| Контрольная работа № 1
На кафедру: ТММП
По: Религиоведению
Вариант: Переработка пищи согласно канонам буддизма
Одесса 2010
СТРАДАНИЯ ЖИВОТНЫХ, ВЫРАЩЕННЫХ НА УБОЙ
Давайте для начала избавимся от иллюзии, что животные, выращенные на убой современными методами на ферме, ведут относительно благополучное существование, все их нужды сполна удовлетворяются, а когда приходит время забоя, то происходит это быстро и безболезненно. Сегодняшняя реальность — прямо противоположна. Теперь, когда животноводство в основном контролируется транснациональными корпорациями и конвейерные технологии превратили фермы прошлого в современные “животноводческие заводы”, само отношение к животным как к одушевлённым существам выродилось в отношение к ним как к неким неодушевлённым машинам, перерабатывающим дешёвый комбикорм в дорогостоящее мясо. Эти фермы-заводы меньше всего озабочены положением животных, а пекутся в первую очередь лишь об извлечении максимальной прибыли при минимальных затратах. С таким бессердечным подходом, доминирующим в сегодняшней индустрии животноводства, стоит ли удивляться тем жестокостям, которые животным приходится испытывать на себе в процессе откорма, транспортировки на бойню и непосредственно в процессе забоя. В своей нашумевшей книге Освобождение животных, Питер Сингер наглядно демонстрирует, что количество животных, подвергающихся жестокому обращению в животноводстве, на порядок превышает любые другие цифры в статистике злоупотреблений. В одних только Соединённых Штатах ежегодно на бойню отправляются, в это трудно поверить, четыре миллиарда (!) особей крупного рогатого скота, овец, свиней, кур, уток и т.д.
Разведение кур на птицефабриках
Сколь многие из нас отдают себе отчёт в том, что 95 процентов из миллионов яйценоских кур в США находятся в так называемом “интенсивном” или “конвейерном” режиме содержания? На практике это, как правило, означает, что четыре взрослые птицы втиснуты и заперты на всю свою недолгую жизнь в то, что принято называть “клетки-батареи”. Эти клети размером в 30-45 сантиметров не имеют насеста и сделаны из витой проволоки, чтобы помёт проваливался сквозь пол. За неимением жёсткого настила, который можно скрести, когти у птиц отрастают чрезмерно длинными, вплетаясь и зачастую намертво застревая в проволоке. Это приводит к тому, что стальная проволока врезается и со временем врастает в подушечки на лапах. В дополнение к этому, свет в “клетках-батареях” включён 18 часов в сутки, чтобы вынудить кур нестись безостановочно. В среднем такая курица несёт яйцо каждые 32 часа в течение 14 месяцев, после чего она забивается.
На сегодня типовая птицефабрика в “развитой” стране является, на практике, не чем иным, как камерой пыток для своих обитателей. В отсутствии какого-либо пространства, чтобы порыть землю, устроить насест, искупаться в пыли, расправить крылья или просто пошевелиться, все природные инстинкты кур безжалостно подавляются. Неизбежное при такой ситуации стрессовое состояние находит свой выход в агрессии, направляемой на соседа. Так, более сильные птицы атакуют тех, что слабее, и последние, лишённые права спастись бегством, нередко становятся жертвами внутривидового каннибализма.
Для борьбы с этим явлением кур “обесклювливают”. Калечащая процедура, при которой клюв — этот наиважнейший орган птицы, состоящий из кости, чувствительной и роговой ткани — безжалостно удаляется либо раскалённым ножом, либо приспособлением, напоминающим гильотину. Иногда в жизни курицы эта процедура проводится дважды.
Муки тесноты и жестокость кастрации
Теснота и другие страдания, выпадающие на долю свиней — млекопитающих, чьё мясо наиболее часто употребляется в пищу на Западе, — едва ли в чём-либо уступают тем, что испытывают куры и петухи на птицефабриках. Тот факт, что свинья является разумным, высокоразвитым социальным животным, ничуть не защищает её от всех тех жестокостей, которые доводится сносить остальным животным на фермах. Свиньи, содержащиеся в неприемлемых, стеснённых условиях свиноферм, становятся агрессивными, атакуют соседей, откусывают друг другу хвосты. В связи с тем, что это отрицательно сказывается на их росте, фермеры применяют ряд превентивных мер, из которых обрезание хвоста — самая мягкая. Свиньи часто проводят годы прикованными цепями к полу, в стойлах, где им нет места даже развернуться. Переполненные жаждой движения, они грызут металлические прутья ограждения. Всё это приводит к так называемому “стрессовому синдрому свиней”, описанному в одном из ветеринарных журналов как “крайняя нервная истощённость..., скованность в движениях, высыпания на коже, хрипы, возбуждённость и часто — внезапная смерть”.
Участь телят не лучше. В тёмных крошечных стойлах, где им нельзя даже встать в полный рост, на протяжении 16 недель они выдерживаются на диете, исключающей железо и грубые ингредиенты. Это разрушает все их жизненные системы, но позволяет сохранить их мясо нежным, что так ценится в телятине потребителем.
