Учебное пособие: География мирового хозяйства

УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ ДЛЯ ВУЗОВ

Ю.Г.ЛИПЕЦ

В.А.ПУЛЯРКИН

С.Б.ШЛИХТЕР

ГЕОГРАФИЯ МИРОВОГО ХОЗЯЙСТВА

Рекомендовано Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебного пособия для студентов педагогических вузов

Москва

1999

ББК 65.04

Л61

Рецензенты:

академик Российской академии образования В.П. Максаковский,

доктор географических наук, профессор Н.С. Мироненко.

Л61

Липец Ю.Г., Пуляркин В.А., Шлихтер С.Б.

География мирового хозяйства: Учеб. пособие для студентов. — М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1999. — 400 с.: ил.

ISBN 5-691-00152-3.

Учебное пособие написано в соответствии с новейшими взглядами на географию мирового хозяйства как интеграль­ную дисциплину, сочетающую предметный и пространствен­ный подходы к мировой экономике, ее территориальной струк­туре и функционированию. В нем последовательно изложены вопросы формирования глобальной экономической системы, классические теории размещения производства в рыночной эко­номике, основы территориальной организации мирового сель­ского хозяйства, промышленности, транспорта, мировой торгов­ли и сферы услуг.

Пособие предназначено для студентов, географов, эконо­мистов.

ББК 65.04

© Липец Ю.Г., Пуляркин В.А., Шлихтер С.Б., 1999.

© «Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС», 1999.

ПРЕДИСЛОВИЕ

География мирового хозяйства долгое время оставалась сугубо вспомогательной дисциплиной в кругу общественно-географических наук, где ведущее место сначала занимала общая экономическая география, а затем география населения и городов. Немногочислен­ные книги и справочники по географии мирового хозяйства содер­жали чисто описательные материалы по размещению его основных отраслей в странах, регионах и по миру в целом. Принятое у нас в стране в советское время разделение планеты на два главных лаге­ря неумолимо привело в конечном итоге к сужению сферы исследо­ваний до рамок мирового капиталистического рынка. Даже в тех отраслях, где доля социалистического лагеря была весомой, факти­чески анализировались лишь данные по развитым капиталистиче­ским и развивающимся странам.

Кроме идеологических причин для подобного ограничения рамок географии мирового хозяйства были и объективные основания. Во-первых, большинство сведений по размещению и объемам производ­ства в социалистических государствах, особенно в СССР, были не­доступны для открытой печати. Засекречивание началось в 30-х гг. со стратегических отраслей — цветной металлургии, многих видов машиностроения и химии, а потом закрытость охватила практиче­ски все подразделения экономики, включая аграрный сектор. Во-вторых, в те же годы в Советском Союзе, а позднее и в других странах социализма сложились собственные системы цен, нацио­нальных счетов, расчетов национального богатства.

Система цен покоилась на низком уровне оплаты труда и соот­ветственно низких ценах на базовые потребительские товары и ус­луги, а также на большой роли общественных фондов потребления. В расчетах валового национального продукта (ВНП) проводилось разграничение на «производственную» и «непроизводственную» сфе­ры. При этом согласно теоретическим взглядам Д. Рикардо и К. Маркса при оценке ВНП следовало учитывать только производствен­ную сферу, а при исчислении национального богатства неправо­мерно в него включать стоимость земельных ресурсов и т.п. Не вдаваясь в существо политэкономических дискуссий на подобные темы, отметим явную несопоставимость основных расчетов для капиталистических стран, с одной стороны, и социалистических, с другой, иначе — для государств соответственно с рыночной и центрально-планируемой экономикой. Многолетние работы стати­стических служб ООН и различных иных международных и наци­ональных организаций, в частности ЦСУ СССР и Института миро­вой экономики и международных отношений АН СССР, не смогли, на наш взгляд, преодолеть эти два кардинальных момента.

С принципиальными различиями в системах ценообразова­ния связаны и столь же глубокие расхождения в определении курса национальных валют. Они в социалистических странах не были конвертируемы, и в расчетах торгового оборота меж­ду последними использовался «переводной» рубль, а курс по отношению к валютам развитых капиталистических стран имел чисто служебное, формальное значение. Не случаен парадокс, когда после введения внутренней конвертируемости рубля ока­залось, что стоимость экспорта Российской Федерации превы­шает оценки ее ВНП в целом.

Зыбкость стоимостных исчислений повышает роль гораздо бо­лее устойчивых параметров мирового хозяйства — его террито­риально-отраслевых структур. Детальная характеристика этих структур, прежде всего основных — сельского хозяйства, про­мышленности, транспорта и сферы услуг, — составляет главное содержание настоящего учебного пособия. Этим в определенной степени отдана дань давно сложившейся географической тради­ции и обеспечена связь проведенного исследования с другими, более продвинутыми в научном плане дисциплинами обществен­но-географического цикла.

Указанным характеристикам предпослан большой раздел, в котором предпринята авторская попытка выявить отличитель­ные черты мирового хозяйства как глобальной географической системы. С использованием современного аппарата системного анализа рассмотрены важнейшие концепции, направленные на поиск закономерностей локализации хозяйственных явлений и объектов на разных территориальных уровнях, такие как теория сравнительных преимуществ в международном разделении тру­да; минимизация издержек при размещении производства, на­селения и сектора обслуживания; распространение нововве­дений в географическом пространстве. Все эти теоретические построения имеют дедуктивную основу и математическое вы­ражение, что ставит их в один ряд с научными концепциями в других дисциплинах.

Обширный блок, посвященный сельскому хозяйству, карди­нально отличается по своему содержанию от стандартных описа­ний, будучи ориентирован на структурно-проблемный подход к отрасли, сохраняющей свое ведущее положение в большинстве стран мира. При этом особо выделена историко-географическая тематика, поскольку в течение многих столетий именно аграрная деятельность определяла хозяйственный лик планеты. Тем са­мым оказалось возможным без существенных потерь отказаться от самостоятельного историко-географического очерка, что утя­желило бы всю работу и избыточно расширило бы ее рамки.

Повышенное внимание в учебном пособии уделено транспор­ту и сфере услуг, что обусловлено сложными и противоречивы­ми тенденциями постиндустриального развития. Проследить эти пока слабо осмысленные в географии тенденции представляется актуальным и важным делом, ибо они ведут к решительным из­менениям во многих основополагающих областях жизни обще­ства. Они одновременно самым непосредственным образом воз­действуют на экономическую карту мира, позволив многим еще недавно отсталым в хозяйственном отношении странам войти в число передовых.

Наиболее традиционным остался раздел, посвященный промыш­ленности, материал которого сгруппирован общепринятым спосо­бом — по ведущим отраслям индустриального производства.

Из круга глобальных проблем, остро стоящих перед человечест­вом, выделены две — продовольственная и экологическая, требую­щие ответной реакции со стороны мирового хозяйства.

В основу учебного пособия положены результаты многолетних теоретических и эмпирических изысканий по географии отраслей мирового хозяйства, а также страноведческих исследований, тоже в течение долгих лет проводившихся в лаборатории географии ми­рового хозяйства и страноведения Института географии РАН. Ав­торы учитывали, что культурологическая и мировоззренческая функ­ции географии и географических знаний обычно из работ, обнимаю­щих конкретную действительность в ее разнообразии, либо полностью вытесняли теоретические построения, либо оставляли их на роли отдельных положений, не связанных в единое целое. При этом неизбежно ослаблялись позиции географии как фун­даментальной науки, а огромный фактологический материал по отдельным странам, районам, отраслям не вскрывал многие внутренние связи и не помогал осознать закономерности разви­тия. В книге сделана попытка преодолеть эти недостатки. Базо­вые знания, аккумулируемые географией мирового хозяйства как наукой, приобретают особую злободневность в контексте рыноч­ных реформ, проводимых в России, и обусловленной ими кон­цептуальной и практической значимостью осмысления современ­ных глобальных экономических процессов.

Введение. Мировое хозяйство — глобальная географическая система

Стандартное определение мирового хозяйства как совокупности национальных хозяйств, участвующих в международном разделе­нии труда и связанных международными соглашениями, несет слиш­ком узкую нагрузку и не учитывает даже в малой мере роль про­странства и пространственной иерархии в формировании и функ­ционировании мирового хозяйства.

Несомненно, национальные хозяйственные комплексы служат в зависимости от их удельного веса важными подсистемами мирохо­зяйственной системы. Однако при ее изучении следует учитывать всю совокупность элементов, которые могут включать любую от­расль или вид деятельности, любое предприятие или учреждение, играющее свою роль в международном разделении труда. Каждая хозяйственная единица — ферма, промышленное предприятие, транс­портная фирма, банк — могут обслуживать небольшой ареал внут­ри своей страны, иметь региональное или общенациональное значе­ние, участвовать в мировой торговле. При этом не наблюдается строгой зависимости ни от размера, ни от функций данного пред­приятия или учреждения. Конечно, большая часть оборота миро­вых рынков принадлежит крупным объединениям; однако эта зако­номерность уже не обуславливает непременно крупные масштабы самих производств или услуг. Это зависит от типа отрасли и харак­тера поставляемой продукции и услуг.

Поэтому в условиях современной глобализации хозяйствен­ной деятельности мировое хозяйство вовлекает в свою орбиту практические все виды экономической деятельности, оказывая на них прямое или косвенное воздействие. При динамизме рыноч­ных зон сбыта трудно провести жесткую устойчивую границу между фирмами, компаниями, предприятиями, участвующими в международном обмене или замыкающими свою деятельность на внутреннем рынке.

В итоге верхние этажи пространственной иерархии занимают территориальные и отраслевые подсистемы мирового хозяйства — интеграционные объединения, национальные хозяйственные ком­плексы, отраслевые и межотраслевые транснациональные корпо­рации (ТНК). Более условно к подсистемам можно отнести важ­нейшие сферы деятельности — первичные, вторичные, третич­ные, четвертичные и отдельные отрасли и виды деятельности.

К первичным, по традиции, относят отрасли сельского хозяйст­ва, рыболовный промысел, лесное хозяйство, горнодобывающую про­мышленность. Ко вторичным — все отрасли перерабатывающей промышленности. К третичным — транспорт и сферу услуг. К четвертичным — новейшие виды информационной деятельно­сти, включающие сбор, переработку и использование информации в управлении, банковско-финансовой сфере, маркетинге и консалтиновых услугах и т.п. К этой сфере теперь относят и большую часть НИОКР — научных исследований и опытно-конструкторских раз­работок, обуславливающих внедрение высоких технологий и науко­емких производств в остальные сферы деятельности.

Важнейшую системообразующую роль в мировом хозяйстве иг­рают три типа пространств — географическое, экономическое и информационное, в рамках которых функционируют подсистемы, обеспечивающие само существование мировой экономики.

В географическом пространстве — это современные виды транспорта и связи, без которых не может ныне функционировать ни один центр экономической деятельности. В мире налажено вза­имодействие международных, национальных и локальных видов же­лезнодорожного, автомобильного, речного, морского и авиационно­го транспорта, трубопроводов и ЛЭП, всех видов связи. С помощью спутников связи и новейших кабелей стала возможна немедленная связь практически любого места на земном шаре с любым другим. Грузовой и пассажирский транспорт также могут обеспечить пере­возку различных грузов и людей практически в любое место — все зависит только от соизмерения затрат и результатов. Организаци­онные формы, образующие глобальную подсистему транспорта и связи, — это авиакомпании, судовладельческие фирмы, железнодо­рожные компании, системы связи и т.п., чья деятельность регули­руется совокупностью международных соглашений.

В экономическом пространстве системообразующую роль играют мировые финансовые институты, среди которых ведущее место зани­мают Мировой Банк, Международный Валютный Фонд (МВФ), Ге­неральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ), ныне преобра­зуемое в Международную организацию по торговле (ВТО), а также центральные банки США (Федеральная резервная система), Велико­британии, Франции, ФРГ, Японии. Именно эти организации и банки обеспечивали финансовые расчеты в мировом хозяйстве и устойчивость основной валюты, базовой для международных расчетов после отмены «золотого стандарта», — доллара США, фунта стерлингов и франка, к которым привязаны ограниченно конвертируемые валюты многих стран Содружества наций и Французского Союза, а также немецкой марки и иены. С началом XXI в. такую же роль может успешно сыграть «евро» — единая валюта Европейского Союза. Особую стабилизирую­щую роль в мировой финансовой системе играют консорциум банков Швейцарии, ввиду ее традиционной роли «всемирного сейфа», и круп­нейшие страховые компании мира типа британского «Ллойда».

Столь же серьезную, по мнению ряда исследователей, ве­дущую роль играет информационное пространство глобаль­ной экономической системы — системы ценностей, стереоти­пы поведения, идеи и другие аспекты духовной жизни челове­чества. Все они достаточно подробно изучены в философии, социологии, психологии, культурологии, однако подлинно си­стемный взгляд на их роль в мировом развитии и функциони­ровании территориально-отраслевой структуры мирового хо­зяйства требует гораздо большего внимания.

Интегрирующую роль в информационном пространстве мирово­го хозяйства сыграли прежде всего стереотипы потребительско­го общества. Уже в период формирования индустриального обще­ства, массового производства и «государства всеобщего благососто­яния» (по Гэлбрейту) шло активное формирование этих стереоти­пов, которые, начиная с «престижности потребления», стимулиро­вали бурный рост производства и расширение рынков на все виды товаров, особенно товары длительного пользования.

В дальнейшем уровни и структуры потребления средних слоев в экономически развитых странах стали приоритетными целями жизни широких слоев населения в большинстве стран мира. Это было во многом обусловлено «демонстрационным эффектом», впервые опи­санным в конце 1940-х гг. американским экономистом Дж. Дьюзенберри. Повсеместное распространение сначала голливудских кар­тин, а затем телевизионных сериалов и другой рекламной продук­ции средствами массовой информации во многом способствовало внедрению и развитию этих потребительских приоритетов.

Системная закономерность обратной связи в цепочке «спрос-предложение» определила роль информационного пространства в росте производства и развитии мировых рынков множества потре­бительских товаров, а в силу межотраслевых связей дала сильный импульс развитию всех отраслей мирового хозяйства. Более того, постоянное поддержание напряженности этого поля, прежде всего за счет дорогостоящих рекламных компаний любого вида, служит тем условием, или «допингом», без которого уже не мыслится лю­бой вид деятельности в мировом хозяйстве. Самое существенное — это явная недостижимость «престижных уровней потребления» для большинства человечества. Это обусловлено сложной сово­купностью экономических, социальных, экологических, политиче­ских факторов. Однако сложившиеся стереотипы потребительско­го общества поддерживают функционирование мирового хозяйст­ва более постоянно и в большем объеме, чем такие ранее ведущие цели, как военные и другие государственные нужды.

Итак, взаимосвязанные экономическими интересами элементы и подсистемы, сети всех видов и потоки обусловили территориаль­но-отраслевую структуру и режим повседневного функциониро­вания мирового хозяйства. Сверхсложность системы, высокая до­ля неопределенности ставит принципиальные преграды на пути к прямому управлению мировым хозяйством. Поэтому стали не­обходимы многочисленные и разнообразные регулирующие ме­ханизмы, особенно в наиболее уязвимой финансово-валютной сфе­ре. Тем не менее динамика мирового хозяйства во многом обус­ловлена историческими особенностями его формирования и внут­ренне присущими ему противоречиями и особенностями общей и пространственной самоорганизации.

Отдельные черты мирохозяйственных связей наблюдались еще во времена великих империй древности, современная система этих связей зародилась в эпоху Великих географических открытий, од­нако начало формирования современного мирового хозяйства не­посредственно связано с первой промышленной революцией и пере­ходом к крупному машинному производству, основанному на энер­гии каменного угля. Развитие товарного производства, усиление специализации стран и регионов обусловили постоянную необходи­мость в географическом разделении труда и международном обмене товарами и услугами.

Разная продолжительность отдельных периодов в использовании технических нововведений, колебания цен на внутренних и миро­вых рынках, меняющееся соотношение основных факторов про­изводства — земли, труда и капитала — обусловили цикличе­ский характер развития мировой экономики и ее важнейших под­систем — национальных хозяйств и отраслевых структур. Дело не только в возможности разных интерпретаций содержательных причин циклических колебаний, но и в их общесистемном харак­тере: цикличность обуславливает динамические характеристики и устойчивость систем любого типа в природе и обществе.

Циклы развития получили теоретическое и эмпирическое обос­нование уже в XIX в., вскоре после первой промышленной револю­ции. Одна из первых теорий циклических кризисов капитализма принадлежит К.Марксу, который считал их причиной сроки обнов­ления основных фондов (оборудования) в промышленности. В даль­нейшем кризисам перепроизводства, связанным с несовпадением временных характеристик совокупного предложения и спроса, бы­ла посвящена огромная литература.

Однако для определения долгосрочной динамики мирового хо­зяйства и положения различных стран на временной шкале разви­тия наибольшее значение приобрела теория больших циклов — «длинных волн», впервые предложенная русским экономистом Н.Д. Кондратьевым в 1922—1928 гг. В дальнейшем эта теория полу­чила большое развитие и теперь служит общепринятой основой сравнительных мирохозяйственных исследований.

Н.Д. Кондратьев считал «длинные волны» эндогенными, внутрен­не присущими рыночному, капиталистическому хозяйству, что ведет к его саморегулированию. Фазы подъема и спада рассматриваются как закономерные и предсказуемые стадии развития, к которым следует приспосабливаться и сглаживать их методами внешнего, как правило, государственного регулирования. Один из механизмов подобного регулирования с помощью ставок ссудного процента и ряда подобных мер был предложен в 30-х гг. Дж. Кейнсом главным образом для среднесрочных циклов экономической конъюнктуры после самого глубокого кризиса капиталистической экономики в 1929—1933 гг.

Материальной причиной «длинных волн», продолжительность ко­торых достигает 40—50 лет, Н.Д. Кондратьев считал скачкообраз­ную смену «основных капитальных благ». Ведущую роль в этой смене играет научно-технических прогресс, нарушающий экономи­ческое равновесие в долгосрочной перспективе и ведущий к чередо­ванию относительно спокойных, эволюционных и экстенсивных стадий и взрывных, революционных и интенсивных стадий развития мирового хозяйства.

Наступление революционных стадий обуславливается внед­рением совокупности базовых нововведений, радикально меняю­щих энергетическую и техническую производственную базу, тер­риториально-отраслевые структуры и организационные формы хозяйства. Основное отличие теории Н.Д. Кондратьева от гипо­тез других исследователей состоит в соотношении внутренних и внешних факторов, вызывающих начало новой «волны». НТП слу­жит не внешним, а внутренним элементом циклической динами­ки, поскольку она определяется не столько самими открытиями и изобретениями, а их внедрением, востребованностью хозяйст­венной практикой.

Новая волна наступает тогда, когда экстенсивная фаза достига­ет максимума, что связано с моральным старением широко рас­пространившихся технологий. Накопление капитала ведет к его относительному удешевлению, ссудный процент и норма прибыли падают до такой степени, что делают рентабельным рисковые инве­стиции в новые технику и технологии. Начинается фаза подъема, связанная с огромными объемами нового строительства, вводом в строй новых предприятий и возникновением целых отраслей, появ­лением на рынках новых видов продукции и т.п. В высшей точке фазы подъема происходит исчерпание запасов дешевого капитала и базовых нововведений, что знаменует переход к фазе экстенсивно­го развития.

Существенно, что от подобного механизма, считал Н.Д.Кондрать­ев, зависят такие важные события в истории человечества, как вой­ны, революции, вовлечение в мировое хозяйство новых территорий. Эти события Н.Д. Кондратьев связывал с фазами подъема своих волн, когда рост темпов экономического развития ведет к обострению конкуренции за источники сырья и рынки сбыта.

На основе теории Н.Д. Кондратьева и множества других работ по динамике мирового хозяйства стало общепризнанным выделение трех стадий — доиндустриального развития, индустриального разви­тия, постиндустриального развития; трех — первой, второй, третьей промышленных революций и «длинных волн» — пяти цик­лов Кондратьева.

Для полноты описания стадию доиндустриального развития, когда господствует ремесленное производство и мануфактура, ус­ловно называют нулевым циклом.

В ходе первой и второй промышленных революций, совпав­ших с четырьмя «длинными волнами», ведущее место последова­тельно занимали:

в первом цикле — текстильная промышленность и ремеслен­ное производство;

во втором цикле — добыча каменного угля и выплавка черных металлов, текстильная промышленность;

в третьем цикле, ознаменовавшем наступление второй промыш­ленной революции, на ведущие роли вышли металлургия, основная химия, тяжелое машиностроение;

в четвертом цикле, завершившем вторую промышленную рево­люцию, ведущие роли играли автомобилестроение, электротехника, органическая химия, различные отрасли машиностроения.

Все четыре первых цикла укладываются в рамки стадии индуст­риального развития.

Пятый цикл совпадает со стадией постиндустриального разви­тия в наиболее развитых странах мира, что знаменует начало третьей промышленной революции. Ведущими отраслями стали электрони­ка, лазерная техника, тонкая химия, биотехнология.

Датировка каждой стадии, промышленной революции и цикла Кондратьева носит достаточно нестрогий характер, хотя основные даты колеблются в сравнительно узких пределах. Принципиальное значение имеет нетрадиционный подход, связанный с учетом ус­корения научно-технического прогресса. При этом подходе в наи­более развитых странах Западной Европы первый цикл продолжал­ся с 1770—1830 гг., второй — 1830—1880 гг., третий — 1880— 1930 гг., четвертый — 1930—1970 гг., пятый цикл с 1970 г. до наших дней.

Для каждого из циклов характерны свои средние уровни душе­вого дохода (в неизменных ценах), ступени «технологической лест­ницы», организационные формы производства (см. табл. 1). Так, для нулевого цикла были характерны доходы 50—80 долл. (в ценах 1960 г.), ручной труд и мануфактура. Для первого цикла — 80— 200 долл., механизация, свободная конкуренция и частновладельче­ская фирма; для второго цикла — 200—700 долл., продолжение механизации производства, монополизм; для четвертого цикла — 2000—4000 долл., те же тенденции в производстве, рост государст­венно-монополистических объединений; для пятого цикла — 4000—20 000 долл., системная автоматизация, сочетание ТНК и малых фирм.

Таблица 1

¹ См.: Грицай О.В., Иоффе Г.В., Трейвиш А.И. Центр и периферия в региональном развитии. — М., 1991. — С. 44.

Постепенно, в ходе острой конкурентной борьбы, подъемов и жестоких кризисов шло формирование национальных и между­народных систем товарных и фондовых бирж, без которых были бы невозможны ни организация мировой торговли в крупных масштабах, ни само функционирование системы акционерных об­ществ как основной формы организации экономической деятель­ности и привлечения капитала.

Общесистемные закономерности неравномерного развития и не­обходимого разнообразия нашли яркое подтверждение в асинхронности прохождения циклов Кондратьева в разных странах и регио­нах. В мирохозяйственном контексте эти общие положения давно стали объектом теоретических и эмпирических исследований, про­водившихся в русле известного закона «неравномерности развития капитализма».

Так, для России—СССР датировки первых четырех циклов выра­жены периодами: 1830—1880; 1880—1930; 1930—1965; 1965—... При таком хронологическом порядке события, связанные с первой промышленной революцией, начались в России в 30-х гг. XIX в. Именно тогда началось широкое применение машин в хлопчатобу­мажном производстве, а в 1840 г. возник первый сахарный завод капиталистического типа. Стартовав на полвека позже Западной Европы, наша страна, несмотря на резкое ускорение развития в конце XIX—начале XX вв. и в 30-е гг. XX в., сохраняла свое отста­вание примерно на цикл. Серьезное автостроение, один из китов четвертного цикла практически было налажено с введением в строй ВАЗа в 1970 г., а многие отрасли третьего и четвертого циклов развиты еще явно недостаточно, особенно в сфере транспорта и услуг. Вместе с тем в СССР было создано много отдельных ареа­лов, где успешно развивались высокие технологии, характерные для пятого цикла.

В целом для отнесения страны или региона к той или иной ста­дии развития или циклу обычно применяется статистика отрасле­вой занятости населения. В самом наглядном виде — это соотноше­ние занятости между первичным, вторичным и третичным (+четвертичным) сектором национального хозяйства. По мере развития неуклонно сокращалась занятость в первых двух секторах и росла в третичном и четвертичном. Например, доля первичного сектора — сельского хозяйства и добывающей промышленности в экономиче­ски развитых странах колеблется от 2 до 8%.

Подобное сокращение доли занятости в первичном секторе от­нюдь не означает его ликвидацию в странах, вступивших в пятый цикл развития. Сельское хозяйство и добывающая промышленность этих стран и по объему производства, и по удельному весу на миро­вых рынках продовольствия и сырья играют важную роль. Дело здесь прежде всего во внедрении высоких, трудосберегающих тех­нологий, средств защиты растений и высокоурожайных сортов, все­го спектра достижений современной науки и технологии в сельском хозяйстве и добывающей промышленности, поэтому основная часть занятых, например, в аграрном секторе, приходится на другие отрасли «агробизнеса» — науку, консультационные услуги, хра­нение и обработку, маркетинг и т.п.

Аналогичные процессы привели к определенному сокращению удельного веса занятых и в обрабатывающей промышленности, хотя в этом секторе сохраняется важная роль производств и предыдущего цикла. Несмотря на перенос многих видов производства, особенно трудоемких, в страны новой индустриализации, наиболее развитые страны наряду с новейшими отраслями сохранили важнейшую от­расль четвертого цикла — массовое автомобилестроение, которое поддерживает своими заказами и многие другие отрасли националь­ной экономики. Наконец, постоянное место занимает строительная индустрия: именно по ее показателям, например, числу заказов и вводу в строй новых жилых, гражданских, промышленных, транс­портных объектов, судят о текущем состоянии национальной эконо­мики и фазе среднесрочного цикла экономического развития.

В целом в современном мировом хозяйстве сложилось три основных центра, прежде всего по уровню развития: США и Ка­нада, страны Европейского Союза и Япония. Поскольку их роль обусловлена прежде всего развитием новейших наукоемких про­изводств, непосредственно связанных с уровнем развития НИОКР и масштабами ТНК, то маловероятно появление большого числа новых стран, отвечающих критерию «постиндустриальности» не по уровню душевого дохода, а по таким характерным признакам, как роль НИОКР, доминирование наукоемких произ­водств, информатизация всех сторон жизни и т.п.

При этом основной фактор достижения и сохранения статуса «по­стиндустриального общества» — высокий культурный и образователь­ный уровень населения и созданный на его основе мощный научно-технический и финансово-организационный потенциал, способный ре­шать любые народнохозяйственные проблемы. Именно этот фактор в сочетании с культурными традициями и поведенческим стереотипам создает то локальное информационное поле, которое способствует жизнестойкости и высокой конкурентоспособности демократических государственных образований независимо от размеров экономического пространства, обилия природных ресурсов и численности населения.

НИОКР наиболее развитых стран во многом определяет динамику развития мирового хозяйства, а в организационном плане современное международное разделение труда во многом определяется системной совокупностью транснациональных корпораций, на долю которых в конце 1980-х гг. приходилось до 2/3 мирового внешнеторгового обо­рота, причем 1/3 составлял внутрифирменный оборот между филиа­лами ТНК, расположенными в большинстве стран современного мира.

Стадийный процесс становления современной мирохозяйствен­ной системы происходил на фоне сохранения многоукладноси хозяйства и разностадийности развития стран мира. Многоукладность обусловлена разной степенью развития рыночных (товар­ных) отношений и вовлеченности в мировое хозяйство стран, реги­онов и видов деятельности. Так, в большинстве развивающихся стран основная доля продовольствия до сих пор производится в потребительских хозяйствах, товарность которых очень мала.

Очень важной чертой мирового хозяйства, получившей распространение во всех странах мира, стал неформальный сек­тор, который образовали самые различные виды деятельности, включая производство товаров, торговлю и другие услуги, кото­рые ведутся вне официальных юридических и налоговых рамок экономической деятельности. В этот сектор входят и различные виды потребительского хозяйства, и многие виды коммунального хозяйства в крупных городах, особенно в развивающихся стра­нах, и нецензовые промышленные и ремесленные производства.

Особую часть неформального сектора составляют производство и сбыт запрещенных законом товаров и услуг — наркобизнес, порно­бизнес, незаконная торговля оружием, валютой, драгоценными ме­таллами и т.п. Эти виды деятельности образуют «черный рынок», действующий, например, в наркобизнесе на глобальном уровне. В целом на неформальный сектор приходится, по некоторым оцен­кам, до 20% валового мирового продукта.

Итак, для современной глобальной географической системы ми­рового хозяйства характерна разностадийность: страны и регионы мира одновременно находятся во всех трех стадиях развития — постиндустриальной, индустриальной и доиндустриальной — и на раз­ных участках траектории развития, определяемых пятью «длинными волнами» Кондратьева. Именно разностадийность во многом опреде­ляет общие черты пространственной самоорганизации мирового хо­зяйства и, в частности, наблюдаемые закономерности сдвига отрас­лей предыдущего цикла в менее развитые страны и регионы. Сам переход экономически более развитых стран в стадию постиндустри­ального развития стал бы практически невозможным без перемеще­ния многих отраслей добывающей и обрабатывающей промышленно­сти в страны и регионы новой и недавней индустриализации.

Таковы общие характеристики структуры, статики и динами­ки развития мирового хозяйства как глобальной географической системы.

Часть 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ГЕОГРАФИИ МИРОВОГО ХОЗЯЙСТВА

Общие замечания

Становление современной системы мирового хозяйства и миро­хозяйственных связей со времен первой промышленной революции сопровождалось острыми теоретическими спорами. В их основе ле­жали кардинальные расхождения взглядов на причины, порождаю­щие международную торговлю, и на ее влияние на благосостояние государств и народов. Эти расхождения наиболее ярко выразили представители двух школ — меркантилисты, выступавшие за стро­гое ограничение доступа на национальный рынок иностранных то­варов, и фритредеры — сторонники свободной торговли между стра­нами.

В конце XVIII—начале XIX вв. любые виды обмена в мировой торговле были крайне затруднены: вся торговля была опутана мно­жеством различных налогов и запретов, практически все виды экс­порта и импорта строго регламентировались. Меркантилисты пол­ностью оправдывали сложившуюся систему ограничений, прежде всего в отношении импорта товаров. Ввоз из-за границы считался вредным и опасным: вредным из-за вероятной утечки за границу денег (золота и серебра) при отрицательном балансе экспорта— импорта; опасным — из-за возможного прекращения ввоза ставших необходимыми товаров в случае военных действий. В любом случае импорт следует обложить высокими пошлинами, что защитит соб­ственное производство, создаст новые рабочие места и увеличит доходы государства.

Первым подверг жесткой критике концепции меркантилистов А. Смит в «Исследовании о природе и причинах богатства народов» (1776), однако наиболее серьезный вклад в развитие школы «сво­бодной торговли» внес Д. Рикардо в его «Началах политической эко­номики и налогового обложения» (1817). Его закон «сравнительных преимуществ» полностью сохранил свое теоретическое значение до наших дней и в модифицированном виде служит для объяснения современной структуры международной торговли.

В начале XIX в. начал свои многолетние исследования другой виднейший теоретик Й. фон Тюнен. Его труд «Изолированное государство» (1826—1846) был посвящен теории размещения сельскохозяйственного производства и связанным с ним пробле­мам расчета дифференциальной ренты на землю. Тюнен впервые ввел в анализ само экономическое пространство и представле­ние о географическом положении как важнейшем элементе диф­ференциальной ренты и размещении отраслей аграрного произ­водства. С тех пор исследовательская программа Тюнена стала одной из важнейших для теоретической географии и других гео­графических дисциплин.

Следующий важный шаг был сделан в работе А.Вебера «Теория размещения промышленности» (1909). В ней были введены пред­ставления о важнейших факторах размещения производства, опре­деляющих «штандорт» — оптимальное место расположения данно­го предприятия или их сочетаний. Специальному исследованию А.Вебер подверг издержки на сырье и топливо, рабочую силу и транс­порт, определив их региональные штандортные факторы, чей учет необходим для всех отраслей. К ним добавлен еще один важный фактор — агломерация, который способствует экономии различ­ных издержек за счет сосредоточения производств на относительно небольшой территории — крупном городе, урбанизированном ареа­ле, метрополисе. Развитие теории Вебера непосредственно связано с анализом процессов концентрации и деконцентрации в размеще­нии, в сдвигах в отраслевой структуре мирового хозяйства, переме­щении целых отраслей в страны новой индустриализации и т.п. В целом, под веберианской, или факторной системой размещения мы понимаем любую территориальную структуру с ясно выражен­ной неравномерностью и высокой степенью концентрации данной отрасли или любого вида экономической деятельности.

В рамках географической науки сложилась противоположная ве­берианской система регулярного, относительно равномерного раз­мещения видов деятельности в экономическом пространстве. Эта система непосредственно связана с теорией центральных мест В.Кристаллера и ее модификацией А.Лёшем. Их основные труды соответ­ственно «Центральные места в Южной Германии» и «Географическое размещение хозяйства» разделяет всего 7 лет — 1933 г. и 1940 г.

В исходном варианте теории Кристаллера исследовалось разме­щение сферы обслуживания на однородной равнине с равномерно размещенным населением. С учетом ряда других условий было обос­новано формирование правильной шестиугольной системы разме­щения с центрами разных рангов. А.Лёш показал возможности ис­пользования теории центральных мест для учета различий в зонах сбыта и агломерационных эффектов. В дальнейшем теория цент­ральных мест нашла широкое применение не только для анализа размещения отдельных отраслей хозяйства, но и систем расселения в целом.

В эпоху научно-технической революции и перехода к постин­дустриальному обществу постоянно растет роль нововведений во всех отраслях производства и сбыта. Поэтому одно из важ­нейших направлений в теории связано с пионерной работой швед­ского географа Т. Хагерстранда «Диффузия нововведений как про­странственный процесс» (1953). С ней в теоретические и при­кладные работы вошли понятия и модели, связанные с центрами нововведений и характером их распространения по территории, ролью информационного поля и вероятностных мер, контактов, эффектами соседства и барьеров. В дальнейшем теория Хагерстранда получила свое развитие в многочисленных работах по мо­делированию диффузии нововведений в сетях, иерархических сре­дах и вероятностных пространствах.

Несмотря на различную направленность описанных теоретиче­ских построений, разное время их появления (от начала XIX до середины XX в.), разные научные школы, в которых возникли эти теории, — все они имеют одну общую и очень важную с общенауч­ной методологической точки зрения черту — дедуктивный подход. Как и в «строгих науках», построение теории начинается введением круга допущений и предположений, ее развитие связано с исполь­зованием «идеальных объектов», подобно идеальному газу в физи­ке, а само изложение и выводы формулируются в математической форме. Для экономической географии, да и для чисто экономиче­ских дисциплин все это было признано далеко не всеми и далеко не сразу. Не случайно А.Вебер в своем предисловии к первому изда­нию «Теории размещения промышленности» писал: «Эта первая часть имеет пропедевтическое значение. Она содержит в себе теорию; мало этого — она не содержит в себе ничего, кроме «чистой» тео­рии, т.е. теории, отвлекающейся от всякого сколько-нибудь конк­ретного построения действительности; и она трактует к тому же эту действительность математически, — двойное преступление, тяж­ко меня угнетающее».

Эти же слова можно отнести и к основному содержанию данно­го раздела учебника. Тем не менее изложенный ниже материал имеет не только пропедевтическое значение. Глобализация эконо­мических связей и становление глобальной экономической систе­мы привели к расширению сферы проявления закономерностей раз­мещения всех видов деятельности далеко за пределы государствен­ных границ. Теоретические положения о сравнительных преимуще­ствах размещения производства, впервые изложенные Д.Рикардо, теории размещения сельского хозяйства И.Тюнена и промышленно­сти А.Вебера, теория центральных мест В.Кристаллера и А.Лёша, теория диффузии нововведений Т.Хагерстранда — все они полезны и необходимы для объяснения и понимания сложившейся геогра­фии мирового хозяйства на всех уровнях пространственной иерар­хии — от локального до глобального.

Естественно, что реальная картина географического разделения труда в мировом сельском хозяйстве, промышленности, на транс­порте и в сфере услуг гораздо богаче и отличается от теоретиче­ских схем. Однако это обусловлено самим характером географии как научной дисциплины с присущим ей соотношением абстрактно­го, теоретического и конкретного знания.

Отдельные разделы части 1 следуют изложенной выше истори­ческой последовательности: теория сравнительных преимуществ как основа географического разделения труда; размещение сельского хозяйства в, «изолированном государстве»; штандортная теория раз­мещения промышленности; теория центральных мест; теория диф­фузии нововведений.

В других частях учебного пособия проанализирован важный те­оретический материал, полученный методом индукции — детально­го анализа обширного эмпирического материала по мировому хо­зяйству и его географии. Первое место среди этих работ занимает теория «длинных волн» экономической конъюнктуры Н.Д.Кондратьева. Серьезное методическое значение имеют концепции межотрас­левого межрегионального баланса В.В.Леонтьева и У.Айзарда, по­люсов роста Ф.Перру, мировых экономических систем Дж.Валлерстейна и ряд других. Все они создают тот понятийно-концептуаль­ный каркас, на котором во многом построен данный курс.

Географическое разделение труда — закон сравнительных преимуществ Д.Рикардо

Основные доводы А.Смита в пользу свободной торговли своди­лись к аналогиям между отдельными семейными хозяйствами и раз­делению труда между профессиями. Любое хозяйство независимо от размера предпочитает закупать на рынке товары, цены на кото­рые ниже себестоимости его производства в собственном хозяйст­ве, и поставлять на рынок излишки своего производства. Поэтому, «если какая-либо чужая страна может снабжать нас каким-либо товаром по более дешевой цене, чем мы в состоянии изготовлять его, гораздо лучше покупать его у нее на некоторую часть продукта нашего собственного промышленного труда, прилагаемого в той об­ласти, в которой мы обладаем некоторым преимуществом», — писал А.Смит в «Исследовании о природе и причинах богатства народов».

Однако А.Смиту не удалось опровергнуть положение, что огра­ничение импорта ведет к созданию новых рабочих мест; он поддер­живал целесообразность ограничения торговли с потенциальным противником и вообще не рассматривал ситуацию, когда какая-ли­бо страна не располагает сравнительными преимуществами. В ка­ких условиях свободная торговля сможет разрешить проблемы по­добных стран и не окажет ли она разрушительного действия на их экономику?

Д.Рикардо с помощью ряда численных примеров показал выгоды географического разделения труда и внешней торговли для любой страны, даже если она ни в чем не имеет преимуществ перед други­ми странами, или наоборот, обладает преимуществами в производ­стве абсолютно всей номенклатуры товаров. Начнем с примера по­добного абсолютного преимущества на один из товаров, поскольку практически в каждой стране есть такой товар, единичные затраты на производство которого меньше, чем в других странах.

Предположим, что в США наименьшие издержки достигнуты в производстве пшеницы, а в остальных странах мира — сукна. Для построения наглядных графиков примем, что в США на единицу затрат производится 50 бушелей пшеницы, или 25 ярдов сукна, или любая комбинация объемов пшеницы и сукна в указанных преде­лах. В остальных странах на единицу затрат можно произвести 40 бушелей пшеницы, или 100 ярдов сукна, или любую их комбина­цию в указанных пределах.

При отсутствии географического разделения труда и внешней торговли каждая страна могла бы потреблять только то, что она производит. Тогда максимальные объемы потребления в США и других странах будут выражаться всевозможными сочетаниями показателей производства пшеницы и сукна, которые можно задать прямыми на рис. 1, А , В. Точка S₁ на графике отражает обеспечен­ность США 50 бушелями пшеницы при отсутствии сукна; точка S ₂ отражает обеспеченность США 25-ю ярдами сукна при отсутствии пшеницы или же одной из возможных комбинаций этих товаров — 20 бушелями пшеницы и 15 ярдами сукна (точка S₃ ).

В условиях автаркии сочетание этих товаров будет производит­ся в соответствии с предпочтениями, определяющими динамику спро­са и предложения. Поэтому введем предположения, что в США и остальных странах мира предпочтения определяют соотношение спро­са и предложения на пшеницу и сукно, описываемое точкой S₃ на рис. 1, А , В . Тогда эти соотношения будут 20—15 для США и 12— 70 для других стран мира.

Рис. 1. Абсолютное преимущество и выигрыш во внешней торговле

При политике автаркии цены в США и остальном мире будут различны. Как показал опыт социалистической экономики, тот же эффект достигается и при монополии внешней торговли. Однако при поставках обоих товаров на конкурентный рынок в условиях свободной торговли относительные цены товаров будут определять­ся по Рикардо, т.е. относительными издержками производства. По­этому во многих работах теория Рикардо носит название «сравнительных издержек». На нашей схеме в США стоимость бушеля пше­ницы будет оцениваться примерно в пол-ярда сукна, или ярд сукна будет стоить около 2 бушелей пшеницы. При любом другом соотно­шении цен перераспределение производственных ресурсов могло бы принести кому-нибудь более высокую прибыль. При отсутствии торговли соотношение 1 бушель = 1 ярд не могло бы долго сохранять­ся, ибо скоро выяснилось бы, что переброска средств с производства сукна на выращивание пшеницы дает на единицу одинаковых затрат по 2 бушеля пшеницы вместо 1 ярда сукна. По той же причине в остальном мире при отсутствии внешнеторгового обмена с США соотношение цен будет тяготеть к пропорции 2,5 ярда сукна = 1 бу­шелю пшеницы.

Теперь введем торговый обмен в рамках мирового хозяйства. Сразу же бросается в глаза, что при сложившейся разнице цен в США пшеница гораздо дешевле: за бушель дают всего пол-ярда сукна, тогда как за границей за каждый бушель можно получить 2,5 ярда. Вне зависимости от числа внешнеторговых компаний и при достаточно малой величине транспортных издержек очевидна струк­тура внешнеторговых потоков: пшеницу будут вывозить США, а сукно другие страны.

Поскольку Рикардо не затрагивал проблем определения спроса на товары, он мог только сделать вывод, что внешняя торговля вы­годна при определенном соотношении цен. Не зная количествен­ных характеристик подобных соотношений мировых цен, мы не мо­жем достаточно определенно оценить выигрыш от географического разделения труда и внешней торговли, поскольку не знаем, как из­менится объем и структура производства и потребления под воз­действием этой торговли. Однако нельзя сказать, что в данном при­мере не содержится никакой информации об уровне цен мирового рынка на пшеницу и сукно. Нам известно, что соотношение цен на эти товары находится где-то посередине между соотношением из­держек в США и остальном мире до установления торговых отно­шений — больше 0,5, но меньше 2,5 ярда за 1 бушель пшеницы.

Это можно показать на простом примере. Предположим, что США предлагается экспортировать в другие страны пшеницу всего по 0,3 ярда сукна за бушель. Очевидно, что США откажутся от такой цены, так как они смогут продать пшеницу на внутреннем рынке за 0,5 ярда. Более того, при цене 0,3 ярда за бушель пшеницы США стали бы экспортировать сукно. Однако другие страны вряд ли бы стали отдавать столько пшеницы за ярд американского сукна, так как они могут получать точно такой же товар за 2,5 бушеля пшени­цы. Точно также можно показать, что при цене выше 2,5 ярда за бушель США и другие страны стремились бы экспортировать пше­ницу и импортировать сукно. Обе стороны не смогли бы догово­риться о том, кому что экспортировать, пока цена не установилась бы в пределах 0,5—2,5 ярда сукна за 1 бушель пшеницы.

Благодаря внешней торговле идет прирост потребления, вызван­ный двумя факторами: изменением структур потребления и эконо­мическим эффектом от специализации производства.

Первый фактор сразу сказывается при изменении структуры ми­рового спроса, что приводит к установлению мировых цен на новом промежуточном уровне: 1 бушель пшеницы за 1 ярд сукна. Тогда США получают выгоду, торгуя по этим ценам, даже если структура производства остается в точке S₀ (рис.2). Получая по ярду сукна за каждый экспортированный бушель пшеницы, США смогут выйти за прежние пределы потребления. Это безусловно даст прирост по­требления из-за выгодного различия нового соотношения цен 1:1 от прежнего 1:0,5. По новым ценам (ценам мирового рынка) американ­цы смогут получать за каждый бушель пшеницы уже не 0,5, а це­лый ярд сукна.

Второй фактор дает выигрыш благодаря специализации произ­водства. Внешняя торговля позволяет США отказаться от производ­ства на каждую единицу затрат по 20 бушелей пшеницы и 15 ярдов сукна, как в точке S₀ . При таком соотношении цен США должны вообще отказаться от производства сукна: те же средства можно сконцентрировать на производстве пшеницы в сельском хозяйстве и произвести по 2 бушеля пшеницы вместо прежнего ярда сукна. Ведь за экспорт этих 2 бушелей на мировом рынке можно получить 2 ярда сукна. США могут полностью специализироваться на вы­ращивании пшеницы (точка S₁ ) и обменивать некоторое ее количе­ство на сукно. В этом случае потребление переместится в точку С (рис. 1, А ). Точно так же остальные страны могли бы полностью специализироваться на товаре, производство которого обходится им дешевле, и выпускать только сукно (точка S₁ , на рис. 1, В). Обменяв его на пшеницу, они смогут выйти на объем потребления, указанный в точке С .

Очевидно, что введение мировых цен и специализация позволя­ют всем участникам торговли получить выигрыш от участия в меж­дународном разделении труда. Хотя мы не можем без введения пред­положений о спросе установить объем этой торговли, очевидно, что цены мирового рынка позволяют обеим сторонам выйти на уровни потребления пшеницы и сукна, недостижимые без внешней торгов­ли. Если бы США продолжали политику автаркии, уровень потреб­ления никогда не вышел бы на точку С (рис. 1, А). Каждой предель­но допустимой комбинации пшеницы и сукна, идущей на потребле­ние в отсутствие внешней торговли (их множество обозначено ли­нией S₁ S₄ ), соответствует определенная цена мирового рынка, при которой благодаря специализации и внешней торговле объемы по­требления обоих товаров, по крайней мере, не меньше. Остальной мир также получает выгоду, размеры которой определяются приро­стом потребления, достигнутым благодаря внешней торговле.

Разобранный пример с абсолютным преимуществом в затратах на производство отдельного товара (пшеницы и сукна) не снимает важного вопроса о возможностях внешней торговли, если другие страны могут производить любого товара на единицу затрат боль­ше, чем США. Возможен ли тогда внешнеторговый обмен и будет ли он выгоден для обеих сторон? Прямой ответ на этот вопрос связан с положением сравнительного преимущества, и главная заслуга Д.Рикардо в том, что он показал: даже в том случае, когда страна ни в чем не обладает абсолютным преимуществом, внешняя торговля остается выгодной для обеих сторон. До тех пор, пока при отсутствии этой торговли в соотношениях цен между странами сохраняются хотя бы малейшие различия, каждая страна будет располагать сравнительным преимуществом, т.е. у нее всегда найдется такой товар, производство которого будет более выгодно при существующем к моменту установления внешнеторговых связей соотношении издержек, чем производство остальных това­ров. Именно этот товар страна должна экспортировать в обмен на другие.

Тем самым Д.Рикардо открыл закон сравнительного преиму­щества: каждая страна располагает сравнительным преиму­ществом в производстве какого-то товара и получает выиг­рыш, торгуя им в обмен на остальные товары .

По аналогии с примером об абсолютном преимуществе предпо­ложим, что на этот раз в США по-прежнему на единицу затрат можно произвести 50 бушелей пшеницы или 25 ярдов сукна, или любую комбинацию объемов пшеницы и сукна в указанных преде­лах, тогда как в остальных странах на единицу затрат можно произ­вести 67 бушелей пшеницы, или 100 ярдов сукна, или любую их комбинацию в указанных пределах. Эта ситуация отражена на ри­сунке 2.

Чтобы убедиться, что для обеих сторон выгодно, если США бу­дут обменивать свою пшеницу на иностранное сукно, достаточно вновь обратиться к положению абсолютного преимущества. Тогда станет ясно, что выгодность внешней торговли никак не зависит от того, что США могут производить больше пшеницы на единицу затрат, чем остальные страны (50 бушелей против 40 на рисун­ке 1). Выигрыш при обмене предопределяется не абсолютным пре­имуществом, а тем, что соотношение издержек при отсутствии внеш­неторгового обмена (линии S₁ S₂ на рисунке 2) различны.

Рис. 2. Сравнительное преимущество и выигрыш от внешней торговли

На рисунке 2 рассмотрен самый пессимистический вариант, когда США далеко отстали от остального мира в производстве пшеницы и особенно сукна на единицу затрат. Если внешняя торговля отсутству­ет по тем или иным причинам, то США должны полагаться только на собственное производство, объем которого будет определяться пря­мой S₁ S₂ и равняться, например, S₀ (рис. 2, В). Аналогичное положе­ние в остальных странах также отражено на рисунке 2, В.

Установление торговых отношений расширяет возможности стра­ны, даже несмотря на то, что в США производство обоих товаров обходится дороже, чем в других странах. Сразу же внешнеторговые фирмы установят, что в США можно купить бушель пшеницы всего за 0,5 ярда сукна и продать его за границей за 1,5 ярда (1,5 = 100:67). Начнется отток пшеницы из США в обмен на сукно, произ­водимое другими странами, вне зависимости от того, во что обхо­дится производство каждого из товаров в той или иной стране.

Развитие торговли вскоре приведет к выравниванию относитель­ных цен, так как она становится взаимовыгодной только тогда, ког­да использует соотношение цен мирового рынка. В нашем примере это соотношение находится где-то посередине между существовав­шими от начала торговых отношений ценами США (0,5 ярда за бушель) и ценами в остальном мире (1,5 ярда за бушель). Вновь, как и при положении абсолютного преимущества, для обеих сторон будет выгодно для максимизации потребления полностью специа­лизироваться на производстве единственного товара — пшеницы в США и сукна в остальном мире. При соотношении мировых цен на уровне 1 ярд сукна за 1 бушель пшеницы каждая из сторон достиг­нет точки С в потреблении; при этом США будут экспортировать 20 бушелей пшеницы в обмен за 20 ярдов заграничного сукна. Вы­игрыш от внешней торговли заключается в приросте потребления благодаря возможности перемещения в точки, подобные С. При отсутствии внешней торговли выйти за пределы потребления, обоз­наченные точкой S₀ оказывается невозможно.

В своей работе Рикардо использовал для примера сукно из Анг­лии и вино из Португалии. После примера с натуральными показа­телями он рассмотрел выгоды от внешней торговли, когда все рас­четы идут в денежной форме. Понятно, что «бартерный обмен» пшеницы на сукно не существует в нормальных условиях мирового рынка, и страны используют валюту для расчетов за экспортно-импортные операции. Рикардо показал, что сохранение относительного пре­имущества и выгодность внешней торговли для каждой страны про­исходит и при введении расчетов в национальных валютах. Если при данном обменном курсе национальной валюты не удается по­крыть расходы на импорт поступлениями от экспорта, их можно уравновесить путем изменения относительных цен на собственные и импортные товары в денежном выражении. В мире денежных расчетов такое выравнивание платежей обычно достигается либо установлением нового равновесного курса обмена валют, либо кор­ректировкой всех уровней цен в денежном выражении в одной или обеих странах. Поэтому введение нормальных денежных расчетов во внешней торговле ни в коей мере не снижает ценности закона сравнительного преимущества Рикардо.

* * *

Развитие теории Рикардо шло по нескольким направлениям. Од­но из них содержало анализ производственных возможностей стра­ны при постоянных издержках на производство тех или иных това­ров. Основной вывод Рикардо состоит в том, что источником внеш­ней торговли может стать единственная предпосылка — разница в издержках производства товаров, вне зависимости от абсолютных размеров этих издержек. В приведенном примере сравнительного преимущества взаимовыгодность торговли определялась тем, что производство пшеницы в одной стране, измеренное в ярдах сукна, обходилось дороже, чем в других странах. Сами затраты на произ­водство пшеницы или сукна в отдельности значения не имели.

Использовав понятие на единицу затрат, можно рассчитать, сколь­ко данного товара — пшеницы, сукна или чего-либо другого можно произвести в данной стране, если переключить все ресурсы на произ­водство этого товара. Если на рисунках 1 и 2 по осям откладывать не выпуск на единицу затрат, а годовые объемы производства, например, миллиарды бушелей пшеницы или миллионы ярдов сукна, то линии S₁ S₂ можно будет интерпретировать как кривые производственных возможностей, которые также очерчивают внешние границы произ­водства в данной стране. Но на них нельзя показать, сколько и чего конкретно будет выпускаться в стране, пока неизвестно, какие соот­ношения цен будут предложены производителям.

В примере, показанном на рисунке 2, мы, вслед за Рикардо, пред­положили, что остаются постоянными вмененные издержки за­мещения, т.е. такие издержки производства некоторого количества других товаров, которыми надо пожертвовать, чтобы увеличить вы­пуск какого-то одного товара, например, пшеницы. Это означает, что для производства лишнего бушеля пшеницы надо было бы отка­заться от производства 0,5 ярда сукна в США или 1,5 ярдов в ос­тальных странах независимо от того, сколько пшеницы производит­ся. Производство добавочного бушеля пшеницы обходится США в 0,5 ярда сукна и в том случае, если мы находимся на прямой в точке, где производится 25 ярдов сукна и ни одного бушеля пшени­цы, и тогда, когда мы находимся в точке S₁ и намерены произвести 50-й бушель пшеницы, пожертвовав последним полуярдом сукна. Постоянство вмененных издержек замещения обнаруживается в том, что линии S₁ S₂ на рисунках 1 и 2 являются прямыми, постоянный наклон которых указывает на неизменность установленных пропор­ций при замещении пшеницы сукном и наоборот.

Против положения о постоянстве вмененных издержек замеще­ния был высказан ряд теоретических и практических возражений. Анализ показал нелинейность поведения издержек, их различные сочетания при росте производства и тесную связь с экономией от масштаба и т.п. Наиболее серьезным возражением был отказ от жесткой специализации на отдельных товарах, хотя при постоянст­ве издержек замещения следовало, что каждая страна должна стре­миться к максимизации выигрыша от внешней торговли, полностью специализируясь на товаре, в производстве которого она обладает сравнительным преимуществом. Поэтому на смену предпосылке о постоянстве пришло положение о возрастающих издержках за­мещения: в отрасли, расширяющейся за счет остальных, производ­ство каждой последующей единицы товара сопряжено с отказом от выпуска все большего объема продукции в других отраслях. Ситуа­ция возрастающих издержек производства представлена на рисун­ке 3, где отражено изменение издержек замещения на выпуск доба­вочного ярда сукна по мере переключения все большего объема ресурсов с производства пшеницы на производство сукна.

При выпуске 20 млрд ярдов сукна касательная к кривой произ­водственных возможностей в точке S₁ показывает, что для увеличе­ния выпуска сукна на 1 ярд следует пожертвовать 1 бушелем пше­ницы (рис. 3, А). При 40 млрд ярдов требуется уже 2 бушеля, при 60 млрд — 3.

Рис. 3. Кривая производственных возможностей при возрастающих издержках:

А — Кривая производственных возможностей США. Касательная в точке S₁ = 1 бушель за ярд; касательная в точке S₀ = 2 бушеля за ярд; касательная в точке S₂ = 3 бушеля за ярд;

В — Возрастающие издержки замещения в производстве сукна в США. Кривая предложения сукна в США (кривая издержек замещения или кривая предельных издержек)

Увеличение издержек при выпуске каждого последующего ярда сукна можно интерпретировать как возрастание издержек для про­изводства добавочных количеств пшеницы: если в точке S₂ где произ­водится только сукно, начать перемещать в растущих объемах ресурсы в производство пшеницы, издержки производства каждого по­следующего бушеля будут возрастать — от 1/3 ярда в S₂ до 1/2 ярда в S₀ , 1,0 ярда в S₁ , и т.д.

В условиях возрастающих издержек основные последствия внеш­ней торговли те же, что и при предположении о постоянстве издер­жек. Обе стороны, как и раньше, могут извлечь для себя выгоду и поэтому стремятся усилить специализацию на производстве тех то­варов, где они располагают относительным преимуществом. Оба отличия, появившиеся с введением предположения о возрастании издержек, приближают теорию к действительности: снимают воп­рос о полной специализации и ведут к выравниванию уровней пре­дельных издержек ввиду конкуренции на мировом рынке.

Форма кривых производственных возможностей стала основным средством для выяснения специфики предложения, с которой дан­ная страна выходит на мировой рынок. При этом исследовались основные вопросы, связанные с построением и использованием этих кривых: 1) необходимая информация для построения кривых произ­водственных возможностей для каждой страны; 2) причины важно­сти кривых возрастающих издержек; 3) различия в сравнительных издержках.

Последний вопрос затрагивает самую суть проблем, относящих­ся к предложению. Поиск причин межгосударственных различий в сравнительных издержках ведет к анализу соотношения спроса на факторы производства и их предложения, который и лежит в основе современной теории сравнительных преимуществ.

Для понимания сути анализа факторов производства необходи­мо иметь хотя бы общее представление о развитом аппарате произ­водственных функций. Детально разработанные впервые экономи­стом П.Дугласом и математиком Ч.Коббом для макроэкономическо­го анализа экономики США, производственные функции представля­ют собой аналитические выражения, где в математической форме связаны величины выпуска с используемыми факторами — первич­ными ресурсами. Каноническая форма производственной функции задается уравнением:

где Р — выпуск;

k — размерность в зависимости от избранной единицы изме­рения затрат и выпуска;

сомножители — факторы, от которых зависит объем выпуска.

В производственной функции, которая применяется для анализа экономики в целом, Р — объем конечного продукта, а стандартные факторы производства: b₁ — численность занятого населения; b₂ — капитал (основные и оборотные фонды); b₃ — земля. В простой исходной форме производственной функции Кобба—Дугласа исследо­валась связь двух факторов — труда и капитала — с ростом наци­онального дохода США в 20—30-е гг. В дальнейшем детально исс­ледовался состав факторов и роль показателей степени — , которые позволяют рассчитать ту долю в приросте конечного продукта (выпуска), которую вносит каждый из факторов, или на сколько процентов возрастет выпуск, если затраты соответствую­щего фактора (ресурса) увеличить на 1%. Эти показатели степени называются коэффициентами эластичности производства отно­сительно затрат соответствующего фактора. Если сумма коэффици­ентов равна 1,0, — это означает однородность функции, т.е. она возрастает пропорционально росту количества факторов (ресурсов). Но возможен и такой случай, когда сумма больше 1,0. Это показы­вает, что увеличение затрат приводит к непропорционально боль­шому росту выпуска — эффекту масштаба.

Основы современной теории сравнительных преимуществ (из­держек) заложены шведскими учеными Э.Хекшером и Б.Олиным. Смысл их теоретических положений заключается в том, что на экс­порт идут товары, требующие для своего производства значитель­ных затрат избыточных (для данной страны) факторов производст­ва и небольших затрат дефицитных факторов, импортируются това­ры с обратным соотношением затрат. Это означает, что в товарном виде экспортируются избыточные факторы, а импортируются дефи­цитные факторы производства. В краткой форме: страны экспор­тируют продукты интенсивного использования избыточных факторов и импортируют продукты интенсивного использова­ния дефицитных факторов.

Для определения понятий об избыточности фактора и интенсив­ности его использования поясним, что страна считается в избытке наделенной рабочей силой, если соотношение между ее количест­вом и остальными факторами производства в этой стране выше, чем в среднем для других стран мира. Продукт считается трудоем­ким. если доля затрат на его производство (в его стоимости) выше, чем в стоимости других продуктов.

Теория Хекшера—Олина дает строгое объяснение многим ас­пектам структуры международной торговли, что позволило П.Самуэльсону дать строгое математическое выражение. Для иллюстра­ции их подходов приведем их интерпретацию причин различий в ценах на одни и те же товары в разных странах до установления торговых отношений.

В нашем примере сукно в США было дорогим (2 бушеля пшеницы за 1 ярд сукна), а в остальном мире дешевым (2/3 бушеля за 1 ярд). Эмпирические исследования могли выявить множество причин этих различий, включая различия в спросе, вызванные более суровым кли­матом, большей сложностью фасонов или религиозными убеждения­ми, разницу в технологиях — высокой урожайностью пшеницы в США и высокой выработкой сукна в остальных странах и т.п.

Однако по теории Хекшера—Олина источником различия срав­нительных издержек служит соотношение факторов производства. Если в США 1 ярд сукна обходится в 2 бушеля пшеницы, а в ос­тальном мире — меньше бушеля, то это объясняется тем, что в США относительно больше факторов, интенсивно используемых в производстве пшеницы, и относительно меньше факторов, интен­сивно используемых в производстве сукна, чем в остальных странах.

Пусть земля — фактор, интенсивнее используемый при выращи­вании пшеницы, а труд — фактор, интенсивнее используемый при производстве сукна. Пусть все издержки можно свести к затратам земли и труда: например, для удобрений, нужных под пшеницу, требуется затратить определенное количество земли и труда, равно как и для выработки пряжи. Тогда, если США экспортируют пше­ницу и импортируют сукно, то по теории Хекшера—Олина следует, что это происходит в результате трудоемкости сукна и «землеемкости» пшеницы. Это не свидетельствует о большем количестве зем­ли или меньшем предложении труда в США. Речь идет о том, что в США на одного занятого приходится больше пригодной для обра­ботки земли, чем в остальном мире, или же доля США в общей площади земли в мире выше, чем ее доля в суммарном количестве рабочей силы.

В таком положении, при прочих равных условиях, аренда земли в США должна обходиться дешевле, чем в остальных странах, а работники должны претендовать на более высокую по сравнению с другими странами заработную плату. Дешевизна земли в большей степени снизит издержки в земледелии, чем в производстве сукна. И напротив, дефицит рабочей силы делает сукно в США относительно дорогим. Именно этим теоретически объясняется разница цен, сложившаяся до установления торговых отношений. Поэтому различия в относительной обеспеченности факторами производства и в характеристиках их использования обуславливают экспорт пше­ницы из США, а не сукна, и импорт сукна, а не пшеницы, после установления торговых отношений.

В заключение можно сказать, что теория сравнительного пре­имущества (издержек) в трактовке Хекшера—Олина подвергалась детальной проверке на эмпирическом материале по мировой торговле в 80-х гг. и ее выводы согласуются с реальным географическим разделением труда в современном мире. Несколько подробнее об этом будет рассказано в разделе 4.5.

Вопросы и задания

1. Даны соотношения: а) издержек на выращивание пшеницы в США и за рубежом; б) издержек на производство пшеницы и сукна в США; в) издержек на производство пшеницы в ярдах сукна и издержек производства пшеницы в других странах в ярдах сукна. Какие из перечисленных соотношений опреде­ляют выгоды при налаживании торговых отношений между США и осталь­ным миром?

2. Выпуск тканей на единицу затрат в Таиланде 75, в остальном мире — 150; производство риса на единицу затрат в Таиланде — 100, в остальном мире 150. Введя допущения в духе теории Рикардо, что эти два товара явля­ются единственными, соотношение затраты—выпуск остается постоянным при любом объеме производства тканей и риса, а все рынки — конкурентные, предлагается решить: а) имеет ли Таиланд абсолютное преимущество в про­изводстве риса или тканей? б) имеет ли Таиланд относительное преимущест­во в производстве риса или тканей? в) какое меновое соотношение сложи­лось бы в Таиланде в отсутствие международной торговли? в каких пределах установятся соотношения мировых цен на ткани и рис в обстановке свобод­ной торговли между Таиландом и остальным миром? Подтвердите свои выво­ды графиками и расчетами.

3. Опишите в общем виде воздействие непостоянства издержек — повы­шения и понижения — и их связь с эффектом от масштаба производства.

Размещение сельского хозяйства — «изолированное государство» И.Тюнена

В 1826 г. вышло первое издание книги «Изолированное государ­ство в его отношении к сельскому хозяйству и национальной экономике. Исследование о влиянии хлебных цен, богатства почвы и на­кладных расходов на земледелие» Иоганна Генриха фон Тюнена из Теллова в Мекленбурге. Уже при жизни автора она выдержала не­сколько изданий, а в дальнейшем составила ядро целой исследова­тельской программы, но не столько в агрономии или экономики сельского хозяйства, сколько в экономической географии и регио­нальной экономике.

Лучше всего суть и новизна теоретического подхода Тюнена от­ражена уже в первых двух параграфах его книги. Приведем их пе­ревод:

§ 1. Предпосылки

Представьте себе очень большой город, расположенный посередине пло­дородной равнины, не прорезанной никакими судоходными реками и каналами.

Пусть эта равнина имеет совершенно одинаковую почву, везде одинаково удобную для обработки, и пусть на большом расстоянии от города она пере­ходит в девственные пространства, которые отделяют все государство от ос­тального мира.

На равнине нет других городов, кроме упомянутого единственного боль­шого города, на который падает обязанность снабжать всю страну продуктами промышленного производства и который, в свою очередь, получает продукты питания исключительно от окружающей его равнины.

Копи и солеварни, которые удовлетворяют все потребности государства в металлах и соли, мы мыслим себе лежащими также вблизи этого центрально­го города, который мы в дальнейшем будем называть просто городом, так как он является единственным.

§ 2. Задача

Поставим себе вопрос: какие формы примет при установленных предпо­сылках сельское хозяйство и как будет отражаться на нем большее или мень­шее расстояние от города, если это хозяйство будет вестись вполне рацио­нально?

Понятно, что вблизи города должны производиться такие продукты, кото­рые имеют значительный по отношению к своей стоимости вес или объем: доставка их в город благодаря этому настолько дорога, что их нельзя приво­зить из отдаленных местностей; здесь же должны производиться и скоропор­тящиеся продукты, которые потребляются только в свежем виде.

По мере удаления от города земля будет все более и более отводиться под такие продукты, провоз которых дешевле по отношению к их стоимости.

На основании этих расчетов вокруг города образуются более или менее резко разграниченные концентрические круги, в которых те или иные расте­ния будут главными предметами производства.

Но специализация на возделывании какого-либо растения определяет и всю форму хозяйства, и мы увидим поэтому в различных поясах совершенно различные системы хозяйства.

Уже сам Тюнен утверждал, что понятие «изолированное государ­ство» для него не более как аппарат, как орудие познания. А для нас самое существенное, что Тюнен фактически впервые ввел в теорию размещения общенаучные представления об «идеальном объекте», «эко­номическом пространстве», его свойствах (прежде всего однородно­сти, или изотропности), зональных (поясных) структурах, градиентах цен и рентных платежей, факторах размещения и экономическом рас­стоянии. Все это вошло в понятийно-терминологический аппарат об­щей теории размещения любых видов деятельности.

Среди неявных предпосылок теории Тюнена отметим предполо­жение об экономическом равновесии, т.е. равенстве спроса и пред­ложения в экономической системе «изолированного государства». Это предположение играет важную роль в формировании террито­риальной структуры хозяйства и его функционировании, включая механизмы ценообразования, издержек и земельной ренты.

Все явные и неявные предпосылки и допущения в теории разме­щения сельского хозяйства, по Тюнену, служат одной цели: четко определить роль основных факторов размещения и взаимосвязи меж­ду ними.

Основное внимание в теории Тюнена уделено трем главным фак­торам и их взаимосвязям:

1) расстоянию от хозяйства до города (рынка сбыта);

2) ценам на различные виды сельскохозяйственной продукции;

3) земельной ренте.

Взаимосвязи между двумя первыми факторами выражены край­не просто: цена, получаемая за единицу товара, равна рыночной цене минус транспортные издержки, связанные с перевозкой това­ра на рынок. Поскольку транспортные издержки увеличиваются с ростом расстояния от рынка, постольку любой данный продукт, на­пример пуд ржи, представляет большую ценность при возделыва­нии в зоне, расположенной в 3 км от города, чем в зоне, удаленной на 30 км.

Третий фактор — земельная рента — определен как отдача на капиталовложения в земельные ресурсы. В «изолированном госу­дарстве» земельная рента зависит от географического положения участка земли относительно рынка сбыта продукции. Легче всего это объяснить на примере роста населения в «государстве». Когда город был невелик, требовалось немного земель вокруг него для обеспечения жителей сельскохозяйственной продукцией. Город рос, и пропорционально возрастал спрос на эту продукцию, что требова­ло вовлечения в сельскохозяйственный оборот новых земель, рас­положенных на большем расстоянии от города. В результате росли и транспортные издержки, и, следовательно, должны были расти и цены на продукцию более удаленных земель. В выигрыше остава­лись хозяева близлежащих земель, которые получали дополнитель­ную прибыль за счет разницы между поднявшимися ценами и мень­шими транспортными издержками. Эта разница и определила вели­чину ренты, а также возросшую привлекательность и ценность близ­лежащих земель. При дальнейшем росте населения города в оборот будут вовлечены земли еще более удаленной зоны, что повлечет новый рост цен. Соответственно увеличится рента на участках пер­вой зоны и появится рента на участок второй по времени освоения зоны. В политической экономии этот вид земельной ренты носит название дифференциальная рента I по местоположению. В ее размерах обычно учитывается и качество земель, а в дифференци­альной ренте II — отдача на дополнительные капиталовложения.

Введение в теорию дифференциальной ренты I позволяет свя­зать воедино все три фактора и выявить в аналитической форме общую закономерность возникновения зон разной специализации.

Опишем механизм зонирования в теории Тюнена, по Е.Данну. Взаиморасположение зон задается формулой:

R = Y (Р — С) — YD(f),

где R — дифференциальная рента I по местоположению (в долл./l км² ); Y — урожайность (в т/км² ); Р — цена продук­та; С — производственные издержки на единицу продукции (в долл./l т продукции); D — расстояние от центрального рын­ка (в км); F — транспортные издержки (в долл./ткм).

При таких размерностях в уравнении ренты при Y = 1000 т/км² , Р = 100 долл./т, С = 50 долл./т и F = 1 долл./ткм величина ренты (R) должна составить: в центре города 50 тыс. долл./км² , на расстоянии 10 км от него — 40 тыс. долл./км² , 20 км — только 30 тыс. долл./км² . На расстоянии 50 км и более от центра города производство данной культуры будет убыточно. Конкурентоспособ­ность двух культур i и j на одной и той же территории зависит от их урожайности Y и относительной доходности (Р — С).

Когда для двух культур i и j оказывается справедливым условие

то они образуют две пространственно отграниченные зоны; культу­ра i преобладает в круговой зоне, прилегающей к городу, а куль­тура / занимает кольцевидную зону с внешней ее стороны.

Иное соотношение членов в приведенном неравенстве приведет либо к обратной картине размещения этих культур, когда культура / займет внутреннее кольцо, либо к полному вытеснению одной культуры другой на всех доступных для нее землях, либо к выращи­ванию обеих культур в одной и той же зоне, «бок о бок», без какой-либо пространственной дифференциации на зоны.

В границах «изолированного государства» пространственная диф­ференциация в использовании земель и сельскохозяйственном про­изводстве стала результатом действия трех факторов:

1) номенклатуры и объемов аграрного производства, требуемых городом;

2) технологии аграрного производства и перевозок готовой про­дукции;

3) стремления каждого производителя к максимизации земель­ной ренты путем производства таких видов продукции, для которых положение его земель относительно рынка сбыта наиболее выгодно.

Взаимодействие этих факторов привело к образованию класси­ческих колец (зон, поясов), изображенных на рис. 4.

Рис. 4. Использование земель в «изолированном государстве»:

0 — город; 1 — огородничество и садоводство; 2 — лесное хозяйство;

3 — плодосменное хозяйство; 4 — выгонное хозяйство; 5 — трехпольная система; 6 — экстенсивное скотоводство

Эта исходная схема зонирования территории была рассчитана Тюненом на основе теоретических предпосылок и огромного объе­ма фактической информации, которую он многие годы скрупулезно собирал, ведя реальное хозяйство в имении Теллов (Мекленбург) и поставляя продукцию в город Росток. Именно записи о потребно­стях рынка, ценах, урожайности, производственных и транспорт­ных издержках легли в основу конкретных расчетов, облегших плотью теоретические построения.

Кроме описанных предпосылок, следует учесть, что в первой из четырех теоретических схем, приведенных в работе Тюнена, все перевозки сельскохозяйственной продукции в город совершаются одним видом транспорта — гужевым. Лошадь и телега принадле­жат сельским хозяйствам и перевозка идет за их счет. Нет ни сис­темы множественных тарифов, зависящих от характера грузов, ни транзитных рефрижераторов, ни других, ставших привычными для нас видов транспорта.

Итак, в ближайшей к городу зоне наиболее выгодно садоводство и огородничество в сочетании с молочным животноводством при стойловом содержании скота круглый год. Почвенное плодородие поддерживается за счет усиленного удобрения. Основная причина формирования и стабильности зоны — близость к городу и техника перевозки. При низких скоростях гужевого транспорта и отсутст­вии холодильников производство свежего молока, овощей и фрук­тов будет давать наибольшую прибыль в условиях достаточного спро­са городского рынка.

Вторая зона будет занята лесным хозяйством, поставляющим в город дрова — главный энергоноситель и деловую древесину. Тюнен детально обосновал эмпирическими данными, что лесное хо­зяйство дает наибольшую ренту в этом поясе по сравнению с други­ми видами землепользования. Приведем в сжатой и упрощенной форме его аргументацию.

Общее производство дров и деловой древесины с 1 га будет весь­ма велико; предположим, что этот объем будет в 3 раза больше, чем производство культуры Д. Учтем также предположение, что для каждой культуры производственные затраты и урожайность ос­таются одними и теми же для любой зоны «изолированного госу­дарства».

-

Рис. 5. Конкуренция за земельные участки второй зоны

График (рис. 5) иллюстрирует конкуренцию за использование земель между лесным хозяйством (жирная линия) и культурой Д (тонкая линия). Горизонтальные прерывистые линии отражают стоимость продукции с одного гектара в рыночных ценах (Y_Р ); точеч­ные горизонтальные линии отражают производственные издержки на 1 га (С). Сплошные наклонные линии (Y_Р — YD(F)) отражают производство на 1 га в рыночных ценах минус транспортные издер­жки, т.е. стоимость каждого вида продукции на месте производст­ва. Очевидно, что оценки этих стоимостей будут уменьшаться с увеличением расстояния до рынка. В нашем примере темп умень­шения стоимости продукции будет втрое выше для лесного хозяй­ства, чем для культуры Д. Все землевладельцы в «изолированном государстве» предпочтут тот вид землепользования, который даст им наивысшую земельную ренту. График ясно показывает, что ис­пользование земель под лес даст более высокую ренту в диапазоне расстояний от 0 до К₂ . Далее рента будет выше для культуры Д. Следовательно, дрова и деловая древесина будут производиться бли­же к рынку, чем культура Д.

Из этих примеров не следует делать вывод, что размещение про­изводства, дающего больший удельный выход продукции в рыноч­ных ценах, будет всегда определяться его относительной близостью к рынку. Подобное утверждение содержится в книге Тюнена, одна­ко оно справедливо только для условий, когда конкурирующие куль­туры равно устойчивы к порче во время перевозки на рынок и бо­лее высокие издержки на перевозку большего количества грузов не компенсируются снижением тарифов на перевозки или уменьшени­ем производственных издержек.

В модели Тюнена издержки на производство дров и деловой дре­весины одинаковы для всего «изолированного государства». Однако это положение не распространяется на все культуры. В базовой схеме зонирования вслед за зоной лесного хозяйства следуют три зоны, в которых рожь является важным рыночным продуктом. Су­щественные различия между этими зонами определяются интен­сивностью земледелия. С ростом расстояния от города снижаются производственные затраты на возделывание ржи, что приводит к соответствующему снижению урожайности.

В первой из этих трех зон в хозяйствах применяется шестилет­ний интенсивный севооборот. Рожь занимает треть земель; на ос­тальных землях возделываются картофель, клевер, ячмень и вика. Картофель, как и рожь, идут на рынок. Вика используется для удоб­рения почвы и как зеленый корм для скота летом. Почвенное пло­дородие поддерживается с помощью навоза; пары отсутствуют; зи­мой ведется стойловый откорм скота.

В следующих двух зонах земля используется менее интенсивно. В первой из них применяется семилетний севооборот, в котором рожь занимает только 1/7 земель; за ней следует ячмень (один год), овес (один год), пар (один год), пастбище (три года). Для рынка предназначается рожь и продукция животноводства: масло, сыр и, возможно, живой скот для городских боен. Подобная про­дукция не столь быстро портится, как свежее молоко и плодоовощ­ная продукция; поэтому ее можно производить в большем удалении от рынка.

Следующая зона — последняя, где ведущую роль играют зерно­вые — рожь в сочетании с животноводческой продукцией. В этой зоне господствует трехпольный севооборот, один из первых севооборотов, введенных земледельцем в практику сельского хозяйства. Структура севооборота проста: треть земли под рожью, треть под пастбищем, треть под паром.

Рис. 6. Рост производственных издержек на выращивание ржи с увеличением расстояния от рынка

За пределами этих трех зон экстенсивного хозяйства рентабель­но только пастбищное животноводство. На рынок идет только жи­вотноводческая продукция, а рожь выращивается только для собст­венных нужд.

На рис. 6 показана связь между производственными затратами на выращивание ржи в зависимости от расстояния до рынка сбыта. Рожь А (сплошная и прерывистая жирные линии) отражает эту связь по теории Тюнена: производственные издержки и урожай­ность уменьшаются с удалением от рынка. Рожь В (тонкие линии) выражает гипотетический случай, когда рожь культивируется вблизи и в удалении от рынка. Тогда с позиции рынка рента на рожь А и рожь В была бы одинаковой. Однако со стороны рента уменьша­лась бы менее круто для ржи А, чем для ржи В. На расстоянии К₄ рента для ржи В достигает нуля, а для ржи А еще остается положи­тельной величиной. Таким образом, при менее интенсивном возде­лывании ржи эта культура будет давать большую ренту и с удале­нием от рынка. Следовательно, рожь сможет конкурировать с дру­гими культурами на более обширных территориях.

И в этом случае не следует абсолютизировать теоретическое положение, вытекающее из приведенной аргументации: интенсив­ность сельского хозяйства должна уменьшаться с удалением от рынка сбыта. Это общее положение столь же тесно связано с эмпириче­ским контекстом теории. На рис. 5 производственные затраты на дрова и деловую древесину были намного ниже, чем на продукт Д. Хотя лесное хозяйство гораздо менее интенсивно, чем сельское хо­зяйство, оно располагалось ближе к рынку, чем все, кроме первой зоны товарного производства. Даже в случае одной культуры, та­кой как рожь, теоретическое положение нуждается в уточнении. Сокращение производственных издержек возможно только тогда, когда соответствующее сокращение урожайности не будет столь большим, что сведет на нет выигрыш в этом виде издержек.

Понятно, что уже сам автор теории размещения сельского хо­зяйства понимал, что исходное построение (рис. 4) нигде не встре­чается в чистом виде. Поэтому он вводил новые условия, предпо­сылки и расчеты издержек, цен и расстояний, что отразилось на следующих схемах (рис. 7, 8).

Кроме введения возможностей перевозки по судоходной реке и малого города учитывается предположение, что перевозки по реке обходятся только в 1/10 от издержек на гужевой транспорт.

В результате зона товарного садоводства и огородничества, за­нимавшая на исходной схеме только узкую полоску вокруг города, теперь значительно расширяется и тянется вдоль реки «изолиро­ванного государства». Напротив, пояс экстенсивного скотоводства

Рис. 7. Изменения в структуре использования земель после введения в схему судоходной реки и малого города (специализация и нумерация зон аналогична рис. 4)

Рис. 8. Изменения в структуре использования земель под влиянием изменений цен на хлеб (А) и доходность земель (В)

отступает назад и совершенно исчезает даже в относительном уда­лении от реки. Подобное же влияние, по Тюнену, оказывают искус­ственные дороги. Если такие дороги проложить по равнине во всех направлениях, то расширятся все пояса с более интенсивным сель­ским хозяйством, но они сохранят свою правильную форму, как на рис. 4.

Зона 7 обозначает область влияния малого города, которая снаб­жает этот город сельскохозяйственной продукцией и ничего не вы­возит в главный город. Это сочетание оказалось важным для даль­нейших выводов относительно международной торговли.

Рис. 8 (А и В ) отражает модификации исходной зональной схе­мы вследствие изменения цен на рожь в городе «изолированного государства». Тюнен привел детальные расчеты по формулам, где колебания цен в городе увязаны с колебаниями цен в деревне и, следовательно, с размерами ренты, величина которой определяет радиус зон для различных способов ведения хозяйства. Показано также, что величины пошлин и налогов (на ввоз и помол ржи) сократят доходы крестьян и тем самым приведут к сокращению обработанных земель. Эти расчеты наглядно показывают, писал Тю­нен, «каким образом высокие налоги могут превратить в пустыню плодородные земли». Эти расчеты помогли ему определить рацио­нальные размеры налогообложения, связанные с ценами на зерно и потребностями рынка.

На рисунке 8, В показано влияние колебаний урожайности ржи при неизменных ценах на нее. Диапазон колебаний введен от 4 до 10 зерен. Соответственно при заданном спросе размеры зон, т.е. общих посевных площадей с учетом севооборотов и места в них ржи, будет колебаться также в заметном диапазоне.

Сравнение показателей для обеих схем, А и В , показывает, что снижение урожайности оказывает еще больше влияния на размеры зон, чем соответствующее понижение цен на хлеб. Так, при низкой урожайности (5 зерен) выгонное хозяйство (зона 4) исчезает вовсе.

Теория Тюнена и ее авторские модификации были приложимы к размещению сельского хозяйства в течение его жизни и многие годы спустя. Структуры землепользования вокруг многих европей­ских и американских городов формировались в своих основных чер­тах по теории Тюнена, которая во многом и объясняла территори­альные структуры и размещение типов хозяйства.

Более того, уже сам Тюнен указывал, что ее положения могут выйти за рамки «изолированного государства» и его единственного города. Например, Тюнен писал, что можно представить малый го­род с его зоной (рис. 7) и в виде небольшого самостоятельного государства. Но в таком государстве цены на хлеб будут всецело зависеть от цен в главном городе.

«В подобном отношении, — писал Тюнен, — как второстепен­ные государства к центральному, находятся европейские государст­ва к тому богатому государству, которое может платить самую до­рогую цену за хлеб, — к Англии и в особенности к ее главному городу — Лондону.

В европейских государствах, даже если они не ввозят и не выво­зят хлеба, цены на него зависят от мирового лондонского рынка, и если это рынок закрыт, то во всей Европе произойдет понижение цен на хлеб».

Естественно, что кардинальные изменения в видах и способах транспортировки сельскохозяйственных грузов, внедрение холодиль­ной техники и других методов сохранения продукции, гибкие шкалы транспортных тарифов и глобализация мировой торговли сельско­хозяйственной продукцией внесли множество изменений в исход­ную модель Тюнена на всех уровнях пространственной иерархии. Однако все это не поколебало непреходящей ценности исходных положений и дедуктивных методов теории. Более того, ее проявле­ния в современном мире нередко выявляются в территориальных структурах, не имеющих прямого отношения к сельскому хозяйст­ву — расселении, рекреации и других видах человеческой деятель­ности. Механизмы зонирования территории, по Тюнену, приобрели универсальное значение в географической науке и практике.

Вопросы и задания

1. Как формируется система предпосылок в теории Тюнена?

2. Влияние каких факторов на размещение сельского хозяйства изучал Тюнен?

3. Как влияет плодородие почв на размещение сельского хозяйства?

4. Как влияют транспортные издержки на размещение сельского хозяйст­ва в «изолированном государстве»?

5. Как и под влиянием каких факторов происходит трансформация исход­ной схемы зонирования в теории Тюнена?

6. Каково формальное описание процесса зонирования?

7. Сбыт продуктов производится в сыром виде. Урожайность культур и производство продукции животноводства следующие: картофеля — 100 ц/га; сена — 30 ц/га; зерна — 10 ц/га; молока — 2,5 т/га; мяса в живом весе — 3 ц/га; шерсти — 1 ц/га. Соответственно рыночная цена в долларах за тонну: 20, 25, 100, 40, 300, 1000. Себестоимость продукции на 5% ниже рыночной цены и транспортные издержки составляют 5 центов за 1 ткм. Вычислите:

а) на каком расстоянии от рынка будет производиться указанная про­дукция?

б) как изменится рассчитанное в пункте а) размещение, если транспорт­ные издержки будут повышены до 10 ц/ткм или снижены до 1 ц/ткм?

в) как изменится рассчитанное в пункте а) размещение, если при транс­портных издержках в 5 ц/ткм себестоимость за 1 т товара увеличится или уменьшится на 3%?

г) как изменится рассчитанное в пункте а) размещение, если при первона­чально установленных себестоимости производства, транспортных издержках и рыночных ценах урожайность с 1 га увеличится или уменьшится на 10%?

д) как изменится рассчитанное в пункте а) размещение, если при первона­чально установленных себестоимости производства, транспортных издерж­ках и урожайности рыночные цены увеличатся или уменьшатся на 10%?

Размещение промышленного производства — теория штандортов А.Вебера

XIX в. ознаменовался широким распространением первой промыш­ленной революции в странах Европы, Северной Америке, Японии. Ведущим энергоносителем стал каменный уголь, главным конструк­ционным материалом — сталь, основным видом наземного транспор­та — железные дороги. Сформировались первые крупные промыш­ленные районы, чье значение выходило далеко за рамки националь­ных границ — «Черная Англия», Рур, Лотарингия, Пенсильвания. Шли процессы концентрации производства и капитала. Вывоз капита­ла в другие страны привел к формированию первых международных компаний — предшественников современных ТНК. Практические за­дачи размещения промышленности стимулировали теоретические по­иски. Ответом науки стала работа Альфреда Вебера (младшего брата крупнейшего социолога Макса Вебера, считавшего «протестантскую этику» важным фактором развития капитализма). Уже в названии книги «О штандорте промышленности» (1909) А.Вебер ввел в науч­ный оборот новое понятие «штандорт», которое описывало не реаль­ное, а предлагаемое оптимальное размещение производства.

При своем появлении теория Вебера сразу привлекла к себе при­стальное внимание. С ее методологических позиций был начат ре­троспективный анализ реальной картины размещения промышлен­ности и ее отраслей в Германии и других странах; множились по­пытки ее практического применения и появились критические ра­боты, где уточнялись предпосылки и выводы, оспаривались некото­рые положения теории.

В нашей стране пристальный интерес к теории Вебера проявил­ся в 20-х гг. в связи со становлением государственной плановой экономики.

В своем предисловии к переводу книги Вебера Н.Н.Баранский в частности писал: «Можно считать бесспорным, что всякое продви­жение вперед в области вопросов пространственного размещения промышленности возможно и мыслимо только через теорию Вебе­ра, а ни в коем случае не помимо этой теории».

Методологические предпосылки теории сразу подчеркивают ее дедуктивный характер и идейную близость к теории Тюнена. Объект исследования — «хозяйственно-обособленная территориаль­ная область», подобно «изолированному государству» не имеющая каких-либо связей с другими территориями. Кроме того, данная об­ласть лишена унаследованных черт хозяйства, сложившихся в ходе длительного периода социально-экономического развития и преж­них докапиталистических форм хозяйства.

Заранее задается размещение сырьевой в широком смысле этого понятия базы. Это относится к добывающей промышленности и сель­скому хозяйству; по отношению к местам добычи энергетического, рудного и строительного сырья это не слишком отклоняется от ре­альности, поскольку их размещение в основном определяется гео­логическими факторами, но сельское хозяйство испытывает силь­ное обратное влияние концентрации промышленности на размеры и размещение производства потребительских и промышленных видов продукции.

Также заданы размещение центров потребления промышленной продукции и объемы спроса; здесь также не учитывается мульти­пликативный эффект размещения производства для спроса из-за концентрации рабочего населения.

При анализе трудовых ресурсов и их размещения предполагает­ся, что уровни заработной платы и интенсивности труда, различаю­щиеся для разных мест области, фиксируются и остаются постоян­ными для каждого места. Это приводит к постоянству издержек на оплату труда на единицу продукции в каждом месте. В то же время трудовые ресурсы немобильны (исключается миграция между мес­тами области), но неограниченны. Это значит, что любое производ­ство не зависит от резервов рабочей силы при своем расширении и не вынуждено увеличивать затраты на труд.

Наряду с этими в теории используется несколько явных и неяв­ных допущений. Снова специально не оговариваются условия об­щего экономического равновесия; производство какого-либо вида промышленной продукции мыслится в упрощенном виде, как еди­ный технологический процесс, не распадающийся на отдельные ста­дии; рассматривается единственный вид транспорта — железнодо­рожный, вместо гужевого в исходной схеме теории Тюнена.

Основная задача теории: определение ведущих факторов раз­мещения промышленности и установление закономерностей, по ко­торым действуют эти факторы.

Анализ факторов размещения и их классификация. Фак­тор размещения, по Веберу, — экономическая выгода от размеще­ния производства в данном месте. Эта выгода — результат сокра­щения относительных издержек по производству данного продукта, его сбыта и обеспечения основными фондами.

Очевидно, что закономерности размещения промышленности мо­гут основываться только на факторах, общих для всех без исключе­ния отраслей промышленности. Специальные факторы связаны с особенностями технологий отдельных отраслей. Все факторы, об­щие и специальные, разделены на региональные, определяющие размещение промышленности в определенных местах, и агломера­ционные, способствующие концентрации промышленности в неко­торых из этих мест.

Кроме того, возможно разделение факторов на «природно-технические» и «культурно-общественные». Первые связаны с различия­ми в географическом положении, климате и других природных ус­ловиях; они меняются с прогрессом техники. Вторые определяют широкий спектр различий в социальных и культурных условиях, определяемых историческими, этническими, конфессиональными и другими причинами.

Для построения общей теории размещения, по Веберу, необхо­димо и достаточно знание лишь общих факторов регионального ха­рактера. Это требует детального анализа тех производственных из­держек, которые влияют на размещение промышленности в про­странстве. Поэтому особое внимание было уделено семи видам производственных издержек:

1. Издержки на земельную ренту (аренда, покупка).

2. Издержки на основной капитал (здания, машины, оборудо­вание).

3. Издержки на сырье и энергоресурсы.

4. Издержки на рабочую силу.

5. Транспортные издержки.

6. Процент на заемный капитал.

7. Амортизационные отчисления на основной капитал.

Анализ каждого вида издержек показал, что ставки земельной ренты не объясняют первичного размещения промышленности в определенных местах обособленной области, хотя в дальнейшем влияют на процессы агломерирования производства. Издержки на основной капитал, расходуемый на здания, машины и оборудования в начальной и вспомогательных стадиях промышленного производ­ства, не представляют собой принципиально новых издержек и не могут выступать как особые факторы размещения. Амортизацион­ные отчисления на основной капитал также не связаны непосредст­венно с местом размещения производства; процент на заемный капитал (ссудный процент) обычно различается по странам, в зави­симости от состояния рынка капиталов, курса валюты, общего эко­номического положения, но для исследуемой обособленной обла­сти его можно принять одинаковым для всех мест размещения.

Следовательно, общими региональными факторами являются из­держки на сырье и топливо, рабочую силу и транспорт. Путем ряда выкладок Вебер показал, что издержки на сырье и топливо можно ввести в транспортные издержки: более высокая оплата единицы сырья или топлива повышает транспортные издержки, а более низ­кая как бы сокращает их. Поэтому можно остановиться на анализе только двух видов издержек, определяющих два основных штандортных фактора:

1. Транспортные издержки — транспортная ориентация.

2. Издержки на рабочую силу — ориентация на трудовые ресурсы.

Так как все не региональные факторы общего характера могут быть только агломерационными или деагломерационными, то их дей­ствие можно изучать совместно, как некоторую объединенную аг­ломерационную силу, определяющую третий штандортный фактор: агломерацию.

На первое место поставлена транспортная ориентация, посколь­ку она определяет формирование исходной схемы оптимального раз­мещения производства. Тогда различия в издержках на рабочую силу будут представлять первое отклонение от оптимального по транспортным издержкам размещения. Аналогично совокупность аг­ломерационных факторов будет представлять вторую отклоняющую силу, также нарушающую первоначальную схему размещения. Так формируется промышленный ландшафт обособленной области. Рас­смотрим более подробно каждый из трех факторов.

Транспортная ориентация. Транспортные издержки опреде­ляются только двумя факторами: весом перевозимых грузов и рас­стоянием перевозки. Все остальные факторы сводятся к этим двум: например, изменение тарифных ставок в зависимости от причин сводится либо к изменению расстояния перевозки, либо к изменению веса перевозимых грузов. При расчете транспортных издержек учитываются издержки по перевозке материалов к местам перевоз­ки, а затем готовой продукции к местам ее потребления.

В методологических предпосылках места добычи сырья и потреб­ления готовой продукции были фиксированы заранее. Теперь вве­дем новое предположение: штандорт данного производства нахо­дится либо в каком-нибудь из этих фиксированных мест, либо на прямой между ними. Тогда постоянной величиной станет один из двух элементов транспортных издержек — расстояние; переменной величиной, дифференцирующей общую величину транспортных из­держек от места к месту, останется только вес транспортируемых грузов.

Это требует более детального анализа распределения сырья и топлива по территории и характера их производственного исполь­зования. Поэтому в теории выделяется два основных вида подо­бных материалов:

1) «Убиквитеты», или материалы повсеместного размещения.

2) Локализованные материалы.

К первым относятся сырьевые материалы, более или менее оди­наково размещенные по всей территории изучаемой области — во­да, глина, древесина и т.п. К локализованным относятся те виды сырья и топлива, которые по геологическим или экономическим причинам могут быть вовлечены в хозяйственный оборот только в определенных местах.

Далее при изучении особенностей производственного использо­вания материалов важно различать два случая: 1) исходный мате­риал практически полностью входит при переработке в состав гото­вой продукции — «чистые материалы» (например, хлопковое во­локно, прокат и т.п.); 2) исходный материал дает при переработке большие объемы отходов, не используемые в основном производст­ве — «грубые материалы» (например, руды металлов, картофель при переработке в крахмал, молоко в масло и т.п.). Эти качества сырья и особенно его использования в основном производстве вме­сте с общим весом грузов и расстоянием перевозки влияют на об­щую величину транспортных издержек и сдвигают штандорт к мес­там минимальных транспортных затрат.

Для понимания методики расчета этих затрат в теорию введены понятия «склад» и «штандортная фигура». Условность применения первого термина определяется его широким переносным смыслом, не совпадающим с нашим обычным словоупотреблением. «Складом»

Рис. 9. Штандортные фигуры при двух «складах» (М)

(всегда в кавычках!) обозначаются места добычи (получения, сбо­ра) исходных материалов — всевозможных видов промышленного сырья и энергоресурсов. Тогда для каждого места потребления по каждому виду продукции можно построить географическую фигу­ру, образованную взаиморасположением «п складов» и потребитель­ским местом. Это сочетание и названо Вебером «штандортной фи­гурой», на которую следует опираться каждому производству при выборе места размещения.

При числе «складов» — 2, штандортная фигура образует про­стой треугольник, вершины которого образованы двумя «складами» (М) и местом потребления данного продукта (К).

Для поиска оптимального по транспортным издержкам штандорта следует учесть соотношение издержек на потребляемые локали­зованные материалы и на отправляемые к месту потребления гото­вые продукты. Отношение веса локализованных материалов к весу продукта называется материальным индексом. Общий вес грузов, перевозимых от «материальных складов» к месту производства и от этого места к местам потребления товаров, называется штандортным весом.

Если для производства 100 т какого-либо продукта потребуется 300 т одного локализованного материала и 200 т другого локализо­ванного материала, то материальный индекс данного производства (отрасли) будет равен:

(300 + 200) : 100 = 5.

Исходя из этих же величин, штандортный вес в целом будет равен 600, а в расчете на единицу продукции — 6.

