Изменение научной парадигмы и формирование представлений о культуре ХVII-ХVIII
Возрождение делало первые попытки понять значение культуры в жизни человека и человеческого общества. Изучение различных проявлений культуры складывалось из единичных актов, не находивших пока особого отклика даже среди интеллектуалов. Массовым (т. е. общим), да и то пока лишь для сравнительно небольшого слоя людей, интересовавшихся мировоззренческими проблемами, стало лишь стремление к постижению культуры, осознание необходимости понять ее сущность и природу.
ХVIIв. и первая треть ХVIII в. стали временем поисков способов практического осуществления данной установки. Мы видели, как интерес к культуре способствовал рождению чувства историзма, формулируемого в основном интуитивно, на уровне художественных образов. Несколькими десятилетиями позже попытки осмысления культуры совпали со стремлением к созданию новой методологии истории. Рождавшаяся методология была связана с рационализмом и сенсуализмом. В силу этого она оказалась способной описывать естественную природу общества как творения рук человеческих, т.е. как явление культуры. Интерес к изучению культуры вел к рождению новой методологии изучения истории. В начальный период становления науки нового времени эти два аспекта познания общества оказались слиты воедино. Интерес к культуре реализовывался через интерес к истории.
Для естественнонаучного объяснения явлений общественной жизни нужна была новая научная парадигма, способная совместить в сознании людей идею божественного творения с идеей господства естественного закона. Научная революция, ставшая результатом и следствием развития науки как опытного исследования, создала к началу ХVIII в. условия для формирования новой системы координат, необходимой человеческому сознанию для переосмысления картины природы и общества.
В течение предшествовавшего столетия целый ряд открытий изменил условия существования человека. Наиболее заметными из них были, безусловно, освоение пороха и огнестрельного оружия, изобретение компаса и усовершенствование оснастки кораблей, создание воздушного насоса и железоплавильных печей, станков, работавших на механическом приводе и т. д. В книге Л. Уайта "Средневековая технология и социальные перемены" говорится, что к началу ХVI в. в Европе уже были изобретены практически все потребные человеку механические системы вплоть до электричества. В течение последующих четырех столетий они лишь приводились в действие по мере возникновения в них необходимости. Дополнительным аргументом в пользу такой точки зрения может служить история великих открытий ХVIII-ХХ вв., когда необходимые изобретения, как, например, паровая машина, появлялись почти одновременно в нескольких местах земного шара.
Великие географические открытия расширили горизонты человеческого восприятия, сделали людей более восприимчивыми к идеям множественности форм человеческого существования. Но самым существенным для развития познания стало изобретение и распространение книгопечатания, в результате появления которого образованность перестала быть уделом избранных.
Конечно, образованность не перестала восприниматься как признак принадлежности к определенным сообществам. Наряду с традиционным отношением к корпоративности стало происходить и очень медленное изменение ориентации. Распространение печатных книг, многие из которых содержали идеи гуманизма, постепенно стало изменять само понятие корпорации, принимаемое образованными людьми. Представление о корпорации как замкнутой цеховой организации, таящей свои производственные секреты от непосвященных, постепенно стало заменяться стремлением объединить усилия образованных людей, направленные на исправление несовершенства людского общежития. И это уже были сообщества единомышленников, подразумевавшие принцип открытости как условие своего существования. Далеко не все из них, подобно своим прообразам, - некогда существовавшим гуманистическим кружкам, - преодолевали традиционную замкнутость и на самом деле становились открытыми, но складывалась возможность перемен, рано или поздно находившая пути для реализации.
В книге "Эпохи и идеи" М. А. Барг выделяет пять основных моментов научной революции, приведшей к рождению натурфилософии ХVII в. как нового взгляда на мир, открывшего науке многообразие человеческой культуры.
Первым актом научной революции ученый называет математическое обоснование Николаем Коперником (1473-1543) гелиоцентричности Вселенной и рождение новой астрономии, связанное с именами Галилео Галилея и Иоганна Кеплера.
Мы так привыкли соотносить открытие гелиоцентричности Солнечной системы с фигурой Н. Коперника, что уже и не помним о том, что задолго до него подобную идею высказывали многие. Например, философ, теолог и математик Николай Кузанский (1401-1464) за столетие до Коперника утверждал, что Земля не может быть центром мироздания. Идея, как видим, существовала и ранее, но лишь к середине ХVI в. общая сумма знаний, накопленных людьми, сделала данную гипотезу предметом доказуемым и создала предпосылки для ее перевода из области чистой теории в практику познавательной парадигмы. Более того, сильный общественный резонанс превратил узкоспециальный астрономический трактат в событие, потрясшее мировоззренческие основы.
