|
Любовь Евгеньевна Городнова
Об усадьбе Боратынских Мара на Тамбовщине
На второй день после воцарения Павла I1, «излившего несчетные всем милости», Абрама Боратынского - отца поэта - вызвали ко двору. 5 декабря 1796 года генерал-адъютанту Абраму Андреевичу и флигель-адъютанту Богдану Андреевичу Боратынским было пожаловано по 1000 душ, а 10 января 1797-го из дворцовых селений Тамбовской губернии - село Вяжля Кирсановского уезда2.
С 17 мая 1797 года, в 30 лет, А. А. Боратынский - командир лейб-гренадерского полка. За успешное проведение маневров в Гатчине император наградил его особняком в Петербурге. Тогда же на выпускном балу в Смольном институте (среди выпускниц была сестра Абрама Андреевича Мария) он познакомился с Александриной Черепановой3 и 11 декабря письмом сообщил отцу: «Я женюсь, и очень скоро, <...> девица добрая, любезная и такая, которая будет с нами всеми одна душа. <...> Вчера представлялись мы государю и государыне. <...> В исходе генваря наш брак совершится»4. Венчались молодые 29 января 1798 года. Свадьба имела очень высокий статус - она состоялась при дворе. Невесту к венцу убирали в комнате императрицы. Абрам Андреевич счастлив: «Третий день как я вступил в сей священный союз, и вижу в себе уже великую перемену! Буйность пылких страстей исчезла, <...> в первый раз ощущаю тихое спокойствие в душе моей, дружество и любовь ощущаю вместе, и каждая из них непрерывно дает мне чувствовать мое счастие»5.
18 июля Абрам Боратынский получает чин генерал-лейтенанта. Но придворная фортуна коварна - уже в конце лета последовала опала, 6 сентября - указ об отставке, а 25 сентября отставному генералу была выписана подорожная до села Голощапова - отцовского имения в Смоленской губернии. В Голощапове отношения супругов с родственниками не сложились, и в феврале 1799 года А. А. и А. Ф. Боратынские уезжают в Вяжлю, где через год у них родится первенец - Евгений6.
Осенью 1802 года состоялся раздел имения между братьями Боратынскими. Абрам Андреевич получил 913 душ крепостных крестьян. В декабре 1803 года он был избран тамбовским губернским предводителем дворянства (исполнял эту должность до февраля 1807-го). В 1804 году после конфликта с братьями А. А. Боратынский приступает к строительству дома в пяти верстах от Вяжли у оврага на северо-восточной окраине леса - в Маре7.
Заботясь об образовании и воспитании детей, Абрам Андреевич и Александра Федоровна пригласили в Мару гувернера - итальянца Жьячинто Боргезе8.
Ты счастлив был, когда тебе кое-что дал
Почтенный, для тебя богатый генерал,
Чтоб, в силу строгого с тобою договора,
Имел я благодать нерусского надзора9.
Весной 1808 года вследствие опасности распространения чумы Боратынские направляются из Саратовской губернии в Голощапово. Через некоторое время они переезжают в Москву, где глава семейства скоропостижно скончался. «Александра Федоровна Боратынская с душевным прискорбием объявляет о кончине супруга своего Абрама Андреевича, последовавшей сего марта 24 числа в 8 часов пополуночи. Вынос тела и отпевание будет в приходской церкви Николая Чудотворца, что в Клинниках, марта 26-го, в 9-м часу»10. Похоронили А. А. Боратынского на кладбище Спасо-Андроникова монастыря. Александре Федоровне минуло тогда всего 33 года, и она снова ждала ребенка.
В 1811 году А. Ф. Боратынская с детьми и сестрой Екатериной Федоровной возвращается в Мару. В письме оттуда к дядюшке Богдану Андреевичу маленький Евгений так описывает это путешествие: «Мы выехали из Москвы в 6 часов пополудни и расположились: маменька и тетенька в карете, я и Monsieur Bories11 в коляске, а маленькие дети в другой карете. В бричке на двух повозках поехали постели и говядина, и так мы выехали из Москвы. В сей день с нами ничего важного не случилось, что от пыли мы все чихали, но как приехали на станцию, то от хорошего куска курицы все позабывали, и так мы дотащились счастливо до Коломны: когда мы выехали из Коломны, то колесо у коляски начало танцевать так, что на всяком шагу боялись упасть, впрочем, дорога была счастлива, и так мы приехали»12.