Поиск штандорта — оптимального места размещения, ведется в рамках штандортной фигуры следующим образом. «Положим, — пишет Вебер, — мы имеем перед собой производство, работающее с двумя локализованными материалами, причем для выработки 1 т продукта требуется 3/4 т одного материала и 1/2 т другого. В таком случае мы получаем штандортную фигуру, на «материаль­ных компонентах» (линиях, соединяющих штандорт с «материаль­ными складами») которого передвигаются веса в 3/4 и 1/2, в то время как «потребительская компонента» отягощена 1,0 (рис. 10).

Отсюда, исходя из принятого выше до­пущения, что единственными факторами, определяющими транспортные издержки, служат вес и расстояние, мы приходим к следующему выводу: веса, соответству­ющие различным компонентам, и пред­ставляют те силы, с которыми различ­ные вершины, углов штандортной фи­гуры притягивают к себе штандорт производства.

На основе этого подхода с использова­нием материальных индексов и штандортных весов Вебер проанализировал более сложные случаи расчета штандортных фи­гур, что позволило ему прийти к ряду об­щих закономерностей, связанных с раз­мещением промышленности при транс­портной ориентации.

Все возможные сочетания материалов, их влияние на транспор­тные издержки различных производств и в конечном счете на штан­дорт могут быть сведены к следующим:

1. При использовании одного или нескольких «убиквитетов» — материалов повсеместного распространения производство ориенти­руется на места потребления.

2. При использовании одного чистого локализованного материа­ла штандорт может находиться в любом месте между материаль­ным «складом» и местом потребления. При использовании локали­зованного материала и убиквитета штандорт перемещается к месту потребления.

3. Наиболее часто встречающиеся случаи, когда использование грубых локализованных материалов, теряющих большую часть веса при переработке, идет в сочетании с убиквитетами, ведут к двум вариантам размещения:

а) использование одного грубого материала ведет к совпадению места производства с «материальным складом»;

б) при использовании сочетания грубого материала с убиквитетом штандорт будет оставаться в месте «материального склада» при условии, что материальный индекс больше 1,0, и будет перемещаться в направлении к месту потребления, если материальный индекс бу­дет менее 1,0.

Обобщение этих трех положений позволило Веберу прийти к выводу, что единственным фактором транспортной ориентации, т.е. тяготения производства либо к «материальным складам», либо к местам потребления следует считать материальный индекс про­мышленности. Величина этого индекса зависит от доли весовых потерь локализованных материалов, с одной стороны, и от разме­ров потребления убиквитетов, с другой.

В ходе индустриализации в промышленный оборот вовлекались все большие объемы локализованных ресурсов. Более того, некото­рые, прежде повсеместно встречавшиеся материалы стали перехо­дить в категорию локализованных по мере их исчерпания и роста спроса. Резкое увеличение масс сырья и топлива привело к исполь­зованию менее богатых ресурсов и увеличению потерь при перера­ботке. Все это привело к общему сдвигу штандорта от потребитель­ской ориентации к материальной и способствовало, в частности, резкому росту крупной промышленности и упадку многих форм ре­месленного производства в старых центрах.

Ориентация на трудовые ресурсы. В рыночном хозяйстве экономическим выражением «издержек на труд» служит заработ­ная плата; реальные размеры этих издержек в пространстве меня­ются в зависимости от уровня ставок заработной платы и произво­дительности труда (в той составляющей, которая зависит не от техни­ческого уровня предприятия, а от личных качеств рабочих). Трудовые навыки, сложившиеся в результате предыдущих этапов социально-экономического развития и неравномерно размещенные по терри­тории, а также наличие в определенных ареалах значительного чис­ла рабочих, обладающих подобными навыками, дает при равных условиях оплаты труда особые выгоды при размещении производст­ва. Места, где по уровню заработной платы и производительности труда имеются самые низкие издержки на рабочую силу, Вебер называет «рабочими пунктами».

Поскольку в теории рабочая сила немобильна и ее распределе­ние строго локализовано, постольку размещение мест с самыми низкими издержками на рабочую силу также будет оставаться ста­бильным в ходе размещения производства. Поэтому перемещение штандорта в «рабочие пункты» может совершаться либо полностью в «рабочий пункт», либо, при отсутствии к тому стимулов, останет­ся в месте с минимальными транспортными издержками.

Общий вывод: «рабочие пункты» будут перетягивать к себе штандорты промышленности от пунктов с минимальными транспортны­ми издержками, установленными выше, только в тех случаях, когда экономия издержек на рабочую силу превысит перерасход в транспортных издержках, вызванный перемещением производства.

В графической форме это выражается с помощью изодапан — замкнутых кривых линий, соединяющих точки с одинаковыми от­клонениями от минимальных транспортных издержек.

Рис. 11. Изодапаны и сдвиг штандортов

Ту изодапану, которая соединяет точки, где отклонения от мини­мальных транспортных издержек равны экономии на издержках на рабочую силу, Вебер назвал критической изодапаной. Величина эко­номии на рабочих издержках зависит от двух величин:

1) абсолютной величины издержек на рабочую силу на единицу продукции;

2) доли (в %) сокращения этих издержек в «рабочем пункте» по сравнению с пунктами минимальных транспортных издержек.

Условия, влияющие на характер и направление ориентации на трудовые ресурсы, Вебер разделяет на две группы:

1) условия, связанные с характером отдельных отраслей про­мышленности;

2) общие условия среды размещения производства.

К первой группе относятся штандортный вес, материальный ин­декс и индекс рабочих издержек. Чем ниже штандортный вес, тем больше диапазон отклонений штандорта от пункта с минимальны­ми транспортными издержками к «рабочим пунктам» и обратно. Притягивающая сила «рабочих пунктов» растет или слабеет парал­лельно индексу издержек на труд. Сопоставляя оба показателя, вли­яющие на ориентацию на трудовые издержки, Вебер выражает связь между ними отношением:

размер издержек на рабочую силу

-----------------------------------------------

штандортный вес

Подстановка в отношение конкретных величин позволяет рас­считать численный показатель ориентации на трудовые ресурсы, названный рабочим коэффициентом.

Поясним понятия критической изодопаны и рабочего коэффици­ента на простых численных примерах.

Пусть изодапаны А₁ , A₂ , A₃ , А₄ (см. рис. 11) соответствуют росту транспортных издержек на 1, 2, 3, 4 рубля на тонну про­дукции, по сравнению с аналогичными издержками пункта Р. С другой стороны, пусть издержки на рабочую силу дают эконо­мию для пункта L ₁ в 3 рубля, а для пункта L₂ — 2 рубля по сравнению с аналогичными издержками пункта Р. При этих ус­ловиях перемещение производства из Р в L₂ очевидно выгодно, так как L₂ лежит внутри своей критической изодапаны А₂ А₂ а значит, увеличение транспортных издержек будет для L ₂ мень­ше, чем экономия на издержках на рабочую силу. Наоборот, перемещение производства из Р в L₁ невыгодно, так как L ₁ ле­жит вне своей критической изодапаны А ₃ А ₃ , а это показывает, что рост транспортных издержек не компенсируется и будет боль­ше, чем экономия на издержках на рабочую силу.

Итак, если данный «рабочий пункт» лежит внутри своей кри­тической изодапаны, перемещение производства из транспортного в «рабочий пункт» выгодно, если вне ее, то пе­ремещение невыгодно.

Смысл рабочего коэффициента пояснен Вебером такими слова­ми: «Пусть корсетное производство имеет рабочий коэффициент в 1500 марок, керамическое производство — 55 марок, производство сахара-сырца — 1,3 марки. Экономия на издержках на рабочую силу в каком-либо «рабочем пункте», выраженное 10% по сравне­нию с пунктом транспортного минимума, составит 150 марок для первого производства, 5,5 марок для второго и 0,13 марок для треть­его (на штандортную тонну). При транспортном тарифе 5 пфеннигов на тонну-километр эта экономия издержек на рабочую силу дает возможность отклонения: на 3000 км для корсетного производства, 100 км — для керамического и 2,6 км для производства сахара».

Итак, чем выше рабочий коэффициент данной отрасли про­мышленности или производства данного вида товара, тем силь­нее концентрируется эта отрасль в небольшом числе «рабочих пунктов».

Обосновав закономерности транспортной ориентации и пояснив смысл понятий изодапан и рабочего коэффициента, Вебер уделил особое внимание общественной среде, в которой размещаются «ра­бочие пункты».

Подчеркнуто, что издержки на отклонение от пунктов с минимальными транспортными издержками и величина экономии издер­жек на рабочую силу зависят от густоты сети расселения. Густота сети, как правило, тесно связана с показателем плотности населе­ния и «культурным уровнем» страны. Во времена Вебера «в куль­турных и густонаселенных странах должна была преобладать ори­ентация на трудовые ресурсы, а в отсталых и редко населенных — транспортная ориентация».

На силу привлекательности ориентации на трудовые ресурсы влияет и характер тарифов на грузовые перевозки. При низких та­рифах «рабочие пункты» становятся особенно привлекательными. Поскольку при нормальных условиях социально-экономического раз­вития страны в ней растет плотность населения, повышается его культурный уровень и снижаются транспортные тарифы, постольку должна расти ориентация на рабочую силу. Однако ей будет пре­пятствовать рост влияния «материальных складов» и механизация производства, ведущие к сокращению затрат живого труда.

В целом удешевление транспорта шло в первой четверти XX в. более быстрыми темпами, чем усиление механизации производст­ва. Поэтому в отраслях, относительно мало затронутых механизацией и вызванным ею сокращением потребности в живом труде, преобладала ориентация на трудовые ресурсы. В сильно механизирован­ных производствах с высокими штандортными весами преобладала транспортная ориентация.

Агломерация. Транспортная ориентация и ориентация на тру­довые ресурсы служат основными и единственными, по мнению Вебера, факторами регионального размещения промышленности. «Но нельзя ни понять, ни объяснить действительного размещения без учета воздействия третьего фактора, принципиально отличного по своей природе от первых двух, но играющего колоссальную роль именно для современного размещения крупной машинной индуст­рии», — писал Вебер.

Под действием первых факторов складывается сеть узлов, выде­ляющихся либо минимизацией транспортных издержек, либо оптимальным приближением к трудовым ресурсам. Однако размеры этих промышленных узлов и их производственная мощность в значи­тельной мере определяются агломерационными процессами, не свя­занными конкретно ни с одним из географических пунктов разме­щения производства. В этой независимости и заключено коренное отличие фактора агломерации от региональных факторов, имеющих четкую географическую привязку.

Агломерация есть скопление, или сосредоточение промышлен­ного производства в каком-либо месте, вытекающее из обществен­ной природы производства. Такое скопление может быть выражено в виде простого расширения и укрупнения производственных еди­ниц или вследствие совместного размещения этих производств, ра­нее рассредоточенных по территории.

Выгоды от подобного сосредоточения связаны со снижением издержек производства, создаваемых самой концентрацией про­мышленности, а не близостью к тому или иному географическо­му пункту.

Преимущества подобной технической и пространственной кон­центрации производства, форсирующие этот процесс, обусловлены общими преимуществами крупного производства, удешевляющего продукцию, и выгодами от экономии на организации различных форм обслуживания отдельных производственных единиц, концентриру­ющихся в данном месте.

Преимущества совместного использования сферы услуг в агло­мерации могут быть весьма разнообразны; они включают организа­цию общих рынков рабочей силы и кредитных услуг, рыночных связей по снабжению материалами и сбыту готовой продукции, склад­ским хозяйством, подъездными путями, энергоснабжением, вспомогательными производствами, включая выделившиеся в самостоя­тельные производства части технологических процессов, ремонт, водоснабжение и очистку отходов и т.п. Все это ведет к заметному снижению производственных издержек по сравнению с изолиро­ванным размещением производства, а концентрация обслуживаю­щих предприятий и учреждений нередко переходит от форм про­стой технической связи с производством в форму общественных связей. Это обусловлено сочетанием социальных, финансовых и уп­равленческих форм организации территории.

Простое укрупнение производственных единиц Вебер назвал ни­зшей ступенью агломерации, а пространственную концентрацию про­изводств без слияния их в одну единицу — высшей формой агломе­рации. Конкретное изучение факторов агломерации и их веса для данного места Вебер считал задачей эмпирических исследований.

Процессам агломерации, снижающим издержки производства, обычно начинают противодействовать деагломерационные факто­ры, выражающиеся в форме повышения цен на земельные участки, роста заработной платы и стоимости жизни, повышение цен на ма­териалы и т.п.

Теория штандортов не исследует процесс деагломерации, а ин­тересуется только результатом сложения двух противоположных сил — равнодействующих процессов агломерации и деагломерации, и именно этим результатом определяет степень влияния агломера­ции. В этом ракурсе основная задача теории при анализе процессов агломерации — изучение их взаимоотношений с двумя ведущими факторами размещения промышленности — ориентацией на мини­мизацию транспортных и рабочих издержек. В ходе агломерации происходят изменения в ранее установленной теоретической схеме размещения производства; учет этих изменений и составляет ос­новное содержание исследования агломерационных сил.

Отнеся выгоды агломерации к количеству общей производст­венной массы (суммарному весу произведенной в агломерации про­дукции), мы получим возможность расчета степени воздействия аг­ломерации и ее соизмерения с выгодами от транспортной ориента­ции и ориентации на рабочую силу. Величина экономии от агломе­рации, рассчитанная на единицу продукции, называется индексом экономии от агломерации.

Пусть годовому выпуску в 100 т соответствует индекс издержек — 10 руб., 400 т — 6 руб., 1600 т — 4 руб., 6400 т — 3 руб. Разница между этими величинами последовательно даст 4, 6 и 7 руб. Эти цифры отражают экономию от агломерации и служат для измерения указанного индекса.

Поскольку в виде общего правила существует устойчивая тен­денция снижения издержек с ростом объемов производства, зави­симость между величиной экономии и этим объемом можно рас­сматривать как функциональную. При таком допущении индекс эко­номии можно включить в более общее понятие — функцию эконо­мии при агломерации.

Общий вывод: экономия от агломерации ведет к отклонению пунктов размещения производства от пунктов транспортных минимумов и рабочих пунктов в тех случаях, когда эта эконо­мия покрывает дополнительные издержки на транспорт и ра­бочую силу, возросшие вследствие перемещения промышленно­сти в пункты агломерации.

Влияние индекса экономии от агломерации на перемещение штандорта от пунктов транспортного минимума учитывается также, как и при ориентации на рабочую силу. Основное различие здесь толь­ко в том, что «рабочие пункты» заданы заранее, а центры агломера­ции, в которые выгодно было бы переместить промышленность из нескольких других пунктов, должны быть найдены в ходе исследо­вания.

Графически эта задача при изучении агломерации в условиях транс­портной ориентации решается путем проведения изодапан вокруг за­данных пунктов минимальных транспортных издержек (рис. 12).

Очевидно, что местом, где издержки отклонения от штандорта для каждого производства не превысят той выгоды, которая может быть достигнута от пространственной концентрации, и где, следо­вательно, агломерация будет наиболее выгодна, станет площадь общего сегмента.

Рис. 12. Определение зоны агломерации

Однако это только первое, но еще недостаточное условие агломерирования. Вторым условием служат показатели числа произ­водств на исследуемой площади сегмента (их густоты, или плотно­сти) и размера общего выпуска (весовая плотность). Оба показателя позволяют рассчитать общую производственную массу пункта, которая при данном сочетании производств и их выпуска достаточ­на для экономии издержек от агломерации.

В пределах общего сегмента центр агломерации должен быть размещен в части, ближайшей к транспортному пункту, обладаю­щему наибольшей массой выпуска (суммарным весом). Подобный подход к расчету влияния масштаба агломерации пригоден и для случая с постоянным индексом экономии, и для постоянно повыша­ющегося индекса, или функции экономии от агломерации.

В целом при транспортной ориентации процесс агломерации зави­сит от условий, внутренне присущих самой промышленности (функ­ции экономии данной отрасли и штандортного веса), и от условий среды (тарифные ставки на перевозку грузов и плотность выпуска).

Общий вывод: высокие показатели функции экономии от аг­ломерации и плотности выпуска, низкие показатели штандорт­ного веса и тарифных ставок на перевозки форсируют агломе­рационные процессы, а обратные условия подавляют их.

При учете воздействия ориентации на рабочую силу Вебер ана­лизирует условия конкуренции между агломерационными и «рабо­чими пунктами», стремящимися отклонить штандорт от пунктов транспортного минимума. Дело в том, что в «рабочих пунктах» мо­жет идти концентрация производства по причинам, не связанным с чистой агломерацией, а вследствие общей дешевизны рабочих рук или других видов издержек (на сырье, транспорт и т.п.). Эта «слу­чайная агломерация» и вызывает усиление влияния рабочих мест и притяжение к ним и «чистых агломерационных процессов».

Различия в структуре производственно-технического аппарата и в организации промышленного труда создают для каждой отрасли специфичную функцию экономии от агломерации при одинаковых размерах агломерационных центров. Введение в анализ этих разли­чий позволило Веберу уточнить условия агломерации. Относя уро­вень издержек на труд, а также расходы на основной капитал (зда­ния, машины, оборудование) к единице продукции, Вебер ввел но­вое понятие: индекс стоимости формирования.

Конкретные расчеты показали, что обе составляющие индекса и их отношение имеют большое значение для размеров агломерации и направления ее развития. Поскольку наряду со стоимостью фор­мирования полностью сохраняется значение штандортного веса, по­стольку для совместного учета обоих показателей введен коэффи­циент формирования, рассчитанный как отношение стоимости фор­мирования к количеству перевозимого груза в штандортной фигуре.

С помощью новых понятий Вебер уточняет первоначальный вы­вод об условиях агломерации. Новый вариант гласит: производст­ва с высоким коэффициентом формирования обладают сильной способностью к агломерированию производства, с низким коэф­фициентом — характеризуются слабой способностью к агло­мерации.

Высокие значения коэффициента формирования непосредствен­но зависят от преобладания высоких значений рабочего коэффици­ента, что ведет к сильной агломерации с ее ориентацией на рабочие пункты.

Низкие значения коэффициента формирования типичны для от­раслей, структура которых определяется высокой стоимостью ма­шинного формирования и значительным потреблением материалов и топлива. Естественно, что появление агломерации в таких отрас­лях будет наблюдаться в центрах, расположенных недалеко от пун­ктов транспортного минимума этих отраслей.

Тенденция к агломерации «рабочих пунктов» и «материальных складов» (главным образом, угольных) определяла процессы фор­мирования агломерационных единиц промышленности в конце XVIII и XIX вв.

* * *

В дальнейшем теория штандортов подвергалась критике, уточне­нию, трансформации с использованием нового математического ап­парата — векторного анализа и линейного программирования. Уже сам Вебер в разделе «Общая ориентация» указал, что при переходе от теоретических построений к реальности необходим пересмотр многих допущений теории, начиная с обособления каждого произ­водства и полного цикла — от сырьевого до готовой продукции. Выделение основных стадий производства уже ведет к новой поста­новке вопроса о транспортной ориентации и расчета издержек. Как правило, начальные стадии будут тяготеть к «материальным скла­дам», а конечные — к местам потребления.

Особое внимание Вебер уделял историческому анализу среды и формирования системы рабочих пунктов. Подчеркивая рост значи­мости издержек на рабочую силу, Вебер указывал на важность ин­дуктивно-теоретических подходов к этой проблеме, ее зависимость от анализа большого эмпирического материала. Всеобщая значи­мость подобной ориентации для развития современной территори­альной структуры мирового хозяйства в конце XX в. подтвердила этот вывод А.Вебера.

Вопросы и задания

1. Какие предварительные методологические допущения ввел А.Вебер?

2. Какие издержки и почему взяты как основные факторы размещения штандорта промышленности?

3. При каких условиях «рабочие пункты» будут перетягивать к себе про­изводство из пунктов минимальных транспортных издержек?

4. Какие условия благоприятствуют процессам агломерации и при каких условиях (коэффициент формирования) агломерация будет осуществляться?

5. Произведено 500 т продукции, для чего использовано 600 т локализо­ванного сырья с потерей в весе 50% и 400 т убиквитета с потерей в весе 50%. Какова ориентация подобного производства? Как она изменится, если количество убиквитета возрастет до 1000 т с той же нормой потери веса?

6. Выход муки при переработке ржи равен 98,5%, а масла из молока — 4%. При одинаковых транспортных ставках 6 руб./ткм подсчитайте, во что будет обходиться провоз сырья и готовой продукции от места производства до места потребления на расстояния в 5, 10, 20, 50, 100, 500 км. Как это должно влиять на размещение этих производств?

7. При рабочем коэффициенте 24 тыс. руб./т в хлопчатобумажном пря­дильном производстве и 1 тыс. руб./т при выплавке стали и при возможно­сти экономии на издержках на рабочую силу в 10% и транспортном тарифе 10 руб./ткм определите, на какое расстояние может переместиться штандорт производства от места транспортного минимума.

Размещение сферы услуг и потребления — теория центральных мест В.Кристаллера и А.Лёша

В отличие от предыдущих теорий центральные места В.Кристал­лера родились в рамках самой географической науки в ходе эмпи­рического изучения самого популярного объекта общественной гео­графии — города и его места в системе расселения. Подробнейший анализ реальной системы расселения в Южной Германии позволил В.Кристаллеру перейти от эмпирики к построению дедуктивной те­ории, одной из самых красивых в географии. Ее первое изложение появилось в знаменитой ныне книге — докторской диссертации «Цен­тральные места Южной Германии» (1933). В.Кристаллер, ученик А.Вебера, стал достойным продолжателем общей теории размеще­ния. Однако, в отличие от работ его предшественников — Д.Рикардо, Й.Тюнена, А.Вебера, чьи книги сравнительно быстро получили широкую известность, изучались и переиздавались, ни работа В.Кри­сталлера, ни теперь еще более известная книга А.Лёша «Простран­ственный порядок хозяйства» (1940, в русском переводе 1959 г. — «Географическое размещение хозяйства») не привлекли внимания географов и экономистов. Лишь в 50-х гг., особенно после перевода основных работ В.Кристаллера и А.Лёша на английский язык их идеи вошли в научный оборот, быстро получили широкое призна­ние в мировой науке и вызвали самый широкий отклик в литерату­ре. Теперь основные положения теории центральных мест вошли во все стандартные курсы по географии для высшей школы.

Термины, понятия и предположения теории В.Кристаллера до­статочно просты. Центральное место — синоним поселения лю­бого размера, чаще всего города различной людности, который слу­жит центром всему населению данного района, обеспечивая его цент­ральными товарами, например автомобилями, и центральными услугами, например медицинским обслуживанием. Центральные ме­ста неодинаковы по своему значению: центры более высокого ранга обладают более широким набором товаров и услуг; центры более низкого ранга имеют меньший набор товаров и услуг, к тому же обеспечиваемых частично за счет центрального места более высокого ранга. Территории, обслуживаемые центральными местами, на­зываются дополняющими районами. Те из них, которые принадле­жат центрам более высокого ранга, занимают большую территорию и включают в себя меньшие по площади дополняющие районы цен­тров более низкого ранга.

Наиболее четко пространственная иерархия наблюдается в организации сферы обслуживания, как общественной, так и част­ной. Ее легко проследить на территориальной организации управле­ния, охраны порядка, просвещения, здравоохранения, оптовой и роз­ничной торговли, банково-финансовой сферы.

В.Кристаллер определял центральность места по соотношению всех обеспечиваемых им услуг, оказываемых его собственным жи­телям и приезжим из дополняющего района, и услуг, необходимых только его собственным жителям. Число оказываемых услуг прямо связано с показателем центральности: при высоком показателе на каждого жители приходится много видов услуг, при низком — все­го несколько видов.

Для расчета показателя центральности в конкретных условиях Гер­мании 20-х гг. Кристаллер отобрал один, но репрезентативный показа­тель, отражающий широту спектра услуг, оказываемых данным горо­дом как центральным местом в изучаемой системе расселения. Этим показателем стало число междугородних телефонных разговоров; цен­тральность города равнялась общему числу зарегистрированных в нем телефонов минус людность города, умноженная на среднее число те­лефонов, приходящееся на одного жителя в дополняющем районе. По существу этот показатель определяет разность между ожидаемым уров­нем услуг, который необходим городу, чтобы обслужить своих собст­венных жителей, и уровнем, реально существующим в этом городе. Показатель центральности позволил Кристаллеру выделить уровни иерархии в реальной системе расселения Южной Германии.

Приняв геометрическую окружность, центр которой совпадает с данным центральным местом, как оптимальную форму для дополня­ющего района, Кристаллер показал, что группа центральных мест одного ранга будет иметь систему дополняющих районов, образую­щих правильную решетку. Однако в процессе формирования этих решеток круговые формы дополняющих районов оставят при сплош­ном заполнении территории «пустые» участки, либо зоны перекры­тия двух соседних дополняющих районов. Поэтому оптимизация геометрических свойств решеток приведет к замене круговых форм шестиугольниками — гексагональными структурами.

Возникновение подобных правильных структур обусловлено пятью основными предположениями теории центральных мест:

1) формирование структур идет на плоской неограниченной по­верхности с изотропными свойствами и равномерным распределе­нием покупательной способностью населения;

2) покупка центральных товаров должна осуществляться в бли­жайшем центральном месте данного ранга;

3) дополняющие районы занимают полностью рассматриваемую территорию, где формируется система центральных мест;

4) поездки за товарами и услугами должны быть сведены к ми­нимуму;

5) ни одно из центральных мест не должно получать избыточ­ную прибыль.

Среди неявных допущений основное место, как и в предыдущих теоретических построениях, занимает «экономическое равновесие». В теории центральных мест его можно трактовать как равенство спроса и предложения как для системы в целом по всей совокупно­сти товаров и услуг, так и для каждого центрального места по каж­дому товару и каждой услуге.

Второе допущение исключает конкуренцию между центральны­ми местами одного ранга и круговую форму дополняющих районов, поскольку зоны перекрытия нужно будет как-то делить между дву­мя местами. Менее плотной укладке этих районов препятствует допущение третье. Поэтому гексагональная структура строго соот­ветствует принятым предположениям и может гарантировать, что потребители товаров и услуг могут ограничиться в своих поездках ближайшими центральными местами.

Система допущений позволяет рассматривать несколько вариан­тов размещения центрального места в иерархии расселения при смене размера дополняющего района и числа обслуживаемых насе­ленных пунктов.

Кристаллер ввел для этих вариантов один фиксированный пара­метр — число К, обозначающее сумму обслуживаемых населенных пунктов; первый вариант — К = 3, при котором центральное место данного ранга обслуживает самое себя и 1/3 из шести ближайших населенных пунктов или центральных мест низшего ранга.

В этом случае обеспечение товарами и услугами максимально приближено к обслуживаемым населенным пунктам, что ведет к оптимизации рыночной структуры. По условию центральное место более высокого порядка должно тогда обслуживать лишь два соподчиненных ему населенных пункта более низкого порядка, в резуль­тате чего возникает асимметричный дополняющий район. С другой стороны, центральное место более высокого порядка мо­жет делить тех же соседей с двумя другими, возможно, конкуриру­ющими соседними центрами. На рис. 13, А населенный пункт 2 лежит на стыке трех дополняющих районов (с центральными мес­тами 1, 3 и 4).

Рис. 13. Варианты организации территории по модели центральных мест. Правильная сеть населенных пунктов разделена тремя разными способами (А, Б, В) путем расширения и вращения шестиугольных ячеек. Затем эти ячейки можно сгруппировать по принципу соподчинения, чтобы получить ря­ды центральных мест более высокого порядка. Например, схема Г показывает размещение центров более высокого порядка в оптимизации транспортной сети при К = 4. При этом центры более низкого порядка «гнездятся» внутри рыночных зон более высокого порядка.

· — центральное место;

о — обслуживаемый населенный пункт;

—— — граница дополняющего района;

------ — автомагистрали, соединяющие центральные места

Фиксированные К-оценки позволяют повышать уровни соподчи­нения и надстраивать на исходной схеме размещения центральных мест принципиально неограниченное число уровней иерархии. На рис. 13, Г показан процесс наложения двух более высоких уровней иерархии на первый уровень. При этом с добавлением каждого бо­лее высокого уровня размеры шестиугольных районов увеличива­ются, а число центральных мест сокращается в 4 раза. Если на первом уровне было 4000 центральных мест, то на следующем уровне их будет 1000, на еще более высоком — 250.

Еще более наглядно это выражено при движении сверху вниз по уровням иерархии. Если мы используем для примера идеализиро­ванную систему школьного образования с К =4, состоящую из трех уровней, то одна средняя школа принимает выпускников четырех восьмиклассных школ, в каждую из которых поступают ученики четырех начальных школ. Типичные ряды для рассмотренных трех вариантов организации системы центральных мест с фиксирован­ными К-оценками будут соответственно:

1, 3, 9, 27 ... для К = 3;

1, 4, 16, 64 ... для К = 4;

1, 7, 49, 343 ... для К = 7.

Наиболее серьезная модификация исходной схемы теории цент­ральных мест принадлежит А.Лёшу. В его обширной книге дано более строгое объяснение формирования рыночных зон и иерархий, расширена сфера применения теории на любые виды производства, а не только сферу услуг, введено представление о переменных зна­чениях К-оценок и предложены новые принципы построения эконо­мического ландшафта с учетом агломерационных эффектов. Приве­дем сжатое изложение общих подходов А.Лёша с необходимыми иллюстрациями.

Рис. 14. Ценовые воронки и конусы спроса:

1 — кривая спроса; 2 — конус спроса; 3 — ценовая воронка

А.Лёш исходил из того, что есть чисто экономические причины дифференциации человеческой деятельности на поверхности Зем­ли, даже если абстрагироваться от географических и исторических различий от места к месту. Этих основных причин три: транспорт­ные издержки, экономия от масштаба и потребности сельского хозяй­ства в пространстве. При действии «экономии масштаба» и отсутст­вии транспортных издержек все производство концентрировалось бы в одном или немногих местах на заводах оптимальных размеров, размещенных случайным образом. При наличии транспортных из­держек и отсутствии экономии масштаба производство могло бы вестись в малых размерах в любом месте. При действии обоих факторов несельскохозяйственные виды деятельности — промышлен­ность и сфера услуг — будут размещаться в местах, между которы­ми произойдет определенное разделение рынков сбыта, что приве­дет к пространственной дифференциации территории. Для форма­лизации отношений между факторами введены новые понятия — ценовые воронки и конусы спроса.

Пусть население расселено равномерно и вкусы людей одинако­вы. Если FT (рис. 14.1) — кривая индивидуального спроса на пиво и ОР — цена на пиво в месте Р, то местные жители купят PQ бутылок пива. По удалении от места Р цена вырастет на размер транспортных издержек и объем спроса соответственно уменьшит­ся. В F пиво из Р вообще не будет продано. Следовательно, общий объем сбыта равен объему конуса, образованного вращением треу­гольника PQF вокруг PQ (рис. 14.1). Завод, расположенный в Р, окружен конусом спроса (рис. 14.2) и ценовой воронкой (рис. 14.3), которая становится круче с повышением удельных транспортных издержек. Ареал сбыта пивоваренного завода образован окружно­стью с радиусом l . Аналогично ареалы сбыта ячменя, хмеля и труда образуются кругами различных радиусов вокруг Р.

Второй вариант системы центральных мест — оптимизация транс­портной сети, что требует соответствующей перестройки границ дополняющих районов, как это показано на рис. 13, Б. В этом слу­чае определенное число населенных пунктов располагается на транс­портных магистралях, связывающих более крупные города. Напри­мер, кратчайший путь между центральными местами 1 и 5 проходит через обслуживаемый населенный пункт 2. Требованию транспорт­ной оптимизации соответствует иерархия с К = 4, когда централь­ное место более высокого порядка обслуживает три соседних насе­ленных пункта более низкого порядка. Такое положение может воз­никнуть при доминировании данного центрального места над тремя из шести своих ближайших соседей, или же если этот центр делит свое влияние на шесть ближайших соседей с другим центральным местом того же ранга в иерархии.

Третий вариант соответствует оптимизации административной структуры, при которой происходит четкое разграничение централь­ных мест разных рангов в иерархии. Это возможно только в том случае, если каждый населенный пункт более высокого порядка включает в свой дополняющий район все центры более низкого ранга, т.е. эти центры располагаются внутри рыночной зоны дан­ного центрального места. На рис. 13, В населенный пункт 2 нахо­дится в пределах рыночной зоны центрального места 1. Подобная организация приводит к иерархии с К = 7.

Во всех трех вариантах предполагается, что зависимости, уста­новленные для одного уровня соподчинения, сохраняются и на более высоких уровнях. Поэтому исходную схему в теории центральных мест называют иерархией с фиксированными К-оценками, посколь­ку одни и те же соотношения одинаково справедливы для уровней иерархии населенных мест.

Пока производство будет приносить прибыль, будут строиться но­вые пивоваренные заводы или расширяться старые. Конкуренция со­жмет круглые ареалы сбыта в одинаковые правильные шестиугольни­ки: так понятие «конуса спроса» позволяет более строго объяснить феномен образования круглых ареалов, а затем их смены шестиуголь­никами. Процесс заполнения рынка будет идти до тех пор, пока не останется неохваченных территорий, а рост прибылей прекратится. Образующаяся правильная структура, изоморфная пчелиным сотам, минимизирует общие транспортные расходы. Это верно для любого товара. С другой стороны, размер шестиугольника зависит только от индивидуального спроса на пиво и от размеров транспортных издер­жек на пиво и на сырье для его производства.

Все это было показано неоднократно со времен штандортной теории размещения производства. Но критерий транспортных издержек, как правило, различен для разных видов товаров и услуг, и оптимальное расстояние между пивоваренными заводами не может быть оптимальным для пекарен или прачечных. Тем не менее на практике определяется наилучшее среднее расстояние, и люди груп­пируются в равномерно размещенные поселения, каждое из кото­рых будет иметь и булочную, и пивную, и прачечную.

Здесь необходимо ввести двойственные отношения между сель­ским хозяйством и промышленностью. Площадной и точечный характер размещение этих двух основных видов материального про­изводства логично приводит к выгодам дисперсного, равномерного расселения для потребления сельскохозяйственных товаров и кон­центрированного для потребления промышленных товаров. Пока сельское хозяйство остается важным поставщиком товаров на ры­нок, тенденция к рассредоточению населения будет сохраняться.

Поэтому приведенная на рисунке 14, 3 ценовая воронка наглядно характеризует тенденцию к точечному размещению промышленности и концентрации населения. Продажа аграрной продукции большим городам характеризуется градиентами культур — непрерывными по форме двойниками колец Тюнена. Этот простой вывод прямо выте­кает из дуалистичности отношений «промышленность—сельское хозяй­ство», а также торговых и военно-административных функций городов.

В реальности наблюдается прерывистое расселение, которое мож­но объяснить двумя основными причинами: компромиссом между близостью к аграрному или промышленному производству; особенно­стями самого сельского хозяйства. Загон для скота, колодец, фермер­ский дом занимают не большие площади, а отдельные точки. Поэто­му некоторые процессы в размещении служб и самих ферм изоморф­ны размещению в промышленности. Гексагональная решетка — оптимальная форма для размещения совокупности ферм и каждой отдельной фермы, где дома разместятся в центрах шестиугольников на решетке 60-й степени.

Рис. 15. Рыночные ареалы при п = 7 (1 ) и п = 9 (2 ) эквивалентных покупателей

От подобной решетки логичен переход к анализу размера рын­ков, который ограничен прерывистой сетью фермерских поселений. При издании сельской газеты несущественно относительное поло­жение типографии и ближайшего или отдаленнейшего угла фермы подписчика: разносчик доставляет газету либо в дом, либо в почто­вый ящик, который также размещается по 60-степенной решетке. Если экономично издание семи экземпляров, то каждая газета об­служивает ареал, подобный изображенному на рисунке 15, 1. Если необходимо издание девяти экземпляров, то зона сбыта включит семь первоначальных подписчиков в N (H₁ — H₆ ) плюс 1/3 от шести ферм J₁ — J₆ следующего кольца (рис. 15.2). Остальные 2/3 ферм читают конкурирующую газету, например N₁ . Издание и обра­щение 7,5, 8,0 или 8,5 экземпляров и существование шестиугольни­ков, промежуточного размера невозможно, причем не из-за преры­вистого числа издаваемых экземпляров газет, а из-за прерывистого числа подписчиков на эти газеты. Этот простой пример позволяет перейти к формализации наиболее серьезных положений теории центральных мест, по А.Лёшу. Для этого введем три определения:

1) п — число эквивалентных покупателей; если покупатель, по­добно J₃ расположен на границе, то его спрос делится равными частями между поставщиками тех ареалов, с которыми он грани­чит. На рис. 15, 2 каждый покупатель J делит спрос на три части, которые затем добавляются к двум эквивалентным покупателям для поставщика N₁ , который также имеет девять эквивалентных поку­пателей.

2) b — расстояние между городами, где производятся конкури­рующие товары.

3) a — расстояния между исходными поселениями. Результаты несложных выкладок:

, (1)

т.е. расстояние между двумя подобными предприятиями пропорци­онально корню квадратному из числа эквивалентных покупателей.

Тогда

, (2)

— размер рыночного ареала в этих условиях; и число эквивалент­ных покупателей возрастает скачкообразно в соответствии с фор­мулами:

(3.1)

, (3.2)

где j меняется в своем значении от нуля до К в целых числах снача­ла в соответствии с (3.1), а затем с (3.2) и где К меняет свое значе­ние в целых числах от единицы до бесконечности ().

Таким образом, 17 наименьших рыночных ареалов имеют — 3, 4, 7, 9, 12, 13, 16, 19, 21, 25, 27, 28, 31, 36, 37, 39 и 43 эквивалент­ных покупателей. Расчет 12 из них отражен в таблице 2.

Таблица 2

От единичных ареалов и их правильных сетей перейдем к сис­теме сетей. При однообразном размещении населения каждое про­изводство независимо от непрерывного или дискретного расселе­ния будет иметь характерные размеры шестиугольных рыночных ареалов и делить пространство на сеть подобных фигур. Теперь, если две, три или более подобных сетей наложить одна на другую случайным образом, то их сочетание не будет ни однообразным, ни случайным. Наметятся сгущения сетей и благодаря их правильной форме эти сгущения образуют упорядоченные структуры. Это об­щее положение справедливо и для центров шестиугольников, кото­рые также сгустятся в правильные, регулярные структуры.

Именно поэтому мы видим в малых поселениях закономерное соседство пекарни и пивоваренного предприятия, или пекарни и прачечной. Реже в подобном поселении или квартале можно встре­тить все три вида деятельности. Иными словами, наложение сетей приводит к тому, что производственные центры возникают, несмот­ря на непрерывное и равномерное расселение.

Теперь введем предположение, что сети шестиугольников, наложившиеся одна на другую случайным образом, имеют не непрерыв­но варьирующие диаметры, но сводятся к немногим размерным ве­личинам. Тогда сгущения и их структуры становятся более часты­ми, так как небольшое число диаметров имеет наименьшие общие кратные числа, которые не встречались бы ранее. Когда дома фер­меров располагаются в центрах шестиугольников решетки 60-й сте­пени, тогда интенсифицируются тенденции к концентрации произ­водства, низким ценам, высокой заработной плате и усилению ма­ятниковой миграции.

Рис. 16. 1 — система сетей; 2 — «зубчатое колесо»

«Зубчатое колесо» городов. Теперь совместим шестиугольные сети возможных размеров так, что они будут иметь по меньшей мере одну общую точку — метрополис (рис. 16, 1 ). Будем вращать эти сети так, чтобы получить структуру в виде зубчатого колеса с шестью секторами, где разместится множество мест производства, а в шести промежуточных секторах их будет очень мало (рис. 16, 2 ). (Эмпирически это подтверждает пример Москвы, двенадцатилучевая агломе­рация которой отличается чередованием «сильных» и «слабых» лу­чей.) Подобная структура позволяет:

1) совместить большое число размещений и максимизировать локальные покупки;

2) минимизировать суммы кратчайших расстояний, а, следова­тельно, и перевозки, транспортные издержки и трассы автодорог;

3) очень глубокая ценовая воронка вокруг метрополиса будет окружена кольцом воронок равной глубины вокруг региональных центров и менее глубокими воронками в зонах между кольцами.

Эти результаты имели два очень важных последствия для тради­ционной теории размещения. Во-первых, стало ясно, что понятие экономический район — вторичное, а не первичное. Теория между­народной торговли может быть с этих позиций объяснена лучшим образом, чем в связи с предположениями о территориальных разли­чиях в издержках на «однородной экономической поверхности» гло­буса.

Во-вторых, ценовые воронки заполняют экономический ландшафт так полно и плотно, что лишают содержательного смысла концеп­цию локальных уровней цен. Поэтому становятся невозможны про­стые выводы о сравнительных преимуществах, миграции факторов производства или паритетах покупательной способности. Все это привело к значительному развитию теорию международного обме­на, основанную на теории Рикардо и теореме Хекшера—Олина.

Межрегиональное равновесие. Введение предположения об однородности природной среды дает возможности одновременно оп­ределить характеристики людей, товаров и мест. Каждый человек обладает своим набором индивидуальных потребностей (спроса). Каждый товар требует определенных затрат и определенных разме­ров ареала сбыта. Каждое место размещения в соответствии с пока­зателями ренты и цен привлекает или выталкивает определенные отрасли и диктует своим жителям, как истратить свои доходы.

При равенстве других статей с помощью анализа предельной полезности и предельных издержек можно ответить на следующие вопросы:

1. Что производит данный человек?

2. Где живет данный человек?

3. Кто работает на производстве данного товара?

4. Кто живет в определенном месте?

5. Что производится в данном месте?

6. Где данный товар производится?

Что все шесть ответов могут быть даны одновременно, не явля­ется сюрпризом для экономистов. Данные по спросу, транспортным издержкам, балансовые уравнения и предельные условия достаточ­ны для получения решения.

Одним из первых встает вопрос о реакции равновесной системы на возмущения и нарушения. Краткосрочные колебания объемов производства и цен компенсируются на месте, а долгосрочные на­рушения ведут к изменению объемов и структуры занятости или к миграции отрасли. В реальности описанные шесть отношений игра­ют свои роли в соответствии с эластичностями их цен, времени и пространства.

А.Лёш уделил много внимания краткосрочным нарушениям и проблеме трансферта — миграции производства. Всю совокупность факторов он свел воедино с помощью одной ведущей концепции — ценовых волн.

Предположим, что иностранная фирма внезапно заказала в Па­риже большую партию обуви вместо того, что закупать ее, как преж­де, в Берлине. Тогда в Париже цена на обувь возрастет, ее ареал сбыта увеличится, но возникнут трудности с сырьем и рабочей си­лой. Для выполнения большого заказа будут привлечены рабочие с других производств, для чего будет поднята заработная плата. Со­седние обувные фабрики столкнутся с дефицитом рабочих рук и сырья, поднимут цены на свою продукцию и начнут конкурентную борьбу за сохранение собственных ареалов сбыта.

Тем самым Париж станет фокусом ценовой инфляционной вол­ны, которая охватит большую территорию, но с падающей интен­сивностью. Это падение будет следствием раздела импульса между все возрастающим числом обувных фабрик и других видов деятельности. Берлин же станет фокусом дефляционной волны.

Ценовые волны ослабеют из-за их разделения; однако их общий объем останется постоянным и раньше или позже произойдет ком­пенсационная абсорбция. Например, Люксембург с его новым дохо­дом за счет ценовой волны может пожелать купить точно то же, от чего Лейпциг должен будет отказаться. Это заглушит волну, а не просто разделит или отклонит ее импульс. Компенсаторная передача товаров может проявиться в любом месте — в Сааре, на Рейне или в Монголии. Но это не должно быть на франко-немецкой границе.

В целом теория А.Лёша сопоставима с такими фундаментальны­ми подходами в экономическом анализе, как максимизация, чистая конкуренция, экономическое равновесие. Можно указать и на ме­нее очевидные концептуальные аналоги. Так, падающая кривая спро­са (рис. 14), использованная для построения системы сбытовых зон и ценовой воронки, — аналог несовершенной конкуренции. Лока­лизация производства соотносится с дифференциацией продуктов. Пространство играет ту же роль для анализа сельского хозяйства, что и время в теории движения капитала. Подобно тому, как в рамках балансовых систем определяются не абсолютные, а относи­тельные цены равновесия, так и в системе Лёша фокусные цент­ральные места — метрополии — сами по себе могут вырасти в любом месте. Все это ставит теорию центральных мест в особое положение и в географии, и в экономике.

Задания

1. На разные листы кальки нанесите в одном и том же масштабе сети центральных и зависимых мест с различными К-оценками: а) воспроизведите принцип оптимизации ареалов сбыта путем наложения ряда сетей, кратных К = 3; б) воспроизведите теорию Лёша путем наложения сетей различных размеров.

Предположите, что каждая из сетей отражает распределение различных товаров (например, в системе Лёша сеть К = 3 могла бы представлять зону сбыта бакалейного магазина, сеть К = 4 — зону сбыта мясной лавки и т.п.).

2. Для обеих систем, Кристаллера и Лёша: а) проверьте сочетание функ­ций, возникших в каждом центральном месте; б) постройте иерархию цент­ральных мест; в) проверьте размещение центральных мест одного иерархиче­ского порядка.

Каковы основные различия между двумя системами?

Географическое распространение научно-технического прогресса — теория диффузии нововведений

Современная научно-техническая революция во много раз по­высила значимость нововведений во всех видах деятельности и отраслях хозяйства. Место в системе международного разделения труда и уровень доходов непосредственно связаны с затратами на НИОКР — фундаментальную и прикладную науку, технологию, опыт­ные образцы. Скорейшая адаптация нововведений во многом опре­деляет и чисто коммерческий успех, и общее социально-экономи­ческое и культурное развитие стран и регионов. Все это придало теоретическому изучению географических закономерностей рас­пространения нововведений в любом виде деятельности большой смысл.

Эмпирический анализ процессов распространения различных яв­лений в пространстве показал, что они носят отчетливый характер диффузии. Это общенаучный термин, обозначающий процессы рас­пространения, рассеивания, растекания, перемешивания. Все они широко исследуются в естественных науках с помощью хорошо раз­витого математического аппарата. Однако для однозначной трак­товки термина необходимо его более строгое определение, включа­ющее типологию основных видов диффузии.

В географии понятие «диффузия» используется в двух различ­ных значениях. Диффузия расширения описывает процесс, в ходе которого некоторое явление (материального или информационного характера) распространяется от одного ареала (города, района, стра­ны) к другому. При этом данное явление сохраняется и в пределах первичного ареала, нередко становясь еще более ярко выраженным или многочисленным. Например, диффузия новых сортов культур­ных растений и т.п.

При диффузии перемещения изучаемое явление покидает свой первоначальный ареал и перемещается на новые территории. На­пример, переселение сельских жителей в города, ведущие в ряде развитых стран к обезлюдению деревень; ход ряда массовых эпиде­мических заболеваний.

В свою очередь, диффузия расширения имеет две основных раз­новидности — контагиозную и каскадную (иерархическую) диффу­зию. Первая из них определяется непосредственными контактами, наподобие тех, которые приводят к распространению инфекцион­ных заболеваний. Поэтому контагиозная диффузия нашла наиболее широкое применение в медицинской географии.

Каскадная диффузия связана с распространением явления через правильную последовательность соподчиненных градаций, т.е. в рам­ках иерархической системы. Этот процесс постоянно наблюдается при распространении новых потребительских товаров и мод по всей иерархии поселений — от мировых центров до глухих деревушек в развивающихся странах. Строго говоря, каскадная диффузия обыч­но описывает распространение строго «сверху—вниз», в то время как иерархическая может применяться для анализа процессов, зародившихся на разных уровнях иерархии, не обязательно самых высших.

Основы географической теории диффузии нововведений были за­ложены в труде шведского географа Т.Хагерстранда «Пространст­венная диффузия как процесс внедрения нововведений», впервые изданном в 1953 г. в старом университетском центре — Лунде на шведском языке. Основные работы Т.Хагерстранда получили широ­кое распространение в научном сообществе и дали толчок много­численным теоретическим и эмпирическим исследованиям в этой области.

Начав с конкретного изучения процессов диффузии на примере нововведений в сельском хозяйстве Швеции, Хагерстранд смог по­строить первую теоретическую модель диффузии с помощью имита­ционного подхода. Структура имитационной модели определяется рядом формализованных предположений и правил, описывающих исходную простую версию теоретической модели Хагерстранда.

Основные понятия операционной модели диффузии нововведе­ний — расстояние, поле, контакт, информация. Их сочетание приводит к ключевым понятиям контактного поля и среднего поля информации.

Поскольку любая диффузия связана с расстоянием, постольку необходим строгий подход к его измерению. В зависимости от ха­рактера изучаемой диффузии расстояние может измеряться в раз­ных метриках: обычной эвклидовой, когда расстояние берется в километрах по воздушной прямой или по дорожным трассам; услов­но-эвклидовой, когда вместо километров используются показатели транспортных издержек или затрат времени; радиально-кольцевой или прямоугольной (манхеттеновой), когда учитывается расстоя­ние по дорожной сети в городе соответствующей планировки; ран­говой, когда учитывается переход с одного уровня на другой, как это происходит в случае иерархической диффузии.

Введем предположение, что вероятность контакта между двумя любыми индивидуумами (группами людей, городами, районами) бу­дет ослабевать по мере увеличения расстояния между ними. Следо­вательно, вероятность получения информации обратно пропорцио­нальна расстоянию между источником (передатчиком) информации и ее получателем (адаптером).

Эта зависимость поддается математическому отображению. Так, анализ междугородних телефонных разговоров выявил экспоненци­альный характер подобной зависимости, т.е. по мере удаления на единицу расстояния число переговоров сокращалось вдвое. При кар­тографическом выражении этой зависимости мы получаем харак­терный рисунок, получивший название «контактного поля».

Это понятие можно использовать для анализа диффузии любого типа. Для этого в каскадной (иерархической) диффузии следует использовать соответствующие методы измерения расстояния меж­ду уровнями иерархии. Существенно, что в этом случае расстояния могут быть несимметричны: движение между двумя уровнями иерар­хии может требовать разных затрат.

Для введения представления о контактном поле в операциональ­ную модель прогноза процесса диффузии нововведений Хагерстранд использовал принцип вероятностей контакта для определения сред­него информационного поля, т.е. некоторой территории, в грани­цах которой могут осуществляться контакты между источниками нововведений и адаптерами.

Рис. 17. Исходная сетка вероятностей контакта

Рис. 18. График вероятности контакта в зависимости от расстояния

Рис. 19. Среднее поле информации

На графике (рис. 18) показано в разрезе круговое поле, наложив которое на исходную квадратную сетку, состоящую из 25 ячеек, где в каждой указана вероятность контакта, можно получить суммарные показатели для ячеек среднего поля информации. Очевидно, что вероятность контакта (В) очень высока для центральных ячеек — свыше 40% (В = 0,4432). Для угловых ячеек, наиболее удаленных от центра, вероятность контакта меньше 1% (В = 0,0096).

Для определенных целей следует просуммировать вероятно­сти, приписанные ячейкам среднего поля информации (СПИ). Так, верхняя левая ячейка соответствует первым 96 цифрам в интервале 0—95. Следующая ячейка в верхнем ряду располага­ет более высокой вероятностью контакта (В = 0,0140) и соот­ветственно следующим 140 цифрам в интервале 96—235... Для последней ячейки получаем порядковые цифры в интервале 9903—9999, что дает для полного СПИ сумму в 10 000. Знание этих цифр необходимо для «управления» распространением ин­формации в предложенном простом случае распределения насе­ления в СПИ.

Структура имитационной модели Хагерстранда может быть вы­ражена 12-ю формальными правилами, что сближает ее с дедуктивными положениями предыдущих теоретических построений.

Правила простой имитационной модели диффузии ново­введений:

1. Вводится предположение, что процесс диффузии идет на од­нородной территории, которую можно разделить на правильную сеть ячеек так, чтобы в распределении населения на каждую ячейку приходился один человек.

2. Временные интервалы являются дискретными единицами рав­ной продолжительности, и каждый интервал называется генерацией; начало процесса диффузии относится к моменту времени t.

3. Ячейки, располагающие каким-либо сообщением, называются «очагами» или «передатчиками» и определяются («метятся») для времени t₀ . Даже одна-единственная ячейка может послужить ис­точником нового сообщения; это определяет начальные условия воз­никновения процесса диффузии.

4. Очаговые ячейки передают информацию лишь один раз в те­чение каждого дискретного промежутка времени.

5. Передача осуществляется только путем контакта между дву­мя ячейками; ни один из видов массовой диффузии, связанной с массовыми средствами информации, не принимается во внимание.

6. Вероятность получения информации из очаговой ячейки зави­сит от расстояния между ней и ячейкой, получающей информацию.

7. О восприятии информации можно говорить после того, как хотя бы одно сообщение оказывается принятым; ячейка, получив­шая информацию из очаговых ячеек в интервале времени t _x , начиная с интервала t_x+1 сама становится передатчиком этой информации.

8. Сообщения, полученные ячейками, расположенными за пре­делами изучаемой территории, рассматриваются как потерянные и не влияющие на ситуацию.

9. Сообщения, полученные ячейками, которые уже восприняли данную информацию, рассматриваются как избыточные и не влия­ющие на ситуацию.

10. В каждый интервал времени среднее поле информации по очереди центрируется над каждой очаговой ячейкой.

11. Местоположение ячейки, к которой должна передаваться ин­формация от очаговой ячейки, определяется внутри СПИ как слу­чайное.

12. Диффузия может прекратиться на любой стадии; однако, когда все ячейки в границах изучаемой территории получили информа­цию, никаких изменений в ситуации произойти не может и процесс диффузии на этом завершается.

Ключ к использованию модели содержится в правилах 10 и 11. В каждый интервал времени СПИ помещается над каждой очаговой ячейкой так, что центральная ячейка решетки совмещается с ячей­кой-очагом. Затем берется любое случайное число из последова­тельности чисел от 0000 до 9999 и используется для нахождения адресата сообщения в соответствии с правилами 4—6. Случайные числа представляют собой набор чисел, выбранных абсолютно наугад. Их можно взять из публикаций таблиц случайных чисел или использовать программу для ЭВМ. Эта процедура отражена на рис. 20.

Рис. 20. Имитационное моделирование процесса диффузии. Начальные стадии модели иллюстрируются при помощи среднего поля ин­формации. Цифры относятся к вероятности контактов, определяемых с по­мощью выборки случайных чисел. При внутренних контактах, т.е. контактах с ячейкой, на которую центрировано СПИ, в эту ячейку добавляется кружок

Для первой генерации из таблицы случайных чисел взято число 0624; поэтому сообщение передается к ячейке, лежащей к севе­ро-востоку от исходного получателя информации, размещенного в очаговой ячейке. В целом рис. 20 показывает начальные ста­дии процесса диффузии. В каждой генерации СПИ по очереди центрируется над всеми очаговыми ячейками, располагающими информацией.

Поскольку в модели используется механизм случайной выборки, постольку при работе с ней мы получаем при каждом отдельном эксперименте иную картину географического размещения явления. Проведя на компьютере тысячи подобных экспериментов, мы обна­ружили бы, что их суммарный эффект соответствует распределе­нию вероятностей в первоначальном СПИ; следовательно, нам нуж­но вернуться к исходному распределению.

Модель Хагерстранда можно использовать при анализе не толь­ко простых процессов диффузии, исход которых заранее предска­зан, но и при более сложных случаях, когда конечный результат диффузии нам неизвестен. Кроме того, модель поддается усложне­нию и модификации, так как служит логической основой для более реалистичных объяснений процесса диффузии. Кратко остановимся на основных направлениях этой модификации: 1) отказ от однород­ной поверхности; 2) оценка восприимчивости к диффузии и кривая насыщения; 3) границы и препятствия на пути процесса диффузии.

При замене однородной равнины иерархией населенных пунктов значения вероятностей должны быть отнесены не к ячейкам решет­ки, а к связям между населенными пунктами.

Для учета неравномерности заселения территории можно не­сколько изменить правило 1 и допустить, что население распреде­лено нерегулярно и что в разных ячейках содержится неодинаковое количество людей. В этом случае вероятность контакта станет фун­кцией не только расстояния между очагами-ячейками и ячейками, куда поступает информация, но и числа людей в каждой ячейке. Простым умножением мы получим взвешенное произведение веро­ятности контакта вместо исходного, полученного для равномерного распределения 1 человек — 1 ячейка; в формализованном виде мы получим простую формулу:

,

где — взвешенная вероятность контакта с i -ой ячейкой с учетом СПИ и населения;

— исходная вероятность контакта с i -ой ячейкой на основе вычислений по 25-клеточному СПИ;

N_i — число в i -ой ячейке;

— сумма всех значений C'N для 25 ячеек внутри СПИ, включая i -ую ячейку.

Уточненные значения вероятности С" необходимо пересчи­тывать каждый раз при передвижении сетки СПИ с тем, чтобы сделать поправку на пространственные различия в плотности населения.

Для учета различной степени восприимчивости населения к но­вовведениям следует внести изменение в правило 7. Постулат о восприятии информации в момент ее поступления слишком упро­щает реальный ход процесса диффузии. Эмпирические наблюдения показали, что в первом приближении можно разделить все населе­ние на небольшую группу «новаторов», сразу воспринимающих нов­шество, аналогичную группу «консерваторов», дольше всего упор­ствующих в его восприятии, и наибольшую промежуточную груп­пу, члены которой принимают новшество позже новаторов, но раньше консерваторов. Подобный симметричный ход процесса диффузии обычно описывается с помощью S-образной кривой, которая может быть аппроксимирована логистическим распределением, выражен­ным уравнением:

где Р — доля населения, воспринявшая новацию;

и — верхний предел доли лиц, воспринявших информацию;

t — время;

а — значение Р при t = 0;

b — константа, определяющая скорость возрастания Р с t;

е — основание натуральных логарифмов (2,718).

В графическом виде это уравнение отражено на рис. 21.

Например, при и = 90%, а = 5,0 и b = 1,0 доля лиц, восприняв­ших новшество, будет составлять 4% при t = 2; 28% при t = 4; 66% при t = 6; 85% при t = 8 и т.д. На рис. 21 ясно видно, что константа b оказывает решающее влияние на форму кривой. Малым значениям соответствуют сглаженные участки кривой (рис. 21, 1 ), а более высокие значения описывают ход диффузии, характеризую­щийся медленным развитием на начальной стадии, взрывным харак­тером в средний период и затуханием в конце (рис. 21, 2). В целом логистические кривые хорошо характеризуют и степень устойчивости к новшествам, и ход процесса диффузии, и время насыщения — затухание процесса.

Рис. 21. Восприятие нововведения во времени

Для учета граничных эффектов в процессе диффузии нововведе­ний следует модифицировать правило 9, согласно которому сооб­щения, распространившиеся за пределы изучаемой территории, счи­тались утраченными и не влияющими на ситуацию. Введение спе­циальной пограничной зоны, охватывающей половину ширины сетки СПИ, позволило процессу диффузии проходить через внешние оча­говые ячейки.

Более содержательной оказалась модификация Р.Юилла, который учел влияние на процессе диффузии четырех различных типов внутренних препятствий. Он использовал 540-клеточную матрицу и 9-ячеечную сетку СПИ, где выделены ячейки-барьеры (см. рис. 22, 1 —4). В этой сетке четыре типа подобных ячеек располо­жены по степени ослабления барьерного (тормозного) эффекта:

I) сверхпоглощающий барьер не только поглощает сообщение, но и разрушает его источники;

II) поглощающий барьер абсорбирует сообщение, но не влияет на его источник;

III) отражающий барьер не воспринимает сообщение и позво­ляет передающей ячейке передать новое сообщение за тот же про­межуток времени (см. стрелки на рис. 21, 1 );

IV) барьер направленного отражения также не поглощает сооб­щение, но изменяет его направление в сторону ячейки, ближайшей к источнику сообщения.

Рис. 22. 1—4. Препятствия и волны диффузии

Каждая ситуация для этих четырех типов барьеров анализи­ровалась по отдельности, а результаты наносились на график (рис. 21, 2). На рис. 21, 3—4 изображено прохождение линей­ной диффузии через отверстия разного типа.

Время, необходимое для восстановления первоначальной линей­ной формы волны, определяет скорость восстановления. В приве­денных типах препятствий линейный фронт волны диффузии вос­становился через 11 генераций для случая с прохождением через отверстие в препятствии и через 9 генераций для случая с обтека­нием препятствия. Скорость восстановления фронта волны непосредственно связана как с типом препятствия, так и с его длиной. Кривая, характеризующая ситуацию при барьере I типа (сверхпоглощающем), резко отличается от кривых для остальных трех типов препятствий.

С помощью барьеров различных типов, включая проницаемые препятствия, можно моделировать различные реальные условия диффузии нововведений, вводя в исходную модель каналы с низким сопротивлением для ускорения диффузии или высокоустойчивые буферные зоны, замедляющие диффузию. В реальных условиях ми­рового хозяйства и современной роли новшеств в производстве, организации, маркетинге роль диффузионных процессов и воспри­имчивость к нововведениям становится одним из важнейших пара­метров мирового развития.

Вопросы

1. Дайте качественное описание различных видов диффузии.

2. Каковы основные понятия исходной модели диффузии нововведений?

3. Каково операциональное значение концепции «среднего поля информа­ции» (СПИ)?

4. Какие правила исходной модели являются ключевыми для ее использо­вания?

5. Какие правила исходной модели можно видоизменить при модифика­ции модели?

6. Какое математическое выражение описывает процесс диффузии до ста­дии насыщения?

7. Каковы основные типы барьеров (препятствий) можно выделить при общем описании диффузии нововведений?

Часть 2 СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

Место агропроизводства в современной экономике

Занятость в сельском хозяйстве. В середине 80-х гг. на нашей планете буднично свершилось событие, которое по праву можно счи­тать примечательной вехой в истории цивилизации: в сельском хозяй­стве оказалось занятым менее половины всего самодеятельного насе­ления. Тем самым человеческое общество сделало очередной шаг на своем экономическом пути. Согласно международной статистике до­ля мужского рабочего населения, занятого в агропроизводстве, слу­жит показателем, на основе которого страны делятся на индустриаль­ные (менее 35%), полуиндустриальные (35—59%) и аграрные (60% и более). Таким образом, современный мир можно характеризовать как полуиндустриальный. Это обобщающее заключение отражает уни­версальную тенденцию, которая с явно неоднозначной силой проявля­ется в разных частях земного шара и потому выступает компромиссным следствием взаимодействующего сосуществования двух групп стран: с развитой экономикой и развивающихся.

В первой из них доля самодеятельного населения, добывающего средства к жизни непосредственно аграрным трудом, на начало 90-х гг. составила в целом 8,7%, а в США и Великобритании не достигает даже 3%. Во второй группе, которая в силу своей людно­сти определяет и глобальный итог, средний показатель равнялся 55%, в отдельных случаях приближаясь к 90%, например, в Непа­ле. Благодаря развивающимся странам в мире еще продолжается абсолютное увеличение численности рабочей силы, вовлеченной в агропроизводство, несмотря на постоянный и по существу повсеме­стный отток селян в города — на учебу и ради профессионального роста, в поисках работы и пропитания.

Пионером в преодолении выше указанного 50-процентного рубе­жа стала еще в 30-х гг. XVIII в. Великобритания, к которой более чем через 100 лет присоединились Бельгия и Нидерланды. Только после этого процесс приобрел динамизм, охватив постепенно все страны, которые ныне называют промышленно развитыми. Под рас­сматриваемым углом зрения их временной отрыв от остальных ис­числяется, следовательно, в 1,5—2 столетия.

Кардинальные различия в структуре занятости вызываются преж­де всего тем обстоятельством, что в этих странах произошло корен­ное техническое переоснащение сельского хозяйства. Далеко про­двинувшаяся механизация вкупе с достижениями прикладной науки, воспринятыми сельской местностью, привели к резкому сокраще­нию потребностей отрасли в рабочей силе и скачкообразному росту производительности труда. В результате один фермер оказался в состоянии обеспечивать продовольствием до 80 человек и более, как это наблюдается в Нидерландах, Дании, Бельгии, Великобрита­нии и США, что позволяет не только удовлетворять внутренний спрос, но и поставлять продукцию на экспорт.

В развивающихся странах, где агропроизводство до недавнего времени почти полностью базировалось на архаичной ручной тех­нике, производительность труда удерживалась, по некоторым, воз­можно, излишне пессимистическим оценкам, на уровне, свойствен­ном еще античной Греции и Риму, или была даже несколько ниже. Посему рядовой крестьянский двор в третьем мире с трудом удов­летворяет собственные нужды и часто не может поставить на ры­нок продукты питания хотя бы еще для одной семьи.

Показательно положение в Муссонной Азии с ее богатейшими традициями земледелия. Там хозяйства, придерживающиеся веко­вой практики возделывания риса, затрачивают на получение 1 т продукции в 20—30 раз больше живого труда, чем фермеры рисопроизводящих хозяйств в США. Но урожаи снимают в 4—5 раз ниже, поскольку в 300 раз меньше, в расчете на единицу площади, затраты энергии за счет использования коммерческих видов топлива.

Вместе с тем, механизация отнюдь не гарантирует автоматиче­ского достижения высоких экономических показателей, если у про­изводителей нет прямой заинтересованности в конечных результа­тах труда («человеческий фактор»), а организационная структура отрасли далека от оптимальной. По этой причине за 1970—1990 гг. отставание сельского хозяйства СССР от США увеличилось по про­изводительности живого труда и эффективности основных фондов с 3—4 до 9—10 раз. В 1991 г. в России затраты труда на получение одной тонны продукции превышали соответствующие показатели США еще середины 80-х гг. по пшенице в 4,6 раза, по всем зерно­вым, включая кукурузу, в 8 раз, по молоку — в 17 раз, по говядине в 23,5 раза. И если в российском скотоводстве механизация опера­ций остается еще слабым звеном, то в земледелии пахота, сев и уборка зерновых практически полностью выполняются машинами.

Естественно, встает вопрос, почему активно сокращалась чис­ленность занятых в сельском хозяйстве ряда промышленно разви­тых стран во главе с Великобританией в тот период, когда деревня не могла быть обеспечена современной техникой. Это объясняется постепенной организацией массового импорта продовольственных товаров и аграрного сырья из колоний и полуколоний. Причем вво­зимая продукция приобреталась по очень низким ценам и оплачива­лась за счет экспорта фабричных изделий. Как правило, такой путь быстрой трансформации отрасли и преобразования деревни закрыт для развивающихся стран и нельзя ожидать дублирования истори­ческого процесса.

В аграрной местности зачастую сложно разграничить участие селян в домашнем хозяйстве и их производственную деятельность, особенно если она приурочена к приусадебному наделу — огоро­ду — или связана с первичной переработкой продукции. В резуль­тате сельскохозяйственная статистика отражает обычно не все фак­тические затраты труда, в первую очередь недооценивая в этом случае трудовой вклад женщин, относимых к категории домохозя­ек. Дефекты статистики проявляются в тем большей степени, чем активнее женщины на деле вовлечены в агропроизводство. Прежде всего, сказанное относится к Тропической Африке, где их доля в самодеятельном населении, занятом в сельском хозяйстве, как ми­нимум близка к 50%. Не случайно, что применительно к данному региону все чаще говорят о «женской системе земледелия», жизнеспособность которой поддерживается господством на полях мотыги, ибо применять ее женщинам явно сподручнее, чем ходить в борозде за плугом.

Напротив, в Северной Африке, где не только доминирует пашен­ная агрикультура, но и прочны каноны ислама, аналогичный пока­затель составляет лишь около 15% (хотя похоже, что мусульман­ская семейная традиция и, в частности, практика затворничества женщин влекут за собой недоучет их реальной производственной роли в переписях и при обследованиях). Вопросы полового разделе­ния труда, крайне слабо освещаемые в географических публикаци­ях, имеют отнюдь не только внутрихозяйственную значимость и не замкнуты даже рамками аграрного сектора. Так, исключительный размах постоянных и сезонных миграций трудоспособных мужчин из сельских районов в города Тропической Африки стал во многом возможен потому, что выполнение большинства видов земледельче­ских работ лежит на женских плечах. Отсюда вытекает, кстати, остающаяся без должного внимания задача организации професси­онального обучения женщин на селе. Она касается и промышленно развитых стран, где при всей пестроте наблюдаемой картины тоже сохраняет актуальность: например, в Нидерландах почти на поло­вине ферм женщины активно участвуют в производственном про­цессе, затрачивая на это 22,3 часа в неделю.

Сельское хозяйство в системе агропромышленного комп­лекса. При проведении разного рода статистико-географических со­поставлений требуется учитывать, что в промышленно развитых странах значительно дальше продвинулось разделение труда. Этот процесс сопровождался отпочкованием от сельского хозяйства мно­гих ранее неотъемлемых его производств. Иначе говоря, сам объем понятия «сельское хозяйство» сокращается подобно шагреневой ко­же по мере того, как индустриализация включает в свою орбиту новые сферы былой аграрной деятельности.

Патриархальная деревенская семья заинтересована не только в получении разнообразной продукции с полей и от скота, но и осу­ществляет ее обработку с тем, чтобы прежде всего и в максималь­ной степени удовлетворить свои собственные запросы. Традицион­но на селе мололи зерно, дубили овчины и другие шкуры и кожи, изготовляли из молока масло и сыры, делали домашние колбасы, занимались прядением, ткачеством и портняжьей работой, произво­дили необходимый инвентарь. Нынешний же крестьянин, превра­тившийся в фермера и избравший, например, зерновую специализа­цию хозяйства, предпочитает покупать картофель, лук и прочие овощи в городском супермаркете, нежели непроизводительно вкла­дывать свой труд в их выращивание. Часто бывает сложно оты­скать фермера, который, располагая стадом мясного скота в 800— 900 голов, имел бы хоть одну или две молочных коровы. Ему выгод­нее покупать для себя несколько литров молока, чем расходовать время на ручное доение.

Следовательно, требуется принимать во внимание, что одна из важнейших закономерностей развития аграрной сферы экономики проявляется (особенно в период после второй мировой войны) в усилении интеграции сельского хозяйства с обслуживающими его отраслями, в результате чего складывается агропромышленный ком­плекс (АПК).

Его организационная структура охватывает три сферы. Первую образуют отрасли, которые поставляют сельскому хозяйству сред­ства производства и заняты его материально-техническим обеспе­чением (тракторостроение и другие отрасли сельскохозяйственного машиностроения, химическая, комбикормовая, фармацевтическая промышленность и т.д.). Следовательно, функция этих отраслей за­ключается в поддержании техноэкономической эффективности агропроизводства, а их связи с сельскохозяйственным предприятием носят центростремительный по отношению к нему характер.

Вторая сфера обнимает собственно сельское хозяйство. К третьей относятся отрасли, которые берут на себя переработку, хранение, транспортировку и сбыт аграрной продукции (пищевая промышлен­ность, тарное и складское хозяйство, транспорт, оптовая и розничная торговля продовольственными товарами, общественное питание). Функ­циональное назначение отраслей сферы состоит в доведении до потре­бителя произведенного в сельском хозяйстве продукта, а связи сель­скохозяйственных предприятий имеют центробежную направленность.

Поскольку в развивающихся странах вторая сфера еще далеко не обособилась и сохраняет свой интегрирующий потенциал, гло­бальные сравнения не обладают полной корректностью и с позиций занятости преувеличивают, казалось бы, преимущества индустриаль­ных держав в сельскохозяйственном отношении. Однако не менее важно учитывать, что в третьем мире вырисовывается большой раз­рыв между долей сельского хозяйства в валовом национальном про­дукте и в занятости, который может достигать 30—40% в пользу первой, даже если абстрагироваться от нефтедобывающих государств. Принципиально другая картина наблюдается в США, где в АПК на конец 80-х гг. было занято 18,5% самодеятельного населения и создано 17,5% валового национального продукта, т.е. фактически преодолено отставание в эффективности сельскохозяйственного про­изводства, которое сложилось исторически в ходе промышленной революции. Тем самым вновь подтверждается обязательность учета глубоких различий в уровне производительности труда между ин­дустриально развитыми и развивающимися странами, что в полной мере, а часто и с наибольшей силой проявляется в агросфере. Функциональная роль сельского хозяйства. «Все может ждать, кроме сельского хозяйства», — утверждал крупнейший го­сударственный деятель XX в., первый премьер-министр Индии Джавахарлал Неру. В этих словах видится признание исключительной важности и приоритетности отрасли, которая призвана обеспечи­вать человечество продуктами питания и сырьем растительного и животного происхождения, и одновременное указание на то, что она не должна оставаться статичной. Необходимость ее развития определяется совокупностью причин, обусловленных, в свою оче­редь, полифункциональной ролью агропроизводства.

Первая причина заключается в необходимости снабжать продо­вольствием постоянно увеличивающееся по численности человечест­во. Демографический взрыв — одно из наиболее достопримечатель­ных явлений середины нашего столетия — выразился, как известно, в невиданно высоких темпах естественного роста населения в третьем мире, которые, например, в Латинской Америке в отдельные годы достигали 3%. Одна лишь задача поддержать питание жителей хотя бы на прежнем уровне, явно недостаточном, в ряде регионов вынуж­дает расширять производство в деревне в масштабах, которые не тре­бовались в прошлом — как абсолютно, так и относительно.

Вторая причина — высокая эластичность спроса на продоволь­ственные товары, т.е. изменение объема их потребления в зависи­мости от размеров дохода населения. В тех промышленно развитых странах, где среднедушевые уровни потребления основных пита­тельных компонентов соответствуют научно обоснованным норма­тивам или превышают их даже в наименее состоятельных социаль­ных группах, эта эластичность спроса может падать до 0,1—0,2. В развивающихся же странах данный показатель поднимается до 0,8. Быстрое увеличение спроса на продовольствие при улучшении материального положения отражает, с одной стороны, неудовлет­ворительность питания населения, если брать его в целом, и с дру­гой — сильную имущественную дифференциацию общества. По­следнее замечание относится и к России, где в семьях с самыми низкими доходами по сравнению с высокодоходными семьями затраты на мясные продукты в 1,5 раза меньше, на яйца и на фрукты — в 2 раза, на рыбные продукты — почти в 4 раза.

Третья причина — необходимость укрепления сырьевой базы про­мышленности. Особенно остро с этой проблемой столкнулись разви­вающиеся страны, которые первоначально свои надежды связывали с ускоренной индустриализацией. Поскольку на начальном этапе пре­имущественный упор делался на отрасли легкой промышленности, особенно ответственные задачи встали перед сельским хозяйством. Однако еще раз подтвердилось, что индустриализация, не опирающаяся на соответствующее расширение аграрного базиса, при слабо­сти и неустойчивости последнего тоже становится непрочной. Об этом свидетельствовали затухание ее темпов в 70-е гг. и ослабление пози­ций промышленности в экономике многих развивающихся стран, на­блюдавшееся в 80-х гг. Только в Южной и Юго-Восточной Азии уда­лось благодаря успешным мерам по интенсификации аграрной сферы избежать глубоких межотраслевых диспропорций.

Четвертая причина заключается в том, что сельское хозяйство выступает поставщиком рабочей силы и капиталов для других от­раслей экономики. При исследовании этой его роли в промышленно развитых странах основной акцент делался на процесс перелива рабочей силы в «городские» отрасли. Применительно же к третьему миру особое внимание привлекает процесс капиталообразования в сельском хозяйстве и последующего инвестирования в прочие сек­тора. На агропроизводстве явно негативно сказалась проводившая­ся в подавляющем большинстве развивающихся стран официальная политика усиленного протекционизма в отношении молодой обра­батывающей промышленности и, как следствие, чрезмерное изъя­тие средств из деревни на нужды индустриализации. В частности, высокие протекционистские барьеры, препятствующие импорту го­товых изделий, изменяли условия торговли на внутренних рынках в пользу промышленности и в ущерб сельскому хозяйству.

Идеология подобного подхода была разработана в СССР на заре его существования. Один из виднейших партийцев-экономистов Е.О.Преображенский писал в 1926 г.: «В период первоначального социалистического накопления государственное хозяйство не может обойтись без отчуждения части прибавочного продукта деревни и ремесла, наконец, без вычетов из капиталистического накопления в пользу накопления социалистического... Такая страна, как СССР, с ее разоренным и достаточно вообще отсталым хозяйством, должна будет пройти период первоначального накопления, очень щедро чер­пая из источников досоциалистических форм хозяйства». В период после второй мировой войны, когда на месте бывших колоний и полуколоний возникают молодые суверенные государства, СССР на­ходился на пике своего престижа и следовать его путем казалось многим лидерам третьего мира верным средством достижения успеха.

Пятая причина — сельское хозяйство служит источником по­лучения валюты, причем в ряде стран основным. В целом в каналы внешней торговли поступают, согласно весьма ориентировочным оценкам, около 12% мировой аграрной продукции. Однако многие развивающиеся страны, особенно малые, слишком сильно зависи­мы от экспорта сельскохозяйственных товаров, один-два из кото­рых нередко определяют весь вывоз. Например, в Гватемале это бананы и кофе, в Белизе — сахар и цитрусовые, в Бенине — про­дукты масличной пальмы, в Чаде — хлопок, дополняемый продук­цией скотоводства, и т.д.

Сказанное справедливо и по отношению к ряду стран с развитой экономикой, как-то Новой Зеландии и Дании, но для них характе­рен экспорт большего числа аграрных товаров, преимущественно животноводческих, имеющих относительно устойчивый сбыт. В круп­ных капиталистических государствах эволюция и состояние сель­ского хозяйства тоже тесным образом связаны с тенденциями в мировой торговле, поскольку емкости национальных рынков ограни­чены в силу стабильной структуры продовольственного потребле­ния и замедленных темпов роста населения. Для примера обратимся к такой мощной промышленной державе, как США. Аграрные това­ры формируют 20% стоимости американского экспорта, причем на вывоз идет почти 1/4 производимой продукции по сравнению с 7% в 1950 г. Все отчетливее видно, что в современном мире экспорт продовольствия служит не только экономическим целям, помогая улучшить платежный баланс и повысить активность, но и остается действенным средством политического влияния. США, чья доля в международной торговле зерном в начале 80-х гг. приблизилась к 1/2 и поныне в условиях жесткой конкуренции удерживается на уровне 40%, именно с продовольственным комплексом связывают в большой мере свои надежды на сохранение статуса сверхдержавы.

Наконец, отметим, что в развивающихся странах на сельское хозяйство ложится трудная задача «поддерживать» относительно избыточное население, пока его не смогут вобрать в себя другие подразделения экономики. В историческом прошлом такая задача не была актуальной для шедших по пути индустриализации го­сударств Европы (и США) ввиду другой демографической ситуации и — главное — высокой трудоинтенсивности промышленности в тот период. Современные же ее отрасли характеризуются капита­лоемкостью и вносят скромный вклад в решение проблемы занятости.

Богатство функций, выполняемых сельским хозяйством, предъ­являет к отрасли сложные многогранные требования, тем более, что речь не сводится лишь к экономической стороне дела. В агро­производстве всегда присутствует и естественно-исторический ас­пект, связанный с непосредственным использованием природных ресурсов, необходимостью поддержания экологического равновесия в окружающей среде и сохраняющейся сильной зависимостью ко­нечных результатов от климатических условий и стихийных факто­ров. В полной мере оценить эту ипостась сельского хозяйства мож­но при знании основных закономерностей того длительного пути развития, которым прошли отрасль и аграрное общество в целом.

Вопросы

1. В чем заключаются глобальные сдвиги в занятости населения по отрас­лям на протяжении XIX—XX вв.?

2. Каковы в этом отношении различия между промышленно развитыми и развивающимися странами?

3. Что обусловливает интеграцию сельского хозяйства с другими отрасля­ми экономики?

4. Какие основные хозяйственные задачи выполняет агропроизводство?

Историческая география мирового сельского хозяйства: локальные цивилизации

Агрикультурные основы цивилизационного процесса. Сель­скохозяйственной деятельностью человечество занимается примерно 10 тыс. лет, или на протяжении всего лишь 1—2% своей истории. Однако именно зарождение земледелия позволило людям сделать решающий шаг в своем культурном и экономическом развитии. Гос­подствовавшее до этого присваивающее хозяйство, которое включало собирательство, охоту и рыбную ловлю, определяло их сильнейшую зависимость от природы и не допускало той территориальной концен­трации населения, что в состоянии обеспечить становление и про­гресс цивилизации. Более того, само это население, не располагая надежной и устойчивой продовольственной основой, росло исключи­тельно медленными темпами — меньше, чем на 0,01% в год. Голод был частым явлением, что также сказывалось на его численности.

Поэтому не случайно тот перелом в жизни человечества, кото­рый произошел с переходом к производящему хозяйству, получил в науке название «неолитической» (или аграрной) революции, а сам человек, согласно неуважительной по отношению к нашим пред­кам, но широко распространенной терминологии, из дикаря стал варваром. Этот длительный и очень постепенный, несмотря на ре­волюционное содержание, процесс по своей многосторонней значи­мости не имеет аналогов в общественной истории. Благодаря ему людские группы, которые ранее выступали только как верхнее зве­но биоценозов, превратились одновременно в силу, противостоя­щую природе. Приспособление к естественным ландшафтам сменя­ется все более целенаправленным воздействием на них, что посте­пенно, но неуклонно преобразовывало лик поверхности Земли.

Земледелие возникло, согласно достаточно общепризнанным кон­цепциям, на базе собирательства. При заготовках семян и плодов диких съедобных растений какая-то их часть по разным причинам оказывалась невостребованной и давала всходы близ стойбищ. А далее в дело вступал бессознательный отбор. В пользу данной научной конструкции, подтверждаемой все новыми палеоэтноботаническими исследованиями, свидетельствует и то обстоятельство, что многие сельскохозяйственные растения, особенно в тропиче­ском поясе (например, масличная и саговая пальмы), часто поныне встречаются по соседству с жильем и на обрабатываемых участках, и в форме полукультурных насаждений, и в дикорастущем виде.

Дискуссии вызывает другой вопрос: о территориальном очаге или очагах первоначального появления земледелия. Некоторые уче­ные во главе с английским археологом Г.Чайлдом, автором термина «неолитическая революция», придерживаются принципа моноцент­ризма и полагают, что наиболее благоприятные предпосылки для становления агрикультуры имелись в Юго-Западной Азии; именно там на естественно орошаемых речными разливами долинных зем­лях были одомашнены такие важнейшие зерновые, как пшеница и ячмень, и некоторые зернобобовые. Другие сторонники моноцент­ризма, и в их числе видный американский географ К.Сауер, счита­ли, что территории подобного рода сильно страдали от засух и на­воднений, и поэтому ареалами возникновения земледелия могли быть скорее богатые влагой возвышенные районы Юго-Восточной Азии с их сильной дифференциацией в агроприродном отношении. В обоих случаях при данном подходе решающим фактором в ходе земледельческого освоения планеты оказывается глобальный про­цесс диффузии нововведений, и имеются основания говорить о фор­мировании мировой хозяйственной системы еще в глубокой древно­сти. Именно последнее обстоятельство вызывает скепсис в свете бесспорной в дальнейшем культурной изоляции ряда регионов.

Иной позиции придерживался замечательный российский гео­граф и биолог Н.И.Вавилов, согласно взглядам которого на Земле насчитывается семь основных очагов происхождения культурных растений, ставших древнейшими земледельческими областями. В этом процессе начальное преимущество получили горные террито­рии ввиду многообразия и пестроты их ландшафтов. Развитие и конкретизация вавиловских идей привели к выделению новых оча­гов и подобластей, что, казалось бы, лишь подтверждает теорию. Однако географическая картина стала в итоге слишком дробной и породила не лишенные основания сомнения: обязательно ли агри­культура была привязана при своем возникновении к немногим цен­трам или же речь идет о панойкуменном явлении, практически не­прерывном для всей обжитой тогда части земного шара?

Заметим, что многообразие культурных видов флоры, привязан­ных, согласно археологическим находкам, к тому или другому району в далеком прошлом, не может служить исчерпывающим свидетельст­вом древности его земледельческой истории. Ибо нельзя исключать миграционные движения и сопутствующий им перенос и передачу трудовых навыков жителям других областей и регионов, что открыва­ло перспективы для окультуривания новых растений и отказа от при­внесенных, если их возделывание не приносило должной отдачи.

Мобильность населения резко усилилась с возникновением ско­товодства, зародившегося, согласно современным взглядам, в рам­ках земледельческого хозяйства, приобретшего тем самым комп­лексный характер. Дальнейшим принципиальным этапом стало об­особление пастушества, которое, например, в Западной и Цент­ральной Азии датируют обычно концом II—началом I тысячелетия до н.э., т.е. эпохой раннего железа. Это было новое крупное обще­ственное разделение труда, приобретшее отчетливо выраженный географический аспект. Пастушество, переросшее в кочевничество, позволяло заметно расширить кормовую базу для численно возрос­ших стад и потому получало стимулы к пространственному распро­странению, прежде всего при засухах и общей аридизации климата.

Доместикация животных — искусство более высокое, чем окультуривание растений, поскольку эта победа человеческого ума и во­ли над менее послушным исходным материалом. Причем, если овцу или корову, чтобы они служили людям, достаточно было приру­чить, то верблюд и лошадь требуют не только приручения, но и обучения. Подвижность кочевников, связанная с появлением но­вых средств передвижения, многократно сократила время на пре­одоление расстояния между различными этническими и обществен­ными группами, открыла дополнительные возможности для куль­турных контактов и обмена товарами, в том числе с оседлым земле­дельческим населением. Обладание скотом стало служить символом богатства, показателем социального положения личности и формой накопления. Произошедшее углубление общественного разделения труда привело к тому, что через Азию, где этот процесс нашел свое наиболее яркое воплощение, на протяжении многих веков проходи­ла одна из магистральных линий развития человечества.

Кочевое хозяйство, обнаружившее на обширных безлесных про­странствах высокую экономическую эффективность, оказалось слиш­ком «вписанным» в естественное окружение. Отсюда подвержен­ность всем нюансам внутригодовых и многолетних ритмов. Опора на одну отрасль, которая полностью базируется на производитель­ных силах природы, определила наличие у кочевых обществ единых закономерностей, прослеживаемых через века в разных географи­ческих областях. Творческое воздействие номадов на ландшафт ока­залось весьма ограниченным, ибо они не пошли дальше разведения архаичными методами домашнего скота, его содержания на нео­культуренных пастбищах и организации водопоев.

Поэтому надежную основу роста цивилизации, включившего в себя становление мирохозяйственной системы, составили земледель­ческие общества, более гибкие в своих требованиях к природным условиям и обладавшие лучшими адаптационными возможностями для развития, в частности, на путях интенсификации агропроизводства. Возможно, что именно на посылке, что человечество на каж­дом кардинальном витке истории обращается к более интенсивным формам хозяйствования, возникла концепция единой траектории аграрной эволюции. Речь идет о теории «трех стадий»: собиратель­ство—пастушество—земледелие, которая в мировоззренческом пла­не сложилась под явным влиянием учения Дарвина.

Ее содержательная суть была выражена известным русским соци­ологом М.М. Ковалевским: «Возрастание народонаселения являет­ся... могучим разрушительным фактором для тех примитивных обществ, которые не знают других средств существования, кроме охоты на лесного зверя и улова рыбы... Численный рост семей вы­нуждает пастушеские племена перейти к преимущественному заня­тию земледелием и к новому образу жизни, делающему передвиже­ния менее частыми, заставляющему уступить место домоседу».

Прямолинейный эволюционизм постепенно преодолевается в XX столетии, о чем свидетельствует, в частности, отказ от попу­лярной во второй половине XIX в. теории трех стадий. Однако применительно к земледелию подход подобного рода сохраняется, хотя еще О.Э.Мандельштам сумел со свойственной замечательным поэ­там интуицией предсказать, что наука, построенная на принципе связи, а не причинности, избавляет нас от дурной бесконечности эволюционной теории. Между тем, поныне бытует представление, что пашенная агрикультура зародилась в недрах мотыжной и обяза­тельно является ее законной наследницей, хотя не получила под­тверждения гипотеза о том, что плуг произошел от мотыги. И если для ряда областей Центральной и Восточной Африки, где водится муха це-це, и для доколумбовой Америки господство мотыги можно объяснить отсутствием подходящих для тягла и поддающихся при­ручению животных, то на основной части Африки южнее Сахары оно сохраняется постольку, поскольку там обнаруживает живучесть залежное огневое земледелие.

Изложенное не означает отказа от анализа исторического процес­са при познании сельского хозяйства, но помогает избежать всевла­стия доминировавшей в советской науке концепции социально-эконо­мических формаций, ставшей своего рода отмычкой при решении глав­ных проблем обществоведения. Агрикультура, служившая материаль­ным базисом цивилизации прошлого, имеет свою внутреннюю логику развития, одной из черт которого была его метахронность, разновре­менность в географическом плане, что во многом вытекает из изна­чальной глубокой пространственной дифференциации природной сре­ды. О всеобщей истории оправдано говорить лишь применительно к этапу после Великих географических открытий, позволивших объеди­нить ойкумену в единое хозяйственное целое.

Очевиднее всего, что существуют природные барьеры распростра­нения сельскохозяйственного производства на Земле, которые вместе с тем негативно сказываются и на его развитии, жестко лимитируя пределы последнего. Наглядным примером служит оленеводство малых народов Севера, чье выживание было тесно связано также с занятием охотой и рыболовством. Население экстремальных в физико-геогра­фическом отношении территорий оказалось на многие века в стороне от столбовой дороги истории, взяв на себя тяжелую миссию — выра­ботать методы хозяйственной адаптации к негостеприимной окружа­ющей среде, в ином случае оставшейся бы необжитой. Таким обра­зом, ценой собственного прогресса эти народы заплатили за свой вклад в цивилизационную копилку человечества.

Сходное во многом положение характерно и для ряда областей постоянно влажных тропиков, особенно для бассейнов Амазонки и Конго. Экономическая отсталость местных народностей, затерян­ных среди густых лесов, вполне объяснима. Если жители Севера не в состоянии в своем природном окружении вообще приобщиться к земледелию, то население этих тропических территорий не могло создать оседлую агрикультуру.

Однако в большинстве регионов Земли обстановка складывалась не столь предопределенно и однозначно. В ряде случаев сельское хо­зяйство, несмотря на многовековую историю, не породило импульса к возникновению развитых цивилизаций, в других — они появлялись, испытывали взлет и угасали, в третьих — устойчиво и длительно существовали и, вопреки отдельным периодам упадка и процветания, обнаруживали в целом удивительную стабильность, переходящую в застойность. И, наконец, Европа стала ареной становления первых аграрных обществ с внутренними потенциями к самоотрицанию и спо­собностью к перерастанию в цивилизацию нового типа.

Основные внеевропейские типы земледелия. Они освеще­ны ниже с историко-географических позиций с учетом их роли в ходе освоения человеком природной среды и в формировании гео­графии мирового хозяйства.

В сложных естественных условиях вынуждено функционировать подсечно-огневое земледелие лесных, областей тропиков, кото­рое характеризуется неизбежной территориальной разобщенностью групп производителей, обладающих крайне скромными ресурсами для подъема производства на новую ступень. Размеренный цикли­ческий ритм существования на этом географическом фоне прерыва­ется в отдельные исторические периоды возникновением локаль­ных, но мощных государственных образований, отличавшихся в по­ру расцвета высоким уровнем цивилизационного развития. Причи­ны таких «вспышек» все еще не ясны, но свидетельствуют, что агрикультура выступает лишь одним, хотя и очень важным компо­нентом хозяйственной и общественной жизни.

Наиболее впечатляют успехи и в материальной, и в духовной сфере, достигнутые в IV—IX вв. индейцами майя, создавшими свою державу на полуострове Юкатан. Изначально специалисты придер­живались той версии, что государство майя длительный историче­ский отрезок времени было достаточно многолюдным, чтобы при наличии лишь каменных орудий успешно бороться с густым лесом, занимая часть расчищенной, в целом весьма плодородной земли под посевы: численность тогдашнего населения оценивают макси­мально в 19—20 млн чел., а его среднюю плотность в 80 чел./км² . В конечном счете эта форма использования территории, по-видимо­му, все же должна была определить упадок местной цивилизации, поскольку почва в результате продолжительной и чрезмерной экс­плуатации была истощена, а возможности дальнейшей территори­альной экспансии оказались исчерпаны. Однако, как позднее выяснилось, экономическую опору культуры майя составляло не только главенствовавшее подсечно-огневое производство, ибо широко при­менялись также приемы постоянного земледелия, как-то создание террас, интенсивное возделывание приусадебных участков, заклад­ка насаждений какао, которое выращивалось при орошении, и пло­довых деревьев. Поэтому все больше сторонников приобретает ин­тегральная точка зрения, которая с учетом географических анало­гий выглядит достаточно убедительной: гибель цивилизации на Юкатане обусловлена комплексом причин, причем одной из важнейших была избыточная нагрузка на земельные ресурсы при постоянно возраставшем населении.

Подсечно-огневое земледелие в саваннах. В более благоприят­ных экологических условиях происходило экономическое развитие на базе подсечно-огневой агрикультуры в условиях африканских саванн, которые сменили выжигавшиеся человеком первичные леса. Возник­шие жизнеспособные и устойчивые во времени природно-антропогенные ландшафты расширили возможности для хозяйственной деятель­ности ручных (мотыжных) земледельцев, занятых в основном обра­боткой подсек. Одновременно целенаправленно повышалось также «естественная» продуктивность этих ландшафтов, в частности, за счет посадок на позже заброшенных и заросших участках или оберегае­мых дикорастущих полезных деревьев и кустарников, типа масличной пальмы и колы. Собирательство и другие присваивающие формы экс­плуатации природных ресурсов зачастую имели большее значение для семьи, чем сельское хозяйство. Считать это исключительным и пережиточным явлением не следует, ведь для многих колхозников Восточной Сибири главный доход давал сбор кедровых орехов.

Наряду с этим подсечники располагали резервными агротехнологиями, которые при необходимости пускали в дело. Однако такая практика не могла стать массовой и главенствующей, пока в земле­делии использовались только простейшие ручные орудия. При опо­ре на них эффективнее поручить восстановление почвенного плодо­родия силам самой природы. Забрасывание через непродолжитель­ный срок обрабатываемых участков вело к тому, что производст­венный процесс каждый раз начинался как бы на «голом» месте.

И закономерно, что большинство аграрных достижений подсечников оказались или утраченными, как у майя, или же не повлияли сколько-нибудь существенно на прогресс мирового сельского хозяйст­ва, хотя в областях огневого земледелия в Африке эпизодически скла­дывались государственные образования, где аграрные общества до­стигали весьма высокого уровня развития. Примером может служить государство Конго (с ядром к югу от нижнего течения одноименной реки), пик могущества которого пришелся на XV в. Потом оно распа­лось, и местное сельское хозяйство вновь замкнулось в своих узких локальных рамках, оказавшись изолированным от соседей.

Сельское хозяйство горных областей. Высокого уровня аграр­ная цивилизация достигла в Андах, особенно в уничтоженной ис­панскими конквистадорами империи инков. Местное земледелие фор­мировалось на территории с явственно выраженной вертикальной поясностью, что определило глубокую дифференциацию климати­ческих условий и почвенного покрова. Подобная картина наблюда­ется и в горных районах Старого Света, где много лучше представ­лены отрасли животноводства, но сельское хозяйство в целом не послужило основой для становления мощных очагов культуры (воз­можно в силу того обстоятельства, что в Европе и Азии более бла­гоприятные предпосылки для этого сложились на равнинах).

