Для того, чтобы выявить влияние пространственно-временного фактора на ИМПП необходимо дать определение пространству и времени, выявить их сущность. С точки зрения диалектического материализма пространство и время - “формы существования (движущейся) материи”. Имея в виду выводы теории относительности, иногда добавляют, что пространство-время - единая форма существования материи. Пространство и время рассматриваются как неотъемлемые стороны мировой структуры. По поводу трактовки термина “форма существования” существуют серьезные разногласия. Одни считают употребление слова “форма” в определении пространства и времени буквальным, другие полагают, что это слово надо понимать в переносном смысле как “способ существования”, атрибут материи, третьи понимают его как “условие существования”, четвертые вообще трактуют пространство-время как особый фундаментальный вид материи, в который помещены все остальные виды материи.
Если принять первое их приведенных толкований, то надо уточнить, чем отличается форма вещей в пространстве-времени от самого пространства-времени. Второе толкование - неоднозначно, т.к. способ существования, атрибут материи - движение. Утверждением о том, что пространство и время являются атрибутами материи нельзя ограничиваться, если пытаться раскрыть специфику пространства и времени по сравнению с другими атрибутами материи. Что касается третьего толкования, то “вне материи” нет и никакого “условия ее существования”. Пространство и время не представляют собой нематериальных и независимых от материи сущностей. Четвертое толкование сталкивается со следующей трудностью: если пространство-время есть вид материи, то спрашивается, находится ли этот вид материи в свою очередь в пространстве и во времени. Если находится, то проблемы, связанные с их природой, остаются открытыми; если же он не находится в пространстве и во времени, то что же это за внепространственная и вневременная сущность? Согласно Ностепаненко ни одно из этих толкований, взятых отдельно друг от друга, не является достаточным. Однако первые 3-и толкования могут послужить основой для дальнейшего исследования. Таким образом, определение пространства и времени, как форм существования движущейся материи, подразумевается, что пространство и время универсальны, т.к. невозможно столкнуться ни с одним реальным явлением, которое находилось бы вне пространства и времени. Так как любое явление в мире материально, оно не может не быть связано с формой существования материи.
При дальнейшем определении пространства и времени необходимо провести разграничение между реальным пространством и временем, относящимся к сфере объективно-реального внешнего мира, и перцептуальным пространством и временем, относящимся к сфере восприятия внешнего мира отдельным индивидом. Реальные пространство связано с экстенсивным порядком сосуществования реальных объектов и явлений объективного внешнего мира, в отличие от перцептуального пространства, связанного с экстенсивным порядком существования ощущений субъекта, вызванных реальными объектами. В перцептуальном пространстве локализованы наши ощущения, восприятия и т.д.; в реальном пространстве локализованы реальные объекты. Перцептуальное пространство ограничивает реальное.
Аналогичное различение необходимо проводить и для времени.
При изучении пространственно-временного фактора на ИМПП мы будем иметь в виду реальное пространство-время.
Для того, чтобы изучить влияние пространственно-временного фактора на ИМПП, необходимо дать определение социальному пространству.
Социальный мир можно изобразить в форме многомерного пространства, построенного по принципам дифференциации и распределения, сформированным совокупностью действующих свойств в рассматриваемом социальном универсуме, т.е. свойств, способных придавать его владельцу силу и власть в этом универсуме. Индивидуумы определяются по их относительным позициям в этом пространстве. Каждый из них размещен в позиции и в определенной * близких друг к другу позиций (т.е. в определенной области данного пространства), и нельзя реально занимать две противоположные области в пространстве, даже если мысленно это возможно. В той мере, в какой свойства, выбранные для построения пространства, являются активными его свойствами, можно описать это пространство, как поле сил, точнее как совокупность объективных отношений сил, которые навязываются всем входящим в это поле и которые несводимы к намерению индивидуумов или к их непосредственным взаимодействиям.
