| Связь внутренних законов языка с нормой устной и письменной речи
Брызгунова Е.А.
Конец XX и начало XXI века – это время обостренного внимания к языковым процессам, к их научным типологизациям. С другой стороны, это время поверхностных и эмоциональных суждений (особенно в области СМИ) без знания законов развития языка в разные исторические эпохи, в разных слоях общества.
В четырехтомной монографии «Русский язык и советское общество» [РЯСО 1968] М.В. Панов, руководитель и редактор этой монографии, обобщил две основных тенденции в развитии русского языка: развитие аналитизма в области грамматики и развитие агглютинации в области словообразования. Именно развитие аналитизма вызывает споры, что объясняется проблемой сознательного и бессознательного в речи носителей языка (в том числе журналистов, вузовских и школьных преподавателей, актеров и т.д.), и недостаточным разграничением таких понятий, как законы языка, неподвластные воле человека, и законы о языке, создаваемые человеком.
При анализе проблематики данного раздела ключевыми являются следующие понятия: внутренние законы развития языка, природные свойства носителей языка, сознательное/бессознательное в речи носителей языка, степень эффективности нормативных рекомендаций.
Носители языка обладают природными свойствами, которые можно рассматривать в ряду других свойств человека. Когда человек входит в магазин, он становится покупателем, свойства и потребности которого в достаточной степени изучены и обобщены психологами, социологами, сотрудниками милиции. Когда человек входит в метро или в поезд, он становится пассажиром, что также изучено и разноаспектно учитывается в организации и в практике общения.
Выделим природные свойства носителя языка, существенные в контексте рассматриваемой проблематики.
Известно, что к трем-четырем годам своей жизни человек овладевает системой родного языка. Уже владея падежной системой, видами глагола, словесным ударением, ребенок только в школе узнает, что есть такие грамматические и фонетические сущности. Это один из этапов многочисленных преодолений бессознательного в использовании языка. В данном случае существенно отметить, что проявление внутренних законов развития языка обладает огромнейшей силой бессознательного в речи носителей языка.
Природным свойством носителя языка является субъективизм в оценках речи. Это проявляется в приверженности к избранному варианту, в готовности объявить неправильным другой, равноправный вариант.
Носителю языка свойственно относиться к языковой Системе как к управляемой. Между тем язык понимается как сложная Система систем, которая проявляется в повседневной речевой практике людей. Носитель языка способен управлять лишь отдельными проявлениями Системы: например, он может регулировать правила орфографии, запрещать агрессивную и нецензурную лексику в печатной продукции, неуместное употребление заимствованных слов и т.п. Знание свойств носителя языка необходимо для понимания многих речевых процессов, в том числе в СМИ.
Рассмотрим развитие аналитизма в русском языке в аспекте норм письменной и устной речи, а также с точки зрения рекомендаций редакторов радио и телевидения.
М.В. Панов обратил внимание на концепции французских славистов А. Мартине и А. Мейе о многовековой тенденции развития аналитизма в индоевропейских языках. Процесс характеризуется неравномерностью развития (например, более интенсивным – в английском, более замедленным – в латышском и русском). А. Мейе высказал гипотезу о причинах этой тенденции: имя стабильно и не требует много форм, в отличие от глагола. Существует противоречие между именем и глаголом [РЯСО 1968, 1, 21].
Черты аналитизма проявляются по-разному, многие из них стали нормативными как в письменной, так и в устной речи. К числу активных процессов в грамматике русского языка М.Я. Гловинская относит «общее укрепление несклоняемости в морфологической системе литературного языка» [Гловинская 1996]. Это заимствованные существительные (метро, такси, кафе, меню и др.), иноязычная лексика 1980–1990-х годов (видео, казино, крупье, шоу и др.), сложносокращенные слова и аббревиатура (замминистра, завотделом, СССР и др.), аналитические прилагательные (цвета беж:, маренго, индиго и др.).
К числу спорных и обсуждаемых в редакциях СМИ вопросов относятся топонимы на - ова, - ева, - ино, - ыно (Домодедово, Переделкино, Царицыно и др.). Здесь необходимо различать сочетание топонима с обобщающим словом (город Иваново, деревня Марьино) и топоним без обобщающего слова. В первом случае нормативна несклоняемость топонима: Я живу в городе Иваново, в деревне Марьино. Во втором случае нет общих закономерностей, приходится говорить о морфологии отдельных слов. Так, например, к числу сосуществующих вариантов относятся словоформы: Я живу в Иваново – в Иванове, в Пулково – в Пулкове. Но: Я живу в Пушкино, в Шахматова и др.