Земледелие в Андах издавна представлено совокупностью раз­личных форм, так что его отличает сложная система приемов хо­зяйствования. Среди них — оригинальные методы орошения сухих и дренажа заболоченных участков, террасирование склонов и за­пуск полей в залежь с длительным, не менее семи лет сроком отды­ха полей. Тем самым, в частности, предотвращались эрозия, столь опасная в горах, и истощение почвенных ресурсов. В целом же земледелие инков и соседних индейских племен носило интенсив­ный и трудоемкий характер и гарантировало устойчивое обеспече­ние продуктами питания тех 9 млн человек, которые населяли тог­да территорию Перу. Со времен существования государства инков в стране сохранилось около 1 млн га террасированных земель, 20% которых не используются.

Изучение древнего земледелия в Андах имеет значение не толь­ко для выявления историко-культурного своеобразия всего региона, но и для совершенствования его растениеводства, восстановления многих уничтоженных и утраченных навыков. Столь же важно из­бежать потери сохранившегося богатства видов и сортов возделы­ваемых растений, поскольку Центральные Анды выступают в ряду мировых центров окультуривания флоры. В долинах Перу, Эквадо­ра и Боливии обнаружено, например, не менее 6 тыс. туземных сортов картофеля, и сбережение ценнейшего генофонда стало зло­бодневной задачей.

Очаги основной траектории сельскохозяйственного развития при­вязаны в географическом плане к областям теплого засушливого климата Старого Света, где даже применение деревянных и камен­ных орудий, не говоря уже о меди и бронзе, для обработки рыхлых почв алювиальных долин вело к созданию избыточного продукта. В природной обстановке северного Средиземноморья подобного эф­фекта оказалось возможным достигнуть лишь с использованием же­лезных орудий, а в более суровом по физико-географическим усло­виям поясе умеренного климата в Европе население, даже распола­гая довольно совершенными железными орудиями труда, не могло вплоть почти до середины 1-го тысячелетия н.э. вступить на путь масштабного аграрного развития.

Орошаемое речное земледелие аридного Востока. Зерновое хо­зяйство, ставшее стержнем всего агропроизводства, исторические расчленилось на две ветви: неполивную и возникшую вслед за ней орошаемую. С перемещением центров земледельческой активности из сравнительно узких межгорных долин на обширные равнины Нила, Тигра и Евфрата, Инда, Окса (Амударьи) и других рек в засушли­вых областях Старого Света потребовалось создание мощных ирри­гационных сетей. Именно их строительство стало одним из ключе­вых моментов во всей истории человечества, поскольку орошение, оставаясь фактором географической среды, превратилось в аграр­ных обществах в важнейшее средство производства.

В бассейнах великих рек постоянно требовалось проведение ис­ключительно большого объема гидротехнических работ, чтобы про­ложить оросительные и дренажные каналы, возвести земляные дамбы и соорудить запруды для задержания паводковых вод. В результате, например, в долине Нила еще в древности образовалась и на протя­жении веков упорным трудом земледельцев поддерживалась бассейновая система ирригации, которая стала опорой агропроиз­водства и развития городского общества в Египте и позволила еще в античное время достичь плотности населения почти 200 чел./км² и даже, возможно, превзойти этот уровень. Базировавшееся на ней земледелие обеспечивало наилучшую отдачу лишь при четком функ­ционировании ирригационной сети как единого целого. Поэтому воз­никла объективная нужда в крепкой административной власти, ко­торая могла бы управлять одновременно всей подкомандной терри­торией, держа в подчинении большие массы рабочей силы, занятой на водохозяйственных объектах.

Орошение не корреспондируется жестко с определенными ору­диями труда и может успешно функционировать при разном техни­ческом базисе. Это открывало путь к совершенствованию практики поливного земледелия, которое окупает дополнительные затраты труда и материальных ресурсов. В частности, в оазисах Хорезма на Амударье коэффициент использования земли вырос с 5—10% в древности до 30—40% в средние века (и до 50—70% и выше в современных инженерных оросительных сооружениях).

При условии обилия тепла в аридных областях Востока иррига­ция резко расширила также возможности для обогащения отрасле­вой структуры земледелия: даже в небольших оазисах число возде­лываемых культур измерялось многими десятками. Однако необхо­димость проведения коллективных общественных работ под недремлющим оком деспотической власти убивала частную иници­ативу и вела к окостенению сложившихся способов хозяйствова­ния. Централизованный отпуск воды из каналов для полива делал недоступным контроль индивидуума за режимом орошения и резко суживал свободу выбора основных культур для выращивания. Поэто­му создался однотипный в пределах данной территории и на опре­деленный сезон антропогенный ландшафт, который отражал един­ство действий всех членов деревни при проведении полевых работ.

Отмеченные принципиальные недостатки уходящей в глубь ве­ков традиционной речной ирригации усугублялись нередко дейст­вием других, более могущественных факторов. В итоге местное земледелие приходило в упадок под влиянием разных причин: ввиду разрушения оросительных сооружений при вторжении кочевников и в ходе междоусобиц, из-за природных катаклизмов, вследствие постепенно прогрессирующего засоления и заболачивания поливных земель и т.д. Иногда развитая поливная агрикультура надолго исче­зала почти полностью, как на равнине Инда, чтобы возникнуть на новой, инженерной основе уже в XIX в., но в большинстве случаев наблюдалось ее быстрое возрождение, нередко в суженных разме­рах, как в Месопотамии или бассейне Нила. Так, в Египте общая площадь обрабатываемых земель уменьшилась с 2,0—2,2 млн га в конце XII—первой половине XIII вв. до 1,2—1,3 млн га в конце XVIII—начале XIX вв., а в расчете на душу населения показатель снизился с 0,50—0,55 до 0,30—0,35 га.

«Рисовая» цивилизация муссонной Азии. Однако на Востоке всегда существовала развитая агрикультура, прежде всего связанная с рисоводством, которая на протяжении многих веков обнаружива­ет поразительную жизнестойкость и преемственность. Ее главным географическим очагом служил Китай, чья цивилизация издревле была известна в Европе и неосознанно, но постоянно признавалась одним из центров мирохозяйственной системы. Эта агрикультура опиралась на орошение, но не была зависима от него полностью, тем более от немногих крупных гидротехнических сооружений. По­казательно, что большие каналы прокладывались в Китае прежде всего в транспортных целях, дабы способствовать административному единству обширного государства, и лишь во вторую очередь ради ирригационных нужд (по оценкам, на начало XV в. в стране ороша­лось 1/2 или немногим более всех обрабатываемых земель, а в начале XX в. эта доля уменьшилась, возможно, даже до 1/4).

Основной вклад в строительство ирригационных объектов вно­сили крестьянские общины, и вьетнамская пословица — «закон им­ператора останавливается у деревенских ворот» — отражает это общее для Восточной Азии обстоятельство. Рисоводство, особенно если не замыкаться в пределах Китая, а учесть также исторический опыт Японии и других стран муссонного климата, определило ха­рактерные черты всего агропроизводства. Важнейшие его свойства обусловливаются способностью рисовых земель выдерживать на­грузку все возрастающего населения, не обнаруживая признаков деградации. Это, видимо, вызывается специфической ролью воды в биологических и гидрохимических процессах, наблюдаемых на за­топляемых полях. В результате дополнительные затраты труда обя­зательно, пусть и не в адекватной мере, приносят отдачу благодаря повышению урожайности.

Китайское земледелие еще в древности начало приобретать трудоинтенсивный характер, что также означало, что земля станови­лась дефицитным ресурсом. Европейцев, посещавших страну в XVII— XVIII вв., поражало, во-первых, то обстоятельство, что рис произ­растает постоянно на одних и тех же полях, которым ни года не дают отдохнуть («как это делают в нашей Испании»), и, во-вторых, степенью распаханности равнин, на которых не увидишь ни изгоро­дей, ни канав, ни деревьев — чтобы не потерять ни пяди обрабаты­ваемой земли. Все это заставляет современных востоковедов пред­положить, что некоторые важные признаки перехода к интенсивно­му экономическому росту впервые обнаружились, пожалуй, не в Европе, как это принято считать, а на Востоке, в Китае, возможно, на 500—700 лет раньше. Во всяком случае, уже на рубеже первого и второго тысячелетий урожайность зерновых в Китае достигла 14 — 16 ц/га (средневзвешенный показатель) и в 4—5 раз превышала соответствующий показатель по Западной Европе.

Однако технический прогресс, дойдя до сравнительно высокого уровня еще много столетий назад, тогда же и приостановился из-за переизбытка и дешевизны труда (хотя в Японии ввиду особенно­стей ее социально-экономического развития рисоводство уже в XVII—XVIII вв. восприняло ряд нововведений, и страна могла со­держать 30 млн человек на такой же по площади территории, на какой Европа того времени кормила только 5—10 млн человек). Хроническая угроза голода, свойственная многим областям муссон­ной Азии, в условиях сильнейшего демографического давления на земельные ресурсы придавала хозяйству уклон в полеводство. Оно же в свою очередь сохраняло узкопотребительский и даже узкопродовольственный характер, что, разумеется, не отрицает общеприз­нанных достижений местных земледельцев в выращивании чая, ту­товых деревьев и ряда других технических культур.

Конкурирующий с человеком за продукцию растениеводства рабо­чий скот был в большой мере вытеснен ручным трудом. Что же каса­ется продуктивного животноводства, то еще знаменитый социолог М.Вебер заметил, что главная противоположность между развитием аграрного производства в Европе и некоторых азиатских регионах заключается в том, что первоначально ни китайское, ни яванское се­ло не знает молочного хозяйства. Столь же слабым было и развитие мясных отраслей. Так, в Японии вплоть до середины XIX в. совсем не разводили овец, коз и свиней, а лошади и крупный рогатый скот слу­жили исключительно для перевозок и для обработки полей, и ино­странцу трудно было достать себе привычный стакан молока.

Подчеркнем необыкновенную длительность беспрерывного существования китайской аграрной цивилизации. Одна из основ­ных причин состоит в том, что китайцы освоили обширную терри­торию, а не отдельные речные равнины, со всех сторон окруженные «степью» — бескрайними пастбищными пространствами, где хозяе­вами были кочевники. В Китае при своих набегах они оказывались не в состоянии разрушить богатую местную культуру и, напротив, всегда ассимилировались в итоге многолюдным китайским населе­нием. Базирование же аграрного общества Китая не только на ри­се, но и благодаря разнообразию природных условий на пшенице и просяных в северных областях позволяло также успешно реагиро­вать на климатические подвижки, как долгосрочные, так и кратковременные, и облегчало колонизацию относительно холодных, не подходящих для возделывания риса районов.

Судьба же менее крупных очагов «рисовой» цивилизации не была, как правило, столь же удачливой. Об этом напоминают каменные развалины Ангкора — столицы кхмерской монархии, испытавшей расцвет в XII—XIII вв., но под натиском тайцев пришедшей в упа­док и окончательно погибшей в XV в. Город, людность которого в лучшие времена принимают равной 1 млн жителей, был покинут своим населением, а вся прилежащая местность заброшена. Слож­ная система гидротехнических сооружений, обслуживавших рисовые поля, не устояла перед наступлением леса, так что общая картина запустения сходна с той, что наблюдается на землях майя.

На примере аграрного общества муссонной Азии отчетливо вы­рисовывается, сколь важно знать исторические традиции и соци­альные установки. Оно перманентно сталкивалось с острой продовольственной проблемой, вследствие чего приоритетной сферой деятельности стала агрикультура, направленная на производство продуктов питания. Поэтому, когда в КНР наметилось ухудшение продовольственного положения, радикальные идеи коренного об­щественного переустройства были решительно отодвинуты на вто­рой план перед принципиальной задачей борьбы с голодом. Уцелев­шее многочисленное крестьянство, сохранившее свой генетический код, сумело в короткий срок с этой задачей справиться.

Сельское хозяйство Средиземноморья. Агрикультуры Китая и соседних муссонных областей, включая во многих отношениях сход­ную с ним в сельскохозяйственном плане Индию (хотя, например, кастовое деление населения не имеет аналогов), на протяжении многих столетий оставались автономными объектами истории. Сис­тема же взаимосвязанных цивилизаций, группировавшихся в древ­ности в Месопотамии, расширяясь на Запад, достигла Средиземно­го моря, породив одну за другой классические культуры финикий­цев и греков, а затем и римлян. После этого центр мирового исторического прогресса на длительное время оказался приурочен­ным к Апеннинскому полуострову, и началась новая фаза развития сельскохозяйственного производства, ознаменовавшаяся в дальней­шем его распространением на остальную Европу.

Античные государства Средиземноморья были в меньшей мере аг­рарными обществами, чем ведущие в то время державы Востока, но обладали сельским хозяйством, которое отличалось чрезвычайным по тем временам своеобразием. Прежде всего привлекает внимание оби­лие одомашненных орехоплодных растений. Маслина, инжир, грец­кий орех, фундук и, конечно, виноград имеют в Средиземноморье крайне благоприятные агроприродные условия для своего распростра­нения. Не исключено, что в жизни местного населения плодовые куль­туры были предшественниками одомашненных хлебных злаков (по­ныне в регионе можно наблюдать формы садоводческого хозяйства, обеспечивающие постепенный переход от собирания диких фруктов к интенсивной агрикультуре). Когда же в Греции обработанные земли оказались выпаханными, а пастбища после сведения лесов высохли, возделывание плодовых и, прежде всего, маслин вообще вышло на первый план. Италия, по словам древнеримских аграриев, представля­ла собой уже к началу нашей эры почти сплошной сад и виноградник, прерываемый пастбищными угодьями и полями злаковых. Аналогич­ным же образом характеризовались многие прибрежные ландшафты в Западной Азии и Северной Африке.

Поскольку без зерна не проживешь, его при нехватке надо вво­зить. В этом проявилась другая характерная черта средиземномор­ской цивилизации: наличие развитой морской торговли аграрными товарами, что было окупаемо лишь благодаря дешевизне водного транспорта и многочисленности хороших бухт на изрезанном побе­режье. Античная Греция приобретала зерно у скифов (греки имено­вали скифами все коренное население Северного Причерноморья, как кочевое, так и оседлое земледельческое) в количествах по край­ней мере не меньших, чем производила сама. Житницей же Рима были Северная Африка, Сицилия и Египет, территория которых, по мнению многих специалистов, вроде бы объективно представляет лучшие возможности для хлебопашества. Примечательно однако, что в средние века межрайонный обмен зерном в Средиземноморье сошел на нет, а в настоящее время грузопотоки имеют обратную направленность. Это лишний раз подтверждает относительность оце­нок степени благоприятности природы тех или иных местностей для сельского хозяйства.

Вопросы

1. Каковы взгляды Н.И.Вавилова на зарождение агрикультуры?

2. В чем состоит сходство между кочевым животноводством и подсечно-огневым земледелием?

3. Что выделяет сельское хозяйство Китая на фоне других аграрных ре­гионов?

4. В чем заключается отраслевая специфика агропроизводства античного Средиземноморья?

Эволюция сельского хозяйства умеренной зоны Европы: от регионального к глобальному

Ранний этап развития. Закат рабовладельческих империй в Сре­диземноморье означал и упадок их периферии, что в последующем было усугублено падением Византии. На юго-западе Азии и в Север­ной Африке политическая власть перешла к кочевникам и их оседав­шим потомкам, которые в общем пренебрежительно относились к зем­леделию и не заботились об обеспечении его воспроизводственного цикла, что требовало постоянного внимания к ирригационным соору­жениям. В распоряжении, например, хлебопашцев Магриба (Тунис, Алжир, Марокко) остались лишь узкие полосы земель вдоль побе­режья и труднодоступные участки в глубине горных массивов, а сами земледельцы были низведены до положения крепостных, плохо воз­награждаемых за свой труд и лишенных каких-либо надежд.

Главный очаг сельскохозяйственного производства начинает фор­мироваться в более северных по отношению к Средиземноморью об­ластях европейского континента. Этот многовековой процесс стал оп­ределяющим в судьбах мировой экономики и глобальной цивилиза­ции и заслуживает потому специального рассмотрения. Перемещение центра земледелия в менее теплые и, казалось бы, не самые благодат­ные края даже на раннем этапе не было следствием простого заимст­вования аграрных достижений античного Средиземноморья, ибо сельское хозяйство в умеренном поясе Европы пошло почти сразу самобытным путем. Показательно, что кельты, в древности широко расселенные на территории к северу и западу от Альп, изобрели и применили железный плуг задолго до появления его у греков и рим­лян, которым было достаточно сохи для обработки сухих мягких почв.

Затерянные в лесах племена длительный исторический период оставались разрозненными и не зависели от единой административ­ной воли, но одновременно они не располагали достаточной силой, чтобы в массовом порядке использовать труд рабов. В условиях господства чисто экстенсивных форм хозяйства земледельческая община нуждалась в обширных площадях угодий для своей жизне­деятельности, но это обстоятельство способствовало также рыхло­сти и аморфности ее внутренней структуры. Это привело к весьма быстрому распаду больших семей, в связи с чем открылись возмож­ности для превращения пахотных наделов в отчуждаемую частную собственность малой семьи. Тем самым безмерно повысилась личная заинтересованность земледельца в совершенствовании производст­ва и возникли перспективы, как свидетельствует исторический опыт, для мощного прогресса также в социально-общественной сфере.

В итоге в сельском хозяйстве умеренного пояса Европы наибо­лее наглядно проявилась эволюция систем земледелия, выступаю­щих как обобщенное выражение сложившегося в определенных историко-географических условиях способа использования террито­рии (хотя в сельскохозяйственной литературе понятие «система» часто охватывает лишь набор агротехнических мероприятий, осу­ществляемых эмпирически или на базе какого-либо агрономическо­го учения). Аграрное освоение территории умеренной зоны Европы происходило прежде всего за счет расчистки земель от лесов, в первую очередь хвойных, тогда как сырые дубравы на низменно­стях сводились последними.

Подсечно-огневая система сохранялась в Европе на протяже­нии столетий, хотя, видимо, там никогда не господствовала в той степени, как в постоянно влажных тропиках. Еще в начале XX в. подсеки не были редкостью в скандинавских странах и в северных районах России: например, в бывшей Олонецкой губернии (Каре­лия) в ряде уездов еще до 2/3 посевов концентрировались тогда на подсечных участках.

Переложная система основывалась на временной залежи, или перелоге, как на главном средстве восстановления утраченного пло­дородия почвы. Вместе с тем она означала сознательное намерение снова занять землю под посевы после ее отдыха и влекла за собой изменения природных ландшафтов после выжигания лесов и более широкое применение тяглового скота, преимущественно волов. Но­вая система, которую можно рассматривать как частный случай залежного земледелия, не привела к заметным сдвигам в агропроизводстве, в чем, вероятно, и не было особой нужды: при ее распро­странении на раннем этапе средневековья (V—VI вв.) города, а вместе с ними ремесла и торговля в Европе пришли в глубокий упадок и для денег почти не осталось места. И, следовательно, от­сутствовала сколько-нибудь значительная потребность в товарной сельскохозяйственной продукции, тем более что городские жители тоже занимались главным образом земледелием, особенно активно выращивая разнообразные огородные культуры.

Именно последующее возрождение в Европе городской жизни дало импульсы для внедрения паровой системы, складывавшейся на протяжении длительного периода — примерно с VII по XVIII в. В двухпольном хозяйстве площади под посевами и паром равны, так как они ежегодно чередуются. Однако доминировать стало трех­полье, при котором на каждом участке практиковался следующий севооборот: озимые зерновые хлеба (пшеница или рожь); яровые (ячмень или овес, горох или бобы, или же смешанные посевы зерно­вых); чистый пар. В данной связи классик русской агрономии А.В.Советов подчеркивал: «Форма трехпольной системы, как исключительно хлебной, несовместима с требованиями растений нехлебньгх». Поэто­му сколь ни элементарны были потребительские запросы населе­ния, их нельзя было удовлетворить лишь за счет полевого клина. Отсюда — сохранение и даже усиление весомости приусадебных земель, отводимых прежде всего под овощи и некоторые специальные культуры (в России, например, под коноплю, которая нуждалась в хорошо унавоженной почве и служила важным сырьем для получе­ния растительного масла и изготовления веревок и грубых тканей).

Смена систем земледелия не представляет собой однонаправ­ленного процесса. Случалось и попятное движение, как это просле­живалось при колонизации Сибири русскими крестьянами в XVI— XVIII вв., хотя чаще у них наблюдалось использование разных сис­тем на одной и той же территории: переложной, двухпольной и трехпольной, отличавшейся, однако, недостаточной четкостью и за­конченностью. Отсюда не вытекает прямолинейный вывод, что зем­леделие за Уралом было примитивным, неразвитым, стоявшим на более низком уровне, чем в европейских областях страны. Ибо гео­графия каждой системы земледелия определяется в первую очередь теми условиями, в которые поставлен хлебопашец, и уже первые поколения переселенцев из северорусской деревни, пришедших в Сибирь с превосходным знанием трехполья, убедились в трудно­стях его внедрения в местных условиях (в частности, поля были сильно заражены сорняками, с которыми тогда можно было бороть­ся только применяя залежную систему).

Общая же линия изменений в европейском сельском хозяйстве, особенно с началом промышленной революции в Англии в XVIII в., оказалась выраженной вполне определенно: повышение интенсив­ности использования земли, или, иначе, увеличение демографиче­ской емкости территории. По мнению выдающегося российского демографа Б.Ц.Уралниса, средний урожай подсеки примерно в 1,5 раза превосходил таковой в двухпольном хозяйстве. Однако на преж­ний подсечный участок возвращались лишь через многие годы, так что кормиться с единицы площади было в состоянии впятеро мень­ше людей, чем при двухполье. Переход к трехпольной системе под­нял уровень сборов благодаря введению озимых посевов: они при­носят продукции на 20—30% больше, чем яровые зерновые, и, сле­довательно, средняя урожайность хлебов в целом стала на 10— 15% выше. По этой причине генерал-губернатор Пермского и То­больского наместничества требовал в 1784 г. от всех земских су­дов: «...каждого хозяина обязать рожь сеять не токмо ярицею, но и на озимовом поле: чего наиболее наблюдать за теми из сельских жителей, у которых озимей не посеяно».

Факторы дальнейших перемен. Развитие общества и его про­изводительных сил потребовали существенного прогресса в сель­ском хозяйстве. Прежде всего возникла нужда в дополнительной тягловой силе, что было достигнуто постепенным вытеснением, начи­ная с Х в., лошадью как рабочим животным менее производительных волов (хотя пахота на них оставалась в той же Англии обычной практикой вплоть до XVII в.). Скот в растущем количестве содер­жался также ради навоза, который в ряде областей, в том числе российских, ценился дороже собственно животноводческой продук­ции. Не исключено, что достигнутое в Западной Европе органиче­ское сочетание земледелия с животноводством, чему способствова­ли климатические условия, стало одним из важных элементов дина­мичного развития ее агропроизводства. Это утверждение все же не бесспорно: в Индии, например, издревле тоже существовало пашен­ное земледелие, которое опиралось на многочисленное поголовье рабочего скота, но накопление новых качеств в самом агропроизводстве происходило крайне медленно. Свидетельством тому служил застывший на века уровень урожайности. Можно предположить, что прогрессивная трансформация европейского сельского хозяйства совершалась в большой мере под давлением внешних для него сил.

Так, в Нидерландах уже с XV в. общество приобретает город­ской характер, что и обусловило дальнейший вектор хозяйственно­го развития страны, а вскоре на тот же путь встала Англия, а затем и многие другие страны Европы. Видимо, принципиальное свое­образие ситуации на континенте заключалось именно в том, что города и привязанные к ним сектора экономики начали предъявлять растущий платежеспособный спрос на аграрную продукцию. Уже в первой половине XVII в. в Нидерландах вокруг Амстердама, Утрехта, Роттердама, Гааги возникали поселки с садами и загород­ными дачами. По мнению голландских исследователей, это не только привнесло в сельскую местность капитал и увеличило потребление аграрных продуктов, но и ускорило также проникновение в деревню городской культуры и духа предпринимательства. Вместе с тем, гиль­дии ремесленников, опираясь на поддержку государственной власти, энергично противились распространению промышленных промыс­лов вне урбанизированной среды. Тем самым искусственно сужива­лась сфера деятельности крестьянских хозяйств и попутно усили­валась их зависимость от внутреннего и внешнего рынков, выход на которые был облегчен наличием разветвленной сети водных путей.

В XVIII в. почти ни в одной голландской провинции не наблюда­лось преобладания земледелия в экономике, причем в богатых обла­стях страны жизнь стала слишком дорога, чтобы стоило заниматься малодоходным хлебопашеством (вспомним для контраста положение в Китае, где забота о производстве продовольствия всегда и повсюду была первоочередной). За счет собственного урожая Нидерланды получали не более 10% нужного им зерна. Оправдывали себя прежде всего специальные культуры, как-то табак или дающая краситель марена, и успешно развивавшееся луковичное цветоводство, особенно разведение тюльпанов, поскольку хорошо выдерживающие перевозки луковицы начали сбывать в Англию, Францию, Испанию и Италию. Расширилась также площадь под плодовыми насаждениями, тогда как, например, в соседней Германии вплоть до XIX в. в крестьян­ских усадьбах фруктовых деревьев почти не имелось. На севере Нидерландов на передний план выдвинулось животноводство, и сли­вочное масло и сыры все больше предназначались для экспорта.

Радужную картину могут дополнить ссылки на удачную мелио­рацию крупных заболоченных массивов и упорную борьбу за землю с морем. Разумеется, даже для столь небольшой территории, как Нидерланды, делать обобщения надо с осторожностью: в более от­сталой заболоченной области Дренте (на границе с Германией) еще в XVI—XVII вв. выращивали преимущественно рожь и гречиху, а из рыночных культур лишь лен, а при освоении болот применялась огневая система. Однако главное внимание надо обратить на следу­ющее принципиальное обстоятельство: богатство страны, обеспе­чившее Нидерландам столь мощные позиции на экономической карте мира в XVII в., были накоплены за счет торговли, в том числе посреднической, и судоходства при относительной слабости собст­венной продовольственной базы. Отсюда недооценка основополага­ющей значимости сельского хозяйства: показательно, что насколь­ко голландская научная литература того периода была обильна тру­дами о коммерции, налогах и финансовых вопросах, настолько же она была бедна публикациями по земледелию и животноводству. А именно слабость зернового хозяйства оказалась, видимо, тем уяз­вимым звеном и в общеэкономической структуре Нидерландов, ко­торое помешало им, несмотря на широкие торговые связи, выдер­жать в XVII в. жестокое соперничество с Англией.

Позднее А.Смит дал этому теоретическое объяснение. Учиты­вая, что первейшая жизненная потребность человека — питание, знаменитый шотландец сформулировал тезис, что основой народно­го богатства служит процветающее сельское хозяйство и только в таком случае может успешно протекать индустриализация. Лишь при высокоразвитой промышленности становится выгодным для стра­ны вывоз товаров на внешние рынки. Речь идет о «естественном», по А.Смиту, порядке вещей, с наибольшей полнотой реализовав­шемся в США, которым ученый предрек великое будущее.

Вряд ли указанный ход событий обязателен для XX в., но эконо­мическая история Англии в период, предшествовавший промыш­ленной революции, этот тезис подтверждает. Агрикультура в стране отнюдь не застопорилась на трехпольной системе. Причин тому бы­ло несколько. Британские географы отмечают, что к началу XVII в. окрепли торговые сношения с континентом, особенно с Фландрией (куда сбывалась шерсть), чему главным образом и следует припи­сать появление на Британских островах новых культур и новых видов скота, а также более совершенных сельскохозяйственных ору­дий. Именно в это время, по-видимому, были привезены и приви­лись турнепс, хмель и многие виды наиболее распространенных овощ­ных растений — кочанная и цветная капуста, морковь, пастернак, ряд видов фруктовых деревьев. (Справедливости ради отметим, что диффузия сельскохозяйственных культур, ставшая масштабной по­сле Великих географических открытий, происходила и в более ран­ние исторические периоды и не только в Европе: например, в сред­ние века в странах Магриба начали возделываться занесенные с Востока рис, сахарный тростник, индиго и другие красящие расте­ния.) Особенно важную роль сыграло заимствование клевера и дру­гих бобовых трав, которые, во-первых, в состоянии обогащать почву азотом и, во-вторых, могут служить зимним кормом для скота, хотя при старой системе, когда после уборки урожая по жнивью пускали пастись животных, это было невозможно.

Отсюда в Англии возникла потребность в огораживании, кото­рое проходило в два этапа: в конце XV в.—начале XVI в. ради пастбищ для овец и в XVIII в. для снятия барьеров на пути интенси­фикации агрикультуры. В советской литературе этот процесс оце­нивался преимущественно с моралистских позиций и на задний план отодвигалась его прогрессивная экономическая сущность. Она за­ключалась в разрушении общинной формы землепользования, кото­рая сдерживала развитие частной инициативы, тем более сильной, что уже к концу XIV в. в стране фактически исчезла крепостная зависимость. Это способствовало освоению новых лесных массивов и развертыванию крупных дренажных работ на юго-востоке Анг­лии, в которой в конце XVII в. земли сельскохозяйственного поль­зования составили, видимо, около половины всей ее площади. При­мечательно, что в Испании гильдия овцеводов в обмен на их право свободно мигрировать со своими стадами по стране обеспечила ко­рону надежным источником дохода, подобно тому, как это было на первом этапе огораживания в Англии, где торговля шерстью тоже составляла основу налоговых поступлений. Однако испанская эко­номика не получила стимулов к развитию, так как гильдия создала препятствия для утверждения прав земельной собственности и подъема агрикультуры.

Переход к плодосмену. Нарождавшиеся дополнительные за­просы экономики Англии требовали введения в производство но­вых культур, каковыми стали картофель, сахарная свекла, подсол­нечник, табак и др. Но удовлетворение возникших нужд наталкива­лось в рамках трехполья на трудности, которые удалось преодолеть только благодаря созданию плодосменной системы земледелия. Ее ранний вариант, получивший название норфолкской системы, озна­чал отказ от пара и приход четырехполья. В первый год производи­лась пшеница, во второй — корнеплоды, особенно турнепс, служа­щий зимним кормом прежде всего для овец, на третий — опять зерновая культура, например, ячмень, и на четвертый — бобовая (клевер), давшая возможность восстанавливать плодородие почвы перед посевом пшеницы на следующий год.

Переход к плодосмену был революционным событием в земледе­лии, знаменовавшим отказ от пара, который сопровождал европей­скую пашенную агрикультуру на протяжении всей ее истории. (За­мечательный римский поэт Вергилий писал о поле: «Также терпи, чтобы год отдыхало под паром, чтоб укрепилось оно, покой на досу­ге внушая».) Плодосмен означал перерастание чисто зерновых хо­зяйств в смешанные с развитым на базе включения в посевной клин корнеплодов и бобовых трав животноводством. Закономерно, что Англия стала славиться улучшенными породами коров и свиней. Норфолкская система, приведшая к увеличению применения удоб­рений и улучшению качества обработки почвы, позволила начать широкое возделывание технических пропашных культур. Но глав­ным достижением, по мнению специалистов, стал решительный подъ­ем урожайности хлебов: например, по пшенице до 13—13,5 ц/га, что вдвое превышало уровень, характерный для трехполья, причем наибольшая роль в этом росте принадлежала клеверу. Именно бла­годаря норфолкской системе Англия превратилась в крупного экс­портера зерна, каким она оставалась в течение первой половины XVIII в., пока рост населения и развитие пищевой индустрии не потребовали на внутреннее потребление всего продовольствия, про­изводимого в стране.

С конца XIX в. активное использование минеральных туков еще более «раскрепостило» плодосмен и сделало бозможными разнооб­разные вольные севооборота. Однако следует подчеркнуть, что кар­тину его географического распространения нельзя рассматривать в отрыве от социальных и природных условий Европы. Передовые российские агрономы отчетливо сознавали достоинства норфолк­ской системы, но она не нашла в нашей стране широкого применения. Центры тогдашних прогрессивных течений в сельском хозяйстве — Вольное экономическое общество в Санкт-Петербурге и Москов­ское общество сельского хозяйства с его «Земледельческим журна­лом» — были заняты, как отмечал видный экономист и историк П.И.Лященко, исключительно проповедью плодосмена. В Нечерно­земной зоне России это выливалось преимущественно в травосеяние и в переход к животноводческим отраслям агропроизводства. Одна­ко к 40-м гг. XIX в. интерес помещиков к «плодоперемению» и к интенсивным направлениям хозяйства упал, так как применять си­стему в условиях крепостного права оказалось невозможным.

К тому же в ряде областей России сохранялись по-прежнему хорошие возможности стихийной экстенсивной колонизации новых земель, а в некоторых других, особенно в менее страдавших от крепостного строя степях, климат слишком засушлив, чтобы можно было обойтись без пара. Примечательно, что еще 30—40 лет назад в Советском Союзе велись острые дискуссии о том, нужен ли в его главных житницах, болезненно ощущающих дефицит атмосферных осадков, чистый пар или предпочтительнее занимать пашню вместо него пропашными культурами, чтобы она не пустовала. Жизнь по­казала, что если гербициды хотя бы теоретически позволяют обхо­диться без паров в борьбе с сорняками, то влагонакопление в почве под посевы хлебов будущего года обеспечивается на неполивном клине только паром.

Развитие европейского сельского хозяйства, особенно на западе континента, протекало на протяжении средних веков в относитель­но замкнутом региональном пространстве. Еще в позднее средневе­ковье океанические перевозки оставались скудны по набору аграр­ных товаров и крайне скромны по объему, поскольку сводились к естественным красителям и пряностям (в основном с Молуккских островов), которые тогда при отсутствии холодильных устройств были чрезвычайно ценны как консерванты. В XVII в. статьями ми­ровой торговли становятся сахар, табак, рис, хлопок, что отражало ее начавшийся заметный рост.

Шире были внутриконтинентальные связи, но они по нынешним меркам тоже носили ограниченный характер. Например, первое вене­цианское судно прибыло во фландрский порт Брюгге лишь в XIV в. Главной меридиональной трассой служил Рейн, но на нем в том же XIV столетии были воздвигнуты 64 заставы для сбора пошлин. Еще меньше товаров доставлялось по сухопутным дорогам: например, через альпийский перевал Сен-Готард ежегодно транспортировалось около 1250 т грузов. Поэтому можно с уверенностью утверждать. что территориальная дифференциация сельского хозяйства, кото­рая сложилась под влиянием прежде всего природных факторов, была слабо нацелена на использование преимуществ разделения труда между аграрными районами. Каждый из них мало зависел от остальных, не будучи ориентирован на внешние торговые контакты.

Агропроизводство Европы в период становления мирохо­зяйственных связей. Картина начинает кардинально меняться с эпохой Великих географических открытий, за которой последовала промышленная революция с ее масштабными техническими дости­жениями. Какие же территориальные сдвиги в земледелии и живот­новодстве, вызванные этими двумя выдающимися переворотами в жизни человечества, следует признать наиболее важными?

Прежде всего речь пойдет о миграциях сельскохозяйственных культур. Хотя по мнению крупного специалиста по этому вопросу П.М.Жуковского, «почти все современные культурные растения были одомашнены еще за несколько тысяч лет до нашей эры», многие из них в своем распространении не вышли за традиционные регио­нальные рубежи. В результате широкое знакомство европейцев с такими культурами Нового Света, как кукуруза, картофель, гевея, какао, табак, томаты, решительно видоизменяет отраслевую геогра­фию сельского хозяйства и вместе с тем становится явлением, далеко выходящим по значению за чисто отраслевые пределы. Говорили, например, что в XVIII в. «картофель утроил население Ирландии», подчеркивая, что внедрение на острове этой высокоурожайной куль­туры, дающей исключительно дешевые растительные калории, обес­печило бурный демографический рост. Одновременно сильная зави­симость продовольственного баланса территории от одной культу­ры привела в 1739—1741 гг., когда картофель замерз в земле, к голоду, который принес смерть не менее 400 тыс. человек, или при­мерно 17% всего населения Ирландии.

В Новом Свете, где из злаков раньше, до прихода европейцев, возделывались только кукуруза и почти все виды домашнего скота отсутствовали, сельскохозяйственные сдвиги были еще куда более радикальными. Причем началось целенаправленное использование агриприродных особенностей низких широт. Оно осуществлялось двумя основными путями. Первый из них состоял в организации создаваемого европейским капиталом плантационного производст­ва с привлечением местной или завозимой из других тропических областей рабочей силы. Таким образом возникли плантации кофе, чая, сахарного тростника, индиго, табака, хлопчатника, каучуконо­сов и многих других культур, специализация на которых поныне определяет экономическое лицо ряда развивающихся стран, в пер­вую очередь малых.

Другой путь заключался в приобретении этих и других продук­тов тропического и субтропического земледелия у местного населе­ния. В таких случаях применялись как поощрительные, так и на­сильственные меры. Например, в Индонезии в 30-е гг. XIX в. гол­ландцы ввели так называемую систему «принудительных культур», по которой яванские крестьяне должны были на части своей земли производить многие из выше названных пищевкусовых и техниче­ских культур и либо покрывать ими свои земельно-налоговые обя­зательства, либо продавать эту продукцию колониальным властям по низким ценам.

Следствием усиления рыночной ориентации туземного сельско­го хозяйства стало увеличение зависимости соответствующих областей от импорта продовольствия. Это привело к формированию но­вых рисопроизводящих очагов в Юго-Восточной Азии, где на влаж­ных низменностях в бассейнах Иравади, Менама и Меконга стали осваиваться целинные земли. В результате регион превратился в главный мировой центр экспорта риса, что в свою очередь усугуб­ляло географическое тяготение плантационного хозяйства к Юго-Восточной Азии.

Однако наиболее впечатляющий рост производства продовольст­вия в мире произошел в областях умеренного и отчасти субтропи­ческого климата в Северной и, в меньшей мере, в Южной Америке, а также в Австралии. Возникшее там фермерское хозяйство стало активно вывозить в европейские страны ту аграрную продукцию, которую раньше они производили для себя. В одних случаях оказа­лось невозможным конкурировать с дешевыми заморскими товара­ми, а в ряде других в Европе для функционирования в прежнем объеме экстенсивных отраслей, например, шерстного овцеводства, уже не оставалось и свободных территорий.

Весомую роль в развертывании перевозок аграрных грузов сыг­рал резкий прогресс не только морского, но и сухопутного транс­порта, выразившийся прежде всего в массовом строительстве же­лезных дорог. Именно они освободили складывающиеся сельскохо­зяйственные районы от тяготения к приморским зонам и ослабили относительное преимущество последних.

За океаном развивались производственные системы, делающие упор на достаточно экстенсивные отрасли и максимизацию выхода продукции прежде всего на единицу затраченного труда, а не на единицу площади. Такое положение означало, что на колонизируе­мых землях дефицитным фактором выступает рабочая сила. Это способствовало формированию специализированного, простого по своей отраслевой структуре агропроизводства, так как облегчалась организация сбыта продукции, что является сложной задачей, напри­мер, при плодосмене, когда крестьянин сталкивается с проблемой реализации многих видов сельскохозяйственных продуктов. Добавим, что аналогичного типа узкоотраслевые районы возникли и на степ­ных просторах европейской части России, где было создано круп­ное экстенсивное производство зерна, главным образом пшеницы, которая стала доминировать на хлебном рынке Западной Европы.

Тем самым завершается сложный процесс формирования аграр­ного пространства, начавшийся с переходом от бродячего образа жизни к оседлому, когда маршрутное, или линейное, осознание тер­ритории преобразуется в радиальное. Оседлый земледелец стал пред­ставлять себе пространственную протяженность в виде концентри­ческих кругов, затухающих к горизонту.

Хорошо выраженное применительно к единичному крестьянину и его двору тяготение огородов, обильно унаваживаемых и тща­тельно обрабатываемых, к приусадебным землям и все более экстен­сивное использование пашни по мере возрастания удаленности полей от деревни ведут к кольцевому по отношению к ней рисунку распо­ложения угодий. В дальнейшем, как показал И.Тюнен, сходная кар­тина размещения сельского хозяйства в виде колец с разной интен­сивностью производства складывается вокруг городов, стягивающих аграрную продукцию окрестных сельских местностей. И, наконец, концентром потребления аграрных товаров в масштабе континента, а затем всего мира становится вырвавшаяся вперед в своем эконо­мическом развитии область Европы, примыкающая к проливу Па-де-Кале и соседствующей с ним части Северного моря.

С удалением от этой области интенсивность рыночной агрикуль­туры снижается. Аргентинская Пампа, в которой сначала господст­вовало пастбищное разведение крупного рогатого скота, а затем зерновое хозяйство и овцеводство, служит тому наглядным приме­ром, поскольку ее природные условия допускают создание явно бо­лее трудоемких отраслей (что и подтвердило начавшееся в 30-х гг. XX в. распространение технических и плодовых культур). Разуме­ется, «возмущения» в глобальном разрезе слишком велики, чтобы тенденция проявлялась прямолинейно и повсеместно. Происходя­щие в современном мире экономические сдвиги ведут к усилению полицентризма в локализации сельского хозяйства. Однако в опре­деленной степени «кольцевая» структура географии отрасли отра­жает влияние главного наряду с дифференциацией территории в зависимости от соотношения тепла и влаги фактора размещения аграрного производства — дистанционного.

Вопросы

1. Какие системы земледелия исторически формировались в умеренном поясе Европы?

2. Какие внешние факторы определили процесс интенсификации европей­ского сельского хозяйства?

3. В чем выразилось влияние процесса экономического развития Европы на географию мирового агропроизводства?

Земельный фонд как природный базис агропроизводства

Классификация видов использования земель. Основу аг­рикультуры создают, как известно, земельные ресурсы: «Труд есть отец богатства, а земля — его мать». Структура и продуктивность земельного фонда всегда находились и находятся в тесной взаимо­связи с самим производством и неотторжимы от него. В том, что в сельском хозяйстве явственно выражены фазы — а) непосредст­венного воздействия различных форм человеческого труда, ориен­тированного на обеспечение роста и жизни культурных растений и домашнего скота, и б) воздействия природных факторов — состоит принципиальное отличие отрасли от сферы промышленности.

Однако указанные ресурсы используются человеком по-разному. Поэтому изначально важное значение приобрела прикладная клас­сификация земель, иначе говоря — выделение сельскохозяйствен­ных угодий. Само слово «угодье» подчеркивает, что речь идет о землях, пригодных для тех или иных целей: распашки, сенокоше­ния, выпаса скота и т.д. Соответствующие классификации, приня­тые в отдельных государствах, совпадают далеко не полностью, что вытекает из огромного природного, этнического и исторического многообразия географического пространства. Важнейшие понятия в этих классификациях восходят еще к условиям примитивного хо­зяйственного быта и, будучи выработаны в процессе практической деятельности, не вполне выдержаны логически.

В данном контексте выдающийся русский агрогеограф А.Н.Ракитников замечает, что в обычном понимании не проводилось разли­чие между пригодностью земли для того или другого использования и фактическим использованием. Тем самым подразумевалось соот­ветствие между тем и другим, что было естественным в прошлом, когда формы хозяйства эволюционировали медленно и для сельских жителей могли представляться по существу стабильными. Иная кар­тина наблюдается на современном этапе, когда быстрый прогресс техники и динамичные сдвиги в отраслевой структуре и в террито­риальной организации агропроизводства делают ощутимым неудоб­ство такого отождествления двух по существу разных понятий.

В нашей стране выделяются официально следующие основные виды сельскохозяйственных угодий: 1) пашня (посевы и пар, а так­же огороды), 2) залежи, 3) сенокосы, 4) пастбища, 5) многолетние насаждения. Примечательно выпадение в качестве отдельной категории огородов, что отразило изменения в системах полеводст­ва, а также тот факт, что огороды в традиционной форме сохрани­лись прежде всего в приусадебных хозяйствах, чьи земли выделя­ются в официальной статистике отдельной строкой без ее внутрен­ней разбивки. Исчезла и ранее самостоятельная графа «выгоны» (включенных в категорию «пастбища»), столь важная в прошлом для экономики российской деревенской общины.

В Международном Географическом Союзе для карт использова­ния земель была принята сходная классификация. В ней обращает на себя внимание рубрика первого порядка — «пастбища улучшен­ные постоянные». Это отражает широкое распространение сеяных пастбищ в ряде западноевропейских стран и особенно в Новой Зе­ландии, в которой их площадь более чем в 15 раз превышает пло­щадь, отведенную под полевые культуры.

Крупным научным достижением стала изданная в 1986 г. под редакцией Л.Ф.Январевой карта «Земельные ресурсы мира». Вы­полненная в масштабе 1:15 000 000, она впервые показала с такой полнотой географию главных видов угодий (пашня, пастбища, мно­голетние насаждения, леса). Причем не только изолированно, но и в сочетании, если не обнаруживалось заметного преобладания од­ного из них. Сами же эти виды подразделены в зависимости от того, в каком климатическом поясе расположены. Последующее чле­нение, с обособлением поливных земель от неорошаемых, где такое разграничение имеет место, идет в рамках этих поясов. Пастбища делятся, например, на неулучшенные и улучшенные, а далее среди первых показаны: в полярных поясах — 1) тундровые, 2) лесотунд­ровые; в умеренных — 1) субарктических лугов, 2) лесные (а) редкостойных лесов, б) редколесий), 3) луговые, 4) лесостепные, 5) степные (а) настоящих степей, б) сухих степей, в) опустыненных степей), 6) пустынные и т.д.

Создание такой карты было бы крайне затруднено без предшеству­ющего накопления в мире материалов аэро- и космических съемок, которые представляют собой принципиально новый источник инфор­мации о поверхности планеты. Однако даже с их помощью удается лишь весьма ориентировочно оценить состояние земельного фонда. Все сельскохозяйственные угодья занимают на земном шаре приблизи­тельно 1/3 суши (без Антарктиды), или около 4,6 млрд га. При этом площадь обрабатываемых земель составляет примерно 1,5 млрд га, в том числе пашни — свыше 1 млрд и многолетних культурных насаждений — около 0,4 млрд га. На сенокосы приходится около 3,2 млрд га. Леса, которые тоже частично используются для аграрных нужд, со­хранились на площади более 4 млрд га.

Эти цифры, конечно, приближенные не только из-за несовер­шенства статистического учета, прежде всего во многих развиваю­щихся странах, но главным образом по той причине, что сами поня­тия, используемые в сельскохозяйственной классификации, не ли­шены некоторой условности.

Например, в районах с господством подсечно-огневой системы пашня, как таковая, отсутствует: земледельцы каждый год переходят на новые участки. В результате нет устойчивых рубежей, которые отделяли бы обрабатываемые земли от остальных. В подобном слу­чае все земли могут считаться потенциально используемыми, но фактически каждый год под посевами находится их незначительная и непостоянная часть. Не менее существенно, что во многих влажно-тропических областях Африки вообще формируются и господству­ют специфические природно-антропогенные ландшафты. Своеобра­зие их заключается в том, что «блуждающее» поле неразрывно слито с соседними участками леса и саванны, целенаправленно обогащен­ными полезными растениями. При создании очередной подсеки дре­весная флора не уничтожается земледельцами полностью, а, по сути, лишь прореживается. Это ускоряет возобновление естественного растительного покрова после прекращения эксплуатации участка.

Как в лесах, так и в саванне при расчистке оставляют и оберега­ют все хозяйственно ценные деревья и кустарники. Притом не только сохраняются их полезные виды, но часто на месте расчистки сажа­ют подходящие деревья, например, масличную пальму или колу, которые затем развиваются самостоятельно. Таким образом возникли полуестественные насаждения масличной пальмы, занимающие ог­ромные площади на юге Бенина и Нигерии в Западной Африке. Показательно, что легко и натуральным образом в туземную систе­му агропроизводства вписались посадки кофе и какао, ставшие во многих районах неотъемлемым элементом лесного ландшафта.

В засушливых же частях мира обычно оказывается заниженной фактическая площадь пастбищ, поскольку к ним не причисляют леса, где нередко по нескольку месяцев в году содержат скот.

Подобная практика традиционна на территории развивающихся стран, но она получила широкое распространение, например, также на Западе США, где до 30% всех пастбищных земель образуют леса. Такое их использование отвечает запросам скотоводческого хозяйства, но в принципе трактуется как нежелательное явление, исходя из тезиса: «Деревья и трава — экологические соперники». В конечном счете следствием становится общее ухудшение состоя­ния природной среды и, прежде всего, деградация лесной расти­тельности. Вместе с тем, существует мнение, что наносимый ущерб нередко преувеличивается, и в странах Среднего Востока главным врагом леса выступает земледельческое население, а не скотоводы.

Особенно настораживают данные о многолетних насаждениях. В первую очередь в результате развития плантационного сектора, дополненного впоследствии мелкотоварным производством, они за­няли в ряде развивающихся стран значительную долю обрабатыва­емых угодий. Иногда показатель превышает 50%, правда, почти исключительно в малых странах, как-то в Шри-Ланке. Среди срав­нительно крупных государств третьего мира выделим Малайзию, где под посадки каучуконосов, масличной и кокосовой пальмы, пло­довых деревьев и чая отведено около 3/4 возделываемых площадей.

В Европе, по которой имеющаяся информация выглядит наиболее достоверной, многолетние насаждения немногим не дотягивают до 10% всего обрабатываемого клина, причем наивысшие значения при­ходятся на субтропические области континента и равняются 15— 25%. Если же обратиться к крупнейшим странам мира, как Китай, Россия, Индия, США, то в них означенный показатель «на круг» со­ставляет менее 5%, причем в России не достигает даже 1%. Поэтому можно полагать, что доля многолетних посадок в мировом земельном фонде, вытекающая из ранее приведенных абсолютных цифр, заметно преувеличена и не служит надежной базой для анализа.

На каждой конкретной территории фактически всегда представ­лены сочетания различных сельскохозяйственных угодий. Образо­ванные ими комбинации формируются под влиянием комплекса при­чин и призваны в конечном счете обеспечить оптимальные условия для функционирования производства. Однако эти сочетания могут складываться в пользу отдельных категорий землепользователей, и тогда вместо взаимодополняемости имеет место конфликт интере­сов. Исторически наиболее крупные столкновения в этом плане происходили между земледельцами и кочевниками (между «лесом» и «степью»). Поэтому граница зон пашенного и кочевого хозяйства всегда была подвижной, подверженной флюктуации, испытывая вли­яние климатических пульсации и неоднократно менявшегося соот­ношения сил взаимодействующих сторон. При этом неправильно полагать, что в прошлом для нужд пастбищного животноводства использовались только те площади, которые при тогдашней агро­технике нельзя было освоить под культуру, или что заселение тер­ритории, напротив, совершалось ради наибольшего развития коче­вого скотоводства.

Отнесение определенных типов земель к тем или иным угодьям носит чисто качественный характер и не направлено на выявление различий в производительности отраслей сельского хозяйства. Со­поставление территории по такому комплексному показателю, как соотношение разных видов угодий, не в состоянии дать действи­тельного представления об их сравнительном агроприродном потен­циале. Его оценка составляет трудную самостоятельную задачу. Ее легче решить в отношении естественных пастбищ, ибо их продук­тивность выступает чисто природным феноменом и поэтому для всех их видов выражается единым показателем: продукцией с гек­тара в весовом исчислении или кормовых единицах.

Иное положение в земледелии, применительно к которому уже невозможно даже теоретически, в чисто научных целях, абстраги­роваться от влияния антропогенного фактора. В ходе возделывания сельскохозяйственных культур, сколь бы не была элементарной об­работка почвы, происходит изменение ее первичных качеств. Сле­довательно, принципиальная сложность оценки земельных ресур­сов заключается в том, что понятия «естественное плодородие», т.е. присущие земле изначально свойства, и «искусственное плодо­родие», т.е. свойства, придаваемые ей в процессе обработки, в сущ­ности абстрактны, так как в действительности они неразделимы и не могут проявляться в чистом виде. На практике всегда наблюда­ется экономическое (эффективное) плодородие земли, в котором переплетаются элементы, зависящие от природы и созданные тру­дом человека. Это означает, что плодородие почв, выражаемое с экономической позиции единственно через урожайность, становит­ся одновременно общественной, иначе исторической категорией, и ему нельзя приписывать абсолютного значения.

Многовариантный характер использования обрабатываемых зе­мель и замена одних видов угодий другими в условиях нарастаю­щей интенсификации сельского хозяйства не позволяют вырабо­тать универсальные критерии оценки продуктивности почв. По сути, в зависимости от своего профиля, специалисты занимаются или бонитировкой земель, или их собственно экономической оценкой. В первом случае исходят из объективных признаков самих почв, наиболее важных для развития сельскохозяйственных растений, во втором — из производственных результатов, в которых в преобразо­ванном виде проявляется воздействие агроприродных факторов. Про­ведение сравнений особенно усложняется, когда использование зе­мельных ресурсов осуществляется в разных аграрных укладах, каж­дый из которых исходит из собственных ценностных представле­ний. Так, крестьяне, которым продукция нужна для удовлетворения потребительских нужд, при малоземелье будут стремиться к макси­мизации урожайности и, следовательно, валового сбора. При до­статке же земли задача может заключаться в достижении наиболь­шего выхода продукции в расчете на единицу трудовых затрат, а не на площадь. Фермер же, вовлеченный в товарное производство, жиз­ненно заинтересован в получении денежного дохода, наилучшим образом окупающего сделанные ранее вложения капитала и труда.

Напрашивается вывод, что сравнительная оценка земель по их продуктивности должна проводиться с особой осторожностью, если сопоставляемые территории принципиально различаются по своим социально-экономическим условиям. В таких случаях обращение к традиционному обобщающему показателю, каким является урожай­ность, не проясняет картину. В этом плане особенно репрезентативен внушительный разрыв в продуктивности земледелия в промышленно развитых и развивающихся странах. На рубеже 80—90-х гг. средний сбор зерновых в Европе (без СССР) составлял 42,8 ц/га, в СССР — 18,1, Северной и Центральной Америке — 36,0, Южной Африке — 20,3, Азии — 25,7 (благодаря высокой доле в посевах риса) и Австралии с Океанией — 15,6 ц/га. Достаточно очевидно, что обе группы стран сильно отличаются друг от друга по степе­ни насыщенности деревни средствами производства (в одном слу­чае — современных, в другом — преимущественно традиционных) и уровню вложений материальных ресурсов в сельское хозяйство. Однако остается неясным, в какой мере это обстоятельство и, в частности, многократная разница в количестве вносимых на едини­цу площади минеральных удобрений, непосредственно влияющих на урожайность, усиливает или же, напротив, сглаживает изначаль­ное неравенство агроприродных потенциалов угодий мира. Учет вышеуказанных соображений полезен и для объективного восприятия приводимой ниже в региональном разрезе краткой информации о географии основных видов сельскохозяйственных земель.

Рис. 23. Обрабатываемые земли зарубежного мира

Европа выделяется наиболее высоким показателем распаханности — на уровне 30%, что и привело к концентрации почти 10% обрабатываемых в мире площадей в ее пределах (без стран СНГ). Это результат исторически длительного аграрного процесса, густо­ты населения и благоприятных природных условий. Ни холодные, ни аридные, ни высокогорные территории не занимают в Европе столь больших площадей, чтобы существенно ограничить возмож­ности земледелия. Особенно это относится к Западной Европе, ре­дко подверженной засухам.

Вместе с тем дробность рельефа способствовала образованию сложных по составу территориальных группировок угодий, в кото­рых пашня в сочетании с многолетними насаждениями не домини­рует сплошь на больших пространствах. Даже климатические раз­личия, связанные с нарастанием континентальности, проявляются на небольших расстояниях: в Англии отчетливо выражена второ­степенная роль пашни в избыточно увлажненных местностях на западе и доминирование ее среди сельскохозяйственных угодий в сравнительно сухих равнинных районах на востоке и юго-востоке. Показательно, что лишь в двух странах под обработкой находится более 50% всей площади: в равнинной Дании, лишенной запасов ископаемого сырья и топлива, и в Венгрии, где степи достигли за­падной границы своего распространения.

В зарубежной Азии (без стран СНГ) коэффициент земледельче­ской освоенности территории тоже достаточно высок — более 15%, что привело к концентрации в регионе свыше 30% мировой пашни. Но контрасты в условиях увлажнения сказываются с исключитель­ной силой. Низменности в муссонных областях Азии, особенно на приморском востоке Китая, превратились в мощные очаги трудоинтенсивной агрикультуры со значительной долей круглогодично экс­плуатируемых полей. В ряде случаев распаханность граничит с пре­дельной: в Бангладеш в целом она близка к 2/3, а во многих райо­нах превосходит даже 80%.

Скудость атмосферных осадков и нестабильность их выпадения на огромных территориях определили давние традиции орошения полей. Им охвачено в регионе более 30% обрабатываемого клина, тогда как в стоящей по этому показателю на втором месте Европе (без стран СНГ) — только 12%. Однако в ряде аридных областей трудности расширения пашни непреодолимы, и она вместе с много­летними насаждениями занимает, например, в Саудовской Аравии менее 1 % территории. Неполивные земли в таких условиях при­знаются столь малоценными, что могут не числиться в частной соб­ственности и возделываются лишь в благоприятный по климатиче­ским условиям год, после чего опять надолго забрасываются.

Средние цифры по СНГ и Северной Америке близки. Обоим этим регионам свойственна сравнительно невысокая распаханность на уровне свыше 10% (в России — около 8%), так что они в итоге сосредоточивают более чем по 15% обрабатываемого клина плане­ты. Показатель распаханности отчетливо варьирует в них по ланд­шафтным зонам и в общем нарастает по мере движения к югу. Дерново-подзолистые и подзолистые почвы в зоне хвойных и сме­шанных лесов в этих районах распаханы только примерно на 6% площади, а черноземы лесостепи и степи — наполовину. Далее доля пашни падает по мере усиления засушливости. И все же внут­ренние контрасты в степени земледельческого освоения ни в СНГ, ни в Северной Америке не достигают такой силы, как в Зарубеж­ной Азии, прежде всего из-за отсутствия столь же густонаселенных обширных земледельческих районов.

В отличие от Зарубежной Азии, в странах СНГ, особенно в Рос­сии, земледелие вынуждено сталкиваться с недостаточной обеспе­ченностью теплом. Это накладывает отпечаток на характер исполь­зования земельного фонда. В наших черноземных областях степень распаханности территории несравнимо выше, чем в странах Сред­ней Европы с их высокоразвитым интенсивным сельским хозяйст­вом (Германия, Бельгия, Голландия, Австрия). На западе Азово-Кубанской равнины этот показатель достигает почти 85%, что по­рождает трудности экологического плана. Однако в нынешних условиях России будет особенно сложно избежать избыточных сель­скохозяйственных нагрузок на земли там, где наблюдается богатст­во агроклиматическими ресурсами.

Вместе по уровню земледельческой освоенности могут формаль­но рассматриваться Латинская Америка с Африкой, где при всем многообразии природных условий конечный показатель, равный при­мерно 7%, определяется наличием редконаселенных засушливых и влажнотропических областей при отсутствии мощных очагов пашен­ной агрикультуры. Именно в Африке и в меньшей мере в Латин­ской Америке различные формы залежного, в частности, подсечно-огневого земледелия имеют широкое распространение. Однако в обоих регионах обрабатываемые угодья по сути дифференцированы в типологическом отношении из-за сохранения многих локальных автохтонных систем земледелия, к которым добавились интродуцированные извне, например, связанные с плантационным хозяйст­вом. Это в итоге породило и многие «гибридные» формы агропроизводства.

Что же касается порайонных различий в пределах самих этих регионов, то они отчетливо отражают внутренние территориальные контрасты природы и поэтому достаточно легко объяснимы. В Латин­ской Америке влажная часть Пампы с ее крупными посевами зерно­вых и соседствующий с ней юго-восток Бразилии с его знамениты­ми кофейными насаждениями противостоят почти безлюдному до последнего времени гигантскому массиву экваториального леса бас­сейна Амазонки. В Африке же, напротив, земледелие слабее всего развито не в самом влажном, а в самом засушливом районе — величайшей пустыне мира Сахаре.

Малая распаханность Австралии (менее 6%) отчасти объясня­ется засушливостью климата и бедностью поверхностными водами. Однако без учета социально-экономических и исторических причин такое объяснение будет неполным. Поздняя колонизация, малочис­ленность прибывших переселенцев, удаленность от Европы, слу­жившей главным рынком сбыта, — все это усиливало экстенсивное направление австралийского сельского хозяйства.

Закономерно поэтому, что именно Австралия выделяется богат­ством кормовых угодий, где они занимают свыше 50% площадей (среднемировой показатель примерно 22%). Причины кроются в первую очередь в слабой распаханности и малой лесистости конти­нента, вследствие чего в условиях засушливого климата обширные пространства пригодны лишь для выпаса скота.

На другом полюсе находится зарубежная Азия (без стран СНГ), где на кормовые угодья приходится только немногим более 10% всех земель; при этом и в посевах фуражным культурам обычно отводится малое место. В итоге в густонаселенных рисоводческих районах сла­бо развитое животноводство лишено перспектив из-за бедности кор­мовой базы. В других районах оно почти полностью зависит от естест­венных пастбищ, малопродуктивных, сильно выбитых, истощенных в результате многовекового и чрезмерного использования.

Доля кормовых угодий в земельном фонде остальных регионов достигает своего максимального значения в Африке (26%), но их продуктивность в целом низка и все более ухудшается из-за пере­выпаса. Хотя Африка, а также Латинская Америка лучше обеспече­ны пастбищами, чем зарубежная Азия, они принципиально с ней сходны по структуре кормовой базы, дирижируемой прежде всего природными факторами. Поэтому в обоих регионах лучшие пастби­ща сосредоточены в обширных засушливых областях.

Основывающееся на естественных кормах пастушеское хозяйство развивающихся стран в своем крайнем выражении — кочевом ското­водстве — объединяет в едином комплексе сезонные пастбища, кото­рые могут находится на расстоянии многих сотен километров друг от друга. Но и в условиях малых перегонов стада должны включать виды и породы скота, отличающиеся высокой подвижностью и умением добывать пропитание при скудости растительного покрова. Все же сезонный дисбаланс в степени обеспеченности животных разными типами пастбищных угодий обычно не удается преодолеть в условиях сохранения экстенсивного производства в любых его формах, причем дефицит кормов падает, как правило, на зимние месяцы.

В процессе многовекового использования пастбища засушливых территорий не подвергались улучшению по причине экономической нецелесообразности или малой оправданности подобного рода ме­роприятий (обустраивались лишь места для водопоя); поэтому в подавляющем большинстве случаев такие пастбища истощены и имеют продуктивность ниже изначальной. В обследованиях по Цен­тральной Азии, например, не раз отмечалось, что их кормовой тра­востой сильно изрежен, кое-где совершенно выбит, а оставшиеся площади перегружены поголовьем, так что традиционная практика содержания скота не в состоянии во многих хозяйствах обеспечить даже стабилизацию продукции на уже достигнутом уровне.

Что же касается влажных тропиков, то в них мало чисто природ­ных травянистых ассоциаций. Травы развиваются только в период дождей, быстро деревенеют и теряют свою питательную ценность из-за уменьшения содержания протеина и образования грубой клет­чатки. К этому следует добавить и бедность почв азотом, что тоже отрицательно сказывается на кормовых достоинствах местной рас­тительности. Низкая естественная продуктивность пастбищ и слож­ность обогащения их ресурсного потенциала во влажных тропиче­ских условиях существенно препятствует становлению специализи­рованных отраслей животноводства.

Однако нельзя удовлетворяться только ссылкой на природный фе­номен. Ведь и в странах умеренного климата традиционное крестьян­ское хозяйство в прошлом также разводило прежде всего рабочий скот и не ориентировалось на продажу своей животноводческой про­дукции. Вызывалось это тогда влиянием причин, которые в развиваю­щихся странах и поныне сохраняют свое ограничительное действие: малой урожайностью сельскохозяйственных культур, что не позволя­ет опереться на полевое кормодобывание, низкой производительностью труда, сложностью хранения и перевозки животноводческой продук­ции (особенно в условиях жаркого климата), отсутствием массового рыночного спроса из-за малых доходов населения.

В странах с развитой экономикой за счет разных типов пастбищ­ных угодий получают обычно важную, но вовсе не главную долю необходимого скоту кормов. Основная часть их поступает от отрас­лей растениеводства, особенно в тех областях Европы, которые об­ладают умеренно влажным климатом. Так, в Скандинавии под куль­туры, дающие фуражное зерно и сочные и грубые корма, отводят 75—85% пашни. Да и многие пастбищные земли оправданно при­равнять к обрабатываемым: они засеваются травами, регулярно удоб­ряются и даже орошаются.

Примечательно, что в Великобритании с ее густым населением и мощными очагами давней индустриализации культурные луга и пастбища тоже преобладают среди сельскохозяйственных угодий, охватывая до 2/3 всей их площади; в результате страну даже назы­вали «пастбищным королевством». Продуктивность улучшенных лу­гов, достигая 40 ц/га, на порядок превышает ту, что свойственна засушливым областям с господством экстенсивного скотоводства (так, в Узбекистане урожайность пустынных пастбищ, находясь в полной зависимости от климатических условий года, колеблется от 2 до 5—6 ц/га и снижается в отдельные неблагоприятные годы до 0,5—1 ц/га кормовой массы). На одном гектаре подобных лугов можно содержать 25 овец, в то время как в полузасушливых райо­нах для выпаса одной овцы обычно требуются в десятки раз боль­шие площади.

В таких крупных странах с разнообразными природными услови­ями, как Россия и США, а также в европейской части Средиземно­морья сохраняется и экстенсивное животноводство отгонного типа. В целом же в промышленно развитых государствах площади паст­бищных угодий уже не могут служить полнокровным показателем для оценки уровня развития животноводства, которое все заметнее опирается на продукцию с полей. В частности, в бывшем СССР пастбища и сенокосы, занимая более 60% площади всех сельскохо­зяйственных земель, давали только 30% кормов. Сходные цифры характеризуют положение и в мировом разрезе.

Природно-ресурсный аспект развития сельского хозяйст­ва. Развитие производительных сил в деревне и усиление специа­лизации отнюдь не означают ослабления влияния природных факто­ров на географию сельского хозяйства, как это иногда утверждают. Хотя некоторые виды агропроизводства действительно порывают непосредственные связи с ближайшим естественно-ресурсным окру­жением (бройлерное птицеводство, откормочное свиноводство), в целом тенденция к оптимизации размещения вынуждает со снижени­ем доли транспортных издержек в себестоимости продукции стре­миться к скрупулезному учету природных условий. Рост товарности в сельском хозяйстве и вытекающая отсюда резкая конкуренция между районами делают производство любой культуры чувствительным даже к малейшим плюсам и минусам данного места и вызыва­ют сдвиги в географии культур или в использовании земли с быст­ротой, неизвестной в прошлом. Необходимость в сравнительной оцен­ке земельных ресурсов усиливается также вследствие постоянно увеличивающегося спроса на них со стороны других пользователей.

В самом сельском хозяйстве углубление специализации соче­тается с непрерывно прогрессирующей его интенсификацией. Нарастающий во времени поток капиталовложений в отрасль требует для достижения максимальной эффективности все бо­лее полного и тщательного знания природных и экономических свойств земли. Материалы, которыми располагает наука, не да­ют оснований утверждать, что в ходе агротехнической практики вырисовывается определенная тенденция только к увеличению или, напротив, ослаблению различий в «естественной» продук­тивности обрабатываемых угодий. Однако уже ясно, что интен­сификация не ведет к нивелировке агропроизводственных особенностей почв, хотя не исключает и такой вариант, например, на староорошаемых массивах.

В процессе интенсификации сельского хозяйства происходит, с одной стороны, частичная модификация естественных свойств среды, с другой — приобретают значение новые элементы природных ре­сурсов и вырабатывается новое отношение к уже используемым, в зависимости от технического и экономического уровня производства.

При занятии агрикультурой наиболее ярко проявляется комп­лексный характер воздействия природных компонентов и явлений на производство. Еще классик российской науки В.В.Докучаев от­мечал, что «...весь способ земледелия должен быть строго прино­ровлен к естественноисторическому условию тех или других физи­ко-географических районов России». Однако в качестве главного объекта анализа обычно вычленяются земельные, или почвенные ресурсы. Причины тому многообразны. В их числе — территори­альная дробность почвенно-растительного покрова и возможности его активного преобразования человеком.

С этих позиций базовые климатические показатели менее диффе­ренцированы в пространстве и, в отличие от агропроизводственных качеств почвы, коррелируют с продуктивностью растений на больших территориях. Поэтому оценка биоклиматической продуктивности земли, определяемая главным образом степенью обеспеченности флоры теп­лом и влагой, осуществляется в сравнительно мелком масштабе. Пер­воосновой при этом служит зональный подход. Агроклиматические параметры чаще всего принимаются как данность, поскольку управ­лять ими земледелец или совсем не в состоянии (термический ре­жим), или может при осуществлении водных мелиораций.

Выше характеризовалось размещение угодий по регионам, что отвечает задачам изучения мирового хозяйства. Но с геоэкологиче­ских позиций вполне оправдан зональный принцип рассмотрения, опирающийся прежде всего на критерий теплообеспеченности территории. Пока наши научные знания об агроклиматическом потен­циале географических поясов неполны, что затрудняет достовер­ную оценку возможностей увеличения выхода аграрной продукции на планете в перспективе.

Это отчетливо ощущалось и при попытках объяснить уже ранее упомянутые «ножницы» в уровне урожайности хлебных культур меж­ду промышленно развитыми и развивающимися странами. По мне­нию ряда специалистов, разрыв в пользу первых слишком велик, чтобы ссылаться лишь на разницу в экономических и агротехниче­ских условиях, и нужно дополнительно учесть позитивные агроприродные отличия умеренных поясов от более жарких, в которых и расположены страны низких сборов. В качестве причин, «сдержи­вающих» урожайность, указывают на невысокое плодородие влажнотропических почв, среди которых хорошей продуктивностью выделяются только аллювиальные и вулканические почвы, и на некото­рые климатические факторы, обусловливающие трудности возделы­вания во влажных тропиках широкого круга культурных растений, особенно однолетних. К числу таких факторов относят малую измен­чивость продолжительности дня в течение года, отсутствие прохлад­ного и сухого периодов, стабильность величины солнечной радиа­ции по сезонам (при этом в летние месяцы солнечная радиация и дневные температуры во влажнотропических районах часто оказы­ваются из-за сильной облачности меньшими, чем в более высоких широтах). В результате в культурах, возделываемых в тропиках, содержится мало белков: от 2—3% в маниоке и бананах до 8— 10% в рисе и кукурузе, тогда как в пшенице, ржи и овсе — 15%, а ведь специалисты подчеркивают, что выход растительного белка с хлебной нивы — показатель не менее важный, чем урожайность.

Как считает ряд ученых, о более низких сборах в тропиках при сопоставимых уровнях агротехники можно говорить, если ограни­чиваться лишь валовым сбором с единицы площади за один сель­скохозяйственный сезон. Если же принять во внимание возмож­ность получения за год в тропических условиях двух-трех урожаев, то общегодовой сбор с 1 га, равно как и урожай в расчете на один день вегетации, оказывается выше в жарких странах, где зерновые культуры созревают быстрее. Отталкиваясь от этого богатства низ­ких широт термическими ресурсами, высказывают даже мнение, что такие территории, как бассейны Амазонки или Конго распола­гает предпосылками для превращения в отдаленном будущем в са­мые густонаселенные аграрные районы (см. рисунок 24). Однако эту точку зрения разделяют не все специалисты (см. рисунок 25).

Изложенное позволяет высказать также следующие суждения. Во-первых, природные условия, вполне подходящие для ведения оп­ределенной системы сельского хозяйства, могут оказаться малоудов­летворительными для использования их в рамках технически более сложной и, казалось бы, более прогрессивной сельскохозяйствен­ной системы (правда, возможно и обратное положение).

Рис. 24. Сельскохозяйственная продуктивность земель по В.Холлштейну

Рис. 25. Сельскохозяйственная продуктивность земель по С.Фишеру

Во-вторых, когда в данной ситуации агрикультура в состоянии удов­летворять предъявляемым запросам, мы оцениваем свойства земельных ресурсов через призму действующей системы. Но если последняя уже не выполняет возлагаемых на нее задач, то мы начинаем рассмат­ривать качество угодий с точки зрения условий, определяющих необ­ходимость перехода к новой агропроизводственной системе.

В-третьих, территории с менее удовлетворительными, по меркам новой системы, землями включаются в нее, как правило, позже других, что важно учитывать при прогнозах диффузии нововведе­ний. Это вносит теоретическую определенность в давнюю дискус­сию о том, какие земли — «лучшие» или «худшие» — исторически прежде всего вовлекались в обработку.

В отношении заселения Сибири отмечали, например, что оно начиналось, как правило, с земель, представлявшихся первопосе­ленцам лучшими. Такими считались участки, пусть менее плодо­родные, но не требующие большой работы по расчистке, удобно расположенные и безопасные на случай вражеского нападения. Од­нако с течением времени менялись сами представления о лучшей земле, например, в случае роста технической оснащенности хозяйства. То, что оставалось неосвоенным на раннем этапе колониза­ции, могло с успехом позднее и заселяться, и распахиваться. Так, во второй половине XVII в. произошло значительное продвижение земледельческого населения Западной Сибири к югу, в бассейны рек Исети и Миасса, где в лесостепи сложились чрезвычайно бла­гоприятные условия для хлебопашества.

Целесообразно отметить, что в свете изложенного характери­стика земельного фонда помогает объективно оценить уровень осво­енности и демографическую емкость территории и уяснить перспек­тивы дальнейшего развития агропроизводства «вширь» и «вглубь», но отнюдь не свидетельствует о степени его экономической эффектив­ности в целом и по отраслям. Хотя в общем виде рост интенсивно­сти использования земельных ресурсов служит признаком прогресса сельского хозяйства, предполагать, как это делали некоторые со­ветские ученые-«оптимисты», что надо стремиться ее повсеместно повысить — значит заранее отказаться от получения наилучшего экономического результата. Естественная среда предоставляет чело­веку выбор различных путей утилизации агроприродного потенциа­ла той или иной местности, и этот выбор определяется комплексом причин, зачастую лежащих вне среды самого сельского хозяйства.

Исключение составляют, пожалуй, территории с экстремальны­ми климатическими условиями: тундра, где оленеводство постоян­но удерживает свои ведущие позиции, и жаркие засушливые обла­сти, которые без орошения доступны только для пастбищного использования или же в лучшем случае дают возможность возделы­вать немногие засухоустойчивые культуры, преимущественно про­сяные. Это свидетельствует одновременно, что в сложных, близких к крайним природных условиях сельское хозяйство вынуждено раз­виваться преимущественно в экстенсивных формах, если не прибе­гать к дорогостоящим и экономически плохо оправдываемым мелиорациям. Неустойчивость производства, часто подверженного сти­хийным бедствиям, вызывает резкие колебания выхода продукции и ставит жесткие пределы окупаемости капиталовложений. Выгод­нее, оказывается, рассчитывать на производительную силу самой природы, компенсируя за ее счет в благоприятные годы потери не­урожайных сельскохозяйственных сезонов.

Вопросы

1. В чем проявляется сложность оценки земельных ресурсов, используе­мых в сельскохозяйственных целях?

2. Раскройте сущность экономического плодородия почвы как синтетиче­ского понятия.

3. Каковы важнейшие черты географии земельного фонда в свете природ­ных особенностей континентов и регионов?

Мелиоративный фактор развития и размещения мирового сельского хозяйства

Современные задачи мелиоративного строительства. Ос­новные земельные ресурсы, которые по нынешним меркам числят­ся пригодными для обработки, уже освоены человеком, например, в странах Азии на 80%. По миру в целом еще можно рассчитывать на дополнительные включения в агрикультуру около 500 млн га, что означало бы приумножение имеющегося пахотного клина на 1/3. Однако мотивированным выглядит предвидение, что этот про­цесс захватит земли, плодородие которых заметно ниже, чем ис­пользуемых, и потребует крупных финансовых затрат. Перспекти­вы ухудшаются также из-за повсеместного отчуждения продуктив­ных угодий под городскую застройку, дорожное и промышленное строительство и другие несельскохозяйственные цели. Итогом ста­новится сокращение фонда целинных земель, доступных для аграрного освоения и колонизации. Это наглядно проявляется в зату­хании темпов расширения обрабатываемой площади в глобальном масштабе: в 70-х гг. они составляли почти 0,7% ежегодно, а в 90-х гг. — 0,35%.

В этой цифре отражено столкновение двух разнонаправленных тенденций. По некоторым, весьма ориентировочным подсчетам, пла­нета утрачивает каждый год более 10 млн га пахотных угодий, в том числе вследствие эрозии 5—7 млн, изъятия на внесельскохозяйственные нужды 2—4 млн, засоления и заболачивания орошае­мого клина 2—3 млн га. В агрикультуру же на земном шаре вовле­кают около 16 млн га целины ежегодно, преимущественно за счет сведения лесов, а также распашки пастбищ. Таким образом, при­рост пахотных угодий оказывается равным 5—6 млн га. (Для срав­нения укажем, что данный годовой показатель на этапе с середины XIX в. до начала первой мировой войны составлял примерно 7,5 млн га и в межвоенный период приближался к 9 млн га.) Такой прирост выглядит слишком скромным, если учесть, что численность населения мира должна за 90-е гг. увеличиться примерно на 1 млрд человек, или же на 1,7% в год.

Поэтому все большие надежды в перспективе приходится связы­вать, с одной стороны, с совершенствованием собственно агротех­нической практики, с другой — с мелиоративным воздействием на природную среду. В последнем случае речь идет о проведении сово­купности мероприятий по существенному улучшению земель, что­бы добиться длительного повышения их плодородия. Оба пути переплетаются, ибо опираются на основополагающий закон зачина­теля современной агрохимии Ю.Либиха: степень урожайности по­стоянно находится в теснейшей зависимости от «силы» (влаги, сум­мы температур и т.д.) или питательного вещества, которая (кото­рое) в сопоставлении с другими имеется лишь в минимальных коли­чествах. Однако второй путь порождает, как правило, более замет­ные сдвиги в агропроизводстве, даже когда распространяется на уже эксплуатируемые сельскохозяйственные угодья.

Рис. 26. Изменения северной границы распространения важнейших сельскохозяйственных культур в Финляндии в 1930—1969 гг.

На передний план выдвинулись прежде всего гидротехнические мелиорации: орошение и осушение земель, включая обводнение па­стбищ. Причина этого заключается в том, что водный баланс терри­тории явно легче поддается регулированию сравнительно с тепло­вым режимом, на который возможно влиять лишь на очень ограни­ченных площадях (с помощью теплиц и парников, а также установ­кой обогревателей в садах для борьбы с краткосрочными заморозками). Показательно, что предпринимавшиеся настойчивые попыт­ки продвинуть посевы на север за счет интродукции морозоустой­чивых и скороспелых сортов культурных растений оказались в це­лом малоудовлетворительными по экономическим соображениям. В результате, например, в Финляндии рубежи возделывания непри­тязательных ржи и ячменя начиная уже с 30-х гг. постепенно от­ступают к югу, сводя на нет былые усилия по продвижению земле­делия к полярному кругу. Что же касается высокогорных областей, для которых тоже характерен короткий вегетационный сезон, то применительно к ним нерационально концентрироваться на созда­нии новых сортов, которые из-за расчлененности рельефа смогут занять лишь незначительные площади. На таких территориях предпочтительнее «спустить» земледелие в относительно низкие верти­кальные пояса. Средством служат трудоемкие работы по террасиро­ванию склонов, широко практикуемые горцами в странах Юго-Восточной Азии, и строительство оросительных объектов, если климат засушлив.

Орошение и проблемы его дальнейшего развития. Бесспор­но, что среди мелиораций своим выдающимся мирохозяйственным значением выделяется ирригация. Она охватила на земном шаре приблизительно 250 млн га, или около 15—16% обрабатываемых площадей. Поливные угодья дают до 1/3 всей продукции земледе­лия, так что их производительность более чем в 2 раза выше, чем неорошаемой пашни. Особенно эффективны ирригационные мероп­риятия в аридных областях, где вопросы создания оптимального термического режима решены самой природой и благодаря обилию солнечного тепла таятся предпосылки к формированию исключи­тельно стабильного земледелия.

О том, насколько кардинально меняется агропроизводственное качество земель с внедрением орошения, свидетельствует, в част­ности, оценка их потенциальной биологической продуктивности, предпринятая применительно к равнинным районам бассейна Вахша в Таджикистане. Исчисленная для условий естественного ув­лажнения менее чем в 50 баллов, она была охарактеризована как очень низкая (то же относится к северным территориям евразий­ского материка, включая тундру и северную тайгу). При оптималь­ном увлажнении, которое обеспечивает ирригация, данный показа­тель возрастает более чем до 250 баллов, и потенциальная биологи­ческая продуктивность местных долинных земель определялась уже как очень высокая в разрезе всего бывшего СССР.

Ирригации свойственно многоцелевое назначение. Прежде все­го, она раздвинула пределы ойкумены за счет областей, где земле­делие без искусственного орошения невозможно. В засушливом поя­се, протянувшемся от южных берегов Средиземного моря до бассейна Тихого океана, критическая граница земледелия проходит примерно по годовой изогиете 200 мм, хотя это справедливо лишь для мало­урожайного и низкодоходного потребительского хозяйства. В ареа­лах же товарного земледелия нижний рубеж неполивных посевов определяет изогиета 500 мм.

Орошение применяется также с целью ликвидации сезонного недостатка влаги. Так, для Южной Азии, где господствует муссонный ритм выпадения дождей, это направление ирригации с агроно­мических позиций правомерно и с экономических почти повсемест­но оправданно. Достаточно сказать, что даже в такой, в целом хо­рошо увлажненной стране, как Бангладеш, которая получает осад­ков 1500—3500 мм в год, в зимние месяцы в почве наблюдается дефицит влаги. Учитывая благоприятные термические условия Юж­ной Азии, орошение в подобных условиях направлено на получение с одного участка двух-трех урожаев в году, т.е. на гарантию круглогодичной вегетации. Более того, один из парадоксов субкон­тинента именно в том и заключается, что оно на территориях, в целом страдающих, как это наблюдается в Бангладеш, от избытка влаги, полезно не только в сухой, но и в дождливый сезон, посколь­ку изменчивость муссона сильно сказывается на урожаях. Это от­носится и к главной продовольственной культуре — рису, возделы­вание которого на поливных землях удваивает общие сборы, если исходить из многолетних данных.

В странах с развитой рыночной экономикой орошение обычно ведет, в первую очередь, к вытеснению с полей менее ценных сель­скохозяйственных растений более доходными и вместе с тем срав­нительно влаголюбивыми. В данном случае оно знаменует прежде всего применение капитала к земле и с неизбежностью влечет за собой интенсификацию всего производства. В меньшей мере, но тоже достаточно широко такая тенденция в использовании земель­ного фонда свойственна государствам третьего мира. В той же Юж­ной Азии внедрение ирригации сопровождалось увеличением доли высокотоварных технических культур (сахарного тростника, хлоп­чатника) в посевном клине, хотя они и не оказались в состоянии лишить зерновые их господствующего положения в крестьянском хозяйстве.

В глобальном аспекте главным очагом орошения издревле была и остается Азия, где оно, опираясь на богатые традиции, представлено многообразными формами и охватывает примерно 30% обрабатыва­емых площадей (без учета центральноазиатских государств), в том числе в КНР — 45%. Этот показатель в Европе равняется 12%, в странах СНГ — 9, Северной и Центральной Америке — 9, Южной Америке — 6, Африке — 6 и Австралии с Океанией — 4%. Во многих азиатских странах, включая столь крупные, как Китай, Индия, Пакистан, ирригационное хозяйство в качестве потребителя гидроре­сурсов по-прежнему не имеет равноценных соперников. Да и в целом по миру долю отрасли в спросе на воду оценивают примерно в 70%.

На современном этапе в ряде регионов уже явственно ощущает­ся истощение водных ресурсов, в результате чего именно их дефи­цит, а не ограниченность земельного фонда затрудняет развитие сельского хозяйства «вширь». Во всяком случае, площадь поливной пашни, приходящейся на одного жителя планеты, с конца 70-х гг. начинает сокращаться, что представляет опасную тенденцию для большинства стран, расположенных в поясе засушливого климата. При этом обостряются межгосударственные противоречия, касаю­щиеся распределения речного стока. Наиболее глубоки они на Сред­нем Востоке, где проблема имеет давние исторические корни. Так, в отношении распределения вод реки Иордан существуют серьез­ные разногласия между Израилем и Иорданией, жизненно в них заинтересованных, а сток Евфрата стал предметом спора между Турцией, Сирией и Ираком.

Из изложенного вытекает, что в настоящее время надежду сле­дует связывать скорее с рациональным использованием вовлечен­ных в эксплуатацию агроприродных ресурсов, а не с их количест­венным приращением. Особенно актуальна задача экономичного потребления оросительной влаги. Такой путь помогает сгладить обостряющуюся межотраслевую конкуренцию за воду и полнее учесть интересы других секторов экономики, но главное — позво­ляет повысить результативность борьбы с деградацией земель. По некоторым подсчетам, до 1/2 всех орошаемых площадей подверже­ны энергично протекающим процессам засоления и заболачивания, ставшим подлинным бичом поливной пашни.

Подобное положение характерно, в частности, для Центральной Азии. В прошлом засоленные земли для восстановления их продук­тивности временно, порой надолго, забрасывали. Это неизбежно вело к сохранению экстенсивной переложной системы хозяйство­вания, но такой путь неперспективен при усиливающемся спросе на земельные ресурсы. Компенсация потерь за счет нового иррига­ционного строительства становится все менее эффективной, посколь­ку самые доходные гидромелиоративные объекты в регионе, как и во всем мире, как правило, уже сооружены.

В Центральной Азии, как и в других областях традиционного орошения, до 50% и более подаваемой на поливные земли влаги теряется на фильтрацию и испарение, не доходя до орошаемых рас­тений. И это притом, что безвозвратное водопотребление на Амударье приблизилось к 1/2, а на другой крупнейшей реке региона Сырдарье — к 2/3 их стока. Отсюда возникла масштабная проблема Арала, чья акватория из-за прогрессирующего падения уровня моря сократилась на 40% при уменьшении объема воды на 65%. В резуль­тате высохшее дно Аральского моря превратилось в крупнейший очаг соленакопления, зарождения солепылевых бурь и опустынива­ния. В полной мере сказалось то обстоятельство, что в среднеазиат­ских республиках ввиду их монокультурной специализации на хлопке норма применения минеральных удобрений многократно превыша­ла общесоюзный уровень, будучи доведена до 480—600 кг/га. Столь же активно использовались на хлопковых полях пестициды и герби­циды. В итоге произошло отравление орошаемых земель и грунто­вых вод (в них вымывается, например, до половины вносимого в почву азота) и загрязнение рек, которые стали отличаться высокой концентрацией вредных веществ, включая канцерогенные.

В частности, в одном из главных центральноазиатских оази­сов — Ферганской долине — в конце 80-х гг. объемы коллекторно-дренажных загрязненных вод в отдельных поливных массивах достиг­ли 30—35% головного водозабора. Сброс происходит, в основном, в Сырдарью, куда, по самым скромным подсчетам, выносится еже­годно около 15 млн т солей. И если раньше Аральское море служи­ло их приемником, то ныне его обнажившаяся прибрежная зона стала центром возникновения пылевых потоков. Их протяженность достигает 300 км при ширине в несколько километров, а масса пе­реносимой соляной токсичной пыли, в большей мере аккумулируе­мой в пределах издревле возделываемой дельтовой области Амударьи, примерно оценивается в 15—17 млн т.

Ухудшение состояния поливных земель вкупе с увеличивающей­ся нехваткой водных ресурсов вынуждает усиливать внимание к вопросу экономного использования последних. Наиболее перспек­тивными выглядят разработка и широкое внедрение новых, прогрессивных приемов ирригации. Так, уже стало обычным примене­ние дождевальных установок фронтального или кругового дейст­вия. Чрезвычайно экономичны капельное (внутрипочвенное) и под­земное орошение с использованием пластиковых труб. Особенно это касается капельного метода, которым обеспечивается строго дозированная подача воды непосредственно в корневую систему рас­тений. Его коэффициент полезного действия близок к 90%, что делает метод особенно популярным в вододефицитных и свободных от морозов областях (из-за низких температур трубы становятся хрупкими и ломкими), как-то в Израиле и США (штат Калифорния). В результате, например, урожайность промышленных сортов томатов оказывается в 2 раза выше, а расход воды на 40% меньше, чем при поливе по бороздам. Однако затраты на оборудование и другие капи­таловложения при капельном орошении примерно в 6 раз превосходят аналогичные расходы при различных видах поверхностной ирригации. Поэтому очаги его зарождения привязаны к передовым районам интенсивного сельского хозяйства со специализацией на производст­ве фруктов, винограда, овощей и хлопка. Для деревни третьего мира увеличение первоначальных инвестиций чаще всего представляет­ся непосильной задачей, хотя в условиях крестьянского малоземелья прогрессивные методы ирригации крайне желательны: они позволя­ют увеличить обрабатываемые площади за счет экономии на посто­янной и временной сети оросителей и на дренажных объектах.

Эрозионные процессы и борьба с ними. Важное дополни­тельное достоинство новых приемов орошения заключается в сни­жении опасности ирригационной эрозии, тем более, что эрозион­ные процессы превратились в глобальную угрозу для сельского хо­зяйства. Особенно страдают от них на современном этапе области неполивного земледелия. Определить размах явления крайне слож­но, поскольку эрозия почв в ее «чистом» виде есть нормальное ус­ловие развития природного ландшафта и поэтому в той или иной степени распространена повсеместно. Имеются и технические труд­ности оценки: чтобы объективно охарактеризовать ситуацию, надо иметь многолетние ряды наблюдений, как это требуется для боль­шинства сельскохозяйственных параметров. Данные же о потерях почвы в какой-то конкретный год могут оказаться нерепрезентатив­ными, ибо колебания значений всех влияющих факторов по отдель­ным годам велики.

В специальной научной литературе эрозия рассматривается как процесс удаления почвы (в основном под воздействием антропогенной деятельности) со скоростью, которая превышает скорость ее об­разования. Природе нужно примерно от 200 до 1000 лет, а в среднем 500 лет, чтобы сформировался почвенный слой мощностью 2,5 см. Агрикультура почти всегда влечет за собой большие его потери. По этой причине почвенный баланс планеты сводится с отрицательным сальдо порядка 23 млрд т в год, т.е. человечество безвозвратно утра­чивает около 0,7% всего объема почвенной массы ежегодно.

В критическом положении оказались в первую очередь горные территории, где потенциальная опасность эрозии велика и уничто­жение естественной растительности высвобождает скрытую до это­го энергию рельефа. Например, в Кабардино-Балкарии свыше 70% пашни, притом как неполивной, так и орошаемой, подвержены эро­зионным процессам. Эрозионные процессы вызывают физическое истощение органического вещества почвы и уменьшение в ней ко­личества элементов питания растений. В этой республике годовые потери от смыва на обрабатываемых угодьях оценивали почти в 15 млн т почвенной массы, в том числе гумуса — 590 тыс. т и питательных веществ — более 350 тыс. т, что далеко не компен­сируется за счет вносившихся удобрений. По причине падения пло­дородия местных почв из-за эрозии объем недополучаемой продук­ции зерновых в Кабардино-Балкарии исчисляют в половину и более величины фактических сборов.

Однако эта весьма тягостная картина не является исключитель­ной для горных областей. В принципе сходное и, пожалуй, еще более напряженное положение отмечено в Гималаях. В частности, на находящемся в их пределах плато Шиллонг, получающем более 10 тыс. мм атмосферных осадков в год, до 80% территории счита­ются непригодными для обработки. Сведение лесов, которые сохра­нились лишь на 7% площади, в условиях пересеченного рельефа и затяжных дождей привели к смыву почвы и коры выветривания, так что обнажились бесплодные песчаники. Аналогичные примеры можно привести и для гор Африки и Латинской Америки.

Вместе с тем эрозии, как геоморфологическому явлению, прису­щи определенные зональные черты: она проявляется с особой раз­рушительной силой в климатических поясах, где продолжительные засушливые сезоны ослабляют растительный покров, после чего по­чва подвергается действию мощных ливней и пыльных бурь. Это видно из рисунка 27, на котором весьма отчетливо прослеживается меридиональная выраженность явления в европейской части Рос­сии. При этом на севере Нечерноземной зоны эрозионно опасные земли охватывают 5—20% пашни, в центральных районах 10—50, на ее юге 40—70%, а в Черноземье — до 60—80%.

Рис. 27. Распространение эрозии земель на территории России и сопредельных государств

Однако эту закономерность нельзя абсолютизировать, тем более в глобальном аспекте, поскольку эрозионные процессы имеют раз­ную сущность. В аридном поясе явно доминирует ветровая эрозия. Активное развитие ее на современном этапе вызвано в первую оче­редь чрезмерной эксплуатацией пастбищ, площадь которых неуклон­но сокращается под натиском других землепользователей. Во многих частях географической области Сахель, где совершается переход от пустынь Сахары к саваннам приэкваториальной Африки, поголовье скота превысило предельную емкость пастбищ вдвое. В итоге еже­годные потери почвы в данной области достигают 10—20 т с 1 га, многократно возрастая в годы засух. При свойственной аридным территориям маломощности почвенного покрова такой урон крайне трудно компенсируем.

Напротив, во влажных тропиках, где энергия дождей в 2—6 раз выше, чем в умеренном поясе, главную угрозу агроприродной среде несет водная эрозия. Ее распространение тесно связано с процес­сом сведения тропических лесов в интересах сельского хозяйства. Под естественным древесным пологом эрозия практически не про­является: в лесах Бразилии ежегодный вынос почвы составляет всего 150 кг/га. Однако эти потери оказываются, согласно длительным экспериментальным наблюдениям в странах Западной Африки, в 100—300 раз сильней на плантациях кофе, какао и масличной паль­мы, в 200—800 раз — при возделывании зерновых культур. И если в аридных условиях катализаторами разрушительной эрозии высту­пают засухи, то в условиях постоянно влажного климата такую роль выполняют мощные ливни.

Таким образом, эрозия, выступающая одновременно и как природ­ное, и как антропогенное явление, развивается под воздействием слож­ной совокупности факторов. Среди них на переднем плане находятся те, что сопряжены с агропроизводственной активностью человека.

Показательно, что в США страдающие от смыва почв возделывае­мые угодья находятся ныне в основном во влажных восточных шта­тах: процесс проявляется в стране преимущественно на пашне, отве­денной под пропашные культуры. Они не обеспечивают почти ника­кой защиты против эродирующего действия сильных дождей. В ре­зультате около 1/3 посевных площадей под кукурузой и почти все земли под хлопчатником ежегодно теряют 12,5 т почвы с 1 га. Этот уровень потерь, означающий уменьшение ее мощности на 1 мм, признан в США «приемлемым» для земель с хорошо развитым продуктив­ным горизонтом. Однако даже для них указанный количественный показатель смыва большинством специалистов считается заниженным. Реальные же цифры по отдельных штатам значительно его превосхо­дят — например, в Айове более чем в 10 раз.

На засушливых землях главную угрозу агропроизводству несет вет­ровая эрозия, или дефляция, экстремальным проявлением которой становятся мощные «черные» бури. Упоминание о ее отрицательных последствиях восходят еще к античным временам, но широкую и пе­чальную известность дефляция приобрела в 30-х гг. нашего столетия. Толчком к тому послужили частые пыльные бури в Северной Амери­ке, сильнейшие из которых уносили до 300 млн т почвы с полей Великих равнин, где несколько лет складывались крайне неблагопри­ятные условия увлажнения. Предметом общего внимания послужил тогда не только огромный вред, что был причинен агроприродной сре­де. Скорее сказалась скоротечная и глубокая деградация сельского хозяйства, которое само подготовило основу для образования так на­зываемой «пыльной чаши» и постигшей его в результате катастрофы.

