2
Вступление
Импрессионизм (фр. impressionnisme, от impression — впечатление) — движение в искусстве, зародившееся во Франции, началом которого принято считать вторую половину XIX века. Обычно под термином «импрессионизм» подразумевается направление в живописи, хотя его идеи нашли своё воплощение и в других видах искусства, например, в музыке. Импрессионизм — двойная революция в живописи: в видении мира и в живописной технике. В живописи импрессионизма — движущийся мир, эфемерный, ускользающий; стало быть, акцент на этом ускользающем мгновении, на настоящем. Импрессионизм предпочитает свет, прикосновение, цветную вибрацию.
История
Импрессионисты — пионеры и основоположники современного искусства. Они установили прямую связь между глазом живописца и светом. Отсюда — движение возврата к природе, которая является источником всех впечатлений. В то же время — абсолютное доверие субъективному видению художника, его индивидуальности. Эти два пути питали европейское искусство вплоть до середины XX века.
Истоки
Далёкие предшественники импрессионизма — уже художники Древней Греции и Рима, например, мастера т. н. «фаюмского портрета», I-IV в.в. н. э. В эпоху Возрождения живописцы, как Франческа, Пьеро делла, Тициан, Веронезе, Лотто и Тинторетто решали сходные с импрессионизмом свето-цветовые проблемы и вырабатывали своеобразную импровизационную технику. В Голландии предтечей импрессионизма был Франс Халс; работы Яна Вермеера Делфтского по своей технике и особому вниманию к свето-цветовым проблемам ещё ближе к импрессионизму; этот художник был заново открыт, благодаря импрессионистам. Работы двух испанских классиков XVII века — Диего Веласкеса и Эль Греко имеют тот же импрессионистический потенциал.
В конце XVIII и в начале XIX веков в Англии бурно развивается искусство пейзажа, в масляной и акварельной техниках, и такие живописцы, как Уильям Тёрнер и Джон Констебл внесли существенный вклад в будущее торжество пленэрной и динамичной живописи. В самой Франции не только пейзажисты «барбизонской школы», но так же Эжен Делакруа, Камиль Коро и Гюстав Курбе открывают дорогу новым тенденциям.
Факторы, как появление и становление фотографии, увлечение японским искусством, а так же — современностью, своей эпохой, сыграли свою важную роль. В фотографии — ускользающие, прежде не замечаемые жесты, новый ритм; новые точки зрения, крупный план…Что касается японских мэтров, как Кацусика Хокусай, Хиросигэ, Утамаро, они прямо повлияли на живопись Эдуара Мане, Клода Моне и Эдгара Дега.
Эволюция
Начало поисков импрессионистов относится к 1860 г.г. В 1869 г. в Бужевале К. Моне и О.Ренуар открывают спонтанно принцип разделения цветов в атмосфере, который станет основой революции в технике живописи.
Первая важная выставка импрессионистов проходила с 15 апреля по 15 мая 1874 г. в мастерской фотографа Надара. Там было представлено 30 художников, всего — 165 работ. Холст К. Моне — «Впечатление. Восходящее солнце» («Impression, soleil levant»), ныне в Музее Мармоттан, Париж, написанный в 1872 г. дал рождение термину «импрессионизм»: враждебный критик для смеха обозвал группу «импрессионистами». Художники, из
3
вызова, приняли этот эпитет, впоследствии он прижился и потерял свой первоначальный отрицательный смысл.
У импрессионистов не было программы, но была общая амбиция: понимание роли света, который влияет на форму и объект. Свет становится принципиальным элементом их живописи. Естественно, контурный рисунок, как и светотень, отсутствует у импрессионистов; глубина не передаётся перспективой, но смягчением цветовых тонов. Преимущество — живым цветам солнечного спектра. Чёрные, коричневые и серые цветовые тона в общем игнорируются, не включаются в палитру. Чистые цвета часто кладутся на холст без предварительного смешивания на палитре и воспринимаются зрителем согласно системе оптического смешения, открытой французским химиком М. Э. Шеврёль; цвета взаимодействуют, согласно закону дополнительных цветов; цветные прикосновения дробятся, рассыпаются на многочисленные «запятые», нанесённые одни возле других.
Импрессионисты — разнообразные индивидуальности, такие, как Э. Мане, Э. Дега, К. Моне, О. Ренуар, А. Сислей, К. Писсарро, Базиль, Моризо. В выставках импрессионистов иногда участвовали П. Гоген, О. Редон, Ж. Сёра; пейзажи в духе импрессионизма писал и К. Малевич. Что касается Э. Мане, он не участвовал в выставках импрессионистов и редко писал с натуры; в его палитре сохранялись традиционные чёрные и серые цветовые тона. Творчество П. Гогена, П. Сезанна и Ж. Сёра — это уже реакция против импрессионизма. В точном смысле этого термина представителями движения были К. Моне, О. Ренуар, А. Сислей и Б. Моризо.
