечалось, Эрскин в качестве Обер-камергера способствовал продвижению Бэкингема в штат Спальни, поскольку только он имел необходимые полномочия и право приводить к присяге ее новых членов, а впоследствии напротив стал одним из самых серьезных его противников. С этой целью он снова сблизился с остальными шотландцами. Используя свое служебное положение, в апреле 1624 г. в разгар возглавляемой фаворитом и принцем Карлом антииспанской компании, Фентон устроил в Королевской Спальне несколько встреч Якова I с испанскими послами, которые обвинили обоих в организации переворота с целью отстранить короля от власти. Также в противовес Бэкингему, Эрскин совместно с другим шотландцем из Спальни лордом Хаддингтоном пытался предотвратить импичмент Лорда-казначея Кранфилда.

Видимо, Эрскин тяготился той ситуацией, когда он постоянно находился подле "фонтана чести", а все самое ценное доставалось другим. Неоднократно Фентон пытался интриговать с возможностью оставления поста Обер-камергера. При дворе назывались имена нескольких претендентов, в основном, англичан (Генри Рич, лорд Денби, лорд Англси, брат Бэкингема)[179] , но всякий раз Эрскин передумывал, не сумев договориться с Бэкингемом.

Для англичан Эрскин являлся типичным шотландцем, воплощавшим большинство этнических стереотипов: от слепого следования французской моде до бытовой нечистоплотности. Для леди Клиффорд Томас Эрскин, в комнате которого было слишком много вшей, олицетворял новый стиль королевского двора, когда она вспоминала о своем первом посещении двора Якова I в 1603 г.[180]

В отличие от периода Генриха VIII, Т. Эрскин в качестве Обер-камергера не имел столь значительного преимущества в доступе к королю над другими членами Спальни. Он был лишь первым среди равных. От других слуг Спальни его отделяли не особые почести, а специфические полномочия и обязанности. При Якове I большее влияние все таки имел не формальный, а реальный лидер Спальни, тот, кто на конкретный исторический момент являлся ведущим фаворитом короля.

Первоначально в состав яковитской Спальни входило 4 камергера-спальника (Gentlemen of the Bedchamber), 6 камер-юнкеров, или грумов (Grooms of the Bedchamber) и 6 камер-пажей (Pages of the Bedchamber)[181] . К концу правления первого Стюарта штат Спальни увеличился в два раза.

Первыми камергерами Спальни были Джон Рамзи (Ramsay), Роджер Эстон (Aston), Джордж Хоум и Эсме Стюарт.

Эсме Стюарт (занимавший должность в 1603-1624гг.), был младшим братом герцога Леннокса. В 1600 г. он в качестве лорда Обини (Aubigny) принес омаж французскому королю Генриху IV, и естественно, что придерживался профранцузской ориентации. Во многом своим положением Э. Стюарт был обязан памяти его отца, королевского фаворита, и влиянию брата, наследником которого был, сам же он не играл какого-либо серьезной политической роли. Уже в конце мая 1603 г. лорд Обини был натурализован. В 1619 г. он получил титул графа Марча, а в 1624 г. унаследовал титулы и земли старшего брата и тогда же был возведен в рыцари Ордена Подвязки, но вскоре умер.

Джон Рамзи до 1600 г. был пажом Королевской Спальни Якова Стюарта, когда спас короля от покушавшегося на него графа Гаури. За свой подвиг Рамзи был возведен в рыцари и камергеры Спальни, а в 1606 г. стал бароном Хаддингтоном. В Англии он неоднократно получал щедрые земельные и денежные подарки от короля. В 1620 г. стал английским пэром с титулом барона Кингстон-на-Темзе и графа Хоулдернесс.

Джордж Хоум (1603-1612) входил в состав шотландской Королевской Спальни с 1585 г., а с 1590 г. возглавил Королевский Гардероб. В 1601 г. он стал казначеем Шотландии. Во время переезда в Англию Хоум сохранил ведущее положение в Спальне и возглавил английский Большой Королевский Гардероб, оставив за собой пост казначея Шотландии. Тогда же он был назначен в Тайный совет. Он был главным "политическим фаворитом" короля, его ведущим советником в первые годы правления. Фактически через него Яков I контролировал шотландские дела и продвигал программу англо-шотландскую унию. В частности Хоум принял активное участие в восстановлении института епископства в Шотландии. В 1605 г. он получил титул графа Данбар. В 1607 г. после провала унии в парламенте Хоум возглавил комиссию по управлению пограничными территориями с юрисдикцией в том числе и над английским землями. В 1608 г. он стал кавалером Ордена Подвязки, но внезапно умер в Уайтхолле 29 января 1612 г. Позднее в обществе распространялись слухи об его отравлении Сесилом, с которым у него были напряженные отношения.

Еще одним камергером Спальни был Роджер Эстон, англичанин осевший в Шотландии. В отличие от других более знатных спальников Эстон был выходцем из семьи джентри из Чешира, но впоследствии играл одну из ключевых ролей в системе придворного патронажа. В Англии он возглавил Королевский Гардероб.

Таким образом, в момент возникновения английской Королевской Спальни в мае 1603 г. ее высший штат состоял из верных Якову I шотландцев, которые составляли основу его шотландской Спальни. Следует отметить, что Эрскин, Хоум, Рамзи вошли в один из первых словарей государственных деятелей составленный Д. Ллойдом во второй половине XVII в.[182] Возможно кого-то из них имел ввиду Роберт Кэри, когда горевал о том, что ему было трудно закрепиться без должной поддержки и без знакомств в чужом и непривычном для себя окружении Королевской Спальни, среди тех, кто искал его "погибели"[183] .

Вскоре после приезда в Англию Яков I продемонстрировал возможность к сотрудничеству с тюдоровской аристократией и парламентом, но на вполне определенных условиях англо-шотландской унии и паритетного представительства наций во властных структурах. В июле 1603 г. камергерами Спальни были назначены шотландец Джеймс Хей и англичанин Филипп Герберт.

Филипп Герберт, младший брат графа Пемброка, с 23 июля 1603 г. стал рыцарем Ордена Бани, а в 1604 г. избран членом парламента. Войдя в состав Спальни, молодой Герберт быстро превратился в одного из королевских любимчиков. Он был постоянным участником придворных маскарадов и других развлечений, активно аккумулируя королевскую щедрость. В мае 1605 г. он получил титул графа Монтгомери, а в апреле 1608 г. был посвящен в кавалеры Ордена Подвязки. В качестве синекуры Монтгомери был хранителем нескольких королевских парков и дворцов, а в 1616 г. стал одним из владельцев монополии на стекло.

Буйный характер и грубые манеры Монтгомери создали ему много врагов. В 1607 г. получила скандальную известность его ссора с королевским пажом-шотландцем У. Рамзи, а в 1610 г. он серьезно повздорил с графом Саутгемптоном. В 1617 г. во время королевского путешествия в Шотландию Монтгомери поссорился с лордом Говардом из Уелдона, в результате чего оба были отправлены домой.

Монтгомери был популярен в обществе как защитник традиционных английских аристократических ценностей и протестантской религии. Повзрослев, он стал проявлять значительную политическую и экономическую активность После смерти Сесила вместе с братом граф возглавил новую фракцию при дворе, состоявшую из сторонников бывшего министра. Неслучайно, что в 1615 г. он был избран Почетным управляющим Оксфорда – интеллектуального центра английского протестантизма.

Лорд-наместник Кента и член Тайного Совета. Монтгомери, получал от Якова I многочисленные земельные и денежные пожалования, неоднократные прощения долгов. В начале 1625 г. предчувствуя свою смерть, Яков I рекомендовал его как верного слугу своему наследнику принцу Карлу.

Сигнал к возможному сотрудничеству, который подал Яков I вышеназванным назначением, не был воспринят английской аристократией и вскоре в Спальню вошли новые шотландские лорды: Линдоурес и Кричтон – знатные, но не имевшие политических амбиций. Тем не менее, их назначение четко продемонстрировало властные приоритеты монарха.

Патрик Лайл (Lislie) был правнуком графа Роутса и родственником знатной шотландской семьи Гамильтонов. Еще в Шотландии он был членом Спальни Якова Стюарта. В 1600 г. он получил титул лорда Lindores. В Англии Линдоурес не проявлял какой-либо заметной политической активности. Он умер между 1608-1609 гг.

Роберт 6-й лорд Кричтон (Crichton of Sanquhar), был активным участником придворных маскарадов. Незначительное положение Кричтона при дворе подтверждает факт его печальной кончины. В 1612 г. наемники лорда убили фехтовального мастера Д. Тернера, который еще в 1605 г. лишил лорда глаза. Дело было раскрыто. Роберт был лишен титула и повешен[184] . Вряд ли Яков Стюарт позволил бы так обойтись с кем-либо из своих дествительно приближенных слуг, не воспользовавшись правом помилования.

Этническая замкнутость Спальни сохранилась и после 1607 г., когда шотландец Роберт Карр, ставший королевским фаворитом, проделал путь от пажа к джентльмену Спальни. Камергеров Спальни стало 9 человек, 8 из них были шотландцами.

Стабильность системы Спальни была нарушена в 1614 г. включением в ее состав Джорджа Виллерса, будущего герцога Бэкингема. В 1622 г. он продвинул в Спальню троих англичан: Фулка Гревилла (Fulke Greville); Кристофера Виллерса, своего младшего брата; Уилияма Филдинга (Feilding), зятя будущего фаворита еще с 1607 г., с 1620 г. виконта, а с 1622 г. графа Денбая (Denbigh), возглавившего в том же году Большой Королевский Гардероб.

В конце правления Якова I насчитывалось 12 камергеров Спальни, причем их национальная принадлежность отошла на второй план, уступив критериям личной преданности и политической игры.

Также как и камергеры, большинство камер-юнкеров, или грумов, Королевской Спальни входили в ее состав еще в Шотландии (5 из 8 за 1603-1605 гг.). До 1617 г. все они были шотландцами, выходцами из известных семейств:

Джон Гибб (Gibb) часто выполнял конфиденциальные распоряжения короля и был тесно связан с Р. Карром;

Джон Марри (Murrey), внук лорда Сомервилла, был камергером Спальни и Шталмейстером Якова Стюарта в Шотландии. Позднее в Англии он продолжал пользоваться большим расположением короля и имел значительное влияние при дворе. В 1622 г. Марри поолучил титул виконта Эннандейла, "за долгую и верную службу королю".

Джон Окмьюти (Auchmounty); Бернард Линдсей (Lindsay), родственник лорда Спинни (Spinney); Уилиям. Рамзи, брат Джона Рамзи, камергера Спальни; Джон Левингстон (Levingston) — также были камер-юнкерами Спальни. Все они были активными участниками придворной жизни и неоднократно выступали в качестве посредников между королем и теми, кто стремился добиться его внимания к своим делам.

Штат камер-юнкеров Спальни постепенно пополнялся. В 1604 г. к ним добавился Патрик Молл (Maull), который с января по октябрь был пажом Спальни. В 1607 г. Яков I сделал камер-юнкером упоминавшегося Р. Карра, которого вскоре возвысил до камергера. В 1611 г. в качестве камер-юнкера Спальни присягнул Роберт Хей, брат Джеймса Хея, одного из доверенных слуг короля.

В 1614 г. грумом Спальни присягнул племянник королевского фаворита Уилиям Карр, который сохранил свое положение несмотря падение своего дяди Роберта Карра. С марта 1617 по 1622 гг. грумом являлся шотландец Генри Гибб. С 1620 по 1621 гг. камергер-юнкером был Джеймс Гамильтон, ставший новым шотландским фаворитом в противовес англичанину Бэкингему. Как видно, пост камер-юнкера часто являлся своего рода промежуточной ступенью, чтобы закрепиться в составе Спальни в надежде на будущее продвижение или королевское расположение.

Бэкингем начал укреплять свои позиции в Спальне именно с продвижения англичан в качестве камер-юнкеров. До 1622 г. ему удалось включить в состав Спальни 5 англичан: Кристофера Виллерса (1617-1622); Эдуарда Рейя (Wray)(1618-1622); Эдуарда Кларка (1621-1625); Ричарда Терпма (Turpm)(1622-1625); Джеймса Палмера (Palmer)(1622-1625).

Таким образом, Бэкингему на какое-то время удалось практически уравнять соотношение шотландских и английских грумов (по 6 человек), но в конце правления Якова I этническое противостояние внутри двора было почти снято. Более того, именно среди англичан исходила угроза сместить Бэкингема с позиции фаворита. Весной 1622 г. Яков I обратил внимание на Артура Бретта (Brett), двоюродного брата Бэкингема, как на нового претендента на роль королевского фаворита и сделал его камер-юнкером Спальни. Но к тому времени ситуация при дворе несколько изменилась. Бэкингем, контролировавший английскую клиентуру, смог отправить конкурента в заграничное путешествие, подальше от двора[185] . Консерватизм Якова I в отношении состава слуг Спальни сменился консерватизмом Бэкингема. Возможно поэтому фаворит не поддержал идею о замене Обер-камергера виконта Фентона на кого-либо из англичан.

Несмотря на то, что камер-юнкеры по статусу были ниже, чем камергеры, они имели не меньше, а возможно больше возможностей для участия в системе придворного патронажа, так как их лакейские обязанности требовали постоянного присутствия при короле, в отличие от старших членов Спальни. Камергеры выполняли более значимые и ответственные, но разовые королевские задания, а камер-юнкеры – повседневные и рядовые, но более частые и регулярные. Почти все из вышеуказанных грумов Спальни неоднократно упоминаются в Календарях государственных бумаг в качестве посредников в прохождении различных прошений на имя короля и министров, а их близость к монарху демонстрируют хотя и не столь впечатляющие, но многочисленные земельные и денежные пожалования, а также получение различных прав и привилегий вне двора.

Как уже отмечалось, первоначально в штат Спальни вошли только лично преданные Якову I шотландцы, во главе с Джорджем Хоумом, ближайшим советником и фаворитом короля. Подобное окружение позволяло сохранить контроль над Шотландией, где именно Хоум стал проводником королевской политики. Возможно, определенную роль в этническом замыкании Спальни сыграли общее противостояние английской и шотландской знати, и конкретно "заговор" У. Рэли, лорда Кобхема и Д. Фортескью, которых обвинили в оппозиции шотландцам. Некоторые из ведущих шотландских лордов, вернувшиеся в октябре 1603 г. в Шотландию, были недовольны тем, что англичане оказали им очень мало уважения, особенно когда отказались включить в Совет[186] .

В англо-американской историографии долгое время доминировало представление, что раннестюартовский хаусхолд и придворные шотландцы не играли какой-либо значительной политико-административной роли. Они лишь "тратили деньги" и придерживались профранцузской ориентации, хотя некоторые из них и занимали высокие посты.[187]

Это утверждение справедливо по отношению к шотландцам, не вошедшим в Королевскую Спальню, которые заняли средние и низшие посты в Королевской Палате и государственных департаментах, а также к тем, кто остался в Шотландии (если рассматривать исключительно внутрианглийскую политику, т. к. управление Шотландией ни в коей мере не подверглось вмешательству со стороны английских министров).

Шотландцы – средние и низшие придворные слуги (такие как Давид Рамзи камергер и часовщик Палаты, У. Стюарт, хранитель королевских животных, Д. Сандлендс, камергер-привратник, Ф. Ботуэлл, виночерпий и др.) – не могли по своему положению вмешиваться в политику и государственное управление, как, впрочем, и их английские коллеги, но некоторые из них стали играть весьма существенную роль в организации функционирования королевского двора, что было немаловажно в связи с общей направленностью раннестюартовской политики на возрождение принципов "хаусхолд - управления".

Напротив, Королевская Спальня, заполненная шотландцами, приобрела ключевое положение в раннестюартовских патрон-клиентных отношениях, этой кровеносной системы всего государственного организма раннего нового времени.

Несмотря на то, что советники сохранили доступ в личные апартаменты, а комната Совета располагалась вблизи самой Спальни, вряд ли можно рассматривать Тайный Совет и его членов в качестве ближайшего королевского окружения или королевских слуг. Советники, не являвшиеся слугами Спальни, не имели свободного доступа в нее. Они могли войти в королевские покои только с разрешения камергеров. Только часть советников проживала при дворе. Кроме того, советники отличались от слуг двора своими одеждами и ливреями.

Если, как считает Д. Старки в раннетюдоровский период Совет являлся частью двора, то при первых Стюартах Тайный Совет определенно находился вне хаусхолда. Современники нередко упоминали, что "Двор" находился в путешествии или каком-либо королевском дворце, а "Совет" заседал в Уайтхолле. Когда во второй половине яковитского правления состав Совета увеличился до 30 человек, то под тяжестью внутренних споров он потерял всякую работоспособность. После смерти королевы Анны в 1619 г. место для заседаний Совета была перенесено в ее бывшие покои в женской половине Уайтхолла, что окончательно вырезало Совет из пространства Королевской Палаты и значительно отдалило советников от короля.

Современники отдавали себе отчет о тех потенциальных возможностях, которые дает включение в ближайшее королевское окружение, и прежде всего, в Королевскую Спальню. Главное преимущество, которое давало вхождение в штат Королевской Спальни – это свободный доступ к королю.

Роберт Кэри (Carey), первым принесший весть в Шотландию о смерти Елизаветы и провозглашении Якова Стюарта королем Англии, в качестве единственно возможной для себя награды попросил Якова I назначить его слугой Королевской Спальни.[188] Он получил право присутствовать в Спальне, когда король еще находился в постели и участвовать в церемонии облачения монарха. Из его мемуаров видно, что Кэри очень надеялся закрепиться в составе Спальни и на будущую королевскую щедрость, тем более, что в результате династической унии он потерял прежнюю должность надзирателя Восточной границы.

По словам Кэри, ему очень завидовали другие англичане, прибывавшие в Шотландию, чтобы приветствовать нового короля и надеявшиеся получить какие-либо почести, когда узнавали, что "он присягнул в Королевской Спальне".[189]

Удача Кэри длилась не долго. Уже первые месяцы выявили слабость его позиции в связи с общими особенностями функционирования шотландского окружения короля. Кэри осознал, что он не имел достаточно знакомств и должной поддержки в Шотландии, чтобы закрепиться в Королевской Спальне. Ему оставалось полагаться только на "Бога и короля". "И если один никогда не оставлял меня, то другой обманул мои надежды вскоре после прибытия в Лондон, когда присоединился к тем, кто жаждал моей погибели", – сокрушался англичанин.[190]

Тенденция к этническому замыканию Спальни проявилась только после того, как Яков I принял английский двор и провел переговоры с лидерами тюдоровской администрации.

Во время путешествия к Лондону Яков Стюарт, видимо, еще не придавал должного внимания персональному составу Спальни и своего окружения в целом. Стремясь демонстрировать широкие возможности для сотрудничества с английской аристократией, он распорядился включить в состав Совета графов Нортумберленда, Камберленда, Маунтджой, лорда Томаса Говарда. Лорд Саутгемптон был освобожден из заключения. Некоторые англичане присягнули в Королевскую Спальню (Эдуард Сесил, Кромвель, Холз).

Щедрой раздачей рыцарских титулов Яков I стремился заручиться поддержкой провинциального джентри и горожан, а провозгласив сохранение всех постов за прежними владельцами, надеялся на содействие елизаветинской бюрократии.

На всем пути следования из Шотландии Якова I встречали слуги елизаветинского двора, от трубачей до руководителей отдельных субдепартаментов, которые присягали в качестве его новых слуг. Большая часть слуг двора встретила короля в Теобальдсе (3 мая), где все "были учтиво приняты к собственному удовлетворению".[191]

Вряд ли можно согласиться с утверждением Н. Кадди о том, что "возрождение Спальни" началось еще в Шотландии, когда Кэри был включен в ее штат и даже, возможно, провозглашен ее Обер-камергером[192] . Только встретив сопротивление елизаветинское элиты своим планам продвижения шотландцев в Совет и на государственные посты, Яков I обратился к двору и к Спальне как к средствам утвердить свой авторитет и инкорпорировать своих соотечественников в английскую административную и социальную структуры.

Отделение Cпальни от остального двора произошло во время прибытия Якова I в Тауэр (11-13 мая) накануне коронации. Более 20 шотландцев и все англичане были переведены в Ближнюю палату. Хотя король пообещал Р. Кэри, что скоро снова допустит его в Спальню, но как заметил один из недоброжелателей англичанина, "если король почувствовал (в Кэри) неудовлетворенный разум (discontented mind), то (он) уже никогда не получит снова ни его любви, ни его расположения"[193] . Возможно, что Яков I припомнил отказ Кэри отправиться в Бервик, чтобы ограничить приток посетителей в Шотландию или его напряженные отношения с шотландцами. Но, скорее всего, случай с Р. Кэри – лишь частное проявление общего изменения политики нового короля относительно своего ближайшего окружения.

С этого момента Яков I решил оставить в штате Спальни только преданных и испытанных слуг, исполнителей его воли. Что касается Кэри, то он еще раз попытался проникнуть в Спальню в августе 1603 г. при посредничестве королевы Анны, которая также ходатайствовала за Джеймса Хея и Филиппа Герберта. Но если последние присягнули королевскими камергерами, то Кэри было отказано, чтобы он "больше никогда не надеялся на это".[194] На примере Роберта Кэри Яков Стюарт продемонстрировал, что с этого момента только он определяет персональный состав своих ближайших слуг, причем сообразно социально-политической конъюнктуре.

Члены Спальни стали своего рода закрытой элитой стюартовского двора, которую монарх рассматривал как собственную семью. Они получали львиную долю королевской щедрости. Из 29 придворных, получивших 75% всех пожалований за вторую половину XVI – начало XVII вв., 10 являлись членами яковитской Спальни, а из 9 получивших 45% пожалований – 6 были королевскими камергерами.[195]

Исключительное положение слуг Королевской Спальни было закреплено церемониально. Во время придворных процессий королевские спальники следовали либо непосредственно перед королем, либо сразу после него, в отличие от слуг Ближней палаты, которые располагались в первых рядах шествия.[196]

Яков I использовал включение в штат Спальни как проявление одной из высших форм королевского расположения[197] . Он относился к этому вопросу очень избирательно, продвигая в ее штат либо с целью приблизить тех, кому он полностью доверял, либо для того, чтобы более тесно привязать к себе тех, кто стоял за предлагаемыми кандидатурами. Например, Дж. Виллерс, будущий герцог Бэкингем, был включен в Спальню по настоянию королевы Анны и первоначально проходил как человек графа Пемброка и епископа Эббота, лидеров "протестантской" партии при дворе.

Вхождение в состав Спальни давало возможность приглянувшимся Якову I персонам закрепиться в придворном сообществе. Они переходили под личное покровительство короля, их статус резко повышался. Наиболее характерными примерами в этом отношении являются Карр и Виллерс.

К концу правления численность слуг Спальни увеличилась до 30, но тем не менее, в непосредственном контакте с королем находилось по-прежнему около 10 из ее членов. К тому времени после возвышения Бэкингема консерватизм первого Стюарта был отчасти преодолен и в субдепартаменте появляются англичане, но даже самый влиятельный из всех королевских фаворитов не смог полностью сломить влияние шотландцев, т.к. последнее слово оставалось за королем, чей личный и социальный базис был ограничен прежде всего его соотечественниками. Именно они на протяжении всего правления получали львиную долю пожалований[198] , а Бэкингем, несмотря на все свое огромное влияние, так никогда и не стал официально главой Спальни, как и не возглавил социальную иерархию (Леннокс получил титул герцог Ричмонд, чтобы сохранить первенство на социальной лестнице перед герцогом Бэкингемом.). В 1620 г. шотландец маркиз Гамильтон стал камергером Спальни "без соучастия (privity)... лорда Бэкингема".[199] Лоудз несколько преувеличивает влияние последнего, когда считает, что с приходом Бэкингема произошла изоляция двора от провинции и аристократии посредством выталкивания соперников фаворита на периферию патрон-клиентных отношений, а политический разрыв наслаивался на разрыв в морали, манерах, культурных и религиозных ценностях.[200] Во-первых, собственная клиентелла Бэкингема была чрезвычайно широка и разнообразна, а во-вторых по-прежнему сохраняли определенное влияние и патронажные связи лидеры придворных группировок (Пемброк, Леннокс, Бристол, шотландцы и др.)

Как уже отмечалось, в первые годы яковитского правления Королевская спальня фактически узурпировала доступ к монарху, ограничивая даже королевских советников и высших должностных лиц государства.

При Стюартах постепенно выделяются три категории лиц, присутствовавших при дворе: те, кто автоматически имел доступ в Королевскую Спальню (слуги субдепартамента и высшие чины королевства); вторую категорию составляли те, кто мог от себя лично искать аудиенции короля через слуг Спальни (к ним относились советники, епископы, различные должностные лица); и третью - те, кого вызывал сам король (разного рода присутствующие при дворе), а также те, кто, пусть и состоял в штате Королевской Палаты, тем не менее не имел доступа в ряд комнат, составлявших королевские апартаменты (например, слуги Ближней комнаты).[201]

Постепенно через слуг Спальни стало проходить значительное количество документов на королевскую подпись. Так, например, о Хэмфри Мэе, одном из немногих англичан, которым удалось в середине правления Якова I проникнуть в Спальню, говорили, что он может сделать любую просьбу и любого просителя, каким бы уважением он не пользовался, неугодными королю.[202] Спальня стала своего рода барьером между королем и его министрами и подданными.

Яков I часто использовал слуг Спальни как первых советников, прежде чем обращаться за советом к лордам.[203]

Пристрастие Якова I к охоте и конным прогулкам, в которых его сопровождали только слуги Спальни, усиливало особое положение субдепартамента.

Придворная терминология и иерархия придворных структур постепенно становятся знаковой, символичной для всего социума, отражая всеобщую связь короля и его подданных.

Во время торжественного въезда Якова I в Лондон в 1604 г. на одной из арок под словом "Londinium" было начертано "Camera Regis", устанавливая тем самым единство городского и придворного пространства и нерасчлененность последнего. Спустя три года Генрих Монтагю Рекордер Лондона противопоставлял слуг Спальни и Ближней палаты двора и слуг "Большой" Приемной палаты королевства, т. е. лондонцев. Он надеялся, что, хотя первые "в виду необходимости их присутствия чаще находятся перед королевскими глазами, ... то лондонцы постоянно находятся в королевском разуме".[204]

Благодаря особой близости к монарху и доверию с его стороны, слуги Спальни часто выступали в качестве специальных королевских посланников. Иногда даже самые влиятельные из королевских советников не были информированы об их действиях. Так произошло в случае с одним из камергеров Спальни Джоном Гиббом, который был послан Яковом I с распоряжением об отсрочке приведения в исполнение приговора над У. Рэли.[205]

Поскольку Яков I большое количество времени проводил вне Лондона, то государственное управление в значительной мере осуществлялось через корреспонденцию. Формально королевская переписка должна была осуществляться только через секретаря Томаса Лейка, на деле же секретарские функции нередко выполняли слуги Королевской Спальни: Эстон, Данбар, Фентон, позже Карр, который самостоятельно отбирал сообщения и отсеивал просьбы, направляемые к королю.

Шотландские слуги королевских покоев играли активную роль в системе придворного патронажа. К ним обращалось большое количество охотников до королевских должностей и пожалований.[206] Один из руководителей специальной Службы королевских прошений (Request) Роджер Уилбрахем отмечал, что наиболее серьезные и большие прошения проходят через Спальню.[207] По подсчетам Н. Кадди, через Спальню проходило около 20 % документов на королевскую подпись. При Бэкингеме это число возросло до 50 %[208] .

В 1613 г. Испанский посол, оценивая ситуацию при английском дворе, сообщал, что главными фаворитами короля стали шотландцы во главе с Робертом Карром, к тому времени - виконтом Рочестером. С ним единственным, по мнению испанца, король решает все свои дела, а "совет состоит из плохо осведомленных людей"[209] .

Особую роль в штате субдепартамента стал играть личный казначей короля, или хранитель его личного кошелька (Keeper of the Privy Purse). Он хранил наличные суммы, ассигнованные на повседневные расходы монарха. Официально должность была введена Яковом I для того, чтобы получить большую свободу в распоряжении средствами, отпускаемыми на королевские нужды.

В первые годы правления Якова I суммы, расходуемые личным казначеем, резко возросли,[210] тогда же отчеты о них перестали поступать в распоряжение Казначейства. Вместе с тем он освободился от ряда выплат на второстепенные расходы, сосредоточившись на личных потребностях короля. Нередко эти средства использовались для поощрения королевских приближенных.

С 1611 г. по 1625 г. пост занимал Джон Марри, пользовавшийся большим доверием монарха. В конце правления Якова I в его распоряжение перешла специальная печать в виде росписи короля, когда Яков I не смог подписывать документы из-за болезни руки[211] . Через него проходила значительная часть прошений и петиций на имя короля.

Таким образом, при Якове I Госсекретарь и Лорд-казначей государства Роберт Сесил постепенно потерял те административно-финансовые привилегии, которыми он обладал в конце елизаветинского правления. Тогда он имел почти неограниченную никем монополию на получение королевской подписи, строгий контроль над расходами королевы, ее двора и всего государства, свободный доступ к монарху.

Томас Эдмондс писал, что Сесилу пришлось заключить своего рода паритетное соглашение с Джорджем Хоумом, неформальным лидером Спальни, о разделе сфер влияния вокруг короля. За Сесилом сохранялись вопросы управления государством, а Хоум, о котором говорили, что он пользовался любовью короля и знал о всех его склонностях и о большинстве королевских тайн, контролировал распределение придворных должностей, королевских пожалований, особенно предназначенных лично для него и шотландцев[212] .

Отношение Якова I к своему окружению исключило для Госсекретаря возможность установить прямой контроль над Королевской Спальней. Сесилу пришлось использовать особые методы опосредованного влияния, через продвижение в штат Спальни "своих" людей.

К ним с известными оговорками можно отнести шотландца Джеймса Хея; англичанина Филиппа Герберта, племянника Сесила; Роджера Эстона, который, хотя и был англичанином по происхождению, уже давно обосновался в Шотландии. С Эстоном Сесил вел переписку еще до вступления шотландского короля на английский престол. Что касается Хея, то Яков Стюарт также рассматривал его в качестве связующего звена с министром и, видя стремление своего слуги добиться признания у английской аристократии, всячески способствовал ему в этом.[213]

Эстон и Хей, которые были королевскими советниками, играли довольно заметную роль как во внутренней, так и во внешней политике, чего не скажешь о Филиппе Герберте, который был одним из первых любимчиков Якова I, известного своими необычными пристрастиями. Его главная заслуга была в том, что он разбирался в собаках. К тому же, главным патроном и покровителем для всех троих всегда оставался король.

Поэтому Госсекретарь был вынужден использовать прямой подкуп некоторых камергеров (Леннокс, Эрскин) и камер-юнкеров (Джон Марри), чтобы заручиться их поддержкой при решении тех или иных вопросов. Для этого Сесил первое время закрывал глаза на чрезмерную королевскую расточительность в пользу шотландцев, а защищая в парламенте право короля на благосклонность к своим соотечественникам, демонстрировал им свою необходимость. Он стремился привязать к себе как можно большее количество шотландцев, для чего покровительствовал родственникам слуг Королевской Спальни.

В 1604 г. Дэвид Марри (Murrey), родственник камер-юнкера Спальни Джона Марри, сам камергер Спальни принца Карла получил от Сесила пенсию 400 ф. в год из импозиций на вино. При этом когда-то всесильный министр извинялся, что это меньше, чем шотландец действительно заслужил, но в будущем "он поддержит любое пожалование, которое вы попросите".[214]

В 1605 г. Сесилу удалось на время ограничить чрезмерное распределение королевской щедрости и добиться от парламента субсидий в 1606 г., ради чего Яков I несколько ограничил натурализацию шотландцев, но это не принесло должного эффекта. Яков Стюарт шел на подобные ограничения ради скорейшего достижения унии, но когда в 1607 г. стало ясно, что Сесил не способен обеспечить положительное решение это проблемы, то контроль за пожалованиями со стороны короля и Хоума был восстановлен.

Примерно в это же время Яков Стюарт и его окружение начинает активно продвигать в политику Р. Карра как своего рода альтернативного способа решения тех проблем, с которыми Сесил не смог справится собственными силами.

В 1610 г. Спальня окончательно вышла из-под контроля Сесила, когда при активном участии ее слуг был провален Великий Контракт – соглашение об обмене определенных феодальных прав короны (опеки, реквизиций и др.) на постоянные субсидии. Это была последняя попытка Сесила сохранить старую, тюдоровскую, систему управления. Слуги шотландской Спальни и других придворных служб были объективно заинтересованы в сохранении королевских прав и прерогатив в качестве источников своих доходов. Среди слуг Спальни идею Великого контракта поддерживали только англичане граф Монтгомери и Р. Эстон, который был к тому же членом палаты общин. Среди высших слуг двора за Контракт выступали союзники Сесила в Совете Лорд-камергер Суффолк и Шталмейстер двора граф Вустер.

Сам Яков I в парламентской речи в 1610 г. в ответ на обвинение в чрезвычайной расточительности рассматривал щедрость к шотландцам как должное проявление собственного достоинства и как естественную благодарность тем, рядом с кем он рос, воспитывался и сформировался как правитель. Согласно королевской логике, без должной щедрости по отношению к его ближайшим (старым) слугам невозможна какая-либо благосклонность к его новым подданным.[215] Щедрость к шотландцам рассматривалась в духе средневековой традиции королевской справедливости, иначе король мог прослыть "неблагодарным". Таким образом, щедро награждая шотландцев, Яков I в действительности подпитывал надежды его английских подданных. Чем не средневековая схоластика?

Вместе с тем король уверял, что в настоящее время он более умерен и его щедрость в равной мере распределяется на обе нации и если не будет субсидий, то не будет и его щедрости к англичанам. Это уже больше походило на шантаж. Новые подданные короля должны были снискать королевскую щедрость своей сговорчивостью. Сесил разделял мнение Якова I о том, что заставить короля отказаться от чрезмерной щедрости к шотландцам означает заставить изменить его свою судьбу, ибо "он был рожден среди них".[216]

Парламент 1610 г. фактически вылился в противостояние английской провинции и шотландской Спальни. В октябре французский посол сообщал, что от критики больше всех страдают шотландцы[217] . Парламентарии считали, что именно они "пожирают все". В ноябре депутат Хоскинс открыто заявил в нижней палате, что они должны освободить Якова из того плена, в котором он находится эти 7 лет, причем это проблема "не личная, а национальная", иначе невозможно наполнить королевскую бочку, которая дала течь.[218]

Некоторые парламентарии осознавали, что причина королевской щедрости именно к шотландцам кроется в особенностях организации Королевской Палаты. Джон Хоулз обвинял шотландцев из Спальни в том, что они стоят подобно горам между лучами света, исходящими от Его Величества и остальными подданными и предлагал поделить штат Спальни поровну между нациями в обмен на субсидии[219] .

Яков I отреагировал несколько иначе. Он установил паритет не в Спальне, а в Ближней палате, при этом сократив 14 англичан и всего 3 шотландцев.[220] Этим король продемонстрировал, что он не намерен идти на уступки в вопросе формирования собственного окружения, тем более допускать англичан. В 1614 г. Чарльз Корнуоллис за подобное предложение был отправлен в Тауэр.[221]

В том же 1610 г. Совет также пытался урезонить шотландцев, те в ответ предприняли атаку на Сесила и его проект. У них было большое преимущество перед всеми остальными политическими противниками – свободный и постоянный доступ к королю. Томас Лейк обвинял Карра в том, что он ложно убедил короля в стремлении палаты общин выслать шотландцев домой. Это стало поводом для роспуска парламента.

Несмотря на жесткую критику, раздача пожалований в пользу шотландцев и процесс их натурализации продолжались. В том же 1610 г. были натурализованы Карр, Джон Марри, Д. Окмьюти, Левингстон – все из Королевской Спальни.

По мнению современников, а впоследствии и историков, главные причины финансовых проблем короны в начале XVII в. заключались в королевской экстравагантности, что было недалеко от истины (от 37.000 до 47.000 ф. в первые годы было потрачено на украшения, 36.000 ф. – на обновление гардероба)[222] и в щедрости к шотландцам и другим придворным.

Гранты земель и денежные пожалования привлекали особое внимание, но в действительности они были не столь велики как казалось. В первые годы большинство пожалований составляли разрешения на сбор долгов короне, которые было очень трудно востребовать. В данном случае важна ценность и престиж королевского пожалования самого по себе и общественное внимание к этому факту, а также получение определенных властных полномочий.

В 1616 г. был составлен отчет о пожалованиях, выданных шотландцам. Оказалось, что 133.100 ф. было пожаловано им в долгах короне, 88.000 ф. - наличными, и 10.614 ф. - ежегодным пенсиями.[223] В финансовом смысле рост расходов королевского хаусхолда был гораздо более ощутим, чем королевские пожалования, но менее заметен современникам.

Сесил предпринимал неоднократные попытки бюрократическими методами, а также действуя через Тайный совет, ограничить королевские расходы и пожалования. В результате просители стали стремиться обоходить Сесила и его помощников и обращаться либо лично к королю, либо к слугам Спальни. Попытки провести административно-финансовые реформы хаусхолда с целью сократить расходы на содержание двора как при Сесиле, так и после него также ни к чему не привели.

Различие позиций проявилось и в выделении приоритетов парламентской политики короны. Для Якова I и его окружения главной задачей являлось достижение англо-шотландской унии, для Сесила и Совета – решение финансовых проблем.

Как и в случае с государственными ведомствами, Яков Стюарт так и не смог установить контроль над английским парламентом. Точнее, в первые годы правления он не видел в этом необходимости, опираясь на свою шотландскую практику. Яков I не использовал, а фактически самостоятельно отбросил те средства, при помощи которых Елизавете удавалось контролировать парламент.

Выборы 1604 г. оказались самыми "свободными" за весь тюдоровско-стюартовский период. Они были свободными от королевского надзора и от попыток продвинуть "своих", придворных кандидатов. А те немногие из королевских слуг, кто самостоятельно были избраны в палату общин, вскоре получили пэрство и перешли в палату лордов (Стенхоп, Ноллис, Уоттон), к тому же их вряд ли можно отнести к сторонникам нового двора. В 1612 г. Джон Чемберлен сообщал, что король был недоволен о тем, что "ему плохо служили в парламенте по причине малочисленности (в нем) советников и слуг хаусхолда".[224] Американский историк Уилсон оценивал провал парламентского контроля, как неудачу всей системы тюдоровского управления, которую символизировал Сесил, в новых условиях[225] . Деятельность большинства королевских слуг, выбранных в последующие парламенты, демонстрирует, что в их поведении все же доминировали не корпоративные, а личные интересы.

Парламентарии стремились избавиться от присутствия в Плате королевских слуг и советников, поскольку, по мнению отечественного исследователя К. Кузнецова, "они (слуги) подкапывались под саму идею представительства"[226] . В месте с тем, парламентарии не редко были не прочь воспользоваться услугами королевских слуг для выполнения собственных распоряжений. В то же время Яков I никогда не допускал ко двору лидеров парламентской оппозиции, например, Джона Хоулза, о котором Бэкон писал королю, что тот "хотел вслед за парламентом склонить на свою сторону и двор".[227] Интересно, что некоторые активные парламентские оппозиционеры являлись бывшими неудачными придворными.

Напротив, придворные высоко ценили депутатские места. На выборах они демонстрировали свое преимущество перед другими кандидатами правом доступа ко двору и возможностью добиться определенных льгот.

По мнению американского исследователя Н. Кадди, значительную роль в направленности придворной политики Якова I играла именно проблема англо-шотландской унии.[228] По замыслу Стюарта, двор должен был стать моделью для заключения союза на основе паритетного представительства обоих наций. Яков I активно использовал репрезентативные и художественные возможности двора для пропаганды объединительных настроений и продвижения планов союза в парламенте.

Придворные маскарады являлись не только средством пропаганды союза, но и представляли собой серию попыток ответить на критику унии.[229] Например, маскарад на свадьбу влиятельного шотландца Хея был выстроен как диалог между англичанином-елизаветинцем и британцем-яковитом.

Новый двор стал своего рода политической сделкой, попыткой соединить английскую и шотландскую придворные и властные традиции. Яков I стремился вписать новый хаусхолд в английскую административную систему, но именно двор и особенно Королевская Спальня стали камнем преткновения на этом пути и поводом для резкой оппозиции объединительным планам.

Идея равного представительства во властных структурах встретила сопротивление английской знати и бюрократии. Компромисс был найден в том, что высшие государственные посты оставались за елизаветинцами, а Яков сохранял шотландское окружение в Королевской Спальне, которое и составило ядро нового двора.

В дальнейшем Яков I пытался демонстрировать паритет через парные назначения в Спальню (напр., в июне 1603 г. – шотландец Джеймс Хей и англичанин Филипп Герберт) или возведения в Орден Подвязки (напр., в апреле 1615 г.– шотландец Томас Эрскин и англичанин Уилиям Ноуллз, соперничество которых в роскоши во время церемонии вызвало живой интерес у публики, и символизировало сложившееся противостояние). Но это не принесло должного результата. Англичане были по-прежнему недовольны ограничением доступа к королю в пользу шотландцев из Спальни. При дворе периодически вспыхивали конфликты между представителями наций, и ходили слухи о заговорах против шотландцев[230] .

С самого начала объединения дворов стали возникать споры и конфликты между англичанами и шотландцами, нередко они вспыхивали, казалось бы, на чисто "бытовой" почве. В июле 1603 г. Карлтон писал из Виндзора, где остановился двор, о первых ссорах между английскими и шотландскими лордами из-за расквартирования во дворце.[231] 8 июля Яков I был вынужден выпустить прокламацию о примирении наций.[232] Дело было не только в борьбе за преобладание в ближайшем окружении короля, но и в противостоянии двух культур, двух стилей жизни.

Шотландские слуги Спальни очень резко реагировали на любые, даже самые незначительные, выпады в свой адрес. В сентябре 1605 г. Джон Марри доложил королю, что шотландцы Спальни осудили один пассаж в пьесе Estward Hoe и требовали наказать ее автора. Подобные петиции были также направлены Сесилу и Лорду-камергеру. Смысл пассажа заключался в том, что, по мнению одного из героев пьесы, шотландцы, хотя и являются самыми лучшими друзьями англичан во всем мире, но лучше всего держать их подальше от Англии.[233]

Особое возмущение шотландцев вызвала речь Кристофера Пиггота в парламенте 1607 г. с обвинениями в их адрес. Один из королевских спальников Джон Рамзи доложил об этом королю и потребовал арестовать оратора, что и было сделано[234] . Бэкон выступил с ответом, утверждая, что шотландцев, за исключением королевского окружения, было не столь и много при дворе.[235] Но проблема была не в количестве, а в том, что они пользовались непропорционально большим преимуществом в аккумулировании королевской щедрости и реализации королевской воли.

Особое неприятие по отношению к шотландцам проявляли те, кто либо был вынужден оставить свои должности в их пользу, либо те, кому они преградили продвижение ко двору. Джон Хоулз, один из таких англичан, считал, что именно с приходом "бедных и голодных шотландцев...начала угасать слава английского двора". Из-за шотландцев, по мнению Хоулза, двор покинули лучшие из джентри, "презирая их соседство", что привело к ослаблению той связи между двором и графствами, которая существовала во времена Елизаветы.[236]

Чрезмерная щедрость короля к шотландцам и их привилегии стали поводом для провала унии в парламенте. Тот же Джон Хоулз, один из наиболее активных ораторов парламента 1610 года, а ранее неудавшийся придворный, объявил королевский двор "причиной всего". Он особенно нападал на шотландцев, которые монополизировали Спальню и придворный патронаж. Хоулз предложил разделить штат Спальни поровну между нациями.[237]

Сам Хоулз являлся примером представителя того поколения джентри и горожан, которое было отторгнуто Яковом I в пользу сохранения положения шотландцев. В рамках тюдоровской традиции они рассматривали государственную и придворную службу как высшую форму гражданского призвания, в которой совмещались личные выгоды и государственные интересы.[238] Апеллирование к своему служебному опыту и достойному происхождению не помогло Хоулзу закрепиться при новом дворе, и только деньги и земли, накопленные им во время вынужденной отлучки, обеспечили ему титул.

Причина этого разрыва между “Двором” и “Страной” кроется не столько лично в Якове I и его предпочтении своим соотечественникам, сколько в специфической консервативности придворной машины, ограниченности ее ресурсов, ее корпоративной замкнутости. Ограниченное предложение придворных и государственных постов рождало ажиотажный спрос, где решающими факторами в выборе из нескольких кандидатов являлись патрон-клиентные связи подкрепленные соответствующими средствами. Включение нового шотландского элемента еще более сократило предложение, а внутренняя замкнутость Спальни скорректировала потоки, питающие фонтан королевской щедрости и исходящие от него.

В этой связи выдвижение на первые роли в системе придворных патрон-клиентных отношений Роберта Карра и его назначение на пост Лорда-камергера двора (июль 1614 г.) может рассматриваться как негативное персонифицированное решение проблемы унии: шотландский фаворит, формальный и неформальный лидер Королевской Палаты был призван стать покровителем англичан при дворе. Яков I сознательно подталкивал его к союзу с кланом Говардов.

Как уже отмечалось, прибыв в Англию, Яков I был вынужден принять более строгий порядок английского двора, но стремился наполнить его франко-шотландским содержанием. Шотландский двор, построенный по французской модели (совпадал порядок расположения комнат, их название, номенклатура должностей), не был разделен на "внешний" и "внутренний" круги, в отличие от более формализованного английского двора. Такая открытость шотландского двора позволяла, с одной стороны, активно использовать королевских слуг в государственных делах, а с другой, – открывала для знати возможность относительно свободного доступа к королю.

Стюартовская Спальня соединила английскую и шотландскую практику. В условиях непривычного для шотландцев политико-административного давления со стороны тюдоровской аристократии, государственных сановников, парламента только активное использование лично преданных королю слуг Спальни как ближайших советников и агентов его воли позволило Якову I закрепить свой контроль над проведением внутренней и внешней политики. Отсюда неизбежно значительное влияние королевских фаворитов на характер стюартовской политики.

Утвердившись подобным образом в английском дворе, Яков попытался распространить влияние своего ближайшего окружения за пределы королевской Спальни. В структуре шотландского двора контроль над слугами Королевской Спальни и руководство над всеми остальными службами Палаты традиционно находилось в руках одного человека, который одновременно являлся первым слугой короля, главным должностным лицом двора и одним из высших чинов всего государства. Тем самым он всецело воплощал в себе единство публичной и приватной сфер жизни монарха, а также единство личных и общественно-государственных функций его слуг.

Поэтому назначение в июле 1614 г. шотландского фаворита, камергера Спальни Роберта Карра, Лордом-камергером нарушало принцип разделения между "внутренними" и "внешними" палатами двора и ставило его в один ряд с ведущими министрами государства. Формальный статус наполнялся реальным содержанием.

Яков I заявил, что он передал этот пост Карру как самому близкому другу, которого "он любит больше всех живущих" на земле. Яков I сознавал значение должности и то, какую роль был призван играть его фаворит, когда писал о том, что "все придворные милости и должности проходят через него как Лорда-камергера".[239]

Кроме того, после смерти Р. Сесила Р. Карр фактически стал выполнять обязанности Госсекретаря. Т. Лейк передал в его распоряжение личную королевскую печать. Карру была переадресована вся иностранная корреспонденция. Он также контролировал деятельность комиссии, которая ведала функциями Лорда-казначея (именно на этот период приходится новый резкий рост государственного долга: с 300.000 до 688.000 ф.[240] ). Впоследствии должность Госсекретаря, которая потеряла свое прежнее значение, была передана Уинвуду, чью кандидатуру поддержал Карр[241] .

Появившись при дворе в 1607 г., Карр быстро завоевал расположение короля, присягнул сначала камер-юнкером, а в декабре был назначен камергером Королевской Спальни. Он заменил в качестве королевского фаворита англичанина графа Монтгомери. Возможно, это была своеобразная реакция Якова I на провал унии в парламенте.[242]

К середине 1608 г. английские лорды оставили надежды выдвинуть фаворита из англичан. Их взор упал на друга Карра англичанина Томаса Оувербэри (Overbury), через которого они стремились получить влияние на фаворита. Особенно усердствовали в этом направлении Сесил и Суффолк.[243]

Весной 1611 г. Карр принял титул виконта Рочестера и стал первым из шотландцев, получившим право заседать в английском парламенте. Некоторые современники считали, что уже осенью 1611 г. он имел больше влияния, чем Лорд- казначей. Это проявлялось в его большей популярности у просителей королевской милости, чем Сесил.[244] Ему же отводилась ведущая роль во главе других шотландцев в провале политики Сесила по заключению Великого Контракта.

Отличие позиций Карра и Сесила состояло в том, что влияние первого проистекало от его постоянного присутствия при короле, а второго -- от контроля над администрацией. В силу этого Карр предоставлял своим союзникам больше возможностей для патронажа. Кроме того, как известно, Карр внес серьезный разлад в королевскую семью, противостоя королеве и принцу Генриху. Не случайно, что временные примирения между ними воспринимались как события, значимые для внутренней политической стабильности[245] .

Карр, чьи возможности при жизни Сесила были ограничены, стал своего рода "козырной картой" в придворной партии, или, как выразился немецкий историк Гебауэр, "прагматической партией", состоящей из одного человека.[246] Необремененный политическими установками, он создал ситуацию, когда тактическая победа фракций зависела от того, кто переманит фаворита на свою сторону.

Пробным камнем стала борьба за пост Госсекретаря. Первоначально Карр склонялся в пользу парламентского оппозиционера Невила, за которым стояли Пемброк и Саутгемптон. При данном раскладе Карру отводилась роль посредника между королем и парламентом. Это давало бы фавориту возможность проявлять политическую активность, стать самостоятельной политической фигурой. К тому же, в этот период его стали воспринимать в обществе как защитника протестантов при дворе короля[247] . Но подобный расклад не устраивал прежде всего Якова I, которому нужен был верный слуга и исполнитель его воли, а не новый политический лидер.

