Архангельская А. В.
Повесть о Юлиании Лазаревской (+ 1604) обычно трактуется исследователями не столько как житие, сколько как биографические записки, составленные одним из ее сыновой (Г.П. Федотов называет Дружину Осорьина, Р. Пиккио – Каллистрата Осорьина). В таком случае перед нами - единственная собственно биография древнерусской женщины, замечательная своей правдивостью, простотой и богатством бытового содержания. С другой стороны, сопоставление структуры "Жития Юлиании Лазаревской" с традиционным житийным каноном позволяет понять, что перед нами – очередной этап эволюции житийного жанра в древнерусской литературе.
Юлиания происходила из муромского дворянского рода. Отец и мать девочки были благочестивы и боголюбивы, но они рано оставили этот свет, и девочка осталась сиротой в 6-летнем возрасте. Юлиания воспитывалась сначала бабушкой (тоже в течение 6 лет), а потом теткой. Родня ее была довольно состоятельной. Описывается, что тихая и послушная Юлиания боголюбива, почтенна, смиренна, не любит детских игр, суеты, песен и смеха, но все ночи проводит за пряжей и пяльцами. Уже тогда она помогает в округе сиротам и нуждающимся. Хотя при отсутствии поблизости храма Юлиания до замужества редко бывала в церкви, но уже в детские годы она терпела насмешки от тетки и двоюродных сестер за свою молитву и постничество: "Сия же блаженная Ульяния от младых ногтей Бога возлюбив и пречистую Его Матерь, и помногу чтяше тетку свою и дети и дщери ея, и имея во всем послушание и смирение, молитве и посту прилежаше, и того ради от тетки много сварима бе и от дщерей ее посмехаема. И глаголаху к ней: "О безумная, что в толицей младости плоть свою изнуряеши и красоту девственную погубляеши?" И принуждаху ея рано ясти и питии. Она же не вдавашеся воли их, но все со благодарением приимаше и с молчанием отхождаше и послушание имея ко всякому человеку. Бе бо измлада крепка и молчалива, небуява и невеличава, от смеха и всякия игры отгребашеся". Таким образом, перед нами предстает традиционный образ ребенка, гнушающегося детскими играми, постника и молитвенника, в силу обстоятельств вступающего в определенный конфликт с властью старших (в данном случае – не родителей, а опекунов-воспитателей). Этот конфликт святая Юлиания, подобно преподобному Сергию, несет с кротостью и смирением, что отнюдь не означает отсутствия внутренней твердости. Представляется весьма характерным упоминание о "крепости" Юлиании: оно находится в русле традиции, неоднократно показывающей телесную и духовную крепость святых подвижников (крепки телом и душою были и преподобный Феодосий, и преподобный Сергий).
Когда Юлиании исполняется 16 лет, она выходит замуж за богатого и добродетельного человека Георгия Осорьина, тоже зажиточного дворянина, и живет с ним в селе Лазаревском, в 4-х верстах от Мурома. Именно с замужеством связывается воцерковление святой: после венчания священник "поучи их по правилом святым закону Божию, она же послуша учения и наказания внятно и делом исполняше". Теперь Юлиания живет близко от храма и никакие внешние препятствия не мешают ей присутствовать на церковных службах. Но в поле зрения ее жизнеописателя попадает не только церковная, и не только духовная сторона ее жизни. Как образцовая жена, она покорна свекру и свекрови и исполнена всяческого почтения к ним. В результате они довольно скоро передают ей все хозяйственные заботы. Послушание родителям мужа и ведение хозяйственной деятельности у Юлиании Лазаревской заменяют собой монашеское послушание. Она кормит и одевает многочисленных рабов и рабынь, задает им работу, но не принимает от них никаких личных услуг: не позволяет им ни снимать обуви, ни подавать воды для умывания. Неразумных она учит кротостию, а не наказанием. Вечером и утром за молитвой она кладет 100 поклонов. Муж ее часто ездит по служебным делам в Астрахань на 2–3 года, но даже в это время она не имеет права распоряжаться имуществом и подает милостыню только из своего рукоделия. Своими руками она обстирывает вдов и сирот и кормит их. После Бога и Богородицы она больше всего чтит св. Николу, который и защищает ее от бесовских страхований.
Во время голода и моровой язвы, еще при Грозном, она хитростью выпрашивает у свекрови пищи, будто бы для себя, и раздает все голодным. Она хоронит умерших, заказывает по ним сорокоусты, а заразных больных, от которых все сторонятся, она моет в бане своими руками, тайно от родителей мужа.
У Юлиании было много детей, но в них она не была счастлива. Среди них, как и среди челяди, возникают частые свары; старший сын убит холопами, другой – на царской службе. Юлиания стала подумывать о монастыре, но муж не отпустил ее, приведя ей слова Косьмы пресвитера о том, что человека украшают не монашеские ризы, а добродетели: "Ничтоже пользуют ризы черныя, аще не творим мнишскаго дела. Дела бо спасают человека, а не ризы. Аще и в мире живуще, а мнишеское исполняющее, не погубит мзды своея. Не место бо спасает человека, но нрав". Так в "Житии Юлиании Лазаревской" еще и еще раз настойчиво возникает тема "монастыря в миру".
