Юрий Нечипоренко
Классик языкознания Вильгельм фон Гумбольт писал "... слова и формы слов образуют и определяют понятия и различные языки по своей сути, по своему влиянию на познание и на чувства являются в действительности различными мировидениями". Отсюда следует, что гносеологии (теории познания), развиваемые в русле культур разных народов, различаются и логики, которыми руководствуются народы в своей деятельности, не вполне совпадают.
Язык в целом - основание орудийной познавательной деятельности. Нильс Бор говорил о "подвешенности" познающего сознания в языке. Сознание тех, кто думает по-русски, движется в реалиях русского языка, по его законам. В зависимости от того, откуда и как то или иное слово является в сознании человека, в какой "свите" и в какой ситуации, как оно запечатлевается, могут различаться личностные, сословные и другие значения слов. Для того, чтобы сформировать поле согласия: восстановить единые исходные значения слов, а затем рассмотреть исторические превращения их смыслов, необходимо воспользоваться толковыми и этимологическими словарями. Не следует придавать большого значения отдельным различиям толкований слов в этих словарях - важнее дыхание русского языка, которое есть в словарях Даля и Фасмера. Эти словари явились в результате подвига людей, показавших возможность глубокого личностного знания о соборном сознании народа, запечатленном в его языке.
Влияние родного языка на формирование духа народа рассматривалось немецким языковедом Вайсгербером. Народы ранее по-русски назывались "языки", и мы попробуем найти в русском языке основание логики и онтологии той культуры, которая создается усилиями людей, думающих по-русски. Корнем логики, онтологии и гносеологии служит логос, или по-русски "слово".
Рассматривая слово "слово", мы обнаруживаем, что в древнерусском языке оно имело четыре значения: дар речи (1), смысл (2), поучение (3), письмо (4)
1. Дар речи - в этом значении присутствует представление о божественной благодати и благодарности за счастье владеть словом.
2. Смысл - (то же значение, что и у греческого логос), "мысль" восходит к индоевропейскому meudh-, mudh- "стремиться, страстно хотеть". Древнерусское "идея, суждение, намерение".
3. Поучение - отметим древне-индийское ucyati - "является привычным, подходящим", "находит удовольствие".
4. Письмо - "писать" обозначало "изображать что-либо путем вырезывания или с помощью красок, раскрашивать, делать разноцветным, пестрым".
Слово - это божественный дар, в слове есть смысл, есть поучение и прорисовка (пестрота). Если значения (1) и (4) связаны с религиозным и артистическими смыслами "слова", то (2) и (3) - с научным и образовательным. Слово имеет религиозную, смысловую, учебную и художественную ипостаси.
Слово как молитва, слово как мысль, как учение и как жест составляются и сливаются в целостное СЛОВО.
Наряду с историческим наращиванием "культурного слоя" происходит закапывание под этим слоем изначальных смыслов "слова". Ныне такие смыслы выявляются лишь с помощью терминов и словосочетаний, само "слово" теряет синкретический потенциал и глубину, оно становится более абстрактным, поверхностным. Этот процесс имеет свой смысл - но налицо выполаживание, упрощение "слова", что можно сравнить с засыпанием колодца, когда стены его обваливаются, он мельчает и все труднее становится доступ к воде. Эти превращения происходили за последние несколько веков. Ранее шли не менее любопытные процессы, которые мы можем восстановить из сравнительного сопоставления разных языков.
Для этого рассмотрим смыслы слов, которые ведут происхождение от того же корня, что и слово "слово":
Индоевропейский корень k'lou - слышать, слух, слыть, слава
латинское cluor - мнение, слава
греческое - молва, слух, слава
древнеиндийское sravas - звук, хвала, слава.
Слово дается от Бога (1) и рождается из стремления (2), но по мере продвижения с юга на север от древнеиндийского к древнерусскому языку смысл этого стремления становится все менее жарким и чувственным. Исчезают смыслы знания как могущества (древне верх-нем kunnan - "быть в состоянии", "мочь"), исчезает и смысл слова как славы, хвалы. Так же нет смысла "подходящий, удобный" в значении "слова" (3) - как поучения.
Возникает определенный аскетизм - но понять смысл превращений трудно без анализа языковых табу.
