Реферат: Интелегенция и революция

сту­дент 1 ^го кур­са

эко­но­ми­ко-пра­во­во­го

фа­куль­те­та 4 ^ой груп­пы

Гор­ба­чев Сер­гей

Те­ма: “Ин­тел­ли­ген­ция и ре­во­лю­ция”.

(ре­фе­рат)

На­уч­ный ру­ко­во­ди­тель:

док­тор ис­то­ри­че­ских

на­ук, про­фес­сор

Шев­ла­ков Сер­гей Ни­ко­лае­вич

План:

I. Всту­п­ле­ние . . . . . . . . . . . . . . . 3

II. Ос­нов­ная часть . . . . . . . . . . . 4

III. За­клю­че­ние . . . . . . . . . . . . 25

Спи­сок ис­поль­зуе­мой ли­те­ра­ту­ры:

1. “Ве­ли­кая Ок­тябрь­ская со­циа­ли­сти­че­ская ре­во­лю­ция”. Эн­цик­ло­пе­дия. Мо­ск­ва, 1977 г.

2. “Со­вет­ская ис­то­ри­че­ская эн­цик­ло­пе­дия”. Мо­ск­ва, 1965 г.

3. Л. Люкс. “Ле­то­пись три­ум­фаль­но­го по­ра­же­ния”. Во­про­сы фи­ло­со­фии. Мо­ск­ва, 1991 г.

4. “Ли­те­ра­тур­ный Пе­тер­бург, Пет­ро­град”. Мо­ск­ва, 1991 г.

5. В.П. Ба­жов “Ин­тел­ли­ген­ция: во­про­сы и от­ве­ты”. Мо­ск­ва, 1991 г.

При ра­бо­те над этим ре­фе­ра­том кро­ме вы­ше­ука­зан­ной ли­те­ра­ту­ры я ис­поль­зо­вал еще ряд ма­те­риа­лов вплоть до школь­ных за­пи­сей, ко­то­рые мне не по­ка­за­лось нуж­ным ука­зы­вать в спи­ске ис­поль­зо­ван­ной ли­те­ра­ту­ры. Я ни в ко­ей ме­ре не пре­тен­дую на то, что­бы по­ста­вить свою под­пись в кон­це ра­бо­ты, как ав­тор тек­ста. Этот ре­фе­рат яв­ля­ет­ся обоб­ще­ни­ем всей ин­фор­ма­ции, ко­то­рую я по­черп­нул из раз­лич­ных книг. И так как я при­знаю это, я не счел не­об­хо­ди­мым ука­зы­вать в тек­сте ра­бо­ты сно­ски.

Всту­п­ле­ние.

К из­люб­лен­ным за­пад­ным сте­рео­ти­пам от­но­сит­ся те­зис о так на­зы­вае­мой раб­ской пси­хо­ло­гии, буд­то бы рас­про­стра­нен­ной в Рос­сии. Как из­вест­но, этим кли­ше поль­зу­ют­ся уже дав­но, в его рас­про­стра­не­нии уча­ст­во­ва­ли пред­ста­ви­те­ли са­мых раз­лич­ных по­ли­ти­че­ских на­прав­ле­ний. Дос­та­точ­но вспом­нить, с од­ной сто­ро­ны, Мар­кса и Эн­гель­са, а с дру­гой — та­ких кон­сер­ва­тив­ных ав­то­ров, как Кюс­тин или То­к­виль. Столь шаб­лон­ный об­раз Рос­сии не учи­ты­ва­ет, од­на­ко, яв­ле­ния, пред­став­ляю­щие со­бой пол­ную про­ти­во­по­лож­ность то­му, что в за­пад­ных кру­гах яв­ля­ет­ся “ти­пич­но рус­ским”: речь идет о ре­во­лю­ци­он­ной ин­тел­ли­ген­ции. Вряд ли ка­кая-ни­будь дру­гая об­ще­ст­вен­ная груп­па в но­вой ев­ро­пей­ской ис­то­рии бы­ла в та­кой ме­ре склон­на к ра­ди­каль­но­му нон­кон­фор­миз­му и бун­ту. В са­мом де­ле, этой куч­ке лю­дей уда­лось по­тря­сти ос­но­вы мо­гу­ще­ст­вен­ной мо­нар­хии и в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни спо­соб­ст­во­вать ее кра­ху. И это не­смот­ря на то, что ре­во­лю­ци­он­ная ин­тел­ли­ген­ция не име­ла ни­ка­ко­го влия­ния на ап­па­рат вла­сти, не бы­ла сколь­ко-ни­будь уко­ре­на в об­ще­ст­ве и в бу­к­валь­ном смыс­ле сло­ва оли­це­тво­ря­ла бес­поч­вен­ность. О при­чи­нах ре­шаю­ще­го ус­пе­ха ин­тел­ли­ген­ции ве­дут­ся стра­ст­ные спо­ры и в Рос­сии и на За­па­де. Но не мень­шей за­гад­кой ос­та­ет­ся и ее кру­ше­ние че­рез ка­ких-ни­будь де­сять лет по­сле три­ум­фа 1917 го­да.

Вслед за Ге­ор­ги­ем Фе­до­то­вым и не­ко­то­ры­ми дру­ги­ми рус­ски­ми мыс­ли­те­ля­ми мы мо­жем рас­смат­ри­вать ин­тел­ли­ген­цию как сво­его ро­да ду­хов­ный ор­ден. “Ус­тав” это­го ор­де­на, хоть и не­пи­са­ный, не ус­ту­пал по сво­ей стро­го­сти и же­ст­кой рег­ла­мен­та­ции ус­та­ву лю­бо­го ка­то­ли­че­ско­го мо­на­ше­ско­го ор­де­на. Всту­п­ле­ние в “об­ще­ст­во по­свя­щен­ных” бы­ло свя­за­но с мно­же­ст­вом обя­за­тельств, ре­не­гат­ст­во на­ка­зы­ва­лось об­ще­ст­вен­ной опа­лой.

Воз­ник­но­ве­ние ин­тел­ли­ген­ции бы­ло ре­зуль­та­том пе­ре­ло­ма в ис­то­рии стра­ны, ко­то­рый со­вер­шил­ся за очень ко­рот­кое вре­мя. Боль­шин­ст­во ис­то­ри­ков со­глас­но в том, что чле­ны ор­де­на, кон­ту­ры ко­то­ро­го на­ча­ли вы­ри­со­вы­вать­ся в три­дца­тых го­дах про­шло­го ве­ка, при­над­ле­жа­ли уже к со­вер­шен­но дру­гой ду­хов­ной фор­ма­ции, не­же­ли ор­га­ни­за­то­ры де­кабрь­ско­го вос­ста­ния 1825 го­да. Де­каб­ри­сты от­нюдь не из­бе­га­ли кон­так­тов с го­су­дар­ст­вом, это бы­ли лю­ди, на­хо­див­шие­ся на го­су­дар­ст­вен­ной служ­бе, не­ред­ко за­ни­мав­шие очень влия­тель­ные по­сты. Они пы­та­лись вос­поль­зо­вать­ся го­су­дар­ст­вен­ным ме­ха­низ­мом, пре­ж­де все­го ар­ми­ей, для осу­ще­ст­в­ле­ния сво­ей про­грам­мы. Хо­тя они стре­ми­лись ус­та­но­вить но­вую фор­му прав­ле­ния — пре­вра­тить са­мо­дер­жа­вие в кон­сти­ту­ци­он­ную мо­нар­хию, — их об­раз дей­ст­вий (двор­цо­вый пе­ре­во­рот) вос­хо­дил все-та­ки к XVIII сто­ле­тию.

В от­ли­чие от де­каб­ри­стов, ин­тел­ли­ген­ция с по­ро­га от­ри­ца­ла го­су­дар­ст­во как та­ко­вое. Слу­ги го­су­дар­ст­ва весь­ма ред­ко ока­зы­ва­лись в ее ря­дах. Этот ан­ти­го­су­дар­ст­вен­ный ра­ди­ка­лизм был, ко­неч­но, свя­зан с об­щи­ми по­ли­ти­че­ски­ми ус­ло­вия­ми, ко­то­рые сло­жи­лись ко вре­ме­ни, ко­гда на сце­ну всту­пи­ла ин­тел­ли­ген­ция. Дес­по­ти­че­ский ре­жим Ни­ко­лая I по­верг стра­ну в оце­пе­не­ние. Все го­су­дар­ст­вен­ные или кон­тро­ли­руе­мые го­су­дар­ст­вом уч­ре­ж­де­ния под­ле­жа­ли ме­лоч­ной бю­ро­кра­ти­че­ской рег­ла­мен­та­ции, и да­же выс­шие го­су­дар­ст­вен­ные ор­га­ны не бы­ли ис­клю­че­ни­ем. Тот, кто хо­тел из­бе­жать этой опе­ки и со­хра­нить свою са­мо­стоя­тель­ность, в прин­ци­пе не имел ино­го вы­хо­да, кро­ме ухо­да во внут­рен­нюю эмиг­ра­цию. Так под внеш­не спо­кой­ной гла­дью вод за­ро­ж­да­лось то, че­му су­ж­де­но бы­ло пе­ре­вер­нуть всю стра­ну. Эту труд­но­оп­ре­де­ли­мую сме­ну на­строе­ний сре­ди час­ти об­ра­зо­ван­но­го слоя чет­ко за­ре­ги­ст­ри­ро­ва­ло уже в на­ча­ле 40-х го­дов Третье Соб­ст­вен­ной Его Им­пе­ра­тор­ско­го ,Ве­ли­че­ст­ва кан­це­ля­рии от­де­ле­ние — по­ли­ти­че­ская по­ли­ция. Но так как речь шла по­на­ча­лу о чис­то ду­хов­ном про­цес­се, труд­но бы­ло пред­при­нять про­тив не­го кон­крет­ные ре­прес­сив­ные ме­ры.

Но­вое вея­ние, за­ме­чен­ное по­ли­ци­ей, бы­ло са­мо по се­бе сви­де­тель­ст­вом воз­ник­но­ве­ния “не­офи­ци­аль­ной” рус­ской об­ще­ст­вен­но­сти. Ма­ло-по­ма­лу ста­но­ви­лось яс­но, что са­мо­дер­жа­вие, не знав­шее ин­сти­ту­цио­наль­ных ог­ра­ни­че­ний вла­сти, все же в ог­ром­ной сте­пе­ни за­ви­сит от об­ще­ст­вен­ной под­держ­ки, ху­же все­го — не име­ет шан­сов дол­го про­су­ще­ст­во­вать при на­ли­чии все бо­лее уг­луб­ляв­шей­ся тре­щи­ны ме­ж­ду вла­стью и об­ще­ст­вен­но­стью.

