Реферат: Экономические и политические реформы И.В. Сталина

Индустриализация и коллективизация: великие реформы И.В.Сталина

ВВЕДЕНИЕ.

Нельзя однозначно сказать какой фигурой был Сталин на политической арене нашей страны. Люди, представляющие разные политические партии, по разному трактуют его действия: с одной стороны, во время его правления была сделана масса усовершенствований, проведена индустриализация, поднявшая промышленность до невиданных ранее высот, было реформировано сельское хозяйство, был невысок уровень преступности, под его руководством была выиграна Великая Отечественная Война; с другой - миллионы простых людей были названы “врагами народа”, отправлены в лагеря, сотни тысяч были физически уничтожены, процветали пытки ... Я не собираюсь здесь начинать полемику по политическим вопросам, связанным с тем периодом, когда страной управлял И. В. Сталин. Моя сегодняшняя задача - рассмотреть две, на мой взгляд, важнейшие реформы, проведенные в СССР в 1930-х годах - индустриализацию и коллективизацию.

Вообще, данный период нашей страны представляет собой огромное поле для изучения. Не зря сотни советских и зарубежных историков по сей день выпускают книги, описывающие то время, привносят свои суждения в них. Разумеется, эти мнения бывают кардинально противоположны. Если брать только конечные результаты, то к 1953 году, году смерти Сталина произошло несомненное увеличение выпуска промышленной продукции, собиралось больше зерна, чем в 20-х годах. По экономическим показателям страна сделала головокружительный скачек вперед. На первый взгляд, все выглядит “экономическим чудом”, подобным японскому в 60-х годах. Но если обратится к тому, как был сделан этот колоссальный рывок, то, несомненно можно сделать вывод, что методам, применявшимся здесь, нет аналогов в мировой истории. Мало какие правители с такой же жестокостью относились к своему народу. И даже конечный результат этих преобразований не может оправдать эти действия.

В своем докладе из множества реформ, проведенных под руководством Сталина я хотел бы выделить две наиболее глобальных: индустриализацию и коллективизацию, и вот почему: если говорить о промышленности, то в середине 20-х годов, после “военного коммунизма” она находилась в руинах, и тот подъем, который она совершила за 10-15 лет, поражает. Этому подъему нет аналогов в истории, и это, несомненно, интересное поле для изучения. Однако, без коллективизации, проводившейся одновременно с индустриализацией, столь быстрый подъем промышленности был бы невозможен, т.к. именно сельское хозяйство давало основные импортные средства для закупки станков и оборудования. Эти реформы тесно связаны, и невозможно рассматривать одну независимо от другой.

И еще один вопрос, на который я бы хотел найти ответ в процессе написания реферата: применимы ли методы, использованные в 30-е годы в данный момент, т.к. не новость, что и в промышленности, и в сельском хозяйстве наша страна переживает сложный период, схожий с ситуацией в 20-х годах.

ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ.

ПРЕДПОСЫЛКИ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ.

Одной из опорных точек, с которых следует начать рассмотрение данного вопроса, является XV съезд ВКП(б).

XV съезд ВКП(б) состоялся в декабре 1927 года и прошел в напряженной атмосфере, вызванной внутренними трудностями и тревожным международным положением. Будучи поглощенным фракционной борьбой, съезд всё же указал на некоторые принципиальные направления развития экономики. Они были сформированы таким образом, что, обнаружилось вскоре, могли толковаться прямо противоположно. Поэтому позже высказывалось предположение, что речь шла о компромиссе между различными течениями, уже появившимися в самом большинстве после того, как оно изгнало из партии оппозиционеров.

В руководящих кругах партии к этому времени утвердилась не только идея об индустриализации, но и мысль о необходимости высокого темпа её проведения, такого, который позволил бы СССР “догнать и перегнать” наиболее развитые капиталистические страны. Этому способствовало старое большевистское понимание отсталости России, успехи в восстановлении хозяйства в предыдущие годы, наконец, критика и напоминания оппозиции. Было завершено строительство ГЭС на реке Волхов, предусмотренное планом ГОЭРЛО, и начаты две стройки, которым суждено остаться в анналах советского экономического развития: одна - Днепрострой: сооружение плотины и самой крупной в ту пору европейской ГЭС на Днепре, близ Запорожья, другая - Турксиб: новая железная дорога, напрямую связывающая Транссибирскую магистраль (на широте Новосибирска) со Средней Азией. Тракторный завод строится в Сталинграде. Проектируются также крупные промышленные объекты. Спорили о территориальном размещении: разные республики приводили доводы в пользу строительства их в своих пределах. XV съезд сформировал также директивы по составлению пятилетнего плана развития, но никто не предполагал тогда, что это может привести к внезапной ломке всех сложившихся соотношений между различными отраслями народного хозяйства.

Кризис заготовок зерна 1927 года привел к тому, что Сталин всё настойчивее и категоричнее акцентировал новую идею, высказанную им на XV съезде: выход из кризиса - в переходе от мелкого, частного хозяйства к крупному коллективному. Тема ускорения создания колхозов и совхозов стала лейтмотивом его выступлений. Нет оснований утверждать, что у Сталина уже тогда было четкое представление о том, как будет осуществляться коллективизация. Вместе с тем ясно, что, став ревностным поборником высоких темпов индустриализации, он уже поставил всё на эту карту и не считался такими препятствиями, как медленная эволюция отсталой деревни. Утверждают, что в эти месяцы он, резко сменив курс, взял на вооружение тезисы только что разгромленных троцкистов. Отчасти такое утверждение, бесспорно, соответствует истине: в дебатах, вызванных его новым предложением, он, оправдывая борьбу с кулаком, защищает ускорение индустриализации и обосновывает необходимость наложения “дани” на крестьянство, используя доводы, целиком заимствованные им у тех, кто несколько месяцев назад был его противником.

В верхушке партии появились противники столь форсированного проведения индустриализации. Уже в конце января глава могущественной московской партийной организации Угланов высказался против исключительно крупных вложений в тяжелую промышленность и чрезмерные надежды на колхозы, которые, по его мнению, годились как решение для более отдаленного будущего. В свою очередь, в марте Рыков вступает в конфликт с большинством Политбюро: он предложил сократить капиталовложения в металлургию и машиностроение. На Пленуме ЦК в апреле впервые открыто выявилось противостояние направлений. К Угланову и Рыкову присоединились Бухарин и Томский, глава профсоюзов. Они выражали тревогу по поводу ухудшения политической обстановки в деревне, где недовольство, по их словам, нарастало и было направлено против Советской власти в целом. Заключительная резолюция, осуждающая эксцессы, приписываемые периферийным организациям, прозвучала как компромисс.

