1. Гуманизм и гуманистическая мысль.
Итальянское просвещение и Реформация в Германии
Итальянское искусство
Около 1500г. Италия была самой богатой и просвещенной страной Европы. До небывалой высоты поднялось в итальянских городах искусство. В то время, как все возрастал спрос на картины, фрески, статуи, художественные постройки и украшен церквей, для папских, княжеских и магнатских дворцов, пики улучшали технику, яркость красок, верность изображения, красоту линий; они ставили также новые возвышенные цеди.
Начиная с Леонардо да Винчи (1452—1519), который работал главным образом в Милане, идет целый ряд мастеров, которые обладали разнообразными сведениями, деятельно и чутко относились к движениям современного общества. Леонардо – не только выдающийся живописец и скульптор, но также музыкант поэт, естествоиспытатель, механик и инженер-строитель крепостей. Как философ, как составитель теории своего искусства Леонардо придавал огромное значение наблюдению и он настойчиво изучал анатомическое строение человека, производя неслыханные в то время рассечения трупов. Самым крупным по уму и энергии художником первой половины XVI в. был флорентиец Микеланджело Буонаротти (1475—1564), также тельный по своей многосторонности скульптор, живописец, архитектор и поэт. В молодости он видел свержение Медичи и образование республики со строгими нравами под руководством доминиканца Савонаролы, потом нашествие иноземцев и новое водворение Медичи. В 1527 г. он руководил защитой стен Флоренции против войск Карла V. Могучие характеры привлекали Микеланджело, и он старался найти для их изображения сильные внешние формы: такова его статуя Моисея с напряженными железными мускулами и грозным взглядом кисшими бровями. Таков его Христос на громадной Страшного Суда, нарисованной на стене капеллы св. Сикста в папском дворце Ватикане: это — скорее гневный Юпитер, бросающий молнию на осужденных. От спокойных античных статуй, которые так прилежно изучались мастерами той эпохи, скульптуры и картины Микеланджело сильно отличают нервностью, меланхолией, мрачным драматизмом: четыре фигуры Дня, Ночи, Вечера и Утра на могиле одного из Медичи, пророки и пророчицы (сивиллы) на потолке Сикстинской Прут, скованный раб — все они отражают скорбный и м дух великого художника, которому пришлось дожить до дней Италии. Другие стороны человеческой натуры пр его современников, Рафаэля Санти и Тициана. Рафаэль, мастер ярких светлых красок, оставил в своих Мадоннах самые гармонические образы женской нежности и задумчивости. У выросшего в пестрой нарядной обстановке полувосточной Венеции,— торжество земной красоты: его мифологические его портреты — великолепные образцы рода человеческого.
В первую четверть XVI в. был большой спрос на итальянское искусство. Франциск I во время своего исхода пригласил во Францию Леонардо да Винчи. Позднее он вызвал флорентийца Андреа дель Сарто расписать замок в Фонтенбло и снабдил его большими суммами для закупки картин разных художников в Италии. Тициан несколько раз писал Карла V. Художники сознавали свою силу. Микеланджело говорил с папой, не снимая шляпы; Тициана, как рассказывает биограф, посещали “все государи, ученые и выдающиеся лица, приезжавшие в Венецию”. Исполняя церковные заказы, итальянские художники пишут под именами Богоматери, Иосифа, Иоанна и т.д. своих современников, пап и монахов, нобилей, светских дам, солдат, крестьян, ремесленников. Они большей частью очень далеки от заботы о вере: им ближе мир греческих богов и героев, изображенных в виде прекрасных людей. Оттого искусство XVI в. (Чинквеченто, как говорят итальянцы, т.е. пятого столетия с 1100 года, с “начала” художественных работ) можно назвать языческим.
Рим в начале XVI в.
