ПУТЕШЕСТВИЯ В НЕКОТОРЫЕ ОТДАЛЕННЫЕ СТРАНЫ СВЕТА ЛЕМЮЭЛЯ ГУЛЛИВЕРА, СНАЧАЛА ХИРУРГА, А ПОТОМ КАПИТАНА НЕСКОЛЬКИХ КОРАБЛЕЙ Роман (1726) В книге Свифта четыре части; его герой совершает четыре путешествия, общая длительность которых во времени составляет шестнадцать лет и семь месяцев. Выезжая, точнее, отплывая всякий раз из вполне конкретного, реально существующего на любой карте портового города, он неожиданно попадает в какие-то диковинные страны, знакомясь с теми нравами, образом жизни, житейским укладом, законами и традициями, что в ходу там, и рассказывая о своей стране, об Англии. И первой такой "остановкой" оказывается для свифтовского героя страна Лилипутия. Но сначала два слова о самом герое. В Гулливере слились воедино и некоторые черты его создателя, его мысли, его представления, это как бы некий "автопортрет"; однако мудрость свифтовского героя, точнее, его разумность в том беспримерном абсурдном мире, что описывает он всякий раз с неподражаемо серьезно-невозмутимой миной, сочетается с "простодушием" вольтеровского Гурона. Именно это простодушие, эта странная наивность и позволяет Гулливеру столь обостренно (т. е. столь пытливо, столь точно) схватывать всякий раз, оказываясь в дикой и чужой стране, самое главное. И в то же время и некоторая отстраненность всегда ощущается в самой интонации его повествования, спокойная, неспешная, несуетная ироничность. Словно он не о собственных "хождениях по мукам" рассказывает, а взирает на все происходящее как бы с временной дистанции, причем достаточно немалой. Одним словом, иной раз возникает такое чувство, будто это наш современник, некий неведомый нам гениальный писатель ведет свой рассказ.
Смеясь над нами, над собой, над человеческой природой и человеческими нравами, каковые видятся ему неизменными, Свифт еще и потому является современным писателем, что написанный им роман кажется принадлежащим к литературе, которую именно в XX столетии, причем во второй его половине, назвали "литературой абсурда", а на самом деле ее истинные корни, ее начало - вот здесь, у Свифта, и подчас в этом смысле писатель, живший два с половиной века тому назад, может дать сто очков вперед современным классикам: именно как писатель, изощренно владеющий всеми приемами абсурдистского письма.
Итак, первой "остановкой" оказывается для свифтовского героя страна Лилипутия, где живут очень маленькие люди. Уже в этой, первой части романа, равно как и во всех последующих, поражает умение автора передать, с психологической точки зрения абсолютно точно и достоверно, ощущение человека, находящегося среди людей (или существ), не похожих на него, передать ощущение одиночества, заброшенности и внутренней несвободы, скованности именно из-за того, что вокруг - все другие и все другое.
В том подробном, неспешном тоне, с каким Гулливер повествует обо всех нелепостях, несуразностях, с какими он сталкивается, попав в страну Лилипутию, сказывается удивительно изысканно-потаенный юмор.
Поначалу эти странные, невероятно маленькие люди (соответственно столь же миниатюрно и все, что их окружает) встречают Человека Гору (так называют они Гулливера) достаточно приветливо: ему предоставляют жилье, принимают специальные законы, которые как-то упорядочивают его общение с местными жителями, с тем чтобы оно протекало равно гармонично и безопасно для обеих сторон, обеспечивают его питанием, что непросто, ибо рацион незваного гостя в сравнении с их собственным грандиозен (он равен рациону 1728 лилипутов!). С ним приветливо беседует сам император, после оказанной Гулливером ему и всему его государству помощи (тот пешком выходит в пролив, отделяющий Лилипутию от соседнего враждебного государства Блефуску, и приволакивает на веревке весь блефусканский флот), ему жалуют титул нардака, самый высокий титул в государстве. Гулливера знакомят с обычаями страны: чего, к примеру, стоят упражнения канатных плясунов, служащие способом получить освободившуюся должность при дворе (уж не отсюда ли позаимствовал изобретательнейший Том Стоппард идею своей пьесы "Прыгуны", или, иначе, "Акробаты"). Описание "церемониального марша"... между ног Гулливера (еще одно "развлечение"), обряд присяги, которую он приносит на верность государству Лилипутия; ее текст, в котором особое внимание обращает на себя первая часть, где перечисляются титулы "могущественнейшего императора, отрады и ужаса вселенной", - все это неподражаемо! Особенно если учесть несоразмерность этого лилипута и всех тех эпитетов, которые сопровождают его имя. Далее Гулливера посвящают в политическую систему страны: оказывается, в Лилипутии существуют две "враждующие партии, известные под названием Тремексенов и Слемексенов", отличающиеся друг от друга тем лишь, что сторонники одной являются приверженцами... низких каблуков, а другой - высоких, причем между ними происходят на этой почве "жесточайшие раздоры", поскольку одни "утверждают, что высокие каблуки всего более согласуются с... древним государственным укладом" Лилипутии, однако император "постановил, чтобы в правительственных учреждениях... употреблялись только низкие каблуки...". Ну чем не реформы Петра Великого, споры относительно воздействия которых на дальнейший "русский путь" не стихают и по сей день! Еще более существенные обстоятельства вызвали к жизни "ожесточеннейшую войну", которую ведут между собой "две великие империи" - Лилипутия и Блефуску: с какой стороны разбивать яйца - с тупого конца или же, совсем наоборот, с острого. Ну разумеется, Свифт ведет речь о современной ему Англии, разделенной на сторонников тори и вигов, но их противостояние кануло в Лету, став принадлежностью истории, а вот замечательная аллегория-иносказание, придуманная Свифтом, жива.
