МОРДОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
им. Н.П. Огарева
ИСТОРИКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ
кафедра основы регионоведения
Реферат
ЧЕЧЕНСКИЙ КРИЗИС: ПРИЧИНЫ, ЭВОЛЮЦИЯ, ПУТИ РАЗРЕШЕНИЯ
Выполнил: Шепелева И.А.
студент 2-го курса 204 группы
з/о специальность регионоведение
Проверил: Кониченко Ж.Д.
Саранск, 2000
СОДЕРЖАНИЕ:
1. Чеченская война: рецидив или феномен?
а) Причины, ход и итоги войны
б) Личный фактор в Кавказской и Чеченской войне
в) Сравнение чеченской и кавказской войны
2. Переговоры –признак не слабости, а мудрости
а) Урегулирование конфликта
б) “Неоимперский” имидж России
в) Структура конфликта
г) Основная идея Хасавюрта
3. Феномен сепаратизма
а) Причины сепаратизма
б) Ресурсы сепаратизма
в) Сепаратизм как новая геополитика
4. Пути решения кризиса
а) Этнобизнес
б) Основа Российской политики на Кавказе
- Рычаги воздействия на чеченское руководство
- Урегулирование отношений между федеральным Центром и чеченской властью
После распада СССР и краха коммунизма многие западные наблюдатели предсказывали, что РФ повторит судьбу Союза. Однако испытание она выдержала. В отличие от СССР, Югославии и Чехословакии нынешняя Россия является единственной самоопределившейся “федерацией этнического типа”, которая продолжает существовать. Более того, ей удалось сохранить целостность своей территории: даже Чечня не получила международного признания и, несмотря на заявления своих лидеров, находится в геополитическом, экономическом и информационном пространстве России.
Одной из причин возможного распада РФ аналитики называли наличие потенциальных и реальных конфликтов на ее территории, особенно вблизи границ новых государств СНГ и Балтии.
Уже трудно обозримой “историографии” чеченской войны видное место занимает вопрос об ее исторических предпосылках.
Исторические аналогии всегда заманчивы. Проблема, однако, в том, где заканчивается типологическое, преемственное и начинается феноменальное.
1.
Чеченская война: рецидив или феномен?
Обратимся сначала к Кавказской войне. Суть ее в следующем. С образованием в ХV1 в. Московского централизованного государства русский царизм развернул военно-колониальную экспансию, в том числе в кавказском направлении. Ее побудительные мотивы были связаны с геостратегическими и в меньшей степени идеологическими соображениями. В эпоху Екатерины 11 продвижение России на юг стало особенно интенсивным. Применяя на Северном Кавказе сугубо силовые или гибкие дипломатические методы, царизм опирался на местные феодальные, клерикальные и родоплеменные элиты, нуждавшиеся во внешней поддержке. Военно-колонизаторская и классово-эксплуататорская политика России вызвала протест горских общественных “низов” против пришлых и “собственных” угнетателей. С 80-гг. ХV11 в. на территории Чечни и Дагестана подобные строения находят выход в антиколониальных и антифеодальных восстаниях под религиозным флагом.
Социальной базой войны принято считать чеченских и дагестанских общинников (узденство), главной целью – освобождение от царских колонизаторов и горской феодально-эксплуататорской верхушки, идеологическим катализатором – идеи мюридизма (разновидность ислама) и лозунги газавата (священная война против неверных). В этом столкновении горцами руководили выдающиеся предводители, самым ярким из которых был имам Шамиль, глубокий знаток Корана, стратег и организатор, преданный идеалам национальной независимости с социальной справедливости. В ходе войны он сумел объединить разрозненные и враждовавшие общины, впервые создав на территории горной Чечни и Дагестана военно-теократическое государство – имамат. Благодаря массовой поддержке и своим незаурядным качествам вождя Шамиль на долгие годы обеспечил себе стратегические преимущества над русской армией и морально-политический перевес над влиянием русского царизма на Северо-восточном Кавказе. Этому в значительной мере способствовали как объективные, природно-географические условия (высокогорная местность), так и субъективные военно-стратегические ошибки Петербурга.