Тут ин­те­рес­но от­ме­тить, на­сколь­ко от­ли­ча­лось, на­чи­ная при­мер­но с се­ре­ди­ны про­шло­го сто­ле­тия, раз­ви­тие Рос­сии от за­пад­но­го пу­ти, как ве­ли­ка бы­ла асин­хрон­ность об­ще­ст­вен­но-по­ли­ти­че­ско­го раз­ви­тия обе­их час­тей кон­ти­нен­та. По­сле по­ра­же­ния ре­во­лю­ции 1848 го­да в за­пад­но-ев­ро­пей­ском об­ще­ст­ве шел не­ук­лон­ный про­цесс внут­рен­ней ин­те­гра­ции и кон­со­ли­да­ции. Опыт ре­во­лю­ци­он­ных со­бы­тий по­ка­зал про­тив­ни­кам ста­ро­го ре­жи­ма, что су­ще­ст­вую­щий по­ря­док не под­да­ет­ся пря­мо­му раз­ру­ше­нию сни­зу. В то же вре­мя часть кон­сер­ва­то­ров по­ня­ла, что об­ще­ст­вен­ное мне­ние — край­не важ­ный ас­пект по­ли­ти­че­ской жиз­ни, что дли­тель­ное со­про­тив­ле­ние иде­ям, за­хва­тив­шим об­ще­ст­во, борь­ба про­тив “ду­ха” вре­ме­ни — бес­пер­спек­тив­на. На­ме­тил­ся ком­про­мисс, ко­то­рый по­зво­лил су­ще­ст­вую­щей сис­те­ме ин­тег­ри­ро­вать преж­них сво­их про­тив­ни­ков. Об­щим зна­ме­на­те­лем стал на­цио­на­лизм. На­цио­на­ли­сти­че­ская со­цио­ло­гия от­влек­ла ши­ро­кие слои на­се­ле­ния от внут­рен­них кон­флик­тов. О рас­про­стра­не­нии на­цио­на­ли­сти­че­ско­го соз­на­ния сре­ди мел­ко­бур­жу­аз­ных масс, ма­ло от­ли­чав­ших­ся по сво­ему со­ци­аль­но­му ста­ту­су от про­ле­та­риа­та, из­ра­иль­ский ис­то­рик Яков Таль­мон пи­шет, что им, этим мас­сам, боль­ше нра­ви­лось при­над­ле­жать к из­бран­ной на­ции, чем к ущерб­лен­но­му в сво­их ин­те­ре­сах клас­су. Но и ра­бо­чие пар­тии, доль­ше всех сра­жав­шие­ся с по­вет­ри­ем на­цио­на­лиз­ма, как из­вест­но, в кон­це кон­цов сда­лись и в 1914 го­ду по­плы­ли по те­че­нию. Вклю­че­ние ра­бо­че­го клас­са в “на­цио­наль­ный фронт” соз­да­ло важ­ней­шие пред­по­сыл­ки для “вой­ны на­ро­дов” — Пер­вой ми­ро­вой вой­ны.

На­сколь­ко ина­че все вы­гля­де­ло в Рос­сии! Ев­ро­пей­ские со­бы­тия 1848-49 гг. прак­ти­че­ски не за­тро­ну­ли стра­ну, а по­то­му здесь не бы­ло и раз­оча­ро­ва­ния в ре­во­лю­ци­он­ных иде­ях. В то вре­мя как мно­гие быв­шие ра­ди­ка­лы на За­па­де упо­ва­ли — и чем даль­ше, тем боль­ше — на спа­си­тель­ную на­цио­наль­ную идею, на Вос­то­ке толь­ко треть осоз­на­ли зна­че­ние ре­во­лю­ци­он­но­го идеа­ла. Лю­бая кри­ти­ка ре­во­лю­ции вос­при­ни­ма­лась ин­тел­ли­ген­ци­ей как пре­да­тель­ст­во. По сло­вам фи­ло­со­фа Се­ме­на Фран­ка, на­до бы­ло об­ла­дать по­ис­ти­не не­обы­чай­ным гра­ж­дан­ским му­же­ст­вом, что­бы в до­ре­во­лю­ци­он­ной Рос­сии вы­сту­пить за ком­про­мисс с пра­ви­тель­ст­вом.

За­ме­тим, что эта чер­та не бы­ла свой­ст­вен­на ин­тел­ли­ген­ции с са­мо­го на­ча­ла. Спер­ва “ор­ден” пред­став­лял со­бой лишь од­но из от­ветв­ле­ний об­ще­ев­ро­пей­ско­го ре­во­лю­ци­он­но­го дви­же­ния. Из­вест­но, что ро­ман­ти­че­ская идеа­ли­за­ция ре­во­лю­ции бы­ла рас­про­стра­не­на сре­ди об­ра­зо­ван­ных кру­гов на всем ев­ро­пей­ском кон­ти­нен­те вплоть до 1848 го­да. Свое­об­ра­зие ре­во­лю­ци­он­но­го раз­ви­тия Рос­сии вы­яв­ля­ет­ся лишь по­сле сме­ны от­цов-ос­но­ва­те­лей “ор­де­на” ин­тел­ли­ген­та­ми но­во­го ти­па. Это про­изош­ло по­сле во­ца­ре­ния Алек­сан­д­ра II: па­ра­докс со­сто­ит в том, что ра­ди­ка­ли­за­ция ин­тел­ли­ген­ции сов­па­ла с прав­ле­ни­ем мо­нар­ха, во­шед­ше­го в рус­скую ис­то­рию под име­нем “ца­ря-ос­во­бо­ди­те­ля” и, соб­ст­вен­но, вы­звав­ше­го сво­ей ре­фор­ма­тор­ской дея­тель­но­стью под­лин­ную ре­во­лю­цию свер­ху. Этот пе­ре­лом в ис­то­рии “ор­де­на” до се­го вре­ме­ни ста­вит в ту­пик ис­сле­до­ва­те­лей. Фе­до­тов срав­ни­вал его да­же с раз­ры­вом ме­ж­ду по­ко­ле­ния­ми в За­пад­ной Ев­ро­пе по­сле Пер­вой ми­ро­вой вой­ны. Но тот раз­рыв был по­ня­тен. А вот ду­хов­ный по­во­рот рус­ской ин­тел­ли­ген­ции по­сле 1855 го­да ка­жет­ся за­гад­кой. Ведь он про­изо­шел в мир­ной ат­мо­сфе­ре, на фо­не ли­бе­ри­за­ции свер­ху, при­том дос­та­точ­но по­сле­до­ва­тель­ной, что­бы за­тро­нуть са­мые ос­но­вы су­ще­ст­вую­ще­го по­ряд­ка. И вот в этот мо­мент ин­тел­ли­ген­ция пе­ре­хо­дит на же­ст­кие и не­при­ми­ри­мые по­зи­ции. Ро­ман­ти­ков и идеа­ли­стов со­ро­ко­вых го­дов вы­тес­ни­ли “реа­ли­сты” и “ни­ги­ли­сты”, не по­хо­жие на сво­их меч­та­тель­ных пред­ше­ст­вен­ни­ков.

По­ве­де­ние от­цов бы­ло бо­лее или ме­нее ло­гич­ным. Их ре­ак­ция на по­ли­ти­че­ские со­бы­тия пред­став­ля­ет­ся аде­к­ват­ной. Эти лю­ди со­про­тив­ля­лись ре­прес­сив­но­му ни­ко­ла­ев­ско­му ре­жи­му, а ре­фор­мы но­во­го ца­ря при­вет­ст­во­ва­ли с эй­фо­ри­че­ским во­оду­шев­ле­ни­ем. Го­ло­са про­тес­та, ко­то­рые раз­да­ва­лись в ста­не ра­ди­каль­но на­стро­ен­ных де­тей, ка­за­лись им до­сад­ным дис­со­нан­сом. Эти го­ло­са пор­ти­ли ат­мо­сфе­ру на­цио­наль­но­го при­ми­ре­ния, ус­та­но­вив­шую­ся бы­ло с при­хо­дом к вла­сти Алек­сан­д­ра II.

Раз­рыв двух по­ко­ле­ний боль­шин­ст­во ис­то­ри­ков пы­та­ет­ся объ­яс­нить со­слов­ны­ми или идео­ло­ги­че­ски­ми при­чи­на­ми. Об от­цах го­во­рит­ся, что они про­ис­хо­ди­ли по боль­шей час­ти из по­ме­щичь­их се­мей. Их со­ци­аль­ное по­ло­же­ние бы­ло ста­биль­ным. Лишь очень ред­ко при­хо­ди­лось этим лю­дям тер­петь ну­ж­ду. От­сю­да де­ла­ет­ся вы­вод, что уже в си­лу сво­его про­ис­хо­ж­де­ния от­цы не мог­ли быть со­ци­аль­но бес­поч­вен­ны­ми и идео­ло­ги­че­ски не­при­ми­ри­мы­ми, ка­ки­ми ста­ли по­сле­дую­щие по­ко­ле­ния рус­ской ин­тел­ли­ген­ции. Для от­цов буд­то бы бы­ло ес­те­ст­вен­ным ува­жать тра­ди­ци­он­ные фор­мы об­ще­ние и пра­ви­ла иг­ры с про­тив­ни­ком, во­пре­ки идео­ло­ги­че­ским рас­хо­ж­де­ни­ям. От­каз от при­ли­чий, ог­руб­ле­ние язы­ка и ожес­то­че­ние по­ли­ти­че­ско­го мыш­ле­ния ис­то­ри­ки объ­яс­ня­ют тем, что в ин­тел­ли­гент­ский “ор­ден” ста­ли рек­ру­ти­ро­вать­ся вы­ход­цы из ниж­них сло­ев.