2. Бритва сумасшедшего
В противовес принципу Оккама "Не умножать без достаточного на то основания число необходимых сущностей" мы в рассмотрении полного смысла слова "слово" предлагаем принцип неуменьшения без достаточного на то основания числа сущностей. Дело в том, что принцип Оккама предполагает следующую ситуацию: есть некий объект, который подвергается исследованию и описанию. Это изучение проводит суб ект, который остается "за кадром" в данной ситуации, подобно оператору при съемке фильма. Субъект "наводит" свое сознание на об ект, как кинокамеру. Устройство камеры не интересует оператора, ему важно лишь, чтобы об ект попадал в объектив. Языковую активность сознания можно рассматривать как движение светочувствительной "пленки". В свойства пленки и задачи режиссера оператор тоже не хочет вникать: зачем лишние сущности?
Конечно, при решении многих практических задач не обязательно применять сведения об истоках науки и свойствах познающего сознания. Однако отказ от опознания присутствующих в ситуации сущностей и "вынесение за кадр" самих оснований положения, в котором находятся объект и субъект означает введение под здание науки онтологической мины, которая грозит разрушением всего инструментария познания. Орудование словами подразумевает привлечение могущественных сущностей, которые переопределяют положение познающего сознания и познаваемого явления. Истинным источником слова является не оператор, а тот, от кого он это слово получил в дар - язык (или божественная благодать, если следовать первому значению слова "слово").
Слово - это орудие, цветущее многими смыслами, оно вырастаетна почве родного языка и сращивает сознание человека с совокупным сознанием общества. Слово можно уподобить луку, изготовленному из ветки вербы - лук может послать стрелу мысли в цель, но этот желук, если его воткнуть землю, может пустить корни и расцвести, превратившись в дерево действенного смысла (verb в переводе с латыни означает "глагол").
Границы применимости "бритвы Оккама" следует понимать столь же ясно, как и последствия ее использования в ситуации, когда бритва находится не в руках брадобрея, снимающего лишние волосинки с щек клиента, а в руках фанатика науки, который желает отнять голову от тела с целью более детального изучения принципов функционирования мышления. Зачем мысли тело? "Лишняя сущность!" Когда мы выказываем сомнение в применимости принципа Оккама - речь идет не о сохранении волос, а о том, чтобы голова оставалась на месте.
"Снявши голову, по волосам не плачут" - эту пословицу можно рассматривать, как пример силлогизма, умозаключения, подытоживающего некий опыт.
Боратынский как-то заметил о том, что после долгих переживаний, на основании размышлений вдруг возникает прозрение - и понимаешь: - "Что? Точный смысл народной поговорки!"
Логика русского языка может строиться на принципиально иных основаниях, чем формальная логика - на основаниях афористических образов и нечаянных проблесков мысли - подобных тем, которые виртуозно развил Розанов. Здесь может нарушаться принцип самотождественности, переопределяться цели и задачи исследования по мере развития познания. Истина может претерпевать изменения вслед за жизнью, и "истинность и ложность" того или иного высказывания становятся условными и изменчивыми. Любопытно, что в последнее время в области математической логики появились работы, в которых рассматриваются подобного рода возможности и создан аппарат, позволяющий следить за жизнью и развитием понятий (соответствующий формальный язык построил профессор Николай Непейвода).
Пословицы и поговорки несут в себе синкретичное восприятие мира - интеллектуальную и художественную составляющую слова. Они содержат то, что можно назвать "плазмой языка": единство сообщения и выразительности, придающее материи речи характер целостности. Живую речь в обществе можно сравнить с плазмой в межклеточном пространстве организма, которая омывает отдельные органы и переносит жизненно необходимые вещества. Язык как плазма является необходимым питательным субстратом общества, без которого оно не может существовать. В речи можно выделить плазменные структуры - эмоционально нагруженные ряды слов. Плазменность характерна для сгустков энергии в речи, которые в чем-то сходны с горячими волнами лавы, извергающейся из вулкана. Истоки речи человека следует искать в напряжении души, в тех участках сознания, которые пребывают в состоянии возбуждения. Там находятся начала речи: "оттуда" возникает желание сказать.
Всякая фраза произносится из своего участка души - и несет информацию о нем, о формировании этим участком его интонационных фигур. "Запал", который определяет энергию внимания и интереса, перемещается по пространству души во время речевой деятельности. В каждый момент работают те участки души, которые связаны с "водителем" интереса. То коллективное бессознательное, которое входит в "устроение души", выказывает себя в истоках логики языка (если рассматривать не формальную, а "диалектическую" логику, в которой по Гегелю происходит мерцание, между "бытием" и "ничто", характерное для категории "становления"). Механизм становления высказываний определяется логикой языка: посредством языка происходит "форматирование" сознания.
