МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ
КИЕВСКИЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
им. ДРАГОМАНОВА
РЕФЕРАТ
ПО КУЛЬТУРОЛОГИИ
НА ТЕМУ:Специфика начала Нового времени. Новое время — век новой науки
Выполнила студентка 33 группы
Титова Людмила
Киев 2009
Специфика начала Нового времени
В 1600 году в Риме на Площади цветов был сожжен великий мыслитель эпохи Возрождения Джордано Бруно (1548—1600). В этом же году поэт Оттавио Ринуччини (1563—1621) и композитор Якопо Пери (1561 — 1633) создали музыкальную драму “Эвридика”, положившую начало новому жанру музыкального искусства — опере. Так столкнулись старое и новое на пороге XVII столетия — сложной, бурной, противоречивой эпохи для Западной Европы. Этот век — не точка отсчета времени, а существенная переломная веха. За одно столетие он дал миру множество имен, сравнимое разве только с предшествовавшей эпохой Возрождения. Достаточно назвать лишь некоторые из них: литераторов — Корнеля, Расина, Мольера; философов — Декарта, Спинозу, Лейбница; ученых — Ньютона, Кеплера, Галилея, Гарвея; живописцев — Пуссена, Веласкеса, Караваджо, Рембрандта; композиторов — Монтеверди, Корелли, чтобы представить себе значительность всего остального.
В истории нет незначимого или малозначимого периода. Каждый период оставил миру нечто, свойственное только ему, внес то, без чего невозможен и сегодняшний мир. Древние культуры закладывали основы мира культуры, а более поздние — переосмысляли эти основы, создавали новое качество и никогда не исчезали бесследно: даже самое незначительное явление в истории культуры находит свое выражение в том, что возникло после него и на его основании. Так, в Европе античность дала начало всему, что в той или иной мере присутствует в каждом проявлении культуры нашего времени и особенно остро переосмыслялось в эпоху Возрождения и в XVII веке. Если Ренессанс “открыл” для себя через античность величие и ничтожество человека, ощутил восторг перед неисчерпаемостью мира, сделал попытку отойти от всепроникающего влияния религии, создал доселе непревзойденный идеал человека, то XVII век — источник того, что составляет сущность современности. Недаром с него начинается период, носящий название Нового времени.
Мы не можем сказать, что мир знал совершенно счастливые времена: каждое из них трагично по-своему, поскольку каждая эпоха — столкновение прошлого и будущего. В этом и заключена сущность настоящего. Возрождение стало вехой, когда все, что было темного в эпоху средневекового прошлого, встретилось с новым взглядом на мир, взглядом светлым, похожим на взгляд проснувшегося юного человека, который осознает, что он в силах создать сам свой новый день. Казалось бы, этот оптимистический образ должен был победить и утвердить в мире богоподобного человека, деятельного, нравственного, талантливого, человека, продолжающего искать единство истины, добра и красоты. Но так не случилось. XVII век — время осознания того, что идеал Ренессанса не только остался недостижимым, но и потерпел крушение. Новые экономические отношения — капиталистические — устанавливались в мире болезненно, влекли за собой множество жертв и вызвали сами по себе мощную волну реакции на иной способ зависимости, характерный для Нового времени. Основная масса населения оказалась между молотом и наковальней: с одной стороны — еще существующие сеньоры, владельцы земель с их поборами, с другой — буржуазия, отчуждающая эти земли в свою пользу (так называемое “огораживание”). Люди остаются разоренными, без средств существования. Наиболее ярко этот процесс шел в Англии, но и в других европейских странах, развиваясь в разных формах, он вызвал бурные крестьянские бунты и войны. Так, в Англии на этой почве вспыхивает буржуазная революция с диктатурой Кромвеля (1599—1658), многочисленными казнями и следующей за ними очередной волной несправедливостей. Во Франции аристократы организуют Фронду, пытавшуюся противостоять власти короля; в Германии разражается невиданная до тех пор по масштабам жестокости и уничтожения собственного народа Тридцатилетняя война (1618—1648), которая была для дворянства поводом расправиться с непокорными крестьянами. В результате этой войны население Германии сократилось почти на десять миллионов человек.