По колоссальным последствиям, пишет Ф. Бродель, как раз и узнаются "великие события: у них бывает продолжение". Книга Н. Коперника "О вращении небесных тел", опубликованная в Нюрнберге в 1543 г., стала великим событием, породив драму идей и сделав сопричастными самых разных людей, в том числе далеких от астрономии или науки вообще. У этого ученого трактата было продолжение, связанное с трагедией жертвоприношения во имя идеи. Ради нее жертвовали жизнью (Джордано Бруно) или честью (Галилео Галилей). Ситуация получила столь неоднозначное моральное разрешение, что породила эхо на века.
Впечатление, произведенное событиями, связанными с утверждением идеи гелиоцентричности, на сознание ближайших поколений, структурно совпало с образным восприятием реальности, влиявшим как раз на неспециалистов - тех, кого не очень интересовали точные детали космогонии, но так или иначе волновало воздействие системообразующих представлений о мире на умы современников. Случай, в общем-то, довольно типичный для истории идей. Драматичность ситуации часто способствовала популяризации чисто практических открытий, изобретений и результатов их применения.
Идеи Коперника подтвердили возможность множественности миров. Телескоп, изобретенный Галилеем, позволил ему самолично увидеть другие планеты, которые до него не видел никто, и опытным путем убедиться в безграничности небесного космоса. Сформулировав законы небесной динамики, Г. Галилей создал для астрономии новое научное обоснование. Законы Кеплера, математически описывающие движение планет и позволявшие определять положение неизвестных ранее небесных тел, предсказывать затмения или появление комет, создали астрономическую науку нового времени и в то же время новую форму восприятия пространства, нашедшую отражение на уровне массового сознания. Неудивительно, что "к концу ХVII в. система Птолемея стала анахронизмом даже в глазах обывателей".
Вместе с тем на уровне обыденного сознания человек стал испытывать чувство дискомфорта. В геоцентричном мире он был высшим существом, обитавшим на тверди земной, защищенной сферой небесной. В гелиоцентрической Вселенной он стал песчинкой перед лицом мироздания. В прежнем мире связь с Богом была гарантом значимости человека. Теперь же для самоутверждения нужно было искать другие способы. Образ потерянного рая, запечатленный в поэме Дж. Мильтона (1608-1674), написанной в 1667 г., отразил возникшие ощущения в художественной форме. К счастью, растерянность довольно быстро уступила место оптимизму. Несколько лет спустя, в 1671 г., тому же Мильтону удалось создать образ рая обретенного, мысль о котором уже целиком была связана с земным существованием и с проявлением качеств человеческой индивидуальности.
Переосмыслению идеи значимости человеческой личности способствовали и новые открытия в химии, ботанике и медицине.
Отношение к человеку как к созданию Божьему не предполагало отношения к его телу как к объекту исследования. В течение долгого времени самыми подробными знаниями об анатомии человеческого тела располагали в основном палачи, а описания различных внутренних органов давались не столько в анатомических атласах и медицинских руководствах, сколько в судебных приговорах, детально перечислявших, какие из частей тела и в какой последовательности следует отсекать, чтобы казнимый умирал "тысячью смертей", а также в какой момент экзекуции нужно демонстрировать преступнику его внутренности или иную часть тела, значившуюся в приговоре как орудие преступления. Несколько веков развития медицины с трудом смогли преодолеть инерцию человеческого сознания. Решительные изменения в восприятии человеческого тела как природного объекта стали происходить лишь с началом ХVII в.
Английский врач Уильям Гарвей (1578-1657) описал большой и малый круг кровообращения как основу жизнедеятельности человеческого организма, лишив тем самым таинственности сам феномен жизни, происходившей, как он считал, "из яйца". Открытия в медицине сконцентрировали в себе достижения естествознания того времени и стали вторым существенным моментом научной революции ХVII в.
Третьим шагом в отказе от привычной картины мира стало изменение в представлениях о научном методе. Опираясь на опыт номинализма и сенсуализма, английский философ, естествоиспытатель и государственный деятель, лорд-канцлер при дворе короля Якова I Фрэнсис Бэкон (1561-1626), автор многих трактатов по естествознанию и социальной утопии "Новая Атлантида", обосновал необходимость преимущественного применения индуктивного метода как единственного средства познания, заслуживающего название научного. В "Великом восстановлении наук" он писал: "Для наук же следует ожидать добра только тогда, когда мы будем восходить по истинной лестнице... от частностей к меньшим аксиомам и затем к средним, одна выше другой, и, наконец, к самым общим". В "Новом Органоне" (1620) Бэкон не только писал о применении нового научного метода, но и провозгласил целью науки увеличение власти человека над природой.
Утверждение индуктивного метода, состоявшего из продвижения от частного к общему в процессе научного познания, соответствовал представлениям об атомарном строении вещества, получившим, благодаря работам Гассенди и Бойля, широкую популярность в ХVII в. и легшим в основу механистических воззрений на природу и общество.
Следующим блоком в фундамент науки нового времени стали взгляды французского философа, математика, физика и физиолога Рене Декарта (1596-1659), более известного своим современникам под латинизированным именем Cartesius (Картезий в русской транскрипции того времени). Произведения Декарта способствовали утверждению нового представления о соотношении науки и философии.