Муж освобождает Юлианию лишь от обязанностей супружества, и с этих пор она, постелив ему постель, сама укладывалась на печке, подложив под ребра поленья и ключи. Впрочем, обычно она проводила ночи за молитвой, а рано утром спешила к заутрене и к обедне в церковь.
Через 10 лет ее муж умер, и Юлиания может свободно расточать свое имущество на дела любви. Она раздавала все деньги и даже занимала еще. Выпрашивая себе у детей денег, якобы на теплую одежду, она ходила без шубы и надевала обувь на босу ногу, подкладывая в сапоги вместо стелек орехи и острые черепки. В эти годы ее благочестие принимает более монашеский характер. Она непрестанно с четками в руках творит молитву Иисусову, и даже во сне ее губы шепчут ее. Повторяются видения и угрозы от бесов, от которых избавляет ее св. Никола своею палицей. В житии рассказывается, что однажды св. Никола схватил одного из бесов и долго не отпускал его. Рассерженный бес прокричал Юлиании, что, хотя сейчас она оделяет нуждающихся хлебом, скоро придет время, когда она сама будет умирать от голода. И действительно, это предсказание сбывается.
При царе Борисе снова настали голодные годы (1601–1602), каких давно не было на Руси. Люди ели человеческое мясо и умирали во множестве. Но в эти страшные дни в полной мере раскрывается подвиг жизни Юлиании – подвиг любви. Ее амбары давно были пусты, она распродала весь скот, одежду и посуду ради голодных и сама дошла до последней нищеты. Тогда ей пришлось переселиться в свою нижегородскую вотчину, где, может быть, голод не так свирепствовал, и отпустить на волю всех своих рабов, которых нечем было кормить. Некоторые из них, впрочем, остались и собирали для своей госпожи лебеду и древесную кору, из которых она пекла хлеб, кормилась сама с детьми и слугами, питала и захожих нищих, которых было в то время "без числа". Соседи говорили им с укоризной: "Что вы ходите к ней в дом? Она сама помирает с голоду". Но нищие уверяли, что они нигде не едали такого сладкого хлеба, как у этой вдовы. Брали и соседи для пробы ее хлеба из лебеды и удивлялись: "горазды рабы ее печь хлебы". Так через пять веков Юлиания повторила подвиг печерского монаха Прохора Лебедника.
Юлиании на тот момент было около 70 лет. Разболевшись на Рождество, на причастилась, простилась с детьми и слугами, "поучив их о любви и о милостыне". О себе она призналась, что давно желала ангельского образа, но не сподобилась по грехам своим. Прощавшиеся с ней видели над головой ее золотой круг, "яко же на иконах пишется".
Когда через 10 лет у Лазаревской церкви хоронили ее сына Георгия, то нечаянно раскопали ее могилу и нашли ее полной мира. Этим миром мазались больные и получали исцеление. Посмертные чудеса очень подробно описываются агиографом (именно эта осведомленность заставила исследователей приписать авторство жития одному из сыновей Юлиании). Как правило, эти чудеса традиционны и связаны с исцелением от болезни (кровотечения, зубной боли) или от одержимости злым духом. Но одно чудо довольно специфично. Рассказывается, как "во едино же нощь загорелося село, и объят огнь 4 двора средние. И воста буря велия, и уже огню к церкви приближающуся. Аз же егда возмог от зноя въскочити в церковь и похватити персти от гроба святыя обема рукама. И явися в рука моих аки вода – и вергох во огонь против ветру, тако же и с другия стороны пожара. И абие ветр возротися въспять и нача свитатися кругом, и две храмины, сущия от края, яко водою, угоихом. А по обе стороны по четыре двора, такожде вкупе соломою крыты, соблюде Бог от огня невреждены молитвою святыя Ульянии".
Житие Юлиании Лазаревской имеет ряд общих черт с библейской историей об Иове Многострадальном. Святая Юлиания проходит через множество испытаний и искушений, и в каждом из них доказывает свою верность Богу. Это голод, холод, мор, смерти детей, бесовские страхования и т.д. Никакие обстоятельства не могут ее сломить, во всех случаях она ведет себя по-христиански: обмывает, погребает, раздает хлеб, деньги и одежду, лечит язвенных и заразных, посещает узников, заказывает сорокоусты в разных монастырях. Подводя итог, агиограф говорит о ней: "Потерпе же в той нищете… а не оскорбися и ничему об том не поропта. И не согреших ни во устнах своих, не даде безумия Богу и не изможе нищетою, но паче первых лет весела бе". И умирает святая со славословием Богу на устах: "Слава Богу, всех ради. В руце Твои предаю дух мой. Аминь".
Г.П. Федотов писал, что Юлиания Лазаревская – святая преимущественно православной интеллигенции, т. к. в ней находит свое оцерковление ее традиционное народолюбие и пафос социального служения. Хотя Юлиания прошла через суровую аскезу и мечтала о монашестве, но не внешние причины помешали ей принять его. Она осталась верной своему личному христианскому призванию служению мира и деятельной христианской любви.
|