Но в то же время в XVII веке расцветает мануфактурное производство, создавшее новые способы организации трудового процесса, появился наемный труд, сформировались первые крупные капиталы. Конечно, они наживались путем, далеким от праведного, часто путем колониального порабощения новых территорий мира, но ни одно движение мирового процесса к усовершенствованию не проходило умиротворенно. Новые процессы поставили страны Европы в неравное положение: одни имели колонии, другие — нет, в одних установился буржуазный строй (Англия, Голландия), в других — еще более укрепились феодальные отношения (Испания, Германия).
После той системной целостности, которую представляла античная культура, после двойственности средних веков и Возрождения XVII век демонстрирует некую множественность, когда можно говорить уже не о культуре, а о культурах: настолько различны пути, формы, способы осуществления общих тенденций этого времени. Один только взгляд на формы организации общества покажет, как непохожи они друг на друга: катаклизмы буржуазной революции и диктатуры Кромвеля в Англии соседствуют с абсолютной монархией, поддержанной буржуазными слоями во Франции, рядом с ними истерзанная Тридцатилетней войной, но не ставшая единой, не поднявшаяся на более высокий уровень феодальная Германия, буквально из пепла поднимающая осколки своей культуры. Таким образом, даже новый класс— возникающая буржуазия разных стран неодинакова в своих действиях.
Для XVII века драматизм столкновения нового со старым усилен религиозными противоречиями, которые выливаются в неоднозначное, чреватое множественными человеческими жертвами, покалеченными и уничтоженными судьбами явление общеевропейского характера — Контрреформацию. Она тоже продемонстрировала многосторонность и разнообразие целей, форм и методов воздействия на общество. Это и проповедь сурового аскетизма иезуитами, и — в полную противоположность — использование чувственности в религиозных обрядах; это, с одной стороны, строгое достоинство верующего гугенота, а с другой — “католическое возрождение” во Франции с его шумными инквизиторскими процессами, оканчивавшимися кострами (так, в Тулузе был сожжен философ и вольнодумец Джулио Ванини, 1585—1619). Среди причин Тридцатилетней войны в Германии присутствовал и религиозный мотив (например, испанские солдаты, действовавшие на территории Германии, так или иначе участвовали в реализации мечты своего правителя о создании мировой католической державы). На кострах инквизиции сжигались “еретические” книги, внесенные в специальный список — Индекс.
Разыгрывалась и еще одна трагедия XVII века, но сценой служил уже внутренний мир человека. “Ветер великих географических открытий, который мчал каравеллы Колумба на Запад, не утих. Но куда пуститься в путь? Человек нового времени оказался на распутье: если средние века оставили нерешенной антиномию (греч. antinomia “противоречие в законе”.— А. Б.) “человек создан по подобию бога, и бог создал для него природу, но человек отягощен первородным грехом и не может выбраться из пучины соблазнов”, то теперь на ее место встала другая: “человек свободен и равен богу, но он лишь маленькое звено в величественном механизме природы”. Эту проблему унаследовал не только XVII, но и XVIII век: “ природный строй вещей гармоничен, и место человека в нем достойно его, но этот же строй вещей бывает неумолим к людям, когда они от него отступают” [211, с. 5].
От эпохи Возрождения в Новое время перешел еще один вопрос, ставший еще более острым, — “как найти каждому свое место в условиях ломки старых отношений и складывания новых, буржуазных? Как жить человеку в “нечеловеческом” мире глубоких социальных противоречий? Наивный оптимизм был поколеблен уже в эпоху Возрождения, когда Сервантес и Шекспир показали, насколько лжив и страшен мир людей их времени. Мюнцер, Мор и Кампанелла предложили лишь... утопический выход, а Лютер, Кальвин и многие другие религиозные “обновители” возложили свои упования на иллюзорное потустороннее спасение” [там же, с. 5—6]. Этот оптимизм был также поколеблен глубоким скепсисом Мишеля Монтеня, на излете Возрождения сказавшего: “Изумительно суетное, поистине непостоянное и вечно колеблющееся существо — человек” [205, с. 9]. И это колеблющееся существо создает неравенство, законы, “которые всегда были для народа загадкою”, где судебные должности продаются, а приговоры оплачиваются звонкой монетой; где... отказывают в правосудии тем, кому нечем заплатить за него [там же, с. 127]. С горечью он констатирует падение нравов: “Не заметно больше поступков, исполненных добродетели; те, которые кажется такими, на деле не таковы, ибо нас влекут к ним выгода, слава, страх, привычка и другие, столь же далекие от добродетели побуждения” [там же, с. 251].