Докартезианская традиция рассматривала философию как "науку наук", постигающую смысл бытия Божьего, отводя другим отраслям науки роль собрания иллюстративного материала, демонстрирующего идею всеобщей гармонии. Декарт и его последователи утверждали приоритет практической пользы, подчеркивая значение конкретных наук для получения опытного знания, готового к непосредственному применению. Практическая польза объявлялась Декартом конечной целью существования любой науки. Тем самым получал свое научное обоснование прагматизм, ставший основной чертой развития науки нового времени.
Соединил воедино и переосмыслил научные открытия того времени как новое научное видение мира английский математик, механик, астроном и физик, основатель классической механики, член (а затем и президент) Лондонского королевского общества Исаак Ньютон (1643-1727).
В фундаментальном трактате "Математические начала натуральной философии", опубликованном в 1687 г., И. Ньютон использовал механицизм как стиль рационального мышления. Стройная система мироздания предстала перед изумленными читателями как единый слаженный механизм, все части которого пригнаны друг к другу и безотказно действуют, как в произведении талантливого мастера, подчиняясь законам, увиденным гением человеческого разума. Современники Ньютона охотно сравнивали строение Вселенной с часами, хорошо понимая, насколько упрощенным являлось такое сравнение. Но в нем оказалась заложенной психологическая установка, раскрепостившая великий познавательный потенциал человеческого разума. Людям стало казаться, что отныне в природе и обществе нет тайн. Всё казалось доступным изучению. Задача виделась лишь в том, чтобы всепроникающей силою разума найти соответствующий принцип действия.
Таким образом, к концу ХVII в. новая парадигма была сформулирована. Она приняла вид механистической картины мира.
Несколько ведущих признаков определяли механистическую картину мира.
1. Признание абсолютного характера времени и пространства. Время и пространство казались людям существовавшими сами по себе, независимо от материи и движения.
2. Протяженность и движение считались генеральными характеристиками любых форм существования материи. Их всеобщий характер подчеркивался особо.
3. Все явления представали связанными друг с другом причинно-следственной зависимостью. Мир виделся гармоничным в силу своей подчиненности законам механики. В основе закономерностей, управляющих Вселенной и материей во всех формах ее существования, усматривалась причинно-следственная зависимость.
4. Мир стал восприниматься как объект познания. Именно наличие причинно-следственной связи рассматривалось как необходимое условие и исходный момент познаваемости явлений. Мир стал выглядеть управляемым во всех своих ипостасях. Он был создан на принципах Разума и должен был в конце концов подчиниться разуму человека.
5. Природой стали называть все сущее, что может быть подвергнуто опытному изучению и рациональному объяснению. Как часть природы предстал и человек. Понятие "природа" приобрело философский категориальный смысл. Оно стало употребляться как синоним универсального и неизменного естественного закона, имевшего чисто физический смысл.
6. Человек стал выглядеть природным существом, наделенным Разумом, т. е. божественной силой творца. Именно он должен был найти потерянный рай на Земле. Обретенным раем должно было стать созданное людьми государство всеобщего благоденствия. Так человек обрел самостоятельность перед лицом мироздания и предстал творцом земной истории.
До торжества механицизма в человеческом восприятии доминировала картина истории. Природа воспринималась как результат творения, часть земной (т. е. человеческой) истории, призванная демонстрировать в гармонии мира торжество бытия Божьего. В картине мира нового времени изучение законов природы было выдвинуто на первое место. Естественный закон стал рассматриваться как универсальный ключ к пониманию живой и неживой материи, мира вещей и мира идей.
В течение ХVII в. сложились натурфилософские взгляды на общество и его историю. Свое место в новой картине мира заняли и представления о культуре.
В натурфилософии Разум стал рассматриваться как упорядоченность. Он получил статус естественного начала мира.
За человеком прочно закрепилось место венца творения. Природа человека усматривалась в его способности мыслить. Стало считаться, что разумные начала человеческой природы проявлялись в его способности к общежитию. Человек как существо естественное стал характеризоваться целым рядом специфических свойств. Среди них главной была, безусловно, способность мыслить. К ней добавлялись, иногда пересиливая основную черту, "страсти души", стремление к самосохранению и воспроизводству, к равенству с себе подобными, к свободе, к неприкосновенности и достоинству личности. Мыслителям того времени казалось, что как существо, наделенное разумом, человек всегда стремился жить в гармонии с окружающими людьми. Человек считался общественным существом. Свойства человека могли развиваться гармонично только в обществе, построенном на естественных принципах - принципах разума и гармонии. Считалось, что желание гармонии ("порядка", - а даже для науки ХIХ в. понятие "порядка" или "наряда", как в русской интерпретации, играло роль синонима понятия "закономерности" ) заложено в человеке самой природой, изначально.