Мас­тер­ски опи­са­ли но­вый тип ин­тел­ли­ген­та не­ко­то­рые от­цы, пе­ре­жив­шие под­лин­ный шок при по­яв­ле­нии так на­зы­вае­мых но­вых лю­дей. Ес­ли ве­рить Гер­це­ну, “но­вые лю­ди” бы­ли чув­ст­ви­тель­ны, как ми­мо­зы, ма­лей­шая кри­ти­ка ка­за­лась им ос­корб­ле­ни­ем их дос­то­ин­ст­ва. Но са­ми они, что на­зы­ва­ет­ся, за сло­вом в кар­ман не лез­ли. Кри­ти­куя дру­гих, они ста­но­ви­лись со­вер­шен­но бес­по­щад­ны­ми. Не­по­мер­ное чес­то­лю­бие со­че­та­лось у них с ос­корб­лен­ной по­зой, они об­ви­ня­ли во всем об­ще­ст­во, в ко­то­ром не на­хо­ди­ли же­лае­мо­го при­зна­ния.

С кри­ти­кой не­поч­ти­тель­ных де­тей-”ни­ги­ли­стов” вы­сту­пи­ли Тур­ге­нев, Дос­то­ев­ский и дру­гие пред­ста­ви­те­ли “ро­ман­ти­че­ско­го” по­ко­ле­ния ин­тел­ли­ген­ции. Их по­верг­ло в ужас не толь­ко по­ве­де­ние, но пре­ж­де все­го ми­ро­воз­зре­ние этих по­сле­ды­шей, их яро­ст­ный по­ход про­тив идеа­ли­сти­че­ской эс­те­ти­ки и фи­ло­со­фии, об­ра­ще­ние к плос­ко­му ма­те­риа­лиз­му и ути­ли­та­риз­му. Идеа­ли­сты ви­де­ли в этом ка­кое-то на­ше­ст­вие ван­да­лов на рус­скую куль­ту­ру.

Но по­пыт­ки объ­яс­нить эти пе­ре­ме­ны толь­ко тем: что в “ор­ден” втор­га­лись не­дво­рян­ские эле­мен­ты (раз­но­чин­цы), ос­тав­ля­ют без от­ве­тов мно­же­ст­во во­про­сов Ведь вы­ход­цы из ни­зов не бы­ли ред­ко­стью и сре­ди от­цов (наи­бо­лее из­вест­ный при­мер — Бе­лин­ский): с дру­гой сто­ро­ны, не­вос­пи­тан­ные де­ти под­час про­ис­хо­ди­ли из поч­тен­ных и со­стоя­тель­ных се­мей, на­при­мер, Пи­са­рев.

Объ­яс­ни­тель­ная мо­дель, опе­ри­рую­щая толь­ко со­ци­аль­ны­ми кри­те­рия­ми, не­удов­ле­тво­ри­тель­на и по дру­гим при­чи­нам. Де­ло в том, что она со­сре­до­то­че­на ис­клю­чи­тель­но на рос­сий­ских де­лах и упус­ка­ет из ви­ду то факт, что кру­ше­ние ро­ман­тиз­ма и по­во­рот к “реа­лиз­му”, к ве­ре в нау­ку, есть об­ще­ев­ро­пей­ский фе­но­мен, се­ре­ди­ны про­шло­го ве­ка. И на За­па­де вре­мя ин­тел­лек­ту­аль­но­го пре­об­ла­да­ния эс­те­тов и идеа­ли­стов, ув­ле­чен­ных вы­со­ки­ми фи­ло­соф­ски­ми ма­те­рия­ми, ухо­ди­ло в про­шлое. Но об­ра­ще­ние к дей­ст­ви­тель­но­сти оз­на­ча­ло здесь при­ня­тие не­из­беж­но свя­зан­ных с нею об­стоя­тельств. Не­ма­ло быв­ших ре­во­лю­цио­не­ров 1848 го­да от­ка­за­лось от идей, за ко­то­ры­ми не стоя­ло ни­ка­ких ма­те­ри­аль­ных сил. Эти идеи пре­вра­ти­лись для них в хи­ме­ры. Ав­густ фон Ро­хау в кни­ге “Ос­но­вы ре­аль­ной по­ли­ти­ки” (1835), сыг­рав­шей ог­ром­ную роль в эво­лю­ции по­ли­ти­че­ских идей то­го вре­ме­ни, пи­сал, что толь­ко власть яв­ля­ет­ся си­лой, спо­соб­ной пра­вить, власть — пер­вое ус­ло­вие сча­стья на­ро­дов: на­ция, пре­неб­рег­шая вла­стью, от­жи­ла свое. Сло­ва эти ци­ти­ро­ва­лись по­том мно­го раз.

В Рос­сии ко­нец “идеа­лиз­ма” при­вел к со­вер­шен­но дру­гим ре­зуль­та­там. По­во­рот к реа­лиз­му оз­на­чал не при­зна­ние дей­ст­ви­тель­но­сти со все­ми ее при­ят­ны­ми и не­при­ят­ны­ми сто­ро­на­ми, а к то­му, что ей бы­ла объ­яв­ле­на не­при­ми­ри­мая вой­на. Не бы­ло здесь и от­ка­за от по­ли­ти­ки, все­це­ло ос­но­ван­ной на идей­ных прин­ци­пах. На­обо­рот, имен­но та­кая по­ли­ти­ка и вос­тор­же­ст­во­ва­ла, а нрав­ст­вен­ный ри­го­ризм ин­тел­ли­ген­ции дос­тиг бес­при­мер­но­го на­ка­ла.

То, что “реа­ли­сты” и ма­те­риа­ли­сты 60-70 го­дов про­шло­го ве­ка так “не­ра­зум­но” реа­ги­ро­ва­ли на то­гдаш­нюю рус­скую дей­ст­ви­тель­ность, в оте­че­ст­вен­ной пуб­ли­ци­сти­ке не зря рас­це­ни­ва­лось как глу­бо­кая на­цио­наль­ная тра­ге­дия. Не­ма­ло тре­бо­ва­ний, вы­дви­ну­тых пред­ше­ст­вую­щи­ми по­ко­ле­ния­ми про­тив­ни­ков са­мо­дер­жа­вия, вы­пол­ня­лись то­гда од­но за дру­гим: ос­во­бо­ж­де­ние кре­сть­ян, смяг­че­ние цен­зу­ры, су­деб­ная ре­фор­ма, ме­ст­ное са­мо­управ­ле­ние (зем­ст­во). Ра­ди­каль­ная ин­тел­ли­ген­ция не при­да­ва­ла все­му это­му ни­ка­ко­го зна­че­ния. Она не со­би­ра­лась уча­ст­во­вать в этой гран­ди­оз­ной ре­фор­ма­тор­ской дея­тель­но­сти. Дру­ги­ми сло­ва­ми, она са­ма от­стра­ни­ла се­бя от прак­ти­че­ской ра­бо­ты, ко­то­рая толь­ко и мог­ла стать для нее шко­лой по­ли­ти­че­ско­го мыш­ле­ния и дей­ст­вия.

Бо­рис Чи­че­рин, один из са­мых вы­даю­щих­ся пра­во­ве­дов до­ре­во­лю­ци­он­ной Рос­сии, сто­рон­ник ре­форм Алек­сан­д­ра II, счи­тал ри­го­ризм ин­тел­ли­ген­ции при­зна­ком ее по­ли­ти­че­ской не­зре­ло­сти. Это оз­на­ча­ло, что рус­ское об­ще­ст­во все еще ну­ж­да­ет­ся в по­ли­ти­че­ской опе­ке, и Чи­че­рин пре­ду­пре­ж­дал про­тив преж­де­вре­мен­но­го, как ему ка­за­лось, вве­де­ния Кон­сти­ту­ции в Рос­сии. А ведь это был один из наи­бо­лее яр­ких рус­ских ли­бе­ра­лов! Но так бы­ли на­строе­ны и не­ко­то­рые сто­рон­ни­ки об­нов­ле­ния в са­мом пра­ви­тель­ст­вен­ном ап­па­ра­те, на­при­мер, Ни­ко­лай Ми­лю­тин, при­над­ле­жав­ший к са­мо­му ра­ди­каль­но­му их кры­лу. Они то­же хо­те­ли ог­ра­дить де­ло ре­форм от об­ще­ст­вен­но­го “без­рас­суд­ст­ва”. Боль­шин­ст­во из них бы­ло про­тив уча­стия об­ще­ст­вен­ных кру­гов в при­ня­тии по­ли­ти­че­ских ре­ше­ний, на выс­шем уров­не. Са­мо­дер­жа­вие, за­мет­но из­ме­нив­шее­ся при Алек­сан­д­ре II, бы­ло для них иде­аль­ным ин­ст­ру­мен­том мо­дер­ни­за­ции и про­грес­са. Кста­ти ска­зать, они за­щи­ща­ли са­мо­дер­жав­ный строй не толь­ко от ре­во­лю­цио­не­ров, но и от кон­сер­ва­тив­но на­стро­ен­но­го дво­рян­ст­ва. Имен­но эти дво­ря­не за­иг­ры­ва­ли с иде­ей кон­сти­ту­ции, что­бы соз­дать про­ти­во­вес для час­ти пра­ви­тель­ст­вен­но­го ап­па­ра­та, скло­няю­щей­ся к ре­фор­мам. Та­кой двой­ной фронт по­мог го­су­дар­ст­вен­ной бю­ро­кра­тии, не ис­клю­чая са­мых про­све­щен­ных ее пред­ста­ви­те­лей, ут­вер­дить­ся в тра­ди­ци­он­ном по­ли­ти­че­ском кре­до: толь­ко го­су­дар­ст­во мо­жет быть ини­циа­то­ром по­ли­ти­че­ских дей­ст­вий, а об­ще­ст­во — все­го лишь объ­ект оте­че­ских за­бот пра­ви­тель­ст­ва.

Кон­сер­ва­тив­ное дво­рян­ст­во, не­смот­ря на не­ко­то­рые оп­по­зи­ци­он­ные на­строе­ния, при­ми­ри­лись с та­кой по­ли­ти­кой. Мог­ло ли оно по­рвать с са­мо­дер­жа­ви­ем? Са­мо­дер­жа­вие за­щи­ща­ло его от не­на­вис­ти ни­зов, где и по­сле ос­во­бо­ж­де­ния кре­сть­ян ле­лея­ли меч­ту об экс­про­приа­ции по­ме­щичь­ей соб­ст­вен­но­сти, о чер­ном пе­ре­де­ле. Выс­ший слой, как это бы­ва­ло и пре­ж­де в ана­ло­гич­ных си­туа­ци­ях, го­тов был при­ми­рить­ся со сво­им под­чи­нен­ным по­ло­же­ни­ем, лишь бы не рис­ко­вать свои­ми со­ци­аль­ны­ми при­ви­ле­гия­ми.

