Еременко Александр Викторович, /25.10.1950, деревня Гоношиха Алтайского края/ - поэт. Из крестьянской семьи, по выражению отца поэта, “из середняков”. Е. окончил среднюю школу г.Заринска, затем в качестве литературного сотрудника работал в газете Сорокинского района “Сельская новь”, позднее - трудился каменщиком на стройке. В 1974 году переехал в Москву, где постоянно проживает по сей день, и поступил в Литературный институт . Обучался в семинаре А.А.Михайлова, но формально курс обучения так и не завершил. В период студенчества и позднее работал кочегаром в одной из московских котельных. Этот отрезок жизни нашел отражение в творчестве Е. (см. стихотворение “Кочегар Афанасий Тюленин...”).
Стихи Е. долгое время не имели выхода к массовому читателю, обретая жизнь лишь на страницах “самиздатовской” периодики. Все публичные выступления автора ограничивались участием в деятельности того круга литераторов, который во второй половине 1980-х годов получил известность под именем Московского клуба “Поэзия”. Е. принял участие в одном из первых программных выступлений московских поэтов “новой волны” 8 июня 1983 года на вечере в Центральном доме работников искусств, посвященном теме “Стилевые искания в современной поэзии: к спорам о метареализме и концептуализме”. В центральных изданиях стихи Е. начинают публиковать только с началом эпохи “перестройки”. Едва ли не первым выходом Е. к массовому читателю стала подборка его стихотворений в ж.”Юность” в 1986 году (№5). С этого момента стихи Е. появлялись в той же “Юности”, в “Огоньке”, в “Урале” и других изданиях довольно часто, появились и публикации в отечественных и зарубежных поэтических сборниках. В 1990 году в “Библиотеке “Огонек” вышла первая книга Е. - “Добавление к сопромату”, а через год в московском издательстве “ИМА-пресс” - вторая, “Стихи”, более полно представляющая читателю парадигму поэтических пристрастий Е. Опубликованные произведения поэта неоднократно провоцировали полемику критиков как о трактовке отдельных произведений Е., так и о самом существе “новой поэзии” в целом (см., например, полемические статьи А.Пурина и Ю.Немировской в “Литературной газете” №28 от 11 июля 1990 года, с.5). Парадоксально, но факт: жизни и творчеству Е. не посвящено ни одной специального и обстоятельного исследования (исключая немногочисленные рецензии), а между тем его упоминают едва ли не в каждой статье о поэзии 1970-1990-х (часто - в качестве одного из лидеров литературы “новой волны”).
E. начал писать стихи в 18 лет, но рубеж, отделивший период первоначального ученичества от “серьезного” творчества, поэт определяет 1975 годом. Свои стихи Е. не датирует и, очевидно, сознательно. Единственное исключение - стихотворение “Привет тебе, блистательный Козлов!..” (8 ноября 1987 г.), где своеобразным предречением автора оказываются слова его героя, Ельцина: “Вопрос неясен, но предельно прост./Наш путь вперед да будет кровью полит!/Нас надо всех немедленно уволить,/чтобы я занял самый главный пост”.
Поэтическая манера Е. - в перекрестье творческих методов русского постмодернизма: концептуализма, метареализма, “иронической поэзии”, соц-арта. Доминанта стиля - столь характерная для московской “новой” поэзии тотальная ирония, всеуровневая игра. Например, лирический пейзаж выстраивается вразрез с классической традицией, “от противного”. Если словарь тропов, описывающих приметы цивилизации, выдает в классическом поэте человека “природного”, “естественного”, то лирический герой Е. - впервые описывающий природу в доступных ему терминах представитель технократического универсума: “Осыпается сложного леса пустая прозрачная схема./ Шелестит по краям и приходит в негодность листва...” (стих. “Отрывок из поэмы”); “И по сплошному шву инвариантов/ пчела бредет в гремящей стратосфере...” (стих. “Дума”); “И белые тяжелые сады/ вращаются, как жидкий паровоз...” (стих. “Когда, совпав с отверстиями гроз...”). Лингвистической игрой является и “наукообразность” индивидуального словарного запаса Е., вводящего в тексты в качестве сравнений как бы естественно-научную или же квазиматематическую лексику, только подчеркивающую искусственность, механистичность природы в восприятии автора-героя. Так, “пустая” ласточка (в стихотворении “В глуши коленчатого вала...”) “варьировала темы/ от миллиона до нуля:/ инерциальные системы,/ криволинейные поля”. О подобной рецепции информируют читателя начальные строки соответствующих одноименных стихотворений: “Цветы не пахнут. Пахнет самосвал...”, “Сама в себе развешена природа...”, “В кустах раздвинут соловей...”, “Я сидел на горе, нарисованной там, где гора...”.