Стремление соединить воедино представление о тварности мира и божественной сущности человека с представлениями о господстве естественных законов привело к формированию противоречивой концепции человеческой личности. С одной стороны, человек изображался как существо неизменное, с другой - как существо, стремящееся к естественной гармонии, т. е., способное к изменению или даже самосовершенствованию, поддающееся воспитанию. Мир людей представал как созданный - это с одной стороны. А с другой, он изображался как естественный объект, развившийся из первопары (Адама и Евы) и их потомков. Мир земной истории предстал как сотворенный, но его создателями теперь стали выступать сами люди.
История стала той сферой, которая помогла, казалось, примирить противоречия. Теория личности заняла в ее объяснении подчиненное положение по отношению к теории происхождения государства. В последней же на первый план была выдвинута идея потерянной гармонии и врожденного стремления человечества в целом вернуться к ней. Ведущим стержнем общественного развития был признан Разум. Ведущим средством изменения мира представала, следовательно, возможность воздействия на индивидуальный разум людей и коллективный разум общества.
Так родилось то мощное движение человеческой мысли, которое получило название Просвещения и которое занимает столь важное место в интеллектуальном развитии всех стран и народов, вступающих на порог нового времени.
В Европе раннепросветительские идеи стали распространяться со второй трети ХVII в. с утверждением идей естественного права и общественного договора в социологии Г. Гроция и Т. Гоббса. К 30-м годам ХVIII в. эти идеи сложились в стройную картину всемирной истории и получили широкую известность в среде образованной публики. Почти на два столетия рассуждения просветителей стали той формой, в которую в основном облекались представления об истории. Их социологические взгляды можно назвать культурологической теорией исторического развития, ибо всю историю человечества они рассматривали как историю происхождения и развития государственной власти, созданной людьми для своего удoбства и благоденствия. Государственная же организация создавалась и держалась, по мнению просветителей, развитием просвещения и культуры.
Отличительная черта культурной жизни того времени заключалась в общепринятости определенного круга идей в среде образованных людей независимо от географии их проживания. Общность идей предопределялась немногочисленностью культурных центров, традиционной корпоративностью слоя образованной публики, сравнительно небольшим набором общепринятых идей, сходством правовой жизни европейских государств, в основе которой лежали интерпретированные нормы римского права (в славянских странах - в его византийской редакции).
Слой интеллектуалов объединялся европейской системой университетов, способствовавшей интеллектуальному обмену, особенностями издательского дела и сложившейся системой распространения книг, которая была ориентирована в основном на меценатов и состоятельных людей. Сравнительная тематическая немногочисленность издаваемых книг и небольшая величина их тиражей тоже, как это ни странно, содействовали сходству читательских предпочтений образованной публики. Интеллектуальному обмену способствовал также обычай приглашения известных ученых ко дворам монархов и склонность ряда государственных деятелей к писательскому творчеству как своеобразной форме несения государственной службы. Кстати, позже, в эпоху классицизма, умение излагать свои мысли в письменном виде для публики вообще будет возведено в ранг гражданской добродетели и нравственного долга перед обществом. И хотя эти времена были еще впереди, распространение сходных идей не только в Старом, но и в Новом свете происходило с завидной оперативностью. Учитывая неразвитость, по сравнению с современными, средств коммуникации, быстроте распространения идей того времени остается только удивляться. Завидной оперативности в распространении идей способствовала и государственная политика. Просветители возлагали надежды на государство. Государство считало развитие наук и искусств важной частью своей деятельности. Со второй половины ХVП в. растущий интерес общества к истории политической жизни государств сделал достоянием публики много сведений, отложившихся в правительственных архивах. Политика стала приобретать черты публичности, а образованность начала превращаться в норму жизни людей, имевших тот или иной доступ к государственной власти. То обстоятельство, что библиотеки считались материальной ценностью, не только (и не столько) свидетельствовало об образованности общества, сколько способствовало фиксации состава библиотек. Наличие подробных описаний библиотек помогает теперь получать представление о круге интересов их собирателей.
В последнее время переиздается и пишется немало работ, посвященных культуре чтения прошлых эпох. Затрагивается в них и система читательских предпочтений, которая, скажем, в России с петровского времени формировалась под наблюдением правительства, а нередко и при непосредственном его участии.
С ХVII в. необходимой принадлежностью многих библиотек стали книги голландского юриста, социолога и государственного деятеля Гуго Гроция (1583-1645), введшего теорию естественного права в юридическую практику того времени. Книги его читались в оригинале или в переводах, издаваемых на многих языках. Наибольшее распространение получил трактат "О праве войны и мира". Он появился в 1625 г. (в 1710 г. по личному распоряжению Петра трактат был переведен на русский). Знание сочинений Гроция (Гуго де Гроота в русской интерпретации ХУШ в.) стало постоянным компонентом европейской образованности.
Гроций идеализировал первые века истории человечества. Он не признавал божественного происхождения государства, считая его творением людей. Появление государства он связывал с изгнанием перволюдей из рая, после чего они оказались предоставленными самим себе. Таким образом, государство, по Гроцию, появилось в силу человеческих потребностей и создано было силою человеческого разума.