Самыми щедрыми покровителями искусства и самыми энергичными возродителями блеска классической древности были правители Рима, папы. Рядом с восстановленной из праха стариной они хотели выстроить новый Рим, который бы сравнялся с императорским. Папа Юлий II (1503—1513) призвал лучших художников Италии, между ними Микеланджело, и начал постройку огромного собора св. Петра. Его преемник, Лев Х (1513—1521) из фамилии Медичи, поручил Рафаэлю расписать фресками комнаты (стансы) своего дворца, Ватикана. Этот папа держался преимущественно светского направления. При его дворе происходили театральные представления; наслаждаясь ими, папа пользовался только что изобретенным лорнетом. За торжественными обедами среди кардиналов и прелатов сидели богато одетые дамы. Вся обстановка панского Рима получила языческий характер: при въезде Льва Х после его избрания поставлена была триумфальная арка, украшенная изображениями древних богов с надписью: “За господством Марса и Венеры (богов войны и любви) наступает царство Паллады (богини просвещения)”. Эти черты папства выступали тем резче, чем более оно продолжало жить на старые средства, на взносы верующих, искавших у главы церкви прощения грехов и дарования вечного блаженства. Чтобы добыть денег на окончание собора в Риме, папа в широких размерах устроил в Германии продажу индульгенций; там говорили, что Рим обстраивается “на немецкие грехи”. В то же время для духовенства, святостью которого должен был спасаться мир, всякий грех и порок был разрешен за денежный выкуп (диспенсацию), и напекая канцелярия вела большой торг такими разрешениями. Благочестивых богомольцев, ожидавших встретить в “столице мира” сияние веры, ожидало разочарование. Северонемецкий монах Лютер, с суеверным страхом приближавшийся к Риму, писал потом: “Пороки здесь невероятны; это — самые нечестивые люди на свете, они смеются над истинной верой. Идя в церковь, они говорят: надо отдать дань народному заблуждению. Итальянцы — либо неверующие, либо погружены в предрассудок. Народ боится больше святого Антония или святого Себастьяна, чем Христа, говоря, что они насылают проказу и язвы. Они не знают слова Божия, не верят ни в воскрешение плоти, ни в вечную жизнь. Они справляют в течение нескольких недель карнавал среди величайшего распутства...”
В этих словах смешивается вражда к народному суеверию и к ободной мысли. Воззрения папы Льва Х неизвестны, но в числе людей близкого к нему кружка был Помпонацци, автор книги “О причинах удивительных природных явлений”. По мнению Помпонацци, все, что представляется страшным, чудесным, необыкновенным все, что верующие относят к вмешательству божества, объясняется естественным закономерным действием сил природы. Религия в его глазах — такое же преходящее явление, как и все другое. “Мы видели, как поклонение идолам и языческие чудеса сначала были слабы, потом выросли и дошли до детей точки, еще позднее пади и разрушились. Так и в нашей вере все охладевает, чудеса прекращаются, священники прибегают к обману и хитрости”. В сочинении “О бессмертии души” Помпонацци выражает также отрицательный взгляд: душа тесно связана с телом и так же преходяща, как оно. Притом немыслимо человека ставить так высоко, чтобы предполагать его существо вечным. Неверие не поведет, однако, к безнравственности. Напротив, “надежда на награду и страх наказания в будущей жизни — вот признаки рабского образа мыслей”. “Надо презирать смерть, и все равно смертна ли душа или бессмертна, ничто не дает права человеку изменять пути добродетели”.
Религиозное возрождение в Италии и Испании
И Италии было, однако, и другое направление, близко подходившее к религиозной ревности людей Севера: оно ярко выразись в проповеди Савонаролы, имевшей большой успех среди той же самой Флоренции, которая была центром художественной жизни, проникнутой светским и языческим характером. Реформаторы, подобные Савонароле, не затрагивали церковного устройства. Они хотели только очистить церковь, опростить ее, удалив из ее обычаев и обрядов все то, что не соответствовало, как им казалось, истинной сущности христианства. Их призыв - возвращение к первоначальному христианству. Но в определении истинного христианства понятия очень расходились. На Пиренейском полуострове, где целые века шла борьба с неверными, и народ считал дедом чести истреблять беспощадно все чужое, ученые и проповедники обращались к воинственному, богословию Фомы Аквинского и других схоластиков. В Испании старались возродить аскетизм, истязание плоти; здесь говорили более всего о реформе монастырей: обители не должны быть местом успокоения; из них должны выходите самоотверженные, проникнутые единой идеей деятели, люди, у которых знания, искусство речи и спора, поэтический дар и нравственная энергия будут служить только вере; они должны завоевать для церкви равнодушных, отрицателей и темную массу язычников. Новый Свет открывал огромный простор этому пламенному испанскому благочестию. Но оно способно было также вместе с испанским оружием броситься на борьбу с европейскими ересями.
В Италии среди духовенства было много людей гуманистического просвещения. Они старались найти среди христианских книг тот же идеал простого художественного стиля и классической ясности мысли, какой они встречали у великих греческих и римских писателей. Евангелие отвечало этим требованиям и казалось им, наравне с Платоном, чистым источником богопознания. Во времена того же светского папы Льва Х в Риме образованные прелаты и священники составили общество под названием “Оратория божественной любви”. Члены “Оратории” расходились с господствующим учением католической церкви: они говорили, что человек спасается не “добрыми делами”, т.е. внешними лишениями иди денежными взносами, которые получают силу только с одобрения духовных руководителей, а исключительно своей верой; по их мнению, учение это и составляет главное содержание Евангелия.