Ответы на вопросы искали лучшие умы XVII века — Декарт, Гоббс, Спиноза, Лейбниц и другие. Может быть, именно наука сделала в XVII веке ощутимые шаги вперед: поиск был теперь не только необходим, но и реален.
Зададимся вопросом: почему после семилетнего тюремного заключения добровольно взошел на костер Джордано Бруно, заявив своим обвинителям: “Сжечь не значит опровергнуть”, и почему так скоро после него отрекся Галилей? Это не праздный вопрос, и не моральную сторону хочется анализировать при ответе на него. Логика тех событий позволяет предположить следующее. Для Николая Коперника было достаточно лишь математических выкладок, в силу своей специфичности не воспринятых отцами церкви как еретические (его сочинение “Об обращениях небесных сфер” было запрещено только в 1616 году). Прошло три века, прежде чем сама идея построения Солнечной системы стала достоянием многих. У Дж. Бруно было еще мало доказательств того, что Земля — планета Солнечной системы, что она не только вращается вокруг солнца, но и вокруг своей оси. Свои гениальные догадки о множественности миров и бесконечности природы и Вселенной он не мог подтвердить экспериментально или результатами наблюдений за небесными телами — телескопов в его время еще не было. Оставался лишь один известный ему способ доказательства своей правоты — тот, который продемонстрировал в свое время Христос: чтобы быть понятым, надо умереть. Он взошел на костер с уверенностью в том, что это единственно доступное ему последнее, но веское доказательство. Галилею не было нужды это делать: уже возникла и делала множественные успехи экспериментальная наука, поэтому отречение семидесятилетнего Галилея было скорее позором церкви, настаивающей на признании далеких от научного поиска догм. После своего отречения больной и полуслепой Галилей создал книгу “Диалоги о новых науках”, где в еще более яркой — художественной — форме отстаивает, вопреки запрету инквизиции, правильность учения Коперника. Может быть, поэтому легенда приписывает Галилею знаменитую фразу: “А все-таки она вертится!”
XVII век — эпоха новых теорий в области астрономии, физики, математики. Она ознаменована трудами Иоганна Кеплера (1571—1630), положившего начала астрономии новейшего времени. Открытые им законы движения планет он облек в математическую форму выражения, составив планетные таблицы, ему принадлежит теория затмений, он изобрел телескоп с двояковыпуклыми линзами объектива и окуляра. (Теперь, чтобы убедиться в правильности астрономических теорий, незачем было идти на костер!). Математика этого времени прославлена Пьером Ферма (1601—1665), одним из создателей аналитической геометрии и теории чисел, трудов по теории вероятностей, исчислению бесконечно малых величин и оптике. Его знаменитая теорема теории чисел (хn
+ уn
= zn
при п > 2 не имеет целых положительных решений) остается нерешенной в общем виде до сих пор, хотя и доказана в ряде частных случаев. В это время Готфридом Лейбницем изобретена система интегрального и дифференциального исчислений, предвосхитившая принципы современной математической логики. Английский врач Уильям Гарвей (1578—1657), основатель современной физиологии и эмбриологии, описал большой и малый круги кровообращения, впервые высказал мысль, что “все живое происходит из яйца”. Щедрый гений Исаака Ньютона (1643—1727), чьи открытия не нуждаются в специальном перечислении, связал великие достижения естественных наук XVII и XVIII веков.