Именно тогда стало явным, что агрикультура может таить в себе зерна собственного разрушения. С тех пор в США были предприняты серьезные усилия, чтобы исправить положение, и, хотя полностью избавиться от пыльных бурь не удалось, ветровая эрозия ныне причиня­ет в стране заметно меньший урон почвам, чем водная. К сожалению, уроки прошлого не везде были усвоены. Распашка целинных земель в Северном Казахстане не была подкреплена в нужной степени комп­лексом давно и хорошо изученных мер по борьбе с дефляцией. Это породило новый крупный очаг ветровой эрозии. Ее интенсивность не ослабевает и на старообжитых территориях, таких, как Ставропольский край и восток Украины, где потенциальная опасность пыльных бурь оценивается для пахотных земель величиной 50—100 т/га в год.

Большое внимание, уделенное мелиорациям и борьбе с негатив­ными агроприродными процессами, обусловливается еще не до кон­ца осознанным мировым сообществом обстоятельством: если в про­шлом растущие потребности в продовольственном и сельскохозяй­ственном сырье преимущественно удовлетворялись благодаря осво­ению дополнительных земельных ресурсов, то ныне такой путь стал вспомогательным. Главные усилия приходится сосредоточивать на поддержании и, по возможности, приумножении плодородия имею­щихся угодий, чего ныне редко удается добиться без глубокого ме­лиоративного преобразования естественно-исторического фона.

Однако нужно отказаться от надежды, что мелиоративные ме­роприятия сами по себе приведут к подъему агропроизводства. На деле они выступают прежде всего регулятором устойчивости хозяй­ства. Как показал, например, недавний опыт развивающихся стран Азии, в их зерновом секторе затраты в современные виды иррига­ции оправдывают ожидания лишь при сопутствующем наличии прин­ципиально новых высокопродуктивных сортов, отзывчивых на вла­гу и удобрения. Неприхотливые же автохтонные сорта нетребователь­ны к влаге, но также не в состоянии существенно увеличить свою урожайность. Стремление окупить инвестиции за счет интенсифи­кации производства на базе внедрения и расширения посевов тех­нических культур обычно сопряжено с необходимостью организа­ции первичной промышленной переработки продукции и налажива­ния тесной связи с рынком. Вот почему мелиорацию нельзя сводить к сумме и даже к комплексу воздействий лишь на природную среду. Они обязательно должны вписываться неотъемлемым составным компонентом в конкретную сельскую местность, как интегральную структуру, которой, в свою очередь, предстоит под их влиянием меняться в экономическом и экологическом отношении. Только тогда можно рассчитывать на достижение в результате мелиоративных работ наилучшего народнохозяйственного эффекта с позиций сред­не- и долгосрочной перспективы.

Вопросы

1. Какие природные процессы наиболее негативно влияют на фонд сель­скохозяйственных угодий?

2. В чем состоит сущность агромелиоративного воздействия на окружаю­щую среду?

3. Каковы основные причины ухудшения состояния поливных земель в Центральной Азии?

4. Каковы закономерности распространения эрозии в разных ландшафт­ных условиях?

Сельское хозяйство в социо-культурном и техно-экономическом пространстве

Крестьянское фермерское хозяйство. Обрабатываемые и па­стбищные земли повсеместно составляют естественную основу сель­ского хозяйства, но использование их в разных регионах и странах характеризуется чрезвычайным многообразием. То, что производится, в сильнейшей мере зависит от природных особенностей террито­рии, как производится — прежде всего от уровня ее социально-экономического развития. Всевозможные факторы различного ге­незиса столь тесно переплетаются в своем воздействии на аграр­ный сектор, что слитно сказываются на его структуре и размеще­нии в целом и на географии отдельных его отраслей.

Однако во всех случаях по-прежнему остается справедливым за­ключение выдающегося знатока русской деревни XIX в. А.Н.Энгельгардта: «У нас вообще слишком много значения придают... ма­шинам и орудиям, тогда как машины самое последнее дело. Различ­ные факторы, по их значению, идут в таком порядке: прежде всего хозяин, потому что от него зависит вся система хозяйства, и если система дурна, то никакие машины не помогут; потом работник, потому что в живом деле живое всегда имеет перевес над мерт­вым... потом лошадь, потому что на дурной лошади плуг окажется бесполезным; потом уже машина и орудия. Но ни машины, ни сим­ментальский скот, ни работники не могут улучшить наши хозяйст­ва. Улучшить их могут только хозяева».

Испокон веков такой фигурой в доиндустриальном обществе оставался сельский труженик. «Крестьянин не будет стараться — весь мир с голоду умрет», — утверждает китайская пословица. Вместе с тем понятие «крестьянин», несмотря на его многовековое употребление в бытовой лексике, художественной литературе и на­уке не несет четкого содержания. Оно применяется и в широком значении слова, когда им охватывают всех непосредственных про­изводителей аграрной продукции, и в узком, когда вводятся сущно-стные ограничения. Тогда становится целесообразным вычленить из крестьянства и обособить в отдельные категории: а) фермеров, что ведут хозяйство, глубоко вовлеченное в товарно-денежную сфе­ру и с нею неразрывно связанное; б) земледельческое население, которое остается еще в рамках клановых (родовых) структур, вы­ступающих в качестве производственного и социально-бытового кол­лектива; оно придерживается преимущественно мигрирующих форм агропроизводства, прежде всего подсечно-огневой системы с ее сла­бо развитым институтом частной собственности на землю; в) наем­ных сельскохозяйственных рабочих, не располагающих собствен­ными земельными наделами; г) кочевников и полукочевников.

Такое разграничение вытекает из более или менее общепризнан­ного определения крестьянского хозяйства, которое еще в «Новом энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона» (1913 г.) рас­сматривалось как мелкое сельскохозяйственное предприятие, в ко­тором работы выполняются главным образом или в значительной мере трудом хозяина и членов его семьи с применением или незначи­тельным применением наемного труда. В последующем специали­стами-аграрниками было дополнительно подчеркнуто, что крестья­не прямо или косвенно направляют усилия на удовлетворение своих потребительских нужд, а также на выполнение обязательств по отно­шению к обладателям политической и экономической власти. Не менее репрезентативной чертой служит сращенность жизни кресть­янской семьи с ее производственной деятельностью. Поэтому ти­пичное хозяйство — это семья, которая располагает (владеет) землей и инвентарем и сама выступает организатором полевых и прочих работ и их основным исполнителем. Автаркия для него отнюдь не обязательна, но ориентация на самодостаточность — главное, что и обусловливает упор на выращивание продовольственных культур.

Низовая производственная ячейка у земледельцев-подсечников по многим линиям обнаруживает немалое сходство с крестьянским двором. Ее функционирование, которое решающим образом влияет на годовой цикл всех видов жизнедеятельности селян, тоже не уме­щается в пределах чисто экономических отношений. Но этот вари­ант агрикультуры, поскольку опирается на архаичную ручную тех­нику, не обеспечивает условия воспроизводства полностью в рам­ках малой семьи. В результате она не в состоянии обособиться как хозяйственная единица, тем более, что постоянное забрасывание обрабатываемых участков под перелог препятствует закреплению за ней земельной собственности. В максимальной степени подобное положение сохраняется в Тропической Африке, где деревне по-преж­нему свойственна родоплеменная организация, которая в процессе эволюционных изменений постепенно освобождает место крестьян­ским и фермерским институтам.

Если в рассматриваемом случае правомерно говорить о «предкрестьянах» (или «протокрестьянах»), то фермеры выступают уже в роли «послекрестьян». В развитой форме их хозяйства — это чисто коммерческие предприятия, которые становятся одним из не­отъемлемых звеньев агробизнеса. Связь с рынком прослеживается не только применительно к сбыту продукции, но и во всем воспро­изводственном процессе, который в крестьянской среде стремится не выйти за границы сельской общины. (В классическом виде это выражено в Индии, где кастовая система обеспечивал такое разделение труда, которое позволяло жителям деревни на месте удовлет­ворять все свои потребности в инвентаре.) Фермерское же хозяйст­во крайне зависимо от поставок товаров тяжелой промышленно­стью, тем самым непосредственно влияющей на его агротехниче­ский уровень.

Мотивация деятельности у фермеров иная, чем у крестьян, ибо диктуется необходимостью добиться рентабельности производства, без чего не окупить ранее сделанные финансовые затраты. Отсюда и разное отношение к риску и нововведениям. Для крестьянина традиция — это унаследованный от предков ресурс, который дол­жен помочь избежать недорода и голода. Фермер, напротив, дол­жен опасаться быть излишне консервативным: готовность воспри­нять нововведения — это его шанс успешно выдержать жесткую рыночную конкуренцию. К тому же фермеры обычно обладают го­раздо лучшим доступом к источникам информации, нежели тради­ционные хозяйства, и постоянно получают рекомендации специали­стов, что во многом предохраняет от принятия неверных решений. Чтобы успешно управлять пусть и скромным по размерам для со­временного общества сельскохозяйственным предприятием, его вла­делец должен иметь достаточно высокий образовательный ценз и хорошую профессиональную подготовку. Потому в промышленно развитых странах доля квалифицированных кадров в аграрном сек­торе выше, чем в сфере индустриального труда: к стоящему у кон­вейера рабочему жизнь предъявляет меньшие требования, чем к фермеру, ибо А.Н.Энгельгардт уже давно предсказал: «Кто хозяй­ничает «по агрономии», тот разоряется».

Обязательность творческого подхода к крестьянскому делу рас­крыл еще один знаток российского сельского хозяйства и засух А.А.Измаильский: «Если нельзя сшить сапога, годного на ногу каж­дого человека, то тем более нельзя придумать такого общего прави­ла обработки почвы, которое оказалось бы одинаково пригодным во всякое время и на всяких почвах». Вот почему крайне далека от истины бытующая в марксизме сыто-обывательская сентенция об идиотизме деревенской жизни. Она принципиально ошибочна не только в производственном плане, но и в отношении культурного бытия деревни с ее богатыми социальными традициями и институ­тами самоуправления, многосложными массовыми ритуальными дей­ствами, частыми семейными и сельскими празднествами и т.д.

Фермерское хозяйство, в отличие от крестьянского, следует до­рогой специализации, поэтому ему обычно свойственна менее слож­ная отраслевая структура. Однако различия не следует абсолюти­зировать, особенно для европейских стран, где фермеры, как прави­ло, наследовали земли и традиции своих прародителей-крестьян. Жизненный цикл в обоих случаях диктуется сезонным ритмом дея­тельности, и сохраняется временной разрыв между вложениями труда и их отдачей. Главное же сходство и даже общность двух типов хозяйства состоит в том, что речь идет о семейно-трудовых пред­приятиях, в которых хозяин как бы нанимает сам себя в качестве рабочего. При переходе же к производству с активным привлечени­ем наемной рабочей силы фермер теряет эффективность использо­вания ресурсов, и это ставит достаточно узкие пределы развитию капитализма из крестьянской среды. Выкристаллизовывающиеся из нее высокотоварные специализированные фермы обнаруживают су­щественные отличия от подлинно капиталистических предприятий, поскольку семейный труд на них по-прежнему не является обще­ственным в том смысле, что не получает денежного выражения через рынок рабочей силы.

В русской экономической науке еще в начале XX в. были выска­заны доказательные соображения о том, что укрупнение хозяйств сопровождается быстрым усложнением задач по управлению ими, что препятствует адекватному росту самого производства. Показа­тельно, что даже в такой стране, как США, с ее обилием земли и капитала и отсутствием пережитков доиндустриального общества, динамичное аграрное развитие не смогло сокрушить лидирующие позиции семейных предприятий. При этом характерно, что мень­ший оптимальный размер ферм оказался свойствен, во-первых, трудоинтенсивным и слабомеханизированным отраслям и, во-вторых, территориям с более благоприятными агроприродными условиями, которые положительно влияют на эффективность производства и оправдывают его интенсификацию.

Вместе с тем технический прогресс в сельском хозяйстве, кото­рый обеспечивает повышение производительности труда, ведет к постепенному увеличению среднего размера ферм и по земельной площади, и по объему инвестированного капитала, поскольку по­зволяет семье обходиться собственными силами за счет экономии затрат живого труда. В кукурузном поясе США старики еще по­мнят времена, когда початки убирали вручную и даже лучший ра­ботник за день («длинный и тяжелый») мог собрать до 2,5 т кукуру­зы, тогда как ныне комбайны с захватом на 3—4 рядка делают это за 10 минут. Но цена такого комбайна — порядка 100 тыс. долларов, так что современное семейное предприятие неизбежно лиша­ется остаточных черт былой патриархальности. Однако оно не ут­рачивается при этом жизнестойкости: так, в США, фермы разного типа, принадлежащие семье или группе родственников, концент­рируют более 90% земель и дают свыше 90% продукции сельского хозяйства. Только в тех подразделениях, которые перестроились на индустриальные технологии, например, в откорме мясного скота и выращивании бройлерной птицы, обнаруживаются преимущества тех крупных хозяйств, которые по организации бизнеса напомина­ют промышленные предприятия и выигрывают на масштабах произ­водства.

В развивающихся странах, где деревня перенаселена и ощуща­ется дефицит земельных ресурсов, перед аграрной сферой стоит прежде всего иная задача: предоставить крестьянам средства к существованию, для чего следует добиваться максимального выхо­да продукции с единицы площади. Речь идет не об оптимизации величины хозяйств — такая цель в странах третьего мира явно недостижима, а о том, чтобы селяне располагали наделами, кото­рые кормили бы семью. Из-за скрытой безработицы мелкие земель­ные собственники вынуждены идти на дополнительные трудовые затраты, которые, хотя и приносят лишь незначительный экономи­ческий эффект, все же обеспечивают прирост продукции. Таким образом, хозяйство должно быть жизнеспособным с потребитель­ских позиций, а экономические критерии отступают на второй план.

Крупное производство в аграрном секторе. В подобной об­становке сохранение крупных землевладений, имеющих феодаль­ный генезис, малооправданно, ибо они сравнительно с мелкими не­избежно нацелены на менее интенсивные методы ведения произ­водства. В Бангладеш, например, до осуществления в 70-х гг. аграр­ной реформы крестьяне, имевшие участки площадью до 0,4 га, вто­рично в году засевали 2/3 обрабатываемого клина, а в землевладе­ниях свыше 10 га этот показатель составлял лишь 1/4. То обстоя­тельство, что в странах Востока помещики обычно не ведут своего хозяйства, а сдают землю в аренду, влечет за собой интенсифика­цию агрикультуры, но одновременно означает отказ от реализации тех преимуществ, что принесли бы более крупные размеры произ­водства. Особенно неблагоприятная ситуация складывается в тех случаях, когда помещичьи латифундии размещаются на наиболее продуктивных землях, которые лучше других отзываются на допол­нительные вложения труда и капитала. Подобное положение прослеживается в андийских странах. Так, в Колумбии выположенные плодородные участки в речных долинах заняты слабо используемы­ми пастбищами помещичьих хозяйств; крестьянские же наделы при­урочены к гораздо менее удобным для возделывания элементам релье­фа — склонам и водораздельным пространствам.

Особый тип крупных сельскохозяйственных предприятий обра­зовали плантации, зарождение которых последовало за эпохой Вели­ких географических открытий и было связано с развитием машинной индустрии, неуклонно расширявшей спрос на сырье, и увеличением емкости рынка потребительских товаров в странах, где формирова­лось буржуазное общество. Однако и плантации всегда опирались на дешевые земельные и трудовые ресурсы, причем рекрутирование рабочей силы долго основывалось на внеэкономических мето­дах принуждения. На примере плантационного сектора история еще раз показала, что крупные хозяйства в аграрной сфере сравнитель­но легко решают свою проблему занятости, пока в деревне еще существует докапиталистическое перенаселение, но уже ослабли социальные связи, удерживающие жителей в пределах сельской об­щины, и появилось отходничество. С развитием массовых миграций в город и ростом цены рабочих рук в более выигрышном положении оказываются семейные фермы, поскольку размеры их производства регулируются величиной семьи, а потому спрос на наемный труд достаточно ограничен.

На сходные выводы наталкивает и исторический опыт советской деревни. Насаждавшиеся колхозы и совхозы во многом были сход­ны с плантациями XVIII—XIX вв. Крестьян жестко прикрепили к местам приложения труда и выделили им приусадебные участки, аналогичные тем парцеллам, которые предоставляются плантаци­онным рабочим для возделывания продовольственных культур. Таким путем уменьшается стоимость рабочей силы. Когда же у колхозни­ков появилась возможность покидать деревню, началось ее обезлюдение с неизбежным распадом навязанной ей социально-организа­ционной системы агропроизводства.

Плантациям в развивающихся странах все труднее в настоящее время выдерживать конкуренцию мелких товаропроизводителей, и крупный иностранный капитал ищет новые формы втягивания тра­диционного аграрного сектора в международные рыночные отноше­ния. При этом используются методы, уже апробированные агробиз­несом на своей «родине». Все чаще, например, при выращивании арахиса в Сенегале и других странах Западной Африки или хлопчатника в Мали продукция закупается согласно заранее заключен­ным с земледельцами контрактам. Компании, сами не занимаясь непосредственно сельскохозяйственным производством, поставля­ют деревне сортовые семена и удобрения, оказывают ей агротехни­ческую помощь и гарантируют приобретение урожая по фиксиро­ванным ценам. Такой подход нередко диктуется тем обстоятельст­вом, что зарубежный капитал опасается проведения в государствах третьего мира земельных реформ и других акций, направленных против иностранной собственности, и избегает там инвестировать значительные средства в недвижимость.

Для землевладельцев подобная система отношений при ряде не­сомненных плюсов означает заметное ущемление прав самостоятель­ности хозяйствования и налагает лишние обязанности. Особенно тя­жело это дополнительное бремя ощущается в тропических областях Африки, где деревенские женщины и без того слишком много време­ни и сил отдают работе на подсеках (тогда как в зонах применения плуга основная нагрузка на полях всегда ложится на мужчин).

Традиции и нововведения. Важная сторона агропроизводства — зачастую явное нежелание села воспринять «чужеродные» культуры, не вписывающиеся в традиционный годовой ритм труда и нередко вступающие в противоречие с культурным наследием и ре­лигиозными установками. Так, неудачной оказалась попытка одной из международных пивоваренных компаний внедрить на плато Джос в Нигерии посевы ячменя: местные землевладельцы-мусульмане от­казались от его возделывания, поскольку их вера не позволяет со­действовать производству алкогольных напитков, несмотря на пред­лагавшиеся выгодные условия контракта.

Вообще исконные обычаи и трудовые навыки остаются поныне мощным фактором в географии мирового сельского хозяйства. С одной стороны, они привносят в нее консервативное начало. Хо­рошо известно о запрете правоверным индусам потреблять говяди­ну, а приверженцам ислама есть свинину, что не позволяет разви­вать соответствующие отрасли животноводства. Зачастую возника­ют также препоны к восприятию других форм хозяйствования. Это ведет, например, к независимому существованию на одной и той же территории в саваннах Западной Африки пастбищного скотоводст­ва коренных кочевников фульбе и земледелия, которым занимают­ся издавна оседлые хауса. За многие века не возникло производст­во смешанного типа, более устойчивое к неблагоприятным природ­ным явлениям. С другой стороны, накопленный агрикультурный опыт выступает часто позитивной силой, способствуя диффузии нововве­дений. Так, миграция датчан и скандинавов в Северо-Западный центр США облегчила становление местной специализации на разведе­нии молочного поголовья, а датский метод обработки молока был воспринят остальными фермерами и широко распространился по всей стране. Перемещенные с советского Дальнего Востока в ре­спублики Средней Азии корейцы и в новых районах обитания со­здали высокопродуктивное рисоводство и овощное хозяйство на базе использования своих вековых традиций.

На современном этапе все сильнее ощущается влияние научно-технического прогресса на агросферу, а его географические послед­ствия оказываются все противоречивее. Особой сложностью отли­чаются связи сельского хозяйства с промышленностью, что прида­ло ему несвойственный ранее динамизм. Однако и в прошлом от­расль не находилась в состоянии перманентного застоя. Многие тысячи сортов культурных растений и многие сотни пород домаш­него скота, дошедшие к нам из глубины веков, служат убедитель­ным свидетельством непреходящего вклада крестьянства в миро­вую цивилизацию. Вместе с тем достижения деревни не приобрели того универсального значения, как изобретение паровой машины или дизельного двигателя, и не повлекли за собой формирования принципиально новой техногенной среды. Как правило, изменения в сельскохозяйственном производстве совершались постепенно, на­капливались от поколения к поколению.

На этом пути случались и недюжинные успехи, которые далеко не всегда получали адекватное общественное признание и осмысление. Даже среди эрудитов мало кому известно, например, какую револю­ционизирующую роль в истории землепашества сыграл твердый хо­мут. Между тем причина, почему в Европе лошади стали заменять волов на полевых работах только во втором тысячелетии нашей эры, заключалась в том, что лошадь не могла быть впряжена в плуг рань­ше, чем был изобретен нужный хомут. В древности применялся хомут из мягкой кожи, который при больших усилиях животного сдавливал ему горло и яремную вену, так что оно начинало задыхаться. Поэтому в Европе в античные времена на полях трудились исключительно во­лы, что нашло отражение в строках римского поэта Горация: «лени­вый вол хочет ходить под седлом, а конь — пахать» (иначе — каждый недоволен своей участью). Жесткий хомут, появившийся на конти­ненте не ранее Х в. и заимствованный, по всей вероятности, из Азии, позволил лошади при перевозке грузов развивать усилие в 5—10 раз больше, чем прежде. В результате она оказалась в состоянии тянуть тяжелый плуг. Это внешне не примечательное, а на деле коренное усовершенствование упряжи имело и выдающиеся последствия; в част­ности, без него русские крестьяне не смогли бы приступить к земле­дельческой колонизации Сибири.

Ныне положение дел в сельском хозяйстве все больше определя­ется инновациями в промышленности, даже когда выпускаемая ею продукция формально не связана с агросферой. Наглядным приме­ром может служить организация производства синтетического кау­чука. Это стало в СССР толчком к отказу от программы внедрения на поля малоурожайных каучуконосов — кок-сагыза и тау-сагыза, а в глобальном масштабе привело к резкому замедлению темпов рос­та площадей под гевеей и сохранению прежней привязки ее насаж­дений к странам Юго-Восточной Азии. Равным образом все увели­чивающееся предложение потребителю разнообразного ассортимента изделий из искусственных тканей сдерживает расширение посевов волокнистых культур и тем самым тоже воздействует на размеще­нием мирового земледелия.

Подъем сельского хозяйства все теснее ассоциируется в настоя­щее время с укреплением материально-технической базы отрасли. Одним из оправдавших себя направлений в налаживании устойчи­вых межотраслевых контактов и связей с научно-образовательным комплексом и особенно с промышленностью явилось создание се­тей кооперативных объединений разного типа, прежде всего снаб­женческих и сбытовых. Их жизнеспособность и экономическая эф­фективность подтверждены долгой практикой многих промышленно развитых стран, в первую очередь европейских. Возможно, са­мые мощные позиции кооперативы завоевали в Скандинавии по при­чине специализации производства на скоропортящейся молочной продукции. Например, в Финляндии фермеры, содержащие коров, поголовно входят в кооперативы, которые скупают молоко у своих членов, перерабатывают его на своих заводах и реализуют товар через систему собственных магазинов.

В развивающихся странах государство обычно активно поддер­живает кооперативное движение, поскольку тем самым облегчает­ся продажа аграрной продукции и улучшаются возможности снаб­жения крестьян товарами производственного назначения. В итоге дополнительные стимулы роста получает торговое земледелие, тем более, что подлинная кооперация, внося централизованное начало в агросферу на селе, не подавляет самостоятельности и предприим­чивости индивидуальных хозяйств. Постепенное укрепление мате­риально-производственной базы в бывшей колониальной деревне выявило, особенно в Африке, потребность в организации коопера­тивов новой направленности — специально по ремонту сельскохо­зяйственной техники. Это вызвано малочисленностью нужных кад­ров, из-за чего импортные машины и оборудование, отнюдь не де­шево приобретаемые селом, либо простаивают, либо ввиду неумелого обращения быстро приходят в негодность.

Восприятие потока современных научно-технических достиже­ний сельским хозяйством ведет обычно к многоплановым географи­ческим последствиям для отрасли, которые в каждом конкретном случае требуют разностороннего анализа. Обратимся к «зеленой революции», которую связывают с внедрением в сельскохозяйст­венную практику развивающихся стран в середине 60-х гг. принци­пиально новых гибридных сортов зерновых, приносящих высокие сборы в природных условиях тропического пояса. В социально-эко­номическом плане она была подготовлена проведенными в этих стра­нах земельными реформами, а в агротехническом отношении пред­посылки были заложены с распространением и совершенствовани­ем методов орошения и созданием промышленности минеральных удобрений, а также усилением их импорта.

С самого начала «зеленая революция» обнаружила тесную зави­симость от связей агропроизводства с другими отраслями хозяйст­ва, и поэтому закономерно, что она очень вяло протекает на Афри­канском континенте. Поскольку новые сорта обеспечивают хоро­ший урожай лишь при надежном обеспечении полей влагой, в наи­более выгодном положении оказались орошаемые территории, что на фоне всего третьего мира дало явное преимущество азиатским странам. Однако реализовать его возможно лишь при условии интен­сификации земледелия, а это требовало взятия определенного фи­нансового барьера, недоступного еще широким кругам крестьянст­ва. В результате, при прочих равных условиях, лучшие предпосыл­ки для развертывания «зеленой революции» сложились в тех райо­нах, где преобладают более крупные и менее страдающие от черес­полосицы землевладения. Проигрывают же районы относительно отсталого, слабого в экономическом отношении сельского хозяйства.

«Зеленая революция» с разной силой сказалась на отдельных культурах, затронув в первую очередь пшеницу и кукурузу, в мень­шей мере рис, который выращивается в Азии в более разнообраз­ных природно-климатических условиях, чем пшеница (потому задача подбора сортов для каждого района сложнее). Слабо затронуты были зернобобовые, просяные и технические культуры. Таким об­разом, порайонные различия в отраслевой структуре земледелия тоже повлияли на географические закономерности распростране­ния «зеленой революции», поставив в благоприятное положение территории, где широко возделывают сельскохозяйственные растения, урожайность которых обнаруживает наиболее высокие темпы роста.

Так, большой прогресс был достигнут в индийском штате Пенд­жаб и пакистанской провинции Пенджаб, где удачно сочетались нужные предпосылки: а) преобладание в деревне достаточно креп­ких хозяйств на орошаемых каналами землях, дополнительно об­служиваемых скважинными колодцами, б) ориентация на выращи­вание пшеницы, в) существование сети мелких промышленных пред­приятий, как уже имевшихся, так и новых, наладивших выпуск раз­нообразного сельскохозяйственного инвентаря.

Постоянная интенсификация связей современного сельского хо­зяйства с промышленностью при всей их благотворности ведет и к серьезным негативным результатам. Оно все более превращается из системы самообеспечивающейся и самовосстанавливающейся в систему, зависимую от непрерывного поступления энергии и материа­лов из других секторов экономики. Сельское хозяйство становится весьма неэффективной с энергетической точки зрения отраслью, поскольку для производства одной пищевой калории требуется за­трата шести калорий, получаемых главным образом за счет невозоб­новимых природных ресурсов — нефти и природного газа.

Усиливающаяся специализация сельского хозяйства вызывает так-•же-понижение его устойчивости. Это прослеживается не только в экологическом плане, ибо борьба с болезнями и вредителями куль­турных растений все более перелагается на химическую промышлен­ность, но и в экономическом отношении. Подтверждением могут служить сравнительные данные по двум канадским провинциям — Саскачеван, где пшеница в посевах некоторых округов занимает 80%, и Онтарио, отличающейся сложной отраслевой структурой: зерновое производство, животноводство мясомолочного направле­ния, садоводство, интенсивное пригородное хозяйство. Колебания в размере фермерских доходов, т.е. изменения в уровне доходов в текущем году по сравнению с предшествующим, по наблюдениям за 15-летний период составили в Саскачеване 73%, а в Онтарио — только 16%.

Сдвиги в размещении сельского хозяйства под влиянием прогресса на транспорте. Специализация, т.е. расширение одной или нескольких отраслей аграрного производства за счет осталь­ных, будучи прогрессивным явлением на уровне как отдельного сель­скохозяйственного предприятия, так и района, наталкивается, та­ким образом, на определенные преграды в ходе своего развития. Однако в большинстве случаев путь специализации еще далеко не пройден до конца, поскольку она имеет своим непременным услови­ем глубокое разделение труда в обществе. Чтобы современные то­варные хозяйства могли успешно функционировать и рассчитывать на денежный доход, они должны ориентироваться на рыночные свя­зи, следовательно, иметь возможность включиться в сеть путей со­общения, обеспечивающую достаточно низкую стоимость перево­зок. При этом чем меньше транспортные затраты, тем острее вста­ет вопрос о производственных издержках для каждого хозяйства, и районы, обладающие лучшими природными и прочими условиями для возделывания той или иной культуры или для разведения того или иного вида домашнего скота, приобретают преимущественные шансы для соответствующей специализации.

С определенной долей условности можно утверждать, что гео­графическое разделение труда в сфере сельского хозяйства получи­ло сначала главные импульсы благодаря коренным сдвигам в торговом судоходстве с изобретением парохода, затем оказалось тесно свя­занным со строительством железных дорог и, наконец, было уско­рено и усилено с распространением грузовых автоперевозок. С по­зиций мирового хозяйства особо значимые последствия имел тех­нический прогресс на морском флоте, так как удалось объединить в глобальную хозяйственную систему отдаленные друг от друга кон­тиненты, кардинально различающиеся в естественно-историческом отношении и по уровню социально-экономического развития. Это послужило основой для формирования в общих чертах той картины размещения производства, которая сложилась к нашим дням и определяется дихотомией «промышленный Север — аграрный Юг».

Железные дороги в большей мере повлияли, если придерживать­ся схематичного изложения, на становление внутрирегиональной специализации сельского хозяйства, а автотранспорт — внутрирайон­ной. Причем им по-прежнему трудно соперничать в доставке массо­вых аграрных грузов с торговыми судами. Так, уже с конца XIX в. в Шанхай привести пшеницу из Австралии было дешевле, чем даже из близко расположенных внутренних районов Китая. Подобная же картина наблюдается в настоящее время во многих странах Афри­ки, где крупные приморские города зависят от поставок пшеницы из-за океана, что неблагоприятно сказывается на местном зерновом производстве, теряющем главные рынки сбыта.

Однако по вполне очевидным причинам то многообразное сель­скохозяйственное производство, которое возникло на земном шаре, обслуживается в первую очередь наземными видами транспорта. Притом, как свидетельствует опыт промышленно развитых стран, резкое расширение транспортной системы предшествовало перехо­ду сельского хозяйства на индустриальную базу и формированию межотраслевых продовольственных и агросырьевых комплексов. По­ныне чем хуже территория обеспечена путями сообщения, тем в большей мере пространственная дифференциация аграрной эконо­мики зависит от «рисунка» сети путей сообщения и тем сильнее возрастает значение магистральных дорог, вдоль которых формиру­ются очаги товарного сельского хозяйства. Оно приобретает также все более интенсивный характер, поскольку располагающиеся на этих магистралях города становятся центрами притяжения жите­лей глубинных районов. Подобная картина отчетливо прослежива­ется, например, в Тверской области России вдоль трассы Москва— Санкт-Петербург, где плотность сельского населения в 2—2,5 раза выше, чем на обезлюдевшей периферии. Ее слабая обеспеченность дорогами выступает мощным фактором, тормозящим развитие мес­тного агропроизводства.

Закономерно, что специализация сельского хозяйства наиболее продвинулась в США, где, во-первых, в силу обширности террито­рии отчетливо выражены порайонные различия в агроприродной обстановке и, во-вторых, отсутствует проблема бездорожья: в сельской местности дороги образуют сетку с расстоянием 3,2 км в одном направлении и 1,6 км в другом. К тому же, при насыщенно­сти ферм сельскохозяйственными машинами и орудиями и высокой стоимости наемной рабочей силы возможность более полного использования имеющейся техники составляет весомый дополни­тельный аргумент в пользу порайонной специализации агропроиз­водства.

Рис. 28. Уровни интенсивности сельского хозяйства региона Москва—Санкт-Петербург (по Т.Г.Нефедовой)

В США в условиях надежно налаженного, хорошо оснащенного и скоростного транспортного обслуживания даже пригородное сель­ское хозяйство резко сдало свои позиции. Задача, которая на нем лежала, во многом решается теперь принципиально иным путем: снабжение жителей крупных городов свежими овощами, фруктами, картофелем, зачастую молоком ведется из отдаленных от потреби­телей районов, но обладающих самыми благоприятными предпо­сылками для получения той или иной аграрной продукции с наименьшими издержками. Тем же путем следует уже пригородное хозяйство в Западной Европе, где продукции французских или не­мецких товаропроизводителей бывает трудно соперничать с южно­европейской — не в их пользу действует и менее теплый климат, и относительная дороговизна живого труда, вложения которого в вы­ращивание плодовых и огородных культур очень значительны.

Транспорт служит также действенным средством аграрной поли­тики государства. Оно в состоянии через повышение или пониже­ние ставок на перевозки существенно воздействовать на развитие и размещение сельскохозяйственного производства. Вот один из из­вестных примеров: действовавший с 1897 по 1913 г. так называе­мый «челябинский перелом», согласно которому для хлеба, шедше­го из Сибири, тариф исчислялся до Челябинска и после него раз­дельно. От Челябинска расстояния начинали отсчитывать заново, как будто довезенный до Челябинска груз был здесь выгружен, сдан адресату и затем снова отправлен на запад. Это был прямой удар по сибирскому крестьянину-хлеборобу в пользу помещиков европейской части России, чтобы усилить конкуренцию производимого в их хозяйствах зерна на хлебном рынке. Имеются и примеры обрат­ного рода: в Канаде удешевлена доставка кормового зерна из степ­ных провинций в восточные с целью облегчить там развитие интен­сивного животноводства.

Рис. 29

Воздействие государства на сельскохозяйственное произ­водство. Манипулирование таможенными ставками дает государ­ству еще более мощное орудие влияния на сельское хозяйство. Сте­пень автаркии, к которой стремится страна, может быть достигнута за счет облегчения или, напротив, ужесточения внешнеторговых операций с продовольствием и другими аграрными товарами, что в свою очередь сопряжено с положением дел в собственной экономи­ке. Ярким свидетельством защиты своих фермеров служит позиция государства в Японии. Возведенный в первые послевоенные годы протекционистский барьер достаточно надежно предохраняет япон­скую деревню от международной конкуренции аналогичной продук­ции и от изменения потребительских интересов внутри страны. Ос­новной вид продовольствия японцев — рис — по политическим причинам продается на внутреннем рынке только национального производства, хотя оно неэффективно с экономической точки зре­ния: издержки при выращивании риса примерно в 6 раз больше, чем в Юго-Восточной Азии.

Следовательно, наблюдается отклонение от чисто стоимостного подхода к внешнеторговым операциям, который вытекает из закона сравнительных преимуществ Рикардо и связан с углублением гео­графического разделения труда. Равным образом можно полагать, что намечаемое в Японии в силу полного удовлетворения внутреннего спроса на рис расширение площадей под пшеницей и овощами за счет рисовых земель тоже не является экономическим решением. В его основе лежит стремление предотвратить дальнейшее обезлюдение сельской местности, которая в Японии уже подверглась силь­ной депопуляции. Без намечаемых контрмер предусматриваемое со­кращение рисового клина примерно на 1/3 угрожает выпадением из оборота не менее 50% орошаемых площадей. Тем самым в райо­нах поливного земледелия возникла бы реальная опасность нару­шения водного баланса территории, который заботливо регулирует­ся крестьянами на протяжении столетий и служит базисом общего экологического равновесия.

Таким образом, способы и методы, с помощью которых государ­ство в разных частях мира стремится добиваться своих целей в сфере сельского хозяйства, чрезвычайно разнообразны, что отчасти показывает пример Японии. В первом приближении они могут быть подразделены на социальные и экономические, хотя, разумеется, их жесткое противопоставление было бы неправильным, тем более, что в обоих случаях на практике не обходятся без административ­ных мер. Социальную сторону следует выдвинуть на передний план, так как государственная политика в области аграрных отношений самым непосредственным образом отражается на собственно мате­риальном производстве.

Однако на размещение сельского хозяйства более сильное влия­ние оказывает экономическая стратегия государства. Это ярко про­явилось при проведении масштабного ирригационного строительст­ва в бассейнах Инда, Нила, Нигера и многих других рек в засушли­вых областях. С помощью дифференцированного налога на отпу­скаемую для полива воду государство в состоянии целенаправленно воздействовать на отраслевую структуру посевных площадей, поощряя или, напротив, ограничивая производство тех или иных видов аграрной продукции. Нередко крестьянам на орошаемых в централизованном порядке землях приходится возделывать некото­рые культуры в обязательном порядке, как это было с сахарной свеклой и хлопчатником в северном Афганистане.

Государство располагает и разнообразными рычагами опосредст­вованного, косвенного воздействия на сельскохозяйственное про­изводство путем предоставления кредитов различным социальным группам на селе, политикой цен на минеральные удобрения и тех­нику, зонированием рынков сбыта зерна и т.д. Предпринимаемые для достижения нужной цели меры должны быть взаимоувязаны с учетом неизбежно противоречивых последствий проводимой аграр­ной политики. Поэтому при ее разработке следует стремиться най­ти равнодействующую интересов как производящих и потребляю­щих экономических районов, так и отдельных социальных и про­фессиональных групп населения.

Вопросы

1. В чем состоит различие крестьянского и фермерского хозяйства?

2. Приведите примеры укрепления связей между агропроизводством и промышленностью.

3. Увеличивается или уменьшается влияние природного фактора на размещение сельскохозяйственного производства с техническим прогрессом на транспорте и почему?

Основные географические типы сельского хозяйства

Классификационные подходы к современному сельскому хозяйству мира. При любых попытках классификации сельского хо­зяйства обнаруживается богатая гамма типов, сформировавшихся под воздействием сложной совокупности естественных и социально-эко­номических факторов. Особенно пестрая картина на современном этапе свойственна тропическому поясу, деревне которого по-прежнему при­суща многоукладность, а потребительская направленность производ­ства вынуждает возделывать широкий круг культур. К тому же, с приближением к экватору ослабевают ограничения, которые тепловой режим накладывает на отраслевую структуру земледелия. Поэто­му она при рассмотрении в региональном аспекте явственно демонст­рирует максимальную разносторонность в тропических областях Ла­тинской Америки и в Африке к югу от Сахары.

Рис. 30. Отраслевая структура земледелия по регионам мира (1980-е гг.)

Вследствие изначальной сопряженности отраслевого профиля сель­ского хозяйства с географической средой оно всегда было дифферен­цировано в территориальном разрезе. Но аграрные районы как тако­вые складываются только с ростом торгового земледелия, следующего путем специализации. Подобное развитие событий, протекающее в глобальном масштабе с разной скоростью и еще далеко не завершен­ное, собственно и ведет к превращению сельского хозяйства в неот­рывную часть мировой экономической системы. В силу исторических обстоятельств этот процесс наиболее далеко зашел и особенно на­глядно проявился и в отраслевом, и в пространственном ракурсе в США, где четко обособились сельскохозяйственные районы, или, как их здесь называют, пояса: хлопковый, кукурузный, молочного живот­новодства и др. Производственное лицо аграрных районов определя­ется доминирующим в его пределах типом (типами) предприятий. Фак­тически этот тип на выделяемой территории не становится единст­венным, хотя бы потому, что она в орографическом и гидрологиче­ском отношениях не бывает идеально однородной.

По мере увеличения заинтересованности сельского хозяйства в более тщательном учете физико-географического своеобразия мест­ности отраслевая специализация все ярче обнаруживается на уров­не ферм и слабее — на уровне обширных по площади районов, которые начинают дробиться на мелкие территориальные совокуп­ности агропроизводственных типов предприятий. Так, под сомне­ние поставлено существование единого кукурузного пояса США, который сложился на базе так называемого смешанного хозяйства с его трехлетним севооборотом (кукуруза, пшеница и кормовые тра­вы). Часть зерна выращивалась на продажу, а часть шла на откорм скота для рынка. В 70-х гг. кардинальное совершенствование агро­техники, получившей опору в массовом применении минеральных удобрений, стимулировало на востоке пояса заметное расширение посевов кукурузы. Второй профилирующей культурой стала соя, занявшая уже до трети всей уборочной площади. Поскольку про­дукция обеих культур оказалась в числе главнейших статей амери­канского экспорта, фермерам оказалось выгодным переключиться на получение товарного кормового зерна, а производство продо­вольственных хлебов и мяса было отодвинуто на второй план. На западе пояса, напротив, возделывание кукурузы сократилось при одновременном усилении пространственной мозаичности местного сельского хозяйства. Это влечет за собой постепенное отпадение данной территории от кукурузного пояса и утрату ею единой четко выраженной специализации. Сходным образом протекает также про­цесс разрушения целостности знаменитого хлопкового пояса.

Отмеченный процесс переноса центра тяжести специализации на низовой уровень ускоряется в промышленно развитых странах появлением в растущем числе сельскохозяйственных предприятий, по тем или иным причинам мало зависимым в своем размещении от природной среды. Ярким примером служат бройлерные фабрики. Во Франции они обнаруживают, в частности, тяготение к Бретани с ее избыточной и дешевой рабочей силой. Этот фактор локализа­ции весьма банален, но его глубинные истоки отнюдь не стандарт­ны: в Бретани, где католичество по-прежнему пользуется авторите­том, деревенские традиции сильны и рождаемость населения доста­точно высока, молодежь, как и прежде, менее охотно покидает род­ные места, чем в других депрессивных областях страны.

Таким образом, есть основания полагать, что сельское хозяйство, которое в одних регионах мира еще только вступает на путь районо-образования, в других уже прорастает в новую, еще пока не познан­ную учеными стадию. Для нее характерно, что прежние специали­зированные районы с четко выраженной на крупных пространствах специализацией начинают мельчать и распадаться на отдельные, не­редко весьма беспорядочно расположенные сгустки разных типов хо­зяйств. Станет ли эта тенденция всеобщей — неясно, но уже бесспор­но, что сельское производство в своем размещении не выступает малоповоротливой пассивной системой. Причем работа основной мас­сы аграрных предприятий на рынок придает производству дополни­тельный динамизм, а накапливаемые ими основные фонды предстают, наоборот, в качестве консервативных элементов.

Поскольку сельское хозяйство отнюдь не представляет в своей локализации только механическую совокупность входящих в него отраслей, весьма существенно понять закономерности его геогра­фии в типологическом аспекте. Между тем размещение даже одной культуры на современном этапе выглядит очень сложной задачей, особенно если работать приходится на мировой рынок с его безжа­лостной конкуренцией. Требуется учитывать воздействие все боль­шего числа разнообразных факторов, проявляющих себя на разных территориальных уровнях. Еще труднее решаются те теоретические и практические проблемы, что встают, когда агропроизводство вы­ступает в типологическом обличии. Учитывая, что в мире насчитывается ориентировочно 200 млн сельскохозяйственных пред­приятий, их изучение в мелком масштабе неизбежно должно опи­раться преимущественно на дедуктивный метод. Такой подход «свер­ху» делает акцент на качественном исследовании явлений, базиру­ющемся прежде всего на анализе двух направлений связей села: с природной средой и с социально-экономическими структурами. Не­избежное при этом отсутствие опоры на твердые количественные критерии порождает вместе с тем известный субъективизм при обособлении типов и проведении конкретного районирования. «Тип сельского хозяйства» все чаще трактуется в современной агрогеографии как самое общее и всеохватывающее понятие. Оно синтези­рует все существенные признаки данного сельского хозяйства и «вбирает» в себя все другие классификационные категории подо­бного рода, как-то формы (системы) земледелия, системы растени­еводства и животноводства, типы фермерских хозяйств и т.д. Ука­занное понятие применимо ко всем устоявшимся способам выращи­вания культурных растений и разведения домашнего скота и может использоваться на разных ступенях таксономической лестницы.

Ниже характеризуются типы, выделенные на базе отраслевой направленности производства и особенностей природопользования и определившие аграрный лик нашей планеты.

Типы зернового хозяйства. Зерновое производство в том или ином варианте представлено почти повсюду, где ведется земледелие. Это неудивительно, если учесть, что зерновые господствуют в продо­вольственном балансе подавляющего числа стран, в совокупности занимая примерно половину всех обрабатываемых площадей. Именно благодаря богатому набору одомашненных злаков и их сравнительной экологической непритязательности полеводство оказывается оправ­данным в районах с малоблагоприятными агроприродными условия­ми. Ряд культур отличается многоцелевым использованием, хотя в порайонном разрезе обычно прослеживается одна основная направ­ленность их производства. Так, ячмень выращивается в Финляндии прежде всего на корм, в зонах пивоварения, например, в Чехии, ориентирован на удовлетворение запросов этой отрасли, а в высо­когорных местностях, в частности в афганском Гиндукуше, где другие хлеба уже не вызревают, становится важным продуктом питания.

В глобальном аспекте всеобщность возделывания хлебных куль­тур служит своеобразным фоном для немногих территорий, специа­лизировавшихся на производстве зерна в крупных размерах. Пока­зательно, что его чистыми импортерами в мире выступают более ста государств, а экспортерами — менее 20. Среди последних пре­обладают страны с хорошей землеобеспеченностью в расчете на душу населения. Этим фактором объясняют почти 1/2 вариаций в зерновом балансе, что далеко не бесспорно: к числу ведущих им­портеров как пшеницы, так и кормового зерна принадлежат Россия и Япония, хотя они радикально различаются по величине сельско­хозяйственных угодий, приходящихся на одного жителя.

В каналы международной торговли поступает ежегодно около 180 млн т зерна, или примерно 10% всего сбора. Основной оборот падает на пшеницу, экспорт которой (включая муку в эквивалент­ном пересчете) приближается к 100 млн т в год при среднем объеме производства в 90-х гг. порядка 550 млн т. Иное положение с ри­сом, мало уступающем пшенице по размеру ежегодной продукции, которая превышает 500 млн т. Однако на экспорт направляется менее 5% мирового сбора, причем межгосударственные потоки ог­раничены преимущественно рынками азиатских стран. В результа­те в мировой торговле второе место среди зерновых уверенно зани­мает кукуруза — важнейшая из прочих хлебов, суммарный урожай которых составляет около 800 млн т.

Общая тенденция в развитии зернового производства в XX в. заключается в следующем. До второй мировой войны продукцию отрасли поставляли на международный рынок, как правило, страны, отнюдь не числившиеся передовыми в экономическом отношении, а главными импортерами были промышленные державы. В настоя­щее время сложилась иная картина: мощные потоки зерна перетекают с «Севера» на аграрный «Юг». Даже Великобритания, которая, ка­залось, была обречена зависеть от внешних источников снабжения продовольствием, сумела войти в десятку ведущих экспортеров хле­бов. Их чистый годовой вывоз из страны уже в середине 80-х гг. превысил 3 млн т — и это притом, что на душу населения прихо­дится лишь 0,12 га обрабатываемых земель.

С географической точки зрения процесс породил еще одно неорди­нарное явление. Вопреки основополагающей закономерности в раз­мещении хлебных культур, которая выражается в их тяготении к тем естественным ландшафтам, где продукция может быть получе­на без больших затрат на удобрение, мелиорацию и окультуривание почвы, зерновая агрикультура в Западной Европе решительно движется по пути дальнейшей интенсификации. Однако чтобы оправдать вложения труда и капитала, нужно получать устойчивые урожаи порядка 60 ц/га и даже выше, что как минимум в 3—4 раза превосходит показатели в давно сформировавшихся главных райо­нах пшеничной специализации.

Пшеницу, представленную разнообразными по своим экологиче­ским и потребительским свойствам яровыми и озимыми сортами, можно возделывать в широком агроприродном спектре. Практически среди продовольственных зерновых она не встречает сколько-нибудь достой­ных конкурентов в умеренном поясе, исключая его северные районы, где на передний план выходят более скороспелые и морозоустойчи­вые растения — рожь и ячмень. Но пшеница не выдерживает высо­ких температур, присущих областям, лежащим между обоими тропи­ками. Там она уступает первенствующие позиции сорго и различным просяным, если речь идет об особо засушливых территориях, прежде всего в Африке, или рису в регионах обильных сезонных осадков, или кукурузе, которая во многих латиноамериканских странах остается ведущей продовольственной культурой. Если абстрагироваться от гор­ных систем, то к югу от Северного тропика пшеница сумела заметно продвинуться в сторону экватора лишь на полуострове Индостан за счет посевов в умеренно теплых и сухой зимний сезон.

Поскольку достижение самообеспечения по продовольствию всег­да считалось в большинстве стран архиважной задачей, в мире сложи­лись многие, сильно разнящиеся по мощи очаги товарного производ­ства пшеницы. Главные из них приурочены почти исключительно к областям умеренно сухого климата, которые обладают большими земельными ресурсами и отличаются сравнительно низкой плотно­стью населения. Этот тип специализированного пшеничного хозяй­ства выделяется высокой степенью механизации, которая проник­ла сюда раньше, чем в другие отрасли агропроизводства. Массовое использование машинной техники предъявило также серьезные тре­бования к орографическим условиям, ибо ее применение оправдывает себя прежде всего на равнинных и слабохолмистых территориях.

В конечном счете история распорядилась, чтобы специализацию на пшенице сохранили в первую очередь районы, находящиеся в переселенческих странах: США (пшеничный пояс), Канаде (степ­ные провинции), Аргентине (Пампа), Австралии и Казахстане (на его северных целинных землях). В этих странах агрикультура скла­дывалась на «чистом» месте, не будучи отягощена наследием было­го многоотраслевого производства. Еще существеннее то обстоя­тельство, что имелись отличные возможности для создания круп­ных по площади хозяйств, в которых до минимума сведены затраты живого труда на получение единицы продукции. Высокая товар­ность определяет сильную зависимость от международной торгов­ли. Так, из Канады и Австралии экспортируется в урожайные годы до 80% и более продукции пшеницы.

Во всех указанных странах сборы подвержены сильным годовым колебаниям, что связано с самой географией посевов. В пределах СНГ, например, более 60% площадей под пшеницей размещены в зонах недостаточного и неустойчивого увлажнения, причем в за­сушливой и сухой степи повторяемость недородов превосходит 20%. В подобных условиях оправдан экстенсивный характер полеводст­ва, когда выгоднее увеличивать распашку, нежели вкладывать сред­ства в более тщательную обработку земли. Перепады урожаев и в целом невысокая продуктивность хозяйства окупаются дешевизной получаемого зерна.

На сходных экстенсивных началах строится в агрономическом плане возделывание хлебов на засушливых пространствах Север­ной Африки и Среднего Востока, где на полях явно превалирует пшеница, дополняемая ячменем. В остальном же легко обнаружить существенные различия, позволяющие выделить тип малотовар­ного пшеничного хозяйства: агрикультура ведется рутинными ме­тодами в потребительских целях, крестьянские хозяйства маломощны и лишь втягиваются в орбиту механизации. Причем даже в некото­рых крупных очагах орошаемого земледелия, как-то в бассейне Тиг­ра и Евфрата в Ираке, сохраняется господство переложной систе­мы, когда до половины пашни ежегодно оставляется под паром, а на засеваемом клине около 90% площади отдавалось зерновым.

Позиции пшеницы во всем регионе еще более упрочились с по­явлением парка тракторов, поскольку произошла ранее непосиль­ная для тяглового скота распашка богары (т.е. неполивных земель, на которых посевы производятся в расчете на зимние и ранневесен-ние осадки, приносимые циклонами со стороны Средиземного мо­ря). В итоге суходольное полеводство, нередко сводящееся к моно­культуре пшеницы, проникает во влажные годы в те районы, где в среднем за год выпадает лишь 200 мм дождя. В неблагоприятные годы распаханные маргинальные земли приходится забрасывать, и они, будучи лишенными естественного растительного покрова, ока­зываются не в состоянии противостоять эрозии и другим разруши­тельным природным процессам. Тем самым повторяются ошибки прошлого, допущенные в степях умеренного пояса, когда ради достижения кратковременного успеха ставится под угрозу агроприродный потенциал территории.

Вместе с тем в Северной Африке и на Ближнем Востоке отчет­ливо прослеживается, что выращивание пшеницы и других немно­гих культур на пашне не исчерпывает всех сторон сельскохозяйст­венной деятельности местных крестьян. Полеводство дополняется насаждениями плодовых, а еще одним вспомогательным направле­нием производства выступает разведение скота, главным образом овец и коз, выпас которых нанес серьезный урон лесам.

Специализированное пшеничное хозяйство тоже вынуждено избе­гать чрезмерной однобокости. Частично сказывается то обстоятельст­во, что спрос и, следовательно, цена на зерно подвержены конъюнк­турным колебаниям, частично — экономическая целесообразность пол­ной утилизации отходов полеводства и возможность использовать для содержания скота паров и необрабатываемых земель. Поэтому соот­ношение разных отраслей может значительно варьировать.

Подобное изменение пропорций культур в системе зернового про­изводства привело к возникновению в пределах Пампы специали­зированного кукурузного хозяйства (в районе к северо-западу от Буэнос-Айреса), которое стало редким примером массового возде­лывания кукурузы в расчете на сбыт за рубеж. Ее ведущим постав­щиком на международные рынки Аргентина оставалась долгий пе­риод, не выказывая тенденции к развитию на основе этой культуры свиноводства по североамериканскому образцу. Уже позднее за счет кукурузного пояса лидирующее положение заняли США, на кото­рые приходится до 40% мирового сбора кукурузы, превышающего 450 млн т в год, и более 70% ее мирового экспорта.

Второе и третье места на планете по сбору кукурузы занимают соответственно столь разные страны, как Китай и Бразилия, где эта высокопродуктивная пропашная культура выращивается преимуще­ственно для продовольственных нужд, но не формирует крупных очагов специализированного производства. То же относится ко мно­гим африканским государствам — Кении, Анголе, Мозамбику, Ма­лави и др., где она успешно распространилась благодаря навыкам населения в мотыжном земледелии. В Европе отрасль развивается исключительно в целях укрепления фуражной базы, которая, на­пример, в Венгрии, создавшей в расчете на экспорт мощное живот­новодство мясного направления, уже в подавляющей степени опи­рается на кукурузу. В немногих европейских странах, как-то в Румы­нии и Молдавии, традиционно в ходу пища из кукурузного зерна.

Особняком в ряду ведущих областей зернового производства стоят те, где господствует рисоводческое хозяйство. Рис идеально под­ходит для равнинных территорий, которые в условиях сезонно влаж­ного климата Муссонной Азии подвержены воздействию сильных речных паводков и потому ежегодно удобряются илом. Именно за­ливной рис обеспечивает наиболее устойчивые сборы продовольст­венной продукции при незначительных затратах на удобрение и малых сроках отдыха полей. Специфическая обстановка «аквариу­ма» на рисовых чеках способствует поддержанию плодородия почвы за счет развития в водной среде биологических процессов, ведущих к связыванию азота. В результате усиленно эксплуатируемые рисо­вые земли выдерживают все возрастающее антропогенное давле­ние, не обнаруживая очевидных признаков деградации и оправды­вая, пусть с уменьшающейся отдачей, все новые вложения труда.

На базе рисоводства сложились самые крупные в тропиках сгу­стки крестьянского населения, приуроченные к приморским низмен­ностям (прежде всего это касается острова Ява в Индонезии, при­брежных областей в Южной Азии и юга Китая ). При узости отраслевой структуры земледелия и явной ставке на одну ведущую культу­ру сборы риса находятся в определенном соответствии с людностью областей его традиционного возделывания. Первенствует уверенно Китай, на который приходится более 1/3 мирового производства, хотя по климатическим причинам посевы ограничены территорией к югу от хребта Циньлин и реки Хуайхэ. Следом стоят Индия и Индонезия. Главным экспортером выступает Таиланд, на второе ме­сто в последние годы начал выдвигаться Вьетнам, тогда как Мьянма, в прошлом главный поставщик риса на мировой рынок, утратила прежние позиции. В значительных размерах вывозится рис из США, где его возделывание ведется на основе современных технологий.

В классических рисоводческих районах, где владелец надела пло­щадью 0,5 га уже называет себя помещиком, давно ощущается ост­рое малоземелье в деревне. В подобной ситуации основная масса крестьянства лишена ресурсов для перехода к прогрессивным, но одновременно и капиталоемким методам агротехники. Механиза­ция протекает крайне медленно. Для возделывания других сельско­хозяйственных растений, равно как и для содержания домашнего скота, остается мало возможностей. Рис часто оказывается моно­культурой, тем более, что скороспелые карликовые сорта, пришед­шие с «зеленой революцией», позволяют снимать в год два и даже три урожая риса. В экспортных целях удалось успешно внедрить в комбинации с рисом близкую к нему по требованиям к условиям увлажнения и по трудоемкости лубяную культуру джут, но она получила сугубо локальное распространение — в дельтовой обла­сти Ганга и Брахмапутры (Индия, Бангладеш).

Многие страны Муссонной Азии располагают большим стадом крупного рогатого скота и буйволов, особенно пригодных для рабо­ты на вязком влажном рисовом поле. Только на Южно-Азиатском субконтиненте сконцентрировано, например, до 1/5 их суммарного мирового поголовья, исчисляемого примерно в 1300 млн животных. Молочной и тем более мясной продукции скот дает очень мало, поскольку разводится в качестве тягловой силы (лишь буйволиц содержат ради молока). Вывод о насыщенности рисоводческого хо­зяйства рабочим скотом нельзя механически переносить на Юж­ный Китай, где земледелие базируется на ручном труде и в некото­рых классификациях выделяется в качестве особого типа — грядко­вой агрикультуры.

Другие земледельческие типы сельского хозяйства. Антипо­дом рисоводству муссонных областей выступает подсечно-огневое зем­леделие, которое типологически обособляется не за счет особенно­стей отраслевой структуры, а по совокупности основных системообразующих признаков. Оно распространено преимущественно в Тропи­ческой Африке, а также в Латинской Америке и в меньшей мере в Юго-Восточной Азии и Океании. В силу своего экстенсивного харак­тера этот тип сельского хозяйства требует обширных площадей в рас­чете на одного человека, хотя располагает внутренними резервами для сокращения при необходимости продолжительности рекультивационного цикла. Подсечно-огневое земледелие оправданно считать од­ним из вариантов залежной системы: после вырубки и пожога лесно­го или кустарникового массива участок используется один—три года, а затем на 20—30 лет забрасывают. В местах относительно много­людных срок отдыха земли уменьшается до 6—8 лет и даже менее, хотя это сопряжено с угрозой деградации ландшафтов.

Такой тип хозяйства особенно свойствен областям влажных эк­ваториальных и тропических лесов, где почва в процессе использо­вания быстро теряет свое плодородие, а борьба с энергично насту­пающими на поля сорняками крайне тяжела и нередко бесперспек­тивна. Земледельцу, который все работы ведет ручными орудиями труда, разумнее расчистить новый участок, нежели продолжать воз­делывать прежний, урожайность на котором с каждым годом пада­ет. Подсечно-огневое земледелие широко представлено также и в менее влажных районах, прежде всего в саваннах. В посевах на передний план выходят зерновые (кукуруза — в Латинской Амери­ке, сорго и другие просяные — в Африке), тогда как ближе к эква­тору на подсеках выращивают преимущественно корне- и клубне­плоды: маниоку, яме, батат. Эти культуры дают наибольший выход калорий с единицы площади, но их питательная ценность низка из-за малого содержания белка и витаминов. Очень распространены смешанные посевы, когда на делянке можно встретить одновремен­но до нескольких десятков видов культурной флоры.

Поскольку обработка земли осуществляется вручную, животно­водство оторвано от ведущей отрасли и развито слабо. Содержание скота чаще имеет престижное значение, символизируя прежде все­го богатство его владельца. Зато важны охота и собирательство, которым отводится много времени, а на берегах рек и озер также и рыболовство. Эти занятия органично сочетаются с агрикультурой в едином хозяйственном комплексе и помогают более полно исполь­зовать природно-ресурсный потенциал территории.

Рассматриваемый тип хозяйствования нацелен в первую очередь на удовлетворение собственных нужд земледельцев, но сумел до­статочно успешно приобщиться к производству некоторых товар­ных культур. Часть их возделывают на отдельных участках, прежде всего в многолетних насаждениях: какао — в Гане, Нигерии, Кот-д'Ивуаре, Камеруне, кофе — в Того, Кот-д'Ивуаре. Отдельные ры­ночные культуры удалось включить в обычный подсечно-огневой цикл, например, арахис в Нигерии и Сенегале. В итоге страны Тро­пической Африки стали крупными экспортерами ряда видов сель­скохозяйственной продукции.

В сходных природных условиях (тоже в первую очередь во влаж­ных тропиках) развивается плантационное хозяйство. Быстро на­раставший в Европе в ходе промышленной революции спрос на «ко­лониальные» товары не удовлетворялся мелким туземным произ­водством, и дело взял в свои руки капитал метрополий. На фоне безбрежного моря небольших хозяйств в развивающихся странах плантации выделяются своими крупными размерами, специализа­цией на одной, реже двух-трех культурах, массовым выходом про­дукции, полностью предназначенной для рынка. На плантациях за­нята большая армия наемных рабочих, еще в недавнем прошлом очень низкооплачиваемых. Предпочтение при возделывании отдает­ся многолетним культурам, которые обеспечивают сравнительно рав­номерную загрузку рабочей силы в течение года.

Типичными для плантационного хозяйства культурами стали чай (Индия, Шри-Ланка, Кения), каучук (Малайзия. Индонезия), бана­ны (Эквадор, Колумбия и другие страны Латинской Америки), са­харный тростник (Куба), кофе (Бразилия, Колумбия), какао (Гана), масличная пальма (Малайзия, Индонезия, Нигерия, Сьерра-Леоне). Производство разместилось отдельными очагами в районах, наибо­лее благоприятных в природном отношении для той или иной куль­туры и удобно расположенных для экспорта продукции, хотя сказы­вались такие факторы, как возможность обеспечения создававших­ся хозяйств дешевой рабочей силой и снабжения ее продовольстви­ем. С возникновением плантационного сектора экономики многие колониальные и зависимые в прошлом страны приобрели монокуль­турную аграрную специализацию. Их экспорт зачастую более чем наполовину состоит из продукции одной или немногих плантацион­ных культур, например, в Эквадоре — это бананы, какао, кофе, в Колумбии — только кофе, в Гане — какао.

В последние десятилетия мировой рынок был насыщен многими товарами тропического происхождения. В связи с этим страны-про­дуценты вынуждены вводить ограничения на их производство и стре­мятся расширить отраслевую структуру своего сельского хозяйства и состав экспорта.

На географии плантационного хозяйства сказалась общая ориен­тация на сосредоточение технических культур в наиболее выигрыш­ной геоэкологической обстановке, на что зерновые уже в силу сво­его массового распространения не могут рассчитывать. Сельскохо­зяйственные растения обеих этих групп чаще всего независимы друг от друга с позиции агрономической, но потребность в их соче­тании диктуется объективными нуждами той или иной страны, уров­нем трудообеспеченности деревни, ландшафтной мозаикой терри­тории и многими прочими факторами, далеко не всегда замкнутыми собственно аграрной сферой.

Комбинации в рамках смешанного земледельческого хозяйства весьма многообразны и характерны для ряда районов Украины и юж­ных областей России, где еще в прошлом веке широко возделывали подсолнечник, сахарную свеклу, коноплю, махорку. Они сохранили свое значение в последующем, так как СССР не рассчитывал на им­порт тропического сырья, ввоз которого в Западную Европу сущест­венно ограничил в ней собственное производство ряда технических культур. Они в совокупности с зерновыми все же представлены в этом регионе, а также на юго-востоке Европы во многих районах, но на небольших площадях, во многом из-за отсутствия значительных равнинных пространств, свойственных Восточно-Европейской равнине.

В странах потребительского и малотоварного крестьянского зем­леделия могут складываться достаточно равновесные пропорции меж­ду зерновыми и техническими культурами. Причем первые обычно преобладают на поле, даже если денежный доход формируется не за их счет. Подобная картина хорошо выражена во многих частях Индии (независимо от уровня развития в них ирригации), которые концентрируют крупные посевы: арахиса — в Гуджарате и Тамилнаде, сахарного тростника — в Уттар-Прадеше и Бихаре, хлопчат­ника — в Махараштре, Гуджарате, Тамилнаде и Пенджабе, маслич­ного льна и кунжута в центральноиндийских штатах и т.д.

То же не в меньшей мере относится к северо-восточному Китаю, которому, если исключить очаги явного превалирования пшеницы, свойственно многоотраслевое земледелие. В прошлом можно было говорить об определенной «восточной» специфике благодаря крупным посевам местной просяной культуры гаоляна и особенно сои, главным производителем которой в мире была Маньчжурия, а также ввиду узкой ориентации животноводства на откорм свиней. В условиях сохраняю­щегося традиционного агропроизводства, слабо подверженного внеш­ним веяниям, технические культуры остаются по-прежнему «разма­занными» по территории. В Китае, который не был, как в свое время колонии, ареной становления специализированных районов аграрного производства под давлением извне, это проявляется вполне наглядно.

Подобная ситуация таит в себе и слабости. Показательно поло­жение с соей, ставшей главным на полях планеты масличным рас­тением с годовым урожаем порядка 100 млн т (при общей продук­ции масличных около 250 млн т). Доля в ее сборе Китая упала примерно до 15%, так что страна уступила свою былую гегемонию США, которые сумели быстро воспринять эту перспективную, бога­тую белками и ценную также в кормовом отношении культуру. США концентрируют свыше 50% мирового производства сои, а еще 1/4 суммарно сосредоточили Бразилия и Аргентина, вслед за США вы­ступающие ее главными экспортерами.

Специализированное на полевых технических культурах зем­леделие наиболее репрезентативным образом представлено на круп­ных территориях, прежде всего в США, где уже давно проявилась тенденция к глубокой порайонной дифференциации отрасли. В ре­зультате на американском Юге сложились мощные очаги по произ­водству хлопка, табака и арахиса, где сельское хозяйство приобрело одностороннее направление. Современная общемировая линия в географии данного агрикультурного типа выражается в его расту­щем тяготении к источникам орошения. Это закономерно: требова­тельность возделываемых растений к условиям внешней среды по­рождает чувствительность к колебаниям ее параметров, особенно водного, что «снимается» ирригацией.

В ряде случаев особую значимость приобретают отличительные качества отдельных компонентов природных ландшафтов, в первую очередь почв. Профессионалы полагают, что нет, пожалуй, ни одной культуры, рыночная цена которой в такой степени зависела бы от характера почвы, как у табака. Даже небольшое изменение ее свойств влияет на аромат, цвет и текстуру табака, а самые тонкие различия в продукции нередко сказываются на прибыли гораздо больше, чем раз­меры урожая. Именно это обстоятельство помогло в свое время Старому Югу (Виргиния, Северная и Южная Каролины) плюс штат Кентукки превратиться в крупнейший табаководческий район. Примечательно, что многие виды его почв, которые малопригодны для большинства других культур, оказались превосходными для табака и позволили получить знаменитые виргинские сорта. Этот район все еще остается ведущим в мире как экспортер табака (которого из США ежегодно вывозится около 250 тыс. т), но производство идет на спад. Прежнее лидирующее положение утеряно: в 1990 г. при мировой продукции 7,1 млн т доля в ней США составила едва 10%, а стремительно рас­ширяющего посевы Китая превысила 1/3.

Особого внимания заслуживает хлопчатник, поскольку опреде­ляет аграрный профиль многих тропических и субтропических тер­риторий, прежде всего с развитым орошением. Среди них масшта­бами хлопководства выделяются мощные очаги земледелия на Ве­ликой Китайской равнине и в центральноазиатских государствах, в бассейнах некоторых рек в Мексике, в долинах Инда (Пакистан, Индия) и Нила (Египет, Судан). В последнем случае важны даже не абсолютные размеры продукции, а непревзойденное качество еги­петского длинноволокнистого хлопка. В США в последние десяти­летия наблюдается частичное перемещение посевов в сухие субтро­пики Запада, куда все активнее проникает ирригация, при сдаче позиций хлопковым поясом Юга.

Нередко хлопчатник подавляет и вытесняет с полей другие куль­туры, как это было в советскую эпоху во многих среднеазиатских оазисах, где под него отводилось более 2/3 всей посевной площа­ди. Отсюда ряд тяжелых экологических и хозяйственных последст­вий, в частности, в связи с массовым распространением опасного заболевания хлопчатника — вилта, высокими дозами внесения мине­ральных удобрений для поддержания плодородия истощенной интен­сивным использованием земли, широким применением гербицидов и дефолиантов. Остальную часть пахотных площадей даже при стрем­лении к монокультуре приходится отдавать в интересах севооборо­та кормовым растениям, что подпитывает молочное скотоводство. Для таких оазисов характерны лишь те дополнительные отрасли, которые могут сочетаться с хлопководством, не занимая сущест­венных площадей: шелководство, плодоводство и виноградарство.

После распада СССР его лидирующая роль в производстве во­локнистых культур перешла к Китаю, который, динамично наращи­вая производство хлопка, дает уже около 1/4 мирового сбора хлопковолокна, равного примерно 15 млн т.

Отдельный высокоспециализированный тип земледелия образу­ет садоводческое и овощеводческое хозяйство. Плодовые и ого­родные культуры в роли подсобных всегда присутствовали на при­усадебных крестьянских участках, а небольшие сгустки производства тяготели к большим городам или к особо благоприятным местопо­ложениям. Так, в России исстари славились лук, корнеплоды, зеле­ный горошек и другие овощи с илистых земель вокруг озера Неро (с центром в г. Ростове Великом), за свои превосходные вкусовые достоинства пользовавшиеся доброй репутацией в обеих столицах.

Как правило, ценные плодовые и овощные культуры требова­тельны к природным условиям и сильно страдают от капризов при­роды. Поэтому нужны обычно значительные вложения на сооруже­ние теплиц, интенсивное удобрение, орошение (к нему прибегают даже в районах с относительно влажным климатом), следствием чего становится ориентация на получение очень высоких урожаев. Каждому району важно также использовать свои преимущества в сроках созревания продукции. Например, во Франции из разных центров огородничества в строго определенное время специальный транспорт везет овощи в Париж и другие города, и график надо выдерживать, ибо иначе на эти рынки начинает поступать продук­ция уже из других мест и цены падают.

В крупном масштабе, и притом уже давно, приобрело товарную направленность садоводство прибрежной зоны Средиземноморья. Продолжительное жаркое и сухое лето способствует созреванию высококачественных сахаристых плодов, а зимой выпадает доста­точно осадков для успешного произрастания деревьев и кустарников с глубокой корневой системой. Особенно важны такие культу­ры, как цитрусовые, инжир, многие виды орехоплодных и виноград, а также оливки, плоды которых служат источником оливкового масла. Значимость отрасли для местного населения всегда поднимали не­устойчивость богарного полеводства и расчлененность рельефа, что препятствует массовой распашке земель.

Во многих странах умеренного пояса в Европе тоже сложились очаги плодоводства обычно узкой специализации, например, на произ­водстве яблок, из которых вырабатывают сидр, во французских облас­тях Бретани и Нормандии. Особняком стоят районы виноградарства, известность которых часто определяют не объемы продукции, а ее качество. Назовем знаменитую Шампань, родину шампанских вин, или г. Коньяк во Франции, или «винный погребок» Германии землю Рейнланд-Пфальц, где изготавливают замечательные мозельские ви­на. Заметим, что, по мнению французских специалистов, с винами их страны в состоянии соперничать лишь чилийские, что лишний раз подтверждает исключительную важность местных почвенно-климатических условий, их локальной специфики.

Насаждения плодовых размещены в разных в социальном и эко­номическом плане хозяйствах, отнюдь не в равной мере затронутых процессами модернизации. Однако крупнейший на современном этапе очаг мирового производства плодовых в этом отношении достаточ­но однороден — речь идет о Калифорнии, превратившейся в уникаль­ный сельскохозяйственный район планеты. Удаленность от главных центров потребления на Северо-Востоке США была преодолена с появлением трансконтинентальных железных дорог и вагонов-ре­фрижераторов, а дефицит влаги преодолевается при необходимости за счет ирригации. Признавая выдающиеся достижения калифорний­ских селекционеров и фермеров в выведении новых урожайных и редких по другим своим достоинствам сортов и в апробации передо­вых агротехнических приемов и механизации работ в садах, хоте­лось бы подчеркнуть географическую сторону вопроса: исключи­тельное умение локализовать в каждой из многих солнечных долин штата наиболее подходящие для нее в геоэкологическом и экономи­ческом отношении плодовые культуры и сорта, т.е. с максимальным эффектом использовать агроприродный потенциал местности.

Отсюда чрезвычайное разнообразие возделываемых садовых куль­тур с преобладанием тех, что определяют облик многолетних насаж­дений в южных частях зоны умеренного климата и в субтропиках. Впечатляют масштабы производства: по продукции большинства ви­дов фруктов, кроме яблок и апельсинов, Калифорния занимает первое место в стране. Аналоги отсутствуют и на глобальном уровне: например, по сборам винограда кишмишных сортов, лимонов, абрикосов, миндаль­ных орехов этот штат превосходит даже главные страны-продуценты. Высокоспециализированное садоводство в США рассчитано прежде всего на удовлетворение их внутреннего спроса, в отличие от положе­ния в Западной Европе, где государства, будучи невелики по разме­рам, ведут между собой оживленную торговлю фруктами и овощами.

В двух случаях плодоводству принадлежит специфически важ­ная роль. Во-первых, в пустынных оазисах Северной Африки и Ара­вийского полуострова, где земледельческое хозяйство строится вок­руг финиковой пальмы — дерева удивительно многоцелевого ис­пользования, помимо получения от него плодов. Во-вторых, в гор­ных районах Пригиндукушья, особенно в северной части Кашмира, где на высотах 2300—3000 м террасированные обрабатываемые зем­ли заняты почти исключительно абрикосовыми садами. Сушеный абрикос — важнейший пищевой продукт местных жителей, почти единственный, которого им хватает на круглый год.

Животноводческие и смешанные животноводческо-растениеводческие типы сельского хозяйства. В настоящее время в ряде тропических областей по мере улучшения путей сообщения горные территории начинают ориентироваться на развитие товарного плодо­водства (а также картофелеводства). По этой причине в индийских Гималаях небывалыми темпами растут площади под яблоневыми на­саждениями в расчете на сбыт продукции на жарких равнинах, где яблоня не произрастает. Тем самым плодоводство может стать осью хиреющей экономики таких малоземельных районов, которым свойст­венен тип смешанного горного сельского хозяйства. В идеальном варианте оно базируется на эксплуатации естественных ресурсов раз­ных вертикальных поясов и носит многоотраслевой характер. Общая картина складывается в сильной степени под влиянием азональных факторов. Взаимосвязи и соотношения главных отраслей весьма из­менчивы в порайонном разрезе, находясь под воздействием локаль­ных особенностей местности и испытывая также зависимость от струк­туры высотной поясности в каждой конкретной горной системе.

С земли прокормиться трудно, несмотря на стремление максимально использовать ее под посевы, прежде всего тех культур, что в совокуп­ности могут наиболее полно удовлетворить продовольственные и про­чие нужды горцев. Важным подспорьем практически всегда служит продукция, получаемая от домашнего скота. Его сезонные перегоны в верхние растительные пояса вплоть до альпийских лугов составляют неотъемлемую часть годового жизненного цикла населения.

Рассмотренный тип аграрного производства — первый, в котором разведение скота занимает как минимум полноправное положение наряду с земледелием. За точку отсчета при последующем анализе целесообразно взять зерновое хозяйство степной зоны, поскольку на более засушливых территориях оно уступает ведущую позицию пастбищ­ному скотоводству, а в более влажных областях развитие отраслей живот­новодства происходит на принципиально иных, интенсивных началах.

В первом случае в обрабатываемом клине увеличивается доля паров, необходимых для того, чтобы гарантировать накопление вла­ги в почве, и снижается общий уровень распаханности земель. Со­ответственно на задний план отходит практика возделывания куль­турных растений. В результате скот в меньшей мере опирается на полевые корма, и преобладающим становится его содержание на естественных пастбищах. Отсюда формирование типов явственно выраженного экстенсивного хозяйства.

Один из них имеет молодые исторические корни — животно­водство на ранчо. Оно возникло, во многом подобно посевам пше­ницы на экспорт, преимущественно в переселенческих странах, где земля была избыточным ресурсом сравнительно с другими фактора­ми производства. Жизнеспособными стали очень крупные хозяйст­ва, часто площадью несколько десятков тысяч гектаров, а в них исключительно те отрасли, что отличаются низкой трудоемкостью. Такая картина сложилась в засушливых областях Нового Света: в Северной и Южной Америке и Австралии, а также в южной части Африки. Животноводство на ранчо с самого начала было прочно связано с мировым рынком (лишь в США оно перешло на удовлет­ворение внутреннего спроса) и обрело на нем надежную нишу, по­ставляя шерсть, баранину и мясо крупного рогатого скота.

Главная трудность при занятиях экстенсивным хозяйством — обеспечение его устойчивости, поскольку оно слишком зависимо в результатах своей деятельности от естественной продуктивности угодий, которая, в свою очередь, сильно колеблется из-за неста­бильности условий атмосферного увлажнения. В малоблагоприят­ные годы задача состоит в том, чтобы избежать перегрузки и выби­вания пастбищ и одновременно не допустить истощения скота. По­этому понятно стремление заготовить запасы страховых кормов. При наличии на ранчо орошаемых участков их отводят под фураж­ные культуры и сеяные травы, что позволяет откармливать животных на месте. В ином случае молодняк бывает выгоднее продавать в соседние земледельческие районы для последующего доращивания.

Не без серьезных оснований отдельным типом сельского хозяй­ства можно считать отгонное животноводство, которое не огра­ничивается территориальными рамками индивидуальных землевла­дений и сопряжено с перемещениями скота на весьма большие расстояния. В ряде случаев ощущается типологическая близость к ранчевому хозяйству, например на горном Западе США. В этой географической области многие частные стада с ферм по нескольку месяцев в году, согласно лицензиям, располагаются на землях, ко­торые принадлежат или находятся под управлением правительст­венных ведомств, прежде всего Лесной службы США. То обстоя­тельство, что общественный земельный фонд включает как зимние, так и летние кормовые угодья, а также «промежуточные» простран­ства, на которых добывает себе пропитание скот, перегоняемый с одних пастбищ на другие, делает сезонные миграции вполне оправданным и распространенным явлением.

При явно менее жестком регулировании «свыше» сходным обра­зом используются земли в глубинной части северо-восточной Бра­зилии, где устойчивое к засухам и негостеприимное по отношению к людям колючее редколесье чередуется с кустарниковой и злако­вой растительностью. Местное хозяйство вынуждено основываться почти исключительно на экстенсивном разведении крупного рога­того скота, который свободно содержится на фактически никому не принадлежащих пастбищных просторах. В данном случае здесь можно говорить о затянувшемся периоде пионерного освоения области, подверженной частым стихийным бедствиям.

Переходный характер данного типа сельского хозяйства подтверж­дается, если отнести к нему отгонное животноводство Центральной Азии и Казахстана, которое возникло на базе кочевых и полукоче­вых форм жизнедеятельности коренного населения. По существу при переводе прежних номадов на оседлость сохранился, опираясь во многом на традиционные производственные приемы и используя прежние направления миграции стада, вековой способ содержания скота на разносезонных пастбищах. Однако произошло укрепление материальной базы отрасли, и протяженность перегонов скота на лето в горы или на северные степные равнины постепенно сокраща­лась. Само животноводство стало более специализированным бла­годаря государственному стимулированию каракулеводства и тон­корунного и полутонкорунного овцеводства.

В поясе пустынь и полупустынь Старого Света — от атлан­тического побережья Африки на западе вплоть до Гималаев на вос­токе — сохраняется кочевое и полукочевое хозяйство. Связанное с ним население, передвигаясь со своими стадами с одних пастбищ на другие, ориентировано на кормовые ресурсы, которые в ином случае остались бы вне оборота. В зависимости от характера ис­пользуемых угодий разводятся разнообразные виды скота: верблю­ды, овцы, козы, лошади, в меньшей степени крупный рогатый скот. Распространены преимущественно породы малопродуктивных, но неприхотливых и выносливых животных, способных выдерживать длительные перегоны. Влияние природной среды сказывается с боль­шой силой, и падеж в стаде при засухе, гололеде и прочих небла­гоприятных стихийных явлениях бывает очень высоким. Однако опо­ра на даровые корма сделали экономически жизнеспособным этот экстенсивный тип аграрного производства.

Пастбищные земли увязываются в хозяйственный комплекс за счет многообразных миграций, среди которых две ведущие формы — горизонтальная и вертикальная. В первом случае перемещения опре­деляются годовым ритмом и характером водообеспечения равнинной территории. Направления сезонных миграций тесно зависят от лока­лизации доступных источников влаги. Изменчивый год от года про­странственный «рисунок» выпадения атмосферных осадков требует гибкости в выборе горизонтальных маршрутов, что отчетливо просле­живается у бедуинов Аравийского полуострова. Вертикальный нома­дизм представлен двумя главными видами: а) в пределах одной орог­рафической системы, когда миграции происходят из межгорных долин и котловин на близлежащие альпийские пастбища и имеют протяжен­ность иногда лишь 20—30 км; б) с низменностей в горы на расстоя­ние в сотни километров по устойчивым трассам, привязанным к пере­валам и проходам. Такая стабильность передвижений создала усло­вия для налаживания прочных связей с крестьянами тех территорий, по которым пролегают миграционные пути.

В мировой торговле товарам кочевого скотоводства принадле­жит скромное место, хотя некоторые страны, где отрасль сохраняет весомые позиции, например Афганистан, выделяются экспортом жи­вотноводческой продукции — прежде всего каракуля, а также мер­лушки, шерсти, козьих шкур, пуха и др.

В целом же кочевое хозяйство — очень важный в историко-культурном отношении и чрезвычайно интересный в эволюционном плане, но угасающий на наших глазах тип агропроизводства. Рост земледелия сокращает площадь пастбищ, уже сильно истощенных многовековой эксплуатацией, а транспортное строительство лиша­ет номадов их побочных занятий, связанных в прошлом с караван­ной торговлей. Во многих аридных областях остро стоит вопрос о переводе кочевого населения на оседлость.

В принципиально иных, но тоже экстремальных условиях на зем­лях тундр и притундровых редкостойных лесов функционирует оле­неводческое хозяйство, строящееся сходным образом на использо­вании сезонных пастбищ. Оно дополняется охотой и морскими про­мыслами, без чего, пожалуй, невозможно обойтись, но практически полностью оторвано от агрикультуры. Оленеводство сложилось в условиях изолированного существования северных народностей и, несмотря на свою экономическую маломощность, все же было в силах полностью удовлетворить все потребности занятого в нем малочисленного населения; торговые связи поныне остаются для оленеводов второстепенным делом.

На территориях с умеренным климатом, более влажным, чем в специализированных на пшенице районах, агропроизводство пошло по пути увеличения трудовых и материальных вложений, диверси­фикации отраслевой структуры и становления смешанного земледельческо-животноводческого интенсивного хозяйства. В нем обе составляющие имеют товарное назначение и многопланово свя­заны между собой, что обусловливает богатство территориально-отраслевых комбинаций и функционирование разных по профилю аграрных и агропромышленных предприятий.

В России наиболее репрезентативные варианты данного типа про­слеживаются прежде всего в лесостепной зоне Восточно-Европейской равнины, хотя и не замкнуты только ее пределами. Определяющая черта — высокая степень распаханности земель, что привело к несом­ненному дефициту лугов и выгонов, и большая напряженность в ис­пользовании обрабатываемых угодий. Широкое присутствие на полях наряду с пшеницей и другими зерновыми также требовательных к плодородию почвы и быстро ее истощающих пропашных культур за­ставляет прибегать к сложным севооборотам. Нужда в севооборотах диктуется заодно необходимостью обеспечить разнообразными кор­мами скот, находящийся на 90% на стойловом содержании. Частично задача решается благодаря наличию побочной продукции ведущих тех­нических культур — сахарной свеклы и подсолнечника, концентра­цией посевов которых еще недавно выделялся СССР, а в его составе Украина. Особенно ценна в этом отношении сахарная свекла.

Ее продолжают активно выращивать в государствах, расположенных в среднеевропейской полосе, — в Польше, Германии, Франции, Великобритании. Возделывание же в них ряда других технических растений, например, рапса или конопли, стало малорентабельным из-за дешевого заморского сырья и резко пошло на спад. По размерам производства сахарная свекла, сборы которой предназначаются главным образом для удовлетворения внутреннего спроса, примерно в 1,8 раза уступает более урожайному сахарному тростнику, культивируемому в низких широтах в значительной степени в целях экспорта (годовая продукция сахара-сырца в мире превосходит 110 млн т).

Зато в средней полосе Западной Европы на полях представлен крайне богатый и все более разнообразный набор фуражных куль­тур, помимо таких зерновых, как кукуруза, ячмень и овес, включа­ющий многие виды сеяных трав и кормовых корнеплодов. Прогрес­сивное преобразование и укрепление фуражной базы, резко умень­шившее зависимость от ввоза кормов, создало отличную опору для большинства отраслей животноводства: разведения мясного и мо­лочного крупного рогатого скота, свиноводства, бройлерного хозяй­ства, производства яиц. Имеются примеры и сравнительно узкой специализации, обусловленной ориентацией на экспорт. Так, дат­ское сельское хозяйство сосредоточилось в расчете на английский рынок на получении беконной свинины, составляющей по стоимо­сти около 40% всей животноводческой продукции страны.

По мере движения к северу, к границе зоны лиственных лесов и в подзону южной тайги на Восточно-Европейской равнине фоновым становится северный вариант рассматриваемого типа. В составе сель­скохозяйственных угодий пашня еще превалирует, но существенно повышается доля естественных кормовых угодий. Товарные зерно­вые, среди которых появляется рожь, не утрачивают значимости. но их производство в северной части сплошной земледельческой полосы, протянувшейся от Псковской до Пермской области, уже не обеспечивало в СССР возмещения общественно необходимых за­трат. Среди технических культур явно выделяются две: картофель, имеющий многообразное применение — продовольственное, кормо­вое и промышленное, и лен-долгунец, который традиционно был важной экспортной статьей в России.

Для местностей, где вегетационный период короток и характери­зуется невысокими температурами, картофель трудно заменим, по­скольку в подобных природных условиях действительно хорошо уда­ется из культур, чья продукция может рассчитывать на массовый сбыт. Посевы протягиваются на запад через Польскую и Северо­германскую низменности вплоть до побережья Атлантического оке­ана в Бретани. Однако, если, например, сахарная свекла занимает во Франции плодородные земли, то под картофель отведены и весь­ма бедные почвы, в частности, развившиеся на древних кристалли­ческих породах. При мировом сборе картофеля более 300 млн т в год основную долю урожая дают Россия, Беларусь, Польша и Гер­мания (а вне Европы — Китай).

Лен главенствовал в качестве рыночного продукта во многих за­падных районах Восточно-Европейской равнины, отличающихся хо­рошей влагообеспеченностью. Эта лубяная культура нуждается в обиль­ном удобрении и требует многопольных севооборотов. Учитывая еще ее большую трудоемкость, становится понятной явно выраженная тен­денция к сокращению занимаемых льном площадей в свете депопуля­ции деревни в Нечерноземной зоне России и Беларуси.

Пахотный клин, хотя и продолжает использоваться в интересах товарных отраслей растениеводства, призван выполнять также другую функцию — служить источником дополнительных кормов. С учетом продукции естественных и мелиорированных лугов, сено­косов и выгонов создались предпосылки для содержания разнооб­разного по составу стада, включая крупный рогатый скот молочно­го и мясного направления, свиней, шубных овец.

Молочное хозяйство приурочено к районам умеренного климата с относительно небольшими амплитудами температур, где равномер­ное выпадение осадков в течение года и непродолжительный вегета­ционный сезон делают оправданным возделывание полевых культур на зеленый корм. В подобных случаях, например, в Новой Англии (США) или в Норвегии, где доля пригодных к обработке земель неве­лика и пашня раздроблена на мелкие участки, оказалось целесообраз­ным использовать пастбища и сенокосы для разведения молочного скота. Для выпаса животных предпочтительнее равнинный и слабо­холмистый рельеф, но специализированное молочное скотоводство хоро­шо представлено и в горных районах, как-то в Швейцарии и Австрии. В таких случаях особенно выражен упор на производство наиболее транспортабельных видов молочных товаров: сыров, сухого молока, молочных консервов. Чаще всего, но, разумеется, не полностью и эта продукция предназначается для внутреннего рынка.

По совокупности природных и экономических факторов молоч­ное хозяйство получило массовое распространение в промышленно развитых странах: Великобритании, прежде всего в ее более влажной западной части, государствах Северной Европы, Новой Зеландии, США (пояс молочного животноводства на западе Приозерных шта­тов). Производство молока в мире в 1993 г. составило 518 млн т (в том числе коровьего молока — 447 млн т), из которых 25% пришлось на страны Западной Европы, более 15 — на государства, входившие в СССР, и около 13% — на США.

Молочное хозяйство ведется на интенсивной основе, и в нем численно превалируют мелкие и средние фермы. При этом в одних странах, например, Финляндии или Дании, климатические условия вынуждают сочетать летний выпас со стойловым содержанием скота в зимнее время, в других, например, Австралии и Новой Зеландии скот круглогодично находится на пастбищах. В Новой Зеландии эти угодья в большой степени подверглись улучшению, так что в подавляющем числе графств не менее 80% обрабатываемой площа­ди занято сеяными пастбищами. Культурное луговодство стало клю­чом к превращению этой страны в выдающегося экспортера молоч­ных продуктов. Большое внимание уделяется мелиорации, удобре­нию и обустройству естественных кормовых угодий также и в дру­гих очагах специализированного молочного животноводства.

Путем направленного подбора трав удается повысить вкусовые достоинства молока и, следовательно, выделываемых из него масла и сыров. Успехи отрасли тесно связаны и с созданием в процессе длительного племенного отбора высокопродуктивных пород, способ­ных обеспечить адекватную отдачу от потребляемых кормов. В Ни­дерландах годовые удои коров наиболее распространенной черно-пестрой породы в среднем составляют около 5000 кг молока при жирности 4,35%. В России доброй славой пользуются холмогор­ская, костромская и ярославская породы, названные так по соот­ветствующим центрам молочного производства.

В развивающихся странах выделение молочного животноводст­ва в форме самостоятельной отрасли протекает медленно и в луч­шем случае ограничивается сферой пригородного хозяйства. Этот процесс происходит на базе стойлового содержания скота пока пре­имущественно в государствах Латинской Америки. В целом же ма­лочисленность парка грузовых автомашин и разреженность сети хороших дорог в этих странах резко ограничивают дальность пере­возок произведенных крестьянами товаров в города. Даже в центры людностью более 1 млн жителей овощи — главный продукт приго­родного хозяйства в тропиках — доставляются в основном из дере­вень, расположенных в радиусе до 50—60 км. Становление райо­нов соответствующей аграрной направленности совершается по-преж­нему под диктатом фактора транспортных издержек.

Что же касается промышленно развитых государств, то в них современное пригородное агропроизводство перестает подчиняться былым правилам размещения, которые прежде всего диктовались величиной затрат на перевозку продукции. Прогресс транспорта, широкая практика консервирования и замораживания продукции и другие новейшие веяния ведут к сокращению в пригородных зонах сельскохозяйственной активности, в первую очередь, в молочном животноводстве, а также и в ряде других характерных отраслей: овощеводстве, свиноводстве, птицеводстве. Наиболее отчетливо этот процесс ощущается в США. Благодаря появлению, например, авто­рефрижераторов свежее молоко теперь доставляют на расстояние до 1500 км, тогда как для молока во флягах это дистанция не превышает 150 км. В транспортировке дорогостоящей продукции (персики, клубника, спаржа, цветы) все шире участвует и авиация, включенная в межконтинентальные перевозки, например цветов из Кении. Показательно, что агломерация Нью-Йорка, в которой со­средоточено примерно 18 млн человек, удовлетворяет за счет мест­ных хозяйств свои потребности в картофеле и свинине на 2%, в овощах — на 40%.

Однако это не означает, что в зоне вокруг больших городов и агломераций не продолжают функционировать традиционные отрас­ли. Их представляют: 1) многочисленные в наши дни фермы с час­тичной занятостью на них владельцев, снабжающие в скромных размерах свежими фруктами, ягодами и овощами потребителей из близлежащих городов; 2) крупные сельхозпредприятия по сути про­мышленного характера — «фабрики» молока и яиц, мощные теп­личные и парниковые хозяйства и т.д.

Вместе с тем пригородное хозяйство в странах с развитой экономи­кой остается весьма эффективным. Сказывается непосредственная близость центров нововведений, сопряженная с насыщенностью опыт­ными станциями, питомниками и другими учреждениями аграрного профиля, которые выступают пионерами массового внедрения до­стижений науки и перевода агропроизводства на индустриальные рельсы. В прилежащих к городам ареалах сельское хозяйство ак­тивнее, чем в остальных, вынуждено конкурировать с другими от­раслями за рабочую силу и за земельные и финансовые ресурсы, что заставляет прибегать к интенсивным технологиям для достиже­ния высокой продуктивности и высокой производительности труда.

Вопросы

1. В чем заключаются тенденции специализации в сельском хозяйстве на современном этапе?

2. В каких географических областях находятся главные очаги зернового производства?

3. Каковы различия в пригородных хозяйствах промышленно развитых и развивающихся стран?

4. Какие типы сельского хозяйства следует считать экстремальными?

Глобальная продовольственная проблема

Потребности населения в продуктах питания. На нынеш­нем этапе социально-экономического развития мирового сообщест­ва по-прежнему очень важно добиться надежного обеспечения на­селения земного шара продуктами питания. Продовольствие посто­янно выступает необходимой и безальтернативной частью фонда жизненных средств, и нарастание по тем или иным причинам его дефицита справедливо воспринимается как бедствие, требующее бы­стрых ответных действий.

Закономерно, что продовольственная проблема имеет давние ис­торические корни и при своем обострении неизбежно порождала на всех континентах серьезную угрозу здоровью и самому существова­нию их жителей, а также нормальному функционированию хозяй­ственного механизма. Она приобрела ныне глобальную значимость по причинам гуманистического свойства и в силу целостности со­временного мира, где еще широко сохраняются голод и недоедание, борьба с которыми взаимосвязана со столь же нелегкой и актуаль­ной задачей преодоления экономической отсталости бывших коло­ний и зависимых территорий.

Основополагающей причиной масштабных продовольственных трудностей, наблюдаемых на протяжении последних десятилетий, стали именно внутренние структурные диспропорции в националь­ных системах продовольственного обеспечения в развивающихся странах. Отсюда в итоге наличие «ножниц» между рыночным спро­сом и предложением на главные продукты питания. Весомая роль в данном процессе принадлежит урбанизации. Именно она в первую очередь определяет формирование новых стандартов продовольст­венного потребления и вызывает сдвиги в структуре питания в пользу «интернациональных» продуктов.