В течение XX века четко прослеживается тенденция к несклоняемости топонимов. М.Я. Гловинская приводит воспоминания Л.К. Чуковской об Анне Ахматовой, возмущавшейся, когда кто-либо говорил «Мы живем в Кратово» вместо «в Кратове». Сама Л.К. Чуковская спрашивала у других: «Почему вы говорите живу в Переделкино, а не в Переделкине! С чего бы? Ведь русский язык склонен к склонению. Почему же вы не склоняете названий? Или почему бы тогда не говорить: Я живу в Москва?» [Гловинская 1998, 307]. Воспоминания Л.К. Чуковской являются живым свидетельством восприятия изменений носителями языка, но таких изменений, которые осознаются слушающими.
Во многих редакциях СМИ нормой считается склоняемость. В подобных ситуациях начинается снижение эффективности редакторских рекомендаций, так как процесс изменений остановить нельзя. Кроме того, как уже говорилось выше, существует морфология отдельных слов и словосочетаний. Рекомендации должны быть дифференцированными.
В истории филологического факультета МГУ есть ценный опыт семинара профессора П.С. Кузнецова (1899–1968). Петр Саввич учил нас, студентов 1950-х годов, сопоставлять и анализировать факты, привлекая данные истории языка, современных диалектов, устной и письменной речи литературного языка: откуда то или иное явление, почему, где, как, единственно ли возможным является предлагаемое объяснение, можно ли прогнозировать развитие и на каком основании. Эта традиция очень актуальна в наше время, когда на радио и телевидении возросло разнообразие видов общения и их участников.
Конец XX и начало XXI века – это время ненормативного употребления предложно-местоименных сочетаний о том, что, например: «...опросы показывают о том, что его рейтинг растет...»; «...эти факты показывают о том, что реформы буксуют»; «Я сомневаюсь о том, что все кончится благополучно»; «Она сообразила о том, что надо сделать»; «Все понимали о том, что второй такой случай не представится»; «Он не мог поверить о том, что на реке такой тонкий лед» (из речи журналистов на радио и телевидении).
Во всех приведенных примерах употребление о том, что не соответствует норме и письменной, и устной речи. Несоответствие норме осознается многими носителями языка. Нормативно: факты показывают, что...; я сомневаюсь, что (= в том, что); она сообразила, что...; все понимали, что...; не мог поверить, что (тому, что; в то, что).
Как можно объяснить несоответствие норме? Сказать, что это ошибка, – для специалиста слишком мало. Можно предложить следующее объяснение. Один из активных процессов в современном русском языке связан с семантическим укрупнением союзных средств, с устранением избыточности детализаций, выражаемых с помощью падежных форм. Изъяснительные предложения включают глаголы, обозначающие процессы речи, мысли, восприятия: думает, что (о том, что); почувствовал, что...; я верю, что (в то, что) и др. Ненормативное употребление о том, что появляется в контекстах с глаголами, включающими компонент значения речи, мысли, восприятия: факты показывают (т.е. свидетельствуют, говорят), что... При этом в нормативном употреблении выбирается наиболее простая союзная связь, не требующая падежных форм. Ненормативное употребление о том, что можно назвать явлением переходного периода, когда устраняется избыточность форм союзных связей в изъяснительных предложениях и усиливается роль контекста конкретизирующего значения глаголов.
Переходим к центральной и наиболее дискуссионной проблеме развития аналитизма: смешению падежных флексий. Кратко представим материал. Наиболее частотным является употребление родительного падежа множественного числа существительных на - и, - ы (уроки, регионы и др.) вместо предложного: в других языков, в двух чемоданов, в городах и поселков, в регионов России, об этих прогульщиков, пока ни о каких выводов говорить нельзя, в таких сложных вопросов, во многих театров страны.
Отмечается употребление предложного падежа вместо родительного: до двух тысяч фунтов стерлингах, в речи мхатовцах, что касается импрессионистах и др.
Специалисты отмечают также межсловный сингармонизм флексий, например: Подойди в церкви к отцу Илью.
Многие лингвисты имеют собственные коллекции подобных употреблений. Наиболее типизированные классификации с паспортизацией материала представлены в работах М.Я. Гловинской [Гловинская 1996, Гловинская 1998].
Фиксация смешения падежей началась в 1970-е гг. и стала массовым явлением в 1990-е и в начале XXI века. Смешение падежей остается незамеченным, неосознаваемым как со стороны говорящих, так и со стороны слушающих. Самопоправки говорящих отмечаются, но редко.