Яков I стал активно подталкивать Карра к союзу с Говардами, чему способствовала любовная связь фаворита с леди Эссекс, дочерью графа Суффолка, и спор с Пемброком за пост Шталмейстера.

В этой игре оказался лишним Т. Оувербэри, который выступил против наметившегося политического и семейного союза. В результате он был заключен в Тауэр, где вскоре был отравлен по приказу жены Карра леди Эссекс. Вскрытие этого факта стало проичиной падения фаворита и значительного ослабления всего клана Говардов.

Конец 1613 -1614 гг. – это период бесспорного господства Карра в придворной системе.[248] Его поддержкой стремились заручиться лидеры придворных фракций, прежде всего, из клана Говардов, в частности, Нортгемптон, который претендовал на пост Лорда-казначея после смерти Сесила. Поддержка фаворита стала решающим фактором в борьбе за эту должность. Нортгемптон открыто льстил Карру, называя его "перводвигателем нашего двора". Впоследствии Нортгемптон через Карра направлял Якову I отчеты и получал королевские инструкции, продвигал на ответственные посты своих клиентов. Их отношения были взаимовыгодными. Нортгемптон, в свою очередь, гарантировал королевскому фавориту поддержку в назначении на пост Лорда-камергера и продвижение шотландцев на различные должности. Автор одного из историко-публицистических произведений первой половины XVII в. видел отличие Карра от других фаворитов в том, что он стал им "только благодаря собственным стараниям, а не обману" и без помощи разного рода петиций и просьб. Но его недостаток заключался в том, что он слишком поддавался просьбам и влиянию других[249] .

Несмотря на тесные связи, сложившиеся с некоторыми лидерами аристократических группировок, Карр всегда оставался человеком Якова I.

Стремясь закрепиться в придворной системе и создать собственную клиентелу, Карр стал продвигать родственников в Королевскую Спальню. Его племянник Уильям Карр в сентябре 1614 г. стал грумом Королевской Спальни, а брат Роберт. Карр, будущий граф Анкрум, стал грумом Спальни принца, другой родственник Генрих Гибб с июля 1613 г. был камер-юнкером Королевской Спальни.

На протяжении 1614 г. Карр фактически являлся главой слуг Спальни, поскольку Обер-камергер Т. Эрскин болел и отсутствовал при дворе. Подобное стратегическое расположение позволяло ему контролировать назначение на должности и распределение пожалований. Лидеры оппозиции в палате лордов Пемброк и Саутгемптон так и не смогли получить обещанных продвижений соответственно на пост Лорда-камергера и в Совет.

Карру была уготована роль связующего звена между королем и английской аристократией, чтобы заручиться ее поддержкой в парламенте. Но еще менее успешный парламент 1614 г. показал несостоятельность данной политики. Слишком серьезны были разногласия внутри английской аристократии, и существовала принципиальная невозможность решить подобным образом проблему унии. Поэтому скорое восхождение Дж. Виллерса, будущего герцога Бэкингема, ознаменовало новое направление стюартовской политики.

Первая попытка установить англо-шотландское равновесие была нарушена скандальным падением Карра, которое было столь же стремительно, как и его взлет. Еще осенью 1614 г. он был в силе и препятствовал продвижению Виллерса в состав Спальни, а в июле 1615 г. Совет отказался уступить формальной просьбе короля о его прощении.

Падение Карра отразилось на его сторонниках и клиентах в Королевской Палате и в хаусхолде принца Карла. 12 человек было допрошено или уволено с постов. То рвение, с которым дело вел Верховный Судья Э.Кок, могло создать вакуум власти в ключевых придворных структурах, который мог быть заполнен представителями соперничающих фракций и породить, таким образом, общую нестабильность придворной системы.

Опасаясь этого, Яков I приостановил чистку, а Бэкингем прибрал под свое крыло бывших клиентов Карра. Была проведена своего рода кампания по восстановлению политического равновесия при дворе: граф Эрандел, новый лидер изрядно ослабленного клана Говардов, был включен в Совет, а Джон Дигби назначен Вице-камергером двора, в заместители своему главному на тот момент оппоненту в продвижении испанского брака графу Пемброку.

В системе Королевской Спальни равновесие было отчасти восстановлено возвышением нового шотландского фаворита маркиза Гамильтона и назначением в 1616 г. герцога Леннокса, родственника Якова I и члена Королевской Спальни, на возрожденный пост Лорда-стюарда, который не только возглавлял Хаусхолд, но и обладал высшей административной и юридической властью на территории всего двора, противостоя графу Пемброку, который получил пост Лорда-камергера. При дворе была создана глобальная система политико-административных противовесов, в которой решающим факторами оставались личная инициатива Якова I и контроль за Королевской Спальней.

Таким образом, проблема унии в конце правления была сведена до создания системы дуального фаворитивизма:[250] Бэкингем осуществлял контроль над английским, а Гамильтон над шотландским направлениями стюартовской политики. Пемброк и Леннокс поделили административно-финансовый контроль над придворными структурами.

Не случайно, что обвинения против шотландцев и, соответственно, против Королевской Спальни практически исчезли к началу 20-х гг. XVII в. Если в первые две трети яковитского правления Спальня была одной из причин провала униатской политики короля, то в последней трети именно Королевская Спальня, состоящая из представителей обоих наций и имевшая формального главу в лице шотландца Т. Эрскина и неформального лидера в лице англичанина герцога Бэкингема, стала символом и единственным воплощением унии.

Выделение Спальни и постепенное укрепление ее влияния были не единственными изменениями в придворной системе, которые произошли с приходом Якова I Стюарта. Все они так или иначе оказали влияние на изменение общеполитической ситуации. Одним из способов контроля Спальни над государственными и придворными структурами стало широкое использование практики совмещения постов. Многие камергеры и камер-юнкеры Спальни получали различные прибыльные должности и нередко руководили другими субдепартаментами. Через своих слуг Яков I получал доступ к различным финансовым источникам и административным рычагам королевства и проводил выгодную ему политику.

Например, Джордж Хоум, самый влиятельный из камергеров в первые годы правления Якова I, был хранителем личной королевской казны, заместителем Лорда казначея и возглавлял Большой и Малый Королевские Гардеробы, т.е. он контролировал средства, отпускаемые на снаряжение почти всех придворных слуг и чиновников центральных ведомств (livery). Интересно, что до известного придворного реформатора, купца Кранфилда и после него Королевским Гардеробом руководили исключительно члены Королевской Спальни, и именно на Гардероб приходится значительный процент роста королевских расходов. Большая часть этих средств тратилась на облачение короля, его семьи и ближайших слуг в соответствии с новыми придворными стандартами роскоши.[251]

Таким образом, в период правления Якова I происходит институциональное выделение субдепартамента Королевской Спальни как относительно самостоятельной и ближайшей к королю придворной структуры. Спальня становится наиболее влиятельной службой двора и одним из политических и церемониальных центров стюартовской системы. Первоначально среди слуг Спальни доминирующее положение занимала шотландская придворная элита. Являясь собственной клиентелой короля, она стремилась ограничить доступ к монарху, выступала в качестве проводника королевской политики, посредника между Яковом I и английской социальной элитой.

Возможно, что Яков Стюарт рассматривал Спальню как часть общей политики на расширение елизаветинского истэблишмента, которая также осуществлялась через натурализацию шотландцев и создание прочной системы англо-шотландских брачных связей. Камергеры Спальни как бы представляли новую яковитскую модель аристократа: как правило, низкое происхождение, привязанность ко двору и к королю лично, активное вовлечение в патрон-клиентные связи, акцент не на военной, а гражданской службе, культурное покровительство, тесная зависимость материального положения от королевской щедрости и должностных привилегий.

С течением времени двор был отдан в руки королевских фаворитов вне зависимости от их национальной принадлежности, решающую роль стала играть политическая и социальная значимость. За счет ставленников последних штат Спальни заметно увеличился, утратив свою однородность. Субдепартамент Королевской Спальни постепенно начинает терять статус придворной политической элиты, передав его отдельным фаворитам и советникам Якова I, а затем и его сына Карла I.

Противоречие раннестюартовской придворной политики заключалось в том, что первые Стюарты стремились укрепить двор в качестве политико-административного, социального и культурного центра, привлекая представителей различных общественных слоев в надежде на обогащение и продвижение по социальной лестнице, но одновременно, отдавая предпочтение определенным фаворитам, ограничивали эту возможность, выталкивая на периферию старую английскую аристократию и высших джентри. Джон Хоулз считал, что именно власть королевских фаворитов, которые продвигали на придворные должности "незначительных персон", привела к разрыву прежних связей между двором и графствами[252] . Богатый и щедрый стюартовский двор как восхищал современников, так и был одной из главных причин недовольства новой династии.

1.3. Административные и финансовые реформы

в Королевской Палате .

Выделение Спальни и постепенное укрепление ее влияния были не единственными изменениями в придворной системе, которые произошли с приходом Якова I Стюарта. Все они так или иначе оказали влияние на изменение общеполитической ситуации.

Одной из главных причин роста расходов на содержание двора стало увеличение числа слуг. Особенно эта тенденция характерна для Департамента Королевской Палаты. Характерным примером стал двор принца Генриха, также находившийся под патронажем Лорда-камергера королевского хаусхолда. За год с момента официального основания его штат увеличился с 70 до 141 человека, расходы соответственно возросли с 8.000 ф. до 9.800 ф. в год.[253] К 1607 г. общее число слуг хаусхолда принца составляло 215 человек, на содержание которых выделялось более 15.000 ф. в год.[254] Большое количество новых должностей было создано за период 1604-1605 гг., когда принц Генрих жил при королевском дворе и большинство постов в его хаусхолде носили почетный характер. После креации Генриха в качестве принца Уэльского его двор был организован в полном соответствии с моделью королевского хаусхолда. Общие расходы на его содержание составили более 35.765 ф. [255]

Все попытки ограничить расходы Королевской Палаты наталкивались на произвол со стороны Якова I и сопротивление его слуг. Он щедро даровал новые должности и увеличивал содержание старым. Большое количество должностей было передано инкорпорированным в английскую придворную структуру шотландцам. К 1609 г. стоимость жалования слуг департамента составляла более 22 239 ф., для сравнения в 1601-1602 гг. – около 13 660 ф. в год. В определенной мере увеличение количества слуг объясняется наличием королевской семьи в отличие от предыдущего правления. В основном статьи расходов по сравнению с елизаветинским правлением остались прежними. Изменения были связаны с новыми интересами или увлечениями короля и его двора или выходом из моды прежних.

Рост расходов на содержание некоторых видов услуг напрямую связан с интересами и пристрастиями членов королевской семьи. Этим объясняется увеличение штата и содержания музыкантов (более 2.000 ф. ), особенно за счет 12 скрипачей, а количество трубачей, наоборот, сократилось. Введение более роскошного церемониала привело к увеличению количества лакеев с 8 до 10 (их содержание обходилось в 980 ф. в г.).

Изменяется структура и увеличивается содержание охотничьих служб двора (более 1.600 ф.). Меньше стало сокольничих, но происходит резкий рост ловчих с 9 до 38 слуг. Выросла популярность охоты на выдр. Возросли общие расходы на содержание королевских садов и парков.

В связи с новыми веяниями в медицине (см. п.1.1) в штат Палаты вошла аптекарская служба. Аптекари должны были поставлять различные парфюмерные средства и благовония, применяемые в целях гигиены (их содержание составляло около 2.000 ф. в год).

На баланс Королевской Палаты были переведены некоторые статьи расходов, ранее принадлежащие другим службам. Например, из "личного королевского кошелька" была передана оплата расходов на расквартирование при дворе слуг, содержание королевских лошадей и др.

Возросший двор требовал более надежной и представительной охраны (число стражников увеличилось с 120 до 200 человек, так же как и их содержание - до с 4.500 до 7.900 ф.). Яков I уделял повышенное внимание вопросам безопасности. Поэтому капитаном Королевской стражи был назначен Обер-камергер Королевской Спальни Томас Эрскин. Таким образом, он сосредоточил в своих руках значительную административную и военную власть при дворе.

Таким образом, стало ясно, что только ограничив раздачу должностей по королевским грамотам, возможно сократить расходы Палаты. Сесил прежде всего обратил внимание на так называемые "uncertain warrants", выплаты по которым зависели от частоты служебного использования получившего их лица. Сесил при помощи специальных слуг хотел проверить законность этих предписаний и контролировать их, чтобы не было двойной оплаты услуг из Казначейства и Палаты. Но ему не дали возможность осуществить задуманное.

Единственной службой департамента, которая была реорганизована с целью сокращения расходов, стали королевские посыльные (сокращены с 40 до 20 человек). Был введен пост специального секретаря, который контролировал их присутствие на службе. Сокращение количества посыльных было отчасти обусловлено тем, что их функции стали выполнять другие категории слуг (камер-юнкеры, камергеры Палаты и др.), которые стремились компенсировать потерю собственных полномочий в пользу слуг Королевской Спальни. Вместо выплат за выполнение каждого задания посыльные стали получать постоянное жалование в 50 ф. Но достигнутая таким образом экономия была нивелирована ростом количества путешествий посыльных на континент, которые требовали больших расходов. К тому же, казначей Палаты обычно занимал пост королевского почтмейстера. Поэтому несмотря на то, что Почтовая служба имела собственный бюджет, значительная часть ее экстраординарных расходов оплачивалась через казну Королевской Палаты (в 1612 г. составили 7.000 ф. ).

С приходом Якова I несколько изменяется сама система финансирования Королевской Палаты. После 1595 г. Палата получала средства только от Казначейства и герцогства Ланкастер.[256] До середины правления Якова I ежегодные поступления от герцогства Ланкастер составляли порядка 4.000 ф. , но постепенно сократились до 1.240 ф. в год. Вместо этого возрождается раннетюдоровская практика финансирования Палаты за счет поступлений от Суда Опеки (до 12.000 ф. в год). Таким образом, введение в действие Великого Контракта, который предусматривал отказ от этого феодального права короны, могло существенным образом сократить доходы слуг департамента, что, естественно, вызвало их сопротивление продвижению проекта. В дальнейшем расходы на жалование слугам Палаты превысили 25.000 ф. в год.

Таким образом, для Королевской Палаты главной проблемой являлся чрезмерный штат слуг. Места в департаменте были хотя и не очень прибыльными, но обеспечивали постоянный стол и проживание при дворе и предоставляли возможность для включения в систему придворного покровительства и патронажа. Решающим фактором в расширении штата являлась поддержка со стороны короля и высших слуг.

Первой и единственной удачной крупной попыткой сократить расходы Королевской Палаты стала реорганизация Департамента Строительных работ, проведенная Р. Сесилом. Департамент Строительных работ стал своего рода испытательным полигоном для административно-финансовых реформ двора. Исследование началось в 1609 г. в связи с началом обширной программы строительства, развернутой Яковом I, которая резко увеличила расходы субдепартамента (примерно на 75 %).

Главной целью реформы являлся более жесткий контроль за расходами службы. Задача облегчалась тем, что субдепартамент регулировал свою деятельность на основе устаревших ордонансов, а значит, вполне логично требовал обновления. Кроме этого, Сесилу позволило захватить инициативу то, что слуги Строительных работ не имели покровителей среди королевских фаворитов и высших придворных. Сесил фактически взял под свой контроль осуществление и финансирование всех дорогостоящих строительных работ. Все предписания Лорда-камергера Суффолка, который был формальным руководителем субдепартамента, заверялись Лордом-казначеем.

Руководители службы несли коллективную ответственность за размеры и стоимость поставляемых материалов. Представители Лорда-казначея осуществляли как текущий, так и ежемесячный контроль за ходом работ и расходом материалов. Только после сверки отчетов разрешалось производить оплату работ.

Кроме этого, Сесил повел наступление на дополнительные доходы слуг департамента. Он пытался ограничить их чаевые, получаемые от поставщиков, продажу неиспользованных материалов, оплату "мертвых душ". Вместо этого Сесил ввел фиксированные доплаты к официальному жалованию. Подобные меры не могли в полной мере компенсировать падение доходов слуг субдепартамента Строительных работ и вызвали их сопротивление и жалобы. В результате практика продажи излишек и получения чаевых сохранилась, хотя и в меньших масштабах. Тем не менее, расходы субдепартамента удалось сократить до 11.000 ф. в год[257] .

Реформа субдепартамента Строительных работ продемонстрировала основные принципы и направления дальнейших административно-финансовых реформ двора, условия их успеха и причины возможного провала.

Наиболее резкий рост расходов среди субдепартаментов Королевской Палаты приходится на Большой Королевский Гардероб ( Wardrobe ). Дж. Эйлмер считает, что Гардероб не был частью хаусхолда, поскольку имел собственный бюджет, большой штат ремесленников и рабочих, и, отдельное от остального двора, расположение.[258] Но действительная практика его деятельности показывает тесную административно-финансовую и функциональную зависимость Гардероба от хаусхолда в целом и руководящего штата Палаты, в частности. Полномочия Лорда-камергера как главы Департамента Королевской Палаты распространялись и на слуг Гардероба.

Гардероб снабжал двор различными тканями, мехами, обивочным материалом, мебелью, убранством для карет, упряжью и седлами для лошадей. Он находился в доме, именуемом Гардероб и расположенном на территории Тауэра, где хранились запасы продовольствия и материала для двора, старые одежды короля и членов его семьи, ливреи, которые "находились в постоянной починке у мастеровых этого департамента"[259] (3 портных, 3 вышивальщика и др.), и где располагались его слуги. Это вынужденное соседство со слугами Гардероба очень беспокоило Джона Фортескью, бывшего руководителя субдепартамента, который был лишен должности вскоре после прибытия Якова I в Англию, но продолжал проживать здесь из-за конфискации его личного имущества. Он беспокоился, что в результате стесненной обстановки могут возникнуть "обиды и разногласия" между его личными слугами и слугами Дж. Хоума, нового руководителя Гардероба.[260]

Доходы Гардероба складывались из поступлений от Казначейства и Суда Опеки, а также от сдачи в аренду нескольких доходных домов в Лондоне. При этом значительная часть поступлений из Казначейства приходилась на долю квитанций (tallies), а не живых денег. Ими рассчитывались с поставщиками, с которыми затем по квитанциям расплачивалось Казначейство.

Бухгалтерия Гардероба была чрезвычайно сложна и запутана.[261] Она приводила к огромным долгам субдепартамента и создавала его слугам прекрасные возможности для злоупотреблений. Наиболее распространенным злоупотреблением была перепродажа излишних материалов и старых запасов. Казначейство распорядилось, чтобы экстраординарные расходы Гардероба оплачивались в последнюю очередь, что привело к огромной задолженности субдепартамента перед своими поставщиками[262] . Поставки оплачивались с большой задержкой, которая сознательно закладывалась в стоимость товара.

Главные расходы Гардеробы шли на покупку необходимых материалов для Королевской Палаты, изготовление ливрей, снабжение костюмами маскарадов и театральных представлений, на обеспечение фурнитуры для королевских карет, на организацию придворных церемоний. В связи с часто меняющимися стандартами роскоши, приходилось постоянно обновлять королевский гардероб. Именно на Гардероб выпала основная ноша расходов на погребение Елизаветы (17.647 ф.), коронацию Якова I (19.711 ф.) и его торжественный въезд в Лондон (9.479 ф., из которых 5.431 — на ливреи).[263] В последующие годы Гардероб оплачивал организацию свадьбы дочери Якова I Елизаветы, похороны принца Генриха (16.000 ф.), королевских дочерей Марии и Софии и королевы Анны.

При Елизавете его расходы в среднем составляли около 13.000 ф., а к 1607 г. выросли в среднем до 31.000 ф. в год[264] (за первые пять лет только ассигнования из Казначейства выросли в 3,6 раза). За первые три года общие расходы Гардероба составили 128.000 ф., большая часть которых приходилась на экстраординарные распоряжения об изготовлении одежды для королевской семьи и снабжении слуг Хаусхолда и Конюшни. При этом расходы на жалование слугам Гардероба не превышали 160 ф. в год, а на непосредственное изготовление ливрей для слуг двора расходовалось не более 2.600 ф. в год. Резко возросли расходы на организацию ценных подарков для иностранных послов и королевских слуг, особенно шотландцев. Велики были затраты на организации, ставшими очень частыми с приходом Стюарта, церемоний возведения в рыцарское и пэрское достоинсива.

На росте долга Гардероба сказывалась частая смена руководителей Гардероба. Джон Фортескью в 1603 г. оставил долгов на сумму 28.838 ф., сменивший его Джордж Хоум, граф Данбар(с 1603 по окт.1606 гг.) прибавил к долгам 50.847 ф., Роджер Эстон (1606 -1611) был менее расточителен и добавил "всего" 11.892 ф. Долги Гардероба резко возросли с назначением Хея (1612-1618). Уже в 1612 г. они увеличились на 28.802 ф., а всего – около 80.000 ф. [265]

Система отложенных платежей уменьшала беспокойство Казначейства по поводу роста долгов Гардероба. Только в 1607 г. начинают выделяться средства на погашение долгов. При этом в соответствии с общими особенностями владения какой-либо финансово-ответственной и руководящей должностью долги субдепартамента рассматривались как личные долги его управляющего. Сын Хея окончательно расплатился с долгами отца только в 1641 г.[266]

В истории королевского Гардероба времен правления Якова I наибольший след оставили упоминавшийся Хей и его преемник Лайонел Кранфилд: первый – как великий расточитель выделяемых средств, второй – как старательный, но не всегда удачливый реформатор.

Шотландец Хей, камергер Спальни, один из королевских фаворитов и блистательных придворных, получил пост хранителя Большого Королевского Гардероба через полгода после смерти Р. Эстона. Он был большим ценителем и знатоком моды и в полной мере воспользовался всеми преимуществами, которые предоставила ему новая должность. Отсутствие должного контроля со стороны Казначейства и с его собственной стороны развязало руки ему и слугам Гардероба. Кроме того, на первые годы его руководства приходятся значительные чрезвычайные расходы, связанные с похоронами принца Генриха и свадьбой принцессы Елизаветы. В 1615 г. в связи с началом компании по сокращению расходов хаусхолда Хей получил письмо из Тайного Совета с требованием предоставить отчет о расходах Гардероба и предложения об их сокращении. Выполнение этого задания фактически бойкотировалось им и его слугами до декабря 1617 г. Хей утверждал, что ординарные расходы возможно сократить только до уровня 28.000 ф. Становилось понятным, что дальнейшее его пребывание на посту хранителя Гардероба несовместимо с политикой экономии в хаусхолде проводимой Бэкингемом, Бэконом и Кранфилдом (см. гл. 2. п.2). За 6 лет руководства Хея через департамент прошло более 120.000 ф.

После провала парламента 1614 г., отказавшегося субсидировать короля, вопрос о сокращении расходов двора встал чрезвычайно остро. Лондонский купец Л. Кранфилд заверил Якова I, что он в состоянии удержать расходы Гардероба в пределах 20.000 ф. Это предопределило выбор Якова I. Хей за свою добровольную отставку получил 2.000 ф. и титул виконта Донкастера. 17.000 ф. из неизрасходованных средств Гардероба были выданы ему для покрытия долгов.

В последующем Хей сделал блестящую дипломатическую карьеру, но память о пребывании на посту руководителя Гардероба еще долго сковывала его внутриполитическую активность. В 1621 г. несколько поставщиков Гардероба пытались продвинуть петицию против Хея, но не получили достаточной поддержки у лордов. В 1624г. во время импичмента Кранфилда Хею пришлось отбиваться от нападок неудачливого реформатора, который стремился защитить себя. Он отверг обвинения в получении взятки от Кранфилда в 3.000 ф. , а в оправдание своих долгов указал на большие непреднамеренные расходы.[267] Поддержка, которой пользовался Хей практически у всех фракций и группировок двора и парламента, спасла его положение. Чего нельзя сказать о Кранфилде, несмотря на его реформаторскую деятельность

Своим подъемом Кранфилд был обязан Говардам, чьим экономическим советником являлся. Нортгемтон. В 1617 г. уже при покровительстве Бэкона и Бэкингема он предложил программу экономии, в которой существенную роль отвел сокращению расходов Гардероба.

Кранфилд составил своего рода соглашения с королем о том, что все сэкономленное им в пределах ассигнованных на Гардероб 20.000 ф. останется в его распоряжении. Главное изменение, которое он привнес в работу Гардероба – это отмена системы отложенных платежей и расплата с поставщиками наличными. "Король не будет платить больше, чем другие и он будет платить наличными", – заявил Кранфилд торговцам. Король назначал цену, которую он согласен был выплатить на приобретение определенных материалов, а Гардероб должен был обеспечить необходимое количество. Переговоры велись прямо с поставщиками, их билли и выполнение контрактов тщательно проверялись.

Примерно таким же образом оплачивались экстраординарные расходы. Например, на похороны королевы Анны было выделено 20.000 ф. Кранфилд потратил 15.331 ф. все сэкономленное осталось в его распоряжении. В дополнение он заработал на продаже траурных одежд после похорон.

Он превратил Гардероб в своего рода доходное предприятие, как бы взяв его на откуп. За первые три года Кранфилд сэкономил 22.000 ф. и довел расходы субдепартамента до уровня около 12.000 ф. в год. Успех реформы Кранфилда основан на исследовании бухгалтерии департамента и применении эффективных коммерческих методов. Но во введении новой системы не были заинтересованы слуги Гардероба, которые потеряли прежние доплаты и вознаграждения за ведение переговоров с поставщиками и доходы от продажи излишков. Именно слуги Гардероба, некоторые из которых являлись бывшими и настоящими слугами Спальни, инспирировали импичмент Кранфилда. К тому же, он потерял главное условие проведения придворных реформ – поддержку со стороны Якова I и Бэкингема.[268]

В 1622 г. Гардероб возглавил человек Бэкингема, его зять камергер Спальни граф Денбай. Он попытался продолжить практику Кранфилда, но постепенно отказался от нее, доведя расходы Гардероба до 16.000 ф. [269]

Обращает на себя внимание тот факт, что, кроме Кранфилда, руководителями Гардероба являлись исключительно камергеры Королевской Спальни. Более того, и Хоум, и Эстон, и Хей являлись не рядовыми или почетными камергерами. Они представляли собой ту часть Королевской Спальни, которая пользовалась огромным доверием со стороны Якова I и при его посредничестве активно вмешивалась в процесс придворного и государственного управления, являясь политически значимыми фигурами. С одной стороны, это отражает традиционную связь слуг Спальни с Гардеробом, которая происходит от церемонии облачения короля. Королевские спальники всегда считались лучшими специалистами придворной моды и могли должным образом организовать работу Гардероба, чтобы контролировать подготовку к ежедневному ритуалу и соответствие королевской одежды и облачения придворных слуг изменившемуся стилю. С другой стороны, руководство Королевским Гардеробом позволяло осуществлять контроль над значительной частью финансовых средств, отпускаемых на содержание двора и расходовать их для королевской и собственной выгоды. В данной ситуации Казначейство фактически теряло контроль над расходами Гардероба. Пример Хея это ярко демонстрирует. Реформы, осуществляемые Кранфилдом, лишили Спальню прежнего контроля за этим финансовым источником. Назначение Денбая восстанавливало прежнюю систему. Он не являлся самостоятельной политической фигурой, а лишь прикрывал контроль за Гардеробом, установленный неформальным лидером Спальни Бэкингемом.

Таким образом, в раннестюартовский период Гардероб административно, церемониально являлся неотъемлемой частью Палаты. Он обеспечивал выполнение репрезентативных функций двора, создавая необходимый антураж королевской резиденции и великолепие слуг королевского хаусхолда.

Еще более непосредственное отношение к королевскому хаусхолду, точнее к Королевской Спальне, имел Малый (или Личный) Королевский Гардероб ( Robes ) , который снабжал одеждой лично короля. Он формально являлся частью Большого Гардероба, поэтому при Елизавете Малый Королевский Гардероб был ограничен в материалах и средствах, получая их из старшего субдепартамента.

С приходом Якова I ситуация изменилась. Малый Гардероб получил собственный бюджет (с 1605-1625 гг. ассигновано около 53.000 ф. [270] ). В большей или меньшей степени бюджет Большого Гардероба контролировался Казначейством и были "прозрачными" для общественности, что сковывало Якова I в собственных расходах. Кроме того, Большой Гардероб был в большей степени ориентирован на расходы двора, чем лично короля. Все это послужило поводом для выделения Малого Гардероба как более независимой службы и передачей его под контроль камергеров Спальни. Некоторые из них совмещали руководство обоими Гардеробами. Хоум руководил Малым Гардеробом с 1603 г. по начало 1605 г. С декабря 1605 г. службу возглавил упоминавшийся выше Джеймс Хей. Он руководил департаментом до 1617 г., но, в отличие от Большого Гардероба, передал его не Кранфилду, а своему брату Роберту Хею. Естественно, что при нем департамент получил наибольшую свободу в распоряжении средствами и материалами. За более, чем 8 лет во главе Малого Гардероба Хей израсходовал более 35.500 ф., 1/10 из которых положил в собственный карман. Наиболее очевидными злоупотреблениями, выявленными аудиторами, оказались завышение закупочных цен, не установленные имена поставщиков, завышение количества ткани на изготовление одного костюма.

В декабре 1605 г. Хей получил первые 1000 ф. как хранитель Малого Гардероба.[271] Перед ним была поставлена задача — обновить королевский гардероб. Обычно расходы субдепартамента не превышали 2500 ф. в год, но к 1608 г. возникла необходимость в получении дополнительных 7000 ф., и ассигнования были увеличены до 4.000 ф. в год, которые для большей оперативности расчетов стали выплачиваться поквартально.[272] В деятельности Хея проявились все характерные для яковитского придворного недостатки по управлению департаментом: отсутствие отчетов и письменных распоряжений, большой разброс закупочных цен, отсутствие контроля за поставщиками.

Несмотря на передачу руководства Малого Гардероба брату Хея, субдепартамент с 1618 г. был поставлен под контроль Большого Гардероба. Кранфилду удалось сократить его расходы до 4.000 ф. в год, но с 1622 г. после ухода Кранфилда затраты Личного Гардероба вновь возросли.

Те меры, которые были предприняты Яковом I в отношении отдельных служб Королевской Палаты, ставили своей целью вывести королевский двор из - под административно-финансового контроля Казначейства и лично Сесила.

Долгое время Сесилу удавалось сохранить контроль за осуществлением внешней политики, но создание еще одной придворной структуры – Экспедиции церемониальных дел – повлияло на положение Госсекретаря и в этой сфере.

Экспедиция церемониальных дел (Ceremonies), была создана для регулирования придворного церемониала, а также для должной организации контактов английского двора с иностранными представителями и гостями. Начало организации субдепартамента было положено введением 25 мая 1603 г. должности Обер-церемониймейстера двора (Master of the Ceremonies), на которую был назначен Льюис Льюкнер (Lewekenor). Чуть позже были назначены два помощника (Assistant Master), которые выполняли поручения главы Экспедиции и были его заместителями (Уильям Баттон, рыцарь с 1605 г., с 1621г.- баронет; и Эдуард Принн). Также в штат входил Маршал-церемониймейстер двора (Marshal of the Ceremonies), который непосредственно отвечал за порядок во время церемоний. Он расставлял присутствующих по соответствующим их роли в церемонии и положению в обществе местам, принуждал к соблюдению придворного этикета, а также сам принимал активное участие в проведении церемонии. Кроме того, были назначены еще два человека, которые должны были присутствовать на дипломатических приемах в случае отсутствия Обер-церемониймейстера для придания большей “представительности” английской стороне и подчеркивания значимости происходящей встречи. Как правило, это были члены Королевской Спальни (например, Джон Марри) или присутствующие при дворе английские и шотландские лорды. В конце правления Якова I должности “присутствующих” были отменены.

Пост Обер-церемониймейстера стал одним из ключевых при стюартовском дворе, о чем свидетельствует его достаточно высокое по придворным меркам жалование в 200 ф. в год (первоначально 50 ф. , в 1605 г. Льюкнер получил новый патент, который увеличил его жалование в связи с частыми переездами для встречи и сопровождения послов).[273] Введение должности было вызвано наплывом иностранных посетителей, прибывших в Англию поздравить Якова I с вступлением на престол. С этого момента все официальные контакты иностранных представителей с королем, его министрами и Советом должны были осуществляться через Обер-церемониймейстера и его помощников.

Должность была заимствована из дипломатической практики континентальной Европы. Пост magistri ceremoniarium впервые оформился при папском дворе в XV в. Кроме чисто церковных обязанностей во время проведения божественной литургии, Церемониймейстер встречал и сопровождал гостей, прибывших на торжественную службу, определял каждому из них надлежащее место и инструктировал о ходе церемонии. Постепенно он все более сосредоточивается на светской части своих функций, организуя церемониал папского двора в целом. Вскоре должности церемониймейстеров, обязанных следить за соблюдением и правильным исполнением усложнившегося придворного церемониала, возникают при дворах европейских монархов.

Большое влияние на организацию английского двора и его церемониала в свое время оказала практика бургундского двора, ставшая известной после появления в 1474 г. записок его Обер-церемониймейстера Оливье де Ла Марша “Порядок дома герцога Бургундского”. Как известно, они были составлены по просьбе короля Англии Эдуарда III Йоркского. Во Франции должность Церемониймейстера двора была введена в 1585 г. Генрихом III, откуда и была заимствована Яковом I. До этого времени при Елизавете для встречи и сопровождения иностранных гостей высокого ранга отряжался один из королевских гвардейцев или кто-то из высших придворных слуг. Некоторые вопросы размещения послов и их свиты, организации приемов решали Лорд-камергер или Тайный совет.

Несмотря на то, что при Тюдорах придворный церемониал был уже достаточно разработан и сложен, ему явно недоставало внутренней организованности и представительности. При Елизавете для встречи иностранных представителей привлекались королевские гвардейцы, а организационные вопросы решали Тайный Совет и Лорд-камергер. Яков I лишил гвардейцев и Совет участия в приеме дипломатических представителей, оставив за Лордом-камергером координационные функции. Статус слуг Королевского Холла, ответственных за проведение церемоний (Marshals of the Hall), не позволял им самостоятельно разрешать спорные ситуации, возникающие в ходе той или иной церемонии. К тому же, спустя 50 лет на английский трон вновь сел мужчина, что несколько меняло общий характер придворных церемоний, изменились их акценты и сама придворная обстановка. В добавление к этому, Яков I принес собой некоторые элементы французского церемониала, действовавшего в Шотландии (например, полуофициальные обеды с послами), изменил прохладное отношение к дипломатам, свойственное Елизавете, заметно оживил всю придворную жизнь в целом (примерно в это же время на английский была переведены книга Джин Хотман "The Ambassador", что свидетельствует о возросшем интересе к дипломатическому церемониалу). Все это вместе взятое и обусловило учреждение особого церемониального субдепартамента двора, который был призван своей деятельностью фактически выстраивать "новый", стюартовский церемониал. Решение, принятое по каждому спорному случаю, стало рассматриваться как прецедент, как образец для будущих действий. Отсюда возникла потребность в письменной фиксации действий, совершаемых слугами Экспедиции. Откликом на эту потребность стали записки ассистента Обер-церемониймейстера двора Джона Финета. Помимо запечатления собственной причастности ко двору и монарху, Финет вел записи с чисто утилитарной целью, чтобы зафиксировать складывающуюся церемониальную практику. Причем он вел дневники с ведома Обер-церемониймейстера, Лорда-камергера и самого Якова I, которые не раз просили Финета обратиться к своим записям, чтобы отыскать обычай или прецедент для разрешения возникшей коллизии.[274]

Обер-церемониймейстеру была поручена забота о “посетителях высокого достоинства” (strangers of qualitie), приехавших в Англию, которых надлежало принять “со всеми должными им почестями”, развлекать их как во время пребывания в королевском дворце, так и путешествий по стране, "как это происходит во Франции и других странах".[275] Позднее в более подробном описании обязанностей Обер-церемониймейстера говорилось, что он должен “всегда присутствовать при дворе со всеми своими слугами и лошадьми, себя и их надлежащим образом экипируя..., чтобы развлекать и принимать тех иностранных послов, которые будут приезжать в королевство...”.[276]

В первую неделю пребывания в Англии иностранных послов Обер-церемониймейстер должен был заботится об их размещении, снабжении каретами, продовольственном обеспечении (diet). Он должен был сопровождать дипломатов ко двору и устраивать для них встречи и аудиенции с королем и государственными лицами.

Для успешного выполнения своих обязанностей Обер-церемониймейстеру надлежало быть всецело осведомленным о “различных рангах, достоинствах и званиях” дипломатов и в целом быть “джентльменом, хорошо владеющим языком и благоразумным”.[277] В качестве символа своей власти Обер-церемониймейстер носил золотую цепь с медалью, на которой были начертаны эмблемы и девизы войны и мира. В своей деятельности Обер-церемониймейстер напрямую руководствовался указаниями Лорда-камергера Королевской Палаты. Иностранцев восхищал прием, который им оказывали в Англии, особенно дружественность и услужливость со стороны слуг и их внешность.[278]

Среди помощников Обер-церемониймейстера следует особо выделить Джона Финета (Finet), автора записок о своей службе в Экспедиции церемониальных дел. Его прапрадед был итальянцем из Сиены женатым на фрейлине Екатерины Арагонской. В первые годы правления Финет Якова I был известен как исполнитель непристойных песен для королевского развлечения. Не однократно посещал континент (Францию, возможно Испанию). Видимо, около 1612 г. служил у Сесила. В 1616 г. получил рыцарство, и тогда же Финету была авансирована должность Обер-церемониймейстера. В 1624 г. занял пост его помощника после смерти У. Ваттона. И наконец, в 1626 г. получил должность Обер-церемониймейстера двора.

Среди историков ошибочно утвердилось мнение о яковитском дворе как о беспорядочном и неорганизованном, где чуть ли не любой мог свободно получить доступ ко двору. Но в действительности доступ ко двору, даже в Королевскую Палату, не означал доступа лично к королю. Те, кто не был членом Королевской Спальни получали возможность встретиться с королем только через организацию специальных аудиенций. Для иностранцев аудиенции устраивались через Экспедицию церемониальных дел, а для подданных Якова I – через придворные структуры, прежде всего при посредничестве слуг Спальни. В любом случае приглашенный на королевскую аудиенцию должен был ожидать либо в Приемной, либо в Ближней палате, а во время специальных личных аудиенций в Withdrawing Chamber, где он дожидался королевского соизволения войти в Спальню, переданного через королевских спальников.

Придворный церемониал в целом и отдельные церемонии являлись способом выражения важных политических и социальных приоритетов и взаимоотношений. Тончайшие детали церемонии имели огромное значение для ее участников, так как они выражали степень почета и королевского расположения среди сильно конкурирующей придворной элиты. Церемонии утверждали и демонстрировали социально-административную дифференциацию придворного общества, создавая видимую иерархию социального порядка, который базировался на принципах неравенства в соответствии со степенью доступа к монарху. В этой связи огромное значение придавалось порядку следования участников церемонии. Традиция предоставляла королю право самостоятельно или через своих слуг вмешиваться в заведенный порядок и проявлять таким образом благосклонность к фаворитам или к тем, кому монарх симпатизировал по различным причинам в данный момент. Но в то же время санкционированный традицией порядок давал возможность придворным отстаивать собственные права. Многие придворные церемонии включали литургические элементы, перенося религиозные эмоции в светскую практику, как бы санкционируя ее свыше.

При Якове I в соответствии с общей политико-административной направленностью его правления церемониал стал одним из инструментов для увеличения роли придворных структур в государственном управлении. С одной стороны, церемониал был призван придать должное великолепие монарху и его двору, а с другой – организовать официальные и неофициальные каналы доступа к королевской персоне. Особое значение стало уделяться дипломатическому церемониалу в качестве средства проведения внешней политики.

Несмотря на то, что внешняя политика оставалась под контролем Сесила, теперь все официальные контакты иностранных представителей с королем и его министрами должны были осуществляться через церемониальную службу. Кроме того, Экспедиция организовывала и поддерживала придворный церемониал, который значительно усложнился при Стюартах и стал одним из рычагов власти при дворе, выражая важнейшие политические и социальные приоритеты, степень почета и королевского расположения среди конкурирующей элиты. Участие английских лордов и придворных слуг в дипломатическом церемониале отражало их внешнеполитические пристрастия.[279] Церемониал санкционировал видимую иерархию чести при дворе. Именно в церемониях статус Спальни получил внешнее выражение. Ее слуги во время проведения церемоний, как правило, располагались или шествовали либо непосредственно перед королем, либо сразу после него, оттесняя государственных министров, пэров Англии и слуг других департаментов двора.[280] Церемониал санкционировал департаментную организацию двора. Каждая комната Королевской Палаты включалась в церемонию приема посла. Пространство каждой комнаты имело собственный санкционированный традицией ритуал и процедуру нахождения присутствующих. Когда французский агент и советники не могли договориться, как вести переговоры в палате Совета из-за споров по процедуре заседания, то просто решили перейти в другую комнату, где было возможно "обсудить дело путем приватной дискуссии без соблюдения формальностей".[281]

В то же время, как показывают дневники Джона Финета, при дворе сложился неофициальный канал для доступа к королю. Естественно, что этим каналом стали слуги Королевской Спальни, к которым, по мнению не только Финета, но и других должностных лиц двора, например, Лорда-камергера Пемброка, и надлежало обращаться иностранным послам в поисках аудиенций, выходящих за рамки официальных приемов.[282] Большинство шотландцев Спальни придерживались профранцузской ориентации и тем самым создавали определенное давление на Якова I в связи с его планами испанского брака. Накануне креации Карла принцем Уэльским Яков I в ответ на просьбу испанского посла присутствовать на церемонии заявил, что некоторые из "слуг, близких ему" ранее уже просили его пригласить французского посла.[283] Финет почти никогда не называет слуг Ближней палаты, которые участвовали во встрече какого- либо посла, в отличие от частого поименного перечисления слуг Королевской Спальни

Кроме того, церемониальная служба была призвана поддерживать и регулировать сложившийся при английском дворе порядок следования, который устанавливал строгую иерархию различных титулов, рангов и должностей, а также регулировал взаиморасположение конкретных персон внутри них. Порядок следования закреплял социально-должностной статус отдельных представителей английской аристократии и целых групп. Кроме того, в английский порядок следования при проведении различных приемов и церемоний включались и иностранные представители, что устанавливало своего рода политическую иерархию среди европейских государств и выражало внешнеполитические приоритеты английской монархии. Учитывая то, что Яков I рассматривал порядок следования исключительно как объект королевской прерогативы, он стал в его руках эффективным инструментом как внутренней так, и внешней политики. Стюарт активно вмешивался в традиционный порядок следования, своей волей давал преимущества одним и принижал других, что также вызывало недовольство английской аристократии и иностранных послов. Спорам из-за порядка следования посвящены многие страницы в дневнике Дж. Финета.[284]

В вопросе об организации дипломатического и придворного церемониала, как и во многих других, Яков I проявлял присущую ему непоследовательность. Отдавая предпочтение неформальным взаимоотношениям с подданными и послами, король нередко становился своеобразной жертвой заведенного им порядка, когда послы требовали неукоснительного соблюдения почестей, ранее оказываемых им, или когда лорды отказывались сопровождать послов, кроме как во время первой и последней аудиенции. Яков I предпочитал действовать в обход им же заведенного порядка, устраивая встречи через слуг Спальни (особенно через Хея, Монтгомери, позже – Бэкингема), минуя Обер-церемониймейстера и Лорда-камергера. Яков I тяготился частыми спорами между послами из-за порядка следования и расположения послов во время приемов, поэтому предпочитал приглашать на придворные церемонии тех из них, между которыми не возникало разногласий. Король нередко спрашивал у своих ближайших слуг, кого из послов пригласить, чтобы избежать лишних ссор, в то же время испанский посол Гондомар, получил почти свободный доступ к Якову I.

Таким образом, официальный дипломатический церемониал выражал внешнеполитическую позицию короны. Отклонение от установленного порядка рассматривалось как политически-значимое действие, характеризующее изменение отношения к принимаемой стороне. Если в первые годы правления Якова Стюарта в соответствии с елизаветинской традицией церемониальное преимущество предоставлялось французскому послу, то в последующий период в связи с развитием происпанской ориентации Якова I и его окружения король настаивал на передаче приоритета испанскому послу. По мнению Финета, это противоречило уже сложившемуся церемониалу и вносило беспорядок и раздоры в придворную практику.

В конечном счете, внешнеполитическая неопределенность Якова I, придворные интриги, конфликты между послами расшатали дипломатический церемониал, который был окончательно нарушен в последние годы правления Якова Стюарта в связи с его болезнями и влиянием фаворитов. Королевские слуги, в том числе и слуги Экспедиции церемониальных дел, стали проявлять все большую самостоятельность в дипломатических и церемониальных вопросах.[285] Порядок был восстановлен с восшествием на престол Карла Стюарта, который еще при жизни отца стал политически значимой фигурой и как бы вторым церемониальным центром двора.

Карл I, в отличие от Якова I, гораздо большее внимание стал уделять торжественности, официальности и строгой организованности церемоний. При нем придворный и дипломатический церемониал был отработан до мельчайших подробностей, формализован, что привело к утрате той политико-символической значимости, которую он имел при первом Стюарте.
Глава 2. Департамент Дворцового Хозяйства

(Domus Providencie).

2.1. Структура Королевского Хаусхолда в н . XVII в ..

В сравнении с Департаментом Королевской Палаты структура Департамента Дворцового Хозяйства (Household below stairs –буквально, "Двор низших ступеней"), или просто Хаусхолда (Household) , была более развитой. Внутренняя организация Хаусхолда соответствовала его трем основным функциям: хозяйственное и продовольственное снабжение двора; финансовое обеспечение хаусхолда; надзор за поведением слуг и придворных.

Службы департамента формировались вокруг одного из двух архитектурно-пространственных центров королевского дворца —Королевского Холла (Hall). В англосаксонский период и первые века после нормандского завоевания это было большое помещение рядом с Королевской Палатой или спальней, где проходила ежедневная официальная жизнь короля и его двора, место, где проводились государственные церемонии, приемы и официальные обеды. Вокруг Холла располагались кухня, пекарня, различные кладовые и другие хозяйственные помещения.

Первоначально штат слуг был невелик и выполнял исключительно хозяйственные обязанности. Один из первых ордонансов, регулировавший придворный порядок, изданный при Стефане Блуа (1135 г.), сообщал, что слугами Королевского Холла руководили сенешаль (seneschal, прототип Лорда-стюарда) и виночерпий (master butler). Они имели равные статус и жалование. Первый руководил приготовлением и поднесением блюд для королевского стола, а второй заведовал хранением вина и разливал его за столом. Им подчинялись низшие слуги, часть из которых получала жалование и стол, а другая только стол (например, скотобойщики).[286]

Аналогичные хозяйственные функции слуг Холла подтверждались ордонансом Эдуарда I 1279 г[287] .

Выделение Королевского Холла в особый хозяйственный департамент, с привязанными к нему службами (субдепартаментами), окончательно произошло в начале XIV в. Этот процесс был зафиксирован в серии ордонансов Эдуарда II 1318, 1323 годов. В них закреплено структурное и функциональное разграничение Палаты и Холла. Каждый департамент имел собственный штат и руководство, которое не должно было вмешиваться в управление другим департаментом.[288]

Наибольшего влияния Хаусхолд достиг в XIV-XV вв., когда Королевский Холл стал центром общественной жизни двора и государства в целом. Его штат значительно увеличился, а функции усложнились. Возникла необходимость в учреждении особых служб для контроля за возросшими расходами департамента на продовольственное и материальное обеспечение двора, выплату жалования его слугам, для надзора за деятельностью слуг.

В это же время высшие слуги Холла получили определенное политическое влияние при дворе и были освобождены от решения чисто хозяйственных вопросов. Руководители департамента оставили за собой только общее управление делами Хаусхолда, передавая повседневный контроль за его деятельностью своим заместителям и секретарям. Поскольку руководители департамента непосредственно имели дело с придворными финансами и были в определенной степени близки к монарху, то эти посты стали претендовать представители английской аристократии.

В этот период глава Королевского Холла Лорд-стюард приобрел статус первого королевского слуги. Этот пост предоставлял занимавшему его лицу преимущество в порядке следования среди всех пэров того же достоинства.

С конца XV в. Холл постепенно теряет свое значение. Публичная и частная жизнь Тюдоров всецело сосредоточилась в Королевской Палате. Была прекращена практика придворных обедов в Холле в присутствии короля, что во многом поддерживало прежний высокий общественный статус департамента и его слуг.

В XI – XIII вв. совместные обеды короля и слуг в Королевском Холле занимали важное место в придворной жизни. Они символизировали единство большой королевской семьи, членами которой считались все королевские слуги и придворные. Обеды проходили в торжественной обстановке. Слуги обязательно облачались в парадные ливреи (robes)[289] .

Но уже с конца XIII в. это единство постепенно утрачивается. Столы для короля и высших сановников стали устанавливаться в прилегающей к Холлу Королевской Палате. Прекращение этой традиции в XV в. привело к тому, что отпала необходимость в содержании большого количества стольников (sewers), привратников (porters), церемониймейстеров (marshalls of the Hall), посыльных (messengers) и других слуг, входивших в состав Холла. Королевский Холл стал одним из рядовых субдепартаментов Дворцового Хозяйства. Его штат к 1478 году был сокращен наполовину и теперь подчинялся Лорду-стюарду не напрямую, а через Гофмаршальскую контору и Счетную палату Хаусхолда.[290]

При Марии Тюдор слуги Холла находились уже в самом конце списка придворных должностей и возглавлялись королевским сержантом (Sergeant of the Hall), а при Елизавете и вовсе исчезли из придворного штата (Ordinary). По мнению Д. Лоудза, это означало, что потребность службы в Холле стала такой редкой, что не оправдывала содержание специального штата слуг.[291] В 1576 г. лорд Бэрли отметил, что “оплачиваемые слуги для... Холла невыгодны”.[292]

Падение пространственно-организующей роли Холла в придворной жизни стало заметным исключением на фоне общего роста и увеличения придворных структур. В свое время в придворных регламентах Генриха VIII (1526 г.), известных как Элтэмские ордонансы (Elthem ordinances), выражалось недовольство “редким присмотром за королевским Холлом” и высказывалось желание навязать постоянный график дежурств в нем, но попытка изменить ситуацию оказалась тщетной.[293] Равнодушие монарха к какой-либо придворной структуре тут же порождало аналогичное отношение к ней всего придворного окружения, ее авторитет падал, а пренебрежение слуг к своим обязанностям росло.

