Реферат
На тему:
"Раскулачивание" колхозников
1. Насильственное выселение
Принуждение, облеченное в специфическую идеологическую форму борьбы за хлеб, подробно описанное профессором Н.Д. Кондратьевым на примере продразверстки 1918 г., активно применялось в послевоенные годы. Срыв плановых заготовок толковался как действия, направленные на подрыв общественного строя. Производственные неудачи, пишет французский историк Габор Т. Риттершпорн, толкали руководство на поиск врагов. Если в 20-е и 30-е годы виновниками были кулаки, то в конце 40-х годов ими стали несправившиеся с заданием колхозы, совхозы, а страдали от этого люди. Ежегодно большинство колхозов и совхозов, вынужденных под давлением отдавать последнее зерно, не обеспечивали своим работникам натуральную и денежную оплату труда. Голод, отсутствие материальной заинтересованности приводили к тому, что производительность труда в колхозах и совхозах падала. Весь "интерес" держался на том, что крестьянину разрешали пользоваться приусадебным клочком земли с условием полной отдачи в общественном хозяйстве.
Беспокойство правительства вызывало возросшее стремление крестьян любым способом сбежать из колхоза. Представитель Совета по делам колхозов в Чкаловской области информировал секретаря ЦК ВКП(б) Маленкова о том, что "колхозники выходят из колхозов, становятся единоличниками. Число единоличных хозяйств в области увеличилось с 1078 в 1947 г. до 1907 в 1948 г., т. е. на 70%". Из других мест поступала информация о передаче колхозной земли для расширения приусадебных участков и переходе колхозных дворов на аренду. По тем временам такие факты расценивались не только как нарушение колхозного устава, а и как покушение на социализм.
В Совет по делам колхозов при правительстве СССР поступало много писем с предложением о коренном изменении системы организации труда. Председатели колхозов из Кировской области, сообщив о том, что после заготовок 1947 г. хозяйства снова остались без хлеба, предлагали уменьшить хлебопоставки, налоги, гарнцевый сбор, натуральную плату государству за работу МТС, меньше продавать за границу, чтобы оставлять колхозам и колхозникам потребное количество хлеба. Вместо того, чтобы дать колхозам и совхозам возможность самим решать хозяйственные вопросы и право распоряжаться хотя бы частью произведенной продукции, как единственно верный путь выхода из нищеты, правительство вновь пошло на применение устрашающих мер, чтобы силой заставить людей бесплатно трудиться в колхозах и совхозах, изымать в пользу государства всю произведенную ими продукцию и под угрозой ареста платить непомерные налоги.
В ход был пущен секретный указ о выселении в необжитые районы СССР колхозников и единоличников, не выполнявших обязательных заданий. Проект указа был подготовлен аппаратом Н.С. Хрущева, возглавлявшего тогда Компартию Украины. За основу была взята статья 683, тома IX Свода законов Российской империи. В досоветские времена крестьянские общества могли выносить приговоры об удалении из села лиц, дальнейшее пребывание коих угрожало местному благосостоянию и безопасности. Хрущев тогда едва ли ожидал, что именно ему в скором будущем придется публично осуждать репрессии. Проба эксперимента проводилась на Украине. До начала весенних полевых работ, 21 февраля 1948 г. Президиумом Верховного Совета СССР был принят указ "О выселении из Украинской ССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни". Указ предоставлял право местному руководству при помощи колхозных собраний и сельских сходов решать вопрос о выселении за пределы республики в отдаленные края практически любого живущего в деревне человека.
Инициатор указа Хрущев на том не успокоился и 7 апреля 1948 г. направил письмо Сталину, в котором восхвалял положительное влияние указа на укрепление трудовой дисциплины и предлагал распространить его действие на другие республики Союза. Аргументируя свое предложение он писал: "Повсеместное применение указа ускорит укрепление трудовой дисциплины, что обеспечит своевременное выполнение всех сельскохозяйственных работ, получение высоких урожаев, продуктивности животноводства...". Сталин одобрил предложение. Если вначале указ действовал только в 16-ти восточных областях Украины, то с 2 июня того же года, согласно новому указу, хрущевский почин охватил и другие территории СССР, за исключением западных областей Украины, Белоруссии и республик Прибалтики. На следующий день правительство приняло постановление №1871-730-с с грифом "Секретно, не для печати" за подписью Сталина и Чадаева, в котором был подробно расписан порядок применения Указа на практике и определены отдаленные районы размещения будущих спецпоселенцев в бассейнах рек Оби, Енисея и Лены. С 23 ноября 1948 г. Указ стал действовать в Измаильской области Украинской ССР.
Под предлогом укрепления дисциплины началось преследование колхозников и единоличников. Сами жители деревни назвали это особое государственное мероприятие вторым раскулачиванием. На сей раз "классовый враг" был обнаружен среди самих колхозников, которые на самом деле, как и немногочисленные советские единоличники, были еще реальной опорой существовавшего строя. Указ был ударом в спину. В архивах МВД сохранились, полученные от завербованных из крестьянской среды осведомителей, высказывания колхозников с оценкой происходившего: "В 1930 году выселяли кулаков, а теперь выселяют нашего брата"; "Начинается раскулачивание тех, кто стремился остаться самостоятельным..."; "Это страшнее раскулачивания 19291932 гг. От такого суда никуда не уйдешь!" и др. Назначение репрессий состояло в том, чтобы запугать народ, сломить нараставшее антиколхозное движение, заставить работать бесплатно голодных, оборванных людей и одновременно загнать в колхозы и совхозы как можно больше жителей села, из так называемого околоколхозного населения. Поскольку в послевоенной деревне были единицы тунеядцев и паразитов, то под действие Указа в основном незаслуженно попали фронтовики, вдовы, старики и молодежь.
Не случайно репрессии начались с Украины, где за время оккупации немало крестьян вернулось к единоличному ведению хозяйства. После освобождения они не желали возвращаться в колхоз. Таких людей выселяли в первую очередь, так как они мешали восстанавливать колхозно-совхозную систему. Возьмем типичный для Украины пример. На собрании по обсуждению указа от 21 февраля 1948 г. в колхозе им. Чкалова села Обуховичи Иванковского района Киевской области после того, как было предложено выселить 4-х колхозников, взял слово член ВКП(б) Ф.Н. Гук. Он сказал: "Мы обсуждаем колхозников, которые не хотят работать в колхозе. А почему не хотят? — Потому что во время оккупации получили от немцев землю и хозяйничали на ней самостоятельно. Такая жизнь их устраивала, поэтому они не желают снова идти в колхоз...". В тот же день Бюро Иванковского райкома КП(б)У рассмотрело поведение коммуниста Гука и за проявленное антиколхозное настроение исключило его из партии.
Одновременно правительство решило покончить с единоличниками и укрепить колхозы путем присоединения их скота и инвентаря. После войны в РСФСР насчитывалось 242,8 тыс. маломощных, ограничиваемых законом и налогами, единоличных хозяйств, в восточных областях Украинской ССР — 34,9 тыс., примерно 30 тыс. хозяйств уцелело в Закавказье и Средней Азии. По России численность единоличных хозяйств составляла 2,5% численности хозяйств колхозников. По другим республикам, кроме Прибалтики, Зап. Украины, Зап. Белоруссии, Молдавии и того меньше. Таким хозяйствам предлагали "по-хорошему" вступить в колхоз, в противном случае давали понять, что их ожидала ссылка с конфискацией имущества. В некоторых случаях сельская администрация охотно шла на раскулачивание, как на возможность поживиться за чужой счет.