Импрессионизм, несмотря на свою кратковременность (периодические выставки импрессионистов продолжались до 1886 г.; всего было восемь выставок), является одним из кульминационных моментов кризиса между новой эстетикой и традиционными вкусами, между новаторами и академистами, между официальным искусством и нонконформизмом, — говоря современным языком…
Импрессионизм питал французскую живопись, вплоть до начала XX века и оказал существенное влияние на живопись других стран: США, Германии, Бельгии, Италии, Англии.
В России влияние импрессионизма испытали К. Коровин (наиболее близкий по своей эстетике к импрессионистам), ранний В. Серов, а так же — И. Грабарь.
Константин Алексеевич Коровин
С именем Коровина связано становление в русской живописи импрессионизма — течения, которое зародилось во Франции и широко распространилось в европейском искусстве последней четверти XIX века. Свою задачу импрессионисты видели в предельно точном воссоздании на холсте каких-либо преходящих, мгновенных состояний природы и человека, той окружающей нас световоздушной среды — невидимой и бесцветной,— которая определяет в природе все: контуры и цвет предметов, насыщенность и рефлексы цвета, его гармонию и дисгармонию, изменчивую атмосферу пейзажа, настроение, эмоциональную тональность. Свет и цвет становятся главными «героями» картин художников-импрессионистов - Моне, Сислея, Ван Гога, Гогена, Ренуара и других. Писали они почти исключительно на природе, на открытом воздухе, возведя пленэр в своего рода, принцип, в значительной мере определивший специфику импрессионистской живописи. Отсюда невиданная дотоле свежесть и чистота цвета, очищенного от бурого музейного колорита, непосредственность и острота восприятия и отображения обыденной жизни, случайность композиции, построенной не по классическим канонам, а как бы подсмотренной художником в жизни и пришедшей на смену сложным сюжетным
4
композициям с развернутым повествованием, увлечение этюдом с натуры — не как подготовительным материалом для будущих картин, а как самостоятельным жанром живописи.
Картины Коровина появились в тот самый момент, когда понятие красоты в русской живописи было наглухо и безоговорочно забыто - забыто под натиском темной и нравоучительной живописи передвижников. Пожалуй, один лишь Левитан еще помнил о красоте, но красота его была столь "грустна и полна печали", что была доступна пониманию немногих. Репин также дал несколько примеров отличных в колористическом отношении работ, по большей части этюдов с натуры, но редко кто любовался этими его произведениями. И даже его поклонники больше изумлялись верности передачи натуры, нежели красоте, получившейся благодаря этой верности. О красоте вообще мало было разговора, и даже совсем забыли о ее существовании. Картины Коровина, в которых художник добивался одного только красивого красочного пятна, естественно, должны были смутить многих. Этому способствовала еще и сама живопись Коровина, его техника письма: дерзко-небрежная, грубая и, как казалось многим, просто неумелая. Никто тогда не подозревал, что и живопись, и краски в этих картинах - высокого достоинства, что автор их - настоящий живописец. Некоторый успех Коровин имел только со своей довольно слабой и ничего не выражающей картиной Утро в мастерской, где всем понравился эффект серого дневного света, льющегося через огромное окно, да игривый сюжет: хорошенькая натурщица, потягивающаяся в кровати. Мало-помалу, впрочем, стали привыкать к "чудаку-художнику", согласились даже, что он не без таланта, но горько скорбели о том, что он занимается такими пустяками. Передвижники, разумеется, так и не допустили его в свой тайный союз, где, однако ж, нашлось место даже совершенно бесталанным натурам, вроде Киселева.