Яков I Стюарт попытался возродить былое величие Холла. Время от времени он распоряжался об организации в Холле совместных придворных обедов, пытаясь возродить древнюю традицию. Отчасти это соответствовало шотландской практике, где структура двора была менее сложной, а церемониал менее строгим.

При Елизавете Холл являлся лишь приемной, где приглашенные ко двору томились в ожидании разрешения пройти в Королевскую Палату. В те дни, когда королева обедала в Приемной Палате (Presence Chamber), в Холле накрывались столы для слуг низшего департамента. К концу ее правления слуги предпочитали забирать еду с собой и обедали в собственных комнатах. В Шотландии Холл оставался важной архитектурно-пространственной единицей королевского двора, местом, где проходили официальные торжественные мероприятия.

Попытки Якова I возродить традицию совместных трапез не возымели должного эффекта и оказались недолговечными. Единство, которое они должны были символизировать, было искусственным. К тому же возрождение традиций совместных обедов никак не отразилось на повышении статуса слуг Холла, так как короля и высших сановников за столами продолжали обслуживать стольники Королевской Палаты. В особо торжественные дни в Холле устраивались обеды "с помпой" (а state), во время которых короля в качестве стольников, кравчих и виночерпиев обслуживали пэры двора.

В действительности повседневная практика придворной жизни при новом монархе и те структурные изменения в Королевской Палате, которые предпринял Яков I, еще более сократили функции Королевского Холла. Контроль за придворным церемониалом от церемониймейстеров Холла (Marshall of the Hall) был передан специально созданной Экспедиции церемониальных дел в составе Королевской Палаты. За церемониймейстерами Холла осталась обязанность оказывать прием гостям и контролировать соблюдение этикета в данной части дворца. Таким образом, к началу XVII в. Королевский Холл был окончательно обращен не “вверх”, а “вниз”, т.е. ориентирован не на короля, а на королевских слуг.

Кроме вышеназванных церемониймейстеров в штат Холла входили: цалмейстеры - оформители дворца (Surveyor of Dresser), прислужники (Servers of the Hall), королевский позолотчик (Gilder), королевские подносчики дров (Woodbeares), королевский звонарь (Bellinger), королевские смотрители Холла (Surveyors of the Hall). Общая численность слуг Холла в начале XVII в., по подсчетам Дж. Эйлмера, превышала 40 человек.[294]

Таким образом, в начале XVII в. Королевский Холл, когда-то бывший центром Департамента Дворцового Хозяйства, ядром, вокруг которого сформировался Хаусхолд “низших ступеней”, окончательно отошел на второй план. Его административные, хозяйственные и церемониальные функции были значительно сокращены, большая часть из них была передана либо слугам Королевской Палаты, либо в специально созданные службы Хаусхолда. Слуги Холла занимались исключительно поддержанием хозяйственного и дисциплинарного порядка на данной территории королевского дворца.

Ведущее место в хозяйственном департаменте двора в н. XVII в. занимали те должности и структуры, функции которых достаточно рано распространились за пределы Королевского Холла. Сфера их деятельности охватывала не только Хаусхолд, но и весь двор в целом, его хозяйственную, финансовую и церемониальную практику.

Высшим должностным лицом Хаусхолда и всего двора был Лорд-стюард (Lord Steward), или Лорд-гофмаршал двора. Он был главным управляющим королевского двора, входил в состав Тайного совета и правительства. Лорд-стюард назначался лично королем из числа пэров Англии. Он был первым по своему статусу слугой королевского двора и одной из самых политически влиятельных фигур королевства. В качестве символа своей власти Лорд-стюард носил белый жезл. Он возглавлял, так называемый “Белый штат” двора (White staves) – группу высших придворных слуг наделенных административной властью на территории двора и соответствующими привилегиями. Существенными элементами его власти было право назначать и снимать слуг руководимого им департамента двора, а также право суда на всей территории королевского двора и над всеми королевскими слугами.

Происхождение должности и термина, ее обозначающего, не вполне ясно. Видимо, в англосаксонский период это был слуга с функциями простого стюарда, ведущего домашнее хозяйство или стольника (stigward; stig - холл, зал, weard - опека, попечение). Вряд ли его можно считать эквивалентом франко-нормандского сенешаля, который был мажордомом меровингского и каролингского дворов. Нет никаких сведений о его верховенстве среди других слуг.[295] Деятельность стюарда не выходила за рамки двора. Часто на одно место назначалось несколько человек.

После нормандского завоевания положение и функции королевского стюарда претерпевают серьезные изменения. Должность Стюарда королевского двора фактически распадается на две должности, которые существуют на двух разных уровнях, имеют различный статус. Одна приобретает почетный и привилегированный характер, другую занимает действительный стюард двора.

Назначение на придворные посты стало одним из средств прикрепления франко-нормандской знати к королям нормандской и анжуйской династий. В силу этого многие должности двора давались знати. Первоначально магнаты занимали должности только на время проведения торжественных государственных церемоний (напр., коронация), заменяя действительных королевских слуг, чтобы подчеркнуть исключительность события и создать вокруг монарха должное окружение. Постепенно эти должности становились постоянными и наследственными. Они приобретали характер почетных титулов и связывались с определенным графским достоинством.

Подобным образом происходило становление должности Стюарда королевского двора. Несмотря на то, что нормандцами был привнесен эквивалент должности dapifer - стольник (от лат. dapes - блюдо, fero - приношу), он был достаточно быстро вытеснен титулом сенешаля (лат. senescallus). При дворе Вильгельма II Рыжего (1087 - 1100) упоминается некто Eudo, мажордом короля (majordomus regioe), которого также именовали сенешаль или стольник (dapiferum).[296] В придворном ордонансе Стефана Блуа упоминается сенешаль, который совместно с виночерпием руководил организацией обедов в Королевском Холле.[297] Несмотря на то, что ”стюард вскоре стал рассматриваться как первый среди светских слуг, он остался в более подчиненном положении, чем сенешаль Франции”, который уже в XI веке стал главным министром и командующим королевской армией.[298] Тогда должность еще не имела какого-либо политического значения.

Почетный эквивалент должности Стюарда (Seneschallus totius Angliae) появляется примерно в это же время, в конце XI - начале XII вв. Постепенно ему передается общий контроль за королевским Хаусхолдом. Уже при Генрихе II Плантагенете должность становится наследственной. Пост было разделен между графскими домами Лестеров и Норфолков. Деление сохранялось до коронации Генриха III, когда должность в качестве почетного титула была передана графу Лестеру, который заплатил Норфолку выкуп в качестве компенсации за ее потерю.

Звание Стюарда Англии (Steward of England) стало рассматриваться как подкрепление к титулу графа Лестера, а позднее, после осуждения Симона де Монфора, перешло к графам Ланкастерам. Это титул передавался среди Ланкастеров до тех пор, пока один из них не взошел на престол под именем Генриха IV и не соединил его с короной. С этого момента должность под именем Лорд Высокий Стюард Англии (Lord High Steward of England) учреждалась только на время коронаций и других торжеств.

Гораздо раньше должность Стюарда Англии потеряла непосредственную связь с королевским хаусхолдом, получив общеполитическое значение. Должностные традиции являлись лишь формальным предлогом для баронов для установления контроль над двором и самим королем.

Реальное управление хозяйственной деятельностью двора сосредоточилось в руках, как выразился Т.Таут, working household stewards[299] . В 1227 г. насчитывалось пять королевских стюардов. Достаточно трудно определить их статус, положение при дворе и характер распределения обязанностей. Видимо, они находились на положении рядовых слуг и служили поочередно. В течение XIII в. их количество сократилось до двух. В ордонансе Эдуарда I 1279 г. один из них фигурирует как “главный стюард”, а второй — как “другой стюард”. [300]

С 1293 г. Королевский Хаусхолд управлялся уже одним Стюардом. Т. Таут отмечает, что, возможно, одной из главных причин сокращения числа Стюардов стало возрастание военной роли всего двора в период войны по завоеванию Шотландии и Уэльса. Это было необходимо для большей эффективности управления королевским войском, одну треть которого составляли слуги королевского двора. Стюард и хранитель Гардероба, являвшийся главой ведущего в тот период департамента двора, разделили между собой обеспечение королевской безопасности.[301] Именно с этого времени королевский Стюард утверждается в качестве светского главы придворного штата в противовес другим высшим должностям двора, занятыми служителями церкви и становится членом королевского совета.

Основные обязанности Королевского Стюарда были зафиксированы в ордонансе 1279 г. Впоследствии они лишь развивались и уточнялись. Совместно с казначеем Стюард должен был осуществлять финансовый контроль за расходами двора, ежедневно, а точнее, еженочно, составлять отчеты о расходах за прошедший день. Он проверял годовые расходы всего двора, в том числе Королевского Гардероба и винного погреба. Стюард заботился о снабжении всего двора[302] .

Кроме административно-хозяственных обязанностей, за ним закрепились полицейские функции при дворе. Стюард возглавлял дисциплинарный суд хаусхолда (court of the verge) над нарушителями финансово-хозяйственного порядка во дворе, штрафуя их за чрезмерные траты и расходы придворных служб. Стюард имел право уголовной и гражданской юрисдикции над королевскими слугами, где бы двор ни находился.

Суд Стюарда двора появился во второй половине правления Эдуарда I, в рамках общего процесса становления двора как особой административной системы. Он имел собственный штат, отчетные записи (rolls), специальную процедуру.[303]

Таким образом, к концу XIII в. оформились основные элементы власти Гофмаршала королевского двора: административный, финансовый и судебный контроль. Определяющим направлением его деятельности стало общее руководство хозяйственными службами двора и штатом их слуг. Кроме того, он выполнял секретарские функции и имел доступ к королевской печати.[304] Уже тогда требовалось, чтобы Стюард был человеком “хорошего достатка”. Обычно на должность назначалось лицо рыцарского достоинства, часто это были рыцари-оруженосцы (bannarets), которые заслужили титул на поле боя, доказав свою преданность королю.[305] За службу Стюард получал жалование, но главный его доход складывался из права опеки и получения других прибыльных должностей.

Вместе с тем, должность Стюарда все больше приобретает определенную политическую значимость. Он становится членом королевского совета и парламента, часто выступает как свидетель королевских хартий. Через него проходит значительная часть королевских средств. Не случайно в течение XIII—ХIV вв. баронская олигархия, и прежде всего, графы Лестеры, неоднократно пытались поставить действительных Стюардов под контроль Стюарда Англии, трактуя эту почетную должность как верховного главу всех королевских управляющих.[306] В свою очередь, как только королевская власть укреплялась, на должности королевских стюардов назначались верные сторонники короля.

В XIV—XV вв. за Гофмаршалом еще более закрепляется лидирующее положение в придворной иерархии. Статутом Эдуарда III 1332 г. (5 Ed.III. c.2) были развиты судебные полномочия Королевского Стюарда. Суд Гофмаршала, призванный охранять тишину и спокойствие “в резиденции короля и ближайших окрестностях”[307] , разбирать жалобы на слуг хаусхолда и поставщиков двора, стал независим от суда Королевской скамьи. Апелляции на его приговоры теперь могли направляться только на имя самого короля.

Положение Гофмаршала как действительного управляющего двора было закреплено ордонансом Эдуарда IV, известном как Черная книга (Liber Niger ок. 1383 г.). Должность была включена в разряд “высших должностей” государства (Great Officer) и, как уже отмечалось, давала преимущество в порядке следования среди лиц определенного пэрского достоинства.

В XVI в. при Тюдорах статус и политическое влияние должности главы Департамента Дворцового Хозяйства еще более возрастает. При Генрихе VIII занятие должности напрямую связывается с пэрским достоинством, вследствие чего за ней закрепляется титул лорда (Lord Steward).

В ходе административных реформ Т. Кромвеля в 30-е гг. XVI в. была предпринята попытка распространить власть управляющего Департаментом Дворцового Хозяйства на Королевскую Палату, что встретило сопротивление со стороны высших королевских слуг и Совета. Только в 1539 – начале 1540 гг. посредством проведения серии мелких реформ Лорд-стюард получил новый титул Великого мастера королевского хаусхолда (Great master of the Household), заимствованный из Франции, наряду с правом управления всеми департаментами двора. Т. Кромвель стремился ввести французскую модель двора, которая, по его мнению, позволяла распространить бюрократические методы управления на королевский хаусхолд, ослабить его чрезмерную зависимость от личности короля и оградить от вмешательства со стороны королевского придворного окружения.[308] Французская модель предполагала более централизованную структуру двора, где все нити управления сходились в руках главного управляющего.

Созданная система просуществовала совсем недолго. После смерти Кромвеля в апреле 1540 г. пост Лорда-камергера двора был восстановлен. Гофмаршал потерял власть над Королевской Палатой, хотя он еще долго назывался в официальных документах Великим Мастером. Только актом Марии Тюдор 1553 г. (I.Mary. c.4) было восстановлено прежнее наименование должности как Лорда-стюарда.

При Марии и Елизавете за Лордом-гофмаршалом двора сохранилось общее управление “низшим” департаментом. Кроме того, он выполнял разного рода королевские распоряжения вне двора. Как член Тайного совета Лорд-гофмаршал входил в различные комитеты и комиссии, Например, по обеспечению снабжения пограничных гарнизонов[309] или по назначению комиссионеров в графства для должного сбора налогов[310] . C 1562 г. Лорд-стюард стал принимать присягу коммонеров[311] , в особых случаях он играл роль посланника короля к парламенту и посредника между ними.

В 1542 г. юрисдикция Гофмаршальского суда была расширена. Он получил право рассматривать все уголовные и гражданские дела возникавшие внутри границ королевского двора. Границей двора (verge) считалась двенадцатимильная зона вокруг резиденции монарха. Она имела статус liberty, т.е. территории как бы вырезанной из системы английского общего права. В суд, который получил название Marshalsea court, попадали дела, где хотя бы одной стороной был член королевского двора. Согласно биллю, это вводилось для того, чтобы “они (слуги) не могли вести дела в других судах и их служба терялась”.[312] Для решения особо важных дел назначались присяжные из числа королевских слуг, а остальные дела рассматривались обыкновенным жюри во главе с Лордом-гофмаршалом.

Во время путешествия короля по провинциальным резиденциям полномочия суда переносились на их территорию, что часто было причиной недовольства и жалоб местных жителей в парламент, поскольку юрисдикция Гофмаршальского суда первенствовала над всеми другими судами.[313] Особое недовольство вызывали штрафы и другие наказания за несоблюдение местными жителями твердых цен на продовольствие установленных в месте нахождения двора.

Нападение внутри границ двора считалось очень тяжким преступлением, вне зависимости того, кто его совершил. В 1542 г. парламент принял декрет о наказании любого виновного в кровопролитии на территории королевского двора через увечье. Осужденного присяжными в присутствии Лорда-стюарда надлежало лишить правой руки и посадить в тюрьму, либо, по выбору, крупно оштрафовать. На церемонии ампутации должны были присутствовать все главные сановники двора и руководители придворных субдепартаментов. Для ее проведения каждый из них должен был принести определенный предмет (веревки, чтобы связывать приговоренного; ткань, чтобы перевязать культю и т. д.).[314] Естественно, что в отношении знати подобные наказания применялись крайне редко или, как правило, заканчивались королевским помилованием.[315]

Яков I еще более расширил судебные полномочия Лорда-стюарда. В 1612 г. им был создан Palace court или "Curia virgae palatii domini regis". Его полномочия распространялись на все частные дела возникавшие внутри двенадцатимильной зоны Уайтхолла, кроме тех которые подпадали под юрисдикцию Marshalsea court. При этом его стороны не обязательно должны быть членами королевского двора. Это вызывало протесты жителей Лондона, подпадавших под его юрисдикцию. В виду частого отсутствия Якова I вне Уайтхолла возникал вопрос: где отсчитывать 12 миль, от места нахождения короля или от места пребывания его двора, т.е. служб хаусхолда. Сохранение постоянных полномочий гофмаршальского суда в зоне вокруг главной резиденции активно отстаивал Лорд-канцлер Элесмер.[316]

Таким образом, Лорд-гофмаршал получал исключительную судебную власть на территории двора как бы вырезанной из системы общего судопроизводства страны. Кроме того, данная система позволяла юридически преследовать тех подданных, которые отказывались от сотрудничества с отдельными королевскими слугами и двором в целом. Слуги хаусхолда были материально заинтересованы в расширении полномочий Гофмаршальского суда, поскольку определенная часть штрафов и конфискованного имущества поступало в их распоряжение. Яков I также был в этом заинтересован, поскольку получал дополнительную, возможность в поощрении собственных слуг в условиях постоянной нехватки средств.

Поскольку Лорд-стюард считался судьей ex officio, т. е. по праву занимаемой должности и без судебного патента (without commision), и был обременен другими обязанностями, то нередко судебные заседания проводил его специальный заместитель (lieutenant), а с 1542 г. стал назначаться специальный следователь по смертельным случаям (сoroner - коронер ).[317]

Выполняли приговоры Гофмаршальского суда и приводили в исполнение дисциплинарные распоряжения Лорда-стюарда королевский пристав (Knight Marshall) и его помощник пристав Королевского Холла (Knight Marshall of the Hall ). Королевский пристав содержал придворную тюрьму (Marshalsea) построенную в1381 г. и заботился о поддержании порядка и спокойствия во дворце. Отчасти его функции пересекались с обязанностями королевских привратников и Королевской стражи, но именно королевский пристав должен был совладать с нарушителями и преступниками благородного происхождения.[318] Именно королевскому приставу было поручено конвоировать лорда Кобхема ко двору в Винчестер, где должен был состояться суд по делу У. Рэли и других "заговорщиков".[319] Первоначально согласно статуту Эдуарда III, он сопредседательствовал с Лордом-стюардом в Гофмаршальском суде, отвечал за проведение церемоний и определял порядок доступа к королю. Но все таки, его подчиненное положение закреплялось в качестве исполнителя решений суда и распоряжений Гофмаршала.[320] Позднее королевский пристав вошел в штат Холла, сохранив за собой чисто полицейские функции.

В стюартовском дворе значение должности королевского пристава несколько возросло. На его долю приходилась основная забота по очищению двора от разного рода "лишних" людей: бродяг, прихлебателей, попрошаек, проституток, прислуги королевских слуг. Уже в мае 1603 г. во время переезда в Англию Яков I был вынужден выпустить прокламацию, приказывающую отправить от двора всех праздных персон. Очевидно, что она не возымела должного действия, поскольку в конце июля была выпущена новая прокламация против "праздных персон, как англичан, так и шотландцев", которые не могли дать отчет о цели их местопребывания при дворе.[321]

Всем штатным слугам двора и присутствующим из знати и джентри предписывалось предоставить высшим слугам хаусхолда, в том числе и королевскому приставу списки своих постоянных слуг. Королевский пристав должен был ежедневно и еженочно объезжать границы двора, задерживать и наказывать тех, кто не содержался в этих списках. Для тех, кто считал для себя необходимым остаться при дворе должны были подать специальное прошение, а всех остальных слуг надлежало отправить по домам до зимы.

Подобные строгие меры были вызваны с тем, что летом 1603 г. в Лондоне и окрестностях свирепствовала чума, а также тем, что приезд нового короля вызвал огромный ажиотаж и наплыв ко двору, желающих его лицезреть.

Естественно, что подобное столпотворение привлекало разного рода маргинальные элементы, и позволяло им относительно легко затеряться в толпе. Кроме того, при дворе оставалось большое количество бывших слуг елизаветинского хаусхолда, теперь освобожденных за ненадобностью, но не спешивших его покинуть. Томасу Вэвасору (рыцарь из графства Йоркшир, а позже —баронет, одно время он обвинялся в рекузантстве), который был королевским приставом с 1603 по 1618 гг., и его 23 помощникам стоило больших усилий очистить двор, насколько это было возможно.

В дальнейшем Якову Стюарту еще не раз приходилось выпускать специальные прокламации против присутствия при дворе бродяг и излишней прислуги, что демонстрирует бесперспективность этой борьбы.[322] Тем не менее, должность королевского пристава, обладавшего большими судебно-полицейскими полномочиями на территории двора, не потеряла своей значимости и привлекательности для представителей высшего класса, о чем свидетельствует назначение известного придворного Эдуарда Зуша (Zouch)[323] .

Таким образом, к моменту вступления на престол Якова I пост Лорда-стюарда рассматривался как значительная административная и политическая должность не только в рамках королевского двора, но и в масштабах всего государства. Более того, политическая и общегосударственная деятельность лиц, занимавших его в тюдоровский период, несколько отодвинула на второй план административные функции связанные с управлением Хаусхолдом. Часть этих обязанностей на практике была передана заместителям и помощникам.

Учитывая столь влиятельное положение должности, пост Лорда-гофмаршала в годы правления Елизаветы и Якова I долгое время не был занят или совмещался с постом Лорда-камергера, который находился в большей зависимости от монарха. Отчасти это происходило из-за нежелания предоставить его возможному обладателю значительную власть и влияние при дворе, чтобы не дать укрепиться одной из противоборствующих придворных группировок. При Марии и Елизавете пост занимали влиятельные аристократы и королевские фавориты, такие как граф Эрандел, Уилиям граф Пемброк; Генри Стенли, четвертый граф Дерби; граф Лестер, граф Нотингем. Последний формально сохранил за собой пост при Якове I Стюарте до 1616 г.

Яков I в русле своей придворной политики направленной на укрепление королевского авторитета и ослабления влияния елизаветинской аристократии, пытался восстановить раннетюдоровские традиции и правила управления двором. С этой целью он стремился связать политическую активность высших сановников их более тесным вовлечением в административно-финансовую деятельность вверенных им департаментов. Возможно, этим отчасти и объясняется тот факт, отмеченный еще Т. Таутом, что яковитские придворные ордонансы восходят к ордонансам начала XVI в. Подобное признание, по мнению историков, говорило о безусловной формальности ордонансов Якова I и отрицало их какую-либо историческую значимость, поскольку считалось, что они не отражали изменившихся за почти столетний период реалий и не привнесли что-либо новое в управление хаусхолдом.

Как и большинство предшествующих придворных ордонансов регламенты Якова I были вызваны не потребностью отрегулировать придворный церемониал или четко зафиксировать обязанности королевских слуг, а желанием установить более строгий контроль над расходами хаусхолда[324] . Этим и объясняется их опора на текст Элтемских ордонансов 1526 г., когда сложилась почти аналогичная кризисная для двора финансовая ситуация.

При Якове Стюарте было сделано несколько копий ордонансов Генриха VIII с добавлением отдельных выдержек из регламентов последующих Тюдоров. При этом была модернизирована их орфография и фразеология. Ордонансы хранились в Гофмаршальской конторе и служили авторитетом и прямым руководством в сфере управления хаусхолдом.[325] Подобная практика скорее всего говорит не о формальности принятых Яковом I регламентов, а о преемственности в практике административного управления королевским двором. Примечательно, что после Генриха VIII больше не предпринимались попытки создать документ регулирующий деятельность двора в целом. В лучшем случае переписывались Черная книга Эдуарда IV и ордонансы Генриха VIII, а обычно письменно регулировались отдельные вопросы продовольственного снабжения двора, размер штатов отдельных департаментов. Это говорит об определенной административно-финансовой стабильности тюдоровской придворной системы.

С приходом Якова Стюарта ситуация несколько изменилась. Вступая на трон, новый король создавал "новый хаусхолд", для регулирования деятельности которого требовался "новый ордонанс", но повседневная практика его функционирования не несла чего-то "нового". Она почти не изменилась с первой половины XVI в. и не требовала каких-либо нововведений в тексте документа относительно обязанностей слуг. Новыми для Англии стали размеры расходов на содержание королевского двора. Поэтому изменения касались тех вопросов, которые вызывали финансовые проблемы в новом хаусхолде и способов их преодоления. Это, соответственно, и нашло свое отражение в текстах раннестюартовских ордонансов. В этом смысле придворные регламенты Якова I, как никакие другие, отражают изменившуюся ситуацию при условии соотнесения эти документов с другими источниками, а также социально-политическими и экономическими реалиями эпохи.

Еще раз хочется обратить внимание на ту особенность придворных ордонансов, что они отражали прежде всего то, как должен был, по мнению их составителей, функционировать хаусхолд, и устанавливали те обязанности, которые должны были исполнять королевские слуги. Таким образом, ордонансы создавали идеальную модель двора в конкретно-исторический период. Реальная повседневная практика могла более или менее существенно отличаться. Королевские слуги в действительности могли выполнять больший или меньший объем обязанностей, а некоторые должности могли долгое время быть вакантными или их функции выполняли разного рода заместители. Но это не означало, что придворная система кардинально изменялась. Ордонансы создавали ту потенциальную базу, которая могла быть в любой момент востребована в случае нового назначения на вакантный пост или в результате усиления контроля за деятельностью королевских слуг.

Так, в частности, и произошло с должностью Лорда-стюарда Королевского Хаусхолда. Пост был вакантным с конца XVI в. и до 1616 г., несмотря на то, что его обязанности и полномочия подробно описывались в ордонансе 1604 г. Именно те потенциальные властные полномочия Лорда-стюарда, которые были заложены в тюдоровских и раннестюартовских регламентах и которые утверждали его статус как высшего придворного поста, заставляли лидеров придворных группировок и королевских фаворитов настойчиво добиваться этой должности. Яков I прекрасно понимал этот скрытый потенциал и дал возможность реализоваться ему только тогда, когда потребовалось уравновесить сложившийся при дворе расклад сил. В противовес лорду Пемброку, получившему пост Лорда-камергера, и Бэкингему, ставшему Королевским Шталмейстером и фактически контролировавшему штат Королевской Спальни, 1 декабря 1615 г. Лордом-стюардом был назначен родственник короля герцог Леннокс.

Должность дала Ленноксу не только формальное первенство над всеми пэрами королевства, но и возможность административно-финансового и судебно-юридического контроля над Хаусхолдом и королевским двором в целом.

В отличие от Г. Акрига американский историк Н. Кадди считает, что в конце XVI- начале XVII веков пост Лорда-камергера сохранял исключительно почетный характер. Граф Нотингем занимал его периодически во время парламентских сессий 1595, 1601, 1604-1610 и 1614 гг., осуществляя только церемониальные функции и не имел контроля над Хаусхолдом. Подобное положение, по мнению Н. Кадди сохраняется и после назначения герцога Леннокса.[326]

В действительности, Леннокс, который имел значительное влияние при дворе, и чей статус первого аристократа королевства сознательно поддерживал Яков I, попытался воспользоваться административными и политическими полномочиями должности и восстановить ее авторитет. Например, стремясь утвердить контроль за распределением постов внутри Хаусхолда, он выступил против передачи без его согласия должности казначея департамента от лорда Уоттона к Томасу Эдмондсу, а на освобождавшийся пост инспектора двора предложил Джеральда Сесила.[327] Но поскольку эти должности относились к разряду высших постов не только двора, но и всего государства, то их назначение в значительной мере было предметом политических и фракционных спекуляций. Решающую роль в данной ситуации играли намерения самого Якова I. Кроме того, в структуре Департамента Дворцового Хозяйства к началу XVII в. начала утверждаться система передачи должностей по административной лестнице, которую и нарушали предложения Леннокса. По этим и по ряду других причин ему не удалось в полной мере установить контроль над распределением должностей в департаменте. К тому же, Леннокс не имел собственной обширной клиентелы в отличие от других лидеров двора, что резко ограничивало его возможности в установлении собственного контроля над хаусхолдом. В гораздо большей степени это удалось приемникам Леннокса на посту Лорда-стюарда: лордам Пемброку и Гамильтону в период правления Карла I.

Согласно ордонансу 1604 г., Лорд-стюард должен был один раз в день присутствовать в Счетной палате на заседании Гофмаршальской конторы, чтобы следить за выполнением предписаний и распоряжений сделанных на текущую неделю. Кроме того, каждый день между 8 и 9 часами утра совместно с казначеем и контролером двора Лорд-стюард должен проверять расходы департаментов двора за прошедший день. А один раз в квартал, в той же Счетной палате, контролировать осуществление расчетов с поставщиками и кредиторами королевского двора за поставленный ими товар или сделанные ассигнования.[328] Все это предусматривало, что от Лорда-стюард требовалось умение разбираться в финансовых делах придворного хозяйства для того, чтобы делать соответствующие выводы о правильности ежедневных расходов и принимать адекватные решения, как того требовали от него королевские указания. Но выполнение подобных контрольных обязанностей должно было отнимать у Лорда-стюарда много времени, поэтому ордонанс специально оговаривал возможность его отсутствия для осуществления более важных дел[329] . Имеются ввиду заседания Совета или выполнение поручений данных монархом, т.е. провозглашался приоритет политических полномочий Лорда-стюарда двора над административными обязанностями. Тем не менее, у Лорда-стюарда всегда оставалась возможность следить за работой собственного департамента и контролировать назначение на придворные должности.

В ордонансах Якова I, подписанных им 17 июля 1604 г. Лорд-стюард, при условии его вполне возможного назначения, предстает как фигура, чья главная обязанность состояла в осуществлении общего руководство над деятельностью Хаусхолда. Именно за ним сохранялось последнее слово при вынесении тех или иных решений по вопросам функционирования придворного хозяйства. Это согласуется с общим направлением придворной политики Якова I на втором году его правления в связи с попыткой сокращения расходов двора и установления более действенного контроля за ними. Согласно ордонансу 1604 г., его власть над департаментом была ничем не ограниченна, кроме необходимости выполнять государственные дела. Тем не менее, необходимо признать, что должность Лорда-стюарда более предрасполагала к тому, чтобы играть активную политическую роль, чем выполнять повседневные, рутинные обязанности по управлению департаментом. Эти обязанности были переданы специальной группе королевских слуг, подчиненных руководителю Департамента Дворцового Хозяйства и составлявших Гофмаршальскую контору.

Гофмаршальская контора (Board of Greencloth) получила свое название от стола, покрытого зеленым сукном, который находился в Счетной палате (Compting House) королевского двора.[330] За этим столом ежедневно проходили заседания группы высших королевских слуг Департамента Дворцового Хозяйства.

Председательствовал на заседаниях конторы Лорд-стюард двора. Кроме него в состав Гофмаршальской конторы входили казначей Хаусхолда, инспектор двора с двумя секретарями, казначей-кассир департамента и два клерка-секретаря конторы. Все они имели свои специфические обязанности, контролировали определенные направления финансово-хозяйственной деятельности Департамента “низших ступеней” или всего двора в целом. Вместе с гофмейстером они составляли администрацию хозяйственного департамента двора.

Гофмаршальская контора была контрольно-ревизионным органом двора. Она контролировала вопросы снабжения двора, его доходы и расходы, имела юридическую и дисциплинарную власть на территории дворца и на протяжении 200 ярдов вокруг него. Контора имела право наказывать нарушителей порядка, указывать им на несоответствие их поведения принятым нормам. Ее члены с согласия друг друга могли вынести решение о наказании королевских слуг, как рядовых, так и руководителей отдельных субдепартаментов, плохо выполнявших свои обязанности, вплоть до отстранения от должности[331] . Апелляции на ее решения конторы отправлялись только на имя короля.[332]

Первоначально Гофмаршальская контора и Счетная палата рассматривались как единое целое в качестве финансового органа “низшего хаусхолда”. Этому органу было уделено самое пристальное внимание среди всех придворных служб, деятельность которых регулирова составленная в 1479 году Черная книга Эдуарда IV.[333]

В новый счетно-ревизионный орган двора были включены финансово-ответственные должности Хаусхолда, существовавшие ранее отдельно. К ним был добавлен штат секретарей и других вспомогательных слуг. Новая придворная служба взяла под свой контроль все расходы хозяйственных субдепартаментов, снабжение двора, расчеты с поставщиками и выплату жалования королевским слугам. Ее члены должны были ежедневно присутствовать в Счетной палате и проверять расходы двора за прошедший день.[334]

В XVI веке контрольно-ревизионная служба двора была известна под названием “Board of Greencloth”, по внешнему виду стола, стоявшего в Счетной палате, за которым производились расходно-приходные операции, велись отчеты. Д. Лоудз считает, что вряд ли та строгая система контроля, заложенная в Черной книге, могла долго существовать и к сер. XVI в. функции административного управления службой сосредотачиваются в руках казначея-кассира. Остальные должности постепенно передают своим помощникам повседневную бухгалтерскую работу, а Гофмаршальская контора все более и более выделяется из Счетной палаты и приобретает характер придворного трибунала.[335] Юридические полномочия слуг Гофмаршальской конторы как членов суда Лорда-стюарда были закреплены парламентским биллем о Хаусхолде 1542 г.[336]

Oрдoнанс 1604 г. уточнял процедуру заседаний Гофмаршальской конторы и обязанности ее слуг, установленные Элтемскими ордонансами. Возможно, что Яков I попытался восстановить практику ежедневного присутствия всех членов Гофмаршальской конторы на ее заседаниях с целью проверки текущих расходов королевского Хаусхолда.

После Лорда-стюарда второй по своему статусу в Хаусхолде считалась должность казначея Хаусхолда (Treasurer of the Household). Казначей входил в “Белый штат” хаусхолда и был членом Гофмаршальской конторы, т. е. имел административную и судебную власть в границах двора. Он нес официальную ответственность за казну департамента, а также контролировал годовой бюджет всего двора. Согласно ордонансу 1604 г., казначей должен был ежедневно присутствовать в Счетной палате, чтобы проверять бухгалтерские книги и счета всех служб Хаусхолда за прошедший день. В случае обнаружения чрезмерных растрат в каком-либо ведомстве, он принимал участие в вынесении решения о наказании руководителя этой придворной службы.[337]

Казначей Хаусхолда получал из государственного Казначейства ассигнования направленные на содержание двора и в течении 5-6 дней должен был передать их на хранение в Счетную палату.[338] В течении 6 месяцев после окончания года он должен предоставить в распоряжение Казначейства годовой финансовый отчет. В отсутствие Лорда-стюарда казначей замещал его на правах первого заместителя руководителя департамента.

Во всех придворных ордонансах, регламентах, распоряжениях относительно “низшего” департамента казначей назывался вслед за Лордом-стюардом. В то же время, в рамках всего двора статус казначея был ниже статуса высших слуг Королевской Палаты. Согласно порядку следования 1540 г. его место располагалось вслед за Лордом-камергером двора.[339] Казначей принимал активное участие в управлении и политической жизни. С к. XV - н. XVI вв. он являлся постоянным членом королевского совета.

Должность с функциями управления финансами двора восходит к деятельности хранителя Королевского Гардероба, который нередко в XII— XIII вв. именовался как “treasurer of the Wardrobe”. Как уже отмечалось, в то время Гардероб являлся ведущим хозяйственным, военным и финансовым ведомством двора и государства. Уже в то время казначей должен был представлять годовые отчеты в Казначейство и осуществлять контроль за повседневными расходами всех хозяйственных служб двора. Кроме того, он хранил королевские драгоценности и ценные подарки, сделанные королю. Большинство из его функций сохранилось вплоть до н. XVII в., с той лишь разницей, что проверки ежедневных расходов придворных служб ранее устраивались вечером того же дня, а не на следующее утро, как несколько веков спустя.[340]

С начала XIV в. в связи с постепенным снижением роли Гардероба в административно-финансовой деятельности двора его хранитель передает часть своих административных функций Стюарду Хаусхолда и часто фигурирует как его “сослуживец” без привязки к собственному департаменту. С Эдуарда III он окончательно выступает в качестве “treasurer of the Household”. К этому времени Гардероб теряет свое былое значение, но функции его финансового руководителя переносятся на всю систему придворного хозяйства.[341]

Как правило, должность казначея Хаусхолда занимали выходцы из рыцарского сословия или сыновья пэров. Существовала определенная семейная преемственность в назначении на пост.

С 1601 по 1616 должность принадлежала сэру Уилияму Ноллису, отец которого сэр Френсис также был членом Гофмаршальской конторы во времена Елизаветы.[342] Ноллис был заметной фигурой как при елизаветинском, так и при яковитском дворе. Он находился в родственных связях с самой Елизаветой и с ее последним, "бунтарским" фаворитом графом Эссексом. В молодости У.Ноллис участвовал в военных компаниях на континенте, где в 1586 г. был посвящен в рыцари другим любимцем королевы, графом Лестером. В 1596 или 1598 гг. он занял пост Инспектора двора оставленный ему отцом, а в 1601 г. стал казначеем Хаусхолда.

Ноллис не был последователен в своих политических пристрастиях. Он был тесным образом связан с многими аристократическими группировками двора.

С приходом Якова I У. Ноллис сохранил свои посты и положение как сторонник Р. Сесила. Более того, 13 мая 1603 он получил титул барона, а в 1606 г. стал контролировать финансирование двора принца Генри в качестве его казначея-кассира. При этом двор принца стал средоточием той части, тюдоровской аристократии, которая была отвергнута Яковом I. Принц Генри был достаточно самостоятельным в формировании своего придворного штата. В то же время, У. Ноллис постепенно сближается с кланом Говардов, женившись в 1605 г. на дочери Томаса Говарда, графа Суффолка и Лорда-камергера двора. Но в 1613 г. он представлял интересы своего двоюродного брата графа Эссекса во время известного развода Френсис Говард, другой дочери Суффолка, с целью ее последующего брака с королевским фаворитом шотландцем Р. Карром. В дальнейшем У. Ноллис еще теснеее связывается с Говардами. В 1614 г. он действовал фактически как агент Лорда-казначея Нортгемптона и Казначейства, которым тот руководил. Особенно Ноллис усердствовал в организации "добровольного пожертвования" в пользу короля со стороны знати, записывая некоторых без их согласия. За свое усердие в 1615 г. был удостоен чести кавалера Ордена Подвязки и назначен руководителем Суда Опеки, осуществлявшем одну из королевских прерогатив.

Церемония возведения Ноллиса в члены Ордена Подвязки стала символом противостояния при дворе англичан и шотландцев. Его "соперником" в роскоши, богатстве одеяния и свиты был Томас Эрскин, Обер-камергер Королевской Спальни.

В ноябре 1616 года У. Ноллис получил титул виконта Виллингфорд, но спустя месяц он был вынужден оставить пост казначея Хаусхолда из-за своей тесной связи с семьей Говардов, которая была замешана в убийстве Т.Оувербэри, хотя главный свидетель Танер отверг его причастность к делу, заявив о нем как о весьма добросовестном человеке. Очевидно, падению Ноллиса способствовало его противостояние с Бэкингемом. В 1618 г. Ноллис потерял пост в Суде Опеки после того, как его жена обвинила королевского фаворита в падении семьи Говардов. Яков I объявил, что он не желает, чтобы ему служил муж такой женщины.

У. Ноллису удалось частчно восстановить свое положение в правящих кругах только в 1621 г., когда он стал одним из лидеров в палате лордов в деле против обвиненного в коррупции Лорда-канцлера Ф.Бэкона, одного из виновников его падения, настаивая на тщательном расследовании. В следующем году состоялось его примирение с Бэкингемом, которому он продал за 3.000 ф. свой дом в Лондоне, а в 1626 г. уже в приклонном возрасте он получил графский титул с преимуществом над другими графами в порядке следования. В конце жизни Ноллис испытывал серьезные финансовые затруднения, что заставило его распродавать фамильные владения. Он умер в 1631 г. в возрасте 85 лет.

Карьера У. Ноллиса является типичной для выходца из тюдоровской аристократической семьи, пробившегося на верх через придворную службу, но столкнувшимся в н. XVII в. с новыми серьезными противниками в лице шотландских слуг и королевских фаворитов Якова I. Втянутый в фракционную борьбу, Ноллис как и многие другие, был вынужденн заботиться об установлении контактов с ведущей на данный момент придворной группировкой, чтобы сохранить свое положение при дворе. В данной системе служение монарху осуществлялось через служение его приближенным слугам, фаворитам.

Приемниками Ноллиса на посту казначея Хаусхолда были Эдуард Уоттон(1616-1618 гг.) и Томас Эдмондс(1618-1625? гг.)

Третью ступень в иерархии Департамента Дворцового Хозяйства занимал инспектор Хаусхолда, или просто контролер (Comptroller) . Его статус и функции были близки к статусу и функциям казначея Хаусхолда. Как и другие высшие слуги Хаусхолда, он входил в состав “Белого штата”, Гофмаршальской конторы, Королевского Совета и подчинялся Лорду-стюарду. К его обязанностям относилась проверка расходов департамента и его снабжения. Именно инспектор отвечал за введение в действие приказов и распоряжений Лорда-стюарда по департаменту и контроль за их исполнением. Он контролировал ход выполнения разного рода хозяйственных работ, например, качество приготовления блюд.

Придворная должность с подобными контрольно-ревизионными функциями возникла в структуре Королевского Гардероба в середине XIII века в период правления Генриха III. Свое название она получила от специальной обязанности ежегодно представлять в Казначейство контрольный, т.е. “противоположный”, отчет (counter-roll), который составлялся с целью проверки официального отчета (roll), представляемого главой Гардероба.[343] Первоначально этим занимался один из секретарей департамента, который и хранил этот отчет. В конце XIII в. при Эдуарде I за ним было окончательно закреплено название контролера (controller), тогда же у него появляются личные секретари. Уже в этот период положение контролера носило двойственный характер: с одной стороны, он подчинялся главе Гардероба, с другой — он должен был контролировать его деятельность. Это неизбежно превращало ревизионные обязанности контролера в чисто формальные.

Т. Таут отмечает, что вышеназванный контрольный отчет был абсолютным дубликатом официального.[344] Тем не менее, эта система с завидным постоянством воспроизводилась вплоть до XVII в. Со временем обязанности контролера расширились. Он стал отвечать за сохранность архивов Гардероба и всего двора. Более того, он стал хранителем личной королевской печати (privy seal), фактически возглавив королевский секретариат, что, естественно, сказалось на росте его влияния. В его подчинении находились семь клерков и несколько посыльных.

С падением Гардероба в начале XIV в. контролер теряет свои секретарские функции, но его контрольно-финансовая деятельность переносится на весь хозяйственный департамент двора. Он становится ответственным за все вопросы придворной экономии.

Инспектор должен был проверять запасы всех субдепартаментов, количество и качество поставляемых продуктов, докладывать о вскрытых нарушениях Лорду-стюарду и казначею департамента. Каждый понедельник он должен был инспектировать все хозяйственные службы, сравнивая остатки провизии и разного рода материалов, с тем, что поступило и с тем, что было израсходовано. Это делалось для того, чтобы пресечь возможное воровство слуг. Кроме того, придворный инспектор должен был регулярно наблюдать за разделкой мяса и рыбы на королевской кухне, о чем он также отчитывался перед руководителями департамента.

Несмотря на все эти строгости, придворный контролер вряд ли мог ограничить чрезмерные расходы двора и воровство в дворцовом хозяйстве. Тем более, что его собственное благосостояние напрямую зависело от использования служебного положения. Низкое жалование, отсутствие реального контроля, взаимопокрывательство и взаимозависимость как высших, так и рядовых слуг департамента неизбежно приводили к коррупции и злоупотреблениям.

В XII —н. XIV вв. пост придворного инспектора занимали представители духовенства, поскольку выполнение его обязанностей требовало достаточно высокой степени образованности. Только после 1368 г. должность занимали светские лица.[345] , когда начинается процесс секуляризации королевского двора. В это же время, королевский контролер приобрел статус одного из Гофмаршалов двора, сохраняя за собой большинство прежних обязанностей.

Инспектор — прежде всего, финансовый контролер двора. Именно в этом аспекте его рассматривает ордонанс Якова I.[346]

Как и другие члены Гофмаршальской конторы контролер должен был ежедневно присутствовать на ее заседаниях и проверять расходы департамента за прошедший день. Кроме этого, он должен был контролировать цены, по которым закупается провизия для двора, проверять ежегодные отчеты субдепартаментов и на их основе представлять в Казначейство собственный ежегодный отчет о расходах Хаусхолда. Именно под его контролем в Счетную палату поступали выделенные департаменту средства.

Таким образом, должность инспектора двора вместе с подчиненными ему секретарями рассматривалась как своеобразный контрольно-ревизионный орган Департамента Дворцового Хозяйства. В силу этого, пост был достаточно привлекателен для знати, поэтому часто его занимали сыновья пэров. Он рассматривался как ступень на пути к более важным должностям королевского двора. Как и должность казначея Хаусхолда, должность Контролера употреблялось с приставкой Mr. (mister, господин), то есть она занимала промежуточное положение между высшими придворными сановниками (лордами) и рядовым звеном королевских слуг.

Первую половину правления Якова I должность инспектора занимал Эдуард Уоттон (1602 - 1615), выходец из состоятельной кентской семьи. Елизавета использовала его в качестве посла в Португалии, затем в Шотландии, где он близко познакомился с Яковом Стюартом. Сохранились его воспоминания об шотландском дворе. В них он обращает внимание на скромность стиля шотландского двора и фамильярность короля в обращении со своими слугами. Уоттон слыл очень заметной фигурой при дворе, выделяясь своим пристрастием к моде. С 1602 г. он стал инспектором двора и советником. С приходом Якова I Уоттон сохранил пост и получил баронский титул (13.05.1603 г.). Он был одним из судей по делу У. Рэли. В первые годы новой династии как член Гофмаршальской конторы Уоттон принял посильное участие в усилении контроля за королевскими поставщиками. Яков I не особенно жаловал Уоттона, возможно из-за его католицизма. В 1605 г. он получил единственное крупное пожалование от короля – аренды нескольких маноров в графстве Денби[347] . В 1610 г. Яков I вспомнил дипломатическом опыте Уоттона и отправил его в почетное посольство во Францию, чтобы поздравить Людовика XIII с вступлением на престол. К тому времени ему уже было 62 года.

Уоттон входил в круги тюдоровской титулованной и служебной аристократии. Через свою вторую жену он был родственником графа Клиффорда. В июне 1612 г. Уоттон стал одним из комиссионеров поста Лорда-казначея. В ноябре 1616 в соответствии со сложившимся в департаменте порядком наследования занял пост казначея Хаусхолда в 68 лет, но уже через месяц ему предложили оставить пост за 5.000 ф. Это не в полной мере удовлетворило его претензии. Еще несколько недель он отказывался от этого предложения, в надежде получить титул виконта в качестве компенсации за потерю должности, но безуспешно.

На короткое время пост инспектора занял Джон Саклинг (01-08.1616 г.), отец известного поэта[348] . О нем мало. что известно.

Т. Эдмондс был инспектором двора с 21.августа 1616 г. по февраль1618 г. Первоначально он сделал карьеру на дипломатическом поприще. Его отец был главным таможенником и мэром Плимута. Его покровителем при Елизаветинском дворе был известный Ф. Уолсингем, через него Эдмондс был назначен агентом в Париж. В 1595 г. Т. Эдмондс перешел из сторонников Эссекса к Сесилу. При помощи последнего закрепился при дворе на посту французского секретаря, неоднократно посещая с дипломатическими миссиями Францию. В 1601 и 1604, 1621, 1624, 1625 он выбирался членом парламента, где отстаивал интересы правительства.

При Якове I Эдмондс сохранил профранцузскую ориентацию. Он получил от нового короля рыцарский титул. В 1611 г. через него велись переговоры о браке принцессы Елизаветы и Пфальцграфа Фридриха IV, а вскоре — о браке английского принца Генри с французской принцессой. После смерти Генри Эдмондс посчитал поспешным предлагать кандидатуру принца Карла и покинул Францию. Яков I одобрил его действия. Тем не менее, именно Эдмондс в 1613-14 гг. вел переговоры о возможности этого союза до появления варианта испанского брака. В декабре 1616 г. он получил грант на пост инспектора двора, а через день был назначен советником. В начале 1618 г. он продвинулся вслед за Уоттоном на пост казначея Хаусхолда. Эдмондс был связан родственными и политическими узами с английской аристократией (Шрусбери, Сесил) и служилой бюрократией (Джон Вуд).

В результате сложных интриг в 1618 г. пост инспектора занял Генри Кэри (1618-1622? гг.), который ранее вместе с отцом занимал пост мастера субдепартамента королевских драгоценностей (Jewels). Свой прежний пост Кэри продал за 2.000 или 3.000 ф.[349] , а за пост инспектора предложил 5.000 ф.[350] Его назначению сопротивлялся герцог Леннокс, недавно ставший Лордом-стюардом. В 1620 г. Кэри, стал одним из немногих англичан, который получил шотландский титул виконта Фолкленда.

Руководители Гофмаршальской конторы совмещали выполнение своих непосредственных обязанностей с заседаниями в Королевском Совете и выполнением его распоряжений, а также поручений монарха. Казначей и инспектор Хаусхолда как высшие слуги двора нередко принимали участие в придворных церемониях, участвовали во встрече и сопровождении иностранных послов.[351]

Церемониал фиксировал их положение в качестве промежуточного звена между рядовыми королевскими слугами и титулованными особами. Кроме того, они стремились вести активную придворную и политическую деятельность. Поэтому возникла необходимость переложить часть их обязанностей на подчиненных им слуг Хаусхолда, которые обладали бы определенными властными полномочиями и в то же время, сами непосредственно могли бы осуществлять административные, финансовые, бухгалтерские и контрольные функции. Эту задачу был призван выполнять штат клерков Гофмаршальской конторы во главе с казначеем-кассиром Хаусхолда.