Учитывая опыт коллективизации 30-х годов, ЦК ВКП(б), Совмин СССР через республиканские, краевые, областные органы власти возглавили кампанию по реализации указа. Накануне на местах было получено закрытое письмо, в котором партийно-советским активам разъяснялась цель и задачи указа, давались инструкции по подготовке планов проведения мероприятия на всех уровнях, вплоть до колхозного, и даже в составлении списков кандидатов на выселение. В села были направлены сотни работников. Под контролем областных представителей непосредственно подготовкой и проведением колхозных собраний руководили секретари райкомов партии и председатели райисполкомов. Для обеспечения порядка, усиления охраны общественного имущества, предотвращения возможных покушений с целью мести на жизнь колхозного актива со стороны "антисоветски настроенных лиц и родственников выселяемых" к делу подключились органы внутренних дел и государственной безопасности.
На основании указа по приговорам общих собраний и сельских сходов, за невыполнение обязательного минимума трудодней и прочие "грехи" выселяли на 8 лет. После собрания, чтобы не сбежали, приговоренных сразу арестовывали. Райисполкомы должны были не позднее чем в 7-дневный срок проверить и вынести решение об утверждении общественного приговора или отказе в утверждении. До отправки в места поселения, в ожидании заявок МВД на рабочую силу, приговоренных держали на сборных пунктах и в камерах предварительного заключения. В документах жертвы указа назывались спецпереселенцами и осужденными. Их перевозка осуществлялась по тарифу, предусмотренному для транспортировки заключенных, с той разницей, что средств на питание "указников" выделяли значительно меньше. На основании пятого пункта указа выселенные по общественным приговорам, только по истечении 5-ти лет после выселения могли возбуждать ходатайства перед исполнительными комитетами районных Советов депутатов трудящихся, которыми были утверждены общественные приговоры, о возвращении их на прежнее место жительства.
Кроме выселения применялась другая мера наказания "уклонявшихся от трудовой деятельности" — предупреждение о возможной высылке. В этом случае колхознику давался для исправления 3-х месячный испытательный срок, с письменным обязательством исправиться и честно трудиться, выполняя обязательный минимум трудодней. Если взятые обязательства нарушались, то до истечения 3-х месячного срока общее собрание могло заменить предупреждение высылкой. Со времени принятия указа и до конца 1948 г. на Украине были предупреждены 20 тыс. человек., в Казахстане — 4,7 тыс., в Московской области — 3 тыс.
2. Сопротивление государственным репрессиям
В первую очередь пострадали те, кто выражал недовольство творившимся в колхозах произволом: разоблачал действия членов правления колхоза, нарушавших устав сельскохозяйственной артели, открыто выступал с критикой действий местных руководителей. По отчету управления МВД Новосибирской области за июль 1948 г. установлено несколько случаев отказа колхозников-коммунистов голосовать на собрании за выселение односельчан. Заведующий молочно-товарной фермой колхоза им. Ворошилова Татарского района член ВКП(б) Лопатин заявил: "Я недоволен указом, он очень резко рубит колхозников". Не остановились и перед выселением коммунистов, выступавших против проведения указа. В колхозе "Победа" Венгеровского района той же области был сослан член партии Власов, предварительно исключенный из ВКП(б) в связи с арестом.
В самый разгар раскулачивания колхозников, на 1-й странице газеты "Правда" за 16 июня 1948 г. была помещена заметка об образцовом отношении к защитникам Родины на Смоленщине, где было построено свыше тысячи домов для семей инвалидов Отечественной войны, многим из них новые дома предоставлены бесплатно. Инвалидам-фронтовикам выдали бесплатно свыше 500 голов скота, а кроме пенсии, они будто бы получили сотни тысяч рублей единовременных пособий. Пресса умалчивала о том, что в 1948 г. в Брянской, Орловской, Калужской, Смоленской областях проживало в землянках 16 тыс. колхозников. Из них большинство составляли семьи погибших воинов и инвалидов войны.
Такие семьи приходилось защищать от указа. В Пензенской области собранием колхоза "Красный партизан" Рамзайского сельсовета Нечаевского района был вынесен приговор о выселении колхозницы Т.П. Великановой в отдаленные районы за уклонение от трудовой деятельности и паразитический образ жизни. При проверке оказалось, что Великанова, имея мужа-инвалида 2-й группы (без обеих ног), выработала в 1946 г. 133 трудодня, а за неполный 1947 г. — 113 трудодней. Исполкомобластного Совета отменил решение Нечаевского райисполкома.
Председатель колхоза, сельсовета, даже счетовод мог отправить в холодные края любого рядового члена сельхозартели. Неограниченная возможность вершить судьбы людей, безнаказанность развращали недалеких руководителей, приводили к воровству и пьянству. Председатель Талицкого сельисполкома Воткинского района Удмуртской АССР Русанов, будучи пьяным, нагишом разгуливал по деревне. В ответ на увещевания сельской учительницы, пытавшейся призвать его к порядку, пригрозил ей: "Ты мне смотри, как получу разнарядку, я тебя первую выселю".
Общественные приговоры принимались открытым голосованием, простым большинством участников собрания. Несмотря на предварительную подготовку сценариев колхозных собраний и сельских сходов, голосование за выселение сельчан проходило с большими трудностями. В итоговых отчетах, посланных в г. Москву, разумеется, далеко не во всех, указаны десятки, сотни и тысячи людей, голосовавших против выселения. По нашим подсчетам воздержавшиеся и открытые противники репрессий составляли от 5 до 10% всех присутствовавших на собраниях и сходах. Так, в Приморском крае по данным февраля 1949 г. из 9 тыс. присутствовавших на собрании более тысячи человек воздержались или голосовали против выселения людей. В Таджикской ССР из 26 тыс. присутствовавших на собрании не голосовали или голосовали против 5 тыс. человек. Обзор колхозных и совхозных отчетов о проведении собраний по указу о выселении дает еще более неприглядную картину "мероприятия". Например, в 6-ти колхозах Чувашской АССР за выселение проголосовало в среднем не более 70%, присутствовавших на собраниях, а по отдельным колхозам и того меньше. Нередко вопрос о выселении решался перевесом всего в 2 голоса. Чем больше намеревались выселить, тем сильнее нарастало сопротивление крестьян, поэтому администрация прибегала к фальсификации голосования и его результатов.
Сохранившиеся в делах МВД письма и заявления колхозников и рабочих совхозов ценный источник для изучения событий по оценке самих крестьян. Благодаря им стали известны случаи шельмования неугодных с целью расправы. Уполномоченный исполкома Ярмолинцского района Каменец-Подольской области Украинской ССР И.И. Киселевский, председатель сельсовета села Буйволовцы С.В. Рябой, пред. колхоза В.Н. Симчук, секретарь сельсовета Н.Д. Фурин добились вынесения общественного приговора о выселении колхозников К.И. Дурняка и К.Г. Разгона путем сфабрикования на них характеристик, в которых заведомо ложно указывали, что Дурняк и Разгон нигде не работали, вели паразитический образ жизни, а в период оккупации состояли на службе в полиции. При проверке жалобы пострадавших, председатель областной прокуратуры обнаружил, что в действительности оба колхозника являлись участниками войны, находились в Красной Армии, а после демобилизации, работая в колхозе, ничем себя не скомпрометировали.
Из архивных источников узнаем подробности преступления по отношению к женщине-матери. В колхозе им. Ворошилова Старо-Синявского района Каменец-Подольской области УССР при участии в собрании секретаря РК комсомола Примака, был вынесен приговор о выселении за невыработку трудодней колхознице Пикульской, которая имела 4-х малолетних детей, награждена орденом "Материнская слава" 3-й степени. Ее муж погиб на фронте, двое сыновей только в 1947 г. демобилизовались из армии. Каково же было ее сыновьям — недавним защитникам Родины наблюдать унизительное оскорбление матери?