Между тем, значение Коровина для русской живописи столь громадно, что легко перевесит заслуги большей части передвижников (за исключением истинных гениев типа Левитана, Сурикова, Серова и Репина). Как же так получилось, что веселый и беззаботный юноша (каким он представлялся окружающим) достиг новых, небывалых высот в живописном мастерстве? Константин Алексеевич Коровин родился в 1861 году. Его дед Михаил Емельянович, старообрядец, владелец «ямского извоза», купец первой гильдии, в свое время помог пейзажисту Льву Каменеву поступить в Академию художеств, заметив у него способности к живописи. В доме деда на Рогожской помимо Каменева бывал и известный передвижник Илларион Прянишников. Отец же будущего художника уже получил университетское образование, однако не унаследовал деловых качеств Михаила Емельяновича и после его смерти разорился. Семья вынуждена была переехать в деревню Большие Мытищи под Москвой. Маленьким Костей и его старшим братом Сергеем, тоже впоследствии художником, занималась мать, Аполлинария Ивановна, которая привила детям любовь к искусству - она рисовала акварелью, много музицировала, играя на арфе. В 1875 году Коровин вслед за братом поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, сначала на архитектурное отделение. К этому времени семья Коровиных снова жила в Москве почти в полной нищете. Видимо, профессия архитектора казалась ему более материально перспективной, и потому было выбрано зодчество. Но любовь к живописи все-таки оказалась столь сильной, что с 1876 года юноша перешел на живописное отделение. Там он учился в пейзажном классе сначала у Алексея Саврасова, затем у Василия Поленова. Эти два художника оказали на формирование Коровина наибольшее влияние, хотя он внимательно всматривался, как в других классах преподавали Илларион Прянишников, Василий Перов, Евграф и Павел Сорокины.
Коровин учился у Саврасова находить во внешне незаметных уголках природы скрытую поэзию, лирику, учился верно схватывать и эмоционально передавать ощущение жизни в
5
пейзаже. Несомненную связь с искусством Саврасова можно обнаружить в таких его работах, как Ранняя весна (1870-е) и Последний снег (1870-е). Игорь Грабарь в своей монографии 1909 года справедливо подметил, что Коровин первым из художников своего поколения обратился к излюбленному мотиву пейзажей Саврасова. «Коровин - автор первой Весны, появившейся после саврасовских грачей. Все то невероятное количество последних снегов, мартов и ранних весен, которыми так богата русская живопись последних пятнадцати лет, ведет свое начало, несомненно, от Коровина». После ухода Саврасова, пейзажный класс в училище возглавил Василий Поленов. Позже, Коровин так отзывался о своем втором учителе: «Поленов так заинтересовал школу и внес свежую струю в нее, как весной открывают окно душного помещения. Он первый стал говорить о чистой живописи, как написано, говорил о разнообразии красок». Поленов стал рассказывать ученикам и об искусстве импрессионистов, а возможно, и показывать им фотографии с их работ. Во всяком случае, в 1883 году Коровин создал произведение, которое с полным правом будет названо впоследствии «первой ласточкой» импрессионизма в России - небольшой Портрет хористки, который произвел в свое время такое огромное впечатление на Репина. "Покажите мне, кто создал это?! Кто! Покажите мне...", - восклицал изумленный мэтр. Острота цветового видения, пожалуй, превосходит здесь то, что к этому времени было создано как учителями, так и современниками молодого художника. Несмотря на то, что училище отметило премиями выполнение им заданных тем, что в 1883 и 1884 годах он даже получил серебряные медали за этюд масляными красками и рисунок, консервативно настроенные преподаватели не могли простить ему пластических новшеств. С юмором Коровин вспоминал, как Прянишников называл «антимониями» колористические искания молодого живописца. В 1884 году Коровин получил звание «неклассного» художника, но, хотя он пробыл в училище еще два года, высшее звание «классного» художника все же не получил, как, впрочем, и его
товарищ по училищу Левитан. Однако оба художника благодаря Поленову познакомились с Саввой Ивановичем Мамонтовым и в конце 1884 года вошли в его кружок. Здесь началась деятельность Коровина как театрального декоратора. К сожалению, почти не сохранилось эскизов декораций художника к постановкам Частной оперы Мамонтова, но, по свидетельствам очевидцев, на сцене появилась воздушность, пленэр. И, вероятно, уже в оформлении таких опер, как "Аида" Верди, "Лакме" Делиба, "Кармен" Визе, Коровин выработал те принципы, которые позже так сформулировал: «Искание гармонии цветов, колористические впечатления, краски и цвета - сами по себе дают высокое наслаждение зрителю театра... Художник своими декорациями делает то же, что и певец, окрыляющий своим звуком фразу автора... Его обязанность по отношению к исполнителю - это выделить меру последнего на фоне цвета».