Большинству из нас также известно о “традиционных” жестокостях, выпадающих на долю животных на фермах, вне зависимости от того, разводятся ли они по старинке или с применением современных технологий. Ни для кого не секрет, что большинство фермеров спиливают рога, клеймят и кастрируют свой скот, но полностью ли мы отдаём себе отчёт в том, какую невообразимую боль все эти процедуры причиняют животным? Оставив на время в стороне клеймение и спиливание рогов, стоит сказать несколько слов о кастрации, которая, как признаются сами фермеры, крайне болезненна и надолго повергает животное в состояние шока. В Соединённых Штатах, где обезболивание обыкновенно не применяется, процесс проходит следующим образом: животное растягивают на земле и ножом рассекают мошонку, обнажая семенники. Каждый из них затем вырывается вручную с обрывом крепящих связок и жил.
Ужасы транспортировки на бойню
Пожалуй, наибольшие муки животные испытывают в процессе доставки их на скотобойню. Это начинается с процесса погрузки, выполняемой грубо и в спешке. Животные, которые в страхе и смятении срываются со скользких погрузочных мостков, зачастую остаются брошенными медленно умирать от полученных увечий. Внутри перегруженных грузовиков первые жертвы происходят от давки и удушья в результате нагромождения тел. Когда машина начинает движение и ускоряется, часто до предельных скоростей, многие животные становятся жертвой “морской болезни”.
В 1906 году, когда автофургоны ещё не применялись для транспортировки животных, был принят федеральный закон, ограничивающий время, проводимое животными в железнодорожном вагоне, двадцатью восьмью часами. После этого животные должны были быть выгружены, накормлены, напоены, и им должен был быть предоставлен как минимум пятичасовой отдых перед тем, как продолжить движение. Несмотря на многочисленные попытки, до сих пор не принят аналогичный закон, который бы регулировал перевозку животных автотранспортом. А ведь это является, на сегодня, самым распространённым видом транспортировки. Зачастую животные проводят не только двадцать восемь и тридцать шесть, но и сорок восемь или семьдесят два часа в фургоне грузовика без корма и воды, до самого момента разгрузки. К изнуряющей жажде и голоду нередко прибавляется климатический фактор; зимой — леденящий ветер приводит к общему переохлаждению и локальным обморожениям, летом — палящий зной и прямые солнечные лучи в совокупности с отсутствием воды вызывают обезвоживание организма. Страдания же телят, лишь несколько дней назад перенесших кастрацию и отъём от матери, пожалуй наиболее ужасны.
Казнь на бойне
То, что происходит с животными на бойне, ещё более страшно, чем все муки содержания, транспортировки и иные жуткие аспекты животноводства вместе взятые. Процесс весьма красочно описан в книге Эптона Синклера Джунгли, документально повествующей о скотобойнях Чикаго:
“В тот же миг по ушам полоснул страшный, леденящий душу визг... за ним другой, ещё более громкий и агонизирующий, ибо однажды отправившись в это путешествие, боров уже никогда не вернётся назад. Тем временем, словно не ведая ни о чём происходящем, люди внизу сновали взад-вперёд, делая свою рутинную работу. Ни визг забиваемых свиней, ни слёзы посетителей не трогали их; одну за другой они подвешивали свиней на крюки и выверенным быстрым движением перерезали им горло. Образовывалась целая вереница агонизирующих, извивающихся животных, визг постепенно сходил на нет вместе с бьющей из горла кровью, потом резал воздух вновь, и в конце концов, туши со всплеском исчезали в огромном чане с кипящей водой.
...Они не сделали в своей жизни ничего такого, чтобы заслужить подобный конец, и это лишь добавляло унижения к мукам: дело здесь было поставлено так, что их швыряли туда-сюда в хладнокровной, отчуждённой манере, без малейшего намёка на чувство вины, без единой слезинки”.
Можно спорить, что Джунгли были написаны много лет назад, и стало быть теперь дела обстоят куда гуманнее. Что касается забоя свиней, давайте возьмём свидетельство очевидца — посетителя одной бойни уже в наше время. Этот человек — писатель, сам выросший на ферме и с детства привыкший видеть убийство животных. Так вот по его мнению, боль и ужас, испытываемые свиньями, которых ведут на убой ничуть не изменились со времён Синклера:
“Загон сужался, как воронка; погонщики сзади гнали свиней вперёд до тех пор, пока те по одной не взбирались на ползущий конвейер... Они истошно визжали, впервые оказавшись на таком приспособлении, чуя запахи того, что их ожидает впереди. Я не хочу слишком драматизировать всё происходящее, уверен, вы слышали об этом не раз. Хочу лишь заверить, что для меня это был весьма пугающий опыт — видеть их ужас, то бессчётное число, что проходило мимо меня. Должно быть, всё это напоминало мне о том, о чём никто больше не хочет, чтобы ему напоминали, — все эти толпы, марши смерти, массовые убийства и геноциды”.
Один священник, наблюдавший, как стадо овец гнали на бойню, написал: “Запахи, крики агонии и звук вершащегося внутри убийства были омерзительны... Ягнят резали прямо на глазах у их матерей. Я наблюдал, как животных загоняли к непосредственному месту забоя, где они, уже чувствуя свою судьбу, сходили с ума от страха”. Это было написано в 1975 году, семнадцать лет спустя после принятия федерального Акта о гуманном забое скота 1958 года, задачей которого ставилось искоренить излишнюю жестокость на бойнях.