Все эти и другие открытия подымают науку эпохи на качественно новый уровень, но главным ее достижением стало появление экспериментального знания. Вся прежняя наука, включая и эпоху Возрождения, была достаточно умозрительной. В ней можно найти смелые догадки, интуитивные построения, не лишенные оснований, но наука прежнего времени не имела главного подспорья — эксперимента.
По сравнению с предшествующим столетием раздвигается круг научных интересов. В XVI веке особенно большие успехи были достигнуты в области филологии, астрономии, географии, ботаники, медицины. В XVII столетии научный прогресс охватывает все новые и новые области. Декарт, французский математик и инженер Жерар Дезарг (1593—1662) и Ферма, разрабатывая принципы геометрического анализа и теории чисел, закладывают основы современной геометрии. В XVII столетии преобладающим и ведущим направлением в науке становится математика, стремительно развивается экспериментальная физика, возникает экспериментальная химия, наступает новый этап в развитии медицины и физиологии, закладываются основы экспериментальной биологии. Больших успехов достигают некоторые гуманитарные отрасли знаний, в том числе юриспруденция, в частности международное право (Гуго Гроций).
Среди научных достижений, оставивших наиболее глубокий след в интеллектуальной атмосфере эпохи, необходимо выделить два.
Это, во-первых, развитие Галилеем, Кампанеллой и Кеплером гелиоцентрической теории Коперника. Их труды существенно изменили представления о структуре космоса и о месте Земли во Вселенной. Земля перестает восприниматься своеобразным неподвижным твердым центром замкнутого со всех сторон мироздания, окружающего ее. Вместе с этим изменяются и представления о связях человека с окружающим миром. Если в эпоху Ренессанса отдельная человеческая личность выступала мерой истины, добра и красоты (вслед за тезисом Протагора: “человек — вот мера всех вещей”), то для XVII столетия характерна тенденция поисков ключа к пониманию судьбы индивидуума вне его самого, в неких господствующих в действительности объективных противоречиях и закономерностях.
Второе — обостренный интерес к проблеме движения. Часто эта эпоха изображается как “период безраздельного господства метафизических и механистических представлений о действительности. На самом деле это было не так. Диалектического характера тенденции выделялись и в точных науках (работы Галилея в области динамики, учение Декарта о движении материи как об основе существования природы, открытия Декарта, Ньютона и Лейбница, связанные с анализом переменных и бесконечно малых величин, и разработка системы дифференциального и интегрального исчисления), и в философии” [323, с. 281].
Как и другие ученые, Лейбниц был образован энциклопедически, и его изыскания с удивительной полнотой обнаруживают связь между логикой, в том числе и математической, и познанием мира во всех сферах его существования. Его восхищало бесконечное многообразие мира, и он на протяжении всей своей деятельности стремился к объяснению этого явления. Именно теория бесконечно малых величин позволила Лейбницу выстроить картину мира, во многом предвосхитившую некоторые положения ядерной физики XX века. Девизом его жизни (пожалуй, и жизни других ученых этой эпохи) могли бы быть его слова: “Наилучший бальзам для души, когда могут быть найдены немногие мысли, из которых по порядку вытекает бесконечно большое число мыслей” [211, с. 362].
При изучении математики как-то ускользает то, что в основе рассуждений скрыты некие всеобщие принципы рассмотрения мира в целом. Лейбниц предлагает исходить из принципа всеобщих различий, основанного на понимании того факта, что все в мире неповторимо. “Решительно нигде не бывает полного сходства (это одно из важнейших моих положений)” [170, с. 164]. Это предполагает, что ни одно из явлений мира не может быть тождественным другому. В то же время тождество существует, хотя, по Лейбницу, не бывает абсолютным. Поэтому, если представить себе существование всех явлений мира расположенными на “мировой линии”, то окажется, что всякое явление имеет свою, единственную точку положения на ней. Далее Лейбниц говорит, что “вещи восходят вверх по степеням совершенства незаметными переходами” [там же, с. 417], и этих переходов может быть бесконечное множество. Таким образом, на “мировой линии” нет пропусков. Этот принцип — принцип непрерывности распространяется не только на сферы приложения математических знаний, он присутствует в любой повседневности: “заблуждение (“ложь”) есть минимальная степень истины, подобно тому, как зло есть наименьшее добро. Значит, противоречивость “лжи” и “истины” неабсолютна...” [211, с. 287, 288]. Эти представления о мире, сформулированные в самом начале развития фундаментальной науки, легли в основание некоторых положений различных наук современности и связаны с общей философской теорией познания. Такого рода рассуждения помогли увидеть и множественность переходов в оттенках человеческого существования.
