Тарасов А. Б.
22 апреля 1901 г. Л.Н.Толстой сделал следующую пометку в своей записной книжке: "Видел во сне тип старика (предвосхищенного Чеховым), пьющего, ругателя, но святого. Ясно понял необходимость теней в типах". Впоследствии многие исследователи творчества А.П.Чехова как бы вторили этим словам Толстого, отрицая возможность обсуждения темы праведничества применительно к чеховским произведениям. К сожалению, до сих пор распространено мнение, что в художественном мире Чехова "никто не знает настоящей правды". Тем самым как бы ставится под сомнение сама возможность обсуждения праведничества в собственном смысле этого слова (то есть реального воплощения высшей правды человеческого существования) применительно к произведениям Чехова.
Быть может, поэтому о художественных результатах чеховского поиска высшей жизненной правды практически ничего не сказано, а "пьющий, ругатель, но святой" утверждается как принцип подхода писателя к праведничеству. "Это проявление святости, обыденной, житейской неяркой, которая отличает и чеховского Костыля", - читаем, например, в статье Г.А.Бялого.
В связи с этим обстоятельством необходимо вспомнить слова самого писателя: "Я верю в отдельных людей, я вижу спасение в отдельных личностях, разбросанных по России там и сям - интеллигенты ли они или мужики - в них сила, хотя их и мало...". Эти слова постоянно цитируют, но не всегда обращают внимание на их глубинный смысл. Между тем, совершенно очевидно, что речь у Чехова идет не просто о героизме и подвижничестве, а именно о спасении, о предотвращении духовного умирания, о реализации возможности строить жизнь согласно высшей правде.
Подобное толкование слов Чехова позволяет избежать одностороннего взгляда на его жизнь и творчество, что, в свою очередь, приводит к пониманию истинных стремлений писателя. Так, например, становится ясным, что молодой Чехов был не простым фельетонистом и острословом, а серьезным мыслителем, которого волновали вопросы смысла жизни, поиска идеала и соответствия ему.
Уже в апреле 1879 г. в письме к своему брату Михаилу Чехов советовал прочитать статью И.С.Тургенева "Дон-Кихот и Гамлет", которая на него самого произвела сильное впечатление. Тогда молодой Чехов не видел в окружающей его действительности Дон-Кихотов в тургеневском смысле слова, т.е. самоотверженных альтруистов, верящих в идеал. Но импонировал ему именно этот, дон-кихотовский тип людей. В начале своей активной литературной деятельности Чехов был настроен на серьезные размышления о высшей жизненной правде, о праведниках.
А в статье-некрологе "[Н.М.Пржевальский]" (1888) позиция Чехова становится предельно ясной - писателя волнует проблема праведничества, хотя само слово "праведничество" ни разу не употребляется. Вот как он пишет о путешественниках-подвижниках: "Их идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки, их упорство, никакими лишениями, опасностями и искушениями личного счастья непобедимое стремление к раз намеченной цели, богатство их знаний и трудолюбие... их фанатическая вера в христианскую цивилизацию и в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу" (курсив мой - А.Т.). Появление словосочетания "высшая нравственная сила" показывает, что Чехову было важно не просто подвижничество, а то, во имя чего оно совершалось, какое влияние оно оказывало на сердца людей. Писатель чувствовал возможность через подвиг выйти в иное измерение, где царствует высшая правда, не подвластная законам разума и логики. Поэтому не случайно он закончил статью о Пржевальском следующими словами: "Читая его (Пржевальского - А.Т.) биографию, никто не спросит: зачем? почему? какой тут смысл? Но всякий скажет: он прав" (4, 506).
В статье-некрологе "[Н.М.Пржевальский]" Чехов обозначил ценность для литературных произведений изображения "людей подвига, веры и ясно осознанной цели" (4, 506), утешающих и облагораживающих других людей. Он указал на их важную воспитательную роль. Почти каждый рассказ или повесть писателя утверждают эту ценность. Недаром один из современных исследователей высказал мнение, что художественный мир Чехова строится на правде и красоте.