Ученические годы, проведенные Константином Коровиным в Московском училище живописи, ваяния и зодчества с 1878 по 1886 год, принесли ему лишь звание неклассного художника живописи. Они текли в общем русле московской школы под руководством нескольких учителей: в общих классах - Е.С.Сорокина, И.М.Прянишникова и В.Г.Перова; в специальных пейзажных - А.К.Саврасова и В.Д.Поленова. Несомненно, ученические годы во многом определили творческую судьбу художника. В становлении искусства Коровина участвовали не только его основные наставники - Саврасов и особенно Поленов, но и остальные московские преподаватели, взрастившие в нем художника-профессионала и в большой мере обусловившие демократические тенденции его творчества. Нет необходимости также трудиться сейчас над ограждением Коровина от многочисленных упреков, долгое время обволакивавших его словно тиной. Талант истинный, этот великий дар природы, которым в полной мере обладал Коровин, несовместим с легковесностью и поверхностностью творчества, а это, пожалуй, наибольший грех, в котором упрекали художника еще современники. Уже в 1920-е годы
6
Б.Н.Терновец поставил его имя рядом с Валентином Серовым. В последнее время русскими исследователями сделан следующий шаг к реабилитации творчества художника. Врубель - Серов - Коровин - триумвират, определяющий наиболее существенные успехи русского искусства конца XIX - начала XX века.
Коровин - удивительный, прирожденный стилист. То, что мерещилось Куинджи, то удалось Коровину. Не хуже японцев и вовсе не подражая им, с удивительным остроумием, с удивительным пониманием сокращает он средства выражения до минимума и тем самым достигает такой силы, такой определенности, каких не найти, пожалуй, и на Западе. Его стынущие в холоде и мгле северные пустыни, его леса, обступающие редким строем студеные озера, его бурые и сизые тучи, его стада моржей и вереницы оленей, наконец, яркие фанфары желтого солнца, играющего на всплесках синих заливов, - все это является настоящим откровением Севера, истинно грандиозной поэмой Севера, гораздо более достойной стать классическим произведением русской живописи, нежели все «Фрины» Семирадского или «Помпеи» Брюллова.
Картины Коровина — это всегда праздник, всегда открытие. Будничные, привычные, знакомые всем мотивы — морской берег, улицы старого города, лошаденка около бревенчатого сарая или натюрморт из рыбы и фруктов, ночная улица или девушка в саду — преображаются ярким и интенсивным переживанием художника. Коровин не описывает жизнь, а творит цельный образ ее, увиденный и возникший в цвете, свете, во всей его жизненной трепетности. Будучи фанатически привержен натуре, он мог мастерски написать полный жизни и темперамента этюд за один-два часа, а мог неделями мучиться и искать верный тон какой-либо тени от фонаря, без которого жизнь словно уходила из этюда. «Сама красота зависит от правды в живописи» — этому убеждению он остался верным до конца. Коровин — типичный и, пожалуй, крупнейший представитель
импрессионизма в русской живописи. И стал он им не только потому, что знал и увлекался произведениями французских импрессионистов. Нет, это была не дань моде - этот живописный метод как нельзя лучше отвечал его собственной сущности, его пониманию живописи, темпераменту, особенностям дарования, отношению к жизни. Все развитие русской пейзажной живописи — от пленэрных открытий Сильвестра Щедрина и Александра Иванова к гениальным творениям Левитана, Куинджи и Серова — неуклонно вело к утверждению этих высоко-художественных принципов. Коровин как бы завершил этот процесс и, в свою очередь, оказал влияние на многих своих современников, учеников, последователей.
"Живопись Коровина - дерзко-небрежная, грубая - казалась в XIX веке многим просто неумелой. Недоразумение в отношении к К. Коровину - самого плачевного свойства. Оно лучше всего доказывает, как далека русская публика вообще от какого-либо понимания живописи. Какая грусть, что этот огромный мастер, этот яркий самобытный талант, два раза затративший свои силы на такие эфемерные создания, как выставочные панно, все время тратящий их на еще более эфемерные создания - на театральные декорации, так, вероятно, и не получит возможности увековечить себя и одарить Россию истинно прекрасным, величественным произведением..." продолжение »
.:: Михаил Нестеров вспоминает о Константине Коровине ::.
"Костя был тип художника, неотразимо действующего на воображение, он «влюблял», в себя направо и налево, никогда не оставляя места для долгой обиды, как бы ни было неожиданно им содеянное. Все его «качества» покрывались его особым, дивным талантом живописца. Легко и жизнерадостно проходил Костя школьный, а потом и житейский путь свой. Везло Косте, и он, беззаботно порхая, срывал «цветы удовольствия». То его увозило аристократическое семейство куда-нибудь в старую усадьбу на Волгу, в глушь, и там он
7
пленял всех, от чопорных старух до «тургеневских» дворянских девушек, рассказывая, ноя и умирая, про какую-то несчастную судьбу свою; то писал великолепные этюды и говорил так красиво, увлекательно об искусстве; то летними сумерками катался с барышнями на лодке и так прекрасно, с таким чувством пел..."