Казначей-кассир Департамента Дворцового Хозяйства (Cofferer) с сер. XVI в. стал действительным руководителем Гофмаршальской конторы и Счетной палаты. Формально он являлся хранителем наличных сумм отпускаемых на содержание департамента из Казначейства (coffer - сундук, казна) и выплачивал из этих средств жалование королевским слугам. Это была четвертая по своему статусу должность хозяйственного департамента двора. Он занимал промежуточное положение между привилегированным “Белым штатом”, наделенным властными полномочиями, и рядовыми исполнителями — слугами двора.

Как и другие посты Гофмаршальской конторы, должность казначея-кассира возникла в структуре королевского Гардероба в период его административно-финансового могущества в XIII в. (лат. coffrarius). Первоначально это был личный секретарь казначея королевского Гардероба (clerk under treasurer). Его зависимое положение сохранялось довольно долго. Тесная конфиденциальная связь казначея-кассира с главой департамента делала его действительным заместителем руководителя Гардероба Ему было доверено хранение части архивов и отчетов департамента. Но уже в к. XIII в. казначей-кассир выступает как официальное лицо двора, утверждаемое королем и ответственное за реальное составление годовых отчетов.[352] В ордонансе 1318 г. впервые упоминаются его личный секретарь и два клерка “счетного стола”, которые впоследствии стали основой для формирования специальной Счетной палаты двора.[353]

В XIV - XV вв. полномочия казначея-кассира распространились на все придворное хозяйство. Должность была включена в Гофмаршальскую контору.[354] Казначей-кассир стал отвечать за ежедневные проверки расходов субдепартаментов. Именно он представлял их сметы на заседании конторы и выдавал средства на повседневные расходы из сундуков, ключи от которых он хранил. Его собственные расходы должны были проверяться ежеквартально, но на практике это происходило раз в год по еженедельным текущим сметам.[355] В результате реформ Т.Кромвеля 1939-40 гг, казначей-кассир стал выплачивать содержание почти всем королевским слугам.

Обязанности казначея-кассира были подтверждены в ордонансах Якова I[356] . Хотя он был полноправным членом Гофмаршальской конторы и обладал широкими административно-финансовыми полномочиями, но все-таки занимал явно подчиненное положение по отношению к должностям “Белого штата”. Он выступал как ответственное лицо за предоставление ежедневных расходов хозяйственных субдепартаментов. В его присутствии эти расходы ежедневно вносились в бухгалтерские книги. Казначей-кассир должен был без задержки выплачивать королевским слугам постоянное жалование, разовые выплаты и содержание, а также оплачивать долговые обязательства двора перед его кредиторами. Он хранил средства поступающие на содержание департамента от Казначейства,[357] а также от герцогства Ланкастер[358] . Помимо финансового обеспечения Хаусхолда, через казначея-кассира проходила оплата расходов на содержание послов и правителей иностранных государств, которые останавливались при английском дворе.[359]

Другой важной функцией казначея-кассира являлся контроль над деятельностью королевских поставщиков продовольствия и других товаров (purveyors) и реквизиторов транспорта (Cart takers) для нужд королевского двора.

Пост rазначея-кассира в период правления Якова I занимали:

Генрих Кок (1603-1610), который встретил нового короля еще 2 мая 1603 г. в Браксборне в составе большой делегации из знати и советников.[360] С 1604 г. он также заведовал бюджетом двора принца Генри.[361] Через него проходили средства на оплату расходов не только Хаусхолда, но и на выплату жалования слугам Королевской Палаты;

Роберт Вернон (1610-1615?), из Чешира, в 1603 г. был посвящен Яковом I в рыцари, первое время он был инспектором снабжения Бервика[362] ;

Артур Инграм (04.-07.1615), лондонский торговец, который вознамерился купить пост у Вернона в обход других слуг Гофмаршальской конторы, чем вызвал их резкое сопротивление, при этом, он пытался провести реформу в Хаусхолде. В дело пришлось вмешаться Якову I ( подробнее см. гл. 3.1.);

Мармадюк Даррел (07.1615-1625), который за время своей службы прошел почти все должности Гофмаршальской конторы;

Ближайшим помощником казначея-кассира в деле управления придворным хозяйством был штат клерков, входивших в Гофмаршальскую контору. Его составляли два секретаря конторы и два помощника королевского придворного инспектора, или просто клерки-контролеры.

Секретари Гофмаршальской конторы (Clerks of the Greencloth) вели все ее дела, протоколы заседаний, передавали распоряжения вышестоящих слуг. Как и другие члены конторы, ее секретари впервые появились в составе Королевского Гардероба. В ордонансе 1279 г. клерки Гардероба упоминаются наряду с другими важными королевскими слугами. Постепенно они перешли под контроль казначея-кассира как “секретари счетного стола”.[363]

Согласно ордонансу 1445 г. существовало два “clerkes des accomptz”, а к концу правления Генриха VIII — три, причем каждый имел штат собственных слуг.[364] Двое из трех секретарей работали по-очередно в течении шести месяцев, а третий постоянно присутствовал в Счетной палате, рассматривая текущие дела. После кромвелевских реформ штат Счетной палаты был вновь сокращен. В период правления Елизаветы два секретаря Гофмаршальской конторы были представлены как ревизоры или “аудиторы Хаусхолда” (auditors of the Household).[365] В данном ключе функции секретарей продолжали рассматриваться в придворных ордонансах Якова I.

Именно клеркам Гофмаршальской конторы руководители различных хозяйственных служб должны были представлять ежедневные отчеты о своих расходах (breivements). Клерки обрабатывали их: переписывали, корректировали, подсчитывали и заносили в общий свод расходов департамента за прошедший день (Main-doggett), который хранился в Счетной палате.[366] Кроме того, они должны были ежемесячно составлять отчет об общем потреблении продовольствия на основе сведений о всех партиях товаров (parcels), поставленных в различные субдепартаменты двора. Отчет вносился в специальную бухгалтерскую книгу (Foot of the Parcells).[367] В конце каждого года секретарям конторы приходилось проделывать большие и сложные бухгалтерскую операции по составлению годового отчета о расходах двора, который казначей-кассир должен был представить в срок (до дня св. Хиллари) в государственное Казначейство (Cofferer’s accompts). В случае невыполнения этой задачи им грозила потеря всего квартального жалования. Более того, они должны были, также под угрозой потери квартального жалования, предоставлять лично королю ежеквартальные сведения о расходах двора. Секретарям надлежало в сохранности содержать все бухгалтерские книги и вышеуказанные отчеты, не допуская к ним других лиц.

Таким образом, на секретарей Гофмаршальской конторы ложилась основная нагрузка и ответственность по ведению бухгалтерской документации двора. Только к ним могли применяться столь суровые санкции в случае задержки финансовых отчетов. Как члены высшего ревизионного органа двора секретари должны были участвовать в еженедельных инспекторских проверках помещений дворца, офисов отдельных субдепартаментов на предмет выявления посторонних лиц, а также тех, “кто обедает здесь”. Эта норма была введена еще Генрихом VIII с целью ограничить количество посторонних и праздношатающихся при дворе и, следовательно, потребление ими придворных продовольственных запасов, а также в целях противопожарной безопасности запретить приготовление пищи в неприспособленных для этого помещениях дворца. Но регулярное повторение этого распоряжения в последующих придворных регламентах свидетельствует о том, что борьба с данным явлением была не очень успешной.

В XVI в. к числу обязанностей клерков Гофмаршальской конторы добавился контроль за распределением среди королевских слуг излишков, которые оставались после использования различных продуктов и материалов для нужд двора. Данная обязанность, скорее всего, позволяла клеркам самим участвовать в перераспределении оставшихся продуктов и товаров, чем реально ограничивать злоупотребление этим правом. Видимо, поэтому при Якове I эта функция была передана клеркам-контролерам.[368]

Как и большинство других слуг Хаусхолда, клерки Гофмаршальской конторы сохранили свои посты с приходом Якова I. В начале его правления должность занимал Ричард Браун из Эссекса, который был посвящен в рыцари в июле 1603 г. в Уайтхолле, а в январе 1604 г. получил право на сбор 2.000 ф. из конфискованного у реузантов имущества, которое позднее передал своему сыну[369] . Вторым секретарем был Бартоломью Фоукс. На их долю совместно с казначеем-кассиром выпала основная забота по изысканию средств для оплаты содержания большому количеству новых слуг двора.[370]

Из тех, кто позднее являлся секретарем Гофмаршальской конторы следует выделить Энтони Уелдона (1609-1617 гг.), автора известных антистюартовских сочинений: "Двор и характер короля Якова I", изданного в Лондоне в 1650 г. и являющимся для историков одним из основных источников; добавление к нему -"Двор короля Карла" 1651 г. издания и ряда других антишотландских произведений. Возможно, что за одно из них он был уволен с поста секретаря в 1617 г. Он унаследовал пост от своего отца сэра Ральфа.

Энтони Уелдон был членом младшей ветви семьи Уелдонов из Нортумберленда, которая обосновалась в Кенте. При Тюдорах Уелдонам удалось закрепиться на придворной службе. Его прадедом был Гофмейстер двора Генриха VII.[371] Его дядя Энтони, чей пост младший Уелдон первоначально унаследовал в 1604 г., был клерком на королевской кухне. Уелдоны представляли собой тот средний слой слуг тюдоровского двора, чье благополучие во многом зависело от доходов с занимаемой ими должности. Являясь рабочими лошадками королевского хаусхолда, они болезненно воспринимали любые реформы и новации призванные ограничить расходы двора, а значит сокращавшие источники их доходов. Нового короля с его "бедными" шотландцами этот средний слой придворного истэблишмента встретил без особого восторга.

Яков I попытался заручиться поддержкой старых слуг хаусхолда, щедро даруя им рыцарское достоинство (Э. Уелдон получил его в 1607 г., его отец в -1603 г.), но в то же время, он привел с собой возможных конкурентов их придворной карьере. Двор заполнился огромным количеством жаждущих заполучить должности. При этом особенно возросла конкуренция на должности среднего уровня, которые ранее распределялись среди определенных семейств придворных слуг. Сейчас на эти должности стали претендовать отпрыски провинциальной и столичной знати, лондонские торговцы, клиенты королевских фаворитов и лидеров придворных фракций. Таким образом, был нарушен традиционный порядок замещения должностей, нарушалась былая стабильность и корпоративная целостность существования придворных слуг. Именно из-за чрезмерной расточительности нового короля по отношению к шотландцам и ведущим английским аристократам возникла необходимость в сокращении придворных расходов и экономии, которая затрагивала, в большей степени, именно среднее звено королевских слуг. В этой связи, произведения Э. Уелдона представляют образец мыслей представителя тюдоровской "служилой аристократии", отторгнутой раннестюартовским двором.

Главной причиной всех бед, по мнению Уелдона, является развращенность короля и его ближайшего окружения, имеются ввиду шотландцы. К этому народу он питает то нескрываемое отвращение, которое накопилась у англичан за долгое историческое противостояние и отложилось на уровне ментальных установок, и которое было актуализировано не слишком привлекательным поведением шотландцев на их новой родине.

Особенно ярко это отношение Уелдона проявилось в его записях ("A Description of Scotland"), внесенными им в текущий отчет Гофмаршальской конторы после возвращения из путешествия в Шотландию в 1617 г. вместе с яковитским двором. После того как было установлено его авторство, Уелдон был лишен должности "как недостойный есть хлеб того, чье происхождение, он так подло поносил".[372]

Особенно Уелдона возмутил тот прием, который оказали шотландцы рядовым слугам двора: стражникам, лакеям, квартирьерам, конюшим и другим. Несмотря на то, что после смещения по королевскому распоряжению ему была выплачена компенсация и назначена пенсия, чтобы сохранить его лояльность, он сохранил критическое отношение к раннестюартовскому режиму в целом, что демонстрируют его произведения и переписка с оставшимися при дворе друзьями.[373]

Во время гражданской войны Уелдон был сторонником парламента и активным проводником его политики в Кенте. Судьба секретаря Гофмаршальской конторы Э. Уелдона еще раз подтверждает тот факт, что стюартовский двор не смог как в этническом, так и в социальном плане выполнить ту цементирующую и объединительную функцию, которая ему предназначалась.

Помимо собственно секретарей Гофмаршальской конторы в ее состав входили два клерка-контроллера (Clerks of the Comptroller или Clerk-comptrollers). Они были помощниками инспектора Департамента Дворцового Хозяйства. Должность клерка-контролера прошла точно такое же развитие в рамках придворной структуры, что и остальные посты Гофмаршальской конторы. Два секретаря королевского придворного контролера появились еще в XIII в., когда он был одним из руководителей Королевского Гардероба. Позднее сфера их деятельности охватила весь Хаусхолд. В сер. XVI в. действовало три секретаря придворного инспектора. Как и клерки-секретари конторы, двое из клерков-контролеров работали посменно через шесть месяцев, а один на постоянной основе присутствовал в Счетной палате. Они имели статус главных инспекторов двора (Inspector General) и могли ежедневно наносить визиты в королевские кладовые, чтобы инспектировать качество хранимых продуктов.

При Елизавете количество клерков-контроллеров было сокращено до двух. Они рассматривались в качестве контролеров всех придворных дел, “всех слуг Ее Величества, если они не выполняют свои обязанности на своих местах. Они имеют власть проверять все расходы...”.[374]

Ордонансы Якова I более подробно описывают функции и обязанности клерков-контроллеров, отчасти вновь возвращаясь к положениям придворных регламентов времен Генриха VIII.

Прежде всего, клерки-контролеры в качестве помощников инспектора двора, должны были осуществлять контроль над деятельностью казначея-кассира Хаусхолда и его секретарей. Большинство финансовых отчетов, от ежедневных до годовых, должны были составляться в их присутствии, либо заверяться ими. Для соответствующего контроля клерки-контролеры вели собственные параллельные отчеты.

Среди секретарей существовало определенное распределений труда. Выделялся главный клерк-контролер (Chief clerk-comptroller), который скорее возглавлял их деятельность, чем сам вел бухгалтерию. Он совершал проверки придворных служб, в то время как второй секретарь принимал участие в заседаниях Гофмаршальской конторы.[375] Главный клерк-контролер контролировал качество поставляемой провизии. При обнаружении товара плохого качества, он должен был делать соответствующие записи, на основании которых проверялось точность отчетов субдепартаментов. В случае расхождений за истинный всегда принимался отчет клерка-контролера. Тем самым, ограничивалось стремление слуг завышать количество испорченного и некачественного товара, под видом которого мог быть списан, а затем и реализован вполне добротный товар.

Важной функцией клерков-контролеров был контроль за выполнением королевскими слугами своих обязанностей, которая конкретизируется в ордонансах 1604 г. Они проверяли присутствуют ли слуги на своих рабочих местах в положенное время. В случае отсутствия кого-либо или уклонения от выполнения своих обязанностей, клерки-контролеры могли распорядиться об отмене суточного жалования. Проверки устраивались в соответствии с квартальным штатным расписанием всех департаментов двора, где также указывалось жалование королевских слуг. Это так называемый контрольный список (Check Roll) на пергаменте, который хранился у клерков-контролеров. Под их наблюдение подпадали не только слуги Хаусхолда, но и слуги Королевской Палаты, а также слуги двора королевы.

Клерки-контролеры могли наказывать не только тех, кто отсутствовал во дворе без разрешения, но и тех, кто просто обедал или ужинал в “другом месте, противоположном предписанию королевских ордонансов”.[376] Это дополнение находилось в русле попыток в 1604 г. ограничить расходы двора путем сокращения числа, так называемых, “столов” (table) и их размеров, а также возродить практику совместных обедов королевских слуг в Холле.

Кроме того, они должны были изгонять из двора лишнюю персональную прислугу королевских слуг (servant’s servants) и разного рода “посторонних и бродяг”, для чего также вводились материальные санкции[377] . В случае если лишний, внештатный слуга будет обнаружен первый раз, то его хозяин или глава субдепартамента получат выговор. При повторных нарушениях они будут лишены двухдневного жалования за каждый случай. Насколько эта мера была эффективной трудно сказать, но Дж. Эйлмер и Д. Лоудз отмечают, что проблема “лишней” прислуги при дворе была одной из самых трудноразрешимых. На протяжении XVI - XVII вв. количество прислуги постоянно росло.[378]

В целом деятельности инспектора двора и его секретарей отводилась ключевая роль в рамках Департамента Дворцового Хозяйства. Один из ордонансов 1604 г. заканчивался тем, что предписывал контролеру двора и его клерками особую необходимость “хорошо управлять” своими делами, ”чтобы дать другим пример для того, чтобы управлять ими еще лучше”.[379]

Среди клерков-контролеров следует отметить Роберта Банистера, который занимал пост в конце правления Елизаветы и в начале правления Якова I. Видимо он был связан с клиентными отношениями с графом Нотингемом, поскольку получил вместе с ним в 1604 г. аренду усадеб и мельницы в Кегуорте.[380]

Во второй половине правления первого Стюарта одним из секретарей инспектора Хаусхолда был Энтони Браун, посвященный в рыцари в 1624 г. и возможно имевший родственное отношение к упоминавшемуся выше секретарю Гофмаршальской конторы Ричарду Брауну.

Таким образом, Гофмаршальская контора — это группа высших слуг в составе Счетной палаты Департамента Дворцового Хозяйства, наделенных разного рода властными полномочиями. В первую очередь, слуги Гофмаршальской конторы были призваны регулировать финансово-хозяйственную деятельность департамента “низших ступеней”. Внутри этой группы выделяются два уровня: должности “Белого штата”, наделенные административной властью и судебными полномочиями на территории всего двора и штат секретарей во главе с казначеем-кассиром, ведущие бухгалтерскую отчетность Хаусхолда и осуществляющие надзор за деятельностью хозяйственных субдепартаментов двора и за выполнением королевскими слугами своих обязанностей. Гербом Счетной палаты и Гофмаршальской конторы были перекрещенные жезл и ключ, означавшие, что “этот департамент может закрыть, открыть и наказать любой другой”.[381]

Для среднего звена придворных слуг Гофмаршальская контора рассматривалась как возможная вершина карьеры. В тюдоровский период и первые годы правления Якова Стюарта сохранялось правило, согласно которому ее штат формировался из определенных семей, профессионально связанных с административно-хозяйственной службой, что позволило А.Ньютону, не вполне обоснованно, считать Гофмаршальскую контору своеобразным прообразом гражданской службы (civil service).[382] В н. XVII в. в результате возросшего давления со стороны высших придворных, стремящихся продвинуть на ключевые административно-хозяйственные посты собственных клиентов, и под воздействием яковитской придворной политики, прежняя относительно стабильная и достаточно организованная система управления Хаусхолдом начала разрушаться.

Для полноценного выполнения конторольно-ревизионных функций, распространения дисциплинарного контроля на всех королевских слуг секретарям Гофмаршальской конторы не хватало определенного статуса. Во многом для того, чтобы компенсировать этот недостаток была создана должность гофмейстера двора.

Гофмейстер двора (Master of the Household), или дворецкий, входил в состав Гофмаршальской конторы. Он был одним из действительных управляющих дворцовым хозяйством. Гофмейстер был призван осуществлять связь между Гофмаршальской конторой и Королевской Палатой, придавать больший вес и авторитет проверкам и инспекциям, которые проводили клерки конторы.

Должность была учреждена в ходе реформ Т. Кромвеля, который стремился централизовать придворную структуру. Для этого, по его мнению, было необходимо поставить Королевскую Палату под финансовый и административный контроль Гофмаршальской конторы, который должен был осуществляться через группу клерков во главе с гофмейстером, точнее — гофмейстерами. Первоначально существовало 4 гофмейстера — по два на двор короля и двор королевы. Вероятно, что они были призваны заполнить тот вакуум власти, который возник в связи с слиянием постов Лорда-камергера и Лорда-стюарда двора.

В этот период дворецкие непосредственно руководили деятельностью “внешних” палат “верхнего” департамента двора, проводили на его пространстве указания Великого Мастера двора, боролись с неявкой королевских слуг, чрезмерным количеством их прислуги. Эти нововведения неизбежно вызвали недовольство в корпоративной среде королевских слуг, особенно среди слуг Королевской Палаты. Естественно, что с восстановлением прежней двухчастной структуры двора, контроль Гофмаршальской конторы над Департаментом Королевской Палаты был ограничен. Количество гофмейстеров было сокращено до одного. За ним осталось административное руководство “нижним ”департаментом двора, контроль за дисциплиной и порядком при дворе. Его статус понизился. В Придворной книге Елизаветы он упоминается как “гофмейстер и клерк гофмаршальской конторы”.[383] Практическую направленность его деятельности подчеркивает тот факт, что дворецкий был обязан проживать во дворце и постоянно находиться при дворе.

В ордонансах 1604 г. гофмейстер выступает в качестве заместителя всех высших слуг Хаусхолда в одном лице. В их отсутствие он должен совершать ежедневные утренние проверки расходов хозяйственных служб двора и принимать соответствующие меры. В отличие от Лорда-стюарда, казначея и инспектора департамента, возможность отсутствия гофмейстера в данный момент даже не рассматривалась ордонансом.[384] Отчасти, на него перекладывался контроль за придворными поставками и запасами. Под наблюдением дворецкого необходимые продукты должны были передаваться в “руки королевских поваров”, а готовые блюда — на столы.[385]

Но все-таки, главная его обязанность — это следить за дисциплиной и порядком при дворе. Дворецкий мог распорядиться устранить любые беспорядки так, “как он находит это нужным” и наказать нарушителей “согласно из заслуге”.[386] В 1615 г. сэр Томас Вэвэйсор, который, возможно, одновременно в 1612 г. являлся королевским приставом, как гофмейстер двора получил предписание помочь в организуемой проверке с целью арестовать и отправить в Шотландию "праздных лиц этой нации".[387] Именно под его руководством клерки Гофмаршальской конторы осуществляли осмотр помещений Королевской Палаты. О нарушениях он докладывал Лорду-камергеру. По обнаруженным фактам глава “высшего” департамента должен был провести повторный осмотр и в случае их подтверждения приниять соответствующие меры. Таким образом, Гофмейстер имел необходимый статус, чтобы осуществлять проверку служб Палаты, но ему не хватало полномочий, чтобы самостоятельно наказывать ее слуг.

Таким образом, Гофмейстер занимал промежуточное положение в иерархии Гофмаршальской конторы между казначеем-кассиром и ее секретарями, но в отличие от них он осуществлял не финансовый, а административный контроль. С другой стороны, реально он имел гораздо больше властных полномочий, чем тот же казначей-кассир. На него перекладывалась значительная часть обязанностей Лорда-стюарда. Как символ подтверждения своих полномочий дворецкий носил белый жезл, хотя формально он не был членом “Белого штата”.

Промежуточный характер должности и ее связь с обоими департаментами двора подтверждает тот факт, что она являлась своеобразной ступенью для продвижения к более значимым постам. Так Мармодюк Дарнел, получивший рыцарское достоинство в качестве дворецкого в 1604 г.,[388] в последствии сделал карьеру в Гофмаршальской конторе, а Томас Вэвэйсор в 1612 г. был назначен королевским приставом.

В целом, оценивая развитие Гофмаршальской конторы, следует заметить, что ее структура как административно-финансового центра Хаусхолда осталась почти неизменной с момента создания в к. XV в. в плоть до н. XVII в. В тоже время, происходит постепенная конкретизация обязанностей отдельных должностей. Высший слуги Гофмaршальской конторы, отходят от ведения рутинного делопроизводства, передавая его клеркам, а сама контора отделяется от Счетной палаты.

Собственно Счетная палата (Compting House) сосредоточилась на хранении дел, бухгалтерских книг, отчетов, их переписке и составлении, т.е. действовала как архив Гофмаршальской конторы. В состав Счетной палаты входили йомены, гоф-юнкеры, личные секретари казначея-кассира, посыльные (всего ок. 10 человек). Возглавлял их королевский слуга в ранге сержанта.[389]

К числу слуг Департамента Дворгцового Хозяйства, наделенных определенными властными полномочиями следует отнести, с некоторыми оговорками, королевского торгового надсмотрщика (Clerk of the Market). Особенность заключается в том, что его полномочия распространялись за пределы департамента и всего двора. Он должен был контролировать торговую деятельность вокруг королевского двора, следить за качеством товаров и, к королевской выгоде, поддерживать низкие цены на прилегающих рынках. В осуществлении этих функций ему помогали несколько заместителей и специальное жюри. Особенно большое значение деятельность торгового надсмотрщика приобретала во время королевских путешествий по стране.

Должность королевского торгового надсмотрщика, или coroner of the household, поскольку он входил в состав гофмаршальского суда, появилась в XIII-XIV вв. Возможно, что одновременно в то время он являлся, своего рода, главным бухгалтером и администратором двора.[390] При Генрихе VIII получило подтверждение его право инспектировать рынки не только в Лондоне, но и в той местности, где в данное время находился королевский двор.[391] Тем самым, он как бы отстранял на время местных торговых надсмотрщиков от выполнения их обязанностей и распространял на местные рынки королевские торговые права, привилегии и устанавливал королевские цены (assizes), которые, прежде всего, распространялись на хлеб, эль и овес. Во время королевских путешествий торговый надсмотрщик заранее отправлялся в путь, чтобы к приезду короля успеть провести инспекцию рынков и запасов продовольствия, приготовленных для встречи двора. Его сопровождали реквизиторы подвод, которые обеспечивали перевозку заготовленных припасов к будущей королевской резиденции.

Королевский торговый надсмотрщик инспектировал рынки вокруг резиденции короля, особенно те из них на которых делались запасы для двора или где королевские слуги покупали продукты для себя. Он хранил эталоны мер и весов и при их помощи контролировал проведение торговых операций, а также рассматривал споры между английскими и иностранными купцами. Он имел право накладывать определенные штрафы на нарушителей. Причем за нарушения обнаруженные у нескольких торговцев штрафу мог подвергнуться весь город. Таким образом, с одной стороны, через королевского торгового надсмотрщика монарх выступал как гарант честной торговли.

С другой стороны, королевский надсмотрщик должен был следить за тем, чтобы на рынках устанавливались “справедливые” цены. Учитывая, что торговля на этих рынках проходила в условиях действия королевского права закупать товары по заниженным ценам, то это неизбежно ограничивало ее свободу. Королевский торговый надсмотрщик избирал тактику своей деятельности в зависимости от того какому методу осуществления права короля на реквизиции отдавался приоритет (прямая закупка или через композиции, т.е. налог компенсировавший разницу между “королевскими” и обычными ценами). В первом случае он был заинтересован в сохранении более низких рыночных цен, чтобы ему не приходилось поднимать королевские цены, что вело к росту расходов двора. При сборе композиций он наоборот был заинтересован в росте рыночных цен после объявления о королевских цена, т. к. этот налог строился на их разнице.[392]

Подобно другим слугам королевский торговый надсмотрщик имел низкое жалование, что, в свою очередь, приводило к злоупотреблениям должностью: перепродажа по рыночным ценам поставляемых ко двору товаров, искусственное занижение цен, вымогательство.

Еще одной сферой его деятельности являлся контроль за реализацией королевскими слугами привилегии на преимущественную покупку необходимых им товаров по ценам согласованным с торговцами, которые устанавливались опять же ниже рыночных. В этом случае, естественно, что выбирался более качественный товар, за который выплачивалась самая низкая цена. Тех торговцев, которые пытались обмануть, подсовывая товар низкого качества, или совсем отказывались торговать со слугами хаусхолда — штрафовали.

Деятельность королевского надсмотрщика вызывала сильное недовольство английских купцов. Особенно оно возросло с приходом Якова I Стюарта, поскольку благодаря частым и иногда достаточно дальним путешествиям двора последствия от деятельности королевского торгового надсмотрщика и от установления королевских цен испытывало большее количество подданных. Более того, Яков I стремился распространить полномочия придворного надсмотрщика на территорию всей страны вне зависимости от местопребывания короля.

Уже во время своего переезда из Шотландии в Англию весной 1603 г. Яков I через ужесточение контроля со стороны торгового надсмотрщика пытался ограничить естественную реакцию местных рынков на приток большого количества посетителей. Например, предвидя, что по его прибытию в Теобольдс, где он должен был принять двор, резко подскочат цены, Яков I распорядился, чтобы королевский торговый надсмотрщик взял под свой контроль все цены. Они не должны были превышать установленный обычаем уровень цен внутри границ двора до тех пор пока двор здесь будет находиться. Причем эти меры подавались как "забота о его любимых подданных"[393] и как законное историческое право всех английских монархов, а не произвол со стороны нового короля.[394] Естественно, что от подобных ограничений выигрывали королевские слуги, придворные и различные лица сопровождающие двор, а отнюдь не местные жители.

Вскоре после прибытия в Лондон 27 мая 1603 была выпущена первая прокламация из целой серии о полномочиях королевского торгового надсмотрщика.[395] Прокламации, которые в большинстве своем регулировали цены внутри границ двора и во время его передвижений по стране, были направлены на то, чтобы в интересах хаусхолда и его слуг сдерживать действие естественных рыночных механизмов.

Торговому надсмотрщику предписывалось всеми возможными ему средствами не допускать роста цен, удерживать их в тех границах, которые существовали до прибытия двора. Цены, которые устанавливал королевский торговый надсмотрщик, заверялись в Счетной палате Хаусхолда и вывешивались под его личной печатью для всеобщего ознакомления на воротах двора.

Он также был обязан контролировать насыщение рынка, поскольку торговцы и горожане припрятывали товар, не желая продавать его по заниженным "королевским" ценам. Это явление было настолько массовым, что вполне реально возникала угроза голода двора и слуги были вынуждены покупать продовольствие по высоким ценам. При этом виновными признавались обе стороны — и продавец, и покупатель, и оба подлежали наказанию.[396]

Повторная прокламация с некоторыми добавлениями была издана спустя год и в последующем неоднократно повторялась,[397] что скорее всего говорит о неэффективности принимаемых мер. Одна из возможных причин кроется в том, что исполнение предписаний и наказаний передавалось в руки местной администрации, тесно связанной с торговыми кругами незаинтересованными в реализации этого документа, к тому же значительное количество придворных поставщиков составляли местные торговцы.

Наиболее серьезная попытка прекратить злоупотребления со стороны королевского торгового надсмотрщика и особенно его заместителей была предпринята в феврале 1619 г. как ответ на многочисленные жалобы подданных. Специальная королевская прокламация более четко регулировала обязанности надсмотрщика, полномочия и размер выплат (fee) за его услуги. Предусматривалось усиление "общественного контроля" за деятельностью торгового надсмотрщика, что косвенно подтверждает неэффективность административного контроля со стороны высших слуг хаусхолда. Все его отчеты, устанавливаемые им правила торговли, ставки оплаты его услуг становились открытыми, известными местному населению.[398] Но в тоже время, согласно прокламации, власть королевского надсмотрщика распространялась за границы двора.

Раз в год он должен был проводить специальные сессии в различных графствах, во время которых ему предписывалось проверять качество продаваемых продуктов и товаров, правильность используемых мер и весов. Особенно он должен был пресекать деятельность скупщиков, препятствующих свободной торговле. Извещение о проведении сессии надлежало отправить заранее, а сами заседания проводить в присутствии мировых судей и жюри из 12 человек. Кроме того, надсмотрщику передавался контроль за деятельностью местной администрации по предотвращению злоупотреблений в сфере торговли.

Учитывая тот факт, что все его действия по проверке правил и условий торговли требовали соответствующей оплаты, то эти меры носили явно фискальный характер (лицензирование торговой деятельности обходилось в 4 пенса, регистрация мер и весов—от 1 до 4 пенсов, в зависимости от их размеров). Все выплаты, полученные надсмотрщиком от населения во время осуществления должностных обязанностей, регистрировались в Счетной палате и контролировались Гофмаршальской конторой.

Местное население могло подать жалобу на имя Лорда-камергера двора, казначея или инспектора Хаусхолда с просьбой компенсировать те убытки, которое оно понесло из-за злоупотреблений совершенных королевским торговым надсмотрщиком. Поскольку особенно большое количество жалоб приходилось на его заместителей, то их число сокращалось. При этом ими не могли быть поставщики двора или торговцы, чтобы исключить коммерческую заинтересованность в использовании служебного положения.

Таким образом, прокламация обнаруживает явное намерение под прикрытием заботы об общем благе распространить полномочия королевского торгового надсмотрщика на все рынки страны. В целом, посредством королевских прокламаций Яков I заботился не столько о "своих любимых подданных", сколько о том, чтобы в собственных интересах установить более строгий контроль над экономической жизнью страны и продемонстрировать способность королевской администрации контролировать деятельность своих слуг, предотвращая тем самым парламентскую критику.

Попытки ограничить власть королевского торгового надсмотрщика через парламент предпринимались неоднократно (1606, 1621, 1624 гг.), но каждый раз билли застревали в комитетах или палате лордов. В 1610 г. вместе с критикой королевских реквизиций звучали требования ограничить полномочия торгового надсмотрщика. По мнению палаты общин, его следовало лишить права регулировать цены. Парламентарии также требовали ограничить привилегию королевских слуг на преимущественное право покупки.[399] В 30-40-е гг. XVII в. под давлением парлемента полномочия королевского торгового надсмотрщика были ограничены территорией прилегающей непосредственно к королевскому дворцу.

К н. XVII в. Департамент Дворцового Хозяйства объединял около 20 разного рода хозяйственных служб, или субдепартаментов. Каждый из них выполнял строго определенные функции, имел собственный штат слуг, который сохранял тенденцию к постоянному расширению. Ведущие субдепартаменты возглавлялись слугами в ранге королевских сержантов, а те, которые управлялись клерками или йоменами, как правило, зависели от определенного “старшего” ведомства, либо когда-то выделились из него.

Только две хозяйственные службы двора руководились слугами благородного ранга (gentle rank) — это группа королевских квартирьеров и служба раздачи королевской милостыни.

В плоть до н. XVII в. королевский двор был странствующим двором. На протяжении всего средневековья королевский хаусхолд находился в постоянном движении от одной королевской резиденции к другой, сопровождая короля во время военных походов или почти ежегодных летних путешествий по стране (progressess). Естественно, что порядок передвижения столь значительной массы людей должен быть тщательно организован и спланирован. В XII-XIV вв. эту задачу иногда выполняли около 100 человек.[400] Постепенно двор стал все более и более задерживаться в центральных королевских резиденция таких, как Уайтхолл, но даже в последние годы правления Елизаветы королевские путешествия были регулярными.

С приходом Якова I ситуация несколько изменилась. Двор, по выражению английских историков, "осел". Уайтхолл стал единственной постоянной резиденцией. Но дело в том, что "не осел" сам король. Двор не редко оставался в Лондоне, в то время как Яков I с небольшой группой самых приближенных слуг в сопровождении небольшого количества слуг часто перемещался от одного охотничьего дворца к другому. Наиболее любимыми из них были Ройстон и Ньюмаркет. Причем иногда, по мнению современников, он делал это в самые неудобные моменты, например, во время заседания парламента.

За время своего правления Яков I предпринял несколько довольно длительных путешествий по стране, самое значительное из которых было в 1617 г. в Шотландию. Кроме него можно отметить путешествие в Йорк, не говоря о неоднократных более близких поездках в Оксфорд и Кембридж. Многие считали, что частые поездки отвлекают короля от государственных дел, а те, кому приходилось принимать короля в тайне роптали, подсчитывая свои убытки. Во время королевских вояжей возрастало значение специальных служб, ответственных за их организацию.

Службой королевских квартирьеров (Harbingers) руководил старший квартирьер двора, или квартирмейстер (Knight Harbinger), который входил в штат Королевской Палаты. Ему подчинялись два квартирьера в ранге джентльменов и шесть квартирьеров-йоменов. Квартирьеры выполняли две функции: сообщали или предвещали (harbinger - предвестник) о приближении короля и его двора жителям какого-либо населенного пункта на пути следования королевской процессии и заботились об организации их приема и постоя. Ранее королевские квартирьеры входили в штат почти каждого субдепартамента двора. Их общая численность доходила до 40 человек.

Лица, играющие роль королевских предвестников, должны были обладать достаточно высоким статусом, чтобы соответствовать важности и исключительности события. Подготовка квартир и комнат для участников процессии, организация постоя для их лошадей требовали наличие определенных властных полномочий, поскольку местные жители предоставляли то и другое без особого удовольствия. Подобное гостеприимство всегда было сопряжено с большими расходами. Квартирьеры не только распределяли реквизированные помещения между слугами, но следили за тем, чтобы они вели себя здесь пристойно, не шумели и не грабили местное население, не пользовались вещами, продуктами, кормом для лошадей без разрешения хозяев и соответствующей компенсации.[401]

Кроме обеспечения двора во время длительных королевских путешествий по стране, королевские квартирьеры отвечали за регулярное передвижение двора от одной резиденции к другой на протяжении всего года.

Квартирьеры всегда первыми из королевского двора отправлялись в путь, обычно рано на рассвете, чтобы успеть выполнить свои обязанности к приезду короля и его свиты. Обычная норма дневного перехода двора составляла около 15 миль в день, но могли преодолевать и до 30, останавливались в зависимости от предложенных удобств, сроков и целей путешествия от 1 до 5-6 дней.

Помимо королевских предвестников в организации путешествий двора использовались и другие категории слуг, в частности, камергеры-ашеры Королевской Палаты. Им поручалось предварительно исследовать предполагаемые пункты остановки двора на предмет их готовности выполнить столь ответственную и дорогостоящую миссию. Если возникала необходимость, они даже могли скорректировать первоначальный маршрут.[402]

Формально почетную королевскую службу по раздаче милостыни (Almonry) возглавляли два знатных лица — Grand Almoner и Lord High Almoner (Almoner - милостынник). Первый как правило был знатным светски лицом, а второй — духовным. Пост Великого милостынника был наследственным и долгое время передавался среди маркизов Эксетера. Первоначально эти должности занимали люди пользовавшиеся большим доверием монарха, поскольку через них король выступал как помощник и спаситель всех страждущих и обездоленных, через них он проливал свою королевскую щедрость на подданных.

В средние века раздача милостыни считалась обязанностью для любого состоятельного человека, такой же частью его жизни "как еда или сон".[403] Существовали два вида милостыни: средства, раздаваемые бедным и больным, чтобы облегчить их участь(в XIV-XV вв. от 6 пенсов до 4 шиллингов в день каждому) и крупные пожалования для церкви.[404] Постепенно эти должности стали не более, чем почетными и имели лишь церемониальное значение. Раздача денег стала редким явлением и перешла в руки ближайших королевских слуг и фаворитов, а служба по раздаче милостыни сосредотачивается на распределении остатков пищи с королевского стола для целой свиты нищих, следовавших за двором.

Настоящим руководителем субдепартамента стал милостынник (sub-almoner). Обычно это было духовное лицо (с октября им был доктор богословия Уотсон[405] ). Раздача пищи должна была производиться за дворцовыми воротами. На практике большинство попрошаек просачивалось во дворец. Там они сами добывали остатки еды, а то, что попадало в распоряжение милостынника либо передавалось различным благотворительным учреждениям, либо продавалось. Вырученные деньги раздавались по подходящим случаям.[406] Гофмаршальская контора должна была контролировать деятельность милостынника, его расходы,[407] количество и качество пищи, поступающей в его распоряжение. В штат субдепартамента входили два йомена и два гоф-юнкера.

Как уже отмечалось вся система организации и управления хаусхолда была призвана административно, финансово, юридически выделить двор из окружающего его пространства. Внешняя граница не только определяла пространство двора, но и отделяла придворное сообщество от остальных королевских подданных. В охране этой границы помимо Королевской стражи принимали участие королевские привратники ( Porters at the Gates ) . Они следили за тем, чтобы на территорию двора не проникали посторонние.[408] Именно через них организовывались контакты между королевскими слугами, придворными и рядовыми королевскими подданными, по какой-либо причине пришедшими ко двору. Особая ответственность на королевских привратников накладывалась в период распространения в округе инфекционных болезней. Привратники останавливали пришедших в воротах двора, узнавали о цели их прибытия и передавали суть вопроса одному из высших слуг хаусхолда или в Гофмаршальскую контору и, только получив от них письменное разрешение, могли впустить прибывших.[409]

Из хозяйственных субдепартаментов, которые группировались вокруг Королевского Холла, ведущее место занимали королевская кухня и Гофинтендантская контора.

Кухня (Kitchen) - центральный и самый большой хозяйственный субдепартамент двора. Вокруг него, так или иначе, разворачивалась деятельность всех остальных хозяйственных служб. Ее штат составлял около 40 человек, причем около одной трети (поварята, кухонная прислуга) не оплачивались, а перебивались различными разовыми выплатами, подачками и приработками. Во главе субдепартамента стоял первый секретарь королевской кухни (Chief clerk). Он проверял качество продуктов, поступающих из кладовых, представлял ежедневные и ежемесячные отчеты в Гофмаршальскую контору, отвечал за качество и количество приготовленных блюд. Должность была достаточно почетной и вполне доходной (только жалование составляло более 44 ф. в год, не считая большого количества дополнительны доходов). В руководстве кухней ему помогали два клерка (о семействе Уелдонов, члены которого последовательно занимали один из этих постов упоминалось выше).

Приготовлением блюд занимался штат шеф-поваров (Маster Cooks): три-четыре в разное время (Дэниэл Кларк и Уильям Кордел служили еще Елизавете, а Джон Марни (Murney), видимо, пришел с Яковом из Шотландии).[410] Им подчинялись 6-7 йоменов и столько же гоф-юнкеров, 8-10 поварят, а также слуги, поворачивающие вертела (gallapins). Начиная с правления Генриха IV, кухня разделилась на две части: личная королевская кухня (Privy kitchen), которая готовила для стола монарха и Большая кухня (Great Kitchen), которая готовила для королевских слуг, обедающих в Холле.[411] Как и для большинства хозяйственных субдепартаментов, с приходом Якова I расходы на королевскую кухню значительно возросли (с 12.000 до 20.000 ф. в год).[412] Кухня всегда считалась самым старшим из хозяйственных субдепартаментов двора.[413]

Формально от кухни зависели королевская кондитерская по изготовлению вафлей и тонких кексов (Wafery) и котельная (Boiling house) , возглавляемые йоменами и включающие в свой штат несколько гоф-юнкеров и гоф-пажей.

К числу главных хозяйственных служб Хаусхолда, помимо кухни относились: кладовая для пряностей и соли (Spicery),[414] от которой формально зависела кондитерская по производству конфет и других сладостей (Confectionery); служба занимавшаяся снабжением сена, овса для Королевской Конюшни и соломы, которой ранее устилали пол в Холле (Avery). Из руководителей этих служб назначался низший штат Гофмаршальской конторы.

Как и кухня, такое же двойное разделение имела королевская хлебопекарня (Bakehouse) . Личная королевская пекарня выпекала хлеб исключительно из муки мелкого помола и только для королевского стола. Ее штат состоял из 20 человек и возглавлялся сержантом.

Одним из важнейших хозяйственных субдепартаментов двора являлась Гофинтендантская контора (Acatry, фр. achatour - закупщик, покупатель). В ее обязанность входила закупка продовольствия на рынке, прежде всего мяса и рыбы, и его первичное хранение до распределения по специальным кладовым. Во главе конторы стояли два сержанта и клерк. Им подчинялись поставщики и младшие слуги. Всего около 10-12 человек.

Во дворе существовала целая группа различных кладовых помещений, которые составляли отдельные субдепартаменты. Особо следует выделить винный погреб (Cellar). На сержанта этой придворной службы возлагался контроль за потреблением при дворе различных вин. Дело оказывалось отнюдь не простое: во-первых, большинство из вин завозились с континента и следовательно их запасы были ограничены и требовали постоянного пополнения, во-вторых, достоинство каждой марки вина должно было соответствовать достоинству лиц его потреблявшего, т.е. "благородные вина" – для "благородных придворных и королевских слуг", а "низкие" сорта – для рядовых слуг двора. Ордонанс 1604 г. инструктировал руководителя "винного" субдепартамента двора ограничить потребление белого испанского вина (Sack) 12 галлонами в день и только для благородных леди и джентльменов двора, "для их лучшего здоровья". Гасконские вина разрешалось подавать только по праздникам.[415] Для пополнения запасов вина сержант винного погреба регулярно посещал Францию, где проводил закупки. Например, Джозеф Барей в 1611 г. для этих целей получил довольно внушительную сумму в 650 ф.[416]

Поставки вина к королевскому двору были чрезвычайно выгодной коммерческой операцией. Очень многие высшие и средние слуги двора получали соответствующие лицензии. Поскольку все вино импортируемое в Англию считалось своего рода "королевским товаром", то с каждой партии определенная часть либо поставлялась ко двору, либо с нее следовало заплатить композиционный сбор. Тот же Джозеф Барей за бесплатную поставка им 40 бочек вина получил право оставить в своем кармане по 2 шл. 6 п. композиционных денег с каждой бочки.[417]

Другими кладовыми службами Хаусхолда были: кладовая для мясных продуктов, дичи (Larder), ее штат отвечал за их засолку и хранение в различных королевских резиденциях; погреб для хранения пива и эля (Buttery), административно зависимый от винного погреба;[418] склад свечей, воска и других предметов для освещения (Chandlery), кастелянтская для хранения умывальных принадлежностей (Ewery). Кроме того, имелись такие специальные службы как королевский птичий двор (Poultry)[419] и королевская скотобойня (Pither house).

Кроме вышеуказанных кондитерских служб существовала кондитерская по изготовлению пирожных и печенья (Pastry).

Также при дворе существовали такие хозяйственные службы, как посудомоечная (Scullery), ее штат также заботился о заготовке топлива и посуды для кухни и оплачивал услуги медников, сундучников и корзинщиков;[420] кладовая для посуды (Pantry), комната для кипячения (Scalding house) посуды, утвари, столовых приборов и туш животных в целях гигиены.

Иногда возникновение новых хозяйственных субдепартаментов было связано с архитектурной перестройкой старых или постройкой новых королевских дворцов. Выделялись отдельные помещения для специальных нужд, которые заполнялись ответственным за них штатом слуг. Подобным образом как отдельные службы возникли кладовая для мяса и дичи и кладовая для пряностей, когда двор в XVI в. располагался в Виндзоре. Впоследствии подобные службы были организованы и в других резиденциях.

Гардероб Департамента Дворцового Хозяйства ( Wardrobe of the Household или Livery ) обеспечивал слуг департамента постельным бельем, а также служебным и парадным облачением. Его расходы в н. XVII в. заметно возросли (с 7.200 до 10.700)[421] , что говорит об общем росте количества хозяйственных слуг. Гардеробу административно и финансово подчинялась королевская прачечная (Lander).

Штат каждого из этих субдепартаментов был различным: от 4 человек в скотобойне, до 15 — в посудомоечной. Во главе большинства субдепартаментов стояли слуги в ранге сержантов. Как правило, они следили за порядком и дисциплиной в вверенном субдепартаменте, за его функционированием, обеспечением необходимыми продуктами и материалами, правильным распределением жалования, чаевых и продовольственного содержания среди подчиненных слуг. Службы, требующие составление наиболее сложных финансово-хозяйственных отчетов имели в своем штате клерков. Они предоставляли отчеты в Гофмаршальскую контору и поддерживали связь с королевскими поставщиками. Именно вокруг них группировались другие субдепартаменты, сержанты которых предоставляли клеркам старших служб собственные отчеты. Некоторые самые низшие хозяйственные службы не имели в своем штате ни сержантов, ни клерков (Scaldinghouse, Pitherhouse, Buttery, Chandlery, Confectionery, Lander, Wafery ).

Задачи, выполняемые низшими слугами субдепартаментов были повседневными и самоочевидными. Как уже отмечалось, после прихода Якова I обостряется давление на двор со стороны знати и представителей джентри с целью получить придворные должности, поэтому в ряде департаментов (Buttery, Cellar) возникают новые должности в ранге джентльменов, которые носили почетный характер и скорее всего являлись синекурами. Но включение в штат позволяло их обладателям постоянно находиться при дворе, вмешиваться в сложившийся порядок замещения должностей и участвовать в распределении доходов, получаемых действительными слугами, вызывая тем самым их недовольство.

Общий штат Департамента Дворцового Хозяйства колебался в районе 250 - 300 человек.[422] В первые годы правления общая численность придворных слуг возросла, поэтому в 1618 г. в соответствии с общим планом по реформированию Хаусхолда было проведено сокращение числа хозяйственных слуг. Формально поводом для сокращения стал предстоящий отъезд короля в путешествие и следовательно невозможность и отсутствие необходимости взять с собой всех слуг хаусхолда. В результате на своих постах осталось "только" 294 человека.[423] При этом жалование слуг департамента в середине яковитского правления, еще до реформ, составляло весьма незначительную часть от общих расходов Хаусхолда (около 5.500 ф. вместе с жалованием слуг Палаты, капеллы, выплат внештатным слугам двора и по специальным королевским предписаниям, например, клерки получали 3 шл. в день).[424] Возможная экономия от сокращения количества слуг была очень не велика, а сопротивление и недовольство среди них вызывало весьма ощутимое.

Таким образом, хозяйственные службы обеспечивали практически все жизненные потребности монарха и его двора. Двор был своего рода огромным механизмом по получению, переработке, хранению, использованию продовольственных и иных товаров, и даже по избавлению от их излишков, причем с выгодой для себя.

Слуги хозяйственного департамента имели гораздо более низкий статус, чем слуги Королевской Палаты. Должности занимали в основном выходцы из средних слоев. Но благодаря близости к финансовым потокам внутри двора, продовольственному снабжению, относительной удаленности от контроля высших сановников, системе взаимопокрывательства, положение слуг департамента было по своему привлекательным. Особенно это касается руководителей субдепартаментов и членов Гофмаршальской конторы.

В тоже время, по сравнению с Королевской Палатой Хаусхолд был более тщательно организован, а обязанности его слуг более конкретизированы. Его структура оставалась почти неизменной с к. XV в. В первые годы своего правления Яков I на основе восстановления раннетюдоровских механизмов и традиций управления Хаусхолдом пытался сократить чрезмерные расходы придворного хозяйства, сократить злоупотребления королевских слуг, ввести строгую хозяйственную и финансовую дисциплину. Но это было временное явление. Чрезмерная расточительность и щедрость нового монарха разрушали и до того не очень прочную систему.