Действующие свойства взятые за принцип построения социального пространства, являются различными видами власти или капиталов, которые имеют хождение в различных полях. Капитал, который может существовать в объективированном состоянии - форме материального свойства или, как это бывает в случае культурного капитала, в его инкорпорированном состоянии, что может быть гарантировано юридически - представляет собой власть над полем (в данный момент времени). Точнее, власть над продуктом в котором аккумулирован прошлый труд (в частности, власть над совокупностью средств производства), а заодно над механизмами, стремящимися утвердить производство определенной категории благ, и через это - власть над доходами и прибылью. Отдельные виды капитала, как козыри в игре, являются властью, которая определяет шансы на выигрыш в данном поле. Например, объем культурного капитала определяет совокупные шансы на получение выигрыша во всех играх, где задействован культурный капитал, и где он участвует в определении позиции в социальном пространстве.
Социальное поле можно описать как такое многомерное пространство позиций, в котором любая существующая позиция может быть определена, исходя из многомерной системы координат, значения которых коррелируют с соответствующими различными переменными: таким образом индивиеррны в них распределяются в первом измерении - по объему капитала, которым они располагают, и во втором - по сочетаниям своих капиталов.
Для человека, народа пространство и время всегда социальны. Окружающий их мир является социокультурным макрокосмом. Размеры его не зависят ни от цивилизованности социума, ни от “культурности” отдельного человека. Если нет точных сведений о сопредельной, а тем более дальней “географии”, люди населяют их полулегендами, а иногда и фантастическими существами. Таким образом, социокультурный макрокосм, безотносительно места и времени, уровня образованности субъекта, является причудливой смесью реального и ментального.
Социокультурный макрокосм, спаянный воедино культурой и традицией, состоит из отдельных миров - экономического, правового, религиозного, политического и т.д., которые способны не только к борьбе, но и к сосуществованию, взаимоусилению, пересекаясь, совпадая в каких-то зонах социального пространства и времени. Каждый из отдельных миров имеет свои центр границы, собственное пространство и время. Что касается политики, то Р. Арон рекомендовал анализировать ее как “особый раздел социальной совокупности” и одновременно как “саму эту совокупность” в виде социокультурного макрокосма. Политическая культура - “субъективное измерение политики” - составляет важнейшую часть политического мира. Именно она обеспечивает целостность реального и ментального, связывая воедино политическую систему, ее отдельные институты и процессы с неметическим сознанием через образцы поведения, ожидания, установки, ценности, стиля жизни в обществе. Исследование социального пространства и времени от прошлого до наших дней предполагает использование таких свойств времени как линейность и цикличность, оказывающих непосредственное воздействие на общественную жизнь в целом и на политическую - в особенности. Исследования показывают, что циклическое социальное время более архаично, детерминировано природой, а социальные институты и отношения в координатах и ритмах этого времени - преимущественно консервативны. Основные институты средневекового общества пользовались преимущественно циклическим временем, тогда как линейное время относилось к безусловной “монополии” Бога - от рождения и до смерти человека, от сотворения и до конца света. Желанием и возможностью установить четкое “механическое” линейное время могли обладать лишь государства и крупные города, прежде всех других структур заинтересованные в планировании и стандартизации. Европейские общества ощутили секуляризацию линейного времени в период Возрождения, что обусловило десакрализацию времени вообще. А это, с одной стороны, сформировало человека, бросающего вызов Судьбе, а с другой - оставило его один на один с миром, устремившимся неведомо куда с бешеной скоростью. Таким образом, институционные структуры (в частности государство) с определенных пор действуют по преимуществу в ритмах линейного времени. Социальное время - цивилизационное порождение - несет в себе как конструктивные так и деструктивные факторы, воздействующие на типы культур, особенности эпох, темпы развития универсумов в едином макрокосме. Так, реакционный режим, тормозящий развитие политического мира, далеко не всегда способен приладить к своим ритмам
Существование разных темпов в разных универсумах отражает типология П. Ласлета, выделяющего 4-е типа изменений в зависимости от их темпов 1) быстрые: политические перемены, смена мод, взглядов; 2) средние: экономические, коммуникационные, технические, демографические, институциональные и т.д.; 3) медленные: конституциональные, в религиозных и нерелигиозных убеждениях; 4) очень медленные: нормативные, в производственных отношениях, в социальной структуре.