Международное звучание продовольственной проблеме придает и то обстоятельство, что ее прочного решения невозможно достичь изолированными усилиями отдельных стран, от которых требуется хорошо налаженное сотрудничество вне зависимости от господст­вующих в них общественных и политических систем. К ней нельзя подходить также в отрыве от других сложных ситуаций глобаль­ного размаха, с которыми вынуждено сталкиваться человечество. В настоящее время в мире, видимо, нет государства, в котором производство, распределение и внешняя торговля продовольствием не были бы серьезной заботой центральных властей. И в этом отно­шении рассматриваемая проблема тоже выступает поистине плане­тарной, несмотря на то, что одни страны сталкиваются с хрониче­ским недостатком продуктов питания, в других текущей целью стало качественное улучшение пищевого рациона с тем, чтобы прибли­зить его к научно обоснованным нормам, а некоторые вынуждены даже «бороться» с излишками производимых продуктов и вызывае­мыми их избыточным потреблением болезнями населения.

Накопленный многовековой опыт свидетельствует, что освещае­мая проблема представляет собой сложное синтетическое явление, которое не замкнуто рамками собственно общественного воспроиз­водства и требует более широких подходов. Как указывал великий русский физиолог И.П.Павлов, «взаимоотношения живого организ­ма с окружающей средой — есть взаимоотношения, опосредован­ные вопросами питания»; поэтому сложно рассчитывать на замет­ное улучшение положения за счет проведения мероприятий сугубо технологической или узкоэкономической направленности. Еда, в своей первооснове принадлежащая среде обитания, используется уже как продукт культуры и в этом смысле нейтрализует противо­поставление в рамках системы «природа—культура», занимая в ней промежуточное, переходное положение. И при том отнюдь не вто­ростепенное, о чем свидетельствует, например, бытующий в клас­сической географии термин «цивилизация риса», в которой рису принадлежит ведущее место не только в питании, но и во всем комплексе духовной связи между людьми и миром природы.

Нехватка продуктов питания сопровождала человечество на всем протяжении его истории. В мифологии индейцев Центральной Аме­рики существовало божество голода, а благодаря текстам Кодексов майя и священным книгам древних обитателей региона, сказаниям, ритуалам, сакральной религиозной символике мы можем судить о той выдающейся роли, которая принадлежала его главной продовольственной культуре — кукурузе. В греческой мифологии уже первая женщина, созданная богами-олимпийцами, — Пандора, от­крыв врученный ими сосуд, выпустила на волю заключенные в нем людские пороки и несчастья, среди которых был и голод, располз­шийся по всей Земле.

Если же обратиться к более близким реалиям, то вплоть до XIV— XV вв. голод многократно косил миллионы людей, учитывая, что за ним следовали всякого рода эпидемии (голодный тиф) и иные забо­левания, вызывавшие массовую смерть. В Англии, например, в 1005—1322 гг. было зафиксировано 36 подобных голодных эпиде­мий. Лишь в эпоху позднего средневековья нехватка продуктов пи­тания в европейских странах начинает ослабевать: наблюдавшееся развитие торговли, налаживание хранения зерна, совершенствова­ние транспорта — все это облегчало участь населения в неурожай­ные годы и частично спасало от преждевременной смерти.

Однако тенденция явного, принципиального оздоровления ситу­ации распространилась только на отдельные регионы, приведя к резкой территориальной дифференциации мира в уровне обеспече­ния и потребления продовольствия. Она начала ощутимо прояв­ляться после победы промышленной революции в странах Запада и была усугублена в пору становления колониальных империй. За­дача преодоления сложившегося разрыва еще далека от разреше­ния, и дефицит продовольствия продолжает поныне оставаться, со­гласно широко бытующему в научных кругах мнению, более серьез­ной опасностью, чем сравнительно «молодые» общемировые пробле­мы — загрязнение среды обитания и истощение невозобновимых природных ресурсов. Не случайно еще ранее было сделано заклю­чение, что история человечества всегда была историей борьбы за хлеб насущный. Отсюда часто следовал пессимистический вывод, четко сформулированный бразильским ученым Ж. де Кастро в его ставшей знаменитой книге «География голода», изданной в 1954 г.: «Очень трудно понять, каким образом это высшее животное, этот господин и хозяин вселенной, выигравший столько битв у природы, не одержал решающей победы в борьбе за питание».

Эти горькие и эмоциональные слова тем не менее весьма спор­ны, и вопреки им неправомерно было ожидать иного: изначальное изобилие продуктов питания фатально обрекло бы людей оставать­ся на стадии присваивающей экономики, довольствуясь собиратель­ством, охотой и рыболовством. Именно процесс аграрного произ­водства на протяжении многих столетий выступал главным двига­телем прогресса общества, так что необходимость тяжелым трудом в поте лица своего добывать пропитание — это не только наказа­ние человека, но и одновременно отражение его избранности, пред­начертанной ему судьбой.

С достаточной степенью точности охарактеризовать глобальную продовольственную проблему сложно, поскольку базисные расчеты зависимы от выбираемых критериев, неизбежно весьма условных. Прежде всего трудно установить «среднюю» в масштабе всей планеты норму питания, ибо зоны и регионы Земли в силу объективных причин различаются по расходу энергии, требуемой для поддержания жизни человека. В трудах ФАО эта норма принимается равной 2400 ккал в сутки, но многие специалисты считают ее заниженной и поднимают «планку» до 2700—2800, а то и до 3000 ккал. В опубликованном в 1995 г. в США правительственном документе, посвященном основ­ным направлениям здорового питания, рекомендуется, чтобы ежеднев­ная норма поглощения калорий не превышала 1600 для неработаю­щих женщин, 2800 — для активно трудящихся мужчин.

Голодный рацион, вызывающий в итоге физическую деградацию организма, содержит менее 1000 ккал в день; его получают, согласно имеющим большой разброс оценкам, от 500 млн до 800 млн чело­век. В расчетах ООН на 1990 г. эта цифра составила 785 млн че­ловек. Еще шире в мире распространено хроническое недоедание, которым охвачено до 1,5 млрд человек, регулярно получающих лишь 1000—1800 ккал в день. Оно представляет собой в настоящее вре­мя более серьезную угрозу на земном шаре, чем голод в старом смысле слова, который вызывался отдельными недородами и поражал локализованные, хотя часто обширные и густонаселенные районы.

Возможно, что под термином «недоедание» рационально понимать не только общую калорийную недостаточность питания, но и специ­фически белковую. В этом отношении контраст между промышленно развитыми и развивающимися странами особенно нагляден и велик: в первых суточное потребление белков на душу населения составляет около 100 г, из которых свыше 50% приходятся на белки животного происхождения; для третьего мира эти показатели равняются соот­ветственно немногим более 50 г и примерно 20%. Протеиновое голо­дание может возникать при недостаточной калорийности пищи, даже если она сбалансирована по белкам, поскольку часть их тогда исполь­зуется в организме как источник энергии. В результате, если питание низкокачественное, усваиваются только 30—40% белков против 50— 60% в случае обеспечения полноценной диетой.

Зерновые культуры не в состоянии в полной мере заменить про­дукты животного происхождения, так как содержащиеся в них бел­ки лишены некоторых важных аминокислот; особенно это относит­ся к крахмалоносным культурам типа маниоки, ямса, картофеля, которые особенно бедны белками при низком качестве последних. В тех областях, где богатые углеводами клубнеплоды формируют основу питания, дети в возрасте 4—6 лет потребляют их нередко столько, сколько в состоянии физически съесть, и все же удовлет­воряют потребность организма в калориях лишь на 80%. Поэтому преобладание продуктов подобного рода в пищевом рационе, что типично для многих стран Африки и Океании, заслуживает скепти­ческого к себе отношения.

Из очевидной активизации во второй половине XX в. внимания к продовольственной проблеме как глобальному феномену не следует прямолинейный вывод, что именно в последние десятилетия чело­вечество столкнулось с особенно сильной нехваткой продуктов пита­ния. Еще Лига Наций (предшественница ООН) декларировала в 1928 г., что 2/3 населения планеты испытывает голод и недоедание; по данным же ФАО, исходящей все-таки, видимо, из менее жестких критериев, в развивающихся странах в 70-е гг. хронически недоеда­ло 36% жителей, а спустя 20 лет цифра уменьшилась до 20%. Это бесспорное достижение не должно заслонять то обстоятельство, что в мире умирают ежегодно от голода примерно 13—18 млн чело­век, из них 3/4 составляют дети. Так, обследования Всемирной организации здравоохранения в Латинской Америке показали, что половина случаев смерти детей в возрасте до 5 лет непосредствен­но или косвенно связана с плохим питанием. Четко прослеживает­ся корреляция между, с одной стороны, уровнем потребления белка и калорий и, с другой, младенческой смертностью.

Вместе с тем нехватка пищи в качестве повода для летального исхода фиксируется, и то лишь частично, только при остром голоде, который наблюдается, например, в последние года в Сомали. При его же скрытом, латентном характере, как в Бангладеш, ослабленный орга­низм становится жертвой какой-либо болезни, которая и регистрируется статистикой как фактическая причина смерти. Поэтому определить строго количественно влияние голодания и недоедания на показатель смертности и продолжительность жизни пока невозможно. Разрыв в уровне медицинского обслуживания населения и в санитарно-гигиенических условиях затрудняют также прямые сопоставления стран, на­ходящихся на разных ступенях социально-экономического развития.

Некоторые географические аспекты современной продоволь­ственной проблемы. Произошедшее во второй половине XX в. уве­личение численности населения в третьем мире в среднем ежегодно на 2,5%, а в Африке даже на 3% (тогда как в промышленно развитых странах на 0,8% в год), вновь поставило на повестку дня вопрос о принципиальной возможности обеспечения человечества продуктами питания. Поэтому возобновился интерес к обсуждению идей Т.Р.Мальтуса, почти забытых в 30-х гг., когда в европейских странах возникла угроза депопуляции, а в нацистской Германии многодетным матерям выдавались государственные награды. Сразу же заметим, что не оправ­дался его известный тезис о том, что «население, если процесс не ограничивать, увеличится в геометрической прогрессии, а средства к существованию — только в арифметической». Можно утверждать, что Мальтус, первое издание книги которого «Опыт о законе народо­населения...» появилось в 1798 г., гиперболизировал ближайшие опас­ности, поскольку было еще невозможно предугадать феерические до­стижения нарождавшегося машинного производства, кардинальный прогресс на транспорте и освоение обширных степных пространств в Европе (Россия, Венгрия) и за океаном.

Однако принципиальная заслуга Мальтуса заключалась в ином, а именно в постановке вопроса о пределах роста человечества и установлении динамического равновесия между численностью на­селения и производством средств к существованию, т.е. в первую очередь продуктов питания. Особенно решительно и последовательно идея ограничения рождаемости и планирования семьи (хотя сам Мальтус как священник подобной позиции не придерживался, воз­лагая «надежды» прежде всего на такие «разрушительные факто­ры», как голод, войны, эпидемии) стала проводиться в социалисти­ческом государстве — КНР, вопреки тому, что марксистское уче­ние эту идею отрицало. В стране на вооружение взят лозунг — «Одна супружеская пара — один ребенок», что ведет к появлению народа «без братьев и сестер», но уже приносит ожидаемые вла­стью результаты. Аналогичная по целям политика осуществляется, как правило, в менее жестких формах, также в растущем числе развивающихся стран. Например, в Африке в середине 70-х гг. го­сударственная демографическая программа была принята лишь на Маврикии, а в настоящее время более чем в 20 странах.

Мальтус оказался первым, кто интуитивно ощутил наметившие­ся в связи с промышленной революцией коренные сдвиги в типе воспроизводства населения и понял, что грядущее увеличение его потребностей вкупе с расширением запросов со стороны начавшего бурно развиваться мирового хозяйства приведут к вовлечению в эксплуатацию все новых объемов естественных ресурсов, запасы которых на Земле отнюдь не беспредельны. По существу, наукой было обращено внимание на важность анализа зависимостей меж­ду основными переменными в экономическом обществе — произ­водством материальных благ и населением.

Опыт недавних десятилетий и разработанные глобальные дина­мические модели, в которых население включалось в качестве зави­симой переменной в экономико-экологическую схему, подтвердили, что пока не удается установить ни прямой, ни обратной корреляци­онной связи между темпами демографического роста и показателя­ми хозяйственного развития «бедных» стран. Это отражает слож­ный, неоднозначный характер взаимодействия указанных процес­сов и позволяет сделать вывод, что в молодых суверенных государ­ствах, а также в мире в целом «взрыв» численности населения является в первую очередь не экономической, а скорее всего гео­экологической проблемой.

Существенно важно, что человечество на протяжении второй половины XX в. сумело предотвратить обострение глобальной продовольственной проблемы и даже добиться ее смягчения. При­том в условиях, в ряде случаев исторически беспрецедентных по своей сложности и в силу исключительного увеличения численно­сти населения планеты, и ввиду сужающихся возможностей для дальнейшего экстенсивного развития мирового сельского хозяйства.

Наиболее примечательно, что в 60—80-е гг. в развивающихся странах производство основных продуктов питания опережало по темпам роста население в среднем на 0,3% в год, в том числе в странах Азии на 0,7%, и лишь в Африке отставало на 0,9%. В итоге мировой уровень продовольственного обеспечения в расче­те на одного человека, в начале 60-х гг. составлявший 2300 ккал, достиг в середине 80-х гг. почти 2700 ккал (при минимуме в Африке южнее Сахары, без ЮАР, — 2000 ккал и максимуме в странах Северной Америки — 3362 ккал). С тех пор обстановка в целом мало изменилась, но, как явствует из таблицы 3, прогноз на 90-е гг. внушает уже определенную тревогу, хотя и не опровергает тезис о том, что ресурсы продовольствия на Земле по-прежнему достаточны для обеспечения удовлетворительного питания всего человечества.

Таблица 3

Численность населения и производство зерна в мире

За указанный выше период калорийность суточного рациона в третьем мире повысилась в среднем с 1840 до 2460 ккал, тогда как в промышленно развитых странах — с 3060 до 3380 ккал. Однако в последних основной тенденцией стало качественное улучшение питания за счет все большего употребления разнообразных, от­личающихся высокими вкусовыми и биодиетическими свойствами продуктов. Поэтому не следует переоценивать успех в преодолении исторически сложившегося разрыва. Поскольку калории, получаемые от сельскохозяйственных культур и продуктов животноводства, имеют различную ценность, напрашивается вывод, что при срав­нении рационов желательно все потребляемые продовольственные товары привести к одному «знаменателю», т.е. к растительным калориям (в среднем на получение 1 кал животной пищи расхо­дуется 7 растительных калорий). В таком случае разрыв в потреб­лении между промышленно развитыми и развивающимися страна­ми будет выглядеть гораздо весомее, как это, если учитывать структуру питания, и наблюдается в действительности. Например, «среднему» индонезийцу, который за день потребляет немногим бо­лее 2000 ккал в растительном эквиваленте, будет противостоять «средний» француз, для которого означенный показатель превосхо­дит 11 тыс. ккал.

Замена растительной пищи продуктами животного происхождения наблюдается в промышленно развитых странах на протяжении по­следних ста лет и сопряжена с ростом национального дохода. Поэто­му среди многих причин, которые объясняют отставание скотоводст­ва в третьем мире, специально следует обратить внимание на узость внутреннего рынка. Покупное молоко, например, доступно фактиче­ски лишь зажиточной городской прослойке. Жителю Муссонной Азии в среднем требуется трудиться в 3—4 раза больше времени, чем анг­личанину, чтобы заработать на 1 л молока. Относительно высокие цены на молоко и молочные продукты, не говоря уже о мясе, ограни­чивают спрос. Вместе с тем, исследования по сравнению экономиче­ской рентабельности животноводства и земледелия в индийском штате Пенджаб показали, что для хозяйств, ориентированных на производ­ство пшеницы и кукурузы, рыночная цена на молоко была явно недоста­точной, чтобы оправдать содержание буйловиц. Ситуация могла бы измениться лишь при повышении цен на продукт минимум на 10%, чему препятствует низкая покупательная способность населения.

В ряде стран из рациона питания населения почти полностью выпадают некоторые животноводческие продукты. Так, в белковой диете жителей Индии, Бангладеш и Шри-Ланки на мясо приходит­ся только 2% потребляемых белков, производство яиц не обеспечи­вает даже рациона одно яйцо в неделю на ребенка, а производство молока оценивают в 0,2 л в сутки на человека. Минимальная (и, видимо, заниженная) потребность человеческого организма в протеинах животного происхождения, исчисляемая ФАО в 7 г в сутки, не удовлетворяется во многих южноафриканских странах, а также в Гвинее, Того, Гаити.

В питании населения в развивающихся странах обычно отчетли­во выражено доминирование какого-либо одного продукта, что при­дает диете однообразный характер. Особенно это характерно для зоны рисоводства. Среди зерновых культур рис стоит первым по количеству калорий, получаемых крестьянами с 1 га; поэтому для стран Южной и Юго-Восточной Азии, где при избытке рабочих рук ощущается острая нехватка площадей, эта полевая культура поистине незаменима. В странах типично рисового питания доля риса в раци­оне составляет около 75%, а местами, например, на Западной Яве, превышала даже 90%. В результате те потери белка и витаминов, которые происходят при обработке риса, приводили и приводят к более тяжелым последствиям для здоровья населения (болезнь бе­ри-бери), чем аналогичные потери в странах «пшеничной» диеты.

Пшеница преобладает в питании населения преимущественно на Среднем Востоке и в Северной Африке, где сравнительное разно­образие агроприродных условий благоприятствовало формированию относительно многостороннего сельскохозяйственного производства. Поэтому в рационе местных жителей пшеница дополняется продук­цией ряда других зерновых, зернобобовых и плодовых культур, а также животноводства и редко дает более 50% потребляемых кало­рий. Для саванной зоны Африки типичны просяные культуры, вклю­чая сорго, от которых в ряде стран население получает до 40% всех калорий, и в отдельных областях кукуруза. Однако просяные возделываются в засушливых условиях на неполивных землях и поэтому не в состоянии служить надежной опорой продовольствен­ного баланса. Именно в этой части континента на протяжении послед­них 20 лет часто случаются неурожайные годы, когда голод приоб­ретает массовый и острый характер. Хроническое же недоедание, охватывающее более чем 15% жителей, отмечено в 9 из 10 афри­канских государств, где питание базируется на просяных культурах.

Для лесной зоны Африки примечательно преобладание в пище­вом рационе населения клубнеплодов — ямса, маниока и батата. Суточное потребление ямса в расчете на 1 человека оценивалось в таких странах, как Того, Кот-д'Ивуар и Дагомея в 0,5—1 кг. Не­смотря на столь внушительный цифры, в 10 из 11 государств, где эти высокоурожайные, но малопитательные культуры удовлетворя­ют основные нужды населения в продовольствии, обнаруживаются недоедание и сильное белковое голодание. Сказанное вполне объ­яснимо, если учесть, что, например, за счет 1 кг батата человек имеет лишь 1200 ккал и 24 г белка.

Более пестрая географическая картина питания сложилась в Латинской Америке. Кукуруза превалирует в Мексике, в странах Центральной Америки и в областях индейского населения в Андах. В некоторых случаях, в частности в Гватемале, за счет этой культу­ры получают до 70% всех калорий. Пшеница формирует основу рациона прежде всего в Аргентине и Уругвае, рис — на тропиче­ских прибрежных низменностях (Панама), маниока — в Парагвае. В «банановых» республиках, например, в Гондурасе, значительную долю калорий дают населению бананы, а на Гаити и некоторых других вест-индских островах — сахар. Во многих латиноамерикан­ских странах, включая крупнейшую из них Бразилию, питание мест­ных жителей, в особенности бедноты, в значительной мере опреде­ляют фасоль и другие бобовые культуры.

Развивающиеся страны в глобальной продовольственной системе. Ценой больших усилий молодым суверенным государст­вам в основном удалось справиться с задачей удовлетворения спро­са на продукты питания первой необходимости. Однако в ходе ее решения потребовались кардинальные изменения географической направленности главных внешнеторговых потоков продовольствия и усилилась зависимость этих государств от иностранной продо­вольственной помощи.

До второй мировой войны страны Азии, Латинской Америки и Африки в целом были экспортерами зерна. Оно составляло одну из важных статей их вывоза наряду с хлопком, сахаром, кофе, а также нефтью. Сальдо хлебной торговли, в 1900 г. равнявшееся +1,7 млн т, составило в 1936 г. +3,7 млн т (без Аргентины, которая традиционно выступает как крупный поставщик пшеницы и кукурузы на внешний рынок). После второй мировой войны сальдо стало отрицательным и, постепенно нарастая, достигло в 1987—1991 гг. среднегодового уров­ня —68,9 млн т, или 10,6% фактического потребления зерна в этих странах (согласно данным ФАО в СССР в те же годы данный показа­тель равнялся 13,4%). Продовольственные потоки, которые ориенти­рованы на развивающиеся страны, формирует прежде всего пшеница, что повлекло за собой заметное укрепление ее позиций в рационе питания населения третьего мира, особенно в городах.

Усиление зависимости развивающихся стран от поставок продо­вольствия извне на фоне определенного прогресса их собственного аграрного производства объясняется сложной совокупностью причин.

Во-первых, колониальные державы проводили политику вывоза дешевого зерна и других продуктов питания из зависимых террито­рий даже при наличии там серьезного продовольственного дефици­та. Показательно, что из колониальной Индии, где часто случались вспышки массового голода, только через Карачи вывозилось в нача­ле XX в. в метрополию ежегодно около 1 млн т пшеницы, или 20— 35% ее сбора в пределах портового хинтерланда. Колониальная администрация обычно не предпринимала сколько-нибудь действенных мер по борьбе с голодом даже в угрожающих ситуациях, тогда как в молодых суверенных государствах в подобных случаях прила­гаются усилия по приобретению продовольствия за границей, что, естественно, получает отражение в сальдо зернового баланса.

Во-вторых, земледелие развивающихся стран и особенно его продовольственные сектор по-прежнему остаются еще слабо свя­занными с рынком. Весомая часть продаж зерна осуществляется крестьянами для погашения денежных обязательств (уплата нало­гов, возврат ссуд, процентов на них и т.п.), а отнюдь не из-за нали­чия товарных излишков. Подобная продажа из «нужды», например, в странах Южной и Юго-Восточной Азии достигает, а иногда и превышает половину объема торговых операций с продовольстви­ем. Во многих случаях, прежде всего в Африке, показатель товар­ности поистине удивителен: для шести стран Сахеля выход рыноч­ного зерна в 1970—1980 гг. оценивался в среднем в 2%.

Молодым суверенным государствам за период независимости уда­лось добиться определенных успехов в развитии ряда отраслей народ­ного хозяйства, что привело к увеличению национального дохода, в том числе на душу населения. В результате повысился платежеспо­собный спрос, предъявляемый в первую очередь на продовольствен­ные товары. Однако и сами крестьяне стремятся улучшить свое питание. Они отнюдь не реагируют на подъем цен государством на закупаемое им продовольствие и на выдачу ссуд для расширения производства. Более того, подобные усилия могут даже вызвать противоположный результат, поскольку необходимые денежные средства селяне в состо­янии тогда получить при меньшем объеме продаж аграрной продукции.

В-третьих, ускорение процесса урбанизации в странах третьего мира привело из-за резкого увеличения численности городского на­селения к столь же существенному расширению спроса на товарное зерно, к чему местная деревня оказалась не готова по указанным выше причинам. Урбанизация подталкивает не только к простому росту потребностей в товарном продовольствии, но и к качествен­ному изменению рациона населения. Оно начинает предъявлять спрос на многие продукты, которые традиционно не производились или производились в явно недостаточном количестве в тех или других развивающихся странах. Обостряется противоречие между склады­вающимся под влиянием урбанизации стандартом жизни и невоз­можностью его обеспечить только за счет местных ресурсов. Снаб­жение населения продовольствием ставится во все большую зави­симость от внутринационального и мирового обмена. Даже в такой отдаленной стране, как Папуа—Новая Гвинея, импортируемые рис и консервированная рыба начинают вытеснять в качестве главных продуктов питания традиционный батат.

Наконец, в-четвертых, в земледелии развивающихся стран усугубля­ется разделение труда и усиливается порайонная специализация. В результате дополнительный спрос на товарное продовольствие предъ­являют крестьянские хозяйства, включающиеся в производство технических и других культур в расчете на экспорт и удовлетворение запросов молодой национальной промышленности. Определение оп­тимального соотношения между производством аграрных товаров на вывоз, с одной стороны, и продуктов питания для обеспечения внут­ренних нужд, с другой, составляет на современном этапе трудную, требующую учета динамических факторов задачу. Высокотоварное, ориентированное на экспорт сельское хозяйство в третьем мире, осо­бенно плантационное, превосходит традиционные деревенские укла­ды по достигнутой производительности труда. Однако по мере усиле­ния зависимости развивающихся стран от ввоза продовольствия цены на него растут, и это ухудшение условий внешней торговли ведет к снижению относительной отдачи от сырьевых отраслей сельского хо­зяйства. Поэтому решение продовольственной проблемы все более превращается в важную составную часть общего вопроса совершенст­вования всей системы международных экономических отношений.

Многоликость рассматриваемой проблемы делает необходимым при ее детальном анализе исследование по странам и их территори­альным группам.

Можно выделить следующие типы стран по уровню обеспеченно­сти продовольствием: 1) основные экспортеры продовольственных това­ров (США, Канада, Австралия, ЮАР, Таиланд, некоторые государст­ва Европейского Союза); 2) малые страны, активно экспортирующие продукты питания (Венгрия, Финляндия); 3) государства, испытыва­ющие дефицит продовольствия, но способные его приобрести (Япо­ния); 4) страны, едва обеспечивающие свои потребности в продоволь­ствии собственным производством (Индия, Китай, страны Южной Америки); 5) страны, чья обеспеченность продуктами питания не ока­зывает практически никакого влияния на глобальную продовольст­венную ситуацию (Папуа—Новая Гвинея, Исландия); 6) страны, испы­тывающие дефицит продовольствия и осваивающие водные и земель­ные ресурсы для достижения самообеспечения (Египет, Индонезия, Пакистан, Филиппины); 7) страны с постоянно ухудшающимся продо­вольственным обеспечением в расчете на душу населения (государст­ва Африки к югу от Сахары); 8) страны с зарождающимся продоволь­ственным кризисом, в которых рост населения обгоняет ресурсные возможности (Гаити, Непал, Сальвадор).

Складывающиеся, как мы видим, разнообразные ситуации нуж­но изучать, обязательно учитывая наличие глобальной продоволь­ственной системы. Ее формирование относят к XIX в., когда возни­кает подлинно мировой рынок продовольствия, торговля которым ранее не выходила за пределы локальных и региональных рынков (исключение составляли лишь пряности и немногие другие сельско­хозяйственные товары с высокой стоимостью на единицу веса).

Известный французский историк Ф.Бродель приводит данные по европейскому Средиземноморью, свидетельствующие, что этой тер­ритории с населением в XIV в. примерно в 60 млн человек ежегодно требовалось тогда пшеницы порядка 14,5 млн т. Морская же торговля давала дополнительно лишь 100—200 тыс. т зерна, не превышая, а, возможно, и уступая показателям периода Римской империи. Причем речь идет о географической области, хорошо обслуживаемой дешевым водным транспортом; при перевозках же по сухопутным дорогам цена зерна удваивалась уже при доставке его на расстояние 150—200 км. Поэтому частые в прошлом случаи массового голода обычно вызыва­лись не нехваткой продовольствия в региональном масштабе, а пре­имущественно локальными недородами в условиях слабо налаженных межрайонных торговых связей.

В современном мире при всем многообразии конкретных ситуаций положение иное. Продовольственные ресурсы в целом достаточны для обеспечения удовлетворительного питания человечества, так что страновой аспект анализа неправомерно отрывать от глобального. Общая географическая картина усложняется также тем обстоятельством, что продовольственные системы более высокого иерархического звена не образуются путем механического сложения систем рангом ниже. Осо­бенно ощутимо это проявляется на общемировом уровне, где потоки регулируются как национальными, так и международными экономи­ческими, финансовыми и политическими механизмами. В литературе были выделены четыре группы факторов, которые влияют на глобаль­ную продовольственную систему: 1) физико-географические условия и размещение населения (общая площадь и распределение сельскохо­зяйственных земель по странам и регионам, климатические колеба­ния, соотношение «население—продовольствие», географические рас­стояния между государствами и т.п.); 2) мировой транспорт и связь (широкий выход продуктов питания на внешние рынки во многом был обусловлен железнодорожным строительством и развитием морского судоходства); 3) политическое положение в мире (расстановка сил, наличие межгосударственных союзов и объединений, стремление к автаркии, использование поставок продовольствия в политических це­лях); 4) мировая экономика и торговля в их единстве (продовольствие как составная часть мировых торговых потоков, роль балансовых рас­четов, клиринга, многосторонних операций и т.д.).

Расширение в последние десятилетия абсолютных масштабов бед­ности во многих развивающихся странах, особенно в Африке, куда переместился из Муссонной Азии центр тяжести продовольственной проблемы, происходили на фоне общего заметного роста сельскохозяй­ственной продукции на планете. Это создало почву для тезиса, что в третьем мире уровень потребления продуктов питания не связан непос­редственно с достижением по ним самообеспечения или быстрым подъ­емом аграрного производства: «в мире достаточно продовольствия, нет денег, чтобы купить его». Прочное финансовое положение позволяет стране не только импортировать в достаточных размерах продукты питания, но и поддерживать их производство по тем или иным государственным соображениям, как это наблюдается в Японии. Нагляден также пример Саудовской Аравии, нефтедоллары которой позволили сделать крупные капиталовложения в зерновое хозяйство и благодаря огромным субсидиям производителям полностью удовлетворить соб­ственные потребности в пшенице и экспортировать ее избытки.

Опыт богатых государств не может, естественно, стать универ­сальным. И задача заключается, наряду с повышением уровня жиз­ни и соответственно покупательной способности населения в странах с напряженным продовольственным балансом, в сокращении произ­водственных затрат на единицу продукции в сельском хозяйстве.

Возможностями сколько-нибудь заметно увеличить долю расхо­дов на продовольствие в семейном бюджете жители этих стран не располагают: она и без того превышает 60%, тогда как в ФРГ и США равняется менее 20%. В Советском Союзе показатель при­ближался к 50%, но многие миллионы семей тратили на питание до 70% своего дохода (особенно это касается жителей среднеази­атских республик), будучи вынуждены ограничивать потребление, главным образом, хлебом, крупами, картофелем. После реформы цен в апреле 1991 г. доля затрат на продовольствие еще более воз­росла, подтверждая, что по многим параметрам уже СССР являлся типичной отсталой державой. В нынешней России, согласно дан­ным Госкомстата, свыше 20% всех жителей составляют группы населения с признаками белково-калорийной недостаточности.

На современном этапе развития мирового сельского хозяйства конкретные факты проявления голода должны вызываться нехват­кой продуктов питания в силу каких-то конкретных причин. В каче­стве их обычно выступают погодные бедствия и военные действия. Наложение этих факторов ведет обычно к катастрофическим ито­гам, что и произошло в Эфиопии, где в 1990 г. число пострадавших от засухи оценивалось в 4—5 млн, а по некоторым расчетам даже в 7 млн человек. Чтобы пополнить дефицит, создавшийся в результа­те неурожая, страна нуждалась в международной помощи мини­мально в 1 млн т продовольствия.

Однако если нельзя абстрагироваться от климатического факто­ра и кардинально влиять на него, то еще пагубнее ссылаться на него. «Обвинять погоду — наиболее удобный способ уйти от ответ­ственности», — справедливо заметил один из английских экономи­стов-аграрников. В частности, во время засухи 1983—1984 гг. го­лод возник в Эфиопии и Судане (в результате погибло порядка 0,5—1 млн человек), хотя снижение производства продовольствия относительно уровня 1979—1981 гг. в этих странах составило соот­ветственно 12,5 и 11,0% по сравнению с 38,5% в Кабо-Верде и 17% в Ботсване, где последствия оказались гораздо менее тяжелы­ми. Таким образом, в подобных условиях необходима активная го­сударственная политика, а хроническая неспособность улучшить обстановку влечет за собой в конечном итоге бесславное падение режима, как это и случилось в Эфиопии.

Возможности решения продовольственной проблемы. Про­веденный анализ позволяет заключить, что, с одной стороны, про­довольственная проблема выступает как глобальная, затрагивая так или иначе все человечество, во всяком случае — все крупнейшие государства мира. С другой стороны, она имеет ярко выраженный географический характер и проявляет себя на разных ступенях тер­риториальной иерархии — региональной, страновой, районной, ло­кальной. Причины, острота и масштабы распространения неправиль­ного питания, недоедания и голода на земном шаре диктуются прежде всего социально-экономическими факторами, что должно опреде­лять и направление поисков выхода из существующего положения. Оно во многих случаях имеет давние исторические корни и цивилизационные истоки, но часто выглядит непосредственным порожде­нием ошибок и заблуждений XX в. Отсюда — неизбежное многооб­разие и оправданная неоднозначность предлагаемых наукой рецеп­тов по улучшению ситуации.

Вырабатывать политику обеспечения населения продуктами пи­тания и стремиться к достижению искомого баланса с учетом внеш­неторговых возможностей приходится прежде всего на уровне от­дельных стран. Ключ к «снятию» продовольственной проблемы у каждой из них должен быть собственным. С подобных позиций оцен­ка агроресурсного потенциала планеты — общетеоретическая задача, с которой связаны выход на конечные параметры — производст­венные и, как следствие, демографические. Прикладные же реко­мендации реальны для исполнения лишь в разрезе конкретных го­сударств как главных носителей суверенитета.

Перспективы дальнейшего вовлечения естественных ресурсов пла­неты в сферу сельскохозяйственной деятельности остаются предме­том оживленных дискуссий. Это вызывается как недостаточной еще изученностью самих агроприродных факторов и вероятности более полноценного их использования в производстве, так и расхождени­ями в отношении перспектив агротехнического прогресса в отрасли.

К тому же, многое зависит от того, какую структуру питания при­нять в качестве исходной: научно обоснованную или фактически сло­жившуюся. Но даже если взять за основу единый рацион, например, «среднего» европейца, разброс в мнениях специалистов касательно допустимой численности населения на планете оказывается очень боль­шим: от уже реально возникшей на горизонте цифры 7 млрд до гипо­тетических 50 млрд человек. В последнем случае не только принима­ют в качестве необходимой посылки повсеместное распространение передовых интенсивных технологий, но и отталкиваются от явно чрез­мерного показателя верхнего уровня распаханности суши — до 70%.

Среди многих расчетов сельскохозяйственного потенциала Зем­ли один из самых фундаментальных был выполнен в 70-х гг. груп­пой голландских ученых. Они оценили всю пригодную для земле­дельческого освоения территорию в 3714 млн га. Это составляет 27,4% всей суши (без Антарктиды), из которых орошением в буду­щем реально охватить до 470 млн га пахотных угодий. В свете этих показателей максимально возможная (с учетом тех ограничений, которые ресурсы фотосинтеза накладывают на естественный процесс формирования биомассы) биологическая продуктивность возделывае­мого клина была исчислена в зерновом эквиваленте в 49 830 млн т в год. Однако на практике весомую часть обрабатываемых площа­дей человеку всегда придется отводить под технические, тонизиру­ющие, кормовые и другие непродовольственные культуры.

На современном этапе упор все больше переносится на необхо­димость подъема урожайности в развивающихся странах, которые располагают возможностями опереться на уже имеющиеся в мире агрономические и прочие научно-технические достижения. Однако при бесспорной в целом справедливости данного тезиса механиче­ские заимствования, увы, вряд ли окажутся эффективными. Иной, слабо еще познанный природный фон тропиков, крайне чувстви­тельная реакция их естественных геосистем на антропогенные воз­действия, избыток рабочих рук в деревне третьего мира, высокая энергоемкость прогрессивных агротехнологий — все это ограничи­вает возможности традиционного сельского хозяйства идти нака­танной дорогой интенсификации.

Представляется, что хорошие перспективы открывает активное внед­рение в странах низких широт практики вторых и даже третьих посе­вов в году, для чего нужны в первую очередь скороспелые сорта и орошение, если наличествует сухой сезон. Поэтому обоснованно свя­зывать надежду именно с грядущими успехами селекции и генетики, но они-то как раз и наименее предсказуемы: так, в середине 60-х гг. неожиданным даже для специалистов стало появление высокопродуктивных гибридных сортов пшеницы, послужившее сигналом бурного развертывания «зеленой революции». Немалые шансы дает совершен­ствование отраслевой структуры посевов, в частности, внедрение бо­гатых белками культур. Известно, сколь крупный вклад в обеспече­ние продуктивного молочного скотоводства калорийными кормами вне­сла получившая в США широкое распространение соя.

Согласно документам ФАО, в 1995 г. в мире насчитывалось 88 стран с низкими доходами жителей, где не хватает продовольствия. Из них более 30 в предшествующие годы свыше 1/4 своих экспорт­ных поступлений направляли на его закупку. К этим странам относит­ся и Россия, в импорте которой продукты питания устойчиво состав­ляют по стоимости 25—30%. Вместе с тем глобальное положение не столь мрачно. В Западной Европе и США государственная политика направлена на ограничение обрабатываемых площадей, чтобы не до­пустить нарастания избытка сельскохозяйственной продукции, ибо в противном случае не исключено наступление такого момента, когда убыток от падения цен не будет компенсирован увеличением плате­жеспособного спроса. Так, в случае богатого урожая цены на аграр­ные товары могут снизиться настолько, что не покроют издержки, и сельское хозяйство как отрасль окажется неплатежеспособным. Од­новременно это косвенно свидетельствует о тех скрытых резервах для увеличения при необходимости производства, которыми располагает аграрный сектор в промышленно развитых странах.

Продовольственная проблема многоаспектна, и добиться ее успеш­ного решения не удается без создания соответствующего социально-экономического климата в стране. Недостаточными выглядят и попытки достичь подъема сельского хозяйства путем внедрения достижений научно-технической революции, массовой механизации и т.п. Об этом четко свидетельствует недавнее советское прошлое. В СССР за 60— 80-е гг. в отрасли выросли энергетические мощности со 155,9 млн до 603,9 млн л.с., а стоимость производственных фондов поднялась с 43,9 млрд до 227 млрд руб. Поставки минеральных туков деревне увеличились за этот период с 2,6 млн до 18,8 млн т действующего вещества в год. Площадь мелиорированных земель была доведена с 16,3 млн до 31,0 млн га. Отдача же оказалась скромной: средняя урожайность зерновых повысилась с 11 до 14,9 ц/га. Ибо не хватило понимания и необходимой политической воли, чтобы начать преоб­разование форм собственности в деревне, без чего оказывается невоз­можным преодолеть хронический кризис, вызванный насильственной коллективизацией села.

Анализ социально-экономических и исторических истоков силь­ной географической дифференциации в снабжении населения мира продуктами питания подводит к выводу, что голод, массовое недое­дание и другие трудности аналогичного рода сами в сильнейшей степени оказывают обратное влияние на общественную жизнь. Оно состоит, в частности, в стремлении властей упрочить свое воздей­ствие на дела продовольственного сектора, а через него укрепить свою централизующую роль в отношении всех автономных ячеек хозяйственного механизма. В нашей стране это может повести к особенно энергичным попыткам реанимировать бюрократические на­чала в управлении экономикой и воздвигнуть дополнительных шлаг­баумы на путях становления подлинного рынка. Среди многообраз­ных последствий обострившегося продовольственного положения, помимо тех, что имеют явно выраженную гуманистическую сущ­ность, особенно важным представляется торможение развития эко­номики при сохранении ее устаревших консервативных форм. Поэ­тому задача преодоления продовольственного кризиса для любого государства превращается в приоритетную, и решение ее демокра­тическими методами неизбежно приобретает судьбоносный харак­тер, открывая дорогу к национальному возрождению.

Вопросы

1. В чем продовольственная проблема проявляет себя как общемировая?

2. Раскройте ее связи с другими глобальными проблемами.

3. Какие регионы мира характеризуются критической продовольственной ситуацией?

Часть 3. ПРОМЫШЛЕННОСТЬ

Современная промышленность представляет собой сложнейший конгломерат секторов, отраслей, подотраслей, видов, стадий и ти­пов производства. Практические все готовые изделия в той или иной степени проходят промышленную обработку — от простей­ших видов аграрной продукции до новейшего высокотехнологического оборудования. Вместе с тем этот конгломерат образует систе­му межотраслевых связей, описываемых межотраслевым балансом (модели «затраты—выпуск»). Этот баланс отражает потоки сырья и полуфабрикатов внутри промышленного производства и позво­ляет рассчитать не только прямые затраты каждой отрасли путем суммирования поставок из других отраслей, но и полные затраты, отражающие все косвенные межотраслевые связи, необходимые для сопряженного учета производства во всех отраслях.

Именно этими эффектами межотраслевых связей обусловлено вы­деление ведущих (пропульсивных) отраслей, играющих роль «локомо­тива» на разных стадиях «длинных волн» Кондратьева. Неравномер­ность развития привела не только к смене ведущих отраслей, но и к их различному сочетанию в разных странах и регионах. Возможности территориального разрыва отдельных производственных связей в про­цессе выпуска конечной продукции привели к значительной террито­риальной дисперсии заводов, участвующих в общем производствен­ном процессе. Таким образом, в развитии и размещении промышленности сталкиваются две противоположные тенденции — образование территориально-производственных комплексов, когда экономический эффект достигается за счет сосредоточения на относительно неболь­шой территории группы технологически взаимосвязанных производств, и рассредоточение подобных производств по оптимальным штандортам и предприятиям с оптимальным для данной отрасли размером.

Это противоречие смягчается за счет преобладания более высо­ких уровней комплексирования производства на базе крупных месторождений энергетического сырья, в зонах крупных ГЭС, в наибо­лее атрактивных по географическому положению припортовых ком­плексах. В промышленно развитых странах комплексирование и об­разование районных сочетаний наблюдается в информационных ви­дах деятельности и высоких технологиях, вблизи от университет­ских центров.

Нашло разрешение и противоречие между факторной (штандортной) системой размещения промышленности и регулярной, тяго­теющей к центральным местам. В условиях ликвидации экономи­ческих барьеров, вызванной экономической интеграцией и филиализацией ТНК во многих странах, произошло резкое про­странственное расширение зон сбыта и объединение рыночных пространств, что создало условия для оптимизации размещения про­мышленности.

Исторически факторная система размещения возникает раньше, в связи с зарождением и развитием конкретной отрасли. По мере расширения рынка сбыта обнаруживается тенденция к росту числа предприятий оптимальных размеров и более равномерному их раз­мещению. Этой трансформации способствует и формирование сис­тем центральных мест в сфере услуг. Однако НТП и постоянное возникновение новых производств под воздействием усложнения спроса ведут к выпуску товаров, зоны сбыта которых в период их освоения таковы, что рынок большинства стран и районов не может обеспечить загрузку даже единичного предприятия оптимальных раз­меров. Поэтому процесс трансформации факторной системы в регу­лярную носит постоянный характер и связан с жизненным циклом товара, диффузией нововведений и оптимальными размерами еди­ничного предприятия.

Ниже даны самые сжатые характеристики ведущих отраслей, ха­рактерных для разных стадий экономического развития. Тем не менее все они сохраняют свое значение как жизненно важные звенья общей системы мирового хозяйства и его важнейшей подсистемы — про­мышленного производства.

Горнодобывающая промышленность

Эта отрасль — первичный сектор производства, ибо она добыва­ет первичные материалы и энергоресурсы, без чего не могут суще­ствовать все остальные отрасли. В данном разделе рассмотрена до­быча полезных ископаемых, кроме энергоносителей. К горной про­мышленности относится добыча не только руд металлов и другого минерального сырья, но и так называемых инертных материалов, достигающая больших масштабов в высокоразвитых странах. Инер­тные ископаемые по себестоимости невелики, но по объему дости­гают сотен миллионов тонн; в развитых странах по общей стоимо­сти добыча строительного камня может сравниться с добычей золота, как это бывало в отдельные годы в США.

По сути дела многоотраслевая горная промышленность — это удел высокоразвитых стран, поскольку в менее развитых странах чаще всего выделяется лишь несколько подотраслей, а иногда толь­ко добыча. На этом фоне Дания, на первый взгляд вообще лишен­ная полезных ископаемых, на самом деле крупнейший производи­тель диатомита (рыхлой и слабоцементированной кремнистой оса­дочной породы, состоящей преимущественно из панцирей диатомовых водорослей), широко применяемого в строительстве, пищевой и химической промышленности, и каолина, потребляемого только внутри страны, но тем не менее служащего основой для производ­ства знаменитого датского фарфора. И таких незаметных, на пер­вый взгляд, видов горного сырья можно найти несколько десятков, начиная с известняка, мировая добыча которого превышает 3 млрд т, и кончая так называемыми «фильтрующимися» глинами.

Универсальный процесс ориентации на дешевую рабочую силу захватил и горную промышленность. В начале 90-х гг. по степени развития горной промышленности на первые роли выходит Китай, все сильнее развивается горная промышленность стран, где сравни­тельно ниже затраты на труд. Например, Австрия, многие годы ос­новной экспортер магнезита, в последнее десятилетие уступила ме­сто Греции. Наряду с дешевизной труда все большую роль играют новые горнорудные регионы, прежде всего в развитых странах. Так, важнейшее значение в мировой горной промышленности приобрела Австралия, в связи с открытием богатых месторождений различных полезных ископаемых. Важное место занимают Канада и ЮАР; по­степенно к «большой тройке» присоединяются Китай и Бразилия. Эти пять стран и стали главными рудными кладовыми современно­го мира. Концентрация горной промышленности идет параллельно с резким свертыванием традиционных отраслей в ведущих странах именно из-за переориентации на богатые заморские месторождения и дешевый труд. В немалой степени этому способствуют и природо­охранные мероприятия. Например, свертывание добычи ртути, очень загрязняющей среду, привело к потере Испанией первого места в мире; туризм победил интересы горной промышленности. Поэтому развитые страны переходят с собственных ресурсов, которые дале­ко еще не истощились, на продукцию стран с более дешевым тру­дом или более богатыми запасами.

Характер горной промышленности заметно разнится в зависимо­сти от масштабов добычи и уровня горной техники. Как правило, наиболее крупные и технически оснащенные предприятия специа­лизируются на добыче железных руд, бокситов, медных руд и т.п. С другой стороны, существует и масса мелких предприятий (копок, а не рудников), как правило, в менее развитых странах. Но в ряде случаев сохраняются мелкие предприятия и в силу недостаточно­сти запасов по таким полезным ископаемым как добыча драгоцен­ных камней (но не алмазов), ртути, слюды, редких металлов. Стара­тельская форма добычи сохраняется во многих странах. В целом тенденция такова, что все большая доля добычи постепенно перехо­дит в руки крупных предприятий, постепенно сменяющих стара­тельскую добычу, с которой обычно начиналось развитие горной промышленности во многих странах. Только в странах «новой коло­низации», в таких как Канада, Австралия и ЮАР, горная промыш­ленность сразу же носила крупные масштабы.

Наиболее крупные горные предприятия сложились в добыче же­лезных руд и бокситов, а также калия, поваренной соли, инертных материалов и известняка. К этой группе относятся очень крупные медные рудники и карьеры в основном в США, где металл добыва­ется из очень низкой по содержанию медной руды — 0,1% и даже ниже. Но за счет огромных размеров рудников рентабельна и такая добыча, хотя новые рудники создаются на более богатых рудах. Но тем не менее цены на мировом рынке определяют «замыкающие затраты» именно этих предприятий. Примерно такой же характер носят уникальные золотые рудники ЮАР, где на поверхность из­влекаются «горы» кварца из жильных месторождений, что, конеч­но, куда менее выгодно, чем эксплуатация россыпных месторожде­ний, на которых держится золотодобывающая промышленность Рос­сии. При тех масштабах разработок, которые допускают гигантские месторождения ЮАР, добыча выгодна, так как сопряжена с боль­шими масштабами предприятия (первое место в мире, свыше поло­вины мировой добычи золота и платины).

Большинство крупнейших предприятий по добыче железной ру­ды ориентировано на богатые залежи или на обогащение руд до 60% содержания железа и выше. Рудники с меньшим содержанием железа в руде либо свертывают свою работу, даже если они нахо­дятся в относительной близости к металлургическим предприяти­ям, как Лотарингский бассейн во Франции, либо полностью пре­кращают добычу, поскольку металлургические заводы переходят на богатую привозную руду. Основные поставщики мирового рынка — железорудные бассейны Австралии и Бразилии с годовой добычей от 75 млн до 90 млн т руды при среднем содержании железа в ней 60—62%. Знаменитый бассейн Миссейби в районе озера Верхнего в США, на котором выросла черная металлургия США, ныне дает всего лишь около 30 млн т, в то время как приблизительно столько же руды ввозится из других стран — Бразилии, Венесуэлы, Ка­нады.

Лотарингский бассейн во Франции, на базе которого возникла металлургия не только Франции, но и Саара (ФРГ), ныне дает око­ло 10 млн т руды, гораздо больше ее ввозится во Францию из Африки с богатых месторождений. Из старых европейских месторождений выдерживают конкуренцию месторождения Швеции (12—15 млн т), тогда как большинство других железорудных месторождений За­падной Европы практически закрылось, и не всегда из-за истоще­ния запасов, а из-за нерентабельности добычи. Однако растет добы­ча руды на месторождениях Курской магнитной аномалии в Рос­сии; Кривой Рог остается сырьевой базой украинской металлургии.

Примерно то же произошло с добычей бокситов. Дело не толь­ко в том, что ряд месторождений бокситов в таких традиционных странах-производителях алюминия, как Франция, уже истощились и пришлось переходить на новые источники сырья. Австралийские бокситы и по объему, и по цене в состоянии удовлетворить 50% мирового спроса. Крупные экспортеры — Гвинея (20 млн т), Ямай­ка (45 млн т) и Бразилия (10 млн т) вместе с Австралией определя­ют конъюнктуру мирового рынка бокситов. Собственное производ­ство алюминия налажено в Австралии и Бразилии. Ямайка снабжа­ет в основном алюминиевую промышленность США, а Гвинея — Западной Европы. Австралийские бокситы перерабатываются не толь­ко заводами Ближнего Востока для реэкспорта в Японию, но и заводами России и Западной Европы.

Добыча меди ведется двумя типами предприятий — на бедных и богатых рудах. Но во всех крупных странах-производителях добыча меди непосредственно связана с выплавкой на месте. Два самых круп­ных производителя меди — Чили (около 2 млн т) и США (1,5 млн т), а также Канада (700—800 тыс. т), Замбия, Заир и Перу. Япония все еще использует свои месторождения, импортируя в основном медь из Чили и Перу.

Собственная добыча меди в Западной Европе очень невелика. Большинство стран использует привозную медь.

Особое положение сложилось с никелем. На Западе был за­крыт ряд мелких и малоэффективных предприятий по производству никеля. Благодаря Норильскому (одному из крупнейших в мире) и Печенгскому никелевым комбинатам Россия в состоянии оказывать существенное воздействие на рынок никеля, где главным произво­дителем выступает Канада. Крупным экспортером никеля является Новая Каледония, снабжающая Западную Европу и Японию.

Значительны размеры производства легирующих металлов — марганца, хромитов, вольфрама, молибдена и др.

Небольшие масштабы добычи характерны для производства дра­гоценных камней, кроме алмазов, большая часть которых добы­вается на крупных рудниках, размещенных в местах так называе­мых «трубок взрыва», масштабы разработки которых носят гигант­ские размеры. Но большая часть драгоценных камней добывается даже не рудниками, а мелкими разработками, часто полукустарны­ми. Подобные «копки», группируясь в районах залегания драгоцен­ных камней, создают целые «горные районы», дающие не только большую суммарную добычу, но и наносящие большой вред окру­жающей среде. Такие районы «копок» характерны прежде всего для Бразилии, а также Индии, где кустарным образом добывалась так­же и слюда. По всему миру существует сеть приисков золота, где оно добывается кустарным способом не только в Африке или Цен­тральной Азии, но и в развитых странах.

Особую роль в добывающей промышленности играют горнохимические комбинаты. Они созданы в районах залегания соленосных пластов, поскольку месторождения солей, как правило, включает в себя соли разного состава. Комбинаты — это по сути дела переход­ная форма, сочетающая в себе первичную стадию переработки комп­лексного сырья с его разделением на разные компоненты для полу­чения готового продукта. Такие комбинаты характерны для Германии; подобный комплекс возник на базе Соликамского месторождения в нашей стране. Крупнейший производитель калийных солей — Канада. По сравнению с Германией ее комбинаты менее диверсифицирова­ны и четко ориентированы только на калий, по которому Канада вышла на первое место в мире — около 7 млн т (примерно 1/3 мировой добычи); на втором месте Россия и Беларусь — 5,5 млн т (Соликамск и Солигорск), хотя еще недавно их общая добыча при­ближалась к 10 млн т. На третьем месте — ФРГ, некогда основной производитель калийных солей (около 3 млн т); ряд крупных шахт прежней ГДР не выдержал конкуренции с Канадой. К числу круп­ных производителей относятся также США и Израиль, где добыча ведется в значительной степени уже из природных рассолов (1,5 и 1,3 млн т). В Израиле и Иордании начато использование ресурсов Мертвого моря.

Наконец, новой важной отраслью горной промышленности явля­ется добыча сырья из морской воды и со дна моря. Прежде всего это добыча нефти на шельфе, которая достигла 25% общего произ­водства. Однако добыча рудных полезных ископаемых со дна моря еще не велика. По-видимому, дефицит полезных ископаемых на ми­ровом рынке не настолько велик, чтобы оправдать систематическую добычу с морского дна всех видов сырья, кроме нефти и газа. Суще­ствуют только отдельные разработки, например, олова в районе Ин­донезии, циркониевых песков в Австралии, алмазов у побережья Юго-Западной Африки. Гигантские же ресурсы конкреций разме­щены в глубоководных акваториях, их разработки еще не вышли из стадии эксперимента именно в силу значительной дороговизны морской добычи по сравнению с сухопутной. Ресурсы Мирового океана — это, безусловно, будущее горной добычи в мире, посколь­ку там находятся практически неисчерпаемые запасы многих видов сырья.

Проблема мировых ресурсов зависит от уровня развития произ­водительных сил, от возможности получать дешевую энергию, при­годную для того, чтобы облагородить любое сырье. Поэтому все проблемы по снабжению человечества материалами упираются в проблему энергетики — получения дешевых и безопасных источни­ков энергии.

Вопросы

1. Для какой подотрасли горнодобывающей промышленности типичны наи­большие объемы добычи?

2. Для какого типа стран характерно многообразие структуры горнодобы­вающей промышленности?

3. Каково соотношение производственных факторов, влияющих на разме­щение отрасли?

4. Каков характер сдвигов в территориальной структуре отрасли?

5. Каков характер комбинирования в отрасли?

Энергетика

Мировая энергетика базируется прежде всего на потреблении ископаемого топлива — нефти, каменного угля и природного газа, кроме того, широко используется гидравлическая и ядерная энер­гия. Большую роль по-прежнему играет древесное топливо, поскольку в странах третьего мира древесина и растительные остатки занима­ют видное место в энергобалансе. Точных цифр потребления расти­тельного топлива нет: по разным оценкам оно составляет до 10% в мировом энергетическом балансе, но служит основным источником энергии для большей части человечества, живущего в развиваю­щихся странах.

На первом месте по масштабам потребления энергии находятся ведущие страны мира, которые и определяют мировой энерго­баланс. В начале 90-х гг. мировой энергобаланс составил около 8 млрд т в нефтяном эквиваленте (без древесно-растительного топлива). Первое место в нем занимает нефть (3,8 млрд т), вто­рое — уголь (2,1 млрд т) и третье — природный газ (1,8 млрд т). Кроме того, атомной энергии в балансе принадлежит свыше 0,3 млрд т и гидроэнергии около 0,2 млрд т.

При составлении общего энергобаланса и баланса электроэнер­гетики следует учитывать, что в энергобалансе очень существен­ную роль играет потребление энергии транспортом, прежде всего автомобильным и авиационным. Кроме того, важное место занима­ет технологическое потребление топлива — прежде всего в черной металлургии, для нужд отопления. В электробалансе выше, чем в общем энергобалансе, доля атомной энергии, гидроэнергии и в последние годы заметно повысилась доля угля, так как очень мно­гие электростанции в связи с нефтяным кризисом были переведены с нефти на уголь или приспособлены к работе на двух видах топли­ва. Велика и доля газа в электробалансе, хотя в немалой степени он идет и на технологические нужды. Нужно помнить еще, что часть нефти и газа используется как сырье в химической промышлен­ности.

Значительная часть энергии, потребляемой основными потреби­телями — развитыми странами, импортируется. Это относится не только к нефти и газу, но и к каменному углю, что связано не с отсутствием энергетических ресурсов в развитых странах, а с их дороговизной. Не только запасы нефти, но и каменного угля в ста­рых индустриальных странах в значительной мере истощились и поэтому их добыча стала невыгодной: даже по каменному углю се­бестоимость (включая расходы по транспортировке) в США и ЮАР в 2—3 раза ниже, чем в старых бассейнах в Европе. Еще большая разница между себестоимостью добычи угля в Японии и поставка­ми туда австралийского, российского, американского и южноафри­канского угля.

По нефти эта разница еще больше, но цены на нефть в мире сегодня таковы, что оправдано существование морских промыслов в Северном море, а старые нефтяные районы, например в Герма­нии, оказываются неконкурентоспособными. Наряду с характером месторождений определенную роль, особенно при добыче угля, иг­рает и дешевизна рабочей силы, благодаря которой на мировой ры­нок пробились некоторые небольшие бассейны новых стран. И только нефть, в силу политических причин, прежде всего добывается не только на самых больших месторождениях, но и там, где она не подвластна нефтяному картелю — ОПЕК. Тем не менее и в нефте- и особенно в газодобыче имеет место ориентация на самые богатые месторождения, дающие предельно дешевое топливо. Поэтому неправомерны расчеты сроков истощения невозобновимых, в т.ч. энергетических ресурсов, основанные на простых расчетах «из­вестные запасы—потребление».

Возобновляемые источники энергии — прежде всего гидроэнер­гия, широко используются в развитых странах; в развивающихся странах и в северных зонах развитых стран ресурсы гидроэнергии еще значительны. Есть значительные ресурсы неиспользованных ископаемых типа битуминозных песков; кроме того, по-видимому, существуют неразведанные ресурсы каменного угля, прежде всего в России, Китае и в ряде развивающихся стран. Так что цифра обеспеченности в значительной мере условна и зависит от технико-экономической ситуации в мировом хозяйстве.

С другой стороны, довольно крупные запасы урана и других ви­дов расщепляющихся материалов оказались слишком опасными, и их использование упирается в экологическую проблему. Чрезмер­ное использование традиционных видов топлива связано с пробле­мой парникового эффекта, так что, возможно, в недалеком буду­щем именно проблема загрязнения среды отходами энергетического производства заставит обратиться к Космосу, как новому источ­нику рассеянной солнечной энергии для земных нужд.

Но в конце XX в. проблема не в недостатке энергоресурсов, а в их дешевизне. В этих условиях развиваются наиболее рентабель­ные месторождения в ущерб традиционным бассейнам. Нефть — главный энергоноситель современного мира. Большую ее часть поставляют страны Ближнего Востока и Латинской Америки, входящие в организацию стран-экспортеров нефти (ОПЕК). Лишь меньшая часть добывается в странах-потребителях, прежде всего, в Северной Америке (США и Канада), и в Северном море на шель­фе Великобритании и Норвегии. Вне этих группировок крупней­шими поставщиками нефти являются страны СНГ и прежде всего Россия.

Крупнейший экспортер — Саудовская Аравия, далее идут Ку­вейт, ОАЭ и Иран; Ирак, долгое время бывший одним из круп­нейших экспортеров нефти, ныне лишен права поставок нефти на мировой рынок, его запасы по-прежнему велики и в любую минуту могут оказать давление на мировой рынок нефти. Кроме стран Ближнего Востока, существенное значение имеет добыча Венесуэлы и Мексики. Весьма перспективен новый регион в Юго-Восточной Азии — от Индонезии до Вьетнама, где добыча идет на шельфе. На территории СНГ, помимо России, в недалеком будущем крупными производителями нефти могут стать Азер­байджан (шельф Каспия), Туркмения, где открыт крупный бас­сейн в районе Узбоя, и Казахстан с его крупными месторожде­ниями Карачаганака и Тенгиза. С учетом месторождений шель­фа Северного Ледовитого океана на территории России еще очень велики ресурсы нефти и газа, и она еще будет играть роль на мировом рынке.

Иное положение в Китае, который уже импортирует нефть. Да­же с учетом месторождений Желтого моря и прилегающего к Ки­таю шельфа, а также начатых разработок в Таримской впадине Китай со временем может превратиться в крупнейшего импортера нефти, как европейские страны и США.

Нефтеперерабатывающая промышленность мира значительно от­личается по своей географии от нефтедобычи (табл.4). Связано это с высокой ценностью почти всех компонентов нефти как топлива и сырья для химической промышленности. Вторая причина — гораз­до более высокая стоимость транспортировки дисперсных потоков нефтепродуктов, производство в которых ориентировано в первую очередь на центры потребления, по сравнению с мощными, концен­трированными потоками нефти. При этом используются такие мас­совые виды транспортных средств, как магистральные нефтепрово­ды крупного диаметра и супертанкеры грузоподъемностью в несколь­ко сотен тысяч тонн дедвейт.

Таблица 4

География нефтеперерабатывающей промышленности мира (на начало 1996 г.)

Несколько иная картина с поставками природного газа, по добыче которого лидируют Россия и США. Импортируют газ почти все страны Европы, а также Япония, ввозящая сжиженный газ из стран Азии. Европа использует природный газ, России, Норвегии, Нидерландов, Алжира. Что касается США, то, будучи крупнейшим потребителем газа, они используют не только свой, но и газ из Канады и даже ввозят его танкерами из Алжира. И хотя Североамериканский континент — крупнейший в мире производитель газа, это одновременно и один из его крупных импортеров. В XXI в., кроме России, крупными экспортерами газа, по-видимому, станут Туркмения и страны Ближнего Восто­ка. Так что главные поставщики газа — это все те же основные производители нефти.

Иная картина с каменным углем. Подавляющая часть добы­чи каменного угля сосредоточена в трех главных регионах: Се­верной Америке, которая является одним из крупнейших экс­портеров угля на мировой рынок, Австралии — поставляющей уголь главным образом в Японию, и ЮАР, работающей прежде всего на европейский рынок. Вне этих трех основных угольных регионов мира большое значение имеет только добыча каменно­го угля в Китае. Россия, обладающая большими ресурсами ка­менного угля в Сибири и прежде всего в Кузбассе, находится далеко не только от основных зарубежных потребителей угля, но по сути дела испытывает дефицит дешевого каменного угля в Европейской части страны, где Донбасс уже настолько вырабо­тан, что вряд ли он сможет давать конкурентоспособное топливо, как Воркута. Это при том, что ресурсы каменного угля азиат­ской части страны по-настоящему еще не разведаны и, по-види­мому, очень велики, но это дело далекого будущего. Сегодня каменный уголь становится наиболее перспективным энергоре­сурсом по всему миру, и происходит медленный, но неуклонный перевод мирового энергоснабжения на каменный уголь, хотя этот процесс пока только начинается.

Альтернативой каменному углю долгое время считалась атом­ная энергия. Запасы урана достаточно велики: прекращение воен­ного противостояния высвободило для энергетических нужд но­вые, значительные количества обогащенного топлива. Но проб­лема состоит прежде всего в том, что себестоимость выработки атомной энергии, включая расходы по демонтажу отработавших энергетических реакторов и утилизации отходов, оказалась очень велика, и в сочетании со всеобщим страхом ядерных катастроф, вызванным аварией на Чернобыльской АЭС, это привело к рез­кому падению интереса к строительству АЭС. Правда, не во всех странах: лидером продолжающегося развития атомной энергети­ки осталась Франция, условия которой оказались чрезвычайно выгодными для развития атомной энергии. Пример Франции по­казывает, что в определенных странах будет продолжаться раз­витие атомной электроэнергетики, несмотря на все проблемы и опасения.

Запасы гидроэнергии в высокоразвитых странах на наиболее выгодных створах уже давно исчерпаны. Она становится уделом менее развитых регионов, где все еще велики гидроресурсы: Брази­лия, Север Канады, бассейны африканских рек и Сибирь. Только гидроаккумулирующие станции по-прежнему будут развиваться во всех и особенно высокоразвитых странах, как способ покрытия пи­ковых дефицитов.

Использование новых видов энергии пока еще развито слабо. Наибольшее значение имеет использование геотермальной энергии, которую, однако, выгодно использовать только в определенных ме­стах. Вновь появился интерес к приливным станциям, постепенно растет использование энергии солнца, но пока еще все это вопрос будущего. И по-прежнему остается актуальной для стран третьего мира древесина, которая, как мы уже отмечали, дает около 10% мирового потребления, но обслуживает примерно половину челове­чества.

Вопросы

1. Каков удельный вес различных энергоресурсов в общем балансе?

2. Укажите страны — основные нетто-экспортеры и нетто-импортеры энер­горесурсов.

3. Какова динамика потребления энергоресурсов и их перспективы?

4. Аргументируйте ваше мнение о развитии атомной энергетики.

5. Каковы различия в размещении нефтедобычи и нефтепереработки?

6. Каковы перспективы нетрадиционных источников энергии?

7. Охарактеризуйте взаимосвязь энергетики и экологии.

3.3. Черная и цветная металлургия

Черная металлургия. Одна из старейших отраслей современ­ной промышленности, черная металлургия превратилась в сложный конгломерат разных по своему генезису производств. Первоначаль­но схема металлургического производства была довольно проста: на каменном угле и железной руде базировалось доменное произ­водство, дающее чугун, из него в мартенах выплавлялась сталь, которая после прокатных станов шла потребителям. Однако по ме­ре накопления ресурсов лома стало выгодно сразу выплавлять сталь. Ныне в США почти половина стали производится не из чугуна, а из вторичного сырья. Аналогичные процессы охватили весь мир, а в ряде стран импорт лома заменил первичные стадии металлургии. Это особенно типично для азиатских стран новой индустриализа­ции, где дешевый труд делает выплавку рядовой стали из лома вы­годной по сравнению со сталью, выплавленной из чугуна. В итоге сегодня на мировом рынке сложились две группы стран: высокораз­витые, где производство падает по многим причинам, включая вы­сокие издержки на труд и охрану среды, и развивающиеся, где про­изводство стали продолжает расти. В целом падение производства в первых странах обгоняет рост производства во вторых, и поэтому общее мировое производство стали медленно, но неуклонно падает, хотя сталь и остается сегодня главным конструкционным материалом.

Размещение металлургического производства носит следы раз­ных периодов и эпох развития промышленности. Но основная часть металлургических заводов в странах рыночной экономики размеща­ется в местах, одинаково удобных для получения железной руды и каменного угля: в морских портах или старых каменноугольных бас­сейнах, связанных удобными путями с морем. Практически все за­воды Японии расположены близ моря, к ним подвозятся и руда, и каменный уголь. Такой же характер носят припортовые центры Ита­лии, ФРГ, новые заводы Франции. Даже традиционные заводы Рура сохранились в тех местах, куда можно доставить водным транспор­том железную руду из Роттердама, служащего «входными» ворота­ми Рура. Так что сегодня за пределами России главным ориентиром при размещении новых металлургических предприятий полного цикла служат морские порты; в США самый крупный металлургический завод также расположен на побережье в Балтиморе.

Однако есть много старых заводов, размещение которых носит следы прежней, традиционной ориентации, прежде всего на уголь и в гораздо меньшей степени на железную руду, хотя сегодня глав­ным компонентом металлургического производства по весу являет­ся железная руда или лом, ее заменяющий. Поэтому в Западной Европе более трети производства сохранилось в старых центрах. Еще четче выражена инерция размещения металлургии полного цик­ла в США, где до 2/3 заводов по-прежнему размещаются внутри страны. В результате на территории Запада и Юга США, вне сферы влияния традиционных металлургических районов, возникли ареа­лы передельной металлургии, где лом переплавляется в электропе­чах, разливается машинами непрерывной разливки стали и идет в прокатные станы. Но при такой схеме трудно сделать качественный металл, и поэтому все эти заводы Запада и Юга США спе­циализируются на производстве рядового металла для ре­гиональных нужд. Так в США благодаря очень емкому внутреннему рынку и огромным запасам вторичного сырья сложилась регулярная сеть металлургических заводов.

Примерно по такой же схеме действует металлургия новых ин­дустриальных стран (НИС), хотя она в значительной мере пользу­ется обычными методами выплавки металла. К 1993 г. на первое место по производству стали вышла Япония, производя ее по клас­сическому методу, так как лома используется относительно мало. Базой чугуноплавильного производства Японии является Австра­лия, которая поставляет ей железную руду и каменный уголь, а также Бразилия, Индия (руда) и Китай (уголь). С металлургией Японии тесно сотрудничает металлургия Республики Корея и Тай­ваня, которые тоже целиком зависят от импорта железной руды и угля. Эти страны поставляют на мировой рынок менее качествен­ную сталь, дополняя по номенклатуре японский экспорт. Подавля­ющая часть металлургических предприятий Японии сосредоточена в полосе, протянувшейся от Китакюсю (о. Кюсю) вдоль побережья Внутреннего Японского моря до Нагои и затем вдоль Токийского залива. Более мелкие предприятия размещены по всей Японии вплоть до острова Хоккайдо на севере.

Очень сложная ситуация сложилась в металлургии России. После развала Союза и резкого сокращения спроса на металл со стороны ВПК количество заводов, размещение которых было бы оптималь­но, очень невелико. Самый крупный металлургический комбинат России — Магнитогорский ввиду истощения запасов горы Магнит­ной, переориентирован на руды Казахстана, ныне независимого го­сударства. Кузнецкий комбинат частично был переведен на руды Горной Шории, находящейся в непосредственной близости от заво­да, но это ограничило возможности его расширения. Другие ураль­ские заводы и особенно Нижнетагильский комбинат расширялись волевым порядком и находятся в очень сложных транспортных ус­ловиях. Все это в огромной степени снижает конкурентоспособ­ность российского металла на мировых рынках и заставляет прода­вать его по сниженным ценам, например, Китаю, ибо выход на дру­гие рынки для большинства заводов практически нерентабелен. Од­нако Китай по мере своей индустриализации будет снижать спрос на металл, и тогда положение российских заводов может стать кри­тическим, если к этому времени не восстановится хозяйственная конъюнктура внутри страны. Анализ размещения российских метал­лургических заводов показывает, что их металл будет конкурентоспо­собным только на внутреннем рынке, да и то при соответствующих мероприятиях правительства. Пока же металлургия европейской час­ти (Череповец, Липецк, Старый Оскол) стала одной из первых расту­щих отраслей, и именно за счет экспорта в США и Западную Европу.

Таблица 5

Производство чугуна и стали ведущих стран мира

* СССР, 1991 г.

В несколько лучшем положении заводы Украины, но они базиру­ются на низкокачественной железной руде истощенного Криворож­ского бассейна и дорогом донецком угле.

Металлургия США, некогда крупнейшая в капиталистическом мире, сильно сократила производство из-за конкуренции импортного металла. Тем не менее сегодня США являются третьим в мире производителем металла и, главное, крупнейшим рынком металла, потребляющим значительные количества его из других стран. На востоке США преобладает традиционная черная металлургия пол­ного цикла, выпускающая более качественный металл. На Западе и Юге преобладает передельная металлургия, выпускающая рядовые сорта стали в основном для строительства. Первоначально центры металлургии США сосредотачивались в районах каменноугольного бассейна Пенсильвании: к ним по Великим озерам из Дулута шла железная руда. Затем в точках пересечения потоков руды и угля начали строиться заводы на «большой дороге» американского ме­талла, особенно в Детройте, затем и вокруг Чикаго, где долгое вре­мя был расположен крупнейший в США металлургический завод. И, наконец, начали возникать металлургические заводы вблизи круп­нейших потребительских рынков, например, завод в Спарроус-Пойнте, около Балтимора, который изначально был построен для снаб­жения крупнейшего центра машиностроения и судостроения, а за­тем перерос запланированные масштабы и превратился в крупный металлургический комбинат, работающий на американском угле и импортной железной руде. Параллельно развивался металлургиче­ский комплекс в Алабаме (Бирмингем), где на сочетании железной руды и каменного угля был заложен завод, производящий рядовой металл, а потом с течением времени, с общим движением амери­канской индустрии на Юг, был начат выпуск качественного метал­ла. После второй мировой войны был создан ряд новых металлурги­ческих центров на крайнем Западе, но они не смогли взять на себя функции главной металлургической базы страны, которой долгое время оставались традиционные районы Пенсильвания и Чикаго. И только с 60-х гг. началась существенная с созданием передель­ных заводов и более равномерным их размещением.

Подобная схема в определенной степени сохранила внутренний рынок для металлургии, тогда как Западное побережье США в не­малой степени снабжается металлом из стран Дальнего Востока, а на восточном побережье идет серьезная конкуренция с металлом из России и Бразилии.

Важные позиции в мировой металлургии по-прежнему занимает Западная Европа, которая обеспечивает внутренние рынки и экс­порт специализированными сортами стали и проката. Сдвиг к морю определяется ориентацией на импортные железную руду и камен­ный уголь тем более, что ввоз американского и южноафриканского угля более выгоден, чем эксплуатация истощенных европейских бас­сейнов. Даже уголь Рура оказывается неконкурентоспособным и добавляется в шихту коксовых печей Рура в связи с социальной поддержкой шахтеров и обеспечением минимума мощностей на слу­чай нарушения связей в мировом хозяйстве. Политические и воен­но-стратегические соображения заставляют поддерживать нерента­бельную добычу угля не только в Руре, но и в Великобритании, где уголь менее дорог, но также неконкурентоспособен по сравнению с «заморским» углем. По сути дела все заводы Германии так или иначе связаны с водными путями. Старые заводы Рура сохранились только в тех местах, куда легко доставлять железную руду — из Роттердама по Рейну и каналам, а также уголь из Рурского бассей­на, еще сохраняющего некоторые позиции на рынке коксующихся и энергетических углей. Однако общие тенденции развития европей­ской металлургии таковы, что без перехода на дешевый американ­ский, южноафриканский и даже российский уголь металл потеряет даже рынки ЕС.

На второе место в Европе по выплавке стали вышла Италия, металлургия которой, ориентированная с самого начала на амери­канский уголь и африканскую железную руду, после войны была размещена в портах. Только отдельные заводы качественной стали остались в тех местах, где размещалась традиционная итальянская металлургия, главным образом в Альпах при небольших месторож­дениях руды, да и те в значительной степени базируются на привоз­ном сырье.

В отличие от Италии во Франции сложилось три ареала черной металлургии. С одной стороны, это старые заводы в Лотарингии — реликт некогда крупного металлургического района, возникшего на больших запасах бедной железной руды (содержание железа до 40%). С другой, два новых гигантских комбината в Дюнкерке и Марселе, где выплавляется 2/3 всей стали.

Примерно та же судьба постигла черную металлургию Бельгии и Люксембурга, которая также возникла на местных железных рудах и каменном угле, но уже десятилетия работает на импортной руде и угле.

И только английская черная металлургия, переместившись в пор­ты, все еще частично работает на собственном угле, добыча которо­го пользуется правительственной поддержкой, поскольку даже са­мые богатые в Европе каменноугольные месторождения новых бас­сейнов Великобритании дают уголь, который на 20% дороже, чем южноафриканский уголь в тех же английских портах. Так что пере­ход на импортный уголь и здесь — только вопрос времени.

Вне западноевропейского региона черной металлургии, который включает также заводы Испании, Швеции и Нидерландов, после 1945 г. постоянно росло производство металла в Польше (Силезия) и бывшей Чехословакии, где в рамках западной части региона СЭВа возник новый металлургический центр. Ныне он лишился традици­онных рынков сбыта и вышел на мировой рынок, куда поставляет металл. В итоге металлургия региона работает лишь на 2/3 своих мощностей. Ее судьба еще не ясна; пока она держится за счет срав­нительно низкой оплаты труда, ставки которой занимают промежу­точное положение между западноевропейскими нормами и зарпла­той металлургов развивающихся стран.

С начала 90-х гг. быстро растет металлургия Китая, где высоки­ми темпами развивающиеся промышленность и строительство предъ­являют огромный спрос на металл. Китай вышел на второе место в мире по выпуску стали, оставаясь крупнейшим ее импортером. Если в 1990 г. при выплавке стали 65 млн т импорт составил около 10 млн т, то в 1993 г. при выплавке 87 млн т импорт вырос вдвое, причем значительная его доля шла из России. В недалеком буду­щем Китай может стать главным производителем стали, преодолев рубеж в 100 млн т.

Черная металлургия Китая пережила несколько этапов разви­тия. Первые заводы концентрировались в немногих районах, преж­де всего в Манчжурии: комбинат в Аньшане остается крупнейшим в стране производителем (около 10 млн т стали) и был размещен вблизи крупных месторождений угля и руды. Аналогичную сырье­вую ориентацию имели крупные комбинаты в Баотоу и Ухани. Од­нако на огромной территории Китая размещение только в опти­мальных по отношению к сырью пунктах не могло полностью удовлетворить спрос на металл всех районов страны. Поэтому из­менились сами принципы размещения и началось строительство не­больших заводов, более равномерно распределенных по провинци­ям Китая. К концу 80-х гг. в Китае было построено около 1400 заводов, но только в 14-ти из них годовое производство превышало 1 млн т стали. Быстрее всего расширяется металлургия прибреж­ных районов, ориентированная на импорт руды из-за низкого каче­ства местного сырья.

К 1993 г. в Китае действует пять крупных комбинатов мощно­стью свыше 5 млн т — Аньшанский, Баошанский, Шунганский, Уханьский и Баотоусский, 17 заводов мощностью 1 млн т и 21 завод от 500 тыс. до 1 млн т стали. В процессе строительства и расширения находятся два крупных металлургических комбина­та — в Ухане с 5 до 7 млн т и завод в Мааньшане — до 5 млн т. Только 60% стали выплавлялось кислородно-конвертерным спо­собом, и велика еще доля мартеновского способа выплавки. По­этому один из главных путей расширения производства — ре­конструкция предприятий черной металлургии. Другой пробле­мой стала слабость железорудной базы: уже 20% потребностей Китай удовлетворяет за счет импорта, и эта цифра может возра­сти до 35%. Несмотря на быстрый рост выплавки стали, что может снизить потребность в импорте, предполагается, что да­же в 2000 г. значительная часть потребности в трубах и листе будет удовлетворяться за счет импорта и только к 2020 г. Китай начнет полностью удовлетворять свои потребности в черных ме­таллах.

Современная цветная металлургия. Она имеет два главных вида продукции: это выпуск первичного и выпуск вторичного ме­талла. Первый производится из руд, добываемых горной промыш­ленностью, а второй за счет переплавки лома цветных металлов. Причем роль вторичного металла все время увеличивается по мере накопления запасов использованных изделий. В начале 90-х гг. в среднем в развитых странах из лома производилось 25—30% меди и алюминия, до 40—50% свинца.

По объему производства цветные металлы заметно различаются. По массовым металлам, например, алюминию — годовая величина выплавки в мире составляет около 12—15 млн т первичного алюминия и 6—7 млн т вторичного металла; таким образом, всего в зависимости от конъюнктуры — 19—22 млн т «белого» металла. По меди (второму по важности цветному металлу) цифры значитель­но скромнее — 10 млн т. Еще меньше производство цинка, свинца, но и их выплавка достигает миллионов тонн. Совершенно иная кар­тина в производстве «среднемасштабных» металлов — никеля, оло­ва, магния: масштабы их производства колеблются от 100 тыс. до 500 тыс. т. И, наконец, существует группа редких металлов, где величины добычи колеблются от 10 тыс. т, как в производстве воль­фрама и молибдена, до нескольких десятков тонн (германий). Золо­то — далеко не самый редкий из ныне добываемых металлов; общая добыча его оценивается цифрами порядка 25—30 тыс. т, хотя и резко разнится по годам.

Ведущий цветной металл в современном мире — алюминий. Ввиду сложной технологии производства разные стадии размещены в раз­ных странах и весьма часто не совпадают с добычей сырья, а ориен­тируются на дешевую электроэнергию. Первая стадия производст­ва алюминия — добыча бокситов — ориентируется на богатые месторождения в Австралии, Гвинее, на Ямайке. Вторая стадия — производство окиси алюминия — ориентируется, как правило, на источники топлива и известняка, третья стадия — электролиз оки­си алюминия — ориентируется на источники дешевой энергии. Имен­но у крупных ГЭС и ТЭС сосредоточена основная часть заводов по выплавке первичного алюминия. По добыче бокситов можно выде­лить несколько ведущих стран, которые, собственно, и снабжают большую часть мира бокситами. Это Австралия, дающая почти по­ловину мировой добычи бокситов — в начале 90-х гг. (45 млн т), затем три менее крупных производителя, на которые приходилось еще 1/3 мировой добычи — Гвинея (17 млн т), Ямайка (11 млн т) и Бразилия (10 млн т). Менее крупные производители алюмосодержащего сырья — Китай (4,5 млн т), Индия, Россия, Суринам, Гре­ция, Венесуэла. Такие некогда традиционные поставщики бокси­тов, как Франция, практически потеряли свое значение.

Бокситы превращаются в окись алюминия на заводах, использу­ющих минеральное топливо. Ныне почти половина окиси, потреб­ляемой в Западной Европе, производится на двух заводах-гигантах: в Ирландии (переработка бокситов для алюминиевых заводов Се­верной Европы) и на Сардинии (переработка для заводов Южной и Центральной Европы).

Окись алюминия поступает на предприятие по электролизу, ко­торое, как правило, расположено при источниках электроэнергии. Чаще это в районе ГЭС, но существует целый ряд заводов, исполь­зующих дешевую энергию станций, работающих на газе, а в ряде случаев и дешевом угле.

В мире свыше половины электролизных заводов, выпускающих металлический алюминий, расположены около крупных ГЭС. По­этому неудивительно резкое расширение производства металличе­ского алюминия в таких странах, как Канада, Бразилия, Норвегия, с их крупными запасами гидроэнергии, и бурный рост производства алюминия в Австралии, где ресурсы бокситов сочетаются с место­рождениями самого дешевого в мире каменного угля. Дешевизна электроэнергии — главный фактор размещения алюминиевой про­мышленности, и поэтому последняя процветает в таких странах, как США и Россия, с их большими ресурсами дешевого угля и газа, с наличием больших ГЭС, и прекратила существование в Японии, где энергия дорогая. Здесь в последнее десятилетие были выведены из оборота все заводы первичного алюминия, а алюминий поступа­ет из Австралии и стран Ближнего Востока. Постепенно сходит на нет алюминиевая промышленность ряда стран Европы, где не хва­тает дешевой энергии, и «умирают» старые традиционные центры выплавки алюминия во Франции, бывшей пионером производства, или в Австрии, где за энергию ГЭС «борются» разные отрасли на­родного хозяйства.

Медная промышленность — вторая по значению отрасль цвет­ной металлургии, по-прежнему ориентируется на ресурсы меди, хо­тя есть и заводы, работающие на вторичном металле. Но главным фактором размещения медеплавильной промышленности остается наличие сырья.

На первом месте в мире по производству медных концентратов находится Чили, затем идут США и Канада, африканский медный пояс Замбия и Заир, а также Перу и Мексика. Очень крупным производителем меди остаются Россия и Казахстан. По размещению выплавка меди заметно отличается от размещения ее добычи. Мед­ные концентраты достаточно транспортабельны и часть меди выво­зится из медедобывающих стран. Другая же часть вывозится в форме черновой меди. Почти 1/5 мировой выплавки — это выпуск вторич­ного металла. В Великобритании, Франции, ФРГ и Бельгии вся меде­плавильная промышленность базируется на вторичном металле.

Первые места по выпуску и черновой и рафинированной меди занимают США, Чили, Япония. В Чили часть добываемой руды в виде концентратов и черновой меди вывозится в США; в Японии только треть добывается на месте, а более половины черновой и еще большая доля рафинированной меди ввозится, да и 2/3 концентратов, перерабатываемых японскими заводами, ввозятся прежде всего из Новой Гвинеи и других стран Тихоокеанского бас­сейна.

Африка — зона влияния медеплавильной промышленности Ев­ропы; а Латинская Америка в большей мере ориентируется на снаб­жение США; зона влияния Японии — район Тихого океана (Папуа и Филиппины). Россия и Казахстан снабжают Европу и Китай, ко­торый проявляет очень большой интерес к разработке сибирских и казахских медных месторождений: продолжается подготовка к раз­работке Удокана.

Цинк и свинец теряют рынки сбыта, строится очень мало новых свинцово-цинковых предприятий. Примерно такое же по­ложение и с оловом: применение его сокращается и соответст­венно падает его производство. Однако есть и так называемые «новые» металлы — к ним относятся прежде всего магний и титан. Магнию одно время сулили большое будущее, говорили, что магний обойдет все другие металлы вместе взятые. Но этого не случилось, слишком высокая энергоемкость его производства ограничила его применение, хотя по запасам сырья (включая морскую воду) он превосходит все другие металлы. Поэтому се­годня магний добывается в больших количествах только в трех странах: из морской воды в США и Норвегии и из отходов ка­лийного производства в России. Те же сложности (слишком боль­шая энергоемкость) и в производстве титана.

В значительных количествах в мире выплавляется около 70 ви­дов цветных металлов. Но полный набор имеют только четыре стра­ны — США, Россия, Япония, ФРГ.

Все остальные страны, как правило, специализируются на про­изводстве определенных видов цветных металлов.

Вопросы

1. Каковы особенности и преимущества передельной металлургии?

2. Почему сокращается выплавка стали в мире?

3. Каковы главные штандортные факторы черной металлургии?

4. Почему металлургические заводы ведущих западноевропейских стран работают на заморском сырье?

5. Назовите отдельные стадии производства алюминия. Почему они тер­риториально разобщены?

6. Как различаются география добычи руды и выплавки меди?

7. Каков главный ограничивающий фактор в развитии цветной металлургии?

8. Какие страны обладают полным набором производства цветных ме­таллов?

Машиностроительный комплекс

Машиностроение — главная отрасль промышленности: на нее приходится 35—38% стоимости промышленной продукции развитых стран и 34—36% занятых. В развивающихся странах эта доля гораздо меньше — 15—20% и менее.

По общей стоимости продукции первое место прочно занимают США, на втором месте — Япония, на третьем — ФРГ, лидер запад­ноевропейского машиностроения; вслед за ними идет Китай. Масш­табы машиностроительной продукции остальных стран уже на по­рядок меньше, но в число ведущих стран входят Франция, Велико­британия, Италия, Канада, Бразилия и Испания, которые замыкают десятку крупнейших производителей машиностроительной продук­ции мира. Все остальные страны дают суммарно менее 10% миро­вой машиностроительной продукции.*

* Ранее СССР прочно занимал второе место независимо от методики рас­чета стоимости машиностроительной продукции. Но теперь из-за свертыва­ния основных военных производств и того, что значительная доля отраслей приходится на предприятия Украины, Беларуси, стран Балтии, любые сопо­ставления будут неточными. Тем не менее основная производственная база машиностроения России сохранилась и обладает высоким потенциалом.

США, Япония, ФРГ производят полную номенклатуру машино­строительной продукции. Меньшее разнообразие типично для ма­шиностроения Великобритании, Франции, Италии, а также Кана­ды. Китай — крупный экспортер продукции примитивного машино­строения, вроде велосипедов, а Россия по сути дела еще не нашла свое место на мировом рынке, но обладает большими возможностя­ми вывоза вооружения и новейшей (в том числе космической) тех­ники; в то же время она вынуждена ввозить много видов машин, ранее поставлявшихся из других республик бывшего Союза, из стран Восточной Европы. Поэтому и в России, и в Китае отрицательный баланс во внешней торговле машиностроительной продукцией.

Многие страны в Западной Европе также импортируют различ­ные виды техники и одновременно вывозят высококачественные из­делия, которые завоевали «место под солнцем» на мировом рынке. Так, Швейцария является крупным экспортером высококачествен­ных станков, часов, приборов, крупногабаритного электро- и текстильного оборудования; в то же время страна ввозит автомоби­ли и много другой машиностроительной продукции. Примерно так­же строится машиностроение Швеции и большинства других запад­ноевропейских стран: на экспорт идут качественные изделия высо­ких технологий и одновременно ввозится широкая номенклатура обычных изделий, особенно электро- и радиотехники, прежде всего из Южной Кореи, Гонконга, Сингапура. «Новые тигры» Юго-Восточной Азии составляют вторую группу стран-экспортеров, работающих преимущественно на внешний рынок и особенно рынок США и даже Европы и поставляющих массовую, трудоемкую продукцию, как морские суда (Республика Корея вышла на первое место), авто­мобили, бытовую электротехнику и т.п. Если первая группа экспор­теров, особенно европейских, базируется на высокой технологии и качестве, то вторая группа имеет возможность выпускать конку­рентоспособные изделия за счет дешевизны труда.

Вне этих двух групп можно назвать страны, где машиностроение базируется на большой емкости внутреннего рынка — Китай, Бра­зилия, Индия. Их машиностроение пока еще только выходит на внешний рынок. Многие страны Латинской Америки, Азии, Афри­ки свои потребности в машиностроительной продукции удовлетво­ряют полностью за счет импорта.

Россия и страны СНГ находятся в процессе становления своих хозяйственных структур, однако уже ясно, что есть крупные пробе­лы в номенклатуре производства, которые приходится либо покры­вать импортом, либо восстанавливать заново. К ним относятся не только сложные изделия вроде станков или турбокомпрессоров, но и довольно элементарные изделия, «отданные» в свое время стра­нам Восточной Европы — от аккумуляторов и даже электролампо­чек до вагонов, нефтяного оборудования и кабеля. Конечно, страна обладает огромными мощностями военно-промышленного комплек­са, но его конверсия требует больших средств, а главное, политиче­ской воли, поскольку до сих пор имеются тенденции найти рынки сбыта для оружия, не учитывая, что оружие — это «политический товар» со своими законами сбыта. Во всяком случае, по разным расчетам, понадобится от 5 до 15 лет, прежде чем ВПК мог бы с лихвой покрыть потребности страны, приспособиться к требовани­ям рынка. Россия все еще занимает второе место по экспорту воо­ружения.

В отраслевой структуре отрасли преобладают общее машино­строение, электротехника (включая электронику), транспортное ма­шиностроение. Доля общего машиностроения, занимавшего в кон­це 80-х гг. первое место, снизилась. Это связано с сокращением производства сельскохозяйственных машин, текстильного оборудо­вания и т.п.; в то же время увеличился выпуск дорожно-строительных машин или появились новые производства — например, робо­тотехника, конторское оборудование и т.п.

Таблица 6

Международная торговля вооружением и военной техникой (млн долл.)

Общее машиностроение — очень многопрофильно, по разным классификациям в него включают от 300 до 360 основных производств. Среди них станкостроение, выпуск производственного обо­рудования, сельскохозяйственных машин, дорожно-строительного оборудования, двигателей, насосов, полиграфического оборудова­ния. Происходит систематический сдвиг общего машиностроения в менее развитые страны, куда передаются наиболее трудоемкие ви­ды производства. Особенно это заметно в таких отраслях, как судостроение, сельскохозяйственное машиностроение, производство дорожно-строительных машин.

Станкостроение до сих пор, несмотря на его широкое рас­пространение, по сути дела сосредоточено в немногих странах. Более того, вывоз продукции станкостроения характерен для еще меньшего числа стран: так, Китай, находящийся на пятом месте по выпуску станков, вывозит примерно 10% своей продукции, значительно уступая Швейцарии. Главным же поставщиком стан­ков на мировой рынок остаются Япония и Германия и в меньшей степени США, Италия и Швейцария. Эти пять лидеров мирового станкостроения и обеспечивают основную часть поставок стан­ков на мировой рынок.

Таблица 7

Станкостроение и экспортность отрасли ведущих стран мира в 1993 г. (в млн долл.)

Иначе размещены предприятия сельскохозяйственного маши­ностроения. В развивающихся странах выпускается до 40% сельскохозяйственных машин, 30% тракторов. Тем не менее различия между сельскохозяйственным машиностроением высокоразвитых и развивающихся стран весьма существенны. В первых преобладают не просто сложные машины, но явно проявляется специализация на выпуске оборудования для комплексной механизации ферм, в то время как во вторых машиностроение специализируется на маши­нах для полеводства. Мало того, развивающиеся страны очень час­то специализируются на выпуске продукции, которая в ведущих странах уже не производится. Так, Бразилия в 80-е гг. выпускала до 100 тыс. штук жнеек.

Для этих производств типична наиболее широкая среди всех от­раслей общего машиностроения номенклатура. Все другие виды ма­шин выпускаются в гораздо меньших количествах и, главное, до­вольно четко прослеживается закономерность в их размещении: чем сложнее вид машины, тем выше экономический и технологический уровень производителя, чем проще машина, тем чаще ее производ­ство размещается в странах третьего мира. Чем сложнее производ­ство, тем уже круг производителей.

Весьма ограничен круг производителей продукции тяжелого ма­шиностроения. В прошлом вся номенклатура тяжелого оборудова­ния производилась только в США, Японии, Германии и в какой-то мере Великобритании. Все остальные страны по сути производят только ограниченную номенклатуру изделий, которые имеют спрос на мировом рынке, и вынуждены больше ввозить изделий тяжелого машиностроения, чем вывозить. К первой группе постепенно начал подтягиваться Китай, но эта отрасль ни по количеству, ни по каче­ству продукции не удовлетворяет внутренний спрос. Хотя Китай уже появился на рынках с маломощной и несложной техникой, он все же прежде всего является импортером продукции тяжелого ма­шиностроения.

Остальные же поставщики продукции выделяются на мировом рынке только отдельными изделиями: например, Швеция поставля­ет оборудование бумажной промышленности, так же, как и Финлян­дия; Австрия — оборудование для металлургических заводов. Изве­стно машиностроение Швейцарии, Бельгии, Нидерландов. Только у Франции и Италии номенклатура продукции тяжелого машиностро­ения более широка, но тем не менее полностью они свой рынок не удовлетворяют. В целом крупнейший экспортер продукции общего машиностроения — Германия, второе место — у США и только третье место у Японии.

В развивающихся странах выделяются Бразилия и Индия.

Электротехника и электроника выделились в две отрасли, хотя электроника выросла из электротехники и поэтому во многих случаях электротехнические и электронные производства входят в состав не только одних и тех же фирм, но и промышленных пред­приятий. Во многих странах обе отрасли по-прежнему статистикой считаются единой отраслью, но тем не менее уже следует учиты­вать разные факторы их размещения. Несмотря на свое «первород­ство», электротехника ныне «бедная» сестра в электронно-электри­ческом семействе. В электротехнике есть два вида основных про­изводств, существенно отличающихся по технологии и организации промышленного цикла. Производство бытовых электроприборов ве­дется большими сериями, нередко на конвейерах и исчисляется мил­лионными тиражами, тогда как выпуск генераторов и других про­мышленных электроприборов носит единичный и мелкосерийный характер, их выпускают на немногих заводах, обслуживающих ми­ровой рынок. В США несколько крупных комбинатов обеспечивают мощными электромашинами не только страну, но и весь мир. Они расположены в Питсбурге — колыбели «Вестингауз электрик», Скенектади (близ Нью-Йорка) — родине компании «Эдисон», в Милуоки, где крупные комбинаты выпускают широкую номенклатуру элек­тротехнических изделий. В Западной Европе подобные заводы раз­мещаются в Манчестере, центре фирмы «Метро Виккерс», в Бадене (Швейцария) — фирма «Браун-Бовери», в Нюрнберге — фирма «Сименс», в Эйндховене (Нидерланды) — фирма «Филипс». Предприя­тия, дающие массовую продукцию, размещены в основном в ма­леньких городах, где дешевые земля и труд.