Позднее в стихотворении «Дядьке-итальянцу» уже известный поэт Евгений Боратынский писал:
Москва нас приняла, расставшихся с деревней,
.............................................
Увы! Оставив там могилу дорогую,
Опять увидели мы вотчину степную...
Но где, хотя вдали твоей отчизны знойной,
Ты мирный кров обрел, а позже гроб
спокойный13.
Еще при жизни Абрама Андреевича было решено отдать сыновей в Пажеский корпус14. Поэтому уже в апреле 1812 года тетушка Екатерина Федоровна увозит Евгения в Петербург для подготовки к экзаменам. 31 августа Петр Андреевич Боратынский подает прошение о помещении своего племянника Евгения Боратынского в корпус на собственное содержание. Официальное зачисление состоялось 9 октября.
Одна с семью малолетними детьми на руках Александра Федоровна не могла поддерживать в усадьбе должный порядок, поэтому некоторые постройки подверглись частичному запустению. В августе 1833 года она ходатайствует о разделе имения между наследниками (раздел был узаконен только в 1848 году), в результате которого по реке Вяжле образовались небольшие села, получившие названия от имен новых владельцев - Софьинка, Евгеньевка (Ядровка)15, Варварьинка (Рачиновка), Натальевка, Сергиевка. В Маре хозяином остался младший сын Боратынских Сергей Абрамович, который активно занялся устройством усадьбы.
Деревянный одноэтажный дом был выкрашен темно-серой краской, железная крыша - зеленой. Фасад со стороны парадного подъезда с крытым крыльцом оформлялся мезонином с маленьким балкончиком над первым этажом, сплошной стеклянной стеной оранжереи и двухэтажной кирпичной башней, где располагался кабинет хозяина и отопительная установка для оранжереи. Снаружи к зданию примыкали две террасы. «Дом <...> строился постепенно, и архитектура его не имела никакого единства. По мере надобности делались те или иные пристройки. Не обладая чистотой стиля, он был очень уютен и удобен»16.
Главным помещением в доме являлась столовая - с тройным окном и паркетным полом. «Посредине [столовой] большой овальный обеденный стол с блестящей полированной поверхностью, покрытый светло-коричневым сукном. В углу у стены, примыкавшей к оранжерее, концертный рояль, шкафчик с нотами; напротив, у другой стены - гарнитур мебели - диван, несколько кресел и круглый полированный стол, весь гарнитур крыт зеленым сукном. Над диваном копия с картины Рафаэля «Сикстинская Мадонна». У широкого тройного окна два столика - ломберных, а немного дальше у стены чайный шкафчик. <...> На этом шкафчике стояли бюсты А. А. Дельвига и Б. А. Боратынского. Меблировку столовой дополняли трюмо черного дерева, резное со столиком, на котором стояли красивые бронзовые часы под стеклянным колпаком, дальше - книжный шкаф. По сторонам трюмо висели две миниатюры - на одной из них красавица А. Д. Абамелек, жена Ираклия Абрамовича Боратынского, на другой - он сам в парадной военной форме. В углу низенький диван, тоже крытый зеленым сукном, - этот диван поступал в распоряжение детей <...> еще один шкафчик для повседневной посуды и большая кафельная белая печь»17.
Внутри оранжереи - аллейка, идущая от входной двери, разделялась на две дорожки, оформленные рядами экзотических деревьев - померанцев, олеандров, рододендронов, лавров, фикусов.
Мебель в гостиной, как и во всем доме, была очень скромной: кресла и диван черного дерева эпохи Павла I, обтянутые тканью цвета бордо, в центре - четырехсторонний диван, у окна - фисгармония, сделанная Сергеем Абрамовичем. Камин с чугунной решеткой и оформлением белого мрамора. Над камином - изготовленный все тем же Сергеем Абрамовичем ветровой прибор, указывавший направление ветра в соответствии с движением флюгера на крыше. На каминной полке - круглые золоченые часы, подаренные, по преданию, императрицей Александре Федоровне в день свадьбы.
У Е. А. Дельвиг (о ней речь пойдет ниже) в комнате стоял рояль карельской березы, его оберегали как реликвию (по преданию, на нем играл Михаил Иванович Глинка); висели портреты в золоченых рамах: юные, одетые в одинаковые светло-кремовые декольтированные платья Елизавета Антоновна Дельвиг и ее сестры - Анастасия, Софья и Александра.