.:: Григорий Островский о Константине Коровине ::.
"Коровин не был одарен всеобъемлющим талантом. Не были ему доступны гармония правды и красоты, освещающая искусство В.Серова, трагический экстаз М.Врубеля или неисчерпаемое воображение Н.Рериха, да и с точки зрения академической науки Коровин не всегда и во всем удовлетворял строгих знатоков и судей. Прекрасные сочные по цвету, работы перемежались с малоудачными, а порой и банальными картинами; великолепные образцы колористического мастерства - с «сырой» краской, бравурным, размашистым мазком, рыхлым и приблизительным рисунком. Коровина надо принимать, каким он был, с его сильными и слабыми сторонами, именно таким вошел он в историю русской живописи конца XIX - начала XX века...»
Архип Иванович Куинджи
Известно, что свою творческую карьеру пейзажиста Куинджи начал с нескольких картин, выполненных в полном соответствии с заветами художников-передвижников: "На острове Валааме", "Забытая деревня", "Чумацкий тракт в Мариуполе". Убожество русской деревни и русской природы выражалось в них скупой, мглистой гаммой красок, так непохожей на взрыв света в будущих шедеврах художника. Эти первые пейзажные работы Куинджи были встречены демократической прессой с великим одобрением и в 1875 году он был принят в члены Товарищества Передвижных Художественных Выставок. С 1870 до 1875
года Куинджи находился во власти идей передвижников, а в 1876 году, после своей поездки во Францию, решительно и безвозвратно порвал с ними.
Подходы к импрессионизму наметились у Куинджи именно в середине 1870-х годов. Они казались отдыхом от интенсивной декоративной живописи того времени, словно ее бледной тенью, своего рода слабым, едва намеченным подмалевком. Притом что все известные передвижники того времени дружно критиковали импрессионистов (кроме Левитана), Куинджи проявлял к ним заметный интерес. Однако у него нигде не наблюдается буквального применения импрессионистического метода, как это случилось с Константином Коровиным или Игорем Грабарем. Отношение его к импрессионистической технике было не таким прямолинейным и простым, а гораздо более сложным и творческим. Куинджи оказался близок к французским мастерам в живописных поисках 1890-х годов. По приезде из Франции он попытался освоить световоздушную среду так, как позволяла ему именно родная русская традиция. В условиях 1870-х годов его живописная речь не была реформаторской, подобно языку французских импрессионистов. На переломе 1870-1880-х годов Куинджи написаны "Днепр утром" (1881) и "Север" (1879). Импрессионистические попытки свидетельствовали о том, что Куинджи больше не удовлетворяли достигнутые успехи, что он желал постичь характер влияния воздушной среды на предметную и тоновую окраску. Это хорошо видно в многочисленных этюдах 1870-х годов. Увлеченность художника проблемой выражения воздушной среды, будто вибрирующей под действием авторского настроения, очевидна. Ранее художник писал небо широкими тоновыми заливками цвета. Теперь он отказался от красочной плотности, сменив ее на цветовую прерывистость. Однако в "Севере" Куинджи не просто пробовал свои силы как импрессионист, а соизмерял найденный пластический прием перламутрового мерцания цвета с импрессионистической вибрацией воздушной среды, достигнутой разделением цветного
8
мазка. Он преследовал параллельную задачу: добиться панорамного образа земли, убывающей в туманных далях. Земля созерцается «общим планом». Она кажется задавленной небом, ибо композиционно состыкованные плоскости земли и неба отдают явное предпочтение небесному пространству. Легкое мерцание цветов неба не желает поглощать цвета каменистого плато. В картине словно борются две сферы: одна - далекая, другая - высокая, пространственная. Понятно, что в этой картине земных противостояний Куинджи не мыслит прямыми значениями предметов, а символизирует их.