Условия размещения электронных предприятий по выпуску мас­совой продукции схожи с условиями стандартных электротехниче­ских производств. А вот головные заводы электронных компаний размещаются с ориентацией на близость к центрам научных иссле­дований. Такова, например, знаменитая Силиконовая долина в США в Калифорнии, где научно-производственные фирмы выросли вок­руг знаменитого Стенфордского университета. Подобные научные парки выросли и в Европе и в Японии.

Электронная промышленность состоит из двух крупных подо­траслей: военно-промышленной электроники и бытовой электрони­ки. Первая подотрасль — по-прежнему удел таких стран, как США и Россия, в меньшей степени Японии и стран Европы. Основным центром бытовой электроники стала Япония, а затем и страны Восточной и Юго-Восточной Азии. Так, в США соотношение между объемами выпуска военно-промышленной и бытовой электроники составляет примерно 10:1, в то время как в Японии бытовая элект­роника давала до 80% общего производства подотрасли. Еще боль­шую долю бытовая электроника составляет в новых индустриаль­ных странах, где она рассредоточена по многим производителям. В результате импорт бытовой электроники из этих стран и Японии в США достигает 15—20 млрд долл., т.е. почти равен внутреннему производству. Среди НИС особенно выделяются Сингапур, Респуб­лика Корея, Тайвань, Малайзия. Западноевропейская электронная промышленность с трудом выдерживает конкуренцию НИС, и ее доля на мировом рынке неуклонно сокращается.

Транспортное машиностроение остается одной из важней­ших отраслей машиностроения. В настоящее время снизилось зна­чение таких его подразделений, как авиастроение (из-за падения спроса на военные самолеты), судостроение (из-за падения спроса на нефтеналивной тоннаж), и переживает застой производство же­лезнодорожного состава, фактически перемещенного в развивающиеся страны. Однако в России и в странах СНГ произ­водство железнодорожного подвижного состава имеет рынок и нуж­дается в дальнейшем расширении.

Ведущее место прочно занято автомобилестроением, которое постепенно расширяется, охватывая все новые страны, например, Бразилию, Аргентину, Республику Корея. Но главными производи­телями остаются четыре региона: Япония, США с Канадой, ЕС, а также Россия. Значительным потенциалом роста обладают автомо­бильная промышленность Латинской Америки. Начинает развиваться автопромышленность Китая, но она еще очень невелика по масшта­бам для такой страны, как Китай.

В целом европейский макрорегион произвел 16 млн автомобилей и занял первое место, а Япония вместе с Республикой Корея были на втором месте. На третьем месте — США и Канада. Вне трех макрорегионов выделяется автопромышленность Южной Америки (Бразилия и Аргентина производят вместе около 2,5 млн автомоби­лей), России и Китая, хотя технологически они тяготеют к макроре­гионам ЕС, Японии. Вне этих стран есть отдельные производители в Турции (320 тыс.), Индии (310 тыс.), Малайзии (около 300 тыс.), а также автосборочные заводы во многих странах мира.

Таблица 8

Автомобилестроение ведущих стран мира в 1993 г. (в млн шт.)

В Европе автопромышленность тяготеет к столичным ареалам и морским портам. Так, заводы экспортной ориентации размещаются в портах или в приморских районах. Это типично для Франции для долины Нижней Сены и портов Бретани, для Великобритании, где в Большом Лондоне и вдоль Манчестерского канала сосредоточена подавляющая часть британских мощностей, для крупных портов Ис­пании. И только в ФРГ внутренние районы дают большую часть производства и существует старая ориентация на машиностроитель­ные центры Штутгарта («Мерседес-Бенц»), Мюнхена («БМВ»), Брауншвейга («Фольксваген») и др. Однако расстояния в ФРГ сравни­тельно невелики и практически вся территория страны связана с портами не только ФРГ, но и Бельгии и Нидерландов (Антверпен и Роттердам в условиях интеграции обслуживают всю территорию ФРГ). Кроме того, есть и специальные производства, работающие прямо на экспорт, как завод «Фольскваген верк» в Эмдене.

В Японии ориентация автопромышленности на порты выражена еще четче. Большая часть японских автозаводов расположена меж­ду Нагоей и Токио и через эти порты идет основной поток экспор­тных машин.

В США автомобильная промышленность четко ориентирована на внутренний рынок. Для страны характерно более равномерное размещение автосборочных предприятий в центрах основных эко­номических районов, хотя главными центрами производства по-преж­нему остаются Детройт и Лос-Анджелес. Детройт — колыбель аме­риканского автостроения, город, где в пригороде Дирборна выросли заводы «Форд Мотор».

Автостроение стало ведущей подотраслью транспортного маши­ностроения, хотя еще десять лет назад самым капиталоемким ви­дом транспортного машиностроения было самолетостроение, или точнее авиаракетокосмическое производство. С сокращением воен­ных расходов снизилось значение этой отрасли. Крупнейшей авиа­космической промышленностью обладают США, второе место занимает Россия — наследница военного потенциала СССР. Со значительным отрывом далее следуют Франция и Великобритания, кос­мическая промышленность которых также подверглась серьезным сокращениям. Вне этой большой четверки выделяется авиационная промышленность ФРГ и фирма «Фоккер» в Нидерландах. Осталь­ные авиакосмические предприятия во всем мире чаще всего ограни­чиваются производством отдельных блоков, в частности, для соби­раемого во Франции аэробуса.

Из центров авиационной промышленности следует прежде всего выделить группу заводов фирмы «Боинг» в Сиэтле и районе Лос-Анджелеса. В Западной Европе выделяется завод в Тулузе, на котором был собран сверхзвуковой «Конкорд». На характер разме­щения авиационной промышленности влияет стремление найти райо­ны с более дешевой землей для аэродромов. Тесная связь с НИОКР привела к концентрации авиапромышленности в немногих странах с высоким уровнем науки и квалификации рабочей силы.

В отличие от авиастроения судостроение все более становится уделом стран с дешевой рабочей силой и относительно меньшими требованиями к ее квалификации. Хотя Япония долгое время была ведущим производителем судов, ее обогнала Республика Корея. Вид­ное место занимают другие страны новой индустриализации в Азии и Латинской Америке (Тайвань, Бразилия, и др.). Классические судостроительные державы — Великобритания, Нидерланды, Гер­мания — давно уже не играют сколько-нибудь заметной роли в мировом судостроении и, как правило, перешли на ремонт судов (крупнейший центр — Роттердам). Такой же характер приобретает некогда крупнейшее судостроение США, занятое больше строитель­ством военных судов, чем производством гражданских. Дешевизна рабочей силы оказывается важнейшим фактором выживания судо­строения. Это относится и к России, хотя оставшиеся мощности явно не способны удовлетворить потребности российского флота. России придется либо закупать суда за границей, либо расширять судостроение, в том числе за счет конверсии, поскольку ранее СССР был крупным импортером торговых судов.

Сдвиги в территориальной и отраслевой структуре маши­ностроительного производства происходили на фоне общего рас­ширения машиностроения: за последние 15 лет число стран, обла­дающих значительным потенциалом, почти удвоилось. Машиностро­ение — ранее привилегия только высокоразвитых стран, стало все более распространяться по всему миру, хотя у большинства стран нет «полного» профиля машиностроительных производств и вряд ли когда-нибудь будет, поскольку очень многое зависит от уровня НИОКР и квалификации рабочей силы. Тем не менее дешевизна труда становится главным фактором в размещении машинострое­ния, и только на втором месте НИОКР и высокая квалификация. За счет этих двух факторов страны ранней индустриализации сохраня­ют монополию на многие сложные производства, хотя роль квали­фикации рабочей силы не всегда выступает решающей силой. Именно в странах Азии сложился новый тип рабочей силы, где восприятие трудовых навыков идет не от общего культурного уровня населе­ния, позволяющего быстро освоить новые процессы, а от чисто ав­томатического повторения движений инструктора. Даже не зная смысла этих движений, азиатские крестьяне, приученные очень точно работать на своих маленьких рисовых полях, привыкли автоматически повторять за инструктором нужные движения. Это резко сни­жает требования к общеобразовательному уровню рабочих и позво­ляет достигать высокой производительности там, где общий куль­турный уровень рабочей силы сравнительно низок. Поэтому сегод­ня далеко не во всех отраслях машиностроения уровень культуры рабочего определяет конкурентоспособность отрасли, но, как пра­вило, чем выше сложность производства, тем выше требования к уровню культуры рабочего. Поэтому в самых высоких технологиях «старые страны» по-прежнему сохраняют лидирующее положение.

Общей тенденцией является сдвиг производств низкой и сред­ней сложности из развитых стран в развивающиеся. Этому очень способствуют ТНК, которые переносят свои филиалы в развиваю­щиеся страны, оставляя в странах базирования только НИОКР и сложные производства.

В итоге сложились следующие группы стран по уровню разви­тия машиностроения с учетом международного разделения труда, специализации и кооперирования:

1. Страны со сравнительно полной номенклатурой производств — США, ФРГ, Япония.

2. Страны, обладающие малосущественными пропусками в струк­туре отрасли — Великобритания и с определенной долей условно­сти Италия.

3. Страны, обладающие неполным набором отраслей машино­строения — Россия, Франция, Китай, с известной степенью услов­ности Испания и Чехия.

4. Страны, ввозящие большую часть номенклатуры машиностро­ительной продукции, но с высокоразвитыми отдельными отраслями и с положительным внешнеторговым балансом по машинам — Швей­цария, Швеция, страны НИС — экспортеры продукции машино­строения — Республика Корея, Сингапур, Тайвань.

5. Страны с высокой степенью зависимости от импорта, но обла­дающие отдельными высокоразвитыми подотраслями машинострое­ния, стоимость продукции которых составляет до 2/3 стоимости импорта — Нидерланды, Бельгия, Австрия, Дания, Венгрия, с опре­деленной степенью условности сюда можно отнести и Малайзию. Когда-то к этой категории относились и Польша, Румыния, Болга­рия, но пока их хозяйство находится в процессе перестройки, и трудно сказать, какое место они в итоге займут. Близка к ним и Украина.

6. Страны с крупными масштабами производства, имеющие од­нако такие пробелы в структуре производства, что экспорт по сто­имости машин покрывает лишь половину импорта — Канада, Бра­зилия, Мексика, а также Индия.

7. Страны, где при значительных общих масштабах производст­ва внешнеторговый баланс резко отрицателен, — Австралия, ЮАР, Аргентина.

8. Страны, имеющие отдельные экспортные и узко специализи­рованные виды машиностроения — Финляндия, Норвегия, Изра­иль, а также Греция и Португалия; Пуэрто-Рико стала филиалом американских машиностроительных компаний, ориентированных на экспорт в Латинскую Америку; сюда входят несколько стран третьего мира, вроде Маврикия, поставляющего на мировой рынок дешевые карманные приемники.

10. Страны, где машиностроение имеет хотя и значительные масштабы, но явно недостаточно для удовлетворения нужд своих стран — Турция, в какой-то степени Иран, Египет.

11. Страны с зачаточным машиностроением, вроде Нигерии.

12. Страны с преимущественно ремонтно-сборочными предприя­тиями, вроде Эфиопии, Камбоджи и многих других стран третьего мира.

На Северную Америку (США, Канада, Мексика, Пуэрто-Рико) приходится примерно 1/3 стоимости мирового машиностроитель­ного производства. Этот регион, представляющий самую широкую номенклатуру продукции и наиболее высокую ее квалификацию, импортирует значительное количество изделий средней и низкой сложности из Азии, а также из Европы. Этот регион выступает на мировых рынках как крупнейший экспортер продукции высокой слож­ности, изделий тяжелого машиностроения и наукоемких отраслей. Экспорт стандартной продукции осуществляется главным образом из США в Канаду и Латинскую Америку.

Разделение труда в машиностроительном производстве США в какой-то степени повторяет международную схему. Наиболее раз­витым районом выступает индустриальный Восток (почти 50% сто­имости продукции американского машиностроения). Второй по зна­чению район Тихоокеанских штатов — примерно 15%. Это район быстро растущий за счет изделий высокой сложности и прежде всего электроники. Но тем не менее машиностроение Тихоокеан­ских штатов имеет далеко не полную номенклатуру, ибо четко спе­циализировано на новейших отраслях производства.

Третьим по значению районом размещения машиностроения яв­ляется Юг (около 20%). Он еще более специализирован и выделя­ется рядом важных отраслей, но в целом обладает менее разнооб­разной номенклатурой, чем предыдущие два. Выделяется прежде всего нефтяное машиностроение, авиационная промышленность, рас­тет радиоэлектроника, так же, как и автосборка.

Рынок массовой машиностроительной продукции США в нема­лой степени определяет тенденции развития машиностроительной продукции Западной Европы, на которую приходится около 25— 30% продукции мирового машиностроения. Эта доля сильно колеблется: несмотря на то, что продукция стран ЕЭС используется в большей степени внутри самого региона, его зависимость от внеш­них рынков неизменно выше, чем у США. Будучи производителем продукции массового машиностроения, регион тем не менее сохра­нил позиции в сфере высокой технологии, особенно в станкострое­нии и производственном машиностроении. Иначе дела обстоят у Западной Европы в области электроники, где она проигрывает уже не только США и Японии, но и «азиатским тиграм», получая значи­тельную часть продукции электроники из Сингапура и других «но­вых» производителей электронной продукции. Тем не менее в обла­сти производственного машиностроения, отчасти в автостроении, приборостроении позиции Западной Европы еще достаточно силь­ны. Именно в области станкостроения и производственного маши­ностроения наиболее сильны позиции ФРГ, а также Швейцарии, Италии, Швеции, Великобритании. Большая шестерка (Италия, Ве­ликобритания, Франция, Швейцария, Швеция, Бельгия) не намно­го уступает ФРГ. Все виды машиностроения в Западной Европе сосредоточены не только в первых семи странах, но и в ряде малых стран, таких как Австрия, Нидерланды; даже в Испании имеются крупные производства, как, например, автомобильные заводы. В от­дельных видах выделяются Финляндия и Португалия. Поэтому Запад­ную Европу надо рассматривать как целостный регион с широким распространением машиностроения всех видов, тем более что ко­оперирование в машиностроении в Европе налажено очень широко.

Третий регион — Восточная и Юго-Восточная Азия — дает око­ло четверти продукции мирового машиностроения. Его лидер — Япония, ставшая второй машиностроительной державой мира. Ма­шиностроение Японии только к началу 80-х гг. достигло структур­ной и научно-технической зрелости. При этом оно почти сразу по­шло по пути «переноса» менее выгодных (в том числе и по уровню зарплаты) производств в страны Юго-Восточной Азии. Это помога­ет японским фирмам с помощью своих филиалов, использующих местную более дешевую рабочую силу, сохранить конкурентоспо­собность на мировых рынках. Сама же Япония переходит на пози­ции производителя продукции, требующей более высокой квалифи­кации. Рост заработной платы в стране компенсируется сменой но­менклатуры производства, переходом на более сложные и дорого­стоящие изделия, а также повышением роботизации и автоматиза­ции промышленности. Япония постепенно выходит на позиции ли­дера научно-технического прогресса и экспортера изделий высокой сложности. А прежняя номенклатура изделий постепенно перехо­дит к японским предприятиям в Юго-Восточной Азии. И хотя до сих пор ее лицо все еще определяет экспорт изделий массового машиностроения, но начавшийся процесс позволяет предположить, что в недалеком будущем Япония станет экспортером наиболее ква­лифицированных изделий.

В странах Юго-Восточной Азии машиностроение чаще всего воз­никало как филиалы японских предприятий. Но сегодня эта группа не просто самостоятельна, но и создает собственное производство, хотя очень многие предприятия Юго-Восточной Азии — это фили­алы ТНК. Однако уже создаются собственные предприятия, и наи­более характерна в этом плане Республика Корея, начавшая конку­рировать с самими японцами, хотя в развитии корейской промыш­ленности немалая заслуга и США: крупные инвестиции в Респуб­лике Корея, на Тайване, а также Сингапуре принадлежат ТНК США. Постепенно в НИС Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока фор­мируется крупный машиностроительный регион, включающий Ре­спублики Корею, Тайвань, Сингапур и Малайзию. Эти страны уже ведут самостоятельную экономическую политику. Пока еще в них сохраняется относительная дешевизна местного труда, но индуст­рия продолжает продвигаться в новые страны в поисках более де­шевой рабочей силы. На очереди Таиланд, Индонезия, Шри-Ланка.

Вне этих группировок отдельный крупный массив образует ма­шиностроение Китая. Его собственный спрос на машиностроитель­ную продукцию настолько велик, что подавляющая часть его доста­точно большого производства потребляется на внутреннем рынке. Наряду с этим Китай много ввозит сложной техники, но в то же время он занял на мировом рынке место поставщика изделий невы­сокой сложности. Ввозя, к примеру, автомобили, он занимает пер­вое место по выпуску велосипедов и много их вывозит в страны, которые предпочитают покупать изделия более дешевые и худшего качества. И, видимо, такая специализация на мировом рынке еще продержится. В перспективе, однако, начнет расти экспорт машин из Китая, так же, как сейчас растет оттуда экспорт изделий легкой промышленности. И первые изделия этой будущей мировой специ­ализации на дешевых машинах уже наводняют рынки ряда стран — велосипеды, часы, низкокачественные станки для ремонтных мас­терских, и поток их нарастает.

Проблемы российского машиностроения пока не дают возмож­ности четко прогнозировать его будущую структуру, приоритетные отрасли и точки роста. В условиях резкого сокращения военных заказов в тяжелое положение были поставлены и все сопряженные отрасли машиностроения, что еще более усугубило нарушение свя­зей вначале со странами СЭВа, а затем и СНГ. В то же время максимальное использование потенциала ВПК тормозится надеж­дами на внешние рынки вооружения. Переориентация отечествен­ного машиностроения совершенно необходима. Россия — единст­венная крупная промышленно развитая страна, которая испытыва­ет дефицит вагонов, морских судов, нефтяного оборудования и еще десятков видов оборудования, вплоть до самых элементарных. Ко­нечно, постепенное налаживание связей внутри СНГ даст свои пло­ды, но следует учитывать, что почти 30% промышленной продук­ции поступало из стран Восточной Европы, а со странами Балтии обмен продукции машиностроения шел в пропорции 1:2. После лик­видации монополии внешней торговли резко обострилась конкурен­ция импортной продукции бытового назначения на российском рынке. Так что перспективы нашего машиностроения пока не ясны. Пока же из экспортера машиностроительной продукции Россия превра­тилась почти в чистого импортера (кроме вооружений).

Помимо рассмотренных стран выделяется машиностроение Бра­зилии с ее очень емким рыночным потенциалом и большими ресур­сами дешевого труда. Однако технический уровень машинострое­ния еще сравнительно невысок. Тем не менее Бразилия уже сегодня является крупным экспортером автомобилей (330 тыс. в 1993 г.). Кроме автомобилей, заметного развития достигло судостроение, на­чалось авиационное производство, хотя тяжелое машиностроение все еще практически отсутствует. Тем не менее, у страны есть пер­спективы со временем войти в число значительных продуцентов машин, способных проникнуть на внешние рынки.

В целом же машиностроение, несмотря на очень серьезные из­менения в его размещении, связанные с появлением «новых» стран, по-прежнему сосредоточено в трех главных регионах мирового хо­зяйства — Северной Америке, Западной Европе и Юго-Восточной Азии. По сути дела, только начинается создание китайского маши­ностроительного ареала, который имеет тенденцию вырасти в но­вый крупный машиностроительный регион. Все остальные ареалы пока еще находятся в стадии формирования, как, например, бра­зильский, а вот регион России и стран СНГ, который недавно еще был одним из крупнейших, находится в упадке, и о его мировой роли пока еще судить рано.

Главным фактором размещения машиностроения по-прежнему остается НИОКР и стоимость труда, помноженная на его квалифи­кацию. Научный потенциал играет особую роль в размещении но­вейших производств, особенно на ранних стадиях развития. Япония продемонстрировала путь быстрого освоения чужого научного тех­нического потенциала за счет закупок лицензий с последующим развитием собственного НИОКР. По сути дела, по тому же пути идут все новые индустриальные страны. По-прежнему высокий на­учно-технический потенциал сохраняет за США лидерство в миро­вом машиностроении, хотя и не в такой степени, как ранее. Запад­ная Европа тоже сохраняет свой научно-технический потенциал, но потеряла роль главного генератора научно-технических идей, роль «колыбели» мировой техники. Будущее решится в пользу тех стран, которые смогут обеспечить в машиностроении качество и квалифи­кацию трудовых ресурсов.

Вопросы

1. Охарактеризуйте первую десятку стран — главных производителей ма­шиностроительной продукции.

2. Каковы главные факторы развития отрасли в разных группах стран?

3. Каковы специфические особенности производства оружия?

4. Какие отрасли входят в общее машиностроение и почему отрасль свер­тывается?

5. Каковы главные сдвиги в географии отрасли?

6. Какова территориальная концентрация мирового станкостроения и как распределяется экспорт его продукции?

7. В чем сходство и различие в размещении электротехники и электроники?

8. Опишите задачи и функции «научных парков».

9. Каковы структурные и территориальные сдвиги в транспортном маши­ностроении?

10. Каковы основные современные штандортные факторы автостроения?

11. Охарактеризуйте основные сдвиги в мировом судостроении.

12. Проведите группировку и классификацию стран и регионов по уровню развития машиностроения.

Химические производства

Химическая промышленность, как и машиностроение, состоит из ряда подотраслей, среди которых ведущее место занимает про­мышленность органического синтеза, базирующаяся на нефтегазовом сырье, или нефтехимия. Традиционная неорганическая химия отошла на второе место и в разных странах занимает от 10% до 25% от общей стоимости химической продукции. Все большее зна­чение, особенно в промышленно развитых странах, приобретает фар­мацевтика. Производство удобрений, когда-то ведущая отрасль, ны­не играет большую роль в развивающихся странах; и сегодня разви­тие химии в стране начинается, как правило, с производства удоб­рений. И если в химии «новых» стран преобладает, как правило, производство удобрений и органических продуктов, включая пласт­массы и волокна, то химия развитых стран выделяется прежде все­го фармацевтикой и производством ядохимикатов, которые тоже невозможны без высокого уровня развития науки.

Промышленно развитые страны все больше специализируются на выпуске новейших наукоемких видов химической продукции. Осо­бенно выделяются в этом отношении США, для которых характер­на наиболее широкая номенклатура произведенных продуктов среди всех стран мира. Они стали крупнейшими экспортерами химических продуктов именно в развитые страны, предъявляющие высокий спрос на новые технически сложные продукты. В начале 90-х гг. на США приходилось около 20% мировой химической продукции и 15% мирового экспорта. На страны Западной Европы 23—24% произ­водства, но они являются крупнейшими экспортерами, доля ФРГ, например, почти не уступала США. Немногим менее 15% мирового производства и экспорта приходилось на Японию.

Четвертым крупнейшим по химическому производству регионом мира стала зона Персидского залива, где в Саудовской Аравии, ОАЭ, Кувейте, Иране и других нефтедобывающих странах сложился но­вый химический регион, специализирующийся на экспорте полу­продуктов органического синтеза и удобрений. В качестве сырья широко используются огромные ресурсы попутного газа, что резко удешевляет производство. Ныне страны Персидского залива дают около 5—7% мировой химической продукции.

Вне этих четырех регионов много химических предприятий на­ходится в России и других странах СНГ. Ранее СССР давал до 10% мировой химической продукции, но сейчас доля России оценивает­ся в 3—4%.

Новую структуру размещения во многом определил энергетиче­ский кризис, в том числе резкий рост цен на нефть. После 1973 г. началось размещение нефтехимических производств, особенно удоб­рений, в развивающихся странах при резком снижении производ­ства рядовых химикатов в Европе, особенно наиболее энергоемких азотных удобрений. Японские фирмы также строили нефте­химические заводы в странах с дешевым нефте- и газовым сырьем. Так, самый дешевый в мире метанол производится и поставляется в Японию с Огненной Земли. В самой же Японии производство метанола было прекращено, и страна перешла на импорт его по ценам примерно вдвое меньшим себестоимости собственного про­изводства.

В результате изменений, вызванных в основном энергетическим кризисом, сформировались три основные модели размещения. В Се­верной Америке основную роль играет наличие сырья, энергии и воды. Стоимость труда оказалась вторым по значению фактором; за ним идет ориентация на рынки сбыта и связь с НИОКР. В Японии на первое место также вышел сырьевой фактор, а в Западной Евро­пе, наряду с общей ориентацией на сырье и энергию, более сущест­венным фактором оказалась близость к водным ресурсам, дефицит которых очень велик.

В итоге основная часть базовых нефтехимических производств США концентрируется на Юге, где в районе Хьюстона сосредото­чена половина мощностей нефтехимии, а комбинат фирмы «Доу-Кемикал» стал крупнейшим химическим предприятием мира. Пред­приятия тонких химических технологий сосредоточены на Северо-Востоке, в том числе в Нью-Йорке — крупнейшем центре фар­мацевтики и тонкой химии. Весьма значительный местный спрос Запада обеспечивает группа предприятий в агломерациях Лос-Анд­желеса и Сан-Франциско. Наряду с этими крупнейшими районами концентрации химии в США очень развита дисперсная сеть азот­ных заводов, обеспечивающих удобрениями сельское хозяйство всех штатов.

Химическая промышленность Канады в значительной степени работает на экспорт в США, особенно это относится к калийным удобрениям.

Интеграция существенно изменила размещение химической про­мышленности в Западной Европе. На фоне общего сдвига отрасли к морю, к нефтехимическому сырью, созданы крупные центры нефте­химических производств в низовьях Рейна — Шельды: так называ­емый «Техас—Европа» (Роттердам—Антверпен), который является по своим масштабам одним из крупнейших нефтехимических комбинатов мира. Он снабжает своими полуфабрикатами не только заводы Рура, но и других соседних районов и даже Италии.

Меньшими масштабами характеризуется район Южной Италии (Сицилия—Сардиния—Юг Апеннин), который снабжает полупро­дуктами север страны, альпийские страны и даже юг ФРГ.

В Западной Европе по-прежнему сохраняют свое значение тради­ционные ареалы в тех странах, где наличие развитой производствен­ной инфраструктуры приводит к возникновению новых производств в старых центрах. Так, в ФРГ химкомбинат в Людвигсхафене по-прежнему остается не только крупнейшим в Западной Европе, но и вторым в мире. Инерция размещения играет большую роль и в Ве­ликобритании, например, в узле Уилтон—Биллингем.

Однако дефицит площадей в старых районах все же способство­вал развитию химической индустрии в новых местах. Так, в ФРГ растет новый северный узел химической промышленности, где кро­ме действующего комбината американской фирмы «Доу-Кемикал» в Гамбурге, вырос крупнейший завод фирмы «Басф» в Хайде у входа в Кильский канал. В Великобритании развивается химическое про­изводство в Ардире (юг Шотландии) и в Северной Ирландии, со­здан новый центр в Инвергордоне (Шотландия). Только во Фран­ции существенно изменился рисунок размещения отрасли за счет бурного роста нефтехимии в портовых центрах, ориентирующейся на привозную нефть, в районе Гавра и Марселя.

Развитие химической промышленности Японии шло главным об­разом за счет освоения свободных участков на Тихоокеанском по­бережье страны, прежде всего в зоне, протянувшейся от Токийского залива через Нагойю и Осаку вплоть до Симоносеки. Кроме того, продолжал развиваться район традиционных отраслей химии — Китакюсю — и форсированно рос нефтехимический центр острова Сикоку. Вместе с тем замедлилось развитие старого района, свя­занного первоначально с карбидной сырьевой базой на побережье Японского моря от Ниигаты до Цуруги. Усиление концентрации на побережье Тихого океана сопровождалось обострением экологиче­ских проблем и в итоге способствовало выносу многих предприятий за пределы Японии.

Гигантский комплекс нефтехимических предприятий сложился вокруг Персидского залива. По объему производства предприятия Саудовской Аравии, ОАЭ, Кувейта, Ирана, Бахрейна вышли на вто­рое место в мире после Техаса. Этот комплекс ориентирован прак­тически целиком на экспорт, производит только массовые химиче­ские препараты, по которым вытесняет продукцию стран Западной Европы и Японии.

Вне этих регионов постоянно растет химическая промышлен­ность Восточной и Юго-Восточной Азии, где лидирует Республика Корея.

В целом по химической продукции тонких технологий сохраня­ют свои позиции США и Европа. По этим видам продолжается от­ставание развивающихся стран, что приводит к разрыву между фи­зическими объемами производства и экспорта и их стоимостью.

Совершенно иные тенденции прослеживаются в Китае и странах СНГ. Китай усиленно наращивает производство многих видов хи­микатов, постепенно повышая их качество; главное же внимание продолжает уделяться проблеме роста производства удобрений, так как повышение продуктивности сельского хозяйства остается в Ки­тае проблемой номер один. Систематически растут и другие отрас­ли — от пластмасс до фармацевтики, хотя многих химических про­дуктов в Китае все еще не хватает; особенно много ввозится пласт­масс и синтетических волокон, в меньшей степени удобрений. В то же время Китай начинает вывозить ряд товаров, например, лекарств, что уже отражает его потенциал в будущем.

К сожалению, иные тенденции в России. Нарушение технологи­ческих связей с другими странами СНГ и прекращение многих ви­дов традиционного импорта из стран Восточной Европы породили дефицит многих видов химической продукции — от лекарств до соды, в то же время нехватка средств у сельскохозяйственных пред­приятий привела к тому, что значительная часть мощностей по удоб­рениям не используется или работает большей частью на экспорт. Наиболее острой проблемой остается слабое развитие фармацевти­ческой промышленности; массовое производство многих видов ле­карств велось в Венгрии, Польше и Восточной Германии.

Главными факторами размещения химической промышленности по-прежнему остаются ориентация на энергию и сырье; стоимость рабочей силы в современных высокоавтоматизированных производ­ствах играет заметно меньшую роль. По мере роста размеров хими­ческих производств все более увеличивается потребность в воде, и водоемкость в ряде случаев становится главным фактором при вы­боре места размещения химического предприятия. Только в отдель­ных высокотехнологичных производствах — производстве лекарств, фотохимикатов, красителей, реактивов — на ведущие роли выходят стоимость рабочей силы и развитие НИОКР, что и предопреде­ляет сохранение таких производств в высокоразвитых странах. По­этому сдвиги в размещении химической промышленности, связанные с переходом на нефтехимическое сырье, почти не затронули эти производства и можно предположить, что и в дальнейшем необ­ходимость высоких затрат на НИОКР сохранит в основных чертах подобное международное разделение труда. Это не исключает пере­нос уже освоенных массовых видов подобной продукции, например, лекарств в развивающиеся страны, например, в Индию, и страны Латинской Америки.

Вопросы

1. В чем принципиальные различия в составе отрасли в промышленно развитых и развивающихся странах?

2. Какое влияние оказал кризис 1973 г. на развитие отрасли?

3. Охарактеризуйте три модели размещения предприятий отрасли.

4. Как повлиял процесс интеграции в Западной Европе на географию от­расли?

5. Каковы главные штандортные факторы отрасли?

Легкая промышленность

Легкая промышленность стала флагманом индустриализации мно­гих стран третьего мира и сегодня развита почти повсеместно. В легкой промышленности очень большую роль по-прежнему игра­ет дешевизна труда и наличие больших резервов малоквалифициро­ванной рабочей силы, хотя в ряде отраслей все больше применяют­ся высокие технологии. Однако именно дешевизна рабочей силы из-за частой сменяемости номенклатуры изделий в легкой промыш­ленности играет решающую роль. И в этих условиях отрасль резко сменила ориентацию со стран с высоким уровнем технологии на страны с низкими издержками труда, произошел сдвиг размещения из развитых стран в развивающиеся страны.

В этих условиях фактически сменили ориентацию не только тек­стильное производство, сосредоточенное в основном в Китае, стра­нах новой индустриализации и других развивающихся странах, но и обувное производство, покинувшее свою колыбель США и пере­местившееся в Республику Корея, Китай, Индию, Бразилию и во Вьетнам, ставший новым «китом» обувного производства.

В промышленно развитых странах пока еще сохраняются «доро­гие» производства — трикотажа (но не ткани), ковров, меховых изделий; ведущую роль сохраняют «дома высокой моды», но отнюдь не выпуск швейных изделий, который налажен в Китае, и других странах по западным образцам.

В эти же страны перешло производство таких изделий, как иг­рушки, спорттовары, ювелирные изделия. Начинают уступать стра­нам третьего мира свои позиции традиционные производители ме­ховых изделий, не так давно сосредоточенные фактически в двух странах — США и Германии. Идет непрерывный сдвиг производст­ва бытовых товаров в менее развитые страны с сохранением в высо­коразвитых странах только производства образцов, эталонов, про­ектной документации.

Легкая промышленность насчитывает множество подотраслей, поэтому приходится останавливаться только на ведущих — произ­водстве текстиля и обуви, хотя такие «малозначительные» подо­трасли как ювелирная или игрушечная, или даже производство ис­кусственных цветов могут оказаться профилирующими в десятках городов, занимая работой сотни людей.

Однако главными видами легкой промышленности по-прежнему остаются текстильная (включая трикотажную), швейная и обувная.

Текстильная промышленность. Она представлена тремя типами производств: смесовых тканей из различных видов искусст­венного волокна, чисто хлопчатобумажных, трикотажа в основном из синтетических тканей. Такие известные в прошлом виды тканей, как шерстяные или тем более льняные (не говоря уже о чисто шелковых) тканей, играют весьма незначительную роль, давая при­мерно только около 10% мирового производства тканей. Главное же — ткани из синтетических волокон (с примесью натуральных), которых выпускается 35—40 млрд м, и чисто хлопчатобумажные, производство которых составляет 30—35 млрд м. Шерстяные ткани ныне составляют всего лишь около 3 млрд м, еще меньше лен и чистый шелк. А вот трикотажные ткани и изделия из них про­изводятся в количествах, близких к 30 млрд м. Помимо этого, в мире существует производство ручных тканей, как например, весь­ма известная на мировом рынке индийская ткань — сари, вы­пускаемая ежегодно в количестве 5—6 млрд м и частично экспортируемая.

Основным производителем смесовых тканей являются все еще США (10 млрд м), хотя значение их текстильной промышленности постепенно падает, она уступает свои позиции Китаю и Индии. На втором месте Индия — около 4 млрд м, близка к ней Япония. За ними следуют Китай, Республика Корея и Тайвань. Остальные страны дают меньше 2 млрд м тканей в год.

Главными производителями хлопчатобумажных тканей на сегод­ня являются Китай и Индия (7—9 млрд м), США занимают только третье место в мире со среднегодовым производством около 5 млрд м. Далее идут Япония и ряд стран со средним производством от 1,5 до 2 млрд м в год — это не только Италия, но и такие страны, как Тайвань или Египет. Некогда крупнейший производитель тканей Великобритания теперь выпускает менее 300 млн м, уступая даже Португалии, и покрывает свои потребности в основном импортны­ми тканями, поступающими из стран третьего мира. Основными же экспортерами хлопчатобумажных тканей, кроме Индии и Китая, стали Пакистан, Гонконг, Тайвань и Египет. На страны третьего мира сегодня приходится более половины мирового экспорта хлоп­чатобумажных тканей.

И только в производстве трикотажа позиции развитых стран все еще значительны (особенно Италии), но постепенно их роль снижа­ется за счет организации в развивающихся странах производства трикотажа, которые сегодня дают почти половину мировой продук­ции этого вида тканей и изделий из них.

Положение текстильной промышленности России, бывшей од­ним из крупнейших мировых производителей всех видов натураль­ных тканей, в настоящее время очень тяжелое. Сложная экономи­ческая ситуация в стране привела к резкому падению производства тканей.

Шерстяные ткани производятся преимущественно в Западной Европе, а также в США, Японии и в меньшей степени в Китае. Общий выпуск составляет от 1,5 млрд до 2 млрд м.

Еще меньше производится льняных тканей. Кроме России, их в значительных количествах выпускают во Франции, Бельгии и Ни­дерландах, а также в Великобритании. Продукция натурального шелка, одно время сошедшая почти на нет, в последние 20 лет начала возрождаться, выпуская очень дорогие «художественные» ткани, главным образом в КНР, Японии, Индии и Италии.

Кроме фабричных, в мире сохраняется производство кустарных тканей для местных нужд. Однако некоторые их виды как «кустар­но-художественные» изделия поступают и на мировой рынок. Наи­более известна из них ткань типа сари, которую производят в Индии.

Швейная промышленность. В настоящее время эта отрасль перемещается в развивающиеся страны к дешевому труду. Ко­личество стран, где начало индустриализации связано со швей­ной промышленностью, и которые в настоящее время заняты этим производством, насчитывает почти два десятка: начиная с острова Мальта и кончая странами Балтии, как новыми райо­нами распространения швейной промышленности, не говоря о таких крупных странах-производителях, как Китай, В ведущих странах происходит процесс резкого сокращения швейной промышленности, которая все больше специализируется на про­изводстве модных уникальных изделий, сокращая массовый пошив. Развивается международный обмен швейными изделия­ми, причем развитые страны все больше специализируются на элитарных изделиях, а развивающиеся страны на массовом по­шиве. Несмотря на подобные сдвиги в швейной промышленно­сти, среди крупнейших центров отрасли по-прежнему выделяются Нью-Йорк, как самый крупный в мире центр швейной промыш­ленности вообще, Париж и Рим как «модные центры», дающие не только большую часть индивидуальных изделий, но и опреде­ляющие пути развития моды во всем мире. Дисперсное, часто надомное, производство наиболее развито в Гонконге, ставшем частью КНР.

Обувная промышленность. Тенденция сдвига в развиваю­щиеся страны особенно характерна для обувной промышленности, за последнее десятилетие резко изменившей свое размещение и буквально «переселившейся» из развитых стран в развивающие­ся, т.е. опять-таки в страны с дешевым трудом. Этот процесс продолжается и сегодня, и специалисты предсказывают появле­ние новых стран — производителей обуви, вроде Вьетнама. Еще 10 лет назад главную роль в обувной промышленности играли США и Италия, а сегодня на страны Азии и Среднего Востока приходится 60% мирового производства обуви, на Западную Ев­ропу — 11%, Южную Америку — 7%, а США — только 6%. Крупнейшими странами-продуцентами на сегодняшний день яв­ляются Китай, страны СНГ, Республика Корея, Италия, Тайвань, Япония, Индонезия, Вьетнам, Таиланд и США.

Итак, сегодня очень сильно изменилось размещение обувной про­мышленности, которая ориентируется прежде всего на дешевизну труда. Законодателями моды по-прежнему выступают итальянские фирмы, а иногда и производители таких стран, как Австрия, где остались только головные предприятия — поставщики моделей для производства, разбросанных по всему миру.

В целом для легкой промышленности характерно размещение массовых производств в менее развитых странах и производство моделей в промышленно развитых.

Вопросы

1. Расскажите об основных штандортных факторах отрасли. В чем разли­чия между промышленно развитыми и развивающимися странами?

2. Каковы особенности размещения и состав текстильной промышленности?

3. Каковы основные тенденции размещения швейной промышленности?

4. Каковы причины сдвигов в географии обувной промышленности?

Пищевая промышленность и рыбный промысел

Пищевая промышленность. Размещение пищевой промышлен­ности мира характеризуется рядом взаимоисключающих тенденций. С одной стороны, по-прежнему растет традиционная пищевая про­мышленность в менее развитых странах, с другой стороны, начина­ют свертываться многие традиционные отрасли в развитых странах, отчасти потому, что в них усиливается движение за здоровый образ жизни, а это ведет к сокращению таких традиционных производств, как виноделие, производство табачных изделий, сахара. Наоборот, в менее развитых странах по-прежнему растет и табачное произ­водство, и производство пива, как впрочем и в России, которая по характеру своего потребления оказывается близка к развивающим­ся странам.

В высокоразвитых странах сокращение традиционных произ­водств, особенно в отраслях, «вредящих» здоровью, сопровождает­ся наращиванием производства в отраслях, освобождающих жен­щин от «кухонного труда», происходит как бы «индустриализация кухни». Пищевая промышленность менее развитых стран в опреде­ленной степени повторяет развитие мировой пищевой промышлен­ности на раннем этапе ее роста. Поэтому табачная промышлен­ность переходит из высокоразвитых стран в менее развитые; этот же процесс идет и в сахарной промышленности; растет даже вино­делие в отдельных менее развитых станах при общей мировой стаг­нации этого производства. Пивоварение, почти не развиваясь в вы­сокоразвитых странах, наращивает свои мощности в менее разви­тых, например, в странах третьего мира и Китае.

По техническому уровню среди отраслей пищевой промышлен­ности выделяется сахарная, хотя и в ней, особенно в Индии, есть кустарные предприятия. Но все-таки большая часть выпуска сахара приходится на фабричный сахар, в отличие от любых других видов пищевой индустрии, поскольку и мясопереработка, и особенно хлебо­печение на 50—60% объема являются предметом «домашнего про­изводства» за счет менее развитых стран. Значительная часть саха­ра поступает на мировой рынок, причем крупные экспортеры — Бразилия, Куба, Австралия, ЮАР и Таиланд, а также европейские страны — Франция, Нидерланды, и даже ФРГ. Крупными импорте­рами выступают Россия, США, Япония, некоторые европейские стра­ны, Иран. 2/3 мирового производства приходится на тростниковый сахар и лишь 1/3 — на свекловичный.

Сахар традиционно является экспортным товаром, так же, как и табак, поставляемый в основном в страны-производители табачных изделий. Однако последние годы производство сахара в связи с общими тенденциями, характерными для всей пищевой промыш­ленности, — перемещение из высокоразвитых стран в слаборазви­тые, — сосредоточилось в значительной степени в развивающихся странах, а в высокоразвитых странах прежде всего в США.

Рынок табака состоит из двух групп стран — высокоразвитых, рынок которых не только насыщен табачными изделиями, но и со­кращается в результате борьбы с курением, и рынок менее разви­тых стран (в числе которых и Россия), где потребление табачных изделий и их производство растет. «Излишки» мощностей табачной промышленности высокоразвитых стран частично давно уже рабо­тают на рынок этих стран, включая и Россию.

Значительная часть табачных предприятий концентрируется ли­бо в крупных центрах, либо в портах ввоза табака, что характерно для стран Западной Европы и тех стран, которые работают на им­портном сырье. В США, где табак выращивается, многие предприя­тия размещаются в центрах реализации табачных изделий, где рынок табака соседствует с районами с относительно дешевой рабочей силой. Рабочая сила является весьма важным притягательным мо­ментом для размещения табачных предприятий.

В целом крупнейшим производителем табачных изделий являют­ся США, затем идут Китай и Индия, а из европейских стран особен­но крупной табачной промышленностью обладает ФРГ, где глав­ным центром является Берлин, поскольку в послевоенные годы имен­но Западный Берлин обладал большими ресурсами незанятой рабочей силы и основное строительство предприятий развернулось имен­но в Западном Берлине. Сегодня, кроме России, во всех развитых странах сокращается производство табачных изделий, но зато наращиваются мощности в таких странах, как Турция. В еще большей степени растет китайская табачная индустрия, как и во многих дру­гих развивающихся странах, где уровень потребления еще не до­стиг своего максимума.

Примерно то же явление происходит с производством вин или выпуском виноводочной продукции, так же, как и пива. Если в высокоразвитых странах производство вина сокращается и прекра­тился рост производства пива так же, как и производства других алкогольных напитков, то в странах НИС усиленно растет продук­ция не только пивоварения или спиртных напитков, но и расширя­ется производство вина, хотя и в небольшой степени, не покрываю­щее общее сокращение производства вина в высокоразвитых странах.

В последние десятилетия виноделие в странах Западной Европы сократилось более чем на 10 млн. гл (что равно общему произ­водству вин в бывшем СССР). Тем не менее Италия занимает по-прежнему первое место в мире по производству виноградных вин — 61 млн гл (1994 г.), второе место — Франция (57 млн гл). На эти две страны приходится 40% мирового виноделия, остальные страны мира производят 180 млн гл. Среди них в Европе крупными производителями стали Испания (15—18 млн гл), Португалия (10— 12 млн гл) и ФРГ (10 млн гл). В западном полушарии выделяются США (20 млн гл) и Аргентина (8—10 млн гл).

В пивоварении крупными производителями являются США, ФРГ, Великобритания и многие другие западноевропейские страны, но в них производство растет только за счет экспортного спроса. И только в Японии и в странах НИС и Китае усиленно растет производство пива; туда же вывозится и большая часть европейских излишков пива. Россия является одним из крупных производителей пива, но поскольку его потребление быстро растет (по типу спроса в менее развитых странах), большое количество пива ввозится, как и вин и виноводочных изделий.

В общем, тенденция развития пищевой промышленности в ме­нее развитых странах повторяет тенденции развития, характерные для высокоразвитых стран. Однако в высокоразвитых странах рас­тет производство в пищевой промышленности разного рода полу­фабрикатов. Именно эти отрасли сегодня являются лидерами в раз­витии пищевой промышленности высокоразвитых стран, в то время как «классическая» пищевая промышленность, включая хлебопече­ние, постепенно свертывается. В то же время в развивающихся странах растет консервная промышленность, ориентированная на рынок высокоразвитых стран, куда поставляются многочисленные соки, фруктовые консервы, в меньшей степени мясные и рыбные изделия.

Рыболовство и добыча других биоресурсов моря. Эти виды хозяйственной деятельности относятся к числу древнейших заня­тий человечества. Как правило, они сочетались с теми занятиями, что были полностью привязаны к суше, но в ряде приморских рай­онов явно доминировали. Благодаря техническому прогрессу на флоте создались предпосылки для постепенного превращения рыбного про­мысла в высокоспециализированную отрасль мирового хозяйства. Сказались прежде всего замена паруса механическими двигателя­ми и появление холодильных установок, что позволило судам раз­вернуть операции в открытом море с целью продления путины. Этому способствовало также неуклонное совершенствование как чисто промыслового оборудования, так и навигационного, включая разно­образные средства слежения за косяками рыбы. Мощный стимул для развития получила ихтиологическая наука, перед которой вста­ла задача выявить новые районы и объекты лова.

Тенденция к пространственной дисперсии на океанических про­сторах сочетается с растущей географической концентрацией от­расли на берегу. Современные траулеры, выполняя свою главную функцию, превратились вместе с тем в своеобразные плавучие про­мышленные предприятия, на которых ведется первичная обработка (разделка, мойка, заморозка и т.д.) добытой продукции. Они уже не могут довольствоваться, как баркасы в прошлом, любой удобной бухтой для стоянки, а ориентируются на ограниченное число хоро­шо оснащенных, располагающих специальными причалами и скла­дами портов. Последние должны иметь надежное транспортное со­общение с заводами по последующей обработке улова и с крупны­ми районами потребления.

В развитых странах, где живучи традиционные варианты ве­дения промысла, соответственно сохраняется и распыленное раз­мещение перерабатывающих производств. В ходу по-прежнему кустарные приемы копчения, вяления и сушки рыбы, не требую­щие больших затрат. Именно сушеная рыба служит для населе­ния многих тропических областей самым дешевым источником белков животного происхождения. Однако отрасль не реализует в достаточной степени возможности для получения ценных ви­дов продукции.

Сколь ни важна роль промышленных предприятий на берегу, их ключевая проблема, выражающаяся в необходимости обеспечить устойчивость сырьевой базы, решается в море. «Золотой век» рыбо­ловства пришелся на 1948—1968 гг., когда мировой улов ежегодно увеличивался в среднем на 2,5 млн т, а по темпам роста достигал 6%. Сказалось то обстоятельство, что в зоне наиболее интенсивно­го промысла — в северной части Атлантики — резко сократились операции в период второй мировой войны, в результате чего биоре­сурсы здесь успели восстановиться. В последующем же техниче­ские улучшения на траулерном флоте и ввод в строй новых судов позволили в основном только компенсировать те потери, которые были вызваны чрезмерной эксплуатацией в 1948—1968 гг. многих традиционных объектов промысла: трески, сельди, анчоусов, кам­балы, морского окуня, мерлузы, лосося.

Избыточная нагрузка на биоресурсы ощущается уже и в тех прибрежных акваториях, где в рыбном хозяйстве придерживаются прежних способов лова с применением архаичных орудий. Частич­но причиной истощения рыбных запасов в таких случаях является демографический фактор: в развивающихся странах население ры­бацких деревень практически имеет мало шансов найти себе иные источники существования помимо традиционного.

В итоге среднегодовой прирост уловов снизился в 70-х и 80-х гг. и в абсолютном выражении — до 0,5 млн т в год, и в относитель­ном — до 2,5%. Ныне продукция отрасли вплотную приблизилась к рубежу 100 млн т (в том числе примерно 1/10 добывают в пресных водах). Из них рыба, в первую очередь сельдевые и тресковые, со­ставляет около 90%, причем в перспективе можно ожидать сокра­щения этой доли. Остальное приходится на беспозвоночных — мол­люсков и ракообразных — и в меньшей мере на водоросли. До половины вылова приходится на бассейн Тихого океана, на берегах которого расположены страны, лидирующие в развитии отрасли. Это прежде всего Китай и Япония с их годовой добычей более чем по 10 млн т. На следующих позициях с показателем свыше 5 млн т стоят Перу и Россия, унаследовавшая от СССР мощный траулерный флот, активно ведший операции во многих морских акватори­ях. Наиболее интенсивно биоресурсы эксплуатируются в Северной Атлантике, образуя основу экономики некоторых европейских стран, прежде Норвегии, а теперь особенно Исландии.

Естественная продуктивность морей, и в частности, шельфовой зоны, крайне изменчива, причем отнюдь не только из-за зональной поясности. Так, в юго-западной части Индийского океана она оце­нивается в 37 кг биомассы на 1 км² поверхности, в шельфовой зоне 412 кг/км² по сравнению со 189 и 4000 кг/км² в Тихом океане. Поэтому и годовой потенциальный улов с аналогичных по площади акваторий варьирует в несколько раз. Развивающиеся страны вви­ду маломощности своего тралового флота особенно зависимы от биоресурсного потенциала шельфовой зоны, в пределах которой в Шри Ланке добывают 95% всей морской рыбы. Поэтому в низких широтах нарушение экологического равновесия из-за сведения ман­гровых лесов, разрушения коралловых образований и загрязнения вод грозит в конечном счете подрывом основ белкового питания населения. Особенно это касается малоимущих слоев, в рационе которых рыба служит главным источником протеинов животного происхождения.

Положение развивающихся стран улучшает принятая ООН в 1982 г. Конвенция по морскому праву. Она дала определение и юри­дический статус такому понятию, как 200-мильная «исключительная экономическая зона». Тем самым создались условия для действенного контроля за ресурсами наиболее продуктивных акваторий со стороны прибрежных государств и возросла заинтересованность последних в регулировании воспроизводства этих ресурсов. Как правило, развива­ющиеся страны не располагают техническими средствами для полно­го использования открывшихся перед ними возможностей добычи море-продуктов лишь собственными силами. Однако перспективно налажи­вание активного международного сотрудничества в данной области, что помогает этим странам получать в той или иной форме компенса­цию в обмен на выдачу зарубежным судам разрешения вести промы­сел в исключительных экономических зонах.

Как известно, в процессе развития морского хозяйства некоторые виды, преимущественно крупных морских животных были или ист­реблены, например, стеллерова корова, обитавшая у Командорских островов, или оказались под угрозой полного уничтожения, как киты, так что потребовалось усилие международного сообщества по их за­щите. Однако злободневной уже стала опасность катастрофического истощения запасов морепродуктов в целом. Так, внезапно появивша­яся на прилавках магазинов и так же быстро исчезнувшая простипома, нототения, бильдюга свидетельствуют, в сколь короткие сроки подрывается природно-ресурсная база Мирового океана.

Магистральный путь выхода из кризисной ситуации заключает­ся, видимо, в прогрессе аквакультуры и рыборазведении и их широ­ком распространении в разных формах, отвечающих местным при­родным особенностям и традициям. Пока они примерно на 80% сосредоточены в Азиатско-Тихоокеанском регионе, прежде всего в тех областях Старого Света, где густое население сконцентрирова­но на приморских низменностях и обладает давним опытом сочета­ния рисоводства с прудовым рыборазведением. Падение экономиче­ской эффективности рыболовства усиливает жизнеспособность этой многообещающей отрасли хозяйства. Аквакультура завоевала уже лидирующие позиции в удовлетворении мирового спроса на водо­росли и моллюсков и активно работает на экспорт. Ее доля в мор­ской продукции приближается к 10%, но в таких крупных странах, как Китай и Индия, превышает 40%.

В настоящее время аквакультура развивается опережающими темпами в сравнении с промысловой добычей морепродуктов, хотя еще имеются резервы для ее увеличения за счет добычи относи­тельно новых видов, главным образом кальмаров и криля, и разве­дения ценных пород рыб (осетровые, форель) и съедобных моллю­сков (креветок, устриц).

Развитие аквакультуры зависит от создания ее прочной научно-технической основы. Эта задача не только особенно актуальна, но и сложна применительно к наиболее обещающим акваториям — прибрежным морским водам, где четко выражена локальная специ­фика, порожденная взаимодействием разных природных сред. К числу конкретных проблем относят повышение отдачи от поставляемых кормов и увеличение съема продукции с единицы площади на аквафермах, а также интенсификацию производства благодаря совмест­ному выращиванию нескольких видов морской биоты.

Вопросы

1. Назовите главные причины географических сдвигов отрасли.

2. Каковы особенности производства и внешней торговли сахаром?

3. Охарактеризуйте главные сдвиги в размещении виноделия и пивова­рения.

4. Охарактеризуйте береговую и океаническую компоненту современного рыбного промысла.

5. Каковы главные экономико-географические проблемы морского рыбо­ловства?

6. Каковы тенденции развития аквакультуры и рыборазведения?

Часть 4. ТРАНСПОРТ И СФЕРА УСЛУГ

Транспорт как главная инфраструктурная отрасль мирового хозяйства

Производственная инфраструктура. Инфраструктура — от­носительно новое понятие в экономической литературе. Ее выделе­ние было обусловлено быстрым ростом и усложнением сфер мате­риального производства и социального развития стран. Производ­ственная инфраструктура — это такая подсистема хозяйства, которая создает и реализует общие условия для функционирования производства и жизни населения, в равной степени необходимые для деятельности всех сфер общественного производства.

В состав производственной инфраструктуры обычно включают­ся следующие основные подсистемы:

транспорт всех видов, функционирующий в сфере обращения, и внешний промышленный транспорт, включая ЛЭП и другие устрой­ства, связанные с передачей и распределением электроэнергии;

информационно-коммуникационная система, связь;

система обеспечения производства материальными ресурсами; складское хозяйство, материально-техническое снабжение, заготовки, водоснабжение;

инженерная инфраструктура, включая все виды инженерного обес­печения и городской транспорт;

природоохранная инфраструктура;

рекреационная инфраструктура.

Географические аспекты исследования производственной инф­раструктуры особенно важны в силу ярко выраженной террито­риальности ее развития и функционирования. Территориальный аспект развития производственной инфраструктуры заключается в специфическом характере размещения и пространственной организации ее материально-технической базы. Он обусловлен как ролью, местом и функциями отраслей инфраструктуры в территориальной структуре хозяйства, так и их технико-экономическими особенно­стями.

Выделение производственной инфраструктуры в группу относи­тельно обособленных отраслей связано с резкой интенсификацией территориального разделения труда, что подняло на совершенно новую ступень проблему объединения пространственно разобщен­ных элементов воспроизводственного процесса.

Как одна из четырех подсистем территориальной структуры хозяйства,* производственная инфраструктура выполняет уни­кальную функцию в ее формировании. Она обеспечивает обмен, служит материальной базой осуществления пространственных экономических связей, связующим звеном между прочими ком­понентами территориальной структуры, «сосудистой» системой хозяйственного организма, обеспечивает сохранение созданного производственного потенциала и продукции, что в конечном счете равнозначно ее увеличению. Развитая производственная инфра­структура обусловливает вовлечение в сферу материального про­изводства производительных сил новых районов, повышение тер­риториальной и социальной мобильности населения. Поэтому она выступает как фактор, организующий экономическое простран­ство, обеспечивающий дальнейшую реализацию географическо­го разделения труда. Без определенного уровня развития инфра­структуры невозможно или затруднено освоение и заселение не­обжитых территорий. Но уже экономически развитая инфраст­руктура создает эффект обратной связи, привлекая на данную территорию новые предприятия, расширяя пределы эксплуата­ции природных ресурсов, развития обрабатывающей промышлен­ности, придавая важный импульс притоку населения.

* Наряду с подсистемами материального производства, населения и при­родных ресурсов в настоящее время можно уже говорить об обособляющейся подсистеме непроизводственной сферы хозяйства.

В бывшем СССР роль инфраструктуры в формировании террито­риальной структуры хозяйства недооценивалась, ей отводилась пас­сивная роль, а уровень ее развития ставился в полную зависимость от масштабов производственного потенциала. Это привело к изве­стным территориальным диспропорциям и значительным народно-хозяйственным потерям. Важнейшим условием комплексного развития района (особенно нового освоения) является опережающее раз­витие производственной инфраструктуры.

Несмотря на пристальное внимание, уделяемое производствен­ной инфраструктуре со стороны науки и практики, еще есть опреде­ленные разночтения в вопросе о содержании понятия «производст­венная инфрастуктура». Так, в ряде экономических работ до сих пор под производственной инфрастуктурой понимается «совокуп­ность инженерных, агромелиоративных и других сооружений, обеспе­чивающих нормальное функционирование всего комплекса производ­ства в пределах определенной территории». В другой работе инфра­структура определяется «как сочетание действующих сооружений, зданий, сетей и систем...». При этом понятие «производственная инфраструктура» неоправданно сужается и сводится, по существу, к базовому, фондовому компоненту этой группы отраслей — очень важному, но все же не единственному. В инфраструктурной системе, особенно транспортной, можно выделить стационарную составляю­щую (коммуникации, постоянные устройства и др.) и динамичную составляющую (подвижной состав и другая аппаратура, эксплуата­ционные и управленческие методы реализации связей, освоения по­токов). Именно динамичная составляющая производственной инф­раструктуры реализует потребности народного хозяйства и обще­ства в целом в разного рода связях.

Свойства и признаки производственной (транспортной) инфраструктуры. Совокупность подсистем производственной ин­фраструктуры характеризуется наличием ряда общих специфиче­ских свойств и признаков, вытекающих из задач инфраструктуры, функционального единства ее подсистем:

высокая фондоемкость и капиталоемкость объектов инфраструк­туры, длительные сроки их создания и длительные сроки функцио­нирования (отсюда распространенное мнение о «невыгодности» вло­жений в транспортную инфраструктуру);

проявление основного эффекта (в ряде случаев до 90%) от функ­ционирования инфраструктуры вне ее отраслей — в базисных отрас­лях (это находит выражение в соотношении макроэкономических показателей — доля транспорта в ВВП, как правило, не превышает 5—8%, тогда как в капиталовложениях — более 20%);

высокий эффект опережающего по сравнению с основным про­изводством (пионерного) развития транспортной инфраструктуры;

неотделимость процессов производства и потребления «продук­ции» транспорта, невещественный ее характер — отсюда невозможность ее накопления, хранения, складирования, что требует зна­чительных резервных мощностей;

значительная сезонная, месячная и суточная неравномерность загрузки элементов транспортной инфраструктуры;

пространственная региональная невзаимозаменяемость объектов транспортной инфраструктуры, т.е. необходимость ее повсеместно­го (там, где есть потребность) развития;

преобладание пространственно-сетевых линейных систем транс­портной инфраструктуры (хотя роль «точечных» элементов (узлов) стремительно возрастает);

инерционность (неэластичность) функционирования, связанная с дискретностью развития транспортной инфраструктуры (нет же­сткой связи между уровнем развития инфраструктуры и потребно­сти в ней), что часто ведет к недооценке необходимости новых ка­питаловложений в усиление объектов и сетей;

территориальная концентрация транспортной инфраструкту­ры (часто — со значительным временным лагом) соответствует концентрации производства и населения, отражая (в определен­ной мере и определяя) общий географический «рисунок» хозяй­ства;

возможна функциональная взаимозаменяемость элементов про­изводственной инфраструктуры: видов транспорта, транспорта и скла­дов, транспорта и связи (так, по расчетам, около 30% деловых и 50% бытовых поездок могло бы быть заменено хорошо функциони­рующими системами связи) и т.д.;

и, наконец, поэтапное воздействие на прилегающую территорию (ареалы или зоны) путем генерирования более или менее сильных освоенческих импульсов, которые придают ей особые свойства примагистральной зоны.

Опережающее развитие транспортной инфраструктуры по срав­нению с основным производством дает высокий экономический эф­фект. Являясь мощным размещенческим фактором, транспортная инфраструктура интегрирует хозяйственное пространство, высту­пая организующим началом территориальной структуры хозяйства. Следовательно, инфрастуктура должна рассматриваться как функ­ционально единый межотраслевой комплекс, требующий, кроме ми­нистерств и ведомств, соответственно комплексного межотраслево­го управления. Экономическая результативность инфраструктурной системы в целом не будет равна сумме эффектов по составляющим ее элементам.

Вместе с тем транспортная инфраструктура обычно развивается в соответствии с особенностями территории, на которой она разме­щается.

Отраслевой состав инфраструктуры соответствует производст­венной специализации района, производственной и территориаль­ной структуре хозяйства. Территориальные уровни транспортной инфраструктуры (магистральная общегосударственная, региональ­ная, местная) отражают по существу масштаб размещение произ­водительных сил, хозяйственную структуру обслуживаемой ею тер­ритории.

Инфраструктура, являясь одной из подсистем территориальной структуры хозяйства, несет запас инерционности, который реали­зуется в дальнейшем развитии пространственных структур. Инер­ционность не является безусловно отрицательным свойством, хотя ее проявление и вызывает в определенных случаях отставание раз­вития инфраструктуры.

Инерционность территориальных структур есть функция разви­тости инфраструктуры (исторической и экономико-географической среды, разветвленности сети и др.) и размера вовлеченных масс. Такие аргументы позволяют говорить о количествах степеней сво­боды у элементов системы в неодинаковых по степени развитости регионах. Инерционность есть величина обратная количеству сте­пеней свободы, число которых можно определить по наличию взаи­модействующих между собой составляющих инфраструктуры, чис­лу связей с внешним миром (внешним — по отношению к рассмат­риваемому региону), их качеству (например, по видам транспорта, расстояниям или скоростям).

Ответная реакция территории на действие экзогенных факторов (вложение средств) определяется запасом инерционности, развито­стью транспортных сетей, плотностью населения, многообразием производств.

В эпоху НТР транспортная инфраструктура, сама отличающаяся определенной инерционностью развития, становится важным, если не решающим, фактором увеличения динамизма размещения промышленности, повышения пространственной эластичности про­изводства. В этом тезисе заложено определенное противоречие. Дей­ствительно, всегда считалось, что транспортная инфраструктура является важным стабилизирующим фактором производства, вы­зывая инерционность его размещения, которая определяется вы­годами транспортно-географического положения, наличием соответствующей базы обслуживания, информации, управления, НИОКР и т.д.

Пространственная инерционность транспортно-инфраструктурных систем зависит от соотношения стабильной и динамичной состав­ляющих. Но их роль на отдельных этапах развития меняется, отче­го инерционность всей территориальной структуры района также может изменяться. Отмеченные связи хорошо прослеживаются в международном масштабе. Именно 70-е и 80-е гг. стали переломны­ми для многих трендов, что нашло свое выражение в новом этапе интернационализации хозяйства, в кооперировании производства. Так, порты международного значения с усилением процесса контейнеризации стали обладать мощными стимулами для притяжения промышленности, что сопровождалось концентрацией судопотоков, портовой деятельности, капитала, изменением соотношения «центр— периферия». Но накопление и диверсификация динамичных элемен­тов инфраструктурных систем потребовали развития и менее по­движных сетевых элементов.

Динамичность более подвижной составляющей инфраструктуры вызывается внешними воздействиями — потребностями общества: необходимостью увеличивать пропускную способность транспорта, увеличивать дальность поездок, что реализуется развитием подвиж­ного состава и вводом новой техники. Поэтому развитие транспорт­ной сети как передатчика связи, как правило, отстает от развития подвижного состава как носителя передвижения. Наиболее остро диспропорции между более и менее подвижными составляющими инфраструктуры наблюдаются в городах, где взаимодействие обеих составляющих представлено в наиболее концентрированной форме. Как известно, передвижения в городе лимитированы затрачивае­мым на поездку временем. Именно появление автомобиля и скоро­стных видов общественного транспорта привели к расширению го­родского пространства.

Помимо важного признака обеспечения общих условий произ­водства и непроизводственной сферы, объединяющей группы инф­раструктурных отраслей, является вся совокупность критериев, свя­занных с ее ролью в экономическом обороте народного хозяйства и с невещественным характером ее продукции. Этот оборот и осуще­ствляется именно динамичной частью инфраструктуры.

Новые факторы и условия развития транспортной инф­раструктуры. Почему же именно сейчас вопросы развития произ­водственной инфраструктуры встали так остро и в научно-теорети­ческом, и практическом плане? По крайней мере, здесь можно вы­делить три момента.

Во-первых, объективный ход хозяйственного развития по пути интеграции хозяйства, кооперирование; создание хозяйственных ком­плексов — агропромышленного, территориально-производственно­го, топливно-энергетического происходит только на базе специали­зации и дифференциации (как вертикальной, так и горизонтальной) производственного процесса с тем, чтобы максимально использо­вать «эффект места». Все это не может быть реализовано без нали­чия и функционирования уже обособленного механизма передачи вещества, энергии, информации, производственных навыков и научно-технических идей. Другими словами — интенсификация хозяйства в условиях НТР, возможная только при дальнейшем углублении территориального разделения труда, требует выделения и отделе­ния от основных производственных функций определенного передаточного механизма, «каналов связи», которые обеспечили бы стыки между отдельными народнохозяйственными блоками. Таким обра­зом, проблема овеществленных связей, устанавливающихся на всех уровнях, сводится, по существу, к проблеме инфраструктуры, вер­нее — к территориальной организации инфраструктуры, осуществля­ющей циркуляцию вещества, энергии и информации на территории.

Мобильность экономики, ее способность быстро адаптироваться к меняющимся условиям рынка возможны только при организацион­ном обособлении и формировании особых, самостоятельных отрас­лей инфраструктуры, что и обеспечивает необходимый, принципи­ально более высокий уровень качества вспомогательных и обслу­живающих работ.

Только такой комплексный подход к изучению элементов и се­тей инфраструктуры как каналов связей позволяет выявить ее роль в трансформации производственной структуры хозяйства, которая выражается, с одной стороны, в концентрации и укрупнении произ­водства и соответствующем формировании инфраструктурных по­лимагистралей (коридоров), а с другой — в специализации и про­странственном рассредоточении и дроблении производственных функ­ций и связанной с этим процессом системой фидерных (питающих) сетей, специализированных технических средств. В то же время каждая отрасль хозяйства (в том числе и инфраструктурная, такая, как транспорт, например) имеет «свою», обслуживающую только ее, инфраструктуру, которая в данном случае состоит из стабиль­ных фондовых элементов.

Во-вторых, перевод российской экономики на рельсы рыночного хозяйства, что выражается в усилении ориентации на конечный результат, на потребителя. Отсюда в хозяйственной триаде «произ­водство—распределение—потребление» стали меняться акценты, по-новому встает проблема связей, сбыта — в зависимости от степени удовлетворения потребностей как общественных, так и индивиду­альных.

Что касается транспортной инфраструктуры, то повышение ее роли на современном этапе связано с резким повышением требова­ний разнообразной клиентуры к качеству инфраструктурной обеспе­ченности, происходит известная дифференциация и специализация услуг, усиливается «адресность» инфраструктурного обеспечения.

Вместе с тем, чем выше уровень развития транспортной инфра­структуры, тем в большей степени падает ее «видимая» роль. Ее наличие и бесперебойное функционирование становится «естест­венным», как бы само собой разумеющимся исходным фактором, а видимая зависимость от нее территориальной структуры хозяйства как бы ослабевает. Транспорт относительно дешевеет, что влияет на усиление «мобильности» размещения производства, большую ди­намичность систем расселения, расширение и углубление межрайон­ного разделения труда. В среднем по промышленно развитым стра­нам транспортная составляющая в цене (сиф) внешнеторговых грузов равна 12% и продолжает медленно снижаться.

Выше уже говорилось о том, что с использованием достижений НТР инфраструктурные отрасли, и прежде всего транспорт, все в большей степени адаптируются к новым требованиям производст­ва, вытекающим из характерных для него процессов специализа­ции, концентрации, кооперировании, углубления территориального разделения труда. Среди составляющих такой адаптации фактор себестоимости функционирования этих отраслей, игравший до не­давнего времени решающую роль, уступает теперь место показате­лям качества инфраструктурных услуг — надежности, регулярно­сти, ритмичности, скорости, безопасности связей, а также стремле­нию изменить соотношение живого и овеществленного труда в пользу последнего, т.е. снизить трудоемкость функционирования инфраст­руктуры.

Однако решить все эти задачи можно только резко повысив капиталоемкость транспортной системы. Это ведет к быстрому рос­ту ее фондоемкости. Так, контейнерные терминалы портов Нью-Йорка и Роттердама обошлись по 0,5 млрд долл., стоимость газово­го терминала в порту Зебрюгге оценивается в 1 млрд долл. Строи­тельная стоимость судна-контейнеровоза нового поколения достигает 80 млн долл., судна-газовоза — 120 млн долл. Огромные капиталов­ложения в транспортную инфраструктуру и обеспечивают сравни­тельно низкие текущие затраты на ее функционирование, обус­ловливают возможности ее адаптации к новым требованиям произ­водства, ее воздействие на сдвиги в территориальной структуре хо­зяйства.

В-третьих, положение в самом транспортно-инфраструктурном секторе, который в России значительно отстал от потребностей на­родного хозяйства. Так, за 25 лет грузооборот железных дорог в России увеличился в 2,5 раза, тогда как сеть возросла на 20%, грузооборот автомобильного транспорта вырос в 5 раз всего при 3-х кратном увеличении сети. В процессе неадекватных транспор­тировки и хранения теряется немалая часть урожая. Ежегодно ог­ромные суммы расходуются на тару и упаковку, причем почти по­ловина всей используемой тары изготовляется из древесины (тогда как в США — лишь 4%, в Японии — 10%).

Растущее значение транспортной инфраструктуры в решении структурных (и отраслевых, и территориальных) проблем экономи­ки требует исследования самых общих мирохозяйственных тенден­ций развития инфраструктуры. Объективной основой реализации мирохозяйственных тенденций и процессов, в том числе опережаю­щего развития внешнеэкономического сектора хозяйства, стал ог­ромный прогресс в области производственно-инфраструктурных си­стем — транспортных, информационно-коммуникационных, склад­ских и распределительных, оказывающих все более мощное «обрат­ное» воздействие на сдвиги в структуре мирового хозяйства.

Исследование этого круга проблем требует широкого междис­циплинарного системного подхода, что связано со значительным усилением интегрирующей роли транспорта как мощного фактора ускорения экономического и социального развития стран и регио­нов, мирового хозяйства в целом.

Транспортная инфраструктура и территория. Преддверием к решению задачи о достаточности инфраструктуры является оцен­ка уровня обеспеченности ею территории. Можно определить тер­риториальную целостность, охваченную данной инфраструктурной системой, по реализации в ее границах минимального объема фун­кционирования связей. В качестве такого критерия используются транспортные показатели: удельные затраты работы (в ткм) на тонну произведенной продукции, которые выражаются средним радиу­сом зон влияния предприятий, расположенных на данной террито­рии. Можно пользоваться показателями густоты сети относительно территории и населения, веса отправленных грузов. Значительно реже применяются комбинированные показатели густоты транспор­тных сетей К.Энгеля, Ю.И.Успенского (отношение длины сети к среднему геометрическому из площади территории, численности на­селения и суммарного веса перевезенных по этой сети грузов), Л.И.Василевского (вместо величины перевезенных грузов учитыва­ется общий объем произведенной продукции). Считаются универ­сальными, но мало используются формулы Н.Н.Колосовского (сте­пень развития сети связана с уровнем экономического развития страны посредством показателя энерговооруженности) и Протодьяконова (выявлена зависимость степени обслуженности страны пу­тями сообщения от грузонапряженности сети, средней плотности населения, уровня промышленного развития страны).

По Б.К.Краснопольскому, коэффициент обеспеченности инфра­структурой рассчитывается по ее основным фондам:

где Ф — основные фонды инфраструктуры (млн руб., долл.);

Р — численность населения;

S — площадь экономически активной территории района (тыс. км² );

Q — валовая продукция производственных предприятий (про­мышленных и сельскохозяйственных), произведенная на данной тер­ритории (млн руб., долл.).

Также разработан ряд комбинированных показателей примени­тельно к специфическим территориальным сферам использования (развивающиеся страны), специализированным видам транспорта (нефте- и продуктопроводы), отдельным элементам транспортной системы (транспортные узлы).

Территория является комплексным ресурсом, который реализу­ется при взаимодействии природных ресурсов, географического по­ложения, обустройства населения. Поэтому ее следует рассматри­вать как социально-географическое пространство, выделенное тем или иным образом. Ретроспективный взгляд показывает, что эконо­мическая емкость территории, как правило, оказывалась «неисчер­панной», т.е. ее «ответ» на экономические запросы общества соответствовал величине запроса, а территория не только оставляла за собой резерв, но и «накапливала» силы, чтобы иметь возможность ответить на новый запрос общества путем эмпирически находимых мест расположения городов, транспортных инфраструктурных сис­тем. Накопление сил за счет обустройства (от транспортного до организации жизнедеятельности населения) есть приобретение за­паса инерционности, понимаемой в данном случае, как стабиль­ность и рациональность использования. Этим объясняется наращи­вание поляризации районов, поскольку образующиеся узлы привле­кают новые вложения средств.

Антропогенные территории по мере углубления разделения тру­да усиливают свою функциональную специализацию, приводящую к обособлению социально-географического пространства, в зависи­мости от особенностей инфраструктурной обустроенности и степе­ни насыщенности объектами транспортной инфраструктуры, от раз­вития социальных действий индивидов.

Если рассматривать транспортную инфраструктуру под углом ее функциональной роли как отрасль, обеспечивающую связь и жиз­недеятельность, то напрашивается идея некоторой структурной ре­шетки, в которой узлами являются определенные узко специализи­рованные территории (в общем случае — стыковые зоны — города, прибрежные территории, рекреационные зоны, приграничные тер­ритории и др.), а линиями — передаточные механизмы (каналы, по которым происходит обмен веществом, энергией, информацией, но­вовведениями* и др.), осуществляющие связи как между узлами в комплексе, так и между отдельными сферами деятельности.

* Можно выделить пять типов передачи инноваций: 1) в технике, 2) ноу-хау, 3) в передаче новых продуктов, 4) в социальной и культурной сфере, 5) в новых формах управления.

От того, насколько развита эта решетка, зависит реакция («от­дача») территории на хозяйственную деятельность, на содействие ей или торможение (разное проявление инерционности транспортно-инфраструктурных систем). Создание решетки — следствие на­копленного за предыдущие годы потенциала (экономико-географи­ческое положение городов, транспортные объекты, направленность функционирования данной территории на передачу той или иной информации, вещества, энергии).

Из определения социально-географического пространства сле­дует, что оно не может рассматриваться статично: люди и их группы подвержены многосторонним изменениям, т.е. возника­ет поток изменяющейся ситуации существования групп и свя­занных с ними способов отношений, требующих новой оценки среды. Поэтому усиление индустриального давления общества (в том числе в ходе урбанизации) изменяет пространственные образы. Отсюда вытекает, что социальные группы являются не только носителями деятельности, но также носителями простран­ственных процессов. Оценка среды, производимая социальной группой, может быстро изменяться под воздействием более или менее быстро действующих влияний, и, соответственно, изменя­ется сама среда.

Функциональная типология территории производится по узлам в структуре решетки. Она основана на том, что эти узлы «вырыва­ются» по значимости за пределы территорий, поскольку их назначе­ние передатчика и накопление в них комплексного потенциала для передачи. Появление узла изменяет структуру размещения тех или иных объектов, а сами они выступают в роли контактных зон. По­следние должны обладать маневренностью, т.е. по обустройству, емкости, гибкости установленных связей должны соответствовать возможным изменениям направлений и величин потоков вещества, информации и др.

Функциональные свойства названных зон определяют высокую значимость их в пространственной организации общества, которая заключается, с одной стороны, в укреплении старых (с достаточным генетическим или вновь приобретаемым потенциалом) узлов, с другой же — в развитии новых, необходимых по условиям эконо­мического развития зон, которые укрепляют как каркас определен­ной территории, так и резервируют силы для перехода в каркас более высокого ранга.

Недооценка развития транспортной инфраструктуры (которая в основном проистекает из-за неэластичности, отсутствия жесткой связи между уровнем ее развития и удовлетворением потребностей в транспортных услугах) ведет к значительным трудностям в реали­зации преимуществ географического разделения труда, затрудняет процесс интенсификации производства. При этом стоимость потерь общественного продукта, связанных с недостаточной развитостью, сформированностью транспортных систем, как правило, превышает затраты, необходимые для их развития. Как уже говорилось, одна из причин отставания развития транспорта — это узко отраслевой подход к оценке эффективности ее функционирования, игнорирова­ние внеотраслевого (внеинфраструктурного) эффекта, реализуемо­го в других, базисных отраслях.

Как правило, недооценивается роль транспортной инфраструк­туры и в территориальной организации хозяйства. Еще не создана общая концепция воздействия транспортно-инфраструктурных систем на территориальное развитие. Если экономисты определяют внеотраслевой эффект от строительства и функционирования транспорт­ных объектов как экономию на суммарных затратах, то экономико-географы ищут его в индуцировании освоенческих и районообразующих функций на прилегающие территории. Уровень, особенности и направленность транспортного обустройства территории опреде­ляют ее функциональную специализацию.

Именно от этого в первую очередь зависит, насколько террито­рия перестает быть «пассивным» полигоном размещения, «поглоти­телем» набора объектов и становится активным участником восп­роизводственных и рыночных процессов, реализуя при этом свои специфические, иногда даже уникальные свойства. Освоенческие функции инфраструктурных систем подробно разработаны в эконо­мико-географической литературе. В настоящее время вопрос ста­вится шире: территория рассматривается как ресурс, как резерв развития, исходя из того, что разные территории по-разному реаги­руют на хозяйственную деятельность, по-разному способствуют или препятствуют ей («трение» пространства).

Необходимость такого подхода к транспортной инфраструктуре диктуется требованиями повышения экономической емкости терри­тории, использования агломерационного эффекта, создаваемого транспортом, а также усложнением связей.

Транспортная инфраструктура и реализация ресурсного потенциала территории. Важную роль в формировании ТСХ иг­рают территории — зоны, которые в силу особенностей своего гео­графического, экономико-географического или политико-географи­ческого положения обладают особым ресурсным потенциалом раз­вития, выступая в роли контактных (стыковых) зон. По свойствам их можно разделить, по крайней мере, на две группы — контактные зоны, способствующие «расширению» пространства, и зоны «кон­центрации» пространства. К первым относятся акватерриториальные зоны (суша—море), примагистральные зоны в районах нового освоения, приграничные зоны, рекреационные зоны и др. Ко вто­рым относятся в первую очередь городские и пригородные зоны. При известных условиях территории таких типов приобретают повышенную привлекательность для разных видов хозяйственной де­ятельности, стремящихся в своем развитии максимально использо­вать особые, а иногда и уникальные свойства этих территорий — контактность и «барьерность».

Каждая из этих зон обладает (или должна обладать) своим ти­пом транспортного обустройства: только в этом случае реализуется их ресурсный потенциал.

Акватерриториальные зоны. Быстрое развитие многоотрасле­вого морехозяйства, освоение ресурсов шельфовой зоны, повыше­ние роли морского транспорта при одновременном бурном развитии туризма и других форм рекреационной деятельности и ужесточе­нии природоохранных мер — все это заставляет по-новому взгля­нуть на прибрежные зоны, в особенности располагающие благопри­ятными условиями для многофункционального использования. Появляются объективные предпосылки формирования и развития трехзвенных акватерриториальных хозяйственных комплексов с при­брежным звеном как основной базой освоения ресурсов океана, акваториальным звеном в виде стационарных и передвижных уста­новок, специальных судов и глубинным территориальным звеном. В формировании, в территориальном «стягивании» такого комплек­са ведущую роль играют крупные портовые центры, которые кон­центрируют экономическую активность всех трех звеньев и под воз­действием НТР становятся фокусом функционального взаимопро­никновения двух сред.

При усложнении функций прибрежных зон неизбежно возника­ют конфликтные ситуации, вызванные ограниченностью территорий при росте потребностей различных отраслей — землепользовате­лей (транспорт, промышленность, сельское хозяйство, расселение, рекреация). Транспортное обустройство такого комплекса позволя­ет ослабить «давление» на пространство, повысить экономическую емкость акватерриториальных зон, оптимизировать взаиморасполо­жение «конфликтующих» отраслей.

Эта проблема может, в частности, решаться путем сооружения внебереговых точечных причалов, число которых в мире уже пре­высило 200, и специальных платформ (искусственных островов), на которых создаются целые промышленно-транспортные комплексы и городские поселения (их насчитывается в мире уже около ста). Такие искусственные острова проектируются и строятся в 50 км от побережья у Роттердама, у Мобила (Амери-порт), у берегов Япо­нии. Проблема дефицита площадей решается также искусственным намыванием грунта (Маасвлакте в порту Роттердам), осушением. Высокий уровень инфраструктурного обустройства привел к тому, что в портах Нидерландов и Атлантического побережья Франции до 80% территории используется в промышленных целях. Такой сдвиг хозяйственной деятельности к морю усиливает потребности в рациональной организации пространства акватерриториальной зо­ны на основе районной планировки.

К проблемам развития приморских зон примыкают вопросы формирования рекреационных зон, так как пространственно они часто совпадают. Развитие рекреационных функций побережья не только обостряет проблему площадей, но и усиливает конку­ренцию между отраслями-пользователями из-за ужесточения тре­бований к охране окружающей среды. Вопросы организации про­странства для рекреационных целей стали разрабатываться не­давно. Выбор площадок, выделение санитарных зон, нахождение оптимальных размеров поселений для рекреантов — комплекс­ная пространственная задача, которая решается только с учетом специфики связи с центром, имеющей выраженный сезонный ха­рактер, созданием гибких транспортных систем. Эти системы должны быть и достаточно мощными, поскольку приезжающие на короткий срок рекреанты мобильнее и активнее к восприя­тию среды, чем местное население.

Производственная инфраструктура позволяет расширить рекре­ационные территории, рассредоточить в пространстве большое чис­ло рекреантов. Создание глубинных зон отдыха и туризма, удален­ных до 50 км от прибрежных рекреационных центров, способствует снижению антропогенного воздействия на природные ландшафты. Высвобождение площадок для рекреационных целей также требует повышения экономической емкости прибрежной территории, более компактного размещения хозяйственных объектов. Это может быть достигнуто террасированием всей территории промышленно-портовых зон, путем сооружения двухъярусных причальных линий, двух- и многоэтажных складских помещений и т.д.

Примагистральные зоны в районах нового освоения оказы­вают значительное воздействие на глубинную малообжитую тер­риторию путем генерирования освоенческих импульсов, нали­чие которых придает им особые свойства примагистральной зоны. Эти территории, расположенные вдоль транспортных (в первую очередь, железнодорожных) магистралей, на определенном эта­пе развития своих хозяйственных структур (формирование без освоения) из объектов освоения становятся его субъектом. По мере развития транспортных систем разных рангов начинает функционировать механизм воздействия примагистральной зоны на освоение территории, происходит поэтапная передача осво-енческих «импульсов» от баз освоения по определенным кана­лам транспортной связи во вновь осваиваемые территории. Это выражается в перенесении части освоенческих функций из при­магистральной зоны в районы нового освоения с трансформа­цией существующих и формированием новых баз, с усилением градо- и районообразующих процессов, ведущих к формирова­нию ядер будущих территориально-производственных комплексов различного типа специализации. В районах освоенных, с круп­ными городскими агломерациями и развитой сетью сельских насе­ленных пунктов плотность насыщения транспортно-инфраструктурных объектов определяет качество их развития. Транспорт­ная инфраструктура таких районов является фактором, усилива­ющим их производственную концентрацию.

Приграничные районы как территории особого типа реализуют свой ресурсный потенциал особенно в условиях развития экономи­ческой интеграции, когда на первый план выступает фактор терри­ториальной смежности или соседства, обусловливающий значитель­ную концентрацию межгосударственных связей соседствующих стран. Это свойство позволяет соседствующим странам лучше ис­пользовать особенности соприкасающихся территориальных струк­тур их экономики, эксплуатируя и минимальные выгоды междуна­родного разделения труда ввиду резкого сокращения транспортных издержек. При этом приграничные районы приобретают характер «зон контактов», своего рода мостов, по которым проходит про­странственное распространение интеграционных процессов и преж­де всего там, где приграничные районы пересекаются транспортны­ми магистралями, опирающимися на соответствующую низовую транспортную сеть.

Выше были выделены лишь некоторые типы территорий — кон­тактных зон, особо «чувствительных» к уровню транспортной осна­щенности. Однако и эти примеры достаточно убедительно показы­вают назревшую необходимость научной разработки системы пока­зателей и критериев, которые позволили бы выявить необходимую степень соответствия транспортно-инфраструктурного обеспечения каждому этапу реализации ресурсного потенциала территорий раз­ных типов.

Вопросы

1. Из каких подсистем состоит производственная инфраструктура?

2. Каковы основные функции инфраструктуры?

3. Каковы отличительные признаки инфраструктуры, определяющие осо­бенности ее территориальной структуры?

4. В чем заключается внеотраслевой территориальный эффект развития инфраструктуры?

5. Объясните феномен особой инерционности в развитии инфраструктуры.

6. Чем вызвано повышение роли инфраструктуры на современном, по­стиндустриальном этапе развития?

7. Как определяется уровень обеспеченности инфраструктурой?

8. В чем причины недооценки роли производственной инфраструктуры?

9. Какова роль инфраструктуры в индуцировании освоенческих и районо­образующих функций территории?

10. Какова роль инфраструктуры в «расширении» и «концентрации» про­странства, в реализации ресурсного потенциала территории?

Мировая транспортная система и ее роль в повышении адаптивности мирового хозяйства

Современный этап развития транспортной системы. Науч­но-технический прогресс вносит существенные изменения в харак­тер международной торговли, вызывая наряду со структурными сдви­гами в товарных потоках изменение схем транспортного обеспече­ния. Быстрое изменение структуры производственных мощностей на транспорте происходит в связи с расширением спроса на перево­зочную работу на мировых товарных рынках, а главное — в резуль­тате новых требований к качеству транспортных услуг. Сыграла здесь свою роль и необходимость обновления основного капитала в условиях обострения конкурентной борьбы. Характерным результа­том научно-технической революции на мировых транспортных рын­ках является постоянный рост конкурентоспособности различных видов транспорта, усиление потенциальной возможности их взаи­мозаменяемости, развитие интермодальных сообщений.

Наиболее острой конкуренции на транспортных рынках подвер­жены сухопутные виды транспорта — железнодорожный, автомо­бильный, трубопроводный, а также речной — особенно в тех случа­ях, когда они обеспечивают доставку грузов до морских портов. Проходящая параллельно с научно-технической революцией моно­полизация транспортных средств только обостряет конкуренцию.

Транспортные системы по своему техническому уровню, масш­табам, организационным формам и качеству транспортного освое­ния международных пассажирских и грузовых потоков адаптируют­ся к новым требованиям клиентуры. Среди них на передний план все в большей степени выступает фактор качества транспортного обслуживания, тогда как затраты отодвигаются на второй план. Эти новые требования связаны:

с усиливающейся дифференциацией отправлений: наряду с воз­растанием размера грузоотправлений, по мере увеличения террито­риального разрыва в технологическом процессе ряда производств растет потребность в перевозках грузов мелкими партиями;

со стремлением к повышению эффективности перевозок в связи с ростом транспортных издержек;

с необходимостью приспособления к меняющейся структуре эко­номических связей;

с обеспечением регулярности и ритмичности пассажирских и грузовых перевозок;

с повышением уровня сохранности и скорости доставки грузов;

с необходимостью обеспечения безопасности движения при уве­личивающейся его интенсивности в условиях продолжающейся тер­риториальной концентрации населения и производства в районах транспортных узлов и вдоль основных транспортных осей;

с резким повышением уровня комфортности в международных пассажирских сообщениях;

с необходимостью учета экологического аспекта развития транс­порта (включая вопросы отчуждения территории под транспортное строительство);

с необходимостью снижения энергоемкости транспорта.

Таким образом, качество транспортного обслуживания приобре­тает особое значение в связи с развитием международных форм производственного кооперирования.

Все эти факторы ведут к сдвигам в структуре перевозок в сторо­ну опережающего развития автомобильного, а также воздушного транспорта, к совершенствованию международных транспортных ком­муникаций путем развития и модернизации инфраструктуры, об­служивающей эти связи, ускорения оборачиваемости транспортных средств, интенсивного развития смешанных бесперегрузочных со­общений, соответствующей специализации транспортных средств и услуг, образования крупных специализированных транспортно-распределительных центров международного значения.

В основе всех этих изменений в транспортной системе лежат принципиальные сдвиги в структуре грузовой массы, предъявляе­мой к перевозке, что наложило свой отпечаток на структуру сто­имости товара у потребителя, обозначенную аббревиатурой СИФ. В период первоначального накопления капитала и индустриального развития, когда в структуре грузовой массы преобладали относи­тельно дешевые массовые грузы и транспортная составляющая до­стигала 30—40% и более, главной задачей транспортной отрасли было снизить удельные затраты на транспортировку. Это достига­лось главным образом за счет увеличения грузоподъемности транс­портных средств в соответствии с принципом экономии масштаба. Переход к постиндустриальному этапу развития поставил совер­шенно новые задачи перед транспортными отраслями. Более того, без кардинальной перестройки транспортной системы, без превра­щения ее в распределительно-логистическую систему доставки дви­жение мирового хозяйства к своему постиндустриальному этапу было бы невозможным.

В чем же была суть этих перемен? Диверсификация и совершен­ствование производства, модификация товарной структуры между­народной торговли шли в направлении снижения доли добывающих отраслей и первичных отраслей обрабатывающей промышленности и сельского хозяйства. В то же время резко возрастает доля произ­водства высоких технологий с большим удельным весом стоимости обработки. На основе новых технологий повышается эффективность производства, что сужает спрос на ресурсоемкую продукцию, вооб­ще резко снижается энерго-, материало- и ресурсоемкость произ­водства и ВВП в целом. Модифицируются критерии конкурентос­пособности, находящейся в сложной причинно-следственной связи с состоянием транспортной и информационной технологии. Все боль­шее значение приобретают также такие факторы, как точность, на­дежность, компактность, безопасность, доступ к информационным системам на любом отрезке транспортной сети, гибкость и ответст­венность транспортных служб, оптимизация времени доставки, ча­стота отправлений, нередко оттесняя на второй план роль издер­жек производства. Перевозки осуществляются, таким образом, по принципу точно в срок, который отражает приоритет требований клиентуры. Соотношение значимости трех элементов в цене товара франко-потребитель резко изменилось. Доля транспортной состав­ляющей (f ) снизилась в среднем до 5—10%, в то же время резко возросли доля стоимости товара у производителя (С), а, следовательно, пошла вверх и страховая ставка (I ), отражающая фактор надежности (безопасности) доставки. Приведенные издержки на транспортировку значительно возросли, но по сравнению со сто­имостью товара они снизились, что позволило произвести принципиальную перестройку всей транспортной системы, рассчитанной на реализацию принципа точно в срок.

Эта перестройка тесно связана с относительным, а иногда и аб­солютным сокращением спроса прежде всего на ресурсо- и энерго­емкую продукцию, что в свою очередь вызвано падением доли этой продукции в совокупном производственном и непроизводственном потреблении; уменьшением затрат энергии и материалов на едини­цу конечной продукции, благодаря повышению доли добавленной стоимости в товарах и услугах, производимых с помощью новых технологий. Эта тенденция также закрепляется быстрым ростом производства новых конструкционных материалов.

Свою роль сыграло и изменение организационной структуры про­изводства — быстрый рост доли малых и средних по размеру произ­водственных и непроизводственных предприятий, более гибких и легче приспособляющихся к постоянно усложняющемуся и увели­чивающемуся спросу рынка. Транспортная распределительно-логи­стическая система, формирование которой и обусловило эти изме­нения, проявила себя прежде всего в развитии всемирной интермо­дальной (межотраслевой) системы, т.е. доставка определенного груза двумя или несколькими видами транспорта. Возникает другой воп­рос: как при перевозке небольших партий высокоценных грузов со­хранить эффективность, конкурентоспособность, характерные ра­нее при массовых перевозках. Попытка стандартизации этой разно­родной грузовой массы и здесь стала ответом на резкое изменение ее состава. Попытка перенести принцип (господствовавший ранее) «экономии масштаба», так блестяще себя зарекомендовавший в пе­ревозках массовых грузов в 50—60-е гг., на перевозку генеральных (штучных) грузов путем стандартизации привела к укрупнению от­правок и потоков. Ввод контейнеров — стандартных транспорт­ных средств позволил реализовать на практике новые требования к транспортному процессу. Таким образом, стандартизация транспор­тных средств и оборудования по переработке контейнеров стала основой перестройки всей транспортной системы, а отсюда — и мирового хозяйства в целом.

Число контейнеров в середине 90-х гг. составило в мире 7,5 млн единиц, из них 3,4 млн — длиной 6 м, 4 млн — 12 м. Особенно большое воздействие контейнеризация оказала на транспортные уз­лы, и в первую очередь — на морские порты. Транспортная систе­ма, образовавшаяся в результате, обеспечила интеграцию произ­водственных и распределительных систем и удовлетворила спрос на эффективные интермодальные транспортные услуги. Таким об­разом, можно сказать, что интермодализм становится в настоящее время центральным элементом мировой рыночной системы.

Основные параметры мировой транспортной системы. Из­менение транспортоемкости мирового хозяйства характеризуется известной устойчивостью за послевоенный период: и суммарный грузооборот, и общий пассажирооборот росли примерно такими же темпами (с некоторым отставанием), как и общий валовой продукт, рассчитанный в неизменных ценах. За этот период удельный миро­вой грузооборот на 1 т произведенной продукции вырос на 1/3, а душевой грузооборот и километрическая подвижность населения выросли в 3,5—4 раза.

Основные параметры мировой транспортной системы и их дина­мика представлены в таблицах 9—13.

Общая протяженность транспортной сети по видам путей сооб­щения в последние десятилетия существенно стабилизировалась, в то же время происходит значительное качественное изменение сети: растет протяженность электрифицированных и скоростных железных дорог, автомагистралей с усовершенствованным покры­тием, трудопроводов крупного диаметра. Данные о перевозках по­казывают масштабность выполняемой транспортной работы: душевой оборот за 40 лет вырос с 2,8 тыс. до 3,2 тыс. пассажиро/км. Можно отметить динамизм развития перевозок — объем перевозочной работы вырос более чем в 7 раз, а к 2010 г. вырастет еще в 1,2— 1,3 раза.

В мировом грузообороте резко выделяется морской транспорт, доля которого постепенно возрастала и до сих пор почти не снижа­ется с 52 до 62%. То же можно сказать и о доле в пассажирообороте легкового автомобильного индивидуального транспорта — с 57 до 60%.

Происходит интенсивное изменение структуры перевозок между отдельными видами транспорта. Так, в грузообороте соотношение между железнодорожным и его главным конкурентом автомобиль­ным транспортом изменилось с 4:1 до 1,2:1, и к 2000 г. их доли, сравняются. Доля трубопроводов выросла с 4,2% до 12,8%. В пассажирообороте воздушный транспорт приблизился к уровню железнодорожного — соответственно 10,0% и 10,2%, а к 2000 г. должен превысить его.