Садовый фасад дома, окруженного кустами сирени, жасмина, акации, украшал увитый диким виноградом балкон-полуротонда с восемью колоннами и двумя шестиступенчатыми спусками. Посадки липы, клена, вяза, ясеня, березы оформляли аллеи. Отдельно встречались каштаны, туи, лиственницы. Цветник перед балконом: герани, петунии, левкои, резеда, душистый табак, пионы, георгины. Липовая аллея делила территорию на две части. С правой стороны располагался фруктовый сад, с левой - жилые и хозяйственные постройки. В западную сторону аллея продолжалась узкой дорожкой к церкви и семейному кладбищу. Въездная дорога шла через лужайку, в конце которой начиналась аллея, ведущая к дому. На въезде - два столба в виде обелисков с изображением герба рода Боратынских18. Слева от въездной аллеи - уголок усадебного парка, огражденный невысоким забором. Справа - березовая роща с двумя хозяйственными и одной жилой постройками.
За фруктовым садом находился хозяйственно-скотный двор. Впоследствии неподалеку от него Сергей Абрамович выстроил больницу для местного населения.
В глубине парка на краю оврага с использованием особенностей рельефа был сооружен грот. «В центре леса <...> - оригинальное каменное здание, при строительстве которого применено разнообразие форм и средств архитектурной выразительности. Фасадом, нижняя часть которого сложена из неотесанного серого известняка, с высокой башенкой с одной его стороны, он напоминал старинный полуготический замок. Задняя и обе боковые части здания сложены из красного кирпича и характерны простотой и строгостью архитектурных линий, но, как ни странно, гармонировали с передней «готической» частью. <...> Крытые галереи и переходы соединяли части здания, и в то же время каждая имела самостоятельный выход. <...> В центральной части здания расположена большая квадратная зала. Стены и потолок, соединяясь в одной точке, откуда спускалась люстра, образовывали свод. Эту часть стали называть «гротом».< ...> Окна в гроте овальные, слегка заостренные кверху, с цветными стеклами. Такие же стекла и в двери, которая из залы вела прямо на площадку перед фасадом грота»19.
Возле родника стояла выполненная в едином стиле с гротом купальня с «дождем». Через овраг был перекинут живописный ажурный мостик. На противоположной от грота стороне оврага находилась затейливая парковая постройка из красного кирпича, представлявшая собой круглую башню с готическими воротами: «Фантазия, придуманная собственно для украшения вида. Художественному глазу хозяина не нравилась пустота, остававшаяся здесь между густою сенью берез и дубов; он и поставил тут бесполезное здание, на котором с удовольствием мог покоиться взор»20.
В начале 1810-х годов деревянная Покровская церковь сгорела. К 1818 году Александра Федоровна построила в память Абрама Андреевича каменную Вознесенскую церковь в классическом стиле. На трех фронтонах здания, по свидетельству родившегося в Вяжле и до 1891 года жившего в Маре митрополита Вениамина (Федченкова. 1880-1961), были воспроизведены изречения из Евангелия: «На стороне, обращенной на запад, к селу, такие слова: «Вниду в дом Твой и поклонюся ко храму святому Твоему». Это относится ко всем вообще. А на правой, южной стороне, обращенной к парку (у нас называли его садом), было написано: «Благословен грядый во имя Господне!» - это благословение относилось к благочестивым храмоздателям. На третьем же фронтоне было изображено: «Да будут очи твои отверзты на храм сей день и нощь!»21 Особо почитался здесь образ Казанской Божией Матери22.
Колокольня состояла из двух объемов: круглое завершение на двухступенчатом квадратном основании, прорезанном арками, венчалось высоким шпилем. Старостой с 1867 года являлся Михаил Сергеевич Боратынский23.
Стеною низкой огражденный,
На взгорье белый храм стоит.
За ним, кленами осененный,
Господ старинный род лежит.
Кресты из мрамора белеют...
Лампадки тихо здесь горят...
На плитах надписи темнеют...
Цветы кругом могил пестрят24.