С этим мож­но толь­ко со­гла­сит­ся. Дей­ст­ви­тель­но, вплоть до се­ре­ди­ны XIX сто­ле­тия са­мо­дер­жа­вие об­ла­да­ло ис­клю­чи­тель­ной сво­бо­дой дей­ст­вий, а наи­бо­лее важ­ные со­сло­вия в стра­не — дво­ря­не и кре­сть­я­не — не под­вер­га­ли со­мне­нию ( ес­ли не счи­тать ред­ких ис­клю­че­ний, на­при­мер, де­каб­ри­стов и не­ко­то­рую часть ка­за­че­ст­ва) ав­то­кра­ти­че­ский прин­цип как та­ко­вой. Лишь с по­яв­ле­ни­ем ин­тел­ли­ген­ции ав­то­ри­тет ца­ря по­шат­нул­ся. Ин­тел­ли­ген­ция всту­пи­ла в борь­бу не про­сто с тем или иным пра­ви­тель­ст­вен­ным кур­сом, но про­тив са­мих ос­нов сис­те­мы, идео­ло­ги­че­ских и по­ли­ти­че­ских. Рус­скую ин­тел­ли­ген­цию мож­но от­час­ти срав­нить с мар­кси­ст­ки ори­ен­ти­ро­ван­ным ра­бо­чим дви­же­ни­ем на За­па­де во вто­рой по­ло­ви­не XIX ве­ка: оно то­же на­хо­ди­лось в прин­ци­пи­аль­ной оп­по­зи­ции к бур­жу­аз­но­му го­су­дар­ст­ву. Но ес­ли не при­да­вать боль­шо­го зна­че­ния ан­ти­со­циа­ли­сти­че­ским за­ко­нам Бис­мар­ка и по­доб­ным яв­ле­ни­ям, за­пад­но­ев­ро­пей­ские ра­бо­чие мог­ли все же дей­ст­во­вать от­но­си­тель­но сво­бод­но, и это, ме­ж­ду про­чим, весь­ма спо­соб­ст­во­ва­ло смяг­че­нию их на­строе­ний. Ре­ши­тель­ный про­тест в этих ус­ло­ви­ях те­рял при­вле­ка­тель­ность. По­доб­ное сгла­жи­ва­ние по­ли­ти­че­ских и со­ци­аль­ных кон­флик­тов для рус­ской мо­нар­хии ос­та­ва­лось не­воз­мож­ным. Она пре­дос­тав­ля­ла об­ще­ст­ву лишь ре­ше­ние не­по­ли­ти­че­ских за­дач и от­ка­зы­ва­ла оп­по­зи­ции в пра­ве на ле­галь­ное су­ще­ст­во­ва­ние. Прав­да, по­сле 1855 го­да пра­ви­тель­ст­во зна­чи­тель­но ос­ла­би­ло при­выч­ную сис­те­му кон­тро­ля над на­се­ле­ни­ем. От­кры­лось до­воль­но ши­ро­кое по­ле дея­тель­но­сти для нон­кон­фор­ми­ст­ских сил. В прес­се, осо­бен­но в жур­на­ле “Со­вре­мен­ник”, под ви­дом ли­те­ра­тур­ной кри­ти­ки под­час не­обы­чай­но рез­ко кри­ти­ко­вал­ся су­ще­ст­вен­ный по­ря­док: су­ды при­сяж­ных на по­ли­ти­че­ских про­цес­сах по­рой вы­но­си­ли на удив­ле­ние мяг­кие при­го­во­ры, к ужа­су и воз­му­ще­нию кон­сер­ва­тив­ных кру­гов: сту­ден­че­ст­во эво­лю­цио­ни­ро­ва­ло вле­во и в кон­це ко­нов вы­шло из-под опе­ки вла­стей. Яко­бы “не­по­ли­ти­че­ские” ор­га­ни­за­ции и ней­траль­ные уч­ре­ж­де­ния пре­вра­ща­лись в оча­ги со­про­тив­ле­ния аб­со­лю­ти­ст­ским при­тя­за­ни­ям са­мо­дер­жав­ной вла­сти, при­чем пра­ви­тель­ст­во, при­вык­шее к бю­ро­кра­ти­че­ской рег­ла­мен­та­ции в сфе­ре по­ли­ти­ки, реа­ги­ро­ва­ло на это до­воль­но бес­по­мощ­но. С од­ной сто­ро­ны, оно поч­ти ни­че­го не пред­при­ни­ма­ло про­тив анар­хиз­ма сту­ден­тов, а с дру­гой — по-преж­не­му бы­ло склон­но к ме­лоч­но­му вме­ша­тель­ст­ву в об­ще­ст­вен­ные про­цес­сы, в ко­то­рых оно со­вер­шен­но не раз­би­ра­лось.

Так власть, не тер­пев­шая ни­ка­кой по­ли­ти­че­ской оп­по­зи­ции, не­воль­но по­ощ­ря­ла об­ще­ст­вен­ный ра­ди­ка­лизм, не склон­ный по­твор­ст­во­вать ка­ким бы то ни бы­ло ин­сти­ту­цио­наль­ным ог­ра­ни­че­ни­ям.

Си­туа­ция де­тей бы­ла ку­да бла­го­при­ят­ней, чем у их пред­ше­ст­вен­ни­ков. То­гда, в ни­ко­ла­ев­скую эпо­ху, оп­по­зи­цию пред­став­ля­ли не­мно­гие изо­ли­ро­ван­ные круж­ки или не­боль­шие груп­пы, не рас­по­ла­гав­шие ни об­щей три­бу­ной для вы­ра­же­ния сво­их взгля­дов, ни ка­на­ла­ми свя­зи для осу­ще­ст­в­ле­ния ка­ких бы то ни бы­ло об­ще­ст­вен­ных ак­ций. Воз­му­ще­ние со­ци­аль­ной не­спра­вед­ли­во­стью и дес­по­тиз­мом не мог­ло вы­лить­ся в от­кры­тый про­тест. Рас­пла­чи­вать­ся за стра­те­гию вы­тес­не­ния об­ще­ст­вен­но­го мне­ния, при­ня­тую Ни­ко­ла­ем I, при­шлось его ли­бе­раль­но­му сы­ну. Ибо “ни­ги­лизм” 60-х го­дов и тер­ро­ри­сти­че­ское бе­зу­мие 70-х — не что иное, как за­по­зда­лая ре­ак­ция на за­си­лие кре­по­ст­ни­че­ско­го ре­жи­ма: от­каз от это­го ре­жи­ма, по мне­нию мно­гих, со­сто­ял­ся слиш­ком позд­но, ко­гда уже поч­ти не­воз­мож­но бы­ло пре­одо­леть вра­ж­ду ме­ж­ду пра­ви­тель­ст­вом и оп­по­зи­ци­ей — рав­но как и от­чу­ж­де­ние ме­ж­ду по­ме­щи­ка­ми и кре­сть­я­на­ми.

Та­ким об­ра­зом, не­взи­рая на от­те­пель, не­смот­ря на эй­фо­рию на­цио­наль­но­го при­ми­ре­ния в на­ча­ле цар­ст­во­ва­ния Алек­сан­д­ра II, стра­на все бо­лее съез­жа­ла к кон­фрон­та­ции. Про­по­вед­ни­ки тер­пи­мо­сти и ком­про­мис­са ока­за­лись в изо­ля­ции. Но­вый ли­бе­раль­ный курс дол­жен был опи­рать­ся на со­ци­аль­но­го но­си­те­ля, — най­ти его бы­ло очень труд­но. В Рос­сии не бы­ло или поч­ти не бы­ло сред­не­го со­стоя­ния — глав­ной опо­ры по­ли­ти­че­ско­го сво­бо­до­мыс­лия на За­па­де. Бур­жуа­зия, “тор­га­ши” — ни­ко­гда не поль­зо­ва­лись здесь вы­со­ким об­ще­ст­вен­ным пре­сти­жем. В об­ще­ст­ве не мог­ли про­явить се­бя в пол­ной ме­ре и, так ска­зать, се­бя оку­пить та­кие бур­жу­аз­ные ка­че­ст­ва, как бла­го­ра­зу­мие, де­ло­ви­тость и т. п. Хо­тя ин­тел­ли­ген­ция ут­ра­ти­ла вся­кую связь с пра­во­слав­ной цер­ко­вью, мыш­ле­ние ин­тел­ли­ген­тов не смог­ло ос­во­бо­дить­ся от оп­ре­де­лен­ной ре­ли­ги­оз­ной ок­ра­ски. Их фа­на­ти­че­ская пре­дан­ность ре­во­лю­ци­он­ным идеа­лам силь­но на­по­ми­на­ла стра­ст­ную ве­ру пред­ков в чис­то­ту пра­во­сла­вия, ту ве­ру, во имя ко­то­рой не­ко­гда са­мо­сжи­га­лись ста­ро­об­ряд­цы. Со­че­та­ние но­во­го и ста­ро­го да­ва­ло смесь ис­клю­чи­тель­ной взрыв­ча­той си­лы.

Дос­то­ев­ский, сам при­над­ле­жав­ший к “ор­де­ну”, но став­ший его судь­ей и об­ли­чи­те­лем, пи­сал о со­циа­лиз­ме, что он лишь на по­верх­но­сти вы­гля­дит об­ще­ст­вен­но-по­ли­ти­че­ским уче­ни­ем: ку­да важ­ней его по­ли­ти­че­ских при­тя­за­ний стрем­ле­ние со­циа­лиз­ма стать аль­тер­на­ти­вой хри­сти­ан­ст­ву. Эта ха­рак­те­ри­сти­ка пре­тен­до­ва­ла на уни­вер­саль­ность, но опи­сы­ва­ла ско­рее по­ло­же­ние ве­щей в Рос­сии, чем на За­па­де

Тем не ме­нее ре­ли­ги­оз­ный ха­рак­тер мыш­ле­ния ин­тел­ли­ген­тов был не­про­из­воль­ным и не­осоз­нан­ным, ведь за­да­ча со­стоя­ла в пол­ном раз­ры­ве с тра­ди­ци­ей: ин­тел­ли­ген­ция вы­сту­пи­ла как раз­ру­ши­тель­ни­ца всех свя­тынь. Един­ст­вен­ное, что уце­ле­ло в этом все­об­щем про­цес­се раз­ру­ше­ния и ос­та­ва­лось пред­ме­том пла­мен­ных вос­хва­ле­ний, был рус­ский про­стой на­род. На­род, оли­це­тво­ре­ние муд­ро­сти и до­б­ра. Все по­ня­тия, все куль­тур­ные на­чи­на­ния, не­дос­туп­ные по­ни­ма­нию низ­ших сло­ев, бы­ли от­бро­ше­ны как не­нуж­ные и не­доз­во­лен­ные. Как за­ме­ча­ет Ни­ко­лай Бер­дя­ев, за­ня­тие фи­ло­со­фи­ей в Рос­сии дол­гое вре­мя счи­та­лось “поч­ти без­нрав­ст­вен­ным”, тех, кто уг­луб­лял­ся в аб­ст­ракт­ные про­бле­мы, ав­то­ма­ти­че­ски по­доз­ре­ва­ли в рав­но­ду­шии к на­род­ным бе­дам.