2.2. Административно-финансовые реформы Хаусхолда.

Чрезмерные расходы и раздутый штат слуг являлись главными проблемами Хаусхолда. Большая часть расходов департамента шла на продовольственное снабжение двора для обеспечения столов короля и его слуг. Епископ Гудмен писал, что огромные расходы двора происходят от большого количества "дармоедов, целых семейств бедных людей, особенно шотландцев", которые стекаются сюда только ради еды (diet)[425] . Р. Сесил и его приемники неоднократно предпринимали попытки бюрократическими методами, а так же действуя через Тайный совет и его комиссии, ограничить придворные расходы. Стоимость содержания придворных департаментов, которые занимали ведущее место в обычных расходах короны, с приходом Якова I резко поползла вверх.[426] Эта проблема чрезвычайно беспокоила современников и вскоре пробрела острый политический характер в связи с требованиями палаты общин о том, что король должен жить за счет собственных средств («live of his own»).

Прокормить многолюдный королевский двор, с постоянно большим количеством разного рода гостей и просто присутствующих, было не простой задачей. Расходы на эти цели составляли львиную долю бюджета Департамента Дворцового Хозяйства. Поэтому, в первую очередь, именно к ограничению практики раздачи “столов” сводились все попытки сократить расходы двора предпринятые Яковом I (1604,1610, 1617 гг.).

В первые месяцы после приезда в Якова I наблюдается резкий рост количества столов и их содержания. Большинство из них не были подкреплены позднетюдоровской традицией, что вполне естественно, поскольку двор был "новым". "Новым" в том смысле, что он был "мужским" и "семейным". Из-за первоначальной неразберихи и произвольных действий как "старых", так и "новых" слуг, возникло большое количество "лишних" столов. Некоторые из них были пожалованы лично Яковом I как гранты и соответственно могли быть сокращены только ордонансом, выпущенным за его подписью. В первый год правления были отброшены две Придворные книги (Household Book). В первую были занесены лишние столы, и она была отложена администрацией. Вторая наоборот производила чрезмерное сокращение столов, что вызвало резкое сопротивление со стороны слуг. Совет был вынужден отступить под тем предлогом, что Елизавета тоже допускала существование "незаконных" столов. В результате стоимость столов за первый полный финансовый год Якова I выросла на 16.000 ф.и достигла 54.000 ф.[427]

Ордонансы 1604 г. являются определенным компромиссом. Они санкционировали многие новые столы. Уже через год в окт. 1605 г. Совет выступил с предложением провести новое сокращение, в надежде на экономию более чем 9.635 ф.[428] , но, как и предложение 1607 г., они были проигнорированы. Пытаясь отбить нападки Совета и Казначейства, слуги Гофмаршальской конторы пытались доказать, что они собственными силами уже провели сокращение содержания столов на более, чем 9.000 ф. Таким образом, к этому году насчитывалось 89 столов, что было на 43 больше, чем при Елизавете, при этом только 17 из них приходилось на двор жены Якова I.[429]

В первые годы правления Яков I не был склонен идти на существенные сокращения расходов хаусхолда, в том числе и на сокращение столов. Более того, в результате его новых пожалований количество столов возросло до 100 к 1610 г., но общее увеличение их стоимости было не столь заметно благодаря росту доходов от реквизиций. Новый уровень был зафиксирован в очередной Придворной книге в 1610 г., но провал Великого контракта поставил под сомнение ее выполнение.

Дж. Эйлмер считает, что административно-финансовые реформы хаусхолда в н. XVII в. проводились исключительно ради экономии, в отличие от реформ XIV, XV и XVI вв., которые имели ярко выраженные политические цели: сокращение власти придворных фракций и фаворитов, восстановление значения Совета и др.[430] По этому поводу следует заметить, что необходимо разделять изменения в структуре, способах финансирования Королевской Палаты и меры, принимаемые для сокращения расходов или улучшения управления Королевского Хаусхолда. Первые, как было показано в предыдущей главе, всегда имели важные политические последствия (для периода Якова I — это выделение Спальни и ряда других субдепартаментов, политическое значение которых Дж. Эйлмер также отрицает), поскольку Королевская Палата являлась тем пространством, где вырабатывались и принимались многие политико-государственные решения. Во втором случае финансовые проблемы Хаусхолда выходили на общенациональный план, когда их удельный вес в государственных расходах угрожал стабильности всей финансовой системы государства. Это как раз и произошло в раннестюартовский период, когда в условиях огромного государственного долга, расходы двора резко возросли. Именно в этот период они стали предметом политического торга между королем и парламентом, чего не было в тюдоровкий период.

Уже в сентябре 1603 г. Лорд-казначей заявил, что у него нет средств для обеспечения королевских нужд и стола и предпринял первую попытку ограничить выплату королевских пожалований и подарков. Ситуация не изменилась. В ноябре он жаловался, что сундуки хаусхолда на столько пусты, что нечем платить жалование королевским слугам, а Королевская стража даже готова к мятежу.[431]

В условиях недостаточности средств необходимо было должным образом распределять те, которые были в наличии. В ноябре 1604 г. для слуг Казначейства была составлена инструкция о приоритетах в государственном финансировании. Интересно, что в первую очередь, помимо стратегических расходов в Ирландии и Нидерландах и расходов на военные департаменты, следовало оплачивать потребности двора. Туда включались "личный кошелек" короля, снабжение Хаусхолда, Большого и Малого Королевских Гардеробов, Конюшни и обеспечение всей королевской семьи. На втором месте находилась оплата содержания высших государственных и придворных должностей. В третью очередь следовало обеспечивать среднее звено королевских слуг. И в последнюю очередь – незапланированные расходы придворных и иных департаментов, а также оплата содержания низших королевских слуг.[432] Таким образом, коронная администрация, с согласия Якова I и к удовольствию его окружения, признала приоритетной задачей финансовое обеспечение двора, поскольку военные расходы Англии заметно сократились после заключения мира с Испанией.

В то же время, четко обозначилось направленность финансовой политики в отношении королевского хаусхолда: экономия за счет сокращения доходов среднего и низшего звена королевских слуг, откладывание погашения долгов отдельных субдепартаментов двора перед лондонскими и провинциальными кредиторами. Подобную направленность подтверждают придворные ордонансы 1604 и 1605 гг.

Существовали два возможных метода сокращения королевских расходов: 1. убедить Якова I сократить собственные траты и ограничить его щедрость к придворным, что никогда в полной мере не удавалось; 2. исследовать расходы хаусхолда и установить контроль за снабжением двора и бухгалтерией. Второй способ был более реален, но его эффективность была ограничена особенностями административно-финансовой системы двора, сопротивлением со стороны слуг Хаусхолда, которые нередко получали поддержку и покровительство от ближайшего королевского окружения.

В финансовом смысле рост расходов хозяйственных субдепартаментов Хаусхолда был гораздо более ощутим, чем размеры королевской щедрости к придворным, но менее заметен для современников.

В 1607 г. в Казначействе был составлен отчет об увеличении расходов по сравнению со средним уровнем расходов при Елизавете. Оказалось, что наибольший прирост пришелся на Королевский Хаусхолд. Его расходы возросли почти на 46.000 ф. Для сравнения королевские ренты, пенсии подарки возросли на 38.000 ф., расходы на Королевскую Палату и Гардероб на 11.000 и 13.000 ф., соответственно.[433] Общие расходы хаусхолда за первые пять лет правления Якова I возросли в 5,3 раза по сравнению с последними пятью годами тюдоровского правления, что сравним только с ростом ассигнований на "личный королевский кошелек" — в 5 раз. Расходы на другие придворные службы возросли максимум в 3-3,6 раза.

Попытки провести административно-финансовые реформы хаусхолда с целью сократить расходы на содержание двора неоднократно предпринимались как при Сесиле, так и после него.

Нельзя сказать, что Яков I не проявлял должного интереса к этим попыткам и к проблемам экономии вообще. Летом 1611 г. Фентон сообщал Сесилу, что король не оставлял намерений о реформировании хаусхолда, в чем просил участия министра.[434] Но двор не имел ни административных, ни дисциплинарных возможностей для инициирования реформ и для осуществления контроля за их проведением. Придворная машина не могла сама себя реформировать, потому что не была в этом заинтересована. Поэтому большинство предложений исходило из государственных ведомств.

Особо тяжелая ситуация сложилась после провала Великого контракта в 1610 г. В 1612-13 г. комиссия поста Лорда-казначея предложила провести общее сокращение расходов. За счет хаусхолда предлагалось сэкономить 6.000 ф.[435] Но реализация программы зависела от воли короля, согласия придворных слуг и от способностей и честности самих комиссионеров, о которых Д.Чемберлен сообщал, что они не способны навести порядок даже в собственных делах.[436] Все это делало программу почти не выполнимой.

Зимой 1613 г. при дворе сложилась критическая ситуация из-за нехватки средств. Очень много задолжали королевским слугам, особенно Королевской страже, которая находилась с королем в Ройстоне. Стражники направили королю большое количество "бесполезных петиций... для их оплаты".[437]

Как правило, изменения сводились к временному сокращению расходов на продовольственное обеспечение двора, посредством сокращения количества столов и подаваемых на них блюд для королевских слуг и придворных (diets)[438] .

Подобные сокращения встречали резкое сопротивление как со стороны придворных, так как столование при дворе играло определенную роль в поддержании их респектабельности, так и со стороны среднего и низшего звена слуг, поскольку от этого серьезным образом зависело их материальное положение. В вопросе о столовании королевские слуги проявляли завидную солидарность и настойчивость, а также потому, что это право рассматривалось в качестве неотъемлемой части самой должности.

Профессор Эйлмер убедительно доказывает в своих исследованиях, что в начале нового времени в Англии должность в значительной мере рассматривалась ее владельцем как личная собственность, наделенная строго определенным, а если и изменяемым, то только за соответствующую компенсацию, набором прав и привилегий.[439] Поэтому любые изменения сложившейся практики вызывали поток прошений и петиций восстановить прежний порядок. В этой связи, новая шотландская элита двора находилась в своих интересах гораздо ближе к среднему и низшему звену придворных слуг, чем с высшей елизаветинской бюрократией, которая была обеспокоена сохранением своего контроля над финансовой ситуацией в стране и стремилась ввести более экономные и бюрократические методы управления хаусхолдом.

Неслучайно, что проведение одной из самых решительных попыток по реформированию двора в 1617 г. было доверено «человеку со стороны», богатому лондонскому торговцу Лайонелу Кранфилду. Он попытался ввести экономически-эффективные методы управления хозяйственными департаментами двора.

Под защитой Бэкингема и Бэкона, субкомитет Кранфилда из слуг Казначейства и торговцев Сити провел исследование расходов и снабжения Хаусхолда. Они пришли к выводу, что существенно сократить расходы на содержание двора (примерно с 77.630 ф. до 250.000 ф., не включая Конюшню), возможно, прежде всего, за счет сокращения количества столов.

Исследования, которые провел Томас Вэйвэсор, королевский пристав и один из поставщиков, показали, что придворные поставки на много превышали реальные потребности двора. Например, только баранов вместо требуемых 5.012 штук поставлялось 7.160, не считая излишние поставки вина, пива, свиней и т.д.

В результате общие расходы двора удалось сократить с 85.595 ф. за 1616-17 финансовый год до 72.776 ф. за 1618-1619 г., а еще через год, после смерти королевы и роспуска ее хаусхолда – до 64.748 ф. В 1621 г. Яков I заявил о достигнутой экономии в 18.000 ф., хотя планировалось довести до 22.000 ф., но вскоре, начался новый рост придворных расходов.

Сокращение столового содержания слуги хаусхолда компенсировали ростом тех дополнительных доходов (в частности за счет "третьего пени"), исследований которых так и не было проведено в виду их сопротивления и из-за ослабления внимания короля и Бэкингема к данной проблеме. В 1622 г. была предпринята повторная попытка провести изучение расходов хаусхолда. Была создана новая комиссия, но процесс уже плохо контролировался.

Относительный успех деятельности Кранфилда на этом поприще объясняется поддержкой, которую ему оказывали король и Бэкингем. Потеря этой поддержки в результате разногласий, возникших с фаворитом, привела к отставке Кранфилда.

Вдвойне характерно, что его импичмент был во многом инспирирован слугами Королевского Гардероба, которые потеряли значительную часть своих дополнительных доходов, когда Кранфилд возглавил данный субдепартамент двора. Их активно поддержали слуги Королевской Спальни, выказывавшие недовольство придворной экономией.[440] Сам Яков I шел на сокращение придворных расходов только под давлением финансовых трудностей, т. к. рассматривал пышный, богатый и щедрый королевский двор как неотъемлемое проявление королевского величия и обязательное средство для завоевания расположения знати.

В 1617 г. подготовленная Советом и специальными комитетами программа реформ была на грани срыва из-за влияния на короля его шотландских слуг. Они получили очередную порцию королевской щедрости. Один только Хэй получил 10.000 ф. на свою свадьбу.

Другая причина состояла в том, что для субдепартаментов хаусхолда не были установлены максимумы расходов, а надеяться на сознательность слуг было бессмысленно. Слугам позволили самим предложить размер экономии собственных расходов, что открывало возможность для различных спекуляций. Необходима была сила, находящаяся вне придворного корпоративизма, но, в тоже время, достаточно тесно экономически связанная с хаусхолдом, чтобы иметь личную и финансовую заинтересованность в проведении политики экономии.

Такая ситуация предоставила шанс Кранфилду закрепиться в иерархически и корпоративно организованной системе королевского хаусхолда. Заручившись поддержкой Бэкона и Бэкингема, он стал тайно планировать реформу.

Секретность объяснялась традиционными корпоративистскими представлениями о том, что все вопросы, касаемые практики какого-либо департамента, относятся прежде всего к компетенции его штата. Таким образом, именно слугам Хаусхолда принадлежал приоритет в вопросах реформирования департамента. Подобная ситуация произошла в 1615 г. с предложениями сделанными другим лондонским торговцем Инграмом, когда инициатива была перехвачена Гофмаршальской конторой. Она естественно была заинтересована в защите собственных административно-финансовых интересов и сохранении status quo.

И на сей раз, когда намерения Кранфилда реформировать хаусхолд были обнаружены, ему пришлось предложить слугам Гофмаршальской конторы сделать собственные предложения. Но поскольку, они не проявили должной заинтересованности, инициатива вернулась к Кранфилду и Бэкону.

Несмотря на то, что некое подобие предложений с большим опозданием было сделано[441] , М. Прествич справедливо считает, что Гофмаршальская контора проявила полную неспособность к решительным мерам по реформированию хаусхолда.[442] Считалось, что хотя слуги Гофмаршальской конторы являются наиболее компетентными, чтобы сделать предложения о сокращении, они, скорее всего, "[из-за собственного] интереса и боязни будут льстить, чтобы оказать услугу".[443] Тем не менее, подобная ситуация вызвала общую задержку в проведении реформы на несколько месяцев.

Другая временная задержка была вызвана болезнью Кранфилда. Нетерпенье Бэкона и Бэкингема, которое они показывают в своих письмах, подтверждает ключевую роль Кранфилда в проведении реформы.[444]

Учитывая интерес слуг Хаусхолда, Кранфилд настоял на том, чтобы был создан специальный субкомитет с полномочиями исследовать злоупотребления внутри департамента, вмешиваться в деятельность его слуг, т.е. иметь над ними административное преимущество.

Паралич административно-финансовой системы Хаусхолда и консерватизм его слуг были настолько сильны, что не многие верили в успех реформ. Совет практически самоустранился. Бэкон писал, что среди его членов господствует мнение, что "сегодня будет как вчера, а завтра как сегодня".[445] Поэтому все детали реформ были разработаны вне Совета.

Комиссия Кранфилда сконцентрировалась на расходах Хаусхолда, его раздутом штате, казнокрадстве и коррупции его слуг. Она предложила на 1/4 сократить количество присутствующих и их слуг, уменьшить количество столов (до 60), сократить потребление пива и эля, навести порядок в поставках, экономить на используемых материалах, ограничить получение слугами чаевых и использование ими служебных привилегий.

Летом была подписана новая Houshold Book, как компромисс с Гофмаршальской конторой, которая соглашалась на сокращение штата хозяйственных департаментов двора и столов до 84. После краткосрочного сокращения столов в результате смерти королевы Анны, в 1622 г. наметился новый рост их количества, связанный с деятельностью Бэкингема. и ослаблением контроля со стороны правительства. За последние три года их стоимость возросла более чем на 10.000 ф.

Одна из главных заслуг Кранфилда заключается в том, что он ввел в деятельность Хаусхолда коммерческие методы оплаты его расходов живыми деньгами, а не казначейскими расписками (tally). Но вряд ли существенная экономия была возможна без изменения общих принципов владения должностями и роли двора в системе королевского представительства. Значение реформ Кранфилда в демонстрации возможностей того, что можно достичь в рамках данной системы. Они стали своего родом полигоном для распространения реформ на государственные структуры. Полученный опыт в последствии был применен в реформировании управления флотом, Казначейством, департаментом заведующим производством артиллерии. М. Прествич предлагает рассматривать реформы двора как часть общей компании государственной экономии под руководством Бэкона.

В рамках мероприятий по сокращению расходов на содержание двора в 1618 и 1619 гг. вышли королевские прокламации требующие изгнать из королевской свиты различных бродяг и прихлебателей.

Всем слугам хаусхолда и присутствующим при дворе под страхом заключения в дворовую тюрьму (Marshalsea) запрещалось допускать в свои покои и конторы посторонних. Составлялись списки лиц допущенных ко двору, которые передавались королевскому приставу. Через него должно было производиться и увольнение слуг, чтобы они не задерживались при дворе.[446] Но подобные меры оказались мало эффективны, из-за стремления придворных слуг сохранить собственную прислугу (servants' servants).

Несмотря на то, что Яков I понимал, что присутствующие при дворе бродяги, и разного рода "прихлебатели" "обижают и оскорбляют нашу персону и двор"[447] , стремление королевских слуг сохранить собственную прислугу, упорное нежелание последних покинуть двор и неспособность придворных структур оградить хаусхолд от лишних людей, делало эти прокламации практически невыполнимыми.

В целом можно выделить общие причины провала административно-финансовых реформ Хаусхолда. Опыт Кранфилда показал, что экономия зависела от контроля над снабжением и придворной бухгалтерией. Именно из-за недостаточного исследования второго элемента реформы не имели должного эффекта. С другой стороны, их временный и частичный успех объясняется временной поддержкой со стороны Якова I и Бэкингема, которые использовали деятельность Кранфилда для подавления оппозиции. Серьезным барьером для реформ выступал сам король, с его непониманием сущности финансовых проблем. Провал реформ имел серьезные политические последствия, показывая слабость коронной администрации контролировать придворные расходы на глазах палаты общин, к которой постоянно приходилось обращаться за новыми субсидиями.

Другой серьезной причиной провала реформ стало сопротивление со стороны королевских слуг. Оценивая деятельность Кранфилда, Д. Чемберлен скептически относился к его возможному успеху, поскольку тот стал очень непопулярен "в Сити и еще меньше во дворе". Его усилия, считал Чемберлен, ни к чему не привели ибо так всегда случается с людьми, "находящимися вне своей стихии и выступающими против многочисленных и хорошо поддерживаемых противников"[448] .

Видимо, подобная участь постигала всех "реформаторов" королевского хаусхолда. В апреле 1611 г. некто Колмен, который лишь месяц назад предложил проект экономических реформ Хаусхолда, жаловался, что этот проект сделал его ненавистным всему Хаусхолду, это "приносит ему одни насмешки и делает посмешищем в [департаменте] нижних ступеней". Он просил помощи и защиты у Сесила, предполагая, что его предложения дадут экономию в 20.000 ф., а позже, видимо, для большей заманчивости говорил о 58.000 ф.[449] Он просил министра оценить его проект, но видимо этого не было сделано. Сесила в то время интересовали другие проблемы – как вернуть расположение Якова I и собственное здоровье.

2.3. Право королевских реквизиций

Реквизиция продовольствия и отдельных товаров для нужд королевского двора принадлежало к числу наиболее важных прав, которыми обладала королевская власть в Англии. В к. XVI — н. XVII вв. оно стало одним из камней преткновения в отношениях между короной и парламентом, между королем и его слугами.

Деятельность королевских поставщиков (purveyors) была чрезвычайно важна для снабжения королевского двора, но в то же время она вызывала огромное недовольство значительной части населения страны. Еще в XIII в. при Эдуарде III автор одного трактата писал, что "поставщики посланы в этот мир, чтобы творить то, что дьявол делает в аду".[450] Особенно это недовольство возросло в к. XVI — н. XVII вв.

Королевские реквизиции (purveyance, от “purvey” из лат. providere — снабжать) были основаны на древнем праве короля (гафоль), согласно которому подданные должны были бесплатно или по фиксированным ценам обеспечивать королевский двор продовольствием и товарами, а также транспортировать их и сам двор (cartage).

Это право возникло еще в англосаксонский период, но свое полное развитие получило с момента нормандского завоевания. Первоначально оно касалось только землевладельцев, несших рыцарскую службу королю, однако к XVI в. реквизиции распространились уже на всех землевладельцев вне зависимости от того, были ли они на королевской службе или нет. [451] В XV в. право реквизиций трансформировалось в обязанность подданных ежегодно принудительно продавать для королевского двора продовольствие и другие товары по фиксированно низким ценам, что порождало бесконечные жалобы и протесты. Королевские реквизиции раскладывались по графствам неравномерно, но в равных долях среди собственников каждого графства.

Существовали два вида закупок: 1. крупные разовые закупки в портах и на рынках относительно удаленных от двора графств таких нескоропортящихся продуктов и товаров, как соленая рыба, вино, воск, уголь, лес; 2. более регулярные реквизиции продовольствия с населения в том районе, где находился двор, прежде всего с графств вокруг Лондона. Если первый вид поставок вызывал жалобы в основном в связи с несвоевременной оплатой, то второй – из-за частоты реквизиций.

Реквизиции были одной из самых ненавистных королевских прерогатив, постоянным поводом недовольства как баронов, так и парламента. Великая хартия (ст. 28 и 30) пыталась ограничить королевское право согласием собственника. С усилением королевской власти право реквизиций все более расширялось к королевской выгоде. В 1362-63 г. парламентарии требовали переименовать поставщиков в покупателей (buyers).[452] Елизавета была вынуждена сделать это, когда имя реквизиторов стало совсем ненавистно подданным, но на французский манер (achatour). В то же время она зафиксировала наметившийся переход реквизиций из натурального побора в денежный сбор. Именно Елизавета, по мнению Чамберса, опасно привязала королевский двор и его доходы к обычаю реквизиций, заложив своего рода "бомбу замедленного действия" под финансовую систему государства, которая взорвалась при ЯковеI Стюарте. Елизавета активно использовала реквизиции для снабжения не только двора, но и флота.[453] На 1570-е годы приходится пик деятельности королевских поставщиков. Количество поставщиков достигло 56 человек и 111 помощников. Около половины из них входило в штат двора. Поставщики закупали более 110 наименований товаров.[454]

Подсчитать ценность реквизиций для хаусхолда довольно сложно, поскольку отсутствуют полные годовые отчеты. Существуют отчеты только по отдельным товарам и графствам. В 1610 г. во время подготовки Великого Контракта само право реквизиций как таковое было оценено в 50.000 ф., что было естественно завышено, поскольку включало своего рода моральную компенсацию за отказ от него. Подсчет 1612 г. дает цифру в 37.500 ф., но Ф.Дитц более склонен к оценке в 25.000 ф., которая складывается из разницы между возможными расходами хаусхолда, если бы снабжение двора осуществлялось по рыночным ценам и реальными расходами, включающими реквизиции (95.238 и 70.508 ф.).[455] Но, скорее всего, эта цифра показывает именно разницу в ценах, чем реальную стоимость реквизиций. Так или иначе, королевские реквизиции составляли около 1/3 бюджета двора.

С момента кромвелевских реформ королевские поставщики входили в штат большинства хозяйственных служб двора в ранге йоменов, а в некоторых субдепартаментах (пивоварня, винный погреб) в ранге грумов или гоф-юнкеров. Некоторые из субдепартаментов имели собственных поставщиков и получали от казначея-кассира Хаусхолда средства на закупки (гофинтендантская или закупочная контора, птичник, кладовая для провизии и напитков, пекарня), другие имели своих поставщиков, но не получали деньги (винный погреб, склад свечей), а третьи – получали деньги, но не имели штатных поставщиков (кухня, Гардероб, посудомоечная, Холл, кладовая специй и пряностей).[456]

Одной из причин недовольства реквизициями было их неравномерное распределение по графствам. Например, Кент поставлял товары на общую сумму 3.000 ф. в год, Бэкингемшир – на 2.000 ф., а весь Уэльс – всего на 360 ф. Главную тяжесть снабжения двора несли ближайшие к Лондону графства, на поставку товаров, откуда тратилось меньше времени и средств.

Другой причиной недовольства было отсутствие четкого определеных границ полномочий поставщиков (вид и количество реквизируемого товара) или то, что поставщики часто скрывали эти нормы от населения. Одним из основных злоупотреблений поставщиков было занижение ими цен установленных Гофмаршальской конторой, либо завышение количества реквизируемого товара, после чего излишки перепродавались по рыночным ценам. В любом случае разница шла в карман к поставщику.

Большинство королевских поставщиков получали деньги от казначея-кассира Хаусхолда и расплачивались ими с продавцами. Крупные сделки обычно сразу не оплачивались. На них поставщики выдавали расписки, которые продавцы товара должны были предоставить для оплаты в Гофмаршальскую контору. Это можно было сделать только один раз в квартал,[457] что было чрезвычайно невыгодно и неудобно для жителей отдаленных мест. Значительные расходы на поездку ко двору, либо на комиссионные посредникам, еще более сокращали их доходы от подобных сделок. Иногда поставщики проделывали и более изощренные комбинации. Например, они покупали высококачественный товар, затем реализовывали его на рынке по полной стоимости, после чего покупали товар худшего качества по низким ценам, который и поставляли ко двору.

Особо злостными нарушителями были временные поставщики, т. к. они контактировали с Гофмаршальской конторой не регулярно и продолжали употреблять патенты после прекращения срока их действия.

Чтобы сократить злоупотребления поставщиков, были введены некоторые ограничения их деятельности. На эти должности могли быть назначены только “рассудительные и... хорошего достатка” люди.[458] Они должны были принести клятву о том, что будут честно выполнять свои обязанности. О своей деятельности поставщикам надлежало регулярно предоставлять ежемесячные отчеты в Счетную палату. В них указывалось имя поставщика, какие партии товаров и по каким ценам он поставил. Слуги Гофмаршальской конторы были обязаны строго проверять качество поставленного товара. Поставки некоторых товаров (пиво, птица) должны были осуществляться только на постоянной основе. Статут 1553 г. ограничил время действия выдаваемого патента (commision) шестью месяцами, а пространство – определенным графством. Когда поставщик прибывал в город или деревню, то должен был заполнить определенную форму, прилагаемую к патенту. В ней он указывал место прибытия и какие товары намеревался взять. Затем эта форма удостоверялась местным констеблем или мэром. После завершения сделки составлялся отчет, где указывалось, что в действительности было взято. Отчет передавался мировому судье, который должен был заверить его для контроля.[459] C 1540 г. большинство поставок должны были оплачиваться на месте из наличных сумм, выдаваемых поставщикам еженедельно на основе оценки потребностей каждого субдепартамента. Согласно ордонансу Якова I, казначей-кассир выдавал поставщикам эти деньги, обязывая их в конце каждого месяца или в течение 5 дней после его окончания составить отчет о всех закупках, которые были сделаны за этот срок. В составлении отчетов принимали участие секретари хозяйственных служб Хаусхолда. В случае выявления каких-либо нарушений поставщиков следовало наказать, а плохой товар возвратить им.[460]

Кроме поставщиков существовала особая группа королевских слуг (Cart takers), которая реализовывала другую сторону данного королевского права — реквизицию транспорта (кареты, подводы, повозки) для нужд двора (Cartage). В эту группу входили два клерка, два йомена и четыре гоф-юнкера. Они должны были обеспечивать двор и отдельных высших королевских слуг транспортом во время их путешествий. Кроме того, через их руки проходили средства, отпускаемые на перевозку товаров, закупленных для двора. Цены на перевозку устанавливались ниже общепринятых. В отдельных случаях, например, во время путешествий короля по стране, средства передвижения могли изыматься бесплатно. Реквизиции транспорта вызывали такое же большое недовольство населения, как и реквизиции товаров. Особенно оно возросло в период правления Якова I и было одним из поводов для возмущения его политикой в парламентах 1621 и 1624 гг.

В ходе переезда Якова I из Шотландии появилось большое количество жалоб по поводу реквизиций карет и другого транспорта "сверх меры". 12 сентября 1603 г. У. Ноллис, казначей Хаусхолда, Э. Ваттон, инспектор двора и Р. Вернон, казначей-кассир составили предписание констеблям сотен собрать информацию о злоупотреблениях реквизиторов транспорта, чтобы составить специальное распоряжение (order) для предотвращения нарушений впредь. Были собраны сведения о том, сколько средств передвижения было реквизировано и по какой цене.[461] В 1604 г. после выхода специальной прокламации количество карет, используемых для нужд двора было сокращено с 600 до 210 штук. Была определена твердая цена за каждую милю в 2 пенса и максимальное расстояние в 12 миль, на которое мог использоваться реквизированный транспорт. Поскольку Яков I часто покидал Лондон и путешествовал по королевским резиденциям, то были определены относительно равноценные нормы количества карет, предоставляемых 8 центральными графствами для транспортировки двора к конкретным дворцам.[462] Но установленные нормы часто нарушались произволом реквизиторов и королевских слуг, пользовавшихся этим правом для собственных путешествий. К тому же, расценки были явно занижены. Известно, что лондонские извозчики, чтобы только откупиться от обременительной повинности, платили по 4-5 пенсов. В 1607 г. Якова I, идя на уступки, распорядился, чтобы Гофмаршальская контора подняла оплату до 6 пенсов за милю.[463]

Чтобы сократить жалобы населения и зависимость двора от средств, выделяемых Казначейством, Яков I иногда напрямую расплачивался за предоставленный на время королевской охоты транспорт из собственного "личного кошелька", но его возможности были ограничены.

Не смотря на все сложности, право реквизировать транспорт оставалось чрезвычайно выгодным для двора и королевских слуг (оценивалось от 7.000 до 9.500 ф. в год),[464] и весьма обременительным для населения. Оно активно защищалось придворными кругами, что стало одной из причин провала парламентского статутов против него.

В 1605 г., когда Сесил и Нортгемптон пытались реформировать хаусхолд, по просьбе последнего главный реквизитор транспорта Роберт Флетчер подготовил доклад о злоупотреблениях реквизиторов, чтобы правительство могло должным образом подготовиться к нападению со стороны парламента и заранее подготовить ответные предложения. Флетчер составил яркую картину взяточничества и вымогательства реквизиторов транспорта, которые особенно расцветали во время королевских путешествий по графствам. При этом реквизиторы явно имели высоких покровителей при дворе, которые покрывали их дела. Главную причину злоупотреблений он видел в отсутствии должного контроля.[465]

Госсекретарь Сесил и Лорд-казначей Нортгемтон имели различные подходы к решению проблемы реквизиций. Первый предложил обменять королевское право реквизиций вместе с другими феодальными правами короны на регулярные субсидии, и, таким образом, снять проблему. Второй стремился контрольно-дисциплинарными методами ограничить злоупотребления королевских реквизиторов, не отказываясь от самой практики. В соответствии с рекомендациями Флетчера, который считал, что в их среде слишком много синекур, Нортгемптону удалось сократить число реквизиторов транспорта и удерживать его на минимальном уровне в 1612-1614 гг.[466]

Второй путь оказался более продуктивным. Кроме Сесила и чиновников центральной администрации, обеспокоенных в нехватке средств, в полной отмене королевских реквизиций больше никто не оказался заинтересован. Палате общин и короне более выгодным представлялся вариант перевода реквизиций в денежные композиции.

В 1606 г. в Звездной палате разбиралось дело о злоупотреблении одного из королевских поставщиков, который сделал любопытные признания о практике распространенной среди поставщиков. Его признания показывают тесную и взаимовыгодную связь поставщиков с местной администрацией. Поставщики в 10 раз завышали требуемое количество товаров, затем перепродавали излишки и делили доходы с местной администрацией. При этом поставщики предпочитали отправляться в отдаленные графства, где контроль за их действиями был менее строгим, а население было вынуждено более охотно идти композиционные соглашения. Кроме того, поставщики вымогали деньги у местного населения под обещания добиться ослабления штрафных санкций против католиков и рекузантов. Разбирательство выявило существование целой коррумпированной системы. В нее, помимо поставщиков, были втянуты как местная, так и центральная администрация королевские слуги в лице королевского торгового надсмотрщика и его подчиненных. Чтобы показать свою дееспособность и решительность в искоренении зла, администрация, несмотря на признание обвиняемого, решила применить к нему образцово-показательные меры наказания. Он был подвергнут штрафу в 1000 ф. и конфискации земли, выставлялся к позорному столбу в тех 7 городах, где отличился, по которым его с позором прокатили задом наперед верхом на лошади.[467] Подобные меры должны были вызвать чувство удовлетворения у пострадавшего от злоупотреблений поставщиков населения, продемонстрировать королевскую заботу о "добрых" подданных и действительные намерения Якова I искоренить эти нарушения.

В результате данного разбирательства судьи подтвердили, что реквизиции продовольствия и товаров являются королевской прерогативой, но они не должны распространяться на недвижимое имущество подданных, в частности различные лесопосадки (timber) и фруктовые деревья, произрастающие на их земле.

Местное население активно искало в придворных кругах защиты от действий реквизиторов. Иногда удавалось получить покровительство прямо от короля. Пользуясь его пристрастием к развлечением, заключались своего рода сделки об освобождении от продовольственных реквизиций и об ограничении реквизиций транспорта в местах королевской охоты при условии, что местное население будет заботиться о сохранности поголовья оленей в данном районе.[468] Но даже такие соглашения нарушались поставщиками, при молчаливом согласии хозяйственных служб двора и местной администрации. В дело приходилось вмешиваться Гофмаршальской конторе и лично лордам Ноллису и Ваттону, казначею и инспектору Хаусхолда, чтобы остановить реквизиции до завершения проверки.

Реально Яков I и его администрация не имели действенных средств, чтобы поставить поставщиков под собственный контроль. В лучшем случае они могли провести несколько показательных процессов и апеллировать к мировым судьям.

Практика реализации данного королевского права через прямую закупку товаров по заниженным ценам были ведущей вплоть до начала XVII в., все больше превращаясь в обыкновенную коммерческую операцию. Но при такой системе двор зависел от добросовестности поставщиков, от качества поставляемых товаров, их количества (оно могло быть не только недостаточным, но и излишним, тогда возникали проблемы с его хранением). Учитывая огромные потребности двора, которые постоянно росли, такую систему было трудно регулировать. Опять же не надо забывать про злоупотребления.

В связи с этим в конце правления Генриха VIII начал вводится новый способ реализации королевского права реквизиций. Это так называемые компромиссные соглашения с графствами (composition). Графство “соглашалось” через своих агентов на ежегодную поставку определенных товаров ко двору по королевской цене. При этой системе устранялась посредническая роль поставщиков. Товары покупались собственными агентами графств по рыночным ценам и отправлялись в Лондон. При получении товара придворные службы оплачивали его “королевскую стоимость”. Разница в ценах компенсировалась налогом (композиция), который собирался группой мировых судей (compounders) или отдельными откупщиками (undertaker). Во время правления Марии было составлено 12 подобных соглашений, в основном, на поставку зерна.[469] При Елизавете эта система развивалась более активно. Была составлена книга, в которой композиции фиксировались. Она хранилась в Счетной палате. К 1578 г. уже 12 графств заключили соглашения по различным видам поставок. Композиционные соглашения имели определенный срок и при его истечении не обязательно продлевались. Причем решение о прекращении могло исходить от обоих сторон. Окончательно система сложилась в 1590-е годы, когда была создана специальная комиссия, вводившая композиции, которые из добровольных постепенно становятся принудительными.[470] Недостаток подобной системы был в том, что графства часто поставляли меньше назначенного в соглашении, а слугам хаусхолда было трудно востребовать недостающее. Им приходилось посылать собственных агентов, чтобы собрать задолженность. Как правило, они собирали больше, чем требовалось, что вызывало новые недовольства подданных.

Но индивидуальные поставщики полностью не исчезли. Они выполняли отдельные поставки, часто лично для монарха. Введение новой системы не изменило общего характера ситуации с королевскими реквизициями. По выражению Лоудза, жалобы “на большие поставки ушли, чтобы быть замененными новыми — о тягостных и несправедливых композициях”.[471]

Уже первые месяцы правления Якова I вызвали большой поток жалоб на чрезмерно возросшие реквизиции продовольствия и транспорта. Очевидно, что первые несколько лет Яков I и его администрация не контролировали деятельность поставщиков, а те, пользуясь своеобразным переходным периодом, резко увеличили злоупотребления. В 1604 г. Бэкон писал, что "нет более общей, постоянной, чувствительной и такой горькой обиды", чем жалобы на реквизиции. Но при этом он отмечал, что палата общин не претендует на ущемление королевской прерогативы или обсуждение королевских прав, а лишь просит устранения "злоупотреблений и восстановлении законов".[472]

Спустя несколько лет ситуация резко изменилась. Злоупотребления возросли до такой степени, что поставили под угрозу существование самого права на королевские реквизиции. Нельзя сказать, что Яков I не разделял беспокойства своих подданных. Он прекрасно осознавал ту связь, которая существовала между королевскими поставками и внутренней политикой. В 1604 г. в преддверии открытия парламента и в ходе его работы он требовал от Сесила строго наказывать провинившихся поставщиков и приложить все усилия, чтобы информировать об этом и, таким образом, "хорошо настроить парламентариев".[473] В 1606 г. отвечая на билль против поставок, Яков I заявил, что он желает изгнать " как коррупцию, так и тех, кто в ней замешан".

Особенно большой поток жалоб против реквизиций был направлен в парламенты 1606 и 1610 гг.[474] В 1606 г. палата общин отреагировала принятием соответствующего билля. 23 апреля 1606 г. после предоставления билля о злоупотреблении поставщиков и составления Сесилом детального отчета по этой проблеме была выпущена королевская прокламация.[475] Она должна была ответить на предъявленные обвинения и перехватить у парламента инициативу в решении данного вопроса. Чтобы ослабить давление парламентариев и предотвратить их дальнейшее вмешательство в сферу коронных прав, необходимо было продемонстрировать действенность мер принимаемых королевской администрацией.

Прокламация провозглашала неприкосновенность самого права королевских реквизиций, которое является "одним из наиболее древних цветков в короне наших предшественников", и что оно будет сохранено его потомками как "незыблемое право монархии". Корона стремилась ограничить вмешательство в сферу своих прав, поэтому наказания на поставщиков могли быть наложены только высшими слугами двора или Судом Звездной палаты. Посредством прокламации Яков I попыталсяся инициировать среди слуг хаусхолда компанию по разработке специальных мер для дальнейшего предотвращения злоупотреблений поставщиков. Особое внимание уделялось вопросу о реквизициях транспорта. Реквизировать транспорт разрешалось только штатным слугам двора и только во время сопровождения короля. Слуги, которым было разрешено реквизировать экипажи, заносились в специальный список, подписанный руководителями всех трех придворных департаментов. Остальным предписывалось обзавестись собственными каретами за счет личных средств. Естественно, что к первым лицам относились высшие слуги двора, ко вторым – средний и низший уровень.

Прокламация подтверждала, что все реквизиции должны совершаться только на основе специальных патентов (comissions). К ним прилагался список того, что было действительно взято (comissions blanke scedule). Этот список заверял мировой судья, который тем самым удостоверял справедливость совершенных реквизиций. Полученные от поставщиков расписки предоставлялись в Гофмаршальскую контору для сверки с патентами. Таким образом, прокламация представляла собой попытку взять королевских поставщиков под двойной контроль со стороны Гофмаршальской конторы и мировых судей. Но, как мы видели, и те и другие были материально заинтересованы в завышении норм поставок, что создавало условие для личного обогащения. Косвенным образом причастность слуг Гофмаршальской конторы к злоупотреблениям поставщиков подтверждала сама королевская прокламация. Она запрещала им арестовывать и заключать в тюрьму тех, кто пришел с жалобой на неправомерные реквизиции. На них было распространено действие Habeas corpus.

В 1610 г. во время обсуждения Великого контракта слуги хаусхолда выставили условия, на которых они были согласны пойти на отказ от права реквизиций. Они настаивали на сохранении для королевских слуг права реквизировать транспорт по заниженным ценам, возможности реквизировать топливо во время королевских путешествий, требовали оставить за королевским торговым надсмотрщиком право регулировать цены на рынках, через которые проходил королевский двор и настаивали на сохранении для слуг двора права преимущественной покупки товаров.[476] Предложения отвечали прежде всего интересам среднего звена королевских слуг. Было предложено провести совместную конференцию палат по данным предложениям, но от имени палаты общин Финч полностью отверг возможность каких-либо уступок.[477] Если бы Великий контракт был принят, то свои места и доходы потеряли те, кто жил за счет поставок и распределения композиций, а король имел бы меньше возможностей для патронажа. Для Якова I вполне реально возникала проблема, как удержать при себе придворное сообщество.

Первоначально Яков Стюарт воспринял традиционную систему поставок и, возможно, считал пост поставщика достаточно почетным. Во время своего переезда в Англию он даровал звание королевских поставщиков нескольким олдерменам провинциальных городков. Одним из них был Джон Twentyman of Newark, который удостоился такой чести за прекрасно прочитанную на латыни речь при торжественной встрече Якова I. Впоследствии он пользовался большим расположением короля, участвовал в королевских охотах.[478]

Должность королевского поставщика помимо финансовых выгод, заметно возвышала социальный статус ее владельца в глазах земляков. Как и все другие слуги, он получал доступ ко двору и переходил под прямую защиту и покровительство короля. Например, Томас Френч, мэр Кембриджа, также являлся поставщиком двора для свежей рыбы.

При Якове I система композиций получила свое дальнейшее развитие. Были разработаны специальные бланки-формы для того, чтобы облегчить заключение соглашений. Закупка продовольствия и других товаров вновь перешла в руки королевских слуг, в соответствии с общим направлением придворной политики Якова I на возвышение роли двора и королевских слуг в управлении. Теперь композиции в форме денег, собираемых в графствах, должны были передаваться непосредственно в Хаусхолд, после чего закупки совершались слугами соответствующих субдепартаментов по рыночным ценам. При данной системе именно на слуг ложилась ответственность, чтобы купить товар по рыночным ценам, но желательно не выше тех, чем они были, когда высчитывался размер композиций с графств. В то же время и вся выгода от подобных операций принадлежала им. Королевские слуги превращались в своего рода откупщиков, что не меняло ситуации для графств (Томас Симондс, один из королевских бакалейщиков (grocer), получил право на сбор композиций с бакалейных товаров). Тем не менее, композиционные сборы были для графств значительно легче прямых поставок продовольствия. Возможно, само существование такого способа решения проблемы реквизиций стало одним из факторов того, что графства не столь живо отреагировали на предложение Сесила в 1610 г. выкупить данное королевское право.

Активное введение композиций во второй половине правления Якова Стюарта стало одним из способов выхода из кризисной ситуации, возникшей после провала Великого контракта. Дополнительным стимулом для их распространения стала нехватка средств для содержания двора. Сохранившиеся свидетельства о соглашениях показывают их взаимовыгодный характер. Корона получала быстрые, живые и почти регулярно выплачиваемые деньги, а преимущество композиций для графств состояло в том, что их стоимость была ощутимо меньше стоимости обычных реквизиций.

В 1622 г. город Ньюарк заключил соглашение на 240 ф., тогда как только их прежние поставки скота оценивались в 232 ф. без учета поставок масла, воска, пшеницы, солода и их транспортировки. При этом участвовавшие в переговорах с королевской комиссией представители горожан поторапливали мировых судей подписать соглашение на том основании, что те графства, которые уже их заключили, находятся в большой выгоде, а в тех, которые отказались от композиций, сохраняется вся тяжесть королевских реквизиций. Восторженное одобрение условий композиций мировыми судьями свидетельствует о высокой степени удовлетворения составленным соглашением.[479] Более того, если графство сразу выплачивало двойную стоимость композиций, то полностью освобождалось от любых реквизиций на время соглашения, что прямо подтверждает нехватку средств для обеспечения двора. Безусловно, что подобные соглашения ослабляли напряженность в отношениях с графствами, но создавали дополнительные проблемы внутри придворной администрации.

В 1621 г. была создана новая должность королевского надсмотрщика за всеми денежными композициями в составе Гофмаршальской конторы (Remembrancer of the Greencloth или Receiver-General of Compositions). Им стал Симон Харвей. Он был королевским бакалейщиком еще при Елизавете и надзирал за сбором композиций с бакалейных товаров. Имел патент на добычу олова в Корнуоле и Девоне и на ряд других товаров. В последующем ему удалось сделать карьеру в Гофмаршальской конторе, вытеснив ее старых слуг (в 1623 г. - клерк-контроллер, в 1625 г. - секретарь гофмаршальской конторы). Его резко критиковали в парламенте 1624 года именно за распространение денежных композиций. Но ему удалось сохранить пост в Гофмаршальской конторе до своей смерти в 1628 г., несмотря на то, что ее слуги свалили на него всю вину за финансовые трудности.[480]

В 1622 г. Яков I распорядился перевести на денежные композиции все королевские реквизиции, включая и реквизиции транспорта, для чего была создана комиссия во главе с Лордом-казначеем Кранфилдом и подкомиссия из королевских слуг. В комиссию из королевских слуг вошли герцог Леннокс как Лорд-стюард, Бэкингем как Шталмейстер, а также казначей и инспектор Хаусхолда.

По новой системе поставщики получали денежные средства, на которые производили разного рода закупки, пользуясь при этом правом преимущественной покупки товара на рынке. Выделял и контролировал использование этих средств казначей-кассир Хаусхолда. Прекращался сбор композиций различными лицами. Сбор композиций передавался под централизованный контроль, который был поручен Абрахаму Якобу, одному из таможенных откупщиков. Но все строгие меры могли быть легко нивелированы королевской щедростью к своим слугам. Например, все выгоды контроля над сбором композиций на поставку бакалейных товаров и вина были перечеркнуты грантом герцогу Ленноксу права собирать пошлины с поставки вин. Новая система не устраивала никого, прежде всего придворных слуг, поскольку лишала их дополнительных привилегий. Она не изменила финансовой ситуации и постепенно была отменена к 1631 г.

Таким образом, реквизиции играли жизненно важную роль в деятельности хаусхолда и в его финансовой системе. Они обеспечивали двор необходимыми товарами даже тогда, когда казна была почти пуста. В то же время поставщики находились под двойным прессом: сверху, со стороны короны, которая в тяжелых финансовых условиях требовала еще большей выгоды от их деятельности, но вместе с тем перекладывала на них ответственность за злоупотребления; снизу - со стороны королевских подданных, которые именно поставщиков считали главными виновниками роста реквизиций.

Реальная ценность права королевских реквизиций была намного выше его денежного выражения. Реквизиции предоставляли слугам хаусхолда ряд дополнительных привилегий и доходов, от которых они не стремились отказываться. Сопротивление королевских слуг стало одной из причин провала Великого контракта. Переход на денежные композиции также вызывал недовольство придворных слуг, что, в конечном счете привело к отставке Кранфилда и свертыванию его реформ, под предлогом отсутствия должных финансовых выгод. Таким образом, в вопросе о праве королевских реквизиций корона была вынуждена постоянно лавировать между собственными финансовыми потребностями, интересами отдельных групп придворных слуг, заинтересованных в сохранении традиционной системы, а также стремлением большинства подданных и парламента ограничить чрезмерные расходы на содержание двора.

2 . 4 . Департамент Королевской Конюшни и хаусхолды членов королевской семьи в н . XVII в

Третьим департаментом королевского двора был Департамент Королевской Конюшни (Stable). Формально к сфере его ответственности относилось все, что находилось “за дверьми королевского дворца”, т.е. во дворе королевской резиденции (out-of-doors). В действительности он отвечал, главным образом, за содержание придворной конюшни и псарни.

Возглавлял департамент Шталмейстер двора (Master of the Horse). По своему статусу он считался третьим должностным лицом королевского хаусхолда. Пост был достаточно почетным и не очень обременительным по своим обязанностям. Шталмейстер, как и другие высшие слуги двора, входил в состав Тайного совета и держал собственный стол при дворе.

Шталмейстер отвечал за все дела связанные с содержанием королевских лошадей и собак. Он осуществлял общее руководство над деятельностью королевской конюшни, каретного гаража, королевского конезавода и псарни. В отличие от Лорда-камергера и Лорда-стюарда Шталмейстер назначался на должность королевским патентом, который давал ему право пожизненно занимать свой пост. Но в то же время, пост Шталмейстера не давал преимущество в порядке следования среди лиц равного достоинства. С XVI в. на должность назначался только пэр Англии.

В англосаксонский и нормандский наблюдение за королевскими конюшнями принадлежало маршалу (Horstthegn или Marescallus), возглавлявшему королевское конное войско. В XII — XIII вв. почти каждая придворная служба содержала лошадей и имела собственного маршала для ухода за ними, а иногда и нескольких. В то же время, существовал пост старшего королевского маршала (Magister marescallus), который осуществлял военно-полицеские функции при дворе. Постепенно его военные и хозяйственные обязанности разделились. Маршал Англии, впоследствии — Лорд-маршал, остался главнокомандующим всего королевского войска, а управление королевской конюшней и смежными с ней службами было передано Шталмейстеру королевского двора.