В августе 1859г. Шамиль с горсткой верных ему мюридов сдался главнокомандующему русской армии на Кавказе Барятинскому. Не погиб в сражении, не бросился на вражеские штыки в фанатичном порыве, не покончил с собой во избежание позорного пленения гяурами, а обдуманно и добровольно сложил оружие перед победившим противником в абсолютно безнадежной ситуации. Противник, в свою очередь, ответил весьма необычным для себя образом. Шамиля не казнили, не бросили в тюрьму, не сослали в Сибирь, закованного в кандалы, даже не арестовали в привычном для того времени смысле слова. С ним обращались с пиететом, положенным великой личности. В нем видели выдающегося полководца и политика, проигравшего достойно и мужественно. Шамиля отправили в Петербург, где чествовали как героя, к полному изумлению самого имама, считавшего себя пленником. По поводу всеобщей “шамилемании” столичные фельстонисты шутили: кто же на самом деле победил в Кавказской войне.
Завершение Кавказской войны позволило России прочно утвердиться на Северном Кавказе, который, сохраняя яркое своеобразие, постепенно становился неотъемлемой административно-политической и экономической частью империи.
Кавказская война имела огромные геополитические последствия. Установились надежные коммуникации между Россией и ее закавказской периферией. России удалось наконец прочно обосноваться в самом уязвимом и стратегически очень важном секторе Черного моря – на северо-восточном побережье. То же – с северо-западной частью Каспия, где Петербург до этого чувствовал себя не совсем уверенно. Кавказ оформился как единый территориальный и геополитический комплекс внутри имперской “сверхсистемы” – логический результат южной экспансии России. Теперь он мог служить обеспеченным тылом и реальным плацдармом для продвижения на юго-восток, в Среднюю Азию, также имевшую большое значение для обустройства имперской периферии.
Иными словами, причины, ход и итоги Кавказской войны органично вписываются в более широкий процесс геополитического расширения Российской империи, еще не достигшей “естественно необходимых” пределов территориального насыщения и располагавшей соответствующим потенциалом – военно-экономическим и цивилизационным.
Приняв все это за основу для сравнения, перейдем к чеченской войне 1994-1996 гг. Вряд ли достоин спора тот очевидный факт, что она произошла в совершенно иной обстановке. Оставляя в стороне гипотетический вопрос о ее предопределенности или случайности, что чеченская трагедия была спровоцирована целым комплексом объективных и субъективных причин глобального, регионального и местного происхождения. В наиболее общем виде они сводятся к следующему: кризис советского строя, развал СССР, революционно-шоковое, лихорадочное реформирование России “сверху” (включая национальные отношения), лишенное квалифицированного интеллектуального обеспечения и здравого смысла.
Поклонники “научного” метода тотальной типологизации событий истории и современности, судя по всему, не испытывают особого любопытства к тому “неудобному” для них факту, что на огромном пространстве многонациональной России, пораженной стандартными постсоветскими недугами, сепаратистское движение вспыхнуло только и именно в Чечне.
Нередко причины чеченской войны устанавливаются нарочито априорно – с помощью хрестоматийного “кому это выгодно”. И тут же указывают на “определенные силы” в Москве и в Грозном. Однако подобный подход, каким бы эффективным он ни казался, мало что объясняет. “Объективная” заинтересованность одних лиц в войне вовсе не означает, что она развязана именно ими. И наоборот, “объективная” не заинтересованность других лиц отнюдь не обеспечивает им абсолютное алиби, ибо в политика события подчас случаются помимо воли и желания людей, вне рациональной мотивации. “Определенные силы”, могут быть таким же условным и подвижным понятием, как и те, кому “это невыгодно”.
Многие авторы, считая чеченскую войну неизбежным и закономерным порождением предшествующего кризиса, связывают его с внутренним состоянием Чечни, вольно или невольно заимствуя метод историков, применяющих такой же подход в изучении истоков Кавказской войны Х1Х в. Последовав этому примеру, нетрудно обнаружить, что, несмотря на все особенности, Чечня рубежа 80-90-х гг. ХХ в. по уровню общего, так сказать, формационного развития и уровню интегрированности в российскую социально-экономическую, политическую и культурную систему не идет ни в какое сравнение с изолированными патриархальными чеченскими общинами времен Шейх-Мансура и Шамиля.