Так как же всё таки происходит забой? В двух словах: животное сначала приводят в бессознательное состояние, а затем закалывают; смерть при этом наступает от потери крови. В настоящее время для этих целей используются в основном три метода: оглушение кувалдой или топором, оглушение так называемым “болваночным пистолетом” и электрошок. Когда животные приближаются непосредственно к месту забоя, они чуют, что ожидает их впереди, и начинают упираться. Чтобы заставить их зайти в крохотные загоны, рабочие используют обнажённые электроды или дубины. Итак, в первом случае животному наносится мощный удар кувалдой по голове, который проламывает ему череп и приводит в бессознательное состояние. Если животное большое и сильное, и жертва начинает метаться в агонии, одним ударом дело не заканчивается. Если же несчастное существо, пытаясь спастись, в момент удара дёргает головой, то молот может выбить ему глаз или размозжить нос.
В случае с болваночным пистолетом, ствол этого крупного оружия приставляется ко лбу животного, запертого в тесном стойле. Существуют два типа таких пистолетов. Первый с огромной силой выстреливает болванкой из ствола, вызывая контузию животного. Второй выстреливает болванкой, которая, пробив череп, проникает внутрь и затем опять втягивается в пистолет. В образовавшееся отверстие сразу же вонзается и несколько раз проворачивается стальной прут, чтобы разрушить нервные центры в мозге.
Наиболее гуманным и наименее болезненным способом оглушить животное перед смертью является, пожалуй, электрошок. Оголённые электроды закреплены на остриях специальной рогатины. Её подносят к голове животного, чуть ниже уха. Электрический разряд пропускается через мозг жертвы, парализуя и оглушая её. Животное затем должно быть спешно заколото и обескровлено, ибо через семь минут оно может прийти в себя.
Ритуальное убийство
По какой-то злой иронии именно существование различных религиозных обрядов и ритуалов оставило жутковатые лазейки в законах о гуманном обращении с животными при забое. Диетическая догма ортодоксальных евреев и мусульман требует, чтобы животное было “здоровым и подвижным” в момент забоя (вне всякого сомнения с практической целью обезопасить себя от несвежего мяса и мяса больных животных). Ортодоксы же трактуют это положение иначе: животное должно оставаться в сознании до самого момента физической смерти, которая, по нормам ритуала, наступает от единственного удара ножом в яремную вену и трахею. Неизбежная жестокость забоя, осуществляемого по таким правилам, достигает своего апогея в Соединённых Штатах, где необходимо также соблюдать федеральное законодательство на сей счёт. Акт о чистоте пищи и медикаментов 1906 года гласит, что по санитарным соображениям забиваемое животное не может соприкасаться с кровью ранее забитого. Чтобы обеспечить выполнение этой нормы и не отступить от требований кошерности, животное забивается подвешенным на конвейерной цепи вместо того, чтобы лежать на полу бойни.
“Вместо того, чтобы оглушёнными рухнуть замертво на пол бойни, животные, забиваемые в США по ритуальным правилам, привязанные за заднюю ногу, поднимаются в воздух и висят так, в полном сознании, вниз головой, на конвейере от двух до пяти минут... Животное, висящее вверх ногами, с вывороченными суставами и зачастую сломанной ногой, неистово извивается от боли и ужаса, так что приходится ловить его за шею или вставлять скобу в ноздри, чтобы позволить палачу лишить его жизни одним ударом ножа, как это предписывают религиозные нормы”.
Даже среди ортодоксальных раввинов не прекращается спор о том, действительно ли в целях строгого соблюдения религиозных постулатов животные должны пребывать в сознании, когда им перерезают горло. В некоторых странах, включая Швецию, раввины вняли законодательству, требующему оглушения животного перед забоем, вне зависимости от того, что на сей счёт гласят религиозные нормы (Сингер, с. 163). Повсюду в мире слышатся голоса еврейской общественности, протестующие против этой аморальной, омерзительной практики ритуального убийства животных без предварительного их оглушения. Следует также отметить и то, что даже если введение запрета на ритуальный забой скота в тех формах, как он существует сейчас в США, может повлечь отказ многих ортодоксальных членов еврейской и мусульманской общин от употребления мяса, это никоим образом не заставит их нарушать какие-либо заповеди, ибо ни одна из этих религий не содержит императивной нормы для своих последователей употреблять в пищу мясо.