Возле церкви был фамильный некрополь. «В ограде церковной стояли мраморные красивые памятники с мерцающими неугасимыми, кое-где разноцветными, лампадами в углублениях и с соответствующими надписями из Слова Божия»25. В некрополе нашли последний приют первая владелица Мары - мать поэта Александра Федоровна Боратынская, ее родная сестра Екатерина Федоровна Черепанова, второй владелец усадьбы Сергей Абрамович, его супруга Софья Михайловна, их сын Михаил Сергеевич и дочери Елизавета (Дельвиг), Анастасия, Александра, мраморные надгробия которых сохранились до сих пор. В углу справа от входа было место для погребения иноверцев. Здесь похоронили Жьячинто Боргезе:
Ты сам глаза сомкнул, когда мирские сети
Уж поняли тобой взлелеянные дети;
Когда, свидетели превратностей земли,
Они глубокий взор уставить уж могли,
Забвенья чуждые за жизненною чашей,
На итальянский гроб в ограде церкви нашей26.
В 1890-х годах при храме существовали церковно-приходской попечительский совет и общество трезвости. «Пьяницы были исключением, из всей округи я сейчас буквально не помню ни одного лица, напивались допьяна лишь на покровских свадьбах у себя или у родных.< ...> Народ в массе был трезвым и скромным»27. Имелась библиотека, действовала одноклассная приходская школа. Для церковного хора отбирались музыкально одаренные крестьяне. Митрополит Вениамин вспоминал: «Я, уже будучи тогда студентом Духовной академии, по обычаю и любви пел на клиросе с дьячком Павлом Андреевичем Космодемианским. <...> Он обладал прекрасным нежным тенором и ходил еще с длинной косичкой и в подряснике по старому обычаю»28.
В штате церкви тогда состояли священник Павел Иванович Успенский, дьякон Андрей Александрович Агатов и псаломщик Павел Андреевич Космодемианский. «У причта земли 25 десятин усадебной, вся в одном месте, 33 десятины пахотной удобной. <...> Земля дает годового дохода 22 рубля с десятины. Братский годовой доход 1000 рублей, кроме того, причт получает ежегодное пособие от казны в размере 550 рублей. У священника дом церковный 22х12 квадратных аршин»29.
Ежегодно 8 июля в праздник Казанской иконы Божией Матери вблизи усадьбы на лугу проходила ярмарка. «На ярмарке веселый гомон, зазывание торговцев из палаток с «красным товаром» - сукном, коленкором, сатином, ржанье лошадей, запах оладьев - «с пылу с жару, пятак за пару», «кислые щи» - род хлебного крепкого кваса, белые булки, калачи, яблоки, огурцы, конфетки, леденцы, сладкая вода. Балаган с фокусами. Все это нас увлекало.< ...> Подальше: косы, топоры, «скрябки», грабли, ножи, вилы - это нас не интересовало. <...> В церкви - беспрерывные молебны, древний лысый диакон и еще не успевший искуситься Павел Андреевич так задушевно <...> поет: «Пресвятая Богородице, спаси нас!» Горят свечки копеечные и «семиковые» (по 2 копейки). На пять копеек с позолотой винтом ставили лишь господа да управляющие. Выслушав <...> молебен, мы спешили на людской радостный гомон. Родители давали нам по пятачку, чтобы мы купили себе чего душа захочет. <...> Часам к четырем начинался разъезд в дальние деревни. К вечеру на месте веселой однодневной жизни оставался лишь сор, вытоптанная трава, дыры из-под кольев палаток»30.
В 1910 году церковный приход включал в себя волостное село Вяжлю и четыре деревни: Осиновку - в 6 верстах, при ней усадьба купца Сычева, Натальевку - в 3 верстах, при ней усадьба дворянина Стрекалова, Рачиновку - в одной версте, Софьинку - близ церкви, при ней усадьба Мара, а также находившуюся в полуверсте усадьбу Н. Е. Маркова. Крестьянская община владела приобретенными с помощью Поземельного банка и на собственные средства землями - пахотной (160 десятин) и пастбищной (9,2 десятины). Некоторые крестьяне занимались кирпичным производством, веревочно-канатным и другими промыслами.