Однако, когда применение чрезвычайных мер возобновилось, противоречия в Политбюро обострились. На этот раз критиков возглавил “любимчик партии” Бухарин. В записках к единомышленникам он писал: “Если всё спасение в колхозах, то где взять деньги на машинизацию?...никакая коллективизация невозможна без известных накоплений в сельском хозяйстве, ибо машины нельзя получить даром...”.

Темпы индустриализации должны быть высокими, утверждал Бухарин, однако ускорять их ещё больше равносильно переходу на позиции троцкизма. Усилия страны не должны сосредотачиваться исключительно на строительстве новых крупных заводов, которые начнут давать продукцию лишь через несколько лет, тогда как уже сейчас поглотят все имеющиеся средства. Нужно поднимать сельское хозяйство: сделать это в данный момент можно лишь с помощью мелкого, единоличного сельского производителя. Этими высказываниями он противоречил основным тезисам Сталина...

Сложная международная ситуация (в частности, попытка китайских властей овладеть железной дорогой в Манчжурии, остававшейся под смешанным китайско—советским контролем) также требовала быстрого проведения индустриализации. Сталин, пожалуй, лишь более категорично, чем другие, выражал её. В утвержденных Центральным Комитетом ВКП(б) директивах по составлению пятилетнего плана, содержащих требования обратить “максимальное внимание” на обеспечение “быстрейшего развития” тех отраслей тяжелой промышленности, от которых зависела обороноспособность страны. Это властное требование не утратило актуальность на протяжении всего периода осуществления плана. Оно выступало, следовательно, как один из факторов, характерных для индустриализации.

... Последствия экономического кризиса для СССР были неоднозначны. Изоляция от мировой экономики и защита внутреннего рынка государственной монополией на внешнюю торговлю служила прикрытием от всеобщей грозы, поэтому усилия по индустриализации в значительной мере выводились из под отрицательного влияния последствий кризиса по ту сторону границы. Программы хозяйственного развития, поэтому, не были заморожены. С их помощью СССР приобрёл большой вес на международной арене. Ещё до начала кризиса, когда борьба за реализацию избыточной продукции между капиталистическими фирмами достигла большой остроты, СССР выступал в роли огромного, трудного, но многообещающего рынка сбыта. Он предъявлял спрос прежде всего на машины и оборудование для своих новых предприятий. После начала кризиса к советским производственным планам возрос. В 1931 и 1932 годах на долю СССР приходилось, соответственно, 30% и 50% мирового импорта машин и оборудования. В наиболее драматический период кризиса целые промышленные некоторых стран из числа наиболее развитых в экономическом избежали катастрофы благодаря продаже своей продукции в СССР: так было, например, с американскими станкостроительными компаниями, которые в 1931 году смогли разместить в СССР 65% своего экспорта.

Хотя США по-прежнему не признавали СССР, многие крупные американские фирмы продавали ему свои изделия и оказывали техническую помощь в создании новых советских предприятий. Начало положил Хью Купер, который участвовал в строительстве Днепрогэса. За ним последовали многие другие бизнесмены и компании: от “Форда”, компании, участвовавшей с сооружении автостроительного завода в Нижнем Новгороде, до “Дженерал Электрик”, внесшей свой вклад в развитие многочисленных предприятий по выпуску электротехнической продукции. Привлекаемые высокой заработной платой, многие зарубежные инженеры, особенно американцы, нашли в те годы на строительных площадках первой советской пятилетки обширные поля приложения своих творческих способностей...

ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ В ГОДЫ ПЕРВЫХ ПЯТИЛЕТОК.

В 1928 году родился первый пятилетний план. Начиная с 1926 года в двух учреждениях, в Госплане и ВСНХ, один за другим подготавливались различные проекты плана. Их разработка сопровождалась непрерывными дискуссиями. По мере того, как одна схема сменяла другую, превалирующей становилась тенденция, которая состояла в установлении максимальных задач индустриального развития страны. Бухарин и его группа пытались было воспротивиться этому. Чересчур честолюбивые цели без необходимого экономического обоснования, говорили они, приведет к потрясению экономики, породят опасность межотраслевых противоречий, а следовательно, обрекут на провал саму идею индустриализации. “Из кирпичей будущего нельзя построить сегодняшних заводов”, - этой, получившей известность фразой Бухарин хотел сказать, что бессмысленной форсирование роста одних отраслей, если взаимодополняющие их отрасли продолжают отставать. Но бухаринское крыло потерпело поражение именно на этом поприще. Его осуждение и представление первого пятилетнего плана совпали по времени с XVI партконференцией(апрель 1929 года).

Госплан подготовил к конференции 2 варианта плана: один - минимальный, ”отправной”, другой - максимальный, “оптимальный”, его показатели были больше первого на 20%. Но Центральным Комитетом уже было решено, что во внимание принимается только второй вариант. Накануне Рыков попытался внести в него некоторые поправки. Он предлагает принять специальный двухлетний план, призванный создать “особо благоприятные условия” для сельского хозяйства и тем ликвидировать его отставание, или, как говорил Рыков, для “выпрямления сельскохозяйственного фронта”. Его предложение было отвергнуто Сталиным. Так, наиболее честолюбивый вариант плана сделался его официальной версией, и в таком виде был утвержден в мае 1929 года. По времени он обхватывал промежуток с октября 1928 года по сентябрь 1933, то есть в момент утверждения плана его осуществление следовало считать уже начавшемся.

План предусматривал, что за пятилетие выпуск промышленной продукции увеличится на 180%, средств производства - на 230%, сельскохозяйственного производства - на 55%, национальный доход - на 103%. Речь шла об ошеломляюще быстром прогрессе, не имеющем прецедентов в мировой истории. Были установлены некоторые абсолютные показатели: 10 млн. т. чугуна,75 млн. т. угля, 8 млн. т. химических удобрений.

Утверждение пятилетнего плана нередко расценивалось, как драматический выбор всего будущего страны, то есть как сознательное принятие решение пожертвовать всем ради накопления национального богатства и укрепления базовых отраслей, обеспечивающих индустриализацию. Однако это впечатление неточно. Это правда, что на XVI партконференции признавалось, что осуществление плана будет сопровождаться “преодолением огромных трудностей внутреннего и внешнего порядка”, вытекающих в первую очередь из “напряженности самого плана”. Но на конференции вовсе не говорилось, что какая-то отрасль или потребители должны быть принесены в жертву развития другой. В апреле 1929 года предполагалось, что сельскохозяйственное производство будет увеличиваться если не наравне с промышленностью, то уж, во всяком случае, в достаточно больших масштабах. То же самое относилось и к выпуску предметов потребления. Реальная зарплата в свою очередь должна была вырасти на 71%, доходы крестьян - на 67%, производительность промышленного труда - на 110%. Был предусмотрен, короче говоря, гармоничный процесс.