В сознании возможно сосуществование нескольких форматов, обучение разным языкам может дать основания человеку думать на нескольких языках. Но родной язык, впитанный с материнским молоком, определяет само устроение души, формирует дух, который затем уже может претерпевать самые удивительные превращения, сохраняя тем не менее нечто постоянное. То, что сохраняется - "предсуществующее", о котором писал Лосев, или "первоформы", известные из восточной философии. Лосев называл метод своих рассуждений "диалектической логикой". Ныне часть философов, уставшая от марксизма с его "таранным" аппаратом, чурается "истертых" понятий: но диалектическая логика есть в изначальном смысле не что иное, как логика разговора, искусство вести беседу, выясняя смыслы отвлеченных понятий. Логика диалога родилась в разговорах Сократа - у Платона она предстает в блеске синкретизма, где метафоры и образы, обращенные к уму и сердцу собеседника, сообщают ему больше, чем любые точные мысли. Сократ в своей последней беседе перед смертью сказал, что миф - высшее, что может создать человек.
3. Возделанность души
Представления о предсуществующих идеях нашли подтверждение в открытии генов, к сходным представлениям приходят и психологи, работающие с детьми - психика ребенка не является чистым листом бумаги, на котором можно написать любые иероглифы. Душа младенца избирательно чувствительна и способна активно реагировать на определенного рода воздействия. Действия, входящие в противоречия с теми структурами коллективного бессознательного, которые определены "социально-культурном" архетипом, вызывают душевные травмы - психозы и неврозы у детей (эти аффекты исследованы работах Ирины Медведевой и Татьяны Шишовой).
Сознание ребенка несет объемные культурные матрицы, содержит в себе сообщение, которое может быть услышано и востребовано. Это сообщение о норме: оно неявным образом заключено в душе ребенка. Французский психолог Пиаже выделяет определенные стадии развития сознания, этапы реализации программы по освоению понятий. Детская психика - активно ждущая, открытая для восприятия определенной информации, младенец способен нормально развиваться в неком русле, при выходе за границы которого возникает сигнал опасности - невроз. Помечены лишь границы нормы, психика ребенка может занимать любое положение внутри "социально-культурного" архетипа, где хватает пространства для индивидуальных, групповых и этнических особеностей психики, не выходящих за рамки общего культурного архетипа.
Идеи, которые сейчас выступают как предсуществующие, исторически вошли в плоть культуры - и погрузились в ней "на дно" генетической памяти: кто сейчас вспомнит, что поля в центре России отвоеваны у леса, кто эту деятельность по освоению природных ресурсов назовет культурной? Генетическая память человечества встроена в области коллективного бессознательного и дана нам "сама собой", для ее усвоения не требуется специальных усилий - но при разрушении этой памяти возникает психическое сопротивление в виде самых разнообразных аффектов.
"Русскость" в смысле культуры - определенная возделанность души, это возделывание совершено в истории (оно выражается в судьбе народа) и имеет результатом сплав генетических предрасположенностей, определенные черты "коллективного бессознательного". При развитии на ребенка оказывает влияние среда, атмосфера, ландшафт, поступки старших, звуки, интонации, строй речи и так далее. Прекрасно, если все эти структуры действуют "в лад" - тогда мы имеем целостное воспитание. Однако даже если возникает некоторое раcогласование, "разнобой", структуры могут подстраховывать друг друга - и все равно возникнет "русская душа" как суб ект русской культуры. Она изначально (генетически) предсуществует, вопрос о "материалистических" способах ее трансляции, передачи есть лишь вопрос об "технике родовспоможения".
Язык формирует дух народа. Поисходит это путем эманации - истечения, излучения высшей сущности языка. Дух народа, в свою очередь, воплощается не только в бытовании разговорного языка - но и в обычаях, привычках, ритуалах, сказаниях, образе жизни. При отсутствии овеществленной "материальной" и живой поведенческой культуры первым средством трансляции духа народа становится язык. Большинство россиян живет не на селе, не в теремах и не в общинах, не празднует обычаев предков - но говорит по-русски. Пока люди не разучились говорить, язык имеет значение для духовной жизни народа - он аккамулирует те функции, которые раньше исполняли няньки, дедки и бабки, привычки и ритуалы. Язык становится главным носителем духа народа, поэтому так актуально выяснять его смыслы. Сейчас, живя в городе и глазея на рекламы и видиоклипы, народ уже менее защищен традиционными оболочками культуры. Мы не можем себе позволить не уметь думать по-русски - щеголять другими языками, как то делала Татьяна"русская душою".
