Пьер-Жакез Элиас
(
Pierre-Jakez Helias
)
Пьер-Жакез Элиас - пожалуй, самый известный из современных бретонских писателей. Однако называть его писателем не совсем правильно, потому что он - и поэт, и фольклорист и один из борцов за выживание бретонского языка. Всемирную известность ему принес роман "Конь доблести" (Marc'hallorc'h - Lechevald'orgeuil), который называют энциклопедией бретонских нравов и обычаев.
Краткая биография Пьера-Жакеза Элиаса, предлагаемая Вашему вниманию, составлена вдовой писателя, Мадлен Элиас, специально для сайта "Планета Бретань". Мы благодарим госпожу Элиас за столь любезно оказанную помощь.
П. Ж. Элиас родился в 1914 году в местечке Пульдрёзик (Pouldereuzic), в Бигуденской области. Один его дед зарабатывал на жизнь изготовлением деревянных башмаков, другой был железнодорожным рабочим. Отец его был слугой на ферме, а после первой мировой войны - рабочим. Семья была небогатой, имела корову и поросенка. В 11 лет Пьер начал учиться в лицее города Кемпера. С помощью своего учителя, который помог ему подготовиться к экзамену не стипендию, Пьер смог бесплатно продолжить обучение в лицее и получить степень бакалавра в области философии. После этого он поступил на филологический факультет в Университет города Ренна, где получил степень лиценциата.
В1939 году он стал преподавателем литературы в коллеже, где и проработал долгое время, в том числе и в течение второй мировой войны. В 1945 г он вместе с одним своим коллегой, участником движения Сопротивления, основал газету Ventd'Ouest (Западный ветер). В 1946 Элиас выпустил первую радиопередачу на бретонском языке. Радиопередача называлась Biskoazkemend-all ("Где это видано") и продолжала выходить в эфир вплоть до 1958 года. После 1958 года писатель в течение 15 лет вел двуязычную (бретоно-французскую) рубрику в газете Ouest-France.
Материалы этой рубрики были собраны воедино и переработаны позже, и в результате родилась книга "Lechevald'Orgueil", вышедшая в 1975 году. Книга имела успех, два года спустя она была переведена на английский по заказу Йельского Университета (США), после чего переводилась на другие языки.
Однако кроме этой книги П. Ж. Элиас написал и опубликовал немало других: сборники сказок MojennouBreiz, Contesavivredebout, Lescontesduvraietdusemblant (1984), романы: L'herbed'or (1984), Ventdusoleil (1988), Пьесы на бретонском и французском языках Tanhaludu (1957), MevelarGosker (1959), Iseultlaseconde (anIsilda-heul), 1969 а также более сотни стихов на бретонском и французском, которые были опубликованы в разные годы в периодической печати и различных сборниках Вот одно из них
Ar skrafig o skrignal,
Ar gouelan o ouela,
Ar ster o kriza he zal
An avel oh hilliga d'an oabl
Pe oh ober van Lez ar re-ze gand o roll
Dibaouez war ar stern hag an heol peurbad da verour.
N'eus netra ebet dit da houzoud
Diouz c'hoari tenval ar bed
E leh m'emoh a-drenv al leurenn.
Чайка кричит в отчаянии
Морщит лоб свой рябью река
Ветер небо щекою щекочет,
Или только делает вид
Пусть они в свои игры играют,
Сотни раз начиная сначала
И пусть солнце глядит за ними.
Ничего не должен ты ведать
О темном сценарии мира
Ведь ты по ту сторону сцены
А вот еще одно:
Жан, который разговаривал с камнями.
Были времена, когда не нашлось бы ни одного человека, в особенности на всем протяжении бухты Одьерн, который, взявшись складывать стену из плоских камней вокруг своего поля, не спросил бы совета и помощи у человека, которого прозвали Каменный Жан. Когда мы с ним познакомились, это был уже старый человек с измученным лицом. Он был единственным, кто понимал слова, произносимые морской галькой, когда она шумела на ветру.
Этот дар открылся у него, когда ему шел двенадцатый год. В один очень ветреный день он пас двух своих тощих коров на скалистом берегу. Мать наказал ему особенно следить за одной из них, за Красной, которая была особенно взбалмошной.