Под политическими переменами Ласлет понимает поверхностную, событийную материю, а не политико-культурную сторону. Тем не менее нельзя социальные изменения отождествлять с политическими в узком смысле слова. Именно несовпадение темпов политических и социокультурных перемен приводит к революционному насилию над временем. Но даже ускоренное время революции - безусловно линейное - объективно не может разорвать связи общества с циклическим временем. И в этом трагический парадокс социальных революций, заканчивающихся, как правило, термидерами, диктатурами, временными провалами в прошлое, т.е. воспроизведением вроде бы исчерпанных политических сюжетов в более отвратительной, даже по целям самих творцов революции, постановке. Но это связано не только с глубокой укорененностью общества в социокультурных слоях, но и с воздействием ускоренного времени на субъективное восприятие людьми меняющегося на глазах социума. Сами перемены в чрезмерно быстром темпе не могут не утомлять их участников. Революция, являющаяся прямым следствием разбалансированности социального макрокосма, неосознания законов политического мира, порождает не только рваный темп перемен, но и очень скорый спад - именно, как следствие революционной интенсивности.
Время революции - лишь одна из хорошо наблюдаемых - “очевидных” - разновидностей политического времени. Последнее польский политолог А. Боднар определяет как меру продолжительности существования какого-либо способа организации власти, включающую в себя либо период длительности политического явления, либо период перемены. В марксистской трактовке политики как “борьбы классов за господство и власть в государстве”, т.е. иерархиезированном социальном пространстве, политическое время - это время вступления в контакт и длительности связей между уровнями иерархии. В продолжение данной формулы политическое время есть время длительности, отложенное на его значительной шкале. Что же касается малых социальных групп и личностей, то они, существуя в русле общего “классового” потока времени, живут во времени “частных случаев”, времени решений, являющемся лишь фазой длительного взаимодействия.
Если политику понимать как деятельность “центра”, формализованной группы, направленную на реализацию целей, то здесь действуют, по меньшей мере, три разновидности политического времени: время “выбора”, время “функционирования”, “интервенционное” время власти, вмешивающееся в социальные процессы. До некоторой степени это последнее является временем связи “центра” с исполнителями властных решений, временем воздействия и интеракций.
Являясь временем линейным, политическое время не исчерпывает собой всей череды событий, связанных с воздействием и интеракциями. Темпоральные политические явления могут быть и циклическими (например, рутинная власть общины над индивидом). На одном и том же историческом отрезке для разных общественных групп политическое время течет с разной скоростью. Чтобы образнее представить этот процесс, вводится понятие “темпоральный поток” или - “реки времени”. Как и у всякой реки, у нее есть свои “стремнины” и “заводи”, она может ускорять движение в целом и течь медленно, обозначая перемены, в том числе и глобальные. На одном и том же ее участке скорость времени может быть различной. Время в “заводях” семей, сельских общин, корпораций, провинций течет гораздо медленнее государственного, столичного, дворцового. Именно там политические потоки образуют смертельно опасные “круговороты”, там требуется максимальное умение “управлять временем”, используя его себе во благо. О разной скорости протекания политических процессов можно судить по замерам событий в центре и в провинциях. Даже сегодня, при наличии современных средств коммуникации, в такой огромной стране как Россия перепады просто разительны. Что же говорить о прошлом, когда, например, “триумфальное шествие Советской власти” по России заняло период с октября 1917 г. по март 1918 г., а сотню с лишним лет до того о смерти Екатерины II Иркутск узнал лишь спустя месяц, а Камчатка - через два. Таким образом, подтверждается правота вывода Борнара о зависимости между временем и пространством в политике, когда “сила социального воздействия является в определенных ситуациях обратно пропорциональной квадрату расстояния”.