Поскольку чеченская (как и Кавказская) война обычно рассматривается в качестве неизбежного производного продукта глобальных закономерностей, роль личностного фактора в ней зачастую отодвигается на задний план. Главные действующие лица этой трагедии, с их страстями, комплексами, предрассудками и прочими человеческими слабостями, предстают едва ли не жертвами фатального течения истории, от которых мало что зависит. Конкретные люди, принимавшие конкретные решения под влиянием конкретных идеей, оказываются пленниками идей “объективной” обстановки, лишающей их выбора. Вопрос об ответственности, разумеется, теряет актуальность.
Однако, речь идет не о нравственной или юридической стороне дела – теме очень важной, но в данном случае, не имеющей прямого касательства к предмету разговора. Речь идет о принципиальном значении “субъективного” начала в генезисе чеченской войны. Ведь с точки зрения реальных исторических условий Чечня в период середины 1980-х гг. до декабря 1994 г. представляла собой почти неизменную субстанцию по уровню нестабильности и остроты внутренних проблем. Вряд ли случайно, что при “прочих равных обстоятельствах” война возникла не до а, после прихода к власти в Москве и Грозном новых людей. И хотя все они вышли из партийно-советской “шинели” и были в той или иной степени ее плотью, их волновали уже другие ценности, которые они отстаивали более авторитарно и более агрессивно, чем их предшественники. В Гроздом решили опробовать доктрину национального суверенитета с диктаторско-теократическим уклоном. В ответ Москва рискнула испытать на “чеченском полигоне” концепцию силового “демократического централизма”. И если Дудаев, став заложником собственной радикальности по существу уже просил помощи у Кремля, в обмен на серьезные уступки со своей стороны, то Ельцин – не так уж важно, под чьим решением – взял ультимативный тон. Тем самым, он, не исключено, надеялся ускорить падение своего оппонента, но достиг прямо противоположного. Взаимно личная неприязнь двух, политически во многом похожих лидеров, подогреваемая столичными “экспертами” по Кавказу, приблизила развязку. Поведи себя Ельцин тоньше, или будь на его месте человек с другим складом ума и характера, все могло бы сложиться иначе. Признавая абсолютную умозрительность такой гипотезы (ибо она относится к уже случившемуся), мы тем не менее прекрасно понимаем тех авторов, которые настаиваю на существовании реальной альтернативы чеченской войне. От этого предложения действительно трудно удержаться, зная, как много зависело от конкретных, наделенных властью персон , а не от “часового механизма” истории. При всей безнадежности аргументов в пользу не состоявшегося варианта развития событий прошлого постановка проблемы исторической альтернативы все же не совсем бесполезна, хотя бы как урок на будущее. “Ситуацию выбора” могут создавать обстоятельства, но выход из нее находит человек.
Кстати, “персональный” фактор недооценивается в контексте происхождения не только человека чеченской, но и кавказской войны. Как явствует из многочисленных источников, Шамиль и его предшественники, начиная с Шейх-Мансура действовали, в принципе, в одних и тех же внутри – и внешнеполитических условиях. Однако лишь при третьем имаме события приобрели то новое качественное содержание и тот беспрецедентный размах, которые сделали кавказскую войну “кавказской”. Почти на всем ее протяжение перед Шамилем, равно как и перед его российским визави Николаем 1, возникли альтернативы, способные остановить кровопролитие. И всякий раз предпочтение с обеих сторон осознанно и добровольно отдавалось войне.
Предпосылки чеченской войны обусловили и ее соответствующее содержание, которым она тоже отличается от войны кавказской. В ней нет почти ничего антиколониального, народно – освободительного в том смысле, в каком эти категории применимы (когда они применимы) к первой половине XIX в. тем более антифеодального. По своей уникальности чеченский конфликт не укладывается в какую-то четкую типологию, образуя своеобразную, так сказать, сепаратистскую разновидность гражданской войны внутри единой страны с единой государственно-политической, экономической и общественной структурой.