Второй хозяин усадьбы Сергей Абрамович Боратынский в 1830 году окончил Московскую медико-хирургическую академию с серебряной медалью и званием лекаря первого отделения. Некоторое время проживал в Петербурге, но после женитьбы (1831) на вдове поэта А. А. Дельвига Софье Михайловне31, имевшей полуторагодовалую дочь Елизавету, приехал в Мару. Затем путешествовал за границей, посетив ряд европейских столиц. Непродолжительный период (1848-1855) служил старшим чиновником особых поручений при Тамбовском губернаторе П. А. Булгакове. В отставку вышел в чине коллежского асессора.
Врач по образованию, Сергей Абрамович был человеком широкой эрудиции и разнообразных недюжинных дарований - разбирался в вопросах строительства, гравировал на меди, делал музыкальные инструменты и различные бытовые приспособления. «В спальне своей жены он устроил <...> возле ее кровати так, что она могла нажать кнопку и на окнах опускались сетки, чтобы ее не беспокоили комары, если нажать другую - опускались темные занавески»32. При этом еще «безвозмездно и очень успешно лечил всех: не только вяжлинское и окрестное население, но и помещиков, то и дело приезжавших к нему, даже издалека, или приглашавших его к себе, подчас в другие губернии. Дома он содержал небольшую больницу, аптеку и фельдшера»33.
Сергей Абрамович любил музыку, играл на фортепиано и на скрипке. Как свидетельствовал композитор Ю. К. Арнольд34, живший в 1839 году по соседству с Боратынскими, владелец Мары поставил у себя в усадьбе два акта оперы «Анна Болейн» Г. Доницетти. Партии исполняли члены семьи Боратынских, представление проходило в зале грота35. Другой сосед по имению, Н. В. Чичерин, «часто говаривал, что Сергей Абрамович сделался бы великим человеком, если бы не родился русским барином»36. Писатель Н. Ф. Павлов37 в 1832 году по случаю излечения Сергеем Абрамовичем его старого камердинера Ивана посвятил «барину-лекарю» стихотворение, напечатанное позже (1899) С. А. Рачинским (племянником Е. А. Боратынского):
Тихой степи гражданин,
Науки сумрачный поклонник,
Аптекарь, доктор, дворянин,
Какой-то странный беззаконник,
Не фабрикант и не делец,
Кого не встретишь за обедней,
Кто в жизни новый толк сыскал,
Не стаивал ни в чьей передней38.
После смерти Александры Федоровны к Сергею Абрамовичу перешли все права по управлению хозяйством усадьбы. «Физически это была натура железная, способная все выносить. <...> Возвращался из бани в легком халате и в туфлях на босую ногу. <...> Под старость Сергей Абрамович сам сознавал себя остатком отжившего строя. Иногда он подзывал к себе молодого человека: «Пойди, садись сюда: ведь ты другого такого не увидишь»39. По его ходатайству 6 февраля 1841 года род Боратынских был внесен в 6-ю часть родословной книги дворянства Тамбовской губернии40.
Софья Михайловна, прекрасно образованная, любившая поэзию, имевшая хороший музыкальный слух, от родителей унаследовала просвещенный ум и необычайную живость. Обучалась в Петербургском женском пансионе Е. Д. Шретер, где преподаватель русской словесности П. А. Плетнев знакомил воспитанниц с творчеством Пушкина, Дельвига, Боратынского, Рылеева. В 1825 году она встретилась с Антоном Дельвигом; в том же году состоялась их свадьба. Творческая элита Петербурга, ценившая Дельвига-поэта, стала окружением Софьи Михайловны, оказавшейся в центре литературной жизни столицы. В марте 1828 года дипломат Ф. П. Фонтон писал из Петербурга поверенному в делах в Риме П. И. Кривцову: «Три поэта, три друга, три вдохновения, ищущие в поэзии решения вечной задачи, борьбы внутреннего с внешним, а между тем три натуры во всем различные. Боратынский - плавная река, бегущая в стройном русле. Пушкин - быстрый, сильный, иногда свирепствующий поток, шумно падающий из высоких скал в крутое ущелье. Дельвиг - ручеек, журчащий тихо через цветущие луга и под сенью тихих ив. Боратынского все читали, Пушкина все наизусть знают, их обоих можно знать по их сочинениям. Но Дельвига надобно лично знать, чтобы понять его поэзию»41.
Жизнь распорядилась так, что Софья Михайловна стала близкой родственницей одного их друзей своего первого мужа и на протяжении нескольких лет тесно с ним общалась. Евгений Абрамович с женой Анастасией Львовной42 нередко гостили в Маре:
Судьбой наложенные цепи
Упали с рук моих, и вновь
Я вижу вас, родные степи,
Моя начальная любовь43.