4. Логика пошлости
Уместность - одно из основных понятий восточной философии, наряду с неуместностью оно составляет пару категорий, которая не имеет аналогов в западной философии. Некоторым аналогом неуместности можно считать русское слово "пошлость", которое, как известно, тоже непереводимо на большинство европейских языков. В то же время "прогресс" в буквальном переводе с латыни на русский будет означать "по-шагивание", "пере-шагивание", "пре-ступление" и "по-шлость". Можно предположить, что современная массовая культура, рожденная на Западе, не знает пошлости именно потому, что пропитана ее духом, исходящим из чрева Прогресса. Одно из изначальных значений слова "пошлость" в русском языке - "то, что широко распространено" имеет смысл именно массового, стереотипного поведения.
Аналогом категории "уместность" в смысле соответствия слова или поведения некоторой ситуации есть понятие "адекватность", то же можно сказать и об операционных понятиях ва английском языке типа "fit, suit" - но все они имеют прикладное значение. Например, "адекватность" имеет психиатрический оттенок в связи с применением его в описании поведения (примеры "неадекватного" поведения в случае разного рода патологий являются признаками заболеваний).
Любопытно, что одно из значений слова "слово" - "учить", связано с древнеиндийским ucyati - "является привычным, подходящим". Когда-то было очевидно, что учить можно только "привычному, подходящему" - тогда никаких аффектов не возникает.
Существует обширная область медицинских знаний, связанная с изучением различного рода патологий (пато-логия, наука о страдании) и не существует, за исключением ницшеанских и шутовских затей, науки о норме. Сосредоточение внимания научного сообщества на дефектах, изощренное исследование патологий свидетельствует о перекосе, которое существует в общественном сознании. Интерес к патологии обусловлен интересами больных, социальным заказом, исходящим от страдающей части населения. Врачи-психиаторы, взирающие на мир сквозь призму увечного сознания своих подопечных, создали ряд моделей душевных заболеваний, которые затем легко были перенесены на психику здоровых людей: это и есть путь прогресса в психиатрии. Однако набором закономерностей, выявленных при изучении патологий, норму описать невозможно.
"Трудно оценить ту степень разрушающего влияния, который оказало учение Фрейда на европейскую культуру ХХ века" - эти слова бельгийского драматурга Мишеля де Гальдерода характеризуют результат безоговорочной веры в прогресс, лишенный в отличии от религии, охранительных принципов меры и целостности. Психоанализ дал толчок развития новым представлениям о человеке - но оказалось, что область его применимости весьма ограничена. Фрейд занимался изучением пациенток, принадлежащих финансовой верхушке Австро-Венгерской империи. Новая элита имела свои характерные трудности, связанные с комплексом избранности и приводящие к отклонениям в поведении. Ритуализация и церемониалы, которые издавна не только позволяли организовать общение, но и предохраняли от психических травм, были отброшены новой элитой, которая не видела в них рационального, позитивного толка - и результатом явилось возникновение затруднений в трансляции культурных смыслов.
5. Рай понимания
В основании поведения человека лежит нечто более фундаментальное, чем "инстинкт продолжения рода". Этот инстинкт есть частный случай более общего "информационного инстинкта", проявляющегося в потребности общения, сообщения и передачи информации в двух направлениях - по наследству, "во времени" и по отношению к среде, обществу - "в пространстве". Человек постоянно встречает сообщения и оставляет их, разговор есть один из примеров такого сообщения, слово - духовный элемент общения. Слово "входит" в человека, являясь орудием, знаком, частью языка, и выходит как часть речи, приобретая интонации и окрас его души, его психики.
"Свобода слова" есть во-первых, свобода появления слова в душе человека в адекватном самому слову значении, свобода явления в существе своем, в истинной духовной сущности - онтологическая точность слова. И лишь во-вторых - это возможность выражения своих мыслей, передачи словами смыслов. Если слова несвободны в смысле, который им присваивает "общественное мнение", если они носят маски, то о какой свободе слова можно говорить? Лишь о свободе психоаналитического "выговаривания" своих комплексов. Речь идет вовсе не о засильи "иностранных" слов: напротив, термины часто позволяют более точно выразить желаемое, а возможность сказать одно и то же по разному - это еще одна степень свободы языка.