Попробовав в начале 1880-х годов освоить воздушную среду методом близким импрессионистам в картинах Север и Днепр утром, Куинджи в последующие годы не оставил этого интереса, хотя одновременно его волновали другие проблемы. В импрессионизме его интересовала тончайшая игра цвета на световом фоне. Задолго до лондонских туманов Клода Моне Куинджи разрабатывал эту область пластики, расширяя выразительные возможности живописи. Александр Бенуа высказался о Куинджи как о грубом и неотесанном самородке, пришедшем к импрессионизму ничуть не позже, чем сами импрессионисты. Он сравнил значение Куинджи для русского искусства с ролью Клода Моне – для французского. Однако Бенуа не мог правильно оценить Куинджи, не видя его «затворнических» произведений. В период «молчания» импрессионистические поиски Куинджи не вышли за рамки этюдов. Правда, художник предпринял попытку создать по многочисленным этюдным разработкам картину "Туман на море" (1905-1908, ГРМ), оставшуюся незаконченной. И, видимо, неспроста. «Туманный» импрессионистический материал, располагающий к тихому интимному переживанию мира, не мог создать панорамную картину мира, широкоформатную композицию. Но даже в незавершенной картине видно, как тонко уловил художник движение воздушных потоков, как логично распределил он по плоскости холста сгущение воздушных масс,
концентрацию света, формирование облаков, как передал малейшие световые переливы. Это внимание к теме зарождения и движения воздушных стихий, интерес к небесным сферам как особой области освоения и размышления передались его ученикам, прежде всего Константину Богаевскому и Николаю Рериху. Среди этюдов Куинджи имеются такие, которые, подобно саврасовскому "Дворику", чутко передают состояние погоды: сырость, таяние снега, слякоть или влажный воздух, растворяющий очертания предметов (Зима, 1885-1890; Зима, 1908-1909; Зима, 1890-1895, все - ГРМ), увиденных через влажный воздух. Эти маленькие этюды, примечательные легкостью исполнения на бумаге, изумительны по меткости и точности передачи ощущения, как бы фиксирующего эмоциональные состояния человека.
В итоге импрессионизм не стал для Куинджи целью, как это произошло в произведениях Константина Коровина, Игоря Грабаря или Василия Переплетчикова, а лишь средством совершенствования декоративной пластики. Импрессионистический опыт маленьких этюдных и эскизных работ Куинджи представляется как бы примериванием к послепленэрной фазе реалистического освоения природы
Игорь Эммануилович Грабарь
- одно из самых известных имен в истории русской культуры XX века. Пожалуй, не было в ней человека более многогранного, проявившего себя в самых разных ее сферах, оказавшего личное творческое воздействие на формирование целых ее направлений. Человек искусства, науки, музейного и реставрационного дела, Грабарь в своей очень долгой жизни проявлял чудеса трудолюбия, вкладывая всего себя в то дело, которым в данный момент занимался.
Происхождение и место рождения Грабаря, его семейная история достаточно необычны. Он родился 13 марта 1871 года в Будапеште, в русской семье, которая принадлежала к этнической группе, компактно проживавшей в Угорской Руси. Этот карпатский район
9
входил в состав Австро-Венгерской империи. Почти вся многочисленная родня Грабаря, прежде всего его дед по матери Адольф Иванович Добрянский, была причастна к европейскому славянофильскому движению, вовлечена в борьбу против «мадьяризации» славян Австро-Венгрии. Жизнь семьи была пронизана общественно-политическими интересами, и в этой специфической атмосфере прошло детство Игоря. В нем были драматические эпизоды, в том числе суд над дедом и матерью, Ольгой Грабарь, которую едва не приговорили к смертной казни за «государственную измену», эмиграция его отца, Эммануила Ивановича Грабаря, юриста, депутата Будапештского парламента, вынужденного скрываться за «антимадьярскую» деятельность. Отец переселился в Россию в 1876 году под конспиративным именем Храбров (эта фамилия надолго, вплоть до окончания университета, оставалась в жизни Игоря Грабаря, и ею он подписывал некоторые свои ранние работы, например, иллюстрации к повестям Гоголя, изданным в 1890-е годы).
Детство Грабаря было нелегким: с раннего возраста почти постоянно он жил в разлуке с родителями и при всем обилии родственников чаще всего оставался на попечении чужих людей. В 1880 году мать привезла его в Россию, в Егорьевск Рязанской губернии, где в гимназии преподавал отец. Но воссоединения семьи не произошло - вскоре отец был переведен в Измаил, а мальчик остался учиться в Егорьевске. Он навсегда сохранил любовь к этому тихому провинциальному городку, где у него появилось много добрых знакомых, где его любили и опекали. С детства ему не изменяли те свойства характера, благодаря которым он создал свою жизнь такой, какой хотел, - целеустремленность, позитивное начало в отношениях с людьми, умение находить друзей, удивительное трудолюбие, интерес к жизни и возникшая в самую раннюю пору горячая любовь к искусству.
Детские увлечения Игоря были весьма серьезны: в восьмилетнем возрасте он строил дом в саду дедовского имения из настоящих материалов и по всем правилам. Судя по его воспоминаниям, он постоянно нагружал себя разнообразной деятельностью, подбираясь постепенно к творчеству.