Своеобразие художественного осмысления Чеховым представлений о высшей правде обусловлено тем, что в его время и в его среде, по словам И.Виноградова, "новое внерелигиозное сознание эпохи оказывалось перед насущной необходимостью заново обосновать всю систему нравственно-ценностного ориентирования в жизни - ту систему, которую раньше держал "замковый камень" религиозной веры".
Литературные произведения Чехова в основном посвящены этой проблеме поиска новой системы ориентирования при сознательном, как бы заранее оговоренном отказе от веры в Бога, от Церкви. Как известно, подобный отказ характеризовал жизнь не только его героев, но и самого писателя. Поэтому, согласно справедливому замечанию А.Любомудрова, "понимание мистической реальности Церкви отсутствует в мире Чехова". Соответственно, вряд ли Чехов помышлял о типах праведников в православном понимании слова "праведничество". Тем не менее, неуместно воспринимать Чехова как материалиста и атеиста, что делает, к примеру, биограф писателя И.Бердников в книге "Чехов" (серия "ЖЗЛ", М., 1978). Письма Чехова свидетельствуют о признании им высшего начала в жизни, "страха перед Богом". Скорее всего, писатель находился в состоянии того "истинного мудреца", про которого сказал в дневнике за 1897 г. свои знаменитые слова: "Между "есть Бог" и "нет Бога" лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец" (8, 432). В приведенных словах - разгадка чеховской тайны, его художественного видения праведничества.
Чехову было свойственно одновременное или параллельное изображение двух миров - с верой в Бога и без веры в Бога Апогей неправедности жизни, где "нет Бога" находим в чеховской "Сказке" (1888), впоследствии получившей название "Без заглавия". Рассказ демонстрирует картину всеобщей погибели - развратились не только городские жители, но и монахи-пустынники, сбежавшие в город после вдохновенного рассказа настоятеля о том, как "прекрасно зло" (4, 64).
Однако в данном случае нельзя делать вывод о чеховском желании показать неправедность монашеского пути, ведь перед нами настоящая пародия. В рассказе изображен католический средневековый монастырь ("орган", "латинские стихи"), а не православная отшельническая обитель V века. Кроме того, с точки зрения духовных традиций монашеского жития, все изображенные Чеховым монахи находились в состоянии "духовной прелести", вели антимонашескую жизнь (гнев и другие страсти, любопытство, оставление монашеского делания и монастыря).
Вера Чехова в науку, в людей подвига и неверие в Бога, в благодатность церковной жизни побуждали его искать гуманистический идеал. В художественных произведениях писателя неоднократно встречается образ праведника-гуманиста. Одним из них является доктор Томсон из "Рассказа старшего садовника" (1894). Жизнь "ученого человека" Томсона питалась исключительно любовью к людям, он любил их как детей, не щадя себя помогал им, и все окружающие, даже разбойники и звери, отвечали ему любовью. Рассказчик Михаил Карлович связывает прощение убийцы "святого" доктора с верой во Христа, но на самом деле Христа нет в рассказе. Жители города, где жил доктор, верили именно в доктора, а убийцу простили из-за неверия в возможность его убийства.
Праведничество без веры в Бога изображено в повести "Моя жизнь" (1896). Главный герой произведения Михаил Полознев старается жить по правде, по справедливости. Однако его стремление к правде оборачивается немирным состоянием духа, постоянным осуждением других людей, отъединением от них, разрушением личной жизни. Отрицательного плана правда проповедуется и подрядчиком Редькой, которого Б.Зайцев метко назвал сектантом: "Тля ест траву, ржа железо, а лжа - душу". И Мисаил, и Редька усиленно трудятся, пытаясь противостоять "лже", однако Чехов дает понять, что его герои не знают, ради какой правды терпят они скорби и болезни. Логическим завершением подобного типа праведничества является образ Павла Ивановича из рассказа "Гусев". Павел Иванович всех обличает, постоянно злиться, так и не добившись "правды"-справедливости. Свет в этом мрачном рассказе Чехова появляется лишь тогда, когда правда-отрицание уступает место правде-утверждению. На гневные выпады Павла Ивановича Гусев отвечает: "... дурному человеку нигде пощады нет,.. но ежели ты живешь правильно, слушаешься, то какая кому надобность тебя обижать?" (4, 354-355).