По временной протяженности и по внутреннему существу кавказская война была исторической эпохой; чеченская война – скорее историческое событие. Полтора столетия назад в виду социальной односторонности Чечни масштабы ее вовлечения в движение Шамиля были огромны. В современном, глубоко иерархизированном чеченском обществе уже нет патриархального прежнего единства интересов, в том числе – в вопросе об отношению к Москве. По этому сопротивление российским войскам не припняло столь массового характера, как в первой половине XIX в., хотя кремлевское руководство сделало все, чтобы сплотить
Чечню против России.
За два столетия заметно видоизменилась роль религиозного фактора – не во внешних проявлениях, а в сущности. Главные персонажи Кавказской войны – люди набожные и посвященные – зачастую ставили во главу угла идеи ислама как основу фундаментальных общественных преобразований. Шейх-Мансур, Кази-мулла,. Шамиль требовали от горцев прежде всего принятия шариата, а затем уже уничтожения нечестивых гяуров (причем не только русских, но и своих соплеменников). За прегрешения перед верой люди подвергались жестоким наказаниям гораздо чаще, чем за лояльность к России. Расхожее, господствующее по сей день представление о мюридизме лишь как об “идеологической оболочке” или пропагандистском средстве для создания “образа врага” далеко не соответствует реальному значению этой религиозной доктрины в истории Кавказской войны.
Лидерам Чечни 90-х гг. ХХ в. с их вполне светскими натурами в целом чужд шамилевский “фундаментализм”. Они с готовностью дают присягу на Коране (иногда, между прочим, на русском языке), соблюдают мусульманские ритуалы и окружают себя необходимой атрибутикой. Однако непохоже, чтобы они были теми фанатиками, какими их порой изображают. Да и откуда им – поколению, выросшему при “развитом социализме”, - были таковыми? В противоположность Шамилю они не преследуют народную, традиционную культуру, не пытаются вытеснить ее шариатом. Для них ислам – скорее часть этой культуры, хотя им нельзя отказать в умении использовать религию в политико-идеологических целях.
С нынешними руководителями чеченского движения сопротивления все иначе. Они действуют во многом не по своей воле, а ответ на ситуацию, не ими созданную. Несмотря на их мужество, решительность и кажущуюся свободу выбора, это, по существу, - фигуры, ведомые обстоятельствами и другими людьми. Их творческий потенциал сильно ограничен необходимостью учитывать официальное и общественное мнение России, различные интересы и настроения. Поведение чеченской военно-политической элиты иногда поразительно совпадает с тем, на что рассчитывают в Кремле. Возможно, не так уж далеки от истины наблюдатели, полагающие, что чеченским кризисом управляют из Москвы.
По сравнению с тем же Шамилем лидеры Ичкерии по объективным и субъективным причинам гораздо больше зависимы от своего общества, которое они не в состоянии контролировать. Если имам (и в этом его заслуга) превратил патриархальный “хаос” в исламский порядок, то нынешние чеченские реформаторы (и в этом не только их вина) превратили советский “порядок” в исламский хаос.
Куда беднее “персональное” обеспечение чеченской войны со стороны Москвы. Здесь вообще незаметно выдающихся деятелей, сопоставимых с Ермоловым, Воронцовым, Барятинским, Милютиным… да и с Николаем 1. Конечно, не потому, что потенциально таких личностей не может быть в современной российской армии и в российской политике. Дело в другом. В первой половине Х1Х в. по сугубо техническим причинам (отсутствие быстрой связи между Петербургом и Тифлисом) кавказским наместникам предоставлялись довольно широкие полномочия, стимулировавшие инициативу и гибкое, стратегической мышление. Сегодня, когда расстояния упразднены, исполнитель лишен прежних преимуществ и остается лишь исполнителем чужих (чуждых?) приказов, нередко – непоследовательных и просто глупых.