«Не помню себя не рисующим, не представляю себя без карандаша, резинки, без акварельных красок и кистей», - писал позже Грабарь. Изводя «пропасть бумаги», он рисовал все, что придет в голову, любил копировать портреты генералов из журнала «Нива» времен русско-турецкой войны 1877-1878 годов.
Первым художником, встреченным им в жизни, стал учитель рисования в Егорьевской гимназии И.М.Шевченко, окончивший Московское училище живописи и ваяния. «Мне до смерти хотелось как-нибудь к нему забраться, чтобы собственными глазами увидать, как пишут картины и что это за масляные краски, о которых я знал только понаслышке». И попав, наконец, к учителю, увидев эти серебряные тюбики, мальчик испытал сильнейшее впечатление: «Я думал, что не выдержу от счастья, наполнявшего грудь, особенно когда почувствовал сладостный, чудесный запах свежей краски». Грезя о масляных красках, он медленно, но неуклонно продвигался к своему предназначению. Однако Егорьевск ничего, кроме рисунков в «Ниве», гравюр в «Живописном обозрении» и «Всемирной иллюстрации», не мог предложить будущему художнику. Но и это было немало - уже в детстве Грабарь по репродукциям познакомился со многими выдающимися картинами русской школы.
Трудный этап в его жизни был связан с московским лицеем цесаревича Николая, куда Грабарь поступил в 1882 году. Директором лицея был Михаил Катков, редактор «Московских ведомостей», литератор правого толка. Грабарь был принят «живущим стипендиатом», и это положение сильно отличалось от положения окружавших его богатых мальчиков, не дававших ему забыть о бедности его семьи. «Угнетавшее и
10
унижавшее чувство достоинства окружение», - так характеризовал лицейскую среду Грабарь. Но у него уже был свой мир, позволявший уходить от тяжелых впечатлений.
Москва 1882 года встретила Игоря Грабаря огромной Всероссийской художественно-промышленной выставкой, в художественном отделе которой мальчик пережил встречу с лучшими картинами того времени - уже знакомые по гравюрам Репин и Суриков, Флавицкий и Верещагин, Перов и Куинджи, Васильев и Крамской открылись ему теперь во всем своем живописном блеске. Выходные дни и праздники полностью принадлежали Игорю - целыми днями он пропадал в Третьяковской галерее, на московских выставках, у знакомых. В Москве он искал людей и места, связанные с искусством, - иконописное училище, квартиры студентов Московского училища живописи, ваяния и зодчества или университетских друзей брата Владимира. Среди последних он познакомился с Дмитрием Щербиновским, студентом-юристом и художником. Через него произошло знакомство с Абрамом Архиповым, встречи с Василием Поленовым, Сергеем Ивановым. Щербиновский оказал сильное влияние на Грабаря, который решил по его примеру прежде всего получить университетское образование.
Но главным содержанием лицейской жизни стали занятия рисунком и живописью. На уроках в лицее и в классах рисования Московского общества любителей художеств Грабарь осваивал рисунок с натуры и технику письма масляными красками. «У меня было четыре возможности работать с натуры в стенах лицея: писать из окон, писать портреты окружающих, ставить себе натюрморты и сочинять сцены из жизни и быта лицея, списывая детали с натуры. Все это я и делал». Моделями его были одноклассники, педагоги, служители, егорьевские знакомые. В летние месяцы Грабарь пробовал себя в пейзажных этюдах: «После двух картин Куинджи на сюжет «Березовой рощи»... пошла мода на березу. Я в Титове тоже писал березовую рощу, стараясь не походить на Куинджи». В последний свой лицейский год он увидел в своих работах новые, достигнутые упорным трудом живописные качества. Наряду с основными творческими
интересами в лицее Грабарь много читал, успешно изучал языки, пробовал себя в литературе. Лицей он закончил с золотой медалью и в 1889 году поступил в Петербургский университет на юридический факультет. «Вот она столица, думал я, когда ехал на извозчике с Варшавского вокзала на Выборгскую сторону... В этот первый чудесный осенний день Петербург показался мне сказочно прекрасным с сверкающей вдали адмиралтейской иглой, синей Невой, гранитной набережной и Петропавловским шпицем. Таким он остался для меня с тех пор навсегда: самым красивым городом Европы».