Соучастие потребителей мяса в убийстве животных
Поскольку немногие знакомы с современными технологиями интенсивного животноводства, и ещё меньше людей бывали на бойне или слышали звуки оттуда доносящиеся (“Любой человек, слышавший хоть раз предсмертный крик убиваемого животного, — говорил Конфуций, — никогда не сможет вновь есть его плоть!”), мало кто ассоциирует поглощаемую им ветчину, телятину, бифштекс с живым, страдающим существом. Некоторые заявляют: “Поскольку я против причинения страдания животным, я ем мясо лишь тех животных, которые не подвергались методам интенсивного животноводства и негуманному забою”. Иными словами, признаётся вполне нормальным “сопереживать, с последующим употреблением объекта сопереживания в пищу”. Как бы то ни было, совершенно очевидно, что на практике невозможно разводить животных на убой в промышленных масштабах и при этом обходиться без жестокости. Даже если полностью отказаться от методики интенсивного животноводства, традиционная фермерская практика также включает такие процедуры, как кастрация, отъём молодняка от матери, клеймение, перевозка на бойню и, наконец, сама бойня. Может ли кто-либо положа руку на сердце утверждать, что в полной мере печётся о благе животных, об их неотъемлемых правах, продолжая поедать их на ужин? Может ли тот, кто употребляет плоть в пищу, тем самым провоцируя и косвенно соучаствуя в истязании и убийстве ещё одного живого существа с одной лишь целью — утолить свою гастрономическую страсть к определённому виду пищи, отрицать, что он своими действиями определяет незавидную участь этого существа? “Любой, кто так считает, безусловно должен прилагать немалые усилия, чтобы усыпить свою совесть и убедить себя в отсутствии необходимости расширить свою заботу о животных вплоть до отказа от употребления их в пищу”, — указывает Сингер. Как бы то ни было, лишь отказавшись от употребления мяса в пищу, можно на деле продемонстрировать себе и окружающим, что ваша забота о животных неподдельна и выходит за рамки пустых слов.
“До тех пор, пока мы полностью не откажемся от мяса, каждый из нас вносит свой личный вклад в существование, рост и процветание интенсивного животноводства и всех иных бесчеловечных методов выращивания животных на убой”.
Только в Соединённых Штатах, по разным оценкам, насчитывается от семи до десяти миллионов людей, отказавшихся от мяса, — почти в три раза больше, чем поколение назад. Соврешенно очевидно, что для подавляющего большинства вегетарианство — это протест против убийства беззащитных животных и выбор в пользу более гуманной диеты. Как могут те, кто сами ищут освобождения от страданий, косвенно выступать причиной мучения и смерти других живых существ, постоянно поедая их плоть и тем самым создавая и поддерживая спрос, который можно удовлетворить лишь путём непрекращающейся резни?
В своей книге Жан Кристоф Ромэн Роллан красноречиво порицает эту вопиющую несправедливость по отношению к животным:
“Для человека мыслящего свободно, чей ум открыт, наблюдать страдания животных почему-то ещё более невыносимо, чем наблюдать страдания людей. Ведь в отношении человека хотя бы общепринята и никем не оспаривается истина, что страдание — зло, а тот кто его причиняет — преступник. Но тысячи животных бесцельно уничтожаются каждый божий день без малейшего сожаления, без тени раскаяния. Заговори кто об этом, и его тотчас подымут на смех. А ведь это преступление, которому нет оправдания. Уже одно оно является достаточной причиной всех страданий людских. Это преступление вопиет об отмщении и ложится проклятием на весь род человеческий. Если Бог есть и допускает такое, отмщение ждёт и его. Если нет справедливости по отношению к слабым и беззащитным, к бедным созданиям, приносимым на алтарь в жертву человеку, тогда нет и такого понятия, как добро, такого понятия, как справедливость”.
На этом месте у многих читателей может возникнуть вопрос: “К чему все эти тревоги о судьбе животных, когда кругом миллионы голодных мужчин, женщин, детей и тысячи представителей рода человеческого, которых жестоко мучают и убивают? Не правильнее ли будет направить все силы и средства на искоренение страданий людей, а не животных?” Но почему мы должны разделять эти две проблемы так, словно это вопрос приоритета? В конце-то концов, неужели отказ от употребления мяса в процессе работы по совершенствованию человеческого общества требует неимоверных усилий? В прошлом такие выдающиеся люди, как Ганди, Толстой, Шоу, Эптон Синклер, Ромэн Роллан посвятили свои жизни улучшению положения угнетённых людей в своих, столь разных, обществах. В то же самое время все они резко критиковали бессмысленное уничтожение животных по одной лишь прихоти человеческого желудка. Их забота о гуманном отношении к братьям нашим меньшим никоим образом не уводила на второй план и не мешала их усилиям на поприще борьбы за права и свободы человека.
Потребление мяса и насилие среди людей
Тот факт, что существует причинно-следственная связь между продолжающейся бойней миллионов коров, свиней, птиц, овец, не говоря уже о китах, дельфинах, тюленях, и массовыми жестокостями, пытками и убийствами среди людей, не должен вызывать и тени сомнения у того, кто понимает взаимосвязь всего сущего и неизбежность кармического воздаяния за совершённые нами действия. Потребляя мясо, мы позволяем этой вакханалии продолжаться и являемся её соисполнителями. А в свете закона причинно-следственной связи мы также и “со-жертвы”. Разве возможно, пожирая трупы “невинно убиенных” животных, пропитанные энергиями боли и ужаса, пережитых ими в момент смерти, самим избежать участи стать злобными, агрессивными, провоцировать насилие внутри себя и вовне? “Пока мы сами являемся ходячими могилами для трупов животных, — спрашивает Бернард Шоу, — как можем мы ожидать какого-либо улучшения состояния дел на Земле?” Этот риторический вопрос находит отклик в старинном китайском стихотворении, образность которого дает представление о негативной карме, создаваемой убийством животных:
В течение сотен тысяч лет, от века,
В мирском котле бурлило варево —
Смесь злобы и обиды —
Остановить, которые, увы, непросто.