Кое-кто, например некоторые экономисты, обращали внимание на внутреннюю несовместимость некоторых задач плана. Этим людям отвечали, что они настроены скептически, упаднически, что они не верят, либо заражены тоской по буржуазному прошлому, и приказывали молчать. Можно все же задаться вопросом, не было ли среди самых высших руководителей сталинского крыла более глубокого понимания того, что в решении безоговорочно взять курс на индустриализацию форсированными темпами была заложена необходимость последовательного отказа от многих целей плана. Возможно, такое понимание и существовало, но вполне определенно это утверждать нельзя, ибо открытого выражения он так и не получило.

Целое созвездие строительных площадок возникли, как в старых промышленных областях, так и в новых многообещающих регионах, где раньше не было, или почти не было промышленности. Шла реконструкция старых заводов в Москве, Ленинграде, Нижнем Новгороде, в Донбассе: их расширяли и оснащали новым импортным оборудованием. Строились современные новые предприятия, они были задуманы масштабно и в расчете на самую современную технику; строительство велось зачастую по проектам, закупленным за границей: в Америке, Германии. План отдавал приоритет отраслям тяжелой индустрии: топливной, металлургической, химической, электроэнергетике, а также, машиностроению в целом, т.е. тому сектору, который призван будет сделать СССР технически независимой, иначе говоря, способной производить собственные машины. Для этих отраслей и создавались гигантские строительные площадки, возводящие предприятия, с которыми навеки будет связана память о первой пятилетке, о которых будет говорить вся страна: Сталинградский и Челябинский, а потом и Харьковский тракторные заводы, огромные заводы тяжелого машиностроения в Свердловске и Краматорске, автомобильные заводы в Нижнем Новгороде и Москве, первый шарикоподшипниковый завод, химические комбинаты в Бобриках и Березняках.

Самыми знаменательными среди новостроек были два металлургических комбината: Магнитогорский - на Урале, и Кузнецкий - в Западной Сибири. Решение об их сооружении было принято после долгих и острых споров между украинскими и сибирско-уральскими руководителями, начавшихся в 1926 году и затянувшихся до конца 1929. Первые подчеркивали, что расширяя уже имеющиеся металлургические предприятия на юге страны потребуется меньше расходов, вторые - перспективность индустриального преобразования советского Востока. Наконец, соображения военного порядка склонили чашу весов в пользу вторых. В 1930 году решение получило развернутый крупномасштабный характер - создать в СССР наряду с южной “второй промышленной базы”, ”вторую угольно-металлургического центра”. Топливом должен был служить уголь Кузбассе, а руда - доставляться с Урала, из недр горы Магнитной. Расстояние между двумя этими пунктами составляло 2 тыс. км. Вопрос о расходах на транспорт не принимался во внимание, раз речь шла о создании нового мощного индустриального района, удаленного от границы, и, следовательно, защищенного от угрозы нападения извне.

Многие предприятия были сооружены в голой степи, или, во всяком случае, в местах, где отсутствовала инфраструктура. Апатичные рудники в Хижинке, призванные дать сырьё для производства суперфосфата, размещались вообще в тундре, на Кольском полуострове, за Полярным кругом.

Разумеется, всё это сопровождалось постоянными трудностями, и многие сторонние наблюдатели называли эти стройки “грандиозным хаосом”. Не хватало элементарных вещей: не было мерительных инструментов, лопат. Люди жили в деревянных бараках по 80 человек, работы велись даже при температуре -40 С и проч.

Весной 1929 года было намечено ошеломляюще ускоренное выполнение плана. Всё началось с выдвижения Сталиным лозунга “Пятилетку в четыре года”(съезд по времени совпал с началом гласной критики Бухарина). По пятилетнему плану выплавку чугуна предусматривалось довести до 10 млн. т.(с 3 - 5 млн. т.). Это было много, даже слишком много, по мнению специалистов. Но в январе 1930 года Куйбышев объявляет решение увеличить её до 17 млн. т.(10 - на Украине, 7 - на урало-сибирском комплексе) за тот же отрезок времени. Потенциальные мощности, запланированные для Кузбасса и Магнитогорска были увеличены в 4 раза. За первый год пятилетки промышленное производство увеличилось на 20%, то есть чуть меньше запланированного(21,4%), но всё же существенным образом. Тогда было решено, что его прирост на протяжении второго года должен составить 32%, то есть будет больше, чем наполовину превышать запланированный уровень.

Накануне XVI съезда партии (июнь-июль 1930 года) Сталин с Молотовым явились в Совнарком и потребовали, чтобы все цифры плана в целом были увеличены вдвое. Как бы то ни было, в своём докладе на съезде Сталин потребовал гигантского увеличения заданий пятилетки, утверждая, что “по целому ряду отраслей промышленности” план может быть выполнен “в 3 и даже в 2,5 года”. Требовалось произвести, таким образом, 170 тыс. тракторов, вместо запланированных ранее 55 тыс., вдвое больше цветных металлов, автомобилей, сельскохозяйственных машин, и т. д. Сталин выдвигал эти задачи, как тяжелые, но необходимые решения. Он уверял, что одновременно будет происходить увеличение выпуска потребительских товаров, ибо “мы имеем теперь возможность развивать ускоренным темпом и тяжелую и легкую промышленность”. Складывалось впечатление, что каждая вновь возникшая, или непредсказуемая проблема решалась простым повышением соответствующих цифр плана, без какой-либо корректировки других его показателей, отчего эти последние делались всё менеё достигаемыми. Страна была охвачена индустриальной лихорадкой, своего рода помешательством, пароксизмы которого замечались вплоть до 1932 года.

В 1930 году объём производства вырос не на 32%, как требовалось, а - по противоречивым общественным официальным источникам - лишь на 22%, да и то в промышленности, то есть в той сфере, где были сосредоточены все усилия и средства. Тем не менее, Сталин заявил, что в следующем году можно и должно увеличить выпуск промышленной продукции на 45%. Это заявление содержится в его знаменитой краткой речи, произнесённой в феврале 1931 года на первой Всероссийской конференции работников социалистической промышленности. Знаменитой эта речь стала благодаря сталинскому, почти пророческому, высказыванию: “Мы отстаем от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это отставание в 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут”. Тем, кто спрашивал, нельзя ли замедлить темп индустриализации, Сталин отвечал категорично: ”Нет, нельзя”. Он говорил: “Таков закон эксплуататоров - бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб - значит ты не прав, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч - значит ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться”.