В Петербурге Грабарь сразу проявил себя как человек, с детства привыкший полагаться только на себя: «Моя жизнь потекла по трем различным руслам - научному, литературному и художественному... они без остатка заполняли весь мой день, чрезвычайно удлиненный по сравнению с обычным студенческим днем». После университетских занятий, по вечерам он писал юмористические рассказы для журналов. Работа для журналов стала его постоянным делом на многие годы: в 1889 году началось его долговременное и плодотворное сотрудничество с «Нивой» - одним из самых достойных русских журналов. Грабарь рисовал иллюстрации, делал обзоры художественных выставок, писал критические статьи, биографии художников. Свои студенческие годы со всеми их бесконечными и разнообразными трудами Грабарь вспоминал «как единую целостную, бесконечно увлекательную, ибо до отказа насыщенную впечатлениями, радостную жизнь».
Живопись оставалась его главным интересом. На первом курсе университета Грабарь написал свой первый значительный живописный этюд, имевший успех среди его друзей из Академии художеств. Это была «Крыша со снегом» (1889), написанная из окна комнаты одного из университетских товарищей на углу Владимирской улицы и Графского переулка. Эффектная диагональ композиции, сопоставление заснеженной плоскости
11
крыши с уходящей вдаль перспективой домов достаточно много говорят о художественном даровании Грабаря. И в других работах университетского периода («В вагоне конки», 1891; «Лампа с зеленым абажуром», 1891; «Няня с ребенком», 1892) заметно стремление молодого художника к обобщению форм, поиску острых композиционных решений, к трактовке изображения не детально, а массами, и главное - к свежему интенсивному колориту. В эти годы формируется отношение Грабаря к натуре, которое впоследствии легло в основу его манеры.
Валентин Александрович Серов
Имя Валентина Серова хорошо известно даже далеким от искусства людям. Быть может, именно эта известность служит причиной неполного, "шапочного" знакомства с его творческим наследием и, зачастую, его неадекватным осмыслением.
Ранние работы Серова были выдержаны в традиционном стиле, однако позднее он стал развивать своё творчество в направлении импрессионизма и модернизма. Именно он, одним из первых, поднял знамя этих направлений живописи в России.
Несмотря на обилие прекрасных портретистов, Серов является, пожалуй, первым мастером портрентного жанра в России начала двадцатого века. Именно ему заказывали свои портреты Морозов и Николай II. Именно запечатлел для потомков легендарных Римского-Корсакова и Шаляпина.
Настоящую известность и славу ему принесли, без сомнения, великолепные шедевры - "Девочка с персиками" и "Похищение Европы". Этим картинам уделено особое внимание, ведь их можно определить не только как сокровища русской живописи, но и мировой.
Заключение
Явление «русского импрессионизма»
Сложившееся на русской почве на рубеже 19-20 веков художественное явление, получившее название "русский импрессионизм", имеет ярко выраженную национальную специфику и во многом не совпадает с хрестоматийными представлениями об импрессионизме классическом, рожденном во Франции XX века.
Работы русских импрессионистов - от Игоря Грабаря, Константина Коровина и Паоло Трубецкого до плеяды менее именитых художников - сегодня пользуются любовью зрителей и спросом покупателей. Однако многие наверняка не помнят или не знают о мрачном периоде советской истории середины 20 века, когда импрессионизм был объявлен "формалистическим течением" и говорить об этом методе в творчестве того или иного художника означало обвинить его в опасной ереси. Тем не менее, традиции московской школы живописи, в начале 20 столетия ставшей колыбелью русского импрессионизм, сохраняло не одно поколение отечественных художников. Работа в таком ключе, с интересом к цвету и фактурной живописи, стала "знаком максимально возможной в то время творческой свободы и независимости", отметил Морозов.
"Особое чувство радостного восприятия жизни, умение увидеть поэтическое в будничном, необычное в обыденном" отличало Сергея Герасимова и Аркадия Пластова, Алексея Грицая и Василия Нечитайло в 1930-50 годы, Виктора Иванова, Владимира Стожарова, Ефрема Зверькова - в 1950-60 годы. Даже те художники, чьи имена стали символом официозного соцреализма - Кукрыниксы или Александр Герасимов, - тоже прибегали к живописным методам импрессионистов, подчеркнул искусствовед. Да и сам Союз
12
художников СССР, образованный в 1932 году, в немалой степени был генетически связан со своим предшественником из России "царской".
Источники
1/«История русского искусства» В.Н. Александров Минск «ХАРВЕСТ» 2004
2/«Импрессионизм» Серия БИБЛИОТЕКА ИСКУССТВА Москва «Тера» 1997
3/«Шедевры мировой живописи» (цифровой носитель DVD) DirectMedia 2004
|