Огромное значение фактора нравственной готовности к действию, уверенности в правоте своего дела. Для солдат и генералов русской армии на Кавказе первой половины Х1Хв. Такой проблемы не существовало. Они воспринимали свою миссию как некую естественную, державную необходимость, исключавшую моральные терзания. Отношение рядовых российских солдат и командующего состава к чеченской войне иное. Никакая политико-воспитательная робота не в состоянии придать ей справедливый, патриотический смысл, убедить людей в том, что это не роковая ошибка. Глубокие сомнения на этот счет присущи и российскому общественному мнению. На момент ввода войск в Грозный (декабрь 1994г.) было очевидно, что ситуация, по крайней мере в одном, не имеет сходства с первой половинойХ1Хв.: Чечня и Россия находились в едином государственно-цивилизационном пространстве. Возможно, они не питали друг к другу нежной, “исторической” любви, но в политике это не самое главное. “Какая ни есть – своя” - примерно такой формулой определялись их взаимные чувства. “Акция по наведению конституционного порядка” нанесла жестокий урон этому стереотипу.
В Кавказской войне победу одержала Россия. Определить номинального (“технического”) победителя в чеченской войне, которая была приостановлена, как и начата, по приказу из Москвы, но остановить гораздо труднее. Да и что это в принципе дает? Если подтверждает мысль о несостоятельности российских вооруженных сил (о чем с ликованием, достойным лучшего применения, пишут журналисты), то позволительно спросить: а какой в таком случае противник выявил эту “несостоятельность” – чеченцы с ружьями и кинжалами времен Шамиля: Или жен такая же российская армия с современным оружием, боевой подготовкой, высококлассными офицерскими кадрами, да еще и с превосходным знанием местности: Воистину “Зарница”, кабы не столько крови и горя.
До тех пор пока последствия чеченской войны не проявятся во всей полноте, сравнивать их с итогами войны Кавказской, вероятно, рановато. Но, по крайней мере, один предварительный вывод представляется уместным. Поражение Шамиля ознаменовало окончание растянувшегося на целую эпоху кавказского периода в южной экспансии Российской империи, разрешение крупной геополитической задач и начало нового этапа – государственного обустройства Чечни и Дагестана с целью интегрирования их в имперскую структуру. В чеченской войне в отличие от Кавказской нет победителей, сколько бы ни твердили обратное. В ней все – побежденные. Она, будучи результатом системного кризиса в России и в сознании ее руководителей, привела к дальнейшему ослаблению страны и создала реальную угрозу российской государственности.
2. Переговоры –признак не слабости, а мудрости
Урегулирование конфликта – стратегия, направленная на “определенное компромиссное разрешение спора, которое, хотя и не полностью соответствует целям каждой из сторон, позволяет им достичь некоторых, если не всех, первоначальных целей” (Митчелл). Обращаясь к этой стратегии, государство осуществляет политику, нацеленную на создание условий, позволяющих добиваться решения конфликта: возвращения к ситуации, существовавшей до его начала, принятия новых “правил поведения” или введения необходимых изменений и поправок в старые “правила”, способствующих достижению мира и согласия.
Отсутствие прогресса на пути урегулирования, заводящее конфликт в тупик, чаще всего является результатом традиционалистской ориентации руководства сторон на иерархические отношения. Тупик, нередко называемый “замораживанием” конфликта создает угрозу нового взрыва насилия, поскольку нередко бывает, что в отсутствие сдвигов к урегулированию период затяжных переговоров, временных перемирий и моратория на ведение боевых действий используется участниками конфликтов для того, чтобы накапливать оружие, обучать военные и полувоенные формирования, вести разведку и разрабатывать планы войсковых операций. При этом в пропагандистских целях утверждается, что будто бы Россия умышленно не идет на урегулирование, а ставит своей целью удержание в зависимости правительств соответствующих стран, угрожая им “управляемым” развитием конфликтов в сторону их обострения, Так создается “неоимперский” имидж России.
В зависимости от характера конфликта переговоры как средство урегулирования могут выполнять функции “согласования”, “компромисса” и “арбитражного решения”.
Согласование средствами переговоров становится необходимой процедурой в случае “конфликта ценностей”, когда без изменения представлений сторон друг о друге, их “конфликтных установок” в отношении факта несовместимости своих целей невозможно надеяться на разрешение конфликта и преодоление неизбежного в этом случае тупика, в котором оказываются стороны, социокультурно ориентированные на разные “правила игры”.