Хотя, впрочем, свифтовские аллегории конечно же относились к той стране и той эпохе, в какие он жил и политическую изнанку которых имел возможность познать на собственном опыте, "из первых рук". И потому за Лилипутией и Блефуску^ которую император Лилипутии после совершенного Гулливером увода кораблей бле-фусканцев "задумал... обратить в собственную провинцию и управлять ею через своего наместника", без большого труда прочитываются отношения Англии и Ирландии, также отнюдь не отошедшие в область преданий, по сей день мучительные и губительные для обеих стран.
Надо сказать, что не только описанные Свифтом ситуации, человеческие слабости и государственные устои поражают своим сегодняшним звучанием, но даже и многие чисто текстуальные пассажи. Цитировать их можно бесконечно. Ну, к примеру: "Язык блефусканцев настолько же отличается от языка лилипутов, насколько разнятся между собою языки двух европейских народов. При этом каждая из наций гордится древностью, красотой и выразительностью своего языка. И наш император, пользуясь преимуществами своего положения, созданного захватом неприятельского флота, обязал посольство <блефусканцев> представить верительные грамоты и вести переговоры на лилипутском языке". Ассоциации, Свифтом явно не запланированные (хотя как знать), возникают сами собой...
Сарказм Свифта неподражаем, но гипербола, преувеличение, иносказание абсолютно при этом соотносятся с реальностью. Такой "фантастический реализм" начала XVIII в.
Или вот еще образчик свифтовских провидений: "У лилипутов существует обычай, заведенный нынешним императором и его министрами (очень непохожий... на то, что практиковалось в прежние времена): если в угоду мстительности монарха или злобе фаворита суд приговаривает кого-либо к жестокому наказанию, то император произносит в заседании государственного совета речь, изображающую его великое милосердие и доброту как качества, всем известные и всеми признанные. Речь немедленно оглашается по всей империи; и ничто так не устрашает народ, как эти панегирики императорскому милосердию; ибо установлено, что, чем они пространнее и велеречивее, тем бесчеловечнее было наказание и невиннее жертва". Все верно, только при чем тут Лилипутия, - спросит любой читатель. И в самом деле- при чем?..
После бегства в Блефуску (где история повторяется с удручающей одинаковостью) - т. е. все рады Человеку Горе, но и не менее рады от него поскорей избавиться - Гулливер на выстроенной им лодке отплывает и... случайно встретив английское купеческое судно, благополучно возвращается в родные пенаты. С собой он привозит миниатюрных овечек, каковые через несколько лет расплодились настолько, что, как говорит Гулливер, "я надеюсь, что они принесут значительную пользу суконной промышленности" (несомненная "отсылка" Свифта к собственным "Письмам суконщика" - его памфлету, вышедшему в свет в 1724 г.).
Вторым странным государством, куда попадает неугомонный Гулливер, оказывается Броб-дингнег - государство великанов, где уже Гулливер оказывается своеобразным лилипутом. Всякий раз свифтовский герой словно попадает в иную реальность, словно в некое "Зазеркалье", причем переход этот происходит в считанные дни и часы: реальность и ирреальность расположены совсем рядом, надо только захотеть...