Чтобы понять, откуда в этом мире
Взялись все бедствия, оружье, войны, ссоры,
Приди тайком в полночный час к воротам бойни,
Прислушайся —
Всё в этом крике, леденящем душу...
УПОТРЕБЛЕНИЕ МЯСА И ПЕРВАЯ ЗАПОВЕДЬ
Религиозное обоснование первой заповеди
В буддизме первая заповедь, гласящая “не убий”, или “не причиняй вреда ничему живому” (фу-сессё на японском, ахимса на санскрите), имеет скорее религиозное, нежели моральное или метафизическое происхождение. Я имею в виду, что положение это заложено в присущей всем нам Природе Будды — матрице всего сущего, — из которой и возникает наше чувство сострадания, морали, добра и справедливости. Иными словами, эта заповедь зиждется на принципе взаимного тяготения и праведности, свойственных всему живому. То же самое можно сказать и о других основных заповедях, каждую из которых можно трактовать как продолжение первой или раскрытие её отдельных, специфических аспектов. Именно в Природе Будды все формы сущего, как одушевлённые, так и неодушевлённые, — едины и гармоничны. Все живые организмы стараются поддерживать это единство посредством собственной кармы. Отнимать жизнь по своему усмотрению — значит грубо вторгаться и разрушать эту внутренне-присущую целостность, заглушая чувства уважения и сострадания, исходящие из Ума Будды, который пребывает в каждом из нас. Первая заповедь, запрещающая убийство, — это по сути зов жизни и творения, по форме же — порицание смерти и разрушения.
Умышленный расстрел, резня, удушение, утопление, раздавливание, отравление, сожжение, убийство электрическим током, а также любое другое действие, отнимающее жизнь, или намеренное причинение боли человеку или животному — всё это не является исчерпывающим перечнем нарушений первой заповеди. Если вы сознательно подтолкнули кого-то к совершению убийства, пыток или к причинению любого иного вреда живому существу, — вы также становитесь нарушителем первой заповеди. Таким образом, кладя себе в рот кусок мяса убитого животного, вы становитесь соучастником его убийства по той простой причине, что если бы коров, свиней, овец, кур не ели, их бы и не убивали.
Хотя это и правда, что в буддизме Махаяны при определении степени виновности в таком деянии, как лишение жизни, необходимо принимать в расчёт целый ряд факторов, однако это не должно заботить нас в данной ситуации, так как помимо охотников, мясников и рыболовов, которые сами убивают то, что потом едят, подавляющее большинство потребителей мяса лишь косвенно виновны в угнетении и уничтожении животных. Факт этот ни в коей мере не снимает с нас ответственность за нарушение первой заповеди.
Ясутани-роси в своей книге о заповедях указывал на особую важность соблюдения заповеди непричинения вреда:
“В наше время слышится много голосов, провозглашающих святость человеческой жизни. Жизнь человека, безусловно, должна высоко цениться, но, в то же самое время, и к жизни других живых существ нужно проявлять бережное отношение. Человек привык отнимать жизнь у других существ по первой своей прихоти. Образ мышления, вызывающий такое поведение, происходит от присущей только человеку формы насилия, насилия, которое отрицает самоочевидные законы вселенной, препятствует существованию мириад созданий в природе, убивая эмоции сострадания и благоговения, исходящие из нашей Природы Будды. Ввиду этого повсеместного и бессмысленного разрушения жизни, совершенно необходимо, чтобы как монахи, так и миряне, сообща и осознанно следовали бы первой заповеди”.
Первая заповедь имеет ещё один религиозный аспект. Буддизм учит нас, что каждое живое существо было когда-то нашей матерью, отцом, мужем, женой, сестрой, братом, сыном или дочерью в череде непрекращающихся восхождений и нисхождений по лестнице причинно-следственных связей через бессчётное число перевоплощений. Стало быть нет ни единого существа, не исключая и обитателей животного мира, чьё родство с нами не состоялось хотя бы однажды. Как тогда может тот, кто по идее должен относиться ко всем живым существам, как к самому себе, поедать плоть тех, кто имеет с ним одну сущность, одну природу, не занимаясь при этом особой формой каннибализма? Можно также посмотреть на этот вопрос и под другим углом: поскольку потенциал нашей Природы Будды безграничен, тот, кто сегодня является коровой, вполне может в будущем переродиться человеком и в этом состоянии осознать присущее ему совершенство — т.е. стать Буддой. Таким образом, мы имеем фундаментальное буддийское учение о том, что все формы жизни, человеческая или любая иная — неприкосновенны. Конечно, не следует это трактовать как призыв к тому, чтобы относиться к людям как к скоту, а коров держать за людей — ведь вполне очевидно, что каждый имеет свои способности и свои специфические нужды. Это, скорее, призыв к тому, чтобы построить общество справедливости, в котором права братьев наших меньших не будут игнорироваться и попираться.