Обычно мальчик удобно устраивался полежать в угольной яме, где обычно жгли морские водоросли. Эти ямы были похожи на длинные гробы, украшенные плоскими камнями. Но в тот день ему не очень хотелось выпускать из виду Красную. Она, хитрюга, убежала бы, не долго думая, прямо к болоту Плован, где росли невиданно вкусные травы. Один раз ему уже пришлось целую ночь бегать искать ее и он чуть не утонул в одном из прудов. Поэтому он предпочел сесть на траву, опершись спиной на стену из плоских камней, которая змейкой вилась вдоль берега, у самых скал. Морской ветер дул, не переставая. Он свистел на все голоса в семистах дырках стены. Маленькие незакрепленные камешки начинали торопливо постукивать. Другие, более тяжелые, с глухим звуком откалывались при сильных порывах ветра. Камни с верхней кромки, большие и плоские, терлись один об другой, прежде чем соскользнуть на траву. Морская раковина, вставленная между камней, пела чистым и высоким голосом, как ребенок в церковном хоре. И вот вся стена начала шуметь как буря. Жан уже и не смотрел на корову. Он закрыл глаза и с наслаждением слушал разговоры камней. У него уже начинала кружиться голова, когда вдруг, внезапно, он стал понимать каждое слово из этого разговора, и это стало его мучением на всю жизнь.
Рыбаки удивлялись, когда видели мальчика, который начинал прислушиваться к каменным стенам, как только поднимался ветер. Он сворачивался калачиком возле камней и часами сидел не двигаясь. Иногда он бегал от одной стены к другой, с криками, прыжками и звонким смехом. Но чаще всего, он задумчиво морщил лоб. Дрожащими руками он ощупывал камни, прикладывал к ним ухо, пытался сдвинуть их с места. Он тихонько разговаривал с камнями, когда оставался с ними один на один. Видели, как он разбирал часть стены и тщательно складывал снова. Зимними ночами он вставал с постели, чтобы бежать к прибрежным скалам. Он мог отдохнуть только в безветрие. Бедные родители мальчика не останавливали его, и вообще никто никогда ему не перечил, ведь блаженные - в руках Божьих. Его прозвали Каменным Жаном.
Шли годы. Часть за частью, большая стена, которая окаймляла тропинку, была переделана Жаном. Теперь ни один камешек не соскальзывал сверху, никакой резкий звук не раздавался в рядах, где все было на своих местах. Когда с моря дул ветер, слышно было, как стена поет единым голосом без фальши, лучше, чем хор во время мессы, гораздо лучше. Рыбаки бросали чинить сети, взволнованные и очарованные. Они становились задумчивыми и смотрели на Каменного Жана, и часто, устроившись в тени, пока один из них наблюдал за морем, они долго говорили о нем, и говорили с уважением и тревогой.
И вот однажды Жан, который уже стал мужчиной, пришел и сел рядом с ними. Они слушали его так внимательно, что забыли про свой табак. И когда женщины пришли звать их есть суп, им дали такую отповедь, какой они никогда еще не слышали. Но никто из рыбаком никогда не смог повторить то, что рассказал им Каменный Жан. Они говорили только, что он знал море и ветра побережья лучше, чем кто-либо из живущих, потому что камни открыли ему вещи, которые никто не смог за ним повторить. Некоторые из них были настолько ужасными, что некоторые рыбаки на многие ночи потеряли сон.
С того дня всякий, кто хотел построить стену на побережье, обращался к Каменному Жану.
- Жан, если Вы не против, я хотел бы отгородить мое поле от берега. Вы знаете, где оно находится?
- Да, надо будет взять камни с Длинного Мыса, они уже готовы войти в стену. Они часто меня об этом просили.
- Ну тогда мы сможем начать во вторник. У меня будут помощники.
- Нет, во вторник не будет ветра. Ветер заставляет камни петь. Только пение камней нам подскажет, как строить стену. Без ветра мы ничего не сможем сделать. Подождем до четверга.
- Но откуда Вы можете знать, что в четверг будет ветер?
- Я знаю ветер лучше, чем собственное тело. Он поднимется рано утром и перестанет дуть только в воскресенье, а начале вечерней мессы. Времени у нас будет много.