Но при всей сво­ей са­мо­от­вер­жен­но­сти, го­тов­но­сти сле­до­вать до кон­ца идеа­лам ра­вен­ст­ва, при всем на­ро­до­лю­бии, ин­тел­ли­ген­ция не мог­ла от­ме­нить тот при­скорб­ный факт, что в дей­ст­ви­тель­но­сти она при­над­ле­жа­ла к об­ра­зо­ван­но­му и, сле­до­ва­тель­но, при­ви­ле­ги­ро­ван­но­му слою. Для му­жи­ков ин­тел­ли­гент, как и по­ме­щик, был пред­ста­ви­те­лем не­на­ви­ст­но­го ев­ро­пеи­зи­ро­ван­но­го слоя гос­под: и язык, и ми­ро­воз­зре­ние это­го слоя бы­ли им не­по­нят­ны. Хо­тя аг­рар­ный во­прос был са­мым жгу­чим и на­сущ­ным во­про­сом, кре­сть­ян­ст­во не про­яв­ля­ло же­ла­ния пре­по­ру­чить ин­тел­ли­ген­ции ру­ко­во­дство в борь­бе за его ин­те­ре­сы. Об этом сви­де­тель­ст­ву­ет хо­ро­шо из­вест­ная судь­ба на­род­ни­ков, юно­шей и де­ву­шек, ко­то­рые в 70-х го­дах “по­шли в на­род”, что­бы от­крыть ему гла­за. Кре­сть­я­не не слу­ша­ли аги­та­то­ров, а то и про­сто вы­да­ва­ли их по­ли­ции. Этот про­вал и ощу­ще­ние бес­по­мощ­но­сти, не­со­мнен­но, бы­ли од­ной из важ­ней­ших при­чин ра­ди­ка­ли­за­ции на­род­ни­ков, пе­ре­хо­да к ре­во­лю­ци­он­но­му тер­ро­ру. Об­ще­ст­во нуж­но бы­ло “раз­бу­дить”. Но и са­мые сен­са­ци­он­ные по­ку­ше­ния не су­ме­ли встрях­нуть экс­плуа­ти­руе­мые мас­сы.

Во­пре­ки всем уси­ли­ям, ин­тел­ли­ген­ция не бы­ла в со­стоя­нии за­нять ва­кант­ное ме­сто ли­де­ра. За­ста­ре­лый по­ли­ти­че­ский кон­сер­ва­тизм кре­сть­ян­ст­ва пре­пят­ст­во­вал объ­е­ди­не­нию обе­их мя­теж­но на­стро­ен­ных со­ци­аль­ных групп. Кон­сер­ва­тив­ные си­лы на­вер­ху стре­ми­лись уве­ко­ве­чить этот раз­рыв. Им бы­ло яс­но, что от то­го, кто по­бе­дит в борь­бе за ду­шу на­ро­да, за­ви­сит судь­ба стра­ны. На ин­тел­ли­ген­ции они уже и так по­ста­ви­ли крест. Но нуж­но бы­ло лю­бой це­ной по­ме­шать то­му, что­бы ни­зы по­шли за об­ра­зо­ван­ной эли­той. Кон­сер­ва­то­ры счи­та­ли жиз­нен­но важ­ным для го­су­дар­ст­ва пре­до­хра­нить от кор­ро­зии мир до­пет­ров­ских пред­став­ле­ний, в ко­то­ром жи­ли на­род­ные мас­сы. Здесь, ко­неч­но нель­зя не упо­мя­нуть Кон­стан­ти­на По­бе­до­нос­це­ва, юри­ста и го­су­дар­ст­во­ве­да, влия­тель­но­го со­вет­ни­ка двух по­след­них им­пе­ра­то­ров, в 1880-1905 го­дах за­ни­мав­ше­го пост обер-про­ку­ро­ра Свя­тей­ше­го Си­но­да — выс­ше­го пра­ви­тель­ст­вен­но­го ор­га­на Рус­ской пра­во­слав­ной церк­ви.

По­бе­до­нос­цев был убе­ж­ден, что рус­ский на­род со­хра­ня­ет аб­со­лют­ную вер­ность ца­рю: эта вер­ность по су­ти и есть са­мая на­деж­ная опо­ра са­мо­дер­жа­вия. На­род знать не зна­ет о кон­сти­ту­ции, она ему и не нуж­на, он да­же и не по­мыш­ля­ет о ка­ком-ли­бо ог­ра­ни­че­нии са­мо­дер­жа­вия. Ли­бе­раль­ные ус­туп­ки об­ще­ст­ву со­вер­шен­но из­лиш­ни. В них за­ин­те­ре­со­ва­но лишь ни­чтож­ное мень­шин­ст­во рос­сий­ско­го на­се­ле­ния. Нуж­но, сле­до­ва­тель­но, что­бы тра­ди­ци­он­ное ми­ро­ощу­ще­ние ниж­них сло­ев вы­дер­жа­ло на­пор зло­вред­ной со­вре­мен­но­сти. По­бе­до­нос­цев все­ми си­ла­ми ста­рал­ся ог­ра­дить на­род и об­ще­ст­во от но­вей­ших вея­ний, пре­ж­де все­го, ко­неч­но, от идей, шед­ших с За­па­да. Этой це­ли слу­жи­ла сре­ди про­че­го вы­дви­ну­тая им про­грам­ма на­род­но­го об­ра­зо­ва­ния. Обер-про­ку­рор Си­но­да был не­вы­со­ко­го мне­ния об аб­ст­ракт­ных нау­ках, ко­то­рые толь­ко сби­ва­ют с то­ку про­сто­го че­ло­ве­ка и уве­ли­чи­ва­ют не­до­воль­ст­во оди­но­чек сво­им по­ло­же­ни­ем в об­ще­ст­ве. Об­ра­зо­ва­ние долж­но ог­ра­ни­чи­вать­ся кон­крет­ны­ми зна­ния­ми и прак­ти­че­ски­ми на­вы­ка­ми. Осу­ще­ст­в­ляя свой иде­ал на­род­но­го об­ра­зо­ва­ния, По­бе­до­нос­цев энер­гич­но рас­ши­рял сеть цер­ков­но-при­ход­ских школ.

Но в кон­це кон­цов ока­за­лось, что низ­шие слои об­ще­ст­ва, ко­то­рые этот идео­лог по­сле­до­ва­тель­но­го кон­сер­ва­тиз­ма счи­тал глав­ной опо­рой тро­на, как раз и пред­став­ля­ли со­бой са­мую страш­ную уг­ро­зу для го­су­дар­ст­вен­но­го строя. На гра­ни ве­ков, с пя­ти­де­ся­ти­лет­ним опо­зда­ни­ем, на­род­ные мас­сы вклю­чи­лись в про­цесс, на­ча­тый ин­тел­ли­ген­ци­ей. Те­перь борь­ба оп­по­зи­ции и ав­то­кра­тии мог­ла ре­шить­ся толь­ко в поль­зу оп­по­зи­ции. От­ме­на кре­по­ст­но­го пра­ва при­нес­ла свои пло­ды. Це­лое по­ко­ле­ние кре­сть­ян вы­рос­ло в но­вой, бо­лее сво­бод­ной ат­мо­сфе­ре. Эти де­ти кре­по­ст­ных уже не так лег­ко под­чи­ня­лись опе­ке, как по­ко­ле­ние их от­цов. А про­грам­ма кон­сер­ва­то­ров ос­та­лась преж­ней и все так же ис­хо­ди­ла из пред­по­сыл­ки со­ци­аль­ной не­зре­ло­сти ни­зов.

Про­вал кон­цеп­ции По­бе­до­нос­це­ва был вы­зван еще и тем, что да­ле­ко не все си­лы в пра­ви­тель­ст­вен­ных кру­гах под­дер­жи­ва­ли обер-про­ку­ро­ра в его стрем­ле­нии под­мо­ро­зить Рос­сию. Бо­лее то­го, у По­бе­до­нос­це­ва бы­ли мо­гу­ще­ст­вен­ные про­тив­ни­ки, ко­то­рые на­дея­лись уст­ра­нить ре­во­лю­ци­он­ную опас­ность дру­ги­ми, в сущ­но­сти, про­ти­во­по­лож­ны­ми сред­ст­ва­ми. Та­ков был граф Сер­гей Вит­те, круп­ный го­су­дар­ст­вен­ный дея­тель, в 1892-1903 гг. ми­нистр фи­нан­сов, за­тем пред­се­да­тель Со­ве­та ми­ни­ст­ров. Вит­те, в от­ли­чие от По­бе­до­нос­це­ва, не бо­ял­ся бу­ду­ще­го. Он счи­тал Рос­сию стра­ной не­ис­чер­пае­мых воз­мож­но­стей, ко­то­рая, од­на­ко, ну­ж­да­ет­ся в ко­рен­ной мо­дер­ни­за­ции. Толь­ко так она су­ме­ет со­хра­нить ста­тус ве­ли­кой дер­жа­вы и ре­шить свои на­сущ­ные со­ци­аль­ные про­бле­мы. В ча­ст­но­сти, со­вер­шен­но ины­ми бы­ли пред­став­ле­ния Вит­те о на­род­ном об­ра­зо­ва­нии. Мо­дер­ни­за­ция стра­ны, по его мне­нию, тре­бо­ва­ла про­све­щен­ных и ди­на­мич­ных под­дан­ных, а не кос­ных при­вер­жен­цев тра­ди­ци­он­но­го ми­ро­воз­зре­ния. Эго­изм не­за­ви­си­мой лич­но­сти, столь бес­по­ко­ив­ший По­бе­до­нос­це­ва, стрем­ле­ние лич­но­сти реа­ли­зо­вать се­бя Вит­те во­об­ще счи­тал дви­жу­щей си­лой вся­ко­го про­грес­са. Без лич­ных ам­би­ций гра­ж­дан нель­зя объ­яс­нить куль­тур­ные и эко­но­ми­че­ские дос­ти­же­ния За­пад­ной Ев­ро­пы. Чуть ли не глав­ную при­чи­ну от­ста­ло­сти Рос­сии Вит­те ви­дел в не­дос­та­точ­ном раз­ви­тии лич­ной ини­циа­ти­вы.