Религиозные движения на Севере
Религиозные движения на Севере примыкали к старинным сектам и ересям, гуситам, лоллардам, вальденсам и носили характер более резкий в отношении римской церкви. Их сторонники тали не только церковный строй, но и учение Рима считали не только церковный строй, но и учение Рима уродливым наростом, искажением, сравнительно с чистым христианством первых трех веков. Все позднейшие прибавления и предания должны быть отброшены; единственно правильно держаться Писания. Сущность христианства состоит в том, что человек спасается верой. Нет никаких заслуг, никаких земных средств приобрести загробное блаженство; посты, церковные наказания, отпускные грамоты не имеют силы; бесполезно призывать на помощь папу, святых; единственный посредник между Богом и людьми — Христос, в своей неизреченной благости милующий грешника; священники должны быть лишь толкователями Его откровения в Писании. От этого библейского направления, распространенного преимущественно в университетах, отделялось мистическое. Многие монахи и священники думали, что откровение не связано с писаным словом; оно выражается в виде внутреннего просветления или непосредственного общения человека с Божеством; религия должна быть свободным вдохновением.
Те и другие взгляды существовали еще в XIV веке. Движение к реформе, поднимавшееся в первую треть XV века, разбилось на взаимно враждебные партии и не достигло цеди. После 60-70 лет отлива и затишья оно снова выступило с силой, увлекая за собой все
классы общества. У сторонников реформы было теперь могущественное орудие в виде гуманистической науки.
Умственные движения в северных странах. Эразм и Мор
Изучение древности, начатое итальянцами, стало в конце XV века распространяться за Альпами. Главный его представитель в первой трети XVI в.— голландец Эразм из Роттердама (1469— 1536), учившийся в Кёльне и Париже, потом живший в Лондоне и Оксфорде, побывавший в Италии и под конец жизни поселившийся в Базеле. Ученый с обширными разносторонними познаниями, Эразм был прежде всего филологом, т.е. знатоком древней литературы и языка. Главная цель его состояла в издании чистых, неиспорченных текстов греческих и римских писателей и в их истолковании. В числе изучавшихся им текстов видное место занимали отцы церкви, и особенно Новый Завет. По мысли Эразма, все должны были узнать "проповедь о Христе из самого источника", т.е. Евангелие должно стать общим достоянием всего грамотного мира. Но лучший путь к истине — это свободное изучение великой книги. К Библии Эразм применяет те же приемы критики, что и к древним писателям, которые дошли в испорченном виде, искаженные невеждами. Нельзя ни в чем держаться буквы, не надо упираться в догматы. Все дело в великих нравственных началах, выраженных христианством. Поэтому источники богопознания шире священных христианских книг; ими обладали также древние писатели: “где истина, там и христианство”. По привычке призывать в молитве имя святого, Эразм говорит: “святой Сократ, молись за нас”; он целует философское сочинение Цицерона, как книгу, полную истинного благочестия.
Эразм возмущен испорченностью, невежеством клира, который только портит народ. В своей сатире "Похвала глупости" он осмеивает слабости и пороки своего времени. Веселая и распущенная Глупость, царица испорченного и суетного века, хвастает своим могуществом и перебирает своих поклонников во всех возрастах и общественных положениях. Больше всего она хвалит грамматиков, подчиненных букве и вечно враждующих между собой, но особенно она в восторге от чревоугодия монахов и богословов, путающихся в смешных изысканиях, прячем оговаривается, что ей страшно трогать это "чумное болото", из которого высыпаютсятысячи яростных обвинений. Эразм приобрел необыкновенную популярность во всей Европе. Он поддерживал огромную переписку, его звали к своим дворам государи; к нему, как на богомолье, отправлялись многочисленные поклонники; по его указаниям работали молодые ученые, “эразмовцы”. Угодливый перед властями, он ненавидел “сумятицу”, не хотел ломки, крутого переворота, восстания. Напротив, он думал найти в папе, в образованных прелатах и государях покровителей “добрых знаний”; они и должны были, по его мнению, открыть золотой век мирного процветания науки и отстранить испорченных невежд от дела просвещения народа.