Осенью 1829 года поэт писал другу из Мары: «Надеюсь, что в деревенском уединении проснется моя поэтическая деятельность. Мне пора приняться за перо: оно у меня слишком долго отдыхало»44. Однако не получилось: «Я ехал в деревню, предполагая найти в ней досуг и беспечность, но ошибся. <...> Вынужден принимать участие в хлопотах хозяйственных: деревня стала вотчиной. <...> С тех пор как я здесь, я еще ни разу не думал о литературе. Оставляю все поэтические планы к осени, после уборки хлеба»45.
Взаимоотношения в семье Боратынских сложились достаточно непростые в силу вспыльчивого характера Сергея Абрамовича и душевного состояния Александры Федоровны. Софья Михайловна считала мужа человеком редкого благородства, но была «вовсе не счастлива в его семействе. <...> В течение трех лет, что я поселилась здесь, я никуда не выезжала; я веду очень уединенную жизнь, будучи беременною или кормя детей, - это освобождает меня от визитов; мы тоже мало кого принимаем у себя: соседей у нас хоть и много, но лишь немногие ездят к нам, так как моя свекровь почти всегда находится в состоянии глубокой ипохондрии и не любит видеть у себя гостей. <...> С недавнего времени перестала появляться в гостиной даже тогда, когда мы находимся в своей семье; она не бывает за обедом»46. Племянник Софьи Михайловны, А. И. Дельвиг47, гостивший у Боратынских с сентября по декабрь 1833 года, отзывался об Александре Федоровне как о «больной старушке, которой я во все мое у них пребывание не наблюдал»48.
В 1833 году Софья Михайловна писала А. Н. Карелиной49: «То, что способствует украшению нашего уединения, это - присутствие моего шурина Евгения (поэта), который этим летом приехал, чтобы повеселить нас со своею женою и детьми. <...> Это поистине поэтическая душа! Какой возвышенный ум, какая нравственная чистота, какая высота чувств! У него много сходства в нравственном мире с моим покойным мужем (А. А. Дельвигом - Л. Г.).< ...> Мы часто говорим о нем, это так сладко для меня. Его жена особа достойная его, они очень счастливы.< ...> Мой муж (С. А. Боратынский - Л. Г.) <...> способен ценить достоинства Евгения, восторгаться им и понимать его. Поэтому они очень тесно связаны, и это наполняет мое сердце радостью»50. В Маре она прожила практически безвыездно 35 лет, смиренно-безропотно перенося выпадавшие ей трудности и невзгоды:
Блажен, кто верует, что Бог един -
И мир, и истина, и благо наше!
Блажен, в ком дух над плотью властелин,
Кто твердо шествует к Христовой чаше.
Эти строки из стихотворения К. Ф. Рылеева, переписанные Софьей Михайловной51, хранились в ее личном архиве. «Погруженная в семейную среду и мало общаясь с посторонними, <...> она оставалась как бы живым памятником прошлого, сохраняя до глубокой старости всю свежесть своего ума и всю чуткость своего сердца»52.
В браке с С. А. Боратынским Софья Михайловна родила еще трех дочерей - Александру (1832-1902), Софью (1834-1916), Анастасию (1836-1912) - и сына Михаила (1833-1881)53. Для их воспитания и образования Боратынские использовали все возможности, которые имелись в провинции: наряду с общими научными дисциплинами, им давались уроки вокала, музыки, рисования и живописи.
После смерти Сергея Абрамовича С. М. Боратынская заложила имение54. Для представления дочерей-невест она на короткий период переехала на жительство в Москву. Но средств не хватало; пришлось вернуться в Мару. Здесь только Софья вышла замуж - за Владимира Николаевича Чичерина (1830-1903), родного брата Бориса Николаевича Чичерина, владельца имения Караул той же губернии. Этот брак остался бездетным. «У Чичериных была приемная узаконенная дочь Машенька, сирота одной крестьянки из Натальевки. Она была полная, высокая, пухло-беленькая. Говорила по-французски, играла на «фортепьянах», каталась амазонкой вместе с другой воспитанницей у Баратынских, Юленькой. Обе потом были выданы замуж»55.
|
