Премьера пьесы «Вишневый сад» состоялась 17 января 1904 года на сцене Художественного театра. Пьеса рождалась долго и мучительно. Причин тому было множество: тяжелая болезнь самого писателя, внезапное длительное нездоровье его жены, бытовые неурядицы, связанные с обустройством в ялтинском доме. Но главное заключалось в муках творческих. Вскоре после премьеры «Трех сестер» Чехов пишет из Ялты О. Л. Книппер: «Следующая пьеса, которую я напишу, будет непременно смешная, очень смешная, по крайней мере, по замыслу», И в другом письме к жене: «… на меня находит сильнейшее желание написать для Художественного театра 4-актовый водевиль или комедию».
Реакция после прочтения пьесы в его любимом театре была для него неожиданной. К. С. Станиславский написал Чехову подробное письмо. «Это не комедия, не фарс… - заключает он, - это трагедия… Я плакал, как женщина, хотел, но не смог сдержаться…» О слезах при прочтении пьесы пишут Чехову и актеры театра. Удивленный и огорченный такой реакцией драматург приезжает в Москву на репетицию и остается крайне неудовлетворен и подбором исполнителей, и трактовкой пьесы. Только через год Немирович-Данченко поймет причины неудовлетворенности драматурга: «… Чехов оттачивал свой реализм до символа, а уловить эту нежную ткань произведения Чехова театру не удавалось; может быть, театр брал ее слишком грубыми руками…»
Характеризуя представителей дворян, Горький писал: «… слезоточивая Раневская и другие бывшие хозяева «Вишневого сада» - эгоистичные, как дети, и дряблые, как старики. Они опоздали вовремя умереть и ноют, ничего не видя вокруг себя, ничего не понимая, - паразиты, лишенные сил снова присосаться к жизни».
Комичным и духовно ограниченным выведен и Симеонов-Пищик. Животные повадки его переданы одним эпизодом: он все пилюли Раневской высыпает в рот и проглатывает их. Однажды он съел полведра огурцов. Во время рассказа Пищик начинает храпеть. Расстройство дел по имению не приводит его в уныние - он остается жизнерадостным. Пищик показан беспринципным приобретателем, которому чужды национальные интересы. Он продал свою землю, на которой нашли белую глину, англичанам и с восторгом рассказывает об этой продаже.
Образы дворян-помещиков раскрыты Чеховым посредством глубокого психологического анализа. Полнота их обрисовки достигнута такой расстановкой персонажей, при которой слуги как бы повторяют собой господ.
Горничная Дуняша говорит своему возлюбленному, лакею Яше: «Я стала тревожная, все беспокоюсь. Меня еще девочкой взяли к господам, я теперь отвыкла от простой жизни, и вот руки белые-белые, как у барышни. Нежная стала, такая деликатная, благородная, всего боюсь. Страшно так. И если вы, Яша, обманете меня, то я не знаю, что будет с моими нервами».
Дуняша - пародия на «белые фигуры с тонкими талиями» и «тонкими», «благородными», хрупкими нервами, - фигуры, которые давно отжили свое время. Она бредит тем же самым, чем бредили когда-то они, - свиданиями при луне, нежными романами.
Такое же пародийно-отражающее значение имеют в пьесе фигуры фокусницы-эксцентрика Шарлотты, конторщика Епиходова, лакея Яши. Именно в этих образах-карикатурах на «господ» с совершенною ясностью отражается полная призрачность, шутовская несерьезность всей жизни Гаевых и Раневских.
В одинокой, нелепой, ненужной судьбе приживалки Шарлотты Ивановны есть сходство с нелепой, ненужной судьбой Раневской. Обе они относятся сами к себе как к чему-то непонятно-ненужному, странному, и той и другой жизнь представляется туманной, неясной, какой-то «призрачной».
От «призрачной» жизни, в которой только, «кажется, что мы существуем», Шарлотта уходит в еще более призрачный, издевающийся над логикой мир эксцентрики. В этом уходе от реальности - и ее утешение, и вся ее жизнь. Раневская тоже «не понимает своей жизни», как и Шарлотта, и ей тоже «не с кем поговорить». Она жалуется Пете Трофимову словами Шарлотты: «Вы видите, где правда и где неправда, а я точно потеряла зрение… Мне одной в тишине страшно…»
Замечательна шутовская фигура Епиходова. Со своими «двадцатью двумя несчастьями» он тоже представляет собою карикатуру - и на Гаева, и на помещика Симеонова-Пищика. Епиходов - «недотепа», употребляя любимое выражение-присловье старика Фирса, лакея Гаева. Один из современников Чехова правильно указывал, что «Вишневый сад» - это «пьеса о недотепах». Епиходов сосредоточивает в себе эту тему пьесы. Он - душа всякого «недотепства».
Ведь у Гаева и Симеонова-Пищика тоже постоянные «двадцать два несчастья»; как и у Епиходова, у них ничего не выходит из всех их намерений, их на каждом шагу преследуют комические неудачи. Фигура Епиходова подчеркивает несерьезность, недраматичность этих несчастий, их фарсовую сущность.
Художественной особенностью творчества Чехова является новый подход к теме маленького человека; пристальный взгляд на окружающую жизнь, умение в мелочах увидеть большое и главное. Все творчество Чехова пронизано борьбой с пошлостью и призывом к духовному освобождению человека; Чехов очень объективен, его голос в произведениях скрыт, незаметен; авторская недоговоренность и сдержанность действуют на читателя сильнее громких слов. Чехов мастерски умел схватывать общую картину жизни по мелким деталям, воссоздавать целое по бесконечно малым величинам; юмор Чехова основан на особенностях его художественного мироощущения: возведения в закон любой мелочи, случайности.
«Вишневый сад» заслуженно считается самым глубоким, самым благоуханным из всех драматических произведений Чехова. Здесь ярче, нежели в какой-либо другой пьесе, раскрылись идейные и художественные возможности его обаятельного таланта.
В этой пьесе Чехов дал в основном верную картину неприглядной действительности. Он показал, что поместное хозяйство, связанное с крепостническими условиями труда, а также его владельцы и их слуги являются пережитками прошлого, что власть дворянства несправедлива, что она препятствует дальнейшему развитию жизни.
Пьеса Чехова, выпукло очертившая контуры прошлого и настоящего России и выразившая мечты о ее будущем, помогала тогдашним зрителям и читателям осознавать окружающую их действительность, видеть комизм окружающего и искать способы выхода из нелепых ситуаций в жизни. Недосказанность пьес Чехова заставляет о многом задуматься их читателей и зрителей.
«Вишневый сад» принадлежит к тем классическим произведениям русской литературы, объективное значение которых было много шире писательского замысла.
|