Проблема эффективного политического центра является смысловой образующей для существования политического пространства вообще. Это происходит уже потому, что источник властных решений нами воспринимается и как адресат для “обратной связи”. Когда человек или группа людей не могут решить свои проблемы сами, они апеллируют к институту, с которым в данный момент идентифицированы их максимальные ожидания. Например, такими институтами для человека средневековой Руси могли быть сельский мир - этот социальный срез соседской общины, волостной голова, князь или вече, соответствующий территории, наконец, высшая инстанция - Бог и священники как его посредники.
Сменялись эпохи, политическое пространство новых сильных государственных образований все расширялось, но проблема политического центра по-прежнему занимала одно из важнейших мест в обустройстве властных отношений. Например, европейская средневековая власть прибегала к двум испытанным средствам организации такого центра. Первый - классическая феодализация властных отношений, когда волю сеньора выполняли его вассалы. Но этот вариант имел массу уязвимых мест, если учесть обширные пространства государства Европы того времени и достаточно скромные коммуникационные возможности власти (прежде всего в сфере контроля). Второй вариант - это технология, так сказать, “блуждающего” центра, когда с целью эффективного управления носитель власти был вынужден разъезжать по своим владениям, останавливаясь на более или менее длительный период в населенных пунктах, из которых “перекрывались” сегменты политического пространства.
Интересен сам процесс становления политического пространства в его связи с центром, разумеется, в хорошо наблюдаемой институционально-государственной форме. Пример феодальной Руси показывает, как быстро скреплялось культурно-хозяйственное пространство под влиянием политического компонента, а поскольку почти вся история России до недавних пор - прирастание территории, следует обратить внимание на первоначальный механизм оформления государственного пространства Руси в X-XI вв. Б.А. Рыбаков в связи с этим исследовал значение “погостов”, определяя их количество в северо-восточной Руси к XII в. от 500 до 2000. Сравнение их с “узлами огромной сети”, накинутыми князьями на славянские и финно-угорские земли Севера”, превосходно по проникновению в суть явления. Действительно, каждый погост, это “микроскопическое полусамостоятельное государство, связанное с соседним погостом и со столицей. Затем, по мере внутренней экспансии государственного центра, эти связи становились прочнее, а политическое пространство - непрерывнее. Так преодолевалось противоречие между праксеологией власти, согласно которой политическое пространство должно быть легко управляемым, и ее онтологией, ведущей к постоянному приращению числа подвластных, в том числе и за счет физического расширения политического пространства. Власть, конечно, не ограничивается волевыми импульсами из центра, обладая более сложной технологией преобразований или стабилизации в координатах политического пространства и времени. Можно сказать, что во времени власть выполняет функции своеобразного социального perpetuum mobile, а в пространстве - центра притяжения, в сущности оформляющего границы политического универсума, которые отделяют его от других - запредельных - миров.
Центром политического пространства всегда является орган, принимающий политические решения. Его “территория” - та сфера, где эти решения реализуются, границы данной сферы - границы способности властного органа принимать устойчивые меры контроля, основанные на эффективных политических решениях. Политическое пространство не обязательно должно совпадать с географическим, что вносит существенный дисбаланс в отправление власти. Политическое пространство строится по бинарному принципу “приказание подчинение”, и в этом плане оно является наиболее структурированной и иерархизированной разновидностью социального пространства. Основой для выделения политических пространств, их различения могут быть этнические, религиозные, идеологические факторы, вдыхающие жизнь со всеми ее сложностями в необходимую, но вместе с тем во многом искусственно сконструированную политическую картину мира.
При подготовке этой работы были использованы материалы с сайта http://www.studentu.ru
|