Под угрозой суда и высылки выгоняли на колхозные поля всех способных двигаться — стариков, инвалидов, больных, детей начальных классов. Многодетные женщины вынуждены были бросать без присмотра грудных и малолетних детей и идти на работу. Вооружившись такими методами организации труда ЦК КП(б) Украины рапортовал о досрочном выполнении плана весеннего сева. Выступая на пленуме ЦК КП(б) Украины 25 мая 1948 г. секретарь ЦК Н.С. Хрущев сказал, что"... достигнутые успехи в укреплении трудовой дисциплины не должны никого успокаивать. Борьба за укрепление трудовой дисциплины в колхозах, за образцовую организацию труда должна все время находиться в центре внимания парторганизаций. Борясь с лодырями, со злостными нарушителями дисциплины, с паразитическими элементами, сельские коммунисты, все честные коммунисты расчищают путь для еще более успешного продвижения вперед по пути к коммунизму". В печати не сообщалось о том, какой ценой осуществлялось это "успешное" продвижение к светлому будущему.
В колхозе "Червоный шлях" села Гребля Монастырищенского района Винницкой обл. (УССР) наметили к выселению колхозника В.П. Гопольняка. Ему ставилось в вину нежелание работать и паразитический образ жизни. При проверке оказалось, что он инвалид войны и врачебно-трудовой экспертной комиссией (ВТЭК) был признан нетрудоспособным. Несмотря на это он работал в колхозе сторожем и в 1947 г. выработал 136 трудодней. Причиной включения его в списки лиц, подлежащих выселению, оказалось то, что счетовод колхоза поссорился с ним из-за личного огорода, поэтому дал о нем заведомо ложные сведения и добивался выселения.
В спешке многих крестьян выселяли неправильно, лишь бы выполнить разнарядку. Доказать неправедность общественного приговора и выбраться из спецпоселения было невероятно трудно. "Аппеляция" не предусматривалась. Жалобы пострадавших поступали в исполкомы областных, краевых и республиканских советов депутатов трудящихся, которые не могли принять их к рассмотрению, т. к. по постановлению Совмина СССР от 3 июня 1948 г. решения колхозных собраний и сельских сходов, утвержденные райисполкомами, являлись окончательными. Высланные без суда и следствия люди и их родственники писали в прокуратуру, которая далеко не всегда соглашалась на проверку, а тем более вынесение протеста в порядке надзора на решения районных исполнительных комитетов. В марте 1949 г. председатель исполкома Кемеровского областного Совета Москвин обратился к председателю Президиума Верховного Совета СССР Н.М. Швернику с просьбой дать соответствующие разъяснения по вопросу рассмотрения жалоб граждан на неправильное выселение, но не получил ответа.
В исключительных случаях руководители областного, краевого и республиканского уровня положительно реагировали на заявления и жалобы трудящихся и своей властью отменяли ошибочные и нелепые приговоры. 25 апреля 1948 г. решением общего собрания членов колхоза им. Щорса села Молчановка Ружинского района Житомирской области был вынесен и исполнен общественный приговор о выселении И.Ф. Трофимова за уклонение от работы в колхозе. 25 января 1949 г. Трофимов совершил побег из спецпоселения Бодайбинского района Иркутской области, а 25 февраля т. г. был задержан и привлечен к уголовной ответственности. На следствии он заявил, что побег совершил потому, что осужден был неправильно, поскольку колхозником не являлся. Проверкой было установлено, что Трофимов никогда не состоял в колхозе, а работал в отделении Топорковского свеклосовхоза. На основании протеста облпрокурора Житомирский облисполком отменил общественный приговор.
Очень тяжело переживали процедуру суда и высылки многодетные женщины. Общим собранием членов колхоза "Перемога" села Русская Поляна Черкасского района Киевской области в августе 1948 г. была осуждена колхозница К.И. Куценко, имевшая на иждивении 4-х малолетних детей, один из которых 1947 г. рождения, и мужа — лежачего больного, инвалида Отечественной войны 2-й группы. На основании поданной жалобы 31 декабря т. г. приговор в отношении Куценко был отменен Киевским облисполкомом и она была возвращена из спецпоселения на прежнее место жительства. При этом ни материальные издержки, ни нанесенный моральный ущерб не принимались во внимание.
Дела "осужденных" на выселение нетрудоспособных (стариков, несовершеннолетних и больных) МВД возвращало обратно в исполкомы областных, краевых и республиканских советов с просьбой пересмотреть и отменить приговор. Эти просьбы не всегда удовлетворялись, так как разнарядка требовала от областей, краев и республик дать определенное количество людей. Деревня настолько была обескровлена, что "борьба" велась за каждого человека. Зам. министра внутренних дел СССР Серов жаловался Маленкову, что секретарь Калужского обкома и председатель облисполкома отказывались давать указание о пересмотре решений исполкома в отношении И.С. Сладкова, уроженца дер. Утешево Бобынинского района, инвалида 3-й группы, имевшего на своем иждивении больную жену и двоих детей (сын погиб на фронте), а также в отношении несовершеннолетней Н. Жило, и настаивали на отправлении их в места расселения.
Известному на всю страну депутату Верховного совета СССР, члену Совета по делам колхозов при правительстве, председателю колхоза "Стахановец" Ново-Покровского района Саратовской области Ферапонту Головатому были предъявлены обвинения в том, что он принял в колхоз Сергиенко и Сахно, которые в период оккупации Украины якобы служили у немцев, кроме того "допускал нарушения колхозной демократии, мало советовался и прислушивался к мнению колхозников, продавал излишки сельхозпродукции на рынках по более высоким ценам, вместо продажи их сельхозкооперации". Головатого вызывали на беседу в Саратовский обком ВКП(б), указали на недостатки в руководстве и ведении хозяйства. Он воспринял критику "правильно" и дал слово исправить все на деле. По возвращении в село исключил из колхоза Сергиенко и Сахно, передал на них дело в органы МГБ. Несмотря на это, за Головатым была установлена слежка. Неизвестно, чем бы закончилось дело, но на 1-й странице "Правды" вскоре появился положительный отзыв о его работе. Заметка называлась "У Ферапонта Головатого". В ней говорилось, что колхоз "Стахановец" являлся одним из передовых хозяйств Саратовщины, а председатель назывался рачительным хозяином, под руководством которого сельхозартель настойчиво осуществляла пятилетний план своего развития.
Летом 1948 г. последовали самые обильные репрессии. В донесении Сталину от 3 сентября того же года говорилось, что выслано 23 тыс. крестьян. Из них в России — 12 тыс. человек, на Украине — 9, в Казахстане — 1,7. Среди высланных большую часть составляли женщины. Вместе с ними добровольно выехало более 9 тыс. членов их семей, в том числе около 5 тыс. детей до 16 лет.
На этом операция по усмирению деревни не закончилась. Выселение проводилось и в последующие годы. В РСФСР более всего крестьян выслали из Курской области, где истощенные жители деревни, сильнее других пострадавшие от голода и болезней, не могли полноценно трудиться. На 1 сентября 1949 г. в места поселения отправлено 1680 человек "указников", в том числе 756 мужчин и 924 женщины. Среди высланных было 1333 колхозника и 347 единоличников, отказавшихся вступать в колхозы и сознательно решившихся на ссылку. Среди других областей более всего высылали в Новосибирской — около 780 человек, Московской и Вологодской — более 600 человек в каждой, в Пензенской — более 500 человек. Кроме того на общих собраниях колхозников и сельских сходах было предупреждено о выселении с испытательным сроком и письменными обязательствами более 60 тыс. человек. Впоследствии некоторые из них (по официальным данным 1,5-2%) на повторных собраниях были приговорены к выселению как несправившиеся с обязательным минимумом трудодней. Та же участь постигла единоличников, не выполнивших норму обязательных поставок сельхозпродуктов государству.
Итоги реализации указов показали, что ради собственного "спасения" система отторгала самые зрелые и опытные кадры сельского хозяйства. Например, общим собранием колхозников и сельских сходов из Московской области выселили в отдаленные районы 623 человека из них по возрасту до 20-ти лет — 11 человек, от 20 до 25 лет — 95, от 26 до 30 лет — 48, от 31 до 40 лет — 180, от 41 до 50 лет — 223, от 50 лет и выше — 66 человек. Следовательно, более всего выселенных — 403 человека — находились в возрасте от 30 до 50 лет. Аналогичные данные имелись по окраинам, где также выселяли людей самого трудоспособного возраста, в число которых попало немало переселенцев из центральных областей.