По взглядам ближе всего к Эразму стоял его друг, англичанин Томас Мор, принадлежавший к кружку оксфордских просветителей, сложившемуся во время пребывания Эразма в Англии, впоследствии канцлер короля Генриха VIII. Свои мысли и мечтания о близком счастливом веке, который водворится вследствие мирного переворота в умах. Мор выразил в фантастическом описании общества Утопии (“Нигде”). На большом, уединенном от остального мира острове Запада живет свободный народ; он не ведет войн, у него нет ни роскоши, ни бедности, все люди обладают равным достатком, так как между ними проведена общность имущества; благодаря этому каждому дана возможность “подняться духом, развиться в науках и искусствах”. Никто не работает больше шести часов в сутки, отдавая досуг просвещению своего ума. Женщинам открыто образование одинаковое с мужчинами; им доступны также общественные должности и занятия. В делах веры нет стеснения: религия — дело личного ведения; ее сущность в нравственном совершенстве, а добродетель — ничто иное, как жизнь, согласная с природой, т.е. разумом.
Кружки гуманистов. Гуттен.
В Германии гуманистическая наука скоро приобрела множество поклонников. Масса типографий — их насчитывали до тысячи к 1500 г., в одном Нюрнберге было 25 — содействовали распространению нового научного интереса. Его поддерживали также богатые патриции южнонемецких городов, состоявших в тесных сношениях с Италией. Но в многочисленных германских университетах преподавание велось по-старому и находилось большей частью в руках монахов. Сторонники нового просвещении, младшие преподаватели или посторонние университетам люди восставали против узости старой школы, нападали на ее тяжеловесную и неясную науку, схоластику, и выдвигали против нее идеал свободной поэзии, вдохновляющейся образцами греческих и римских писателей. Они составляли литературные кружки, где вошло в обычай переделывать свои имена на греческий и латинский лад; считая корнем науки три языка (со включением древнееврейского, как языка Ветхого Завета), они называли себя трехъязычными.
В войне, которую вели "поэты" и гуманисты против монашеской учености, один эпизод занял внимание всего германского общества. Доминиканцы-инквизиторы в Кёльне старались выхлопотать у императора Максимилиана указ о сожжении еврейских ученых книг. Но император, сам гуманист, обратился за сонетом к лучшему знатоку еврейской литературы Рейхлину, и ученый выступил в защиту этих книг, указывая на важное значение их для христианской философии и для просвещения вообще. Доминиканцы хотели притянуть к суду инквизиции самого Рейх-липа, но это им не удалось. Напротив, гуманисты воспользовались случаем, чтобы напасть на их узость и нетерпимость. Особенный успех имела анонимная сатира под названием “Письма темных людей”; содержание ее — переписка представителей старой школы между собой, причем они пишут невозможно варварской латынью, рассказывают друг другу о своих мелких проделках, интригах и сомнительных похождениях, задают своему главному авторитету, будто бы ученые, нелепо ухищренные вопросы и т.п. От насмешливого обозначения их в сатире obscuriviri (неизвестные люди) пошло в ход прозвище обскурантов, прилагаемое к противникам просвещения.
Одним из сотрудников в составлении “Писем темных людей” был молодой поэт Ульрих фон Гуттен (1488—1523), из бедного рыцарского рода, беспокойная натура, в молодости бежавший из монастыря, то буйный студент, то солдат, то придворный архиепископа, то дипломат на императорской службе, новый Одиссей, как его звали друзья, много бедствовавший и рано умерший в тяжелых условиях. Гуттен был проникнут горячей любовью к своему отечеству, раздробленному, уничтоженному и разоренному поборами на Рим, и в нем пробудилось настроение рыцаря, который видит выход лишь в беспощадной борьбе. Гуттен издал существовавшее только в рукописи сочинение итальянца Лоренцо Валла о Константиновом даре, где опровергалась выгодная для пап басня о том, что первый христианский император передал папе светское владение. Гуттен имел смелость иронически посвятить книгу Льву Х, прибавляя, что ведь он не похож на своих предшественников, разбойников и воров.
Начало Реформации в Германии. Лютер
Поводом к расколу послужил вопрос второстепенный, а открыл борьбу человек, хотя сильный талантом и энергией, но далеко не передовой по своим идеям.