И верно - в четверг морской ветер засвистел в траве, а Каменный Жан стал прочерчивать на земле линию будущей стены крючком для сбора водорослей. Ветер свистел в камнях, которые мужчины клали один на другой так же трепетно, как мать кладет младенца в колыбель.
- Давайте-ка, тихонько! Этот камень не на своем месте. Сейчас же уберите его! Я слышу, как он жалуется на ветру. Ему больно, да, ему больно. А когда камень в стене не в своей тарелке, стена долго не продержится. Пожалуйста, выньте его!
- Хорошо, хорошо. А вот этот хорошо подходит, Каменный Жан?
- Гораздо лучше. Послушайте, как он приятно мурлычет! Но мне кажется, я слышу стон вон оттуда. Ой, да это неудивительно! Вы положили туда этот красный камень, чтобы заткнуть дырку, которая должна остаться. И бедная стена стала задыхаться. А теперь послушайте, как она хорошо дышит!
И действительно, когда стена была закончена, голоса камней менялись в зависимости от ветра - от северо-западного до юго-западного, но всегда голоса звучали в унисон и ни один стон не нарушал гармонии. На всем протяжении бухты Одьерн длинные каменные стены не уставали петь умиротворенную песню.
А Каменный Жан тем временем начинал стареть. Год от года его глаза становились все более блуждающим, его лицо отражало скрытую боль. Возводить стену для него стало сущим мучением. Он не прекращал взвешивать камни на руке, менять их местами, и прикладывать к ним ухо. Раньше он складывал стену выше уровня глаз, теперь же он дрожал от напряжения, если стена доходила ему до груди. И вот однажды настал день, когда великая песня ветра в стенах, такая мощная и полнозвучная, стала чуть хрипловатой, совсем чуть-чуть, будто в ней была нотка сожаления. Жители побережья не сразу это заметили, но Жан уже знал, что теряет слух. Он по-прежнему хорошо слышал людей, но он уже плохо разбирал то, что говорили камни. От него уходил его дар.
Последняя стена, которую он смог сложить, это стена Жакеза Перроса. Вы не сможете теперь ее увидеть и сейчас вы узнаете почему. Сначала Жан отказался, потому что заказчик хотел протянуть свою стену перед каналом между утесами, там, где находился источник пресной воды. В этом месте ветер не дует прямо. Потом, все же, он согласился . Уже давно он не рисковал прикасаться к камням. Для него это была последняя возможность узнать: навсегда ли дар покинул его, или на время. Стена поднималась медленно-медленно. Жан приказал, чтобы его оставили совсем одного. Он построил себе хибарку около источника и прислушивался ночи напролет. Целых два месяца, дрожа как от лихорадки, он складывал камни и разбирал их вновь. Наконец, когда верхний ряд камней доходил ему до плеча, он покрыл его плоской галькой и отправился домой.
В эту ночь ветер дул со страшной силой. Можно было подумать, что громадные органы по всему берегу возвещали начало Страшного Суда. Жан весь в поту от волнения, ворочался в кровати, и переживал за свою стену. Ему показалось, что он слышит один камень, один - единственный, плакал как живой. Он вылез из кровати, надел свои деревянные башмаки и помчался к берегу
На следующий день, когда Жакез Перрос пошел посмотреть на свою стену, он увидел, что она рухнула на землю около самого источника. А посреди этой груды камней, ни один из которых не пожелал задеть Жана, сидел сам Жан и улыбался. На коленях у него был один крупный камень, наверное, тот самый, который плакал на ветру, который он собирался положить на подходящее место.
И все то время, пока Жан был еще жив, он только и делал, что ходил взад и вперед вдоль прибрежных скал с этим камнем, которого он лелеял, как больного ребенка. Его бедная голова повредилась из-за того камня, который так страдал в стене.
Дует северо-западный или юго-западный ветер, а стены Каменного Жана поют до сих пор вдоль бухты Одьерн. Алан ар Гов и Юэнн Морос рассказали мне эту историю, жуя холодные гречневые блины. Это было около мельницы в Пенхорз, больше тридцати лет тому назад. Я не смог рассказать также хорошо, как они. Но я постарался сделать так, чтобы их правда стала и моей правдой.
Когда правду не говорят, значит люди врут
Хоть не сто раз на дню, но часто - там и тут.
|