Кульминационная точка этого безрассудного вздувания обязательств была ознаменована XVII конференцией в январе-феврале 1932 года, когда были сформированы первые директивы на второй пятилетний план, который должен был быть закончен в 1937. В докладах Молотова и Куйбышева, а также в резолюциях о пятилетнем плане говорилось, что к этому времени производство электроэнергии должно быть доведено до 100 млрд. квт., а угля - до 250 млн. т., чугуна - до 22 млн. т., нефти - до 80-90 млн. т., зерна - до 130 млн. т. Одним словом, советская экономика должна была прыжком достигнуть американского уровня. Чтобы было возможно оценить эти цифры, скажем лишь, что намеченные показатели были реализованы в СССР лишь в 50-е годы.

Необходимо вкратце остановиться на цифрах - результатах первой пятилетки. Итак, все усилия постепенно сосредотачивались на промышленности, более того - на тяжелой индустрии. Однако, и в этой отрасли не был достигнут запланированный уровень. Правда, выпуск промышленной продукции в 1932 году удвоился в сравнении с 1928 годом, в то время, как по оптимальному варианту он должен был возрасти на 180%, а по минимальному - на 135%. Но что касается отраслей “группы А”, производящих средства производства, то их уровень производства повысился лишь на 170%, вместо запланированных 230%. Это не удивительно, потому что со второй половины 1930 года темп роста здесь был ниже предусматриваемого планом. Пока речь шла о процентах. Если же обратиться к главным отраслям промышленности, где достижения измерялись абсолютными цифрами, то можно убедиться, что их рост не только не приближался к астрономическим наметкам, раз за разом устанавлимым Сталиным и Куйбышевым, но не достигал и тех, тоже, впрочем, весьма высоким показателям, которые значились в первоначальном плане. Было выплавлено не 17 млн. т. чугуна, и даже не 10 млн. т., а около 6 млн. т. Выработка электроэнергии составила 13,5 млрд. квт. вместо 22 млрд. квт. по плану. Плановые задания были выполнены, напротив по добыче нефти и, почти, по добыче угля(65 млн. т. против 75 млн. т.). Химическая промышленность оставалась весьма далеко от намеченных целей. В особенности это касалось удобрений: вместо запланированных 8 млн. т. было произведено менее 1 млн. т.

Но если итоги и показывают, насколько расточительной оказалась лихорадка гиперболических цифр и фантастических проектов, которая охватила сталинское руководство, было бы вместе с тем грубой ошибкой рассматривать пятилетку как неудачу. В чудовищном напряжении и хаотичном движении впервые были заложены основы индустриализации страны. Полторы тысячи крупных предприятий были построены, или реконструированы настолько, что практически они стали новыми. Многие другие оставались в незавершенном виде: они будут достроены в последующие годы, и тогда скажется их благотворный вклад в развитии экономики. Несмотря на нечеловеческие трудности, Магнитогорск и Кузнецк становились явью. Электростанция на Днепре была закончена. Машиностроение добилось потрясающих успехов; появились целые отрасли, которых не было раньше в России: самолетостроение, тракторные и автомобильные заводы, станкостроительные предприятия. Из страны, ввозившей оборудование, СССР превратился в страну, производящую оборудование. Станочный парк в промышленности обновился более чем наполовину. Именно тогда был заложен фундамент советского могущества. В особенности это относится к производству современных видов вооружения.

Теперь перейдем к описанию второй пятилетки. Второй пятилетний план был окончательно утвержден на XVII съезде партии.

В общем настроении съезда прозвучали ноты реализма, немыслимые еще два или три года назад. Так, например, Орджоникидзе взял слово для того, чтобы потребовать пусть скромного, но уменьшения планового задания для промышленности, особенно металлургической. Лучше намечать более разумные цели, но достигнуть их, чем изображать на бумаге чересчур высокие показатели. В качестве заданий по выплавке стали им были указаны те самые 17 млн. т., которые, как разумеется, помнили делегаты, планировались в качестве достижимого уровня на первую пятилетку.

Необходимо отметить, что даже при сохранении чрезвычайно высокого уровня капиталовложения и ускоренного развития производства средств производства, акцент решительно переносился на легкую промышленность и выпуск потребительских товаров. Этим отраслям предстояло расти во второй пятилетке быстрее, чем тяжелая индустрия; более того - настолько быстро, чтобы в конечном счете они могли вновь занять первенствующее место в общем балансе советской экономики. Многие ораторы утверждали, что наступил момент, когда развитие “группы А”(производство средств производства) достигло такого уровня, когда она может и должна оснастить современным оборудованием не только свои собственные предприятия, но и все другие отрасли народного хозяйства.

ИТОГИ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИИ.

Середина 30-х годов ознаменовалась в СССР великим результатом: индустриализация становилась реальным фактом. По объему валового промышленного производства СССР стал в 1937 году второй державой в мире: он еще намного отставал от США, но опережал любую отдельно взятую европейскую страну. Советская крупная промышленность родилась, и, что важнее, действовала. Второй пятилетний план более трезво рассчитанный, не столь отчаянно драматичный, как первый, был столь же важным для индустриализации. Более сбалансированным выглядело то великое напряжение сил, которое предстояло населению страны. Не было попыток сократить срок выполнения плана. Капиталовложения были выше, чем в первой пятилетке, однако на протяжении первых двух лет они направлялись большей частью на завершение уже начатых строек, лишь позже возобновилось в широких масштабах новое промышленное строительство. В строй действующих вступило 4500 крупных предприятий, в числе которых и такие знаменитые, как Уралмаш, или аналогичный гигант в Краматорске, могучие заводы заводов, предприятия по производству оборудования для металлургии и других отраслей тяжелой индустрии. По данным советской статистики, в конце пятилетки, в 1937 году, промышленное производство на 120% превышало уровень 1932 года, т.е. возросло более чем в 4 раза по сравнению с 1928 годом. В 1937 году в СССР было выпущено 17,7 млн. т. стали, добыто 128 млн. т. угля, 28,5 млн. т. нефти, выработано 36 млрд. квт. ч., произведено 48,5 тыс. металлорежущих станков. Это не значит, что план был выполнен, как первоначально было задумано. Из числа приведенных данных, например, результат в области металлургии и машиностроения соответствовали, или даже превышали запланированные показатели, между тем, как добыча топлива была ниже намеченного уровня. Тем не менее, в целом вторая пятилетка была куда удачней первой: по крайней мере, в области тяжелой индустрии итоги соответствовали поставленным целям. Наиболее серьезная перестановка, которую план претерпел в ходе его выполнения, касалась тех отраслей, которые, по проекту, принятому XVII съездом партии, должны были быть поставлены в привилегированное положение. Показатели по этим отраслям оказались далеки от намеченных. Одна из причин этого - тяжелый процесс восстановления сельского хозяйства, которое не в состоянии было пока поставлять предприятиям сырье в достаточном количестве. Отставание объяснялось и причинами более общего характера. Рост тяжелой индустрии в значительной мере был обусловлен вступлением в строй предприятий, строительство которых началось в первой пятилетке, а легкая промышленность еще только ожидала новых заводов.