По одной из сводок МВД 17,5 тыс. человек осужденных и членов их семей отправлено на спецпоселение в Якутскую АССР, Красноярский, Приморский, Хабаровский края, Иркутскую, Кемеровскую, Тюменскую и Читинскую области. Из них 8,9 тыс. человек для золотодобывающих предприятий МВД, 2,7 тыс. человек — для лесозаготовительных предприятий Южно-Кузбасского и Северо-Кузбасского исправительно-трудовых лагерей, 1,8 тыс. человек — для Норильского никелевогокомбината МВД, 1,3 тыс. человек — на строительство МВД и т. д.
Выражая официальную точку зрения, руководство МВД СССР разъясняло в своей инструкции, что высланных крестьян нельзя считать отбывающими наказание, т. к. никаких судебных решений по ним не было. Они якобы переселялись не в наказание, а в результате особых государственных мероприятий. На "указников" распространялось действие постановления Совнаркома СССР от 8 января 1945 г. "О правовом положении спецпоселенцев". В соответствии с конституцией спецпереселенцы включались на общих основаниях в списки избирателей, исправно платили налоги, покупали облигации восстановительного займа. Следовательно, "социалистическая демократия" и там не нарушалась.
Министр внутренних дел СССР С.Н. Круглов докладывал зам. председателя Совмина СССР В.М. Молотову о положительном воздействии указа на повышение дисциплины в колхозах. Многие единоличники "изъявили желание" вступить в колхозы. В Каракалпакской АССР Узбекской ССР вступило в колхозы 2,1 тыс. единоличников, в Вологодской обл. — 1285 человек, в том числе в Череповецком районе той же области более 300 хозяйств. По мнению министра указ был воспринят широкими массами колхозников, как проявление новой заботы партии и правительства об укреплении колхозного строя и улучшении материального благосостояния колхозников.
Людской протест против репрессий выражался в разнообразной форме. По-своему реагировали на беззаконие женщины. Жена выселенного по указу П. Маслюкова, работница колхоза "Челюскинец" Коченевского района Новосибирской области Аксинья Маслюкова 13 июля 1948 г. сорвала портреты членов политбюро ЦК ВКП(б), а также Сталина и Ленина, висевшие в комнате правления колхоза, и истоптала их. Тут же была арестована за антисоветскую вылазку.
Председателей, отказавшихся участвовать в выселении, увольняли, отдавали под суд. Новых угрозами принуждали выполнять указ. Председатель колхоза им. Чапаева Валуйкского района Курской области Андросов накануне собрания колхозников покончил собой, бросившись под поезд. В кармане гимнастерки у него обнаружили записку: "Я не хотел выселять людей...".
Бывало и так, как сообщалось в сводке заместителя начальника управления МВД по Ленинградской области. 18 июня 1948 г. в колхозе "Ленинское знамя" Тосненского района на общем собрании был вынесен общественный приговор о выселении колхозницы Ходковой, якобы уклонявшейся от трудовой деятельности. На собрании выступил ее муж И.М. Ходков, инвалид войны 2-й группы. Он сказал, что несмотря на освобождение по состоянию здоровья, старался работать в колхозе, имел к июню 80 трудодней. Жену не пускал на работу потому, что она была занята с 3-мя детьми. Но решение не отменили. По окончании собрания Ходков подошел к представителю обкома партии и сказал: "...Теперь все разбито. Забирайте моих детей. Я больше жить не буду, петлю на шею надену и все". Представитель обкома ответил ему: "Вы успокойтесь, ничего особенного не будет". В целях предупреждения возможного самоубийства, через несколько минут на квартиру к Ходкову были направлены два сотрудника райотдела МВД, которые дома его не застали и через 20 мин. обнаружили повесившимся на дереве в лесу, прилегавшем к поселку.
Далеко не все жители села безропотно соглашались с "липовыми" приговорами. При первой возможности люди бежали из под стражи в сельсоветах, при погрузке в эшелон, прыгали в проломленные в полу люки из арестантских вагонов на ходу поезда. Органы МВД вели точный учет поселенцев в местах их расселения, устанавливали для них строгий режим, исключавший возможности побегов. В местах поселения создавались специальные комендатуры, которые проводили ежемесячную проверку наличия поселенцев. Ссыльные обязаны были лично являться в комендатуры для регистрации и отметки. Сбежать удавалось немногим, а из числа бежавших большинство было задержано, на других объявлялся всесоюзный розыск. Из общего количества высланных с июня 1948 г. по сентябрь 1949 г. из Курской области, совершили побег 64 "указника", т. е. 3,8%, из них 49 человек были задержаны в Курской области,18 человек — в других областях. В розыске числилось 15 человек.
Сбежавших заново арестовывали и привлекали к уголовной ответственности по статье 82 УК РСФСР, применяя новую меру наказания — замену поселения на 8 лет лагерей. Следственные дела на беглецов-поселенцев заканчивались в 10-дневный срок и рассматривались на Особом совещании МВД. Высланных на поселение, не выполнявших установленные нормы выработки на предприятиях, за которыми они были закреплены, привлекали к уголовной ответственности, заменяя высылку заключением в исправительно-трудовые лагеря тоже на 8 лет.
Доведенные до отчаяния колхозники поджигали дома наиболее рьяных активистов, убивали ненавистных председателей колхозов, секретарей местных парторганизаций, уполномоченных по заготовкам. Например, в Чкаловской области 26 июня 1948 г. в полночь во время заседания правления выстрелом через окно был убит председатель колхоза "Красное знамя" Саракташского района Е. Иванов. В донесении говорилось, что он вел "непримиримую борьбу с расхитителями соцсобственности и дезорганизаторами трудовой дисциплины...". Тревожные спецсообщения поступали со всех концов союза: убиты председатель колхоза "Перебудова" и зам. уполномоченного министерства заготовок в Новошепеличиском районе Киевской области (УССР), совершено покушение на жизнь председателя колхоза в Вологодской области, поджег дома и попытка убийства с целью мести секретаря парторганизации колхоза в Калужской области. Такие действия расценивались как антисоветские террористические акты. Расследованием занималась не милиция, а госбезопасность, безжалостно подавлявшая всякое сопротивление указу. Попутно производилось разоружение народа. Многие сельские фронтовики были осуждены и получили срок за хранение трофейного оружия.
Если поначалу правительству удалось убедить большинство республиканского, краевого и областного руководящего актива в том, что Указы от 21 февраля и 2 июня 1948 г. были необходимы для укрепления трудовой дисциплины в колхозах и совхозах, то в скором времени, отношение к данному мероприятию в корне изменилось. Несмотря на то, что ЦК партии и правительство по-прежнему требовали исполнения указа, многие местные партийные и советские руководители его фактически бойкотировали: ограничивали зону действия 2-3 районами, старались меньше выселять, а больше предупреждать, разворачивали кипучую деятельность в основном в отчетах, как это делали в Чувашии. В Новосибирской области за лето 1950 г. не выселили ни одного человека, отменили четыре ранее принятых приговора. За то же время в Бурят-Монголии выселили одного колхозника. Под предлогом того, что все предупрежденные собраниями о возможном выселении колхозники исправились, в 1949-1952 гг. отказывались выселять председатель Курганского облисполкома Иванов и его заместитель Кальченко.