Мясо в качестве подношения
Любой, кто когда-либо участвовал в такухацу (проповедь Дхармы, сопровождаемая сбором подаяний) или неоднократно бывал приглашён на трапезу в дома верующих, хорошо знает, что практически во всех случаях подносящий пищу прекрасно осведомлён, какому блюду тот или иной монах или учитель отдают предпочтение, и именно этим руководствуется при составлении меню. Особенно в случае с приглашением в дом роси, хозяйка не преминет заблаговременно осведомиться у его прислужника или иных лиц на предмет вкусов гостя, чтобы удалось порадовать его любимым блюдом или, на худой конец, избежать подношения той пищи, которую он не приемлет по физическим или религиозно-этическим соображениям. Так и во времена Будды, потенциальные спонсоры угощения зачастую советовались с Анандой — его прислужником.
Сколько бы раз я ни принимал участие в подобного рода трапезах с моими учителями Харада-роси или Ясутани-роси (ни один из них ни разу не был мною замечен в употреблении мяса), нас никогда не угощали блюдами из мяса или рыбы. В то же самое время, если такухацу осуществлял какой-то другой роси — большой любитель рыбы или мяса — обеденный стол ломился от подобных яств.
Тот факт, что хозяин всегда ориентируется на вкусы приглашённого монаха или учителя, мне довелось на практике усвоить во время моего первого же самостоятельного такухацу в Японии. После того, как мы с группой монахов прибыли на поезде в отдалённый городок и весь день занимались тем, что ходили по его улицам, выкрикивая “Хо!” (Дхарма), принимая подаяния деньгами, рисом и овощами, под вечер мы наконец пришли к дому верующего, который взялся угостить нас ужином. Мы пропели сутры за упокой усопших родственников хозяина, а затем были приглашены к столу. Вместо того, чтобы обнаружить на своём столике порции рыбы, яиц, суси и кувшинчики с сакэ и пивом, которые были поданы всем монахам и роси, я, к своему немалому удивлению, обнаружил перед собой огромный бифштекс с жареным картофелем, рюмку виски и чашку чёрного кофе. Не будучи до конца уверенным, что эти гастрономические кошмары моего мрачного прошлого не являются чем-то вроде сурового “Дзэнского испытания”, и не желая обидеть хозяев, я лихо опрокинул рюмку виски, пару раз откусил от бифштекса и сверху залил всё это чашкой кофе. По прошествии нескольких часов кармические результаты совершённого мною недальновидного поступка не замедлили проявиться: живот не на шутку скрутило. Когда появилась возможность поговорить об этом с роси, я спросил его: “Почему мне не предложили те же блюда, что и остальным?”
“Эти наивные провинциалы, — объяснил он мне, — находятся в полной уверенности, что все американцы без ума от бифштекса, виски и кофе. Чтобы выразить своё восхищение твоими усердием в следовании буддизму, они поднесли тебе напитки и блюда, которые, по их мнению, пришлись бы тебе по вкусу. Не отведав ничего из предложенного, ты без всякого сомнения обидел бы их, не воздав должное их гостеприимству”.
Это исчерпывающее объяснение положило конец моему недоумению, но никак не моей “американской карме”, ибо уже на следующем же такухацу мне опять был предложен знакомый набор из бифштекса, виски и чёрного кофе. Правда, теперь к этому прилагалась рыба. Её я съел целиком, тогда как к бифштексу и напиткам прикоснулся лишь чисто символически. Результат? Очередной приступ боли в желудке. Несомненно пришло время обратиться с этой проблемой в высокие инстанции, что я и сделал, изложив свои беды настоятелю Харада-роси. “Даже будучи в Соединённых Штатах, — жаловался я, — я всегда избегал подобной пищи и напитков, потому что их невозможно переварить. Так почему же теперь, на такухацу, я вновь должен их есть?”
“Не ешь ничего, что противоречит твоим убеждениям!” — приказал роси тоном не терпящим возражений. Несомненно, что молва об этом тотчас разнеслась среди покровителей монастыря, и уже на следующем такухацу рыба и рис пришли на смену бифштексу и картофелю фри, а виски и кофе уступили место чаю и сакэ. Всё это я поглотил с превеликим удовольствием, ничуть не отставая при этом от остальных монахов. Рыба представлялась тогда не только лучиком света на фоне скучного монастырского рациона, состоящего из варёного риса три раза в день (лишь в обед сдобренного супом мисо и горсткой овощей), но и своего рода успокоительным фактором для моих тревог о нехватке протеина, этого “великого американского пугала”.
Мясо в рационе японских монахов
Хотя ни один из монастырей, в которых я обучался, формально не подавал к монашескому столу мясо, рыбу или птицу, мало кто из монахов обходился без этих продуктов, даже в процессе духовных практик. Если им не удавалось поесть мяса в процессе такухацу или в домах друзей, они навёрстывали упущенное, когда настоятель на время покидал город. В таких случаях наиболее инициативные монахи, собрав со всех деньги, отправлялись на велосипедах в город и украдкой приобретали там особую разновидность говядины, используемую для приготовления их излюбленного мясного блюда — сукияки. Монастырские спонсоры также вносят свою лепту в нарушение монахами первой заповеди, поднося изрядное количество рыбы и мяса во время монастырских праздников и специальных церемоний. Только монах с проблемами пищеварения или невероятной смелости человек мог открыто отказаться от такого угощения.