На­ко­нец, са­мое рез­кое не­при­ятие вы­зы­ва­ла у Вит­те изо­ля­ция, про­по­ве­дуе­мая По­бе­до­нос­це­вым как за­лог со­хра­не­ния осо­бен­но­го ха­рак­те­ра Рос­сии. Для Вит­те, как и для дру­гих сто­рон­ни­ков мо­дер­ни­за­ции стра­ны, от Пет­ра I до Ле­ни­на, “осо­бен­ность Рос­сии” со­стоя­ла ис­клю­чи­тель­но в ее от­ста­ло­сти. Пре­одо­лев свое от­ста­ва­ние, стра­на ни­чем не бу­дет от­ли­чать­ся от дру­гих ев­ро­пей­ских го­су­дарств.

В этой кон­цеп­ции бы­ло, од­на­ко, сла­бое ме­сто: Вит­те не мог по­лу­чить под­держ­ки ни у ка­ко­го сколь­ко-ни­будь зна­чи­тель­но­го со­ци­аль­но­го слоя. Ра­бо­чие, чис­лен­ность ко­то­рых стре­ми­тель­но воз­рос­ла в ре­зуль­та­те ре­форм Вит­те, до­воль­но ско­ро пре­вра­ти­лись в наи­бо­лее во­ин­ст­вен­ных про­тив­ни­ков ре­жи­ма. Кре­сть­я­нам про­грам­ма ин­ду­ст­риа­ли­за­ции бы­ла не­по­нят­на и чу­ж­да. Их ин­те­ре­со­ва­ло не аб­ст­ракт­ное ве­ли­чие Рос­сии, а во­прос о зем­ле. Раз­ви­тие про­мыш­лен­но­сти, по край­ней ме­ре на пер­вых по­рах, как буд­то ни­че­го не обе­ща­ло в смыс­ле ре­ше­ния аг­рар­но­го во­про­са: на­про­тив, пред­по­ла­га­лось, что на ка­кое-то вре­мя зем­ле­дель­цу при­дет­ся еще ху­же. Ведь без вы­со­ких на­ло­гов не­воз­мож­но бы­ло осу­ще­ст­вить про­грам­му ин­ду­ст­риа­ли­за­ции. Ми­ни­ст­ру фи­нан­сов не уда­лось при­влечь на свою сто­ро­ну и ли­бе­раль­ные груп­пи­ров­ки. Кам­нем пре­ткно­ве­ния стал те­зис о не­ог­ра­ни­чен­ной цар­ской вла­сти. При всем сво­ем про­грес­сиз­ме Вит­те все же счи­тал са­мо­дер­жа­вие наи­бо­лее под­хо­дя­щим стро­ем для бы­ст­рей­ше­го пе­ре­уст­рой­ст­ва стра­ны, ибо в рас­по­ря­же­нии мо­нар­ха на­хо­дил­ся мощ­ный ад­ми­ни­ст­ра­тив­ный ап­па­рат, не под­ле­жа­щий кон­тро­лю со сто­ро­ны пар­ла­мен­та. Пар­ла­мент­ские де­ба­ты Вит­те счи­тал лишь тор­мо­зом для ре­форм.

Но вме­сто то­го, что­бы пре­одо­леть внут­рен­ние про­ти­во­ре­чия в стра­не, по­ли­ти­че­ский курс Вит­те лишь обо­ст­рил их. Та­ким об­ра­зом, в Рос­сии од­но­вре­мен­но уже­сто­чи­лись три кон­флик­та, в боль­шей ме­ре уже раз­ре­шен­ных на За­па­де: это был кон­сти­ту­ци­он­ный, ра­бо­чий и аг­рар­ный во­прос. Са­мо­дер­жа­вие ли­ши­лось со­ци­аль­ных кор­ней, и пус­то­та, ок­ру­жив­шая двор, дра­ма­ти­че­ски об­на­ру­жи­ла се­бя во вре­мя Рус­ско-япон­ской вой­ны. Об­ще­ст­во без осо­бой го­ре­чи вос­при­ня­ло по­ра­же­ние цар­ской ар­мии, кое-кто в ла­ге­ре ле­вой ин­тел­ли­ген­ции да­же бур­но его при­вет­ст­во­вал. Ле­нин зая­вил, что по­ра­же­ние на­не­се­но не рус­ско­му на­ро­ду, а его злей­ше­му вра­гу — цар­ско­му пра­ви­тель­ст­ву. Нуж­но ска­зать, что столь край­няя по­ра­жен­че­ская по­зи­ция бы­ла не та­кой уж ред­ко­стью в ла­ге­ре оп­по­зи­ци­он­ных сил.

Ока­зав­шись в изо­ля­ции, двор был вы­ну­ж­ден ис­кать ком­про­мис­са с об­ще­ст­вом. Ма­ни­фест 17 ок­тяб­ря 1905 го­да обе­щал Рос­сии ос­нов­ные гра­ж­дан­ские пра­ва и пре­ду­смат­ри­вал со­зыв Го­су­дар­ст­вен­ной Ду­мы. На­сту­пил ко­нец не­ог­ра­ни­чен­ной мо­нар­хии.

От­ны­не ин­тел­ли­ген­ция уже не ви­се­ла в пус­то­те, — ре­во­лю­ция Пя­то­го го­да это на­гляд­но по­ка­за­ла. Осу­ще­ст­ви­лась дав­няя меч­та ин­тел­ли­ген­тов объ­е­ди­нить­ся с на­ро­дом. “Вни­зу” по­чи­та­ние ца­ря ма­ло-по­ма­лу сме­ни­лось без­ог­ляд­ной ве­рой в ре­во­лю­цию. Но этот ус­пех стран­ным об­ра­зом не вы­звал бе­зо­го­во­роч­но­го одоб­ре­ния у чле­нов “ор­де­на”, так как часть ин­тел­ли­ген­ции к это­му вре­ме­ни ус­пе­ла сме­нить ве­хи.

На ру­бе­же сто­ле­тия в рус­ских об­ра­зо­ван­ных кру­гах, как, впро­чем, и на За­па­де, рас­про­стра­ни­лись вея­ния “кон­ца ве­ка”. Воз­ник­ло скеп­ти­че­ское от­но­ше­ние к по­зи­ти­ви­ст­ским мо­де­лям ми­ра, к ве­ре в про­гресс. Не­обы­чай­но воз­рос­ло влия­ние ве­ду­щих кри­ти­ков идеи про­грес­са Дос­то­ев­ско­го и Ниц­ше. В ито­ге сре­ди об­ра­зо­ван­ных кру­гов на­ме­ти­лась сво­его ро­да де­по­ли­ти­за­ция. На­чи­нал­ся зна­ме­ни­тый Се­реб­ря­ный век. Взо­ры мно­гих ин­тел­ли­ген­тов об­ра­ти­лись к ду­хов­ным и эс­те­ти­че­ским про­бле­мам, эти лю­ди по­ки­да­ли “ор­ден”. По­во­рот от­чет­ли­во обо­зна­чил­ся в сбор­ни­ке 1902 го­да “Про­бле­мы идеа­лиз­ма”, в ко­то­ром уча­ст­во­ва­ли мно­гие быв­шие мар­ксис­ты: Петр Стру­ве, Се­мен Франк, Ни­ко­лай Бер­дя­ев, Сер­гей Бул­га­ков. Еще рез­че эти ав­то­ры раз­де­ла­лись с преж­ни­ми идеа­ла­ми в дру­гом ши­ро­ко из­вест­ном сбор­ни­ке “Ве­хи” (1909 г.). Идео­ло­гия “ор­де­на” с ее тра­ди­ци­он­ным ма­ни­хей­ским де­ле­ни­ем ми­ра на аб­со­лют­ное зло и аб­со­лют­ное доб­ро (са­мо­дер­жа­вие и на­род) бы­ла рас­це­не­на не бо­лее и не ме­нее, как род кол­лек­тив­но­го пси­хо­за. Раз­да­лись при­зы­вы к ком­про­мис­су и тер­пи­мо­сти, к сми­ре­нию и при­зна­нию, что дос­тиг­нуть зем­но­го рая, да еще с по­мо­щью ре­во­лю­ци­он­но­го на­си­лия, не­воз­мож­но.

Во­пре­ки пре­дос­те­ре­же­ни­ям за­щит­ни­ков не­ог­ра­ни­чен­ной са­мо­дер­жав­ной вла­сти: ка­че­ст­вен­ные из­ме­не­ния сис­те­мы по­сле ре­во­лю­ции 1905 го­да от­нюдь не со­кру­ши­ли мо­нар­хию. Со­зыв Ду­мы пре­дос­та­вил оп­по­зи­ци­он­ным ли­де­рам от­кры­тую об­ще­ст­вен­ную три­бу­ну: вче­раш­ние про­тив­ни­ки сис­те­мы, пре­ж­де все­го ли­бе­ра­лы, скло­ня­лись к при­ми­ре­нию с ус­та­но­вив­шим­ся по­ряд­ком.