Большое внимание уделялось добывающей промышленности. В широких масштабах были развиты геологические изыскания: до 1940 года они обеспечивали необходимыми ресурсами развитие страны во всех областях и выявили необыкновенное богатство природных запасов СССР. Получив реалистичный план, химическая промышленность выполнила его, увеличив выпуск продукции приблизительно в 3 раза. Помимо черной металлургии было увеличено производство цветных металлов: золота, меди, алюминия; впервые в СССР было налажено производство сурьмы. Все эти участки раньше отставали. Ради преодоления этого отставания, что было необходимо для успешной работы тяжелой индустрии, вновь было принесено в жертву производство предметов потребления.

Благодаря успехам в промышленном развитии, СССР достиг значительной степени самообеспечения. Страна превратилась из импортера в производителя машин. Сокращены были и закупки металлов, поскольку теперь страна могла производить все большее количество металла, и причем как раз тех специальных планов, без которых не могли развиваться современное машиностроение и военная промышленность. Куда более скромными стали масштабы заграничных технических консультаций.

Страна рывком продвинулась вперед. Ко всему прочему, она продвинулась по совершенно новому пути, без помощи иностранного капитала, без пружины в виде частной прибыли, но во имя коллективных интересов, хотя и сформулированных и выраженных волей верховной власти. Быстро выросшая экономика находилась целиком в руках государства. К концу второй пятилетки государственной была почти вся промышленность, как крупная, так и средняя и мелкая; государственной была и торговля: оптовая, внешняя и внутренняя. Прогресс, которого добилась страна, выглядел еще более рельефно на фоне кризиса всего остального мира. Разумеется, Россия и на исходной черте не могла считаться слаборазвитой страной; это можно было сказать самое большее лишь о некоторых ее, правда весьма обширных, частях. Теперь и эти территории были охвачены процессом всеобщих преобразований. В историю развития человечества была вписана новая глава, и это добавило еще один мотив к тем, которые привлекают к СССР такое множество симпатий и внимательных взоров.

КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ.

Впервые слово коллективизация было произнесено на XV съезде ВКП(б), который проходил в декабре 1927 года. Впрочем, это слово было не совсем новым. Понятие, вложенное в него, содержалось еще в партийной программе, принятой в 1919 году. Новой была категоричная постановка вопроса, данная в документе Сталиным. Отмечая явную тенденцию к более медленным темпам развития в сельском хозяйстве по сравнению с промышленностью, он заявил, что нет иного решения проблемы, кроме “перехода мелких и распыленных крестьянских хозяйств в крупные и объединенные хозяйства на основе общественной обработки земли”. Молотов затем развернул эту мысль в специальном докладе о работе в деревне. Однако и тот и другой сделали к своим предложениям множество оговорок о необходимости осторожного и постепенного процесса, о многообразии его форм, о терпеливой работе по убеждению крестьянина на основе его собственных интересов. В заключительной резолюции говорилось о “решительном наступлении на кулака”, но сам Сталин предупредил, что репрессивные меры в этом случае были бы ошибкой.

Между тем, надвигался новый кризис. Урожай зерновых если и не уменьшился по сравнению с прошлым годом, то, во всяком случае, и не увеличился. Потребление же выросло, особенно с началом индустриализации. Государственные заготовки зерна осуществлялись с трудом: начавшись более или менее нормально летом, они резко сократились летом. К концу года государство недобрало 128 млн. пудов. Поскольку запасы были минимальны, это означало, что и город, с их возросшим населением, и армия рисковала остаться без хлеба, особенно к весне, когда распутица на несколько недель прервет нормальное сообщение. Все экономические планы могли сорваться.

Кризис объяснялся многими причинами: серьезной ошибкой в политике цен, которая стимулировала развитие технических культур и животноводства за счет посевов зерновых, страх перед войной побуждал крестьянина, насколько это было возможно, придерживать зерно, деятельность спекулянтов, почувствовавших нехватку зерна и взвинтивших цены, конкуренция разных учреждений, занимавшимися хлебозаготовками.

Решение лихорадочно изыскивалось в начале 1928 года. Впервые оперативное руководство взял в свои руки Сталин. В первых числах января поступило указание: достать зерно “во что бы то ни стало”, и партийное руководство на разных уровнях лично отвечало за это. Высшие руководящие деятели направлялись в главные хлебопроизводящие области, чтобы возглавить лично работы на “заготовительном фронте”. На заготовку в деревню были мобилизованы 30000 коммунистов из числа работников аппарата. Основной причиной кризиса был назван кулак и его спекуляции зерном с целью повышения цен. К кулаку применялась статья Уголовного Кодекса, которая предусматривала привлечение к суду с полной конфискацией имущества(четверть конфискованного отдавалась беднякам). Но большую часть зерна, как признал несколько месяцев спустя сам Сталин, находились, однако, не у кулаков, а у трудно отличимой от них массы середняков. Были придуманы способы изъятия зерна и у середняков, как то: принудительная сдача зерна в счет государственного займа, самообложение деревень, досрочное взимание налога, и т.д. Каковы бы ни были их конкретные формы, они неизменно сводились к жесткому нажиму на крестьянина, располагающего зерном. Для стимулирования его личной заинтересованности на село направлялся большой поток промышленных товаров, отнятых у города, но их все же не хватало.