Гулливер и местное население в сравнении с предыдущим сюжетом словно меняются роля-, ми, и обращение местных жителей с Гулливером на этот раз в точности соответствует тому, как вел себя сам Гулливер с лилипутами, во всех подробностях и деталях, которые так мастерски, можно сказать любовно, описывает, даже выписывает Свифт. На примере своего героя он демонстрирует потрясающее свойство человеческой натуры: умение приспособиться (в лучшем, "робинзоновском" смысле слова) к любым обстоятельствам, к любой жизненной ситуации, самой фантастической, самой невероятной - свойство, какового лишены все те, мифологические, выдуманные существа, гостем которых оказывается Гулливер.
И еще одно постигает Гулливер, познавая свой фантастический мир: относительность всех наших представлений о нем. Для свифтов-ского героя характерно умение принимать "предлагаемые обстоятельства", та самая "терпимость", за которую ратовал несколькими десятилетиями раньше другой великий просветитель - Вольтер.
В этой стране, где Гулливер оказывается даже больше (или, точнее, меньше), чем просто карлик, он претерпевает множество приключений, попадая в итоге снова к королевскому двору, становясь любимым собеседником самого короля. В одной из бесед с его величеством Гулливер рассказывает ему о своей стране - эти рассказы будут повторяться не раз на страницах романа, и всякий раз собеседники Гулливера снова и снова будут поражаться тому, о чем он будет им повествовать, представляя законы и нравы собственной страны как нечто вполне привычное и нормальное.
А для неискушенных его собеседников (Свифт блистательно изображает эту их простодушную наивность непонимания!) все рассказы Гулливера покажутся беспредельным абсурдом, бредом, подчас просто выдумкой, враньем: "Мой краткий исторический очерк нашей страны за последнее столетие поверг короля в крайнее изумление. Он объявил, что, по его мнению, эта история есть не что иное, как куча заговоров, смут, убийств, избиений, революций и высылок, являющихся худшим результатом жадности, партийности, лицемерия, вероломства, жестокости, бешенства, безумия, ненависти, зависти, сластолюбия, злобы и честолюбия".
Блеск! Еще больший сарказм звучит в словах самого Гулливера: "...мне пришлось спокойно, терпеливо выслушивать это оскорбительное третиро-вание моего благородного и горячо любимого отечества...
Но нельзя быть слишком требовательным к королю, который совершенно отрезан от остального мира и вследствие этого находится в полном неведении нравов и обычаев других народов. Такое неведение всегда порождает известную узость мысли и множество предрассудков, которых мы, подобно другим просвещенным европейцам, совершенно чужды". И в самом деле - чужды, совершенно чужды! Издевка Свифта настолько очевидна, иносказание настолько прозрачно, а наши сегодняшние по этому поводу естественно возникающие мысли настолько понятны, что тут не стоит даже их комментировать.
Столь же замечательно "наивное" суждение короля по поводу политики: бедный король, оказывается, не знал ее основного и основополагающего принципа: "все дозволено" вследствие своей "чрезмерной ненужной щепетильности". Плохой политик! И все же Гулливер, находясь в обществе столь просвещенного монарха, не мог не ощущать всей унизительности своего положения - лилипута среди великанов - и своей в конечном счете несвободы. И он вновь рвется домой, к своим родным, в свою столь несправедливо и несовершенно устроенную страну. А попав домой, долго не может адаптироваться: все кажется... слишком маленьким. Привык! В части третьей книги Гулливер попадает сначала на летающий остров Лапуту. И вновь все, что наблюдает и описывает он, - верх абсурда, при этом авторская интонация Гулливера - Свифта, по-прежнему невозмутимо-многозначительная, исполнена неприкрытой иронии и сарказма. А когда Гулливер с острова спустится на "континент" и попадет в его столицу город Лагадо, он будет потрясен сочетанием беспределье ного разорения и нищеты, которые бросаются в глаза повсюду, - и неких оазисов порядка и процветания: оказывается, оазисы эти - все, что осталось от прошлой, нормальной жизни. А потом появились некие "прожектеры", которые, побывав на острове (т. е. по-нашему - за границей) и "возвратившись на землю... прониклись презрением ко всем... учреждениям и начали составлять проекты пересоздания науки, искусства, законов, языка и техники на новый лад".