Безблагодатность жизни без веры, без Бога - основная тема повести "Скучная история" (1889). По верному замечанию Б.Зайцева, создание подобного произведения свидетельствует о непростом духовном состоянии Чехова. История профессора Николая Степановича, жаждущего общей идеи, иными словами высшей, ничем, даже смертью, не разрушаемой правды жизни, "Бога живого человека" говорит о внутренней неудовлетворенности и жажде истинной веры самого автора.
Казалось бы, Чехов, подобно Гамлету, вопрошал: "Быть или не быть", иными словами, "есть Бог" или "нет Бога". Очень важно понять, что через своих литературных героев писатель отвечал, а не только вопрошал.
В 1886 г. Чехов написал рассказ "Святой ночью", где показал, как прекрасно добро, как удивительны православные богослужения, как чиста монашеская дружба, как сильно смирение послушника Иеронима, не оставившего своего послушания паромщика даже тогда, когда наступил праздник Пасхи и его должны были сменить на посту, как светло творческое вдохновение иеродиакона Николая. В этом рассказе нет и тень чеховской иронии. Из самого текста рассказа вытекает, что перед нами образы праведника, хотя, понятно, Чехов сознательно к этому не стремился.
Другой интересный пример - Липочка из повести "В овраге" (1900). Современный исследователь М.М.Дунаев справедливо отмечает, что ученые-литературоведы как бы "пропустили" это произведение, обращая преимущественное внимание лишь на религиозные сомнения Чехова. На основе анализа повести "В овраге" Дунаев показывает, что у писателя присутствует подлинное утверждение веры. Опираясь на результаты М.М.Дунаева, можно уверенно утверждать, что Липа - истинная праведница, которую никакие злодеяния, творящиеся в мире, даже все ужасы, пережитые ею в Уклееве, не способны заставить совершить и самый маленький грех. Не скрывает писатель и источник стойкости своей героини - это вера в Бога, это всегдашнее обращение глаз и души к небу. Ночуя вместе с матерью Прасковьей у Цыбукиных, Липа чувствовала, что "как ни велико зло, все же ночь тиха и прекрасна, и все же в Божьем мире правда есть и будет, такая же чистая и прекрасная..." (6, 408).
О том, что герои Чехова не только знают, но и чувствуют, живут настоящей правдой, свидетельствует текст одного из шедевров Чехова - рассказ "Студент". Именно про крестные страдания Христа и про Его покаявшегося ученика, апостола Петра, сказано в этом произведении, что "правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле"(5, 345).
В тексте рассказа "Студент" нельзя найти ни одного опровержения или сомнения в справедливости этих слов, то есть они созвучны не только герою, но и автору произведения. Правда и красота Христа преображают студента и его слушательниц, открывают глубокую радость жизни и укрепляют веру в высшее счастье, доступное всем посреди страданий и невзгод.
Наконец, повесть "Дуэль" (1891) дает прекрасный образ того, как в художественном мире Чехова сосуществуют правдоискательсто без веры в Бога и жизнь по правде, в Боге. Главный герой повести Лаевский, обобщая свой и чужой опыт, размышляет: "В поисках за правдой люди делают два шага вперед, шаг назад. Страдания, ошибки и скука жизни бросают их назад, но жажда правды и упрямая воля гонят вперед и вперед. И кто знает? Быть может, доплывут до настоящей правды..." (4, 479).