Ныне даже советские историки признают, что применяемые методы были заимствованы из опыта 1918 года, комбедов и хлебных реквизиций. Подобные приёмы были тогда осуждены Москвой, как прискорбное и недопустимое искажение данного указания местными органами власти. К этому времени худшее, казалось, миновало: с помощью жестких сталинских мер, названных “исключительными”, было собрано достаточно зерна, чтобы покрыть недостачу по сравнению с прошлым годом. Но это только казалось. Гибель озимых на обширных площадях хлебного юга (Украины и Северного Кавказа) привели к тому, что партии пришлось опять прибегнуть к чрезвычайным мерам. Сам Сталин признал, что теперь речь шла о том, чтобы вырвать у крестьян “страховые запасы”. Из-за этого упорнее стало сопротивление крестьянства. Участились так называемые “террористические акты”, то есть нападения на партийных активистов и убийства их. В некоторых областях бунтовали целые деревни.

Как было сказано выше, Сталин категорически требовал скорейшей организации колхозов и совхозов. С ним не соглашались некоторые члены Политбюро. Так, например, Бухарин в конце июня изложил свои тезисы в Политбюро: единоличное крестьянство еще долго будет оставаться решающей силой в деревне; необходимо спасти союз с ним, оказавшийся под серьёзной угрозой. Бухарин посвятил одно из своих публичных выступлений последним статьям Ленина, которые охарактеризовал как “политическое завещание”. Именно тогда он первым заговорил о них, как о глобальном “великом плане” деятельности для партии. Эта программа, подчеркнул он, остаётся верна. По мнению Бухарина, не требовалось никакой “третьей революции” - все проблемы: хлеб, товарный голод, оборона сводились, на его взгляд, к “фундаментальной проблеме” взаимоотношений между рабочими и крестьянством.

Между тем, в дебаты верхов вплетались новые мотивы. Очередной урожай нельзя было назвать обнадеживающим, как и год назад. Не хватало хлеба. Дело шло к повсеместному введению карточной системы в городах, что и было сделано в первых месяцев 29 года, за несколько месяцев до принятия первого пятилетнего плана.

Первая пятилетка. После революции страна не знала столь ужасающе бурного внутреннего процесса. Путь к повышению низкого уровня производительности сельского хозяйства лежал через крупные хозяйства, объединение усилий и материальных средств, широкое внедрение механизации - кто-кто, а большевики всегда исходили из этого убеждения. Идея была разумной. Однако, даже прозябавший в далеко не блестящих условиях, крестьянин - и в особенности пресловутый середняк - сохранял недоверие к такого рода проектам. Помимо привязанности к недавно приобретенной земельному наделу в его психологии была заложена еще глубинная вражда к крупному хозяйству. Из-за многовекового опыта угнетения оно ассоциировалось у крестьянина с невозможностью трудиться на себя, с обязанностью работы на другого, чуть ли не с возвращением крепостного права.

На XVI партконференции в апреле 1929 года было объявлено, что за годы пятилетки 5-6 млн. дворов крестьянских семей (20% от общего числа) должно быть объединено в предприятия социального типа. Задумывались они как крупные хозяйства с обширными угодьями. Что касается зерновой проблемы, то главную роль в её решении отводилась совхозам: предполагалось, что эти государственные хозяйства смогут с помощью техники освоить огромные пространства залежных земель.

Первое ускорение хода коллективизации произошло летом 1929 года. К 1 июню в колхозах было около 1 млн. дворов (3,9%). К первым числам ноября процент поднялся до 7,6%. Это было много. Началось все больше разговоров о деревнях, районах и даже областях “сплошной” коллективизации. Но большинство вступивших продолжали оставаться бедняками, то есть те, кто меньше рисковал. Середняков в колхозах по прежнему оставалось явное меньшинство. Как бы то ни было, прогресс был: трудный, но реальный. Этим же летом, однако, поступили и первые сигналы тревоги. Шла новая, третья по счету, хлебозаготовительная кампания. До июня колхозная движущая сила была скромной, но действовала. Потом началось форсирование, а с ним и большие серьёзные конфликты. Одним словом, уже первые попытки показывают, что там, стремились достигнуть сплошной коллективизации, вступление крестьян в колхоз не может быть добровольным. Напряженность приобрела, поэтому, грозный оттенок, расстановка сил становилась неясной.

Сверху не последовало указаний действовать с большим осмотрением. Совсем наоборот. Начал Сталин статьей “Год великого перелома”, написанной в годовщину революции. В статье утверждалось, что в коллективизацию “пошли середняки”, а “коренной перелом” в отношении крестьянства к коллективизации сельского хозяйства изображалось, как нечто уже достигнутое. Через несколько дней (10-17 ноября) собрался Пленум Центрального Комитета и Центральная контрольная комиссия. На нем было обсуждено три доклада о сельском хозяйстве. По мнению Молотова, который был одним из докладчиков, нужна была полная коллективизация главных сельскохозяйственных областей или даже целых республик, и не за пятилетие, как он сам говорил несколькими месяцами раньше, на XVI партконференции, а в ближайшем году. Сталин заявил: ”Теперь даже слепые видят, что колхозы и совхозы растут ускоренными темпами”. Если судить по известным фактам, коллективизационная лихорадка была присуща большинству ораторов. Впечатление было такое, что руководители были охвачены надеждой одним махом разрешить проклятую проблему села путем лихорадочной атаки на старый крестьянский мир, с которым следовало расправиться самыми решительными методами.

В лице Сталина стремление “гигантского ускорения” приобрело самого авторитетного сторонника. В декабре он заявил, полемизируя с тезисами Энгельса, что привязанность крестьянина к своему клочку земли в СССР не так уж сильна, потому что земля уже была национализирована. Сталин говорил поэтому о “сравнительно легком и быстром развитии” колхозного движения, но как “гнилую теорию” отвергал идею возможности развития этого процесса “самотеком”: колхозы следовало насаждать извне. В этом же выступлении Сталин выдвинул новый лозунг: ”ликвидировать кулачество как класс”. Так в ноябре-декабре 1929 года произошел подлинный “перелом” в аграрной политике советских коммунистов. Был создана комиссия, выражавшая директивы по коллективизации. Подразделенная на 8 подкомитетов, она изыскивала решения для основных проблем: сроки операции, тип коллективных хозяйств, распределение кадров и технических ресурсов, отношение к кулакам. В целом комиссия делала упор на максимальное ускорение прогресса. Как бы то ни было, право принятия окончательного решения принадлежало не комиссии, а Политбюро. Так появилось на свет постановление ЦК ВКП(б) от 5 января 1930 года. Им устанавливалось, что к концу первой пятилетки должно быть коллективизировано не 20%, а “огромное большинство” возделываемых земель. Основные зерновые районы (нижнее и среднее Поволжье, Северный Кавказ) должны были завершить процесс к осени 1930 года, или, самое позднее, к весне 1931, другие хлебные районы - к осени 1931 года, или, в самом крайнем случае, к весне 1932. В колхозы ни под каким видом не разрешалось принимать кулаков.