Хочется обратить внимание на одну особенность концепции Гроция, характерную для представлений об истории, созданных деистами. Г. Гроций писал не о древних людях, а о первых. Это неудивительно. Ведь для Гроция люди не изменяли своей природы со дня творения.
Г. Гроций считал, что первые люди были существами миролюбивыми, стремящимися к общению с себе подобными. Мир, созданный ими, был бесконфликтен, ибо не было в нем причин для войн и раздоров. Первый человек мог овладеть всем необходимым для его существования. Это были вещи низшего порядка, которые "другой не мог у него отнять". "Великая простота" человеческого бытия рождала "чрезвычайную взаимную приязнь", царившую в этом идиллическом мире (особенности оригинала как нельзя лучше передает архаизированный русский перевод петровского времени). Ситуация стала меняться с развитием земледелия, скотоводства и ремесла, с появлением "разнообразной изобретательности" и "хитрости", которые создали простор для удовлетворения страстей. Различие способностей у людей породило стремление к соревнованию, и вот оно-то, по Гроцию, и стало причиной бедствий, приведших к тому, что "добрые осквернились сообществом злых", а мир гармонии сменился "бытом насильников и зверской жестокостью". Убедившись, что разрозненные семейства не в состоянии противостоять насилию, люди решили создать государство. Решение свое люди приняли добровольно, в силу того, что "зверская дикость" противоречила "общительной" природе человека. Так, по Гроцию, возникло государство, которое он несколькими страницами ранее определил как "союз свободных людей, заключенный ради соблюдения правды и общей пользы". В фундаменте государственного союза ученому виделось врожденное стремление людей соблюдать принципы морали.
Далеко не столь идиллически представлял себе рождение государства современник Г. Гроция английский философ-энциклопедист Томас Гоббс (1588-1679). Его концепция возникновения государства изложена в трактате "Левиафан", законченном в 1651 г. Может быть, на разницу восприятия и интерпретации исторических событий в известной мере повлияла разница в возрасте авторов обеих книг. Гроцию было слегка за 40, когда он завершил "О праве войны и мира". Гоббс же успел разменять седьмой десяток, прежде чем поставил последнюю точку в своем "Левиафане". В распоряжении английского философа оказалось больше времени, чтобы успеть основательно разочароваться в человечестве.
Т. Гоббс тоже писал о первых людях. Но он не столь романтично воспринимал человека, как Г. Гроций. Общество первых людей представлялось ученому развивавшимся по законам природы, и в нем, как и в дикой природе, царил произвол. Люди в естественном состоянии обладали безудержным эгоизмом, стремлением захватывать все и всем обладать. Поступки людей определялись не моралью (ее еще не было), а принципами собственной пользы. В первобытном обществе царила "война всех против всех". При таком состоянии невозможно было создавать промышленность, "ибо нет уверенности в плодах ее". А без промышленности Гоббс не представлял себе развития земледелия, науки, искусства, литературы и "общества" (т. е. принципов общежития). Он и считал, что все это отсутствовало в первобытном мире. Вместо всех благ цивилизации было лишь то, "что хуже всего": "бесконечный страх и опасность насильственной смерти...". Чтобы избавиться от такого невыносимого состояния, людям необходимо было договориться о разумном ограничении своих прав. Люди, используя разум, дарованный им Богом, и заключили общественный договор, создав государство и добровольно передав ему часть своих прав. Государство же должно было обеспечить счастливую жизнь своих подданных, защищая их от внешних врагов, сохраняя мир внутри государства, поднимая благосостояние и богатство, предоставляя каждому гражданину право пользоваться свободой без ущерба для других граждан. Принципы морали, организующие человеческое общество, рождены, по мнению Т. Гоббса, государством для реализации своих функций. Принципы морали он считал принципами общей пользы.
Права государства казались Гоббсу безграничными. Он назвал свое произведение именем морского чудовища, обладавшего, по Библии, невероятным могуществом. "Казалось бы, государство, выводимое не из божественного творения, а из договора, заключенного людьми, должно было представляться ограниченным в своих правах. На самом же деле его власть признавалась неограниченной. Государственный закон был провозглашен единственным правом на земле".
Свои воззрения на государство Т. Гоббс строил по принципу "социальной физики". Он анализировал общество, используя законы механики и вычленяя в истории элементы и силы, которые бы запускали общественный механизм, подобно тому, как часы приводились в действие колесиками и пружинами. Элементами в истории Гоббс считал обособленных индивидов, в качестве сил в его концепции выступала вся совокупность форм волеизъявлений, именуемых "страстями". Взаимодействовать они могли, как и в механике, только по принципу либо притяжения, либо отталкивания. На первых порах в земной истории преобладало отталкивание в виде всеобщего противостояния. Рано или поздно оно должно было уступить место взаимному притяжению. В этом Гоббс видел гарант последующего счастливого существования людей на Земле.