Поскольку подавляющее большинство монахов-послушников и так систематически ело мясо и рыбу на стороне, мало кому вообще приходил в голову вопрос, почему же монастырская кухня официально не включает мясо в их рацион. Однажды, в ранние годы моей учёбы, я спросил одного монаха, неплохо говорившего по-английски: “Почему нам никогда не готовят говядину, рыбу или курицу?” “Потому, — отвечал он, — что монастырю не по карману такая роскошь”. В тот момент это объяснение показалось мне вполне правдоподобным. Но на тот же вопрос, заданный мной позже одному из старших монахов, я услышал совершенно другой ответ: “Потребление мяса потворствует плотским страстям, а это едва ли будет хорошим подспорьем монахам в их практиках. К тому же мясо, поедаемое в больших количествах, способствует появлению раздражительности и агрессии, и это ещё одна причина, по которой в монастыре его не готовят”.
“А как насчёт молока?”, спросил я. “Почему монастырь не держит коров? Разве не будет монахам полезнее пить молоко, есть масло и сыр?”
“Существует множество причин, по которым не стоит содержать коров в Дзэнском монастыре, — объяснял учитель, — но можешь считать, что главной из них является та, по которой и сам Будда не пил молока, — тот факт, что этим мы отнимаем его у телят”. Это последнее замечание заставило и меня самого задуматься о допустимости употребления молока, но поскольку в своих рассуждениях он так и не дошёл до порицания употребления мяса и рыбы в связи с аморальностью убийства (да и как он мог это сделать, сам продолжая есть его время от времени?), то вопрос о взаимосвязи мясоедения и первой заповеди так до конца и не прояснился в моей голове.
По какой-то непонятной причине мне самому никогда не приходило в голову, что употребление плоти животных в пищу ведёт к неоправданному убийству невинных существ. Моему неведению пожалуй можно было найти объяснение. В тех учениях, что роси давал нам о первой заповеди, я не могу припомнить, чтобы он хоть раз поставил акцент на этой связи. Когда же я пару раз задал старшим монахам вопрос о том, разрешал ли Будда употребление мяса, они живо принимались уверять меня, что он запрещал это только в тех случаях, когда есть основания полагать, что животное, чьё мясо вам предлагается, было забито специально для вас.
Палийский Канон об употреблении мяса
Но в таком случае возникает вполне разумный вопрос, как могли эти слова, приписываемые Будде, проникнуть в тексты Палийского Канона? Ответ прост: монахи и писцы, не мыслящие своего существования без мяса, вписали их туда. Звучит неправдоподобно? Тогда задумайтесь о том, как вообще появились на свет все Сутры и в частности Виная. В течение как минимум ста лет после паринирваны (кончины) Будды его наставления, беседы, положения монастырского устава, стихи, истории, деяния, поколениями передавались из уст в уста. В случае с Винаей этот период существования в форме устной традиции, по мнению исследователя буддизма Рис Дэвидс, составил не менее трёхсот лет. На практике это выглядело следующим образом: представители различных школ буддизма заучивали всё пересказанное на память, а затем периодически читали нараспев речитативом, как в стихотворной форме, так и в форме фиксированной прозы. Неудивительно, что при сложившейся практике с течением времени стали возникать многочисленные разночтения. Ни сутры Пилийского Канона, ни сутры Махаяны не были даны Буддой в какое-то определённое время и в определённом месте. Буддийский Канон, как утверждают г-н и г-жа Рис Дэвидс, в этом плане ничем не отличается от любой иной древней религиозной литературы мира и в результате своего многовекового становления являет причудливую картину “мозаичного взаимонаслоения ранних и поздних фрагментов”.
Всякая сутра начинается с привычного “Так я слышал”, и это подразумевает, что следующие за этим слова принадлежат не автору, но Будде. Скромность, заслуживающая всяческих похвал! Но в то же самое время и ловкий полемический приём, позволяющий придать аутентичность, канонизировать позицию автора, ненароком приписав её Будде.
В течение ста лет после кончины Будды имели место три собора, созываемых с целью формирования Буддийского Канона, т.е. определения того, какой материал считать при составлении “доподлинным”, “аутентичным”, а какой нет. Несомненно, что соборы породили массу дебатов, приведших к изъятиям и правкам в исходном материале. Может ли у кого-то вызывать сомнения тот факт, что в этот период Слово Будды, или по крайней мере то, что изначально таковым считалось, претерпело неоднократные дополнения, урезалось, переписывалось, копировалось и подгонялось под вкусы, требования и предпочтения старейшин тех или иных буддийских общин, принимавших участие в этом трудоёмком процессе.