Существенно также, что смешение падежей в подавляющем большинстве случаев наблюдается в устной речи. М.Я. Гловинская приводит единичные примеры из письменных текстов: в западных южнорусских говоров (доктор филологических наук написал в статье и сразу заметил ошибку); в наших материалов (соавтор заметил ошибку) [Гловинская 1998, 313). В подавляющем большинстве случаев смешение падежей в письменной речи категорически не допускается и воспринимается как досадная опечатка.
Действие внутренних законов развития языка составляет особую область проявления сознательного и бессознательного в речи носителей языка. В данном случае возникает противоречие между неосознанностью смешения падежей со стороны говорящих и слушающих в устной речи и недопустимостью, т.е. осознанностью этих же явлений в письменной речи. Более того, если обратить внимание слушающих и говорящих на смешение падежей, они назовут это смешение безграмотностью и не поверят, что сами могут так сказать. Между тем, если в течение хотя бы одного-двух часов внимательно и направленно послушать радио- и телепередачи, а также речь своих собеседников в разных речевых условиях, многое будет замечено (так было много раз!), т.е. произойдет преодоление бессознательного.
Развитие аналитизма – процесс длительный. Но как быть с нормой? Ведь языку приказать нельзя. Конечно, в письменной речи необходимо соблюдать нормативное употребление падежей, а те процессы, которые происходят в устной речи, необходимо понимать, наблюдать, не упрекать и не переучивать носителей языка. Относительная стабильность языковой ситуации будет обеспечена тем, что и слушающие, и говорящие не осознают ненормативность обусловленную внутренними законами развития языка.
В современной речи в области фонетики также есть неосознаваемые факты произношения, широко наблюдаемые на радио и телевидении, в научной, публицистической и разговорной речи. Это ненормативное произношение типа: сотрудни[к’и]ми, художни[к’и]ми, заложни[к’и]ми, малъчиш[к’и]ми, [к’и]питализм, с моими [к’и]лле[г’и]ми и др. Как видно из примеров, особенность произношения заключается в смягчении заднеязычных перед слогом с мягкими согласными. С точки зрения восприятия это можно назвать расширением «иканья». Аналог такого произношения имеется в русских говорах, но связь с географическим происхождением говорящего отсутствует. Это непрямое диалектное влияние, отличающееся «заразительностью», которую можно метафорически назвать фонетическим вирусом. Произношение типа художни[к’и]ми, ре[к’и]мендация варьируется с нормативным произношением у одного и того же говорящего. И опять надо отметить, что описанное ненормативное произношение не осознается ни говорящими, ни слушающими и таким образом не мешает разборчивости речи.
В процессе обсуждения излагаемого материала в области морфологии и фонетики нередко спрашивают: а какова статистика, проводились ли социологические опросы?
В ответ приходится объяснять, что правомерность социолингвистических опросов зависит от материала исследования. Так, например, к середине XX века стали употребляться нулевые формы падежей и появились варианты: сто граммов (традиционная норма) и сто грамм (новообразование), два кило апельсинов и два кило апельсин и т.д. Социологический опрос (как вы говорите?) показал рост нулевых флексий и в то же время неравномерность их распределения в разных группах слов [РЯСО 1968, 3, 66–84; Гловинская 1998, 307]. Материал с нулевыми флексиями падежей инициировал выбор, сопоставление, размышление. Но на вопрос «как вы скажете: об этих художниках или об этих художников, художниками или художни[к’и]ми?» носитель языка без колебаний выберет то, что нормативно, и не поверит в возможность другого. На этом материале социологические опросы мало эффективны. Необходимы другие сведения, которые добываются не с помощью опросов, а путем наблюдений.
Кто говорит? – Знаем, что говорят представители разных социальных слоев с разным уровнем образования: журналисты, вузовские и школьные преподаватели, студенты, врачи, продавцы и др.
В каких речевых ситуациях говорят? – Знаем, что в разных речевых ситуациях: дома, на улице, на лекциях, на заседаниях ученых советов, по радио и телевидению (журналисты и их собеседники).
Есть ли колебания в нормативном/ненормативном употреблении падежей и в расширении «иканья»? – Знаем, что нормативность/ненормативность может чередоваться в речи одного и того же говорящего.
Осознают ли говорящие ненормативность своей речи? – Знаем, что в большинстве случаев не сознают, самопоправки отмечаются в редких случаях.
Как реагируют носители языка, если им объяснить их ненормативность речи («в двух контрактов», «полити[к’и]ми»)? – Знаем, что считают это безграмотностью и не верят, что могли такое сказать.