"Русские" и "иностранные" слова в тексте помогают друг другу, если их уместно употреблять. Необходимо говорить о свободе слова в самом сущностном смысле, о свободе слов от идеологии, которая эксплуатирует их и искажает значения слов. Свобода слова есть свобода понимания и свобода речи. Рассматривая слово как часть божественной сущности, мы приходим к парадоксальному требованию "свободы Бога". "Свобода культуры" и "свобода языка" есть некие аналоги вышеупомянутой, наиболее радикальной из свобод. Представление о необходимости дать слову свободу задает следующее рассуждение: "Бог не свободен - следовательно, он требует освобождения".
Это не "Бог умер" Ницше, это "Бог предан, заточен, скрыт". Но если "С нами Бог" - значит, в заточении находимся и "мы". "Мы с Богом вместе - но в тюрьме". Отсюда рождается цепочка смыслов "зона, беспредел, оккупация, интервенция", порождающих криминализацию и милитаризацию сознания.
Не менее любопытные смыслы идут от требования "прав человека". Как известно, концепция "прав человека" подвергалась критике религиозными деятелями на основании того, что часть прав своих "человек" отнял у Бога. Этот "человек" оказался среди заточителей Бога, притеснителей Его - и тем самым становится очевидно, кто скрывается под именем "человека". Итак, "права человека" превращаются в "права врага рода человеческого".
"Права человека", если их применять как критерий при решении многих важных вопросов, дают характерные "сбои". Например, каковы "права человека" на войне? Не реализовал ли их, например, генерал Власов, перешедший на сторону врага? Абсурдность применения концепции "прав человека" в ряде ситуаций очевидна. Человек отнимает права не только у Бога - но и у своих близких, рода и народа своего.
Интересно, что "мракобесы", которые строят рассуждения такого рода - "враги всего прогрессивного" и проч. тоже требуют свободы слова. Противоположные партии, обвиняющие противников во всех смертных грехах, опускаясь с метафизических высот на грешную землю завершают свои страстные речи угрозами возмездия за конкретные уголовно наказуемые деяния. Немудрено: онтологически криминальность положения задана в требовании "свободы слова": это требование, как мы показали, подразумевает несвободу языка, народа, культуры и Бога: узы темницы сковывают поголовно все понятия.
Как же вывести партнеров-противников из темницы? Следует начать освобождать свои слова от позы, снимая с них маски наносных, превратных смыслов. Слова необходимо осваивать, обратившись к ним лицом, прислушаться к ним - не использовать их и насиловать. В этом смысл очищения - в поисках изначальных смыслов слов, ключевых смыслов. Есть надежда, что человек, который способен не насиловать слова, может деликатно обходиться и с людьми - ему даны способы обращения с духовными сущностями!
Дорога очищения ведет в рай понимания.
Свобода слова как свобода речи налицо. Но живо ли само слово после долгих лет духовной обездвиженности и насильственной службы? Свобода мертвых слов мало что дает и отдельным индивидам, претендующим на роль личностей в истории, и обществу в целом, неспособному наладить систему коммуникации, живого общения, без которого невозможно понимание ситуации, в которой оказался народ - и адекватного реагирования.
Возвращаясь к гегелевской диалектике, можно заметить, что мерцание между "бытием" и "ничто" характерно лишь для поверхностного, пограничного слоя культуры, в котором происходит освоение нового пространства. Сам же культурный "гумус" входит в "ставшее" и почти незаметен. Бахтин утверждал, что культура вообще существует "на границах" - вернее было бы сказать, что она оживает на границах, "просыпается" в соприкосновении с чем-то, что культурой не является. Самый ясный пример приходит из истолкования изначальных смыслов: культура в переводе с латинского - это "возделывание". Освоение новых земель, отвоевание участка у леса есть деятельность энергичная и проявляющаяся на границе участков. Что касается уже возделанных участков, то они представляют собой то ставшее, что не учитывает Бахтин. Между тем они-то и составляют основание бытия, но деятельность по возделыванию этих участков и сбору урожая как-то не принято считать деятельностью культурной - она в современном сознании связана с производством с-х продукции, соответствующий труд приравнен по своему культурному статусу труду уборщиков мусора. Земледельцы, которые дают возможность человечеству жить, уравнены в правах с золотарями. Дать высококачественный продукт питания и вынести помои - деятельность однопорядковая по значению в обществе. Это - великая ложь массового общества, которую поддерживают "деятели культуры", не замечающие основ своего существования, всего исторического масштаба культурных процессов.
|