Таблица 9

Динамика сети мировой транспортной системы (тыс. км)

Рис. 31. Мировой грузооборот: динамика и структура

Важнейшими критериями для выявления национальных и макрорегиональных различий в транспортной работе являются следующие: 1) транспортоемкость производства, по сути отражающая соотноше­ние между транспортом и производством, размеры и конфигурацию хозяйственной территории; 2) транспортная подвижность населения, отражающая тип расселения, степень урбанизации, уровень миграции; 3) соотношение пассажирских и грузовых перевозок, что отражает транспортную парадигму того или иного региона (на что ориентирована хозяйственная система) и, наконец, 4) соотношение видов транспорта в транспортной работе, что является важнейшим типологическим при­знаком не только транспортной системы, но и хозяйства в целом.

Рис. 32. Мировой пассажирооборот: динамика и структура

По всем этим критериям можно четко выделить три крупных группы стран: промышленно развитые западные страны, СНГ и стра­ны Восточной Европы, переходящие от планового к рыночному хозяй­ству, развивающиеся страны во всем их многообразии. На 1992 г. транспортоемкость хозяйства, выраженная в ткм на 1 долл. ВВП, составила в Северной Америке 1,3, в Западной Европе — 0,3, Япо­нии — 0,4, тогда как в России 5,0, в странах Восточной Европы — в среднем 1,5. Эти цифры свидетельствуют о решающем значении для уровня транспортной емкости отраслевой структуры хозяйства, относительной роли «тяжелых» сырьевых производств, социально-экономического типа страны и относительно меньшей роли разме­ров территории, о чем говорит разительный контраст между стра­нами Западной и Восточной Европы по показателю транспортной емкости (в 5 раз). Что касается развивающихся стран, то, как и можно было ожидать, значение показателя транспортоемкости зна­чительно варьирует от 0,84 в наиболее экономически отсталых стра­нах до 1,7 в странах Латинской Америки.

Показатель подвижности населения имеет противоположную тен­денцию — наиболее высоко его значение в промышленно развитых западных странах. Душевой междугородный пассажирооборот, выра­женный в тыс. пассажиро/км, в Северной Америке составляет 12,9, в Западной Европе — 8,5, в Японии — 6,3, тогда как в России — 3,6, а в Восточной Европе — всего 2,9. Транспортная подвижность населения — это сложное социальное и экономическое явление, за которым стоит целый комплекс факторов культурного, политиче­ского и демографического характера.

Таблица 10

Мировой грузооборот по видам транспорта

Таблица 11

Мировой пассажирооборот (внегородской) по видам транспорта

С проблемой подвижности тесно связан вопрос автомобилиза­ции населения. Рост автомобилизации — это один из самых устой­чивых динамичных и неэластичных процессов в рамках развития человечества за послевоенный период, чем во многом и определя­ются различия в уровне подвижности. Этот показатель по развива­ющимся странам тоже значительно варьирует и в целом относительно низок, так как отражает только поездки на механических видах транспорта без учета велосипедных и пеших передвижений — в наиболее экономически отсталых странах — 0,65, а в Северной Африке — 2,0, в Латинской Америке — 1,5.

Важным типологическим критерием, отражающим транспортную парадигму хозяйственной системы, является соотношение грузовых и пассажирских перевозок (1 ткм по «весу» приравнивается к 1 пассажиро/км), при всей условности таких сопоставлений. Здесь мы исходим из двухпродуктивности (грузовые и пассажирские пе­ревозки) транспорта. Безусловно, это соотношение тесно коррели­рует с уровнями приведенных выше показателей транспортоемкости и подвижности. Это соотношение для США равно 1,2 (т.е. по абсолютному размеру общий грузооборот в 1,2 раза превосходит суммарный междугородный пассажирооборот), для Западной Евро­пы 0,34, для Японии 1,1, для России 7,8, для Восточной Европы 3,53, в развивающихся странах — от 0,4 в наименее развитых стра­нах, до 2,5 в странах Северной Африки. В значительной мере на это соотношение, так же, как и на подвижность, влияет развитие в регионе или отдельной стране туризма и всей рекреационной сферы.

Таблица 12

Распределение внутреннего междугородного грузооборота по видам транспорта в 1993 г. (%)

И, наконец, соотношение видов транспорта в грузовых перевоз­ках определяется составом грузообразующих отраслей хозяйства, степенью территориальной концентрации производства. На промышленно развитые страны Запада и Востока приходится примерно 80% грузооборота мирового внутреннего (без морского дальнего плава­ния) транспорта, который делится почти поровну между этими дву­мя группами стран. Однако соотношение видов транспорта носит, можно сказать, принципиальные различия. В западных странах в целом на железнодорожный транспорт приходится 25%, автомо­бильный — 40%, а остальные 35% — на внутренний водный, мор­ской каботаж и трубопроводный. В СНГ и в странах Восточной Европы в целом в грузообороте доминируют железные дороги — около 60% в среднем, тогда как на грузовой автомобильный транс­порт приходится лишь 9%. В Северной Америке доли железнодо­рожного и автомобильного транспорта в грузообороте практически сравнялись, тогда как в России они составляют соответственно 46 и 9%. Огромный разрыв в себестоимости железнодорожных и автомо­бильных перевозок (15-кратный) объективно сдерживает развитие автомобильных перевозок в нашей стране, тогда как в США разрыв в себестоимости лишь 4-кратный. Такие различия в свою очередь объясняются рядом факторов: слабым развитием дорожной сети и низким ее качеством (доля дорог с капитальным покрытием в России менее 1/3, тогда как в США — более 60% при 6-кратной общей длине), структура грузового автомобильного парка (в России до сих пор преобладают среднетоннажные автомобили, что определяет низ­кую загрузку парка) и т.д. Еще более разительны различия между долей железнодорожного и автомобильного транспорта в странах Западной и Восточной Европы — соответственно 19 и 67, 78 и 9%.

В развивающихся странах на железнодорожный, автомобильный транспорт и трубопроводы приходится в среднем почти по 1/3 все­го внутреннего грузооборота (в Латинской Америке доля автомо­бильного транспорта значительно выше — 65%, а в Азии — ниже).

Почти 90% грузооборота воздушного транспорта приходится на промышленно развитые страны. Доля этого вида транспорта в об­щем грузообороте России в 12 раз ниже, чем в грузообороте США, хотя абсолютно эти доли достаточно малы в обеих странах — соот­ветственно 0,04 и 0,5%.

В России доля третичного сектора в ВВП (около 40%) на 1/4 ниже, чем в США. Ожидаемый рост значения этого сектора эконо­мики (и в первую очередь — туризма) наталкивается на архаич­ность пассажирской транспортной системы.

По последним данным, около 50% взрослого населения России не выезжает на отдых во время отпуска. Отсутствие развитой до­рожной сети, низкий уровень автомобильных перевозок, как авто­бусных, так и особенно легковых автомобильных, становятся серь­езным препятствием в развитии рекреационного сектора. Воздуш­ный пассажирооборот, несмотря на его высокую долю, по абсолютному объему уступает американскому в 3,5 раза, западноевропей­скому — в 1,5 раза. Эти изменения и различия вызваны влиянием целого ряда факторов, которые можно свести в четыре группы.

Таблица 13

Распределение междугородного пассажирооборота по видам транспорта в 1993 г. (%)

Повышение качества транспортного обслуживания. Транс­порт адаптируется к новейшим сдвигам и тенденциям мирового хозяйства, к новым требованиям клиентуры, что вызвано, в част­ности, резким повышением степени обработки промышленной продукции, изменением международных связей. Отсюда новые тре­бования к скоростям и своевременности доставки, к сохранности грузов, к надежности функционирования определенных транспорт­ных схем и т.д.

В целом это ведет к усилению специализации транспортного процесса — сначала на перевозке отдельных видов грузов, затем на территориальных сферах применения подвижного состава и экс­плуатационных систем, и, наконец, — к специализации сетей уни­версальных видов транспорта.

Тенденция к повышению надежности функционирования транспортно-коммуникационных каналов проявляется по-разному. Напри­мер, происходит изменение географии источников основных массо­вых грузов: с одной стороны — переход к относительно близким и политически более стабильным источникам сырья, что ведет к сниже­нию средней дальности перевозок. Вместе с тем, по той же причине проявляется стремление ослабить зависимость от единственно­го уникального источника сырья за счет поиска альтернативных, хотя и дальних источников, что, как правило, ведет к увеличению дальности перевозок, например, импорт в Японию бразильской руды.

Другое проявление тенденции к повышению надежности перево­зок — дублирование транспортных коммуникаций мирового значе­ния — прокладка мощных нефтепроводов параллельно Суэцкому и Панамскому каналам, обход «горячих» (нестабильных) точек пла­неты. На Среднем Востоке, чтобы избежать прохода танкеров через Ормузский пролив, контролируемый Ираном, построен Трансара­вийский нефтепровод в Саудовской Аравии до Янбу (Красное море), проектируется трансафриканский нефтепровод Судан—Камерун, что­бы миновать Суэцкий канал. Сформирована транспиренейская ав­томагистраль, позволяющая избежать прохода через Гибралтарский пролив. Эта тенденция проявляется и в стремлении к усилению свободы маневрирования, к объединению транспортных сетей, на­пример, стыковка южной и северной системы трубопроводов в За­падной Европе, создание европейского газопроводного «кольца», открытие «Евротуннеля» под Ла-Маншем.

По мере «облагораживания» грузовой массы факторы качества перевозок играют все большую роль, а фактор текущих транспорт­ных затрат отступает на второй план. Наиболее ярким проявлени­ем этих тенденций стало формирование мировой контейнерной си­стемы, революционизирующей весь транспортный процесс. Морской оборот контейнеров достигает 70 млн ед. в год, в них уже перево­зится около 40% генеральных грузов. Конкретное проявление этого процесса, тесно связанное и с повышением надежности и гаранти­рованности транспортных связей, — формирование трансконтинен­тальных контейнерных «мостов», комбинация морского транспорта с маршрутными скоростными железнодорожными составами, авто­поездами (контрейлеры): Транссибирского Япония—Западная Ев­ропа, Трансамериканского, Западная Европа—Ближний и Средний Восток.

В связи с коренным изменением геополитической ситуации в Европе, вызванным завершением холодной войны и противостоя­ния Восток—Запад, начинает реализовываться интеграционный потенциал транспортных систем. Ослабление барьерных функций политических границ позволило разработать концепцию формиро­вания транспортных коридоров (полимагистралей), которых в Евро­пе выделено девять: 1) Хельсинки— Таллин— Рига— Калининград— Вроцлав; 2) Берлин—Варшава—Минск—Москва—Нижний Новго­род; 3) Берлин—Вроцлав—Краков—Киев; 4) Дрезден—Прага—Бу­дапешт—София—Стамбул; 5) Венеция—Любляна—Будапешт—Уж­город—Львов; 6) Гданьск—Катовице—Эллин—Познань; 7) Дунай­ский водный путь с выходом на канал Рейн-Майн-Дунай; 8) Дур-рес—Тирана—София—Пловдив—Варна; 9) Хельсинки—Санкт-Пе­тербург—Москва—Киев—Бухарест (в дальнейшем продолжение до Новороссийска и до Астрахани).

Рис. 33. Мировая контейнерная система

На Третьей Панъевропейской транспортной конференции в Хель­синки (1997 г.), где были утверждены проекты формирования и усиления транспортных коридоров, получила реализацию идея раз­вития трех региональных систем: на Севере континента, на побе­режьях Средиземного и Черного морей.

К важнейшим мирохозяйственным тенденциям, имеющим долго­временное воздействие на транспорт, относится изменение внешне­торговых связей развивающихся стран — традиционных поставщи­ков на мировой рынок минерального сырья и продовольствия. Наря­ду с этим теперь быстро растет их импорт продовольствия. Это требует развития портового и складского хозяйства, усиления транс­портных связей с хинтерландами портов. В связи с этим и с повсе­местным сооружением металлургических заводов растет также им­порт железной руды в развивающиеся страны — за 70-е гг. он вы­рос с 1,5 млн до 15 млн т, а к 1993 г. достиг уже 60 млн т.

Именно эти страны, не имеющие возможности быстрого перехода на альтернативные виды топлива и внедрения энергосберегающей технологии, высокими темпами увеличивают импорт нефти. В свою очередь страны-экспортеры нефти (ОПЕК), используя нефтедолла­ры, быстро наращивали ввоз готовой продукции, что потребовало перестройки всей внешней транспортной системы этих стран: со­здания контейнерных терминалов, ввода специализированных средств с соответствующим усилением транспортной сети. В связи со все возрастающей финансовой задолженностью и по многим другим при­чинам для развивающихся стран все острее встает вопрос выбора альтернативных капитало- или трудоемкого вариантов развития и эксплуатации транспорта. Трудоемкие варианты повышают заня­тость, снижают импортный компонент капитальных затрат. Между тем, под воздействием западных консультантов, отражающих точку зрения своих государств и международных органов, предпочитаю­щих направлять «помощь» в инфраструктуру, зачастую строятся избыточные и престижные объекты.

Рис. 34. Европейская система международных транспортных магистралей

Рис. 35. Девять транспортных коридоров между Западной и Восточной Европой

Транспортная подвижность и автомобилизация. В области пассажирских перевозок все возрастающее значение приобретает тенденция роста подвижности населения, повышения требований к комфортности поездок. В западных странах лишь 40% пассажирооборота приходится на трудовые поездки, более 70% поездок совершается на легковых автомобилях индивидуального пользования. Воз­растает роль поездок с целью туризма (рекреационные пригород­ные и загородные поездки), что не только повышает «качество» населения, но и увеличивает экономический потенциал прежде «затухающих» территорий и малых городов.

Что касается требований к услугам пассажирского транспорта, то помимо комфортности, которую можно обеспечить и на обще­ственном транспорте, все более важное место начинает занимать стремление к индивидуализации поездок — отсутствие жесткого графика движения, случайных попутчиков, свободный выбор марш­рута и т.д., что и определяет в значительной мере устойчивость процесса автомобилизации. Опыт показал, что никакие экономиче­ские и внеэкономические меры, включая фискальные, субституционные (отмена платы на общественном транспорте — эксперимент в городах Италии, введение проката машин у нас в 60-е гг.), дирек­тивные (сдерживание выпуска автомобилей и т.д.), не принесли ощутимых результатов, более того, это обернулось в ряде случаев большими экономическими и даже психологическими потерями.

Резкое повышение цен на бензин во всем мире мало повлияло на темпы автомобилизации (в США на 1 тыс. жителей приходится около 600 автомобилей, в Западной Европе — 400—500, в России почти 100 автомобилей), лишь снизило годовой пробег автомобиля, а главное, сократило удельные расходы бензина на 100 км пробега.

Автомобилизация теснейшим образом связана с процессом урба­низации, являясь фактически его порождением. В то же время но­вые формы урбанизации — суб-, контр-урбанизация, формирование агломераций и конурбаций — не смогли бы реализоваться без мас­совой автомобилизации населения.

Современные процессы урбанизации находятся в сложной зави­симости с развитием городских и пригородных пассажирских сооб­щений. За последние 25 лет процесс субурбанизации привел к со­кращению доли поездок в центры городов из пригородов США с 35 до 10%. В среднем по странам Европейского Союза 50% переме­щений в городах совершается в легковых автомобилях, 12% пеш­ком, 20% автобусом, трамваем, метрополитеном, 15% — на вело­сипедах и мопедах, 3% — городской железной дорогой.

По подсчетам специалистов, развитие средств информатики и связи снижает потребность в деловых поездках на 20—25% и в бытовых поездках — даже на 50%.

Снижение ресурсоемкости. Все большее воздействие на ми­ровую транспортную систему оказывает мировая энергетическая ситуация. При ее рассмотрении представляется необходимым увя­зать перспективные сдвиги в структуре мирового топливно-энерге-тического баланса с изменением в объемах и составе (по видам транспорта) перевозок, в географии и дальности грузопотоков, ис­ходя из того, что по объему основные энергоносители — нефть, уголь и природный газ — остаются до сих пор главным грузом в мировой транспортной системе.

Мировое потребление энергии за последующие 15 лет должно увеличиться с 8,3 млрд до 13 млрд т нефт. экв. По американским данным, исходя из того, что для годового потока нефти в 50 млн т и газа 10 млрд мЗ требуется один крупный трубопровод, для потока угля в 25 млн т — один пульпопровод или железнодорожная линия, до 2010 г. число магистральных международных нефтепроводов дол­жно возрасти в регионах-потребителях (производителях) нефти на 14(12), газопроводов — на 57(49), углепроводов или углевозных железных дорог — на 70(74) с соответствующими выходами на морские порты и коммуникации.

Проблема снижения энергоемкости перевозок решается по край­ней мере по трем направлениям: 1) технологическому — путем совершенствования двигателей и движетелей, снижения веса тары и транспортных средств; 2) эксплуатационному — через повыше­ния загрузки транспортных мощностей, т.е. снижение порожних, балластных пробегов, рейсов, сокращение простоев, улучшение ис­пользования грузоподъемности и вместимости, но наряду с этим — и снижение скоростей движения; 3) структурному — посредством изменения структуры перевозок по видам транспорта в сторону уве­личения роли более энергоэффективных видов — морского и тру­бопроводного. При этом однако усиливается противоречивость раз­вития, так как продолжают относительно быстро расти перевозки самых энергоемких видов транспорта — автомобильного и воздуш­ного, что связано в первую очередь со всемирным распространени­ем туризма (за последние 20 лет доля туристов в международных воздушных перевозках возросла с 30 до 75%), а также с новыми требованиями к грузовым перевозкам.

На транспорте постоянно усиливается тенденция к замене жи­вого труда овеществленным путем широкого внедрения достиже­ний НТР, т.е. повышения фондовооруженности. Но эта тенденция не реализуется автоматически — так, суда под «дешевыми» флаг­ами (их доля в мировом тоннаже за 25 лет выросла с 15 до 42%), обеспечивает в 3 раза и более низкую себестоимость перевозок, чем на остальной части флота, хотя среди них много устаревших судов, находящихся в аварийном состоянии.

Такое повышение фондовооруженности ведет, как правило, к сниже­нию текущих затрат при резком повышении капиталоемкости транс­портного процесса. Так, процесс контейнеризации обошелся мирово­му сообществу уже в несколько десятков миллиардов долларов.

В связи с этим приходится отметить ошибочность зачастую бы­тующего в научной литературе тезиса о том, что транспорт «деше­веет», роль его как фактора размещения падает. На самом деле происходит определенное перераспределение суммарных транспор­тных затрат — снижается доля текущих затрат, которые через тарифы покрываются транспортной клиентурой, при одновремен­ном возрастании доли капиталовложений, которые финансируются транспортными предприятиями, государственными и муниципаль­ными органами (в том числе и в форме субсидий).

Воздействие НТР на транспорте и сдвигов в его структуре на мирохозяйственные связи. Это воздействие вызывает изме­нения характера и интенсивности международного разделения тру­да, которое выражается в притяжении промышленности в порты, изменении специализации приморских районов и зон, формирова­нии портово-промьпиленных комплексов, в процессах суб- и рурбани-зации и др. Современные судоходные линии меняют сложившуюся иерархию портов. Так, три кругосветные контейнерные линии, ос­нащенные судами-контейнеровозами 4-го поколения (по 4,2 тыс. ед. вместимости) ориентируются всего на несколько портов в Запад­ной Европе, что требует перестройки всей системы фидерных (под­водящих) контейнерных линий, более высокого уровня интеграции морского с другими видами транспорта.

Кроме тенденций к сокращению дальности грузовых междуна­родных перевозок (о которых говорилось выше), есть транспортные факторы, способствующие ее росту. В перевозках насыпных грузов продолжается увеличение роли крупных морских судов, которые своей экономичностью меняют географию связей. Так, в железнорудных перевозках сооружение в Бразилии глубоководного порта — Тубаран, принимающего суда до 250 тыс. т, обеспечило более деше­вые перевозки в Роттердам на расстояние 9 тыс. км, чем из Монровии (5 тыс. км) на судах 80 тыс. т и из Суганто в Испании (3,2 тыс. км) на судах 70 тыс. т.

В перевозках угля ввод крупных судов способствовал тому, что среди главных экспортеров снижается доля США, растет доля ЮАР и Австралии, наряду с продолжающимся ростом объема угольных перевозок важной тенденцией является изменение их состава — растет доля более крупных отправлений энергетических углей за счет сокращения перевозок коксующихся углей, что ведет, в свою очередь, к изменению схемы транспортных связей хинтерландов.

Ввод широкофюзеляжных самолетов, а также организационные изменения в воздушном транспорте (чартерные рейсы) способству­ют развитию международного туризма. Широкое развитие получи­ли чартерные полеты со значительной скидкой со стоимости билета при групповьис поездках и со снижением уровня комфортности (за­частую и безопасности). Это позволяет привлечь к дальним турист­ским полетам новые (с точки зрения иностранного туризма) слои населения.

И в грузовых сообщениях воздушный транспорт оказывает зна­чительное воздействие на изменение экономических связей, на сдвиги в территориальной структуре хозяйства. Опыт США показывает, что необходимым условием при этом является специализация тех­нических средств и терминалов: перевозки на специальных грузо­вых самолетах, что снижает себестоимость более чем в 2 раза по сравнению с перевозками грузов в отсеках пассажирских самоле­тов, сооружение специализированных терминалов, организация эф­фективной наземной фидерной сети. В США доля грузовых самоле­тов в воздушных перевозках за 25 лет возросла с 40 до 85%, уже функционирует 80 грузовых терминалов.

Важной перспективной тенденцией является сращивание транс­портных и экспедиционно-распределительных предприятий. В уз­лах, обеспеченных надежными и скоростными транспортными свя­зями — воздушными и морскими контейнерными линиями — со­здаются крупные специализированные транспортно-распределительные центры международного значения (Париж, Марсель, Франкфурт-на-Майне, Мюнхен и др.).

Воздействие государства на развитие и функционирова­ние транспорта. Транспорт широко используется как орудие реги­ональной политики. В условиях усиления избыточности и противо­речивости развития транспорта усиливаются протекционистские и дискриминационные экономические, фискальные и правовые меры государства, направленные на смягчение конкуренции и защиту на­циональных транспортных компаний. Усиливается использование «своих» транспортных средств для расширения «невидимого» экс­порта (перевозки грузов иностранных фрахтователей и т.д.). «Дере­гулирование» воздушного транспорта в США, появление чартерных авиакомпаний-аутсайдеров обостряют конкуренцию на воздушном фрахтовом рынке, ведут к снижению коммерческой загрузки само­летов.

«Война флагов», политика попустительства по отношению к фла­гам «удобств» вызывают дезорганизацию фрахтового рынка, ведут к недогрузке тоннажа. Из 660 млн т дедвейта мирового флота около 180 млн т избыточны (из них 80 млн т — на приколе), даже суда контейнеровозы используются лишь на 60—65%.

Ужесточение природоохранных предписаний и мер значительно усиливает избыточность транспортных мощностей и удорожает транс­портный процесс.

С учетом дороговизны территории более 10 млн т танкерного тоннажа используется в качестве плавучих нефтяных емкостей-скла­дов в прибрежных водах ряда стран (например, Япония). Использу­ются танкеры и в качестве зернохранилищ в акваториях портов развивающихся стран в связи с тем, что складское хозяйство их портов не подготовлено к столь быстрому росту ввоза зерна.

Взаимодействие и переплетение этих факторов, вызывает слож­ное противоречивое развитие всей мировой транспортной системы.

Противоречивость развития транспортных систем. Следу­ет отметить противоречивость некоторых из рассмотренных выше тенденций. С одной стороны, общая тенденция — ускорение транс­портного процесса: скоростные железные дороги, контейнерные со­общения, быстроходные специализированные суда, с другой — снижение ходовых скоростей судов, чтобы поглотить избыточность тоннажа, снижение скоростей и на других видах транспорта с целью уменьшения энергозатрат.

Противоречивые и взаимодополняющие тенденции — формиро­вание мощных полимагистралей, транспортных коридоров для по­вышения эффективности транспортного процесса. С другой стороны, дисперсия транспортных потоков, строительство сравнительно мелких высокоспециализированных транспортных средств, контей­неров с четкой «адресностью» назначения, развитие фидерных пу­тей сообщения, обеспечивающих подвоз-развоз.

Обостряются противоречия между развитием подвижного соста­ва и постоянных устройств, между линейными и узловыми элемен­тами системы. Возможности портов обычно отстают от перевозок, образуются иерархические системы портов с целью концентрации капиталовложений, в то же время усиливается конкуренция между ними.

Возникают диспропорции между портами стран-отправителей и портами стран-получателей. Отсюда — усиление тенденции избе­жать портовых устройств, организовать бесперегрузочные системы (суда «река-море», баржевозы, паромы, накатные суда и т.д.).

Крупной проблемой мирового значения оставалось до последне­го времени отсутствие глубоководных портов на Атлантическом по­бережье США (порты принимали суда до 70 тыс. т).

Далеко идущие последствия вызывает то обстоятельство, что доля развивающихся стран в мировом морском тоннаже — всего 25%, тогда как в мировом отправлении грузов — более 50%.

Одна из причин избыточности транспортных мощностей — обо­стрение конкуренции между железнодорожным и автомобильным транспортом (в США затраты у автотранспорта — 60%, тогда как доля в грузообороте — 26%, а доля в энергопотреблении транспор­та — 85%). От «перехвата» грузов автомобильным транспортом и от «вторжения» автомобиля в сферу железных дорог экономика США теряет, по некоторым подсчетам, около 2 млрд долл. в год.

Эти типичные для современной и перспективной транспортной ситуации тенденции и процессы, тесно взаимодействующие с про­цессом мирового развития, требуют тщательного исследования на междисциплинарном уровне. Между тем, приходится признать, что общий уровень изученности мирового транспорта как системы стал снижаться.

Вопросы

1. Каковы главные специфические черты транспорта как сектора мирового хозяйства?

2. Каковы основные причины и факторы изменений и сдвигов в структуре транспортных систем?

3. Как повлияли на изменения в транспортной системе сдвиги в соотноше­нии элементов стоимости товара у потребителя (цена CIF)?

4. Каковы основные направления развития мировой транспортной системы?

5. В чем выражается пропульсивная роль транспорта в современном ми­ровом хозяйстве?

6. Как воздействует транспорт на усиление географического разделения труда?

7. Каковы главные особенности и сдвиги в структуре грузо- и пассажиро-оборота по крупным регионам и по миру в целом?

8. Каковы основные тенденции развития транспортной сети?

9. В чем главные особенности превращения транспортной системы в рас­пределительно-логистическую?

10. Каковы основные параметры мировой транспортной системы?

11. Каковы основные критерии выявления макрорегиональных различий в работе транспорта?

12. Как измеряется транспортоемкость хозяйства?

13. Каков экономико-географический смысл показателя транспортной по­движности населения?

14. Назовите положительные и отрицательные стороны автомобилизации.

15. Что входит в качество транспортного обслуживания?

16. Каковы главные черты и особенности мировой контейнерной системы?

17. Каковы основные противоречия развития глобальной и региональных транспортных систем?

Международное географическое разделение труда и транспортное освоение Мирового океана

Особенности освоения ресурсов Мирового океана. Опере­жающий рост морской компоненты развития и связанная с этим необходимость формирования «океанического мышления» обуслов­лены все более тесной связью и растущей взаимозависимостью гло­бальной проблемы освоения ресурсов Мирового океана с другими глобальными проблемами развития человечества, в частности, с про­блемой бесперебойного функционирования всемирного хозяйства и углубления международного географического разделения труда.

Проблема Мирового океана в последнее время значительно обострилась в связи с интенсификацией использования его ресур­сов в широком понимании, включая сюда и транспортные, и рекре­ационные. Общая стоимость мировой продукции морехозяйства до­стигает уже 400 млрд долл., в том числе: подводной добычи нефти и газа — 200 млрд, продукции морского транспорта 100 млрд, рыб­ного хозяйства 50 млрд, морского туризма 40 млрд долл.

По темпам роста морехозяйство в 2—3 раза опережает мировое хозяйство в целом. Это связано в первую очередь с продолжающим­ся разделением труда, интернационализацией мировой экономики и развитием мирового судоходства, доля которого в работе мировой транспортной системы за последние 40 лет выросла с 52% до 62%. Высоки темпы роста морской (преимущественно шельфовой) горно­добывающей промышленности — доля морской добычи нефти и газа достигла уже 1/4 объема мировой добычи этих энергоносите­лей. Четко прослеживается процесс сдвига к морю промышленно­сти, транспортных предприятий, рекреационной деятельности, ве­дущего к образованию высоко насыщенной экономическими объек­тами контактной зоны «суша-море».

Возрастает антропогенное воздействие на эту зону. В 50-кило­метровой прибрежной зоне (всего 12% всей мировой суши) сосре­доточено 40% городского и 29% всего населения мира. В Северной Америке эта доля достигает 32%, в Европе — 29%, в Азии — 27%, в Австралии и Океании — 79%. Суммарное население порто­вых городов-миллионеров превышает уже 400 млн жителей.

Другой особенностью процесса освоения океанических ресурсов является его резкая пространственная неравномерность, с одной стороны, и высокая степень акватерриториальной концентрации хо­зяйственной деятельности — судоходства, рекреации, добывающей промышленности — с другой. 20% мирового контейнерного оборо­та сосредоточено в четырех портах из 200, осуществляющих кон­тейнерные операции. Из общего мирового объема морских перево­зок, составляющего около 3,6 млрд т в год, 0,5 млрд т поступает в порты восточного побережья США, по 0,9 млрд т — в порты Северо-Западной Европы и Японии, т.е. на три этих портовых зоны при­ходится 2/3 мирового морского порта.

Процесс освоения ресурсов Океана проходит в чуждой для чело­века среде, и не только из-за непогоды, волн, тайфунов, цунами и т.д. По мере все большего проникновения человека во внебереговую, акваториальную зону усиливается противоречивость, даже кризисность этого процесса, вызванные ростом аварийности морехозяйства. Этому способствует и высокая пространственная концент­рация морехозяйственной деятельности. Нарушение правил эксплу­атации, неадекватность техники безопасности при быстром росте масштабов морехозяйства приводят к тяжелым авариям на нефтя­ных буровых платформах в шельфовой зоне, в судоходстве. Одной из крупнейших экологических катастроф стала авария супертанке­ра «Амако Кадис» 16 марта 1978 г. у северо-западных берегов Фран­ции, в результате которой в море попало более 200 тыс. т нефти. Чрезвычайно тяжелые последствия аварии танкера «Валдия» у бе­регов Аляски в 1988 г. Несколько серьезных аварий произошло на буровых платформах в Северном море. Отсюда постоянно возраста­ющие требования к надежности технических и технологических си­стем обеспечения функционирования отраслей морехозяйства, что в свою очередь ведет к устойчивому росту капиталоемкости всей морехозяйственной деятельности.

Стоимость морской добычи нефти более чем на порядок выше, чем континентальной с учетом приведенных капитальных затрат. Морской транспорт, считающийся самым дешевым видом массово­го транспорта (низкая себестоимость морских перевозок в зна­чительной мере и обеспечила высокие темпы развития мирового хозяйства на базе дешевых энергоносителей в 60-е гг.) по мере специализации и обострения конкуренции между судоходными ком­паниями также требует все больших капиталовложений, в частно­сти в процесс контейнеризации, в морские перевозки сжиженного газа.

Характерно для современного этапа освоения ресурсов Мирового океана все более тесное переплетение отдельных видов морехозяй­ственной деятельности, тесное сращивание чисто акваториальных хозяйственных структур с береговыми и даже внутриконтинентальными, что приводит к формированию различного рода акватерриториальных производственных комплексов, в частности портово-промышленных образований.

Особое значение приобретает международная составляющая мо­рехозяйства. В акваториальной зоне процесс интернационализации хозяйства проявляется более ярко, чем по мировому хозяйству в целом. Акватория Мирового океана стала ареной быстрого развер­тывания и проникновения транснациональных корпораций, напри­мер, в нефтегазодобывающей шельфовой зоне Северного моря. По­литическое соприкосновение национальных морехозяйственных си­стем выявляется здесь особенно четко.

Отсюда особая чувствительность морехозяйственных систем к политическим изменениям, к смене расстановки политических сил, образованию экономических и военно-политических блоков. Быст­ро меняются традиционные представления о свободе морей, о «ничейности» океанических ресурсов. Проблема «присвоения» океани­ческих пространств в известной мере решается принятием целым рядом государств III Конвенции по морскому праву «Хартии мо­рей». События в Персидском заливе лишний раз свидетельствуют о втягивании обширных океанических пространств в военно-полити­ческие конфликты, что усиливает военную угрозу, резко нарушает развитие международных экономических связей, дестабилизирует политическую и экономическую обстановку в обширных регионах. Все это требует гораздо большего внимания к разработке политиче­ской географии Океана, которая должна изучать политико-гео­графические условия (и перспективы их изменения) функциониро­вания мирового морехозяйства и их влияние на судоходство, на формирование всемирного и региональных фрахтовых рынков, на использование всемирного и региональных фрахтовых рынков, на использование ресурсов шельфовой зоны, на стратегическую си­туацию (размещение баз, право и запрет на заход военных кораб­лей в порты и т.д.), на конфигурацию трансокеанических воздуш­ных линий.

На отдельных этапах участие и проникновение транснациональ­ных монополий в различные отрасли морехозяйства проходит рань­ше и интенсивнее, чем на суше. Усиливающийся их контроль над перевозками связан со стремлением гарантировать каналы реализа­ции продукции в условиях усиления конкурентной борьбы на миро­вом рынке. По мере увеличения доли внутрикорпорационных пере­возок морской транспорт все в большей степени становится «произ­водственным» транспортом ТНК. Через свои судоходные филиалы ТНК контролируют 60% перевозок нефти, 42% — нефтепродук­тов, 50% — бокситов, 43% — глинозема, 55% — железной руды. Крупнейшими судовладельцами являются нефтяные корпорации «Эксон», «Сокал», «Галф ойл», «Мобил ойл», «Бритиш петролеум», ме­таллургические корпорации «Юнайтед Стейтс стил», «Бетлехем стил корпорейшен» и др.

Такой высокий уровень участия ТНК в транспортировке сырья позволяет им контролировать движение фрахтовых ставок путем создания дефицита или излишков тоннажа. Так, избыточный тон­наж позволил ТНК через демпинговые цены на транспортные услу­ги компенсировать снижение прибылей, вызванных колебаниями цен на нефть.

Несмотря на то, что освоение океанических пространств нача­лось позже, чем освоение суши, и приходит более выборочно, антропогенное воздействие на акваторию и прибрежные зоны ощуща­ется сильнее. Это вызвано особой уязвимостью природной системы «Мировой океан», единством среды, что вызывает диффузию нега­тивных последствий. Между тем экологические факторы при разви­тии судоходства, при освоении шельфовых месторождений учиты­ваются еще недостаточно — применяются в первую очередь средст­ва искусственной очистки уже загрязненной морской воды при явно недостаточном масштабе внедрения профилактических мер, что на­носит огромный ущерб флоре и фауне морей, а следовательно, и морехозяйству.

Все виды морехозяйственной деятельности находятся в тесной и сложной (часто противоречивой) взаимозависимости с морским транспортом. Это можно сказать и о различных сторонах решения глобальной проблемы освоения ресурсов Мирового океана — поли­тико-географической, экологической и др. Именно деятельность мор­ского транспорта — мировое судоходство, развитие портов, взаимо­действие с внутренними видами транспорта — связывает в тесный узел решение таких глобальных проблем, как освоение ресурсов Мирового океана и бесперебойное функционирование мирового хо­зяйства, углубление и усложнение международного географическо­го разделения труда, обеспечение процесса интернационализации хозяйственной жизни в мировом масштабе.

Такая функциональная универсальность морского транспорта со­четается с его уникальностью в системе морехозяйства. Если все остальные виды морехозяйственной деятельности, такие как добы­ча минерального сырья в зоне шельфа (включая добычу углеводо­родного топлива), рыболовство, рекреация, тоже связанные с реше­ние отдельных глобальных проблем, могут еще длительное время иметь альтернативные и «сухопутные решения», то морскому гру­зовому транспорту альтернатив практически нет ни в настоящее время, ни в обозримом будущем. И это несмотря на то, что научно-технических прогресс несколько потеснил позиции морского транс­порта — речь идет о морских и некоторых «спрямляющих» или дублирующих нефте- и газопроводах, трансконтинентальных «мос­тах», авиалиниях.

Фрахтовый рынок и структурные изменения морского су­доходства. Решающее значение для мировой торговли имеет фрах­товый рынок морского тоннажа, который осваивает более 75% об­щего объема международных перевозок. Из 458 млн т бруттореги-стрового тоннажа мирового флота около 1/4 зарегистрировано под флагами западных промышленно развитых государств, более 1/3 тоннажа принадлежит западным судоходным компаниям, но плавает под «удобными» флагами Либерии, Панамы, Сингапура и др. (что обеспечивает владельцам значительные налоговые и другие льготы), около 1/5 составляет доля развивающихся стран Азии, Африки, Латинской Америки, тогда как на них приходится около 50% физического объема морских перевозок.

Морской транспорт как отрасль, в известной степени формиру­ющая территориальную структуру мирового хозяйства, отличается значительным своеобразием, определяемым технико-экономически­ми и организационными особенностями этого вида транспорта:

1) тесным взаимодействием и взаимопроникновением сфер функционирования национальных систем морского транспорта, что определяет международный характер этой отрасли инфраструк­туры;

2) в отличие от других отраслей инфраструктуры опережающи­ми по отношению к основным производственным отраслям темпами развития;

3) своеобразным проявлением НТР, часто закрепляющим сло­жившиеся внутриотраслевые диспропорции между динамично раз­вивающимися и трансформирующимися подвижным составом (флотом) и более инерционной портовой инфраструктурой;

4) новыми формами взаимодействия, конкуренции (даже вытес­нения) между морским транспортом и другими видами транспорта как результатом быстро меняющихся требований клиентуры к ка­честву транспортного обслуживания, что ведет к трансформации всего транспортного процесса;

5) усилением воздействия морского транспорта на интенсифика­цию и усложнение всей структуры мирохозяйственных связей, на повышение уровня «чувствительности» любого производственного пункта в мире к изменениям деловой обстановки в любом другом пункте;

6) резким повышением роли крупных морских портов в концен­трации производства многих видов продукции и формировании «кон­тактных» экономических районов «суша-море».

Составляющая морского транспорта в стоимости внешнеторго­вых грузов по промышленно развитым капиталистическим странам достигает в среднем 12,8%, по импортным (экспортным) грузам у Японии — 24(12), Испании и Финляндии — 12(22), Франции — 15(10), Италии — 8(9), США — 18(18), Канады — 23(23). У разви­вающихся стран доля транспортных затрат в стоимости экспортных грузов относительно велика.

Отсюда стремление к снижению транспортных издержек в пер­вую очередь путем увеличения масштабов перевозок.*

* Средняя эффективность танкеров разной грузоподъемности (100 тыс., 250 и 350 тыс. т дедвейт) на маршрутах из Персидского залива в Роттердам выражается следующими данными: провозная способность (тыс. т перевози­мой нефти в год) соответственно 560, 1400, 1840; стоимость судна (долл./т дедвейт) — 300, 200, 160; капитальные затраты (долл./т перевозимой неф­ти) — 7,9, 5,2, 4,5; эксплуатационные расходы (долл. в сутки) на 1 судно — 6750, 8500, 9500; на 1 т перевозимой нефти — 4,4, 2,2,1,85; энергетические затраты (долл./т перевозимой нефти) — 22,8, 13,3, 11,2.

Транспортное освоение океанических пространств, темпы и про­странственная структура этого процесса тесно связана и во многом определяется долговременными тенденциями трансформации миро­вого фрахтового рынка. Важнейшие из них:

обострение борьбы за грузы и «война» флагов в условиях избы­точности (до 1/4 тоннажа) перевозочных мощностей; широкое ис­пользование таких мер транспортной политики, как протекционизм и дискриминация флагов;

возрастание роли «удобных» (дешевых) флагов за 20 лет с 15% до 36% мирового тоннажа, показавших в условиях кризиса судо­ходства повышенную жизнестойкость;

усиление монополизации судоходства, концентрация капитала на фрахтовом рынке западного мира;

активизация морской политики развивающихся стран, стремя­щихся смягчить диспропорции между тоннажем под национальны­ми флагами и объемом проходящих через их порты грузов;

отсюда усиление тенденции к «присвоению» морских пространств, сужение сферы «свободного» судоходства;

появление на мировой арене стран новой индустриализации с чрезвычайно активной политикой в области судоходства (Синга­пур, Тайвань) и судостроения (Бразилия, Республика Корея);

развитие перевозок грузов иностранных фрахтователей (невиди­мый экспорт транспортных услуг) флотами норвежских, герман­ских, британских, греческих и других судовладельцев;

переход многих развивающихся стран в разряд крупных импор­теров как сырья и топлива, так и готовой продукции;

сдвиги в структуре грузовой массы в сторону роста доли гене­ральных грузов, в том числе контейнеризованных, а также измене­ние состава топливных грузов;

изменение состава и структуры мирового флота, замедление ро­ста размера судов, внедрение автоматизации, специализация не толь­ко на перевозках определенных грузов, но и на районах плавания под влиянием НТР и требований клиентуры;

усиление роли природоохранных и природовосстановительных предписаний и мероприятий;

принятие в 1982 г. морской Конвенции, устанавливающей 200-мильную экономическую зону, что увеличивает степень соприкос­новения государств;

усиление процесса формирования прибрежных контактных зон, связанного с освоением шельфа и сдвигами хозяйства к морю, с портами как ядрами кристаллизации хозяйственно деятельности;

усложнение функций самих портов и их трансформация в портово-промышленные комплексы, транспортно-распределительные центры;

новый этап интеграции морского и внутренних видов транспор­та, связанный в первую очередь с агрегированием генеральных грузов и формированием международной контейнерной системы, глубокая трансформация хинтерландов портов и образование сухопутных кон­тейнерных «мостов».

Сдвиги в структуре морских перевозок. Последнее 20-летие характеризуется значительным изменением тенденций мировых перево­зок. Однако за средними «кризисными» цифрами скрываются сложные процессы изменения структуры перевозок, отражающие возрастаю­щую роль морского транспорта в перестройке мирового хозяйства.

Важнейшим следствием энергетического кризиса стало сокра­щение объема перевозок сырой нефти с 1,26 млрд т в 1975 г. до 0,87 млрд т в 1985 г. К 1996 г. объемы перевозок достигли уровня 1975 г. при сокращении их средней дальности с 13 тыс. до 8,0 тыс. км. Доля сырой нефти в перевозках морем, составляющая в 1995 г. 30%, к 2000 г. снизится до 27%. Несмотря на развитие целого ряда нефтеносных районов международного значения, и к 2000 г. около 1/2 всего объема перевозимой в дальнем плавании нефти будет отгружаться из района Персидского залива. Однако средняя даль­ность перевозок нефти так и не достигнет уровня 1975 г. Это вызо­вет замедление роста или даже сокращение флота супертанкеров (более 200 тыс. т дедвейт). В целом доля танкеров в мировом флоте снизится с 52% до 35—40%.

Напротив, перевозки нефтепродуктов продолжают расти с 0,23 млрд в 1975 г. до 0,27 млрд в 1985 г. и до 0,3 млрд т в 1995 г. при росте дальности перевозок с 6 тыс. км до 8 тыс. км вследствие интенсивного строительства нефтеперерабатывающих заводов в нефтеэкспортирующих странах.

Рис. 36. Основные пути и грузопотоки в Мировом океане

С проблемой транспорта нефтегрузов тесно связана и перспек­тива разработок месторождений на шельфе Мексиканского залива, Калифорнии, Каспия, Персидского залива, Индонезии, Северного моря, Гвинейского залива. Перспективными нефтегазоносными районами являются Канадский сектор моря Бофорта, северо-западная и юго-восточная прибрежные зоны Австралии. На сроки ввода этих месторождений во многом влияют удаленность их от потребителей, геологические параметры месторождений, гидрологический режим морей.

Сдвиги в мировом топливном балансе вызовут также рост пере­возок угля — к 2000 г. до 450 млн т против 390 млн т в 1995 г. с выходом на первое место сред массовых сухих грузов. При этом соотношение коксующегося и энергетического угля в перевозках за последние 20 лет изменилось с 4,5:1 до 0,7:1.

Происходят значительные изменения в географии морских угольных потоков — снижается роль США как главного экспор­тера (из-за отсутствия глубоководных портов на восточном по­бережье), возрастает доля Австралии и ЮАР, где мощность крупнейшего в мире углевывозящего порта Ричарс-Бей повысится с 28 до 45 млн т в год. Новые угольные потоки будут генериро­ваться из КНР, Колумбии, Индии, Индонезии, Ботсваны. Основ­ная проблема организации новых грузопотоков угля — создание специализированной инфраструктуры морского и сухопутных ви­дов транспорта.

Перевозки железной руды за 1992—2000 гг. возрастут с 339 до 400 млн т. Основными отправителями останутся Бразилия с круп­нейшим в мире рудовывозящим портом Тубаран (около 79 млн т в год), Австралия, страны Западной Африки. Возрастут сверхдальние потоки Бразилия—Япония, Австралия—ФРГ. Ввиду быстрого роста импорта железной руды развивающимися странами (до 100 млн т к 2000 г.) обостряется проблема неадекватности оборудования при­нимающих портов в этих странах.

Продовольственный кризис выражается в медленном росте объ­ема перевозок зерна со 137 млн т в 1975 г. до 260 млн т в 1995 г. По прогнозам, объем перевозок зерна должен достигнуть 250 млн т при снижении доли пшеницы и росте доли фуражного зерна. Круп­нейшие порты по отгрузке зерна — Сиэтл, по выгрузке — Иокога­ма. Ведущими экспортерами останутся США (подавляющая часть мирового экспорта), Канада, Австралия, Аргентина. Важным сдви­гом в географии перевозок является быстрый рост импорта зерна в развивающиеся страны (более 1/2 объема перевозок), что натал­кивается на отсталую портовую инфраструктуру.

Принципиальным изменением структуры перевозок является бы­стрый рост доли генеральных грузов с 12% в 1975 г. до 20% в настоящее время и до 25—26% к 2000 г., при этом доля контейне­ризованных грузов должна возрасти с 1/3 до половины всех пере­возимых грузов.

Значительны изменения пространственной структуры перевозок и в первую очередь (на что исследователи до сих пор не обратили внимания) значительное уменьшение дисбаланса между прибытием и отправлением в главных грузополучающих регионах. За послед­нее 10-летие он уменьшился по портам восточного побережья США с 1,2 до 1,1, Северо-Западной Европы — с 2,2 до 1,5, Южной Евро­пы — с 4,0 до 2,8, Японии — с 6,5 до 4,2.

В главных грузоотправляющих регионах дисбаланс между от­правлением и прибытием также значительно сгладился: по восточ­ному побережью Южной Америки с 2,7 (превышение погрузки над выгрузкой) до 1,6, по средиземноморским портам Африки и Азии с 3,4 до 2,1, по портам Персидского залива с 12,0 до 4,1, Юго-Восточной Азии с 1,4 до 1,2.

Среди главных грузополучающих регионов доля портов восточ­ного побережья США и Японии изменились незначительно (12— 13% и 20—22% соответственно), тогда как доля портов Северо-западной Европы снизилась с 26% до 22%, Южной Европы с 12,0 до 10%. Крупными получателями стали некоторые традиционные грузоотправляющие регионы, и в первую очередь порты Персидского залива (рост за 20 лет с 24 млн до 190 млн т, включая внутрирегиональные перевозки), Юго-Восточной Азии (с 61 млн до 145 млн т), средиземноморские порты Африки и Азии (с 36 млн до 113 млн т).

По росту отправления значительно опережают среднемировые темпы нестабильные регионы — порты Центральной Америки (с 16 млн до 83 млн т, т.е. в 5 раз), Юго-Восточной Азии (с 105 млн до 202 млн т, в 2 раза), а также порты Южной и Восточной Африки (с 27 млн до 72 млн т), Австралии (со 102 до 227). Характерно, что регионы с наиболее динамичными межбассейновыми связями испы­тывают и наибольший рост внутрирегиональных (между портами региона) перевозок. Так, перевозки между портами Персидского залива увеличились почти в 7 раз, достигнув 103 млн т, Юго-Вос­точной Азии — более чем в 2 раза (до 37 млн т), Центральной Америки — в 3 раза, между Средиземноморскими портами Африки и Азии — в 2 раза.

Контейнерная «революция». Революционизирующее воздей­ствие на структуру морского транспорта, в том числе и на порты оказывает процесс контейнеризации, который сопровождается кон­центрацией судопотоков, портовой деятельности капитала.

Внедрение контейнеров сокращает время доставки, снижает за­траты живого труда, уменьшает время стоянки судна в порту, упро­щает и ускоряет погрузочно-разгрузочные операции, повышает со­хранность груза. По провозной способности одно судно-контейне-ровоз заменяет четыре обычных судна той же грузоподъемности: пропускная способность контейнерного причала по сравнению с об­работкой обычных универсальных судов повышается в 5—6 раз. Контейнеризация вызвана потребностями морского транспорта и в первую очередь усиливающейся диспропорцией между возрастаю­щей массой грузов и ограниченными перерабатывающими мощно­стями морских портов.

Флот судов-контейнеровозов, которые впервые появились на ли­ниях Северной Атлантики в 1968 г., в 1995 г. достиг 1110 судов общим тоннажем 33,1 млн бр.-рег. т. Вместимость флота контейнеровозов составляет 3,0 млн ед., парк контейнеров превысил 6,0 млн ед. Самые большие флоты контейнеровозов в США — 142 судна, Великобритании — 118 судов, Японии — 65 судов и в ФРГ — 62 судна. Контейнеровозы обрабатываются в 200 портах мира, через которые в настоящее время проходит около 70 млн контейнеров в год, в том числе через порты США — 14 млн, Япо­нии — 6, Нидерландов — 4,2, Великобритании — 4, Тайваня — 5,1, ФРГ — 3,2, Сянгана — 3,8, Франции и Австралии — по 2, Италии — 1,8 млн единиц. Среди отдельных портов выделяются Роттердам — 3,3, Нью-Йорк — 2,3, Кобе — 2,2, Сингапур — 3,4, Гаосюн — 3,1, Гамбург — 1,6 млн ед. в год. Многие порты Южной Европы стали крупными контейнерными перевалочными пунктами благодаря резко выросшему вывозу генеральных грузов в страны Ближнего и Среднего Востока.

Контейнеризация чрезвычайно капиталоемка. Это ведет к высо­кой концентрации данного вида транспортной деятельности: на 10 судоходный компаний США, Дании, ФРГ и других стран приходит­ся 1/3 всей вместимости мирового флота контейнеровозов. Быст­рое наращивание мощностей мировой контейнерной системы со­провождается снижением темпов роста контейнерных перевозок; усиливается недоиспользование судов-контейнеровозов, которое до­стигает 40%, а мировой парк контейнеров используется лишь на 3/4. Вместе с тем продолжается быстрый рост оборота контейне­ров в портах развивающихся стран.

Внедрение контейнеров в корне меняет соотношение в системе порт—хинтерланд, географию транспортных связей, принципы взаи­модействия между морскими и внутренними видами транспорта. Контейнеры меняют размеры и конфигурацию хинтерланда портов, глубину транспортного «внедрения» порта, уровень издержек внутреннего транспорта; усиливаются линии проникновения за пределы традиционных зон тяготения к порту вдоль главных транс­портных осей, перестраивается сама иерархия портов. Транспорт­ные магистрали дополняются фидерными и соединительными ли­ниями. В узлах их пересечений образуются системы внутренних транспортно-распределительных центров. Процесс контейнеризации ведет к концентрации морских транспортных потоков, к созданию крупных терминалов — перегрузочных центров. Так, в США 70% общего оборота контейнеров приходится на шесть портов — Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Окленд, Сиэтл, Балтимор, Хэмптон-Родс.

Кризисные явления в экономике, цикличность и неустойчивость ее развития, обострившие борьбу за привлечение клиентуры, уси­ливают тенденцию, направленную на повышение гибкости, приспо­собляемости и «выживаемости» морского судоходства, его меньшей зависимости от портов. Это нашло свое отражение в появлении судов типа «лаш» и «сиби», перевозящих грузы в плавучих контей­нерах. Суда «сиби» принимают на борт 38 груженых барж грузо­подъемностью по 855 т. Время загрузки таких судов сокращается в 10 раз. Грузы без перегрузки доставляются таким образом из внут­ренних районов США в речные порты Западной Европы, а через Тихий океан — в Азию. Роль портов меняется по мере того, как ряд из них превращается из перевалочных в транзитные пункты. При этом особое значение приобретают суда смешанного плавания типа «река-море» с максимальной осадкой 4,8 м и грузоподъемностью 2,9 тыс. т (например, в сообщениях между речными портами на Миссисипи и портами Центральной Америки)

НТР на морском транспорте оказала определенное влияние на другие виды транспорта, что привело к новым формам их взаимо­действия, к образованию непрерывной транспортной цепи, включа­ющей трансконтинентальные «мосты», с использованием накатных судов или судов-контейнеровозов. Такая концентрация перевозок на море вызывает соответствующую перестройку внутренних сооб­щений — формирование транспортных полимагистралей, обеспечи­вающих беспрепятственное движение автопоездов и маршрутных контейнерных железнодорожных составов, что значительно удешев­ляет перевозки на суше и делает их конкурентоспособными с морски­ми маршрутами. Это стимулирует формирование сухопутных контей­нерных «мостов» (трансамериканский «мост» на маршруте Роттер­дам—Япония, дающий выигрыш во времени до 11 суток, при кото­ром часть прямого морского маршрута заменяется сухопутным). Наи­большее распространение получили «мосты» на маршрутах Япония— восточное побережье США, по которым проходит столько же контей­неров, сколько и на судах через Панамский канал, при равенстве тарифов. При этом путь из Йокогамы до Нью-Йорка через Сиэтл на 3,3 тыс. км короче. Ожидаемое повышение сборов за проход через канал, а также увеличение габаритов судов-контейнеровозов (канал доступен для судов длиной 297 м, шириной 32,3 м и осадкой 12,2) увеличит роль смешанных перевозок с участием железных дорог.

Формирование «мостов» обеспечивает большую свободу ма­невра как для отправителя, так и для судоходной компании, обостряет конкуренцию между портами и, в конечном счете, ведет к еще большей концентрации перевозок, расширению хинтерландов отдельных портов и к существенным сдвигам в геогра­фии грузопотоков. Как следствие, в ряде портов восточного по­бережья США и Мексиканского залива произошло сокращение оборота.

По Транссибирскому контейнерному «мосту» перевозится лишь 70 тыс. ед. контейнеров в год (в 1981 г. — 153 тыс.). 60% контей­неров из Японии за пределами бывшего СССР продолжает путь по железным дорогам, 30% морем, 10% — автотранспортом. Длина Транссибирского моста 13,8 тыс. км (продолжительность 35 суток), морской путь через Суэцкий канал — 20,1 тыс. км (28 суток), вокруг Африки — 26,3 тыс. км, через Панамский канал — 23,8 тыс. км. Однако доставка контейнеров по Сибирскому пути обходится кли­ентуре на 20% дешевле.

Помимо высокой капиталоемкости контейнеризация сталкивает­ся с дефицитом свободных площадей и заторами в портах, необхо­димостью накопления грузовой массы, которая может быть контейнеризована (сооружение крупного контейнерного терминала эконо­мически оправдано при годовом грузообороте 400—500 тыс. т гене­ральных грузов), с необходимостью хорошо организованной фидер­ной контейнерной системы, обслуживаемой каботажными и речны­ми судами и наземными видами транспорта и включающей также и второстепенные порты на «концах» фидерных линий, с несбаланси­рованностью потоков по направлениям.

Тенденция к укрупнению судов-контейнеровозов реализуется лишь при организации крупных перевалочно-распределительных тер­миналов с системой фидерных линий, что позволяет использовать суда 3-го и 4-го поколений контейнеровозов дедвейтом 30—50 тыс. т и вместимостью 2—3 тыс. единиц контейнеров. При этом, однако, возрастают затраты на перевалку и хранение контейнеров по срав­нению с прямым вариантом доставки, а также добавляются затраты на развоз контейнеров по фидерным линиям. Обследование 20 кон­тейнерных терминалов в разных регионах мира производительностью от 9 до 31 контейнера за судо-час (строительная стоимость около 16 тыс. долл./пог. м) показало, что при «средних» условиях опти­мальная вместимость судна при прямом варианте перевозок колеб­лется в пределах 1—1,6 тыс. ед. контейнеров, с перевалкой — 2,2— 2,8 тыс. ед. контейнеров. Что особо существенно, удельные затраты при реализации прямого варианта на 190—350 долл./ед. выше, а суммарная годовая экономия от внедрения крупных судов с пере­валкой колеблется от 35 млн до 115 млн долл.

Это и определило внедрение в 1984 г. в мировое судоходство новой, наиболее совершенной формы организации — кругосветных контейнерных линий: тайваньской «Эвергрин» с 12 судами и амери­канской «Ю.С.Лайнз» (22 судна). Суда этих компаний заходят всего в 10—15 портов мира. Несмотря на низкую себестоимость перево­зок (в 2 раза ниже, чем на обычных контейнерных линиях) круго­светные линии терпят большие убытки из-за недогрузки судов как результата чрезмерной концентрации перевозок. Хотя в результате этого деятельность «Ю.С.Лайнз» приостановлена, в Бремене орга­низована третья кругосветная линия, использующая фрахтованный тоннаж.

Развитие прибрежных регионов и роль морских портов. Проблемы развития прибрежных зон и регионов приобрели в по­следнее время особую актуальность. Это связано со сдвигами в территориальной организации хозяйства в странах разных типов, с одной стороны, и с резкой интенсификацией морехозяйственной деятельности — с другой. Универсальный, хотя и противоречивый, процесс сдвига к морю испытывает на себе большинство примор­ских стран, тогда как внутриконтинентальные государства стремят­ся к созданию надежных и эффективных транспортных связей с побережьем.

Четко прослеживается процесс сдвига к (и в) морю промышлен­ности, транспортных предприятий, рекреационной деятельности. Воз­растает антропогенное воздействие на контактную зону «суша-море».

Процесс хозяйственного освоения и развития приморских регио­нов вступил в новую фазу: резко возросла интенсивность освоения, усложняются функции береговой зоны, формируются различные тер­риториально-производственные образования — территориальные про­изводственные, акватерриториальные производственные, портово-промышленные комплексы. Усиливается морская доминанта разви­тия контактной зоны, формируются различные узлы сгущения в этих зонах — портово-промышленные комплексы, имеющие четкую транспортно-ресурсную или транспортно-производственную специализацию.

Приморским регионам как особым полигонам транспортного ос­воения присущи следующие признаки: 1) приморское положение (далеко не любой участок береговой зоны является приморским регионом); 2) они обеспечивают участие страны в международном разделении труда; 3) являются хозяйственным плацдармом освое­ния ресурсов шельфа: 4) необходимым условием их развития явля­ется определенный уровень инфраструктурной обустроенности; 5) хозяйственным фокусом приморских регионов, основой форми­рования промышленных комплексов почти во всех случаях являет­ся порт; 6) активность протекания специфических физико-геогра­фических процессов особенно под воздействием усиливающейся антропогенной нагрузки, что требует особых природоохранных и вос­становительных подходов, более строгих ограничений природопреобразующей деятельности; 7) они все в большей степени становят­ся полигоном развертывания рекреационной деятельности.

Несмотря на широко распространенное мнение, большая часть мировой береговой зоны, расположенной на границе суши и океана, общей протяженностью около 450 тыс. км. освоена весьма слабо и подверглась лишь незначительным изменениям в результате челове­ческой деятельности. Так, даже в столь благоприятной для освоения Калифорнии береговая зона общей протяженностью почти 3 тыс. км используется меньше, чем на половину ее длины (на 1,4 тыс. км, из них для целей рекреации и туризма — около 1 тыс. км).

В России длина береговой зоны с учетом островов достигает почти 100 тыс. км. однако здесь сосредоточено лишь 7—8% на­селения страны, причем на наиболее протяженное арктическое и тихоокеанское побережье приходится лишь 16% приморского населения. В Японии же происходит интенсивное преобразова­ние прибрежной зоны. В стране насчитывается более 4 тыс. пор­тов и искусственных гаваней, т.е. по одной на каждые 8 км бере­говой линии. Стремление к децентрализации промышленности привело к сооружению новых портово-промышленных комплек­сов, расположенных на морских каналах, вдающихся в сушу (ис­кусственная гавань Кашима). Дефицит территории на Японских островах привел к созданию целого ряда проектов искусствен­ных островов и, в частности, для сооружения аэропорта в зали­ве Осака.

Рациональное для каждого конкретного типа приморского регио­на инфраструктурное обустройство, оптимальное соотношение про­пускной способности рокадных (параллельных береговой линии) и глубинных (перпендикулярных к ней) транспортных ходов позволя­ют ослабить давление на прибрежное пространство, оптимизиро­вать взаиморасположение конфликтующих отраслей-землепользо­вателей.

Районы портовых комплексов под воздействием научно-техниче­ского прогресса становятся местом функционального взаимопроник­новения суши и океана (создание внебереговых точечных прича­лов, буровых и эксплуатационных нефтепромысловых причалов, бу­ровых и эксплуатационных нефтепромысловых платформ, искусст­венных островов, расширение территории портов путем намыва грун­та и осушения) с одной стороны, и обеспечения бесперегрузочных транспортных связей порта с хинтерландом (применение судов «роро», смешанного плавания, баржевозов, паромов) — с другой.

Характерная для современного морского транспорта тенденция снижения инерционности (что относится к портам) проявляется в усилении подвижности, изменчивости границ форланда и хинтер-ланда портов.

Претерпевают изменение функции самих портов. По мере кон­центрации транспортных потоков возрастает роль крупных портов, у которых усиливаются перевалочные и распределительно-экспеди­торские функции, а также узкоспециализированных терминалов. На­личие или отсутствие таких портов с достаточным резервом перера­батывающих мощностей во многом определяет: 1) пространствен­ную структуру форланда; 2) мощность транспортных грузопотоков; 3) структуру флота, осваивающего эти потоки; 4) дальность перево­зок; 5) транспортную составляющую в цене доставляемого товара; 6) соотношение морских и сухопутных перевозок; 7) территориаль­ные сдвиги в промышленности.

Традиционно сложившаяся за долгие годы довольно стабильная триада «форланд—порт—хинтерланд» начинает в 70-е и 80-е гг. претерпевать весьма быстрые и интенсивные изменения. Эти изме­нения далеко не однозначны и во многом зависят от конкретной транспортной ситуации данного полигона — от рода перевозимых грузов, от состава флота, обслуживающего морское «плечо» данной корреспонденции, от «поглощающей» способности портов (и в пер­вую очередь от гарантированных глубин, емкости складов, а также от технической оснащенности причалов), от территориального ре­зерва развития порта (возможности расширения территории пор­та), от транспортной обеспеченности связей порта со своим хинтер­ландом, наконец, от конкуренции других портов, от их способности перехватывать грузы как на стадии форланда, так и на стадии хинтерланда.

Увеличение размера судов и их специализация определили рез­кое повышение производительности крупных портов. Так, за 20 лет в Антверпене средняя длина причала выросла со 125 до 175 м, тогда как его производительность увеличилась с 0,8 тыс. т до 3,0 тыс на 1 м причального фронта; однако, отнесенный на единицу площади (1 м² ), этот показатель увеличился всего лишь с 8 до 8,3 т в связи с тем, что радиус зоны, непосредственно обслуживающей причал, вырос со 100 до 360 м.

В условиях чрезвычайно высокой капиталоемкости реконструк­ции портов (стоимость первой очереди угольного терминала в Маасвлакте — аван-порте Роттердама оценивается в 160 млн долл.) иногда смещается представление об их форланде и хинтерланде: в крупных портах происходит перевалка части грузов на более мел­кие суда или частичная разгрузка крупных для развоза по более мелководным портам (так, в Роттердаме крупные суда-углевозы раз­гружаются на 75%).

Таким образом, ближний форланд ряда крупных портов функци­онально переходит в разряд их хинтерландов.

Стоимость дноуглубительных работ и дефицит площадей для рас­ширения портов усиливает тенденцию строительства искусствен­ных островов с преобладанием транспортно-распределительных функций.

Резко возросло значение портов как складских и распредели­тельных центров, что повышает капиталоемкость функционирова­ния портов и увеличивает потребности в свободных территориях — около 22—25 га на один причал длиной 300 м, тогда как до послед­него времени эта норма не превышала 10—12 га. Усиливается вза­имодействие морского порта и аэропорта как международных рас­пределительных центров.

Вместе с тем расстояние между городом и портом увеличивает­ся. Это часть более общей проблемы взаимодействия «суша-море». Исторически соотношение и взаимодействие портовой и городской территории прошло пять этапов развития: 1) первоначальный — тесное сращивание города и порта; 2) развитие порта за пределы городской территории (XIX в.); 3) развитие промышленности в пре­делах портовой территории, сооружение контейнерных терминалов (середина XX в.); 4) развитие морехозяйства, коренное изменение «морской» технологии (60—80-е гг.); 5) поглощение прибрежной зоны портом, вынужденное функциональное перепрофилирование городской территории (70—90-е гг.).

Территориальное размежевание функций между городом и пор­том усиливается, а обострение конкуренции между портами делает эту проблему особенно острой. Роль порта в занятости городского населения снижается. Значительные участки городской территории, в том числе и ее историческое ядро, раньше обслуживающие нуж­ды порта, теперь оказались заброшенными, тогда как масштабы но­вого портового строительства требуют больших площадей суши и акваторий. Территориальное размежевание усиливается главным об­разом в результате технологических изменений на морском транс­порте. Так, в Марселе, в Сан-Франциско депрессивная центральная часть города перестраивается и используется в рекреационных, се­литебных и коммерческих целях; в Лондоне коренной перестройке подвергся район старых доков.

Коммерческие функции порта переплетаются с собственно транс­портными и индустриальными функциями. Отсюда большое функ­циональное разнообразие портов, определяющее и различия в их производительности. По результатам обследования 11 западноевро­пейских портов, часовая производительность при погрузке (разгруз­ке) на одно судно и на одного занятого составили (в т): в Антверпе­не 28 (31) и 2,8 (2,8); Гамбурге 22 (28) и 1,8 (2.2); Бремене 20 (22) и 1,8 (1,8); Тиссайде 18 и 2,1; Эйвонмуте 12 (12) и 1,1 (1,8); Лондо­не 10 (19) и 0,7 (1,9); Глазго 8 (15) и 1,1 (1,2); Гулле 8 (15) и 0,9 (1,0); Ливерпуле 14 (10) и 1,0 (1,1); Роттердаме 19 (20) и 2,4 (1,9); Грейнджмуте 15 и 2,2. Производительность портов опре­деляют две важнейшие статьи расходов — собственно погрузка-разгрузка (у компании «Хапаг» — 40%) и простои судна в порту (по трем французским портам для генеральных грузов 14,4—23%, навалочных грузов 21—23,5%, наливных грузов 39—55%).

Для последнего десятилетия характерно усиленное наращива­ние перерабатывающих мощностей портов при неустойчивой эко­номической конъюнктуре. Так, пропускная способность крупней­шей в мире портовой зоны от Гавра до Гамбурга по разгрузке сухих массовых грузов с 1975 по 1995 гг. возросла со 170 млн т до 260 млн т, тогда как фактическая разгрузка увеличилась всего со 105 млн т до 130 млн т (при пике 145 млн т в 1980 г.). В 1995 г. степень использования пропускной способности терминалов отдель­ных портов составила (в %): Антверпена — 43, Роттердама — 75, Гента — 44, Амстердама — 29, портов ФРГ — 45. Такая значитель­ная недогрузка вызвана обострением конкуренции между портами, ошибками в инвестиционной политике, слабым изучением рынка, который при неустойчивой конъюнктуре достиг высокой степени насыщения.

Основным районом концентрации грузооборота портов до 1987 г. оставался бассейн Атлантического океана, несмотря на снижение его удельного веса с 65 до 50%. В настоящее время на первое место вышли порты Тихого океана, на которые приходится около 45% ми­рового грузооборота портов, на порты Атлантики — 40%, Индийско­го океана — 15%. За период 1975—1995 гг. удельный вес переработ­ки грузов в портах, грузооборот которых превышает 30 млн т, возрос с 40 до 67%.

Портовой ландшафт находится в процессе постоянного измене­ния. Преобладает тенденция расширения портовой территории в направлении вниз по течению реки и создания аванпортов на от­крытом побережье. Даже лучшие естественные гавани требуют в настоящее время проведения гидротехнических работ, чтобы удов­летворить требования современного судоходства. Динамика разви­тия портов вызывает изменение хинтерландов. В свою очередь от хинтерланда (его транспортной доступности, производственного по­тенциала, емкости его рынка) зависят масштабы и темпы развития порта. От портов, стремящихся к расширению хинтерланда, исхо­дит инициатива реконструкции подъездных путей, пересмотра транс­портной и тарифной политики. По мере специализации морского флота порты должны были приспосабливаться к обработке таких судов, как рефрижераторные, балкеры, танкеры, банановозы и др.

В микрогеографическом отношении территорию порта можно раз­делить на ареалы застройки, открытую сухопутную территорию и акваторию. Быстрое развитие промышленности в зоне портов ведет к преобразованию портового ландшафта. Среди предприятий в портовой зоне различают: непосредственно связанные с работой порта и с судоходством (верфи, предприятия по производству обо­рудования для оснащения судов, рыбоперерабатывающие предпри­ятия); использующие импортное сырье (нефть, руду, бокситы, хи­мическое сырье, а также рис, земляной орех, сою, копру, какао-бобы); сбывающие свою продукцию как на внутреннем рынке, так и экспортирующие ее; ТЭС; ориентирующиеся на мировой рынок (в крупных портах — нефтехимические и автосборочные заводы); предприятия, обслуживающие нужды населения портовой агломе­рации (легкая, пищевая промышленность).

Предприятия размещаются непосредственно вдоль морского ка­нала, вдоль внутренних водных путей (например, Эльба ниже Гам­бурга), в специально отведенных промышленных ареалах, в свобод­ной зоне порта. Сложной планировочной проблемой является недо­статок площадей, которая решается искусственным намыванием грун­та (Маасвлакте в Роттердаме), осушением, сооружением искусст­венных островов. В Нидерландах лишь 20% территории портов ис­пользуется в транспортно-экспедиционных целях. Это относится и к французским портам Атлантического побережья.

Развитие рекреационных функций побережья не только обостря­ет проблему площадей, но и ужесточает требование к охране окру­жающей среды: в Роттердаме отклонен проект строительства ме­таллургического завода, свертывается выплавка алюминия в Гам­бургском порту. Прибрежная зона в районе портов превращается в сформировавшийся экономический район.

НТР на морском транспорте оказывает большое влияние на раз­витие портов, в первую очередь — нефтяных. Осадка танкера де­двейтом 100 тыс. т — 14 м, 200 тыс. т — 17,8 м, 250 тыс. т — 21 м, 500 тыс. т — 30 м. Это требует сооружения внебереговых прича­лов, связанных трубопроводом, или проведения дорогостоящих дно­углубительных работ, что ведет к негативным экологическим по­следствиям: размывание склонов русла фарватера, засоление под­земных вод, выделение больших территорий для сбрасывание выну­того грунта (Гамбург с глубинами 13,5 м, Роттердам — 23 м). Су­пертанкеры не могут пройти через Ла-Манш и Северное море и вынуждены разгружаться в портах Бантри-Бей (Ирландия) и Анти-фер (Франция) с глубинами до 30 м. Такие порты становятся пере­валочными пунктами, крупнейший из которых на островах Палау обслуживает поток из Персидского залива в Японию. Крупные неф-тепорты, принимающие суда до 500 тыс. т: Харк в Иране, Рас-Тан-нура в Саудовской Аравии (грузооборот 390 млн т), о. Халул в Катаре, Куре и Окинава в Японии, Генуя в Италии, Вилленстад на острове Кюрасао.

К переработке потоков массовых грузов большинство портов ока­залось неподготовленным. В настоящее время происходит быстрое развитие инфраструктуры портов: в Гамбурге сооружена рудная га­вань Ганзапорт, откуда руда поступает по каналу от Эльбы в Пейне и Зальцгиттер.

Высокие требования к портам предъявляют контейнерные пере­возки. Специальные контейнерные терминалы сооружены в Любе­ке, Гамбурге, Бремерхафене, Амстердаме, Роттердаме, Антверпене, Дюнкерке, Гавре. Контейнерные терминалы требуют первокласс­ных автодорожных подходов и больших площадей для накопления и маневрирования контейнерами с помощью различного рода погрузчиков. Первое поколение контейнеровозов (14 тыс. бр.-рег. т, вместимость 700 контейнеров) было введено в 1968 г., второе (27 тыс. т, 400 контейнеров) — в 1970 г., третье (55 тыс. т, 2600 контейнеров) в 1980 г. Контейнеровозы четвертого поколения отли­чаются от судов третьего поколения большей ходовой скоростью.

К новым функциям портов относится обслуживание быстро раз­вивающихся грузовых и пассажирских паромных линий, всего ком­плекса подводной добычи нефти.

Морской транспорт, который под воздействием НТР способен все гибче приспосабливаться к новым явлениям и тенденциям раз­вития мирового хозяйства, в свою очередь становится все более серьезным фактором сдвигов в территориально-производственной структуре экономики как на национальном, так особенно на между­народном уровне, является ведущим субъектом хозяйственного ос­воения океанических пространств.

Вопросы

1. Из каких компонентов складывается современное морехозяйство?

2. Какова роль прибрежной контактной зоны «суша-море»?

3. В чем специфика освоения ресурсов Мирового океана?

4. Каковы особенности процесса интернационализации в сфере морехозяйства?

5. Назовите экономико-географические особенности морского транспорта как отрасли, во многом формирующей территориальную структуру мирового хозяйства.

6. Роль судов под «удобными флагами» и экономический смысл их исполь­зования.

7. Каковы основные экономико-географические тенденции изменения ми­рового фрахтового рынка?

8. Каковы основные тенденции изменений в структуре морских перевозок?

9. В чем суть процесса, получившего название «контейнерная революция» и его экономико-географических последствий?

10. Какова роль морского транспорта в формировании трансконтиненталь­ных транспортных «мостов»?

11. В чем заключаются современные функции крупных морских портов?

12. Каковы экономико-географические признаки приморских регионов?

13. Как меняется территориальное соотношение триады «форланд—порт— хинтерланд»?

14. В чем причины «бегства» портов от городов и усложнения портовых функций?

15. Чем можно объяснить перемещения мирового центра морехозяйствен-ной активности из Атлантики в бассейн Тихого океана?

Сфера услуг

Согласно марксистской доктрине (в которой третичному сектору, как нематериальному производству, вообще не было места) сфера материального производства делится на четыре сектора: сельское и лесное хозяйство, добывающая промышленность, обрабатывающая промышленность и грузовой транспорт (иногда включался пасса­жирский транспорт общего пользования). Таким образом, транс­порт также рассматривался как отрасль материального производст­ва. Этим как бы подчеркивалась производственная детерминиро­ванность хозяйства. В современных условиях, когда на передний план все более выступают социальные проблемы, структура хозяй­ства рассматривается уже иначе. Первичный сектор — это отрас­ли, непосредственно связанные с природными ресурсами, — добы­вающая промышленность, сельское, лесное, рыбное хозяйства; вто­ричный сектор — обрабатывающая промышленность, нацеленная на изготовление конечного продукта; третичный сектор, или сфера услуг, — непроизводственная сфера деятельности, направленная на создание условий для функционирования хозяйства и жизнедея­тельности населения. (Из этой третичной сферы ныне выделяют и четвертичную сферу — науку, или научные исследования и опыт­но-конструкторские разработки — НИОКР.)

Отсюда следует, что и транспорт, да и всю производственную инф­раструктуру можно и следует отнести к непроизводственной сфере. Это первая, «систематизационная», особенность третичного сек­тора. Далее надо отметить опережающие темпы развития третич­ного сектора в странах — членах Организации экономического со­трудничества и развития (промышленно развитые страны Запада). И, наконец, третья особенность —интенсивное изменение внут­ренней покомпонентной структуры третичного сектора — возраста­ние роли производственных услуг, обеспечивающих кардинальные сдви­ги в отраслевой, территориальной и организационной структуре ос­новных производственных отраслей. Эти изменения в составе третич­ного сектора проявились за последние 15—20 лет. Производственные услуги не только не зависят от уровня основного производства, но становятся саморазвивающимися отраслями, которые все в большей степени определяют, что и как производится. Например, в Велико­британии число занятых в сфере производственных услуг за 1980— 1995 гг. выросло на 40% (на 720 тыс. человек), тогда как в сфере личных услуг лишь на 15% (на 600 тыс. человек).

С середины 70-х гг. товарная часть внешнеторгового баланса промышленно развитых стран была убыточной, тогда как сервисная часть всегда сводилась с превышением доходов над расходами (см. таблицу 14).

Обычно производственные услуги различают следующим обра­зом: а) в сфере потребления (рыночного спроса); б) в сфере снаб­жения (поставок); в) выполняющие посредническую роль (обеспе­чение информационных, телекоммуникационных, транспортных, ком­пьютерных услуг, создание организационно-предпринимательской среды). Эти свойства производственных услуг в конечном счете обеспечивают доставку производственных товаров на принципиаль­но новом качественном уровне — более быстро, надежно, на боль­шие расстояния, дешевле, с улучшением информированности кли­ентуры об альтернативных источниках обслуживания.

За последние два-три десятилетия в ряде наиболее развитых в экономическом отношении стран произошли быстрый рост и изме­нение структуры третичного сектора.

Так, если сравнить изменения структуры занятости экономически активного населения двух регионов — Западной и Восточной Евро­пы, то разрыв между ними насчитывает примерно 30 лет (табл. 15).

Таблица 14

Динамика внешнеторгового баланса промышленно развитых стран (млрд долл.)

Таблица 15

Структура занятости населения по секторам хозяйства в Западной и Восточной Европе (%)

Чтобы понять причины огромных изменений, произошедших в структуре производства за последние десятилетия, надо раскрыть понятие, которое уже встречалось в данной книге — постиндустриальный этап развития, на который перешли промышленно раз­витые страны Запада и так называемые страны новой индустриали­зации. Наступление этого этапа связано прежде всего с измене­нием спроса на потребительском рынке товаров и услуг (а не с достижениями научно-технического прогресса, по мнению многих исследователей; эти достижения очень важны, оказывают огром­ный эффект обратной связи на само развитие, но по своей сути вторичны), переходом общества от удовлетворения потребностей «первого круга» (жизнеобеспечения), которое имеет свои довольно узкие пределы, к потребностям «второго круга» (или — «свободно­го времени»), которые по существу беспредельны. (Этот этап, насту­пивший с 70-х гг., еще называют этапом информационных потреб­ностей.) В конце концов эти изменения в потребностях общества определяются изменениями структуры расходов семейного бюдже­та. По подсчетам академика С.Шаталина, в России на протяжении всего советского и постсоветского периода доля расходов на пита­ние в семейном бюджете не опускалась ниже 60%, а иногда подни­малась и до 3/4, тогда как на Западе она в последние 20 лет снизи­лась до 20%.

Именно новые потребности общества вызвали массовый переход производства от принципа «экономии масштаба» (выпуск массовой серийной продукции) к принципу «экономии разнообразия», к спро­су на продукцию относительно дорогостоящую, выпускаемую не­большими партиями, гражданскую и инновационную. Стоимость единицы выпускаемой продукции резко возросла, что вызвало коренную перестройку всего логистически-распределительного аппарата (под­робнее см. в главе «Транспорт»). По данным профессора Н.В.Алисова, стоимость 1 т традиционной промышленной продукции в 1995 г. в тыс. долл. составляла: железной руды — 0,02, цемента — 0,023, природного газа (1 тыс. м³ ) — 0,08, минеральных удобрений — 0,1, нефти — 0,12, стали — 0,2. Стоимость же инновационной («но­вой») продукции равнялась: пластмасс и синтетических смол — 1,0, химических волокон — 10,0, автомобилей — 15,0, электронно­го оборудования — 100,0, суперкомпьютеров — 25000.

В конце 80-х гг. в СССР выпускалось в год промышленной про­дукции 2 млрд т приблизительно на сумму 200 млрд долл. (сто­имость продукции японской автомобильной промышленности), т.е. в среднем стоимость 1 т продукции составляла всего 100 долл. Эта удешевленность производства свидетельствует об утяжеленности всего хозяйства, что создает огромные проблемы и производствен­ные, и транспортные, и экологические, не позволяет решать задачу переструктурирования промышленности. Однако, как показал опыт западных стран, между изменением потребностей (спроса) и сдви­гами структуры производства стоит как бы социальный субъект этих социальных потребностей — само общество, которое тоже неиз­бежно должно измениться в сторону создания социальных гаран­тий, выработки определенной социальной психологии.

Последняя включает:

1) мотивацию к труду, что определяется материальной заинтере­сованностью и свободой выбора приложения своих трудовых навы­ков и профессиональных знаний;

2) экологическое сознание общества;

3) социальную ориентацию:

4) интеллектуализацию (соотношение синих и белых воротнич­ков) и гуманизацию труда, в значительной мере определяющих ка­чество трудовых ресурсов;

5) демократизацию общества (в определенной степени выступа­ет как реакция на тоталитарную систему стран социализма);

6) демилитаризацию экономики (конверсия военной промыш­ленности в нашей стране так и не была проведена, и расходы на ВПК превышают 10% ВВП, тогда как в США они составляют ме­нее 6%).

Структурно постиндустриальное общество в результате этих про­цессов тоже неизбежно меняется: растет так называемый средний класс, обеспечивающий стабильность всего общества, его устойчи­вое эволюционное развитие, значительное улучшение криминоген­ной обстановки. Опыт показывает, что такая устойчивость в обще­стве наступает тогда, когда доля среднего класса превышает 50% всего населения, тогда как в России, по разным подсчетам, эта цифра колеблется от 8 до 20%.

И только в этих условиях создаются предпосылки для карди­нальных изменений структуры материального производства — и отраслевой, и организационной, а постепенно — и территориаль­ной. Одним из ярких признаков постиндустриального развития яв­ляется рост значения мелкого предпринимательства, более откры­того к внедрению инноваций, более гибкого по отношению к меня­ющемуся спросу на потребительском рынке, что отвечает, напом­ним, переходу к принципу «экономии многообразия» (табл. 16).

Таблица 16

Малые предприятия в экономике ряда стран в 1996 г.

Таким образом, Россия в отличие от постиндустриальных стран Запада остается страной крупного и среднего предпринимательст­ва. Концентрация малых предприятий (6 фирм на 1 тыс. жителей) на порядок ниже аналогичного показателя в развитых странах. В 1997 г. на малых предприятиях России работало 6 млн человек, что по крайней мере в 5 раз меньше, чем можно было ожидать при прогрессивной современной структуре хозяйства. В таких странах, как Германия и Япония, продукция малых предприятий составляет 40% стоимости их экспорта.

Меняющаяся организационная структура производства являет­ся предпосылкой процесса приватизации и дерегулирования, демо­нополизации производства, что объясняется возможностью более глубокого врастания в рыночную среду, быстрой реакции на изме­нение потребностей.

Вместе с тем, демонополизация производства усиливает конку­ренцию, обостряет борьбу предприятий и фирм за выживание. С этим связано и повышение эффективности производства, которая в конечном счете выражается в затратах ресурсов (материальных, природных и трудовых) на единицу выпускаемой продукции. Отсю­да и перестройка технологического аппарата и внедрения послед­них достижений научно-технического прогресса. В силу огромной инерционности хозяйства, его высокой фондоемкости эти тенден­ции далеко не сразу пробили себе дорогу. Относительно дешевое сырье и энергоносители (особенно нефть) стимулировали экстен­сивный тип развития хозяйства, при котором темпы производства соответствовали ресурсопотреблению.

Резкий и во многом неожиданный рост цен на нефть в сентябре 1973 г., а за ней и на другие энергоносители, вызвал так называе­мый «триггерный» эффект (эффект спускового крючка), приведший к реализации накопившихся потребностей в повышении ресурсоэф-фективности производства, в результате за десятилетие энергоем­кость хозяйства развитых стран снизилась на 1/3, а к 1990 г. об­щая ресурсоемкость сократилась почти вдвое.

Ситуация в нашей стране показала, что полная занятость явля­ется одним из главных тормозов изменения структуры хозяйства, повышения его эффективности. Развитые страны Запада не оста­навливались перед массовыми увольнениями для того, чтобы за­крыть устаревшие предприятия. Опыт этих стран показал, что без роста безработицы, без «высвобождения» значительного количест­ва живого труда и без замены его овеществленным трудом, быст­рые изменения структуры производства, а отсюда и повышение его эффективности невозможны.

Изменения в отраслевой структуре хозяйства, за последние 20— 25 лет были очень существенны. Так, в 1970 г. в целом по миру стоимость промышленной продукции превышала стоимость сель­скохозяйственной продукции в 3,3 раза. В 1995 г. промышленность превосходила сельское хозяйство по этому показателю уже в 8 раз, причем по отдельным странам и регионам он сильно различался: в США он достиг 8, в Западной Европе — 7, в Восточной Европе лишь 2,5, в России — 3. В промышленном секторе обрабатывающая промышленность превосходила добывающую по стоимости продук­ции в США в 6 раз, в Западной Европе в 20 раз, в Японии в 60 раз, тогда как в Восточной Европе лишь в 10 раз, а в России в 3,5 раза.

Такова была «расстановка сил» в странах постиндустриального развития, определившая быстрый рост третичного сектора и сдвиги в его структуре (табл.17).

Таблица 17

Сдвиги в структуре третичного сектора (% от общего числа занятых)

Ярко бросаются в глаза главные особенности третичного секто­ра: опережающие темпы роста числа занятых, внутри сектора — опережающий рост производственных и распределительных услуг (банковское кредитование, консалтинговая деятельность, рекла­ма и другие виды сервисной деятельности). Проведенный анализ структуры и динамики сферы услуг выявляет четкую взаимоза­висимость этих сдвигов с изменением структуры (и прежде все­го организационной) производственных отраслей. Как уже гово­рилось, увеличение роли малых и средних предприятий обостря­ет конкуренцию, в которой они функционируют, а это в свою очередь требует вычленения особых сервисных структур. В их задачи входит обеспечение для малых предприятий адекватной ниши функционирования.

Параллельно с этой базисной функцией сервисные отрасли сво­им развитием «решают» и ряд общеэкономических и других про­блем. Среди них можно выделить пять:

1. Снижение общей материало-, ресурсо- и энергоемкости ВВП, так как по этим показателям третичный сектор примерно в 4 раза уступает отраслям материального производства.

2. Сервисные отрасли в силу своей раздробленности отличаются высокой трудоемкостью и по мере своего развития образуют весьма емкий «резервуар» для поглощения избыточной рабочей силы, вы­свобождающейся в результате повышения производительности тру­да в отраслях материального производства.

3. Территориальные проблемы развития, которые обостряются по мере снижения ресурсоемкости производства, что превращает целый ряд районов тяжелой и добывающей промышленности в кри­зисные ареалы. Это относится и к ряду портов, которые долгие десятилетия были ориентированы на переработку массовых сырье­вых грузов. Новые требования к современному транспорту, разви­тие контейнерной системы вызвали такое специфическое явление, как «бегство» портов от города. Усиливается территориальное раз­межевание функций между городом и портом. Развитие многофунк­ционального третичного сектора позволило перепрофилировать и возродить к жизни депрессивные районы Центральной Англии, Ру­ра, Северо-востока США. Обширные внутренние районы портов в Генуе, Марселе, Сан-Франциско, превратившиеся в свое время в трущобы, сейчас интенсивно перестраиваются и используются уже в рекреационных и коммерческих целях. Наиболее известен про­цесс коренной перестройки района старых лондонских доков, превратившегося в средоточие крупных деловых банковских, страхо­вых и коммерческих центров, соединенных подвесной автоматиче­ской железной дорогой, имеющей выход на сеть метрополитена.

Другой яркой территориальной формой проявления третичного сек­тора являются технополисы, или в более общей форме — технопарки (города науки). Ориентированы эти территориальные образования на крупные научные центры — университеты, лаборатории. В то же вре­мя используется фактор территории и высокой транспортной и ин­формационной доступности. В технополисах сосредоточены научные лаборатории и экспериментальные производственные структуры, за­нятые инновационными опытно-конструкторскими разработками. Ком­фортные условия жизни и высокая техническая оснащенность научных лабораторий привлекают в технополисы крупные научные силы. Про­дукция, выпускаемая в технополисах, отличается высокой инновационностью и наукоемкостью. Наибольшее развитие научные парки по­лучили в США (Силиконовая долина), где их уже больше 150, и в странах Западной Европы. Сеть технополисов Японии, организуемая государством, стала создаваться в 1983 г. и состоит сейчас из 26 научно-производственных территориальных образований. Считается, что технополисы обладают мощным синергическим эффектом и воз­действуют на окружающую территорию. В России города науки со­зданы вокруг Москвы (Обнинск, Дубна, Черноголовка, Пущине), под Новосибирском (Академгородок).

Другим все более распространенным территориальным образо­ванием, обладающим большими инновационными импульсами, яв­ляются так называемые свободные экономические зоны, организуе­мые с целью развития передовых отраслей, привлечения иностран­ных инвестиций, внедрения и привлечения передовой технологии, создания новых рабочих мест, развития и перепрофилирования проблемных районов. По своей специализации и целевой на­правленности свободные экономические зоны бывают промышленно-экспортного направления, коммерческого, финансового, управлен­ческого, страхового видов деятельности, могут функционально смыкаться с рассмотренными выше технопарками, развивая науч­но-техническое направление. Условия, определяющие успешное развитие и функционирование свободных экономических зон, сле­дующие: тесная связь с мировым рынком, высокая транспортная доступность (морской, воздушный транспорт, контейнерная систе­ма), административное размежевание с окружающей территорией, освобождение ввоза и вывоза от таможенных пошлин, общие налоговые льготы, наличие свободной территории и ее инфраструктур­ное обустройство, наличие относительно дешевой и весьма квали­фицированной рабочей силы, в целом благоприятный инвестицион­ный климат.

Исследователи отмечают и негативные моменты развития сво­бодных экономических зон: это избыточность развития инфраст­руктуры, фрагментация производства, социальная напряженность в связи с территориальной контрастностью (неравенство в заработ­ной плате), повышенная эксплуатация местной рабочей силы в раз­вивающихся странах. Число свободных экономических зон всех ти­пов в 90-х гг. превысило 900, они распространены уже в 90 странах, их доля в мировом экспорте выросла с 7,7% в 1979 г. до 20% в 1985 г. и достигла 1/3 в 90-х гг. (превысила 1 трлн долл.). Геогра­фически свободные экономические зоны получили значительное рас­пространение в странах различных типов. Можно выделить зоны порто-франко в Генуе, Гамбурге, Гибралтаре, известные уже не­сколько веков, и более новые: зоны экспортных производств и при­граничные индустриальные зоны — Шеннон в Ирландии, Каосюн на Тайване, Масан, Батаан на Филлипинах, инвестиционные зоны в Шри-Ланке, промышленные парки в Сингапуре, специальные эко­номические зоны Китая. В России преобладают производственно-экспортные и свободные таможенные зоны — Находка, Выборг, Калининград и др. (всего 15 территориальных образований).

4. Решение экологических проблем. Третичный сектор, доля ко­торого в ВВП США составляет 65%, а в Западной Европе и в Япо­нии 56—62%, значительно более безопасен в экологическом отно­шении, чем предприятия и целые отрасли в сфере материального производства.

5. Открытость экономики постиндустриальных стран, в кото­рую третичный сектор вносит существенный вклад. Мировой экс­порт услуг (см. подробнее в главе «Внешнеэкономические связи) в 1995 г. составил 1230 млрд долл., т.е. примерно 1/4 объема товар­ного экспорта. По странам торговля услугами менее сконцентриро­вана, чем товарный оборот (табл. 18).

Таблица 18

Внешняя торговля услугами в 1995 г. (млрд долл)

На открытость экономики постиндустриальных стран значитель­ное воздействие оказывает «невидимый экспорт», который можно разбить на пять групп: транспортные услуги; финансовые; туризм: связь и предоставление информационных данных, профессиональные государственные и частные услуги (страхование, реклама, ауди­торская и бухгалтерская деятельность, менеджмент и т.д.).

Реклама стала одним из главных видов сервисной деятельности: за 15 лет (с 1980 по 1995 гг.) затраты на рекламу выросли в 3 ра­за — с 65 млрд до 200 млрд долл., в том числе газетная реклама с 30 до 90 млрд, на телевидении с 20 до 60 млрд долл. Особенно активны американские рекламные фирмы на западноевропейском рынке; число их агентств за последнее десятилетие выросло с 60 до 250. Во Франции на пять крупнейших рекламных фирм приходится 60% стоимости всего оборота рекламного бизнеса. Всего в Запад­ной Европе на три крупнейших агентства приходится более 1/3 затрат на рекламу. Международный рекламный бизнес сосредото­чен в нескольких центрах (табл. 19).

Таблица 19

Международные центры рекламы в 1993 г.

Кроме указанных в таблице, в число крупных рекламных цент­ров входят Амстердам, Стокгольм, Дюссельдорф. В последнее вре­мя их начинают теснить Мадрид, Милан, Лиссабон. Из 10 мировых рекламных агентств пять находятся в США, по два в Японии и Великобритании, одно — во Франции. В своем размещении агент­ства по рекламе ориентируются на те центры, где есть достаточно развитые производственные мощности, развитая полиграфическая база, где большое развитие получили средства массовой информа­ции, где сосредоточены учреждения культуры — изостудии, студии звукозаписи, музыкальные ансамбли и т.д.

Новый этап развития коммуникационных услуг постепенно заме­няет (частично) транспортные услуги. Это позволяет сотрудникам фирм «уйти» из крупных городов, сохраняя при этом полный контакт со своим офисом. При этом используется оптико-волоконная система связи, позволяющая одновременно вести 100 тыс. телефонных разго­воров. Получают распространение так называемые видеоконферен­ции, которые заменяют личные контакты. В Великобритании уже обо­рудовано 250 специальных помещений для таких «заочных» конфе­ренций. По данным экспертов, двухчасовая заочная конференция филиа­лов фирмы обходится в 2—3 тыс. фунтов стерлингов вместо 15 тыс., в которые обходится обычное совещание. Отмечается особая роль бизнес-центра в Шенноне (Ирландия), где создан вспомогательный электронный офис для смешанных фирм с центрами по обе стороны Атлантики (разрыв во времени — 5 часов). Такой центр обеспечивает почти круглосуточную работу этих фирм.

Общее число «надомников», которые используют для работы те­лекоммуникационные сети, насчитывает в Великобритании 1,2 млн человек, в США — более 4 млн (почти 4% общего числа занятых в хозяйстве). Важную роль в обеспечении средствами связи играет внедрение сотовых телефонов. Число абонентов растет на 27% в год и достигло в мире уже 200 млн (к 2000 г. ожидается 830 млн), в том числе в Северной Америке 60 млн, в Западной Европе — 57 млн, Японии — 29 млн, Азиатско-Тихоокеанском регионе (без Японии) — 40 млн.

К производственным услугам можно отнести и финансово-кре­дитную сферу, которая находит свое выражение в концентрации и международном переплетении капиталов и в формировании крупных банковских центров, и сосредоточена в первую очередь в странах Западной Европы (примерно 1/3 всех активов круп­ного банковского капитала), в Японии (1/4) и в США (1/5) (см. таблицу 20).