Для некоторых крестьян выселение оказывалось счастливым случаем, освободившим их от невыносимой колхозной жизни. Они в письмах призывали родных не бояться указа, так как нередко на высылке жизнь была лучше. Такие письма с радостью принимались тружениками деревни. О содержании писем из ссылки узнавало сельское и районное начальство. Свое возмущение "провокационным" характером переписки они изливали в жалобах местному и даже столичному руководству. В начале июня 1949 г. подобная депеша была направлена председателю Президиума Верховного Совета СССР Н.М. Швернику от секретаря Газимуро-Заводского райкома ВКП(б) Читинской области Мыльченко. В ней сообщалось, что "... выселенные из колхоза паразитические элементы пишут своим родным и знакомым письма провокационного характера и тем самым пытаются разлагать трудовую дисциплину колхозников, отрицательно действуют на лиц, предупрежденных по указу, но оставленных в колхозах с испытательным сроком.... Сосланные из колхоза им. Буденного села Бурукан нашего района Н.Г. Домашенкина и П.С. Лысенко, находящиеся в пос. Батыган Якутской АССР Верхоянского района, пишут, что они зарабатывают большие деньги, живут прекрасно, весьма довольны выселением, приглашают к себе. Райком ВКП(б) считает, что подобные факты направлены на дискредитацию Указа, являются следствием благодушия и потери революционной бдительности со стороны переселенческих органов и цензуры на местах ссылки, не осуществляющих должного контроля и наблюдения за поведением высланных". По поручению Шверника секретарь Президиума Верховного Совета СССР Горкин переправил жалобу в Совет по делам колхозов при Правительстве, который курировал работу по применению указа от 2 июня 1948 г.
В итоге, по данным МВД на 23 марта 1953 г., по названным указам было направлено на спецпоселение 33266 человек, с которыми вместе последовали 13598 человек членов их семей. С 1948 г. по 1953 г. по протестам было освобождено из спецпоселений 3915 человек, как неправильно выселенных. За тот же период умерло 980 человек и 46 "указников" находились в розыске. Пройдя все испытания, с большим трудом добившись разрешения местных властей, начали возвращаться из ссылки в родные края больные, нетрудоспособные и досрочно освобожденные выселенцы. Бюрократический станок давал обратный ход медленно, поэтому на 1 января 1954 г. на учете спецпоселений состояло 22960 человек указников. После выступления Н.С. Хрущева на XX съезде КПСС с покаянием, число высланных по его указам сокращалось быстрее: на 1 января 1957 г. в спецпоселках оставалось 2229 человек, на 1 января 1958 г. — 860, на 1 января 1959 г. — 459 человек.
3. Налоговое удушение деревни
Война и голод 1946-1947 гг. обнажили противоречия колхозно-совхозного устройства. Даже немногие более-менее крепкие общественные хозяйства были полностью обескровлены и не обеспечивали содержание работникам. По причине крайней дороговизны хлеба и расстройства личных "подсобных" хозяйств население было не в состоянии оплачивать растущие налоги. Многократно возросшие недоимки оказывали пагубное воздействие на государственный бюджет страны. Правительство не видело иного выхода, кроме очередного повышения налогообложения и усиления правовой ответственности за несвоевременный расчет.
Важнейшей составной частью второго раскулачивания являлось налоговое давление на крестьян. Как кнут, повсеместно применялся страшный налоговый пресс. Налог имел силу закона, его оплата являлась обязательной. Всякое сопротивление уплате, нарушение сроков считалось государственным преступлением. Сбор налогов был настолько важным мероприятием, что к работе по обеспечению поступления платежей в помощь налоговым агентам привлекался весь сельский актив. На заседаниях сельсоветов 1-2 раза в месяц заслушивалась информация о выполнении плана по сбору налогов.
Послевоенная система налогообложения состояла из нескольких видов государственных и местных налогов. К государственным относились два самых крупных — сельскохозяйственный и подоходный (для рабочих), а также налог на холостяков, одиноких и малосемейных граждан, рыболовный и билетный сборы, налог на лошадей единоличных крестьянских хозяйств. К местным налогам относились: налог со строений, земельная рента, разовый сбор на колхозных рынках, сбор с владельцев транспортных средств вплоть до велосипедов, сбор с владельцев скота и местный налог со зрелищ. По данным Минфина СССР в 1946 г. поступления в госбюджет от разового сбора на рынках и базарах составили 2 млрд. 132 млн. руб., что представляло немалую часть доходов в общегосударственный бюджет. Как самостоятельный платеж налогового характера продолжала действовать государственная пошлина. Поступления от госпошлины в 1948 г. в местные бюджеты по СССР составили 696,8 млн. руб.
Почти каждая семья в сельской местности платила так называемое "самообложение", которое в отличие от налога являлось добровольным сбором. Решение о самообложении принималось на общем собрании большинством граждан селения. Полученные средства предназначались на проведение и ремонт дорог, постройку и ремонт школ, больниц и проч. Общая сумма полученных по самообложению средств в 1948 г. в целом по Союзу составила 385 млн. руб. Лишь незначительная часть этой суммы расходовалась по назначению.
В связи с ростом затрат на вооружение безудержно росло налоговое бремя. Постановлением Совмина СССР от 30 марта 1948 г. и указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 и 15 июня того же года были внесены изменения в закон о сельскохозяйственном налоге. Размер налога, при тех же источниках и нормах доходности, повысился в 1948 г. по сравнению с 1947 г. на 30%. По измененному закону вдвое возросли налоги на единоличников и бывших колхозников. Сумма налога на единоличные крестьянские хозяйства была на 100% выше, чем с хозяйств колхозников. Хозяйства, выбывшие (исключенные) из колхоза, привлекались к уплате сельхозналога на одинаковых основаниях с единоличными независимо от времени выбытия (исключения) из колхоза. Закон о сельхозналоге привлекал к общественному хозяйству всех трудоспособных колхозного двора. Если в составе колхозного двора отдельные трудоспособные члены семьи не состояли членами колхоза или были изгнаны из него, то исчисленная сумма налога с такого хозяйства повышалась на 20%.
В 1947 г. от уплаты налога освобождались хозяйства нетрудоспособных колхозников и единоличников (мужчин 60 лет и старше и женщин 55 лет и старше), не имевших трудоспособных членов семьи, своими силами ведущих хозяйство. После нового указа такие хозяйства колхозников облагались в размере 50% исчисленного налога, а единоличные крестьянские хозяйства лишались и этих льгот.
До 1948 г. хозяйствам колхозников и единоличников, в составе которых при наличии одного трудоспособного члена семьи имелось двое и более детей или при наличии двух трудоспособных — трое и более детей до 12 лет, предоставлялась скидка с исчисляемой суммы налога в размере 15%. Теперь скидка отменялась. Раньше хозяйства военнослужащих, погибших или без вести пропавших во время войны, а также хозяйства погибших партизан, если не оставалось других трудоспособных кроме жены, имевшей детей в возрасте до 8 лет, полностью освобождались от налога. По новому положению им предоставлялась только скидка в размере 50%.
Такими мерами правительство не достигало желаемого результата, а также совершенно не учитывало потенциальную платежеспособность населения. Если до указа оплата налога проходила с невероятными трудностями и стоила колхозникам и единоличникам последних натуральных и денежных средств, то после повышения большинству своевременный расчет стал не по плечу. В таких случаях шли на крайние меры — сокращали поголовье скота, площади посевов, вырубали фруктовые деревья. Очень скоро повышение налога привело к сокращению поступления натуральных и денежных средств в государственную казну, но и это не остановило правительство, которое продолжало раздувать налоговую кампанию.
В сентябре секретариат ЦК ВКП(б) принял постановление "Об усилении налоговой работы и организации поступления сельхозналога", которое давало право местным партийным комитетам применять чрезвычайные меры. Писатель Ф. Абрамов в романе "Две зимы и два лета" пишет, что в разгар заготовок в колхозах собиралось сразу несколько уполномоченных: "уполномоченный по хлебозаготовкам, уполномоченный по мясу, уполномоченный по молоку, уполномоченный по дикорастущим — и на них был план... Плюс к этому свой постоянный налоговый агент... и все эти люди с пухлыми полевыми сумками, в которых заранее было все решено и рассчитано... И каждый из них требовал, ссылаясь на райком, на директивы и постановления... Тон среди них задавал... уполномоченный по хлебозаготовкам".