В XVI -XVII вв. Шталмейстер — это очень почетная и в большей степени церемониальная должность. Часто как синекура она предоставлялась королевским фаворитам. Например, при Елизавете пост занимали граф Лестер (1559 - 1587) и граф Эссекс (1587 - 1597), ближайшие из ее фаворитов.

Шталмейстер был непременным участником всех торжественных церемоний, во время которых он следовал непосредственно за монархом, поддерживая его шлейф или ведя в поводу его лошадь.[481] Пост давал возможность всюду сопровождать монарха, в том числе и во время королевских охот и загородных прогулок верхом, что, в частности, было выгодно Бэкингему, который стал Шталмейстером в 1616 г.

Действительными управляющими департамента были старший королевский конюший (Chief Avenor или Gentleman of the Horse) и клерк-маршал (clerk marshal). Старший конюший (при Якове I – Роберт Вернон, рыцарь с 1615 г.) должен был постоянно находиться на службе и руководить работой департамента, а секретарь ведал расходами Королевской Конюшни.

К н. XVII в. департамент потерял свою административную и финансовую самостоятельность и контролировался со стороны Гофмаршальской конторы. Она осуществляла контроль за расходованием средств департамента. Административно-финансовая независимость Конюшни была восстановлена с приходом Якова I.

В 1604 г. должность Шталмейстера была восстановлена как реальная. Помимо контроля над департаментом, ему была передана закупка лошадей, ранее совершавшаяся Гофмаршальской конторой. За первую половину XVII в. расходы Королевской Конюшни выросли почти в 3 раза (1603 – 6.215, 1612 – ок. 13.000, 1638 -15.733 ф. в г.).[482]

В штат департамента входили королевские слуги в ранге эсквайров (esquires), конюшие (grooms), наездники (rider), пажи, лакеи, каретники (carter), седельный мастер со своими слугами (Джон Бингхем, который в качестве новогоднего подарка в 1606 г. преподнес Якову I дорогое седло, получал 12 п. в день и 3 п. на своих слуг, всего 12 ф. 11 шл. 3 п. в год). Они заботились о лошадях двора и его посетителей. Кроме того, слуги Конюшни принимали активное участие в придворных церемониях в составе свиты королевской семьи или какой-либо знатной особы, сопровождали королевскую карету, дежурили в Приемной палате в постоянной готовности предоставить экипаж для короля, членов его семьи, почетных гостей и высших сановников.

Общая численность штата Королевской Конюшни составляла около 140 человек.[483] В конюшне насчитывалось около 100 лошадей, чего иногда не хватало для королевских потребностей. Поэтому во время больших церемоний, приемов иностранных гостей, путешествий по стране использовали дополнительно личные экипажи придворных и высших слуг, а также нанимали или реквизировали кареты у населения.

Несмотря на то, что во время отсутствия при дворе Лорда-камергера Шталмейстер становился старшим из слуг хаусхолда, тем не менее ему не хватало полномочий, чтобы отдавать распоряжения слугам других департаментов и ведомств двора. Например, в 1607 г. Вустер сообщал Сесилу, что его предписания недостаточно, чтобы в отсутствие Лорда-камергера и хранителя Королевского Гардероба организовать похороны королевской дочери Марии.[484] Это еще раз подтверждает, что департаментная организация двора превалировала над социально-должностным статусом его слуг.

Включение Королевского Шталмейстера в дела вверенного ему департамента двора зависела от личности владельца должности. В отличие от графов Лестера и Эссекса, Эдвард Сомерсет, 4-й граф Вустер активно вмешивался в управление Королевской Конюшней. Значительная часть распоряжений по департаменту проходила через его руки. Возможно, этому способствовало то, что при Елизавете он первоначально был заместителем Эссекса. В 1602 г. он унаследовал пост опального фаворита, а в 1604 г. должность была закреплена за ним пожизненно.[485]

Вустер был прекрасно воспитанным и преуспевающим придворным из древнего рода. Еще при Елизавете он получил значительные почести (с1593 г. – рыцарь Ордена подвязки,) и высокие должности (с 1600 г.– советник). В 1590 г. он был отправлен в Шотландию, чтобы поздравить Якова Стюарта с браком, когда возможно и получил расположение со стороны будущего короля. О доверии к нему первого Стюарта говорит назначение католика Вустера в следственные комиссии по изгнанию иезуитов и по расследованию Порохового заговора.

Вустер проявлял высокую общественно-государственную активность, был членом различных парламентских, правительственных, придворных комиссий, но не забывал о делах собственного департамента. Вустер неоднократно предлагал перестроить королевские конюшни в различных дворцах, ходатайствовал об оплате расходов департамента.[486] Через него проходили средства, выдаваемые Казначейством, на покупку лошадей для королевского двора.[487] Он выступал в качестве патрона для слуг собственного департамента, когда рекомендовал некоторых из них для получения грантов и должностей.[488]

Должность позволяла Вустеру быть в центре придворной жизни. Он являлся Шталмейстером не только короля, но и королевы Анны. Пользуясь должностными привилегиями, которые, в частности, позволяли ему единолично сопровождать членов королевской семьи в экипажах, Вустер являлся одной из ключевых фигур в системе придворных связей и патронажа. Финет свидетельствует, что через него осуществлялись контакты между королевой и французским послом.[489]

Формально, в соответствии с традицией, Шталмейстер считался ведущим специалистом в стране по коневодству. Так или иначе, почти все вопросы связанные с разведением и продажей лошадей в Англии подлежали его юрисдикции. Пэтому в 1608 г. королевской прокламацией предписывалось, что продажа лошадей за границу разрешается только с письменного согласия короля или Шталмейстера. Мотивировалось это тем, что в последнее время экспорт лошадей был очень высок, что привело к росту цен и угрозе нехватки лошадей для королевской службы.[490] Скорее всего, в этом распоряжении в очередной раз наблюдается попытка Якова I посредством придворных структур распространить собственный контроль над одним из секторов экономики. Естественно, что подобное разрешение должно было соответствующим образом оплачиваться.

Постепенно доверие к Вустеру со стороны Якова I стало ослабевать. С 1612 г. король хотел передать пост своему фавориту Карру, чтобы официально закрепить его высокое положение при дворе. В 1614 г. это считали уже свершившимся фактом, когда Карр занимал место "больного" Вустера во время проведение придворных церемоний.[491]

Борьба за пост Шталмейстера разгорелась между Карром и графом Пемброком. Последний рассматривал пост как часть семейной собственности, поскольку ранее пост Шталмейстера принадлежал его родственникам графам Лейстеру и Эссексу. Этот спор стал одной из причин развала наметившегося было союза Карра с "протестантской" придворной фракцией. Вустер упорствовал в оставлении его должности. В результате был предложен компромисс. Должность Шталмейстера оставалась в руках прежнего владельца, а Карру гарантировалось, что ему достанется первый, из освободящихся в будущем высших государственных постов. Таким постом стала должность Лорда-камергера двора.

Вустер оставался Шталмейстером до 1616 г., когда под давлением Якова I оставил его в интересах нового королевского фаворита Бэкингема.

Пост Шталмейстера позволил Бэкингему закрепиться в придворной и социальной иерархии. В качестве Шталмейстера он стал официально участвовать в придворных церемониях, находясь непосредственно около короля. Неформальное лидерство перешло в формальное. Это подтвердил факт включения его в шотландский совет, во время посещения Яковом I своей родины в 1617 г., когда Бэкингем получил первенство среди всех советников на том основании, что он является Шталмейстером.[492]

Естественно, что Бэкингем как ближайший королевский фаворит и ведущий государственный деятель во второй половине яковитского правления не уделял должного внимания деятельности Королевской Конюшни. Д.Финет в своих дневниках несколько раз упоминает, что по вине Бэкингема как Шталмейстера были сорваны приемы иностранных послов, поскольку он во время не обеспечивал их придворных экипажами.[493]

В заключение обзора структуры английского королевского двора в н. XVII в. следует добавить, что кроме собственно королевского хаусхолда существовалми хаусхолд королевы-супруги Анны, а также двор наследника престола принца Уэльского (с 1612 г. — Генри, а после его смерти — Карла). Они копировали организацию и штат двора монарха, но в гораздо меньшем масштабе. При этом допускалось совмещение должностей при дворах нескольких членов королевской семьи.

Яков I рассматривал хаусхолды членов королевской семьи в качестве составных частей собственного двора и стремился заполнить их верными себе людьми, не допустив большей самостоятельности жены и детей в кадровых вопросах. Тем не менее, уже в начале своего английского правления Яков I встретил серьезное сопротивление с их стороны, особенно королевы Анны. Она отказалась принять ко двору некоторых рекомендованных ей английских дам, допустив лишь леди Бэдфорд.

Яков I был крайне раздражен так же теми, кто сопровождал королеву из Шотландии. Он направил герцога Леннокса, самого авторитетного из яковитских шотландцев, чтобы провести своеобразную чистку двора королевы от "недостойных" шотландцев. Но из-за сильного сопротивления Анны, Леннокс не смог справиться с этой задачей.[494]

Отстояв свою независимость в кадровых вопросах, Анна, в последствии, заполнила свой хаусхолд сторонниками "оппозиционного" графа Саутгемптона. Лордом-камергером ее Палаты стал Сидни. Эта группа активно поддерживала политику Сесила, в том числе программу Великого контракта.[495]

Придворные дамы королевы были разделены по степени доступа к королеве в соответствии с теми же принципами, которые существовали при королевском дворе Якова I. Наибольший близостью к королеве обладали Леди Спальни королевы, что подчеркивает универсальность процесса выделения слуг Спальни как ближайшего королевского окружения и тенденции к их изоляции от остального двора. За ними следовали леди включенные в так называемую Drawing Chamber. Как и при королевском дворе, наименьший доступ к королеве имели Леди Ближней Палаты. Шталмейстер двора граф Вустер сообщал о больших интригах среди придворных дам, которые стали причиной сокращения дам двух последних категорий до 5 и 6 человек соответственно.[496] Тем не менее, к 1606 г. в штате двора королевы Анны числилось 25 дам.[497]

Как уже отмечалось в диссертации, помимо собственного двора Анна нередко вмешивалась в интриги внутри королевского хаусхолда, ходатайствуя о продвижении на придворные должности представителей тех или иных группировок.

Принц Генри впервые отделился от королевского дома в июле 1603 г., переехав в резиденцию Оутландс, где основал собственный дом. Поскольку он еще не имел официального титула наследника английского престола принца Уэльского, то его "дом" не рассматривался в качестве отдельного "хаусхолда" и управлялся слугой в должности Governor, которым стал Т. Чалонер.[498]

Принц Генри не только отстаивал свое право на самостоятельное формирование собственного штата слуг, создав своего рода "альтернативный двор"[499] , но и активно вмешивался в формирование хаусхолда своего брата Карла. Он настаивал на назначении шотландца Джеймса Фуллертона на пост хранителя Гардероба и Обер-камергера Карла вместо многострадального Роберта Кэри (см. выше), которого поддерживал Лорд-камергер Суффолк, совместно с королем и Советом. После долгих споров и личной беседы между принцем Генри и Кэри, который убедил принца в своей высокой компетентности в вопросах современной моды, было достигнуто соглашение. При этом в качестве сделки, принц предлагал Кэри занять пост инспектора земель Карла, намекая на то, что он "может сделать много полезного себе и своим друзьям, если займет этот пост".[500]

После смерти принца Генри его хаусхолд был расформирован, хотя некоторым слугам какое-то время еще выплачивалось содержание. Его место занял принц Карл, хаусхолд которого был менее политизирован и "оппозиционен" двору Якова I и более административно и финансово зависим от главного хаусхолда.

В целом проблема взаимоотношения дворов членов королевской семьи и их вмешательства в политические и патронажные связи королевского двора требует специального исследования. Предварительно можно заметить, что тенденции отмеченные в эволюции главного хаусхолда королевства нашли свое отражение и в практике хаусхолдов членов королевской семьи.

Глава 3 . Положение королевских слуг в н . XVII в .

3 . 1 . Формы доходов королевских слуг

Общий постоянный штат королевского двора насчитывал более 1800 человек.[501] Около половины из них ежедневно присутствовали при дворе или несли дежурство во время квартальной смены. К ним необходимо добавить большое количество временных и внештатных слуг (extraordinary), которые получали разовое содержание, а также целую армию личной прислуги королевских слуг. Чрезмерная численность присутствующих была одной из главных проблем королевского двора. В мирное время расходы на содержание двора составляли около 40 % расходной части королевского бюджета.

Одна из причин раздутого штата — это принцип “limited service”(ограниченной службы). Согласно этому принципу слуга мог быть назначен выполнять только ту работу, которая соответствовала ему по занимаемой должности. Свободный от работы гоф-паж или гоф-юнкер королевского винного погреба не мог быть использован для работы в королевской кухне, где во время приготовления обеда царил аврал. Сфера деятельности высшего и части среднего звена королевских слуг, как правило, закреплялась в придворных ордонансах и регламентах. Низшие слуги руководствовались предписаниями старших по должности и, в значительной мере, традициями и обычаями службы, которые устанавливали рамки для служебного использования. Нередко разовое или временное невыполнение каких-либо обязанностей кем-либо из слуг закреплялось и становилось нормой как не соответствующее его положению или занимаемой должности, что вызывало необходимость в учреждении нового поста для того, чтобы заполнить образовавшийся вакуум.

Как уже отмечалось, чрезмерный рост штата придворных служб стал одной из основных проблем раннестюартовского двора, угрожающих государственному управлению в целом. В 1605 г. Совет предложил сократить ministers and officers хаусхолда, "без которых можно обойтись". Предполагаемая экономия составляла 10.300 ф. в Хаусхолде и 2.000 ф. в Конюшне и Палате (примерно в такую же цифру в тот период оценивался весь хаусхолд принца Генри).[502]

Значительная часть бюджета двора расходовалась на разного рода выплаты королевским слугам как на регулярные, положенные им по занимаемой должности (ex-offico), так и на экстраординарные, получаемые слугами в результате королевского пожалования (grant) или за выполнение определенной услуги. Кроме того, существовала целая система непрямых вознаграждений.

В XVI - XVII вв. двор становится одним из самых доходных мест королевства. Кроме всего прочего, придворная служба стала привлекать пэров и джентри возможностью поправить свое материальное положение. Не последнюю роль в этом играла щедрость монарха. Известно, что Яков I по этой части затмил своих предшественников. Королевские пожалования компенсировали достаточно низкое официальное жалование королевских слуг, которое устанавливалось в соответствии с традицией, фиксировалось в придворных ордонансах или назначалось королевским распоряжением. Именно возможность получения дополнительных доходов делали службу при дворе столь привлекательной. Система оплаты королевских слуг отражает специфическое отношение к должности почти как части личной собственности.

Королевские слуги и государственные служащие были уверенны в том, что занимаемый пост должен приносить значительную компенсацию, либо поддерживать достаточно высокий уровень существования. В силу этого, корона была вынуждена позволять своим слугам обогащаться за счет государственных средств, чтобы компенсировать потери от выполнения служебных обязанностей. Определенную роль в этом процессе сыграла денежная инфляция XVI-XVII вв. в условиях сохранения установленного в раннетюдоровский период уровня жалования королевских слуг.[503]

За исключением работ Дж. Эйлмера, посвященных периоду правления Карла I и временам республики и небольшого исследования Р. Бреддока о доходах тюдоровских слуг в настоящий момент отсутствуют работы посвященные анализу уровня и структуры доходов королевских слуг и государственных служащих в период правления Якова I.[504] Тем не менее, методика и общие выводы исследователей вполне могут быть применены с учетом реалий нового раннестюартовского двора к анализу положения придворных слуг в яковитский период. В отличие от Дж. Эйлмера, который в основном исследовал уровень доходов высшего и среднего звена служащих ("администраторов") Р. Бреддок поставил своей задачей проанализировать доходы низшего звена королевских слуг и проверить финансовую ценность должности с точки зрения ее владельца и определить уровень их достатка.[505] Профессор Эйлмер делал акцент на исследовании владельцев должностей в государственных департаментах, административно-финансово отдаленных от двора, где отсутствовали значительные дополнительные финансовые привилегии. В отличие от государственной бюрократии слуги хаусхолда предоставляют наиболее полную картину доходов среди всех уровней владельцев должностей и именно там, где была их наибольшая концентрация.

Формально основным источником доходов королевских слуг считалось годовое жалование (wage, или, согласно терминологии Дж. Эйлмера, Fee , с заглавной буквы). Королевские слуги получали годовое жалование у казначея соответствующего департамента двора или прямо из государственного Казначейства. Хотя, строгой зависимости порядка получения жалования от места службы не существовало. Ряд слуг Палаты получали жалование у казначея Хаусхолда, а некоторые — из всех трех источников.[506]

Размеры годового жалования королевских слуг значительно варьировались (от 200 до 6 ф. в год, а поварята такового совсем не имели). Как правило, оно устанавливалось при назначении на должность в соответствии с традицией, либо королевским пожалованием в ответ на нижайшую просьбу. При этом его размер не всегда прямо зависел от ранга поста, его места в придворной иерархии или степени политического и административного влияния. Например, официальные оклады высших придворных должностей (Лорд-камергер, Лорд-стюард, члены Гофмаршальской конторы, камергеры и камер-юнкеры Спальни) составляли от 100 до 200 ф. в год, столько же получал Обер-церемониймейстер двора как глава одного из субдепартаментов. В то же время, руководители отдельных служб двора, как правило, получали в пределах 40-50 ф. в год, а клерки и низшие слуги — 5-10 ф., однако существовала масса исключений. На низшем и среднем уровне, по крайней мере, в тюдоровский период, выплаты устанавливались в соответствии с рангом слуги в не зависимости от места службы: йомены получали 5ф. 17шл. 4п. в год, грумы - 3ф.8шл.4п., пажи - 2ф. 15шл.[507] В стюартовский период подобное единообразие нарушается, особенно в Королевской Палате. Степень близости к королю значительно корректировала уровень жалования: камергеры-привратники Ближней палаты стали получать 30 ф. в год, а в Приемной палате - только 20 ф. Клерки "старших" департаментов также получали больше секретарей в формально зависимых службах (6ф.13шл.4п.).

Таким образом, система придворного жалования поддерживала существующую придворную иерархию и отчасти фиксировала степень доступа к королю, а значит и к дополнительным доходам. За редким исключением, высокое жалование подразумевало еще более высокие дополнительные доходы, прежде всего за счет королевских пожалований. Большинство дотаций грантов, пенсий получали как раз те категории слуг, которые меньше всего в них нуждались с точки зрения поддержания минимально-достаточного уровня существования, что порождало внутреннее напряжение среди корпорации королевских слуг. При Якове I этот разрыв еще более увеличился, что привело к еще более резкой внутренней дифференциации уровня благосостояния королевских слуг, усугубленного вмешательством этнически инородного элемента.

Обычно вновь созданные должности, неотягощенные традицией, получали значительно большее жалование, чем давно существующие посты примерно того же уровня. Тот же Обер-церемониймейстер имел жалование в 200 ф., а его заместители по 100 ф. в год. Учрежденному в 1621 г. посту королевского надсмотрщика над композициями был установлен один из самых высоких окладов в 401 ф. в год.[508] Жалование имело пожизненный характер. Оно сохранялось даже в случае ликвидации должности, что было подтверждено судьями общего права в начале правления Карла I.[509]

В сравнении с доходами от торговой и предпринимательской деятельности жалование даже самых высоко оплачиваемых королевских слуг было несравнимо меньше, но все же оно было значительно выше, чем оплата за выполнение такого же рода служебных обязанностей в хаусхолдах знати и за работу в качестве личной прислуги. На протяжении всего средневековья и раннего нового времени король платил больше.[510] Кроме того, к жалованию добавлялись значительные дополнительные доходы, а самое главное престиж королевского слуги.

В отличие от наемных рабочих и служащих в государственных и частных конторах и предприятиях, которые получали оплату только за отработанные дни, королевские слуги и ремесленники двора получали жалование на протяжении всего года, иногда вне зависимости от присутствия при дворе.

Добиться повышения жалования было не простым делом, особенно одновременно для всех слуг какого-либо придворного субдепартамента. Это было возможно только при поддержке и покровительстве со стороны высших придворных и согласии Лорда-казначея. В 1604 г. только в результате высокого покровительства, долгих и настойчивых просьб самих слуг, было повышено жалование всему штату королевской капеллы. Жалование руководителям капеллы (декан, субдекан, капельмейстер) было повышено с 30 до 40 ф., священникам и хористам - с 10 до 20 ф., а содержание детей из хора увеличено до 10 п. в день. В регистрационной книге капеллы указывалось, что это единственное увеличение жалования за долгие годы, поэтому в будущем необходимо всячески прославлять королевскую милость, а тот, кто осмелиться вырвать запись об этом увеличении жалования в регистрационной книге капеллы, должен быть подвергнут анафеме.[511] Возможно, речь идет о практике, когда-либо применявшейся в других субдепартаментах.

В силу выше перечисленных особенностей и размеров жалования, а также из-за частых задержек выплат в связи с финансовыми проблемами яковитского хаусхолда, особое значение приобретали дополнительные доходы придворных слуг.

Другой формой официального вознаграждения слуг было право столования при дворе, или право получать бесплатный стол (diet или free board — бесплатный стол). По своей значимости для поддержания бюджета королевских слуг оно не уступало, а во многих случаях превосходило годовое жалование. Во-первых, оно высвобождало значительные средства, которые могли быть потрачены на пропитание во время несения службы. Во-вторых, это право давало доступ к королевскому столу или столу одного из высших королевских слуг. В-третьих, оно фиксировало статус и положение его обладателя в придворной иерархии. В-четвертых, размеры столования позволяли содержать собственную свиту и не беспокоиться о задержках жалования.

В отличие от регулярного жалования размеры столов значительно выросли за тюдоровский период. Столование позволило короне повысить доходы собственных слуг в условиях сильной инфляции и тем самым временно снять внутреннюю напряженность при дворе без увеличения бюджета хаусхолда и без дополнительных субсидий со стороны парламента. Увеличение столового содержания было проведено за счет роста королевских реквизиций.[512]

При первых Стюартах, в условиях резкой парламентской оппозиции праву королевских реквизиций, возможности для расширения подобной практики были исчерпаны. Более того, именно за счет сокращения столового содержания королевских слуг администрация пыталась решить проблему сокращения расходов на содержание двора. Совмещая реальные финансовые потребности и популистскую пропаганду, коронная администрация пыталась выйти из кризиса за счет среднего и низшего звена королевских слуг, что не могло не вызвать негативную реакцию и отрицательные для короны последствия.

Напомню, что в средневековье существовала практика совместных обедов короля и его слуг в Холле, символизировавшее единство придворного сообщества. Постепенно произошло разделение столов. Король, его свита и слуги Палаты стали обедать в Большой палате дворца, а столы для слуг Хаусхолда в остались в Холле. В тюдоровский период эта практика почти прекратилась. Слуги рассредоточились по своим комнатам и службам. Яков I пытался возродить практику совместных обедов с помпой в присутствии слуг и лордов, но сам предпочитал обедать в Ближней палате или Спальне.

Как форма вознаграждения право столования при дворе имело строго установленные размеры и нормы. Естественно, что самый большой стол принадлежал королю. Согласно ордонансу 1604 г., он был сокращен с 30 мясных блюд до 24, подаваемых дважды в день. Прежняя норма сохранялась в те дни, когда королевская семья устраивала торжественный прием (in state).[513] К королевскому столу обычно приглашались почетные гости, дипломаты, а также личные слуги короля из Королевской Спальни.

Вслед за королем наибольшие столы при дворе держали Лорд-стюард, казначей и контролер Хаусхолда. Каждый получал по 2 “стола” (т. е. два раза в день) — один из 10, другой из 6 только мясных блюд. Обер-камергер Королевской Спальни держал 2 стола из 7 блюд каждый. Лорд-камергер — 1 из 10 блюд, а казначей-кассир и гофмейстер двора — по 1 столу из 7 блюд.[514] Только один стол Лорда-камергера, возможно, объясняется тем, что он должен был, по своему положению, обязательно присутствовать за королевским столом во время обеда монарха.

Ордонансом 1604 г. столы некоторых придворных слуг были сокращены или совсем отменены. Содержание клерка королевской кухни было сокращено с 5 до 3 блюд дважды в день, а столы мастера королевской ювелирной мастерской, хранителя королевского Гардероба и общий стол королевских лучников (Bows) были ликвидированы как “получаемые без соответствующего законного предписания (warrant) короля”.[515]

Столы могли назначаться группам слуг. Например, девять слуг Счетной палаты делили стол из 3 блюд (three dish diet), четыре камергера-привратника делили 2 стола из 5 мясных блюд, камер-юнкерам личных апартаментов принадлежал один стол из такого же количества блюд.[516] В среднем один стол для одного человека и его слуг обходился около 300 ф. в год.

Кроме собственно королевских слуг, при дворе держали столы некоторые из высших государственных чиновников, например, Госсекретарь, лорды члены Королевского Совета и его секретари. Столовое содержание назначалось слугам ”стороны королевы” (Queen’s side).[517]

Попытка 1604 г. сократить количество и размеры столов, установить единые нормы вызвала недовольство придворных слуг и приближенных короля. В ответ на посыпавшиеся просьбы и прошения Якову I пришлось сделать дополнения к ордонансу, где восстановить ряд столов для отдельных королевских придворных (Джона Стенхопа, Вице-камергера двора; Роджера Эстона, камергера Королевской Спальни; ) и целых групп слуг (кравчих, камер-юнкеров). Но спустя всего год Совет вновь предложил провести сокращение столов, которое должно было дать экономию около 10.000 ф.[518] Впоследствии Яков I неоднократно прибегал к разрешению права столоваться при дворе как к способу вознаграждения.

Новая попытка сократить расходы двора в 1617 г. вновь свелась к обсуждению проблемы столов (Diets). Фрэнсис Бэкон, будучи Лордом-канцлером, был обеспокоен чрезмерными расходами двора. Он предложил несколько вариантов сокращения расходов на содержание столов: “ 1. объединение столов; 2. сокращение [количества] столов; 3. уменьшение [числа] блюд на столах; 4. прекращение [раздачи] новых диет и содержаний, в последнее время увеличившихся”.[519] Самым лучшим и наиболее выполнимым Бэкон считал первый способ, поскольку он соблюдал интересы придворных лидеров и отдельных групп слуг. Он предлагал оставить стол Лорда-камергера, “который есть главный стол государства”, стол Лорда-стюарда герцога Леннокса, “который наиболее часто посещаем шотландцами”, стол Обер-камергера двора для слуг Спальни, а также стол Бэкингема, Шталмейстера двора, к которому было обращено письмо Бэкона, как “имеющего большую посещаемость”, т.е. для обширной клиентелы фаворита.[520] Все остальные столы он предлагал объединить в один. Бэкон считал, что когда такое объединение произойдет, королю будет легче экономить на оставшихся столах, причем в этом подходе министр ссылался на поддержку Якова I. Для решения этого вопроса была создана субкомиссия, но временное сокращение королевских расходов вскоре вновь было сведено на нет новыми пожалованиями короля.

Большинство из диет могло быть переведено в денежные выплаты, в так называемые “столовые деньги” (board wages).

Первоначально перевод из натурального содержание в денежное был призван компенсировать потери тех слуг, которые временно отсутствовали при дворе по королевским поручениям. Это происходило также тогда, когда по характеру совмещаемых постов придворный мог рассчитывать на несколько "столов". Особенно практика выдачи "столовых денег" распространилась в середине XVI в., когда многие слуги были переведены на посменное дежурство, чтобы сократить количество присутствующих при дворе.[521] Постепенно "содержание" стало рассматриваться как составляющая часть придворного жалования и самой должности. Соответственно изменился и его характер. "Столовые деньги" стали выплачиваться не за отсутствие, а за присутствие во дворе. Таким образом, складывающаяся на протяжении XVI в. система office-holding перевернула первоначальное значение "столового содержания".

Инициатива, в целях экономии, могла исходить как от короля, так и от конкретного слуги. Столовые деньги ежеквартально выплачивал казначей-кассир Хаусхолда. По-видимому, вряд ли существовали строго фиксированные размеры компенсации. Например, стол старшего привратника двора из 5 блюд вместе с придворным содержанием был заменен на 160 ф. в год. Такая же сумма причиталась одному из врачей, доктору Креггу, а другой королевский врач, доктор Марбик, получил за те же 5 блюд чуть больше 134 ф. Аптекарь, который обычно столовался вместе с упомянутым Марбеком, получил компенсацию в 60 ф., без включения придворного содержания. Стол королевского ключника (Lockesmith) из двух блюд, был оценен в 30 ф. в год.[522]

За время правления первых Стюартов, практика перевода столов в денежное содержание стала широко распространенной. Это было выгодно обеим сторонам: короне, т. к. перевод в денежную форму происходил по меньшей цене, слугам, т.к. они гарантированно получали наличные деньги, тем более, что многие из них состояли в свите высших придворных и кормились с их столов. При этом суммы, выплачиваемые за отказ от собственных столов, значительно выросли по сравнению с тюдоровским периодом. По подсчетам Дж. Эйлмера накануне очередной попытки экономии 1629-1630 гг. компенсации составили:[523]

количество

мясных блюд 10 7 6 5 4 3 2

компенсация

ф. в год 1095 850 750 710 490 410 250

Таким образом, стоимость придворных столов на много превышала официальные оклады королевских слуг. Общая стоимость всех diet оценивается в 47 тыс. ф., что составляло примерно 5-6 % королевских расходов в к. 20-х — н. 30-х. годов.[524]

Включение в штат двора давало право обедать и (или) ужинать в обществе равных себе или близких по своему положению, либо даже держать свой отдельный стол. Последним, а именно количеством блюд, закреплялся определенный статус его обладателя или особое расположение монарха.

Единственное “неудобство” это системы представляло отсутствие завтрака, кроме как для членов королевской семьи. Чтобы частично компенсировать это, большинство слуг получали особого рода придворное содержание (bouge или bouche of court). Оно включало в себя хлеб, эль и иногда вино для завтрака, а также дрова, свечи и другие предметы необходимые для проживания и службы при дворе. Его размеры были значительными. Например, даже для детей полагались одна буханка хлеба и половина галлона эля (около 5 ф. в год).[525] Содержание было тесно связано с правом столования. Размер первого, отчасти, зависел от размера второго. Придворное содержание распространялось на большее число слуг, чем право столования и реже коммутировалось. В случае перевода его в денежную форму, ставки были значительно ниже, чем компенсации за “утерянный” стол (примерно, 2 пенса в день или чуть больше 12 ф. в год).[526]

В ордонансах Якова I “diet and bouge” рассматривались как нечто единое, присущее именно королевским слугам, состоящим в штате двора.[527] Проблема регулирования их размеров, отчасти, и вызвала появление этих ордонансов. В одном из них говорилось о том, что в конце правления Елизаветы без ее ведома были “бесчестно” нарушены норы diet и bouge, установленные королевой в Book of Ordinances в начале правления. Это привело к росту расходов Палаты и Хаусхолда и вызвало недовольство подданных. После своевременного реформирования лишние столы и содержания были отменены, но вновь возросли в первый год правления Якова I. В 1604 г. Яков I попытался ввести единую норму придворного содержания (A Declaration of Bouge of Court...).[528] Каждый должен был получать утром две булки хлеба (одна из них из муки высшего качества, так называемая manchet), один галлон эля; а после полудня — еще одну булку хлеба и галлон эля. В дополнение к этому с конца октября по начало апреля слугам полагалось получать три факела в неделю, ежедневно — фунт свечей из белого воска (высшего качества) и к ним два подсвечника в виде острия, вязанку дров, восемь вязанок хвороста и уголь. В период с конца марта по начало ноября эти нормы сокращались на половину. В тоже время, король оставлял за собой право увеличить кому-либо содержание своим распоряжением, которое регистрировалось в Гофмаршальской конторе.[529] Естественно, что этим правом Яков I активно пользовался. Самое большое содержание составляло 3 булки хлеба, 3 галлон эля, 3 факел, фунт восковых свечей, 10 полений дров, 8 вязанок хвороста в день.[530]

Подобные нормы содержания и столования при дворе вряд ли могли быть использованы полностью одни человеком, которому они предназначались. Diet и bouge стали одним из способов перераспределения доходов внутри двора в пользу среднего и низшего звена слуг, а высших королевских слуг — средством для содержания собственной прислуги, своих родственников, друзей и клиентов.

Еще одной официальной и регулярной формой получения дохода королевскими слугами было получение ливрейных денег (livery - ливрея) или снабжение их служебной униформой или другой одеждой, используемой при выполнении своих обязанностей. Ливрейные деньги выдавались слугам с конца XIII в. Часть этих средств выделялась из бюджетов некоторых департаментов, но большинство проходило через Большой Гардероб. Ливрейные деньги выделялись один раз в год на обновление служебного гардероба королевских слуг и, как правило, не превышали 20-30 ф. Для многих средних и низших слуг эти средства были не велики, но могли выступать гарантированным подспорьем всю жизнь. Например, королевский сокольничий, некто Р. Буллер (Buller), получал 26 шл. 8 п. в год пожизненно ливрейных денег при ежедневном жаловании в 2 шл., т.е. около 36 ф. в год.[531] В целом на эти цели уходило около 3.400 ф. в год на отдельных слуг и несколько тысяч — на те группы слуг, которым требовалась единая униформа, она шилась за счет средств хаусхолда.[532] Например, парадные ливреи для стражников шились два раза в год (зимняя и летняя). Некоторым слугам вместо денег выдавалось сукно на пошив ежегодных ливрей.[533]

Ливреи имели важное само- и общественно-идентифицирующее значение. Ливрея демонстрировала принадлежность к определенному сеньору и соответственно распространяла на господских слуг определенные права и привилегии. Ордонанс 1390 г. закреплял, что ливреи могут выдаваться только вассалам лорда, находящимся в его пожизненном услужении или личным слугам господина и их семьям, которые проживают в "его (лорда) хаусхолде".[534]

Другим источником доходов королевских слуг, связанным со служебной деятельностью, было право на использование различных предметов, вещей после их употребления по назначению или на получение остатков пищи с королевского стола (т. н. право перквизита , perquisit — то, что переходит в распоряжение слуги по использовании господином, perq - любая надбавка). Например, сержант королевского винного погреба имел право на все использованные бочки, а в целом все слуги этого субдепартамента имели право распоряжаться размером жидкости в четыре пальца толщиной на дне каждой открытой бутылки. Слуги королевской кухни в зависимости от ранга распоряжались различными отходами, остающимися после разделки рыбы и туш животных. На определенную часть внутренностей крупного рогатого скота претендовали слуги Гофинтендантской конторы и т. д.

Практически каждый слуга каждого субдепартамента имел возможность получить в свое распоряжение что-либо, бывшее в употреблении при дворе или проходившее через данное ведомство. Например, придворный распорядитель получал все огарки свечей, горевших в течении прошедших суток на территории его департамента. Однако по одному из ордонансов 1604 г. это право в целях экономии было отменено, для чего все остатки свечей надлежало передавать обратно в кладовую.[535]

Королевские слуги обычно перепродавали то, что получали благодаря праву перквизита, что создавало прямую заинтересованность в злоупотреблениях. Выгода была не маленькой. В сер. XVI в. повара свое право собирать навар и накипь со всех котлов, котелков и т.д. оценили в 60 ф. в год, т.е. больше годового жалования.[536]

Некоторые слуги Департамента Дворцового Хозяйства получали дополнительный доход за счет так называемого “третьего пенни” (Third Penny). В конце каждого года корона продавала оставшиеся неиспользованными запасы продовольствия. Из вырученных средств 2/3 должно было идти королю, а 1/3 казначею-кассиру двора и главам субдепартаментов, которые имели к этому отношение. В действительности эти неиспользованные запасы продавались слугам соответствующих придворных ведомств по заниженным ценам, а те перепродавали их на рынке. Причем выручка от этих продаж записывалась как в приходную, так и в расходную часть бюджета департамента, т.е. просто скрывалась. По подсчетам Дж. Эйлмера казначей-кассир и главы субдепартаментов Хаусхолда с 1625 по 1634 гг. присваивали таким способом около 10.500 ф. в год.[537] Именно за счет "третьего пенни" слугам некоторых департаментов(например, Гардероба) удалось компенсировать потери в связи с ограничением практики получения вознаграждений от частных лиц.

Некоторые слуги получали доплату за транспортные расходы, связанные с выполнением их обязанностей или каких-либо королевских поручений (церемониймейстеры, королевские посланники, камергер-ашеры). Ряд слуг получал дополнительные средства на аренду жилья вблизи королевского двора. Отдельным слугам оговаривалась особая доплата за выполнение тех обязанностей, которые требовали значительных дополнительных материальных и временных затрат или за выполнение особо ответственной работы. Например, Обер-церемониймейстер двора получал дополнительно 1 фунт в день, если находился при иностранном дипломате в пределах дворца и Лондона, и 2 фунта в день, если сопровождал его в путешествии по стране.[538]

Несмотря на подобное разнообразие форм официального вознаграждения королевских слуг, они не компенсировали всех материальных затрат и не могли в полной мере обеспечить достаточный уровень для удовлетворения потребностей, которые возникали во время службы при дворе. Особенно это касалось среднего и высшего звена королевских слуг. Они должны были все время находиться на виду у короля и придворных, стремиться принимать активное участие в придворной и политической жизни. Для этого им было необходимо вести великосветский образ жизни, следить за модой, содержать клиентов и родственников, проталкивать их на различные придворные и государственные посты, устанавливать выгодные дружеские и брачные связи, принимать активное участи в придворных развлечениях, заниматься меценатством и т.д. Все это требовало порой весьма значительных расходов. Поэтому королевские слуги больше рассчитывали на дополнительные источники получения доходов, которые были связаны с занимаемой ими должностью, или на пожалования со стороны монарха, чем на придворное жалование и содержание.

Важнейшими, с точки зрения материальной выгоды, формами проявления королевского расположения (favour) являлись пенсионы (pensions) и ренты (annuites). Некоторые из них были связаны с занятием постов, но в большинстве своем они, все-таки, назначались конкретным лицам, а не должностям. Пожалование под малой королевской печатью (privy seal) было особенно почетно. Размеры рент и пенсионов, частота их назначения зависели больше от положения при дворе и степени близости к монарху, чем от старшинства в придворной иерархии.

Современники часто использовали понятия рента и пенсион как синонимы. Тем не менее, рента предоставлялась, как правило, пожизненно или на определенный срок, а пенсион мог быть приостановлен королем, Лордом-казначеем или Советом. Например, ряд пенсионов как необоснованные были отменены Советом в ходе попытки сокращения расходов двора в 1617 г. Часть из них временно перестали выплачивать, а остальные сократили на 1/3.[539] Интересно, что ту же работу в Гардеробе проделали хранитель королевского Гардероба и Лорд-камергер.[540] Сокращение пенсионов, как и сокращение столов, было предложено Лордом-канцлером Бэконом, одобрено королем и рассматривалось в качестве одного из важнейших способов уменьшения расходов двора.

Пенсионы и ренты выплачивались либо из Казначейства, либо из средств доходных судов. Размеры их колебались от нескольких десятков до нескольких сотен фунтов и зависели в первую очередь от милости монарха. Яков I подобной щедростью славился. По подсчетам Л. Стоуна на разного рода пенсионы, ренты, стипендии (не только королевским слугам) тратилось в среднем около 140 тыс. ф. в год или 1/4 всех расходов короны.[541] Особенно щедр первый Стюарт был в начале своего правления, причем значительная часть пожалований досталась шотландцам (88 тыс. за 7 лет и 15 тыс. из них в первые несколько месяцев), которые составили ближайшее окружение нового короля. Немногие избранные получали пособия в несколько тысяч (например, Леннокс, Монгомери по 5.000 ф.). Для большинства представителей знати ренты и пенсии были существенной частью их доходов, позволяли поддерживать придворные жизненные стандарты, восполнять траты на продвижение при дворе или по гражданской службе.

Кроме того, королевские слуги могли надеяться на прямые денежные подарки от короля (free gifts), например, камер-юнкеры и камер-пажи Королевской Палаты получали по 100 ф. в год начиная с 1608 г.[542]

Другие формы вознаграждений, которые могли получать королевские слуги, были менее прямыми. К ним относились пожалования коронного имущества, право на покупку или аренду коронных земель, лесов, парков по выгодным ставкам. Яков I продолжил вымогательство церковных бенефиций (beneficial leases) у епископов для придворных и фаворитов. Естественно, что большинство подобных пожалований доставалось высшему звену слуг, но кое-что перепадало и слугам среднего уровня. Например, секретарь инспектора Гофмаршальской конторы получил в аренду усадьбы и мельницы в Кегуорде, а сержант королевского птичьего двора в Камберленде.[543]

К непрямым вознаграждениям относились патенты на производство или торговлю определенными товарами, лицензии на монополии (в основном шотландцам, например, граф Данбар получил лицензии на экспорт пшеницы, железа; Леннокс--контроль над производством сукна, дававший ок. 2.400 ф. в г.), а также передача слугам прав опеки или откупа на сбор налогов и штрафов.

Кроме того, слуги хаусхолда обладали рядом финансовых, служебных и судебных привилегий. Это могло быть освобождение от налогов и призыва на военную службу, защита от перевода на службу в другое место, особенно в провинцию. Лорду-камергер получал большое количество петиций с просьбами освободить от судебного преследования. Для принятия решения назначалось специальное расследование на предмет того, действительно ли является проситель королевским слугой.

Стюарты возродили активное применение древнего королевского права освобождать своих слуг от необходимости занимать какую-либо местную должность на том основании, что слуги короны должны без помех осуществлять свои основные обязанности. В 1607 г. нижняя палата парламента признала правомерным отсутствие депутатов на заседаниях в связи с королевской службой (Speciale servitium regis). Это право очень часто применялось в XIV-XV веках. Против него активно выступали местные судьи. Оно устанавливало приоритет королевской службы над муниципальными обязанностями.[544]

Яков I жаловал специальные “охранные грамоты” (protections), освобождавшие отдельных слуг от всех налогов. В 1627 г. констебль Вестминстера жаловался на то, что король Яков I освободил всех своих слуг, как штатных, так и внештатных, от всех налогов, поэтому они отказываются "платить любые налоги, требуя освобождения на основании королевских привилегий". Констебль утверждал, что ранее такие привилегии были "неизвестны до последнего короля Якова, пожаловавшего протекцию некоторым из его слуг, которые специально сопровождали его все время".[545] Таких "некоторых" по оценкам констебля только в Вестминстере набралось 100 человек, большинство из которых составляли разного рода поставщики.

Кроме того Яков I активно использовал свое право прощать долги или давать по ним отсрочку, особенно для слуг Королевской Спальни.

Дж. Эйлмер отмечает, что подобные “дополнительные льготы” лежали на границе между финансовыми выгодами от занятия должности и условиями службы короне.[546]

Кроме разного рода вознаграждений, получаемых от имени короля, слуги могли получать выплаты или доплаты от частных лиц за конкретную услугу(fee). Это могли быть либо другие королевские слуги, либо служащие государственных департаментов, или просто представители английского общества. Подобные выплаты предусматривались, например, за прохождение документов через определенный департамент или субдепартамент. Эта форма была более свойственна государственным службам, чем придворным. Но и в придворных субдепартаментах их руководители могли назначить дополнительный гонорар за определенный вид работ, что впоследствии стало традицией и закрепилось в качестве обязательного условия.

Как уже отмечалось, частные вознаграждения стали серьезной преградой на пути реформирования хаусхолда. Когда в 1617 г. выяснилось, что реквизиции скота намного превышали потребности двора, то слуги оправдывались тем, что эти излишки составляют законные вознаграждения (fee). Они взимают их потому, что "трудно найти достойных людей, которые согласились бы выполнять их обязанности за такую низкую плату".[547] Ни одна из проводимых административно-финансовых реформ двора не смогла полностью отменить частные вознаграждения в каком-либо субдепартаменте, в лучшем случае их несколько ограничивали.

Частные вознаграждения поступали в распоряжение всего субдепартамента, а не лично слуги их получившего. Затем они распределялись между его членами. С этой точки зрения среди "старых" слуг существовала определенная оппозиция заполнению вакантных мест или назначению новых членов в штат данной службы, поскольку с ними приходилось также делиться. Профессор Эйлмер предлагает рассматривать вознаграждения в качестве формы непрямого налогообложения, в сохранении которого была заинтересована корона. Исследователь оценивает их уровень в 33-50 % от всех доходов короны.[548] Фактически через вознаграждения происходило перераспределение национального дохода в пользу придворных слуг и государственной бюрократии без вмешательства парламента и Казначейства.

Во время частых королевских путешествий Якова I многие слуги, задействованные в организации должного приема и размещения королевского кортежа, получали от местного население вознаграждения за оказанные услуги. Среди них были королевские предвестники, посыльные, лакеи, камергеры-привратники, трубачи, королевский пристав и др.[549] Со временем список таких слуг все более увеличивался. Они фактически переходили на временное содержание местных жителей.

Слуги хаусхолда дополнительно получали определенные вознаграждения во время проведения различных придворных церемоний, в частности, креаций рыцарей, баронов, графов и т.д., церемоний возведения в кавалеры дворянскиго ордена. Эти церемонии, как правило, происходили на территории королевской резиденции, но формально не входили в непосредственные служебные обязанности придворных слуг. Поэтому участие королевских слуг в данных церемониях и в организации последующих празднеств рассматривалось как дополнительная услуга, которую оплачивал виновник торжества. Поскольку креации в яковитский период проводились регулярно и нередко число возведенных в достоинство составляло несколько человек, а иногда было весьма внушительным, то подобные выплаты оказывались существенным подспорьем для королевских слуг (300 рыцарей было одновременно возведено Яковом I в саду Уайтхолла вскоре после прибытия в Англию). В 1610 г. при возведении 25 человек в рыцари Ордена Бани, каждый из них должен был заплатить королевскому повару 13 шл. 8п., музыкантам 30 шл., клеркам различных хозяйственных служб - от 6 до 40 шл. и т.д., всего по 38 ф. 6шл. 8п.[550]

Королевские слуги получали награды и подарки не только от собственного короля, но и от правителей других государств или их представителей, которые демонстрировали свое величие и щедрость, но в тоже время ставили придворных слуг в обязанное положение. В 1606 г. датский король Христиан IV передал 15.000 dollars слугам Хаусхолда, 10.000 – слугам Королевской Палаты, и 5.000 – слугам Конюшни. Дополнительно каждый из членов Королевской Спальни получил драгоценные украшения.[551] Знаменитые "испанские пенсии", которые в 1604 г. составили 9.125 ф., и вызвали негативную реакцию в обществе, получали многие из придворных слуг, их называли простой или "обычной вежливостью".[552]

Стимулировать работу слуг были призваны чаевые (gratuity, tips) и разного рода подношения, подарки (presents, rewards). Их возможное отличие в том, что первые давались сверх установленных выплат, как правило, подчиненным или низшим по положению слугам, а вторые подносились равным или более высшим по своему статусу лицам.[553] Отличие от вознаграждений состояло в том, что чаевые носили разовый, полуофициальный характер, но существовала ярко выраженная тенденция к приобретению ими регулярного характера.

Постепенно вознаграждения и чаевые потеряли стимулирующую функцию, т.к. стали восприниматься слугами как естественная компенсация за их услуги. Традиция устанавливала практику оказания признательности в материальном выражении, поэтому нередко предусматривались дополнительные вознаграждения только за "хорошую" работу, будущее расположение или за выполнение незначительной просьбы, например, за разрешение пройти через служебное помещение, чтобы искать встречи с королем или придворными.[554]

Подношение подарков при дворе было чрезвычайно формализовано и чуть ли не обязательно. Кроме презентов за выполнение определенной услуги, каждый год под Новогоднее торжество происходило всеобщее дарение подарков, т. н. New Year gifts. Чем выше была должность и положение при дворе, чем больше было подчиненных и клиентов, тем большего обогащения в эти праздничные дни следовало ожидать. Главным событием этого действа было поднесение подарков королю от имени его верных слуг. Почти каждый слуга стремился подобнам образом выразить свое почтение государю. Подарки были самые различные от чисто символических стилизованных изображений придворных служб, поднесенных монарху от слуг данных субдепартаментов, до ювелирных украшений, среди которых особенно часто встречались серебряные пластины, и обыкновенных денег.[555]

Была разработана достаточно сложная процедура дарения королю и получения ответного дара, который обычно представлял собой золотую или серебряную пластину. Церемония была организована таким образом, что король сам лично не принимал подарки, которые при Якове I в большинстве своем представляли кошельки с деньгами, что было похоже на добровольно-обязательное субсидирование монарха знатью (бароны -по 10 ф., виконты - 15, графы - 20). Значительная часть сумм поступала в "личный королевский кошелек", а так же в ювелирный офис двора. Ценные вещи хранились в Гардеробе.

Ключевыми фигурами в этом действе оказывались Лорд-камергер, который принимал подарки от подданных и департамент драгоценностей двора, который выдавал ответный дар. При этом дарителям следовало передать соответствующие выплаты каждому из слуг, который принимал участие в процедуре: будь-то привратник, который открывал дверь или секретарь ювелирной службы, который выдавал расписку на получение пластины. Причем все чаевые были заранее фиксированы и входили в стоимость той суммы, которая передавалась дарителю для получения ответного дара.[556] Таким образом, в процесс поднесения подарка включалось значительное количество придворных слуг, между которыми фактически происходило очередное перераспределение королевских доходов, а сама церемония теряла свою персонифицированность. Хаусхолд как корпорация слуг оказывался самым тесным образом включен в обмен подарками между королем и знатью.