В "Левиафане" Т. Гоббс рассматривал не только вопрос о происхождении государства. В данном сочинении он ставил и проблему происхождения религии. "Семя", из которого произрастает религия, Гоббс видел в четырех вещах - "в представлении о привидениях, незнании вторичных причин, покорности по отношению к тому, чего люди боятся, и в принятии случайных вещей за предзнаменования". Автор трактовал возникновение верований с позиций естественного закона, как творчество человеческого разума. Гоббс обратил внимание на то, что в "Пятикнижии", написанном Моисеем, есть замечание о месте его захоронения, и сделал вывод, что текст Священного писания должен иметь больше авторов, чем это принято было считать. Он первым поставил вопрос об исторической природе Священного писания и о возможности его использования в качестве исторического источника.
Таким образом, первыми объектами культурологического исследования стали государство и религия.
Внимание к религии как к объекту исторического изучения привлекала и полемика религиозных учений. Культурологический аспект был, например, сильно выражен в работах французского католического священника Ж. Б. Боссюэ (1627-1704), особенно в его "Истории заблуждений протестантской церкви". Боссюэ подразделял причины исторических событий на первичные и вторичные. Естественная природа людей, качества отдельных личностей и целых народов представлялись ему по сравнению с волей Бога причинами второго порядка, но именно они лежали в основе деяний земной истории. В России примерно в то же время писал свои проповеди и "Житие" вождь старообрядчества протопоп Аввакум (1620 или 1621-1682), тоже уделявший немало внимания происхождению тех религиозных взглядов, которые казались ему еретическими. Аввакум считал естественным подчинение людей воле Бога. Он широко использовал логику здравого смысла, придавая чудесам оттенок приземленности, делая их частью привычного повседневного существования. Таковы, например, чудо со щами, тарелка которых помогла Аввакуму выдержать первую пытку голодом, или чудо о курочке, несшей по два яичка в день "робятам на пропитание" в течение длительных скитаний по тундре протопопа и его семейства, сосланного вместе с ним. К логике здравого смысла прибегал Аввакум и в тех случаях, когда он описывал все, что происходило без прямого божественного вмешательства. Ереси и заблуждения он выводил из личных качеств людей. Личными качествами людей объяснял мятежный священник и подвижничество во имя веры, рассматривая помощь Бога только как дополнительную опору в нравственных испытаниях, преодолевать которые человек обязан самостоятельно.
Книги Аввакума и Боссюэ, столь, казалось бы, различные, привлекали внимание своих современников актуальностью тематики и полемической направленностью. Позже они продолжали читаться образованной публикой благодаря превосходному языку и стилю повествования. При помощи подобных книг происходил перевод культурологического взгляда на историю и человеческую личность в план массового сознания.
Французский вариант раннепросветительской мысли не отличался особым радикализмом. В нем более, чем в работах английских просветителей, чувствовалось желание использовать традиционный образ мыслей, соединив его с идеями естественного права. Немецкая интерпретация раннепросветительских идей была и вовсе умеренной.
Книги немецкого юриста Сэмюэля Пуфендорфа (1632-1694) были известны далеко за пределами германских государств. В его работе "Политические рассуждения о согласии политики истинной с религиею христианскою" идеи естественного права сочетались с теологическим объяснением событий земной истории. Особо же подчеркивалось, что существование государства, при всех возможных несовершенствах его структуры или состояния, является гарантом против бедствий еще более страшных, которые могли бы иметь место в том случае, если бы государства не было. Идея необходимости сильной государственной власти, лежавшая в основе рассуждений Пуфендорфа о земной истории, делали его работы особенно популярными в России. Их распространению способствовали российские монархи, начиная с Петра, который приказал перевести два трактата Пуфендорфа ("О должности человека и гражданина" и "Введение в историю знатнейших европейских государств") на русский язык и включить один из них ("Введение в историю...") в литературу, предназначенную для подготовки царевича Алексея.
Идея сильного государства, обязанного строго наблюдать за общественным порядком и нравственностью и защищающего своих подданных от них же самих, получила свое дальнейшее развитие в сочинениях немецкого физика и философа, почетного члена Петербургской Академии наук Христиана Вольфа (1679-1754). Взгляды Х. Вольфа были известны как особая философская система, соединяющая представления о мире материи с представлениями о мире людского общежития. В трудах этого ученого можно встретить стройную классификацию наук, где показана взаимосвязь и взаимозависимость наук конкретных и теоретических, естественных и социальных. Кстати, в его классификации наук как конкретная дисциплина впервые появляется психология. Так Х. Вольф назвал рационально-эмпирическую науку о душе и ввел ее в ряд рационалистических дисциплин. До формирования современной экспериментальной психологии было еще далеко, но потребность общества в рациональном осмыслении сути человеческой индивидуальности показательна.