Ведущие буддологи мира, посвятившие многие годы изучению и переводу палийских сутр на английский язык, ничуть в этом не сомневаются. Супруги Рис Дэвидс в своём переводе Диалогов Будды утверждают, что на момент составления Палийского Канона, претендовавший на включение в него материал являлся настолько спорным, что “было не только возможно, но и считалось за правило что-то добавлять и исправлять в нём” (выделение Роси Капло). В своём вступительном слове к английскому переводу Винаи, Т.В. Рис Дэвидс и Герман Ольденберг являют небывалую откровенность, заявляя, что “нет никаких сомнений” в том, что большинство повествований, касающихся Будды, являются “откровенным вымыслом”, отмечая, что при этом “доктринальный материал имеет совершенно иную степень достоверности”. А. Фоучер, в столь элегантно написанной им Жизни Будды, поддерживает эти оценки Ольденберга и Дэвидса.
В то время как Ольденберг, Фоучер, Рис Дэвидс и другие признанные знатоки буддизма, принадлежащие к старшему поколению, ставят под вопрос аутентичность отдельных частей Палийского Канона, современные буддологи идут ещё дальше. Эдвард Конзэ в своём труде Тридцать лет изучения буддизма напоминает нам, что Будда никогда не говорил на языке пали. Его родным диалектом являлся магадхи, и все его высказывания, как и высказывания Иисуса, можно считать утраченными в их оригинальном виде. Он также говорит о том, что в первый период буддийской истории существовало не менее восемнадцати различных школ, каждая со своими писаниями, претендующими на эксклюзивную достоверность. По его мнению, лишь благодаря случайному стечению череды исторических обстоятельств, и ничему более, одни только писания Тхеравады дошли до нашего времени во всей своей полноте и неприкосновенности. Далее он цитирует профессора Вальдшмидта:
“...Не является редким такое положение вещей, при котором именно санскритская, в данном случае Махапаринирвана-Сутра, сохранила и доносит до нас подлинную традицию более точно, и уж во всяком случае имеет не меньшую достоверность, нежели палийский текст...”
Исследователь Хофингер добавляет:
“... В очередной раз Палийский Канон был низвергнут с пьедестала, на котором он столь долго находился. Он ничем не достовернее китайского или тибетского канонов, а порой, напротив, в чём-то даже уступает им”.
Нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что отдельные места в палийских и санскритских писаниях были намеренно опущены или изменены в целях привести их в соответствие со взглядами и убеждениями отдельных монахов-писцов. Конзэ приводит пример такого явления: В Дигханикае XVI последние слова Будды приводятся так: “Все феномены, состоящие из частей, обречены на распад, стремитесь же к пробуждению!” В то время как в Махапаринирвана-Сутре читаем лишь: “Удел всего, что состоит из частей, — распад”. А. Фернандес в своей неопубликованной работе о месте женщины в буддизме указывает, что в то время как санскритский вариант Лотосной Сутры гласит: “Просветлённая личность открыла свои глаза на истину, не взирая на учителя в ожидании помощи”, в китайской версии читаем: “...Выслушав учение Будды, он принял его как правдивое”. Затем она приводит цитату из работы японского учёного Накамуры, где тот утверждает, что вышеизложенное является наглядным примером того, как китайские монахи намеренно изменяют смысл написанного, чтобы это служило их целям.
В вопросе же о том, что в действительности сказал Будда по тому или иному вопросу, мы вынуждены беспомощно развести руками — подлинная картина всей полноты исторических фактов находится вне нашей досягаемости, оставляя нам лишь различные версии буддийских преданий, из коих мы сами вольны выбирать. Г-жа Рис Дэвидс чётко сформулировала эту мысль, написав:
“Когда верующие на Востоке и учёные на Западе освободятся от оков традиционных воззрений..., когда мы перестанем слышать “Будда завещал одно и отвергал другое” и поймём, что скорее Буддийская Церковь делала всё это, тогда мы будем готовы к тому, чтобы удалив все наслоения, увидеть наконец реальную историческую личность...”
Теперь становится понятнее, почему Дзэн порой описывают как “традицию вне сутр”, философию без опоры на слова и буквы, и почему эта школа не делает своим фундаментом какую-либо отдельно взятую сутру, как это делают прочие секты. В Дзэн-буддизме акцент делается на том, что истина должна постигаться впрямую, непосредственно, без опоры на авторитет сутр или тем более на какие-то безжизненные интеллектуальные формулы. Не сами сутры, а тот дух сострадания и почтения, что пронизывает их; не слова, а осознание невыразимой реальности, что кроется за ними; не мирская жизнь Будды, а его Пробуждение — вот что является предметом Дзэн-буддизма. При этом Дзэн не отвергает сутр, но лишь стремится познать тот источник, что служит всем им первоосновой, источник, имя которому — Подлинная Природа нашего Ума.
Ведь в конце концов, причина необходимости отказа от мяса не в том, что Будда якобы говорил или не говорил. Подлинная причина коренится во внутренне присущей всем нам нравственной добродетели, сострадании и жалости, которые, действуя, сами неминуемо приведут нас к уважению всех форм жизни. Вполне очевидно в этом случае, что намеренно отнимать жизнь или через потребление мяса косвенно побуждать других делать это за вас, — действия, противоречащие этим фундаментальным качествам человеческой природы.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1) http://www.theosophy.ru/lib/budd-veg.htm
2) http://www.theosophy.ru/
|