Можно ли перевоспитать носителя языка в этой области? – Знаем, что осознание и самоконтроль сократят количество ненормативных, но в минуты ослабления самоконтроля автоматизм действия внутренних законов развития языка сделает свое дело, и образованный филолог скажет: ...в других языков мне это не встречалось... Меня ре[к’и]мендовали в аспирантуру...
Можно выделить сферы русской устной речи, которые, с точки зрения восприятия структуры, долгое время оставались неосознанными. Это сферы устной речи, интонационной системы и ее связей с грамматикой и лексикой. Приведем отдельные факты. В 1973 году была опубликована коллективная монография «Русская разговорная речь» (под редакцией Е.А. Земской, АН СССР). Расшифрованный материал, как рассказывал М.В. Панов, привел в состояние шока тех, речь которых была записана (журналисты, педагоги, врачи и др.). Тогда включили магнитофон, и постепенно эти люди стали замечать особенности разговорной речи не только у себя, но и у других.
Произошло преодоление бессознательного владения языком. Дело в том, что представление о норме формировалось на материале письменной речи, которая развивается в пространстве (главным образом на плоскости) и воспринимается зрением: можно перечитать, вникнуть, улучшить. Устная речь развивается во времени (миллисекунды, секунды, минуты) и воспринимается на слух, избегает синтаксических усложнений и связок, для понимания которых требуется возвращение к предшествующим частям. Информация развивается порциями, используется принцип нанизывания, как говорят историки русского синтаксиса XVI–XVII веков.
Подготовленные материалы радио и телевидения учитывают условия развития и восприятия устной речи. В устных интервью и репортажах увеличивается объем устной разговорной речи, появляются грамматические несогласованности словоформ, перебивы, повторы. «Смысл превалирует над формой», – обобщает чешский лингвист В. Барнет [Лаптева 1999]. И все же такая речь на слух воспринимается лучше, объемнее по сравнению с устной речью с усложненными синтаксическими структурами. Здесь проходит еще одна граница между нормами письменной и устной речи.
Переходим к вопросу о сосуществующих вариантах произношения. Это та сфера, где рекомендации редакторов радио и телевидения не всегда можно назвать корректными.
Происхождение сосуществующих вариантов в области словесного ударения в большинстве случаев понятно: это результат слияния той или иной морфемы под ударением, например, корня, суффикса или приставки. Так, например, на произношение слова обеспечение влияет ударение в корне слов обеспéчить, обеспéченный, а на произношение обеспечéние влияет ударный суффикс - éни- в таких словах, как решéние, увлечéние. Аналогично на произношение одноврéменно, одноврéменный влияют: врéмя, врéменный, а на одновремéнно влияет ударный суффикс - éнн- в словах совремéнный, постепéнный и др.
Приведенные выше сосуществующие варианты произношения с научной точки зрения равноправны. Специалисты по СМИ имеют право выбрать, отдать предпочтение одному из вариантов и рекомендовать как норму. В начале XXI века редакторы СМИ рекомендуют ударение в корне слова, т.е. обеспéчение, одноврéменно, обрýшение. Но значительная часть носителей литературного языка, людей знающих, образованных автоматически будет следовать своим нормам: обеспечéние, одновремéнно. И это не будет ошибкой, это будет равноправный выбор равноправного варианта. В этом пункте проявляется этическая проблема для редакторов СМИ.
Рекомендации возможны, но упреки и обвинения будут свидетельствовать о недостаточных знаниях, об истоках сосуществующих вариантов. Влияние суффикса на практике окажется сильнее указаний. Избирательный подход требуется также по отношению к сочетаниям чн/шн – достато[ч’н]о или достато[шн]о. Примерно через 20–30 лет наблюдается смена произношений этих сочетаний. И здесь возможны лишь рекомендации (в начале XXI века частотны [ч’н]). Избирательный подход требуется и для норм в произношении заимствованных слов: [тéр]мин или [т’éр]мин и др. Еще в середине XX века распространенным было произношение мягкого [т’], казалось бы, заимствованное слово «обрусело» и будет существовать в таком звучании, но ожидания не оправдались, колебания (и не только в этом слове!) продолжаются. Видимо, воздействует общее соотношение твердых/мягких согласных в звуковой системе языка.
Переходим к рассмотрению той части проблематики, которая связана с качеством речи, т.е. оптимальных реализаций интонационно-звуковых средств, обеспечивающих хорошее понимание. Качество полностью контролируется говорящим и может быть определено в системе признаков со знаком плюс или минус. Основные из этих признаков:
Четкость/нечеткость артикуляционных переходов от звука к звуку – к слогу – к слову – к концу предложения. При этом необходимо дозировать речь, о которой говорят: «сыпет, как горох». Нечеткость ведет к образованию «культи» звука, когда артикуляция звука намечается, но не реализуется или не доводится до конца. Следующая ступень – компрессия слова, когда не произносятся один, два, три слога, при этом звуки, оформляющие провалы слогов, тоже являются неполноценными.