Работы Вольфа хорошо знали в России. Они распространялись как в оригинале, так и в переложениях и переводах. Так, с 1746 г. учебником по экспериментальной физике в России служил раздел из книги Л. Ф. Тюмминга "Основание Вольфианской философии, составленное для академического пользования". Раздел был переведен М. В. Ломоносовым и опубликован под названием "Христиана Вольфа сокращенная экспериментальная физика, с латинского на российский язык переведенная". В 1771 г. С. К. Котельников опубликовал фундаментальное исследование Х. Вольфа "Сокращение первых оснований математики". Обе публикации, по обычаям того времени, содержали не только текст оригинала, но и существенные дополнения, делавшие материал перевода более понятным русскому читателю и более современным.
В изложении Вольфа и российском переложении ХVIII в. идеи общественного договора получали очень специфическую интерпретацию. Государственная организация, по Вольфу, возникла в силу того, что люди "для преодоления зловредной свободы", используемой ими по непросвещенности себе во вред, добровольно заключали "частные договоры об отказе от личной свободы и переходе в рабское состояние". Как и в работах С. Пуфендорфа, во взглядах Х. Вольфа идея естественной природной гармонии переносилась на организацию общества как обоснование необходимости всеобъемлющей государственной регламентации всех сторон жизни людей. Не случайно в России основные идеи раннего просветительства излагались первоначально именно в государственных регламентах, а последние, иногда превращаясь в "многословные, расплывчатые поучения", определяли, где и как человеку служить, что носить, в каком доме жить, как веселиться, в каких экипажах ездить и даже каким образом быть похороненным, "предварительно очистив душу покаянием в указанные сроки". Причем во времена просвещенной Екатерины, увлекавшейся Вольтером, мелочная регламентация была распространена в Российской Империи не намного меньше, чем в правление Петра.
Для русских авторов раннепросветительские идеи в их романтизированной интерпретации служили мировоззренческой основой в течение последующих нескольких десятилетий. Родоначальник отечественной исторической науки В. Н. Татищев, например, противопоставлял мысли Г. Гроция, С. Пуфендорфа и Х. Вольфа о необходимости сохранения в незыблемости государственных устоев идеям Н. Макиавелли, Т. Гоббса и Дж. Локка, допускавших право подданных отринуть государство, не выполнявшее своих обязанностей по отношению к своему народу. Немецкий вариант раннепросветительских идей связал развитие культуры целиком и полностью с деятельностью государства. Характеризуя культуру, исследователи таким образом характеризовали стабилизирующую роль государства. Эта традиция в течение многих лет была принята как ведущая и в России.
В конце ХVII-начале ХVIII в. родилась еще одна концепция, ставшая ступенью в формировании представлений о культуре. Она была воплощена в работе неапольского профессора Джамбаттисты Вико (1688-1744) "Основания новой науки об общей природе наций". Книга эта была опубликована в 1725 г., но особое внимание ученых она привлекла лишь более столетия спустя.
В своем труде Дж. Вико попытался объяснить не возникновение государства, что было бы традиционно для сочинений того времени, а появление разума. Того самого разума, который, по принципам натурфилософии, был естественным качеством человека, но, по данным истории, довольно часто проявлял себя далеко не лучшим образом. По мнению Вико, люди прошли длинный путь, прежде чем приобрели те качества разумных существ, которые его современники считали естественными свойствами каждого человека.
Дж. Вико считал, что современное ему состояние человеческого разума явилось следствием длительного исторического развития. Он писал о физических и психологических различиях в типах людей древности и современности. Так, древнейшие люди, по его мнению, были неуклюжими гигантами, способными чувствовать, но не умевшими мыслить. Они издавали "нечленораздельные звуки", имели особенно развитые "мясо и кости", обладали сильными чувствами, но были лишены рассудка. У этих гигантов была распространена "гнус-ная общность вещей и женщин". Дж. Вико считал, что ис-тория человечества не может рассматриваться "с позднейших времен наций" и людей, наделенных "вполне развитым естественным разумом". Дело ученых показать, как этот "есте-ственный разум" сформировался.
Всю историю человечества Вико делил по циклам развития наций. Каждый цикл состоял из трех эпох.
Первую эпоху ученый называл божественной. Она характеризовалась безгосударственным состоянием и подчиненностью диких людей жрецам. В эту эпоху возникла религия.
Следующей была героическая эпоха. Она возникла, потому что развитие семейной организации привело (по Вико) к выделению "князей рода человеческого" из победивших патриархов и к созданию аристократических государств. Для героической эпохи характерны были право силы и авторитет героев, подтверждаемые и поддерживаемые законом.
Третью эпоху Дж. Вико назвал человеческой и связал ее с развитием наук и искусств, самосознания, с созданием демократических республик или представительных монархий. Монархическое правление он рассматривал как довольно позднюю форму политической организации наций. Оно возникло в результате вынужденного отказа людей от принципов демократического устройства общества.