Если подарки, чаевые и другие дополнительные платы должны были лишь ускорить прохождение дела или улучшить качество выполняемой работы, и поэтому не вызывали возмущений, то взятка (bribe) должна была убедить кого-либо дать обратный ход делу, изменить его, направить по незаконному пути. В этом, по мнению современников, состояло их отличие, и именно в этом была предосудительность взятки. В 1619 г. Звездная палата определила взятку как использование "денег, предназначенных для общественной службы в личных целях" и как деньги, "взятые неправильно для вознаграждения" в личных целях в благодарность во время несения общественной службы.[557] Годы с 1613 по 1621 многими исследователями рассматриваются как расцвет взяточничества(в частности, Дж.Эйлмер, Л.Стоун, Л.Пекк). Согласно дебатам 1624 г. взятка была отнесена к вымогательству, т. е. к чрезмерной оплате, в то время как подарки и чаевые рассматривались как справедливое вознаграждение (reward).

Уровень реальных доходов королевских слуг показывает, что коррупция вряд ли была следствием инфляции и роста цен, тем более, что она больше всего процветала среди обеспеченных категорий слуг.

Таким образом, совокупный годовой доход королевских слуг возрастал в десятки раз в сравнении с официальным жалованием. Например, должности “Белого штата” и Гофмаршальской конторы, чей оклад варьировался в пределах 100-200 ф. реально приносили доход в 2-3 тыс. ф. в г., а придворные прачки позволяли себе содержать прислугу. Главы придворных хозяйственных служб имели от 300 до 900 ф. в год, камер-юнкеры и камер-пажи — в пределах 100-200 ф., слуги низшего звена — 20-60 ф. в год. При этом “рыночная”, если так можно говорить, стоимость должности в случае предложения ее покупки или продажи возрастала в 2,5 - 3 раза.[558] Тем не менее, для самого низшего звена слуг реально существовали материальные проблемы. В 1608 г. один из королевских аптекарей получил 60 ф. для приготовления лекарств "для самых низших слуг" двора.[559]

Среди современников часто существовали противоположные точки зрения на финансовую ценность придворных должностей. Неудачные претенденты, как правило, считали, что должности приносят значительные материальные выгоды, а сами слуги хаусхолда постоянно жаловались на низкие доходы и частые задержки с выплатами. Безусловно, среди слуг были как счастливчики, заметно обогатившиеся, так и неудачники, погрязшие в долгах. Следует отметить, что именно для яковитского периода значительную роль в поддержании благополучия придворных слуг стала играть королевская щедрость, еще сильнее привязывавшая задолжавших слуг к королю. При этом для большинства слуг главным источником доходов оставалась земля. Яков I, понимая это, с одной стороны стремился прикрепить своих слуг к земле, чтобы ослабить давление на бюджет и укоренить шотландских слуг, а с другой, не желая ослаблять их зависимость от короны, всячески подчеркивал условность держаний. Хотя следует отметить, что для королевских фаворитов и влиятельных патронов, контролировавших распределение должностей, земельные и должностные источники доходов были сопоставимы. В 1619 г. Бэкингем получил 5.000 ф. дохода от земли и 4.000 ф. - от собственных должностей, 4.500 ф. - от продажи должностей и титулов, остальные от экономических привилегий, всего около 18.000 ф.[560]

Не меньше, а часто намного больше доходов были расходы слуг королевского двора. В первую очередь это относится к высшему звену. Нормы придворной жизни требовали от них быть одетыми по последней моде (мужской костюм с вышивкой и отделкой нередко доходил до 1.000 ф.), быть щедрыми со своим окружением, снимать для себя и для них дома в престижном западном районе Лондона, заниматься покровительством и меценатством. Л. Стоун оценивает подобные расходы от 2 до 10 тыс. ф. в год.[561] Особенно велики были расходы лиц, которые занимали финансово ответственные посты. Им часто приходилось компенсировать дефицит бюджета своего ведомства из собственного кармана. К перечисленным расходам необходимо добавить средства, потраченные на продвижение по службе или покупку должности, которые окупались в среднем только через 2-4 года. Естественно, что никакие официальные формы оплаты не могли компенсировать подобные расходы. Приходилось надеяться на благосклонность и щедрость монарха. Тем не менее, двор всегда оставался в глазах провинциальной аристократии и, отчасти, джентри тем местом, где “разыгрываются высокие призы”.

В целом слуги королевского хаусхолда находились в более выгодном положении, чем служащие других государственных институтов, в связи с тем, что их причастность ко двору и к королю лично позволяла компенсировать недостаточно высокий уровень официального жалования, не нарушая придворных регламентов и ордонансов. В тоже время придворные слуги находились в гораздо большей зависимости от внутренней политики короны и ее финансового положения. К тому же, как показывает практика, Якову I и его администрации было гораздо легче сэкономить на доходах рядовых придворных слуг, чем на собственных королевских расходах и щедрости к избранным придворным.

Таким образом, в отличие от тюдоровского периода, когда, по мнению Бреддока, корона осознавала тяжелое финансовое положение придворных слуг в условиях инфляции и использовала различные способы его поддержания, Яков I в этом отношении разделил свой двор на две неравные части. К первой относились избранные высшие слуги, прежде всего шотландцы Королевской Спальни, которым доставалась львиная доля королевской милости, ко второй – все остальные слуги, за счет которых проводилась экономия. Тем самым при яковитском дворе был создан почти непреодолимый социально-экономический барьер между слугами.

3.2.Некоторые особенности механизма получения придворных должностей, карьеры и статуса королевских слуг.

Занять официальное положение на придворной иерархической лестнице было не таким простым делом. Двор и его отдельные службы представляли собой достаточно замкнутую корпорацию в том смысле, что количество страждущих получить доступ ко двору всегда на много превышало количество свободных должностей в штате двора. Лица, уже состоящие в штате, рассматривали вновь прибывших как конкурентов собственной придворной карьере. Конкуренция не только за свободные места, но и за те посты, которые могли в перспективе освободиться, была чрезвычайно высока. Например, известный поэт и драматург начала XVII в. Бен Джонсон являлся вторым (!) наследователем (т. е. получил грант на право занять эту должность после освобождения ее настоящим владельцем) поста мастера субдепартамента королевских развлечений, но, к сожалению, он прожил не слишком долго и не смог получить эту должность.

На любую более или менее значимую должность двора всегда имелось несколько претендентов. В связи с этим, владельцы придворных должностей стремились закрепить их пожизненно за собой, а, по возможности, и передать по наследству.

В некоторых субдепартаментах двора прослеживается семейная преемственность в занятии определенных должностей. Начиная с XIV в., большая преемственность наблюдается среди клерков разного рода придворных ведомств, в силу специфики секретарской деятельности и особой сложности выполняемых обязанностей.[562]

Относительным выходом из ситуации, когда количество кандидатов намного превышало количество существующих постов, и особенно постов достойных для знати, стало введение в XIV в. посменной или "повременной" службы (service par terme), которая получила первоначальное развитие при бургундском дворе и стала примером для остальных европейских дворов.[563]

Посменное пребывание на должности в течение нескольких месяцев в году, активно вводилось Тюдорами и продолжало практиковаться Стюартами, что привело к чрезмерному разбуханию придворного штата и к росту расходов на содержание слуг. Поэтому во второй половине правления Яков I в своей придворной политике попытался использовать другие способы наделения постами как можно большего числа желающих: авансирование должностей и введение внештатных слуг. К концу правления только внештатных камергеров Палаты насчитывалось около 200 человек.

Обладая правом доступа ко двору, внештатные слуги не получали содержания и не имели определенных обязанностей. Но когда стало очевидно, что не только внештатные, но и ординарные слуги лишились доступа к Якову I вследствие выделения Королевской Спальни, то привлекательность экстраординарных постов для знати и высшего джентри заметно упала.

Включив в ранестюартовсий двор большое количество шотландцев, Яков I частично возродил один из традиционных принципов рекрутирования королевских слуг – территориальный, когда предоставлялось преимущество выходцам из определенной местности, связанными между собой и с господином кровными, соседскими и патрон-клиентными отношениями.[564]

Формально назначение на должность происходило пожалованием от имени короля (grant), но реально право монарха, назначать слуг двора, было передано главам соответствующих департаментов.

В Хаусхолде контроль со стороны короля за назначениями ограничивался должностями Гофмаршальской конторы. В Королевской Палате количество подконтрольных монарху постов было больше. Король прибегал к использованию своего права только тогда, когда хотел оказать расположение к одному из претендентов на должность или в случае возникновения спорных, а порой, и скандальных ситуаций.

Восшествие на престол нового монарха обычно прерывало полномочия высших слуг двора, так называемого "белого штата" (за исключением поста Шталмейстера, на который выдавался пожизненный патент) и тех, кто владел должностью на условиях "королевского расположения" (pleasure), хотя, как правило, новый король своей прокламацией продлевал их пребывание на постах. Яков I выпустил аналогичную прокламацию, где провозглашал сохранение постов за всеми елизаветинскими придворными слугами, но до особого королевского распоряжения, оставляя тем самым для себя возможность маневра. Что он вскоре и продемонстрировал, серией новых назначений и структурными изменениями в хаусхолде.

Большинство низших и средних слуг имели пожизненный срок владения должностью. Их было чрезвычайно трудно сместить, если только не было какой-либо ошибки в патенте. Напротив, большинство высших постов находилось в распоряжении их владельцев в течение "королевского расположения", для придворных слуг это, как правило, означало на время жизни монарха. В меньшей степени при выдаче патента использовалась формула в течение "хорошего поведения" (good behavior).

Естественно, что на высшем уровне придворной службы сохранить должность от правления к правлению было гораздо сложнее, особенно это было характерно для Королевской Палаты, что вступление на престол Якова I и подтвердило. В данной сфере королевская воля была ограничена политической целесообразностью. Тем не менее, именно при Якове I большинство назначений имели характер пожизненных. Возможно, он надеялся, тем самым, крепче привязать к себе придворный истеблишмент, заручиться его лояльностью. В условиях обострившейся придворной и политической конкуренции, а также поскольку высший штат двора был непосредственно втянут в политику, то крайне трудно было гарантировать, что пожизненные должности занимаются людьми граждански, политически и религиозно преданными короне. Например, Обер-церемониймейстера Л. Льюкнера, который стал чрезмерно симпатизировать католикам и испанским послам, нельзя было лишить должности, а только на время отстранить от выполнения служебных обязанностей.

Штат Хаусхолда остался почти без изменений, за исключением привезенных из Шотландии поваров и некоторых других хозяйственных слуг. За время правления Якова I Стюарта тенденция к пожизненному закреплению за собой высших придворных должностей еще более укрепилась. Слуги хаусхолда Карла I после его вступления на престол жаловались, что они не могут получить причитающиеся им посты, поскольку их продолжают занимать слуги покойного короля Якова I, в том числе должности Лорда-камергера, Лорда-стюарда и др.[565]

Должность как правило давалась пожизненно, при этом оговаривалось либо ее возвращение короне после смерти владельца, либо разрешение передать ее в наследство. Предоставляя пост с правом наследования, корона на будущее ограничивала себя в свободе распоряжения должностями. Это вынудило Якова I в 1615 г. сократить количество данных прав, т. к. стало трудно награждать королевских слуг и приближенных. Многие доходные должности были заняты на много лет в перед (in reversion - сохранение за кем-либо, авансирование должности). Если получатель гранта уже занимал какой-либо пост, то указывалось сохраняет он его за собой или нет, т. е. оговаривалась возможность совмещения постов. Например, Т. Корнуоллис и его сын получили в наследование должность придворного распорядителя игр с отказом от прежнего патента.[566] Но могла быть и обратная ситуация, когда два человека назначались на один пост. Например, королевский хранитель лекарственных трав А. Брайт и королевский хранитель пресной воды Эд. Даблдег получили в совместное хранение библиотеку Уайтхолла,[567] отец и сын Кэри занимали пост распорядителя королевских драгоценностей.

Другим способом сохранения контроля короны за распределением постов стала практика создания новых должностей и перевод "старых", ранее выполнявших эти функции, в ранг почетных. Срок и условия владения новых должностей оговаривались более строго.

Некоторые высшие придворные и государственные посты переводились во временное совместное владение - комиссию из нескольких лиц (commission). Яков I активно использовал эту практику, которая с одной стороны позволяла сохранить королевский контроль над осуществлением данных служебных полномочий, а с другой, — контролировать фракционную борьбу. Назначение комиссии позволяло Якову I еще более надежно привязать к себе лидеров придворных группировок, продолжительное время играя фактором возможного персонального назначения на комиссионную должность. Ведущими посредниками в этой игре становились ближайшие королевские слуги из Королевской Спальни. Их голос и покровительство нередко становились решающим фактором при выборе из нескольких кандидатов (например, поддержка Нортгемптона назначения Карра на пост Лорда-камергера.). Постоянно в комиссии по статусу занимаемых должностей назначался административный штат двора (Лорд-камергер, Шталмейстер, Вице-камергер казначей Хаусхолда и др.). Учитывая, что в комиссию очень часто переводились высшие государственные посты (Лорд-казначей, Лорд-канцлер), то лица занимавшие высшие придворные должности получали первенство в социально-административной иерархии и соответственно в вопросах управления.

Покупки придворных должностей (purchase) происходили редко и становились главными светским новостями. Наиболее известные случаи это уже упоминавшаяся покупка Генри Ричем поста капитана Королевской стражи у графа Фентона и продажа лордом Уоттоном должности казначея Королевского Хаусхолда Т. Эдмондсу. Причем во втором случае переговоры велись дважды в 1612 г. и 1617 г. Оба раза предлагалось 5.000 ф., поскольку только стол казначея оценивался в 1845 ф., а общий доход - около 3.420 ф. в г.[568] Напомню, что в 1617 г. проводилась административно-финансовая реформа Хаусхолда, сокращались столы. Видимо этот факт нисколько не повлиял на оценку участниками переговоров возможных доходов казначея, что еще раз подчеркивает отношение придворных слуг к этим реформам, их эффективность и направленность прежде всего на сокращение доходов среднего и низшего звена слуг хаусхолда.

Следует разделять продажу должностей короной, практика официально распространенная во Франции и получившая ограниченное применение с середины правления Якова I, и продажи, осуществлявшиеся владельцами должностей и главами департаментов при помощи различных посредников (brokers). Второй способ был признан незаконным уже в конце правления Эдуарда VI, но продолжал существовать. Г. Тревор-Роупер явно преувеличивал масштабы этой практики, когда заявлял о том, что она стала всеобщей во время правления Якова I и якобы была вызвана тем отчаянием, которое овладело землевладельцами, осознавшими невозможность процветать без каких-либо должностей.[569] Исследования Дж. Эйлмера, Л. Л. Пек и др. историков показали, что практика продажи должностей действительно возросла в начале XVII в., но в хаусхолде, видимо, меньше всего. Это не было напрямую связано с "кризисом" землевладения, а было связано с ростом привлекательности двора и государственной администрации, столичного образа жизни как таковых, и с общими особенностями замещения должностей. Кроме того, должность предоставляла больше перспектив для аноблирования.

К концу XVI в. в корпоративной среде придворных и государственных департаментов сложились определенные правила и традиции во владении и наследовании должностей. Проникновение на придворные посты происходило в основном через наследование или систему патронажа, т. е. благодаря покровительству высших государственных чиновников, королевских слуг или фаворитов. Таким же образом совершалось продвижение по служебной лестнице. В тюдоровских ордонансах специально оговаривалось, что лица, которые претендуют на придворные посты, должны быть достойными и состоятельными людьми, принадлежащими к известным фамилиям, и обладающими незапятнанной честью. Наличие достаточных денежных средств являлось не средством получения должности, а гарантом материальной незаинтересованности в осуществлении ее полномочий.

Переход от одной ступени к другой не был строго обязательным, хотя нечто подобное сложилось в Департаменте Дворцового Хозяйства.

В Королевском Хаусхолде существовали две системы служебного продвижения. Как уже отмечалось, все хозяйственные службы двора находились в определенной административной зависимости. Главными субдепартаментами считались кухня, кладовая для пряностей, кастелянтская, хлебопекарня, гофинтендантская контора, птичник, посудомоечная, служба для обеспечения двора топливом (Woodyard), одна из королевских кондитерских (Pastry). Все они возглавлялись клерками и находились в иерархической зависимости. Кухня всегда считалась самым старшим департаментом. Из секретарей кухни, кладовой для пряностей и кастелянтской рекрутировались клерки Гофмаршальской конторы. Соответственно, освободившееся место занимал клерк из низшего субдепартамента. Таким образом, при продвижении всех клерков на одну ступень по направлении к должности клерка-контроллера Гофмаршальской конторы освобождалась вакансия клерка в кондитерской, которую занимал один из его помощников.

Параллельно служебной лестнице клерков существовала лестница продвижения "гражданских" слуг: паж - грум - йоман - сержант. Это разделение видимо идет от тех времен, когда должности секретарей находились в руках священнослужителей. В службах Королевской Палаты вершину "гражданской" пирамиды составлял пост мастера-распорядителя, а в младших департаментах Хаусхолда — йомана. С XVII в. в некоторых департаментах появляется должность в ранге джентльмена, следующая за йоманом. Отличие от лестницы продвижения клерков состояло в том, что максимумом карьеры мог быть только старший пост данного субдепартамента. Как правило, за время службы удавалось преодолеть 1-2 ступеньки лестницы. В начале XVII в. ситуация несколько изменилась. Продвижение по административной лестнице было коммерциализированно.

В этой связи, примечательный эпизод произошел в 1615 г.[570] В то время казначеем-кассиром Хаусхолда был Роберт Вернон. Он был уже человеком достаточно преклонного возраста. Видимо настолько, что его молодая и предприимчивая супруга решила побеспокоиться о том, чтобы освободить своего мужа от обременительных обязанностей и одновременно обеспечить ему и себе достойное будущее. С этой целью была совершена сделка с Артуром Инграмом, сыном преуспевающего лондонского торговца, о продаже ему должности казначея-кассира Хаусхолда. Должность переходила к нему за 2.000 ф., которые он выплачивал бывшему владельцу, и около 110 ф. — его жене. Плюс к этому пожизненно Вернон должен был получать от Инграма 500 ф. в год, а после его смерти 200 ф. в год должна была получать его жена. Сделка обеспечивалась имуществом Инграма в Линкольншире, которое переходило Вернонам под опекунство. В свою очередь это имущество гарантировалось долговыми обязательствами купца на 4.000 ф.

Ингрэм пробыл в должности казначея-кассира всего 3 месяца, с февраля по апрель, когда в дело вмешался Яков I. Инграм был лишен должности под тем предлогом, что его “плебейское” происхождение не подходит для столь почетной службы. В действительности, это была реакция на жалобу сера Даррелла, гофмейстера Хаусхолда, и еще шести слуг, находящихся ниже его на служебной лестнице департамента. Все они стремились получить продвижение на одну ступеньку вверх. Они ссылались на королевское обещание, что должности в Гофмаршальской конторе будут переходить в порядке преемственности (in succession). Их сторону заняла королева и принц. Яков I обещал исправить, но утвердил Инграма, на которого он видимо рассчитывал в деле реформирования хаусхолда и который был связан с семьей Говардов. Как сообщает Чемберлен, слуги Гофмаршальской конторы организовали целую компанию против Инграма, "поскольку они не желают иметь такого позорного человека над собой". Они подключили всех своих "друзей", в том числе шотландца Д. Марри из Спальни. В результате, хотя пост за Инграмом сохранялся до октября, но реально его обязанности выполнял М. Даррел.[571] Должность была объявлена вакантной за нарушением статута Эдуарда VI о запрещении продажи должностей. Таким образом, фактически подтверждалось наличие принципа продвижения по служебной лестнице Хаусхолда по старшинству. Даррелл занял пост казначея-кассира, другие жалобщики также продвинулись на одну ступень вверх. То, что этот принцип преемственности в продвижении по службе начал вытесняться покупкой должностей, говорит тот факт, что Даррелл и его сторонники, еще до решения короля, добровольно собрали 2110 ф. и заплатили их Ингрэму. Таким образом, они как бы откупились от него и фактически сами выкупили должность казначея-кассира у Вернона. Видимо, этот путь продвижения по службе представлялся им уже более надежным, чем традиционный.

Восшествие Якова I и новый стиль двора несколько изменили традиционно-консервативную тюдоровскую систему. Уже в 1605 г. старейшие слуги двора жаловались, что ими пренебрегают, и они остаются не удел, в то время как "более молодым с их деньгами позволено покупать продвижение".[572] Джон Холлз, когда ему было отказано в должности при дворе, принца Карла с горечью заметил, что "деньги превалируют над всеми обязательствами, заслугами и происхождением".[573]

В отличие от других придворных структур продвижение в Королевскую Спальню напрямую зависело от Якова I. Он был привязан к своим старым слугам и осторожен в приближении к себе новых людей, хотя и мог поддаться эмоциональному впечатлению, как в случае с Карром. Только Яков I принимал окончательное решение о включении кого-либо в штат Спальни, несмотря на то, что об этом могли просить и настаивать многие. Обычно перед продвижением в камергеры или камер-юнкеры Спальни претендент назначался на какой-либо пост в Королевской Палате или младший пост в самой Спальне. Карр еще в 1603 г. был пажом Спальни и только поэтому король его вспомнил. Виллерс, будущий Бэкингем был виночерпием, Гамильтон был камергером Ближней Палаты. В 1618 г. Чемберлен отмечал главную ошибку тех, кто пытался выдвинуть сера У. Монсона в качестве нового фаворита в том, что они сразу толкали его вперед вместо того, чтобы сначала занять более обычное место при дворе.[574] В тоже время, Яков I не преследовал и не изгонял из Спальни сторонников бывших фаворитов. Консерватизм Якова I в отношении к его ближайшему окружению до момента возвышения Бекингема сдерживал использование механизма наполнения и очищения Спальни как инструмента в политико-фракционной борьбе, а в конце яковитского правления этот механизм находился под контролем единственного фаворита.

Для вступления в должность королевские слуги должны были принести клятву, в которой обязывались быть верными слугами короля и честно выполнять обязанности связанные с занимаемой должностью. Слуги высшего ранга, а также те из низ, кто нес военно-полицейские обязанности, клялись в том, что они откроют и обличат любую измену при дворе.[575]

Владение должностью формализовало положение при дворе отдельных персон и их политическое влияние, которое в условиях церемониально организованного и иерархизированного общества наполнялось должностными полномочиями и привилегиями. В этой связи интересно обратить внимание на соперничество Эрандела и Бекингема за почетные придворные должности Констебля и Графа-маршала. Обладание ими стало инструментом в остром соперничестве политиков. Констебль считался старшим тайным советником. Его суд использовался для борьбы с политической оппозицией. Когда должность была вакантна, ее полномочия переходили в распоряжение Графа-маршала, который являлся высшим арбитром в вопросах чести и титулатуры, контролировал службу герольдов. Таким образом, Эрандел, заняв пост Графа-маршала, создал серьезную угрозу официальному первенству Бекингема. Чтобы восстановить лидирующее положение друзья советовали Бекингему оставить пост Адмирала в обмен на пост Лорда-стюарда, который, как было показано выше, обладал высшим авторитетом при дворе.[576] Бекингему стоило больших усилий удалить Эрандела от двора. В последующем он стремился сократить его влияние через ограничение служебных полномочий соперника.

Высшие должности являлись титулярными, своего рода нарицательными именами их владельцев. Главы придворных департаментов и их ближайшие заместители почти автоматически включались в большинство правительственных комиссий и комитетов. Ограничение этой возможности рассматривалось как нарушение должностных привилегий. На этом основании в 1624 г. Лорд-стюард и Лорд-камергер высказывали свое недовольство, когда под давлением Бэкингема, они были выведены из состава комиссии по переговорам с Францией. Только так, через введение формальных, должностных ограничений Бэкингем мог ограничить политическое влияние своих соперников.

Положение высших слуг, особенно слуг важнейших субдепартаментов Королевской Палаты, а также входящих в “Белый штат”, было менее надежным и более рискованным в силу близости к монарху и к политической игре. Но этот риск, в свою очередь, был оправдан значительно более высокими ставками, которые стояли на кону в этой игре. В тоже время отмечается резкий рост числа низших и средних королевских слуг и государственных служащих. Многие из них были личными заместителями владельцев должностей и даже теоретически не были королевскими слугами.[577]

В целом королевские слуги имели достаточно стабильное положение. Оно обеспечивалось разнообразием возможностей для увеличения своего дохода и гарантированным местоположением в придворной иерархии. Задержки с выплатами одних форм вознаграждения (например, регулярное жалование) компенсировались другими (пенсионы, ренты). Особенно привлекательной придворная служба стала в раннестюартовский период, когда Яков I резко увеличил бюджет двора за счет пожалований королевским слугам.

Сравнительно низкий доход среднего и низшего звена слуг компенсировался стабильностью их положения и существования, гарантированным пожизненным обеспечением. Кроме того, занятие пусть самой незначительно придворной должности повышало статус ее обладателя как королевского слуги. За счет престижа королевской службы он всегда занимал несколько более высокую позицию в обществе, чем ее предоставляло то или иное звание, тот или иной ранг сам по себе.

В начале XVII в. в обществе термин "слуга" (Servant) понимался в широком и узком значении. Парламентарии к слугам относили как лиц, находящихся на иждивении короля, так и людей, находящихся в любом личном услужении.[578] В первом случае, они подразумевали всех, кто входит в штат государственных и придворных департаментов или получает жалование короля. В другом случае, подразумевались лица, состоявшие в свите знатного человека, в том числе и короля, и выполнявшие лакейские или почетные обязанности. Особенность положения придворных слуг состола в том, что они сочетали в себе оба значения.

Профессор Дж.Эйлмер считает, что в начале нового времени в Англии должность в значительной мере рассматривалась ее владельцем как реальная собственность, наделенная строго определенным, а если и изменяемым, то только за соответствующую компенсацию, набором прав и привилегий.[579] Он считает, что коронная должность рассматривалась в равной мере как личное право и как гражданская служба. Должность являлась для современников своего рода "фригольдом", т.е. частью собственности. Поэтому любые изменения в сложившейся практике владения должностью, в содержании ее прав и привилегий вызывали поток прошений и петиций с просьбами восстановить прежний порядок. Выделяя общие особенности владения должностью в раннее новое время, Эйлмер пренебрегает спецификой королевского хаусхолда, где значение термина "королевский слуга" по прежнему наполнялось реальным содержанием, в отличие от других государственных институтов, где на первое место выдвигается не личное служение государю, а сам факт занимания должности (Officer).

Вместе с тем существовала другая, "официальная" точка зрения, рассматривавшая должность в качестве условного держания (tenement) и, соответственно, подтверждавшая право короны на изменение содержания должностных прав и привилегий.[580]

В целом вопросы связанные с определением статуса королевских слуг и его соотношения с положением служащих центральных ведомств требуют более тщательного изучения, которое выходит за рамки данной работы.

Заключение

Яков I унаследовал один из наиболее сложных в институциональном и церемониальном отношениях дворов Европы. Английский двор с его репрезентативной системой развивался в течении нескольких веков на основе как национальных, так и континентальных традиций. Весь комплекс английской придворной практики сочетал черты, имеющие различные исторические и географические корни.

Королевский хаусхолд с его слугами, рассматривался в качестве социально-политического ядра государства, связующего звена между столицей и провинцией, посредника между отдельными магнатами. В силу этого, обязательное периодическое присутствие пэров и высшего джентри при королевском дворе, их назначение на придворные должности утверждало короля в качестве центра дворянского общества. Блеск, который распространял королевский двор, был амбивалентен: королю было престижно иметь подобающее окружение, а избранным подданным было почетно состоять в королевском круге. По мнению Р. Сматса, быстрый рост двора Якова I отражал его приверженность к средневековым принципам королевской власти[581] .

Многолюдный двор и особенно знатные придворные должны поддерживать впечатление королевского великолепия, впитывая королевскую милость. Престиж монарха и блеск двора должны были выражаться через богатые столы, роскошные одежды, щедрые подарки и пожалования для королевских слуг и придворных. Вне двора как средства королевской пропаганды были направлены праздники и маскарады, королевские путешествия и выезды, свадебные церемонии и похороны членов королевской семьи и его свиты. Но из-за нехватки средств чрезмерное количество придворных отрицательно сказалось на репутации короля, поскольку новый монарх оказался не в состоянии обеспечить всех присутствующих своей милостью. Огромный двор требовал внушительных расходов, а финансовые возможности короны в раннее новое время были весьма ограничены отсутствием регулярных налогов. Р. Сесил в 1610 г. утверждал на конференции обоих Палат парламента, что "щедрость неотделима от короля...и если он не жалует, то...его подданные живут в дурном климате"[582] . Яков I нашел выход из данной ситуации в направлении потоков королевской милости прежде всего на избранный круг королевских слуг.

В предшествующий период в среде высшего и, отчасти, среднего звена придворных слуг присутствовала тенденция к постепенному девальвированию служебных обязанностей и превращению должностей в почетное держание, отделяя их владельцев от остальных слуг двора. Строгая подотчетность и подконтрольность административно-финансовым службам двора постепенно разрушалась. Общие богослужения в королевской капелле и совместные трапезы слуг хаусхолда в Холле становились нерегулярными. Для владельца придворной должности, особенно в Королевской Палате, определяющим оказывалось не исполнение служебных обязанностей как таковых, а возможность присутствия близ монарха и участия в придворном церемониале, патрон-клиентных связях.

Должностные обязанности передавались личной прислуге, заместителям и секретарям, отрываясь от придворного звания. Средневековая тенденция к превращению действительных придворных и государственных должностей в почетные сохраняла свою актуальность на протяжении раннего нового времени. Она доминировала в позднетюдоровский период, когда Елизавета рассматривала продвижение по придворной служебной лестнице как заслуженную награду за долгую преданность. В условиях, когда властные полномочия не зависели от занимаемой должности расположение в придворной иерархии характеризовало лишь степень высочайшего расположения и подтверждала социальный статус.

С приходом Якова I ситуация начинает кардинально меняться. Новый король стремится восстановить двор как инструмент королевского управления. Разрыв между придворными титулами и их служебными функциями постепенно ликвидируется. Яков I Стюарт пытается, по крайней мере внешне, восстановить единство придворного сообщества посредством тщательно организованного церемониала. Осознавая открывающиеся перспективы, знать стремиться занять любые придворные посты, дающие хоть какой-то доступ к "источнику" почестей, доходов и власти. Ранее почетные должности хранителей парков, камергеров, хранителей гардеробов, управляющих королевскими резиденциями и т.д. наполняются реальным присутствием, учитывая, что Яков Стюарт значительную часть времени проводил вне Уайтхолла.

Ведущие службы двора сочетали почетный и действительный статусы. В ближайшем окружении Якова I наблюдается тенденция, когда только непосредственное выполнение служебных обязанностей и постоянное присутствие в Королевской Спальне обеспечивало причастность к отправлению королевской воли, и в конечном счете к государственному управлению. Близость к монарху являлась знаком социально-политического статуса и предоставляла источник опосредованной власти. Ее неформальная природа порождала ревность у конкурентов и пребывала под постоянной угрозой, требуя официального закрепления в придворной или государственной иерархии должностей. Конкуренция обостряла борьбу за придворные посты и их реальные полномочия. Актуализация служебного потенциала придворных должностей позволяла превратить неформальное влияние королевских фаворитов и друзей в официальные властные полномочия, которые в условиях яковитского правления имели тенденцию к выходу за пределы королевского хаусхолда.

Среди придворных структур ведущую роль играл Департамент Королевской Палаты, обслуживавший повседневную жизнь монарха и выполнявший различные репрезентативные, церемониальные и увеселительные функции. С одной стороны, он был призван обеспечить личные и повседневные потребности государя, а с другой — способствовать реализации его властных полномочий.

Королевская Палата представляла собой комплекс апартаментов (chambers), имевших статус отдельных субдепартаментов (offices), каждый из которых имел собственный церемониал и штат, со специфическим набором функций и полномочий.

Королевская Палата являлась довольно гибким механизмом, способным перестраиваться и находить внутренние резервы для распространения королевского влияния на государственное управление в целом. При Якове I этим резервом стало выделение департамента Королевской Спальни.

В результате расстановки политических сил, сложившейся после смерти Елизаветы, Яков I не смог сразу подчинить своему контролю ни Тайный совет, ни другие властные институты. Неудачная попытка распространить свое влияние на традиционные правительственные структуры была компенсирована изменениями, осуществленными в королевском хаусхолде. Ведущей службой Королевской Палаты, а также социально-политическим и пространственным центром всего раннестюартовскогo двора стала Королевская Спальня.

Встретив со стороны елизаветинской элиты сопротивление своим планам продвижения шотландцев в Совет и на государственные посты, Яков I использовал Спальню как одно из средств для инкорпорирования своих соотечественников в английские административную и социальную структуры.

Несмотря на то, что некоторые исследователи отвергают какую-либо значимость придворных реформ Якова I, считая их формальными и незначительными, я полагаю, что изменение отдельных элементов придворной машины, в частности организация Королевской Спальни и Экспедиции церемониальных дел, привело к смещению акцентов в расстановке политических сил. Эти и другие нововведения ставили своей целью вывести короля и хаусхолд из-под политико-административного и финансового контроля Тайного совета, государственных департаментов и даже отчасти парламента.

На первый план в придворных и политических кругах выдвинулись слуги королевской Спальни, подавляющее большинство которых составили шотландцы. Их активность выходила за рамки повседневных бытовых функций. Штат Спальни получал чрезвычайные привилегии, открывавшие свободный доступ к монарху, стала своеобразной закрытой элитой стюартовского двора, которую монарх рассматривал как собственную семью. Они получали львиную долю королевской щедрости.

По мысли Якова I, двор должен был стать пробной моделью для заключения союза на основе паритетного англо-шотландского представительства в государственных институтах. Яков I активно использовал репрезентативные и эстетические возможности двора для пропаганды объединительных настроений в обществе и продвижения планов союза в парламенте. Несмотря на то, что Спальня организационно и функционально объединяла английскую и шотландскую практики, политическая и финансовая активность ее шотландских слуг стала одной из причин провала униатской политики Якова I. Так, критика в их адрес, раздававшаяся со стороны парламента, неоднократно оказывалась поводом для роспуска этого представительного органа. В действительности же, в первой половине правления Якова I "шотландская Спальня" стала одним из препятствий на пути достижения унии и внутриполитической стабильности.

Королевская Спальня не была статичным элементом государственной системы. Она эволюционировала под давлением внутренних и внешних обстоятельств. До конца 1610 г., когда еще была возможности договориться с парламентом и Советом по вопросам унии и королевских расходов, сохранялся определенный политический компромисс между ведущими слугами Спальни и центральной администрацией, возглавляемой Р. Сесилом, в осуществлении контроля за управлением и политикой. С 1612 г. до начала 1615 г. инициатива перешла к слугам Королевской Спальни, которые лавировали между различными придворными группами. В конечном счете, ведущие позиции не без участия Якова I заняла фракция королевского фаворита Р. Карра, которая выступала в союзе с кланом Говардов. И наконец, примерно с 1616 г. и до конца яковитского правления – это период относительного, а со временем все более решительного доминирования Бэкингема, под влиянием которого состав Спальни претерпел серьезные изменения за счет включения большого количества преданных фавориту англичан.

Тем не менее решающим фактором в политической игре по-прежнему оставалась личная инициатива Якова I, который продолжал сохранять контроль за Королевской Спальней. Постепенно при дворе была создана внушительная система политико-административных противовесов, частично удовлетворившая амбиции лидеров почти всех придворных группировок.

Одной из причин, объясняющих возвышение Спальни при Якове Стюарте, было то, что она являлась частью общей стратегии короны по расширению границ родовитой аристократии, которая в елизаветинский период опиралась на клику, состоящую из нескольких семей. В смысле присутствия аристократии Спальня стала весьма представительным местом. До 1615 г. в ее состав входили 1 герцог, 2 графа, 2 виконта, не говоря о баронах. К 1623 г. уже насчитывалось 2 маркиза и 6 графов, а к 1625 г. – 2 герцога. Первоначально утвердившиеся в качестве политической элиты как ближайшие советники короля, слуги Королевской Спальни поднялись на верхние ступени социальной иерархии.

Английская аристократия, осознав возросшую роль двора в политических и административных вопросах, стремилась занять придворные посты или продвинуть "своих" протеже в персонал Спальни. Должности в Тайном совете потеряли былую значимость, а его деятельность к концу правления Якова I была парализована. После смерти Сесила должность Госсекретаря лишилась тех функций контроля за государственным управлением, которые принадлежали ей в период елизаветинского правления. Замещение ведущих вакантных постов в государственных департаментах стало предметом придворных интриг и торгов, где не последнюю роль играло покровительство со стороны слуг Королевской Спальни. Тенденция к бюрократизации управления, наметившаяся при Елизавете, была временно приостановлена.

Помимо выделения Спальни некоторые структурные изменения, произошедшие в Королевской Палате, также были направлены на возвышение роли королевского двора и на обеспечение большей независимости короля от других государственных институтов. "Личный королевский кошелек" и служба королевских драгоценностей, выполняя роль королевской казны, должны были обеспечить большую финансовую самостоятельность монарха. Экспедиция церемониальных дел поддерживала придворный и дипломатический церемониал, который закреплял центральное место Королевской Спальни в придворном и политическом пространстве, санкционировал вмешательство королевских слуг во внешнюю политику и устанавливал официальные и неофициальные каналы доступа к королю.

Противоречивость придворной политики Якова I заключалась в том, что первый Стюарт стремился укрепить двор в качестве политико-административного, социального и культурного центра, привлекая туда как можно большее количество представителей различных общественных слоев, надеявшихся на обогащение и продвижение по социальной лестнице. Но в тоже время, король отдавал явное предпочтение определенным фаворитам, которые ограничивали эту возможность, выталкивая на периферию старую английскую аристократию и высших джентри. Включение в штат Спальни создавало условия для продвижения королевских фаворитов до уровня государственных деятелей.

По сравнению с Королевской Палатой Хаусхолд как хозяйственный департамент двора был более тщательно организован, а обязанности его слуг более конкретизированы. Структура департамента оставалась почти неизменной с конца XV в. С приходом Якова I расходы Хаусхолда резко возросли, превратив материальное обеспечение личных и публичных потребностей монарха из чисто финансовой в политико-административную проблему.

Финансовые проблемы Хаусхолда выходили на общенациональный план, когда их удельный вес в государственных расходах угрожал стабильности всей финансовой системы государства. Это как раз и произошло в раннестюартовский период, когда в условиях огромного государственного долга, расходы двора увеличились. Именно в это время расходы двора стали предметом политического торга между королем и парламентом, чего не было в тюдоровскую эпоху.

Необходимость реформ во многом была обусловлена той, административно-финансовой системой двора, которая была создана Тюдорами. Особенно отрицательно на ней сказался период правления Елизаветы, которая оттягивала необходимость структурных преобразований периодическими компаниями экономии. Двор оказался финансово не готов к той роли, которую ему отводил новый монарх. Содержание финансовых мероприятий в отношении королевского хаусхолда находилось в русле элитарно ориентированной придворной политики Якова I, направленной на поддержание высокого статуса ближайших королевских слуг. Экономия должна была осуществляться за счет сокращения доходов среднего и низшего звена королевских слуг. Откладывалось погашение долгов высших королевских слуг и отдельных субдепартаментов двора перед лондонскими и провинциальными кредиторами.

Особо тяжелая ситуация сложилась после провала Великого контракта в 1610 г. Административно-финансовые реформы двора могли быть осуществлены только при поддержке со стороны короля и его ближайшего окружения, которая во многом зависела от политической конъюнктуры. Двор не имел ни административных, ни дисциплинарных возможностей для инициирования реформ и для контроля за их проведением. Придворная машина не могла сама себя реформировать. Королевские слуги стремились сохранить существовавшую административно-финансовую систему двора, которая предоставляла им большое количество прав, привилегии и возможностей для злоупотреблений к собственной выгоде. Поэтому большинство предложений исходило из государственных ведомств.

Как правило, изменения сводились к временному сокращению расходов на продовольственное обеспечение двора, посредством ограничения количества и размеров столов для королевских слуг и придворных. В первой половине правления Якова I акцент делался на сокращении реквизиций продовольствия и транспорта для королевского двора, которые вызывали резкое недовольство населения, но у короля и его администрации не было действенных средств, чтобы поставить реквизиторов под собственный контроль. В результате право королевских реквизиций стало предметом парламентских разбирательств. Посредством королевских прокламаций и переводом поставок в денежный сбор корона пыталась перехватить инициативу у парламента, но при данном подходе встречала сопротивление со стороны собственных слуг.

Проведение одной из самых решительных попыток по реформированию двора в 1617 г. было доверено лондонскому купцу Лайонелу Кранфилду. Он попытался ввести экономически-эффективные методы управления хозяйственными департаментами двора.

Серьезной причиной провала реформ стало сопротивление со стороны королевских слуг, которые воспринимали должность с ее правами и привилегиями как часть собственности. Экономия зависела от контроля за снабжением и придворной бухгалтерией, которая находилась в руках Гофмаршальской конторы и руководителей хозяйственных департаментов. Реформы не имели должного эффекта из-за недостаточного исследования придворной бухгалтерии, которое, в свою очередь, тормозилось традиционными корпоративистскими представлениями о том, что все вопросы, связанные с деятельностью какого-либо департамента относятся прежде всего к компетенции его штата. Провал реформ имели серьезные политические последствия, показав неспособность коронной администрации контролировать придворные расходы, на глазах палаты общин, к которой постоянно приходилось обращаться за новыми субсидиями.

Таким образом, в вопросе о праве королевских реквизиций и при проведении административно-финансовых реформ корона была вынуждена постоянно лавировать между собственными финансовыми потребностями, стремлением большинства подданных и парламента ограничить чрезмерные расходы на содержание двора, а также меркантильными интересами различных групп придворных слуг. Непоследовательность, противоречивость и избирательность этих попыток усиливали внутреннюю напряженность в королевском дворе, ослабляя и без того не очень прочное единство.

Начиная с XII-XIII вв. внутренняя структура королевского хаусхолда была тщательно организована, каждая группа слуг была ответственна за ежедневное выполнение строго определенных обязанностей, но в тоже время оставалась частью единого придворного сообщества, функционального единства служения королю и его окружению. В повседневной практике господствовали принципы служебной субординации. Каждый из слуг имел четко определенные и традиционно закрепленные полномочия и административную зависимость.

Субдепартаменты хаусхолда предстают как самодостаточные и саморегулирующиеся системы, основанные на принципах корпоративной собственности на должности и доходы ведомства, но сохраняющие личную ответственность слуг за исполнение обязанностей вверенного им поста, вплоть до материальной ответственности.

Система доходов и принципы служебного продвижения королевских слуг отражают специфическое отношение к должности почти как к части личной собственности, свойственное для средневековья и раннего нового времени. Королевские слуги и государственные служащие были уверенны в том, что занимаемый пост должен приносить значительный доход, либо поддерживать достаточно высокий уровень существования. В силу этого корона была вынуждена позволять своим слугам обогащаться за счет государственных средств и поборов с населения, чтобы компенсировать потери от выполнения служебных обязанностей, что стало серьезной преградой на пути реформирования хаусхолда.

Система придворного жалования и содержания поддерживала существующую придворную иерархию и отчасти фиксировала степень доступа к королю, а значит и к дополнительным доходам. При Якове I этот разрыв увеличился, что привело к еще более резкой внутренней дифференциации уровня благосостояния королевских слуг, усугубленного вмешательством этнически инородного элемента. В целом слуги королевского хаусхолда находились в более выгодном положении, чем служащие других государственных институтов, в связи с тем, что их причастность ко двору и королю лично позволяла компенсировать недостаточно высокий уровень официального жалования за счет большого числа дополнительных источников доходов.

В корпоративной среде придворных департаментов сложились определенные правила и традиции владения и замещения должностей. Проникновение на придворные посты происходило, в основном, через наследование или через систему патронажа, т. е. благодаря покровительству высших государственных чиновников, королевских слуг или королевских фаворитов. Восшествие Якова I и новый стиль двора несколько изменили традиционно-консервативную тюдоровскую систему, привнеся коммерческие элементы. Двор превратился в рынок должностей, который постепенно переходил под контроль высших королевских слуг.

Обладание должностью закрепляло положение персоны при дворе, придавая ей официальную значимость. В условиях церемониально организованного и иерархизированного придворного общества политическое влияние подкреплялось реальными должностными полномочиями и привилегиями. В отличие от других государственных институтов, специфика королевского хаусхолда состояла в том, что значение термина "королевский слуга" по-прежнему наполнялось реальным содержанием. В целом королевские слуги имели достаточно стабильное положение. Оно обеспечивалось разнообразием возможностей для увеличения своего дохода и гарантированным местоположением в придворной иерархии. Кроме того, занятие пусть самой незначительно придворной должности повышало статус ее обладателя как королевского слуги.

Таким образом, английский королевский двор (хаусхолд) предстает в качестве специфического политического, социального и административного института. Он имел глубокие исторические корни, испытал определенное континентальное влияние и был полноценно включен в государственно-конституционное устройство английского королевства. В начале XVII в. он занял центральное место в социально-политической системе, интегрируя в своем пространстве представителей высших и средних слоев королевства. Данное диссертационное исследование позволяет определить внутреннюю структуру и специфику этого института в целом и свойственные ему в начале XVII в. тенденции развития.

Безусловно, двор не был изолированным институтом. Всякое пристальное изучение придворной политики и практики должно учитывать общие социально-экономические и политические тенденции развития эпохи, сочетаться с рассмотрением характерных особенностей куртуазной культуры и придворных нравов, носителями которых были королевские слуги, придворные и фавориты. В настоящее время существует острая потребность объединить исследования внутренней эволюции двора как одного из государственных институтов с изучением его связей с окружавшим его миром, т.е. рассматривать двор в широком историко-географическом, институциональном, культурном, национальном и даже интернациональном контексте. Необходимо объединить администратиный, политический и социо-культурный подходы к изучению двора. Особый интерес представляет изучение особенностей частной жизни, коллективного и индивидуального сознания королевских слуг различного уровня. В этом видятся широкие перспективы дальнейших исследований.

Список использованных источников и литературы

I. Источники

II. Литература

[1] напр., Gardiner S. History of England from the Accession of James I to the Outbreak of the Civil War, 1603-1642. 10 vols., L.-N. Y., 1901-1907.

[2] Chambers E. K. The Court // Shakespeare’s England: An Account of the Life and Manners of his Age. Oxford, 1962, V. 1., P. 79-111.

[3] Tout T. F. The Chapters in the Administrative History of Mediaeval England. Manchester, 1920. V. 1. P.18.

[4] Newton A. P. Reforms in the Royal Household // Tudor Studies / Ed. by R.W. Seton-Watson. N.Y., 1969 (1-е издание 1924 г.). P.232.

[5] Dietz F. C. The Receipts and Issues of the Exchequer during the Reigns of James I and Charles I.// Smith College Studies in History. 1928. Vol.13. N. 4. P.158-171.; Он же: English Public Finance 1558-1641. L., 1964 (1-е изд. –1932.). P.158-171.

[6] Chrimes S. B. An Introduction to the Administrative History of Medieval England. Oxford, 1952. P.157-158.

[7] Richardson W. C. Tudor Chamber Administration, 1485-1547. N.Y., 1952.

[8] см. работы Д. Элтона: Elton G.R. The Tudor Revolution in Government. Cambridge, 1953.; England under Tudors. L., 1958.; Reform and Renewal: Thomas Cromvell and Common Wealth. Cambridge, 1973. Reform and Reformation in England, 1509-1558. L., 1977.; Studies in Tudor and Stuart Politics and Government. 2 vols.; «Tudor government». The Points of Contract III: The Court // Transactions of the Royal Historical Society, L., 1976. 5^th ser. V.26. P.211-228.

[9] Revolution Reassessed: Revisions in the History of Tudor Government and Administration. / Ed. by C. Coleman and D. Starkey. Oxford, 1986.; The English Court: from the Wars of the Roses to the Civil War / Ed. by D. Starkey. L., 1987.

[10] Elton G. R. Reform and Reformation in England, 1509-1558. L., 1977. P. 219-220. Starkey D. From Feud to Faction // History Today. 1982. V. 32. P.16-22.; Он же: Tudor Government: The Facts? // The Historical Journal. 1988. V.31. N.4. P. 921-923.

[11] Starkey D. Court and Government // Revolution Reassessed... P.29-58.; он же: Which Age of Reform?// Revolution Reassessed... P.13-28.

[12] Zagorin P. The Court and the Country .L.,1969. P.41.

[13] Zagorin P. The Court...; Smith A.H. County and Court. L., 1974.; Jones J.R. Country and Court. L., 1978.; из современных исследований см.: Peck L. L. Court Patronage and Corruption in Early Stuart England. Boston, 1990.; Smuts M. Court Culture and the Origins of a Royalist Tradition in Early Stuart England. Philadelphia, 1987.; The Stuarts Court and Europe. Essays in Politics and Political Culture/ Ed. by M. Smuts. Cambridge, 1996.

[14] Given-Wilson Ch. The Royal Household and the King’s Affinity: Service, Politics and Finance in England ,1360-1461. New Haven, 1986.

[15] Loades D. The Tudor Court. New Jersey, 1986.

[16] Prestwich M. Cranfield: Politics and Profits under the Early Stuarts. Oxford, 1966.; Peck L.L. Northampton: Patronage and Policy at the Court of James I. L., 1982.; Schreiber R.E. The First Carlisle: Sir James Hay, First Earl of Carlisle as Courtier, Diplomat and Enterpreneur, 1580-1636 // Transactions of the American Philosophical Society. 1984. Philadelphia. V.74. Part 7.

[17] Aylmer G. The King’s Servants. The Civil Servants of the Charles I. 1625-1642. L., 1974.

[18] Aylmer G. R. Office-Holding as Factor in English History// History. 1959. V.44. P.228-240.; он же: Office-Holding, Wealth and Social Stracture in England, c. 1580-c.1720 // Domanda e consumi. Florence, 1978. P. 247-259.; а также: From Office-Holding to the Civil Service // Transactions of Royal Historical Society. 5^th ser. 1980. V.37. P. 91-108.