И находятся те, кто так позволяет себя дурачить и водить за нос... А лингвистические усовершенствования! А школа политических прожектеров! Утомившись от всех этих чудес, Гулливер решил отплыть в Англию, однако на его пути домой оказался почему-то сначала остров Глаб-бдобдриб, а затем королевство Лаггнегг. Надо сказать, что по мере продвижения Гулливера из одной диковинной страны в другую фантазия Свифта становится все более бурной, а его презрительная ядовитость - все более беспощадной. Именно так описывает он нравы при дворе короля Лаггнегга.
А в четвертой, заключительной части романа Гулливер попадает в страну гуингнмов. Гуингн-мы - это кони, но именно в них наконец находит Гулливер вполне человеческие черты - т. е. те черты, каковые хотелось бы, наверное, Свифту наблюдать у людей. В услужении у гуингнмов живут злобные и мерзкие существа - иеху, как две капли воды похожие на человека, только лишенные покрова цивильности (и в переносном, и в полном смысле), а потому представляющиеся отвратительными созданиями, настоящими дикарями - рядом с благовоспитанными, высоконравственными, добропорядочными конями - гуингнмами, в коих живы и честь, и благородство, и достоинство, и скромность, и привычка к воздержанию...
В очередной раз рассказывает Гулливер о своей стране, о ее обычаях, нравах, политическом устройстве, традициях, и в очередной раз, точнее, более чем когда бы то ни было рассказ его встречает со стороны его слушателя-собеседника сначала недоверие, потом - недоумение, потом - возмущение: как можно жить столь несообразно законам природы? Столь противоестественно человеческой природе - вот пафос непонимания со стороны коня-гуингнма. Устройство их сообщества - это тот вариант утопии, какой позволил себе в финале своего романа-памфлета Свифт: старый, изверившийся в человеческой природе писатель, вдруг решивший чуть ли не воспеть примитивные радости, возврат к природе, - что-то весьма напоминает вольтеровского "Простодушного".
Но Свифт отнюдь не был "простодушным", и оттого его утопия выглядит утопично даже для него самого. Проявляется это прежде всего в том, что именно эти симпатичные и добропорядочные гуингнмы изгоняют из своего "стада" затесавшегося в него "чужака" - Гулливера. Ибо он слишком похож на иеху, и им дела нет до того, что у Гулливера с этими существами общее имеется только в строении тела. Нет, решают они, коль скоро он - иеху, то и жить ему должно рядом с иеху, а не среди "приличных людей", то бишь коней. Утопия не получилась, и Гулливер напрасно мечтал остаток дней своих провести среди этих симпатичных ему добрых зверей. Идея терпимости оказалась чуждой даже им. И потому собрание гуингнмов, в описании Свифта напоминающее точь-в-точь платоновскую Академию, принимает "увещание" - изгнать Гулливера как принадлежащего к породе иеху.
И герой наш завершает свои странствия, в очередной раз возвращаясь домой, "удаляясь в свой садик в Редрифе наслаждаться размышлениями, осуществлять на практике`превосходные уроки добродетели...".
Ю. Г. Фридштейн Академики Лагадо - ученые Большой Академии, отряд прожектеров, которые "изобретают новые методы земледелия и архитектуры и новые орудия и инструменты для всякого рода ремесел и производств, с помощью которых, как они уверяют, один человек будет исполнять работу за десятерых; в течение недели можно будет воздвигнуть дворец из такого прочного материала, что он простоит вечно, не требуя никакого ремонта; все земные плоды будут созревать во всякое время года по желанию потребителей...". Как убеждается Гулливер, ни один из этих грандиозных проектов не доведен до конца, тогда как страна "приведена в запустение, дома в развалинах, а население голодает и ходит в лохмотьях". Один из А.
Л. восемь лет разрабатывает проект извлечения солнечной энергии из огурцов, чтобы затем пользоваться ею для согревания воздуха в случае холодного и дождливого лета. Другой "изобретательный архитектор" придумал новый способ постройки домов, начиная с крыши и кончая фундаментом. Верхом безумия оказывается проект по превращению человеческих экскрементов в те питательные вещества, из которых они образовались. Столь же абсурдной и невероятной выглядит деятельность прожектеров в области отвлеченных наук (философия, политика, поэзия, право, математика). При всей своей нелепости проекты до известной степени соответствбвали реальности свиф-товской эпохи и подразумевают действительно проводимые в то время опыты, отчеты о которых публиковались в трудах английского Королевского общества. Эксперименты в политической сфере не менее абсурдны.
Описывается проект ученого, который предлагает для примирения враждующих партий разрезать головы их лидеров, меняя местами затылки противников, что приведет "к доброму согласию и породит умеренность и правильность мышления".