XVII век — век противоположностей и контрастов — наблюдает за столкновениями человеческих характеров, ищет причины и истоки жизненных коллизий в философии и затем в искусстве (особенно в барокко), пытается сочетать эти противоположности, осмысляя и анализируя их. Это обусловило создание всеобъемлющих философских систем Гоббсом, Декартом, Спинозой, Лейбницем, разработку теории познания, где образовались два направления: сенсуализм и рационализм. Накопленное к этому времени знание потребовало ответа на главные вопросы: что такое знание, как из незнания образуется знание, какой путь оно должно пройти, чтобы превратиться в теорию. И на этом направлении поиска образовались две системы ответов. Сенсуалисты
отводили главную роль ощущениям, чувственному познанию, хотя не могли в достаточной мере осветить вопрос о том, как из ощущений и чувственных сведений о мире образуется научная теория. Рационалисты
полагали, что знания возникают на основе правильного метода рассуждений, при этом абсолютизировалась одна сторона познания и не объяснялосв появление первичных знаний.
Значительных успехов добились теоретики, искавшие пути решения проблемы человека. Те несовершенства человека, которые обнаружила еще эпоха Возрождения, с точки зрения мыслителей XVII века могли разрешиться в разуме и свободе. Многие мыслители не выражали восторгов окружающей действительностью, часто они не обольщались и по поводу будущего человечества, поэтому XVII век ознаменован поисками новой этики, в которой ставилась проблема свободы. В этических системах на первом месте стояло поклонение разуму, например, Бэкон впервые провозгласил лозунг: “Знание — сила!” Для него характерно обращение к анализу заблуждений человека и человечества, которые закрывают путь к свету истины (см. гл. I, II). Лейбниц прямо связывал свободу человека с разумом: “Детерминироваться разумом к лучшему — это и значит быть наиболее свободным” [325, с. 281]. Так же формулирует свое понимание Спиноза: “Свобода есть познанная необходимость” [там же]. Особое, ироническое и наиболее острое представление о человеке, его месте в мире, свободе, приправленное большой долей скептицизма, предлагают выдающиеся писатели и мыслители того времени Блез Паскаль (1623—1662) и Франсуа де Ларошфуко. Вот одно из высказываний Ларошфуко: “Счастье и несчастье человека в такой же степени зависят от его нрава, как от судьбы” [ 165, с. 155].
Набирают силу и материалистические тенденции в философии, чему способствует развитие естественных наук, хотя иногда материализм и идеализм переплетаются в философских системах мыслителей того времени, например, Декарта. Материалистические тенденции часто связаны с представлением о вольномыслии. Не стоит полагать, что в “век разума”, как его называют в литературе, вольномыслие принималось легко и естественно. В этом смысле трудно назвать эпоху, когда бы критические мысли находили одобрение, что подтверждают преследования вольнодумцев, которым одинаково подвергались и люди науки, и многие литераторы. Особенно потрясающей была судьба Томмазо Кампанеллы, проведшего 27 лет в тюрьмах и подвергавшегося пыткам. Вопреки этому именно в заключении он создал десятки сочинений по философии, политике, медицине, астрономии, в том числе коммунистическую утопию “Город солнца”.
Однако наука XVII века, противоречивая и обширная, давшая еще одно название своему времени — “век гениев”, легла в основу энциклопедизма следующего за ним века Просвещения.
Использованная литература
1. Мир культуры (Основы культурологии). Учебное пособие. 2-е Б95 издание, исправленное и дополненное.— М.: Издательство Фёдора Конюхова; Новосибирск: ООО “Издательство ЮКЭА”, 2002. — 712 с.
|