Когда постановление был опубликован, по меньшей мере, уже 2 месяца, как в стране шла яростная борьба - не было почти не одного села, где бы “колхоз” не стал причиной конфликта. За колхоз выступали, в основном, беднейшие крестьяне и батраки. Помощь им оказывал рабочий класс. Партия потребовала, чтобы рабочий класс дал селу не менее 25 тысяч организаторов колхозов. В действительности, на село поехало 35000 рабочих. Против колхоза выступали кулаки, а кулацких семей, по самым скромным подсчетам, было около 1 млн. семей. Против также выступали все церкви: от христианских до мусульманских. Оставалась огромная середняцкая масса: её переход на ту или иную сторону мог решить исход борьбы. Но в силу тех обстоятельств, при которых началось наступление, именно для убеждения середняков и не нашлось главного, решающего довода. Советская агитация предполагала сделать акцент на колхозное использование тракторов и комбайнов, но техники, в связи с неразвитостью промышленности, было мало, и у середняков, вступавших в колхоз, приходилось отбирать их лошади на “общественное использование”. Убеждать середняков вступать в колхоз в подобных условиях было безнадежно. Здесь от и помогла ликвидация кулачества. Это означало экспроприацию его земли и имущества, поступавших в собственность колхоза, и личную депортацию.

Среди областей развернулось состязание - кто “наколлективизирует” больше. Первым о своем намерении закончить сплошную коллективизацию в считанные месяцы до весны 1930 года заявил Северный Кавказ. За Северным Кавказом последовала Нижняя Волга, Московская областная организация, Центрально-черноземный район, Бурятский и Калмыцкий автономные округа, и, наконец, все остальные. Республикой сплошной коллективизации объявила себя Белоруссия, хотя при её разбросанных мелких хуторах она весьма мало была подготовлена к такому мероприятию, и вряд ли могла бы его осуществить даже в куда менее неблагоприятных условиях.

Поскольку в деревне база колхозов была слабой, их организацию поручили, большей частью, активистам или кадровым работникам со стороны, присланным из районных центров или более отдаленных городов. Их задачей была агитация бедняков и середняков. Но крестьяне продолжали относится к ним недоверчиво. Тогда всякая забота о соблюдении закона отодвигалась в сторону. В ход шли угрозы и насилие: тому, кто не вступал в колхоз, говорили, что с ними поступят, как с кулаками, то есть экспроприируют имущество и вышлют(в некоторых областях процент раскулаченных составлял 20-25%). Противодействие, в свою очередь, приобретало формы отчаянного сопротивления. В крестьянской среде стали говорить: “В колхоз, но с пустыми руками”. Тайный забой скота начался летом 1929 года. В последующие месяцы он приобрел немыслимый размах. Несмотря на указ, предусматривающий высылку и конфискацию имущества за хищнический убой скота, он продолжался в течении всей коллективизации, и был одним из самых тяжелых её последствий. По селам вновь загулял “красный петух” - поджог, орудие всех крестьянских бунтов в России. В 1929 году на территории только РСФСР было зарегистрировано около 30 тысяч поджогов, то есть без малого по сотне в день.

Первое колхозное наступление рисковало окончиться катастрофой. К концу февраля крестьянские мятежи грозили превратиться в общее антисоветское восстание. Было забито 15 млн. голов крупного рогатого скота, треть поголовья свиней и свыше четверти поголовья овец. Надежда на то, что форсированная коллективизация поможет “спасти средства производства в сельском хозяйстве” теперь оборачивалась своей противоположностью.

Второго февраля в “Правде” появилась статья Сталина “Головокружение от успехов”. Она прозвучала как взрыв бомбы. Автор признавал, что в деревне допущены серьезные ошибки. В ряде районов не были соблюдены два условия, в равной мере необходимые для успеха колхозного движения: “добровольный” характер вступления в колхоз, и учет разнообразных ситуаций в различных частях СССР. Ни разу до сих пор Сталин не говорил об опасностях такого рода. Тем не менее, в статье не было самокритики. Всю вину Сталин возложил на периферийные организации. Эта статья произвела еще больше неразберихи, чем та, которая уже царила на местах. Крестьяне истолковали новые установки в том смысле, что можно уходить из колхоза. Там, где официального дозволения не давали, они сами забирали свой инвентарь и землю. Проценты коллективизированных территорий стремительно падали. Зато был спасен весенний сев. Серия последних мероприятий гарантировали колхозам и колхозникам известное число финансово - налоговых льгот. 1930 год был весьма благоприятным для сельского хозяйства, тогда был собран рекордный урожай. Это был крупный успех коллективизации.

Отступление 1930 года было лишь временным. После засыпки урожая в закрома колхозное наступление возобновилось. Сталин был категоричен в своем выступлении на XVI съезде ВКП(б): “Нет больше возврата к старому. Кулаки обнаружены и будут ликвидированы. Остался лишь один путь, путь колхозов”. За основу продолжающейся коллективизации были взяты темпы, установленные знаменитым постановлением ЦК от 05.01.1930 г. Эти темпы однако были уточнены. Вся страна была подразделена на 3 зоны; для каждой из них были установлены свои задания. До конца 1931 года первая зона, куда входили наиболее крупные зерносеющие области, должна была коллективизировать 80% крестьянских хозяйств; вторая, также включающая зерносеющие области - 50%, и третья, охватывающая потребительские районы и районы с нерусским населением - 20-25%. Идея установления жестких норм была несовместима с принципом добровольного вступления в колхоз, которым снова пренебрегли.

Данные о ходе коллективизации в течении двух последующих лет достаточно скудны. Как бы то ни было, решающим годом явился 1931 год. Если к концу 1930 года в колхозах числилось около 6 млн. крестьянских дворов, то за первую половину 1931 года было коллективизировано еще 7 млн. Это составляло уже почти 53%. 1931 год стал также свидетелем наиболее мощной ликвидации кулачества. Крестьяне нередко вступали в колхоз потому, что “не оставалось другого выхода” - в случае не вступления в его могли объявить “подкулачником”, и отнять надел. В марте 1931 года было провозглашено, что советская власть считает “союзником” рабочего класса только колхозника, а не крестьянина - единоличника.

В связи с трудностями коллективизации, ЦК пересмотрел предложенные задания в сторону уменьшения, и объявил, что “сплошную коллективизацию” можно считать осуществившейся там, где в колхоз вовлечены не 100, а 70% крестьян. В целом по СССР уровень коллективизации стабилизировался в 1932 году на уровне 61-62%, что соответствовало примерно 15 млн. дворов.