Чехов показывает, что таким образом невозможно стать праведником. Лаевский недалеко ушел от Николая Степановича из "Скучной истории". "Бога у него нет" (4, 460), - так характеризует писатель своего героя. Лаевский, подобно профессору, "духовной жаждою томим", хочет молиться "кому-нибудь" или "чему-нибудь", даже грозе. Но веры в Бога нет, нет и преображения героя, несмотря на то, что после дуэли Лаевский сильно изменился, женился, стал работать. Он повторяет всего лишь вывод своего противника фон Корена: "Никто не знает настоящей правды" (4, 479), он по-прежнему не может сориентироваться в мире и теряется, слабеет душой перед окружающими людьми. Следовательно, Лаевского нельзя признать "спасшимся христианином", как это делают некоторые исследователи Чехова.
И в той же повести "Дуэль" совершается настоящий прорыв в сферу глубокой веры. Дьякон рассказывает зоологу фон Корену про своего дядю-"попа", который, отправляясь на молебен о ниспослании дождя, брал с собою зонт. "Вера горами двигает", - утверждает дьякон, и "какой-нибудь слабенький старец святым духом пролепечет одно только слово... и в Европе камня на камне не останется" (4, 457). Всегда находчивый зоолог не смог ничего по существу возразить на простую и серьезную речь дьякона. Гимн вере в Бога и силе основанной на ней святости оказался недосягаемым и для чеховской иронии. То есть, можно сказать, что за речью дьякона всем ходом развития повести "Дуэль" признается высшая жизненная правда.
Таким образом, Чехов показывает трудность, практически невозможность для человека сориентироваться в жизни без Бога, без веры. Т.е. писатель через литературные произведения дает понять, что нельзя найти "настоящую правду", но нельзя ее найти не вообще, в принципе, а именно в той системе жизненного ориентирования, из которой исключен "Бог живого человека".
Чехов знал эту правду, о ней вдохновенно и откровенно делился с читателями в связи со смертью Пржевальского. Эта правда вывела его из тяжелого внутреннего кризиса 1889 г. и словно Дон-Кихота подвела к решению отправиться на остров Сахалин. Внутренняя работа Чехова над собой производила сильное впечатление на окружающих. Так, К.И.Чуковский утверждал, что "А.П.Чехов казался современникам "мерилом вещей", а его книги - "...единственной правдой обо всем, что творилось вокруг". Но Чехов, разумеется, был далек от такого представления о самом себе. Он в открытых, честных поисках стремился к абсолютной, высшей правде, минуя множество относительных "правд", которыми удовлетворялись его современники. В этом заключается подлинная суть творчества Чехова.
1 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. в 90 т. - М., 1928-1958. - Т. 54. - С. 248.
2 Бялый Г.А. "В овраге" и "Власть тьмы" // Чехов и Лев Толстой. - М., 1980. - С. 209.
3 Чехов А.П. Собр. соч. в 12 т. - Т. 12. - М., 1964. - С. 273-274.
4 Чехов А.П. Собр. соч. в 8 т. - Т. 4. - М., 1970. - С. 505. В дальнейшем ссылки на данное издание приводятся в тексте статьи с указанием номера тома и страницы.
5 См.: Катаев В.Б. Сложность простоты. Рассказы и пьесы Чехова. - М., 1998. - С. 12.
6 Виноградов И. По живому следу. Духовные искания русской классики. - М., 1987. - С. 273.
7 Любомудров А. Церковность как критерий православности явлений культуры // Литературная учеба. - 2000. - № 5-6.
8 См.: Зайцев Б. Чехов // Зайцев Б. Далекое. - М., 1991. - С. 330; Катаев В.Б. Эволюция и чудо в мире Чехова (повесть "Дуэль") // Русская литература XIX века и христианство. - М., 1997. - С. 54.
9 Чуковский К. Собр. соч., т. 5. - М., 1967. - С. 593-594.
|