Вместе с сельским активом уполномоченные ходили по дворам колхозников. Требовали с них выполнения обязательств на поставку государству картофеля, зерна, мяса, яиц, шерсти, кож. Причем, нередко забирали последнее. В колхозе "Липовский" Мурашинского района Кировской области уполномоченные из г. Кирова и районное начальство изымали у колхозников насильно с милицией зерно и картофель. Открытый грабеж получил широкое распространение. Из писем колхозников в г. Москву известно, что по приказу председателей сельсоветов забирали со дворов купленное на рынке сено, по контрактации уводили у стариков последнего теленка. Имели место случаи избиения тех, кто пытался защищать свое имущество. Вследствие чего в течение нескольких месяцев 1948 г. в личных хозяйствах колхозников было тайком забито более 2 млн. голов скота.
Хозяйства колхозников облагались сельхозналогом исходя из размеров доходности, полученной с каждой головы скота, площади посева культур, количества фруктовых деревьев и проч. Закон о сельхозналоге предоставлял правительству возможность наращивать размеры налогообложения за счет увеличения норм доходности. Ежегодно повышалась прогрессия шкалы ставок обложения доходов от ЛПХ.
Спускаемые правительством нормы доходности не учитывали урожайность посевов на приусадебных участках колхозников, сложившихся цен на сельхозпродукты, в результате фактический доход оказывался намного меньше. Например, в Новосибирской области в 1948 г. соотношение установленных норм доходности и фактического дохода от ЛПХ было далеко не в пользу последнего. Нормы доходности личных хозяйств колхозников по коровам в 8 раз превышали их фактический доход, по картофелю — в 2,3 раза. Исчисленный по этим нормам сельхознадог в 2,5 раза превысил налог 1947 г. и составил в сумме -42 руб.
В начале 50-х годов были увеличены нормы доходности личных хозяйств колхозников по посеву зерновых культур, картофеля, овощей, по садам и ягодникам, по коровам, свиньям и т. д. По союзным республикам средние нормы доходности были особенно завышены именно на те виды сельскохозяйственной продукции, которые составляли основу бюджета колхозно-совхозной семьи: в РСФСР — от коровы, в Средней Азии — от хлопка, в Белоруссии — от картофеля. Средняя норма доходности от одной коровы для РСФСР определялась в 2400 руб., что на 100 руб. выше нормы, установленной для Украинской ССР и на 400 руб. выше, чем для Белорусской ССР, а до войны названные республики имели одинаковые нормы. Принятое различие было совершенно необоснованным в смежных областях России, Украины и Белоруссии. Так, в Харьковской области норма доходности от одной коровы составляла 2290 руб., а в соседней Курской — 2700 руб., в Витебской области — 1800 руб., а в Смоленской — 2600 руб. Разница существенная, если учесть, что размер налога с хозяйства определялся в основном доходностью от коровы.
Завышенным сельхозналогом заставляли жителей деревни за бесценок сбывать свою продукцию на колхозных рынках в городах. На городских колхозных рынках цены на основные продукты питания по сравнению с 1947 г. снизились в 3-4 раза. В Центрально-Черноземном районе средняя цена на мясо понизилась с 37 руб. до 11 руб. за кг, масло сливочное — со 115 руб. до 33-40 руб., молоко — с 6 руб. до 2 руб. за 1 л., картофель — с 3 руб. до 56 коп. за 1 кг. Для того, чтобы уплатить денежный налог крестьянин вынужден был продавать на рынке больше половины произведенной в хозяйстве продукции.
Средняя по Центрально-Черноземным областям сумма налога, предъявляемого к уплате на одно хозяйство колхозника в 1950 г. составила 559 руб. против 217 руб. в 1947 г. — увеличение в 2,5 раза. Поступление сельхозналога к предъявленной сумме в 1946 г. равнялось 74,6%, в 1947 г. — 87%, в 1948 г. — 88,4%, в 1949 г. — 83,6%, в 1950 г. — 76,3% Эти данные свидетельствуют о том, что бесконечное повышение налогов приводило к снижению поступлений к предъявленной государством сумме. Причину несвоевременного получения денег по налогам правительство видело в неудовлетворительной организации работы финансовых органов, недостаточном внимании местных партийных и советских руководителей к выполнению финансовых планов на селе, к проведению агитации среди колхозников, поэтому отвергались все предложения о снижении норм доходности и уменьшении суммы сельхозналога.
Финалом налогового удушения являлись законы "О сельскохозяйственном налоге" и "О подоходном налоге с колхозников", принятые в 1952 г. Этими законами в очередной раз повышалась общая сумма налогов, увеличивались нормы доходности для личных хозяйств колхозников. Кроме того, к общему нормативному доходу от всех сельскохозяйственных источников личных хозяйств, устанавливалась еще единая 10%-ная надбавка на прочие доходы (от птицеводства, от выращивания молодняка скота, от сбора дикорастущих ягод, грибов и т. д.) вне зависимости от размера этих доходов.
Главная отличительная особенность закона о сельскохозяйственном налоге 1952 г. состояла в том, что впервые к оплате привлекались доходы колхозников, получаемые от общественного хозяйства по трудодням в денежной и натуральной форме, чего не делалось даже в годы войны. В республиках Прибалтики применяли 50%-ную надбавку к хозяйствам, трудоспособные члены которых не вырабатывали обязательный минимум трудодней без уважительных причин. В целом сумма сельхозналога с учетом всех повышений возросла в 1952 г. по сравнению с 1951 г. в среднем в 1,5-2 раза. Закон о сельскохозяйственном налоге 1952 г. отменил льготы для хозяйств сельских учителей, врачей, агрономов и др. сельских специалистов, а также для хозяйств 30 районных руководителей и лиц, работавших на подземных объектах в угольной промышленности.
Дошло до того, что засилие налогов вызывало бурную реакцию протеста со стороны руководства республик, краев и областей. Приведем несколько отрывков из секретной почты в президиум Совета министров СССР: "Натуральные и денежные доходы, распределяемые по трудодням, не следует привлекать к обложению сельскохозяйственным налогом... Повышение суммы сельхозналога может быть неправильно воспринято колхозниками, вызовет массовую подачу жалоб, отрицательно скажется на трудовой и платежной дисциплине" (зам. пред. Совмина Молдавской ССР Н. Щелоков); "Налогоплательщик будет настаивать на том, чтобы ему конкретно указали, какие "прочие" доходы он получил и из какого расчета они определены в размере 10% к общему нормативному доходу от всех сельскохозяйственных источников его хозяйства... Целесообразно эту надбавку исключить" (пред. Совмина Белорусской ССР А. Клещев). Против повышения самого сельскохозяйственного налога выступили: председатель Совета министров России Б. Черноусов, Латвии — В. Лацис, Киргизии — А. Серкулов, Таджикистана — Д. Расулов, Карелии — А. Егоров и др. Больше всего нареканий со стороны местных властей вызывал налог на оплату трудодней колхозников и 10% надбавки на прочие доходы.
По огромному потоку жалоб, доведенных до отчаяния людей, можно судить об отношении граждан к налоговой политике в деревне. Как и в коллективизацию, люди не могли понять, в чем состоит их вина и за что такая кара. Много писем, в том числе повторных, поступало во властные структуры. Как показал анализ, из сотни рассмотренных обращений удовлетворялись одно-два, остальные отклонялись как необоснованные. В исполком Горьковского областного совета на 1 января 1949 г. поступило 50 жалоб, из которых рассмотрено 40, а удовлетворена одна.