Что же ка­са­ет­ся ши­ро­ких на­род­ных масс, то на их на­строе­ния эта сме­на тен­ден­ций ни­как не по­влия­ла. В ре­зуль­та­те не­ус­тан­ной про­све­ти­тель­ской дея­тель­но­сти ин­тел­ли­ген­ции мас­сы при­шли в дви­же­ние и ос­та­но­вить их, взы­вая к уме­рен­но­сти, бы­ло уже не­воз­мож­но. Да и сам “ор­ден”, во­пре­ки но­вым вея­ни­ям, все еще не мог по­жа­ло­вать­ся на не­дос­та­ток бор­цов, как ве­те­ра­нов, так и но­вых “по­слуш­ни­ков”. Од­но­вре­мен­но с “Про­бле­ма­ми идеа­лиз­ма” поя­ви­лась дру­гая ра­бо­та, ока­зав­шая ре­шаю­щее влия­ние на все позд­ней­шее раз­ви­тие Рос­сии, — “Что де­лать?” Ле­ни­на. Здесь впер­вые шла речь об ор­га­ни­за­ции про­фес­сио­наль­ных ре­во­лю­цио­не­ров с це­лью “пе­ре­вер­нуть Рос­сию”. Эта зло­ве­щая и про­ро­че­ская фор­му­ли­ров­ка, в сущ­но­сти, сов­па­ла с на­строе­ни­ем рос­сий­ских ни­зов. Ма­лень­кая и ос­лаб­лен­ная внут­рен­ни­ми раз­до­ра­ми пар­тия боль­ше­ви­ков пре­вра­ти­лась в гроз­ную си­лу.

В ста­не рус­ской ин­тел­ли­ген­ции боль­ше­ви­ки стоя­ли особ­ня­ком. В сво­их тео­ре­ти­че­ских воз­зре­ни­ях они со­хра­ня­ли вер­ность по­зи­ти­виз­му и ис­то­ри­че­ско­му оп­ти­миз­му XIX ве­ка, свой­ст­вен­но­му боль­шин­ст­ву преж­них по­ко­ле­ний ин­тел­ли­ген­ции. Но­вые фи­ло­соф­ские, на­уч­ные и об­ще­куль­тур­ные те­че­ния, по­тряс­шие на ру­бе­же ве­ков ве­ру в не­зыб­ле­мость ма­те­ри­аль­ных ос­нов ми­ра, на­хо­ди­ли, прав­да, от­клик у не­ко­то­рых чле­нов пар­тии, но не у ее ли­де­ра. В 1904 го­ду, в раз­го­во­ре с Ни­ко­ла­ем Ва­лен­ти­но­вым, Ле­нин да­же зая­вил, что по­прав­лять Мар­кса не­по­зво­ли­тель­но. Он рас­смат­ри­вал Рос­сий­скую со­ци­ал-де­мо­кра­ти­че­скую пар­тию не как се­ми­нар для об­су­ж­де­ния идей, а как бое­вую ор­га­ни­за­цию. На­ив­ный ма­те­риа­лизм Ле­ни­на и его сто­рон­ни­ков мно­гим со­вре­мен­ни­кам ка­зал­ся ус­та­рев­шим. Но это не ме­ша­ло рас­ту­ще­му ус­пе­ху пар­тии. Бо­лее то­го, имен­но бла­го­да­ря из­вест­ной при­ми­тив­но­сти сво­его ми­ро­воз­зре­ния пар­тия боль­ше­ви­ков при­бли­зи­лась к пси­хо­ло­гии на­род­ных масс; дея­те­ли ре­ли­ги­оз­но-фи­ло­соф­ско­го воз­ро­ж­де­ния во­об­ще не име­ли ни­ка­ко­го об­ще­го язы­ка с на­ро­дом.

В по­ли­ти­че­ском смыс­ле боль­ше­ви­ки то­же со­став­ля­ли осо­бый от­ряд. В 1914-17 го­дах, как, впро­чем, и во вре­мя Рус­ско-япон­ской вой­ны,— они ос­та­ва­лись по­ра­жен­ца­ми, в то вре­мя как боль­шин­ст­во оп­по­зи­ци­он­ных групп в Рос­сии вы­сту­пи­ло на за­щи­ту оте­че­ст­ва. Но и по­ли­ти­че­ская обо­соб­лен­ность боль­ше­ви­ков опять-та­ки по­слу­жи­ла не ос­лаб­ле­нию, а уси­ле­нию пар­тии — осо­бен­но по­сле Фев­раль­ской ре­во­лю­ции, — так как мил­лио­ны ра­бо­чих и кре­сть­ян от­но­си­лись к вой­не от­ри­ца­тель­но и не раз­де­ля­ли на­цио­наль­ный эн­ту­зи­азм, ох­ва­тив­ший верх­ние слои об­ще­ст­ва.

Ка­за­лось, экс­цен­трич­ность Ле­ни­на дос­тиг­ла пре­де­ла в ап­ре­ле 1917 го­да, ко­гда он при­звал за­ме­нить толь­ко что соз­дан­ное Вре­мен­ное пра­ви­тель­ст­во Со­ве­та­ми ра­бо­чих и сол­дат­ских де­пу­та­тов. Этот ло­зунг оша­ра­шил не толь­ко по­ли­ти­че­ских про­тив­ни­ков, но и очень мно­гих боль­ше­ви­ков. Го­во­ри­лось о том, что, про­ве­дя мно­го лет в эмиг­ра­ции, Ле­нин ут­ра­тил чув­ст­во ре­аль­но­сти. Ка­ких-ни­будь пол­го­да спус­тя этот экс­т­ра­ва­гант­ный вождь уже на­хо­дил­ся у вла­сти и воз­гла­вил про­цесс, ко­то­ро­му су­ж­де­но бы­ло пе­ре­ло­мить всю рус­скую (да и не толь­ко рус­скую) ис­то­рию. Про­изош­ло это не в по­след­нюю оче­редь от­то­го, что ра­ди­ка­лизм Ле­ни­на в борь­бе со ста­рым по­ряд­ком, по край­ней ме­ре в той фор­ме, в ка­кую Ле­нин об­лек свои при­зы­вы в 1917 го­ду, пол­но­стью от­ве­чал чая­ни­ям боль­шин­ст­ва про­стых лю­дей. Позд­нее, объ­яс­няя при­чи­ну по­бе­ды боль­ше­ви­ков, Троц­кий го­во­рил о том, что про­тив вос­ста­ния бы­ли “все”, кро­ме боль­ше­ви­ков; но боль­ше­ви­ки, до­бав­лял Троц­кий, — это и был на­род.

Бу­ду­чи од­ним из ве­ду­щих ак­те­ров ок­тябрь­ской дра­мы, Троц­кий здесь яв­но пре­уве­ли­чи­вал. Од­на­ко в его сло­вах есть зер­но ис­ти­ны; при­мер­но то же го­во­ри­ли и не­ко­то­рые про­тив­ни­ки боль­ше­виз­ма. При­вер­жен­цам Ле­ни­на уда­лось вну­шить боль­шей час­ти на­се­ле­ния, что борь­ба про­тив боль­ше­ви­ков — это борь­ба про­тив ре­во­лю­ции. Ото­жде­ст­в­ле­ние боль­ше­виз­ма и ре­во­лю­ции, не­со­мнен­но, ста­ло (осо­бен­но с осе­ни 1917 го­да) важ­ней­шей пря­мой при­чи­ной то­го, что пар­тия, изо­ли­ро­ван­ная внут­ри ин­тел­ли­ген­ции, с та­кой лег­ко­стью при­шла к вла­сти.

Из­ме­ни­лись ли от­но­ше­ния ме­ж­ду боль­ше­ви­ка­ми и на­ро­дом по­сле пе­ре­во­ро­та? На пер­вый взгляд — да. В го­ды Гра­ж­дан­ской вой­ны боль­шин­ст­во на­се­ле­ния от­вер­ну­лось от боль­ше­ви­ков, сра­жа­лось с ни­ми или со­про­тив­ля­лось им пас­сив­но. То, что пар­тия в этих ус­ло­ви­ях вы­жи­ла, ка­жет­ся поч­ти чу­дом. И тем не ме­нее, ес­ли бы боль­ше­ви­ки дей­ст­ви­тель­но пол­но­стью по­те­ря­ли (как это час­то ут­вер­жда­ют) связь с на­род­ны­ми мас­са­ми, пар­тия не су­ме­ла бы удер­жать­ся в сед­ле. Вер­но, ко­неч­но, что боль­шин­ст­во на­ро­да от­вер­га­ло го­су­дар­ст­вен­ный тер­рор, ус­та­нов­лен­ный во вре­мя Гра­ж­дан­ской вой­ны. Од­на­ко но­вая дик­та­ту­ра су­ме­ла из­влечь оп­ре­де­лен­ную вы­го­ду из на­строе­ний боль­шин­ст­ва. Ибо раз­оча­ро­ва­ние в боль­ше­ви­ках во­все не оз­на­ча­ло раз­вен­ча­ния ре­во­лю­ци­он­но­го ми­фа. Не­на­висть к ста­ро­му ре­жи­му, ко всем его ин­сти­ту­там, по-преж­не­му вла­де­ла на­род­ны­ми ни­за­ми. Ни­ка­кая по­ли­ти­че­ская груп­пи­ров­ка, со­чув­ст­вую­щая по­ряд­кам, ка­кие су­ще­ст­во­ва­ли в стра­не до фев­ра­ля (и да­же до ок­тяб­ря) 1917 го­да, не име­ла шан­сов на ус­пех в стра­не, опь­я­нен­ной ми­фом ре­во­лю­ции. Бе­лые ар­мии — са­мый ре­ши­тель­ный и наи­луч­шим об­ра­зом ор­га­ни­зо­ван­ный враг боль­ше­ви­ков — с са­мо­го на­ча­ла об­ре­че­ны на по­ра­же­ние.