Именно в таком тупике оказался сейчас процесс урегулирования кризиса в Чеченской Республике. Жизни показала, что Хасавюртовские соглашения, подписанные в результате односторонних уступок федерального Центра, являются не мирным соглашением, а документом о заключении перемирия. Известно, сто недостатком перемирия является его временный характер, отсутствие гарантий, обязательств и санкций за их неисполнение.
Важнейший вопрос определения стратегии урегулирования конфликтов – урегулирование его структуры. Базовым в чеченском конфликте стал конфликт между федеральным Центром и оппозиционными властями Чеченской Республики Ичкерия по вопросу о независимости Чечни. И в этом смысле диалог сторон в Хасавюрте был политически оправдан. Однако он игнорировал внутричеченский конфликт как дополнительный атрибутивный конфликт (конфликт целей). Ценой перемирия – помимо того, что демилитаризация зоны конфликта была понята как односторонний вывод всех федеральных сил, - стал отказ не только в поддержке, но и в каком-либо диалоге с прежними властями Чечни: Завгаевым, Автурхановым, Хаджиевым и др., а в широком смысле слова отказ со стороны федерального Центра в поддержке той части населения, которая, будучи в оппозиции к сепаратистам, выступала и выступает за территориальную целостность России. Никто еще не изучал, какое влияние на поведение населения Северного Кавказа окажет это обстоятельство.
В результате основная идея Хасавюрта – отложенное решение о статусе – не наполнилась экономическим, социальным, культурным, наконец, политическим и правовым содержанием. И в этом смысле ситуация остается “замороженной”, хотя около “холодильника” временами заметны передвижения разного рода политических фигур.
3. Феномен сепаратизма
Самоопределение, особенно для этнических групп, - это прежде всего право на участие в более широком общественно-политическом процессе. Сепаратизм же в его этническом варианте – выход из существующей системы или ее разрушение с целью оформления государственности для отдельной этнокультурной общности. Для сепаратистов самоопределение – всегда отторжение общего государства, политическое и культурное разделение.
Образование современной системы государств, в том числе и на основе бывших колониальных империй, произошло не благодаря, а вопреки этническому сепаратизму. Каждый раз борьба политических активистов или вооруженных группировок от имени этнических групп за выход из существующих государственных образований и создание новых государств заканчивалась кровавыми конфликтами и массовыми насильственными перемещениями населения. Фактически ни один случай вооруженного сепаратизма не закончился достижением политической цели. А там, где сепаратизм существует только в политической форме, его сторонники десятилетиями не могут добиться согласия большинства населения на разрушение общего государства.
“Многонациональность” как идеологическая основа сепаратизма появляется не там, где этническое разнообразие в изобилии, а там, где среди меньшинств есть достаточное число интеллигенции и политических активистов, желающих стать доминирующим большинством (на языке сепаратистов – “добиться национального освобождения”). В этом смысле социалистические страны создали прекрасный материал для сепаратизма.
Видимо, пришло время осознать, что повешенное на стену ружье стреляет не только в последнем акте. Попавшее в руки граждан оружие оказывается основным условием превращения политического лозунга сепаратизма в открытое насилие, совладать с которым крайне трудно, а изъять оружие – еще труднее.
Сепаратизм питает внешняя диаспора, которая всегда склонна оказывать эмоциональную и финансовую поддержку наиболее интригующим и рискованным проектам на “исторической родине”. Тем более что большинство симпатизирующих никогда на этой родине не жили и жить не собираются.
Сепаратизм не стал бы глобальной проблемой, если бы не служил орудием соперничества государств и средством геополитической инженерии. Этот момент присутствовал и в прошлом, когда после Первой мировой войны Вильсон, Клемансо и Ллойд Джордж, ползая по географической (!) карте, “самоопределяли” народы Юго-Восточной Европы или когда в период Второй мировой войны Сталин и другие победители меняли границы под тем же самым лозунгом. Теперь настала пора победителей в холодной войне навязывать свою волю внешнему миру через очередные этнические самоопределения. Заметим, что никогда в истории поборники этого принципа не применяли его в отношении собственных государств, если это не касалось расширения их границ.
4. Пути решения кризиса
Бандитизм стал доходной формой политической борьбы и бизнеса. В комплексе это можно назвать этнобизнесом. В республиках Северного Кавказа продолжается рост безработицы и обнищания среди местного населения.