Если жалобы граждан доходили в правительство, то для проверки их обязательно направляли назад в областные, краевые, республиканские организации, которые командировали на места своих представителей. Этим неписанным правилом советской бюрократии судьба каждого жалобщика предоставлялась в руки тех, против кого он осмеливался выступить. На беззащитную жертву обрушивались самые изощренные преследования. Если жалобщик состоял в рядах ВКП(б), то вскоре его исключали из партии за клевету, затем следовало распоряжение, которым "провинившийся" не допускался к колхозным работам, как разлагавший дисциплину вредитель. Через два-три месяца наступала развязка. Подготовленное колхозное собрание выносило приговор о выселении строптивого за невыработку установленного минимума трудодней.
В ЦК ВКП(б) прорывались сигналы о незаконных арестах колхозников, писавших жалобы, но особенной обеспокоенности они не вызывали. Когда рабочие совхоза "Петровское" Ухтомского района Московской области заявили своему директору о том, что за нарушение законности они намерены на него жаловаться, тот ответил: "Жалуйтесь... Судья у меня в одном кармане, прокурор — в другом, а депутат — пастухом". Рабочие неоднократно подавали жалобы на имя Сталина, в редакцию "Правды" и даже в МГБ. "Откликнулись" органы госбезопасности — передали список жалобщиков директору совхоза для принятия мер.
В конце 40-х начале 50-х годов, размер предъявляемого к оплате налога и обязательные поставки отрезали колхозникам все пути к содержанию личного хозяйства, которое являлось для подавляющего большинства единственным источником существования. Вот что писала по этому поводу в Совет по делам колхозов И.П. Рохманова из колхоза им. Дзержинского Мойловского сельсовета Хвастовичского района Калужской области: "Пятый год мы живем в мире и с каждым годом все труднее... Госналоги все больше... Если в 1949 г. я уплатила 375 руб. и сдала 40 кг мяса, то в 1950 г. — 550 руб. и 44 кг мяса. А всего скота — коза да маленький поросенок. Денег не видим, т. к. на трудодни ничего не выдают. Живем лишь на своей картошке вдвоем с дочерью, а у кого семья большая, дети пухнут с голода". По данному письму, как и по всем другим, органами госбезопасности по всей форме велось расследование, по итогам которого секретарь Калужского обкома заверил председателя Совета по делам колхозов Андреева, что Рохманова никакого письма не писала и претензии к обложению не имеет, что все написанное вымысел, т. к. указанных случаев дистрофии не установлено. Людей заставляли молчать.
Многие жаловались в местные финансовые органы на неправильное взыскание и обложение сельхозналогом. Так, в Курской области в 1950 г. по данному вопросу поступило 26260 жалоб, а удовлетворено из них 3624, т. е. 13,8%. Отказы районных, областных, республиканских организаций вынуждали людей обращаться в более высокие инстанции. Поток жалоб и заявлений обрушился на центральные учреждения. Не дождавшись ответа, распродав последние пожитки, люди отправлялись на поиски правды в г. Москву. Огромную волну недовольства приняла на себя приемная Президиума Верховного Совета СССР. Нам удалось обнаружить не более десятка просьб по налогообложению и госпоставкам, которые после разбора были удовлетворены президиумом. Почти каждое дело завершалось "обоснованным" отказом.
Председатель президиума Верховного Совета СССР Шверник 15 апреля 1949 г. принял слепого, без обеих рук инвалида войны 1 группы, орденоносца И.М. Ларионова, проживавшего в селе Дмитровский погост Коробовского района Московской области и обратившегося с просьбой сложить с хозяйства налоги и поставки в 1949 г. в связи с тяжелым материальным положением семьи, состоявшей из --ти человек. На запрос приемной Коробовский райисполком, обследовавший материальное положение семьи Ларионова, ответил, что удовлетворить просьбу инвалида об освобождении от налогов и поставок не может. Принимая окончательное решение, Шверник полностью согласился с мнением райисполкома. Как показал анализ других дел, это было правилом в деятельности главы советского парламента.
Бесконечное повышение налогов добивало колхозы и совхозы. Разрушение деревни в конце 40-х — начале 50-х годов достигало катастрофических размеров. В 1951 г. производство зерна составляло 82%, подсолнечника — 65%, льноволокна — 55%, картофеля — 77%, овощей — 69% от уровня 1940 г. Поголовье скота в колхозах уступало численности 1940 г. По плану намечалось иметь в 1951 г. в колхозах 34 млн. голов крупного рогатого скота, 18 млн. свиней, 88млн. овец и коз, а имели, соответственно, 28,12,68млн. голов.Государственные закупки зерна, подсолнечника, картофеля, овощей на шестом году мирного времени уступали уровню довоенного 1940 г.
Налоговый террор разваливал личные хозяйства сельчан. В связи с непомерно завышенными нормами доходности производился вынужденный забой скота, находящегося в личном пользовании колхозников. Поголовье коров в подсобных хозяйствах в 1948-1953 гг. сократилось на 4,5 млн. В Новосибирской области за период с 1 июля 1948 г. по 1 января 1949 г. поголовье коров сократилось на 29 тыс., а свиней с 14 до 4 тыс., т. е. на 10 тыс. голов. В последующие годы поголовье скота в хозяйствах колхозников продолжало сокращаться, и в 1951 г. по количеству коров, свиней и овец находилось ниже уровня военных лет. На начало 1951 г. без малого половина хозяйств колхозников были бескоровными.
Многие колхозы из года в год не обеспечивали общественный скот кормами, поэтому сено на трудодни не выдавали, запрещали колхозникам производить покосы для личных нужд. Заготовка кормов была жизненно важной и самой трудной для сельчан проблемой. Приведем отрывок из письма колхозницы С.Н. Байды, направленного осенью 1949 г. в г. Москву из села Зеленый Гай Петропавловского района Днепропетровской области: "Все мое богатство заключается в том, что я имею корову. Это моя кормилица. Купить сено, чтобы обеспечить ее кормами, нет денег. Остается одно — продать корову, а это все чем я живу...".
Административно-правовое и налоговое засилие давало возможность государству держать народ в нищете и отчислять в бюджет громадные денежные средства. По СССР общая сумма сельхозналога выросла с 1,9 млрд. руб. в 1940 г. до 8,3 млрд. руб. в 1951 г., т. е. в 4,3 раза. Рост налогов вдвое опережал рост доходности колхозов, совхозов и личных хозяйств, поэтому значительная их часть не могла быть оплачена в установленные сроки и переходила в долги. К примеру, недоимки по налогам Курской области на 1 января 1947 г. составляли 34 млн. руб., 1948 г. — 31, 1949 г. — 49,9, 1950 г. — 74, 1951 г. — 123. Из общей суммы недоимок по налогам, недоимки по сельскохозяйственному налогу составляли на 1 января 1947 г. 22,7 млн. руб., 1948 г. — 17,3, 1949 г. — 32,6, 1950 г. — 47,9, 1951 г. — 92,1. Недоимки числились за хозяйствами, не имевшими средств к погашению, к которым бессмысленно было применять меры принудительного взыскания из-за отсутствия у них имущества, подлежащего описи и изъятию. Число таких хозяйств ежегодно увеличивалось. Образование крупных сумм недоимок отрицательно влияло на выполнение доходной части бюджета. Однако увлеченное налоговой эйфорией правительство не придавало особенного значения опасному симптому и продолжало наращивать нормы доходности при исчислении налогов.
