| Министерство образования Российской Федерации
Костромской государственный университет им. Н. А. Некрасова
Реферат
Традиции Тютчева в лирике Зинаиды Гиппиус
Кострома 2002
Без имени З. Н. Гиппиус не обходится ни одна биография сколько-нибудь значительного лица в русской литературе рубежа XIX – XX веков, без её произведений картина русской литературной и общественной жизни была бы не полной.
Уже в ранних стихах Гиппиус чувствуются отголоски поэзии значительных писателей Запада:
Из всех чудес земли тебя, о снег прекрасный,
Тебя люблю. За что люблю – не ведаю… -
конечно, отголосок «стихотворения в прозе» Шарля Бодлера об облаках.
Но люблю я себя как Бога, -
Любовь мою душу спасёт… -
явно создавалась под влиянием проповеди Ницше.
Эти стихи Гиппиус, уже тогда написанные с большим мастерством, были своеобразны по своему ритму, языку; сразу останавливали внимание читателей глубиной идейного содержания.
Но наряду с зарубежными истоками в поэзии Гиппиус, как и в русском символизме в целом, гораздо большее место занимали национальные литературные традиции. Ещё Мережковский в своей статье»О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1893) замечал, что зёрна символизма находятся в русской «предсимволистской» литературе. При этом он называл имена Гончарова, Толстого, Достоевского, Тургенева и других. Среди поэтов предшественниками русского символизма он видел представителей «народничества» - таких, например, как Кольцов, Некрасов. Но прежде всего для становления символизма как литературного направления большое значение имел Тютчев.
Мережковский, называя Тютчева «певцом певцов», считает при этом, что именно в его поэзии отразился возвышенный идеализм XIXвека. Поэзия Тютчева для Мережковского «по - олимпийски – лучезарна, блаженная и могучая».
Гиппиус поддерживала точку зрения Мережковского и называла Тютчева самым близким поэтом для себя и своих современников: «Из старых поэтов, истинных, нашим современником мог быть Тютчев. Когда, кто любил, понимал и знал его странные лунные гимны, которых он сам стыдился перед другими, записывал на клочках, о которых избегал говорить? Если, наконец, немногие из теперешних, почуя его близость, и сливают сердце с его славословиями, - то как их мало! Да и для каждого Бог Тютчев всё-таки не всей полностью его Бог».2
В «Литературном дневнике» Гиппиус можно найти также запись о том, что для неё Тютчев был даже выше Пушкина.
От Тютчева Гиппиус унаследовала не только мотивы неясной устремлённости к Неведомому и мотивы человеческого бессилия, обречённости, но и тему трудной судьбы человека и страны в переломные моменты истории, которая отражается очень ярко в её гражданской лирике.
Как и Тютчев, Гиппиус со страданием и глубокой болью откликается на ужасы войны, на безудержно льющуюся кровь, обесценивание человеческой жизни. Тютчев не принимает революцию, что находит отражение в его стихах:
Ужасный сон отяготел над нами,
Ужасный безобразный сон:
В крови до пят, мы бьёмся с мертвецами,
Воскресшими для новых похорон.
(Ст. «Ужасный сон…», 1863)
Гиппиус уже в своё время тоже была противником революционных преобразований в России:
Нет, никогда не примирюсь.
Верны мои проклятья.
Я не прощу, я не сорвусь
В железные объятья.
(Ст. «Без оправданья», 1915)
Тютчев провидел в своих стихах и революцию 30-го, и революцию 48-го, и всеобщее разрушение мировых войн, предсказал роль революции в истории.
Стихотворение «Памяти М. К. Политковской» типичный пример вестничества, глубины интуиции, явный прогноз грядущего и судеб века:
В наш век отчаянных сомнений,
В наш век неверием больной,
Когда всё гуще сходят тени
На одичалый мир земной…
(Ст. «Памяти М. К. Политковской», 1876)
В августе 1863-го Тютчев пишет, как бы провидя им же отрицаемое – грядущую русскую революцию:
И целый мир, как опьянённый ложью,
Все виды зла, все ухищренья зла!..
Нет, никогда так дерзко правду Божью
Людская правда к бою не звала!..
И этот клич сочувствия слепого,
Всемирный клич к неистовой борьбе,
Разврат умов и искаженье слова –
Всё поднялось и всё грозит тебе,
О край родной! – такого ополченья
Мир не видал с первоначальных дней…
Гиппиус тоже по-своему пророчила революцию 17-го. По мере того, как Россию всё более начали сотрясать революционные бури, поэтическая мысль Гиппиус становилась всё более острой и пронзительной, стих приобретал резкость, даже жёсткость.
О совершенно новом качестве слова З. Гиппиус, поднявшегося до пророческой мощи, даёт весьма точное представление стихотворение 1905 года со странным названием «Оно»:
Ярко цокают копыта…
Что там видно у моста?
Всё затёрто, всё забыто,
В тайне мыслей пустота…
Только слушаю копыта,
Шум и крики у моста.
Всё разбито, всё забыто,
Пейте новой вино!
Жадны звонкие копыта,
Будь что будет – всё равно!
Ст. «Оно», 1905)
Гиппиус здесь предчувствует революцию. Её страшит ужас власти, толпы, насилия. Прослеживаются в этом стихотворении и апокалиптические мотивы, которые Гиппиус будет развивать и в более поздней лирике.
Гиппиус прислушивалась к пророчеству Тютчева. Заглядывая в конец XX века, он пишет, что человек, лишённый верований, преданный на растерзание реальностям жизни, не может испытывать иного состояния, кроме непрекращающейся судороги бешенства. Его строки -
О Господи!.. и это пережить…
И сердце на клочки не разорвалось…
в отрыве от конкретных обстоятельств их написания является эпиграфом ко всему, что произошло в его стране после октября 1917-го. Тютчев предвидел характер русской революции. Революция для него «ужасный вихрь, в котором погибает мир», и всё рушиться, всё гибнет в этом общем воспламенении. Тютчев видел в революции «чистейший плод» западной мысли, реформации, утопии.
Нет веры к вымыслам чудесным,
Рассудок всё опустошил.
И покорив законам тесным
И воздух, и моря, и сушу,
Как пленников их обнажил;
Ту жизнь до дна он иссушил;
Что в дерево вливала душу
Давало тело бестелесным.
И Гиппиус, уже после первой мировой войны, категорически отказывается от битвы народов и государств:
В последний час, во тьме, в огне,
Пусть сердце не забудет:
Нет оправдания войне!
И никогда не будет.
И если это Божья длань –
Кровавая дорога, -
Мой дух пойдёт и с ним на брань,
Восстанет и не Бога.
(Ст. «Без оправданья», 1915)
|