Великаны - жители вымышленного государства Бробдингнег. Вернувшись из Лилипутии, Гулливер снова отправляется в путешествие. Из-за сильной бури корабль Гулливера отклоняется от курса, и команда высаживается на встретившийся остров, где герою является нечто поразительное - люди исполинского роста. Вскоре Гулливер смог убедиться, что В. не страшные чудовища, а такие же люди, как он сам.
Бробдингнег схож с любым европейским государством того времени. Однако здесь все укрупнено и производит подчас отталкивающее впечатление (например, увиденная Гулливером грудь кормилицы со всеми морщинами и прожилками).
Тем не менее для героя страна В. намного привлекательнее Лилипутии. Король Бробдингнега, мудрый, добрый и проницательный монарх, "презирает всякую тайну, утонченность и интригу как у государей, так и у министров". Он издает простые и ясные законы, заботясь о благополучии своих подданных, и не возвышает себя над другими, как король Лилипутии. Жители Бробдин-гнега кажутся Гулливеру людьми достойными и почтенными, хотя лишенными интеллектуальных достоинств.
"Знания этого народа очень недостаточны: они ограничиваются моралью, историей, поэзией и математикой".
Волшебники - обитатели острова Глаббдобд-риб, где живут одни чародеи. Они вступают в браки только между собой, а старейший в роде является Правителем. Ему дано по своему желанию вызывать к жизни мертвых, заставляя их служить себе в течение двадцати четырех часов. Благодаря магическим дарованиям Правителя Гулливер получает возможность увидеть мир от древнейших времен до современности. Сопоставление оказывается не в пользу последнего: парламент предстает как "сборище разносчиков, карманных воришек, грабителей и буянов". По словам Гулливера, он "больше всего наслаждался лицезрением людей, истребивших тиранов и узурпаторов и восстановлявших свободу и права угнетенных народов". Примером такого героя является Брут, который воплощает "самую современную добродетель, величайшее бесстрастие и твердость духа, преданнейшую любовь к родине и благожелательность к людям". Среди достойных славы людей назван и Томас Мор, автор "Утопии".
Гуингнмы - неологизм, передающий ржание лошади Whinny-гуини; обитатели неизвестного острова, на который попадает Гулливер в результате заговора на корабле; вскоре ему открывается, что этот остров принадлежит лошадям-Г. При первой встрече с Г. Гулливер принимает их за волшебников, так как "поведение этих животных отличалось такой последовательностью и целесообразностью, такой обдуманностью и рассудительностью". Познакомясь с Г. ближе, Гулливер видит, что они наделены некоторыми человеческими чертами и человеческим разумом, однако не знают людских пороков. После наблюдений на острове и бесед с одним из Г., которого он называет "хозяином", Гулливер приходит к печальному заключению, что он и его сородичи морально стоят гораздо ниже. Гулливер рассказывает своему "хозяину" о лжи, грабежах, клятвопреступлениях и прочих пороках, существующих в Англии, и собеседник не понимает его, потому что ничего этого нет в стране Г.
Гулливер Лемюэль - заурядный человек, хирург и отец семейства, неожиданно круто меняющий свою жизнь; он отправляется в морское путешествие сначала в качестве судового врача, а затем "капитана нескольких кораблей". Г. предстает и как персонаж, "путешественник", и как повествователь, присутствие которого связывает четыре части романа. Волей судьбы Г. принужден переживать самые невероятные приключения, обретая жизненный опыт и мудрость. Как философ, наблюдающий различные типы государственного устройства, знакомящийся с разнородными идеями, Г. претерпевает эволюцию. В первой и второй частях он лишь изучает окружающий его мир, довольствуясь наблюдениями над нравами и обычаями туземцев, но оставаясь посторонним и почти не вмешиваясь в события. Постепенно его позиция становится более активной, он вынужден приспосабливаться к новым условиям, нередко изменяя своим привычкам. Опыт странствий заставляет Г., вопреки усилиям, "скрыть слабости и уродливые явления в жизни родины", убеждаться, что в Англии многое непривлекательно или даже уродливо. Относительность казавшихся истинными представлений о мире выявляется с посещением каждой новой страны. Общение с различными правителями для Г. становится испытанием на практике различных моделей государственного устройства, предложенных веком Просвещения, и часто эта проверка выявляет их недостаточность. Столь же иллюзорной оказывается и вера в могущество науки, поколебавшаяся после посещения Академии Лагадо. Однако самый радикальный перелом происходит в сознании Г. в четвертой части романа после его пребывания в стране гуингнмов, где достигнуто истинное совершенство и разумность миропорядка, вызывающее у Г. чувство стыда за свое сходство с иеху. Вынужденное возвращение в Англию драматично для Г., который из жизнерадостного путешественника под влиянием увиденного и пережитого превращается в трагического героя, осознавшего несовершенство человеческого общества и вступившего с ним в конфликт.