Таким образом, по Вико, каждая эпоха соответствовала своему виду человеческой природы, создавала свой тип социальных отношений и политического правления, имела свои нравы и характеры, свой язык и свое искусство, собственное самосознание. Круговорот форм правления превратился в его концепции в круговорот природы народов, которая "сначала жестока, потом сурова, затем мягка, после утончена, наконец, распущена". "Порядок идей", по его мнению, "должен следовать за порядком вещей".
Дж. Вико показал, как люди создали "этот мир наций". Он определил новый объект исследования - самосознание нации как результат историко-культурного развития. В его концепции самосознание нации оказалось отделено от самосознания государства. Тем самым был намечен путь для разделения таких объектов исследования, как государство и культура.
Книгу Вико читали, но, как уже отмечалось, современники не проявили особого энтузиазма по поводу его идей. Долгое безразличие ко взглядам ученого выглядит особенно странно, если учесть его способность облекать свои мысли в афористическую форму, столь легко воспринимаемую даже обыденным сознанием. Вспомним хотя бы наиболее часто цитируемое выражение: "Сначала были леса, потом - хижины, затем - деревни, после - города, а уж потом - академии". Кратчайшее и точнейшее выражение концепции в целом. Тем не менее мысли Вико остались чуждыми его современникам.
Ученые нашего времени пытаются объяснить подобное равнодушие консервативностью или даже реакционностью его политических взглядов. Думается, причина в другом. Реакция современников была столь прохладной, потому что они столкнулись с иным принципом системности, не совмещавшимся с общепринятой механистической картиной мира. Спустя столетие исследователи, убедившиеся, что совместить изучение политики и культуры на уровне творчества индивида и народа намного труднее, чем могло бы показаться, вновь открыли для себя монографию итальянского социолога.
Показательна история творческого наследия Дж. Вико в России середины-второй половины Х1Х в.
Талантливейший ученый С. М. Соловьев(1820-1879) в своих "Записках" писал о том внимании, с каким он изучал в свое время работу Вико. Его идеи оказались близки Соловьеву и нашли продолжение в работах самого историка.
В фундаментальном труде С. М. Соловьева "История России с древнейших времен" есть попытки периодизации допетровской истории по принципам, сходным с периодизацией, использованной Дж. Вико для характеристики человеческой цивилизации. В главе "Россия перед эпохой преобразований" С. М. Соловьев выделил в русской истории период, когда существовали отдельные племена, "сходством своим способные принадлежать к одной народности", но представлявшие собой "темную безразличную массу народонаселения". Он писал о том, что богатырский или героический период стал началом русской истории, так как с приходом князей начинается переработка быта славянских племен, поставленных "преимущественно в связь внешнюю", но "только благодаря явлениям, характеризующим время от смерти Ярослава до конца ХII века, является народ русский". Императорский же период русской истории ученый рассматривал как время приготовления тела и развития духа народа, становления его самосознания.
Еще больше черт, сходных с концепцией Вико, содержится в заметках С. М. Соловьева "Наблюдения над исторической жизнью народа" (1868-1876), где его намерения рассмотреть цивилизационный процесс в его развертывании предстают перед нами в чистом виде.
С. М. Соловьев мечтал сделать культуру народа одним из предметов своего исследования и даже собирался включить в "Историю России с древнейших времен" специальный раздел, но так и не смог (или не успел) реализовать свой замысел. История народного самосознания, о котором так много писал С. М. Соловьев, стала предметом исследования в трудах его сына, В. С. Соловьева, философа, работы которого составили целую эпоху в развитии современной науки. С. М. Соловьев и его сыновья были одарены исключительным даром целостного видения предмета, будь то история страны у Соловьева-старшего, история духа в трудах его сына Владимира или художественный образ времени в исторической беллетристике другого его сына - Всеволода. Потребовались, как видим, более чем полтора столетия, усилия талантливейших людей своего времени и принципиально новое видение мира для того, чтобы реализовать на практике принцип изучения самосознания наций, предложенный Дж. Вико. Его "Основания новой науки об общей природе наций" оказались действительно новшеством, значительно опередившим науку своего времени.
К 30-м гг. ХVIII в., таким образом, продолжало господствовать культурологическое понимание политической истории, требовавшее обособления культуры как объекта изучения. Практика исследовательской деятельности показала взаимосвязь природы культуры с природой человека и человеческого разума. Наука первой трети ХVIII века даже нашла объекты изучения, которые могли бы показать характер выявленной взаимосвязи. Такими объектами стали государство, просвещение как род государственной (политической) деятельности, самосознание народа и религия как одно из его проявлений. Поставив вопрос об исторически сложившихся формах разума, наука пришла к мысли о необходимости разграничения таких познавательных объектив, как государство и культура. Опыта раздельного изучения этих объектов еще не хватало. Он стал накапливаться в сфере исторического познания.
Увеличение значения исторической ретроспективы в осмыслении человеческого опыта и культуры - одна из сильных сторон рационализма. Слабости механистического понимания человека и общества выявились в дальнейшей истории просветительской мысли. И способствовало этому особое внимание просветителей к цивилизации и культуре.
|