Колхозы не были подготовлены к выполнению своих производственных заданий, им не хватало опыта, средств, умелых руководителей. Лишь в 1935 году совокупная - живая и механическая - тягловая мощность в сельском хозяйстве вновь достигла уровня 1928 года. Еще было толком неизвестно, как организовывать работу, и - что важнее - как её оплачивать. Надежда на разрешение зерновой проблемы была решающим фактором, побудившим пойти на ударную коллективизацию. В 1929 году Сталин утверждал, что СССР “через каких-нибудь 3 года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире”. Действительность теперь оказалась иной (сбор зерновых с 1926 по 1932 год в млн. т.):

Проблема между тем становилась все более трудноразрешимой. Численность населения, которое государству приходилось кормить из своих запасов, возросла с 26 млн. в 1930 году, до 33,2 млн. - в 1931, и до 40,3 - в 1932. Следует учесть и массовый экспорт зерна для оплаты оборудования, закупленного за границей. С зерновым переплетался и кризис животноводства. За 5 лет коллективизации поголовье в стране сократилось наполовину. Этим вызывалась нехватка мяса, молока, шерсти. Производство химических удобрений оставалось весьма далеким от запроектированного планом, а тем временем стало не хватать и навоза.

Тем не менее, советскому государству в целом колхоз обеспечивал важнейшее преимущество. Хотя в общем производство сельскохозяйственной продукции сократилось, государство смогло заготовить большее количество её. Этого нельзя было сказать, разумеется, о мясе и масле, но, конечно, можно было сказать о зерне. В 1928 и 1929 годах было заготовлено

11 млн. т., в 1930 - 16 млн. т., в 1931 и 1932, когда сборы были меньше - 22 млн. т. Это зерно, в подавляющей своей части, было получено от колхозов, потому что крупные совхозы, на которые рассчитывал Сталин, не смогли развиться предусмотренным образом и дали куда меньше, чем от них ожидалось. Государство оплачивало заготовляемую продукцию по тем же ценам, что и в 1928 году, между тем как деньги обесценивались, и крестьянину на приобретение тех же самых товаров приходилось расходовать горазда большие суммы денег. Лишь недавно созданные, плохо организованные, неспособные обеспечить своим членам соответствующую плату за труд, колхозы находились под угрозой развала изнутри. Им не удавалось наладить собственную дисциплину. Чувство общественной собственности отсутствовало, и колхозники без особого колебания присваивали то, что попадалось под руку, будь то зерно, или что иное. 7 августа 1932 года был принят закон, направленный на прекращение хищений. Он приравнивал колхозную собственность к государственной, и угрожал расстрелом людям, совершившим хищения; при наличии смягчающих обстоятельств эта мера наказания заменялась тюремным заключением на срок, не менее 10 лет, и не подпадала под действие амнистий.

Столкновение с колхозами приобрело трагическую окраску осенью 1932 года, когда второй раз подряд урожай оказался плохим. То была самая ужасная из заготовительных компаний, и, без сомнений, один из самых отчаянных периодов коллективизации. От крестьян - колхозников и не колхозников - потребовали опять сдать все. Реквизиции проводились беспощадными методами. Все это привело к голоду 1932 года, который совпал по времени с официальным завершением первой пятилетки.

Я опускаю здесь описание проведения коллективизации в период второй пятилетки. Описанные выше тенденции продолжались и далее, с той лишь особенностью, что было допущено минимальное послабление в отношениях с крестьянством.

Коллективизация была доведена до конца во второй половине 30-х годов. Для социального преобразования страны завершение этого трудного дела было не менее трудным фактором, чем создание крупной промышленности. К концу 1932 года 211 тысяч колхозов объединяло 14,7 млн. крестьянских дворов, что составляло 61,5% от их общего числа. В октябре 1934 года этот показатель вырос до 71,4%, в июле 1935 - до 83,2%, к концу 1937 - 93%, и к середине 1940 - 97%. Непрерывно увеличивающийся процент коллективизации не отражает всей сложности явления, ибо процент этот выведен на основе резкого сокращения числа крестьянских дворов. До начала коллективизации насчитывалось около 25 млн. дворов, к началу 1933 их оставалось еще

23,7 млн., к апрелю 1935 года - 21 млн., и к концу 1937 - менее 20 млн. На единоличного крестьянина оказывалось сильное давление: взимание больших налогов, установление более высоких заготовительных норм, чем у колхозников(при том, что и в колхозе они были очень обременительны). В то же время в ход были пущены некоторые стимулы и средства убеждения.

По крайней мере по одному пункту коллективизация все же изменила экономическое положение страны. В производстве сельскохозяйственной продукции, даже не обнаруживающем роста, теперь принимало участие меньше работников, а объем продукции, предназначенной для потребителя за пределами деревни, увеличилась. Если в 1920 году сельский труженик кормил кроме себя лишь еще одного человека, накануне войны он обеспечивал продовольствием еще 4 человека.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

В заключении я хотел бы ответить на вопрос, поставленный в начале этого реферата: применимы ли методики проведения этих реформ в пореформенной России. Этот ответ “Нет”. И прежде всего это объясняется самим временем. 30-е годы - это годы, когда страна все еще находилась на пике морального подъема: совершена революция, страна движется к коммунизму, все настоящее - лучше, чем прошлое... Люди, с молодым задором делавшие революцию, теперь выросли, овладели опытом, и с новой силой, с новой энергией принялись строить “новый мир”. Для энтузиаста не страшны ни холод, ни голод, ни бытовые неудобства. И наши деды и прадеды лишали себя самого необходимого во имя великой цели.

Сейчас такое вряд ли возможно. В данный момент нет такой цели, для достижения которой люди отказались бы от всего.

Я хотел бы сделать отступление и объяснить метод выбора мною источников для реферата. При составлении этого реферата и старался использовать книги зарубежных авторов. И это не потому, что я считаю наших историков некомпетентными. Просто, даже после падения коммунистического режима, довольно сложно сразу перестроится, и начать ругать то, что до сих пор хвалили. Зарубежные историки, напротив, никогда не были заинтересованы в приукрашивании советской действительности, и они уже много лет исследуют историю СССР как сторонние наблюдатели.

1

Индустриализация и коллективизация: великие реформы И.В.Сталина

СОДЕРЖАНИЕ

1. Введение стр1

2. Предпосылки индустриализации стр1

3. Индустриализация в годы первых пятилеток стр4

4. Итоги индустриализации стр9

5. Коллективизация стр11

6. Заключение стр18

1