[19] В данном контексте выдержан сборник Princes, Patronage and the Nobility: The Court at the Beginning of the Modern Age, c.1450-1650/ Ed. by R.G. Asch and A.M.Birke. Oxford, 1991. См. например: Griffits R.A. The King’s Court during the Wars of the Rouses: Continuities in an Age of Discontinuities // Ibid. P.41-68.

[20] Smuts M. Court Culture...; Он же: Introduction // The Stuarts Court and Europe...; Asch R.G. Introdution: Court and Household from Fifteenth to the Seventeenth Centuries // Princes, Patronage and the Nobility:.. P.1-40.; Он же: .Der Hof Karls I von England: Politik, Provinz und Patronage, 1625-1640. Koln, 1994.

[21] Smuts M. Introduction// The Stuarts Court...P. 6-7.

[22] Aylmer G. E. The Last Years of Purveyance 1610-1660 // Economic History Review. 1957. 2th ser. V.10. N.1. P.81-94.; он же: Attempts at Administrative Reform 1625-1640 // English Historical Revue. 1957. V.72. N.283. P.229-259.; Seddon P.R. Household Reforms in the Reign James I // Bulletin of Institute Historical Research. 1980. V. 53. P. 44-55.; Cuddy N. The Revival of the Entourage: the Bedchamber of James I, 1603 -1625 // The English Court...P.173-225.; Он же: Anglo-Scottish Union and the Court of James I, 1603-1625// Transaction of the Royal Historical Society. 1989. 5^th ser. V.39. P.107-124.

[23] Европейское дворянство XVI-XVII вв.: границы сословия / Под ред. В.А. Ведюшкина. М., 1997.; Королевский двор в исторической перспективе // Средние века. N.60. С.383-419.

[24] Smuts M. Court Culture... P. 4.

[25] Aylmer G. E. The King's Servants... P. 239-253.; Stone L. The Crisis of the Aristocracy, 1558-1641. Oxford, 1967. P. 62-68,191-207.

[26] Stuart Royal Proclamations / Ed. by J.F. Larkin and P.L. Hughes. Oxford, 1973. Vol. I. P. 21-22, 45, 408, 403-404.

[27] Tout T. F. The Chapters...Vol.1. P. 11-13.

[28] Constitutio Domus Regis // English Historical Documents(далее — E.H.D.). Vol.2. 1042-1189 / Ed. by D.C. Douglas, G.W. Greenway. P. 454-460.; Tout T. F. The Chapters... Vol.1. P. 82-83.

[29] Chrimes S. B. An Introduction... P. 27.

[30] O Казначействе XII в. см.: Dialogus de Scacario // E.H.D. Vol.2. P. 523-609.

[31] Mortimer R. Angevin England, 1154-1258. Cambridge,1994. P. 64.

[32] Chrimes S. B. An Introduction ... P. 66.

[33] Ibid.

[34] The Household Ordinance of 13 November 1279 //E.H.D..V.3. 1189-1327/ Ed. by H. Rothwell, L., 1975. P. 581-586.; а также: Tout T. F. The Chapters... Vol.2. P. 158-165.

[35] Given-Wilson Ch. The Royal Household and the King’s Affinity: Service, Politics and Finance in England ,1360-1461. New Haven, 1986. P. 70-71.

[36] Chrimes S. B. An Introduction ... P. 186,. 198-199

[37] Ibid. P. 199.

[38] Подробнее см.: Richardson W. C. Tudor Chamber Administration, 1485-1547. N. Y. 1952.

[39] Elton G. R. England under the Tudors. L., 1989. P. 55-56.

[40] Richardson W. C. Tudor Chamber Administration...P. VIII.

[41] Ibid. P. 82-83.

[42] Elton G. R. England under the Tudors. L., 1989. P. 57.

[43] Chrimes S. B. An Introduction ... P. 296.

[44] The Household of the Edward IV: the Black Book and the Ordinance of the 1478 / Ed. by A. R. Myers. Manchester, 1971. P. 104-106.

[45] Loades D. The Tudor Court... P. 45.

[46] Starkey D. Introduction: Court History in Perspective //The English Court... P. 4.

[47] Кузнецов К. А. Английская палата общин при Тюдорах и Стюартах. Одесса, 1915. С. 313-314.

[48] Chrimes S. B. An Introduction ... P. 4-5.

[49] Ibid. P. 18.; а также см.: White G.R. The Household of the Norman Kings// Transaction of the Royal Historical Society. 4^th ser. 1948. Vol.30. P. 127-155.

[50] Сonstitutio Domus Regis // E.H.D. Vol.2. P. 458.

[51] Tout T. F. The Chapters ...Vol.1. P.177.

[52] Ibid. P. 319.

[53] Гнейст Р. История государственных учреждений Англии. М., 1885. С.364.

[54] Loades D. The Tudor Court... P. 203-204.

[55] Given-Wilson Ch. The Royal Household...P. 72.

[56] Elton G. R. England under the Tudors... P. 180-181.

[57] Loades D. The Tudor Court... P. 51.

[58] Сверка персональных данных королевских слуг производилась по: Calendar of State Papers. Domestic Series.; The Complete English Peerage/ Ed. by F. Barlow. L., 1775.; The Complete Peerage of England, Scotland, Ireland. / Ed. by G.E. Cockein. L., 8vols., 1887-1898.; Nichols J. The Progresses ... ; Dictionary of National Biography.

[59] Loomie A.J. Toleration and Diplomacy: Earliest View of the "Spanish Faction"// Transaction at the American Philosophical Society. 1963. Vol.53. Part.3. P. 54-56.

[60] Calendar of State Papers. Domestic Series. Vol.9. 1611-1618(далее- CSPDom. 1611-1618) / Ed. by M.A.E. Green, L., 1857-1859. P. 133.

[61] О чем свидетельствуют дневники церемониймейстера двора Джона Финета: Finetti Ptiloxenis: Som Choice Observations of Sir John Finet, Knight, and Master of the Ceremonies. L.,1656. P. 31.

[62] Cuddy N. The Reval of the Entourage: the Bedchamber of James I, 1603 -1625 // The English Court: P. 213.

[63] Proceedings in parliament 1610 / Ed. E. R Foster. 2 vols. New Haven and L.,1966. Vol.2 P. 145.

[64] A Jacobean Journal / Ed. by G.B. Harrison Vol.1. L., 1946. P. 117,120.

[65] Finetti Philoxenis...P. 9, 26,28 и др.

[66] Loomie A.J. Introduction // Ceremonies of Charles I . The Note Books of John Finet 1628-1641. N. Y. 1987. P. 26.

[67] напр., церемония встречи принца Генри в Уайтхолле во время его креации принцем Уэльским. См.: The Progresses, Processions, and Magnificent Festivities of the King James the Fist / Ed.by J. Nichols. L., 1828. 4 vols. Vol.2. P. 325 (далее- Nichols J. The Progresses...).; в 1615 г. французского посла никто не встретил в Приемной палате, т. к. Лорд-камергер Роберт Карр, граф Сомерсет находился в заключении в Тауэре: Finetti Philoxenis...P. 28.

[68] E.H.D. Vol.5. 1485-1558. / Ed. by C.H. Williams, L., 1971. P. 514.

[69] The Letters of John Chamberlain/ Ed. by N. E .McClure, 2 Vols. Philadelphia, 1932. Vol.2. P. 257.

[70] The Letters of John Chamberlain...V.2. P. 618-620.; Nichols J. The Progresses... V.3. P. 136.

[71] Finetti Philoxenis...P. 36.

[72] Пример бюджета на 1600 г. представленный в: The Tudor Constitution Document and Commentary / Ed. by G. R. Elton, Cambridge, 1960. P. 46-47.

[73] Loades D. The Tudor Court...P. 75.

[74] Cuddy N. The Revival...P. 200.

[75] Dietz F.G. English Public Finance 1558-1641. L., 1964. P. 113.

[76] Cuddy N. The Revival... P. 200.

[77] Dietz F. C. The Receipts and Issues of the Exchequer during the Reigns of James I and Charles I // Smith College Studies in History. Vol.13. N. 4. 1928. Р.158-163.

[78] Cuddy N. The Revival... P. 201.

[79] Транскрипция большинства фамилий, за исключением традиционно принятых, дана по: Рыбакин А. И. Словарь английских фамилий. М., 1986.

[80] CSPDom. 1603-1610. P. 9, 626.

[81] CSPDom. 1611-1618. P. 36.

[82] Cuddy N. The Revival... P. 187-191.

[83] Ibid. P. 186.

[84] Loades D. The Tudor Court... P. 46.

[85] Cuddy N. The Revival... P. 191.

[86] The Letters of John Chamberlain... Vol.2. P. 535.

[87] Ibid. Vol.2. P. 79.

[88] Цит. по: Cuddy N. The Revival... P. 191.

[89] Salisbury Papers.. Vol.24. P. 63-64.

[90] Cuddy N. The Revival... P. 183.

[91] Об участии в приеме послов см.: Finetti Philoxenis...P. 28,

[92] Acts of the Privy Council... V. 6. July 1621- May 1623. P. 324,454.

[93] Asch R.G. Der Hof Karls von England: Politik, Provinz, und Patronage, 1625-1640. Koln, 1994. P. 128.

[94] Loades D. The Tudor Court...P. 45.

[95] Ibid. P. 46.

[96] E.H.D.. Vol.5. P. 513.

[97] подобная инструкция была в 1614 г. адресована Рису Робертсу и Джефри Кину: Nichols The Progresses...Vol.3. P.11-12.

[98] Среди этих 300 человек 17 представлены как камергеры-привратники без указания являлись ли они штатными или внештатными слугами и какой именно части Королевской Палаты, хотя камергеры-привратники входили в состав различных субдепартаментов. Среди них только один был шотландцем. Большинство англичан камергеров-привратников были выходцами из авторитетных семейств, проживавших в прилегающих к Лондону графствах: четверо из них – в прошлом и будущем шерифы, в том числе Самуил Сандс – сын епископа Йорка, а один – будущий баронет: Ibid.Vol.1. P. 206- 210.

[99] Ibid. Vol.2. P. 263-264.

[100] Ibid. Vol.1. P. 118.

[101] Ibid. Vol.1. P. 112, 323.

[102] Ibid. Vol.2. P. 103

[103] Ibid. Vol.4. P. 786.

[104] Peck L.L. Court Patronage and Corruption in Early Stuart England. L., 1990. P. 86.

[105] Nichols The Progresses...Vol.1. P. 699-600.

[106] The Letters of John Chamberlain... Vol.2. P. 69.

[107] E.H.D.. Vol.5. P. 511.

[108] Cuddy N. The Revival... P. 184.

[109] Nichols The Progresses...Vol.1. P. 82.

[110] Chambers E. K. The Court // Shakespeare’s England: An Account of the Life and Manners of his Age. Oxford, 1962. Vol.1. P. 79-111

[111] Chaucer's World/ Ed. by M.M. Grow and C.C. Olson, N. Y. 1948. P. 142-144.

[112] Ibid.

[113] Loades D. The Tudor Court...P. 46.

[114] Ibid. P. 52.

[115] Cuddy N. The Revival... P. 183.

[116] Цит по: Cuddy N. The Revival... P. 111.

[117] CSPDom. 1603-1610. P. 205.

[118] Chaucer's World... P. 144.

[119] Nichols The Progresses...Vol.2. P.496.

[120] Prestwich M Armies and Warfare in the Middle Ages. New Haven. 1996. P.38-41.

[121] Ibid... P. 38-41.

[122] Given-Wilson Ch. The Royal Household...P. 63.

[123] Ibid...P. 63.

[124] Paravicini W. The Court of the Dukes of Burgundy: A Model for Europe? / Princes, Patronage and the Nobility: The Court at the Beginning of the Modern Age, c.1450-1650 / Ed. by R.G. Asch and A.M.Birke. Oxford, 1991, P. 79.

[125] Elton G. R. Reform and Reformation England, 1509-1538. Cambridge, 1977. P. 382-385.

[126] Loades D. The Tudor Court... P. 92 -93.

[127] В 1606 г. гвардейцы сопровождали Якова I и его гостя датского короля Христиана IV во время их торжественного въезда в Лондон. По словам очевидцев, гвардейцы сделали "самое достойное и грандиозное зрелище (show), настолько богаты были облачения как людей, так и лошадей": Nichols The Progresses...Vol.2. P. 66.

[128] Nichols The Progresses...Vol.1. P. 125-126.

[129] Ibid.

[130] Loades D. The Tudor Court...P. 55.

[131] CSPDom. 1603-1610. P. 13, 424.

[132] В 1617 г. из 25 гвардейцев, взятых Яковом I в Шотландию, 15 были посвящены в рыцари, из них, пожалуй, только Арнольд Герберт, Сандерс Горинг возможно имели отношение к известным фамилиям, а Ричард Грин был клерком гвардейцев и одновременно — Гофмаршальской конторы Хаусхолда.: Nichols The Progresses...Vol.3. P. 367.

[133] см.: Holles G. Memorials of the Holles Family, 1493-1656. L. 1937

[134] CSPDom. 1603-1610. P. 655.

[135] Dietz F. C. The Receipts and Issues of the Exchequer... P. 159-163.

[136] Cuddy N. The Revival... P. 181.

[137] CSPDom. 1603-1610. P. 9.

[138] при этом он упоминается как капитан стражи, что говорит о его фактическом руководстве гвардейцами: Proceedings in Parliament, 1610. Vol.1. P. 3.

[139] CSPDom. 1611-1618. P. 441, 494.; The Letters of John Chamberlain... Vol.2. P. 58-59.

[140] The Letters of John Chamberlain... Vol.2. P. 58-59.

[141] CSPDom. 1603-1610. P. 44, 48, 97, 123.; Dietz F. C. The Receipts and Issues of the Exchequer... P. 159-163.

[142] CSPDom. 1603-1610. P. 338.

[143] Tout T. F. The Chapters ... Vol.2. P. 135.

[144] В 1606 г. во встрече короля Дании участвовало 9 жандармов: Nichols The Progresses...Vol.2. P. 66.

[145] Smuts M. Court Culture ... P. 136-137.

[146] Подробнее об истории Works в XVI-XVII вв. см: The History of the King's Works Vol.3. Part I: 1485-1660. / Ed. by H. M. Colvin L., 1975.

[147] Smuts M. Court Culture ... P. 129, 137.

[148] Hall H. The Court Life under the Plantagenets. L., 1890. P.249.

[149] Loades D. The Tudor Court... P. 109.

[150] Nichols The Progresses...Vol.1. P. 598.

[151] Ibid. Vol.1. P. 154-155.; The Letters of John Chamberlain... Vol.1. P. 467

[152] The Letters of John Chamberlain... Vol.1. P. 282

[153] Nichols The Progresses...Vol.2 P. 24,108, 123, 387;

[154] Constitutional Documents of the Rein of Jemes I. 1603-1625/ Ed. by. J.P. Tanner, Cambridge, 1952. P. 138

[155] The Letters of John Chamberlain... Vol.2. P. 542.

[156] Ibid. Vol.2. P. 125.

[157] CSPDom. 1611-1618. P. 510.

[158] Stuart Royal Proclamation... Vol.1 P. 358-359.

[159] Nichols The Progresses...Vol.2. P. 190-191.

[160] Loades D. The Tudor Court... P. 172.

[161] В 1614 г. Декан, Субдекан и хор принимали участие в приеме короля в одной из лондонских торговых компанией, поскольку Субдекан являлся ее членом: Nichols The Progresses...Vol.2. P. 139-153.

[162] Smuts M. Court Culture ... P. 32.

[163] Дмитриева О.В. Сотворение божества : сакрализация культа Елизаветы I Тюдор // Средние века. вып. 58, 1995, С. 159.

[164] Trevor-Roper H. Medicine at the Early Stuart Court// Trevor-Roper H. From Counter-Reformation to Glorious Revolution. Chicago, 1992. P. 27-46.

[165] Nichols The Progresses...Vol.2. P. 65.; Fineti Philoxenis...P. 24.

[166] Aylmer G.E. The King’s servants... P. 26-27. ; Akrigg G.P.V. Jacobean Рageant or the Court of James I. Cambridge, 1962. P. 27.

[167] A Jacobean Journal / Ed. by G.B. Harrison, Vol. 1. L., 1946. P.48.

[168] Сuddy N. The Revival...P.174-175.

[169] Akrigg G.P.V. Jacobean Pageant...P.24

[170] Nichols J. The Progresses...Vol.1. P.122.

[171] Cuddy N. The Conflict Loyalties of a "Vulger Counselor": the Third Earl of Southampton, 1597-1624 // Public Duty and Private Conscience in Seventeenth-Century England/ Ed. by J. Morrill, Oxford, 1993. P. 121-150.

[172] Newton A. P. Reforms in the Royal Household // Tudor Studies/ Ed. by R.W. Seton-Watson, N.Y., 1969. P.233.; Aylmer G.E. The Attempts at Administrative Reform, 1625-1640 // English Historical Review. N.72. 1957. P.229-259.; Loades D. The Tudor Courts... P. 78

[173] Подробнее см. работы Д. Старки: Starkey D. L. Intimacy and Innovation: the Rice of the Privy Chamber, 1485-1558 // The English Court... P.71-119.; и его дискуссию с Дж Элтоном о роли Ближней палаты, Тайного совета и двора в целом в системе управления Англии начала XVI в. на страницах The Historical Journal N.30, 31.

[174] Wright P. A Change in Direction: the Ramification of the Female Household, 1558-1603 // The English Court... P.147-173.

[175] A Jacobean Journal... Vol. 1. P.38.

[176] Smith L. P. Life and Letters of sir Henry Wotton. Oxford. 1907. Vol.1. P. 314-315.; Wilson D. H. James VI and James I. L., 1956. P. 172.

[177] Федосов Д.Г. Лорды и лэрды: шотландское дворянство в XVI-XVII вв.// Европейское дворянство XVI-XVII вв.: границы сословия / Под. ред. В.А. Ведюшкина, М., 1997. С.35-49.

[178] CSPDom. 1603-1610. P.28, 39, 41, 188.

[179] The Letters of John Chamberlain... Vol.2. P.535.

[180] The Diaries of Lady Anne Clifford / Ed. by D.J.H. Clifford, Alan Sutton Publishing. 1991. P.22.

[181] Historical Manuscripts Commission Reports. Calendar of the Manuscripts of the... Marquis of Salisbury / Ed. by M.S. Guiseppi, L., Vol.24. P.63-64. (далее—Salisbury Papers...).

[182] Lloyd D. State-Worthies or, the State-Men and Favourites of England since the Reformation. L., 1670. P.740-741, 792-794.

[183] Nichols The Progresses...Vol.1. P.36-37.

[184] Сobbett's Complete Collection of State Trials / Ed. by T.B.Howell, Vol.2. L., 1809. P.743-766.

[185] Acts of the Privy Council of England. Vol.6. July 1621- May 1623. L., 1932. P.421.

[186] Jacobean Journal Vol.1. P. 70

[187] Aylmer G. R. The Straggle for the Constitution. L., 1971. P.17, 26. ; Willson D.H. James VI and James I... P.175.; Willson D. H. King James I and Anglo-Scottish Unity // Conflict in Stuart England / Ed. by W.A. Aiken, B.L. Henning, L., 1960. P.41-55; Smith A. The Emergence of a Nation State. The Commonwealth of England. 1529-1660. L., 1992. P.157.; Akrigg G.P.V. Jacobean Pageant... P. 54.

[188] Nichols The Progresses...Vol.1. P.36-37.

[189] Ibid.

[190] Ibid. P.47-48.

[191] Ibid.

[192] Сuddy N. The Revival...P.173-174.

[193] Nichols The Progresses...Vol.1. P.47-48.

[194] Ibid. Vol.1. P.247.

[195] Stone L. The Crisis ... P. 470-476, 774-776.

[196] Proceedings in Parliament 1610 ... Vol.2. P.96.

[197] Letters of James I / Ed. by G.P.V. Akrigg, Berkely, 1984. P. 337-340.

[198] Stone L. The Crisis ... P. 217.

[199] Nichols The Progresses...Vol. 3. P.590.

[200] Loades D. M. Politics and the Nation 1450-1660. Bringhton, 1974. P.363.

[201] Asch R.G.Der Hof Karls I von England: Politik, Provinz und Patronage, 1625-1640. Koln, 1994. P.134.

[202] Ibid. P.134.

[203] напр., при разрешении споров между послами: Finetti Philoxenis...P.20-21.

[204] Nichols The Progresses...Vol.1. 344-345., Vol.2.155-156.

[205] Akrigg G. P. Jacobean Pageant... P. 37.

[206] Подробнее см.: Peck L. L. The Patronage ...P.41-43.

[207] The Journal of Sir Roger Wilbraham, Solicitor-General in Ireland and Master of Reqests for the Years 1593-1616.// Camden Society Miscellany. Vol.10. L., 1902. P.57.

[208] Сuddy N. The Revival... P. 218.

[209] CSPDom. 1611-18. P.199.

[210] 1603 г.—2.000 ф., 1604 г. – 6.200 ф. В среднем расходы составляли от 3.000 до 7.000 ф. в г. Подробнее см.: Dietz F.C. The Receipts and Issues... P.158-163.

[211] CSPDom. 1611-18, P.251

[212] Nichols The Progresses...Vol. 3. P.590.

[213] о карьере Хэя см.: Shreiber R. E. The First Carlisle: Sir James Hay, First Earl of Carlisle as Courtier, Diplomat and Entrepreneur, 1580-1636 // Transactions of the American Philosophical Society. Vol.74. Part. 7, Philadelphia, 1984.

[214] Salisbury Papers...Vol.!7. P.220.

[215] Proceedings in Parliament 1610... Vol.1. P. 50, Vol.2. P.23,61-62.

[216] Ibid. Vol.2. P. 23.

[217] Ibid. Vol.2. P. 295.

[218] Ibid. Vol.2. P. 344-346.

[219] Сuddy N. The Revival... P. 265

[220] Thomson A. John Holles // Journal of the Modern History. 1936. Vol.8. N.3. P.153.

[221] CSPDom. 1611-18, P.238.

[222] Dietz F.G. English Public Finance... P.103.

[223] Ibid. P.104-105.

[224] цит. по Willson D.H. The Earl of Salsbury and the "Court" Party in Parliament, 1604-1610// The American Historical Review. Vol.36. N.2. 1931. P. 280. а также: The Letters of John Chamberlain...Vol.1. P.362

[225] Willson D.H. The Earl of Salsbury... P.294.

[226] Кузнецов К.А. Английская палата общин... С.170-171.

[227] цит. по: Thomson A. John Holles.... P.152.

[228] Cuddy N. Anglo-Scottish Union and Court of James I, 1603-1625// Transaction of the Royal Historical Society, 5th. Ser., Vol.39. 1989. P.107-124.

[229] Butler P.M. The Invention of Britain and the Early Stuart Masque // The Stuarts Courts and Europe... P.65-85.

[230] Akrigg G. P. Jacobean Pageant...P.49-54.; CSPDom. 1603-10. P.165,188.

[231] Nichols The Progresses...Vol.1. P.194.

[232] Stuart Royal Proclamation... Vol.1 P.38-40.

[233] A Jacobean Journal... Vol.1.(15 октября 1605г.)

[234] Birch T. The Court and Times of James the First. /Ed. R.F. Williams, 2 vols. L., 1849. Vol.1. P.81-83.;

[235] Letters and Life of Francis Bacon / Ed. by J. Spedding .7 vols. L., 1861-1874. Vol.3. P. 311.

[236] Memorials of the Holles Family, 1493-1656. L. 1937. P.250.

[237] Thomson A. John Holles...P.153.

[238] Ibid. P.171-172.

[239] CSPDom. 1611-18, P.244.; Letters of James I...P.339-340.

[240] Constitutional Documents of the Reign of James I / Ed. by J.R Tanner. Cambridge, 1952. P. 356.

[241] Peck L.L. Northampton: Patronage and Policy at the Court of James I. L., 1982.P.31-32.

[242] Cuddy N. Anglo-Scottish Union...Р.116.

[243] Weldon A. The Court and Character of King James. L., 1650. Vol. I. P.375-377.

[244] Peck L.L. Northampton... P.30

[245] CSPDom. 1611-18, P.127,135.; The Letters of John Chamberlain...P.346, 357-361.; подробнее королевской семье и ее отношении с фаворитами см.: Bergeron D. M. Royal Family, Royal Lovers, King James of England and Scotland. Columbia and L., 1989.

[246] Gebauer A. Von Macht und Mäzeratentum. Leben und Werk William Herberts, des dritten earls von Pembroke. Heildergerg. 1985. P.90.

[247] CSPDom. 1611-18. P.220,226

[248] Д. Финет, один из церемониймейстеров двора в конце 1613 г. пишет о нем в своих дневниках как о "most favored Servant": Finetti Philoxenis... P.13.

[249] (F. Grevill) The Five years of King James // Harlean Miscellany Vol. 8. P. 389.

[250] Cuddy N. Anglo-Scottish Union...Р.119-121.

[251] Dietz F.C. English Public Finance... Р.399-407.

[252] Memorials of the Holles Family... P.250.

[253] Birch T. Life of Henry, Prince of Wales. L.,1760. P.427-456

[254] Seddon P.R. Household Reforms in the Reign James I // Bulletin of Institute Historical Research, Vol. 53, 1980, P. 49.

[255] Seddon P.R. Household Reforms... P. 49.; Birch T. Life of Henry,...P.440-480.

[256] Dietz F.G. English Public Finance ... P. 409.

[257] Подробнее см: The History of the King's Works Vol. 3. Part I... P. 117-119.; Seddon P.R. Household Reforms... P. 52-55.

[258] см.: Aylmer G. E. Attempts at Administrative Reform... P. .229-259.

[259] A Jacobean Journal ... P. 43-44.

[260] Ibid. P. 43-44.

[261] Dietz F.G. English Public Finance ...P. 399.

[262] Ibid. P. 108.

[263] Ibid. P.103.

[264] Ibid. P. 408.

[265] Ibid. P. 405.

[266] Schreiber R.E. The First Carlisle: Sir James Hay, First Earl of Carlisle as Courtier, Diplomat and Enterpreneur, 1580-1636// Transactions of the American Philosophical Society. Vol.74, Part 7, Philadelphia, 1984. P. 147-150.

[267] Journal of the House of Lords. 1624 Vol.3. P. 377.

[268] Prestwich M. Cranfield: Politics and Profits under the Early Stuarts. Oxford, 1966.P. 440-446, 471-474, 485-488, 497-507.

[269] Seddon P.R. Household Reforms... P. 50-52.

[270] CSPDom. 1625-1649. P.13.

[271] CSPDom. 1603-1610. P. 269.

[272] CSPDom. 1603-1610. P. 421.

[273] Nichols The Progresses...Vol. 1. P.158.

[274] Fineti Philoxenis...P.49.

[275] цит по: Loomie A. J. Introduction // The Ceremonies of Charles I. The Note Books of John Finet, 1628-1641/ Ed. by A. J. Loomie N. Y., 1987. P. 23.

[276] Ibid.

[277] Ibid.

[278] Nichols The Progresses...Vol. 2. P.67.

[279] Финет многократно отмечает, что многие лорды и слуги добровольно участвовали во встрече определенных послов.

[280] Например, появление короля в парламенте: Proceedings in Parliament 1610... Vol.1, P.97-98.

[281] Finetti Philoxenis...P.56-57.

[282] Ibid. P. 26, 59, 91.

[283] Ibid. P.37.

[284] Ibid. P.9, 20-23,115

[285] Обер-церемониймейстер Л. Льюкнер был отстранен от выполнения своих обязанностей, когда стало очевидно, что он отдает явное предпочтение испанскому послу. Finetti Philoxenis...P. 28, 118, 138.

[286] Сonstitutio Domus Regis // E.H.D. V.2. P. 454-460.

[287] The Household Ordinance of 13 November 1279 // E.H.D. V.3. P.581-586.

[288] Tout T. F. The Chapters ...Vol.2. P. 335-336.

[289] Tout T. F. The Chapters ... Vol.2. P. 49-51.

[290] Loades D. The Tudor Court... P. 43.

[291] Ibid P. 44.

[292] цит. по Loades D. The Tudor Court... P. 220.

[293] Ibid... P. 219.

[294] Aylmer G. E. The King’s servants... P. 472.

[295] Chrimes C. B. An Introduction ... P. 6.

[296] Гнейст Р. История государственных ... С. 237.

[297] Сonstitutio Domus Regis // E.H.D. V.2...P. 454-460.

[298] Chrimes C. B. An Introduction ... P. 23.

[299] Tout T.F. The Chapters ... Vol.1. P.205.

[300] The Household Ordinance of 13 November 1279 // E.H.D. V.3. P.581-586.

[301] Tout T.F. The Chapters ... Vol. 2. P. 40.

[302] The Household Ordinance of 13 November 1279 // E.H.D. V.3. P.584.

[303] Jones W.R. The Court of the Verge: the Jurisdiction of the Steward And Marshal of the Household in Later Medieval England// Journal of the British Studies. Vol.10, N.1, 1970, P. 1-29.

[304] Tout T.F. The Chapters ...Vol. 2. P. 25.

[305] Ibid. Vol. 2. P. 34.

[306] Ibid. Vol.1 P.243-245.

[307] Jones W.R. The Court of the Verge... P.7-8,21.

[308] Elton G. R. Reform and Reformation in England, 1509-1558. L., 1977. P. 219 - 220.

[309] напр., заседание Совета 23 февраля 1554 г. // The Tudor Constitutional Document and Commentary/ Ed. by G. R. Elton, Cambridge, 1960. P. 98.

[310] Act 5 Eliz. C. XXI s.8 // Select Statutes and Other Constitutional Document Illustrative of the Reigns of the Elizabeth and Jemes I/ Ed. by G.W. Prothero, Oxford, 1898. P. 31.

[311] 5. Eliz. C.I. s.14. // Select Statutes... P. 41.

[312] Bill for the Household (33. Henry VIII C. XII.) // Statuts at Large. L.,1681, P.543 - 547.

[313] Loades D. The Tudor Court... P. 41.; Tout T. F. The Chapters ... Vol. 2. P. 33

[314] Bill for the Household.

[315] Loades D. The Tudor Court...P. 91.

[316] Knafla L. Law and Politics in Jacobean England. Cambridge, 1977, P. 311.

[317] Loades D. The Tudor Court...P.42.

[318] Ibid. P. 91.

[319] Nichols The Progresses... P.293.

[320] Tout T.F. The Chapters ... Vol. 2. P. 33.

[321] Stuart Royal Proclamations... Vol.1. P. 21-22, 44-45.

[322] Ibid. P. 434-435.

[323] CSPDom. 1610-1618, P.556.

[324] См. Например, об ордонансах 1318г. в Given-Wilson. Ch. The Royal Household...P.10-12; о Черной Книге Эдуарда IV в: The Household of the Edward IV: the Black Book and the Ordinance of the 1478 / Ed. by A. R. Myers. Manchester, 1971. P.22. (далее—The Black Book).

[325] Newton A. List of the Records of the Greencloth Extant in 1610// English Historical Review. Vol. 34, 1919, P. 238-240.

[326] Akrigg G.P.V. Jacobean pageant...P.26.; Cuddy N. The Revival.... P.181.

[327] CSPDom. 1610-1618. P.510,511.

[328] Ordinances for the Governing and Ordering of the King’s Household // Nichols J. The Progresses ...P. 450.(в дальнейшем – OHJ)

[329] OHJ. P. 450.

[330] OHJ. P. 450 – 451.

[331] OHJ. P. 450 - 451.

[332] CSPDom. 1603-1610. P.613.

[333] The Black Book.... P.142-161.

[334] Ibid. P.157-158.

[335] Loades D. The Tudor Court...P.43.

[336] Bill for the Household.

[337] OHJ. P. 450.

[338] OHJ. P. 451.

[339] о следовании на заседаниях Совета // The Tudor Constitutional Document... P. 121.

[340] Tout T. F. The Chapters ... Vol. 2. P. 34-35.

[341] Ibid... Vol. 2. P. 253.

[342] Loades D. The Tudor Court...P. 205.

[343] Tout T. F. The Chapters ...Vol.1. P.247.

[344] Ibid.

[345] Given-Wilson. Ch. The Royal Household.. P.70.

[346] OHJ. P. 451.

[347] CSPDom. 1603-1610. P.221.

[348] Nichols J. The Progresses...Vol.3. P.132

[349] The Letters of John Chamberlain... P.125.; CSPDom. 1611-1618. P. 510.

[350] CSPDom. 1611-1618. P. 505.

[351] Nichols J. The Progresses...Vol.1. Р.230.; Finetti Philoxenis... Р.49,61,67.

[352] Tout T.F. The Chapters... Vol 2. P. 39.

[353] Ibid. Vol.2. P. 254.

[354] The Black Book.... P.150-152.

[355] Loades D. The Tudor Court...P. 60.

[356] OHJ. P. 450-451.

[357] См. статья расходов The Cofferer of the Household в: Dietz F.C. The Receipts and Issue...P.158-163.

[358] В 1604 г. эта сумма составила 7.000 ф. CSPDom. 1603-1610. P.78.

[359] CSPDom. 1611-1618. P. 31,154.

[360] Nichols J. The Progresses...Vol.1. Р

[361] CSPDom. 1603-1610. P.109,166,255.

[362] CSPDom. 1603-1610. P. 32.

[363] Tout T.F. The Chapters ... Vol.2. P.

[364] Loades D. The Tudor Court...P.60.

[365] Ibid. P.61.

[366] OHJ. P. 451.

[367] OHJ. P. 452.

[368] OHJ. P. 454.

[369] CSPDom. 1603-1610. P.72.

[370] CSPDom. 1603-1610. P.72,76.

[371] Nichols J. The Progresses...Vol.3. P.299.

[372] Nichols J. The Progresses...Vol.3. P.338-339.

[373] CSPDom. 1633-1634. P. 240,244.; CSPDom. 1637-1638. P.233,598.

[374] цит. по Loades D. The Tudor Court...P.281-282.

[375] OHJ. P. 453.

[376] OHJ. P. 452.

[377] Loades D. The Tudor Court...P. 60- 61.

[378] Loades D. The Tudor Court...P.61; Aylmer G. E The King’s servants... P.127-130,437.

[379] OHJ. P. 453.

[380] CSPDom. 1603-1610. P.80.

[381] цит. по Loades D. The Tudor Court...P.62.

[382] Newton A.P. Reforms in the Royal Household... P.231-256.

[383] цит по Loades D. The Tudor Court...P.61.

[384] OHJ. P. 451.

[385] Ibid.

[386] Ibid.

[387] CSPDom. 1611-1618. P.159, 281.

[388] Nichols J. The Progresses...Vol.1. P.227.

[389] Aylmer G. E. The King’s servants... P.472.

[390] Given-Wilson Ch. The Royal Household...P.49.

[391] Statute 32 Henry 8 c.XX. s.VII // Select Statutes and other Constitutional Documents Illustrative of the Reigns of the Elizabeth and James I / Ed. by G.W. Prothero, 3^rd ed. Oxford, 1906.

[392] Aylmer G. E. The Last Year of Purveyance... P. 83.

[393] John Savil. King James, his Enterteinment at the Theobalds // Nichols J. The Progresses...Vol.1. P.138.

[394] Stuart Royal Proclamations... Vol.1. P.297.

[395] Ibid. Vol. 1. P.20-21

[396] Ibid.

[397] Ibid. P.86-87, 277-299, 363.

[398] Ibid. P.416-422.

[399] Constitutional Documents of the Reign of James I, 1603-1625 / Ed. by J. P. Tanner, Cambridge, 1952. P. 338.; The Journal of Sir Roger Wilbraham...P.75-85,103.

[400] Given-Wilson Ch. The Royal Household...P.32.

[401] EHD. Vol.5. P.513.

[402] Nichols J. The Progresses...Vol.3. P.11.

[403] Hild J. Poor-Relief in the Royal Households of the Thirteenth Century England // Speculum, Vol.1. 1929. P.150.

[404] Given-Wilson Ch. The Royal Household...P.69.

[405] Nichols J. The Progresses...Vol.1. P.520.

[406] Loades D. The Tudor Court...P. 43-44.

[407] В 1617 г. они составили 73 ф. см. в: Dietz F.G. English Public Finance...P.415

[408] Stuart Royal Proclamations... Vol. 1. P.435.

[409] Ibid. P.152, 176.

[410] В средние века повара имели достаточно высокое положение по сравнению с другими хозяйственными слугами, нередко выступали как свидетели баронских хартий: Mortimer R. Angevin England... P. 9-10.

[411] Hall H. Court life under the Plantagenets. N. Y., 1970. P. 246.

[412] В 1617 г. -- 21.561 ф. см.: Dietz F.G. English Public Finance...P.415- 416.

[413] Newton A .P. Reforms in the Royal Household... P.254-255.

[414] В 1617 г. на его нужды выдано 200 ф. см. в: Dietz F.G. English Public Finance...P.415.

[415] OHJ. P.

[416] CSPDom. 1611-1618. P.47.

[417] CSPDom. 1611-1618. P.244, 247

[418] их совместные расходы в 1617 г. составили 6.859 ф. см. в: Dietz F.G. English Public Finance...P.415

[419] один из самых расходных субдепартаментов – 8.899 ф. в 1617 г. см. в: Dietz F.G. English Public Finance...P.415

[420] расходы в 1617 г. составили 2.910 ф. см. в: Dietz F.G. English Public Finance...P.415

[421] Dietz F.G. English Public Finance...P. 416

[422] CSPDom. 1603-1610. P.385.

[423] Stuart Royal Proclamations... Vol. 1. P.434.

[424] Dietz F.G. English Public Finance...P. 415.

[425] Goodmen. G. The Court of King James the First / Ed. by Brewer, 2 vols. L., 1839. Vol.1. P. 320-321.

[426] В среднем при Елизавете расходы Королевской Палаты составляли от 12.000 до 16.000 ф. в год, а Хаусхолда - ок. 60.000 ф. В первые годы правления Якова I расходы составляли ок. 25.000 и от 68.000 до 73.000 ф. в год, соответственно. В целом, государственные расходы так или иначе связанные с содержанием двора составляли около 1/3 всех расходов короны. Подробнее см.: Dietz F.C. The Receipts and Issues... P.158-163.; Dietz F.C. English Public Finance.... P. 102-110, 399-424.

[427] Seddon P.R. Household Reforms in the Reign James I // Bulletin of Institute Historical Research, Vol. 53, 1980, P. 45.

[428] Salisbury Papers... Vol.17. P.463.

[429] Letters and Life of Francis Bacon / Ed. by J. Spedding. 7 vols. L., 1861-1874. Vol.4. P.275(далее-- Spedding...); Seddon P.R. Household Reforms... P.46.

[430] Aylmer G.E. Attempts at Administrative Reform...P. P.229-259.

[431] A Jacobean Journal... Vol.1. P.82.

[432] Dietz F.G. English Public Finance...P.109-110.

[433] Dietz F.G. English Public Finance...P.110.

[434] CSPDom. 1611-1618. P.97.

[435] Spedding .....Vol.4. P.358-362.; Prestwich M. Cranfield...P.111.

[436] The Letters of J. Chamberlain ... Vol.1. P.374.

[437] Ibid. Vol.1. P.490.

[438] HОJ. P.445-448.; Seddon P. R. Household Reforms, P. 44-55.

[439] Aylmer G. E. Office Holding ... P.228-240.; Он же: Office-Holding, Wealth, and Social Structure in England, c. 1580 - c. 1720 // Domanda e consumi. Florence, 1978. P. 247-259.

[440] подробнее о деятельности Кранфилда см.: Prestwich M. Cranfield: Politics and Profits under the Early Stuarts. Oxford, 1966.

[441] CSPDom. 1611-1618. P. 502.

[442] Prestwich M. Cranfield...P.276.

[443] цит. по: Prestwich M. Cranfield...P.206.

[444] Spedding ...Vol.4. P.276.

[445] Ibid.

[446] Stuart Royal Proclamations... P. 408, 434-435.

[447] Ibid. P. 435.

[448] The Letters of J. Chamberlain ... Vol.2. P.149.

[449] CSPDom. 1611-1618. P. 13, 22, 23.

[450] Цит. по: Given-Wilson. Ch. The Royal Household... P41-42.

[451] Aylmer G.E. The Last Year of Purveyance, 1610 – 1660 // Economic History Review. 1957. 2th ser. Vol.10. N.1. P.81

[452] Given-Wilson Ch. The Royal Household... P.42.

[453] Chambers E. K. The Court // Shakespeare’s England: An Account of the Life and Manners of his Age. Oxford, 1962. Vol.1. P. 79-111.

[454] Loades D. The Tudor Court...P.73.; Dietz F.G. English Public Finance... P.420.

[455] Dietz F.G. English Public Finance...P.424.

[456] Aylmer G. E. The Last Year of Purveyance... P. 81-82.

[457] OHJ. P. 450.

[458] цит. по Loades D. The Tudor Court...P. 69.

[459] Statute 2 & 3 Philip and Mary, C.6, 4 // Statutes of the Realm. Vol. IV. Part.1. 282.

[460] OHJ.

[461] Nichols J. The Progresses...Vol.1. Р.XI.

[462] Ibid. P. XIII.

[463] CSPDom. 1603-1610. P.385.

[464] Aylmer G. E. The Last Year of Purveyance... P. 84.

[465] Peck L.L. Court Patronage... P. 134,167; Peck L.L. Northampton... P.148-149.

[466] Ibid.

[467] Nichols J. The Progresses...Vol.1. Р.XIII-XIV.

[468] Ibid.Vol.1. Р.XV.

[469] Loades D. The Tudor Court...P.75.

[470] Woodworth A. Purveyance for the Royal Household in the Rein of Queen Elizabeth // Transaction of the American society n.s. Vol.35. Part. I. P. 71.

[471] Loades D. The Tudor Court...P.72.

[472] Nichols J. The Progresses...Vol.1. Р.XIII.

[473] Peck L.L. NorthamptonI... P. 148.

[474] CSPDom. 1603-1610. P.298,312,316, 593.

[475] Stuart Royal Proclamations... P.136-142

[476] Aylmer G. E. The Last Year of Purveyance... P. 85.

[477] Proceedings in Parliament 1610. Vol.2 ...P.278-279.

[478] Nichols J. The Progresses...Vol.1. Р.88-89

[479] Nichols J. The Progresses...Vol.1. Р.XVI.

[480] Aylmer G. E. The Last Years of Purveyance... P. 87.

[481] Nichols J. The Progresses...Vol.1. P.231, 325-327.

[482] Dietz F.G. English Public Finance...P. 415-416.

[483] Aylmer G. E. The King’s servants... P.472.

[484] Salisbury Papers. Vol.19. P. 247.

[485] CSPDom. 1603-1610. P.67.

[486] CSPDom. 1603-1610. P.127,132.

[487] Около 700 ф. в год: CSPDom. 1603-1610. P.192,488,620.

[488] Salisbury Papers Vol.19. P. 27,294,456.

[489] Finetti Philoxenis... P.17.

[490] Stuart Royal Proclamations... Vol. 1. P.195.

[491] Letters of Chamberlain... P.522.

[492] Nichols J. The Progresses...Vol.20. P.334

[493] Finetti Philoxenis... P.46.

[494] Nichols J. The Progresses...Vol.1. P.162.

[495] Cuddy N. The Conflicting Loyalties of a "Vulger Counselor": The Third Earl of Southampton, 1597-1624 // Public Duty and Private Conscience in Seventeenth-Century England. Essays presented to G.E Aylmer / Ed. by J. Morrill. Oxford, 1993. P. 128.

[496] Nichols J. The Progresses...Vol.1. P.318.

[497] Salisbury Papers...Vol.24. P.67.

[498] Nichols J. The Progresses...Vol.1. P.203-204.; Birch Life of the Prince Henry...P.32.

[499] подробнее об этом см.: Федоров С.Е. Альтернативный двор в стюартовской Англии: принц Уэльский и его окружение // Проблемы социально-политической истории и культуры средних веков и раннего нового времени. Спб., 1996. С.124-130.

[500] Nichols J. The Progresses...Vol.1. P.460-463.

[501] Aylmer G. E. The King’s Servants... P.27.

[502] Salisbury Papers...Vol. 17. P.463.

[503] Hurstfield J. Political Corruption in Modern England: The Historian's Problems// History. Vol. 52. 1967. P.29.

[504] Aylmer G. E. The King’s servants...; Braddok R. The Rewards of Office Holding in Tudor England. // Journal of Modern History, Vol. 14, 1975 P. 29-47.

[505] Braddok R. The Rewards of Office Holding... P.31-32.

[506] Aylmer G. E. The King’s servants... P.160.

[507] Braddok R. The Rewards of Office Holding... P.31.

[508] Aylmer G. E. The King’s servants... P.160

[509] Aylmer G. R. Office-Holding as Factor... P.232.

[510] Braddok R. The Rewards of Office Holding... P.32.

[511] Nichols J. The Progresses...Vol.1. Р.466-467.

[512] Braddok R. The Rewards of Office Holding... P.37.

[513] OHJ. P. 443.

[514] Aylmer G. E. The King’s servants... P.168.

[515] OHJ. P. 443 - 444.

[516] Aylmer G. E. The King’s servants... P.168.

[517] OHJ. P. 449.

[518] Salisbury Papers...Vol. 17. P.463.

[519] J. Spedding...Vol.6. P.275.

[520] Ibid.

[521] Braddok R. The Rewards of Office Holding... P.38.

[522] OHJ. P. 443.

[523] Aylmer G. E. The King’s servants... P.169.

[524] Ibid. P.170.

[525] Braddok R. The Rewards of Office Holding... P.34.

[526] Aylmer G. E. The King’s servants... P.170.

[527] OHJ. P. 446.

[528] OHJ. P. 446.

[529] Ibid.

[530] Aylmer G. E. The King’s servants... P.170.

[531] CSPDom... P.104.

[532] Aylmer G. E. The King’s servants... P.173.

[533] CSPDom....P.404.

[534] EHD. Vol.4. P.1116.

[535] OHJ. P. 448.

[536] Braddok R. The Rewards of Office Holding... P.43.

[537] Aylmer G. E. The King’s servants... P.171.

[538] Loomie A.J. Introduction // The Ceremonies of Charles I... P.24.

[539] J. Spedding...Vol.6. P.279-281.

[540] Ibid.

[541] Stone L. The Crisis of the Aristocracy... P.197-198.

[542] CSPDom, 1603-1611. P.445.

[543] CSPDom. 1603-1608. P.80.

[544] Churchill E.F. The Crown and its Servants// Law Quarterly Review. Vol. 42. N. 165. L.,1926. P. 81-95.

[545] CSPDom. 1625-1627. (21 дек. 1627)

[546] Aylmer G. E. The King’s servants... P.173.

[547] цит. по Seddon P.R Household Reforms...P. 48.

[548] Aylmer G. R. Office-Holding as Factor... .P. 234.

[549] В среднем городки расходовали на эти выплаты около 70 ф.: Nichols The Progresses...Vol.3. P.12-13, 21, 419-420, 431.

[550] Nichols The Progresses...Vol.2. P.344, Vol.4. 853.

[551] Nichols The Progresses...Vol.2. P.93.

[552] Peck L.L. Court Patronage and Corruption in Early Stuart England. L., 1990. P.182.,190.; Loomie A.J. Toleration and Diplomacy: Earliest View of the "Spanish Faction"// Transaction at the American Philosophical Society. 1963. Vol.53. Part.3. P. 54-56

[553] Aylmer G. E. The King’s servants... P.173.

[554] Braddok R. The Rewards of Office Holding... P.42.

[555] Nichols The Progresses...Vol.1. P.596-598.

[556] Nichols The Progresses...Vol.1. P.471.

[557] Peck L.L. Court Patronage... P.162.

[558] Aylmer G. E. The King’s servants... P.204 - 210.

[559] CSPDom.1603-1610... P.445.

[560] Peck L.L. Court Patronage... P.15.

[561] Stone L. The Crisis... P.208.

[562] Given-Wilson Ch. The Royal Household... P.56.

[563] Paravicini W. The Court of the Dukes of Burgund... P.78.

[564] Given-Wilson Ch. The Royal Household... P.57-58.

[565] Asch R.G. Der Hof Karls I von England: Politik, Provinz und Patronage, 1625-1640. Koln, 1994. P.137.

[566] CSPDom, 1603-1608. P.205.

[567] CSPDom, 1603-1625 P.89.

[568] CSPDom.1611-1618... P.505, 510.; The Letters of J. Chamberlain ... Vol.1. P.359, Vol.2. P.125.

[569] Trevor-Roper H. R. The Gentry? 1540-1640// Economic History Review. Supplements. Vol.1. P. 26-30.

[570] Aylmer G. E. The King’s servants... P. 86-88.

[571] The Letters of J. Chamberlain ... Vol.1.P.584-585,595,606

[572] А Jacobean Journal... Vol.1. P.193-194.

[573] Цит. по: Thomson A. John Holles // Journal of the Modern History. 1936. Vol.8. N.3. P.155-156.

[574] The Letters of J. Chamberlain ... Vol.2. P.151.

[575] Loades D. The Tudor Court...P. 94.

[576] Sharpe K. The Earl of Arundel, his Сircle and the Оpposition to the Duce of Buckingham, 1618-1628// Faction and Parliament: Essays on Early Stuart History / Ed. by K. Sharpe, Oxford, 1978. P.186-187, 193.

[577] Aylmer G.E. Office Holding ... P.233.

[578] Кузнецов К.А. Английская палата общин...С.90-94,112.

[579] Aylmer G. E. Office Holding ... P.228-240.; Он же: Office-Holding, Wealth, and Social Structure. P. 247-259.

[580] см. Segar W. Honor Military and Civil. L.,1611.; Milles T. Nobilitas Politica.L.,1608.; лит-ра: Федоров С.Е. Пэрское право: особенности нормативной практики в Англии раннего нового времени// Правоведение. N.2, 1996. С.124-130.

[581] Smuts M. Arts and the Material Culture of Majesty in Early Stuart England // The Stuarts Court and Europe / Ed. by M. Smuts P.89-90.

[582] Proceedings in Parliament 1610 ... Vol.2. P.23.