Иеху (предположительно образовано путем слияния двух английских междометий - yah! и ugh! - выражающих отвращение) - человекообразные существа, населяющие остров, где обитают и гуингнмы, использующие их в качестве рабочей скотины. Столкнувшись с этими "странными животными", Гулливер оказывается одним из них для властвующих на острове разумных лошадей, однако, приведенный в хлев И., испытывает "ужас и отвращение". Особенно огорчительно для него то, что "отвратительное животное имеет совершенно человеческий облик, <...> лицо было плоское и широкое, нос приплюснутый, губы толстые <...> передняя лапа иеху отличалась от моей руки только длиной ногтей, заскорузлостью и темным цветом ладони <...> да и в остальных частях тела разница заключалась главным образом в цвете и волосатости". В ходе бесед со своим хозяином -гуингнмом Гулливер узнает многое о повадках И., а сам описывает образ жизни людей в европейских государствах. Так, разворачиваясь на протяжении всего рассказа, выстраивается параллель между И. и людьми. "В большинстве стад иеху бывают своего рода правители... которые всегда являются самыми безобразными и злобными во всем стаде. У каждого такого вожака бывает обыкновенно фаворит, <...> обязанность которого заключается в том, что он лижет ноги и задницу своего господина и поставляет самок в его логовище; в благодарность за это его время от времени награждают куском ослиного мяса. Этого фаворита ненавидит все стадо, и поэтому для безопасности он всегда держится возле своего господина.
Обыкновенно он остается у власти, пока не найдется еще худшего; и едва только он получает отставку, как все иеху <...> обступают его и обдают с головы до ног своими испражнениями. Насколько все это приложимо к нашим дворам, фаворитам и министрам, хозяин предложил определить мне самому".
После попытки одной из самок И. вступить с ним в любовные отношения рассказчик и сам чувствует себя "самым настоящим иеху", хотя и сознает, что это существа "хитрые, злобные, вероломные и мстительные; сильные и дерзкие, но вместе с тем трусливые, что делает их наглыми, низкими и жестокими", а кроме того, жадные, подверженные хандре, "болезни, которой страдают обыкновенно только лентяи, сластолюбцы и богачи". Гулливер начинает прямо называть людей "иеху", причем не оставляет этой привычки и по возвращении в Англию.
Лапутяне - жители Летучего острова (Лапута), на котором оказывается Гулливер в своем третьем путешествии. Вид Л. производит на него странное впечатление. "Мне никогда еще не приходилось видеть смертных, которые бы так поражали своей фигурой, одеждой и наружностью. У всех головы были скошены направо или налево, один глаз смотрел внутрь, а другой прямо вверх к зениту". Слуги Л. держат в руках пузыри с сухим горохом или мелкими камешками и хлопают ими по губам своих господ, пробуждая их от слишком глубоких размышлений. Главное в жизни Л. - наука, в которой они признают только три области: математику, астрологию и музыку. Астрономические знаки украшают одежду Л.; блюда подаются в виде математических фигур. Л. запальчиво спорят, даже не слышат друг друга, и единственная ненаучная тема в их перепалках - политика.
Лилипуты - встреченные Гулливером в первое его путешествие человеческие существа не более шести дюймов ростом. Оказавшись пленником Л., Гулливер изучает их язык, обычаи, нравы, государственное устройство. Благодаря своему гигантскому росту он видит все происходящее в королевстве как на ладони. Император Л., в котором узнают английского короля Георга I, с удовольствием раздает государственные должности, осыпает милостями самых ловких и услужливых придворных, испытывает особую страсть к военным парадам. Атмосфера сервилизма при его дворе вызывает прямые ассоциации с Англией эпохи Свифта. Спокойствие в стране Л. нарушено раздорами враждующих между собой партий высококаблучников и низ-кокаблучников (тори и виги). Другим злом в жизни Л. является угроза нашествия могущественного внешнего врага из соседней империи Блефуску. Повод к войне - спор о том, как разбивать яйцо: с тупого или острого конца. Вражда между тупоконечниками и остроконечниками - аллегорическое изображение борьбы между католиками и протестантами.
|