При чтении текста вслух, как известно, глаза читающего опережают его голос на несколько слов. Эта закономерность называется «объем глаза-голоса» [Шварц 1941; цитируется по: Гловинская 1966, 166–169]. При качественном чтении объем глаза-голоса не мешает разборчивости речи, более того, создает перспективу строки. При компрессии слова глаз «выхватывает» последующие звуки и слоги и пропускает предшествующие, что нередко приводит к бессмысленному сочетанию слов, например: раздалась очередь из автоматов → раздалась очередь из томатов; страна восходящего солнца → страна ходящего солнца; он отстаивал свое право → он оттаивал свое право; это вызывает недоверие → это взывает дверие; экономические проблемы → комические проблемы (культя звука + компрессия слова). Русский язык имеет большие возможности подобных сочетаний. Продолжим перечень признаков качества речи.
Умение/неумение держать основной тон и интенсивность звука до конца предложения, односинтагменного и многосинтагменного. При неумении образуются звуковые ямы в середине и в конце предложения, чаще всего в постцентровых частях интонационных конструкций. Конечно, при неоднократном прослушивании в записи на пленку все можно понять, но в потоке речи – трудно, тем более если учесть, что русский язык – флективный.
Качество речи зависит от умения/неумения владеть речевым дыханием. Умение заключается в том, что говорящий незаметно (автоматически) делает вдох в начале и в середине предложения так, чтобы воздушная струя была достаточной для произношения нужного количества слов: одного, трех, десяти. Например, следующее предложение можно произнести в составе одной интонационной конструкции – ИК-2, которая характеризуется усилением словесного ударения на гласном центра, обозначенного жирным шрифтом и красным цветом:
Все его проблемы сводятся к тому, что еще не заказан номер гостиницы в Петербурге!
Для этого необходимо сделать вдох и начать предложение с более высокой точки, постепенно снижая уровень тона по направлению к интонационному центру. ИК-2 передает активизацию эмоционального состояния говорящего (не заказана гостиница?) Конечно, это предложение можно расчленить на две и на три интонационно-смысловых части с использованием разных видов интонации незавершенности.
Неумение владеть речевым дыханием приводит к необоснованному выделению слов, создает навязчивую и громоздкую смысловую перегрузку, утомляет слух.
Четкость артикуляционных переходов, умение держать основной тон и интенсивность звука, владение речевым дыханием – это признаки первой необходимости для формирования приемлемого и общедоступного качества речи.
Качество речи зависит от умения/неумения использовать систему интонационных средств: это членение предложения на интонационно-смысловые части, типы интонации (интонационные конструкции), интонационная синонимия и др. [Брызгунова 1984; 1997]. Но это уже отдельная тема.
Подытоживая первостепенные (в настоящее время) признаки качества речи со знаком плюс, необходимо обратить внимание на их контролируемость, достижимость и зависимость от воли говорящего. Сегодня проблемы качества речи более актуальны, чем спор о склоняемости/несклоняемости топонимов или о выборе сосуществующих вариантов произношения, поскольку качество речи связано с пониманием слова и предложения.
Список литературы
Аванесов Р.И. Русская литературная и диалектная фонетика. М., 1974.
Брызгунова Е.А. Русская речь начала девяностых годов XX века // Русская словесность. 1994. № 3.
Брызгунова Е.А. Эмоционально-стилистические различия русской звучащей речи. М., 1984.
Брызгунова Е.А. Интонация и синтаксис // Современный русский язык / Под ред. В.А. Белошапковой. М., 1997, 1999.
Гловинская М.Я. В защиту одного фонетического приема // Развитие фонетики современного русского языка. М., 1966. [Там же ссылка на кн.: Шварц Л.М. Психология навыка чтения. М., 1941.]
Гловинская М.Я. Активные процессы в грамматике // Русский язык конца XX столетия / Под ред. Е.А. Земской. М., 1996.
Лаптева О.А. Живая русская речь с телеэкрана. М., 1999.
Русский язык: история и современность. Международный конгресс русистов-исследователей: Труды и материалы. М., 2001.
Язык: изменчивость и постоянство (к семидесятилетию Леонида Леонидовича Касаткина). М., 1996. [Там же статья М.Я. Гловинской и воспоминания Л.К. Чуковской об Анне Ахматовой.]
|
