.
В самом начале 18 века на краю государства, на земле, которая была только что отвоёвана у шведов начали строить город. Для новой жизни, для утверждения новых порядков и обычаев нужно было новое искусство. Приходилось переучивать старых художников или искать других. Например, старые русские архитекторы умели строить пока только церкви и боярские сводчатые палаты, а Петру нужны были большие залы для ассамблей, праздников, балов и пиршеств, с колоннами на европейский манер. Русские живописцы писали только иконы, а нужны были и торжественные баталии, прославляющие военные победы, и портреты царя и его приближённых. Русские граверы умели делать иллюстрации к церковным книгам, а нужны были виды строящегося Петербурга, изображения побед на суше и на море, гравюры к учебникам архитектуры, морского и артиллерийского дела.
Всё это не было, конечно, прихотью царя. Русская культура должны были высвободиться наконец из-под власти церкви, догнать наконец ушедшие вперёд европейские страны. Поэтому и пригласи- ли из Европы в Россию архитекторов, живописцев, граверов, скульпторов, а способные к искусству русские молодые люди отдавались им в ученики. Но так как ехать в далёкую Москву, почти незнакомую тогдашней Европе, соглаша-
лись далеко не лучшие художники, то наиболее способные из русских учеников быстро обгоняли своих учителей.
Но Пётр не только приглашал иностранных мастеров в Россию, но и русских художников посылал в другие страны. Он очень гордился художниками, которые учились за границей. Об одном из них – портретисте Иване Никитиче Никитине
он писал своей жене в Данциг:
“Попроси чтоб велел свою персону ему списать…дабы знали, что есть и из нашего народа добрые мастера.” Никитин действительно был “добрым мастером.” С портретов, которые он написал, смотрят сильные, резко очертанные лица царя и его приближённых. Вот канцлер Головкин. Откудато из темноты выдвигается вперёд его длинное лицо, суженное свисающими локонами парика. Чуть мерцают в полутьме на красноватом кафтане драгоценные орденские знаки. Но не ордина, не эффектный жест полководца – обычные тогда средства возвиличить – делаю лицо Головкина значительным. Художник изобразил канцлера в упор, прямо и остро глядящим в глаза зрителю, и он смотрит на нас, как на противников в словесном поединке, зоркими глазами дипломата.
До 18 века развитию скульптуры в России мешали церковные запреты. Более всего была распространена плоская резьба по камню и дереву. Пётр пригласил в Россию скульпторов, ему посчастливилось привлечь одного действительно крупного мастера – итальянца Карло Бартоломео Растрелли.
Гораздо скромнее эффектных скульптурных компазиций Карло Растрелли были произведения живописца Алексея Петровича Антропова
Но зато люди в его портретах живее и проще. Художник не заставляет нас смотреть на них снизу вверх, он не умеет и не хочет льстить своим моделям. Лицом к лицу видим мы в его портретах полных достоинства пожилых дам, важных архиепископов. Даже в торжественном парадном портрете молодого царя Петра 3
среди тяжёлых драпировок, колонн, позолоты стоит в эффектной позе не грозный самодержец, а болезненный узкоплечий юноша с вялым, лишённым всякой значительности лицом.
Другой талантливый портретист 18 века – Иван Петрович Аргунов
был крепостным графа Шереметева. Его портреты изящнее, легче антроповских, позы его героев свободнее и подвижнее, сама живопись мягче, воздушнее. Но и он показывает людей точно и просто, не склонен льстить им.
Художники второй половины 18 века начинают больше интерисоваться личными достоинствами человека, его моральными качествами, его внутренним миром.
В искусстве они видят средство воспитания и потому стремятся сделать его разумным, ясным, логичным.
И как величавая высокопарноть от Ломоносова сменяется в это время более простыми, более близкими к живому разговорному языку одами Державина, так в архитектуре пышное великолепие стиля барокко сменяется спокойной простотой и строгим величием стиля классицизм.
Представителями классицизма в России в 18 веке были архитекторы Баженов, Казаков, Кваренги, Камерон, Старов.
К простоте, естественности, человечности стремились и другие виды искусства. В скульптурных портретах замечательного русского мастера Федота Ивановича Шубина
нет пышности портретов Карло Растрелли. Он видит значительность человека не в богатой одежде и не в гордой позе, а в характере человека
, умеет подчеркнуть в каждом главные, существенные для него черты. Конечно, герои Шубина – знатные люди, и это ощущается не только в надменности графини Паниной или самодовольстве графа Орлова, но и в энергичном Завадовском, первый портрет - в Третьяковской галерее в Москве, два других в Русском музее в Петербурге. Все они уверены в себе, полны достоинства, и это придаёт таким разным не только по внешности, но и по характеру людям что-то общее.
В историю искусств вторая половина 18 века вошла как время портретов, особенно живописных. Портреты были нужны всем - от царицы до небольшого провинциального чиновника. В художественных или краеведческих музеях многих городов нашей страны вы можете увидеть портреты того времени – важных господ в цветных кафтанах, задумчивых или кокетливых дам с высокими причёсками, с волосами напудренными до седины. Иногда эти портреты написаны легко и живо, тающими серебристыми краскам, иногда – грубоватой рукой крепостно –
го живописца-самоучки.
Три имени знаменуют вершину русского живописного портрета 18 века: Рокотов, Левицкий и Боровиковский.
Портрет неизвестной молодой женщины с задумчиво прищурен – ными глазами, в лёгком розовом платье (Неизвестная в розовом), написанный Фёдором Степановичем Рокотовым, привлекает тонкостья, душевным богатством. Рокотов пишет мягко, воздушно. Полунамёком, ничего не вырисовывая до конца, передаёт он прозрачность кружев, мягкую массу напудренных волос, светлое лицо с затенёнными глазами.
Поэзия душевной жизни, внутренняя, часто скрытая от других красота человека привлекает Рокотова, и он находит средства передать её на холсте.
В портретах написанных Дмитрием Григорьевичем Левицким
, нет поэтической дымки, окутывающей образы Рокотова. Он зорче, трезвее смотрит на своих героев, его интересует разнообразие характеров, и он умеет их показать даже в торжественных парадных портретах. Известный богач и самодур П. Демидов изображён им во весь рост, на большом холсте, на фоне величавой архитектуры, в пышных складках алого одеяния. Но если присмотреться – это складки не мантии, а домашнего халата. Ведь Демидов не состоит ни на какой государственной службе, он не сановник, не полководец, он опирается не на саблю, а всего лишь на садовую лейку, и торжественный жест указывает не на дым сражения, а всего лишь на цветочные горшки знаменитой демидовской оранжереи. И уж совершенно ничего величественного нет в его хитром немолодом лице, любезном и скаредном одновременно.
Владимир Лукич Боровиковский
работал уже в конце 18 века и в первой четверти 19 века. В его портретах задумчивые девушки, написанные прозрачными, светлыми красками мечтают на фоне зелени сада. Чувственность повестей Карамзина, появившихся в эти годы, отразилась и в образах их читательниц, которых писал Боровиковский к его лучшим произведениям относятся портреты: В. И. Арсеньевой, М. И. Лопухиной, А. Г. и В. Г. Гагариных.
Русские художники 18 века сумели воплотить в красках и мраморе облик, характеры, духовный мир своих современников. Именно в портрете создало искусство этого времени свои лучшие произведения
.
|