Мартин Лютер (1483—1546), сын саксонского крестьянина, натура необузданная, способная болезненно преувеличивать свои чувства, рано ушел в монастырь; его мучила мысль о гневе Божием; он не мог иногда “выносить вида распятого Христа и готов был лучше искать черта”. Как “громом поражали его совесть” слова: суд Божий. Он видел въявь дьявола и вступал с ним в борьбу. Человек, казалось ему, подавлен грехом и должен неминуемо погибнуть. Единственное спасение в заступничестве Христа, которое Он дает человеку без малейшей его заслуги. Эта мысль об “оправдании верой”, подкрепленная чтением немецких мистиков XVI в., успокоила встревоженную душу Лютера. “Я чувствовал себя как бы возрожденным, мне казалось, что я вхожу в открытые врата рая”. Курфюрст саксонский Фридрих Мудрый пригласил Лютера профессором вновь основанного университета в Виттенберге. Когда в Германии начали продавать индульгенции для построения храма св. Петра в Риме, Лютер, движимый своей ревностью к вере и считая папу невиновным в великом злоупотреблении, вызвал на спор доминиканца, распространявшего грамоты, и выставил по обычаю у дверей соборной церкви Виттенберга 95 положений (1517). В них говорилось между прочим:
"Если бы папа узнал о грабительстве проповедников, ходящих с грамотами, он бы лучше сжег церковь св. Петра, чем строить ее за счет плоти, крови и костей порученных ему овец. У церкви одно истинное сокровище, это — святейшее Евангелие о величии и благости Божией". Главный руководитель продажи индульгенций в Германии, архиепископ Майнцский, принес папе жалобу на Лютера. Но курфюрст саксонский, благоволивший к Лютеру, не согласился выдать его на суд в Рим, а кардиналу, который в личной беседе с Лютером потребовал у него отречения, глубоко убежденный монах ответил отказом. Лютер испытывал тяжелый перелом всех своих понятий; он уже считал про себя Рим "кровавым Вавилоном", а папу — антихристом.
Усердные противники ускорили разрыв Лютера с Римом, в свою очередь вызвав его на диспут в Лейпциг. Здесь защитник папы, Экк, заставил Лютера признаться, что он повторяет еретические учения Гуса и Уиклифа. "Страшно мне стало от мысли, что евангелическую истину сожгли сто лет назад". Теперь Лютер чувствует себя свободным от всякого страха перед церковными авторитетами. Охваченный ожиданием великого суда на земле, он пишет: "Слово Божие — это меч, война, разрушение, соблазн, яд". Он зовет своих соотечественников "броситься с оружием на развратителей, кардиналов и пап, на всю шайку римского Содома и умыть руки в их крови". Во всей Германии горячо отзывались на его слова. Гуманисты, только что выдержавшие спор с "темными людьми", видели в Лютере восходящую силу в борьбе за просвещение. Глава недовольных имперских рыцарей, Зикинген, предлагал Лютеру в виде убежища свой замок; Гуттен вступил с ним в переписку и соединился для борьбы за права немецкого народа. Теперь Гуттен решил бросить все украшения латинского стиля и писать на родном языке. В сатире "Римская Троица" он изображает Рим огромным складом добра, награбленного со всего света; папа, окруженным толпой жадных пожирателей, как ненасытный хлебный червь, точит это добро и сосет кровь и мозг немцев. Объявляя Риму войну, Гуттен приписывает в конце: "Да здравствует свобода! Жребий брошен!" В свою очередь Лютер в ряде небольших книжек, выражаясь образным, грубым и метким языком, с наивностью человека, внезапно прозревшего, поднимает глубокие вопросы, волновавшие весь народ.
Он сам обращается к мятежному рыцарству и набрасывает очертания реформы. Пусть созовут собор. Папа, "жалкий, смердящий грешник", пусть будет лишен светской власти и займется Библией и молитвенником. Не должно быть вообще различия клира и мирян. "Все христиане— священники". Община будет избирать своих духовных руководителей. Все должно быть перестроено: и школы, бывшие до сих пор "вратами ада", и общественный порядок; надо "умножить число земледельцев и сократить купцов". Призыв этот "к христианскому дворянству", напечатанный в 4000 экземплярах, разошелся в несколько дней. Лютер громил церковные учреждения и особенно монашество. "Отныне не будет считаться угодным Богу, если несколько сумасшедших святош станут терзать и умерщвлять свою плоть". Христиане должны быть свободны от внешних предписаний и обрядов, потому что, как говорили еще старинные мистики, "внутреннее существо человека и Бог — это одно и то же".
Лютер отказался потом от многого, что было сказано им в пылу возбуждения. Но в 1520 г., когда выходили его мятежные произведения, он был настоящим народным героем. В Германии готовилась революция. Причины ее заключались в общем положении страны.
|