С аналогичной остраненностью воспринимает Е. и культуру, в частности, литературные традиции. Многие его стихи перенасыщены пародическими цитатами из классики. В “пособники” поэт привлекает и Пушкина (“О чем базарите, квасные патриоты?..” из одноименного стихотворения Е., “Там, где человека человек/ посылает взглядом в магазин...” из стих. “Человек работает во сне...”, и т.д.), и Некрасова (“и северный ветер играет/ в косматой ее бороде...” из стих. “Да здравствует старая дева...”, “Все примитивно вокруг под сиянием лунным./ Всюду родимую Русь узнаю, и противно,/ думая думу, лететь мне по рельсам чугунным...” из стих. “Идиотизм, доведенный до автоматизма...”), и прочих авторов из школьной программы (действует установка соц-арта на обязательное распознавание), и таких поэтов, как Брюсов (“Разрушается воздух.Нарушаются длинные связи/ между контуром и неудавшимся смыслом цветка...” - “Отрывок из поэмы”). Но обилие цитат и стилизационных фрагментов выдают любовь Е. к поэзии Пастернака и Мандельштама. Последнего Е. перепевает особенно усердно (стихотворения “Бессонница. Гомер ушел на задний план...”, “И рация во сне, и греки в Фермопилах...”, “И Шуберт на воде, и Пушкин в черном теле...” и др.), так как “...в “Восьмистишия” гения, в мертвую зону,/ можно проход прорубить при прочтенье активном” (стих. “Идиотизм, доведенный до автоматизма...”). Методика “активного прочтенья”, в целом характерная для лирики Е., подвигает автора не только на использование отдельных реминисценций, но и на вышивание филологических узоров по канве чужих текстов: “Туда, где роща корабельная...” - вольный перепев Блока, “Я заметил, что сколько ни пью...”- насыщенная осколками цитат стилизация под Высоцкого, “Между слонцем горящим и спичкой здесь нет разногласий...”, посвященное “А.П.”, по стилю действительно “парщикообразно”, “Ночная прогулка” контаминирует контрастирующие патетикой стихи Мандельштама и Межирова, а сонет “Как хорошо у бездны на краю...” - почти классический центон, составленный из стихов русских лириков разных эпох. “Литературность Е. доведена до логического предела в стих. “Переделкино”, где уже само название дешифрует сущность метода: “переделке” подвергаются сведенные в единый речевой поток аллюзийные цитаты из Пушкина (“Руслан и Людмила”) - и Пастернака (“Баллада”), иронически реализуются значения фамилий и псевдонимов послереволюционных литераторов (Горький, Белый, Блок, Федин, Бедный), и, наконец, псевдомифологический сюжет объемом и необусловленностью цитат доводится до абсурда (“Играет ветер, бьется ставень./ А мачта гнется и скрыпит./ А по ночам гуляет Сталин./ Но вреден север для меня!”). Вместе с цитатами из классики вводятся в пародический оборот стилистические штампы советских песен (в стихотворениях “Игорь Александрович Антонов...”, “Памяти неизвестного солдата”). Травестированию подвергаются и жанры, например, хокку в одноименном стихотворении: “Я окна открыл./ Пусть ветер гуляет по комнатам,/ как центробежный насос”. Другая “восточная” миниатюра: “Жаркий полдень./ Бутылку вина/ ворую в универсаме”. А в “Невенке сонетов” Е. доходит до иронического снижения целого стихотворного цикла всевозможными путями: маркируя разрыв с вековыми традициями заглавием цикла или обещая читателю маргинальную тему (“Блатной сонет”), шокируя уничижающим сравнением (“войди, мой друг, в святилище сонета,/ как в дорогой блестящий туалет...”- сонет “Вдоль коридора зажигая свет...”), используя едва ли не в каждой части цикла рифмы, стирающие грань между омонимией и тавтологией (язык-язык, кости-кости, головой-головой, слева-слева и т.п.), или даже отказываясь от рифм (“Сонет без рифм”). В этом же цикле - одно из лучших стихотворений Е., “Громадный том листали наугад...”, в котором за истощившейся иронией уже и не прячется искренний пафос гражданской боли: “И вот теперь, когда вылазит гад,/ и мне долдонит, прыгая из кожи,/ о том, что жизнь похожа на парад,/ я думаю: какой же это ад!/ Ведь только что вчера здесь был детсад,/ стоял грибок, и гений был возможен”. Но с официозом и его искусственной патетикой Е. расправляется жестоко: “А потом угодила в меня/ злая пуля бандитского зла!/ Я раскрыл парашют и вскочил на коня,/ кровь рекою моя потекла” (стих.”Покрышкин”). В отдельный ряд выстраиваются антитоталитарные произведения Е.: “Репортаж из Гуниба”, “Стихи о “сухом законе”, посвященные Свердловскому рок-клубу”, “Столетие любимого вождя” (акростих), “Девятый год войны в Афганистане...” и др. В 1970-1980-х годах в стихах Е., как справедливо отметила в упомянутой выше статье Ю.Немировская, “был осуществлен мужественный и пьяный прорыв из области всеобщей придавленности в область космической свободы духа”.
Список литературы
Новиков Вл. Однажды в студеную зимнюю пору... - Лит. газета, 1990, 30 мая
Курицын В. “Центровой” Еременко. - Дружба народов, 1991, №9
Эпштейн М. Метаморфоза (о новых течениях в поэзии 80-х годов). - в кн.: Парадоксы новизны. М., 1988.
|