В основу российской политики на Кавказе должны быть заложены следующие элементы:
1. Познание и последовательное обеспечение на практике единства интересов народов России и всего Кавказа. Развитие взаимоотношений между государствами в кавказском регионе на взаимовыгодной, равноправной, партнерской основе, на базе взаимного доверия и открытости;
2. Исключение силовых методов при решении спорных вопросов между отдельными этносами и со стороны государства. Подписание меморандума о ненасилии. Проявление гибкости и доброй воли в поисках решения назревших проблем;
3. Соблюдение прав личности независимо от национальной принадлежности, в том числе право на выбор собственной культурной идентичности и право на удовлетворение интересов и запросов, связанных с этнической принадлежностью;
4. Коренное изменение криминальной обстановки в регионе.
Главная цель кавказской политики Российской Федерации – обеспечить межнациональное согласие, мир, экономическое благополучие, использование и развитие общего культурно-исторического наследия народов на основе всестороннего учета, согласования и реализации интересов каждого из них.
В отношении Чечни наиболее разумной представляется гибкая и сбалансированная стратегия, избегающая форсированных решений и оставляющая для России возможность использования различных рычагов воздействия на чеченское руководство. Это предполагает:
а) в сфере транспортировки нефти – согласие на полное восстановление и работу нефтепровода через Чечню;
б) в финансовой области – поиск средств для Чечни, в том числен и совместный с целью поддержки социально значимых сфер (пенсии, здравоохранение, образование, правоохранительная система). При этом добиваясь признания соответствующих социальных законов РФ и оговариваемых федеральным Центром условий использования и контроля средств;
в) совместная разработка и реализация программ первоочередных мер по восстановлению и развитию Чеченской Республики;
г) в миротворческой сфере – готовность к продолжению переговоров об основах взаимоотношений с Чечней на основе согласованных и подписанных соглашений и договоров.
Кавказ устал от противостояния и конфликтов, от неопределенности и непоследовательности, от беспомощности власти при всесилии бандитов и воров. Поэтому крайне важны единство и активность созидательных сил на Кавказе, а созидание и мир здесь невозможны на основе антироссийских настроений.
В нашей чеченской политике должны быть отражены принципиальные, общие подходы к урегулированию взаимоотношений с этой республикой. В нынешних условиях особое значение, с этой точки зрения, т.е. с точки зрения позитивного развития двусторонних отношений между федеральным Центром и органами власти Чечни, имеют следующие соображения:
- - твердое и согласованное подчеркивание в выступлениях политических и государственных деятелей всех эшелонов власти, в средствах массовой информации мысли о том, что полнокровное, финансовое, экономическое, социальное, гуманитарное сотрудничество с Чечней предполагает признание последней своего вхождения в состав РФ, а через нее и во все мировое сообщество с его общепризнанными международными правовыми нормами и правами.
Не надо заигрываний (можно доиграться!): никакое местное шариатское право (при всем уважении к национальным традициям) не может стоять выше международного. Одновременно мы должны быть готовы на основе соблюдения принципа территориальной целостности Российского государства предоставить Чеченской Республике самую широкую самостоятельность, самую широкую автономию в решении важнейших вопросов собственного национального развития в рамках территории нашего государства, закрепив это, быть может, специальным федеральным законом;
- безусловную реализацию достигнутых договоренностей по восстановлению экономики и социальной сферы по выплате пенсий и пособий чеченским гражданам РФ необходимо рассматривать в самой тесной связи с результативностью усилий руководства Чеченской Республики, направленных на ее демилитаризацию, защиту прав человека, в том числе русской части населения, укрепления общественной безопасности, борьбу с преступностью;
- важнейшее условий позитивного решений российско-чеченской проблемы – это ликвидация нынешнего реального статуса Чечни как своего рода заповедника российской и международной преступности, как фактического криминального центра Северного Кавказа, да и всего юга Росси (включая наркобизнес, торговлю оружием и даже людьми). С этой целью необходимы как оказание конкретного содействия чеченским лидерам в попытках обуздать действий откровенно преступных групп, включая ваххабитов, так и осуществление плана надежного прикрытия границ и путей сообщения с Чечней. Такого прикрытия, которое, с одной стороны, существенно ограничило бы возможности территории Чечни, а с другой – минимизировало бы реальную опасность экспорта оттуда гражданской междоусобной войны, если она там запылает, на сопредельные территории, особенно на Дагестан и Ингушетию.