Таблица 20

Крупнейшие банковские центры Западной Европы, 1995 г.

Ведущими банковскими центрами, как и следовало ожидать, яв­ляются Париж, Лондон и Франкфурт, причем лондонские банки в целом добились самой высокой доходности своих активов. Ведущая позиция Лондона как высокоэффективного финансового центра, ве­роятно, и влияет на несогласие Великобритании присоединиться к валютному союзу ЕС, образование которого намечено на начало 1999 г.

Высокие темпы наращивания активов в банковских центрах Гер­мании связаны с объединением страны, а Брюсселя с его положе­нием как центра Европейского Союза.

Важную роль в сфере распределительных услуг играет внутрен­няя торговля, которая делится на оптовую и розничную (табл. 21).

Между странами имеются значительные различия по соотноше­нию числа занятых в розничной и оптовой торговле. Как видно из таблицы 22, в целом по Европейскому Союзу это соотношение со­ставляет 2:1, однако в Бельгии и Дании число занятых в обеих отраслях почти одинаково, в Швеции превосходит лишь на 1/4, тогда как в Греции в 3 раза, в Великобритании в 2,6 раза, в США почти в 3 раза.

Различия в показателях насыщенности предприятиями рознич­ной торговли показаны в таблице 22.

Таблица 21

Внутренняя торговля в странах Европейского Союза

Таблица 22

Розничная торговля в некоторых странах Западной Европы, 1995 г.

Из таблицы видно, что страны Южной Европы имеют огромное число мелких торговых точек, в то время как в Великобритании и Германии розничная торговля более сконцентрирована. В Южной Европе число предприятий оптовой торговли относительно невелико — 10—18%, в странах Северной Европы — 30—50%, что свя­зано с ролью импортных товаров на внутреннем рынке. Наиболь­шая насыщенность торговыми предприятиями отмечается среди раз­витых стран в Японии, где их общее число превышает 1,5 млн мага­зинов. Это объясняется традициями и изменением социальной струк­туры населения.

В заключении следует подчеркнуть, что опережающее развитие третичного сектора, и особенно сферы производственных услуг, явля­ется неизбежным условием и предпосылкой цивилизационного пере­хода экономики к рыночному, постиндустриальному этапу развития.

Вопросы

1. Почему сферу услуг называют третичным сектором экономики?

2. Какие отрасли входят в сферу услуг?

3. Каковы экономико-географические особенности формирования третич­ной сферы?

4. Чем вызвано опережающее развитие сферы услуг?

5. Какие из отраслей третичной сферы наиболее динамичны и почему?

6. Почему опережающее развитие сферы услуг считается наиболее ярким проявлением постиндустриального этапа развития?

7. Чем отличается сфера услуг от производственной сферы?

8. Какова доля третичной сферы в ВВП по общей занятости?

9. В чем специфика внешней торговли услугами?

10. Что такое технополисы, научные парки, как они функционируют и каковы принципы их размещения?

Международная торговля

Международное географическое разделение труда базируется на стремлении человечества ко все большей эффективности ведения хозяйства, а в последнем десятилетии и к обеспечению все больше­го многообразия предлагаемых на мировом рынке продуктов и това­ров, что пришло на смену массовости (серийности) производства. Таким образом, и в международном обмене принцип экономики мас­штаба (economy of scale) начал вытесняться другим принципом — экономики многообразия (economy of scopo).

Этот принцип привел к полному отказу, даже в теории, от воз­можности того, что каждая национальная экономика в состоянии покрыть все разнообразие спроса. Более того, в условиях постинду­стриального общества идет углубление специализации производст­ва, всегда лежавшее в основе углубления и диверсификации меж­дународного географического разделения труда, которое на совре­менном этапе становится все более детальным и более «адресным». Происходит не только специализация на производстве готовых про­дуктов, но и на деталях, полуфабрикатах, отдельных стадиях и эле­ментах производства той или иной продукции. В основе специали­зации теперь не столько количественные (сделать больше и по бо­лее низкой цене), сколько качественные критерии (наукоемкость, надежность, «чистота» и т.д.).

Именно поэтому на взаимную торговлю между промышленно раз­витыми странами Запада приходится уже почти 60% оборота миро­вой торговли. Наиболее зрелая экономическая интеграционная груп­пировка сформировалась именно в Западной Европе, тогда как проч­ность взаимодействия между развивающимися странами очень не­велика и подвержена воздействию политических и конъюнктурных экономических колебаний.

Современный этап развития внешнеэкономических связей ха­рактеризуется их многовидностью.

Товарные потоки, или товарообмен. Новые тенденции эко­номического взаимодействия государств, изменения структуры меж­дународных экономических связей проявляются особенно ярко в внешней торговле товарами, а также в масштабах и структуре меж­дународных транспортных сообщений, обеспечивающих реализацию сложившихся внешнеторговых связей. Одна из важных особенно­стей современного этапа мирового экономического развития — более высокие, чем у промышленного производства темпы роста между­народной торговли. В 1995 г. стоимость товарного экспорта соста­вила 4875 млрд долл., экспорта услуг — 1230 млрд долл.

На 25 ведущих стран приходилось 85,3% мирового экспорта и 83,8% импорта. По некоторым из них эти показатели составили: США — 15,5 и 19,9%, Германия — 11,6 и 10,7%, Японии — 11,8 и 8,6%, Франция — 6,» и 6,3%, Великобритания — 5,2 и 5,8%.

На быстро развивающиеся страны новой индустриализации Юго-Восточной Азии приходится уже 8,5% объема мирового экспорта, на нефтеэкспортирующие страны, объединившиеся в ОПЕК — око­ло 10%.

Несмотря на ускорившийся процесс втягивания национальных экономик в систему международной торговли, мировой товарообо­рот отличается высокой территориальной концентрацией — на пять крупнейших экспортеров приходится почти половина объема миро­вого товарооборота. В то же время происходит определенная про­странственная дисперсия товарных потоков — суммарная доля глав­ных потоков (каждый более 1% мирового внешнеторгового оборо­та) составляла в 1970 г. 29,3%, в 1980 г. — 26%, в 1995 г. — 20%. Одновременно происходят определенные изменения пропорций меж­ду потоками (табл. 23).

Интересно отметить, что среди главных товаропотоков преобла­дают связи между соседствующими странами, хотя их удельный вес в товарообороте и снижается. Среди 15 главных межстрановых взаимодействий — девять соседские, что связано с особенностями интеграционных процессов: принципиальная однотипность сложных многоотраслевых хозяйств развитых стран не только не препятст­вует грузообмену, а даже является типологическим признаком ин­теграции. Напротив, усеченная структура хозяйства многих разви­вающихся стран, опирающегося главным образом на первичные при­родные ресурсы, не создает стимулов обмена между соседями, так как соседство здесь предполагает сходство в природных условиях и обеспеченности природными ресурсами.

Таблица 23

Соотношение главных межстрановых товаропотоков (в % к мировому итогу)

Анализ приведенных данных дает представление о процессах, протекающих в географической структуре основных товаропотоков. Главный из них — относительное ослабление связей между тремя основными центрами западной экономики — США, Японией и Гер­манией. Поток, связывающий двух крупнейших экспортеров мира США и Германию — отошел по существу на 12-е место, сократи­лась и доля американо-японских взаимодействий, несмотря на рост удельного веса Японии в мировом экспорте. В целом доля межцент­ровых связей США—Япония—ЕС в мировом внешнеторговом обо­роте снизилась с 14% до 10% в 70-е гг. и до 8% за 80-е гг., тогда как доля связей этих центров со своей непосредственной зоной тяготения выросла за последние 20 лет с 10% до 25%. Это указы­вает на превращение мирового хозяйства в многополярную систе­му, отдельные части которой, несмотря на усиливающийся процесс глобализации, имеют тенденции к самоизоляции, локализации свя­зей, их региональному замыканию.

Однако тремя мировыми экономическими центрами дело не ог­раничивается. Уже говорилось выше о таком уникальном явлении последних лет, как неожиданный выход на мировую экономическую арену стран новой индустриализации, выход, который во многом обязан активной внешнеэкономической деятельности Японии. Но теперь эти страны образуют уже быстро развивающееся и относи­тельно самостоятельное ядро, формирующее новый полюс развития в восточной части Тихоокеанского бассейна, доля которого в миро­вом валовом продукте за последние 20 лет удвоилась (табл. 24).

Таблица 24

Динамика хозяйственного развития стран новой индустриализации за 1980—1993 гг. (прирост в %)

Суммарная доля четырех стран новой индустриализации в миро­вом экспорте выросла в 4 раза и достигла 14% (Гонконг — 4,6%, Республика Корея 3,3%, Сингапур 3,2%, Тайвань 3,0% мирового экспорта). Феномен стран новой индустриализации частично мож­но объяснить на раннем этапе развития большой ролью государст­венных субсидий, ограничением импорта и быстрым развитием импортозаменяющих производств. Современный этап их взлета объ­яснить значительно труднее — здесь и фактор политической стабиль­ности, и наличие определенной критической массы трудовых ресур­сов, традиций и трудовых навыков, и высокая организованность и дисциплинированность населения и, наконец, приморское транспортно-географическое положение этих стран, близость к Японии.

Быстрый рост привел к «перегреву» экономик и тяжелому фи­нансовому кризису в этих странах в начале 1998 г.

Мировой товарный экспорт (трлн долл. в ценах 1990 г.) развивал­ся следующим образом: 1950 г. — 0,35; 1960 г. — 0,50; 1970 г. — 1,25; 1980 г. — 2,25; 1990 г. — 3,48; 1997 г. — 5,4.

Таким образом, за 40 лет объем мировой торговли вырос в 10 раз, причем по десятилетиям он увеличивался в 1,4, в 2,5, в 1,8 и в полтора раза.

Важнейшей характеристикой мирового внешнеторгового оборота является его товарная структура, которая под воздействием географи­ческого разделения труда и научно-технического прогресса претерпе­вает значительные изменения. Углубление международного географи­ческого разделения труда, которое выражается не только в предмет­ной (т.е. на уровне готовой продукции), но и поузловой, подетальной и постадийной специализации производства, а также резкое сниже­ние ресурсо- и материалоемкости хозяйства, ведут к сдвигам в струк­туре товарной массы, поступающей на мировой рынок. Происходит снижение доли продукции первичного сектора экономики — топлива, сырья, продовольствия и рост удельного веса продукции квалифици­рованных отраслей обрабатывающей промышленности, включая вы­сокие технологии, т.е. особо наукоемкие производства.

За послевоенный период, таким образом, в структуре международ­ного товарооборота произошли принципиальные изменения (табл. 25).

Радикальные изменения в структуре произошли именно за по­следнее десятилетие. Как уже говорилось выше, эти изменения со­провождались значительным ослаблением зависимости промышленно развитых стран Запада от импорта сырья из развивающихся стран (табл. 26).

Вся сложность товарной структуры внешнеторгового оборота свя­зана с очень развитым международным географическим разделени­ем труда и огромным разнообразием потребностей в товарах произ­водственного и потребительского назначения. Однако даже если ограничиться только рассмотрением некоторых сырьевых и про­довольственных товаров, то степень их экспортности очень различна, что связано со степенью уникальности (или, наоборот, повсе­местности) распространения источников данного сырья, а также с его транспортабельностью, т.е. транспортными затратами на едини­цу полезного вещества, содержащегося в данном товаре (см. таб­лицу 28).

Таблица 25

Сдвиги в структуре мирового товарооборота (% к итогу)

Таблица 26

Доля развивающихся стран в обеспечении сырьем (%)

Таблица 27

Товарная структура мирового экспорта в 1995 г.

Для большинства стран мира международный товарообмен оста­ется основной формой внешнеэкономических связей. Степень участия в географическом разделении труда, или так называемую открытость экономики, отражает показатель обмена экспорта и им­порта товаров и услуг, отнесенный к ВВП или к численности насе­ления. Ни одна даже самая развитая в экономическом отношении страна не может эффективно производить все виды потребляемой продукции. Степень вовлеченности в международное разделение тру­да зависит в первую очередь от уровня развития производительных сил. Поэтому промышленно развитые страны занимают ведущие позиции в международном товарообороте, специализируясь глав­ным образом на поставках продукции высокой технологии — ма­шин, электронного оборудования, продукции фармацевтики и тон­кой химии.

Таблица 28

Степень экспортности ряда сырьевых товаров на мировом рынке, 1990 г.

Для определения степени втянутости хозяйства той или иной страны в мирохозяйственную систему чаще всего используют так называемую экспортную квоту хозяйства — показатель, определяе­мый как отношение стоимости экспорта товаров и услуг к валовому внутреннему продукту в сопоставимых ценах. Экспортная квота за 1975—1995 гг. выросла с 12% до 22%, по товарному экспорту (без топлива) с 8% до 13%, по экспорту услуг с 1,5% до 3,0%. В мировом экспорте возросла доля продукции машиностроения, ав­томобилей, электронного оборудования, химикалиев, текстильных изделий, обработанной древесины, бумаги, сократилась доля цвет­ных металлов, стали, продовольственных товаров.

Таким образом, более 1/5 объема произведенных в мире про­дукции и услуг (в ценностном выражении) поступает на мировой рынок. Приведенные данные указывают на чрезвычайное разнообразие этого показателя. Более того, и среди развивающихся стран есть такие, у которых экспортная квота выше, чем у некоторых промышленно развитых. И нельзя признать правильным широко бы­тующее мнение, что чем выше экономический потенциал страны, тем больше открытость ее экономики. Так, США и Япония — пер­вый и третий экспортеры мира — имеют относительно низкую экс­портную квоту (табл. 29).

Анализируя таблицу, можно сделать вывод, что на экспортность, открытость хозяйства, кроме уровня развития производительных сил, выгодности экономико-географического положения и разнооб­разия природных ресурсов, в значительной степени влияет емкость внутреннего рынка, рост платежеспособного спроса населения. Имен­но поэтому Япония является одной из очень немногих стран, где показатель экспортной квоты за 30 лет (с 1960 г.) почти не вырос, несмотря на бурное развитие всех видов внешнеэкономической деятельности. Быстрый рост заработной платы и общее повышение жизненного уровня населения, что и определяет платежеспособ­ность, емкость внутреннего рынка, явились мощным фактором, про­тивостоящим росту уровня экспортности хозяйства.

Таблица 29

Динамика экспортной квоты промышленно развитых стран (% к ВНП)

Что касается развивающихся стран, у большинства которых ем­кость внутреннего рынка относительно невелика, то специализация экспорта на небольшом числе товаров ставит хозяйство в сильную зависимость от колебаний цен на мировом рынке, формирует монокультурную специализацию.

Место России в мировой торговле явно не соответствует ее роли в мирохозяйственной системе (всего 2%), а структура экспорта— импорта схожа с развивающимися странами; в экспорте почти 4/5 объема приходится на топливо, сырье и полуфабрикаты, тогда как в импорте преобладают готовые изделия и сельскохозяйственные то­вары. Среди экспортируемых готовых изделий важное место зани­мают вооружение и военная техника — основная статья экспорта продукции машиностроения. На нее приходится более 1/5 мирово­го экспорта оружия и до 7% суммарного экспорта России, тогда как в США — всего 2%, а в странах Западной Европы менее 1%. Важнейшими условиями необходимого изменения структуры внеш­неторгового оборота России являются повышение конкурентоспо­собности продукции экспортных отраслей и рационализация и пе­рестройка импорта.

Трансграничное перемещение людей. Основные потоки составляет иностранная рабочая сила: сюда входят и работники физического труда и все более увеличивающийся поток ученых. Современные трудовые миграции достигли в сумме уже 100 млн человек, а общий поток валюты, заработанный мигрантами и идущий в обратном направлении в страны, откуда эмигранты выехали, превышает 400 млрд долл. ежегодно. Так называемые гастарбайтеры и их семьи активно осваивают хозяйственное про­странство Германии — их число (в основном жители Турции и бывшей Югославии) превысило уже 7 млн человек, т.е. прибли­жается уже к 8—10% численности населения страны. Пробле­ма утечки мозгов, т.е. эмиграция научной и творческой интелли­генции стояла очень остро в Китае, в развивающихся странах, сейчас она коснулась России.

Для постиндустриального этапа развития мирового хозяйства ха­рактерно быстрое нарастание международного туризма — другого важного вида трансграничного перемещения людей. Туризм в современном понимании превратился в целый комплекс отраслей, ох­ватывающих транспорт, гостиничное хозяйство, индустрию развлечений, спорт, рекламное дело, общественное питание. За 1970—1991 гг. число международных туристов в мире возросло с 160 млн до 525 млн человек, т.е. более чем в 3 раза, в то же время доходы от туризма увеличились с 20 млрд до 500 млрд долл., т.е. в 25 раз. Это говорит о том, что время пребывания туристов за рубе­жом значительно возросло, стали осваиваться и более дорогие и более удаленные туристические рынки. Уже почти 2/3 всех меж­дународных поездок совершается с целью туризма. Большая часть поездок — между промышленно развитыми странами.

Таблица 30

Географическое распределение международного туризма в 1995 г. (%)

И на перспективу, по прогнозам, прирост международных тури­стских поездок составит около 4%, тогда как доходов от них — 9% в год. Оборот международного туризма в 1992 г. достиг 6% мирово­го валового продукта, его основные фонды оцениваются в 3,8 трлн долл., годовые капиталовложения — 438 млрд долл., число занятых в ней превысило 130 млн человек. Таким образом, международный туризм, наряду с автомобильной промышленностью, стал ведущим сектором мировой экономики.

Необходимо отметить тесную связь развития туризма со сдви­гами в транспортной системе. В 60-х гг. начало массового даль­него международного туризма было четко приурочено к широ­кому вводу в гражданскую авиацию самолетов с турбореактив­ными двигателями, которые и создали триггерный эффект, т.е. реакцию уже на накопившиеся в мировом сообществе потребно­сти «к перемене мест».

Таблица 31

Распределение международных туристических поездок по видам транспорта (%)

Реактивные самолеты резко изменили качество перевозок — по­высились скорость и беспосадочная дальность, открылся путь к внед­рению широкофюзеляжных машин типа «Джамбо» с большой вмести­мостью, что в свою очередь послужило началом массового освоения отдаленных туристских рынков. Наконец, что немаловажно, массо­вость чартерных перевозок позволила, несмотря на удорожание топ­лива, почти вдвое снизить тарифы. Все эти факторы, очередность их появления и нарастания вызвали национальные изменения в тури­стских потоках. Если в 60-е гг. в них резко преобладали американ­цы, то в 70-е гг. доминировать стали туристы из ФРГ, а в последнем десятилетии — японцы. Можно ожидать, что в начале следующего века в этих потоках значительное место займут и наши соотечест­венники. Надо сказать, что воздушный транспорт на межконтинен­тальных линиях в большой степени переключился на туризм — за последние четверть века доля туристов в перевозках возросла с 15% до 70%.

Следующая категория массовых трансграничных перемещений людей тесно связана с изменением геополитической ситуации — это потоки беженцев. Хотя их нельзя всецело отнести к внешнеэко­номическим связям, но оказывают они на последние немалое воз­действие.

Отмечаются две главные особенности международных потоков бе­женцев: их резкий рост с 70-х гг. и преимущественная концентрация в развивающихся странах. Число зарегистрированных беженцев в ми­ре возросло с 2,4 млн человек в 1970 г. до 18,5 млн человек в 1992 г., в том числе в Северной Африке и Ближнем и Среднем Востоке — 7,3 млн, в Африке к югу от Сахары — 5,1 млн человек, в Европе 3,2 млн человек. Рост числа беженцев связан с ростом региональных конфликтов, количество которых за послевоенное время достигло 190, в том числе на Африку приходилось 52, Латинскую Америку 34, Юж­ную и Юго-Восточную Азию — 49, Европу — 12, Ближний и Средний Восток — 41. Большинство конфликтов возникает из-за спорности установленных границ (например, Индия и Пакистан, КНР и Индия); другие причины — выступления против существующих режимов, эт­нические и религиозные конфликты, борьба за независимость. В осно­ве конфликтов, вызывающих потоки беженцев, лежат такие факторы, как перенаселенность отдельных территорий, дефицит жизненно важ­ных ресурсов — энергии, воды, земель.

Финансовые потоки. Вывоз капитала — одна из важнейших сфер соперничества между ведущими промышленными странами Запада. Этот процесс протекает более высокими темпами, чем про­изводство и товарная внешняя торговля. Общая накопленная стоимость прямых иностранных инвестиций увеличилась в мире с 66 млрд долл. в 1960 г. до 1,2 трлн долл. в 1995 г. В международной миграции капитала в отличие от довоенного периода, резко преоб­ладает взаимное инвестирование экономики развитых стран Запада (до 70% всех инвестиций в мире). Этот процесс способствует втягиванию отдельных национальных хозяйств в единую мирохозяйст­венную систему. В последние десятилетия США, оттеснив Велико­британию, стали лидером в экспорте капитала.

Прямые иностранные капиталовложения США в 1992 г. состави­ли 487 млрд долл. Из них на Великобританию приходилось 78 млрд долл.; Канаду — 68; Германию — 35; Швейцарию — 29; Японию — 26; Бермудские острова — 26; Францию — 23; Нидерланды — 19; Австралию — 17; Бразилию — 16; Италию — 14; Сянган — 8,5; Норвегию — 4.

На подавляющей части предприятий этих стран капиталу США принадлежит более 50% акций, свыше половины объектов нахо­дится в американской собственности. Прибыль от зарубежных ин­вестиций покрывает значительную часть пассива платежного ба­ланса США (около 1/4 всех поступлений).

Крупным международным инвестором стала Канада, ее ведущие горнопромышленные компании разместили свои капиталы в 30 стра­нах. По объему иностранных вложений на второе место после США вышла Япония, которая в экономику США вкладывает около 1/3 своих зарубежных капиталовложений. Усилилась экспансия японско­го капитала на рынке Западной Европы. Однако в отличие от других главных экспортеров капитала около 1/4 своих иностранных инве­стиций Япония направляет в развивающиеся страны, вкладывая их главным образом в разработку сырьевых ресурсов, а в последнее вре­мя и в новейшие отрасли и быстро развивающихся странах новой индустриализации. Характерно, что в Японию направлен всего лишь 1% мировых заграничных капиталовложений. Из 20 крупнейших бан­ков мира в Японии сосредоточено 12, шесть из которых занимают по обороту первые места. В последние десятилетие японский капитал резко активизировался в Западной Европе: 80% капитала направля­ется в финансовые услуги и торговлю и лишь около 15% — в обраба­тывающую промышленность. Стремясь преодолеть таможенные барье­ры Европейского Союза, японские фирмы все больше замещают то­варный экспорт производством на месте.

Что касается западноевропейских стран, то за пределами Евро­пы размещается около 60% заграничных инвестиций. Из них свы­ше 2/3 вложений иностранного капитала приходится на США, около 1/4 на Японию. В свою очередь. Западная Европа является круп­ным получателем американских капиталовложений — на нее при­ходится примерно 1/2 заграничных прямых вложений США.

Несмотря на острые экономические разногласия между США и Японией, финансовое взаимодействие между этими странами ин­тенсивно возрастает. Но до сих пор взаимозависимость Западной Европы и США по капиталопотокам значительно выше, чем США и Японии. В последние годы общий объем прямых инвестиций США в Западной Европе в 12 раз превышал американские вложения в Япо­нию, а прямые вложения Западной Европы в США в 7 раз превос­ходили японские инвестиции в этой стране.

В блоке развивающихся стран в 70—80-х гг. сложились два цен­тра экспорта капитала — это страны ОПЕК, где доходы от продажи нефти составляют 150—200 млрд долл. в год, и так называемые новые индустриальные страны, которые сравнительно недавно вы­шли на мировой рынок капиталов и в настоящее время все больше переориентируются в своих связях на западные страны.

Главными регуляторами кредитно-финансовых отношений на меж­государственном уровне являются два специализированных между­народных учреждения — Международный банк реконструкции и развития (МБРР) и Мировой валютный фонд. В 1990 г. был органи­зован также Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР), который взял на себя в последние годы и оказание финансово-инве­стиционной помощи странам с переходной экономикой.

Обмен услугами. Этот вид внешнеэкономических отношений иногда называют невидимым экспортом. Ведущее место до сих пор в нем занимает деятельность морского флота, который во многих странах предоставляет услуги по перевозке грузов иностранных фрах­тователей, что представляет своего рода морской извоз. Перевозчи­ками ГИФ выступают судоходные компании многих морских де­ржав, в первую очередь, Норвегии и Греции (соответственно чет­вертое и шестое места в мире по тоннажу флота под национальным флагом). Быстро стали возрастать такие виды международных услуг, как информационно-коммуникационные, деловые услуги (кон­сультационно-управленческие). В сферу международного обмена вош­ли инженерно-консультационные услуги, образующие как бы кана­лы доведения результатов научных исследований и опытно-конст­рукторских разработок (НИОКР) до стадии серийного производст­ва. Этот процесс связан с тем, что в силу объективных причин у ведущих стран Запада объем финансирования и масштабы НИОКР быстро возрастают — доля затрат на НИОКР в ВВП достигла в Японии 2,9%, в США 2,6, в Германии 2,5, во Франции 2,3, в Вели­кобритании 2,0, в Италии 1,3%. По мере возрастания объема НИОКР, связанного также с обострением межфирменной конку­рентной борьбы, инженерно-консультационные услуги преодолева­ют государственные границы, становятся объектом международной торговли.

Основная торговля услугами происходит на рынках развитых стран. Примерно 1/5 экспорта дают развивающиеся страны — стра­ны новой индустриализации, Индия, Мексика. Многим из стран, экспортирующих услуги, эта деятельность дает значительные ва­лютные поступления, позволяющие сократить дефицит внешнетор­гового баланса.

Для ускорения заключения финансовых сделок уже создано око­ло 20 компьютерных центров в Нью-Йорке, Торонто, Лондоне, Пари­же, Франкфурте, Амстердаме, Цюрихе, Токио, Сингапуре, Сянгане и др., являющихся как правило мировыми финансовыми центрами.

Около 25% объема «невидимого» экспорта приходится на транс­портные услуги, 20% — на международный туризм. Остальные 55% распределяются между страхованием, коммуникативными услуга­ми, обработкой и передачей информации, рекламой, техническими и инженерно-проектными услугами, кинопрокатом, консультацион­ными услугами.

Вопросы

1. В чем смысл процесса международного географического разделения труда и почему он лежит в основе развития внешнеэкономических связей?

2. Объясните понятие «автаркия».

3. Какова структура внешнеэкономических связей?

4. Что лежит в основе современного этапа специализации?

5. Каковы основные виды внешнеэкономических связей?

6. Как можно охарактеризовать современную географию внешнеэкономи­ческих связей?

7. Как воздействует экономическая интеграция на географию товаропотоков?

8. Как можно оценить уровень открытости национальной экономики?

9. Чем объясняются значительные пострановые различия в показателе экспортной квоты?

10. От чего зависят различия в уровне экспортности отдельных товаров на мировом рынке?

11. Что такое «не видимый экспорт»? Каких стран и каких «товаров» он касается?

12. Назовите главные направления государственного регулирования внеш­ней торговли. В чем их смысл?

13. Какова роль внешней торговли в развитии экономики стран НИС?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА И МИРОВОЕ ХОЗЯЙСТВО

Эколого-экономическая типология стран мира. Мировое хо­зяйство как материальная основа жизни человечества оказывает главное воздействие и создает основную нагрузку на глобальную экологическую систему. Ныне мировое хозяйство объединяет чрез­вычайно широкий диапазон видов деятельности: от НИОКР наиболее развитых стран до потребительских хозяйств в деревнях наименее развитых стран, от микроэлектроники и биотехнологии до охоты и собирательства, от крупнейших цензовых отраслей до разнообраз­ных занятий и производств «неформального сектора» и черного рынка. Преодоление негативных воздействий всех этих видов дея­тельности на среду обитания требует взаимодействия набора раз­личных средств: прямых затрат на очистку хозяйственных отходов, смены технологий и территориально-отраслевой организации про­изводств, комбинирования и комплексирования для утилизации от­ходов и, что особенно важно и актуально, использования так назы­ваемых вторичных ресурсов.

Все это требует проведения целенаправленной макроэкономиче­ской политики, возможности которой определяются прежде всего общим экономическим потенциалом страны. При всей неотложно­сти решения экологических проблем следует учитывать, что в ре­альности все страны могут проводить экологическую политику только в соответствии со своими экономическими возможностями. По обоб­щенным данным, общие убытки от прямого воздействия на среду оцениваются в целом в 5—8% мирового ВВП, тогда как средства, выделяемые на природоохранную деятельность не превышают 0,6— 0,8% мирового ВВП. Это соотношение, конечно, различно у стран разных типов, что вытекает из эколого-экономической типологии страноведческого характера, предложенной Б.Н.Зиминым:

а) страны с крайне низким уровнем экономического развития, где понятие «экологизация» — в лучшем случае повод для природо­охранных мероприятий, проводимых за счет иностранных инвесто­ров, а в худшем рассматривается как удобный повод для иностран­ного вмешательства. На все «экодоводы» у таких стран один ответ: «Мы хотим быть «развитыми странами», а не заповедником-храни­телем кислорода для богатых стран».

б) страны с низким уровнем развития, где природоохранные ме­роприятия собственными силами практически не проводятся, а только осуществляются международными и зарубежными инвесторами. Ан­тиэкологическая оппозиция не носит уже официального характера, а сохраняется лишь в форме «плантаторских бунтов» в отдельных регионах. Вложения в экологические мероприятия в этих странах обычно не превышают 0,4% ВНП.

в) страны со средним уровнем экономического развития, в кото­рых финансирование природоохранной и ресурсосберегающей дея­тельности составляет от 0,5% до 1,3% ВНП.

г) страны с высоким уровнем экономического развития, где доля финансирования экологических мероприятий превышает 1,3% при душевом ВНП до 6 тыс. долл. Эти страны, как прави­ло, не могут еще выносить нежелательные производства вовне и в очень малой степени ограничивают строительство экологически вредных объектов. Эти страны практически наладили охрану при­роды, но часто за счет таких приемов, которые экономически не очень дороги, но дают вывод загрязнений лишь за пределы ареа­лов активного заселения, а не ликвидируют их совсем, так как это для них еще дорого.

д) страны высокого уровня развития с душевым ВНП свыше 6 тыс. долл. в год. Эти страны в состоянии наиболее полно переве­сти свое производство на малоотходную и безотходную техноло­гию, когда, помимо значительных усилий по сокращению выбросов за счет применения высокотехнологичных методов и процессов про­изводства, используются все компоненты исходных сырьевых продук­тов. Но главное для этих стран — новый порядок экономических взаимоотношений между развитыми и развивающимися странами, приводящий к переводу производств, а в ряде случаев и целых про­мышленных объектов отраслей «нижнего этажа» из развитых в стра­ны третьего мира, поскольку последние в условиях постиндустри­ального общества становятся как бы базой промышленно развитых стран. Они обеспечивают материалами, т.е. продукцией нижних эта­жей верхние этажи хозяйства постиндустриальных стран. В резуль­тате число нежелательных производств, объектов и отраслей в этой группе стран становится меньше, но при этом общая мировая эко­логическая ситуация в целом ухудшается, так как производители третьего мира гораздо меньше заботятся об экологических аспек­тах производства, чем производители в развитых странах.

Что касается России, то мы не можем прекратить сейчас произ­водство, скажем, в Кузбассе и начать получать металл из Брази­лии, как это делают машиностроительные компании Рура, ведь это потребовало бы увеличения душевого ВНП в 2,5 раза.

е) страны с особым, «идеальным» опытом природоохранной и ресурсосберегающей технологии и деятельности, который форми­руется, например, в Швейцарии, в Калифорнии. Эти страны и рай­оны добились почти полной безотходности производства. Такого рода практика невозможна в больших странах, где есть все отрас­ли, несмотря даже на максимальный вынос «грязных» отраслей в страны третьего мира. В этих странах налаженное безотходное про­изводство не только вершина технологии, но и уступка другим от­раслям, происходящая пусть частично (даже в форме налогов) за их счет.

В странах среднего уровня развития, к которым можно отнести и Россию, концентрация ресурсов на экологические цели происхо­дит только в наиболее угрожаемых отраслях и регионах. Ничего другого в этом плане не делается, если не считать международных проектов или проектов по охране рекреационных объектов, рассчи­танных на международный туристический рынок.

Вопрос о прекращении работы экологически вредных объектов, включая и АЭС, возникает главным образом в экономически разви­тых странах. В отличие от СНГ здесь всегда имеет место учет эко­номических последствий подобной остановки и предусматривается такой временной лаг, который позволил бы либо реконструировать объект, либо перенести производство на другой объект или в дру­гую страну. Сроки прекращения производства или реконструкции в промышленности доходят на Западе до трех лет, как, например, в случае с цветной металлургией.

Сопротивление экологистов не просто корректируется, но про­сматривается явная тенденция более резкого сопротивления попу­листски настроенной общественности. Типичным примером такой «коррекции» требований экологистов является развитие атомной энергетики в Швеции, где под давлением экологических лозунгов было принято решение о закрытии к 2010 г. всех АЭС. Правитель­ством страны было выделено 500 млн долл. на развитие тепловой энергетики и на мероприятия по энергосбережению. Однако при более детальном изучении проблемы оказалось, что в стране никто не хочет отказаться от нормального существования во имя «спасе­ния природы», а переход на ТЭС невозможен без резкого увеличе­ния выбросов в атмосферу углекислого газа. Оказалось, что быст­рая и полная замена АЭС невозможна, и сейчас усиливается кампа­ния по отсрочке закрытия АЭС. Эта тенденция просматривается и в США, где снова дискутируется возможность возобновления разви­тия атомной энергетики, особенно в связи с тревогой по поводу истощения ресурсов дешевой нефти (срок перехода на «дорогую» нефть в западном мире оценивается в 15—20 лет), подстегнутой и неуверенностью по поводу российских поставок нефти на мировой рынок.

Фактически ликвидация в развитых странах «грязных» произ­водств происходит в результате совокупного действия трех факто­ров: 1) внедрения новых технологий; 2) переноса производств в страны третьего мира; 3) перевода индустрии развитых стран на богатые руды и концентраты из развивающихся стран. Перенос — это решение не столько экологическое, сколько переход к новым источникам энергии и других ресурсов, так как возможности полу­чения дешевой энергии и ресурсов в высокоразвитых странах уже исчерпаны.

Однако эластичность по отношению к экологическим факторам зависит не только от уровня экономического развития, но и связа­на с характером территории и ресурсов, с ресурсоемкостью произ­водства. Поэтому при одинаковом уровне экономического развития стран реальны большие различия. На примере цветной металлур­гии США, Западной Европы и Японии можно видеть «реакцию» промышленности на ресурсообеспеченность. В США при их боль­шей ресурсообеспеченности из 100 единиц различных металлов, содержащихся в руде, в среднем извлекается 6—7%, в условиях Западной Европы в среднем 25% (в Германии даже 33%), в Япо­нии 30—32%, а с учетом вторичного использования металла эти цифры поднимутся в США до 10—12%, в Западной Европе до 30— 35% в среднем.

Таким образом, степень безотходности производства зависит не столько от экологических требований, сколько от экономиче­ской и ресурсной (включая территориальную) ситуации. На всех американских медеплавильных заводах первая проблема — на­личие территории для складирования пирротинов. В государствах Западной Европы и Японии такой проблемы по существу нет, так как пирротины здесь из-за дефицита ресурсов перераба­тываются «до конца», тогда как в США и в странах третьего мира пирротины не считаются экономически рентабельным сырь­ем. Сегодня фактор территории прямо влияет на выбор техноло­гии. Сохранение АЭС в Швейцарии объясняется прежде всего недостатком площадей для складирования зональных отвалов. АЭС в условиях Швейцарии, несмотря на риск, «экономят» та­ким образом территорию.

Большую роль в решении экологических проблем играет и нали­чие современной организации производства. Практически невозмож­но создание безотходных и малоотходных производств вне системы комбинирования, которая давно уже развита в странах Запада — особенно в Западной Европе, как на отраслевом уровне, так и на двухотраслевом. При наличии современной технологии, но при отсутствии регионального комбинирования в промышленности выброс с химических заводов Германии в 3—4 раза превышал бы нынешний.

Фундаментальные различия между группами стран проявились за последние два десятилетия (см. таблицы 32—34). Это, прежде всего, различия между географическим распределением населения и производства; так, разрыв в душевом ВВП между индустриально развитыми странами Запада и развивающимися странами достиг 15-кратного размера, а между западными странами и странами пе­реходной экономики 6-кратного.

Велики межстрановые различия в отношении величины ВВП и потребления ресурсов и топлива, а также в показателе ресурсо- и энергоемкости ВВП: в развивающихся странах он в 2 раза, в стра­нах переходной экономики почти в 3 раза выше, чем в индустриаль­ных странах Запада.

Между распределением производства и распределением выбро­сов (эмиссии СО₂ ) различия также значительны: в развивающихся странах удельные выбросы на 1 долл. ВВП в 1,5 раза выше, в стра­нах переходной экономики почти в 4 раза выше, чем в западных странах.

Итак, из данных таблиц видно, что только промышленно разви­тым странам Запада удалось в полной мере вступить на путь энерго- и ресурсосберегающей экономики, однако по душевым показате­лям потребления энергии и эмиссии СО₂ эти страны намного превосходят остальные две группы.

Таблица 32

Соотношение групп стран по макроэкономическим и экологическим показателям в 1993 г.

Таблица 33

Показатели энергетической и экологической эффективности (на 1 долл. ВВП) в 1993 г.

Таблица 34

Душевые макроэкономические и экологические показатели по группам стран в 1993 г.

Но экологическая катастрофа, словно «бомба» замедленного дей­ствия для Земного шара в будущем, заложена, конечно, в параметрах, касающихся развивающихся стран (включая Китай). Пока ресурс­ное и экологическое положение человечества «спасает» огромный разрыв в душевом ВВП между промышленно развитыми и разви­вающимися странами (более чем в 10—15 раз!). Встает вопрос, что же должно произойти, когда этот разрыв начнет уменьшаться?

Третий мир: альтернативный и имитационный пути разви­тия. Попыткой ответа на вышепоставленный вопрос и явилась раз­работанная на Всемирной конференции ООН по окружающей среде и развитию (Рио-де-Жанейро, 1992) концепция устойчивого раз­вития, основные положения которой сводятся к следующему:

в центре внимания находятся люди, которые должны иметь пра­во на здоровую и плодотворную жизнь в гармонии с природой;

охрана окружающей среды должна стать неотъемлемой компо­нентой процесса развития и не может рассматриваться в отрыве от него;

удовлетворение потребностей в развитии и сохранении окружа­ющей среды должно распространяться не только на нынешнее, но и на будущие поколения;

уменьшение разрыва в уровне жизни между странами, искорене­ние бедности и нищеты;

для достижения устойчивого развития государства должны иск­лючить или уменьшить не способствующие этому развитию модели производства и потребления.

Рецепты преодоления рассмотренных выше противоречий и обес­печения устойчивого развития предлагаются учеными самые раз­личные — от самоограничения потребностей до разработки мер по депопуляции нашей планеты. Что касается депопуляции, то помимо моральной стороны вопроса, следует иметь в виду, что доля заня­тых в общественном секторе производства в среднем по миру со­ставляет лишь 43% всего населения и она не растет, т.е. трудовой потенциал планеты не так уж и велик. Если какими-то неведомыми способами удастся добиться быстрого сокращения рождаемости, это неизбежно приведет к ускоренному старению населения, что вызо­вет дальнейшее снижение трудового потенциала.

Итоги двух крупнейших международных конференций ООН — уже упоминавшейся в Рио-де-Жанейро и «Народонаселение и раз­витие» в Каире (1994) — показали следующее:

1. Человечество в настоящее время и в обозримый период не готово отказаться от наращивания потребления материальных благ и по количеству и по их разнообразию. И в первую очередь это касается беднейших развивающихся стран, в которых почти 2 млрд человек до сих пор не пользуются благами электрификации. (Кон­ференция в Рио-де-Жанейро в своей «Программе-21» отвергла воз­можность увековечения такого неравенства в потреблении матери­альных благ).

2. Рассчитывать на резкое замедление прироста численности на­селения в развивающихся странах в ближайшие 50 лет не прихо­дится, скорее наоборот, по всем прогнозам, доля стран третьего мира в глобальном показателе достигнет 85%. Резко снизив смерт­ность населения в этих странах, ООН, ВОЗ и все человечество в целом не нашли эффективных путей ограничения рождаемости на­селения. Оно продолжает расти на 80—90 млн человек в год, из них на развивающиеся страны приходится 85%.

Вместе с тем экономика западных стран с 70-х гг. демонстриро­вала гибкость и высокую степень адаптивности к изменившимся условиям на рынке ресурсов (резкое их вздорожание, ужесточение экологических требований). В результате стремительной перестройки технологического аппарата и других мер западным странам удалось за 10—20 лет в 1,5—2 раза снизить ресурсоемкость своего ВВП, тогда как страны бывшей соцсистемы и развивающиеся страны про­должали развиваться экстенсивным путем, т.е. объем потребляе­мых ресурсов изменялся параллельно с ростом (падением) произ­водства. В развивающихся странах опережение ВВП по отношению к энергопотреблению составило за последнее десятилетие всего 5%. В результате их энергопотребление за 30 лет выросло в 4 раза, а доля в глобальном выбросе загрязняющих веществ увеличилась с 20 до 32%. Как следствие роста энергоемкости, 1/4 всего заемного капитала в этих странах направляется на реализацию энергетиче­ских проектов (табл. 35—36).

Этот порочный круг одной из первых среди стран третьего мира решила разорвать Бразилия, вложив за пятилетие около 20 млн долл. в развитие и внедрение энергосберегающих технологий (в частности, было заменено 280 тыс. светильников уличных фонарей на люминесцентные лампы, что позволило снизить потребление элект­роэнергии в этом секторе на 70%). В результате, экономия на «не вводе» новых электростанций и линий электропередач составила око­ло 1 млрд долл.

Таблица 35

Динамика ресурсоемкости ВВП ведущих стран (долл. на 100 долл. ВВП)

Таблица 36

Соотношение темпов прироста ВВП и энергопотребления за 1983—1992 годы (%)

Многие ученые считают, что «демонстрационный эффект» за­падных стран на этот раз не сработает и страны третьего мира направят (вернее, будут вынуждены направить) свое развитие по альтернативному пути. При этом ссылаются не только на огромные и все возрастающие различия в социально-экономической сфере, но и в традициях, религии, образе жизни, системе ценностей (еще Р.Киплинг писал «Запад есть Запад — Восток есть Восток, и им не сойтись никогда»). Отсюда возникает предположение, что развиваю­щиеся страны, не достигнув успеха на так называемом имитационном пути развития, в конце концов откажутся от него и выберут альтер­нативный, традиционный путь и замкнутся в своем блоке.

И действительно, разрыв между блоками стран «Север» и «Юг» огромен. По основным душевым показателям уровня жизни (по­требление ценных видов продовольствия, в том числе животных белков, показатели автомобилизации, телефонизации, транспорт­ной подвижности населения, оснащенность бытовой техникой и др.) различия между западными и развивающимися странами достигают 10—15 и даже 100 раз.

И все же опыт изучения особенностей развития всех трех групп стран показывает, что альтернативных путей социально-экономиче­ского развития для отдельных частей человечества не существует (как впрочем, нет и полностью имитационного пути). В мире абсо­лютно преобладает тенденция к наращиванию определенного и все увеличивающегося в своем разнообразии набора материальных и духовных благ, к формированию определенного образа жизни при сохранении всех национальных особенностей и стереотипа поведе­ния, свойственного подавляющей части населения, человеческой цивилизации. Можно считать, что это движение человечество по пути индустриального развития, хотя этому развитию свойственны неравномерность, огромные различия в исходном уровне, в объемах личного и производственного потребления, в отраслевых и террито­риальных структурах.

Таблица 37

Душевое потребление продуктов питания и промышленных товаров в индустриально развитых и развивающихся странах, 1992—1993 гг.

Между тем, глобальная экологическая проблема продолжает обо­стряться. Содержание СО₂ в атмосфере растет на 0,5% в год. С начала века это вызвало повышение температуры на 0,3—0,5 С, а к 2000 г. она может вырасти на 1,2 С. Озоновый слой утончается на 0,2% в год, над северным полушарием за 20 лет он сократился на 25%. Подсчитано, что прямые убытки от загрязнения среды со­ставляют 5—8% мирового валового продукта, тогда как на приро­доохранные меры в мире выделяется всего лишь 1,5% произведенного валового продукта. Число природных катастроф возросло с 17 в 60-х гг. до 29 в 70-х гг. и до 68 в 80-х гг.

Антикризисная геоэкологическая стратегия. Как уже говори­лось, набор мер по преодолению или хотя бы отсрочке наступления экологической катастрофы очень невелик. Опыт постиндустриальных стран подсказывает необходимость перехода на ресурсосберегающую технологию, но это в свою очередь связано с существенной перестройкой структуры всего хозяйства, как отраслевой, организа­ционной, так и территориальной. С 70-х гг. ввиду резкого удорожания энергоносителей усилилась ориентация промышленности на относитель­но дешевый труд — сначала это коснулось Японии, Испании, Италии, позднее — стран новой индустриализации — Тайваня, Республики Корея, Сингапура. Эти процессы в свою очередь «подхлестнули» тер­риториальную деконцентрацию производства, «выдавливание» промыш­ленности на периферию, во внеурбанизированные пространства.

Ускорились процессы трансформации организационной и управ­ленческой структуры хозяйства — демонополизация, разгосударст­вление, дерегулирование (например, эти меры охватывали желез­ные дороги Японии и Великобритании, авиакомпании США и др.).

Приоритет требований потребителя в условиях развития рыноч­ных отношений, а также ориентация индустриальных стран на ресурсосбережение, что можно расценить как постепенную смену произ­водственной парадигмы, ведет и к территориальным сдвигам хозяй­ства. Реально изменение его территориально-отраслевой структуры: разработаны принципиально иные подходы к ресурсному освоению «новых» районов (перепрофилирование процесса освоения), происхо­дит реструктуризация хозяйства старопромышленных районов, уве­личивается целевое разнообразие и количество открытых (свободных) экономических зон, организация технополисов и других видов терри­ториального сращивания производственных и научных структур.

Анализ территориальных сдвигов показал, что на смену массо­вому (серийному) производству, основанному на принципе «эконо­мии масштаба» и на специализации на выпуске массовой однород­ной продукции пришло гибкое многопродуктивное производство, ос­нованное уже на принципе «экономии многообразия» и ориентиру­ющееся на качество и разнообразие выпускаемой продукции и на способность быстро реагировать и приспосабливаться к меняющем­ся спросу рынка. Это, в свою очередь, требует передового оборудо­вания и внедрения новых форм организации производства (компью­терный дизайн, робототехника), что находит свое выражение в организационном принципе «точно в срок» как всестадийном управ­лении качеством продукции.

Ожидалось, что эти сдвиги приведут к реинтеграции производст­ва в промышленно развитые страны. Однако на самом деле усилились тенденции организации сборочных предприятий в НИС первого по­коления (Мексика), в группе новых НИС, а в последнее время и в Китае. Под влиянием этих процессов получили развитие так назы­ваемые «зоны экспортных производств» во многих развивающихся странах.

Свертывание и переориентация ресурсоемких отраслей закономер­но привели к ускоренному возрастанию третичного сектора, на кото­рый уже приходится в индустриальных странах Запада около 2/3 произведенного ВВП и численности занятых. Объективный характер развития третичного сектора связан со значительно меньшей, чем в производственных отраслях, ресурсоемкостью (в 3—4 раза), необхо­димостью поглощения избыточной рабочей силы, освобождающейся в результате повышения производительности труда, и широким внедре­нием технических инноваций. Международный туризм как одна из самых динамичных отраслей третичного сектора превратился уже в ведущую отрасль мирового хозяйства, наряду с автомобильной и неф­тяной промышленностью, с совокупным доходом более 600 млрд долл. в год. В связи с этим происходит функциональная переориентация целых зон и районов, подчинение прочих секторов интересам туризма и других третичных отраслей, резкое повышение уровня инфраструк­турного обустройства территории.

Невозможно предположить, что в будущем по мере роста ВВП и решения острых социальных проблем более 4/5 населения плане­ты добровольно откажутся от плодов цивилизации, которыми уже десятилетия пользуется всего 1/8 населения Земли. По междуна­родным прогнозам, с учетом энергосберегающей модели развития за последующие 30—40 лет развивающимся странам предстоит вло­жить в новую технологию, в мероприятия по энергосбережению и снижению энергоемкости хозяйства около 350 млрд долл., что из­бавило бы их от необходимости затратить астрономическую сумму в 3 трлн долл. на сооружение новых электростанций, нефтеперера­батывающих заводов, трубопроводов и других энергетических и транспортных объектов.

Говоря об устойчивом развитии, следует четко разделять про­изводство и потребление ресурсов, с одной стороны, и потребле­ние материальных благ — с другой, а эти понятия часто смеши­ваются. Опыт последних десятилетий мирового развития (после начала энергетического кризиса) показал со всей определенно­стью, что единственный путь к достижению устойчивого разви­тия — это внедрение повсеместно во всех отраслях и секторах мирового хозяйства (и в первую очередь, в его наименее разви­той части) ресурсосберегающей и безотходной технологии, рез­кая интенсификация производственного процесса, его структур­ная и отраслевая перестройка.

Такой маневр мировыми финансовыми и материальными ресур­сами позволил бы развивающимся странам встать на путь ресурсосберегающего развития при принципиальном (на несколько поряд­ков) снижении экологической опасности и одновременно резком росте занятости.

Но в рамках мирового сообщества есть только один единствен­ный резерв финансовых, материальных и трудовых ресурсов для проведения такого маневра по внедрению ресурсосберегающей тех­нологии в мировом масштабе — это всеобщая демилитаризация, резкое сокращение всех видов военных расходов всеми странами мира. Ведь военные расходы в мире достигают почти 1 трлн долл. в год, «под ружьем» находится более 40 млн человек в наиболее тру­доспособном возрасте, более 20 млн человек занято в военной про­мышленности.

Часто необходимость перехода к устойчивому развитию связы­вают с быстрым истощением минеральных ресурсов Земли. Дейст­вительно, на минеральные энергоносители приходится в настоящее время почти 80% мирового энергопотребления, поэтому будущее мировой энергетики обычно связывается с нетрадиционными вида­ми энергоносителей — энергией солнца, ветра, земных недр, мор­ских приливов и волн и т.д. Однако опыт показал, что еще многие десятилетия эти виды энергии не будут играть решающей роли в мировом энергобалансе, оставаясь в пределах нескольких процен­тов (не больше 8—10). В то же время из опыта реакции мирового сообщества на последний энергетический кризис можно сделать вывод, что рост цен на энергоресурсы (прежде всего на нефть) и угроза доступу к ресурсам немедленно вызывают разработку но­вых, хотя и труднодоступных (в частности — шельфовых) место­рождений. Это будет происходить и в дальнейшем по мере роста порога экономической рентабельности разработки таких месторож­дений (табл. 38).

Рассматривая природопользование как основу взаимодейст­вия общества со средой, можно выделить в целях прогнозирова­ния прежде всего те естественные процессы и явления, которые: а) могут вызвать отрицательные для человека необратимые из­менения среды обитания (отравление водоемов поллютантами, обеднение генофонда Земли); б) поддаются регулированию со­знательной деятельностью людей и способствуют целенаправ­ленному изменению природы в их интересах (например, допу­стимый для общего экологического равновесия контроль за ис­пользуемым поверхностным стоком; создание защитных лесопо­лос); в) позволяют сводить до минимума нарушения природных геосистем, обеспечивая в то же время их максимальную продук­тивность для человека (например, в зонах рекреации); г) ведут к трансформации природных комплексов и сдвигам в состоянии окружающей среды, сохраняющим возможности хозяйственной деятельности в новых условиях.

Таблица 38

Мировые запасы нефти в зависимости от издержек на добычу в 1994 г.(млрд т)

* Включая запасы месторождений к северу от 60° с.ш. а также битуми­нозные пески, нефтеносные сланцы.

Смещаются и акценты в области природопользования. В недав­нем прошлом оно было решительно поставлено на службу интере­сам материального производства с тем, чтобы обеспечивать его бы­стрый рост. Ныне же в основу планирования оправданно положить принципы, в равной мере учитывающие экономические, социаль­ные и геоэкологические проблемы, что вытекает из понимания об­щества и географической среды как определенной целостности. От­сюда также следует, что нужно добиваться не только прогресса одной составляющей системы, а прежде всего благоприятной для человечества эволюции ее в виде неразрывного единства обеих сла­гающих систему частей.

Усиливающаяся экологическая компонента в экономических ис­следованиях, касающихся прежде всего путей научно-технического прогресса, — важный момент, объединяющий экономический и гео­графический подходы применительно к современным мирохозяйственым процессам. На практике сказанное ведет к предпочтению не тех проектов, с которыми связана самая высокая рентабельность производства (при абстрагировании от побочных эффектов), а тех, которые способствуют выполнению совокупности намечаемых задач, хотя бы и при более низкой, чем в конкурирующем проекте, окупаемости затрат. Такую стратегию рационально проводить в жизнь на территориях, где экономические достижения уже не мо­гут считаться конечным интегрирующим критерием, поскольку эко­логическая неустойчивость грозит подорвать природно-ресурсную базу общественного развития.

Вместе с тем развивающиеся страны не могут идти по пути «ну­левого роста», как предлагалось в ряде научных работ, изданных на Западе. Поэтому не случайным стало выдвижение на первый план новых, компромиссных воззрений. Для примера назовем концеп­цию устойчивого развития (к которой очень близки идеи «разумно ограниченного» развития, экоразвития и некоторые другие), имею­щую глубокие корни в теории управления возобновимыми ресурса­ми и ориентированную на сохранение естественных условий жиз­ни. Речь идет о преодолении напряженности, наблюдаемой на со­временном этапе во взаимоотношении человека и природы, таким путем, который позволит не подорвать основы природопользования для последующих поколений.

Следовательно, цивилизации вновь предстоит сталкиваться с «вы­зовом», по терминологии знаменитого английского историка XX ве­ка А.Тойнби. Чаще всего такой «вызов» диктовался углублением конфликтов между обществом и природой. В прошлом они имели региональный характер и совершались асинхронно в разных частях Земли. Впервые в такое столкновение втягивается все человечест­во, которому предстоит бороться с трудностями глобального поряд­ка. Для этого нужна новая парадигма развития, которая скажется на всем содержании господствующей ныне техногенной культуры. В итоге мировому сообществу придется искать компромиссное и вместе с тем оптимальное решение, что должно привести к сбалан­сированному развитию общества с учетом объективных ограниче­ний, стоящих на этом пути. Именно от того, насколько успешно человечество сумеет справиться с данной задачей, причем не толь­ко глобально, но и на региональной и более нижних территориаль­но-иерархических ступенях, зависит его будущее.

Вопросы

1. В чем суть глобальной экологической проблемы?

2. Как можно дифференцировать страны мира по интенсивности проявле­ния экологической проблемы?

3. В чем суть концепции устойчивого развития? Является ли она осущест­вимой на данном этапе развития?

4. Каковы предлагаемые решения по преодолению фундаментальных про­тиворечий?

5. Каков экономический смысл показателя ресурсоемкости?

6. Существует ли альтернативный путь развития для стран третьего мира?

7. В чем выражается обострение глобальной экологической проблемы?

ЛИТЕРАТУРА

Баранский Н.Н. Научные принципы географии. — М., 1980.

Вебер А. Теория размещения промышленности. — М., 1926.

Bumвep И.А. Историко-географическое введение в экономическую географию зарубежного мира. — М., 1963.

Вольф М.Б., Дмитревский Ю.Д. География мирового сельского хозяйства. — М., 1981.

География мирового хозяйства // Под ред. Б.Н.Зимина. — М.: Институт географии РАН, Российский открытый ун-т, 1992. — Ч. 1.

Изард У. Методы регионального анализа. — М., 1966.

Крючков В.Г. Использование земель и продовольственные ре­сурсы. — М., 1987.

Лёш А. Географическое размещение хозяйства. — М.: ИЛ, 1959.

Могилевкин И.М. Морское судоходство в мировой экономике и международных отношениях. — М., 1992.

Постиндустриальное развитие капиталистических стран // Под ред. Б.Н.Зимина, С.Б.Шлихтера. — М., 1993.

Природно-сельскохозяйственное районирование земельного фонда СССР. — М., 1984.

Пуляркин В.А. Экономико-географические процессы в сельском хозяйстве развивающихся стран. — М., 1976.

Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обло­жения / Соч. — М., 1962. — Т. 1.

Ракитников А.Н. География сельского хозяйства (проблемы и методы исследования). — М., 1970.

Тюнен фон И.-Г. Изолированное государство. — М., 1926.

Хаггетт П. География: синтез современных знаний. — М., 1979.

Шлихтер С.Б. География мировой транспортной системы. Взаи­модействие транспорта и территориальных систем хозяйства. — М., 1995.

СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ

Автаркия — политика, направленная на национальную эконо­мическую самообеспеченность, обособление национальной эконо­мики от экономик других стран.

Агломерационный эффект — комплексный фактор размеще­ния производства, благодаря которому достигаются сокращение из­держек на инфраструктуру и другие дополнительные выгоды от совместного размещения предприятий.

Аграрные реформы — государственные мероприятия по пре­образованию системы землевладения и землепользования. На ха­рактер реформ большое влияние оказывают экономико-географиче­ские условия и исторические особенности каждой отдельной стра­ны и ее районов.

Агробизнес — система организации сельского хозяйства и свя­занных с ним отраслей, основанная на использовании современных методов управления и сопутствующих им приемов ведения агропроизводства с целью максимизации прибыли. Его становление яви­лось результатом включения компаний, занятых в пищевой про­мышленности, непосредственно в производство продуктов питания путем покупки ферм и превращения их в подчиненные элементы единых агропромышленных структур. В агробизнесе участвуют так­же крупные сельскохозяйственные корпорации, независимые от про­мышленного капитала, хотя между обеими сторонами существуют прочные договорные связи.

Агропромышленный комплекс (АПК) — межотраслевой хо­зяйственный комплекс, основной задачей которого является обес­печение страны продовольствием и аграрным сырьем. Включает три сферы: 1) отрасли, производящие средства производства для сель­ского хозяйства и осуществляющие его материально-техническое обеспечение и обслуживание; 2) отрасли сельскохозяйственного про­изводства; 3) отрасли и производства, обеспечивающие заготовку и хранение, промышленную переработку и реализацию конечной про­дукции.

Аквакультура — воздействие на водную среду с целью увели­чения производства органической массы, которая служит объектом хозяйственной эксплуатации. Практика выращивания рыбы в пру­дах насчитывает уже тысячи лет и издавна особенно распростране­на в рисоводческих областях Восточной и Юго-Восточной Азии. Однако контролируемое рыбоводство зародилось только в XVIII в. Имеются веские основания полагать, что в дальнейшем многие рай­оны в прибрежной морской зоне смогут успешно использоваться для расширения производства белков животного происхождения. Аквакультура, приуроченная к морским территориям, получила на­звание «марикультура».

Валовой внутренний продукт (ВВП) — сумма цен всех ко нечных товаров и услуг, произведенных в данной стране за опреде­ленный промежуток времени. Стоимость промежуточных продук­тов (сырья, электроэнергии, полуфабрикатов) в величину ВВП не включается (кроме идущих на экспорт).

Всемирная торговая организация (ВТО) — международная организация, действующая на базе межправительственных согла­шений и регламентирующая торговую и тарифную политику стран-участниц. Пришла на смену Генеральному соглашению по тарифам и торговле (ГАТТ).

Вторичный сектор экономики — включает отрасли, которые преобразуют предоставляемые первичным производством материа­лы в непосредственно полезные для человека виды продукции. К вторичному производству обычно относят обрабатывающую про­мышленность, индустриальное и гражданское строительство, элек­троэнергетику. В статистике ряда стран к этой группе отраслей причисляют также добычу полезных ископаемых.

Грузопоток — количество грузов, перевозимых одним или не­сколькими видами транспорта в одном направлении за определен­ный период времени.

Двухпольная система земледелия — система, при которой каждый сезон половина обрабатываемого клина засевалась, а поло­вина оставлялась под паром. Свойственна ранней стадии развития агрикультуры.

Демпинг — продажа товаров или услуг по заниженным (иногда ниже себестоимости) ценам. Осуществляется с целью проникнове­ния на иностранные рынки, подрыва позиции конкурентов, прода­жи избыточных запасов, поддержания производства во время кри­зиса.

Диффузия нововведений — пространственный процесс рас­пространения новшеств в любом виде деятельности (производстве товаров, технологий и другой информации) в заданных границах — города, района, страны, части света, всего мира.

«Длинные волны» (циклы) — впервые установленные Н.Д.Кондратьевым долговременные циклические колебания эконо­мической конъюнктуры мирового хозяйства, продолжительностью 50—60 лет — в отличие от краткосрочных циклов (5—7 лет) и среднесрочных, торгово-промышленных циклов (7—11 лет). Одна из ведущих причин — ход научно-технического прогресса и смена ведущих (пропульсивных) отраслей мирового хозяйства. В основе лежат сдвиги потребительских предпочтений в обществе и сроки амортизации базисных элементов производственной инфраструктуры.

Емкость территории — гипотетически предельно допустимая плотность сельского населения, вытекающая из потенциальной продуктивности сельскохозяйственных земель, наличия других естественных ресурсов и уровня развития производительных сил. При этом предполагается хозяйственная замкнутость рассматрива­емой территории. Превышение максимальной численности жите­лей, способных получать средства к существованию, проживая на данной территории и используя ее ресурсы, свидетельствует об аб­солютной перенаселенности на текущий момент. В реальной дейст­вительности при развитом географическом разделении труда чаще всего встречается относительное (скрытое) аграрное перенаселе­ние, когда в деревне обнаруживается избыток рабочей силы по срав­нению со спросом на нее и возможностями обеспечения ее полной занятости.

Естественные природные ресурсы — тела и силы природы, которые на данном уровне развития производительных сил и изу­ченности могут быть использованы для удовлетворения потребно­стей человеческого общества в форме непосредственного участия в материальной деятельности. Состав ресурсов, понимаемых в ука­занном смысле, непрерывно изменяется, как правило, в сторону расширения, в зависимости от изменения факторов, определяющих возможность и потребность использования тех или иных конкрет­ных элементов природы. Среди этих факторов основное значение имеют характер потребностей общества и степень технологических возможностей использования тех или иных тел природы.

«Зеленая революция» — сдвиги в земледелии развивающих­ся стран, преимущественно азиатских, произошедшие в середине 60-х гг. XX в. благодаря появлению качественно новых гибридных линий зерновых культур, прежде всего пшеницы и риса. Новые («кар­ликовые») сорта по сравнению с традиционными, возделываемыми в условиях тропиков и субтропиков, отличаются значительно более высокой урожайностью. Их использование сопровождалось комп­лексом мероприятий по модернизации сельского хозяйства, вклю­чающим орошение земель, применение минеральных удобрений, внед­рение машинной техники. Все это позволило существенно улуч­шить продовольственное положение во многих крупных государст­вах третьего мира, например, в Индии и Пакистане.

Земельная рента — сумма, периодически выплачиваемая арен­датором собственнику земли за право пользования последней. Ког­да размер рентных платежей определяется на свободном рынке, например, если арендатор приобретает свои права на торгах, они обычно варьируют в зависимости от качества земли, площади хо­зяйства и местоположения. Рентные платежи могут колебаться из-за специфических деталей заключаемых соглашений, но в целом ренту следует рассматривать как обобщенный показатель ценности земли.

Зона свободного предпринимательства (ЗСП) — часть го­сударственной территории, на которой осуществляется совместное предпринимательство ряда стран, вводятся особые льготные режи­мы — таможенный, арендный, налоговый, визовый и трудовой, со­здающие привлекательные условия для инвестирования иностран­ного капитала. ЗСП функционируют в различных модификациях — свободные зоны беспошлинной торговли, свободные промышлен­ные зоны, зоны экспортного производства, свободные экономиче­ские зоны, открытые порты и города и др.

Интенсивное сельское хозяйство — охватывает системы аг-ропроизводства, которые характеризуются крупными затратами ка­питала и (или) труда. Последние должны компенсироваться боль­шим валовым доходом и значительным чистым доходом в расчете на единицу площади. Главным свидетельством интенсивного веде­ния производства служит размер переменного капитала (расходы на рабочую силу, удобрения, технику и т.д.) по отношению к имею­щемуся земельному фонду. Интенсивное агропроизводство имеет тенденцию концентрироваться на высокопродуктивных землях, близлежащих по отношению к центрам потребления и сбыта.

Интермодальные перевозки — взаимодействие нескольких видов транспорта в смешанных бесперегрузочных сообщениях с целью обеспечения высокого качества перевозок. Стали осуществ­ляться с 60-х гг. с развитием и внедрением контейнерной системы, судов горизонтальной погрузки—выгрузки (ро-ро), судов смешан­ного плавания типа «река—море».

Интернационализация производства — процесс междуна­родного кооперирования, основанный, в частности, на превраще­нии транспорта в логистическую систему, соответствующую прин­ципу «точно в срок».

Информационное поле — определенный ареал в географиче­ском пространстве (территории), в границах которого происходит взаимодействие между источником и получателем информации. По­нятие введено в географию Т.Хагерстрандом при моделировании процесса пространственной диффузии нововведений.

Инфраструктура — совокупность отраслей, обеспечивающих бесперебойное функционирование народного хозяйства и жизнеде­ятельность населения, но не создающих материальную продукцию.

Контейнерная транспортная система — вид бесперегрузоч­ных, интермодальных сообщений. Перевозка в контейнерах позво­ляет механизировать и тем самым ускорить погрузо-разгрузочные работы, снизить себестоимость перевозок, резко повысить производи­тельность труда, обеспечить сохранность грузов, исключить перегруз­ки, ускорить оборачиваемость материальных ресурсов. Позволяет использовать каждый из видов транспорта в оптимальной для него сфере функционирования. Недостатки: высокая капитало- и землеёмкость, потребность в специализированных транспортных средствах, возникновение проблемы загрузки в порожнем направлении.

Концепция Босеруп. Предложена в 60-х гг. датской исследо­вательницей Эстер Босеруп, которая исходит из тезиса, что во вза­имосвязи между ростом населения и развитием сельского хозяйст­ва независимой переменной выступает демографический фактор. Подобная позиция противоположна базирующимся на теории Маль­туса утверждениям, что только технический прогресс в сельском хозяйстве создает условия для увеличения численности населения, за счет преодоления того порога, который образовывался прежним объемом агропроизводства.

Босеруп опирается на посылку, что при низкой плотности насе­ления лишь небольшая часть земель обрабатывается, а период их отдыха продолжителен. По мере демографического роста сроки залежи сокращаются, что вызывает необходимость умножения вло­жений труда и материальных затрат для компенсации неизбежного снижения природного плодородия почвы и урожаев. Таким обра­зом, демографический фактор вызывает изменения в сельском хо­зяйстве, стимулируя интенсификацию производства и его техниче­ский прогресс. Рассматриваемая концепция приложима прежде всего к обществам, основывающимся на потребительской экономике, при­чем на практике трудно определить, что выступает первопричиной сдвигов: увеличение ли численности населения или изменения в сельском хозяйстве. Однако несомненно, что интенсификация агропроизводства не является единственной реакцией на демографиче­ский рост, поскольку тем же целям отвечает колонизация новых территорий и интродукция более урожайных культур.

Кочевое животноводство — форма хозяйствования, при кото­ром доминирует пастбищное содержание скота, а фиксированные посевы отсутствуют или имеют сугубо подчиненное экономическое значение. Главная отличительная черта состоит в перемещениях, прежде всего в поисках средств пропитания, поголовья домашних животных, а с ним и самого населения. Направления миграций оп­ределяет совокупность климатических, геоэкологических и других причин. Выделяют два основных типа кочевых скотоводов, или но­мадов: так называемых чистых кочевников (например, верблюдово-ды в пустыне Сахара), которые не строят домов и не занимаются земледелием, и полукочевников (например, масаи в Восточной Аф­рике), которые меняют места обитания в сухой сезон, но привяза­ны к своим земельным участкам, которые они засевают в дождли­вый период.

Логистика — направление хозяйственной деятельности, пре­дусматривающее управление материалопотоками в сферах произ­водства и обращения с целью повышения их эффективности. Внед­рение логистической системы заключается в интеграции отдельных звеньев материалопроводящей цепи — транспорта, складирования и других операций, а также передачи, хранения и обработки соот­ветствующей информации в единую систему, способную адекватно реагировать на изменения внешней среды.

Маргинальные земли — те земли, средний урожай с которых позволяет покрывать издержки производства, но недостаточен для уплаты ренты. Поэтому такие земли вовлекаются в сельскохозяйст­венное пользование или устраняются из него в зависимости от эко­номической конъюнктуры.

Международный банк реконструкции и развития (МБРР) — международная кредитная организация при ООН, предоставляющая долгосрочные кредиты на осуществление проектов и реформ и на проведение региональных экономических исследований, главным об­разом в развивающихся странах и странах переходной экономики. Основан в 1945 г.

Международный валютный фонд (МВФ) — международ­ная экономическая и кредитная организации при ООН, регулирую­щая международные валютно-финансовые отношения в целях раз­вития международной торговли и валютного сотрудничества.

Мелиорация — совокупность мероприятий по улучшению зе­мель или окружающей среды в целом. Преимущественно бывает направлена на повышение плодородия сельскохозяйственных уго­дий. Объектами мелиорации могут служить природные и культур­ные ландшафты и их отдельные составные части. Особенно важна гидротехническая мелиорация (орошение и осушение пашни, об­воднение пастбищ), которая, охватывая земли с неблагоприятным водным режимом, наиболее широко распространена на территори­ях с засушливым климатом.

Миграция — стихийный, косвенно управляемый или принуди­тельный процесс перемещения людей, который неоднороден по свое­му характеру, причинам, территориальному охвату, продолжитель­ности. Главные факторы миграции — экономические (трудовые) и политические. Среди трудовых миграций выделяется челночная (ма­ятниковая) миграция — ежедневное передвижение людей между жильем и работой.

Отгонно-пастбищное животноводство — система хозяйство­вания, выражающаяся в сезонных и периодических перегонах стад и отар скота между районами, которые различаются в климатиче­ском отношении. Особенно характерна для горных районов, где скот обычно перемещается с гор на долинные пастбища к зиме и в об­ратном направлении летом. В перегонах участвуют пастухи и не­редко заметная часть всего местного населения, которое чаще всего обитает в постоянных жилищах как в долинах, так и на летовках, что отличает его от кочевников.

Первичный сектор экономики — хозяйственная деятельность, связанная со сбором или добычей материалов, предоставляемых при­родой. Включает сельское хозяйство, рыболовство, лесное хозяйство, заготовку дикорастущих плодов и трав, добычу полезных ископаемых.

Пионерный район — район нового хозяйственного освоения.

Плантационное сельское хозяйство — система, ориентиро­ванная на производство высокотоварных тропических и субтропи­ческих культур. Часто оказывается самой подходящей для выращи­вания древесных и других многолетних растений, дающих первый урожай лишь спустя несколько лет после посадки. Плантации, ко­торые нередко принадлежат акционерным обществам, обычно зани­мают большие площади. Первичная переработка аграрной продук­ции ведется в значительной степени на промышленных предприяти­ях, которыми располагают сами плантации. Плантации возникли в ходе европейской колониальной экспансии, и их влияние на соци­ально-экономическую жизнь было не менее сильным, чем чисто сель­скохозяйственное. На некоторых территориях, например, в хлопко­вом поясе США, плантации в последующем распались на мелкие землевладения, в ряде развивающихся стран после завоевания ими независимости плантации были национализированы или экспроп­риированы.

Подсечно-огневое (залежное) земледелие — система сель­ского хозяйства, остающаяся характерной для областей влажнотропических лесов. Представляет собой одну из форм залежного земле­делия, при которой почвенное плодородие поддерживается сменой полей, а не севооборотами. Обычно участок возделывают до тех пор, пока почва не обнаруживает признаки истощения или сорняки не забивают культурные растения. Тогда земля забрасывается на отдых, и с помощью рубки и пожогов леса осваивается новый участок-подсе­ка в другом месте. Данная система в экологическом отношении хоро­шо приспособлена к природному окружению, но для успешного ее функционирования требуются большие площади, так что с ростом населения она испытывает постоянное давление со стороны других типов сельского хозяйства. К числу отличительных черт подсечно-огневого хозяйства относят отсутствие сколько-нибудь развитого жи­вотноводства и обработку земли мотыгой, а не плугом.

Полюса (центры) роста — представление о территориально-отраслевых системах, служащих стимуляторами регионального и общегосударственного развития благодаря развитию и территори­альной концентрации пропульсивных отраслей хозяйства (см.); по­нятие введено Ф.Перру и Ж.Будвилем.

Постфордизм — современная организация производства, свя­занная с переходом от разделения труда «по вертикали», основан­ного на принципе «экономии масштаба» (фордизм), к разделению труда по «горизонтали», базирующемуся на принципе доставки «точ­но в срок» (см.) и обеспечивающему гибкую рыночную ориента­цию и специализацию.

Потребительское сельское хозяйство — отличается высокой долей конечной продукции, идущей на удовлетворение нужд самих производителей. Производственная единица может варьировать от крестьянского двора до семейного клана или всего селения. В отдель­ных случаях потребительское хозяйство совсем не располагает това­рами на продажу или обмен, но подобная ситуация наблюдается ныне редко. Как правило, имеет место выращивание некоторых рыночных культур или содержание скота в коммерческих целях, причем соотно­шение потребительской и товарной продукции может сильно коле­баться год от года. Преимущественно потребительская экономика опи­рается на земледелие, а животноводство, хотя обычно и представле­но, все же играет вспомогательную роль.

Пригородное сельское хозяйство — формируется вокруг горо­дов, прежде всего крупных, с целью удовлетворения массового спроса урбанизированного населения на аграрную продукцию. Специализи­ровано преимущественно на производстве скоропортящихся и мало­транспортабельных сельскохозяйственных товаров. Характеризуется, как правило, капиталоёмкостью, высокой интенсивностью и наличи­ем специализированных предприятий, использующих промышленную технологию (парники, теплицы, бройлерные фабрики). С удешевлени­ем и ускорением транспортных перевозок обнаруживается тенденция к размыванию зон пригородного сельского хозяйства.

Природные условия — понимаются в узком смысле как тела и силы природы, которые на данном уровне развития производитель­ных сил существенны для жизни и деятельности человеческого обще­ства, но не участвуют непосредственно в материальной и непроиз­водственной деятельности людей. При таком подходе совокупность естественных ресурсов и природных условий, рассматриваемых в их вещной форме, можно называть природным фактором жизни об­щества.

Природные условия, понимаемые в широком смысле, включают естественные ресурсы, которые при данном подходе выступают ча­стным видом первых. К ним причисляют также географическое по­ложение территории.

Продовольственный комплекс — совокупность производств и инфраструктуры, образующих полный цикл для создания и реали­зации продовольственной продукции. В его состав входят те произ­водства и звенья агропромышленного комплекса, которые непосредственно связаны с удовлетворением потребностей населения в продовольствии.

Пропульсивные отрасли (виды деятельности) — наиболее передовые отрасли для каждого «длинного» цикла (см.) экономи­ческой конъюнктуры. Для лидирующей группы современных го­сударств, вступивших в период постиндустриального развития, это виды деятельности, связанные с информатикой, микроэлектроникой, биотехнологией и генной инженерией, НИОКР, банковской сфе­рой. Вместе с тем для каждой конкретной страны и региона пропульсивными могут стать ведущие отрасли предыдущих циклов — горная, химическая и металлургическая промышленность, текстиль­ное и швейное производство, автомобилестроение (сохраняющее свои позиции и в постиндустриальньгх странах), транспорт.

Пространственная иерархия — система географических еди­ниц «от меньшего к большему»; в социально-экономической геогра­фии используется таксономия: место—сочетание—комплекс—рай­он—страна (государство)—объединение государств—глобальная си­стема. В ранге исходной единицы «место» может выступать любое поселение, промышленный центр, транспортный узел (см. также «центральное место», «территориально-производственный комп­лекс»).

Протекционизм — экономическая политика государства, на­правленная на защиту национальной экономики от иностранной кон­куренции и осуществляемая путем ограничения ввоза иностранных товаров, а также субсидирования национальных компаний.

Свобода торговли — отсутствие искусственных (установленных правительством) таможенных барьеров в торговле с другими странами.

Свободная экономическая зона — часть суверенной террито­рии государства, имеющая свободный (беспошлинный) и безналоговый режим для вложения иностранного капитала, обладающая особым юри­дическим статусом по отношению к остальной территории страны.

Сектора, сферы хозяйства — качественная квалификация от­раслей и видов деятельности, в которой к первичным относят отрасли, непосредственно использующие природные ресурсы, — сельское и лесное хозяйство, охоту, рыбную ловлю, добывающую (горноруд­ную промышленность); ко вторичным — все отрасли обрабатываю­щей промышленности и строительства; к третичным — транспорт, торговлю, другие виды производственных, распределительных и лич­ных услуг; к четвертичным — управление, просвещение, науку, культуру.

Сельская местность — вся обжитая территория страны, находя­щаяся вне городских поселений, и все население и основные фонды, которые на ней располагаются. Как территориальная система село является естественной и воспроизводимой человеческим трудом (антро-погенной) средой обитания за пределами административно установлен­ной черты городов. Оно включает весь материально-ресурсный потен­циал внегородской территории: сельскохозяйственные угодья, леса, водоемы, полезные ископаемые, здания и сооружения, продуктивный скот, машины и механизмы, дороги и инженерные коммуникации.

Как социальная система село представляет собой хозяйствен­ный и культурный социум, характеризующийся видами деятельно­сти, привязывающими производителей к естественным ресурсам (сельское и лесное хозяйство, добывающая промышленность). Его отличает рассредоточенность производства и расселения, ограни­ченность выбора сферы приложения труда и профессии, специфи­ческий тип застройки, особенности уклада и образа жизни, обнару­живающего непосредственную связь человека с природой.

Сельское хозяйство смешанного направления — система, ори­ентированная одновременно на получение продукции земледелия и животноводства, в индивидуальных хозяйствах. Она была ведущей фор­мой агропроизводства на заре его развития, когда началось окультуривание дикорастущих видов флоры и произошло одомашнивание скота. Этот скот содержался на получавших периодический отдых обрабаты­ваемых землях или добывал себе корм при свободном выпасе. Подобная практика широко сохраняется во многих областях земного шара, в результате чего в третьем мире сельское хозяйство смешанного направ­ления остается основой крестьянской экономики. В промьшленно раз­витых странах все более распространенной тенденцией становится ориентация на выращивание корнеплодов и сеяных трав для нужд животноводства, что углубляет процесс специализации на базе обо­собления друг от друга двух главных подразделений агропроизводства.

Сельское хозяйство с частичной занятостью в нем ферме­ра — форма агропроизводства, при которой фермер (крестьянин) получает также доход за счет регулярного занятия на стороне. Имеет­ся много вариантов ферм с неполной занятостью на них владель­цев, но можно выявить две главные группы: а) мелкокрестьянские хозяйства, члены которых работают также на промышленных предприятиях (как это широко распространено во многих областях Центральной и Восточной Европы); в подобных случаях речь идет о переходной стадии к окончательному отчуждению от крестьянского труда; б) любительские хозяйства, в которых работа на земле может быть увлечением и дополняет основное (обычно городское) занятие.

Сельскохозяйственная инволюция — термин, который в 1963 г. американский востоковед К.Гиртц предложил для характери­стики процесса интенсификации традиционных трудоемких методов агропроизводства в бывшей колониальной деревне. Концепция бы­ла разработана на базе изучения рисоводческого хозяйства о. Ява (Индонезия), где в условиях высокой плотности населения и усили­вающегося антропогенного давления на земельные ресурсы равновес­ное состояние в аграрной сфере поддерживается благодаря допол­нительным вложениям труда. Его производительность падает, но выход сельскохозяйственной продукции в расчете на один гектар посевов растет. Новые приемы агротехники вплоть до начала «зеле­ной революции» отторгаются в условиях сельскохозяйственной инволюции, но старые беспредельно обогащаются и усложняются. При этом социальные и экономические структуры в деревне остаются неизменными. Отсюда — порочный круг, ибо из-за отсутствия тех­нологических сдвигов в аграрном секторе решать продовольствен­ную проблему приходилось на прежней основе. В итоге в деревне наблюдается «расщепление бедности», поскольку численность лиц, имеющих доступ к остающемуся стабильным фонду обрабатывае­мых угодий и согласных работать на земле по найму, увеличивается.

Сельскохозяйственная революция — понятие, используемое в науке для периода изменений в аграрном производстве, принци­пиальных в том или ином отношении. Чаще всего применяется для характеристики тех институционных и технических сдвигов, кото­рые имели место в сельском хозяйстве Англии в течение столетия, начиная с 1750 г. Агротехнический прогресс вызвал распростране­ние смешанных земледельческо-животноводческих систем, включе­ние в севооборота новых кормовых культур, в том числе клубне- и корнеплодов, например, турнепса, и культур, заменивших травы, например, клевера. Внедренные культуры обеспечили кормами боль­шое поголовье домашнего скота, навоз от которого помог повысить плодородие почвы и увеличить сборы зерна с той же посевной пло­щади. Обе упомянутые культуры сократили нужду в парах, клевер к тому же улучшил продуктивность земель благодаря способности связывать азот из воздуха, а возделывание турнепса способствова­ло мелиорации легких почв, на которых уничтожались сорняки.

Институционные изменения, инициированные парламентским ак­том об огораживании, привели к вытеснению ранее подвергавшихся переделу возделываемых участков регулярными полями меньшей пло­щади и обнесению изгородями естественных пастбищ и пустошей во многих северных и западных районах Англии. Частная собственность пришла на смену общинному праву на землю, лишив тем самым воз­можности использовать угодья, в частности, для выпаса скота быв­ших общинников, которым они юридически перестали принадлежать.

Другие институционные сдвиги выразились в возникновении — обычно на арендованной у лендлордов земле — крупных хозяйств, владельцы которых превратились в фермеров-предпринимателей, при­бегающих к найму рабочей силы.

Отмеченные изменения были взаимосвязаны, ибо, к примеру, внедрение некоторых новых агротехнических приемов облегчалось проведением огораживания, а они вызывали увеличение производ­ства продовольствия благодаря подъему урожайности, а также рас­ширению обрабатываемых площадей. Это способствовало также ро­сту производительности труда; данный процесс особенно ускорился после 30-х гг. XIX в. с появлением усовершенствованных ручных орудий труда и сельскохозяйственных машин. Один сельскохозяй­ственный рабочий мог прокормить менее двух человек в 1700 г., но в 1850 г. — почти 5 человек. В результате создались возможности для развития процессов индустриализации и урбанизации, имев­ших место в период промышленной революции.

Сухое земледелие — экстенсивная система сельского хозяйст­ва, позволяющая выращивание культур без полива в районах недо­статочного увлажнения. Предусматривает систему мероприятий по накоплению запасов воды в почве. С его помощью агрикультура в конце XIX в. продвинулась на американский Средний Запад и в ряд районов Канады и Австралии, а в середине XX в. — на целинные земли в СССР. Однако при этом сельское хозяйство нередко серь­езно страдает от сильных засух и быстрого распространения эрозии и других природных процессов, деструктивно воздействующих на окружающую среду.

Таможенная пошлина — налог на товары, перевозимые через государственную границу.

Теневая экономика — совокупность неучтенных, нерегламен­тированных, а также противоправных (не предъявленных к налого­обложению) видов деятельности по производству товаров и оказа­нию услуг.

Теория Т.Р.Мальтуса. Английский экономист в самом конце XVIII в. первым поставил принципиально важный вопрос о пределах роста человечества и установлении динамического равновесия между увеличением численности населения и производством средств к су­ществованию, т.е. в первую очередь продуктов питания. Знаменитый тезис Мальтуса о том, что «население, если процесс не ограничивать, увеличится в геометрической прогрессии, а средства к существова­нию только в арифметической», не оправдался. Автор, формулируя жесткую зависимость роста населения от продовольственных ресур­сов общества, полагал, что ограничители этого роста выступают след­ствием нехватки продуктов питания. По сути Мальтус опирался на закон убывающего плодородия почвы (или закон убывающей эффек­тивности агропроизводства), который отражает статическую модель: отдачу факторов производства в различных соотношениях при данном уровне технического прогресса. Между тем, она имеет мало общего с динамической проблемой реально увеличивающегося населения, ко­торое обрабатывает данную земельную площадь при непрерывном со­вершенствовании технологии обработки. Теория народонаселения Мальтуса носила междисциплинарный характер, охватывая, с одной стороны, демографию, а с другой — философию, политэкономию и политологию. В частности, эта теория существенно углубила понима­ние категории «заработная плата», определяющей прожиточный ми­нимум, что было использовано в классических трудах Д.Рикардо, в глазах которого экономический прогресс сводился почти исключи­тельно к успехам в земледелии.

Территориально-производственный комплекс (ТПК) — на­учное понятие, введенное Н.Н.Колосовским для анализа и планиро­вания развития производства на ограниченной территории — в виде группы крупных предприятий, тесно связанных между собой гори­зонтальными (по совместному использованию местных трудовых ре­сурсов, производственной и социальной инфраструктуры) и верти­кальными (технологическими) связями.

Территориальное (географическое) разделение труда — один из видов общественного разделения труда. Объективный не­обратимый процесс производственной специализации районов и стран, обмена специализированной продукцией, обусловленный эко­номическими, социальными, природными, национальными и исто­рическими особенностями и географическим положением террито­рии. В условиях рынка является определяющим фактором размеще­ния производительных сил.

«Точно в срок» — современный принцип доставки грузов, пре­дусматривающий высокое качество предоставляемых транспортных услуг: время доставки, частота отправления, партионность, надеж­ность соблюдения графика доставки, сохранность груза, стоимость перевозки, мониторинг со стороны собственника груза, обеспече­ние информацией о прохождении груза.

Травопольная система — система земледелия, при которой после возделывания в течение немногих лет обычных полевых культур паш­ня в целях восстановления плодородия и механической структуры почвы на более продолжительный срок отводится под травы или клевер.

Транснациональные корпорации (ТНК) — современное на­звание компаний, ведущих свою производственную, научно-иссле­довательскую и маркетинговую деятельность в границах двух и бо­лее суверенных государств. Практически все крупные компании мира во всех видах деятельности превратились в ТНК.

Транспортная подвижность населения — показатель мобиль­ности, зависит от экономических и социальных факторов жизни, а также от уровня развития транспортной системы (в частности, от уровня автомобилизации). Измеряется душевыми показателями числа поездок, затрачиваемого на передвижение времени, транспортной работы (пассажирооборота).

Третичный сектор экономики — сфера хозяйствования, ко­торую в обобщенном виде можно охарактеризовать как «услуги». Охватывает торговлю, транспорт, управленческую деятельность, ра­боту обслуживающего персонала, частные услуги. Особое значение приобретают производственные услуги в условиях постиндустри­ального общества.

Трехпольная система земледелия — система земледелия, ши­роко распространенная в прошлом в Европе, при которой пахотная земля делилась на три части. Каждое из полей год находилось под паром, в то время как два других засевались зерновыми культура­ми. Трехполье исчезло после того, как обнаружилось, что клевер обогащает почву и пар совсем не обязателен.

«Утечка умов» — эмиграция из страны ученых, высококвали­фицированных специалистов и рабочих.

Фидерные линии — подводящие и разводящие транспортные пути, обеспечивающие внутрирайонные связи, а также эффектив­ность функционирования транспортных магистралей и узлов.

Фрахтовый рынок — рынок продукции судоходства. Междуна­родный характер торгового мореплавания и углубление международного географического разделения труда привели к объединению изолиро­ванных местных фрахтовых рынков в мировой.

Хинтерланд — зона тяготения. Ее величина и конфигурация определяются уровнем развитости и эффективности транспортной системы.

Цена СИФ (CIF) — цена товара у потребителя, включающая произ­водственные затраты (С), страховку (I) и транспортные затраты (F).

Центральное место — поселение любого ранга, в котором раз­мещаются предприятия сферы услуг, обслуживающие данное и другие поселения в системе центральных мест. Понятия введено создателем теории центральных мест В.Кристаллером.

Чартер — договор на аренду транспортного средства (судна, самолета) на определенный рейс или срок.

Чересполосица — разбросанность полей, входящих в одно зем­левладение, которое состоит более чем из одного участка-парцел­лы. Чересполосица может быть рудиментом старой системы неого­роженных угодий, следствием раздела земельной собственности меж­ду несколькими наследниками, а также результатом проведенных на части территории мелиоративных работ и покупки дополнитель­ных земельных участков, не примыкающих непосредственно к ферме нового их собственника. Мероприятия по консолидации землевла­дений с целью преодолеть экономическую неэффективность черес­полосицы обычно поощряются или направляются правительствен­ными органами. Чересполосица часто ведет к развитию компакт­ных, или нуклеарных, поселений, тогда как ее преодоление способствует хуторскому, или дисперсному расселению, при кото­ром подворье размещается в центральной части землевладения.

Штандорт (от немецкого Standort — местоположение) — тер­мин, введенный В.Лаунгардтом и использованный в теории разме­щения производства А.Вебером при математическом анализе влия­ния основных факторов размещения производства: транспортных издержек, издержек на оплату труда и агломерационной экономии.

Экономическая интеграция — высшая на данном этапе форма интернационализации производства, возникающая на основе междуна­родного географического разделения труда в условиях высокого уровня развития производительных сил всех участников группировки, высокого платежеспособного спроса, создания предпосылок и реализации меж­дународного производственного кооперирования, свободного перели­ва факторов производства, территориального соседства (1-го и 2-го порядка) ее участников.

Экономия масштаба — система производства (иногда конвей­ерного), основанная на стандартизации, упрощении и унификации отдельных производственных процессов в ходе массового серийно­го производства и разделения труда по «вертикали» (фордизм). Ве­дет к резкому снижению удельных затрат на единицу продукции.

Экономия разнообразия — новая, постиндустриальная пред­принимательская стратегия, основанная на разделении труда «по горизонтали», т.е. на групповой форме организации производства («постфордизм»), и обеспечивающая гибкую рыночную ориентацию и более полный учет требований потребительского рынка.

Экспорт — вывоз за границу для реализации на внешних рын­ках товаров (продукции и услуг) и капитала. Выступает как резуль­тат международного географического разделения труда и служит материальной предпосылкой импорта.

Экспорт капитала — помещение капитала за границей в де­нежной или товарной форме через сферу услуг, ведущее к образо­ванию иностранной собственности; одна из главных форм междуна­родных экономических отношений.

Экспортная квота — экономический показатель, характеризу­ющий степень открытости национальной экономики. Измеряется как процентное отношение стоимости экспорта к ВВП.

Экстенсивное сельское хозяйство — система, характеризую­щаяся малыми вложениями труда на единицу площади и узким, целенаправленным использованием земельного фонда. Основную часть продукции получают поэтому скорее за счет эксплуатации потенциальной продуктивности земли, нежели благодаря деятель­ности человека. При низких затратах ресурсов данная система при­носит меньшие урожаи, чем интенсивное земледелие, и в результа­те фермы должны занимать большую площадь, чтобы иметь чистый доход, обеспечивающий их выживаемость. Экстенсивное агропроизводство сопряжено поэтому с относительно разреженным сель­ским населением; тяготеет к географическим районам с малобла­гоприятными агроприродными условиями и сравнительно удален­ным от рынков сбыта.

Эмбарго — запрещение внешнеэкономических отношений с той или иной страной. Может быть введено как в военное, так и в мирное время.

ЮНКТАД — Конференция ООН по торговле и развитию, орган Генеральной Ассамблеи ООН, призванный содействовать развитию международной торговли, равноправному взаимовыгодному сотруд­ничеству между государствами.

СОДЕРЖАНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ............................................................................................................................................................................... 1

Введение. Мировое хозяйство — глобальная географическая система......................................................................... 3

Часть 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ГЕОГРАФИИ МИРОВОГО ХОЗЯЙСТВА......................................................... 10

Общие замечания.......................................................................................................................................................................... 10

Географическое разделение труда — закон сравнительных преимуществ Д.Рикардо........................................... 12

Размещение сельского хозяйства — «изолированное государство» И.Тюнена......................................................... 20

Размещение промышленного производства — теория штандортов А.Вебера........................................................... 29

Размещение сферы услуг и потребления — теория центральных мест В.Кристаллера и А.Лёша....................... 39

Географическое распространение научно-технического прогресса — теория диффузии нововведений.......... 48

Часть 2 СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО............................................................................................................................................... 55

Место агропроизводства в современной экономике.......................................................................................................... 55

Историческая география мирового сельского хозяйства: локальные цивилизации.................................................. 59

Эволюция сельского хозяйства умеренной зоны Европы: от регионального к глобальному................................ 68

Земельный фонд как природный базис агропроизводства............................................................................................... 75

Мелиоративный фактор развития и размещения мирового сельского хозяйства...................................................... 85

Сельское хозяйство в социо-культурном и техно-экономическом пространстве...................................................... 92

Основные географические типы сельского хозяйства..................................................................................................... 102

Глобальная продовольственная проблема......................................................................................................................... 117

Часть 3. ПРОМЫШЛЕННОСТЬ.................................................................................................................................................. 128

Горнодобывающая промышленность.................................................................................................................................. 129

Энергетика.................................................................................................................................................................................... 132

3.3. Черная и цветная металлургия........................................................................................................................................ 135

Машиностроительный комплекс........................................................................................................................................... 141

Химические производства........................................................................................................................................................ 151

Легкая промышленность.......................................................................................................................................................... 154

Пищевая промышленность и рыбный промысел............................................................................................................... 156

Часть 4. ТРАНСПОРТ И СФЕРА УСЛУГ................................................................................................................................. 160

Транспорт как главная инфраструктурная отрасль мирового хозяйства................................................................. 160

Мировая транспортная система и ее роль в повышении адаптивности мирового хозяйства............................. 169

Международное географическое разделение труда и транспортное освоение Мирового океана.................... 184

Сфера услуг.................................................................................................................................................................................. 197

Международная торговля........................................................................................................................................................ 206

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА И МИРОВОЕ ХОЗЯЙСТВО.......................................................... 215

ЛИТЕРАТУРА.............................................................................................................................................................................. 226

СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ............................................................................................................................................................. 226

Учебное издание

Липец Юлий Григорьевич

Пуляркин Валерий Алексеевич

Шлихтер Сергей Борисович

ГЕОГРАФИЯ МИРОВОГО ХОЗЯЙСТВА

Зав. редакцией А.И.Павлова

Редактор Т.А.Смирнова

Зав. худ. редакцией И.А.Пшеничников

Художник обложки Ю.В.Токарев

Компьютерная верстка А.И.Попов

Корректор Т.С.Сивова

Лицензия ЛР № 064380 от 04.01.96.

Сдано в набор 14.08.98. Подписано в печать 30.09.98.

Формат 60х90/16. Печать офсетная. Усл. печ. л. 25,0.

Тираж 15 000 экз.

Зак. №1414

«Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС».

117571, Москва, просп. Вернадского, 88,

Московский педагогический государственный университет.

Тел. 437-11-11, 437-25-52, 437-99-98; тел./факс 932-56-19.

E-mail: vlados @dol.ru http://www.vlados.ru

Государственное унитарное предприятие ордена Трудового Красного Знамени полиграфический комбинат

Государственного комитета Российской Федерации по печати.

410004, г. Саратов, ул. Чернышевского, 59.