Но как об­стоя­ло де­ло с пар­тия­ми, ко­то­рые,. по­доб­но боль­ше­ви­кам, вы­сту­па­ли за ре­во­лю­цию? Что мож­но ска­зать о со­циа­ли­стах-ре­во­лю­цио­не­рах, за­щи­щав­ших ин­те­ре­сы кре­сть­ян и со­брав­ших по­дав­ляю­щее боль­шин­ст­во го­ло­сов на вы­бо­рах в Уч­ре­ди­тель­ное со­б­ра­ние в де­каб­ре 1917 го­да? О мень­ше­ви­ках, у ко­то­рых бы­ло мно­го при­вер­жен­цев сре­ди про­мыш­лен­но­го про­ле­та­риа­та? Толь­ко то, что этим пар­ти­ям яв­но не хва­та­ло ре­ши­тель­но­сти. Не ока­зав прак­ти­че­ски ни­ка­ко­го со­про­тив­ле­ния пе­ре­во­ро­ту 7 но­яб­ря 1917 го­да и раз­гро­му Уч­ре­ди­тель­но­го со­б­ра­ния дву­мя ме­ся­ца­ми поз­же, эти пар­тии мо­раль­но ра­зо­ру­жи­ли тех, кто их под­дер­жи­вал. За­ме­тим, что ут­ра­та ве­ры в иде­аль­но­го ца­ря не за­ста­ви­ла на­род­ные мас­сы от­ка­зать­ся от ве­ко­вых пред­став­ле­ний о сти­ле го­су­дар­ст­вен­но­го ру­ко­во­дства. Власть, по этим пред­став­ле­ни­ям, долж­на бы­ла быть силь­ной, не­за­ви­си­мой и без­раз­дель­ной. Не по­то­му ли Вре­мен­ное пра­ви­тель­ст­во, не об­ла­дав­шее эти­ми ка­че­ст­ва­ми, не вну­ши­ло на­ро­ду поч­те­ние к се­бе? И эсе­ры, и мень­ше­ви­ки, ко­то­рым в кри­зис­ных си­туа­ци­ях все­гда не хва­та­ло энер­гии и ре­ши­тель­но­сти, увы, то­же не от­ве­ча­ли это­му ста­ро­дав­не­му идеа­лу прав­ле­ния.

На­сколь­ко ина­че ве­ли се­бя боль­ше­ви­ки! Они бы­ли жес­то­ки­ми и ве­ро­лом­ны­ми, они на­хо­ди­ли воз­мож­ным по­про­сту не счи­тать­ся ни с “бур­жу­аз­ной”, ни с со­вет­ской за­кон­но­стью. Вот уж ко­го нель­зя бы­ло уп­рек­нуть в не­ре­ши­тель­но­сти.

За­клю­че­ние.

Цар­ская власть, с ко­то­рой ин­тел­ли­ген­ция так стра­ст­но бо­ро­лась с са­мо­го сво­его воз­ник­но­ве­ния, ка­за­лась ей вме­сте с тем и на­столь­ко все­мо­гу­щей, что она не рас­счи­ты­ва­ла на ско­рое кру­ше­ние са­мо­дер­жа­вия и воз­мож­ность взять власть в свои ру­ки. Прак­ти­ка и тех­но­ло­гия вла­сти со­вер­шен­но не за­ни­ма­ли ин­тел­ли­ген­цию, она ото­жде­ст­в­ля­ла се­бя с жерт­ва­ми. По-ино­му об­стоя­ло де­ло с боль­ше­ви­ка­ми. Сем­на­дца­тый год и по­сле­дую­щие со­бы­тия по­ка­за­ли, что боль­ше­ви­ки бы­ли, в сущ­но­сти, ис­клю­че­ни­ем внут­ри “ор­де­на”. Толь­ко боль­ше­ви­кам во гла­ве с Ле­ни­ным уда­лось со­еди­нить ра­ди­каль­ный уто­пизм с ис­клю­чи­тель­но трез­вым по­ни­ма­ни­ем ме­ха­низ­мов на­си­лия. Вот по­че­му они до­би­лись са­мо­го боль­шо­го ус­пе­ха сре­ди всех групп ин­тел­ли­ген­ции и пре­вра­ти­ли “ор­ден” (или хо­тя бы часть его) из куч­ки бес­поч­вен­ных меч­та­те­лей в гос­под­ствую­щий слой ги­гант­ской им­пе­рии. Но уже че­рез де­сять лет по­сле сво­его три­ум­фа “ор­ден” ли­шил­ся вла­сти, а еще че­рез де­сять лет боль­шая его часть бы­ла фи­зи­че­ски унич­то­же­на.

В борь­бе Ста­ли­на со ста­ры­ми боль­ше­ви­ка­ми па­ра­док­саль­ным об­ра­зом на­шел свое за­вер­ше­ние бунт на­род­ных масс про­тив пе­тер­бург­ской Рос­сии, бунт, на­чав­ший­ся на гра­ни ве­ков. Ибо ста­рая “ле­нин­ская гвар­дия”, где со­хра­ня­лись нра­вы и тра­ди­ции до­ре­во­лю­ци­он­ной ин­тел­ли­ген­ции, бы­ла не чем иным, как де­ти­щем ста­рой Рос­сии — и ее пе­ре­жит­ком. Хо­тя “ор­ден” сра­жал­ся с го­су­дар­ст­вом, он в то же вре­мя был ор­га­ни­че­ски свя­зан с ним и с его куль­ту­рой. Он со­став­лял, по­жа­луй, са­мую ев­ро­пеи­зи­ро­ван­ную часть верх­них сло­ев об­ществ, ори­ен­ти­ро­ван­ных на За­пад. От­то­го и мыш­ле­ние, и об­раз дей­ст­вий “ор­де­на” ос­та­ва­лись чу­ж­ды­ми и по­доз­ри­тель­ны­ми для на­род­ных масс, не­смот­ря на про­цесс идео­ло­ги­че­ско­го сбли­же­ния. Кос­мо­по­ли­тизм ин­тел­ли­ген­ции вы­гля­дел чем-то слиш­ком уж эли­тар­ным в гла­зах на­ро­да, да и в гла­зах но­во­го по­ко­ле­ния боль­ше­ви­ков — лю­дей, ко­то­рые, как пра­ви­ло, вы­шли из кре­сть­ян и про­ле­та­ри­ев. Ни­зы, вы­бро­шен­ные на по­верх­ность об­ще­ст­ва ре­во­лю­ци­ей, зна­чи­тель­но спо­соб­ст­во­ва­ли из­ме­не­нию по­ли­ти­че­ской куль­ту­ры в стра­не: эта куль­ту­ра при­об­ре­та­ла все бо­лее тра­ди­ци­он­ных об­лик. Она со­хра­ня­ла да­же не­ко­то­рые до­пет­ров­ские, пат­ри­ар­халь­но-кол­лек­ти­ви­ст­ские эле­мен­ты. А боль­ше­ви­ки пер­во­го при­зы­ва с их вы­ра­жен­ным ин­ди­ви­дуа­лиз­мом и кри­ти­циз­мом, стра­стью к спо­рам, склон­но­стью к идей­ной и фрак­ци­он­ной борь­бе на­ру­ша­ли стиль это­го древ­не-но­во­го мыш­ле­ния. По су­ти де­ла, здесь столк­ну­лись две эпо­хи. В этом, как мне ка­жет­ся, на­до ис­кать од­ну из глав­ных при­чин, по­че­му Ста­ли­ну уда­лось срав­ни­тель­но лег­ко по­бе­дить по­дав­ляю­щее боль­шин­ст­во ле­нин­ских со­рат­ни­ков.

Де­сять лет спус­тя ста­рых боль­ше­ви­ков, ли­шен­ных влия­ния и вла­сти, ожи­да­ла пу­ля в за­ты­лок. Гор­дые по­бе­ди­те­ли Сем­на­дца­то­го го­да раз­де­ли­ли судь­бу про­чих от­ря­дов ин­тел­ли­гент­ско­го “ор­де­на” — поч­ти всех, кто во­вре­мя не эмиг­ри­ро­вал. Так за­кон­чи­лась сто­лет­няя ис­то­рия рус­ской ре­во­лю­ци­он­ной ин­тел­ли­ген­ции. В 1936-38 го­дах по­гиб­ли ее по­след­ние пред­ста­ви­те­ли. Ка­ким из­де­ва­тель­ст­вом зву­ча­ли за­яв­ле­ния офи­ци­аль­ной про­па­ган­ды, по-преж­не­му сла­вив­шей ре­во­лю­цио­не­ров, в то вре­мя как ста­лин­ский ре­жим без­жа­ло­ст­но ис­ко­ре­нял вся­кое ина­ко­мыс­лие и вся­кий дух бун­тар­ст­ва — глав­ные, оп­ре­де­ляю­щие чер­ты “ор­де­на”.

По­че­му же дик­та­тор не от­ка­зал­ся окон­ча­тель­но от на­сле­дия ре­во­лю­ци­он­ной ин­тел­ли­ген­ции? По­то­му что со­вет­ское го­су­дар­ст­во, не­смот­ря на то, что оно ис­тре­би­ло сво­их ос­но­ва­те­лей, по-преж­не­му чер­па­ло свою си­лу в со­бы­ти­ях 1917 го­да. От­каз от ре­во­лю­ции был бы рав­но­си­лен са­мо­от­ре­че­нию.

Уч­ре­ж­ден­ный свер­ху культ ре­во­лю­ци­он­ной ин­тел­ли­ген­ции спо­соб­ст­во­вал не рас­про­стра­не­нию, а как раз дис­кре­ди­та­ции ее идей. Мно­гим ка­за­лось, что в дис­си­дент­ском дви­же­нии шес­ти­де­ся­тых го­дов воз­ро­ди­лись не­ко­то­рые ха­рак­тер­ные чер­ты “ор­де­на”: нон­кон­фор­ми­ст­ское по­ве­де­ние, нрав­ст­вен­ный на­кал, не­при­ми­ри­мость к всем фор­мам гра­ж­дан­ско­го и по­ли­ти­че­ско­го уг­не­те­ния. Од­на­ко мно­гие дис­си­ден­ты соз­на­тель­но от­ме­же­ва­лись от сво­их пред­по­ла­гае­мых пред­ков, ре­ши­тель­но от­бро­сив их идео­ло­гию. Они, на­при­мер, бы­ли ре­ши­тель­но про­тив на­ро­до­по­клон­ст­ва и про­тив ре­во­лю­ци­он­но­го на­си­лия. Сем­на­дца­тый год для боль­шин­ст­ва из них был не на­ча­лом но­вой эпо­хи, а ве­ли­чай­шей ка­та­ст­ро­фой оте­че­ст­вен­ной ис­то­рии. При этом ре­во­лю­ци­он­ную ин­тел­ли­ген­цию счи­та­ли чуть ли не глав­ным ви­нов­ни­ком этой ка­та­ст­ро­фы. Вот по­че­му во­прос о вклю­че­нии ее пред­ста­ви­те­лей в га­ле­рею пред­ше­ст­вен­ни­ков дис­си­дент­ст­ва ос­та­вал­ся весь­ма спор­ным. По су­ще­ст­ву, “ор­ден”, воз­ник­но­ве­ние и ги­бель ко­то­ро­го свя­за­ны с глу­бо­чай­ши­ми ка­так­лиз­ма­ми рус­ской ис­то­рии, ос­тал­ся без на­след­ни­ков.