Иначе говоря, наша политика в этой самой горячей точке Кавказа, юга России должна сочетать планомерные, рассчитанные на долговременную перспективу, действия по изменению объективных обстоятельств, породивших сам российско-чеченский конфликт, с эффективным оперативным вмешательством в развитие событий, в том числе в случае необходимости и с применением разнообразных, но исключительно защитных силовых мер.
Интересы России, всех народов Кавказа, безопасное и устойчивое развитие этого уникального региона требуют от всех участников кавказской политики ответственных и верных шагов. Путь, по которому идет сегодня Кавказ и выстраивается кавказская политика, требует существенной корректировки. Иначе Кавказ не реализует в ХХ1 веке свой потенциал, а будет занят конфликтами. Это не в интересах народов Кавказа, это не в интересах России.
Итак, между чеченской и Кавказской войнами обнаруживается очень мало типологической общности за пределами того круга признаков, которые всегда и везде составляют понятие “война”. Трагедия в Чечне еще раз показала: если что-то и повторяется в истории, так это ее неповторимость. Речь идет отнюдь не о бесполезности исторического опыта – пренебрежение им по невежеству или умыслу со стороны Кремля явилось одной из предпосылок случившегося. Однако дело грозит обернуться еще большей катастрофой, если вдруг российских лидеров потянет в другую крайность – превратить историю Кавказской войны в современную политическую партитуру, требующую “правильного”, “классического” исполнения. Теперь уже и в коридорах власти звучат –то ли как спасительная молитва, то ли как рецепт “научного управления обществом” – призывы учитывать опыт Х1Х в. При этом никто не может только объяснить, как его “учитывать” на пороге третьего тысячелетия, когда все кардинально изменилось и продолжает изменяться с головокружительной скоростью. Не все то, что эффективно сработало 200 лет назад, годится для нашего времени. И наоборот, не все то, что не получилось тогда, обречено на неуспех сейчас. Глупо было бы вновь “обжигаться на молоке№, зная, насколько оно горячо, но ненамного умнее “дуть на воду”, когда она и без того холодная. В жизни народов и государств нет абсолютных, неподвластных времени констант. Мы заведомо исключаем чеченцев из этого правила, повторяя модный ныне тезис об их особом, пребывающем в веках “менталитете”.
Очевидно, (нельзя, да и не выйдет) жить без прошлого. Однако жить в прошлом тоже не стоит, тем более перед лицом небывалых по сложности и драматичности вызовов Настоящего и Будущего. Не в этом ли бесценный урок истории?!
По существу, Россия на кануне нового тысячелетия стоит перед развилкой. Решается вопрос, по какому пути ей предстоит идти и какой облик она примет в XXI веке. Хотелось бы, чтобы в этом выборе как можно меньше было “силовых” аргументов и больше – достижения взаимоприемлемых договоренностей. Чтобы звание “профессиональный миротворец” было самым почтенным в нашем обществе, после звания учителя и врача и тогда, уверенна, с Россией все будет в порядке.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Возня политиков на “троне богов” / Р.Ж. Абдулатипов – министр РФ // “Независимая Газета” 26.06.99г.
2. Дегоев В. Чеченская война: рецидив или феномен // “Независимая Газета” 17.09.99г.
3. Максаков И. Чечню готовят к миру // “НГ-Регионы” №2, 25.01.2000г.
4. Северокавказские жернова / В.А. Печенев – проф., доктор философ. наук // “Независимая Газета” 12.02.99г.
5. Требуются конфликтологи / В.Ю. Зорин – предс. комитета ГД по делам национальностей // “Независимая Газета” 27.04.99г.
6. Феномен сепаратизма / В.А. Тишков – проф., дир. ин-та этнологии и антропологии // “Независимая Газета” 28.07.99г.
|