4. Очередные аграрные "преобразования"
Второе раскулачивание в миниатюре основными чертами повторило раскулачивание 30-х годов: насильственное изъятие зерна, усмирение голодом, наращивание госзапасов и экспорта хлеба, высылка непокорных в отдаленные края. Преемственность замыкалась и тем, что "раскулачивание" и выселение конца 40-х годов по срокам совпадало со снятием с учета спецпоселений и "освобождением" бывших кулаков, сосланных в 1929-1936 гг. В годы Великой Отечественной войны помилование получали семьи фронтовиков. Ликвидация крупнейшей "кулацкой" ссылки началась после секретного приказа Министра внутренних дел и Генерального прокурора СССР от 28 сентября 1946 г. Все это делалось по указке сверху, но под видом инициативы снизу. По ходатайствам республиканских, краевых, областных партийных и советских организаций с октября 1946 г. по январь 1948 г. МВД сняло с учета около 300 тыс. человек бывших кулаков в Казахской ССР, Свердловской, Молотовской областях. Когда очередь дошла до работавших в золотодобывающей, угольной и лесной промышленности "освобождение" застопорилось. МВД не хотело оголять самые доходные участки. Тут бывшим кулакам приходилось ждать замены, которая не замедлила с поступлением в лице "указников", а затем и раскулаченных из западных районов Белоруссии, Украины, Молдавии и Прибалтийских республик.
Репрессии и суперналоги не решали проблем. Деревня нуждалась во внимании и материальной поддержке. Во второй половине 1948 г. были приняты решения об оказании помощи сельскому хозяйству Амурской, Горьковской, Кемеровской, Пензенской, Саратовской, Сталинградской, Чкаловской областей, Татарской АССР. Совет министров СССР в ноябре 1948 г. принял постановление о мерах помощи сельскому хозяйству Ленинградской области, которое предусматривало не только обеспечение техникой МТС, но и продажу ее колхозам, для чего начали выделять кредиты. Одним из первых постановление запрещало с 1949 г. производить дальнейший набор рабочей силы из колхозов для работы в промышленности, а также призыв молодежи в школы ФЗО и ремесленные училища. В постановлении выражалось беспокойство за состояние дел в сельском хозяйстве, но прежние установки в нем доминировали и не касались изменения производственных отношений. Не обходилось без показухи. Совмин СССР обязывал облисполком и горисполком построить в 1949-1951 гг. на магистральных подъездных дорогах к г. Ленинграду 6 показательных колхозных сел.
В течение 1947-1952 гг. правительством СССР было принято более 40 постановлений по сельскому хозяйству, включая секретные. Одни из них были повторением ранее принимавшихся и невыполненных, другие являлись очередной попыткой выбраться из разрухи на прежних, так называемых общественных принципах хозяйствования. Фундаментальным проектом было постановление Совмина СССР и ЦК ВКП(б) от 18 апреля 1949 г. о трехлетнем плане развития общественного колхозного и совхозного продуктивного животноводства на 1949-1951 гг. В нем на конкретном статистическом материале давалось состояние общественного животноводства, намечались пути преодоления отставания его от личного и индивидуального сектора. Традиционно слабой стороной плана была организация оплаты труда и игнорирование личного интереса рядовых работников.
Реализация трехлетки была прервана общесоюзным мероприятием по укрупнению мелких колхозов, которое по размерам вреда, нанесенного сельскому хозяйству, справедливо сравнивают с коллективизацией начала 30-х годов. При всей бескомпромиссности коммунистической доктрины, трудно постигнуть логику принятия и осуществления столь непоследовательного решения. Скоропалительная, непродуманная очередная ломка повела к развалу колхозов и совхозов. Постановление ЦК ВКП(б) от 30 мая 1950 г. "Об укрупнении мелких колхозов и задачах партийных организаций в этом деле" обязывало партийные комитеты проводить укрупнение мелких колхозов, которые по размерам закрепленных за ними земель не могли успешно развивать общественное хозяйство и принимать современную машинную технику. Объединение следовало считать одним из важнейших мероприятий по подъему сельского хозяйства и организационно-хозяйственному укреплению колхозов. Постановление рекомендовало проводить широкую разъяснительную работу и соблюдать принцип добровольности путем решения данного вопроса на общих собраниях колхозников. ЦК ВКП(б) предупреждало от перегибов и превращения важной работы в кампанию.
Опасались не зря, укрупнение вылилось в гонку, поэтому оно было завершено досрочно в 1951 г. В результате число колхозов за год сократилось более чем вдвое. В 1949 г. в стране было 254 тыс. колхозов, а к концу 1950 г. — 121 тыс. Заодно в России, на Украине, в Азербайджане, Казахстане проводилось сселение небольших населенных пунктов в крупные поселки. Ориентировка на создание агрогородов и колхозов-гигантов была утопичной и вредной. Против увлечения гигантоманией выступил ЦК ВКП(б).
Совхозы не избежали той же участи. При чем их укрупняли дважды — в начале 50-х годов и в 1954-1958 гг. Работы по укрупнению совхозов проводились почти повсеместно, а наибольший размах приобрели в России, ее центральных, западных и северозападных районах. Всего на территории Российской Федерации за указанное пятилетие было укрупнено свыше 1700 совхозов. Спешка с укрупнением давала отрицательные результаты. Иногда руководящим принципом было стремление уменьшить число слабых колхозов путем их присоединения к крупным рентабельным совхозам, поэтому вместо улучшения работы в укрупненных хозяйствах наблюдалось ухудшение, снижались производственные показатели. Теоретический тезис о преимуществах крупного производства истолковывался догматически, без учета объективных условий. В ряде мест были образованы чрезмерно громоздкие и неуправляемые совхозы-гиганты. В дальнейшем их приходилось разукрупнять.
Издержки "коллективизации" общественных хозяйств были налицо. Большой ущерб был нанесен экономике колхозов и совхозов. Как и во время первой коллективизации, факты убоя и разбазаривания общественного скота при объединении мелких колхозов распространялись настолько, что приходилось давать директивные указания ЦК ВКП(б) от 31 июля 1950 г. о сохранении поголовья скота в колхозах в связи с проведением работы по укрупнению мелких колхозов. По приблизительным данным в одном только 1952 г. было допущено сокращение общей численности крупного рогатого скота на 2,2 млн. голов. Поголовье коров в том же году сократилось на 550 тыс. В Свердловской области в целом за первые 8 месяцев 1950 г. падеж крупного рогатого скота составил 18,6 тыс. голов, овец — 33,6, свиней — 33,3.
Основной целью объединения колхозов и совхозов было закрепление безраздельного влияния государства в деревне. Состав руководящих колхозных кадров пополнился в 1950-1952 гг. большим числом коммунистов. Среди председателей колхозов члены и кандидаты в члены ВКП(б) составляли 79%. Численность колхозных первичных парторганизаций по сравнению с 1947 г. была увеличена в 2 с лишним раза. Летом 1950 г. Совет министров СССР и ЦК ВКП(б) приняли постановление о задачах партийных и советских организаций по дальнейшему укреплению состава председателей и других руководящих работников колхозов. Его цель состояла во всемерном усилении руководства колхозами и совхозами. Свежие кадры были брошены на обновление аппарата сельских райкомов ВКП(б), сельских первичных парторганизаций. Вновь был выдвинут лозунг: "Неможет быть плохих колхозов, а могут быть плохие руководители". Под видом повышения уровня образования были заменены почти все, пережившие вместе с колхозниками войну и голод председатели колхозов, а новым, присланным райкомами, помимо трудодней давали повышенные оклады, кредиты на постройку домов с садами и огородами, льготы по налогам. В больших колхозах вводилась должность освобожденного заместителя председателя колхоза. В последующие годы подобная практика переместилась в совхозы. Тем самым спешно пытались создать послушную колхозно-совхозную "номенклатуру".
Указ от 2 июня 1948 г. дал властям возможность запугать людей и беззастенчиво грабить деревню, с помощью репрессий проводить изъятие всей сельскохозяйственной продукции, произведенной колхозами и совхозами. Параллельно велось налоговое удушение хозяйств, в результате чего в 1952 г. денежные и натуральные отчисления в пользу государства удвоились относительно 1946 г. Вследствие экономического разорения общественного и личного сектора, деревенское житье оказалось невыносимым. Началось массовое бегство крестьян из деревни, широко распространилось нищенство.
|
